Финляндская революция

Нам не пришлось долго пробыть в Таммерфорсе. Нужно было вернуться в Кангасала. Была назначена оборонительная линия Айтолахти - станция Кангасала - село Кангасала. Из Таммерфорса, где собралась масса отступавших, мы заставили понемногу отряды выступить, но многие из них вернулись по проезжим до­рогам обратно. Таком образом село досталось белогвардейцам, которые получили возможность наступать на Массукюля. Из Айтолахти часть таммерфорских и абоских отрядов отступила к центру, где они частью рассеялись. Тяжело сказать, но часто начальник уходил первый, а солдаты отправлялись его искать. Самым важ­ным является поэтому, чтобы имелось ответственное руководство!

В центре мы задерживали наступающих со стороны Суйнула белогвардейцев, в то время как их фланговые отряды уже соединились между Мессукюля и Вехмайзи. В 11 часов утра 24-го я попросил по телефону у главного начальника X. Салмела разрешения на отступление, но он успокаивал, обещал прислать помощь. В то время мой отряд вместе с членами гельсингфорского общества мо­лодежи сражался против подавляющего силами неприятеля, уменьшаясь с каждым часом. В 2 часа я позволил опять по телефону, но, чёрт возьми, белогвардейцы захватили и станцию Вехмайзи, и мы оказались в западне. Я слышал, правда, в телефоне голос Салмела, который отдавал приказания. Я знал также, что белогвардейцы подслушивают, куда отправляются отрады, куда боевые припасы, куда что, но не мог предостеречь. Между тем белогвардейцы сообщали обо всём в Суйнула. Я слышал ещё, как с таммерфорсской станции спросили, отправился ли бронированный поезд с вспомогательными силами в Кангасала, и как ответили, что люди ещё не успели пообедать… Чёрт возьми… чёрт возьми, - послышалось в ответ, - пошлите тогда хоть тот поезд…

Теперь приходилось действовать на свой страх. Я отправил разведчика вдоль полотна. Он вернулся без шапки и без лошади, раненый в руку. В то время мы разрушили дорогу и сняли стрелки на станции Кангасала. Отправляю четырёх человек на дрезине, но они возвращаются с известием. что белогвар­дейские банды уже на расстоянии одного километра. Я поставил тогда перед паровозом открытый вагон, поместил в него пять пулемётов и в виде брони дорожные балки, взял с собою 5о человек и инструмент для исправления дороги. До­езжаем до того места, где путь испорчен. Исправляем. Посылаем в тыл к тов. Саринену сказать ему, чтобы он привёл оттуда людей. Они пришли, принеся с собой, сколько могли, снаряжения. Мы соединили теперь паровозы вместе и пулеметчики стали на свои места. Поехали вперёд по обеим колеям дороги: мой отряд, члены гельсингфорского общества молодёжи и около двухсот красногвардейцев, потерявших своего начальника. Отвечаем всеми пулемётами на огонь белогвардейцев. И неожиданно с опушки леса раздаётся крик: “не стреляйте - свои”. И в самом деле, оттуда явилась лайтиловская рота. Опять вперёд. В расстоянии менее полкилометра от Кангасала начинается большое открытое место, доходящее до Вехмайзи. Идём вперёд… начинается трескотня… продолжается час… полтора. Раз­даётся крик: „Сдавайтесь! никуда не пройдёте!” Ответ: „идите и возьмите!” И опять вперёд. Кто-то на наших заговорил о сдаче. Я сказал речь и поднялся на паровоз. “Готовься!”, - скомандовал пулемётчикам. Поехали. Разведчики находи­лись на километр спереди. Пулемёты обстреливали белогвардейцев, пышащих на нас огнём совсем вблизи. В одном из паровозов вода приходила я концу, другой стал негодным. Белогвардейцы предлагали начать переговоры и с нашей стороны были отправлены для этого люди. Но они были встречены жестоким огнём.

Было уже 9 часов и совсем темно. Раздавались вопли раненых. За ними ухаживали. Кто-то жаловался на то, что патроны кончились. Роздали из добычи, которую достали в Оривези. Теперь белогвардейцы испробовали свои пули. Опять вперед. Мой голос охрип. Один из товарищей кричал за меня. Вся большая равнина представляла из себя одно огненное море. Наши пулемёты нагрелись. К ним переменили прислугу. Под’ехали к станции Вехмайзи. Попали туда. Мы оста­лись бы там хозяйничать, но не знали, в чьих руках Мессукююля. Значит, опять нужно идти вперёд. Стрельба тихнет и скоро раздается: „Кто там?” - “Красные”. - “Какие чертовы красные?” Уже является конный гвардеец для выяснения. - „Свои”…

И теперь в Таммерфорс. Обещанный нам на помощь броневик пришёл у станции навстречу. „Чей поезд там?” - послышался сердитый вопрос - „Поезд Кокко” - “Что?!” - Приходит человек, чтобы удостовериться. “Да ты ли это? А мы уже считали тебя мёртвым.”

В штабе встречаю начальника, тов. Салмела. Изнурён был человек. Оживил­ся, встретив меня. “И ты ещё всё-таки среди живых. Спасли отряд и снаряжение?” - “Да, но людей осталось там…” “Да, да, лучшие остались”…

Там остался и он, честный товарищ. Но мы отомстим.

М. Кокко.

Сражение при Уусикюля.

Из воспоминаний.

Пришло сообщение, что белогвардейцы уже находятся в Уусикюле и на­ступают по направлению к Лахтис. Я получил тогда 15-то апреля приказ от­правиться в Настола. В Лахтис я узнал, что положение серьезное. В Настола на­чалось отступление. Отряд из Малми держался на левой стороне. Гельсингфорский кавалерийский отряд становился на позиции и помог отрядам из Лахтис остановиться. Наш отрад расположился радом с отрядом из Малми.

Сражение было жестокое - действительная борьба на жизнь и на смерть. Для нас была ясно, что путь на восток должен быть открыт во что бы то ни стало. Но уже с западного крыла пришло сообщение, что силы неприятеля подавляющи. Я отправился немедленно верхом туда. Лошадь бесилась. Привязал её к дереву. Призвал к себе находившегося вблизи гвардейца и послал его сказать начальнику, чтобы наши захватили позиции и держались на них до тех пор, пока не придёт помощь. Я доскакал до полустанка, откуда позвонил по телефону в Рихимяки. Просил помощи. Сражение становилось с каждой минутой всё жарче. Уби­тые и раненые. Привозим всё новые боевые припасы. - Стреляйте, не жалейте. Лишь бы не стреляли напрасно.

Напряжение растёт. Бронированный поезд не двигается с места. Все четыре орудия жарят полным огнём. Положение стало уже критическим, когда получи­лось известие, что помощь близка. Это прибавило энергии. Слева наступали бешено немцы. Старались пробежать через открытое место в 100 метров. Мы чистили двумя пулемётами, и немцы падали грудами. Слышались крики и жалобы Уже под’ехал поезд. Скорее вон из поезда и на фронт! Трескотня усилилась. Составили совещание. Бронированный поезд пошёл.

Сражение продолжалось с той же яростью до 4-х часов утра, когда белые отступили, оставив 66 убитых. В наших руках остались также полевой телефон, два отнятых от лахтисских отрядов пулемета, 4 пушки, патроны, и т.д.

Водопроводная башня между Настола и Уусикюля была разбита вдребезги. На кучах щебня наши гранаты оставили большие следы. Даже лес был местами свален нашим огнем. Ведь всего с 3 часов 15-го числа до 4 час. утра следую­щего дня было выпущено более ста тысяч пуль. В наших отрядах было всею 425 человек, из которых пало 15 и ранено 21.

Немцы отступили через Куйванго по направлению к Ловизе, убирая по пу­ти и погребая своих убитых, которых было около 130. Нам передавали, что немцев было всего 800 человек, из них половина вооружённых механическими ружьями самокатчиков. Немцы жаловались на то, что в такой “деревенской драке” пало много лучших офицеров, которые сохранили свою жизнь за всё время войны на французском фронте. Дали нам такое признание: “они - черти”.

Таким образом мы снова стали 16-го апреля хозяевами в Уусикюли.

М. Кокко.

Кровавая месть финляндской буржуазии.

(Из финской брошюры «Буржуазный террор в Финляндии»).

Подавив при помощи германского империализма пролетарскую революцию, финляндская буржуазия принялась жестоко мстить рабо­чему классу. Примеров этой зверской мести можно бы собрать целыми печатными листами, но мы ограничимся здесь лишь некоторыми примерами.

Зверства финляндской буржуазии начались, собственно, уже до окончательной победы, в то время, когда она захватила среднюю и южную Финляндию. Вскоре после завоевания буржуазными бандами Улеаборга и Николайштадта начался террор. Руководители рабочего движения в северной Финляндии были арестованы, значительная часть из них была расстреляна. Взятых в плен красных убивали, мучили и т. д. Для ареста было достаточно, что арестованный принадлежал к рабочей организации; для расстрела, - что он состоял должностным лицом организации. Повсюду на занятой белыми территории господствовал полный произвол. На заводе в Мянтя белые арестовали 5 должностных лиц рабочих организаций и обещали отвезти их в Николайштадт, но на следующие день их нашли заколотыми за забором кладбища. Среди убитых была одна женщина. В одном лишь Николайштадте, как утверждают находившиеся там матросы, было расстреляно белогвардейцами 250 матросов. Сколько было расстреляно кроме этого финнов, - неизвестно. В Улеаборге и Кеми „полевые” суды буржуазии выносили приговоры, и на основании этих приговоров многие партийные деятели лишились жизни только потому, что они были социал-демократами.

Но самый страшный террор начался после того, как буржуазные банды завладели Таммерфорсом. В „Финляндском Иллюстрированном журнале” напечатан снимок с груды трупов красногвардейцев в Там­мерфорсе. Газета рассказывает, что в двух грудах длиною по 50 ме­тров насчитывалось около 1.200 трупов красногвардейцев. Были ли эти трупы собраны из города, или было расстреляно столько пленных, - об этом газета не говорит ничего. „Особенно растрогало меня, - расска­зывает шведский художник Пауль Мирен сотруднику своей газеты - когда, на таммерфорсском кладбище был расстрелян молодой человек со своей женой. Они поднялись спокойно на вал, где они должны были быть расстреляны, обернулись в сторону стреляющих и, почти улыбаясь, ожидали пуль”. „В одном месте, - продолжает Мирен, - ротмистру пришлось просмотреть список пленных, при чем выяснилось, что без приговора было расстреляно 41 человек, в том числе одна 17-летняя девушка, которая провинилась в том, что приготовляла красным пищу”.

4-го мая прибил белогвардейский отряд в Кюммене (Кюмелаксе) и окружил рабочий дом, где находился штаб красной гвардии. Белогвардейцы поставили вокруг дома шесть пулемётов. Все крас­ные были вызваны на двор и построены в ряды, после чего был произведен обыск, и у всех было отобрано оружие. Поздним вечером пленные (по некоторым сведениям, около 1.000 мужчин и 60 женщин были уведены под сильным конвоем в новый машинный завод в Кархула, где они должны были пробыть до следующего вечера. В воскресенье, 6-го мая, белые начали расстреливать взятых в плен рабочих. На заводе в Кархула было расстреляно 26 рабочих. В сле­дующее воскресенье расстрелы продолжались, и продолжались после этого бесконечно. По собственным сообщениям белогвардейских газет в Кюммене пало около 600 красных революционеров. Почти все они являлись расстрелянными. По более или менее точно веденным красными записям, красногвардейцев из Кюммене пало на фронте лишь 43, все остальные „павшие” относятся к убитым белогвардейцами.

Следует отметить геройский поступок юноши Стенмана. Он про­сил сохранить жизнь своего отца и расстрелять его вместо отца. Но палачи не согласились на эту жертву. Тогда сын обнял отца, и зверские палачи расстреляли обоих, такой же геройской смертью умер некий Хакала со своими дочерьми.

На заводе в Войка было расстреляно 170 человек. Их согнали, как скотину, к обрыву у народной школы и там расстреляли, при чём их мучили зверским образом. Убийства рабочих продолжались и в рабочих квартирах. Убивали старцев и женщин, родню красногвар­дейцев, их братьев, отцов. Та же участь постигла всех должностных лиц рабочего движения, даже тех, которые не принимали участия в вооруженных действиях.

В городе Котка, после того как им завладела белые, были расстреляны сотнями отступившие туда красногвардейцы. При этом не спрашивалось даже имён. Красные отводились просто группами в сторону и там расстреливались.

Корреспондент газеты „Дагенс Нюгетер” рассказывает, что при движении нюландских драгун из Ямся в Тойяла „все пленные расстреливались”.

В Коувола был арестован редактор Райнпо. которого увезли в Бьернеборг и там расстреляли. В Бьернеборге был также расстрелян многолетний председатель рабочего общества Лаксонен, при чём белогвардейцы выкололи сперва своей жертве глаза.

В Гельсингфорсе зверства буржуазии проявились в ужасных размерах уже во время сражений на улицах города. Так, напр., во время сражений с красными белогвардейцы принуждали жён и детей рабочих итти перед собой с поднятыми вверх руками. При этом пало много женщин и детей. Массу женщин и детей раз’ярённые белогвар­дейцы сожгли живьем в т.-н. Абоскнх казармах.

Когда финляндские белогвардейцы получили от немцев в Гель­сингфорсе полную власть в свои руки, то начался террор. Расстрелы пленных стали обычным явлением. Белые начали настоящую облаву на революционеров. В каждом доме искали красных, арестовывали и убивали. Среди арестованных была также масса жён рабочих.

Когда белая армия вступила 16-го мая в Гельсингфорс, то пленных красногвардейцев расстреливали больше обыкновенного. На праздник Троицы в Свеаборге были устроены казни, пря чём присутствовать при этом были приглашены буржуазные писатели и обще­ственные деятели. Им хотели доказать, что осуждённых при казни не мучают, и представители буржуазии остались на этот раз вполне довольны казнями.

14-го апреля, по рассказам очевидцев, было расстреляно пуле­мётами в части города Теле в Гельсингфорсе 200 красногвардейцев. В другой раз в одно укромное место в Теле привели 6 красногвардей­цев. Они находилась в ужасном виде. У иных были выколоты глаза, у иных вырезаны уши, у некоторых была разбита голова, так что мозги выступили наружу. После этих долгих пыток их по очереди расстреляли. Каждый должен был смотреть на казнь своих товарищей, пока до него не доходила очередь. Белые палачи лишь злорадство­вали и продолжали цинично свою гнусную работу.

15-го мая 15 пленных были приведены на пароход для отправки в Свеаборг на казнь. Из них 14 были связаны вместе наручниками попарно. Пятнадцатый, писатель Ирмари Рантамала, одетый в тяже­лую зимнюю шубу, стоял отдельно на палубе под стражей. Когда пароход начал подходить к острову Сандгамну, который являлся общим местом казни, то Рантамала бросился через борт в море, рассчитывая утопиться, но шуба помешала ему погрузиться в воду. Тогда белогвардейцы расстреляли его в воде, после чего подняли труп на палубу. Здесь они принялись топтать его ногами, издеваясь над убитым и об’ясняя, что он сделал пером больше зла, чем красногвардейцы винтовкой. В лагере пленных в Хювенге пленные расстреливались сотнями. В окрестностях Лахтис белогвардейцы расстреливали сотнями раневых и женщин, не говоря уже о прочих. То же самое происходило в Хейнола, Коувола, Кивинспе, на Аланде, в Рихимяках и прочих местах.

Когда Выборг был взят белыми, то буржуазия торжествовала и высыпала на улицы. Неожиданно появляется отряд пленных. Под сильным конвоем ведут к крепостным валам около 600 взятых в плен красногвардейцев, среди которых много арестованных русских мирных граждан. Спокойно и решительно проходят пленные по улице, сопутствуемые издевательствами, проклятиями и угрозами буржуазии.

Отряд пленных доходит до крепостного вала. Их ставят в три ряда на краю крутого обрыва крепостного окопа. На другом краю окопа появляется пулемёт, который наводится на пленных, и пулемётная лента ставится на место. В рядах проявляется беспокойство. “Тихо, если хотите избежать худшего”, - раздаётся окрик командующего офи­цера, и в то же время даётся пулемётной команде условленный знак. Тишина охватывает окружённые солдатами ряды пленных, и начинается трескотня пулемёта. Первый ряд падает с одного конца до другого как трава. В павшем ряду видно движение, и слышатся тихие жа­лобы. “Второй ряд шесть шагов вперед”, - командует офицер, и вто­рой ряд становится на место павших. Слышится команда, и пулемёт скашивает опять ряд революционеров. Наконец, подходит очередь третьего ряда, и этот ряд падает также на трупы первых двух рядов.

Пулемёт уносится прочь, и на место его приносят лопаты для рытья могилы для расстрелянных. В длинной груде тел проявляется движение. Значительная часть расстрелянных находятся ещё в жи­вых и корчится в предсмертных муках. Хрип умирающих и стоны слышатся из груды тел, в то время как могильщики копают моги­лу для расстрелянных.

Убитые сваливаются в могилу и засыпаются землёй. Те, которые особенно сильно корчатся, прикалываются „из милосердия” штыком, но ещё и со дна могилы слышатся тихие стоны и вздохи… Здесь и там шевелится рука или нога, как знак того, что предсмертная агония не у всех ещё закончилась.

Сколько всего было расстреляно в Выборге борцов красной гвар­дии, - точных сведений не имеется. Обыкновенных граждан расстрели­вали наряду с красногвардейцами. Казни происходили обычно по утрам, около 4 - 6 часов. Первыми жертвами из штатских были члены красного почтового совета.

Уже этих ужасных примеров достаточно, чтобы убедиться в том, что здесь проявлялись не только зверские, кровожадные инстинкты, проявлявшиеся в некультурных белогвардейцах, но и определенный план, определенная, обдуманная месть.

***

После открытой классовой войны капиталистическое государство, или буржуазия, принялось с непоколебимой последовательностью произво­дить окончательную расправу. Весь государственный аппарат был пущен в ход для подавления рабочего класса.

Во многих местах страны красногвардейцы сдались, как известно, об’единённым силам немецких империалистов и финляндских бело­гвардейцев, - сдались на определённых условиях или без условий. Палачи буржуазии, конечно, не считались ни с какими условиями и расстреливали, как видим из вышеизложеннаго, сдавшихся. Остав­шихся в живых сгоняли, как скот, в концентрационные лагери для пленных. Туда же сгонялись беженцы, мирные граждане, которых арестовывали целыми массами, поскольку не успевали их расстрели­вать. Таким образом, было собрано колоссальное количество пленных.

Но буржуазия не довольствовалась этим количеством жертв. По всей Финляндии была начата облава на красных. Их искали по лесам и деревням, даже с собаками. Таким образом, лагери для пленных переполнялись.

Политическая система сыска и доносов была воскрешена к жизни. На службу буржуазии явились финляндские охранники времен ца­ризма. Само собою понятно, что вследствие доносов в тюрьмы приво­дились всё новые и новые жертвы. Официальная полиция изощря­лась на изловлении “преступников”, “убийц”, “грабителей” и “изменников”. Таким образом, были арестованы, между прочим, члены социал-демократической фракции сейма. Была арестовала также масса лиц, совершенно не участвовавших в революции.

Результатом всего этого было, по сообщениям самих белогвардейцев, свыше 70.000 лишённых свободы мужчин, женщин и детей. Точную цифру заключенных трудно установить.

Тюрьмы и лагери для пленных являются в Финляндии настоящими домами пыток и мучений. „В Кеккела, где мы находились вместе с тысячами других заключённых, - рассказывают о своих пере­живаниях заключённые, - арестованные помещались в полутёмных битком набитых камерах… Заключённым не давалось никакого постельного белья, и они должны были спать на неровных досках. Эти доски для спанья были полны всевозможных паразитов”.

Обхождение с арестованными в тюрьмах и лагерях самое зверское. Так напр., в Канпукси, где находился временный лагерь, - пишет один очевидец, - одного приговоренного к смерти заключённого держали несколько суток полуголым на морозе, прикованным к столбу, прежде чем его расстреляли. Некоторые арестованные были прикованы по рукам и ногам кандалами так крепко что у них была содрана с рук и ног кожа. В Иоонсуу избивали арестованных при допросе так, что голова и бока у них были совершенно избиты. Так же поступали в Веури. Эти избиения бывали так жестоки, что жертвы лежали целыми днями без сознания. Из Ювяскюля, Кексгольма и прочих мест сообщают то же самое.

Собственно лагери для пленных имеются или, во всяком случае, имелись в Гельсингфорсе, Тавастгусе, Куопио, Лахтис, С.-Михеле. Улеаборге, Рихимяках, Экенясе, Таммерфорсе, Або, Ннколайшгадте и Выбор­ге. Но так как в эти лагери нельзя было более поместить арестованных, и так как облавы всё ещё продолжались, то по всей стране образова­лись свои „лагери”. Во всех этих лагерях арестованные должны пережи­вать всевозможные страдания. Голод, теснота, паразиты, грязь, болезни, жестокое обращение и боязнь за свою судьбу являются их постоянными спутниками.

Буржуазия мучила заключённых голодом. Даже те незначительные порции, которые полагались заключённым, расхищались надзирателями и прочей тюремной администрацией. Заключённым приходилось терпеть настоящий голод. Напр., в Свеаборгском лагере весной заключённым давались лишь вода из кислой капусты и десяток испорченных салак в день. В этой воде иногда бывали и капуста, и жир, но жир бывал настолько испорчен, что щи имели отвратительный запах. В течение трёх недель приходилось обходиться этой пищей, и, наверно, никто не остался бы в живых, если бы нельзя было покупать у немецких сол­дат консервов по неимоверным ценам. Те, у кого не было денег, уми­рали. Часто проходило два, три, четыре дня совершенно без хлеба. Позже стали давать вместо салаки селедку, и в суп стали класть коренья, сушёную рыбу и более лучший жир, но и эта пища была плохая, и прежде всего её было очень мало.

Питание селёдкой вызывало страшную жажду, а слишком большое употребление воды для удовлетворения жажды вызывало пухлость в ногах, в желудке и вообще во всём теле. Родные могли посылать пищу лишь тайком, поскольку это было возможно в условиях строгой охраны.

В Свеаборге из 6.000 - 7.000 заключённых умерла до августа одна треть. Да и на тех, которые получили условное “освобождение”, голод оставил свои нестираемые следы в виде полного ослабле­ния жизненных сил. Так, напр., из русских граждан, выпущенных из Свеаборга, многие умерли, не доехав до Петрограда.

В лагере для пленных в Лахтис, как сообщает один из находив­шихся там, в среднем умирало по 30 человек в сутки от недостатка питания. В Улеаборге находилось 900 русских заключенных. Они тер­пели страшный голод. Некоторые ели собак и лягушечье мясо.

Плохое питанне и ужасающие гигиенические условия вызывали среди заключённых массу болезней. Цынга, оспа, тиф и пр. господ­ствовали, да и теперь господствуют в финляндских тюрьмах.

Обращение финляндских тюремщиков со своими жертвами, конечно, самое зверское. Заключённых избивали прикладами, плетьми, штыками. Так, напр., из лагеря в Рихимяках сообщают: “Всё время били прикладами и резиновыми плётками. Часто стреляли в толпу заключённых. В Рихимяках умирало ежедневно 25 - 80 заключённых от голода. Ноги опухали от голода так сильно, что „большевики” не влезали на ногу. „Прикладами по лицу били в Рихимяках заключённых, которые не были в состоянии быстро исполнять приказаний. Всего заключённых в Рихимяках было около 8000”.

Один из испытавших тюремные ужасы молодых красногвардейцев, которому удалось бежать, рассказывал следующее: “В лагере для пленных в Тавастгусе господствовали голод и оспа (и Чёрная оспа). Весною умирало ежедневно по 50-60 человек. Половина из заключённых опухла от голода, эти заключённые были так слабы, что не могли двигаться. Так, напр., когда одна группа заключённых была выпу­щена на время на тюремный двор, то заключённые начали немедленно от голода есть траву и листья”.

По рассказам очевидцев, заключённых расстреливали в финлянд­ских тюрьмах за малейшие проступки “в назидание другим”.

Для дополнения картины ужасов тюремной жизни в белогвардейской Финляндии приведём здесь сообщение буржуазной газеты “Изве­стия Южной Финляндии” о положении в лагере для пленных вблизи Лахтис, в Хеннала, за каковое сообщение газета была прикрыта. „Весь лагерь окружён, - писала газета, - забором из колючей проволоки в два метра высотою. У ворот и вокруг лагеря стоят пулемёты, всегда го­товые „чистить”, если это потребуется. Внутри лагеря, вдоль стены, стоят всегда бдительные часовые на расстоянии метра друг от друга… А стадо заключенных… Оно находится в самом ужасающем положении. Молодые, когда-то сильные мужчины лежат здесь на земле. С ними нельзя говорить, но один уже их внешний, вид говорит, что им не­хорошо живётся. Одни из них опухли, так что кожа натянута, другие же настолько бледны и исхудалы, что кости выступают наружу. Они страдают голодной горячкой, и страдающих этой болезнью в Хеннала находится, по сообщению одного врача, около 600. На дороге группа заключённых занята около водопровода. Умываются. Другие сидят вблизи и чистят своё бельё, уничтожая паразитов. Другая группа в 5 - 6 человек стоит у огня и варит в заржавевших жестя­ных посудах свою пищу, состоящую из селёдочных голов, остатков сушёной рыбы, крошек хлеба, рыбных костей и вообще из всего того, что они могут найти в помойной яме. Таких групп несколько де­сятков, и в каждой группе ожидают с нетерпением, когда поспеет это лакомство. Вон там один человек глотает свою селёдку, а другой, ко­торый уже успел её проглотить, пьёт воду с такою жадностью, как будто хочет погасить огонь. Вон там несут человека на носилках. Лицо синее, как у задушенного. Даю дорогу. Не оспа ли? Но смерть уже крепко запустила в него свои когти.

Обращение самое бесчеловечное, какое можно лишь себе пред­ставить. Не нужно особенного нарушения правил, как уже следует самое зверское истязание, т.-н. скамья пыток, на которую человек кла­дётся голым на живот, и палач даёт ему плетью или можжевеловой палкой 10 - 20 ударов, иногда И больше. Раздаются хватающие за сердце вопли жертв и грубые проклятия палача”.

Об условиях в лагере для пленных в Экенясе был даже представлен финляндскому буржуазному правительству доклад, написанный финляндским профессором Робертом Тигерштеттом. Высокая смерт­ность среди заключённых об’яснялась в докладе плохими гигиеническими условиями и плохим питанием. Профессор констатировал, что смертность в финляндских тюрьмах, а именно 42 человека на тысячу в неделю, непомерно высока и что такой высокой смертности не на­блюдалось даже в царских тюрьмах.

Примеров кровожадной мести финляндской буржуазии можно было бы собрать бесконечное множество. Но уже и вышеприведенные, не подлежащие сомнению факты, подтверждённые самой буржуазией, дают возможность заключить, что господствующая теперь финлянд­ская белогвардейская буржуазия до невероятности бесчеловечна и жестока. Это ужасный зверь, совершенно потерявший от кровожадно­сти свой рассудок.

***

Вначале озверевшая финляндская буржуазия не обращала внимания ни на какие судебные формальности и расстреливала рабочих без всякого суда и следствия. Но со временем это стало невыгодным для самой буржуазии, ибо составленная, главным образом, нз мелко­буржуазных элементов белогвардейская армия могла, слишком зазнав­шись, оказаться опасною для самих крупных капиталистов. Поэтому крупная буржуазия принялась организовывать сообразный своим интересам “законный государственный порядок”, т.-е. капиталистическую классовую диктатуру. Теперь принялись „законным порядком” разбирать дела до сих пор ещё не убитых десятков тысяч красных революционеров. На место общего террора отдельных белогвардейских шаек был введен теперь систематический террор буржуазных „закон­ных судебных учреждений”.

В порядок этого судопроизводства входит вымогающее предвари­тельное следствие, формальное следствие перед судом и, наконец, вы­несение приговора. Следствие ведётся посредством угроз, застращива­ний и даже настоящих пыток. Один бежавший из Свеаборга заклю­чённый рассказывает следующее: “После ареста меня допрашивали четыре раза. Белогвардейцы расспрашивали обо всём, принимал ли участие в конфискации оружия, кто был начальником, принимал ли участие в ноябрьской забастовке. Упорно требовали, чтобы я „при­знался”,и при этом приставляли браунинг к уху”. Он же сообщает, что „иных заключённых мучили в тюрьме, оставляя их без пищи на несколько суток”.

Для расправы с рабочим классом не годились обычные классовые суды. Для этого был издан особый, исключительный закон о политических преступлениях, вступивший в силу 28-го мая. На основании этого “закона” были организованы особые судебные учреждения, ко­торые по характеру своей деятельности походили на военно-полевые суды. Обвиняемый в этих судах не имеет возможности ссылаться на свидетелей, да и доводы защитников не принимаются во внимание.

Среди членов каждого из этих „судов” находится, по крайней мере, один офицер, - по видимому, для того, чтобы профессия палачей не осталась без представительства. Невоенных членов в эти суды назначает сенат, военных же - главный начальник белогвардейской армии, обвинителей назначает прокурор. Члены назначаются без согласия. Под руководством „верховного суда по политиче­ским преступлениям” действует в стране около 150 его отделов.

Эти учреждения классовой мести финляндской буржуазии отнюдь не отличаются гуманностью. Все начальники штабов красной гвардии, а часто и прочие члены приговаривались к смерти. Приговоры при­водятся спешно в исполнение. Число приговоренных к вечному тюрем­ному заключению “за государственную измену и незаконные аресты” необычайно велико. “За возбуждение” выносились также жестокие приговоры, вплоть до смертной казни. При вынесении приговора особенно принимается во внимание прошлое обвиняемого. Если он является старым членом организации, или если он выказал себя где либо как способный и деятельный член организации, то приговор строже.

По опубликованным 25-го июля сведениям, всего было арестованных революционеров в финляндских тюрьмах 50.818. Из них приговорено к тюремному заключению 5.287, условно приговорено 4.345, освобождено лишь 723. О количестве смертных приговоров нет сведений, но, по сообщениям газет, этих приговоров было довольно порядочно. К концу сентября прошлого года „судебная деятельность” этих судов не была еще закончена, так как неразобранных дел было ещё тогда 25.820 .*).

Таким образом, финляндская буржуазия, отняв у рабочего класса все права, торжествует свою „победу”.

Но, несмотря на это рабочий класс Финляндии не теряет веры в революцию. И недалёк тот день, когда финляндский пролетариат вновь восстанет и при помощи пролетарской диктатуры свергнет власть буржуазии.

*) В конце года финляндская буржуазия опубликовала своего рода “амнистию”, по которой на менее короткие сроки присуждённые революционеры были выпущены из тюрем.

СОДЕРЖАНИЕ.

О.Куусинен — Финляндская революция.

Открытое письмо к тов. Ленину.

Ирье Сирола — Рабочая Революция международна.

Куллерво Маннер — Классовая война в Финляндии.

Вяйне Коккинен — Организация правления и судопроизводство.

Эд. Торккайнен — Законодательство финляндского рабочего правительства.

Оскар Зундман — О действиях средней армии финляндской Красной гвардии в 1918 году.

А т-и — Воспоминания о сражениях в Хейнола.

Арт. Валден — О действиях финляндской Красной гвардии в районе среднего фронта 1917 - 1918 г.г.

Раар — Последние сражения красных отрядов на северном и западном фронтах.

Последние сражения весной 1918 г.

М.Кокко — Впечатление на фронте в Виллула.

> Сражение при Уусикюля.

Кровавая месть финляндской буржуазии.