Линдси Даунинг-Гринз "Инферно 2: Сполох"

На Гавайях было здорово, это был настоящий, стопроцентный отпуск. В Сан-Франциско мы приехали частично по работе и, может быть, именно поэтому пребывание здесь оказалось в каком-то смысле даже лучше – мы обе были увлечены делом.

Шесть месяцев. Шесть месяцев с тех пор, как мы по-настоящему видели друг друга.

Что-то случилось там, на Гавайях, по пути на нашу пешую экскурсию, что-то такое, что сделало наши отношения… другими. Был момент, всего один момент, когда она сверкнула на меня своими красивыми теплыми карими глазами, и что-то в них вспыхнуло, что-то такое же дикое и первобытное, как вулкан, бурливший у нас под ногами. А потом она все спрятала, скрыла за глубокой печалью, единственной вещью, которую она позволяет видеть тем, кто пытается влезть к ней в душу. А может быть, только мне.

Мы до сих пор много разговариваем по телефону и засыпаем друг друга электронными письмами – что ж, в каком-то смысле, нам приходится это делать, ведь ее продюсерская компания спонсирует исследования моего музея – но меня не покидает смутное ощущение, что Гвен пытается держаться от меня подальше. А наш приезд сюда… мы просто не могли не приехать – ведь здесь проходила выставка, посвященная средневековому периоду, в числе экспонатов было несколько предметов из коллекции музея ордена Почетного Легиона, и Гвен предполагала, что они могут пролить свет на наши исследования.

Я вообще-то не в курсе, осознает ли она, как чертовски сильно она меня привлекает, и речь не только о ее лице, хотя на него, несомненно, стоит взглянуть. Мне нравится ее голос, этот сексуальный низкий альт, наполовину мурлыкание, ее глубокий хрипловатый смех и то, как она оттеняет им свою речь.

Деловую часть поездки мы закончили, наши девочки решили отправиться на поиски «настоящих» сувениров в Fisherman’sWharf после того, как посетят Алькатрас, а мы сейчас шли от парковки к самому краю земли. Гвен была мрачной и напряженной.

Когда ее спросили, не желает ли она посетить Алькатрас, Гвен только наморщила свой великолепный орлиный нос.

– Разве мы и так живем не в тюрьме? – парировала она. – Узники обычаев и культуры, заключенные в рамки биологии и собственных тел… с чего бы нам хотеть посетить еще одну?

Это было чертовски серьезное заявление – и единственное, что она вообще сказала за день.

Повисла тишина, Гвен обернулась и глянула через водную гладь на скалистый остров, после чего все взаимно согласились, что наши жены едут на Алькатрас, а мы – на SeaCliff. Так мы оказались здесь.

– Смотри! – восклицает Гвен, когда тропа заканчивается. Она подскакивает к самому краю, останавливается на краешке обрыва и смотрит вниз с такой высоты, что у меня голова кружится от страха за нас обеих.

– Видишь? – взволнованно спрашивает она, показывая вниз, в самый низ, мимо деревьев и кустарников – туда, где заканчивается пятнадцатиметровый обрыв, начинается пляж, а на нем располагается странная, похожая на античные руины, конструкция. Сатро Батс – но это не из-за него она так волнуется. А вот соты пещер позади и предвкушение заката – нашего шанса увидеть зеленый луч…

Я медленно и осторожно подхожу ближе, берусь рукой за рюкзак и тихонько тяну ее прочь от края.

То же самое она делала и на Гавайях – каталась на самых больших волнах, выкрикивая «А ну, давай! Еще!» прямо в бесконечную синеву, а когда мы поднялись на гору? она подбиралась так близко, как только могла, ко всему – к утесу, к лаве, бросая вызов стихиям, бросая вызов себе, всегда в поиске новых чувств и ощущений, всегда в поиске доселе неизвестного их сочетания.

И каждый раз, вот как и сейчас, я не знаю, чего я хочу больше – ее или стать ею. В любом случае, в центре вопроса – всегда она.

– Готова к приключениям? – спрашиваю я и улыбаюсь, частично от облегчения, что она вернулась на тропу вместе со мной.

Она склоняет голову, смотрит на меня поверх солнечных очков, и глаза ее вспыхивают, отражая солнечный свет на воде. Я чувствую, как воздух вокруг начинает звенеть от напряжения, когда ее губы вздрагивают в улыбке, обращенной ко мне. Ох, эта улыбка, эта ее улыбка… того и гляди, она вызовет столько проблем, что ее хозяйке с ними не справиться.

Нет, неправда. Это я с ними не справлюсь. Она же совершенно не виновата, что ее рот так великолепно очерчен, и что ее взгляд так глубок… это не ее вина, правда?

– Не догонишь! -подначиваетона, вздергивает подбородок и пускается вниз по тропе, опережая меня на два шага.

– Эй! Нечестно! – захлебываюсь я и, забыв о высоте, несусь за ней. Невысокий кустарник уступает дорогу открытой местности и руинам.

– Ага! – выкрикиваю я, догоняя ее. – Попалась!

Гвен останавливается, как вкопанная, поворачивает голову и одаривает меня стоваттной улыбкой.

– Неа, Джул, – тянет она полумурлыкающим голосом, и кровь вскипает у меня под кожей, – я и так с тобой. Всегда.

У меня перехватывает дыхание, пока мой мозг продирается сквозь напластование смыслов, уместившееся в этих коротких словах.

– Пойдем, – подгоняет она, и идет первой.

Пейзаж прекрасен, удивителен, но я не вижу и половины его красот, пока следую за женщиной, идущей впереди меня. Гвен рассказывает о зеленом луче – люди говорят, что если хорошенько прислушаться, можно услышать, как солнце касается океанских вод, а если вы окажетесь там в нужный момент, солнце на мгновение, всего на секунду, на один крохотный миг может вспыхнуть зеленым и раскрасить небо в изумрудный цвет, прежде чем соскользнуть в океан.

Я понимаю, что совершенно потерялась, увлекшись созерцанием ее мальчишеской задницы – маленькой и крепкой, и я останавливаюсь и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на высоту, с которой мы спустились. Мне нужно отвлечься, а не то я совершу что-то феноменально глупое.

Гвен тут же это замечает и шагает ко мне. Она нежно берет меня за руку и разворачивает к себе.

– Эй, – ее голос такой низкий, такой настойчивый… – Никогда не поворачивайся спиной к океану.

– Почему? – это лучшее, что я придумываю спросить, потому что слишком увлечена ощущением того, как ее длинные нежные пальцы неожиданно сильно сжимают мой бицепс.

Я слегка напрягаю руку, и она отдергивает свою, будто прикоснулась к открытому пламени. Может, это так и есть, потому что щеки ее розовеют. Я на мгновение задумываюсь, а не прочтет ли она мои мысли, и если да, то отступит ли она?

Вместо этого она снимает очки и подходит ко мне вплотную.

– Потому что он лжет, – мягко произносит она и смотрит мне в глаза. – Потому что он только выглядит мирным – гладким, спокойным… – кончики ее пальцев деликатно касаются моего плеча. – А потом… он выбрасывает волну, которая сметет тебя прежде, чем ты успеешь моргнуть.

И она права, потому что только что я смотрела в ее глаза, а в следующий миг воздух мерцает, смещается, само пространство перестраивается, и вот мы уже в объятиях друг друга, и наши губы сходятся в великолепном, открытом, жадном поцелуе, и ее язык скользит по моему нёбу. Мои руки напрягаются и притягивают ее ближе. Гвен. Моя Гвен.

Мы отрываемся друг от друга, задыхающиеся, потрясенные, жаждущие. Я закрываю глаза и упираюсь своим лбом в ее, а она беспокойно проводит руками по швам моей джинсовой куртки.

– Прости меня, прости, мне так жаль, – шепчет она, но я останавливаю ее извинения поцелуем. Это не ее вина, да и не моя тоже, это тяга, которой невозможно сопротивляться, неумолимая сила гравитации, непреложный закон притяжения, который влечет и сводит нас вместе.

Ее пальцы спускаются ниже, забираются мне под воротник, пробегают по моим плечам, и я ахаю – потому что ее руки касаются меня так, будто знают меня всю, как будто мы уже были близки прежде.

– Мы не можем делать это здесь, – хрипит она и целует мою обнаженную шею, а мои руки охватывают изгибы ее фигуры.

Крохотная часть моего мозга, пока не захваченная предвкушением того, как ее обнаженное тело окажется передо мной, заставляет мою руку опуститься в карман и нащупать ключи от взятой напрокат машины – внедорожника, потому что местность холмистая. Я вытаскиваю их, ловлю ее руку и втискиваю их ей в ладонь.

– Веди, – я наконец выталкиваю из себя слова. – Отвези нас туда, где мы сможем – потому что я так больше не могу.

– Хорошо, – выдыхает она, а мой большой палец проходится по ее и так уже напряженному соску, и я прижимаю его еще сильнее. – Давай выбираться отсюда.

Обратно с утеса мы спускаемся, как в тумане, я даже не замечаю высоты, которая так напугала меня раньше, но с Гвен всегда так – с ней я забываю о своих страхах.

Когда мы добираемся до машины, я обнимаю ее, и ее бедра прижимаются к моим, и жаждущий жар ее губ встречает меня. Она вслепую нашаривает ручку.

– Хочу тебя… так сильно, – бормочу я в нежную кожу ее шеи, и чувствую, как ее пробирает дрожь, и она еще крепче прижимается ко мне.

– Осторожнее, детка, – предупреждает она и отщелкивает замок, – я не хочу… я не хочу трахать тебя в машине.

Она выпрямляется, и я использую эту возможность, чтобы взять ее лицо в свои ладони, чтобы заглянуть во вселенную, которую скрывают ее глаза. Я люблю ее. Я искренне люблю ее – и с меня уже хватит ее самоконтроля и хорошего поведения.

– Да мне наплевать, – я проговариваю все отчетливо и ясно, чтобы сомнений не осталось. – Я хочу, чтобы ты сделала то, что обещала мне давным-давно, – я улыбаюсь, когда ее глаза распахиваются, и золотое сияние радужки медленно поглощает чернота расширяющихся зрачков. – Я хочу, чтобы ты вынесла мне весь мозг к гребаной матери.

Я целую ее так, будто это обещание уже было выполнено, как будто это ее лоно на моем языке.

Через секунду сидения уже опущены, и я чувствую, как каждая клеточка моего тела пробуждается к жизни и наконец, наконец, наконец приходит ощущение физического соединения, когда наши тела сливаются вместе.

– Ах, Джул, ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? – спрашивает Гвен, касаясь теплыми пальцами моего лица, и смотрит на меня, а заходящее над Тихим океаном солнце улыбается нам сквозь ветровое стекло.

Я киваю ей, без слов, пытаясь побороть комок в горле, захваченная тем доверием, которое она мне выказала. Пока она осторожно расстегивает пуговицы на моей рубашке, я понимаю, какой вопрос она так и не озвучила.

– Я люблю тебя, Гвен, – говорю я ей, надеясь, что она прочтет правду в моих глазах. – Они никогда не узнают, клянусь, – обещаю я, и мой рот накрывает ее, а она проводит руками вдоль моей спины.

Моя нога торопливо вжимается между ее ног, и тут Гвен поднимается подо мной и аккуратно переворачивает меня на спину.

– Что? – спрашиваю я, ошеломленная, растерянная, возбужденная сверх всякой меры, так, что это уже невозможно выносить.

Она умело целует меня, и кончики ее пальцев находят мою грудь, нежно царапают сосок, перекатывают его, и я чувствую, что могу кончить от одного этого.

– Я выполняю свое обещание, – выдыхает она мне в ухо и проводит языком по чувствительным завиткам. Я вздыхаю, отдаваясь на ее милость, и ахаю, когда ее пальцы находят мое жаждущее лоно. Он проводит по всей длине.

– Так хорошо? – спрашивает она, и ее низкий голос исполнен заботы, а ее пальцы скользят по сторонам от моего возбужденного клитора с непревзойденным изяществом. Она была права – она уже выносит мне мозг.

Я целую ее в ответ и опускаю руку к ее талии, отщелкиваю кнопку и расстегиваю молнию. И сама себе улыбаюсь, когда слышу, как прерывается ее дыхание, когда я ощущаю ее ожидающую теплоту.

– А тебе? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– У-гу, – она улыбается мне, и ее глаза почти сияют, словно янтарь в этом закатном свете, а ее пальцы спускаются ниже, играя со мной, подготавливая меня.

– Гвен, – выговариваю я тихо, неуверенно, запинаясь в первый раз с тех пор, как мы ступили на этот путь. Не то чтобы я перепугалась, нет, просто… я нервничаю.

Я так сильно желала ее, я так хочу, чтобы она сделала со мной все те вещи, которые мы только обсуждали, обговаривали, как друзья.

И я так жажду доставить удовольствие ей, не разочаровать ее ни на миг, особенно в этот миг.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – спрашиваю я и провожу пальцами вдоль нее, – скажи мне.

Она снова содрогается, я нежно глажу ее, и она твердо толкается в мою руку.

Ее голос срывается на хрип, когда она отвечает.

– Я хочу любить тебя, Джул, целиком и полностью, – говорит она, – этот один-единственный раз. Она целует меня нежно, мягко, и ее пальцы проскальзывают в меня, заставляя меня гореть изнутри от желания удержать ее в себе, так, как она захочет, так, как ей это нужно.

– Я хочу вынести весь твой мозг к гребаной матери.

Я закрываю глаза и отвлекаюсь на ее губы, а она проталкивает свои длинные, сильные пальцы внутрь моего жаждущего лона. Мышцы моего живота сокращаются от чистейшего удовольствия, обжигающего мое тело, великолепного скользящего пламени, а Гвен двигается во мне легко, уверенно, она знает меня, и мои бедра начинают отвечать ее ритму.

– Ты… ты прекрасна, Джул, – шепчет она мне в губы. Я стону ее имя, потом закусываю губу и чувствую, как ее клитор трепещет под моими пальцами и, как бы потрясающе мне ни было в ее руках, я совершенно ошеломлена, когда ощущаю ее – теплую, напряженную и влажную.

– Джул… пожалуйста…

Ее наполненный желанием голос пронзает меня насквозь, ее большой палец уверенно касается моего клитора, и я отбрасываю сомнения – я становлюсь сильной, сильной как волна, подхватившая нас, и я захватываю ее, мою Гвен, снаружи и изнутри, и влюбляюсь в нее снова и снова, потому что ее лоно такое нежное, такое манящее, что я готова расплакаться.

– Ох… хорошоо… – стонет она. Господи, да звучало ли что-нибудь когда-нибудь более чувственно, чем эти слова?

Она перекатывается так, что наполовину оказывается на мне и трется щекой о мою шею.

– Я люблю тебя, Джул, – шепотом выдыхает она. – Ну, а теперь? – ее голос из мурлыкания переходит в рычание. – А теперь я буду тебя трахать.

Эти слова, сказанные медленно, нарочито, рассчитаны как раз на то эффект, который они и производят – вывести мой разум за ту грань, куда она уже вытолкнула мое тело. Она сводит нас обеих с ума.

– Пожалуйста, трахни меня, – хриплю я, уже практически ничего не соображая, потому что она сжимается вокруг моих пальцев, и это невероятно, а от ее толчков я вот-вот распадусь на молекулы.

Мое дыхание, рвущееся из легких… мои губы и вкус ее языка… стук моего сердца и мы, грудь к груди, и ее великолепный рот находит вену, бьющуюся на моей шее, и мы прижимаемся друг к другу еще ближе, еще крепче.

– Детка, да… трахни меня… да, вот так… – стонет Гвен, поднимаясь все выше и выше – я чувствую это по пульсации вокруг своих пальцев, слышу в ее прерывистом дыхании и низких, хриплых, горловых звуках. Я поверить не могла, что можно настолько завестись, но она тянет меня глубже, толкает меня дальше, окружает меня маревом, которое и есть она, которое и есть мы, единое электронное облако.

– Кончи, Джул, кончи для меня, – просит Гвен, и я раскрываю глаза, чтобы увидеть ее глаза, они горят надо мной, и заходящее солнце горит в них, – кончи со мной!

Раз – и я на вершине, два – я взлетаю, три – и небо вспыхивает блестящим зеленым пламенем, и я кончаю с ней, для нее, в нее.

Это было именно так, как она говорила – небо было как раз таким, как нужно, время – просто идеальным, и это были мы, я и Гвен, кончающие в редчайшем изумрудном свечении, пока солнце не скрылось, погаснув в океане.

Разговор об этом зашел, когда мы уже летели домой, на Восток.

– Да, так а вы увидели эту вспыхивающую штуку, которую хотели? – спросила Мара у Гвен, у своей Гвен, когда мы сидели в самолете попарно, через проход друг от друга.

– Да-да, – подхватила Элейн, – вот это самое «это бывает раз в жизни, и я не могу уехать с Западного побережья и не увидеть его», – она узнаваемо передразнила интонацию Гвен. – Увидели?

Гвен на мгновение склонилась в проход между креслами, глянула на меня и улыбнулась своей чувственной, сексуальной улыбкой. Она выпрямилась и посмотрела в иллюминатор, прежде чем ответить.

– Даа… – наконец протянула она с той же улыбкой и обняла Мару. – Да, это был именно тот самый «единственный раз в жизни», правда, Джул?

Я не знаю, подмигнула мне она или нет – от луча солнца, сверкнувшего в иллюминаторе, ее глаза вспыхнули слишком ярко, чтобы я могла ее ясно рассмотреть, а от воспоминания о том, как она скользила на моих пальцах, у меня перехватило дыхание, но только на миг, а потом я взяла себя в руки.

– Нуу… – протянула я, а Элейн склонилась ко мне, и меня охватило умиротворение от ее тепла, от ее любимого присутствия, – когда небо как раз такое, как нужно, а время выбрано идеально, тогда… – я позволила фразе повиснуть, чтобы она сама закончила ее так, как захочет.

– Сполох, – вполголоса, благоговейно прошептала она.

Именно так.

Рыбацкая пристань (англ. Fisherman's Wharf) – портовый район на северо-востоке Сан-Франциско, одна из главных туристических достопримечательностей города.

Алькатрас(англ. Alcatraz, в переводе с испанского – «пеликан»), также известный под названием Рок (англ. The Rock – скала) – остров в заливе Сан-Франциско. Административно относится к штату Калифорния.

Территория острова использовалась как защитный форт, позже как военная тюрьма, а затем как сверхзащищённая тюрьма для особо опасных преступников и тех, кто совершал попытки побега из предыдущих мест заключения. В настоящее время тюрьма расформирована, остров превращён в музей, куда ходит паром из Сан-Франциско от пирса номер 33.

Sea Cliff – район к северо-западу от Сан-Франциско. Известен большими виллами и красивыми океанскими видами.

Сатро Батс (Sutro Baths) – туристическая достопримечательность, расположенная возле Сан-Франциско. Построенный в конце ХІХ века гигантский частный плавательный комплекс включал 6 бассейнов с соленой и один с пресной водой, 517 отдельных комнат для раздевания, клубные комнаты на 1100 человек, амфитеатр на 2700 мест и каток. Проект оказался экономически несостоятельным, комплекс разорился. Его начали сносить, а в 1966 году произошел пожар, и от огромной постройки остались одни руины.

Зелёный луч – оптическое явление, вспышка зелёного света в момент исчезновения солнечного диска за горизонтом (обычно морским) или появления его из-за горизонта. Для того чтобы наблюдать зелёный луч, необходимы три условия: открытый горизонт (в степи, тундре, горах или на море в отсутствие волнения), чистый воздух и сторона горизонта, свободная от облаков, где происходит заход или восход Солнца. Наблюдение невооруженным глазом – достаточно редкое явление. Обычная продолжительность зелёного луча всего несколько секунд. В последний момент заката последний луч заходящего Солнца оказывается яркого изумрудного цвета. Иногда в зеленое окрашен только самый краешек солнца, иногда видно зелёное пламя, вырывающееся из-за горизонта.Тереза Зимански