Пражские дискуссии

К Праге подъезжали вечером. Поезд опаздывал на несколько часов, и советская делегация собралась в купе у своего руководителя — Алексея Капитоновича Гастева. Решили, если чехи не встретят, слесарь Лагутин и Розмирович из РКИ останутся на вокзале при многочисленном багаже, а Алексей Капитонович вместе с Николаем Александровичем (оба владели немецким, а это должно было выручить на территории бывшей австро-венгерской монархии) отправятся на поиски отеля, разумеется скромного.

Однако опасения были напрасными. Как только Алексей Капитонович сошел на перрон, возле него оказался розовощекий господин в котелке и тройке.

— Просим вас... Это русская делегация? Я инженер Слободка из министерства торговли и промышленности.

Выяснилось, что инженер будет постоянно сопровождать делегацию и выполнять все пожелания гостей, начиная от меню ближайшего ужина и кончая оформлением виз и билетов. Однако он тут же попросил отложить все деловые разговоры на утро, поскольку гости утомились с дороги, а ему, Слободке, в ожидании поезда пришлось просидеть долго в буфете и, естественно, выпить довольно много пивечка, так что беседовать на серьезные темы было бы просто утомительно.

Прежде чем отправиться в отель, гости выразили желание получить свой багаж. Слободка посмотрел на внушительные чемоданы и удивился.

— Разве это не все?

Еще более он был поражен, когда увидел огромные ящики:

— Просим... Это все ваш гардероб?

Гастев объяснил, что это иллюстративные материалы к выступлениям на конференции. Слободка присвистнул от удивления. Американцев на конференцию прибыло сорок человек, и весь их багаж составляли только личные вещи.

— Может быть, господа не информированы, что по регламенту выступающим предоставляется десять минут? — осторожно спросил Слободка. — Это ведь всего две тысячи слов. Для демонстрации ваших экспонатов просто не будет времени.

— Ничего, разберемся, сколько там будет слов, а руководство конференции вы можете проинформировать о том, что мы приехали сюда работать с полной отдачей,— решительно заявил Гастев.

На привокзальной площади делегацию терпеливо поджидали три автомобиля. Слободка, огорченно кивнув в сторону цепочки носильщиков, тащивших багаж, извиняющимся тоном сказал, что в машину, предназначенную специально для руководителя делегации, придется сесть еще троим, поскольку один из автомобилей, видимо, полностью придется загрузить вещами.

Однако в этот первый вечер инженеру Слободке так быстро от гостей из СССР отделаться не удалось. Ему пришлось весьма подробно рассказать обо всем, что было известно о предстоящей конференции.

Первый международный конгресс по НОТ был формально созван Чехословацкой академией труда. Верховным патроном конференции был сам президент Масарик. Это говорило о том, что чехи придавали очень большое значение конференции и ждали от нее каких-то важных для себя результатов.

Тут же Слободка добавил, что у конференции есть еще один патрон, заокеанский, в лице министра торговли США Гувера.

— Странный выбор патрона, хотя, конечно, это ваше внутреннее дело,— заметил Гастев.

Слободка стал распространяться о достижениях американцев в области НОТ, о Тейлоре, Гилберте («как печально, что мистер Гилберт скончался месяц назад, ведь он специально приезжал в Чехословакию для переговоров о предстоящей конференции и он, конечно, был бы здесь персоной номер один!»).

— Да, да, это нам понятно,— перебил его Гастев. — А если серьезно?

Видимо, инженер Слободка действительно чрезмерно долго просидел в вокзальном ресторане наедине, как он выразился, «с метром пива» (несложная арифметика: двенадцать кружек в ряд). У него появилось желание показать свое понимание проблем предстоящей конференции и всех ее тонкостей. Выяснилось, что истинным организатором предстоящих дискуссий был некто доктор Шпачек, который несколько лет был торговым представителем Чехословакии в Соединенных Штатах («О, у него колоссальные связи среди промышленников и инженеров!»). Именно у Шпачека появилась идея провести двустороннюю чехословацко-американскую конференцию по НОТ. Во-первых, чтобы продемонстрировать заинтересованность предпринимателей во внедрении наиболее прогрессивных методов труда, а во-вторых, чтобы совершить своеобразную экскурсию для влиятельных заокеанских специалистов по предприятиям страны и с их помощью найти пути к сердцам и сейфам американских кредиторов. Именно они могли убедить крупнейшие американские фирмы и банки в том, что самое выгодное место для капиталовложений в Европе — это чехословацкая промышленность. Германия не в счет: развал хозяйства, послевоенная инфляция. Французы? Им еще нужно оправиться после войны. Италия? Там, правда, появился сильный человек, господин Муссолини, но что он может сделать со своими макаронниками?

— Чехословакия может стать истинной европейской Америкой! — гордо воскликнул инженер Слободка, поднимая очередной бокал пива. — Только нам не хватает кредитов!

Теперь стало понятно появление второго заокеанского патрона у столь ученой конференции.

Выяснилась еще одна причина, по которой чехословацкие бизнесмены были весьма заинтересованы в проведении конференции. По мнению инженера, их очень интересовал вопрос, как с помощью НОТ американцы собираются бороться с надвигающимся социальным кризисом (так он назвал поднимающуюся волну рабочего движения).

— Но это для вас не проблема,— поспешил закруглить разговор Слободка.

Правда, интересы промышленников столкнулись с возражениями ученых. В результате длительных дискуссий решено было расширить состав участников. Уже прибыли югославы, немцы, французы.

— Однако конференция без участия вашего института была бы просто неинтересной. Широта ваших работ нас поражает. И все это в таких ужасных условиях,— сочувственно добавил Слободка.

* * *

Заседания проходили в парадном зале городской ратуши. Американская делегация с первых же минут захватила инициативу в свои руки. Однако зал довольно откровенно позевывал, потому что ораторы один за другим прославляли Тейлора и его последователей. Лишь отдельные сообщения вызывали оживление в зале. Это доклад профессора Холланда об организации научно-технических изысканий в США, выступление доктора Уиллхоби о попытках улучшения государственного аппарата. Но заключительные фразы Уиллхоби звучали весьма скептически: исследования продолжаются уже четырнадцать лет, но почти ничего из рекомендаций претворить в жизнь не удалось. Бюрократия прочно удерживала свои позиции.

Темы, связанные с физиологией труда, обозначенные в программе, отсутствовали. Вместо постановки серьезных научных проблем американцы стремились доказать, что НОТ — инструмент, ухватившись за который всеми силами можно защититься от надвигающегося социального взрыва, читай: от того, что произошло в России. Один из докладчиков прямо заявил: «Только тогда социальная революция перестанет устрашать цивилизованное общество».

Ораторы не беспокоились, что кто-то по каким-то позициям будет им возражать. На конференции с самого начала был установлен довольно странный порядок: только сообщения и никаких прений, никаких дискуссий. Благополучный, респектабельный обмен мнениями на фоне великолепного парадного зала ратуши. Все действительно так и было до того момента, пока на трибуну не вышла Е. Ф. Розмирович, представитель совета по НОТ при наркомате Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ).

В сонный зал были брошены страстные слова об огромных социальных преобразованиях в России, о Ленине и его оценке тейлоризма. Она заявила: «НОТ не носит никаких специфических признаков, могущих разрешить современные классовые антагонизмы. Единственной гарантией подлинно научного, беспрепятственного развития НОТ является социалистический строй».

За первыми рядами, на которых расположились официальные участники конференции, сидело еще человек триста инженеров, студентов пражских вузов. Именно оттуда неоднократно раздавались аплодисменты.

Доклад Розмирович на чешском языке читал переводчик. Трудно сказать, чем это было вызвано, но читал он чрезвычайно медленно. И председательствующий прервал его буквально на полуслове под предлогом истечения регламента.

Советская делегация потребовала специальных переговоров с руководителями конференции. Ее представляли Гастев и Бернштейн. Они доказали всю несостоятельность десятиминутного регламента для действительно серьезного научного сообщения. А именно с такими серьезными сообщениями и прибыла делегация. Для материалов, которые привезли с собою представители ЦИТа, не годилось даже само помещение. В ратуше можно было произносить парадные речи, но нельзя было развернуть выставку, продемонстрировать диапозитивы и так далее...

Интерес к докладам советской делегации был так велик, что организаторам конференции пришлось пойти на компромисс. Заседание было перенесено в одну из аудиторий химического института. Регламент выступлений увеличен до тридцати минут.

* * *

Времени оставалось в обрез. Как сказал позднее Гастев, «разворачиваться пришлось в порядке полевого штаба».

В одной из аудиторий решили разместить все схемы и чертежи. Только у Бернштейна к докладу «Нормализация движений» было восемнадцать таблиц, иллюстрирующих исследования ударных движений с помощью циклограмметрического метода, да еще плакат метров пять длиной, на котором детально был разложен удар молотом.

Вряд ли успели бы управиться со всем до начала заседания. Но у делегации неожиданно появился отряд помощников — это галерка конференции, студенты.

Без десяти четыре все было закончено. Потом делегация пережила восемь довольно неприятных минут. Никого из участников конференции не было!

Все явились без двух минут четыре, как бы демонстрируя собственную «научную организацию труда» и глубочайшее уважение к порядку и регламенту.

В 16.00 Гастев поднялся на трибуну. Свой доклад «Установочный метод ЦИТа» он сделал на безукоризненном английском языке.

Гастев четко и решительно выдвинул тезис: в Советской стране разные производственные роли — инженера, рабочего — выполняются равными людьми. Нет и не может быть антагонизма между рабочим и специалистом, который так заметен на английских и американских предприятиях, ибо нет для этого социальной основы.

Так с первых же слов доклада Гастев расставил четкие политические акценты.

Он подробно изложил программу работы института, рассказал о структуре, направлениях исследований, обширной издательской деятельности. Оказалось, что не было сколько-нибудь заметной работы по научной организации труда, которая бы не выписывалась Москвой, не переводилась и не издавалась. Осведомленность русских была куда обширнее, чем у зарубежных коллег.

Он объяснил, почему институт в первую очередь взялся за отработку методик рабочих движений для металлообрабатывающей промышленности. Ведь эта отрасль — главная, определяющая в хозяйстве страны. Ударные, нажимные, управляющие, крепительные, пригоночные, конструктивные движения применимы не только в металлообработке — в любой рабочей профессии.

Да, страна обязательно, неминуемо пойдет по пути механизации, автоматизации производственных процессов. Но и в этом случае приобретенные навыки будут все равно необходимы, ибо помогут рабочему наилучшим образом работать на станке, каким бы сложным он ни был.

Н. А. Бернштейн прочитал свой доклад на французском языке. Если по нормализации трудовых приемов и операций, говорил он, существует много исследований, то нормализация составляющих эти нормы отдельных трудовых движений почти не начата. А ведь двигательная система может быть разложена на отдельные двигательные акты. Каждый акт может быть сближен с простой реакцией, и для каждого акта может быть получена биомоторная характеристика.

Да, эта работа сложнее, филиграннее, она требует проникновения в суть движений, длящихся доли секунды, и, как знать, может быть, именно это пугало экспериментаторов. Возможности для широких, энергичных работ в этом направлении возникли лишь после разработки методики эксперимента на основании циклосъемки, что наглядно демонстрировали аудитории графики и плакаты, занявшие все стены. Детальность материалов уже вызвала удивление, тем более все были поражены, каким простым и остроумным способом были получены эти данные, какое обширное количество экспериментального материала удалось получить в сжатые сроки.

Да, только с применением новой методики можно было позволить себе взяться за создание нормалей элементов движений — своеобразной наборной азбуки наилучших двигательных механизмов — и воспитание их в человеке.

— Вот средство к энергичному активированию психомоторных возможностей рабочего! — воскликнул оратор. — Не «научная система выжимания пота», а максимальная, наилучшая отдача человеческого труда социалистическому обществу, с минимальными затратами времени, энергии.

Оба выступления произвели большое впечатление. По регламенту, как известно, прения не были положены. Однако оживленная дискуссия разгорелась в перерыве. Американцы, в первые дни державшиеся особняком, теперь один за другим сходили со своего Олимпа. Сетовали на то, что, к сожалению, у них настолько увлеклись социальными проблемами в чисто американском понимании этого слова, экономикой, что вообще почти перестали появляться работы по психологии, физиологии труда. И вообще, нет ни книг, ни статей, в основу которых был бы положен гуманный, человеческий фактор.

Представители одного крупного чехословацкого металлургического завода тут же предложили организовать обучение рабочих по методике ЦИТа. Гастева и Бернштейна просили сделать еще несколько докладов вне конференции, разумеется, безо всякого регламента. Литература, которую они привезли с собой, во время перерыва исчезла со стендов.

Первый выход ЦИТа на международную арену показал, что значение научных изысканий, проводимых в Москве, выходит далеко за рамки страны.

В Москве итогам конгресса был посвящен специальный номер журнала «Организация труда». Члены делегации многократно выступали в научных учреждениях, наркоматах, на предприятиях. В ЦИТ зачастили ученые из других стран.

О работах института стала писать рабочая печать Европы: «Юманите» и «Роте фане», «Руде право» и «Драпо руж».

Социальный резонанс конгресса оказался совсем не таким, о каком мечтали его организаторы. Пришлось сделать весьма неприятный для себя вывод: подлинная научная организация труда возможна лишь там, где хозяином становится пролетариат...

Загрузка...