Фрэнки, Персик и я

Глава 7. Погребенная в Психвилле

Оказалось, что, когда мама перекладывала содержимое бельевого ящика в стиральную машину, Джейми и Джейк тихо играли вдвоем. А занимались они тем, что один за другим снимали со стены постеры в моей комнате.

Ох, как же я скучала по своей старой спальне на третьем этаже нашей лондонской квартиры. Как же мне не хватало хорошего замка, который не позволял бы близнецам войти в мою комнату и все там переломать. И как я скучала по временам, когда мои братцы были крошечными младенцами и не могли достать до ручки двери.

Когда, вернувшись домой и обозрев нанесенный ущерб, я мысленно издала вопль и стала придумывать способы убийства моих братцев, то поняла, что необходимо выработать какой-нибудь хитроумный план.

И вот теперь, лежа на спине на кровати, я молилась об одном - чтобы канцелярские кнопки, которыми были прикреплены к потолку мои постеры, оказались достаточно прочными...

Ладно, одна проблема как будто решена. Теперь надо постараться решить другую.

«Помогите! Я в западне в Психвилле, — напечатала я на экране моего мобильника. — Пожалуйста, освободите меня. Или просто поговорите со мной. Где же вы? Люблю вас. Стелла».

Такого вообще никогда не было, чтобы мы с Фрэнки прожили без общения целых три дня, даже не обменявшись эсэмэсками. Правда, однажды мы не общались целых два дня, когда я была на каникулах в Греции — мой мобильник перестал работать из-за землетрясения.

Тогда, чтобы нас разлучить, понадобилось землетрясение силой в четыре с половиной балла по шкале Рихтера. Почему же теперь от нее ни строчки?

«Мы все время будем держать связь, о'кей? Мы лучшие подруги, Стелла, навечно, не забывай!» — сказала она мне поздно вечером в пятницу, когда приехал папа забрать меня домой после вечеринки. Фрэнки сжала мою руку так крепко, что после даже остался синяк. И хотя на крыльце дома было темно, я была уверена, что в глазах ее блестят слезы. Господи! Да я знаю Фрэнки с тех пор, как мне исполнилось три месяца (тогда она была взрослой восьмимесячной девицей), и никогда, ни единого раза не видела ее плачущей. Знаете, как парочки в фильмах иногда говорят, что они две половинки друг друга? Что-то в этом роде наблюдалось и у меня с Фрэнки. Я была ее застенчивой, тихой, неуклюжей частью, а она — моей бесстрашной, громогласной, никогда не плачущей половинкой. Но внезапно все совершенно запуталось. Как же так? Она чуть ли не ревела в пятницу, а сейчас уже вечер понедельника, и если бы я не знала ее так хорошо, то могла подумать, что она просто избегает...

Мобильник внезапно завибрировал в моей руке, как живое существо, спутав мысли и заставив буквально подпрыгнуть в кровати.

Наконец-то!

— Фрэнки? — обрадованно закричала я, увидев ее номер на светящемся экране.

— Привет, Стелла!

Ее голос звучал неясно, словно из далекого далека, не из Лондона, а с обратной стороны Луны (может, она сейчас едет на втором этаже автобуса?).

— Где ты была? Я думала, ты позвонишь мне в субботу! Что там происходит? — радостно смеясь, кричала я, чувствуя, как от волнения мурашки бегут по спине при звуках ее голоса.

— Привет, все как обычно. Я гуляла с девочками, потом навещала деда и всех родственников, а потом кончились деньги на счете мобильника.

— Ты посылала мне что-нибудь по электронной почте? Папа еще не наладил компьютер, так что я ничего не получила, — продолжала кричать я, проглатывая ее объяснения, хотя они вызвали у меня легкое недоумение: разве она навещала своего дедушку не в субботу?

— Не-а, у меня просто руки не дошли. Внезапно я почувствовала резкий приступ боли

в животе. Это могло быть расстройство желудка, но, поскольку я с утра ничего не ела, то это вполне мог быть приступ обиды.

— А... понятно, — поежившись, я поднялась с кровати и, подойдя к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Выглянув в сад, я увидела кончик хвоста моей рыжей тени, проскользнувшей через разбитое окно в садовый домик. — А как Нейша и остальные?

— Да все по-прежнему. Ну как тебе на новом месте? Наверное, тоска зеленая?

Последние несколько дней мне просто до смерти хотелось рассказать ей свои впечатления о Портборе и совершенно беспросветной, убийственной скукотище, но сейчас это желание пропало. Может быть, оттого, что она уклонилась от ответа на мой вопрос и не стала говорить о других девочках? Неужели она не понимает, что мне действительно необходимо чувствовать себя частью нашей банды, даже если я так ужасно далеко?

— Да нет, все нормально, — сказала я. — Все расскажу, когда ты приедешь сюда в выходные.

Наступила внезапная пауза, когда я упомянула о ее приезде. Она длилась только долю секунды, но я ее хорошо почувствовала.

— Фрэнки? Ты ведь приедешь?

— Конечно! — Фрэнки рассмеялась. — Я уже билет на поезд купила.

Боже, я просто свихнулась, просто свихнулась. Я здесь всего несколько дней, а этот Портбор уже превратил меня в такую же ненормальную, как половина его обитателей.

— Вечеринка была просто отличной, правда? — Я улыбнулась, стараясь избавиться от паранойи.

— Угу, классная.

— А ты... видела Сэба?

— Не-а.

Так, я опять начинаю психовать. Но что случилось с Фрэнки? Откуда у нее такое занудство в голосе? Откуда все эти неопределенные ответы, когда обычно мы могли часами смеяться, шутить и подкалывать друг друга?

— Слушай, мой мобильник почти разрядился — я забыла поставить его на подзарядку, — сказала Фрэнки. — Я позвоню тебе в пятницу, когда сяду в поезд. Ладно? Тут ко мне на несколько дней приезжает двоюродная сестра, так что я, наверное, буду очень занята и не смогу позвонить раньше.

Ее двоюродная сестра Таня? Но Таня постоянно навещает ее, и Фрэнки никогда не проявляла такой необыкновенной заботы о ней, поскольку той было всего семь лет и она целый день болтала о своих куклах Барби.

— Поговорим в пятницу, ладно? — повторила Фрэнки голосом, звучавшим скорее равнодушно, чем дружески.

— О-о-о-кей.

Только после того, как мы очень быстро сказали друг другу «пока», я поняла, что со мной творится что-то неладное. Когда утром я разговаривала на набережной со старой леди, то вообще не заикалась. Однако первый раз в жизни стала заикаться, болтая с Фрэнки. Что происходит?

Внезапно мне захотелось как можно скорее выбраться из душной спальни и погреться под полуденным солнцем в нашем гудящем от пчел и порхающих бабочек саду-джунглях, где я смогу вдохнуть сколько угодно кислорода. Но мне совсем не хотелось спускаться по лестнице и отвечать на вопросы мамы и папы или оказаться жертвой изобретательных близнецов, которые обязательно захотят или поиграть со мной, или станут кусаться, или и то и другое вместе.

Внезапно промелькнувший проблеск рыжего пламени в окне садового домика навел меня на одну интересную мысль. Ведь я могу попасть в сад, минуя все преграды, если просто отправлюсь по следу Персика...

Две минуты спустя я уже стояла по колено в густой жесткой траве среди моря одуванчиков. Взглянув на путь, который я только что проделала из окна моей спальни на втором этаже (сначала соскочив на крышу кухни, потом на старый деревянный сарай для угля), я не могла поверить, что преодолела все преграды. Я чувствовала, как кровь быстрее течет по венам, насыщенная адреналином. На самом деле я была совершенно неспособной к каким-либо физическим упражнениям. Серьезно, только на прошлой неделе я чуть с ума не сошла, когда миссис Китсон, наша учительница физкультуры, велела нам прыгать с бревна. (Знали бы вы, сколько насмешек по этому поводу я выслушала от Нейши и всех остальных моих подруг... )

После этого накопившийся адреналин помог мне перепрыгнуть через заросли крапивы. И наконец, одним сильным толчком плеча распахнув дверь, я ворвалась в сумеречный, пыльный мир садового домика.

— Киса, в смысле, Персик, ты где? — прошептала я, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку после яркого солнечного света.

«Муррр!»

Ах, вот он где — развалился, как пушистый коврик, на старом столе у окна. По крайней мере, он выглядел именно так на фоне потертой диванной подушки, на которой лежал.

Стол и стул — больше в комнате из мебели ничего не было. Остальное пространство занимали ржавые, старые садовые инструменты. На стене висело множество полок, заваленных всяким хламом.

— Что это за дом? — спросила я кота, нервно оглядываясь по сторонам в поисках владельцев паутины, которую только что разглядела.

«Муррр!»

Не видя поблизости пауков, я осмелела и, протянув руку, дотронулась до теплого меха. Миндалевидные зеленые глаза лениво сверкнули:

«Может, скажешь, что меня надо вымыть шампунем?»

(А может, кто-то это делает? Откуда у него такой прекрасный запах?)

— Эй, Персик, я купила тебе сардин и заварной крем! Я знаю, ты их любишь.

Зеленый глаз взглянул на меня более благосклонно. Очень осторожно я попыталась погладить Персика, хотя рисковала, что один из желтых клыков вопьется в мою руку.

«Муррр!»

Уф! Ему понравилось. А может быть, его просто привлекла идея полакомиться сардинами и заварным кремом?

— Знаешь, Персик, здесь еще грязнее, чем в доме, — пробормотала я себе под нос, взяла шатающийся деревянный стул и села на него, чтобы исследовать лежавшую передо мной кучу хлама.

Между тем Персик дал мне понять, что ему все равно, что я делаю, до тех пор, пока я продолжаю его гладить. Изогнув свои короткие толстые лапы, он вытянулся в роскошной позе, давая мне возможность рассмотреть, на чем он лежит. (Да, этот котище знал, на чем лежать. ) Это была вовсе не диванная подушка. Кот возлежал на старой шляпе, расплющенной в лепешку. Она была сделана из коричневатого выцветшего фетра и украшена двумя рваными, в пятнах лентами некогда медового цвета, свисавшими в открытый ящик стола. Хвост Персика тоже свесился в ящик, как третья пушистая лента.

— Что там внутри, киска?

Я нагнулась, осторожно потянула ящик (а вдруг я потревожу гнездо прилегших вздремнуть мышей или еще что-нибудь?) и обнаружила:

1) свернутую в трубку бумагу, перевязанную бечевкой;

2) закругленный кусок дерева с выцветшими пятнами краски, похожий на старинную палитру или что-то в этом роде, пустую бутылочку из-под чернил и скрипучее старинное чернильное перо;

3) узловатый черный ивовый прут, помогающий отыскивать под землей воду или металлы (интересно!).

Но потом почти сразу я поняла, что это совсем не прут — это кусок угольного карандаша, которыми рисовали в давние времена, пока не изобрели меловые карандаши. Мое сердце снова сильно забилось, так же как тогда, когда я спрыгнула вниз из окна своей спальни. Нет, это был не обычный обветшалый садовый сарай.

— Как ты думаешь, киска, может, здесь была студия живописи или что-то в этом роде? — спросила я Персика.

В ответ Персик фыркнул. Посмотрев поверх его потрепанных ушей, я увидела нечто, выглядывающее из-за стеклянной банки с гвоздями в нижнем ряду полок.

Это была акварель. Изящная тонкая акварель.

Я привстала со стула и, пошарив пальцами в пыли, вытащила маленькую потускневшую раму. Внутри нее была картина, изображавшая фею, порхающую среди цветов. Картина выглядела старинной. Серьезно, очень старинной.

— Мне показалось, что я видел, как ты проскользнула сюда!

Н-да, подскакивать от испуга сегодня превратилось в мое маленькое хобби.

— Решила стать исследователем? - улыбнулся папа.

Ореол солнечного света окружил его светлые волосы, когда он появился в дверях сарая.

— Ага, — кивнула я, почувствовав странное смущение, как будто меня застукали шарящей в ящике чужого комода, пока хозяйка вышла из комнаты.

— Просто решил тебе сказать, что компьютер уже налажен и работает. Для тебя пришло несколько сообщений. А это не та ли кошка, которая вчера была в твоей комнате?

Папа приказал вчера вечером прогнать Персика из моей комнаты, но тогда он был всего лишь незнакомой беспризорной кошкой, а не Персиком. Хорошо, что я не позволила прогнать его. Теперь мне нужно было должным образом представить их друг другу и рассказать папе, что я узнала о моей рыжей тени (о его пристрастии к сардинам и печенью с заварным кремом).

Но это пришлось отложить на время, так же как и исследование тайн (и фей) садового домика.

Единственное, что я мечтала сделать прямо сейчас, — это смыть пыль десятилетий с моих ладоней, добраться до компьютера и написать кучу приветов своим друзьям.