У меня есть два кристально четких воспоминания детства.
Первое — пронзительный крик мамы: «Нет! Не смей брать это в рот!» — когда мне было около трех лет и я решила попробовать на вкус слизняка.
Второе — день, когда мы с Фрэнки и тетей Эсме поехали в Саутенд (нам с Фрэнки было около четырех).
Я не могу вспомнить много о самой поездке, но помню, как мы с Фрэнки сидели в вагоне на обратном пути и сравнивали сокровища, которые нашли на берегу моря. Добыча Фрэнки включала дохлую морскую звезду, большую палку и камень в форме задницы (нам казалось, что очень похоже). Оба мои кармана были битком набиты морскими раковинами, а в сумке лежал помятый кусок оловянной фольги, который, по моему глубокому убеждению, оторвался от хвоста русалки. Поэтому я категорически отказывалась отдать его тете Эсме, которая собиралась бросить его в мусорное ведро.
С тех пор мне нравилось собирать блестящие, отполированные ракушки, хотя приносить их домой было опасно: Джейми и Джейк могли просто съесть их.
После дивного утреннего шопинга (то есть прогулки в аптеку, парикмахерскую и самое маленькое в мире почтовое отделение) мама, я и близнецы вернулись домой пообедать и обнаружили, что за время нашего отсутствия папа пробил кувалдой стену и повредил водопроводную трубу. Я думала, что мама возьмет эту кувалду и ударит ею папу, но вместо этого она надела близнецам резиновые сапожки, дала им по тосту с вареньем и разрешила поиграть в луже посреди столовой. Через двадцать минут, когда близнецов уложили для дневного сна, явился срочно вызванный водопроводчик, и я, оставив швабру, незаметно отправилась на берег.
Сначала я коротала время, сидя на песке и посылая сообщения всем моим подругам. «Тоскливо, жарко, скучаю. Что делаешь? Люблю. Стелла». Я старалась не думать о том, что в четвертый раз посылаю эсэмэски Лорен, Элени и Парминдер, но не получила от них ни строчки после шквала субботних посланий. (Я извиняла Нейшу, поскольку она только вчера написала мне.)
Закончив с посланиями, я некоторое время чертила пальцем на песке непонятные рисунки, а потом стала рассматривать публику. Много семейств загорало на песочке (их кожа постепенно меняла оттенок — от розового до омарово-красного), несколько малышей радостно закапывали в песок своего товарища, не обращая никакого внимания на его крики. Группа приехавших на один день отдыхающих плескалась на мелководье, производя такой шум, как будто их было как минимум сто, а не десять. Я заметила здесь даже парикмахершу «Кампании стелистов», которая шла на высоких каблуках, утопая в песке, в сопровождении двух маленьких собачек, казавшихся уменьшенными копиями ее белокурого начеса (она кивнула мне, но я сделала вид, что смотрю в другую сторону).
Потом я легла навзничь и стала следить за чайками, проносившимися в воздухе, но у меня начала кружиться голова. Так что я встала и побрела по берегу, подбирая понравившиеся ракушки и изредка останавливаясь, чтобы поглазеть на фургоны парка развлечений, разгружавшиеся на набережной, а потом вдруг стремительно побежала вдоль берега. Прямо передо мной поднимался высокий утес, по которому в траве вилась тропинка. Держа руку козырьком над глазами, я взглянула на два указателя, прибитых над коротким пролетом бетонных ступенек, ведущих с берега к началу тропинки. Один из указателей был сделан из металла, на котором красными буквами по желтому фону было написано: «Приморский кемпинг». Вторая дощечка с надписью была деревянной, выцветшей и трудночитаемой.
«...ахарная ...ухта...» — пробормотала я про себя, потом быстро взбежала по ступеням (ракушки в карманах стучали друг о друга), для того чтобы лучше рассмотреть надпись.
Сахарная бухта.
Пока мои мозги еще переваривали информацию, ноги уже приняли решение — выцветшая стрелка под выцветшей надписью указывала на тропинку, ведущую через утес. Туда и понесли меня ноги.
Через пять задыхающихся минут я была на вершине мыса и смотрела на захватывающий пейзаж... Домики на колесах. Ну да, передо мной расстилался кемпинг, но когда я повернулась в противоположную сторону и посмотрела туда, откуда пришла, передо мной открылся замечательный вид на городок и переполненный пляж. Справа у берега покачивались мачты маленьких суденышек.
«Арррр!»
Я резко повернула голову на этот ужасный звук и увидела огромную чайку. Она разглядывала меня с крыши вагончика.
— Арррр тебе самой! — ответила я, стараясь понять, не та ли это чайка, которая вчера угощалась пирожным.
Огромная птица медленно расправила крылья, взлетела с крыши и, похоже, направилась прямо ко мне. Я довольно сильно струхнула и почти уже готова была развить бешеную скорость, бросившись назад по крутой тропинке, когда птица лениво сделала круг и исчезла за металлическими крышами в направлении... да, в направлении Сахарной бухты, как решили мои кроссовки, если не рассудок. Пробежав мимо ряда белых, кремовых и серых домиков на колесах, я внезапно замерла на месте.
Сахарная бухта извивалась внизу, маленькая и такая синяя, как те бухты на Карибах, которые показывают в воскресных программах по телику. Берег выглядел так, как будто кто-то (очень большой) просыпал тонны сахара по краю покрытых травой холмов, устремлявшихся вниз навстречу волнам (наверное, именно поэтому ее так назвали). И самое странное — на берегу было пустынно: ни лотков с мороженым, ни орущих детишек, ни даже замков из песка. Как получилось, что никто из отдыхающих не добрался сюда? Неужели они не смогли оторваться от притягательной силы шезлонгов, сахарной ваты и общественных туалетов?
Или, может быть, их пугало близкое соседство этого дома?
Того самого большого дома, о котором мне вчера рассказывала старая леди... Он возвышался передо мной, фантастический, величественный и обветшалый, как гибрид свадебного пирога и жилища «Семейки Адамсов». Я была немного испугана его видом, но, к счастью (или к несчастью — зависит от точки зрения), мои ноги были гораздо храбрее меня и начали пробираться к дому по усыпанной гравием тропинке.
Подойдя ближе, я увидела красную кирпичную кладку, проступившую сквозь облупившуюся кремовую штукатурку. Вместо стекол в оконных рамах зияли отверстия. Окна по форме напомнили мне маленькое окошко нашего садового домика, который я исследовала вчера, только были гораздо роскошнее. (Должно быть, местные разбойники использовали эти окна как мишени для стрельбы в цель. Дом был такой старый, что, должно быть, целые поколения местных разбойников практиковались здесь.) По мере того как я подходила ближе, сад вокруг дома все больше напоминал мне непроходимые джунгли вокруг нашего коттеджа. Он представлял собой заросли из маргариток, одуванчиков и одичавших кустов роз, над которыми возвышались незнакомые мне пурпурные соцветия.
Я оперлась на причудливую ржавую ограду, окружавшую сад, и стала разглядывать разваливающееся великолепие, однако для храброй части меня (я имею в виду мои ноги) взгляда снаружи было явно недостаточно. Поэтому я нырнула в дыру в ограде, образовавшуюся из двух раздвинутых прутьев, продралась сквозь кустарник мимо оплетенной плющом вывески, на которой было написано: «Дэн, не входи!» — и оказалась у окна. Проблема состояла в том, что подоконник находился на уровне моих глаз.
Совершив невероятный кульбит, которым могла бы гордиться моя учительница физкультуры миссис Китсон (я, должно быть, превращусь В настоящую гимнастку, если принять во внимание мой вчерашний спуск из спальни в сад), я стала карабкаться вверх, цепляясь кроссовками за неровности кирпичной кладки и опираясь локтями о холодный, шелушащийся от краски подоконник.
И я увидела... ничего. Потому что в это мгновение зазвонил мой мобильник и я начала соскальзывать, соскальзывать и наконец приземлилась обратно на маргаритки с глухим стуком и треском раздавливаемых ракушек, которыми были набиты мои карманы.
— Привет, Стелла!
— Мама? — тяжело дыша, проговорила я.
— Почему ты задыхаешься? Где ты находишься?
«Собираюсь забраться в развалины заброшенного дома». Вряд ли такой ответ мог привести ее в восторг, поэтому я сказала ей... правду. Ну, то есть это была правда пять минут назад.
— Взбираюсь на гору к кемпингу, чтобы полюбоваться видом сверху.
— Правда? Как здорово!
Переводилось это так (мама только что сказала): «Ты шутишь? Это же прекрасно! А я думала, что ты ненавидишь это место».
— А зачем ты звонишь? — спросила я, лениво дернув стебель одного из высоких пурпурных колокольчиков.
— Ты помнишь ту старомодную лавку железных изделий, мимо которой мы проходили сегодня утром?
— Не-а, — сказала я, уставившись на оказавшийся в моей руке длинный стебель, усыпанный множеством колокольчиков.
— Да вспомни же! Лавка на главной улице.
— Не помню я никакой лавки, — устало сказала я, не понимая, к чему она клонит.
Мама, должно быть, хотела, чтобы я купила там что-нибудь по дороге домой. Но я даже не знала, что продается в этой лавке. Железо? Неужели папа еще что-то сломал и починить это можно только с помощью железа?
— Постарайся вспомнить! — настаивала мама. -Скобяная лавка. Она находится между газетным киоском и похоронным бюро.
Не знаю, может быть, на меня повлияло упоминание о похоронном бюро, но внезапно мне расхотелось заглядывать внутрь дома. Постояв немного, я стала пробираться обратно.
— Ты хочешь, чтобы я там что-то купила? — спросила я, поспешно пролезая между прутьев ограды и оставляя за собой след из цветов, похожий на павлиний хвост.
— Ну да, если можно. Пятновыводитель от чернил. Он там должен продаваться.
— Что папа натворил на этот раз? — усмехнулась я, оглядываясь через плечо на дом, от которого я теперь находилась на безопасном расстоянии.
— Это не папа. Это Джейми. Он где-то отыскал старую ручку и начал рисовать. На твоей стеганой куртке. Так жалко!
Ну уж нет, теперь я не посмотрю, что им только два года и что они такие милые крошки! Мои братцы должны держаться подальше от моей комнаты, если, конечно, хотят дожить до трех.