Фрейя Семи Островов

V

Переходя к описанию событий, разыгравшихся в последующие семь недель, необходимо прежде всего отметить, что старику Нельсону (или Нильсену) не удалось нанести дипломатический визит. Канонерка «Нептун» его величества короля Нидерландов, под командой оскорблённого и взбешённого лейтенанта, покинула бухту в необычно ранний час. Когда отец Фрейи спустился на берег, после того как его драгоценный табак был надлежащим образом разложен на солнце для просушки, — она уже огибала мыс. Старик Нельсон много дней скорбел об этом обстоятельстве.

— Теперь я не знаю, в каком настроении он уехал, — жаловался он своей жестокосердой дочери. Он был удивлен её жестокостью. Его почти пугало её равнодушие.

Далее следует отметить, что канонерка «Нептун», держа курс на восток, в тот же день обогнала бриг «Бонито», захваченный штилем неподалёку от Кариматы. Нос брига был также обращён к востоку. Его капитан, Джеспер Эллен, сознательно отдаваясь нежным мечтам о своей Фрейе, даже не встал на корме, чтобы взглянуть на «Нептуна», который прошёл так близко, что дым, вырвавшийся из его короткой чёрной трубы, заклубился среди мачт «Бонито», затемнив на секунду залитую солнцем белизну его парусов, посвящённых служению любви. Джеспер даже не повернул головы. Но Химскирк, стоя на мостике, долго и серьёзно смотрел издали на бриг, крепко сжимая медные поручни, а когда оба судна поравнялись, он потерял всякую уверенность в себе и, удалившись в каюту, с треском задвинул дверь. Там, нахмурившись, скривив рот, он погрузился в злобные размышления и неподвижно просидел несколько часов — своеобразный Прометей, скованный одним упорным, страстным желанием, а внутренности его раздирались когтями и клювом унизительной страсти.

Эту породу птиц отогнать не так легко, как цыпленка. Одурачен, обманут, завлечён, оскорблён, осмеян… клюв и когти! Зловещая птица! Лейтенант не намерен был стать мишенью насмешек всего Архипелага: он — флотский офицер — получил пощёчину от девушки! Могло ли быть, чтобы она действительно любила этого мерзкого торговца? Он старался не думать, но в своём уединении не мог отделаться от впечатлений более нестерпимых, чем мысли. Он видел её — яркое видение, чёткое во всех деталях, пластическое, окрашенное, освещённое, — он видел, как она повисла на шее этого парня. И он закрыл глаза, но сейчас же убедился, что это его не спасёт. Потом рядом раздались громкие звуки рояля; он зажал уши пальцами, но без всякого результата. Этого нельзя было вынести… во всяком случае, в одиночестве. Он выскочил из каюты и стал довольно несвязно говорить с вахтенным офицером на мостике, под насмешливый аккомпанемент призрачного рояля.

Наконец остается упомянуть о том, что лейтенант Химскирк, вместо того чтобы продолжать свой путь к Тернату, где его ждали, свернул в сторону и заехал в Макассар, где его прибытия не ждал никто. Очутившись там, он дал какие-то объяснения и сделал какое-то предложение губернатору — или другому должностному лицу — и получил разрешение поступить так, как он считал в данном случае нужным. В результате «Нептун», окончательно отказавшись от Терната, поплыл на север, придерживаясь гористого берега Целебеса, затем пересёк широкие проливы и бросил якорь у низменного берега, неисследованного и немого, поросшего девственными лесами, в водах, фосфоресцирующих ночью, тёмно-синих днём, с мерцающими зелёными пятнами над подводными рифами. В течение многих дней можно было видеть, как «Нептун» плавно движется взад и вперёд вдоль сумрачного берега или стоит на страже близ серебристых устьев широких рукавов, а огромное светлое небо над ним ни разу не потускнело, не затянулось дымкой. Оно потоками заливало землю вечным солнечным сиянием тропиков — тем солнечным сиянием, какое в своём ненарушимом великолепии подавляет душу невыразимой меланхолией, более неотвязной, более тягостной, более глубокой; чем серая тоска северных туманов.

Торговый бриг «Бонито» появился, скользя вдоль тёмного, одетого лесом мыса, в серебристом устье большой реки. Дыхание воздуха, даровавшего ему способность двигаться, не могло бы поколебать пламя факела. Он выплыл на открытое место из-за покрывала замершей листвы, загадочно молчаливый, призрачно-белый и торжественно скрытый в своём незаметном продвижении; а Джеспер, опершись локтем на снасти и опустив голову на руку, думал о Фрейе. Всё в мире напоминало ему о ней. Красота любимой женщины живёт в красотах природы. Волнистые очертания холмов, изгибы берега, свободный извив реки — менее гармоничны, чем мягкие линии её тела, а когда она двигается, легко скользя, грация её движения вызывает мысль о власти тайных сил, какие управляют чарующими обликами видимого мира.

Мужчины — во власти вещей, и Джеспер был в их власти: он любил своё судно — дом его грёз. Он наделил его частицей души Фрейи. Палуба была подножием их любви. Обладание бригом смиряло его страсть ласкающей уверенностью в счастье, уже завоёванном.

Показалась полная луна, ясная и невозмутимая, плывя в воздухе, таком же спокойном и прозрачном, как глаза Фрейи. На бриге не слышно было ни звука.

«Здесь она будет стоять подле меня в такие вечера», — в упоении думал он.

И как раз в этот момент, в этом спокойствии и тишине, под милостивым взглядом полной луны, благосклонной к влюблённым, на море, не тронутом рябью, под небом, не запятнанным ни единым облаком, — словно природа в насмешку приняла свой самый кроткий облик, — канонерка «Нептун», отделившись от тёмного берега, под сенью которого она стояла, скрытая от всех взглядов, — вынырнула наперерез торговому бригу «Бонито», направляющемуся к морю.

Как только канонерка появилась из своей засады, Шульц, с чарующим голосом, обнаружил признаки странного волнения. С той минуты, как они оставили малайский город в верхнем течении реки, он бродил с угрюмым лицом, исполняя свои обязанности, как человек, угнетённый какой-то навязчивой мыслью. Джеспер обратил на это внимание, но помощник, отвернувшись, словно ему не хотелось, чтобы на него смотрели, стыдливо пробормотал что-то о головной боли и о приступе лихорадки. И должно быть, сильно его трепало, когда он, следуя за своим капитаном, вслух выражал своё недоумение: «Что нужно от нас этому парню?..» Обнажённый человек, стоя на ледяном ветру и стараясь не дрожать, не мог бы говорить более хриплым и нетвердым голосом. Но, должно быть, это была лихорадка — приступ озноба.

— Просто он хочет напакостить, — с невозмутимым добродушием сказал Джеспер. — Он и раньше пытался это проделывать. Во всяком случае, скоро мы узнаем.

И действительно, вскоре оба судна остановились друг против друга, на расстоянии оклика. Бриг с его красивыми белыми парусами в лунном свете казался призрачным, воздушным. Канонерка, короткая и широкая, с толстыми тёмными мачтами, обнажёнными, как мёртвые деревья, поднимающимися к светлому небу этой лучезарной ночи, бросала тяжёлую тень на полосу воды между двумя кораблями.

Фрейя преследовала их обоих, как вездесущий дух, словно она была единственной женщиной во вселенной. Джеспер помнил её настойчивые советы быть осторожным и осмотрительным во всех своих поступках и словах, когда он будет вдали от неё. При этой совершенно непредвиденной встрече он почувствовал на своём ухе самое дыхание этих поспешных увещаний, обычных в последний момент их расставания, услышал последний полушутливый шёпот: «Помни, дитя, я бы никогда тебе не простила!..» — сопровождаемый лёгким пожатием руки, на что он ответил спокойной, уверенной улыбкой. Химскирка Фрейя также преследовала, но по-иному. Шёпота он не слышал; перед ним возникали видения. Он видел, как девушка повисла на шее низкого бродяги того самого бродяги, который только что ответил на его оклик. Он видел, как она крадётся босиком по веранде, с большими светлыми, широко раскрытыми горящими глазами, чтобы взглянуть на бриг — на этот бриг. Если бы она кричала, сердилась, бранила его!.. Но она просто восторжествовала над ним. Это было всё. Завлечён (в этом он был твёрдо уверен), одурачен, обманут, оскорблён, побит, осмеян… Клюв и когти! Два человека, которых так различно преследовала Фрейя Семи Островов, не могли равняться силой.

В напряжённой тишине, похожей на сон, спустившейся на оба судна, в мире, который и сам казался только неясным сном, шлюпка с яванскими матросами пересекла тёмную полосу воды и подплыла к бригу. Унтер-офицер, белый — быть может, канонир, — поднялся на борт. Это был приземистый человек с круглым брюшком и астматическим голосом. Его неподвижное жирное лицо казалось безжизненным в лунном свете; он шёл, растопырив толстые руки, словно был чем-то набит. Его маленькие хитрые глазки блестели, как кусочки слюды. Ломаным английским языком он передал Джесперу приказание явиться на борт «Нептуна».

Джеспер не ждал ничего столь необычайного, но после краткого раздумья решил не проявлять ни досады, ни даже удивления. На реке, откуда он прибыл, было неспокойно в течение нескольких лет, и он знал, что на его поездки туда смотрят с некоторым подозрением. Но его не беспокоило неудовольствие властей, столь устрашавшее старика Нельсона. Он приготовился покинуть бриг, а Шульц последовал за ним к поручням с таким видом, словно хотел что-то сказать, но в конце концов промолчал. Подойдя к борту, Джеспер заметил его помертвевшее лицо. Глаза человека, нашедшего на бриге спасение от последствий своей оригинальной психологии, смотрели на него с немой мольбой.

— В чём дело? — спросил Джеспер.

— Хотел бы я знать, чем это кончится, — сказал тот голосом, в свое время очаровавшим даже положительную Фрейю. Но куда девался теперь его чарующий тембр? Эти слова прозвучали, как карканье ворона.

— Вы больны, — решительно сказал Джеспер.

— Лучше б я умер! — последовал неожиданный ответ, вырвавшийся у Шульца под влиянием какой-то таинственной тревоги.

Джеспер пристально посмотрел на него, но не было времени расследовать эту болезненную вспышку лихорадящего человека. По-видимому, он всё-таки не бредил, и в данный момент приходилось этим довольствоваться. Шульц метнулся вперёд.

— Этот парень что-то замышляет! — в отчаянии воскликнул он. — Он хочет вам повредить, капитан Эллен. Я это чувствую, и я…

Он задохнулся от непонятного волнения.

— Хорошо, Шульц. Я не подам ему повода, — оборвал его Джеспер и прыгнул в шлюпку.

На борту «Нептуна» Химскирк стоял, широко расставив ноги, в потоке лунного света, и его чернильно-чёрная тень падала прямо на шканцы. При появлении Джеспера он не сделал ни одного движения, но почувствовал, как в груди поднялось что-то напоминающее напор морской волны. Джеспер молча остановился перед ним и ждал.

Очутившись лицом к лицу в непосредственной близости, они сразу впали в тон своих случайных разговоров в бёнгало старика Нельсона. Они игнорировали существование друг друга: Химскирк — угрюмо, Джеспер — с полным спокойствием и равнодушием.

— Что происходит на этой реке, откуда вы только что прибыли? — тотчас же спросил лейтенант.

— Я ничего не знаю о беспорядках, если вы это имеете в виду, — ответил Джеспер. — Я выгрузил там рис, за который ничего не получил в обмен, и ушёл дальше. Сейчас там нет никакой торговли, но они умерли бы с голоду через неделю, если бы я не завернул туда.

— Вмешательство! Английское вмешательство! А предположим, что эти негодяи ничего иного не заслуживают, как подохнуть с голоду, а?

— Вы знаете, там есть женщины и дети, — тем же ровным голосом заметил Джеспер.

— О да! Когда англичанин говорит о женщинах и детях, можете быть уверены, что тут дело нечисто. Ваше поведение будет расследовано.

Они говорили поочерёдно. Казалось, это были бесплотные духи — одни голоса в воздухе; они смотрели друг на друга, как на пустое место, или, в лучшем случае, с тем вниманием, какое уделяют неодушевлённому предмету — не больше… Но затем наступило молчание. Химскирк неожиданно подумал: «Она расскажет ему всё. Она расскажет ему, когда, смеясь, повиснет у него на шее». И бешеное желание уничтожить Джеспера тут же, на месте, чуть не лишило его чувств. Он лишился голоса, зрения. Секунду он буквально не видел Джеспера. Но он слышал, как тот осведомился, словно обращаясь ко всей вселенной:

— Итак, я должен заключить, что бриг задержан?

Вспышка злобного удовлетворения помогла Химскирку прийти в себя.

— Да, он задержан. Я отведу его на буксире в Макассар.

— Суд решит, законный ли это поступок, — сказал Джеспер, поняв, что дело становится серьёзным, но говоря с напускным равнодушием.

— О да, суд! Конечно. А вас я оставлю здесь, на борту.

Ужас Джеспера при мысли о разлуке с его бригом проявился в том, что он застыл на месте. Но это продолжалось только один момент. Затем он повернулся и окликнул бриг. Мистер Шульц ответил:

— Да, сэр.

— Приготовьтесь принять кабельтов с канонерки. Нас отведут на буксире в Макассар.

— Бог мой! А для чего это, сэр? — донёсся слабый беспокойный возглас.

— Любезность, как я полагаю, — иронически крикнул Джеспер, вполне владея собой. — Нас мог застигнуть здесь штиль… на несколько дней. И гостеприимство. Мне предложено остаться здесь — на борту.

Ответом на это сообщение было громкое, отчаянное восклицание.

Джеспер с беспокойством подумал: «Эх, у парня нервы совсем расходились», — и с какой-то новой смутной тревогой пристально поглядел на бриг. Мысль, что он разлучён с ним — первый раз с тех пор, как они встретились, — потрясла его напускную беспечность, потрясла его мужество до самых оснований, — а эти основания были заложены очень глубоко. Всё это время ни Химскирк, ни даже его чернильная тень не шевелились.

— Я думаю послать команду шлюпки и офицера на борт вашего судна, сказал он в пространство.

Джеспер, оторвавшись от созерцания брига, повернулся и бесстрастно, почти без всякого выражения в голосе заявил протест против всей этой процедуры. А думал он о задержке. Он считал дни. В сущности, Макассар был ему по пути, и если бриг поведут на буксире, он даже сэкономит время. С другой стороны, не удастся избегнуть досадных формальностей. Но всё это было слишком нелепо. «Таракан взбесился, — думал он. — Меня немедленно освободят. А если нет, то Месману придётся за меня поручиться». (Месман был голландский купец, с которым Джеспер вёл дела, — важная особа в Макассаре.)

— Вы протестуете? Гм! — пробормотал Химскирк и ещё некоторое время оставался неподвижным, широко расставив ноги и опустив голову, словно изучая свою собственную забавную расщеплённую тень. Затем он дал знак шарообразному канониру, державшемуся поблизости и застывшему, как скверно набитое чучело жирного человека, с безжизненным лицом и блестящими глазами. Тот подошёл ближе и остановился.

— Вы высадите на борт брига команду шлюпки.

— Да, мин герр!

— Всё это время один из ваших людей будет стоять у штурвала, продолжал Химскирк, отдавая приказания по-английски, очевидно, в назидание Джесперу. — Вы слышите?

— Да, мин герр!

— Всё это время вы будете на палубе и возьмёте на себя командование.

— Да, мин герр!

Джеспер почувствовал, что вместе с командованием бригом у него словно вырвали из груди сердце. Химскирк спросил, переменив тон:

— Какое оружие имеется у вас на борту?

Одно время все суда, какие вели торговлю в китайских морях, имели разрешение возить определенное количество огнестрельного оружия в целях самозащиты. Джеспер ответил:

— Восемнадцать ружей со штыками. Они находились на борту, когда я купил бриг четыре года назад. О них было заявлено.

— Где вы их держите?

— В каюте на носу. Ключ у помощника.

— Вы их возьмёте, — сказал Химскирк канониру.

— Да, мин герр!

— Зачем? Что вы замышляете? — крикнул Джеспер и сейчас же прикусил губу. — Это чудовищно! — пробормотал он.

Химскирк на секунду поднял на него тяжёлый, как будто страдальческий взгляд.

— Вы можете идти, — сказал он канониру.

Толстяк отдал честь и ушёл.

В течение следующих тридцати часов буксировка прервалась только один раз. Бриг дал сигнал — с бака замахали флагом, и канонерка остановилась. Скверно набитое чучело унтер-офицера спустилось в шлюпку, явилось на борт «Нептуна» и поспешило прямо в каюту своего командира. Маленькие глазки его моргали, как будто он был возбуждён тем, что ему предстояло сообщить. Оба некоторое время сидели, запершись в каюте, а Джеспер с гакаборта старался выяснить, не произошло ли что-нибудь необычайное на борту брига. Но, казалось, всё было в порядке. Однако он решил подстеречь канонира; и хотя избегал говорить с кем бы то ни было после разговора с Химскирком, он остановил этого типа, когда тот снова вышел на палубу, и осведомился о своём помощнике.

— Он чувствовал себя неважно, когда я уходил, — объяснил он.

Жирный унтер-офицер, державшийся так, словно усилие нести перед собой огромный живот не позволяло ему сгибаться, понял его с трудом. Ни одна чёрточка в лице не обнаруживала ни малейшего оживления, но под конец маленькие глазки быстро заморгали.

— О да! Помощник. Да, да. Он здоров. Но, mein Gott, какой забавный человек!

Джеспер не успел получить объяснение, так как голландец поспешно спустился в шлюпку и вернулся на борт брига. Но он утешал себя мыслью, что очень скоро неприятное и довольно нелепое испытание будет окончено. Вдали уже виднелся рейд Макассара. Химскирк прошёл мимо и поднялся на мостик. Впервые лейтенант взглянул на Джеспера с подчеркнутым вниманием. Он так смешно вращал глазами — Джеспер и Фрейя давно уже согласились, что лейтенант смешон, — с таким восторженным удовольствием, словно обсасывая вкусный кусочек, что Джеспер невольно улыбнулся во весь рот. А потом он снова повернулся к своему бригу.

Видеть этот бриг — его драгоценную собственность, частицу души Фрейи, единственную опору двух жизней в широком мире, незыблемую основу его страсти, дающего ему власть прижать безмятежную прелестную Фрейю к своей груди и увезти на край света; видеть этого красавца, достойно воплощающего его гордость и любовь, видеть его пленным на конце буксирной бечевы испытание не из приятных. В этом было что-то кошмарное, как сновидение о вольной морской птице, обременённой цепями.

Но на что другое хотел бы он смотреть? Красота брига проникала в его сердце с такой силой, что он забывал о том, где находится. А кроме того, сознание своего превосходства, какое возникает в молодом человеке благодаря уверенности, что он любим, иллюзия, рождённая нежным взглядом женских глаз, будто он вознесён превыше Судьбы, помогли ему после первого потрясения выносить эту пытку с улыбкой и верой в себя. Ибо какая злая сила могла коснуться избранника Фрейи?

Было уже после полудня; солнце освещало с кормы оба судна, входившие в гавань. «Скоро конец тараканьей шутке», — думал Джеспер без всякой враждебности. Как моряку, хорошо знакомому с этой частью света, ему достаточно было одного взгляда, чтобы определить направление. «Эге, подумал он, — он идет в Спермондский пролив. Сейчас мы обогнем риф Тамисса». И снова он обратился к созерцанию брига, этой опоры его материального и духовного существования, который скоро снова будет в его руках. На море, спокойном, как мельничный пруд, тяжёлая плавная рябь расходилась от носа брига, так как мощный «Нептун» буксировал с большой скоростью, словно на пари. Голландский канонир показался на баке «Бонито», а с ним ещё несколько человек. Они смотрели на берег, а Джеспер погрузился в любовный транс.

Глубокий гул парового свистка канонерки заставил его вздрогнуть от неожиданности. Медленно он огляделся. Потом с молниеносной быстротой отскочил от того места, где стоял, и бросился по палубе.

— Вы налетите на риф Тамисса! — кричал он.

Высоко на мостике Химскирк бросил тяжёлый взгляд через плечо; два матроса поворачивали штурвал, и «Нептун» уже быстро отходил от края светлой воды, скрывавшей опасность. Ха! Как раз вовремя. Джеспер сейчас же отвернулся, чтобы следить за своим бригом, и, прежде чем он понял, в чём дело, — очевидно, согласно распоряжениям Химскирка, данных заранее канониру, — кабельтов был отпущен при звуке свистка. Он не успел крикнуть, не успел пошевельнуться, он видел, как бриг понесся по течению и стремительно пролетел мимо кормы канонерки. Он следил за его красивым скользящим корпусом глазами, расширенными от недоумения, дикими от ужаса. Крики на борту казались ему жутким невнятным шёпотом, их заглушала кровь, стучавшая в ушах. Бриг нёсся вперёд с несравненной грацией и стремительностью до тех пор, пока гладкая поверхность воды перед его носом словно опустилась вниз, неожиданно, точно высосанная. Странно, трепетно задрожали верхушки мачт, бриг остановился, слегка наклонив высокие мачты, — и замер. Он спокойно лежал на рифе, а «Нептун», сделав широкий круг, полным ходом продолжал свой путь по Спермондскому проливу, направляясь к городу. Он лежал спокойно, совсем спокойно, и что-то зловещее и неестественное было в его положении. И сразу — внезапно — при солнечном свете его объяла меланхолия, та меланхолия, какая окутывает вещи, тронутые тлением; он был только пятнышком в сияющей пустоте пространства — уже покинутый, уже одинокий.

— Держи его! — заревел голос с мостика.

Стремительно, импульсивно Джеспер бросился бежать к своему бригу, как кидается вперёд человек, чтобы оттащить от края пропасти живое, дышащее любимое существо.

— Держи его! Хватай! — вопил лейтенант с мостика, а Джеспер, не говоря ни слова, бешено отбивался, и только голова его возвышалась над напирающей толпой матросов «Нептуна», которые послушно набросились на него. — Держи его!.. Я не допущу, чтобы этот парень сейчас утопился.

Джеспер перестал сопротивляться.

Один за другим они отпустили его; они отходили постепенно всё дальше и дальше в напряженном молчании, оставив его стоять без поддержки в широком пустом пространстве, словно давая упасть после борьбы. Он даже не покачнулся.

Полчаса спустя, когда «Нептун» стал на якоре перед городом, он всё ещё не сдвинулся с места, ни на волос не шевельнулся. Как только прекратилось громыхание якорной цепи канонерки, Химскирк, тяжело ступая, спустился с мостика.

— Позовите сампан, — сказал он угрюмо, проходя мимо часового к шкафуту; затем он медленно двинулся к тому месту, где Джеспер, на которого направлены были испуганные взгляды матросов, стоял, опустив глаза, сумрачно разглядывая палубу. Химскирк подошёл вплотную и, приложив пальцы к губам, задумчиво уставился на него. Вот он, счастливый бродяга, единственный человек, которому проклятая девчонка могла рассказать эту историю. Но она не покажется ему смешной. История, как лейтенант Химскирк… Нет, вряд ли он над ней посмеётся. Он выглядел так, словно никогда в жизни ни над чем смеяться не будет.

Неожиданно Джеспер поднял голову. Его недоумевающие глаза встретили внимательный мрачный взгляд Химскирка.

— Наскочил на риф! — сказал он тихим удивленным голосом. — На риф! повторил он ещё тише, словно прислушиваясь к зарождению какого-то жуткого и странного ощущения.

— Да, на высшей точке прилива, — вставил Химскирк с мстительной, торжествующей злобой, вспыхнувшей и угасшей. Он замолчал, как будто усталый, не спуская с Джеспера своих наглых глаз. Казалось, их затуманило, как хмурое облако, тайное разочарование, неизбежная тень всех страстей. На высшем уровне… — повторил он, снова разжигая свой гнев, и, сорвав с головы обшитую галуном фуражку, он насмешливо махнул ею в сторону шкафута. — А теперь отправляйтесь на берег и в суд, проклятый англичанин! — сказал он.