Фронт без границ. 1941–1945 гг.

§ 1. Охрана войскового тыла действующей армии на северо-западе и ее правовая основа

Формирование частей охраны тыла действующей армии проходило сложно. С получением распоряжения НКВД СССР от 27 июня 1941 года «Об организации институтов фронтовых и армейских начальников войсковых тылов» начальник Управления пограничных войск Прибалтийского округа генерал-майор К. И. Ракутин создал оперативную группу в количестве семнадцати человек, явившейся первичным штабом по формированию войск охраны тыла Северо-Западного фронта. 28 июня на тылы фронта были выведены Куоресаревский пограничный отряд, отдельный КПП-Рига, КПП-Рига-Мыза-Баложи, окружная школа младшего начсостава (г. Новгород), остатки Либавского погранотряда и другие мелкие подразделения[243]. В последующем проходило изменение в структуре, динамике этих и других частей и подразделений. Так, в состав Управления перешли Псковский и Себежский пограничные отряды и 37 резервный полк НКВД.

Такая же реорганизация проходила и на других фронтах Северо-Западного региона. 3 ноября 1941 г. Военный совет Ленинградского фронта поставил перед начальником охраны войскового тыла генерал-лейтенантом Г. А. Степановым следующие задачи:

а) организовать охрану северных подступов к Ленинграду по линии Ново-Саратовская колония — Уткина заводь — совхоз Кудрово — Заневка — Пороховые — Новое и Старое Ковалево — Рыбацкое — Медвежий стан — Малые Лаврики — Коропсельки — Порошкино — Средние Юкки — Осиновая роща — Новоселки — Каменка — Рабочий поселок — Ольгино — Лахта. На охрану названного участка использовать Койвистский пограничный отряд и 4-ю отдельную комендатуру южной зоны заграждения;

б) охрану берега Ладожского озера от Новое Кошкино до Краськово и тылов 23-й армии по линии Краськово — Волоярки — Меслики — Лехтус — Верхние Осельки — Киссулово — Касимово — Сертолово (иск. Новоселки) организовывать силами Хаапсалского пограничного отряда[244].

Войска НКВД, выполняя поставленные перед ними задачи по охране тыла Северо-Западного фронта, вынуждены были постоянно быть в боевом соприкосновении с противником, участвовать в боевых действиях и операциях, что не способствовало качественному выполнению ими своих специальных задач. Следует иметь в виду, что с началом войны войска охраны тыла были переданы в оперативное подчинение командиров объединений и соединений Красной Армии. Такое закрепление негативно сказывалось на положении полков и батальонов, особенно пограничных и оперативных. По организации, вооружению и подготовке в мирное время они были приспособлены к ведению борьбы с бандитизмом, диверсиями, шпионажем в составе мелких групп, вне зависимости от условий местности и погоды. Они владели тактикой действий малых подвижных нарядов, способных к маневру и взаимодействию. Безусловно, чрезвычайные обстоятельства начального периода войны сказались сразу на их оперативном использовании. Они вынуждены были сдерживать врага, чтобы дать возможность частям и соединениям Красной Армии развернуться, произвести перегруппировку, занять оборонительные рубежи. В этих условиях пограничные и оперативные части выполняли роль войск прикрытия основных сил действующей армии непосредственно с фронта. Своими арьергардными боями, они задерживали противника на несколько дней и даже недель. Им приходилось сражаться в окружении, переходить к партизанским методам борьбы, раненые и контуженные воины попадали в плен. Действительно, обстановка подчас складывалась так, что приходилось бросать все, что было под рукой для закрытия бреши в нашей обороне. Командиры армейских соединений были заинтересованы в боевом использовании войск НКВД, направляли их на самые опасные участки, поручали им труднейшие боевые задачи. Такому отношению служило, во-первых, прежде всего, то, что войска по своей боевой выучке, морально-психологической готовности были способны к выполнению сложнейших операций, во-вторых, это были не свои части, за потери в их личном составе войсковое командование ответственность не несло, отчетность в Генеральный штаб о безвозвратных потерях не представляло. В-третьих, сказалось консервативное мышление военных кадров, стремившихся действовать по аналогии с советско-финской кампанией, когда пограничные и оперативные части НКВД первыми совершали прорыв обороны противника, а не решали свою основную задачу — прикрытие тыла фронта. На примере Западного фронта видно, что в начале войны боевые порядки вследствие объективных и субъективных причин оказались неглубокими, строились, как правило, в один и редко в два эшелона. Фланги и стыки оставались не прикрытыми, тыл армий и соединений не был обеспечен. Противник эти обстоятельства, умело использовал[245].

Безопасность армии всегда рассматривалась как первостепенная задача командиров и начальников всех степеней на всех этапах боевого использования войск. Выдающийся теоретик военной науки Карл фон Клаузевиц постоянно подчеркивал важность обеспечения коммуникационных линий. Здесь должно быть «…укрепление подходящих пунктов, хорошее обращение с населением, установление на тыловых путях строгой дисциплины, организация в занятой области хорошей полиции, настойчивая работа по улучшению дорог»[246] и т. д. Следует отметить то, что немецкое командование придавало исключительно важное значение укреплению своих «тыловых районов», особенно 18-й армии. Здесь в глубину создавалась всеобъемлющая система тыловых служб, за которую отвечали начальник тыла со своим штабом, а также командующий группами прикрытия непосредственно примыкающей территории. Охрана прифронтового района (№ 101) возлагалась на главнокомандующего генерала Франца фон Роке, введении которого находились три охранные дивизии (207, 281, 285), главная полевая комендатура, многочисленные полевые комендатуры, комендатуры гарнизонов и другие подразделения[247].

Это, к сожалению, не было учтено в первые дни войны. Пограничные части, полки внутренних войск использовались не по своему назначению, они нередко, а точнее постоянно задействовались как войска первой линии. Они обеспечивали форсирование водных преград, проводили разведку боем, участвовали в штурмовых операциях на направлениях главного удара противника и т. д. Они несли большие потери. В некоторых частях оставались буквально единицы. Поэтому уже в июле-августе 1941 г. многие начальники охраны тыла ставили перед командованием армий прямой вопрос — об использовании пограничных войск по прямому назначению. 23 августа 1941 г. начальник охраны войскового тыла 7-ой армии полковник Киселев в своем докладе командующему армией писал: «В целях более рационального использования пограничных частей прошу: 1. Вывести Ухтинский, Ребольский, Кипран-Мякский погранотряды из оперативного подчинения командиров дивизией, подчинить мне и возложить на них следующие задачи:

а) Ухтинский погранотряд — охранять от диверсии противника дорогу Кемь — Ухта. Специально сформированными отрядами из пограничников и местного населения методами партизанской борьбы срывать противнику подвоз продовольствия и боеприпасов на дорогах Тихтозеро — Ухта, Лонка — Войници — Ухта, Важенваре — Вокнаволок — Ухта, Кандонки — Кимос-озеро — Андронова Гора. Через эти же группы руководить партизанскими отрядами, действующими в тылу противника.

б) Реболький Краснознаменный погранотряд — охранять дороги Кочкома — Ругозеро, Массельская — Ругозеро. Специально сформированными отрядами из пограничников и местного населения методом партизанской борьбы нарушать противнику подвоз продовольствия и боеприпасов на дорогах Реболы — Андронова Гора, Реболы — Линдеры…

в) Кипран-Мякский пограничный отряд с этими же задачами — охранять дороги Кондопога — Койкары — Поросозеро, Петрозаводск — Спасская Губа — Суоярви.

г) 15-й Краснознаменный мотострелковый полк-охранять дороги Петрозаводск — Сямозеро — Вешкалицы, Петрозаводск — Пряжа — Олонец»[248].

Части войск НКВД Карельского фронта выполняли многие не свойственные им задачи. В ноябре 1941 г. они вели бои на передовой линии фронта. В этом месяце ими было проведено 25 наступательных, 16 оборонительных боев, 14 — в тылу противника и 13 боев составами разведгрупп и мелкими подразделениями. В ходе этих боев были уничтожены: один батальон финнов, один батальон немцев. Действиями в тылу врага и разведгруппами убито и ранено около 2,5 тысяч фашистов[249].

Была ли необходимость усиления охраны тыла Карельского фронта? Безусловно. Активность диверсионно-подрывной деятельности финской армии с начала вступления в войну с СССР значительно усилилась. В этих целях использовались советские военнопленные (русские, украинцы, эстонцы, ингерманландцы), которые вербовались, в том числе и под угрозой смерти в школах абвера. В январе 1942 г. при личном участии Маннергейма была сформирована специальная диверсионная группа численностью 1900 человек под командованием А. Маевского. Ей удалось разрушить 92 сооружения и нарушить движение на ряде участков железнодорожного сообщения. Другие группы диверсантов (командиры — Конканен, Куисмас, Энглунд) также проникали в тылы наших войск на глубину до 40 км и наносили серьезные повреждения коммуникациям. В декабре 1942 г. по решению ставки финской армии создается специальный подвижной батальон (командир И. Вехнияинен) с целью проведения массовых диверсий, захвата советских солдат и офицеров, распространения ложных слухов. Все эти подразделения врага несли значительные потери, выполнить крупные задачи им, как правило, не удавалось. Многие из бойцов этих отрядов — бывших советских военнопленных при случае сдавались, сообщая ценные сведения. Из 500 заброшенных агентов — больше половины были раскрыты, а остальные вынуждены свернуть свою деятельность[250].

Войсковые подразделения НКВД в ликвидации диверсионных групп противника участвовали совместно с истребительными батальонами (ИБ). В апреле 1942 г. на территории Архангельской области подразделения НКВД и бойцы ИБ-2 Беломорканала обезвредили вражеских диверсантов; в период с 20 сентября по 10 октября разведпоисковая группа 80 погранполка и Пудожского истребительного батальона ликвидировали крупную диверсионную группу на территории Пудожского района.

Особые отделы Волховского, Карельского фронтов, Управления НКВД Карелии, Архангельской и Вологодской областей курировал комиссар Госбезопасности П. Т. Куприн. Оперативным путем удалось получить сведения о намерениях фашистских разведывательных центров превратить важные тыловые железнодорожные узлы в районе Архангельска и Вологды в плацдарм для выброски крупных авиадесантов. Совместно с находившимися здесь шпионско-диверсионными группами они должны были перерезать северные коммуникации, изолировать север от центральной сети СССР и развить наступление на северном направлении[251]. В ноябре 1942 г. две шпионско-диверсионные группы в районе Коношей были полностью ликвидированы. 9 разведчиков задержано, 4 — убиты при столкновениях. В ходе операции изъято 5 баз с продовольствием и экипировкой, 2 радиостанции, шифры, коды, топографические карты, аэрофотокарты, дневники, 10 автоматов[252].

Постоянно меняющаяся оперативно-боевая обстановка вносила серьезные коррективы в структуру войск НКВД на Ленинградском и других фронтах Северо-Западного региона. В феврале 1942 г. в войсках охраны тыла остались пограничные и некоторые стрелковые полки внутренних войск, усиленные истребительными ротами и батальонами. Так, например, в 288-й стрелковый полк, сформированный приказом начальника войск охраны тыла Ленинградского фронта от 15 января 1942 г., вошли: отдельный механизированный отряд УНКВД численностью 182 чел., личный состав Колпинского, Парголовского, Кронштадтского и Всеволожского истребительных батальонов — 417 чел., рота пограничников — 96 чел., рота 225-го конвойного полка — 154 чел. и 52 человека из других подразделений. Всего полк насчитывал 895 чел[253]. Общая численность войск НКВД охраны тыла Ленинградского фронта на 1 июня 1942 г. составила 12498 чел.[254]. Начальник войск НКВД по охране тыла действующей армии оперативно подчинялся Военному совету фронта и выполнял все его указания[255]. Все изменения в служебной деятельности войск по выполнению ими своих специальных задач решались Военными советами фронта и армии. Так, постановлением Военного совета Карельского фронта от 13 октября 1941 г. за № 013 были внесены изменения в перечень задач войск охраны тыла, и часть последних перенацеливалась на другие задачи[256]. Военные советы координировали действия войск, определяли им новые участки по обеспечению охраны тыла фронта, а также режим в тылу своего фронта[257]. Например, 13 октября 1942 года Военный совет Ленинградского фронта своим постановлением «О режиме в тылу фронта» потребовал от начальника войск охраны тыла проведения строгих режимных мероприятий по предупреждению проникновения вражеской агентуры в действующую армию. Во исполнение данного постановления начальника войск охраны тыла Ленфронта генерал-лейтенант Г. А. Степанов издал ряд приказов, в числе которых заслуживает внимания приказ «О порядке выдачи пропусков гражданским лицам на право передвижения в тылу фронта». Данным приказом устанавливался порядок передвижения в прифронтовой и тыловой зоне по пропускам, выданным Управлением войск НКВД ОТ ЛФ[258] (см. Приложение № 4). Аналогично этому ставились задачи частям и подразделениям войск НКВД и на других фронтах Северо-Западного региона. И это обусловливалось объективными обстоятельствами военного времени, той сложностью оперативно-боевой обстановки, которая складывалась здесь.

В число задач войск охраны тыла входило: наведение в войсковом тылу порядка, регулирование движения беженцев по дорогам, задержание дезертиров, выявление диверсантов и шпионов и борьба с ними, регулирование подвоза и эвакуации имущества и др. Войска НКВД по охране тыла в своей работе руководствовались также и постановлениями Исполкома Ленинградского областного и городского Советов депутатов трудящихся, например, от 25 августа 1941 г. «О дальнейшем укреплении революционного порядка в Ленинграде и пригородах» и др.

Враг предпринимал все меры к проникновению в тыл наших войск и проведению там диверсионно-шпионских акций. И на успех в этом рассчитывал. В ходе подготовки к войне фашистская Германия привела в движение огромную военную машину, в том числе и средства тайного ведения войны. В своих коварных замыслах особое место она отводила дезорганизации советского тыла путем шпионажа, диверсий, распространения ложных слухов и т. д. Накануне войны была создана широкая сеть шпионских центров.

Среди них были такие, как: «Русский» фашистский союз (РФС); национально-трудовой союз нового поколения (НТСНП); «Российский» общевоинский союз (РОВС); Союз «литовцев» в Германии; «Эстонский» комитет спасения; «Абвер — заграница» — управление верховного командования вооруженных сил, Главное управление имперской безопасности министерства внутренних дел Германии (РСХА).

В числе других разведывательно-диверсионных, а также контрразведывательных и карательных органов, существовавших в армии и на оккупированной территории, известны также «Цеппелин», «Зондерштаб Россия», отделы войсковой разведки «1Ц», группы фронтового гестапо — тайной полевой полиции ГПФ, команды полиции безопасности и СД, отряды полевой жандармерии и многие другие. Уже накануне войны диверсионный механизм абвера приобрел значительные масштабы. В начале войны заброска диверсантов в тыл Красной Армии по сравнению с 1939 годом увеличилась в 14 раз[259]. Основу всей подрывной деятельности составлял «Абвер».

Представляет интерес структура управления «Абвер — заграница».

В разработанной программе агентам определялись следующие задачи по сбору сведений: о дислокации штабов воинских частей и учреждений; о составе подводного флота на Балтике и местах базирования подводных лодок; о численности паровозного парка Ленинградского железнодорожного узла; о расположении действующих заводов и фабрик и выпускаемой ими продукции; о местах расположения ложных заводов, замаскированных под действующие; о материальном положении и политико-моральном состоянии населения Ленинграда и др.[260].

Основным объектом подрывных действий фашистской разведки, прежде всего абвера, в годы войны являлись действующие войска Красной Армии, в расположение и на коммуникации которых враг забрасывал тысячи шпионов, диверсантов, террористов, в большинстве случаев обеспеченных радиосвязью.

Многие шпионско-диверсионные органы и школы абвера действовали против Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов. В их числе были два территориальных органа (Рига, Таллин), три абверкоманды (Псков), одиннадцать абвергрупп, четырнадцать разведывательных и диверсионных школ. Густая сеть разведывательных и контрразведывательных школ охватила многие города Ленинградской области, например, Любань, Тосно, Шапки, Сланцы. В Пскове имелось пять разведшкол абвера. На советско-германском фронте действовало более 130 разведывательных и полицейских органов, работало около 60 специальных школ по подготовке шпионов и диверсантов. Только в 1942 году они выпустили более 7 тысяч шпионов, около 2,5 тысяч диверсантов и радистов. По утверждению западных авторов абвер в 1942 году задействовал около 20 тысяч агентов, и их число не снижалось. В первом полугодии 1943 года их число возросло почти вдвое[261]. Все диверсионные центры свою подрывную деятельность против советских войск проводили в контакте с другими разведывательными, контрразведывательными, а также карательными органами фашистской Германии, дислоцированными на северном участке Восточного фронта. Вермахт также осуществлял охрану тыла оккупированной территории. В специальных указаниях к директиве № 21 (план «Барбаросса») указывалось:

Главное устремление нацистов было направлено на разложение тыла Красной Армии. Здесь в период 1941–1945 годов действовали до 54 % всех забрасываемых агентов на советскую территорию[263].

Проблема внутренней безопасности самих Вооруженных Сил СССР, в том числе и войск НКВД, всегда выступала как важная задача сохранения боеспособности частей и соединений. С начала войны она приобрела повышенную значимость. Борьба с вражеской агентурой возлагалась на специальные органы военной контрразведки — особые отделы НКВД. Они были преобразованы из органов 3-го управления Наркомата Обороны и Наркомата Военно-Морского Флота. ГКО 17 июля 1941 года своим постановлением определил задачи особых отделов. «Главной задачей особых отделов на период войны, — указывалось в нем, — считать решительную борьбу со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидацию дезертирства непосредственно в прифронтовой зоне»[264]. С этой целью особым отделам предоставлялось право ареста дезертиров, а в необходимых случаях и расстрела на месте. Пожалуй, это был первый акт Государственного Комитета Обороны, имевший прямое отношение к деятельности органов военной контрразведки. Третье управление НКО СССР передавалось в ведение НКВД СССР и преобразовывалось в Управление особых отделов НКВД СССР. Уполномоченный особого отдела в полку и особого отдела в дивизии, кроме подчинения своему прямому начальнику, одновременно подчинялся комиссару полка и комиссару дивизии. ГКО установил новый порядок подчиненности органов военной контрразведки. Органы военного управления, за исключением комиссара полка и дивизии, лишались права давать особым отделам соответствующие указания и контролировать их выполнение, как это было установлено для органов Третьего управления НКО и Третьего управления НК ВМФ по совместному постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 февраля 1941 года.

В соответствии с данным постановлением НКВД СССР обязан был выделить в распоряжение особых отделов необходимые вооруженные отряды из своих войск, обязал начальников охраны тыла действующей армии установить прямую связь с особыми отделами и оказывать им всяческую поддержку.

18 июля 1941 года в войска была направлена директива НКВД СССР № 169 с конкретизацией задач, возложенных на особые отделы. В директиве говорилось: «Смысл преобразования органов Третьего управления в особые отделы с подчинением их НКВД заключается в том, чтобы повести беспощадную борьбу со шпионами, предателями, диверсантами, дезертирами и всякого рода паникерами и дезорганизаторами».

Однако на этом новая реорганизация органов военной контрразведки не закончилась. Ее продолжение следовало и оно было связано с самой системой центральных органов НКВД и НКГБ. 20 июля 1942 года Президиум Верховного Совета своим Указом признал целесообразным объединить НКВД и НКГБ в единый Народный Комиссариат внутренних дел СССР, т. е. фактически вернуться к той системе органов госбезопасности и внутренних дел, которая существовала до 3 февраля 1941 года. Вновь в руках Берии была сосредоточена всеобъемлющая власть над органами внутренних дел, государственной безопасности и военной контрразведки армии.

Опыт войны показал, что подобная система управления этими структурами не может обеспечить их высокую результативность в обеспечении безопасности фронта и тыла. 14 апреля 1943 гола Указом Президиума Верховного Совета СССР вновь был образован Народный комиссариат государственной безопасности СССР и его органы на местах[265].

Постановлением СНК СССР от 19 апреля 1943 года органы военной контрразведки, как и в феврале 1941 года, снова были переданы в наркоматы обороны и Военно-Морского Флота, где соответственно образовались Главное управление контрразведки «Смерш» НКО СССР и Управление контрразведки «Смерш» НК ВМФ. Постановлениями Государственного Комитета Обороны от 21 апреля и 31 мая 1943 года были утверждены положения об этих двух управлениях. На фронтах и в военных округах вместо особых отделов образовывались управления контрразведки «Смерш», а в армиях, корпусах и дивизиях — отделы[266].

В положениях определялась их система, структура центральных аппаратов ГУКР «Смерш» НКО и УКР «Смерш» НК ВМФ, их задачи и права, взаимоотношения с командованием и политорганами, территориальными органами госбезопасности и Разведывательным управлением Генерального штаба Красной Армии. Задачами органов военной контрразведки, как указывалось в положениях, являлись следующие: борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью в частях, учреждениях и на кораблях Красной Армии и Военно-Морского Флота; принятие необходимых мер, исключающих возможность безнаказанного перехода агентов противника через линию фронта. ГКО обязал ГУКР «Смерш» НКО и его органы информировать командование и политорганы (военные советы фронтов, округов, армий) частей, соединений и учреждений Красной Армии и Военно-Морского Флота о результатах борьбы с агентурной деятельностью противника, дезертирством и изменой Родине, об антисоветских проявлениях в армии и на флоте, осуществлять взаимодействие с органами НКГБ СССР в центре и на местах, с военной разведкой, систематически обмениваться с ними информацией.

Управление особых отделов НКВД СССР возглавлял заместитель наркома внутренних дел Абакумов А. А. На всех фронтах были созданы особые отделы. Все они представляли органы военной контрразведки, и их структура и состав менялись в зависимости от задач фронта. Например, в ноябре 1942 года в органах военной контрразведки Ленинградского фронта служило 1224 оперативных работника, включая особый отдел фронта, особые отделы 23, 42, 55, 67 армий, Приморской оперативной группы, Ленинградской армии ПВО[267]. Военную контрразведку на Ленинградском фронте с начала войны возглавил комиссар Госбезопасности 3-его ранга П. Т. Куприн. В июне 1942 г. его сменил дивизионный комиссар А. С. Быстров. Особым отделом Карельского фронта руководил дивизионный комиссар П. А. Гладков, с 1942 г. — генерал-майор А. М. Сиднев, а Волховского фронта — дивизионный комиссар Д. И. Мельников. Органы военной разведки свою агентурно-оперативную работу строили с учетом особенностей каждого из фронтов, его роли и места в военно-стратегических планах Ставки Верховного Главнокомандующего.

Особые отделы систематически занимались изучением связей, настроений и поведения личного состава штабов, прежде всего разведывательных, оперативных и шифровальных отделов, узлов связи, складов с боевым имуществом.

Особые отделы свою оперативно-агентурную деятельность строили в тесном контакте с войсками охраны тыла действующей армии, а также с заградительными отрядами. Только в мае-октябре 1942 года заградительными службами соединений ЛФ было задержано 5444 военнослужащих. По рассмотрению особыми отделами всех дел за дезертирство было арестовано 304, расстреляно перед строем дезертиров по представлению особых отделов 56, передано материалов предварительного расследования в военную прокуратуру без оформления арестов на 59 дезертиров, возвращено в свои части 4396 военнослужащих[268]. За полгода в войсках фронта были выявлены 855 членовредителей. Из них расстреляли перед строем по постановлению особых отделов 56, арестовали с преданием суду военного трибунала 105, передали материалы предварительного расследования военной прокуратуре на 714 человек[269].

За период с мая по октябрь 1942 года через особые отделы Ленинградского фронта прошло 3275 арестованных и 5444 задержанных военнослужащих, т. е. тех, кто был подвергнут фильтрации, всего же 8719 человек[270].

Составной частью деятельности особых отделов являлась информационно-профилактическая работа о всех недочетах в боевой готовности частей и проведении боевых операций, методах работы разведки противника, по борьбе с изменой Родине, дезертирством, по недочетам в материальном обеспечении войск фронтов, в транспортировке, хранении грузов и т. д. Особые отделы своими спецдонесениями информировали командование и Военные советы фронтов, и по ним принимались оперативные меры в интересах безопасности фронта и тыла, в проведении решительных мер по усилению боевой готовности частей и соединений.

Безусловно, в обстановке политической подозрительности, которая в условиях войны была наиболее обострена, особые отделы в своей чекистской деятельности много внимания уделяли антисоветским, пораженческим настроениям. Так, особыми отделами Ленинградского фронта за период с мая по ноябрь 1942 года было изъято за изменнические намерения — 599, участников антисоветских групп — 56, за контрреволюционную пораженческую агитацию — 1710 человек или 72 % от всех задержанных и арестованных[271].

Однако основное направление их деятельности заключалось в пресечении подрывных акций врага в тылу армии. Сотрудники особых отделов постоянно информировали наряды войск охраны тыла об особенностях оперативной обстановки на данном участке фронта, о приемах и ухищрениях врага, пытающегося проникнуть в тыловые и штабные подразделения армии.

Задачи войскам НКВД по вопросам поддержания порядка и безопасности в осажденном городе исходили и от начальника гарнизона г. Ленинграда. 26 июня 1941 года Военный совет фронта возложил на начальника войск НКВД по охране тыла генерал-лейтенанта Г. А. Степанова обязанности начальника гарнизона. В своем приказе от 27 июня этого же года «Об обеспечении общественного порядка и государственной безопасности» он указывал: «… охрану революционного порядка в г. Ленинграде Военный совет фронта возложил на меня, одновременно подчинив мне войска НКО, расположенные на территории Ленинградского гарнизона, рабоче-крестьянскую милицию, истребительные батальоны войск НКВД…»[272]. В данном приказе строго регламентировалось время работы предприятий, всех зрелищно-культурных учреждений, определялся пропускной режим для автотранспорта. Другими приказами: «О порядке передвижения автомобильного и гужевого транспорта» от 27 июля 1941 г. и «О порядке проверки пропусков на легковом автотранспорте в ночное время» от 31 июля 1941 г. определялись конкретные требования к администрации предприятий, к водителям и пассажирам по соблюдению правил, установленных режимом военного времени.

Для предупреждения возможных диверсий врага в тылу войск и на коммуникациях, постановлением Военного совета северо-западного направления от 28 августа 1941 г. «О создании зоны заграждения на южных подступах к Ленинграду» и постановлением Военного совета Ленфронта от 18 сентября 1941 г. № 00274, войскам охраны тыла НКВД ставилась задача создания на южных и юго-восточных окраинах Ленинграда трех заградительных линий, первая из которых должна была проходить по тылам наших войск; вторая — по внешнему кольцу (обводу) города (т. е. по предпортовой ветке до Володарского моста); третья внутри города по обводному кольцу. Охрана первой линии возлагалась на пограничные войска, второй линии — на ленинградскую милицию, а третьей — на начальника тыла Ленинградского фронта.

Боевая служба войск охраны тыла организовалась путем выставления контрольно-пропускных и проверочных пунктов, постов наблюдения, выделения патрулей, дозоров, секретов, засад, разведгрупп и т. д. Глубина тыла фронта, охраняемая войсками, определялась в каждом конкретном случае и достигала 25 км и более. Задержание неорганизованно отступавших военнослужащих и гражданских лиц, борьба с дезертирством и вражеской агентурой в прифронтовой полосе, в ряде постановлений Военного совета, назывались заградительной службой, и действия войск НКВД определялись временной инструкцией, утверждаемой военными органами действующей армии.

Видимо, это и послужило причиной того, что в зарубежной и отечественной литературе служба войск охраны тыла приравнивается к действиям заградительных отрядов. Один из немецких исследователей утверждает, что «…войска и органы НКВД предназначены для устройства заградительных отрядов, которые силой оружия поддерживают в частях Красной Армии моральный дух и не дают отступать»[273]. Или тот же Суворов (Резун) в книге «Ледокол» без ссылок на источники утверждает, что заградительные отряды из войск НКВД тайно возродились еще в советско-финскую войну. По его мнению, в первой половине 1941 года было создано Главное управление оперативных войск НКВД, после чего в нем «…счет дивизий пошел на десятки, а численность личного состава — на сотни тысяч»[274].

Одновременно недобросовестные публицисты, да и историки пытаются эти утверждения связать с приказом И. Сталина, как Верховного Главнокомандующего и наркома обороны от 28 июля 1942 года за № 227. В нем указывалось: «…сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать, в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии, расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизии выполнить свой долг перед Родиной…»[275]. Сталин при этом ссылался на пример создания заградотрядов в гитлеровской армии, где были сформированы специальные части заграждения, которые своими жестокими мерами помогли укреплению дисциплины в немецкой армии после провала наступления под Москвой.

Понимая, насколько важно переломить сложившуюся неблагоприятную для советских войск в осенне-зимней кампании 1941–1942 гг. ситуацию и укрепить положение сражающейся армии не только значительным увеличением ее численности, но и укреплением дисциплины, повышением ответственности каждого командира и бойца за судьбу страны, И. Сталин 12 сентября 1941 года направил в войска действующей армии директиву с требованием в каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более батальона[276].

Задачами заградительного отряда, как указывалось в данной директиве, являлось оказание помощи комсоставу в установлении твердой дисциплины в дивизии, в приостановлении бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь при этом, если потребуется, и применять оружие.

Чрезвычайная обстановка требовала принятия решительных мер и командование фронтов вынуждено было идти на такие меры. 17 сентября 1941 года Военный совет Ленинградского фронта отдал боевой приказ войскам, в котором указывалось:

Этот приказ убедительно свидетельствует, что необходимые меры применялись военным командованием еще до приказа № 227.

В другом постановлении Военного совета Ленинградского фронта от 18 сентября 1941 г. № 00274 «Об усилении борьбы с дезертирством и проникновением вражеских агентов в город» указывалось:

Какие-либо организационно-инструктивные указания при этом не давались. Войска НКВД выполняли свои задачи в соответствии с приказом НКВД СССР, и с правовой точки зрения, функциональные обязанности у войсковых нарядов охраны тыла были совершенно иные, чем у заградительных отрядов Наркомата Обороны.

Следует отметить, что по приказу № 227 заградотряды создавались в соединениях Красной Армии, и с учетом того, что стрелковые дивизии НКВД оперативно входили в состав действующей армии, то требования приказа безусловно распространились и на них. Командиры дивизий войск НКВД на Ленинградском фронте обязывали командиров полков лично участвовать в формировании заградрот для своих соединений. Так, в приказе командира 20 сд НКВД указывалось: «Для укомплектования заградительной роты предоставить возможность командиру роты лейтенанту Фролкину отобрать из каждой части членов и кандидатов ВКП(б), в том числе 7-й полк — 13, 8-й — 7, 9-й — 20 человек. Военным комиссарам полков лично оказать содействие в подборе лучших военнослужащих»[278]. Одновременно подчеркивалась необходимость усиления воспитательной работы в этой заградроте, и военнослужащим разъяснялась важность борьбы с дезертирством, его опасность и возможные последствия для выполнения боевого приказа. Командиры 103-го, 105-го и 108-го полков НКВД и их заместители принимали непосредственное участие в проведении политических занятий по темам: «Дезертир — это трус и изменник», «Вести борьбу с дезертирами — задача воинов войск НКВД» и др.[279].

Таким образом, это подтверждает, что создание заградотрядов в соответствии с приказом НКО № 227 распространялось и на части войск НКВД, участвующие в боевых операциях действующей армии на Ленинградском и других фронтах северо-запада. Однако нельзя не учитывать и того, что боевая служба войск НКВД по охране войскового тыла строилась в две линии и на отдельных участках этих тылов с июля 1942 года стали действовать и заградотряды, как бы соседствуя со служебными нарядами войск ОВТ. Такое соседство войск НКВД, предназначенных для поддержания порядка в армейском тылу, обеспечения его безопасности от вражеской агентуры, с карательными подразделениями действующей армии вызывало негативную реакцию у отдельной части личного состава, что видимо, впоследствии и привело к отождествлению войск НКВД с заградотрядами. Тем более что количественные показатели служебной деятельности войск были значительны. Только за первые шесть месяцев войны они задержали 685 629 человек, в том числе 1001 шпиона и диверсанта, 1019 ставленников и пособников врага, 28 064 дезертира и изменника Родины, 19 847 находившихся в плену[280].

Другой вопрос, который нуждается в критической оценке — правовой статус войск НКВД по охране тыла действующей Красной Армии. Он был определен не сразу. И на это были свои основания. Фронт — это живой орган, он находится в постоянном движении. Его безопасность обеспечивалась не только наличием системы служебных нарядов в тылу войск, но и непосредственными наступательными и разведывательными действиями во вражеский тыл. Это касалось, прежде всего, Карельского фронта. Не имея достаточных сил для наступления, враг значительно активизировал свою диверсионную деятельность на важнейших коммуникациях — железнодорожных станциях, крупных населенных пунктах с наличием штабов и узлов связи. Так, была сожжена ст. Майгуба, подорван мост на железнодорожной ветке Лоухи — Кестеньга. Финны разгромили и сожгли госпиталь в районе Петровские Ямы, где на излечении находились раненые советские бойцы и командиры[281].

В районе Магозеро финны сумели закрепиться на острове и этим представляли серьезную угрозу для всей Медвежьегорской оперативной группы и направления на Ленинград. Поэтому армейским штабом был разработан план по захвату Магострова. Выполнение этой задачи возложили на 80-й пограничный полк с приданием ему стрелковых подразделений Красной Армии. Полк свою задачу выполнил, потеряв более 10 человек убитыми[282].

Боевые действия частей НКВД по охране тыла сводились к разведывательным и диверсионным. Важно, как считало армейское командование, сорвать замысел противника о проведении наступательных операций. Только за период с 1 по 15 февраля 1942 г. таких диверсионных выходов в тыл противника было совершено 20[283].

Известно, что исключительную значимость в планах гитлеровского командования на Северо-Западном театре военных действий представляли транспортные магистрали: железнодорожные и водные и, прежде всего, Кировская железная дорога и Беломорско-Балтийский канал. Немецко-финское командование, учитывая важность стратегического положения Кировской дороги, предприняло активные наступательные операции, пытаясь захватить ее и тем самым отрезать от страны Карелию, Советское Заполярье, незамерзающий порт Мурманск и базу Северного Военно-Морского Флота — Полярный.

«Фюрер неизменно настаивает на том, что конечной целью операции должен быть выход на Мурманскую дорогу. Обороняющие эту дорогу силы должны быть уничтожены, а Мурманск взят», — писал в сентябре 1941 года фельдмаршал Кейтель Маннергейму[284].

Врагу удалось захватить лишь участок дороги от Лодейного Поля до Масельгской. Кировская железная дорога продолжала действовать бесперебойно. Бывший гитлеровский генерал Дитмар писал, что, несмотря на то, что «…финны перерезали дорогу на юге, однако военные материалы шли по ней непрерывным потоком»[285]. Враг беспрерывно бомбардировал железнодорожные станции и пути, перегоны и мосты. Особое значение придавалось станции Лоухи. Взятый в плен немецкий летчик на допросе заявил о том, что ему довелось в своей жизни бомбить три «Л», имевшие важную участь во второй мировой войне: Лондон, Ленинград и Лоухи[286]. Дорога проходила вдоль линии Карельского фронта, причем в некоторых местах всего в нескольких километрах от нее. И это давало возможность диверсионным группам врага проникать в район железнодорожного полотна. Уже в конце июня 1941 года была поставлена под угрозу ст. Кочкома Кировской железной дороги и участок канала Надвойцы — Кочкома. Это создавало серьезную опасность для работы всей железной дороги. По приказу Военного совета фронта 24 июля 155 сп 20 сд НКВД выделил в помощь частям Красной Армии роту в количестве 73 человек, и противник был задержан на рубеже Ругозеро[287]. В последующем враг не смог проникнуть и захватить железнодорожную станцию.

Серьезные задачи возлагались на личный состав этого полка по охране и обороне Беломорско-Балтийского канала, по обеспечению проводки боевых кораблей и судов с военными грузами из Балтийского в Белое море. Только в первые полгода войны на шлюзы 6, 7, 8, 9, 10, 12 и 14-й было совершено 7 массированных воздушных налетов. Личный состав плотным зенитно-пулеметным и ружейно-пулеметным огнем отразил налеты врага, сбив при этом 6 самолетов Ю-88[288].

Командование и Военный совет Медвежьегорской оперативной группы своим приказом от 28 октября 1941 года обязал командира полка Бухарина всем своим личным составом вести боевые действия на разных направлениях, оборонять 45-километровый участок по восточному берегу Повенецкого залива Шойваны-Пяльме, вести разведку, выбить противника с занимаемых рубежей, прикрывать отход наших войск и др. Полк был оторван от своих прямых задач, что позволило врагу прорваться к первым шлюзам, которые пришлось взорвать. Полк потерял значительную часть своего личного состава. Оставшаяся часть его была направлена на выполнение своей основной задачи — оборону гидросооружений Надвоицкого узла[289].

Это подчеркивает, что части 20 сд НКВД, в частности 155-й полк, выполняли сразу несколько задач, вместо своей прямой задачи — охраны и обороны Беломорско-Балтийского канала и прилегающих к нему подступов. Подразделения полка вместо усиления охраняемых объектов постоянно ослаблялись, личный состав снимался с охраны важных военных объектов.

Серьезным препятствием в обеспечении безопасности действующей армии Карельского фронта являлось то, что до марта 1942 года здесь существовала иная структура войсковых группировок. На этом фронте имелась только одна армия — 14-я, а остальные объединения представлялись оперативными группами. Это значительно затрудняло управление войсками, в том числе и организацией боевой и служебной деятельности войск НКВД по охране тыла. В марте 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования решила создать еще три армии: на Кандалакшском направлении — 19-я армия (сформированная на базе Кандалакшской оперативной группы войск); на кестеньгском, ухтинском и ребольском направлениях — 26-я армия (сформированная на базе Кемской оперативной группы войск); на меджвежьегорском направлении — 32-я армия (сформированная на базе меджвежьегорской и масельгской оперативных групп войск)[290].

Прежняя войсковая структура значительно ослабляла взаимодействие действующих частей и войск охраны тыла, предопределяла им несвойственные задачи.

Отклонение пограничных войск от выполнения своих функциональных задач потребовало вмешательства начальника Главного управления пограничных войск НКВД СССР генерал-майора Н. П. Стаханова с указанием на то, чтобы командование войск НКВД вошло в Военный совет фронта с ходатайством о выводе частей из состава действующих на фронте и использовании их исключительно на выполнение задач по охране тыла[291].

Такое отклонение пограничных войск и войск НКВД по охране тыла Карельского фронта не могло не остаться незамеченным, и было направлено представление в Генеральный штаб Красной Армии. Оно привело к тому, что 4 марта 1942 г. начальник Генерального штаба Красной Армии Б. М. Шапошников и начальник войск НКВД СССР генерал-майор А. Н. Аполлонов направили указание Военному совету и начальнику войск по охране тыла Карельского фронта об использовании войск НКВД. В нем говорилось: «В практике руководства оперативно-боевой деятельностью погранвойск по охране тыла Карельского фронта имели место факты, когда решениями Военного совета фронта без согласования с начальником пограничных войск НКВД СССР производились переформирования частей, использование частей и подразделений не по прямому назначению, перемещения и назначения начсостава погранвойск. Так, например:

1. 15-й Краснознаменный мотострелковый полк войск НКВД решением Военного совета фронта был переформирован в 20-й стрелковый полк и передан в состав действующей армии.

2. 181-й отдельный погранбатальон используется как разведотряд Мурманской армейской группы, между тем тыл Мурманской армейской группы остается без охраны.

3. Смещены с должностей приказом командующего фронтом военный комиссар 73-го погранполка батальонный комиссар Тарасов и приказом командира 37-й стрелковой дивизии военком 15-го Краснознаменного мотострелкового полка батальонный комиссар Пономарев.

4. Ряд лиц командного состава пограничных войск без ведома НКВД взят и назначен на различные должности в частях и соединениях фронта»[292].

Маршал Б. М. Шапошников и генерал-майор А. Н. Аполлонов в своих указаниях прямо подчеркивали, что «… постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 25 июня 1941 г. на пограничные войска НКВД СССР возложены специальные задачи по охране тыла действующей Красной Армии.

Руководство всей оперативно-служебной и боевой деятельностью частей погранвойск в пределах фронта осуществляется начальником пограничных войск НКВД по охране тыла фронта. Начальник пограничных войск НКВД по охране тыла фронта подчиняется во всех отношениях начальнику пограничных войск НКВД Союза ССР. В оперативном отношении, в части выполнения задач по охране тыла фронта начальник погранвойск НКВД подчиняется Военному совету фронта и выполняет все его указания по вопросам охраны тыла фронта.

Для обеспечения успешного выполнения пограничными войсками НКВД задач по охране тыла Карельского фронта, правильного оперативно-служебного и боевого использования частей погранвойск считаем необходимым:

1. Штатно-организационных изменений частей погранвойск НКВД по охране тыла фронта без согласования с начальником пограничных войск НКВД Союза ССР не производить.

2. Все части и подразделения погранвойск НКВД, входящие в состав охраны тыла Карельского фронта, использовать по прямому назначению в рамках задач охраны тыла фронта.

3. Переформированный решением Военного совета фронта 15-й Краснознаменный мотострелковый полк войск НКВД восстановить и передать его в распоряжение начальника пограничных войск НКВД по охране тыла Карельского фронта.

О принятых вами мерах просим поставить нас в известность.

Начальник Генерального штаба Красной Армии

маршал Советского Союза Шапошников

Начальник войск НКВД Союза ССР

генерал-майор Аполлонов»[293].

Практика использования частей НКВД по охране тыла, и прежде всего пограничных, убедительно свидетельствовала о том, что командование фронтов, Военные советы стремились их полно вовлечь в боевые действия любого характера: разведка боем, диверсионные рейды в тыл врага и т. д. Но именно это шло в разрез с постановлением Совнаркома Союза ССР, где для этих войск четко определялись функции боевого и оперативного обеспечения тыла действующей армии. На это обращали внимание и зарубежные исследователи Второй мировой войны. Так, Дж. Боффа указывает, что «…эти соединения (дивизии НКВД) неизменно составляли отдельный вид вооруженных сил, из-за чего не раз возникали субординационные недоразумения с общевойсковыми командирами»[294].

На фронтах не было единого документа, который бы регламентировал правовое положение войск охраны тыла, их структуру, задачи, подчиненность и ответственность. Попытки разработать свои инструкции по организации оперативно-боевой службе войск НКВД были характерны лишь для ряда фронтов. Например, 10 ноября 1941 г. была утверждена «Инструкция войскам по охране тыла Северо-Западного фронта», в которой излагались задачи и организация службы, но не был определен порядок применения оружия[295].

Подобная неконкретность при недостатках, существующих при прохождении службы, приводила к происшествиям. Были случаи, когда требования войсковых нарядов НКВД не выполнялись, и им приходилось применять оружие. Подобное случалось и на Ленинградском фронте. 22 декабря 1942 г. командующий фронтом генерал-лейтенант Л. А. Говоров издал приказ № 00275, в котором указывалось: «Всем военнослужащим войск Ленфронта беспрекословно выполнять все законные требования служебных нарядов войск НКВД и оказывать всемерное содействие в выполнении ими службы. Командирам соединений и частей военнослужащих, виновных в невыполнении требований служебных нарядов войск НКВД, в нанесении оскорблений и оказании сопротивления, предавать суду военного трибунала»[296].

Осознавая, насколько важно иметь правовую базу для организации охраны войскового тыла, командование пограничных войск, как основного вида войск НКВД по охране тыла совместно с Генеральным штабом разработали и издали 13 марта 1942 г. Положение о пограничных войсках СССР, охраняющих тыл действующей Красной Армии. В положении указывалось:

Данное положение являлось первым, частным документом, относящимся лишь к пограничным войскам. Оно сжато, но емко показало правовые основы, на которых организуется служба по охране тыла действующей армии, четко определило задачи этих частей, их состав, оперативное подчинение и материально-техническое обеспечение. Однако вполне понятно, что данное Положение не могло распространяться на другие части войск НКВД, также обеспечивающих тыл Красной Армии. Это был ведомственный документ, который не предусмотрел место и роль войск охраны тыла в рамках оперативных направлений. Видимо поэтому, вскоре было подготовлено и 28 апреля 1942 г. вступило в действие другое более полное по своему содержанию «Положение о войсках НКВД, охраняющих тыл действующей Красной Армии»[301]. В нем указывалось:

Таким образом, видим, что в полуторамесячном интервале были приняты два серьезных документа, касающихся охраны войскового тыла действующей армии. Второй документ, за подписью заместителя наркома обороны СССР маршала Б. М. Шапошникова свидетельствовал, что на войска НКВД возложена ответственная задача по обеспечению безопасности, прежде всего, фронтового тыла.

Войска НКВД по охране тыла действующей армии подчинялись Военным советам фронтов только в оперативном отношении, связанным с организацией охраны войскового тыла, а в остальном — Управлению войск НКВД по охране тыла фронта[303].

Строго определялись функциональные обязанности служебных нарядов в пресечении всех попыток нарушить установленный фронтовой режим вплоть до применения оружия. Конкретные задачи войск НКВД по охране тыла действующей армии четко определялись в инструкции, утвержденной 29 апреля 1942 года. В ней указывалось, что на войска возлагаются следующие задачи: выявление и задержание агентов противника, забрасываемых в советский тыл; изъятие предателей и немецких ставленников в освобожденных от немецких оккупантов районах; ликвидация групп и отрядов противника, прорвавшихся в тыл и прочих вражеских элементов; пресечение всякого рода антисоветских выступлений и проявлений бандитизма в тылу; борьба с дезертирством и мародерством; проведение совместно с местными органами НКВД мероприятий по организации прифронтового режима, охране стратегически важных коммуникаций.

Одновременно в инструкции определялись задачи чекистско-разведывательным органам по проведению агентурно-оперативной работы. Руководство агентурно-оперативной работой возлагалось на заместителя начальника управления по оперативной работе[304].

Закрепление прав и обязанностей в «Положении…», а также в инструкциях о порядке действий служебных нарядов по охране тыла, имело исключительно важное значение. Во-первых, хотя с правовой точки зрения они не являлись совершенными документами, однако ставили поведение военнослужащих в рамки закона, ограничивали возможные противоправные действия в отношении огромных масс людей, с которыми заградительной службе приходилось вступать в контакт. Во-вторых, доведение «Положения…» до всего личного состава действующей Красной Армии предупреждало бойцов об обязательном исполнении требований служебных нарядов и о возможных последствиях для тех, кто попытается их проигнорировать. 1 мая 1942 года был определен порядок взаимоотношений внутренних войск, действовавших в прифронтовой полосе, с частями по охране армейского тыла. 26 июля 1942 года эти вопросы нашли свое законодательное подтверждение в Инструкции о взаимоотношении войск НКВД по охране тыла с гарнизонами НКВД. Согласно Инструкции, старшим оперативным начальником в пределах прифронтовой полосы являлся начальник войск ОВТ данного фронта и ему подчинялись все подразделения внутренних войск, которые дислоцировались в данном тыловом районе.

Здесь же определялся порядок проведения специальных операций, вопросы организации службы нарядов, использование оперативного резерва и др.[305].

Данная инструкция о взаимоотношениях военнослужащих видов войск НКВД имела важное значение. Это особенно касалось вновь прибывшего пополнения, в том числе и войск НКВД. Только войска охраны тыла Ленинградского фронта приняли 5 тыс. запасников. Если учитывать, что на 1 июня 1942 г. общая численность войск НКВД охраны тыла Ленинградского фронта составила 12 498 человек[306], то 40 % из них были запасниками, в основном 1897–1904 гг. рождения[307]. В числе 4729 красноармейцев, прибывших на пополнение войск НКВД Карельского фронта, имелось значительное количество лиц нерусской национальности и женщин[308]. Следует отметить, что войска охраны тыла пополнялись и за счет освободившихся из мест заключения. Известно, что, согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля 1941 г. «Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений», было освобождено и направлено на фронт 975 тыс. человек. Если учесть, что на 1 января 1941 г. в СССР имелось 1930 тыс. заключенных[309], то к осени 1941 года более 50 % их было освобождено. В 1941 году в войска охраны тыла, в частности Карельского фронта, было направлено более 250 бывших осужденных[310]. Вполне понятно, что «Положение…» помогало им в психологической перестройке и давало возможность занять достойное место в рядах защитников Родины.

Участвуя в выполнении решений военных и гражданских органов власти, войска НКВД главные усилия направляли против агентуры противника. Фашистская разведка применяла все возможные условия, использовала самые гнусные приемы для того, чтобы тайно заслать свою агентуру в части действующей армии, в глубокий тыл страны с целью шпионажа, диверсий, террора. Чтобы скрыть свое подлинное лицо вражеские лазутчики подделывали документы, рядились во всевозможные защитные маски: в форму военнослужащих Красной Армии, войск и органов НКВД, маскировались под «раненых», «инвалидов», «конвоиров», прикидывались советскими патриотами, жаждущими оказать нашим войскам свои услуги и т. д.

В практике борьбы с вражеской агентурой известны многочисленные примеры высокой бдительности, проявленной воинами войск охраны тыла на фронтах Северо-Западного региона. Иногда не требовалось особой тщательности в проверке документов, их фиктивность сразу бросалась в глаза. Это касалось, например, красноармейских книжек. Те, которые скреплены стальными скрепками — явно были фальшивыми. Или вид задержанного явно выдавал его, что он не из окопов, не с передовой. Но основная масса вражеской агентуры тщательно готовилась к проникновению в наш тыл.

В ноябре 1941 г. к КПП на одном из участков охраны тыла Ленинградского фронта подъехала легковая машина с сидящими в ней младшим лейтенантом и сержантом. Старший КПП от войск НКВД красноармеец Максимов обратил внимание на такую деталь: почему на предъявляемых документах обоих военнослужащих, хотя они и служили в разных частях и выданы в разное время, стояла подпись «За начальника штаба», и роспись неразборчивая. В продаттестате указывалось, что оба военнослужащих удовлетворены по норме 2, в то время, как вся действующая армия снабжалась по норме 1. Эта внимательность помогла разоблачить двух агентов, пытавшихся проникнуть на военный завод с целью диверсии.

От личного состава войск НКВД на контрольно-проверочных пунктах требовалась особая внимательность при проверке документов у старших колонн или групп бойцов, следовавших на отдых или другие участки фронта.

Ефрейтор Никулин, действуя в составе комендатуры, увидел в руках подошедшего бойца в составе колонны очень ржавую винтовку с веревкой вместо ремня. «Наш боец не может так халатно отнестись к своему оружию», — подумал Никулин и в беседе со старшим колонны убедился, что этот «боец» не их части. Им оказался агент абвера.

Опыт войны показывает, что в многочисленных случаях разведывательно-диверсионные школы фашистской Германии стремились забросить своих агентов в наш тыл под видом раненых, контуженных и других увечных воинов. Они наклеивали своим агентам повязки на здоровые конечности, наносили на бинты кровавые пятна. В один из ленинградских госпиталей был доставлен тяжело раненый красноармеец. Оправившись от ран, он тотчас стал собирать сведения о дислокации и вооружении частей и резервах. По выздоровлению он был направлен в действующую армию, где и был разоблачен. В ходе следствия выяснилось, что перед заброской в тыл Ленфронта ему была сделана специальная операция — искусственное ранение голени[311].

Младший сержант Серегин проверяя группу раненых военнослужащих, следующих через КПП, заметил, что на одном из раненых сползла повязка и из-под нее видно здоровое тело. Медицинский осмотр показал, что в группе — ни одного раненого. Под видом раненых направлялась группа диверсантов в Ленинград. Старший КПП Ю. Завалий попросил рассказать одного из остановленных на КПП об обстоятельствах ранения. Рассказ был настолько путанным, что у Завалия вызвал подозрение. Развязали бинт, и… никакой раны[312].

О происках вражеской агентуры бойцы войск НКВД постоянно информировались командирами и сотрудниками НКВД и НКГБ. С личным составом войск охраны тыла проводились беседы, коллективная читка статей комиссаров госбезопасности П. Кубаткина и М. Журавлева «Уничтожим шпионов и диверсантов», «Разоблачать происки фашистской разведки», «Революционная бдительность — драгоценное качество советского человека» и другие, в которых раскрывались приемы гитлеровской агентуры.

На некоторых направлениях в отдельные периоды времени число обезвреженных агентов было весьма значительным: в сентябре 1941 г. войсками НКВД по охране тыла на Северном (Ленинградском) фронте задержано 31 287 чел., на Северо-Западном — 4936, Карельском — 16 319 и Волховском фронте — 5221 чел.[313]. В ноябре 1941 года на Ленинградском фронте число задержанных составило 7506, а в декабре — 7580 человек. С 22 июня 1941 г. по 1 апреля 1942 г. нарядами войск НКВД по охране тыла Ленинградского фронта было задержано 269 агентов и диверсантов врага[314].

С начала войны на 1 января 1942 г. количество задержанных войсками охраны тыла нарушителей фронтового режима по всем фронтам составило 78 560 чел. Из них после соответствующей проверки направлены в действующую армию 61 694 человека[315].

В период подготовки операции по прорыву блокады Ленинграда командование принимало активные меры по пресечению действий вражеских агентов. В соответствии с постановлением Военного совета фронта от 13 октября 1942 г. «О режиме в тылу фронта» в населенных пунктах и на всех дорогах организовывалась патрульная служба войск НКВД; в местах дислокаций воинских частей усиливался комендантский режим; для патрулирования в городе дополнительно была выделена рота численностью 150 чел.[316]. Парные и групповые патрульные наряды от войск НКВД значительно способствовали поддержанию должного порядка, пресекали паникерские и ложные слухи, проявляли решительность в борьбе с расхитителями государственного и личного имущества граждан, задерживали спекулянтов и других антиобщественных лиц. Испытывая огромные трудности, получая скудный блокадный солдатский паек войсковые патрули оказывали всяческую помощь ослабевшим ленинградцам, помогали им подняться, делились пайкой хлеба, доводили до постов МПВО, вселяли уверенность в победу. Многие ленинградцы, выжив в те дни, высказывали слова благодарности в адрес воинов войск НКВД.

Патрулями войск в период 1941–1942 гг. на улицах города было задержано более 3 тыс. различных лиц, нарушающих режим фронтового города. Патрульная служба знает десятки примеров честности и неподкупности бойцов и командиров личного состава частей и подразделений НКВД. Патрульный наряд от 23-й дивизии НКВД во главе с ефрейтором Иваном Тарасовым заметил на территории вагонного парка человека с двумя чемоданами. Документов на право хождения по железнодорожным путям у задержанного не оказалось. По дороге в отделение милиции задержанный предложил патрульным разделить содержимое чемоданов, где находились консервы, шоколад, часы и другое с условием, чтобы его отпустили[317].

Перед заступлением на выполнение задач по обеспечению безопасности тыла действующей армии, каждый служебный наряд (контрольно-пропускной пункт, патруль, застава, засада, секрет, дозор и др.) от своих командиров и работников «Смерш» получал информацию об оперативно-боевой обстановке и ее особенностях на данном участке, приемах и методах ухищрений тех или иных преступных элементов, а также приказ на порядок действия, в том числе и применения оружия.

Этим постановлением утверждалось «Положение о режиме в тылу войск Ленинградского фронта», подписанное начальником УНКВД комиссаром 3-го ранга П. Н. Кубаткиным. начальником штаба Ленинградского фронта Д. Н. Гусевым и начальником гарнизона генерал-лейтенантом Г. А. Степановым[318]. В соответствии с этим документом территория тыла фронта делилась на три зоны: прифронтовую, тыловую и зону г. Ленинграда. В каждой из них устанавливался определенный порядок проживания и передвижения гражданских лиц и военнослужащих. Граждане 29 населенных пунктов из прифронтовой зоны выселялись[319]. Порядок выдачи пропусков определялся специальным приказом.

Другие части и соединения войск НКВД были сведены в Управление войск НКВД г. Ленинграда, начальником которого был назначен комбриг Л. П. Курлыкин, а военным комиссаром — полковой комиссар М. П. Звонов[320]. В подчинение этого Управления переходили 1-я, 20-я и 21-я дивизии (до передачи их в Красную Армию), 4-й инженерно-противохимический, 225-й конвойный полки, 152-й полк и 6 батальонов по охране особо важных предприятий промышленности, Военно-политическое училище войск НКВД К. Е. Ворошилова, окружная школа младшего начсостава и другие подразделения[321].

Управление войск НКВД г. Ленинграда являлось связующим звеном между вышестоящими органами НКВД, Военным советом фронта и войсками, расположенными в городе. Созданное как оперативный штаб Управление занималось претворением в жизнь руководящих указаний НКВД, формированием новых частей и пополнением действующих. В своей деятельности по выполнению собственных задач военнослужащие войск НКВД руководствовались уставами и инструкциями, определявшими права и обязанности военнослужащих в карауле, в конвое и т. д. Здесь регламентировались порядок действий при задержании нарушителей, применение оружия и т. д. Важно было добиться того, чтобы личный состав решал свои задачи правильно, с соблюдением законности. Именно так и действовали абсолютное большинство войсковых (служебных) нарядов в сложной оперативно-боевой службе. Например, в ночь с 11 на 12 октября 1941 года конвой 225-го полка НКВД под командой лейтенанта Ленивцева конвоировал через Ладожское озеро на баржах 2500 заключенных. Подстрекаемые наиболее злостными уголовными элементами, заключенные подняли бунт. Они пытались разоружить конвой, завладеть баржами и ведущим их судном и заставить силой оружия изменить курс в направлении фашистских войск. Решительные действия личного состава с применением оружия восстановили порядок, предупредив массовый вооруженный побег и новые преступления[322].

В связи с резким сокращением продовольственного пайка в войсках НКВД возникли массовые случаи смерти военнослужащих от дистрофии. О разнице в продовольственном снабжении войск первой линии Ленинградского фронта и тыловых частей НКВД свидетельствует табл. 1 (цифры приводятся по состоянию на 1 октября 1941 г. в граммах в день на человека):

Впоследствии все военизированные подразделения, относящиеся к системе НКВД и МПВО, были переведены на еще меньший паек: с середины ноября 1941 до февраля 1942 года суточный паек солдата 1-й линии составлял 2598 калорий, а солдата тыловых частей — 1605[323]. Нормы снабжения хлебом населения и личного состава приведены в приложении № 6.

Из-за плохого питания в конце 1941 и в начале 1942 годов потери личного состава войск НКВД Ленинградского фронта значительно возросли. Из 4998 человек, обеспечивающих охрану объектов, патрулирование, комендантскую службу и другие специальные задачи, 1/4 часть была настолько поражена дистрофией, что на восстановление их здоровья не было никаких надежд[324]. В некоторых подразделениях оставались единицы бойцов и командиров — остальные либо находились на излечении, либо умерли. И в этих условиях бойцам приходилось выполнять службу по охране складов с продовольствием, сопровождать машины с мукой, мясом и другими продуктами по Дороге жизни. Важно было не допустить хищений продовольствия и других грузов на всех базах и погрузочно-разгрузочных площадках в Войбокало, Жихарево, Кобоне и в других местах. Безусловно, этому способствовали высокая бдительность, честность и неподкупность военнослужащих войск НКВД с одной стороны, и понимание собственной ответственности, которую мог нести военнослужащий за личную кражу или разбазаривание продовольствия — с другой. Поэтому до всего личного состава 23-й дивизии НКВД, выполняющей эти задачи, были доведены требования постановления ГКО «Об охране военного имущества Красной Армии в военное время» и Приказа НКО № 069 «Об улучшении охраны и о мерах наказания за хищения и разбазаривание военного имущества». Каждый воин знал, что за эти преступления он будет нести ответственность в соответствии с законами военного времени.

В период наступательных боев Красной Армии важно было не отставать с организацией охраны войскового тыла. 27 февраля 1943 года Управление войск НКВД по охране тыла действующей армии направило в подчиненные части указание «Об организации службы войск в период наступления Красной Армии». В нем обращалось внимание на то, чтобы тыл наступающих войсковых соединений был надежно прикрыт от проникновения разрозненных групп противника. 11 мая 1943 года Управление войск по ОТДА предоставляло право командирам частей войск НКВД самим принимать решение о передислокации своих подразделений в полосе наступления Красной Армии и устанавливать рубежи охраны тыла. При этом указывалось на то, чтобы выставление застав осуществлялось на удалении не более 10–15 км от боевых порядков фронта[325]. Это позволяло оперативно и на соответствующей глубине проводить войсковые и оперативные мероприятия по обеспечению безопасности тыла.

Любая война связана не только с разрушением, уничтожением материальных ценностей, но и с большими человеческими трагедиями. Война связана с захватом в плен значительных и незначительных контингентов живой силы противника. Безопасность фронта требовала их изоляции, содержания в установленных местах под определенным режимом. Количество только учтенных жертв, как со стороны Германии, так и со стороны СССР, появившихся вследствие боевых и иных действий на советско-германском фронте, исчисляется миллионами. По далеко не полным данным, только с временно оккупированной территории Советского Союза было насильно угнано на работу в Германию 4 794 087 советских граждан, так называемых «остербайтеров». В соответствии с гитлеровской комплексной программой колонизации и германизации «восточного пространства» уничтожению подлежали не только славянские, но и другие «неарийские» народы, жившие на территории СССР. Только на захваченной врагом советской территории погибло от преднамеренно жестоких условий оккупационного режима, т. е. от голода, инфекционных болезней, отсутствия медицинской помощи 4100 тысяч человек, всего только от преступных действий оккупационных войск фашистской Германии погибло 13 684 448 человек[326].

Кроме того, в фашистском плену в Германии оказалось 5 734 528 солдат и офицеров, из которых 3,3 млн. умерло и было уничтожено[327]. По учтенным данным на октябрь 1945 г. оставались в живых 2 016 480 советских военнопленных солдат и офицеров, захваченных в плен гитлеровскими войсками[328]. Следовательно, по неполным данным, в фашистской неволе находилось более 10 528 615 советских граждан (военнопленных и гражданских лиц), По официальным данным на Родину возвратилось лишь 5 352 963 человека военнопленных и интернированных. Таким образом, более 5 млн. советских людей погибли в застенках фашистских лагерей. Гитлеровское командование рассчитывало на то, что в своей агрессии оно будет опираться на абсолютное большинство народов СССР, найдет значительную часть тех, кто выступит против сталинского режима. На протяжении всех военных лет фашистское командование старалось выявить тех красноармейцев и командиров, которые были бы способны в силу разных причин предать интересы Родины и перейти на службу германской армии. В этих целях использовались различные формы пропаганды, через которые призывали к сотрудничеству с Германией.

Даже в 1943 году, когда явно просматривалось неизбежное поражение фашистской армии, ее Верховное командование издало приказ № 13, в котором указывалось:

Далее указывалось, что добровольно перешедших немедленно отделять от военнопленных и размещать по возможности в отдельных благоустроенных помещениях. Все личное имущество (деньги, личные вещи, обмундирование, ордена, медали, знаки различия) оставлять неприкосновенными. Добровольно перешедших обеспечить хорошим питанием и др. (Приложение № 7). Нацисты активизировали деятельность пропагандистских служб Русской Освободительной Армии (РОА) и так называемого «Русского комитета». Его программа по многим положениям напоминала Конституцию СССР 1936 года. Чтобы население не могло проводить прямые параллели между этими двумя документами, в ряде положений использовалось слово «действительный». «Обеспечение рабочему действительного права на труд», «Обеспечение трудящимся действительного права на образование» и т. д. Командование РОА также призывало военнослужащих Красной Армии переходить на сторону Германии.

«Никто не может оставаться в стороне, безучастным зрителем, когда дело идет об уничтожении ненавистного сталинского ига и кровавого массового террора НКВД, когда речь идет о скорейшем прекращении войны и заключении почетного мира с Германией… Прием в Русскую Освободительную Армию происходит исключительно на добровольных началах» (Приложением 8). Да, враг сумел сформировать «национальные легионы» (батальоны), вспомогательные части вермахта, казачьи войска, отряды полиции, власовскую армию. Однако генерал Йодль в своей справке указывает, что численность советских военнослужащих, служивших в вермахте, составляла 700 тысяч человек. Если к этой цифре добавить численность власовской армии и казачьих соединений, организационно не входивших в состав вермахта, то и здесь речь не может идти о более 1 млн. человек[329].

Нельзя не учитывать и того фактора, что многие «завербованные» стремились использовать свое положение в целях возвращения в Красную Армию или борьбе с фашистами в движении «Сопротивления». Видимо поэтому германский штаб, да и сам Гитлер не надеялись на лояльность этих частей и не стремились активно их использовать в боях с Красной Армией. Представляют интерес те факты, которые свидетельствуют о явном презрении всех норм международного права. Германией были грубо нарушены требования Гаагской конвенции о защите жертв войны, заключенной в 1907 году, и Женевской конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г., действовавших в то время и ратифицированных Германией. Труд советских пленных был безвозмездный, работали по 14–18 часов в сутки, получали плохое питание. В официальном секретином циркуляре за № 42006/41 хозяйственного штаба германского командования на Востоке 4 декабря 1941 г. были даны указания по использованию рабочей силы из числа советских граждан: «Следует использовать русских людей главным образом для дорожного строительства, строительства железных дорог и уборочных работ, разминирования и устройства аэродромов. Следует расформировать немецкие строительные батальоны (например, военно-воздушного флота). Немецкие квалифицированные рабочие должны работать в военной промышленности; они не должны копать землю и разбивать камни, для этого существуют русские… При применении мер поддержания порядка решающим соображением является быстрота и строгость. Должны применяться лишь следующие разновидности наказания, без промежуточных ступеней: лишение питания и смертная казнь решением военно-полевого суда»[330]. Основываясь на этих и других людоедских указаниях, администрации немецких лагерей, где содержались советские люди, выдавали им в сутки по 150–250 граммов суррогата, называемого хлебом, и миску баланды из отбросов.

Грубым нарушением норм международного права являлось и то, что их труд не был компенсирован ни ранее и ни сегодня. После репатриации из Германии на родину одна часть советских граждан могла устроиться на работу, приобрести жилье и необходимое имущество. Специальное постановление СНК СССР № 478-136с от 14 марта 1945 г. на расходы по приему и устройству советских граждан, репатриированных из Германии, на 1945 г. утвердило по союзному бюджету 270 млн. рублей и по республиканскому — 39 млн. 580 тыс. рублей, а на саму репатриацию по состоянию на 1 марта 1946 г. израсходовано было 1 094 554 116 рублей[331]. Была оказана им помощь в получении долгосрочной ссуды в сумме 5–10 тысяч рублей сроком на 5–10 лет. Понимая, насколько неоднозначно может рассматриваться на местах отношение к бывшим военнопленным и интернированным, Оргбюро ЦК ВКП(б) в своем постановлении от 4 августа 1945 г. отмечало: «Отдельные партийные и советские работники встали на путь огульного недоверия к репатриированным советским гражданам. Надо напомнить, что возвратившиеся советские граждане вновь обрели все права советских граждан и должны быть привлечены к активному участию в трудовой и общественно-политической жизни»[332].

Другая, причем значительная часть репатриированных советских военнопленных подверглась так называемой фильтрационной проверке в специальных проверочно-фильтрационных пунктах и лагерях (ПФП, ПФЛ), в специальных запасных частях и «рабочих батальонах» (РБ) НКО и НКВД СССР.

В конце декабря 1941 г. ГКО своим постановлением № 1063сс обязал Управление по делам военнопленных НКВД СССР (УПВИ НКВД СССР) создать специальный лагерь для выявления среди бывших военнослужащих Красной Армии, находящихся в плену и в окружении противника, изменников Родины, шпионов и диверсантов. В частности для Карельского, Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов предусматривалось в январе 1942 г. развернуть в районе Грязовцы и Череповца Вологодской области два специальных лагеря НКВД[333].

Особый отдел НКВД Ленфронта в июне 1942 г. своим донесением № 227219 информировал А. А. Жданова, что его подразделениями за короткое время было выявлено в частях и соединениях фронта 1571 военнослужащий — бывших в плену и вышедших из окружения в одиночном порядке. Большинство указанных военнослужащих, говорилось в документах, прибыло на Ленинградский фронт из специальных лагерей в апреле и мае месяце с.г.[334].

Не вдаваясь в специфику агентурно-следственных мероприятий, проведенных чекистами только Ленинградского фронта, были выявлены завербованные врагом агенты, которые имели специальные задания для возвращения в ряды Красной Армии и проведения шпионской деятельности. Именно эти лица, объективно выявленные как агентура врага или субъективно подозреваемые в своем предательстве, и составляли ту часть, которой пришлось испытать режим бериевских лагерей. Понимая, что в отношении этих граждан — бывших военнослужащих Красной Армии и мирных граждан были допущены серьезные нарушения законности, Президиум Верховного Совета СССР 17 сентября 1955 г. с большим запозданием издал указ «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Указ подчеркивал, «…прекращение состояния войны между Советским Союзом и Германией и руководствуясь принципом гуманности, Президиум Верховного Совета СССР считает возможным применить Амнистию в отношении тех советских граждан, которые в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. по малодушию или несознательности оказались вовлеченными в сотрудничество с оккупантами»[335]. Далее говорилось:

29 июня 1956 г. было принято совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей». В этом документе подчеркивалось, что «военнослужащие, выходившие из окружения, бежавшие из плена и освобожденные советскими частями, направлялись для проверки в специальные лагеря НКВД, где содержались почти в таких условиях, как и лица, содержавшиеся в исправительно-трудовых лагерях. Наряду с разоблачением некоторого числа лиц, действительно совершивших преступления, в результате применения при проверке во многих случаях незаконных, провокационных методов следствия было необоснованно репрессировано большое количество военнослужащих, честно выполнивших свой воинский долг и ничем не запятнавших себя в плену.

Семьи военнослужащих, попавших в плен, неправильно лишались весь период войны денежных пособий и других льгот, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих.

Серьезным нарушением законности являлась практика разжалования без суда в рядовые офицеров, бывших в плену или окружении противника, и направления их в штурмовые батальоны…»

В постановлении указывалось:

Рассматривая же состояние немецких военнопленных и интернированных и их правовое положение на советской территории, следует отметить, что в период с 22 июня 1941 г. по июнь 1945 г. нашими войсками было пленено и интернировано 2 661 232 человека немецкой национальности, т. е. 2 389 560 военнопленных и 271 672 интернированных[338]. Война выдвинула перед войсками НКВД задачи по охране военнопленных. В начальный период войны эти задачи выполняли войска НКВД по охране тыла действующей армии, но с резким увеличением численности военнопленных встал вопрос о создании в системе НКВД СССР специального Управления по делам военнопленных и интернированных. Такое управление было создано 24 февраля 1943 г. приказом НКВД СССР № 00367. Начальником управления был назначен генерал-майор И. Петров. На 25 февраля 1943 г. число военнопленных составляло 256 918 человек[339]. На тот период для военнопленных имелось 24 лагеря (в том числе 4 офицерских) и 11 фронтовых приемно-пересыльных лагерей. Боровический приемно-пересыльный лагерь № 270 на 8000 человек принимал военнопленных от Северо-Западного и Волховского фронтов[340]. К концу 1945 г. на территории Ленинградской области было открыто 80 лагерных отделений системы НКВД и 6 рабочих батальонов НКО более чем на 60 тыс. человек[341]. Вполне понятно, что их размещение связывалось с теми объектами, которые касались первоочередного восстановления. Исходя из того, что врагом городу и области были причинены огромные разрушения во всех сферах промышленности, культурного и социального назначения, — использование труда военнопленных было оправданным решением.

Совнарком СССР вникал в положение дел с обеспеченностью лагерей военнопленных, как продовольствием, так и другими предметами первой необходимости, следил за соблюдением законности по отношению к содержащимся в лагерях военнопленным. В соответствии с Постановлением СНК СССР от 6 августа 1941 г. военнопленные получали: хлеба ржаного — 400 г, муки II сорта — 200 г, крупы разной — 100 г, масла растительного — 20 г, рыбы — 100 г, сахара — 20 г, соли — 30 г, овощей и картофеля — 500 г, томат-пюре — 10 г, чая суррогата — 20 г, мыла хозяйственного — 300 г на человека в месяц. На основе Постановления СНК от 24 ноября 1942 г. № 1874-874СС и решения ГКО от 5 апреля 1943 г. за № 3124СС были внесены изменения в дневные нормы продовольственного снабжения (табл. 2).

До 1948 г. военнопленным на одного человека выдавалось в сутки 600 г хлеба, 40 г масла, 120 г рыбы или сельди, 20 г сахара[342]. Следует отметить, что нормы по отдельным видам продуктов (например, по хлебу (на 150 г), растительному маслу, свекле, моркови и т. д.)[343] для военнопленных по количеству были выше норм для заключенных, содержащихся в тюрьмах НКВД-УНКВД. Это был 1943 год. И, наверное, вряд ли можно согласиться с утверждением В. А. Иванова о том, что «Откровенное и циничное попрание международных правовых актов распространялось сталинским режимом и на десятки тысяч немецких военнопленных, находящихся в лагерях, созданных для них на территории северо-запада России»[344]. Естественно, Советское правительство делало все, чтобы немецким и иным военнопленным были созданы соответствующие условия для их проживания в постоянных и приемно-пересыльных лагерях. При этом оно исходило из Гаагской (1907 г.) и Женевской специальных конвенций о пленных. Хотя Советский Союз к конвенции 1929 года не присоединился, но ее соблюдал. С военнопленными обращение было гуманным, за ними признавалось право отправления религиозных культов, они привлекались на работу, но не на военную и т. п.

В 1944 году совместным приказом Наркома внутренних дел СССР и начальника тыла Красной Армии от 27 января 1944 г. в порядок снабжения военнопленных были внесены новые изменения. В руках командования фронтов сосредоточивалось руководство приемными и сборными пунктами и фронтовыми приемно-пересыльными лагерями военнопленных. Обеспечение лагеря на этапе эвакуации или военнопленных в пути следования до лагеря возлагалось на начальника тыла фронта[345]. В этих целях при лагерях были созданы отделы НКВД по делам военнопленных и утверждено соответствующее положение. На эти отделы возлагались практически все задачи, связанные со сбором и транспортировкой военнопленных. Так, сотрудники названных отделов обязаны были контролировать:

— чтобы раненых, больных, обмороженных и истощенных военнопленных помещали в специальные фронтовые госпитали и не допускать приема этой категории военнопленных лагерями и приемными пунктами НКВД;

— следить за соблюдением режима пешего перехода военнопленных на маршах, за организацией больших привалов и ночлегов с обогревом и выдачей горячей пищи или кипятка;

— при отправке военнопленных по железной дороге обеспечивать через ВОСО фронтов своевременное получение вагонов, следить, чтобы они были оборудованы печами, нарами, унитазами, ведрами, обеспечены достаточным запасом топлива, проследить чтобы в составе эшелона был санвагон-изолятор, снабженный медикаментами и предметами ухода за больными;

— принимать меры к оборудованию эшелонов кухнями, а также к снабжению эшелонов продовольствием на путь следования, 10-дневным неприкосновенным запасом и т. д.[346].

В марте 1944 года фронтовые приемно-пересыльные лагеря были прикреплены для лечения военнопленных к госпиталям НКО, например, на Ленинградском фронте приемно-пересыльные лагеря № 157 и 270 были прикреплены к госпиталям № 3808 и 3810 этого же фронта[347].

Смертность не могла обойти стороной и эту часть контингента. За время пребывания в советском плену умерло по разным причинам 423 168 человек (356 687 военнопленных и 66 481 интернированных)[348]. На территории Ленинграда и области смертность военнопленных составила 7456 человек[349]. К тем начальникам лагерей для военнопленных, где допускалось нарушение режима их содержания, не создавались условия, исключающие заболеваемость и смертность, принимались строгие меры.

Режимные отделения были созданы в лагерях НКВД № 99 и 171. Они предназначались для участников злодеяний и зверств по отношению к гражданам СССР и партизанам в районах, временно находившихся под оккупацией немецко-фашистских войск; для активных фашистов из сотрудников разведывательных, контрразведывательных и карательных органов противника; для совершивших побеги из лагерей и спецгоспиталей и активно стремящихся к организации побегов. Такие военнопленные подвергались тщательному обыску, они находились в лагерях, территория (периметр) которых был огражден забором из колючей проволоки в 3 ряда. В помещениях лагеря имелись камеры для содержания особо опасных военнопленных. Охрана этих лагерей на 50 % усиливалась личным составом конвойных войск[350]. Эти режимные мероприятия непосредственно касались безопасности фронта и тыла, так как бежавшие военнопленные являлись, как правило, военными преступниками, совершившими тяжкие преступления против советских граждан и стремившихся уйти от возмездия. В лагерях военнопленных на протяжении всего периода велась серьезная агентурно-оперативная работа, имеющая своей целью выявление военных преступников. В докладной записке МВД Карелии в Министерство внутренних дел Союза ССР от 26 апреля 1947 года указывалось, что в четырех лагерях (№ 120, 166, 212 и 447) содержатся 19 114 человек. По результатам оперативной работы среди них были выявлены: служившие в дивизии «Бранденбург» — 6 человек, сотрудников службы безопасности СД — 1, сотрудников гестапо — 2, начальников полиции — 1, служивших в дивизиях «Мертвая голова» — 31 и «Адольф Гитлер» — 9, офицеров СА — 2, офицеров германского генштаба — 2, участников ведения противомеждународных правил войны — 33, агентов гестапо — 2 и т. д.

В соответствии с приказом НКВД СССР № 001464-1944 были взяты на оперативный учет для дальнейшей оперативной разработки 464 человека, в том числе 140 — офицеров германской армии, 186 — служивших в частях СС и др.[351].

По состоянию на 1 мая 1947 года в лагерях военнопленных были выявлены 78 главных военных преступников и 928 преступников[352].

Одновременно следует подчеркнуть, что руководство НКВД СССР учитывало несовместимость пребывания в одном лагере немцев и представителей других национальностей, сражавшихся против Советского Союза. Они выражали свое негодование тем, что гитлеровцы втянули их в войну с советским народом и поэтому им приходится пребывать в русском плену. В связи с этим военнопленные других национальностей сосредотачивались в лагере НКВД № 157. На конец июля 1944 года здесь находилось: финнов — 224, австрийцев — 43, поляков — 29, французов — 14, норвежцев — 18 и т. д. (всего 15 национальностей)[353].

В основном в лагерях военнопленные представлялись тремя национальностями: немцы, венгры, румыны. Так, в лагерях на территории Карелии они были представлены: в лагере № 120: немцы — 5737, венгры — 365, румыны — 136, австрийцы — 185 (всего 6425); в лагере № 166: немцы — 1222, венгры — 50, (всего 6425); в лагере № 212: немцы — 3264, венгры— 639, румыны — 1 (всего 3904); в спецгоспитале № 1755: немцы — 338, венгры — 47 (всего 385); в спецгоспитале № 5879: немцы — 267, венгры — 22, румыны — 4, австрийцы — 10 (всего 303); в лагере № 447 всего находилось 1967 человек, в основном немцы[354].

Специальными документами определялось также правовое положение и военнослужащих, обеспечивающих прием и пересылку военнопленных. С учетом того, что они осуществляли эту службу в условиях фронтовой обстановки, то на них распространялись все льготы действующей армии. Это имело важное значение, поскольку значительная часть штата приемно-пересыльных лагерей состояла из военнослужащих, приписанных к резерву Красной Армии для временного использования на работах в лагерях, и поэтому они должны были обеспечиваться по нормам действующей армии[355].

Навязанная фашистской Германией война с ее мощной заблаговременно созданной разветвленной шпионско-диверсионной системой потребовали от советского командования и органов безопасности принятия серьезных мер по предупреждению проникновения вражеской агентуры в войска и на важные объекты оборонного и промышленного значения.

Организованная служба заграждения тыла действующей армии, обеспечение безопасности военных и важных жизненных объектов в городах не позволила германской разведке получить объективные сведения. В немецких источниках упоминается только о нескольких случаях, когда «агенты» из России доставали сведения, заслуживающие внимания. Подобные сообщения являлись редкостью. Это подтверждается такими фактами, что за весь 1942 г. в журнале боевых действий Верховного командования вооруженных сил Германии имеется лишь одно определенное упоминание о донесении, дошедшем до Гитлера через линию фронта[356].

§ 2. Структурные и качественные изменения органов НКВД в связи с обеспечением безопасности городов северо-запада в военные годы

Органы внутренних дел всех республик и областей Северо-Западного района первый день войны встретили в основном собранно, понимая, что фашистская Германия совершила свой коварный замысел — развязала агрессию. Убедительным подтверждением этому служат Управление НКВД Ленинграда, и области. Следует отметить, что 6 мая 1941 г. по Управлению НКГБ ЛО был издан приказ «Об организационной работе в органах НКГБ». В нем подчеркивалось, что «немедленно начать подготовку к составлению планов оперативных мероприятий на военное время, согласно перечню мобилизационных вопросов, объявленного приказом Наркомата Государственной безопасности СССР № 00148 от 26 апреля 1941 года»[357].

Уже это свидетельствовало о том, что в системе органов Государственной безопасности в предвоенные годы были определены первичные мероприятия на случай войны. 22 июня 1941 г. в Управлении НКГБ Ленинграда и Ленинградской области был создан Оперативный штаб. В его состав вошли руководители УНКГБ ЛО, Управления пограничных войск, УНКВД ЛО, Управления пожарной охраны УНКВД по ЛО: заместитель начальника УНКГБ майор госбезопасности С. И. Огольцов, начальник Управления пограничных войск генерал-лейтенант Г. А. Степанов, заместитель начальника УНКВД старший майор милиции Е. С. Грушко и начальник Управления пожарной охраны М. К. Сериков. С первых дней оперативный штаб приступил к координации оперативных мероприятий по охране государственной безопасности и социалистического порядка[358]. Аналогичные оперативные штабы были созданы в Карельской республике, Вологде, Архангельске и других городах северо-запада.

Первоочередные действия, возлагаемые на органы внутренних дел, заключались в выполнении новых задач, обусловленных условиями военного времени. В их числе на первый план выдвигалось обеспечение общественного порядка и государственной безопасности. Это вызывалось мобилизацией граждан на военную службу, перестройкой экономики для нужд фронта, созданием значительных пассажиропотоков в связи с эвакуацией, а также введением нормированного снабжения. Перед органами НКВД встала задача очистки города от паразитических элементов, усиление борьбы с нарушителями пас портного режима и соблюдения комендантского часа. Кроме того, в числе новых задач выдвигались такие, как борьба с распространителями панических слухов, нарушителями соблюдения светомаскировки, контроль за содержанием и состоянием источников воды и пожарных гидрантов. Учитывая всю сложность создавшегося положения, Ленинградская правда писала: «Враг коварен и хитер. Сейчас, во время войны, он будет искать любые способы и лазейки, чтобы подослать в город, на его предприятия, в воинские части своих шпионов и диверсантов. Зорче глаз, утроить бдительность! Долг каждого гражданина — охранять социалистическую собственность — наши заводы, фабрики, электростанции, колхозы, МТС. Охранять так, чтобы не один вражеский наймит не мог причинить им ни малейшего ущерба…

Смерти достоин всякий, кто попытается посягнуть на нашу социалистическую собственность… Железная дисциплина, крепкая организованность, бдительность, сплоченность, смелость и отвага — залог победы над врагом, посягнувшим на наше достояние, на нашу землю. От проявления этих качеств зависит судьба Ленинграда, его жителей»[359].

Значительный объем задач лег на плечи тех, кто вел борьбу с уголовной преступностью. В условиях любой войны такая борьба приобретает первостепенное значение. В прифронтовом Ленинграде она осложнялась еще и тем, что добыть оружие можно было относительно легко — совсем рядом шли бои. Уголовному розыску с начала войны пришлось столкнуться с новыми видами преступлений, которых в мирное время не существовало: дезертирство, уклонение от призыва в армию, мародерство, распространение ложных и провокационных слухов и др.

Директивой НКВД СССР за № 148сс от 29 июня 1941 г. предписывалось:

Эти и другие указания, изложенные как в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г., директиве Совнаркома Союза ССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 г., так и в первых приказах НКВД, потребовали от местных органов оперативного определения мер, позволяющих организовать необходимый режим в прифронтовой полосе. 4 июля 1941 года Управление Наркомата Госбезопасности и Управление Наркомата внутренних дел Ленинграда-и области своим совместным циркулярным письмом № 18/11СС обязали местные отделы и отделения срочно принять к исполнению требования директивы Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, которая касалась непосредственного участия органов в создании партизанских отрядов и диверсионных групп и обеспечения их вооружением[361].

Оперативный штаб внес предложение, направленное на улучшение деятельности милиции, органов внутренних дел и государственной безопасности применительно к условиям и задачам военного времени. Суть этой перестройки состояла в том, чтобы всю службу органов подчинить интересам фронта и укреплению тыла, подготовить личный состав к активному участию в боевых действиях против врага. Аналогичные штабы были созданы и в других областных центрах северо-запада. Ими принимались решения в интересах безопасности, усилению борьбы с теми, кто препятствовал обеспечению порядка и спокойствия в городах и населенных пунктах в обстановке военного времени. 7 июля 1941 года НКВД СССР издал директиву. В ней определялись задачи органов милиции на период военного времени, говорилось, что военная обстановка в стране требует, чтобы личный состав в любое время, в различной конкретной обстановке был готов к самостоятельному или совместному с подразделениями Красной Армии выполнению боевых действий по ликвидации диверсионных групп, парашютных десантов и регулярных частей противника, особенно в зоне военных действий, где боевая деятельность милиции должна проводиться в тесном взаимодействии с армейскими соединениями[362].

Безусловно, в бой с врагом уже в первые дни войны вступили тысячи работников органов внутренних дел. Однако директива НКВД от 7 июля 1941 года явилась первым подзаконным актом, которым предписывалось использование личного состава милиции в боевых действиях. Оперативно была организована эта работа в Ленинградском УНКВД. Уже 9 июля 1941 года был сформирован первый отряд — батальон из добровольцев — сотрудников милиции и других отделов УНКВД ЛО, командиром которого был назначен начальник отдела ОБХСС А. П. Приезжев. В батальон вошло около 300 добровольцев. Свой первый и очень тяжелый бой батальон принял у дер. Пустошки Кингисеппского района и стоял насмерть[363]. 20 июля из личного состава отделов УНКВД и милиции Ленинграда и области, отделений милиции и строевых частей милиции был сформирован сводный отряд УНКВД ЛО в составе 12 батальонов, общей численностью 6242 человека. По своей структуре все батальоны были одинаковы: состояли из 2 рот по 3 взвода. Большое внимание уделялось военной подготовке личного состава сводного отряда. Она включала-стрелковую, тактико-боевую, ПВО и ПВХО и строевую подготовку из общего объема 60 часов[364]. Нависшая угроза городу и ожесточенные бои по сдерживанию наступающего противника потребовали новых сил для непосредственного участия в боях. 30 августа начальник УНКВД своим приказом «О формировании специальных строевых частей милиции»[365] обязал сформировать еще три батальона милиции. Первый батальон, численностью 418 человек (командир — ст. лейтенант Кудряшов А. И., начальник ОРУДа) и второй батальон, численностью 401 человек (командир Козин Д. В., начальник межобластной школы милиции) вошли в состав 7-го полка 20-й сд НКВД. Батальоны участвовали в ожесточенных боях на знаменитом Невском пятачке. 3-й батальон, обшей численностью 407 человек (командир лейтенант милиции Лукьяненко И. М.), вошел в резерв Управления милиции. Около 1500 сотрудников органов внутренних дел города и области влились в 21-ю дивизию НКВД и твердо стояли на рубеже Пулково — Урицк[366]. В ряды народного ополчения вошла значительная часть сотрудников милиции и пожарной охраны. Только на формирование одной из дивизий НО было выделено 2466 бойцов истребительных батальонов, часть которых составляли сотрудники УНКВД[367]. Число ушедших добровольно и по призыву в РККА было так значительно, что уже 4 июля 1941 года начальник Управления РКМ издал специальный приказ, указывающий, что «…работа в милиции — это работа на фронте и ослаблять ее ряды недопустимо…»[368], поэтому вопрос об уходе каждого сотрудника милиции в армию тогда решался только самим начальником Управления РКМ. Учитывая это, Г. Солсбери, в общем, правильно отмечает, что милиция была ослаблена уходом значительной части своих сотрудников на фронт[369].

Однако, несмотря на крайне сложную кадровую ситуацию, из состава ленинградской милиции в помощь органам госбезопасности и охраны общественного порядка Латвии и Эстонии в июле 1941 года были направлены два специальных отряда. Первый состоял из 120, второй-из 46 сотрудников[370]. Этим отрядам ставилась задача борьбы с вражескими десантами, буржуазными националистами, а также уголовными элементами. Таким образом, они должны были явиться первым заслоном на пути проникновения в Ленинград различных преступников, диверсантов и шпионов.

Милицейские подразделения, части и соединения стали формироваться и в других регионах Северо-Запада и их формирование проходило даже раньше, чем в Ленинграде. 21 июля 1941 года был издан приказ НКВД КФ ССР «Об организации строевых соединений органов НКВД КФ ССР». В приказе указывалось, что военная обстановка требует от работников НКВД, милиции высокой бдительности и четкости в работе. В этих целях во всех районных, городских отделах и отделениях НКВД весь рядовой и начальствующий состав сводился в строевые единицы: отделения, взводы, отряды и т. д. Командирами этих подразделений назначались работники НКВД, имеющие соответствующую военную подготовку. На следующий день все работники НКВД КФ ССР были переведены на казарменное положение. 23 июля был сформирован первый сводный батальон НКВД КФ ССР из работников наркомата. Его возглавил пограничник Горьков М. А.[371]. Впоследствии он возглавил отдельный батальон.

Особенностью боевой деятельности данного батальона являлось то, что личный состав не освобождался от выполнения и своих прямых обязанностей.

В годы войны органы милиции только в помощь фронту выделили более 25 % своего личного состава и этим внесли существенный вклад в разгром фашистских войск.

В этих условиях важно было восполнить образовавшийся недокомплект в штатах сотрудников УНКВД и осуществить это за счет приема новых работников из числа военнообязанных запаса и бригадмила. На помощь милиции по охране общественного порядка пришли районные комитеты комсомола. В принятом 23 июня 1941 года постановлении ЦК ВЛКСМ «О мероприятиях по военной работе в комсомоле» Центральный Комитет «…призвал всех комсомольцев удесятерить бдительность и сплоченность, дисциплину, организованность, быть готовым с оружием в руках биться за честь и свободу Родины». ЦК ВЛКСМ предложил создать при горкомах и райкомах комсомола бригады в помощь органам милиции по охране государственной собственности, по наблюдению за порядком на улицах, по выполнению населением правил светомаскировки и противопожарной охраны[372]. В первые дни войны районные комсомольские организации Ленинграда ежедневно выделяли в помощь отделениям милиции по 50–60 человек для выполнения различных поручений милиции[373]. Только в июне 1941 года райкомы комсомола направили в помощь милиции 1280 комсомольцев[374]. В следующем месяце в районах города были скомплектованы отряды по борьбе с диверсантами и вражескими «ракетчиками», призванные нести службу в вечерние и ночные часы. Отряды формировались из активистов райкомов комсомола сотрудниками райотделов НКВД. Всего было создано 15 таких отрядов общей численностью 2100 человек[375]. Кроме того, в каждом районе проводились свои мероприятия по охране государственной собственности. Так, в Красногвардейском районе были созданы отряды для охраны непосредственно железнодорожных путей, а также станций и вокзалов. Комсомольцы Выборгской стороны образовали из заводской молодежи три отряда: для охраны железнодорожных путей — 150 чел., для охраны железнодорожного узла — 85 чел., для выявления вражеских сигнальщиков — 150 чел. Такие же отряды имелись и в других районах города[376].

Всего в первые недели войны в помощь органам милиции было выделено 15 872 комсомольца; из них в противодесантные отряды отобрано 7879 чел.[377]. Комсомольские отряды, создаваемые РК ВЛКСМ, делились на оперативные группы. Каждая из них четко знала места явки и свой район действий. Все они проходили военную подготовку и инструктажи ответственными работниками РО НКВД.

Какие же основные задачи по охране общественного порядка поручались комсомольским группам и отрядам? В их числе были: дежурство на улицах, у подъездов и на крышах домов. Они помогали охранять мосты, электростанции, водонапорные башни и другие важные объекты. При патрулировании свои задачи они осуществляли совместно с работниками милиции.

Однако эти отряды и группы постоянными не были, очень часто в них происходила замена, что усложняло использование их в охране общественного порядка. 26 августа 1941 года Ленинградский ГК ВЛКСМ принял решение о формировании полка революционного порядка со строгой структурой и конкретными обязанностями. Полк состоял из батальонов, рот, взводов и отделений, вспомогательных подразделений обеспечения, связи и первой помощи и насчитывал 2160 чел.[378]. В течение сентября 1941 года при всех 36-и отделениях ЛГМ были сформированы по одной роте комсомольского полка численностью 75-120 человек каждая[379]. Они оказывали помощь отделениям милиции по охране укреплений полевого типа и траншей, контроле за соблюдением правил светомаскировки, дежурствах групп самообороны, противопожарной охране, обеспечении общественного порядка, выполнении различных оперативных заданий. По мере осложнения обстановки в городе круг обязанностей бойцов комсомольского полка существенно расширился. На полк, его подразделения возлагались задачи: охрана общественного порядка в очагах поражения, борьба с ракетчиками, круглосуточное патрулирование улиц, рассредоточение и укрытие населения в убежища, охрана оставленного имущества, поддержание пропускного и паспортного режима, контроль за санитарным состоянием закрепленной территории, выявление и задержание вражеских агентов и их пособников и др.[380].

Учитывая возможности комсомольского полка в оказании помощи органам милиции для обеспечения порядка и безопасности, руководство НКВД города организовало специальные занятия с его бойцами, причем основное внимание уделялось стрелковой и служебно-тактической подготовке личного состава. Служебным нарядам, выделяемым от полка на дежурство, выдавалось огнестрельное оружие. Создание комсомольско-революционного полка закреплялось постановлением Военного совета Ленинградского фронта и Горисполкома. Его правовой базой для выполнения поставленных задач являлось временное положение. Бойцы полка должны были знать обязанности и права рабоче-крестьянской милиции, которые излагались в «Положении о рабоче-крестьянской милиции». Пункт 18 данного «Положения…», в частности гласил, что общая милиция выполняет обязанности по борьбе с преступностью; предупреждает и прекращает преступления; обнаруживает и расследует совершенные преступления; разыскивает лиц, скрывающихся от расследования, суда и исполнения приговора, и т. д.[381].

С началом войны задачи, обязанности и права милиции резко возросли, что и учитывалось при использовании комсомольского полка. Таким образом, с созданием этого формирования руководство УНКВД нашло выход по восполнению своих кадров. Впоследствии многие бойцы полка были приняты на службу в органы НКВД и с честью пронесли высокое звание сотрудника милиции через всю войну.

Аналогично созданию этого полка в соответствии с постановлением ЦК ВЛКСМ от 17 июля 1941 г. «О создании комсомольских взводов противопожарной охраны» создавались подразделения для противопожарного обслуживания определенного участка каждого района города. В их состав зачислялись комсомольцы и молодежь в возрасте от 16 лет и старше из числа освобожденных от службы в Красной Армии. Согласно этому постановлению, в помощь городской пожарной охране Ленинградский ГК ВЛКСМ выделил 400 комсомольцев. Они прошли специальный семинар и сами обучали население и группы самозащиты практике предупреждения и тушения пожаров. Для населения они совместно с пожарными организовывали показательные учения по обезвреживанию зажигательных бомб. Помимо этого райкомы комсомола создавали специальные противопожарные отряды. Каждый из них делился на пятерки, возглавляемые командиром. После учебы или работы бойцы отрядов проводили беседы по противопожарной тематике с населением районов, проверяли состояние чердачных и подвальных помещений, приводили в порядок пожарный инвентарь.

В условиях приближения фронта встала задача создания специального оперативного и мобильного отряда, подчиненного Управлению пожарной охраны УНКВД. По решению Военного совета фронта в 1941 году в Ленинграде для борьбы с пожарами и ликвидации зажигательных бомб создается комсомольский противопожарный полк, который совместно с подразделениями пожарной охраны и 4-м Краснознаменным инженерно-противохимическим полком НКВД решали задачи борьбы с пожарами. Начало формирования полка относится к 18 августа 1941 года, а 5 сентября он уже был сформирован и обеспечен необходимой служебной документацией, в частности была принята инструкция по боевому использованию рот и взводов[382].

Следовательно, за счет комсомольцев и здесь решился вопрос о пополнении противопожарных частей личным составом. Помощь комитетов комсомола по направлению передовой молодежи в органы НКВД в значительной мере способствовала обеспечению общественной и противопожарной безопасности в городах северо-запада и прежде всего в осажденном Ленинграде. Но этих сил было недостаточно и тем более они могли действовать только локально, внутри города и под непосредственным руководством и контролем работников милиции и пожарной охраны.

Другой выход с пополнением своих кадров был найден в истребительных батальонах. Как известно, создание их преследовало цели охраны тыла от диверсионных действий врага и борьбы с воздушными десантами противника. Ряд районных истребительных батальонов ушел на формирование частей и соединений действующей армии и именно эти батальоны храбро сражались с врагом на ближних подступах к Ленинграду. Судьба истребительных батальонов сложна. 7 декабря 1941 года все они были сведены в полк НКВД, который уже в феврале 1942 года был расформирован. Однако занятия и привлечение бойцов к выполнению специальных задач не прекращалось. Областные истребительные батальоны участвовали в ликвидации диверсионных и бандитских групп. Начальник УНКВД по Ленинграду и области И. С. Шикторов в своей докладной записке на имя секретаря Обкома партии А. А. Кузнецова указывал, что «…в Ленинградской области действует 20 истребительных батальонов, численностью 1675 чел., которые только в июне 1943 года задержали: вражеских парашютистов — 2, шпионов — 2, дезертиров трудового фронта — 27, уголовников — 5». Всего же за период с июня 1941 года по январь 1944 года бойцами и командирами истребительных батальонов Ленинграда и области были выявлены 67 фашистских парашютистов, 75 шпионов и диверсантов, 56 ракетчиков и сигнальщиков, 38 немецких летчиков. Одновременно, в ходе операций было задержано 16 бандитов, 2237 дезертиров, в том числе и трудового фронта, 2630 человек уголовного элемента, 33 656 нарушителей прифронтового и паспортного режима, спекулянтов и т. д.[383].

В апреле 1944 года началось возрождение истребительных батальонов в освобожденных районах Ленинградской области. 27 апреля во все городские и районные комитеты партии было направлено письмо за подписью секретаря обкома ВКП(б) М. Н. Никитина, в котором предлагалось начать немедленную работу по формированию истребительных батальонов. В письме указывалось, что командиром батальон а должен быть начальник райотдела НКВД, а политработником — один из руководящих партийных работников района. К 1 августа 1944 года в Ленинграде и области был сформирован 51 истребительный батальон, из которых 26 находились на казарменном положении. В 1944 году бойцами-истребителями было задержано 14 бандитов, 35 бывших полицаев, более 500 уголовников, собрано более 700 стволов огнестрельного оружия[384].

В первый месяц войны истребительные батальоны создавались только из сотрудников УНКВД. Это были мобильные отряды, способные к оперативной выброске в район появления вражеского десанта или диверсионной группы. 3 августа 1941 года начальник УНКВД Ленинграда и области издал приказ «О переводе на казарменное положение личного состава истребительных батальонов УНКВД ЛО». Согласно этому приказу, хотя личный состав и жил в казармах, но от своей основной работы не отрывался. В соответствии с Постановлением СНК СССР от 24 июля 1941 года «Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов» в Карельской республике была организована работа по комплектованию истребительных батальонов. В приказе НКВД КФ ССР от 26 июля 1941 года предлагалось «…сразу же по окончании формирования с бойцами батальонов в нерабочее время организовать изучение материальной части оружия, обучение стрельбе, тактическую и строевую подготовку»[385].

Создание истребительных батальонов проходило в самые кратчайшие сроки. К. началу июля 1941 года истребительные батальоны были созданы во всех районных центрах республики и в городе Петрозаводске. Всего было организовано 38 истребительных батальонов общей численностью 4315 бойцов[386]. 3 августа 1943 года Идельский истребительный батальон совместно с частью Сегежского истребительного батальона вел поиск вражеского парашютиста. К операции были подключены сотрудники НКВД и бойцы 73-го пограничного полка. 4 августа при попытке переправиться на лодке через канал был задержан неизвестный. Им оказался агент финской разведки. Он, вместе со своим напарником (задержанным ранее), должен был установить наблюдение за железной дорогой Беломорск — Архангельск, собирать сведения о прохождении воинских эшелонов и вербовке своей агентуры[387].

Истребительные батальоны и группа содействия оказали существенную помощь войскам НКВД в охране тыла действующей армии Карельского фронта, в обеспечении безопасности важных объектов оборонного значения.

И, наконец, третий источник восполнения штатного недокомплекта осуществлялся за счет сотрудников милиции и органов внутренних дел, выходивших из окружения и следующих с массами беженцев из Прибалтики, Карело-Финской ССР и Ленинградской области. Согласно приказу начальника УНКВД города, они направлялись для дальнейшего прохождения службы в Ленинград.

26 сентября 1941 года исполнительные комитеты Ленинградского областного и городского Советов депутатов трудящихся приняли совместное решение «О передаче на временное усиление пожарной охраны г. Ленинграда личного состава и пожарно-боевой техники эвакуированных пожарных команд». За счет этого городские пожарные команды были усилены командирами, рядовыми бойцами, а также боевыми машинами[388].

Зимой 1941/42 года, когда голод обрушился на город, он коснулся и пожарных. От истощения умерли свыше 1300 человек. Состояние пожарных кадров и в 1943 году продолжало оставаться напряженным.

За период с июля 1942 года по 20 августа 1943 года из состава пожарной охраны города убило 1234 человека. Оставшиеся пожарные городского гарнизона в основном представляли собой инвалиды 3 и 2 группы и годные лишь только к несению караульной службы[389].

Принимались меры к укомплектованию штата пожарной охраны. Из тыловых областей по распоряжению ГУПО НКВД в Ленинград были переведены в 1942 году 398 чел., по постановлению Военного совета фронта райвоенкоматами в пожарную охрану были мобилизованы 938 человек и принято в индивидуальном порядке — 882 чел. Таким образом 2218 человек были направлены для службы в гарнизоны пожарной охраны. Однако по состоянию на 26 августа 1943 года недокомплект продолжал составлять 793 человека[390].

В пожарную охрану города, и особенно в объектовые команды, поступило много женщин. Уже к концу 1942 года они составили 28 % общей численности личного состава городской пожарной охраны[391]. Это создавало немалые трудности в овладении профессиональными знаниями, умении действовать в сложной оперативно-боевой обстановке.

Следует отметить, что в кадры ленинградской милиции попадали и случайные люди, ставившие своей целью пережить блокаду, отсидеться в тылу. Именно такие люди свои обязанности выполняли исключительно плохо. Поэтому в 1942 году многие приказы начальника УНКВД касались наказания тех сотрудников, которые проявляли безответственность в работе. Особое внимание уделялось соблюдению законности в отношении задерживаемых граждан. В приказе УНКВД № 00406 от 10 декабря 1941 г. прямо указывалось: «…отдельные сотрудники (Приморский район) Управления НКВД продолжают безответственно и преступно относиться к арестам. Арест оформляется на другое лицо, в результате ни в чем не повинная работница была водворена в тюрьму…»[392]. Другим приказом № 00411 от 16 декабря того же года внимание оперативных работников обращалось на правильное оформление документов на арест и обыск[393]. Или в приказе № 087 от 9 августа 1941 г. указывалось, что оперуполномоченный Пушкинского РО НКВД Бабиков в справке по материалу на арест гражданки П. написал, что у нее нет родственников, находящихся в Красной Армии, а оказалось, что три ее брата и два других родственника сражаются на фронте[394].

Военным трибуналом войск НКВД 30 июня 1942 г. пост. 193-17-п. «а» УК РСФСР были приговорены к 6 и 5 годам лишения свободы оперуполномоченные 3-го спецотдела УНКВД Фадеев А. Ф. и Федоров Ф. А., которые при выполнении оперативного задания по обыску квартиры производили его без хозяйки и понятых, а обнаружив вино, — выпили его, после чего там уснули[395].

Документы свидетельствуют о том, что в среде сотрудников органов НКВД было немало тех, кто проявлял бесчестие, использовал свое служебное положение в корыстных целях. Так, в донесении Особой инспекции отдела кадров УНКВД Ленинграда от 30 декабря 1942 года указывалось, что за годы войны (т. е. с 22 июня 1942 года по декабрь 1943 года) к уголовной ответственности было привлечено 370 и к дисциплинарной — 1470 сотрудников. Наибольшее число нарушений (более 50 %) допускали работники милиции[396].

В условиях напряженной работы сотрудников всех служб НКВД постоянно решались вопросы укрепления дисциплины. Этому способствовало и партийное влияние. Состояние дисциплины среди сотрудников неоднократно выносилось на обсуждение в партийных организациях. Только в период с июня по декабрь 1943 года коммунисты отдела контрразведки 7 раз обсуждали состояние служебной деятельности и дисциплины в отделе. Периодически заслушивались те руководители, которые отвечали за работу своих подчиненных. В отношении отдельных принимались строгие меры партийного воздействия[397].

Следовательно, Военный совет Ленинградского фронта наряду со своими непосредственными задачами по организации обороны Ленинграда на передовых рубежах предпринимал все меры к обеспечению по возможности нормальной работы и жизни города-фронта, создавая необходимые условия для выполнения специально-боевых задач различными службами жизнеобеспечения его безопасности.

Таким образом, война и, тем более, угроза Ленинграду, а затем и блокада вызвали серьезные структурные и качественные изменения в самих органах НКВД и их правовом положении. Перед ними встали новые, более сложные задачи, требовавшие значительного расширения самой структуры органов внутренних дел, создания новых частей, отделов и подразделений по выполнению вновь возникших задач, а равно с этим — и их законодательное обеспечение. Последнее выражалось в общегосударственно-правовых актах, принятых как до войны, так и во время ее, а также постановлениями и распоряжениями военных и местных властей.

Для личного состава истребительных батальонов, рабочих отрядов, комсомольско-молодежных полков, созданных в помощь пожарной охране и милиции, правовой базой служили положения и инструкции, разработанные и утвержденные Исполкомом Ленгорсовета и УНКВД ЛО.

Начавшаяся война потребовала решительных мер в совершенствовании структур не только Вооруженных Сил, но и органов НКВД, приближая их к выполнению тех задач, которые обеспечивали безопасность фронта и тыла.

Одной из них являлась организация зафронтовой работы, агентурная и диверсионно-разведывательная деятельность в тылу вражеских войск. Прежде всего, это касалось Северо-Западного региона, который быстро был втянут в активные боевые действия. Значительная часть его территории оказалась под вражеской оккупацией. Так, только в Ленинградской области из 72 районов полностью были оккупированы 44 и частично 13. Именно в этих районах, да и в тылу вражеских войск важно было создать мощную разветвленную сеть советской военной разведки и собрать информацию о намерениях противника.

Организация и руководство борьбой с противником в его тылу были возложены на разведотделы Управлений УНКВД. Так, на базе разведотдела Управления НКВД Ленинградской области в конце августа 1941 года был создан 4-й отдел, который осуществлял общее руководство оперативной и специальной работой, собирал военно-политическую информацию о настроении в оккупированных районах, имеющую важное значение в связи с направлением в тыл противника разведчиков и разведывательно-диверсионных групп. На лини фронта были созданы переправочные оперпункты, организованные 4-м отделом. В 1942 году они находились: пункт № 1 — Большая Ижора; пункт № 2 — Колпино; пункт № 3 — Бабино; пункт № 4 — Н. Кересть Волховского фронта, пункт № 5 — в партизанском крае Северо-Западного фронта. Все эти пункты оперативно обслуживали Ленинградский, Волховский и Северо-Западный фронты, действовавшие на территории Ленинградской области.

Для подготовки разведчиков, направлявшихся за линию фронта, 4-м отделом была создана специальная диверсионно-разведывательная школа в Ленинграде и Малой Вишере. Одновременно велась серьезная подготовка радистов, диверсантов и квалифицированных резидентов-вербовщиков в Ленинграде и Боровичах. С июня 1942 года по март 1944 года было подготовлено в школах 4-го отдела около 200 радистов. С июля 1942 года по апрель 1944 года в тыл противника было направлено 50 оперативных работников Управления НКГБ ЛО, 186 Диверсионно-разведывательных групп с общим количеством 1090 человек, из них 135 радистов, 726 разведчиков-маршрутников со специальными заданиями[398].

В зоне действий Волховского фронта было подготовлено и направлено в тыл противника более 40 диверсионно-разведывательных групп[399].

На территории Карелии также 4-м отделом НКВД КФ ССР проводилась непрерывная работа по внедрению своей агентуры в тыл противника. за годы войны органами безопасности Карелии была осуществлена подготовка и заброска на временно оккупированную территорию республики свыше 65 оперативно-чекистских групп. Широко была представлена заонежская резидентура. В течение сентября-октября 1942 года действовали резидент «Горский» и агент «Усов», собрав ценные сведения разведывательного характера. Ими так же было установлено, что финское командование вывозит коренное население Заонежского района с целью заселения этой местности своими фермерами. Все продовольствие отобрали у населения, угрожая полностью вывезти в Финляндию[400].

Представляет интерес телеграфное сообщение наркома внутренних дел КФ ССР майора госбезопасности М. Баскакова в Наркомат внутренних дел Союза от 12 января 1943 года «О деятельности диверсионно-разведывательных групп в тылу противника в начале 1942 года». В донесении указывалось, что 4-м отделом НКВД КФ ССР выброшено в тыл противника:

1. Агентов-одиночек — 20.

2. Агентурных и разведывательно-диверсионных групп — 36, в них 157 человек.

3. Поддерживается регулярная радиосвязь с одной группой.

4. Возвратилось агентов-одиночек — 2, агентов и бойцов в составе групп — 61, находятся на выполнении задания — 43.

5. Провалилось агентов-одиночек — 4, агентурных групп — одна в составе 2-х человек.

6. Убито — 2, пропали без вести 63 человека[401].

Особую роль чекисты выполняли в период подготовки наступательных операций Красной Армии. По заданию командования Волховского фронта в период подготовки операции по освобождению г. Тихвина в тыл противника были направлены разведчицы Антонина Бузина и Полина Болотина. Они сумели выявить примерную численность и дислокации воинских частей противника, размещение его боевой техники и состояние обороны, что имело важное значение при подготовке операции. При выполнении спецзаданий в тылу врага погибли разведчица Мария Васильева, Анна Костина, Любовь Колпакова, Сильвия Янкова и другие отважные патриоты.

Только на Ленинградском фронте за годы войны при выполнении оперативных заданий в тылу врага погибли 22 кадровых сотрудника и 813 бойцов-разведчиков[402]. Ценой собственной жизни, постоянно соприкасаясь со смертью, разведчики делали все, чтобы собрать сведения о противнике, доставить их в центр и этим способствовать успешному проведению фронтовых и армейских операций.

С началом военных действий были внесены крупные изменения в законодательную базу, и особенно в связи с введением в стране военного положения и объявления мобилизации. Функции войск и органов НКВД неизмеримо расширились. Одной из важных задач, вставших перед войсками с началом войны, а затем и в ходе ее, явилась охрана тыла действующей армии. Войска НКВД имели практический опыт организации этой службы по советско-финской кампании 1939/40 гг. Однако, сложности, связанные с масштабностью войны на советско-германском театре военных действий, в том числе и на северо-западном направлении, выявили многие проблемы, касающиеся, прежде всего вопросов правового статуса войск охраны тыла, их подчиненности и регламентации деятельности. Отсутствие какой-либо аналогии в предшествующей деятельности привело к тому, что войска НКВД в первый год войны выполняли свои функции по охране тыла без соответствующей правовой базы, руководствуясь лишь указаниями военных органов действующей армии.

Из-за отсутствия общегосударственного правового документа об использовании войск охраны тыла командование фронтов, в том числе и Северо-Западного, в ноябре 1941 года вынуждены были принять свои инструкции, в которых многие специальные, а точнее правовые положения отсутствовали. Это касалось, в частности порядка применения оружия, что вносило серьезные затруднения при исполнении службы войсковыми нарядами. В связи с этим между войсковым командованием и охраной тыла действующей армии происходили частые недоразумения, которые порой вызывали серьезные противоречия, касающиеся боевого и служебного использования войск НКВД. Вышестоящему командованию нередко приходилось решать эти конфликты и силой приказа приводить в соответствие с Положением применение войсковых структур НКВД в условиях войны.

С учетом всей сложности обстановки на Ленинградском фронте и особенностей блокадного города принимались меры к сосредоточению наиболее боевых частей НКВД в ведении командования Ленфронта, которому удалось получить в свое подчинение ряд кадровых, хорошо слаженных боевых соединений. Остальные части входили в подчинение специально созданного Управления войск НКВД Ленинграда и решали важные и сложные задачи, возложенные Военным советом. Однако правовое регулирование деятельности этих частей и соединений особым положением оговорено не было, они подчас выступали как придаток войск охраны тыла.

Серьезные изменения в правовом положении с началом войны произошли и в самих органах УНКВД. Требовалось «на ходу» решать вопросы разработки нормативных документов по выполнению задач, связанных с фильтрацией потоков беженцев, борьбой с вражеской агентурой в лице ракетчиков, распространителей ложных провокационных слухов и т. д.

Другой особенностью органов НКВД города и области являлось то, что они потеряли значительную часть своего личного состава, в основном профессионального. Вновь пришедшие в органы сотрудники нуждались в глубокой правовой подготовке, и, прежде всего, в правильности выполнения имеющихся законодательных актов. Следует отметить, что в военное время основными такими актами являлись Указы Президиума Верховного Совета СССР, предоставляющие большие права правоохранительным органам в обеспечении режима военного времени. На страже их, а также и других правительственных решений, стояли органы военной прокуратуры и трибунала. Деятельность последних, с учетом особенностей войны, и тем более, особого положения Ленинграда, значительно осложнялась. Им приходилось в большинстве случаев принимать меры не только по вынесению строгих приговоров, но и осуществлять надзор за выполнением приказов военного командования.

Таким образом, в условиях начавшейся войны деятельность всей системы государственного аппарата, войск и органов НКВД была подчинена единой цели — обеспечить необходимый режим безопасности для действующей армии и тыла.

§ 3. Внутренняя оборона Ленинграда в комплексной системе мер обеспечения безопасности фронта и тыла северо-запада

Ленинградское направление на всем северо-западном театре являлось главным. Здесь сложилась крайне опасная ситуация, которая могла перерасти в катастрофу для всей страны. Поэтому не случайно ставка ВГК как высший военный орган 17 августа 1941 г. в своей директиве Ворошилову и Жданову тревожно обрисовала сложившуюся обстановку и указала: «Ставка считает, что наиболее опасным направлением продвижения противника является восточное направление в сторону Новгорода, Чудово, Малой Вишеры и дальше через реку Волхов. Если немцы будут иметь успех в этом направлении, то это будет означать обход Ленинграда с востока, перерыв связи между Ленинградом и Москвой и критическое положение Северного и Северо-Западного фронтов. При этом вероятно, что немцы сомкнут здесь свой фронт с фронтом финнов в районе Олонец. Нам кажется, что Главком СевЗап не видит этой смертельной опасности и потому не предпринимает никаких особых мер для ликвидации этой опасности. Ликвидировать эту опасность вполне возможно, так как у немцев сил здесь немного, а подброшенные нами на помощь новые три дивизии при умелом руководстве могли бы ликвидировать опасность. Ставка не может мириться с настроениями обреченности и невозможности предпринять решительные шаги, с разговорами о том, что уже все сделано, и ничего больше сделать невозможно…»[403].

29 августа в телеграмме А. А. Кузнецову для членов ГКО В. М. Молотова и Г. М. Маленкова Сталин с тревогой указывал: «Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди — ничего не пойму. В Ленинграде имеется теперь много танков КВ, много авиации, эресы. Почему эти важные технические средства не действуют на участке Любань — Тосно? Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без этих технических средств? Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования. Я думаю, что 23-го ты должен выехать в Москву. Прошу не задерживаться»[404].

29 августа движение поездов с Ленинградом было прервано по всем линиям, в связи с бомбардировкой железных дорог и боевыми действиями[405]. Создалась непосредственная угроза Ленинграду. 3 сентября Военный совет Ленинградского фронта своим постановлением № 00215 определил задачи по строительству оборонительной полосы на территории города.

Для обеспечения обороны и предупреждения прорыва врага в город предлагалось форсировать темпы строительства оборонительной полосы внутренней зоны с передним краем — Финский залив, поселок № 5, ст. Предпортовая по окружной железной дороге, село Рыбацкое, Уткина заводь, Сосновка, коммуна Кудрово, Заневка, ст. Ржевская, ст. Новая, ст. Ручьи, пригород Удельная, Коломяги, Новая Деревня, Старая Деревня, Финский залив[406].

Вся внутренняя зона разбивалась на 6 секторов. На начальников работ возлагалась персональная ответственность за качество оборонительных работ и создание противотанковых районов обороны, опорных пунктов и полевых позиций. Одновременно с созданием системы заградительного огня в каждом опорном пункте предусматривалось создание убежищ, защищающих личный состав от огня легкой артиллерии противника.

Наиболее опасным направлением, с точки зрения наступления вражеских войск на южных подступах к городу считался район Автово. Именно здесь был наиболее возможен танковый прорыв, и поэтому его необходимо было укрепить. Известно, что вдоль шоссе Стрельна — Ленинград немецкие танки неоднократно предпринимали ожесточенные попытки прорваться к городу. Проспект Стачек укреплялся на всем протяжении от Автово до проспекта Газа. Огневая точка была устроена даже на Нарвских воротах. На площади перед Кировским райсоветом расставили противотанковые надолбы; вышка здания райсовета превратилась в наблюдательный пункт[407]. В течение первых двух-трех месяцев на территории только Васильевского острова было построено 18 дзотов, 14 876 погонных метров укрытий полевого типа, вырыт противотанковый ров протяженностью в 1 километр, сооружено более 200 огневых точек и 500 амбразур[408]. Несколько позднее, в ноябре 1941 года, для укрепления обороны Васильевского острова моряки-балтийцы стали строить на первом этаже главного здания университета пушечный дот с амбразурой на Неву. Кабинет проректора по учебной части превратился в мощную огневую точку[409].

Строительство оборонительных сооружений велось и в других районах и кварталах Ленинграда. Насыпь Окружной железной дороги была превращена в противотанковый рубеж. Через 50-100 метров вдоль нее устроили огневые точки. Орудия для них взяли из дотов Красногвардейского и Выборгского укрепленных районов, часть орудий изготовили на заводах города[410]. Широкомасштабные работы потребовали большого количества цемента, которого в городе не хватало. Необходимо было найти другие технологии строительства оборонительных сооружений. На одном из машиностроительных заводов разработали способ изготовления дотов из стальных труб различного диаметра, заполненных камнями и щебнем[411].

К обороне готовили не только южные районы города. Несколько рубежей было создано и в Приморском районе, где головным стал завод «Вулкан». Рубеж охватывал около 10 кварталов жилых домов, 4 крупных и несколько мелких предприятий. Каждое из них укреплялось оборонительными сооружениями. За август-сентябрь 1941 года около завода «Вулкан» отрыли 250 метров рвов и установили надолбы, соорудили три дзота и несколько артиллерийских позиций, а на территории самого завода воздвигли около 300 метров баррикад, устроили 62 стрелковые, 5 пулеметных и одну пушечную амбразуры[412].

Строительством разнообразных оборонительных сооружений на ближних подступах к Ленинграду и созданием системы круговой обороны подготовка города к осаде не ограничивалась. Военный совет фронта поставил задачу сделать Ленинград городом-фронтом[413]. Поэтому наряду с жителями города к строительству оборонительных сооружений привлекались и заключенные. 29 августа 1941 года Военный совет Северного фронта обязал УНКВД выделить осужденных для строительства оборонительных сооружений в Красном Селе, в Лебяжьем, Тихвине и других районах.

Для этого в соответствии с приказом начальника УНКВД были организованы колонии с численностью осужденных: в Красном Селе — 3 тыс., в Лебяжьем — 3 тыс., в Тихвине — 2 тыс.[414].

Тяжелое положение на фронте и прямая угроза городу привели к необходимости создания самостоятельной военной организации, сформированной на основании постановления Военного совета Ленинградского фронта от 15 ноября 1941 года и названной Управлением внутренней обороны города (ВОГ)[415]. Она являлось составной частью правового режима осадного положения. На нее возлагалась ответственность за организацию обороны как на побережье Финского залива, так и в самом городе. К декабрю 1941 года были сформированы командование управления ВОГ и его штаб[416].

В состав Управления ВОГ первоначально вошли: стрелковая бригада, лыжный отряд, 2 пулеметные роты, 8 батарей 45-миллиметровых орудий, 18 буэров и 4 резервные роты.

Управлению ВОГ, Балтфлоту и войскам, находившимся на побережье Финского залива, была поставлена задача организовать прочную оборону западного сектора Ленинграда, не допустить прорыва противника к городу по льду со стороны Финского залива и обеспечить нормальное сообщение города с войсками, находившимися на Приморском плацдарме[417].

Командующим ВОГ был назначен генерал-лейтенант Ф. С. Иванов, комиссаром — заведующий военным отделом горкома партии А. Ф. Павлов[418]. Однако через месяц была произведена замена командующего ВОГ. Им стал руководитель обороны полуострова Ханко генерал-лейтенант С. И. Кабанов, которого впоследствии сменил генерал-майор М. А. Попов[419]. Командованию ВОГ подчинили все воинские части, входившие в гарнизон Ленинграда, войска НКВД, бригаду погранвойск, 24 батальона моряков, сформированных из экипажей боевых кораблей Балтийского флота и Ладожской флотилии, 79 рабочих батальонов (102 тыс. человек), сведенных в 5 стрелковых бригад. Основным контингентом этих бригад являлись рабочие и служащие. На вооружении отрядов имелись: пушки, пулеметы, винтовки, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Значительная часть оружия была изготовлена на заводах города. Следует подчеркнуть, что вследствие эвакуации предприятий и из-за растущего голода рабочие батальоны к весне 1942 года были настолько ослаблены, что фактически прекратили свое существование. Но в июне-июле их формирование снова было начато, достигнув по численности 77 с общим количеством бойцов 8482 чел.[420].

В Управление ВОГ входили и 12 батальонов из личного состава УНКВД. Формирование их началось еще 31 августа 1941 г. на основании приказа УНКВД Ленинграда № 0103 «О формировании специальных строевых частей милиции». Несомненно, в мобилизационном плане представляет интерес ленинградский опыт использования милицейских подразделений на случай боевых действий в черте города. Тогда 4, 5, 6, 7, 27, 28 отделения милиции (477 чел.) сводились в 4-ый батальон; 15, 16 и 30 отделения (223 чел.) — в 5-ый; 17, 18, 25, 29, 34 отделения (434 чел.) — в 7-ой; 8, 9, 10, 23, 24 и 52 отделение (396 чел.) — в 8-ой; отряд РУД (472 чел.) — в 11-й; отряд речной милиции (307 чел.) — в 12-ый; Управление милиции г. Ленинграда (654 чел.) — в 15-й батальон. Таким образом, первое формирование строевых милицейских частей составляло 15 батальонов общей численностью более 5 тыс. чел.[421]. Из них многие сотрудники ушли в действующую армию, в другие специальные подразделения НКВД. Теперь каждый батальон состоял из 400 человек[422]. Приказом начальника УНКВД № 00350 от 27 октября 1941 года составы этих батальонов, а также личный состав других подразделений милиции, были сведены в стрелковую дивизию, подчинявшуюся начальнику войск НКВД Ленинграда комбригу А. П. Курлыкину. Особенностью этой дивизии являлось то, что ее личный состав продолжал нести службу по своим штатным должностям. Только с момента объявления сбора все категории сотрудников милиции переходили на должности в подразделения дивизии. А в остальных случаях их заменяли бригады содействия и советский актив. Другим приказом (№ 00382 от того же числа) была сформирована стрелковая дивизия пожарной охраны. На нее также возлагались функции, связанные с задачами внутренней обороны[423].

Следовательно, эти соединения в случае экстренной необходимости, т. е. в чрезвычайной обстановке привлекались к внутренней защите города и их личный состав должен был быть готов куличным боям. Поэтому с ними проводились занятия по огневой, тактической и химической подготовке. Бойцы отрабатывали приемы рукопашного боя и умение действовать в ближайшем соприкосновении с врагом.

Война имеет свои законы. Они необратимы. Одним из них является уничтожение материальных, как промышленных, так и продовольственных ресурсов, железных дорог и станций, всего подвижного состава, могущих служить врагу в обеспечении его коварных целей. Уничтожению, как правило, подлежало все, что можно было бы использовать для военных нужд. История войн убедительно свидетельствует об этом, хотя бы в Отечественной войне 1812 года, когда наполеоновское войско не только лишилось провианта для себя и лошадей, но и места для расквартирования и всего необходимого для боевых действий.

Поэтому, вряд ли уместной является критика аналогичной политики советского правительства в начале войны и в последующем, когда угроза оккупации того или иного города становилась очевидной. Оснований для этого было предостаточно. Особо это касалось всего северо-западного направления и прежде всего Ленинграда. Правовую основу для уничтожения имущества положило совместное Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня 1941 г. «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества». Здесь прямо указывалось:

8 октября ГКО принял специальное постановление «О проведении специальных мероприятий по предприятиям г. Москвы и Московской области». В нем указывалось:

9 октября Комиссия в своей записке в ГКО определила специальные мероприятия на 1119 предприятиях. Все они разбивались на две категории:

а) 412 предприятий, имеющих оборонное значение или частично работающих на оборону, ликвидация этих предприятий предполагается путем взрыва;

б) 707 предприятий необоронных наркоматов, ликвидация которых намечена путем механической порчи и поджога.

Для Ленинграда, оказавшегося в блокаде уже в начале сентября 1941 г., возможность прорыва противника в город была реальной, и вполне понятно встал вопрос о том, чтобы: во-первых, не допустить захвата врагом кораблей Балтийского флота; во-вторых, не дать врагу использовать цеха и оборудование ленинградских заводов, и в-третьих, — с разрушением их, создать препятствия для продвижения танков и усложнить действия врага в уличных боях[426].

В связи с этим был разработан план мероприятий по организации и проведению в жизнь специальных мер по выводу из строя важнейших промышленных и иных предприятий Ленинграда на случай вынужденного отхода наших войск, который в сентябре был утвержден Военным советом фронта. Объекты, подлежащие уничтожению устанавливала тройка в составе: первого секретаря РК ВКП(б), начальника РО НКВД и представителя инженерных войск Красной Армии[427]. Минирование объектов продолжалось в течение всех лет до прорыва блокады и даже в первые месяцы после нее. Это вытекало из известных планов гитлеровского командования о штурме города и выброске больших десантов.

Вполне понятно, что эти мероприятия были закрыты для широкого круга лиц, однако сотрудники милиции, охранявшие мосты, знали что под ними заложены мины. Действительно, под мосты через Неву, Обводный канал, Мойку, Фонтанку, канал Грибоедова были заложены фугасы. На окраинах и на магистралях, ведущих к центру города, готовились к взрыву дома, чтобы при необходимости преградить путь танковым подразделениям противника. Выполнение этих задач также возлагалось на войска НКВД, органы милиции и пожарной охраны города[428].

Во всех секторах структуры ВОГ были заложены НЗ продовольствия, предназначенные для войск внутренней обороны и населения на случай уличных боев. По секторам обороны создавались запасы продовольствия на 30 суток, по узлам сопротивления — на 10 суток, по всем опорным пунктам — на 20 суток. Помимо этого общая система внутренней обороны города предусматривала организацию пунктов питания с помощью предприятий общепита.

Исходя из реальной угрозы прорыва противником обороны Ленинграда перед его защитниками встала задача организации сопротивления в захваченных врагом районах города. 25 октября 1941 года по решению ГК ВКП(б) началось формирование специальных групп и подготовка их к нелегальной работе. К концу ноября 1941 года их количественный состав достиг 260 человек[429]. Однако эта численность в 1942 году сократилась до 163 человек, или на 37 %. Причинами отсева являлись: грубое нарушение партийной конспирации, трусость и рвачество, возросшая в результате голода смертность, эвакуация по состоянию здоровья и пр. Все оставшиеся подпольщики проходили два сбора, входе которых изучали подрывное дело, стрелковое оружие, в том числе и немецкое, санитарное дело и конспиративную работу[430]. Таким образом, закладывалась база для активной борьбы с вражескими войсками внутри города, и если учесть, что одновременно с этим создавались специальные отряды для взаимодействия с подпольными организациями, то размах этой борьбы был бы значительным. Следует отметить, что только в октябре 1943 года была частично распущена нелегальная организация ВКП(б). Впоследствии ее члены получили все соответствующие документы, необходимые для оформления пенсии, записи в трудовую книжку, но при этом они давали подписку-«обязательство» о неразглашении своего пребывания там, сдавали оружие, складские расписки и пр.

Во второй половине 1942 года немецкие войска приступили к подготовке наступательной операции «Северное сияние» на Ленинград. В этих целях на направлении главного удара сосредотачивались войска 11-й армии под командованием фельдмаршала фон Манштейна и части 18-й армии генерал-полковника Линденманна. Район Гайтолово явился местом тяжелых кровопролитных боев. Хотя вражеские войска были ослаблены, но угроза городу сохранялась.

В августе 1942 года была проведена новая перегруппировка войск Управления ВОГ. Перед ними поставили задачу: прочно удерживать внешний обвод обороны города и обеспечить противодесантную оборону. О внимании к укреплению внутренней обороны города свидетельствуют многочисленные постановления Военного совета фронта, приказы командующего ВОГ, начальников Управлений НКВД, милиции и военизированной пожарной охраны, принятые в 1942 году. Так, во исполнение приказа штаба ВОГ от 16 апреля 1942 года начальник Управления милиции Е. С. Грушко потребовал: «1. …во всех отделениях, отрядах и дивизионах милиции организовать круглосуточное наблюдение за воздухом, использовав для этого наружные посты, патрули и заставы; 2. При отрядах, дивизионах и отделениях милиции постоянно иметь в полной боевой готовности оперативно-истребительные группы для немедленной выброски в район действия из расчета: отрядам — не менее 50 чел., дивизионам — не менее 25 чел., отделениям — не менее 15 чел.»[431].

В целях усиления имеющихся сил этим же приказом предписывалось оперативно подчинить ВОГ отделения милиции.

Информация, имеющаяся в Разведывательном управлении Ленинградского фронта, свидетельствовала о намерениях противника штурмовать город во взаимодействии с воздушными десантами и диверсионными группами. Это обстоятельство предъявляло высокие требования как к укреплению переднего края действующей армии, так и усиления противодесантной обороны. В постановлении Военного совета Ленинградского фронта № 0868 от 10 мая 1942 года указывалось, что оборона Ленинграда в пределах внешнего оборонительного пояса, поддержание общественного порядка и борьба с авиадесантами противника возлагаются на командующего войсками ВОГ. Здесь же указывалось, что ему подчиняются все части и учреждения Красной Армии, войска НКВД, милиция, вневедомственная пожарная охрана и местные вооруженные отряды, расположенные в черте города. Все они привлекаются к внутренней обороне Ленинграда[432].

Приказом командующего войсками ВОГ «К» 013 от 15 мая 1942 года город разбивался на районы, в которых должна быть проведена подготовка к борьбе с авиадесантами противника[433]. Следовательно, постановление Военного совета, а затем приказ командующего войсками ВОГ определяли в условиях военного времени правовое положение органов УНКВД, и в частности милиции, по использованию их в боевых действиях внутри города. 16 мая 1942 года начальник Управления милиции Е. С. Грушко в приказе «Об организации обороны объекта Управления милиции от воздушных десантов и диверсионных групп противника» предписывал:

На участках 1, 2, 3, 4, 5-м на 2-х этажах располагались автоматчики, занявшие оборону. К пулеметам выдавались патроны: к пулемету «Максим» — 1500 шт., к пулемету «Дегтярев» — 2000 шт., а там, где их два — 6000 шт. Дополнительно расчетам выделялись ручные и противотанковые гранаты[435].

Другим своим приказом от 26 мая 1942 года начальник Управления ленинградской милиции подтвердил границы районов борьбы с вражескими десантами, в основном совпадающие с границами административных районов, которых было 15. Одновременно в данном приказе указывались начальники районов. Например, первый — Приморский — возглавлял начальник военно-политического училища старший батальонный комиссар Миссан, а военным комиссаром стал начальник политотдела этого же училища. Во втором — Выборгском районе начальником был утвержден командир 12-го отдельного учебного танкового полка подполковник Житнев, а военным комиссаром — полковой комиссар Михеев[436]. Командующий войсками ВОГ осуществлял неослабное руководство подготовкой города к обороне. 3 июня 1942 года своим приказом он обязал: «…все части и учреждения РККА, войск НКВД, рабоче-крестьянской милиции, военизированной пожарной охраны и местные вооруженные отряды, расположенные в черте г. Ленинграда, подчинить начальникам секторов с привлечением их к внутренней обороне города. Начальникам секторов указанные части и учреждения, дислоцирующиеся на территории сектора, использовать для организации обороны тех боевых участков, на территории которых они расквартированы»[437]. (Приложение № 9). Следует отметить, что в большинстве своем районы борьбы с вражескими десантами возглавлялись командирами полков НКВД, а также тыловых и запасных частей Ленфронта. В соответствии с приказом начальника УНКВД ЛО «О формировании отряда чекистов по борьбе с воздушным десантом» из сотрудников отдела Управления был сформирован оперативный отряд чекистов по борьбе с воздушным десантом противника внутри города в составе 8 стрелковых взводов и мотогруппа автоматчиков общей численностью 250 человек. Командиром отряда чекистов был назначен начальник 5 отделения 4-го отдела майор Н. Н. Диц. Отряд находился в постоянной боевой готовности к выброске в возможный район высадки десанта противника[438]. Отряд являлся резервом заместителя командующего войсками ВОГ по ПВО генерал-лейтенанта Г. А. Степанова. Этот резерв на 8 машинах должен был быть в случае необходимости срочно доставлен в район боевых действий. В правовом положении начальники районов руководствовались приказами и инструкциями. Специально выделенные комиссары по организации ПДО наделялись большими полномочиями.

В это же время продолжалось формирование рабочих батальонов и рот. К декабрю три батальона были созданы в Ленинском районе города, три в Октябрьском. Не во всех районах быстро создавались такие рабочие формирования. Только к январю 1943 года в городе было создано 52 рабочих стрелковых батальона и 2 отдельные роты общей численностью в 26 867 человек. Мужчины среди бойцов составляли 62,6 %[439]. Таким образом, в составе ВОГ уже к осени 1942 года находилось около 10,5 тысяч бойцов воинских частей, почти 3,4 тысячи человек из войск НКВД, более 2,2 тысяч моряков. По первому сигналу были готовы занять свои рубежи, вступить в бой с врагом более 4 тысяч милицейских работников и бойцов военизированной пожарной охраны, а также до 10 тысяч добровольцев из рабочих отрядов[440].

Созданием специальных частей ВОГ и наличия оперативных резервов для борьбы с авиадесантами противника вся работа по превращению города в мощный укрепрайон не завершилась. Необходимы были дальнейшее строительство и совершенствование инженерных сооружений. В 1942 году и в последующие годы шла напряженная работа по инженерному укреплению секторов и участков внутренней обороны города. Военный совет фронта 7 августа 1942 года образовал 508 штабов МПВО непосредственно в кварталах города, что значительно улучшало систему местной противовоздушной обороны[441].

Нельзя не отметить, что в условиях блокады и постоянной угрозы для города вражеских бомбардировок и авиадесантов наблюдалась тесная согласованность всех служб войсковой противовоздушной обороны, местной противовоздушной обороны и внутренней обороны города. Известно, что в феврале 1941 года Советским правительством было принято Постановление «Об усилении ПВО СССР». В соответствии с этим постановлением территория СССР в пределах военных округов была разделена на зоны: Северную, Северо-Западную, Западную, Киевскую, Южную, Северо-Кавказскую, Закавказскую, Забайкальскую, Дальневосточную, Московскую, Орловскую и Харьковскую[442].

В Ленинградском военном округе находилась Северная зона ПВО. В ее состав входили 7 районов ПВО — Ленинградский (корпусной), Мурманский, Петрозаводский, Выборгский, район Краснознаменного Балтийского флота, Свирский и Лужский бригадные районы ПВО[443]. В самом Ленинграде располагался 5-й район ПВО. Он прикрывал город и его промышленные объекты, а также, города Свирь, Лодейное Поле, Красногвардейск, Кингисепп, ст. Сиверскую от воздушных налетов противника.

Подготовка города к противовоздушной обороне не ограничивалась только развертыванием частей и подразделений ПВО. Другим важнейшим участком этой работы была организация местной противовоздушной обороны Ленинграда. Система МПВО предназначалась для ликвидации последствий налетов военно-воздушных сил противника[444].

Правительство СССР определяло меры по мобилизации населения на борьбу с пожарами, по привлечению трудящихся к противовоздушной и противохимической обороне. 1 июля 1941 года СНК СССР принял Постановление «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне». На следующий день принимается аналогичное Постановление СНК РСФСР, которое затем дополняется Постановлением от 10 июля «Об организации местной противовоздушной обороны в городах и населенных пунктах РСФСР». Создание групп самозащиты МПВО возлагалось на Главное управление МПВО НКВД СССР[445]. Во главе МПВО Ленинграда находился заместитель председателя Ленгорисполкома полковник (затем генерал-майор) Е. С. Лагуткин, а формированиями МПВО районов руководили начальники МПВО в лице заместителей председателей райисполкомов.

Кроме того, 11 июля 1941 года Исполком Ленгорсовета принял решение о всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне, конкретизировавшее постановление СНК СССР от 2 июля 1941 года[446].

За два с половиной месяца ленинградцы подготовили город к отражению воздушных нападений противника. Была хорошо организована и оснащена всем необходимым система МПВО. Во взаимодействии с ПВО эта служба сумела до минимума свести потери от бомбардировок врага с воздуха.

Штаб ВОГ требовательно относился ко всем инженерным работам и особенно к работам по сохранности оборонительных сооружений. Так, в одном из писем штаба ВОГ в Дзержинский РК ВКП(б) подчеркивалось: «Вторично прошу Ваших мер воздействия на домоуправления и советско-партийные организации в вопросах охраны огневых точек и других созданных оборонительных сооружений. Так как имеются случаи загрязнения таковых и расхищения деревянных приспособлений: пулеметных столиков, подлокотников для стрелков, а также и самих амбразур огневых точек»[447].

Обращение штаба ВОГ в партийные органы города за помощью вполне объяснимо. В условиях войны партийные комитету брали на себя многие функции военно-организаторской и хозяйственной работы. Ленинградская партийная организация в городе пользовалась исключительным уважением и авторитетом. Обращения руководителей горкома партии и районных организаций к трудящимся находили отклик у них. Ленинградцы, превозмогая тяжелейшие трудности блокады, делали все, чтобы построить оборонительные сооружения. Для превращения города в укрепленный район к концу 1942 года в 6 секторах были построены: пулеметных дотов — 8447, артиллерийских — 932, позиций для ПТР — 244, позиций для стрелковых отделений в зданиях — 8050, артиллерийских дзотов — 404, пулеметных дзотов — 188[448]. Кроме того, в черте города: вырыли противотанковых рвов — 14 335 м, возвели баррикад — 38 900 м, крытых ходов сообщений — 51 140 метров[449]. Наличие оборонительных укреплений в самом городе значительно усиливало его защиту, могло надолго приостановить продвижение противника и заставить его «застыть» перед этими рубежами.

Такое укрепление блокированной зоны давало возможность командованию и штабу фронта перегруппировывать без всякого риска значительные силы войск и техники из полевых армий и сосредотачивать их для прорыва обороны противника, и что в последующем дало возможность успешно провести операцию по прорыву блокады Ленинграда. Это был первый успех принятого в начале лета 1942 года Военным советом фронта по предложению генерала Л. А. Говорова и проведенного в жизнь штабом фронта так называемого «двойного решения»[450].

Учитывая опыт 1942–1943 годов и предыдущей зимы по эксплуатации и содержанию оборонительных сооружений ВОГ, а также подготовку к боям по снятию блокады города, Военный совет 20 ноября 1943 года своим постановлением № 001820 «О порядке передачи и охраны законсервированных сооружений местным властям и организациям контроля за состоянием сооружений» потребовал: «все фортификационные сооружения на рубежах, не занятых войсками внутренней обороны г. Ленинграда, привести в порядок, законсервировать и передать под охрану исполкомов Ленгорсовета и Ленинградского облсовета депутатов трудящихся, директоров заводов и предприятий, соответственно по территориальному расположению»[451].

Помимо этого постановление обязывало исполкомы и администрацию предприятий принять под охрану от войск внутренней обороны города законсервированные фортификационные сооружения. При этом определялись порядок, сроки и организация передачи. Систематический контроль за состоянием сооружений возлагался на командующего ВОГ. Приемку и передачу их предлагалось окончательно завершить к 1 января 1944 года. В январе того же года была снята блокада, немецко-фашистские войска отброшены далеко от стен Ленинграда.

Оборонительные сооружения и вся система ВОГ не были задействованы в боях внутри города, но сама система показала, насколько глубоко и серьезно город готовился к своей защите. В течение всего времени функционирования ВОГ подразделения различных служб УНКВД активно участвовали в укреплении обороны города и были готовы к уличным боям. В это же время они выполняли задачи, определенные системой ВОГ, — борьбу с фашистской агентурой.

Для того чтобы проникнуть в Ленинград, врагу приходилось выбрасывать свою агентуру с самолетов за сотни километров от города, а затем проникать в него окружным путем. Поэтому было крайне важно засечь пролет вражеского самолета вглубь нашей территории и определить район возможной выброски диверсантов, с тем, чтобы нейтрализовать их с помощью оперативно-розыскных мероприятий. 17 марта 1942 года НКВД СССР потребовал усилить борьбу с вражескими диверсантами, которые различными путями стремятся проникнуть в тыл с разведывательными и диверсионными целями. Вся оперативно-розыскная деятельность по выявлению разведывательных и диверсионных групп должна быть сосредоточена в НКВД СССР и УНКВД[452].

В своем приказании № 14сс от 8 июня 1943 года начальник УНКВД ЛО П. Н. Кубаткин потребовал от начальников городских и районных отделов принять все меры к предупреждению проникновения вражеских парашютистов и диверсантов в Ленинград, на его оборонные объекты и в воинские части. В нем говорилось:

Обнаружение самолетов противника с возможным десантом, а также выявление диверсантов являлось одной из главных задач всей системы по обеспечению безопасности тыла действующей армии и тыловых районов страны, где действовали военные коммуникации и оборонные заводы. Особенно это касалось Ленинграда и всего северо-запада. Поэтому важным элементом в этой системе выступало создание специальных групп содействия (ГС) из местного населения, проживающего в глубинных районах. Одновременное созданием истребительных батальонов осуществлялось и формирование групп содействия. Они обязывались информировать истребительные батальоны о всех случаях появления парашютных десантов и диверсантов противника в указанной для них полосе наблюдения. Уже 12 июля 1941 года секретарь ЦК КП(б) КФССР Сорокин и нарком внутренних дел республики старший майор госбезопасности Андреев направили в РК КП(б) и РО НКВД директиву «О создании групп содействия во всех населенных пунктах КФ ССР». В ней указывалось, что группы содействия по борьбе с десантами противника предназначены для обеспечения своевременной и правдивой информации о высадке или маршрутах следования вражеских десантов[454].

В соответствии с данной директивой предлагалось:

1. В 5-ти дневный срок закончить комплектование групп содействия в населенных пунктах. Их необходимо создавать из лесников, пастухов, рыболовов, а также из активной части сельской молодежи, в том числе из подростков.

2. Руководство группами содействия в селах возложить на председателей сельских советов (в отдельных случаях можно на председателей колхозов), обязав последних немедленно сообщать в РО НКВД полученные ими донесения о десанте противника…

3. Выставлять из членов групп содействия скрытные дозоры и посты наблюдения.

4. Группы содействия не вооружаются, за исключением рабочих дружин[455].

В Ленинграде, находившемся во фронтовой полосе, службу наблюдения за воздухом осуществляли посты ВНОС, специальные наблюдатели за воздухом: на дороге жизни и других объектах.

Следует подчеркнуть, что в соответствии с постановлением СНК СССР начальникам и комиссарам районных штабов противодесантной обороны Управлением войск НКВД по охране тыла Ленинградского фронта выдавались специальные удостоверения, где, например указывалось: «для выполнения боевых задач по ПДО Октябрьского района старшему политруку тов. Пузанову оперативно подчиняются: все местные стрелковые части и подразделения, ВУЗы КА, отряды милиции и военизированной пожарной охраны и прочие: вооруженные формирования района» (Приложение № 10).

Начальники и комиссары районных ПДО наделялись большими правами, они могли использовать все виды и средства военной и гражданской связи, транспорта и т. д. Это свидетельствует о том, что военная обстановка предопределяла правовые положения тех структур, которые выделялись для борьбы с вражеской агентурой, диверсионными группами врага[456]. Необходимость принятия жестких мер в этом была. С октября 1941 года по сентябрь 1942 года в тыл Ленинградского и Волховского фронтов противник забросил 150 шпионско-диверсионных групп численностью от 3 до 10 человек каждая. Обратно сумели вернуться только две из них[457].

Войсками охраны тыла Ленинградского фронта в ноябре 1941 года было задержано — 60, в декабре — 89, в 1-м квартале 1942 года — 73 фашистских лазутчика. К апрелю 1942 года их было обезврежено 269, кроме того, задержано 16 парашютистов и 22 немецких летчика со сбитых самолетов[458]. Если к этому присовокупить итоги деятельности истребительных батальонов Ленинграда и области, которыми за период с июня 1941 года по январь 1944 года было задержано 67 фашистских парашютистов, 75 шпионов и диверсантов, 56 ракетчиков и сигнальщиков и 38 немецких летчиков[459], то создается общая картина, показывающая настойчивое стремление фашистской агентуры проникнуть в Ленинград, использовать все для того, чтобы создать здесь условия, способствующие выброске крупных воздушных десантов врага.

Перед военными, партийными и советскими органами Ленинграда в условиях превращения города в неприступную крепость исключительное значение имела эвакуация населения и оборудования оборонных предприятий.

Эвакуация населения из прифронтовых районов выступала как важнейшая военно-политическая задача. Она предусматривала не только спасение населения от гибели или захвата в плен, но и способствовала привлечению трудоспособного населения к производству народно-хозяйственной и оборонной продукции. Эвакуация детей — это являлось сохранением генофонда нации. Следовательно, проведение эвакуации служило интересам национальной безопасности, и важно было ее провести не только масштабно, но и организованно. От успешного ее осуществления в огромной степени зависел ход и исход вооруженной борьбы и войны в целом. 24 июня 1941 года был образован Совет по эвакуации. 27 июня ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление, «Об эвакуации населения, промышленных объектов и материальных ценностей из прифронтовой полосы»[460], в котором перечислялись материальные ценности, подлежащие вывозу в первую очередь, а также постановление «С порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества».

Ответственная и сложная задача, связанная с эвакуацией населения, встала перед органами местного самоуправления Ленинграда. В конце июня 1941 года была создана и приступила к работе городская комиссия по эвакуации. В первую очередь эвакуировали детей. 29 июня 1941 года исполком Ленгорсовета принимает решение «О вывозе детей из Ленинграда в Ленинградскую и Ярославскую области»[461]. Предполагалось вывезти около 400 тысяч детей. Однако отсутствие достоверной информации о положении на фронте привело к серьезным просчетам. Несмотря на то, что над некоторыми районами Ленинградской области нависла угроза захвата их наступающими немецко-фашистскими войсками, эвакуация туда детей продолжалась до 2 июля. Вражеская авиация приступила к бомбардировке железных дорог, связывавших Ленинград со страной. Под бомбежки попадали и эшелоны с детьми. В связи с этим, эвакуация в районы Ленинградской области была прекращена, а городская комиссия спешно приступила к реэвакуации детей из опасных районов.

5 июля 1941 года было принято другое Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке эвакуации населения в военное время», которым уточнялись некоторые позиции для организации эвакуации. При угрозе окружения Ленинграда массовая эвакуация жителей, особенно неработающих, была необходимой мерой для укрепления обороноспособности города.

До начала блокады из Ленинграда успели вывезти 636 203 человека, в том числе 488 703 коренных ленинградцев и 147 500 беженцев из Прибалтики, Карелии и Ленинградской области. В кольце блокады продолжали оставаться (включая призванных в армию и на флот, вступивших в части народного ополчения) 2 469 400 ленинградцев (из 3190 тысяч проживавших перед войной). По подсчетам Д. В. Павлова, в блокированном городе осталось 2544 тыс. человек, в том числе около 400 тыс. детей. Кроме того, в пригородных районах, в кольце блокады, осталось 343 тыс. человек[462].

Таким образом, за два с половиной месяца, прошедших с начала войны, была осуществлена огромная работа по перемещению из Ленинграда значительного числа его жителей. В то же время полностью вывезти население, подлежащее эвакуации из города, не удалось. 8 сентября 1941 года с захватом немецко-фашистскими войсками Шлиссельбурга, прямая железнодорожная связь Ленинграда со страной прекратилась. Эвакуацию населения и, прежде всего, ученых, конструкторов, инженеров и детей пришлось осуществлять из осажденного города уже в новых, чрезвычайно сложных условиях.

В период осенней навигации 1941 года на восточный берег Ладожского озера было эвакуировано 33,5 тысяч ленинградцев. Одновременно с сентября по декабрь 1941 года из Ленинграда по воздуху было эвакуировано около 30 тысяч высококвалифицированных рабочих и специалистов ленинградских предприятий[463].

Масштабы эвакуации возросли с введением в действие Ладожской ледовой трассы. Учитывая, что вывоз людей в тыловые районы страны во многом облегчит продовольственное положение Ленинграда, обком и горком партии с начала эксплуатации трассы потребовали от эвакуационной комиссии ускорить темпы эвакуации несамодеятельной части населения, а также рабочих эвакуированных предприятий, работников научных учреждений.

6 декабря 1941 года Военный совет Ленинградского фронта принял постановление «Об эвакуации людей из Ленинграда», в котором потребовал от эвакуационной комиссии «…к 20.12. 1941 г. довести число вывозимых до 5000 человек в сутки. Эвакуацию населения производить по озеру и в соответствии с графиком. Одновременно предусматривались меры по обслуживанию эвакуированных питанием на специальных пунктах»[464]. Однако в силу слабого льда, Военный совет принял решение отложить эвакуацию по автомобильной дороге. 21 января 1942 года Военный совет фронта вновь потребовал от Ленинградского горисполкома и городской эвакуационной комиссии ежедневно эвакуировать из города с 23 по 25 января по 1700 чел. и с 25-го — не менее 2400 чел.[465]. Этим постановлением определялся ряд мер, направленных на создание условий для эвакуированных горожан, истощенных от голода. В их числе были: выделение 50 автобусов для перевозки населения на участке ст. Ваганово — ст. Жихарево и для подвозки населения к Финляндскому вокзалу; создание эвакопунктов 2-го класса в деревне Ваганово и при ст. Жихарево, Волхов и Бабаево с необходимыми помещениями для размещения 3200 человек; создание питательных и медицинских пунктов. Для эвакуированных устанавливались следующие нормы питания: 800 г хлеба на человека; 200 г мясных продуктов, на человека и, кроме того, плитка шоколада на детей (до 16 летнего возраста), выдаваемых на ст. Жихарево на два дня одновременно; горячий обед из двух блюд со следующей раскладкой: мяса — 75 г; жиров — 40 г; круп — 50 г; сухих овощей — 20 г; хлеба — 150 г; муки — 20 г, выдаваемых на одной из станций — Волхова, Тихвина, Бабаево или Череповца. Кроме обеда, выдавать эвакуированному населению в дороге 350 г хлеба на одного человека[466].

К началу июля 1942 года в городе оставалось еще 1 миллион 100 тысяч жителей и дальнейшая разгрузка города от нетрудоспособного населения была необходима для повышения его обороноспособности[467]. Вопрос о массовой эвакуации населения рассматривался Военным советом фронта. 5 июля 1942 года он принял постановление № 001048 «О необходимых мероприятиях по превращению Ленинграда в военный город». В нем указывалось: «Военный совет Ленинградского фронта считает важнейшей и неотложной задачей Военного совета фронта, городского комитета ВКП(б) и исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся завершение в кратчайший срок всех мероприятий, обеспечивающих превращение Ленинграда в военный город. Решение этой задачи требует оставления в Ленинграде только необходимого минимума самодеятельного населения:

а) для обслуживания промышленности, выпускающей боеприпасы, вооружение, средства связи и снаряжение для нужд Ленинградского фронта и КБФ;

б) для обслуживания топливно-энергетической промышленности Ленинграда и транспорта;

в) для обеспечения выпуска продукции, удовлетворяющей насущные потребности остающегося населения города;

г) для бесперебойной работы важнейших отраслей городского хозяйства и советских, административных, хозяйственных и культурно-просветительных учреждений;.

д) для нужд местной ПВО и противопожарной охраны города;

е) для производства необходимых оборонительных работ вокруг Ленинграда»[468].

Военный совет обязал исполком Ленинградского совета депутатов трудящихся и ленинградскую городскую эвакуационную комиссию начать с 5 июля эвакуацию вглубь страны до 300 000 вместе с ранеными. Эвакуацию закончить к 15 августа[469]. На протяжении всех блокадных лет с повестки дня не снимался вопрос об эвакуации детей. Оргбюро ЦК ВКП(б) своим постановлением от 22 августа 1941 г. «О детях, эвакуированных из Москвы и Ленинграда» указало, что «…для эвакуированных детей до сих пор не созданы нормальные бытовые условия и не обеспечено их надлежащее медицинское обслуживание» и потребовало от обкомов, крайкомов ВКП(б), ЦК компартий союзных республик, наркомпросов республик и наркомздрава СССР принять все необходимые меры для создания нормальных условий жизни эвакуированных детей[470].

Эвакуация детей из Ленинграда продолжалась в течение всех лет блокады. Дети эвакуировались в разные регионы большой страны. Десять тысяч детей из Ленинграда и Минска были эвакуированы в приволжский город Хвалынск Саратовской области. Здесь их приняли несколько детских домов и баз отдыха, создавая уют и уделяя внимание. Воспитатели и учителя К. Н. Малявская, В. П. Торпов, В. М. Белозерова, А. А. Спирина, С. М. Щеглова, М. П. Кузнецова и многие другие делали все, чтобы помочь юным душам пережить свои беды, побороть одиночество, подготовить их к жизни. И многие из них достигли в последующем значительных вершин, став учеными, врачами, учителями[471].

Поддержание общественного порядка при эвакуации было возложено на органы милиции. В УНКВД была создана оперативная группа, которая должна была оказывать постоянную помощь исполкому Ленгорсовета в осуществлении эвакуации населения из Ленинграда. В состав группы вошли: С. С. Снегирев, И. В. Яковлев, В. В. Виноградов, М. М. Троян и др. Группа обеспечивала сопровождение эвакуированных по Ириновской железнодорожной ветке до западного берега Ладожского озера. На восточном берегу Ладоги в Кобоне находилась оперативная группа милиции, возглавляемая М. В. Миняевым, которая принимала эвакуированных и обеспечивала дальнейшую их отправку по железной дороге в п. Войбокало.

Второй путь эвакуации по старому Охтинскому тракту до ст. Борисова Грива обслуживался специально созданным отрядом ленинградской милиции. Отряд был многочисленен, состоял из сотрудников различных служб. На всем протяжении тракта выставлялись посты. Деятельность органов внутренних дел по обеспечению эвакуации из блокадного города осуществлялась по следующим направлениям:

1) обеспечение охраны оборудования, демонтированного с предприятий, от места погрузки до размещения в вагонах;

2) сопровождение совместно с войсками НКВД и бригадами специалистов эвакуируемых предприятий эшелонов и охрана грузов в пути следования;

3) обеспечение организации эвакуации материальных ресурсов и скота колхозов, совхозов, МТС;

4) обеспечение перебазирования научно-исследовательских учреждений, вузов, музеев и других учреждений культуры:

5) регулирование и сопровождение потоков беженцев в прифронтовой полосе;

6) обеспечение реэвакуации детей из прифронтовой полосы;

7) обеспечение организованной эвакуации населения;

8) обеспечение общественного порядка и охрана имущества и грузов на эвакуационных коммуникациях;

9) обеспечение эвакуации части предприятий из фронтовой полосы в другие районы города;

10) обеспечение переселения населения внутри города из районов, подвергающихся систематическому артобстрелу и находящихся во фронтовой полосе, в районы, менее подвергающиеся артобстрелу[472].

В результате проделанной огромной работы задание ГКО от 22 января 1942 года о вывозе 500 тысяч жителей до весны 1942 года было выполнено. Всего с 22 января по 15 апреля 1942 года из Ленинграда было эвакуировано 554,2 тысяч человек[473]. Таким образом, массовая эвакуация населения в самый тяжелый период блокады позволила спасти от голодной смерти десятки тысяч ленинградцев.

Серьезную угрозу для безопасности фронтового города представлял массовый поток беженцев из Прибалтики, Карелии и городов Ленинградской области. С начала войны город стал перевалочным пунктом многих тысяч тех, кто вынужден был покинуть свои места, бежать из районов, оккупированных противником. Уже в конце июня 1941 года был организован городской эвакопункт и целая сеть привокзальных эвакопунктов. Одновременно для беженцев предоставлялись общежития в зданиях школ.

Оказавшись без документов, вещей, продовольствия и не имея работы, эта категория населения испытывала серьезные материальные и правовые лишения и невольно еще больше осложняла криминогенную обстановку в Ленинграде. До 27 августа через Ленинград было эвакуировано 147 500 беженцев. С началом блокады в сентябре 1941 г. городской эвакопункт занялся организацией стационарных общежитий, рассчитанных на длительный срок проживания. Общее число общежитий достигло 42, за период с сентября 1941 по июнь 1942 г. через них прошло 64 700 человек. В сентябре горисполком разрешил временную прописку беженцев в Ленинграде сначала на ведомственной жилой площади, позже — у родственников и знакомых, этим правом воспользовались 32 700 человек. Кроме того, 18 900 человек были трудоустроены на торфо- и лесозаготовки, ГЭС и переселены в общежития предприятий и организаций. Все временно прописанные получали карточки на общих основаниях с местным населением[474].

В своем специальном сообщении 28 ноября 1941 г. члену Военного совета А. А. Кузнецову начальник УНКВД Кубаткин показал, что в городе, Всеволожском и Парголовском районах Ленинградской области размещено 64 552 чел., эвакуированных из других районов, в том числе 23 246 детей. Их жилищно-бытовые условия крайне неудовлетворительны. Общежития не отапливаются, нет воды, больные не изолируются. Многие не получают продовольственных карточек. Те должностные лица, которые обязаны выдавать продкарточки, пользуются бесправным положением эвакуированных — жульничают, злоупотребляют своим служебным положением. В результате этого беженцы голодают, возросла смертность. Местные органы власти от работы эвакопунктов самоустранились[475].

Все это привело к тому, что на почве продовольственных трудностей увеличилось число антисоветских проявлений, за которые только в ноябре арестовано было 11 человек[476].

Уже это свидетельствовало о том, что подобное преступное отношение к эвакуированным порождало у них возмущение и негодование, а именно это и квалифицировалось как антисоветская деятельность. Следовательно, к открытым, осознанным антисоветским выступлениям отдельных ленинградцев (а они были и несомненно, не единичны) добавились искусственно вызванные возмущения, что привело к резкому росту числа антисоветских преступлений. За период с июня 1941 по май 1945 г. только за антисоветскую агитацию было арестовано по Ленинграду и области 6632 чел.[477], что составило почти 50 % всех арестованных. Все эвакуированное население в Ленинграде нуждалось в строгом учете. 5 декабря 1941 г. начальник Управления городской милиции представил в горисполком справку, где указал, что в Ленинграде числится 11 039 эвакуированных, в том числе 2378 мужчин, 4618 женщин и 4313 детей. Поданным паспортной службы, за сентябрь-декабрь 1941 г. в городе прописались 84 614 человек. В город прибыло в сентябре — 33 596, октябре — 35 912, в ноябре — 9837 и в декабре — 5269 чел. В то же время за эти же месяцы изданной категории выбыло в сентябре — 17 432, в октябре — 114 245, ноябре — 84 776 и декабре — 27 746 человек[478].

В этот же период было принято решение о выселении из пригородов Ленинграда 96 000 человек немецкой и финской национальностей, в том числе — в Казахстан — 15 000, в Красноярский край — 24 000, в Новосибирскую область — 24 000, Алтайский край — 12 000, в Омскую область — 21 000 человек[479]. Были ли правовые основы для этого выселения? Безусловно, были. Город находился в блокаде. Его безопасность зависела от высокой ответственности всех граждан, понимания той обстановки, которая сложилась в городе и вокруг него. 25 сентября 1941 г. командующий ВВС Ленфронта генерал-майор авиации Новиков в письме к Председателю Ленсовета П. С. Попкову прямо указал: «За последнее время, в период налета противника, днем и ночью со стороны колонии (Смольнинской немецко-финской — Б. Б. П.) в сторону аэродрома пускают ракеты красного и зеленого цветов. Само население враждебно настроено против советской власти, так, например, финны заявляют: „Если придут сюда финны, то будет вам и нам плохо, если придут немцы, то вам, русским, будет плохо, а нам хорошо“. Эта колония кишит шпионами. 5 сентября 1941 г. решением Всеволожского райсовета население этой колонии подлежало выселению по политическим соображениям. Несмотря на имеющееся решение, до сих пор враждебно настроенное население продолжает находиться в районе аэродрома…»[480].

Задача по выселению и переселению немецкого и финского населения возлагалась на НКВД, как на войска, так и на органы. Одновременно из Ленинграда выселялись и другие категории населения. Уже с первого дня войны Управление милиции провело учет уголовного рецидива и социально-паразитического элемента, который подлежал выселению из фронтового города. В городе на начало декабря 1941 г. находилось 1514 чел., требующих эвакуации, в том числе контрреволюционный элемент и уголовный рецидив, на который имелись оформленные постановления УНКВД ЛО и городского угрозыска — 762, лица, подлежащие выселению на основании паспортных ограничений — 603, лица без гражданства — 65, иностранцы — 84[481]. Выселение социально-опасных элементов проводилось на основе директивы НКВД от 4 июля 1941 года (Приложение № 11). В последующем СНК СССР своим постановлением № 34-14с от 8 января 1945 года утвердил Положение о спецкомендатурах НКВД и определил правовое положение спецпереселенцев (Приложение № 12, № 13).

Активное участие ленинградская милиция приняла в обеспечении функционирования Дороги жизни. Согласно приказу командования Ленинградского фронта от 19 ноября 1941 года создано Управление ледовой дороги, состоявшее из нескольких отделений[482]. Дорогу жизни обслуживало свыше 20 000 человек, в том числе регулировщики движения[483]. В самые первые дни войны на дороге было выставлено 20 регулировочных постов, к концу ноября 1941 года их число увеличилось до 45. Созданная система регулирования давала возможность предупреждать провалы и отклонения автомашин от трассы. Однако, поскольку лед был ещё не прочным и трассу приходилось менять, с 19 1 декабря количество регулировочных постов было увеличено до 75[484]. Всего в, первые месяцы действия ледовой дороги ее обслуживало 350 регулировщиков[485]. В это время на дороге было установлено 60 постов регулирования движения, которые обслуживались только сотрудниками ГАИ и ОРУД[486]. Отряд милиции, обеспечивавший движение через Ладожское озеро в основном был сформирован из работников ГАИ областного управления, отделов и отделений милиции Ленинградской области. Возглавлял его начальник Госавтоинспекции И. Дмитриев. В дальнейшем, когда часть сотрудников была переведена на оперативную работу в город, их место заняли женщины, пришедшие на службу в милицию[487].

Посты регулирования движения располагались через каждые 500 метров дороги. Регулировщики управляли движением многочисленного транспорта, своевременно предупреждали колонны о налетах с воздуха, указывали пути объезда опасных мест, регулировали движение на однопутных участках трассы, не допускали скопления автомашин, которые становились хорошей мишенью для вражеской авиации. Пробки автотранспорта, особо опасные при авианалетах, к началу 1942 года практически исчезли.

Одновременно контролировался пропускной и санитарный режим. На сотрудников органов внутренних дел возлагались обязанности по контролю за документами о санобработке и непропуске в город лиц, не прошедших таковую[488]. На бойцов сводного боевого отряда Военно-автомобильной дороги возлагалась и охрана перевозимых грузов. Особые условия их служебной деятельности создавали возможность не только обеспечения бесперебойного снабжения города, но и предупреждение проникновения вражеской агентуры, бандитствующих элементов и т. д.

В обеспечении внутренней безопасности города предпринимались меры к повышению требовательности к движению транспорта, его пропуску и состоянию. Решением Исполкома Ленсовета от 24 июня 1941 г. были утверждены правила уличного движения в Ленинграде[489]. Но в условиях начавшейся войны, когда многие сотрудники ОРУД и ГАИ ушли на фронт, оставшимся пришлось работать на новых постах в напряженном режиме. К тому же из-за резкого сокращения электроэнергии прекратили функционировать светофоры. В соответствии с постановлением Военного совета перед сотрудниками УНКВД встала задача добиться соблюдения всеми водителями светомаскировки автотранспорта. Приказом УРКМ Ленинграда № 132 от 30 октября 1941 г. предписывалось по выявлению нарушителей светомаскировки на транспорте, немедленно задерживать таковых и доставлять в дежурные комнаты ГАИ для составления соответствующего акта. Ответственность несли не только водители, но и должностные лица, ответственные за отпуск транспорта из гаража[490].

Опыт первых месяцев блокады ясно показал, какой ущерб наносит городу и фронту нечеткое регулирование уличного движения, неудовлетворительно техническое состояние автомобильного транспорта. В результате аварий, поломок автомашин десятки тонн грузов не всегда вовремя прибывали к пункту назначения. Учитывая эти обстоятельства, сотрудники ГАИ приложили все усилия, чтобы свести до минимума число дорожно-транспортных происшествий. Условия блокады, отсутствие электроэнергии, сокращение числа регулировщиков требовали новых технических средств в деятельности ГАИ и ОРУД.

Сотрудники госавтоинспекции и ОРУД стали на постоянной основе осуществлять проверки транспортных средств в интересах обеспечения фронтового тыла, выявление агентов противника, задержания определенных категорий лиц по указаниям Военного совета и УНКВД.

Отсутствие в первый период опыта работы по досмотру транспорта и проверке документов, создавало некоторые упущения и сбои. В распоряжении УНКВД от 23 октября 1941 года отмечалось, что сотрудники милиции при проверке документов у лиц, проезжающих в легковых автомобилях, повсеместно не ограничиваются проверкой документов у основных пассажиров, а предпринимают поголовную проверку всех, находящихся в машине, в чем в большинстве случаев нет необходимости. В результате одна машина задерживается на длительное время, а другие проезжают совсем без проверки. Тогда было принято решение о том, чтобы ограничиться проверкой документов только тех лиц, которые предъявляют удостоверения сотрудника НКВД, старшего и высшего командного состава РККА, руководящих работников советских и партийных органов, а у остальных пассажиров данной машины документы не проверять[491]. Поголовная же проверка лишь при наличии достаточных к тому оснований. На заставах и контрольно-пропускных пунктах сотрудники милиции обязаны были проверять все без исключения автомашины[492].

Для действенного контроля за всем без исключения автотранспортом была необходима единая регистрационная система. Армейские автомобили по всему региону передвигались с маркировкой частей и подразделений или в отличии от гражданских машин без номерных знаков. Для упорядочения учета и маркировки автомобильного транспорта действующей Красной Армии, приказом НКО СССР № 44 от 13 февраля 1942 г. были установлены номерные знаки. Они стали состоять из пятизначного числа, впереди которого проставлялась буква алфавита присвоенной серии для армии или фронта, например: А-5-50-89 и т. д. Для действующих частей Ленинградского фронта были присвоены буквенные серии: А, В, Д, И, Л, Н и Р. Номер наносился черной краской на белой доске и крепился сзади автомашины или мотоцикла. У грузовиков номера наносились на задний борт и дверцы кабины. На автомобили военных частей, не входящих в состав действующей армии, номерные знаки выдавались госавтоинспекции Управлением милиции Ленинграда и области[493].

В первую блокадную зиму транспортный поток и движение пешеходов резко сократились. Весна оживила город, на улицах появилось больше людей и транспорта. Но обессилевшие люди, выйдя на улицы и проспекты, пытались сократить путь и часто являлись жертвами и виновниками дорожно-транспортных происшествий. Исходя из сложившейся обстановки, начальник Управления милиции 20 апреля 1942 года издал приказ «Об усилении борьбы с нарушителями правил уличного движения», отмечавший, что «…обстановка, в которой находится Ленинград, требует железного революционного порядка на улицах и особой дисциплинированности граждан»[494]. В приказе анализировалась автотранспортная обстановка в городе и формировались конкретные задачи перед сотрудниками милиции: изучить всему личному составу перечень улиц, закрытых для автомобильного движения, и образцы всех видов пропусков; требовать от всех пешеходов и водителей соблюдения правил уличного движения; привлекать к ответственности нарушителей; доставлять пьяных граждан в отделения милиции.

26 августа 1942 года исполком Ленгорсовета по рекомендации ОРУД Управления милиции принял решение «Об организации безопасности движения для транспорта и пешеходов в темное время суток». Администрациям соответствующих структур вменялось в обязанность покраска белой известью поребриков тротуаров, опор трамвайной электросети, столбов, колонн светофоров, выступающих частей зданий и углов домов на перекрестках[495].

Органы ГАИ и ОРУД постоянно искали различные формы и средства по улучшению технического состояния и организации движения автотранспорта и сокращению происшествий.

Перспективы неблагоприятного развития событий потребовали принятия предварительных мер по сохранению в городе основных стратегических запасов и особенно продовольствия. Функции подразделений, обеспечивающих безопасность дорожного движения на основании предписания начальника УНКВД от июля 1941 года ужесточились, стали проводиться более жесткие проверки гужевого транспорта и пешеходов на пригородных дорогах, в целях задержания лиц, вывозящих продукты из Ленинграда[496].

В этих целях на въездах и выездах из Ленинграда устраивались дополнительные контрольно-пропускные посты. Была разработана специальная инструкция для сотрудников, задействованных только на этих КПП. 15 июля 1941 г. была установлена единая дислокация контрольно-пропускных пунктов вокруг Ленинграда[497], а также выработана и единая инструкция для войск НКВД и милиции, несущих совместно службу на КПП. В конце 1942 года дислокация КПП была приведена в соответствие с реальными условиями и требованиями оперативной обстановки.

Принятые меры по созданию внутренней обороны города с полным привлечением всех сил и средств, с предоставлением широких полномочий как Управлению ВОГ, так и начальникам гарнизона, УНКВД и УНКГБ не позволили допустить массового проникновения в город и тыл армии вражеских диверсантов и агентов. Была создана строгая система пропуска и проживания, что исключало осуществление противником своих коварных замыслов. Органы внутренних дел являлись одной из главнейших сил, используемых в период организации и функционирования ВОГ. Войска и органы НКВД в системе ВОГ свои задачи осуществляли на основе приказов и распоряжений Военного совета фронта, Управлений ВОГ и НКВД.

§ 4. Особенности военного судоустройства и его роль в обеспечении безопасности фронта и тыла

Известно, что война требует от людей предельного напряжения духовных и физических сил. Свое внешнее проявление она находит не только в виде беспримерных образцов великой жертвенности и самоотречения, в подвиге и мужестве. Тяжелейшие экстремальные условия военного времени придают еще и всплеск преступности, обнажают низменные проявления людей, нутро хапуг и казнокрадов, мошенников и аферистов, которые не прочь нагреть руки на чужом горе. Поэтому борьба с преступностью, в том числе и с воинской, выступала как важнейшая задача обеспечения безопасности фронта и тыла. В условиях войны, чтобы победить врага и обуздать вспышку преступности, государство вынуждено было принимать и соответствующие строгие меры. Перед войной советская судебная система представлялась следующей структурой:

во-первых, было четыре уровня судебных органов: народные суды — краевые, областные суды, суды автономных областей, окружные суды — Верховные суды автономных республик — Верховные суды союзных республик — Верховный суд СССР.

В компетенцию народных судов были отнесены уголовные дела о преступлениях против жизни, здоровья, свободы и достоинства граждан, порядка управления, об имущественных и служебных преступлениях, а также гражданские дела по искам об имуществе, уплате алиментов, наследстве, о трудовых спорах между работником и администрацией предприятий, учреждений;

во-вторых, в соответствии с законом о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик, принятого Верховным Советом СССР в августе 1938 года, в судебную систему входили военные трибуналы, линейные суды железнодорожного транспорта и линейные суды водного транспорта. Это были специальные суды. Они относились к числу общесоюзных судов и действовали в том же порядке, что и остальные суды СССР. Члены специальных судов избирались Верховным Советом СССР сроком на 5 лет. Специальные суды рассматривали только уголовные дела;

в-третьих, несмотря на то, что закон закреплял судебную систему, это во многом носило формальный характер. Во-первых, действовало Особое совещание при НКВД СССР, которое назначало уголовное наказание во внесудебном порядке. Во-вторых, не было закрепленного законом единства правосудия, поскольку по уголовным делам о террористических актах, диверсиях и вредительстве действовал упрощенный порядок их рассмотрения. В-третьих, суды проводили линию на усиление борьбы с «врагами народа», штамповали приговоры, не вникая в суть имеющихся в деле доказательств и не учитывая способа, которым эти доказательства были получены. В-четвертых, право граждан СССР быть народным судьей без специального юридического образования приводило к тому, что значительная часть судейского корпуса не имела надлежащих профессиональных знаний и не могла осуществлять правосудие в точном соответствии с действующим законодательством[498].

В чрезвычайной обстановке военного времени со всей остротой встал вопрос о внесении изменений в существующую мирную судебную систему. Вполне понятно, что война диктовала свои значительно повышенные требования, как к законодательству, так и к тем институтам, которые обеспечивали его выполнение.

Наиболее серьезные изменения, которые внесла военная обстановка в судебную систему, заключались в расширении сферы деятельности военно-судебных органов и прежде всего военных трибуналов. Следует иметь в виду, что эти судебные органы не были новыми. Они действовали и ранее, но только в судебном обеспечении войсковых структур. Теперь же встал вопрос об ужесточении порядка, организованности и дисциплины в тех местностях, которые война определила как чрезвычайные, прифронтовые. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года «О военном положении» определялось, что «в изъятие из действующих правил о рассмотрении судами уголовных дел, в местностях, объявленных на военном положении, все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, передаются на рассмотрение военных трибуналов»[499].

Военные трибуналы создавались при военных округах, фронтах и морских флотах, при армиях, корпусах и иных воинских соединениях (гарнизонах, дивизиях, отдельных бригадах) и военизированных учреждениях, а также на железных дорогах, в морских и речных бассейнах Главсевморпути и др. Военные трибуналы по условиям своей деятельности подразделялись на две группы — на трибуналы местностей, объявленных на военном положении и районов военных действий и на трибуналы тыловых районов. Военные трибуналы, действующие в местностях, не объявленных на военном положении, или в тылу, выполняли свои обязанности на основе закона о судопроизводстве Союза ССР и союзных республик 1938 года и Положения о военных трибуналах и военной прокуратуре 1926 года. Эти трибуналы были довольно многочисленными и рассматривали значительно больше дел, чем военные трибуналы действующих армий, 4 декабря 1941 года, постановлением Военного совета Ленинградского округа за № 00441 для усиления борьбы с преступностью по Ленинграду и установлению единого руководства судебной практикой Ленинградский городской суд был преобразован в военный трибунал, а городская прокуратура — в Военную прокуратуру[500].

Военные трибуналы действовали также в войсках НКВД, где рассматривались все тяжкие преступления личного состава войск и органов НКВД, а также в железнодорожных войсках.

Сфера деятельности военных трибуналов входе войны постоянно расширялась. Это было связано с тем, что такие структуры военного времени, как транспортные, переводились в режим военного положения. В 1943 году оно касалось железнодорожного, речного и морского транспорта. 15 апреля был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О введении военного положения на всех железных дорогах», 9 мая — Указ Президиума Верховного Совета СССР «О введении военного положения на морском и речном транспорте». Все работники этих видов транспорта считались мобилизованными и закреплялись для работы здесь до конца войны. Для них вводилась военная дисциплина. Все дела, связанные с преступлениями на транспорте, рассматривались в военных делах и по законам военного времени.

Характерной особенностью вновь создаваемых учреждений военных трибуналов является то, что их деятельность была сразу регламентирована. Уже 22 июня 1941 года было утверждено «Положение о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении и в районах военных действий». Военным трибуналам строго предписывалось руководствоваться данным положением и соблюдать законность в своей работе.

Несмотря на то, что это были чрезвычайные судебные органы, они не передавались военным властям, а находились в ведении общей системы советской юстиции. Именно Наркомат юстиции осуществлял руководство всей системой, а точнее, осуществлял судебное управление всеми военными трибуналами. Через свои специальные управления — Главное управление военных трибуналов Вооруженных Сил СССР и военных трибуналов железнодорожного и водного транспорта, а также через Управление трибуналов войск НКВД[501].

Все председатели военных трибуналов и их заместители, а также состав или члены военных трибуналов назначались Народным комиссаром юстиции СССР. Это имело исключительно важное значение. Наркомат юстиции непосредственно участвовал в подборе и назначении руководящего состава военных трибуналов в крупных войсковых объединениях, а также имел возможность влиять на кадровую политику вышестоящих трибуналов по отношению к подчиненным. Председатели военных трибуналов округов, фронтов и флотилий имели право временно отстранять председателей, их заместителей и членов нижестоящих трибуналов с последующим утверждением Наркомюстом СССР. До 1943 года военные трибуналы действовали в составе 3 постоянных членов, а затем в них стали участвовать заседатели.

Заслуживает внимания и организация надзорной политики за деятельностью военных трибуналов. В качестве надзорной инстанции над трибуналом действовала военная, военно-железнодорожная и военная воднотранспортная коллегии Верховного Суда СССР. Право надзора над нижестоящими военными трибуналами было предоставлено военным трибуналам округов и фронтов. Высшими надзорными функциями обладал Пленум Верховного Суда СССР.

С началом войны была установлена подсудность дел военным трибуналам. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года на рассмотрение военных трибуналов передавались:

1) дела о государственных преступлениях;

2) дела о преступлениях, совершенных военнослужащими;

3) дела о разбое (ст. 167 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);

4) дела об умышленных убийствах (ст. ст. 136–138 ТС РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);

5) дела о насильственном освобождении из домов заключения и из-под стражи (ст. 81 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);

6) дела об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности (ст. 68 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик) и о сопротивлении представителям власти (ст. ст. 73, 73[502] и 73 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);

7) дела о незаконной покупке, продаже и хранении оружия, а также хищении оружия (ст. ст. 164-а, 166-а и 182 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Следовательно, в соответствии со ст. 7 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О военном положении» в местностях, объявленных на военном положении, все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, были подсудны военным трибуналам[503].

Одновременно военным трибуналам предоставлялось право рассматривать дела о спекуляции, злостном жульничестве и иных преступлениях, предусмотренных уголовными кодексами союзных республик, если военное командование признает это необходимым по обстоятельствам военного положения.

Основным нормативным актом, которым руководствовались военные трибуналы, был Уголовный кодекс РСФСР. Именно в нем определялись составы преступлений (Приложением 14).

В годы войны имеющиеся составы преступлений дополнялись новыми, принятие которых вызывалось особенностями военного времени. Причем законы войны предъявляли повышенные требования ко всем гражданам, независимо от их принадлежности к армии. Безусловно, в условиях военного времени недопустимы такие действия, которые наносят невосполнимый вред состоянию боеготовности частей и подразделений, не способствуют мобилизации всего населения к борьбе с врагом. К ним, в первую очередь, относятся ложные слухи, деморализующие людей, находящихся в повышенном морально-психологическом состоянии. Так, 6 июля 1941 года был принят Указ Президиума Верховною Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время лживых слухов, возбуждающих тревогу среди населения», которым виновные за совершение этого преступления карались по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет[504].

Другим Указом от 15 ноября 1943 года Президиум Верховного Совета предусмотрел меру ответственности за разглашение военной тайны на срок до 10 лет лишения свободы. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля 1942 года предусматривалась мера уголовной ответственности фашистских захватчиков в виде смертной казни или ссылки на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет за совершенные ими зверства по отношению к военнопленным и мирному населению и др.

Подведомственными для военных трибуналов являлись дела, связанные с изданием постановлений ГКО и приказов Верховного Главнокомандующего. Исключительную опасность для боеспособности армии представляли паникерство, трусость и сдача в плен. В силу разных обстоятельств уже к 15 июля 1941 года в плену врага оказалось 724 тысячи советских воинов. Для пресечения этого необычного явления принимались различные решительные меры. 16 июля 1941 ГКО принял постановление № 00381, в котором говорилось, что: «…отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником»[505]. Тогда же военному трибуналу были переданы дела на ряд крупных военачальников, как Д. Г. Павлова, В. И. Климовских, А. Т. Григорьева, А. А. Коробкова и др.

16 января 1942 года ГКО принял постановление № 1159с «О порядке передвижения военнообязанных в военное время и ответственности за уклонение от воинского учета». В соответствии с ним все уклоняющиеся от призыва и мобилизации привлекались к ответственности по ст. 193 п. 10 УК РСФСР (ст. 193 УК предусматривала наказание за воинские преступления).

Борьба с дезертирством на протяжении всех лет рассматривалась как опаснейшее уголовное преступление, которое не только подрывает боевую готовность частей и подразделений, но и значительно увеличивает угрозу безопасности населения своими бандитскими проявлениями. Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов 29 ноября 1942 года своим директивным письмом дали толкование постановления ГКО от 11 октября 1942 года об ответственности дезертиров, занимающихся бандитизмом или повстанческой деятельностью. Характерной особенностью данного разъяснения являлось то, что постановление ГКО от 11 октября 1942 года в действие вступило с этой даты и обратной силы не имело. Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов подчеркивали: «3. Постановление ГКО от 11 октября 1942 г. не следует распространять буквально на каждого дезертира, унесшего с собой оружие. Для предъявления обвинения по ст. 58-1 „б“ должно быть доказано фактическое занятие бандитской или повстанческой деятельностью или хотя бы принадлежность к банде, поставившей себе такие цели»[506]. (Приложение № 15).

Одновременно ужесточались и меры в отношении членов семей изменников Родины и дезертиров, занимающихся бандитизмом. Основаниями для этого также являлись постановления ГКО № 1926сс от 24 июня 1942 г. и 2401сс от 11 октября 1942 г. (Приложение № 16).

3 марта 1942 года Государственный Комитет Обороны постановлением № 1379с «Об охране военного имущества Красной Армии в военное время» указывал: «Исходя из того, что хищения и разбазаривание военного имущества подрывает военную мощь Союза Советских Социалистических республик, люди, творящие эти злодеяния должны быть рассматриваемы как враги народа…»[507], а следовательно, и меры к ним должны применяться суровые.

К приказам Народного Комиссара обороны, убедительно свидетельствующим о давлении на военные трибуналы, следует отнести приказ № 270 от 16 августа 1941 года, где все без разбора советские военнопленные объявлялись предателями и изменниками, и другой приказ № 227 от 28 июля 1942 года. Нарком юстиции и прокурор СССР направили всем органам военной юстиции директиву, в которой предписывалось «…действия лиц, преданных суду военного трибунала за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии, квалифицировать по ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР»[508]. Это был особый документ за всю историю войны. В нем содержалась оценка военно-политической обстановки, предусматривался комплекс мер по выправлению положения. В нем говорилось: «… мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину, Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад!

… Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину»[509].

В приказе требовалось железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем отступать и дальше на восток.

Предписывалось также снимать с должностей командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры, вплоть до предания суду, должны были применяться к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление без разрешения боевых позиций.

Приказ Наркома обороны № 227 предусматривал довольно крутые карательные меры. В то же время военные трибуналы ориентировались на то, чтобы более взвешенно и объективно подходить к назначению мер наказания, проводить активную профилактическую работу по предупреждению правонарушений. 26 августа 1942 года Народный комиссар юстиции издал приказ «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г.». В приказе указывалось на то, чтобы в отношении злостных преступников необходимо применять жесткие меры и этим предостеречь от совершения преступления неустойчивых людей. Вместе с тем требовалось решительно отказаться от шаблонного подхода к разрешению дел, покончить с практикой огульного осуждения многих лиц, в отношении которых могут быть применены меры дисциплинарного воздействия и иные меры, предусмотренные приказом № 227 (направление в штрафные роты и т. п.).

Представляет интерес та часть приказа, в которой указывалось на установление в частях порядка и дисциплины, но не за счет репрессивных мер. В то же время Народный комиссар юстиции СССР Рыжков своим приказом от 26 августа 1942 года требовал:

1. ВТ (Военным трибуналам) фронтов (флотов) усилить судебный надзор, обеспечить своевременную и квалифицированную проверку всех приговоров, выносимых поднадзорными ВТ, установив при этом, что приговоры, выносимые ВТ дивизий или им соответствующих, проверяет ВТ армии, а приговоры, выносимые ВТ армии, — ВТ фронтов (Приложение № 17)[510].

Не вдаваясь в правовую объективность этих и других документов, следует иметь в виду, что чрезвычайная обстановка, видимо, способна влиять на принятие жестких и даже жестоких мер с целью позитивного воздействия на общую и частную ситуацию, складывающуюся на театре военных действий или в зоне боевых конфликтов.

Правом передачи трибуналам любых дел военные власти пользовались не часто, особенно, если в данной местности действовали общие суды. Особенностью военных трибуналов являлось также и то, что им предоставлялось право рассматривать дела по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения. В соответствии с примечанием 2к ст. 28 УК РСФСР, дававшим судам право отсрочки исполнения приговора, военные трибуналы весьма часто использовали это право в отношении осужденных к лишению свободы без поражения прав. Осужденные направлялись в действующую армию, в штрафные батальоны. Отсрочка с исполнением наказания не применялась в отношении лиц, совершивших государственные или особо опасные преступления. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 года судимость была снята со всех военнослужащих, осужденных к лишению свободы с отсрочкой исполнения приговора в связи с направлением в штрафные батальоны.

В тоже время за годы войны военными трибуналами было осуждено за различные преступления и отправлено в места заключения 436,6 тысяч человек[511].

Одной из острейших проблем, вставших перед Наркоматом юстиции и военными судебными органами, явилась кадровая. Необходимо было укомплектовать военные трибуналы высокопрофессиональными юристами в области судопроизводства и судебной практики. Институт военных судей существенно возрос за счет мобилизованных гражданских юристов. Если к началу войны численность военных судей составляла 766 человек, то на 1 марта 1942 г. — 3735 чел.[512].

За весь период войны военными трибуналами было осуждено около 2,5 млн. чел., в том числе за «контрреволюционные» преступления — 471988 чел. (18,6 %), а за воинские и общеуголовные преступления, соответственно 792 192 (31,4 %) и 1 296 483 (50 %). Из числа лиц, привлеченных к уголовной ответственности за «контрреволюционные» преступления, большая часть была осуждена за измену Родине (274 599 чел.) и за контрреволюционную агитацию и пропаганду (117 492 чел.)[513]. За четыре года войны высшая мера наказания была назначена 8,9 % осужденных или 222,5 тыс. чел. Да, эта цифра велика. Значительная часть из них была репрессирована за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Тем более, что отдельным, а точнее многим общеуголовным и воинским преступлениям придавалась контрреволюционная окраска, т. е. ст. 58–14. По законам военного времени оставление без приказа боевых позиций влекло самое суровое наказание. В приказе Наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 г. «Ни шагу назад» объявлялось, что командиры таких частей и подразделений «являются предателями Родины». А это означало, что любое отступление без приказа вышестоящего командования автоматически влекло применение репрессий. Однако по этим делам судебное следствие проводилось более тщательно, выяснялись конкретные обстоятельства, связанные с отступлением без приказа.

Военным судьям приходилось работать под жестким контролем «Смерша» и при несогласии с решением военного трибунала, заводилось дело на судью. На Ленинградском фронте в систему военных трибуналов входили военные трибуналы соединений (дивизий, бригад и т. п.), объединений и гарнизонов. Военный трибунал фронта в правовом отношении являлся для них надзорной, кассационной инстанцией; председатель трибунала фронта (генерал-майор юстиции И. Ф. Исаенков) и его аппарат осуществляли также управленческую, административную и хозяйственную функции. В зону надзора Военного трибунала фронта в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 августа 1941 года попадали также и дела, рассматриваемые трибуналами войск НКВД, железнодорожных войск, Балтийского бассейна, Ленинградского гарнизона и т. д.[514]. Основную часть — более 50 % дел занимали воинские преступления; 26,1 % были осуждены за государственные преступления; 12 % (3424 чел.) — за хищения, кражи, разбазаривание имущества. Общеуголовные преступления (бандитизм, хулиганство, грабежи, умышленные убийства, разбои и т. д.) за всю войну составили 7,2 %. Военные советы фронтов постоянно вникали в состояние общественной безопасности в городах северо-запада и требовали от органов внутренних дел и военных трибуналов принимать решительные меры в отношении тех, кто вставал на преступный путь. Своим постановлением № 001359 от 25 ноября 1942 года Военный совет Ленинградского фронта указал: «2. Следствие по делам о бандитизме заканчивать в 3-дневный срок, а Военному трибуналу г. Ленинграда (т. Булдаков) дела о бандитизме рассматривать в 24 часа, бандитов приговаривать к расстрелу и опубликовать несколько приговоров в печати»[515]. (Приложение № 18).

Дела о преступлениях, совершенных военнослужащими и сотрудниками НКВД, рассматривались в Военном трибунале войск НКВД.

Интересную статистику приводит В. А. Иванов по репрессиям в Ленинграде и области за период с июня 1941 по май 1945 года. Он указывает, что управлением НКГБ ЛО за этот период было арестовано более 13,5 тыс. чел.[516], в том числе за антисоветскую агитацию — 6632 и за измену Родине — 2379 чел.[517]. Рассматривая квалификацию преступлений и меру ответственности, он считает, что только по линии этого управления за годы войны было осуждено граждан города и области 9452 чел., причем 2257 чел. приговорены к высшей мере наказания, 609 — к каторжным работам, 5557 — к лишению свободы в ИТЛ от 3 до 10 лет и 158 — свыше 10 лет, 37 чел. — к принудительным работам, 267 чел. — отправлены в ссылку и высылку, 100 — получили «прочие меры» и 167 — отправлены на фронт с приостановлением приговора[518]. Следует отметить, что эти дела рассматривались военными трибуналами. Предупреждая возможность серьезных ошибок в вынесении приговоров, Президиум Верховного Совета СССР своим указом от 11 августа 1941 г. право надзора и рассмотрения дел в кассационном порядке предоставил военным трибуналам округов и фронтов. В соответствии с ним эта фронтовая судебная инстанция потребовала от подведомственных армейских трибуналов направления ей не только копий приговоров, но и рассмотренных ими дел, что позволило снизить количество судебных ошибок. В июле — декабре 1941 года трибунал Северного (Ленинградского) фронта изменил приговоры (квалификацию преступления и меру наказания) в отношении 1123 чел., в 1942–2809, в 1943 — 567, в 1944 — 383 и в 1945 — 223 чел.[519].

В 1941 году дела 125 чел., осужденных трибуналом фронта, были направлены на новое судебное рассмотрение, 198 — на доследование, а 54 — прекращены. В 1942 году направлены на новое рассмотрение дела 376 чел., на доследование — 257, приговоры отменены с прекращением уголовного дела на 216 человек. Всего в порядке надзора изменилось до 16 % приговоров. В основном это касалось отмены расстрела или замены его лишением свободы, либо — с отсрочкой исполнения и направлением осужденного на передовую[520].

Вышестоящим судом для всех военных трибуналов была Военная коллегия Верховного Суда СССР. Безусловно, она была поставлена в такие условия, при которых основная задача ее деятельности определялась как формирование жесткой судебной политики и карательной практики трибуналов, действующих в Вооруженных Силах. Были и такие моменты в ее истории, когда политическое руководство страны фактически принуждало Военную коллегию прямо участвовать в расправах с неугодными лицами.

Однако с самого начала войны в работе коллегии просматривалась явная тенденция к гуманизации применения уголовного закона, к своеобразному «сдерживанию» военных трибуналов на местах от огульного, порой необоснованного вынесения самых строгих мер наказания к командирам и красноармейцам, которые в сложнейших условиях поражения и отступления Красной Армии проявили недостаточную твердость и мужество. Об этом свидетельствует, например, позиция Военной коллегии по вопросу неоправданно широкого применения высшей меры наказания, особенно в начале войны, да и позже. Статистика показывает, что Военная коллегия примерно третьей части всех осужденных, чьи дела пересматривались или приговоры утверждались в коллегии, заменила эту меру лишением свободы[521].

Несмотря на то, что в годы войны активно функционировала расширенная система военных трибуналов, не прекращали работать и общие (территориальные) суды: народные областные (краевые), Верховные суды СССР и союзных республик и соответствующие органы прокуратуры. Общие суды могли рассматривать дела, относимые к военным трибуналам, но в отдаленных районах, а также нарушения государственной и трудовой дисциплины. Так, в блокадном Ленинграде народными судами за период с 1 июля 1941 года по 1 июля 1943 года за прогул и самовольный уход с предприятий осуждено было 40 596 человек, за дезертирство с предприятий военной промышленности — 750 чел., за мелкие кражи на производстве — 4023 чел. А вместе с военными трибуналами по делам, расследованным прокуратурой, УНКГБ и органами милиции за этот период было осуждено 49 882 чел. Следовательно, всего было осуждено 95 251 человек по всем составам преступлений[522]. Известный итальянский историк Д. Боффа, исследуя феномен стойкости жителей блокадного города, писал: «Ленинградские руководители управляли по законам военного времени, тем более суровым в условиях блокады. Никто не в праве был ожидать от них иного поведения. Единственный продолжавший функционировать в городе суд стал военным трибуналом. При рассмотрении случаев бандитизма или преступлений, связанных с хищением продуктов питания, он выносил беспощадные приговоры: расстрел на месте.

Тем не менее, сама по себе суровая дисциплина еще не могла обеспечить поддержание порядка. Помимо всего прочего, работники милиции, на которых лежала эта задача, были истощены не менее других жителей города. Крайняя суровость была необходимым, но еще недостаточным условием сопротивления. Ее важное значение проявлялось в том, что она давала осажденным ощущение законности, гарантированной и в сложнейших трагических условиях»[523].

Наряду с общими судами имелись и суды в лице постоянных сессий областных судов. В подсудность их входили дела, связанные с уголовными, гражданскими и административными нарушениями, но, как правило, те, которые являлись закрытыми. Судопроизводство осуществлялось здесь в обычном, установленном законом порядке. Одной из особенностей в работе военных трибуналов в условиях войны являлось то, что многие работники военных судебных органов свое предназначение видели, прежде всего, в профилактике воинских преступлений. С этой целью они проводили открытые судебные процессы, разъясняли смысл и суть приговора, много внимания уделяли массово-политической работе с личным составом по правовым вопросам. Начальник Главного Управления Военных трибуналов 10 июля 1943 года в своем приказе «О массово-политической работе военных трибуналов» указывал: «3. Упорядочить и качественно улучшить массово-политическую работу военных трибуналов, проводить ее целеустремленно, увязывая с состоянием дисциплины и с судебной практикой ВТ, а также с работой, проводимой командованием и политорганами.»[524]. (Приложение № 19). Военным судьям рассматривать дела нередко приходилось непосредственно на передовой — в окопах и блиндажах. Трибунальцы не раз вынуждены были прерывать судебное заседание и с оружием в руках участвовать в контратаках, причем вместе с ними был и подсудимый. Известно немало фактов, когда подсудимые в этих боях проявляли смелость и отвагу и снимали с себя обвинение. Многие военные юристы в боях получили ранения, были награждены орденами за мужество.

Другим институтом, стоящим на страже законности, как в действующей армии, так и на остальной территории страны, являлись органы военной прокуратуры. Боевая обстановка обусловила расширение их полномочий. Организационно их возглавляли Главная военная прокуратура Красной Армии и Главная прокуратура Военно-Морского Флота, существующие раздельно. В действующей армии функционировали военные прокуратуры фронтов, флотов, армий, флотилий, корпусов и дивизий. Кроме того, были созданы военная прокуратура железнодорожных войск и военная прокуратура войск НКВД, которые были подчинены Главной военной прокуратуре, но имели свою структуру применительно к организации обслуживаемых ими войск.

Низовым и основным звеном органов военной прокуратуры в действующей армии были военные прокуратуры дивизий, отдельных бригад и гарнизонов тыловых частей прифронтовой полосы.

В основу организации деятельности военных прокуроров и следователей было положено Временное наставление по работе военных прокуроров. Деятельность органов прокуратуры осуществлялась при значительном расширении полномочий командования, включая внесудебное направление военнослужащих за совершение преступлений в штрафные роты вместо отбывания уголовного наказания[525], право утверждения приговоров военных трибуналов соответствующим командованием, производство органом дознания предварительного расследования по ряду преступлений в полном объеме.

В условиях сложной военной обстановки военные прокуроры и следователи главное внимание уделяли борьбе с агентурой противника, с правонарушениями, посягающими на боевую мощь армии, пресечение трусости и паникерства. дезертирства, членовредительства, которые получили распространение в Вооруженных Силах. Одновременно значительно расширились пределы прокурорского надзора за исполнением законов. В этой связи на военные прокуратуры была возложены многие несвойственные им функции. Они стали осуществлять надзор не только за исполнением законов, но фактически контролировали выполнение всеми должностными лицами и красноармейцами постановлений ГКО, приказов Главнокомандующего и наркома обороны, а также военного командования на местах, включая решения военных советов фронтов. В критический период обострения продовольственного кризиса в зиму 1941–1942 гг. в блокадном Ленинграде имели место факты каннибализма (людоедства). Причин для этого было немало. Но рассматривая их, следует отметить, что данный вид деяния трудно было классифицировать по видам преступлений. Все убийства с целью поедания мяса убитых в силу их особой опасности классифицировались как бандитизм (ст. 59-3 УК РСФСР). Прокуратура города их квалифицировала также по аналогии с бандитизмом (по ст. 16–59 УК РСФСР). Всего же было выявлено и привлечено к уголовной ответственности за людоедство 866 чел.[526]. Например, 21 февраля 1942 года военный прокурор Ленинграда А. И. Панфиленко докладывал секретарю горкома партии А. А. Кузнецову о случаях людоедства и привлечении к уголовной ответственности 311 человек[527]. В поле зрения военных прокуроров находились и такие вопросы, как исполнение боевых приказов, осуществление боевых операций, своевременное снабжение войск вооружением, боеприпасами, продовольствием и обмундированием, сбережение военной техники и пр.

Заслуживает внимания в этом вопросе докладная записка военного прокурора Ленинградского фронта М. Грезова в Военный совет фронта от 16 апреля 1942 г. В ней он указывает, что Военный совет Ленфронта своим постановлением за № 00757 от 26 марта 1942 г. обязал Ленгорсовет наметить к выгрузке 1000 вагонов эвакогруза. Однако были выгружены только грузы, принадлежавшие Октябрьской, Ленинградской дорогам и учреждениям НКПС. И далее прокурор пишет: «что на 10 апреля на дорогах простаивает 4201 подвижных единиц, в том числе 984 крытых вагона, 2275 платформ, 901 полувагон, 25 цистерн и 16 изотермических вагонов. Причем значительная их часть загружена имуществом, намеченным в свое время к эвакуации, смысл которой на сегодня пропал. Поскольку грузы своевременно вывезены не были, то их нецелесообразно держать в подвижном составе»[528]. Военный прокурор просил Военный совет поторопить Исполком Ленгорсовета с выполнением решения о разгрузке подвижного состава. Это беспокойство военного прокурора было обоснованным, Огромное скопление вагонов привлекало врага к нанесению бомбовых и артиллерийских ударов по узлам и станциям, приводило к уничтожению ценного оборудования и имущества.

С началом войны Главная военная прокуратура выступила с предложением об освобождении от отбывания наказания в дисциплинарных батальонах осужденных за различные воинские преступления, и 13 тыс. граждан стали полноправными защитниками Родины.

Существенный объем работы военных прокуроров составлял надзор за исполнением Приказа Верховного Главнокомандующего от 16 августа 1941 г., который предоставлял командованию право расстреливать на поле боя трусов, паникеров и других нарушителей правопорядка, а также за исполнением приказов Ставки ВГК от 28 июля 1942 г. и от 21 августа 1943 г., на основании которых командиры были вправе направлять военнослужащих в штрафные роты без судебного решения. В условиях действия этих приказов военные прокуроры принимали меры к точному их исполнению и недопущению фактов неправомерных расстрелов и необоснованных репрессий к невиновным[529].

Вполне понятно, что данная статистика свидетельствует не о единичных случаях общеуголовной и воинской преступности. Они значительны. Однако крайне нелепыми выглядят в настоящее время попытки отдельных публицистов, историков, писателей, которые под видом «объективности» пытаются объяснить стойкость наших солдат действиями заградотрядов, террором НКВД и «смершевцев», одичанием личного состава штрафных батальонов, страхом перед Сталиным и т. д. Несомненно, значительная часть и боялась этих последствий, а иначе и не могло быть. Любое наказание предусматривает предупредительную меру, воспитательную функцию. И все же главное в достижении победы, в том числе и на северо-западном театре военных действий, была личная храбрость, высокий патриотический дух защитника Родины. Даже такой мастер фальсификаций, как Геббельс, признавал: «Если русские борются упорно и ожесточенно, то это не следует приписывать тому обстоятельству, что их заставляют бороться агенты ГПУ, якобы расстреливающие их в случае отступления, а наоборот, они убеждены, что защищают свою Родину»[530].

Наряду с уголовным преследованием лиц, совершивших преступления, военные прокуроры не оставляли без внимания и другие отрасли — общий надзор, надзор за исполнением законов в военных трибуналах. Органы военной прокуратуры занимались и разъяснением действующего законодательства.

В годы войны боевая обстановка требовала быстрого реагирования на любой факт правонарушения среди военнослужащих. В этих условиях были резко сокращены сроки производства по уголовным делам, которые составляли от одного до трех дней, включая и их судебное рассмотрение, а подчас и приведение приговора в исполнение.

При этом входе расследования нельзя было снижать требования по соблюдению норм уголовно-процессуального законодательства, в том числе касающихся пределов доказывания. Однако вполне понятно, что за такой короткий временной отрезок вряд ли можно было провести расследование совершенного преступления, хотя, как известно, приказом НКЮ СССР № 357 в 1942 году были значительно расширены полномочия органов дознания, в подследственность которых были переданы такие преступления, как побег с поля боя, дезертирство, промотание военного имущества, преступное нарушение уставных правил казенной службы, а также и хозяйственные преступления.

Военные прокуроры участвовали в судебном рассмотрении уголовных дел, причем эту деятельность они осуществляли в подготовительных заседаниях, что давало возможность проверить следственное производство, с точки зрения полноты доказательств и качества расследования[531].

Особое место в деятельности прокуратуры Ленинграда занимал надзор за следствием в органах милиции. За время войны (с 1 июля 1941 года по 1 августа 1943 года) прокуратурой было направлено в военный трибунал и нарсуды 34 218 дел, расследованных органами милиции. Качество следственной работы органов милиции характеризовалось:

1) прекращением дел прокуратурой — 1647;

2) возвращено дел на доследование прокуратурой — 1525 и возвращено дел на доследование военными трибуналами и народными судами — 724.

Общий процент (11,4) прекращенных и возвращенных дел на доследование свидетельствовал о том, что в органах милиции имело место неосновательное возбуждение дел и привлечение к уголовной ответственности[532]. Именно это и было отражено в справке и.о. военного прокурора Ленинграда военюриста 2 ранга Кузьмина по борьбе с преступностью за период с 1 июля 1941 по 1 августа 1943 года. Прокурорский надзор требовал вмешательства руководства УНКВД в руководство агентурно-оперативной и следственной работой. И на это были основания. Проверка деятельности оперативно-следственных подразделений выявила серьезные нарушения законности и процессуальных норм. Проверка состояния этого вида службы в системе органов внутренних дел показала, что здесь имеется значительное число незаконных обвинений по так называемым «наветам», приведших к необоснованным арестам. В своих многочисленных изданиях начальник УНКВД прямо указывал на многочисленные факты грубого нарушения норм УПК РСФСР, незаконного задержания граждан. Только за 7 месяцев 1943 года были освобождены из-под стражи 125 человек, в том числе и с прекращением уголовного преследования — 54. В приказе УНКВД от 9 августа 1943 года указывалось: «Категорически отказаться от построения обвинения только на признании самого обвиняемого. Всякое признание должно быть подтверждено свидетельскими показаниями, подкреплено документально или другими бесспорными уликовыми данными»[533]. Подобных приказов с мерами наказания виновных в нарушении законности было издано немало.

Также прокуратура вела надзор за следствием в органах Управления НКГБ по Ленинграду и области. За этот же период здесь прокуратурой было прекращено только 0,6 % дел[534].

Следует указать и на то обстоятельство, которое показывает, что работа прокуратуры находится под судебным надзором. Это проявлялось в решении судебных органов по делам, расследованным прокуратурой. За этот же период военными трибуналами было проверено 180 человек (или 36 %) от всего числа оправданных. Народным судом было оправдано 2725 (или 6,1 %) и прекращено 6314 (или 14,2 %) дел, расследованных прокуратурой и органами милиции[535] На Ленинградском фронте и в городе, осуществляя надзор за законностью приговоров военных трибуналов и нарсудов, прокуратура принесла 1501 протест, из которых 80 % были удовлетворены[536].

Безусловно, и на военную прокуратуру, как и на другие органы правосудия, свое негативное воздействие оказывал тот стиль жесткого руководства, который сложился в чрезвычайной обстановке войны.

Исходя из того, что Военный совет выступал как единый орган, определяющий всю военно-мобилизационную и хозяйственно-экономическую жизнь города-фронта, то, естественно, его обращения к институту советской власти были вполне правомерны. И нередко они были чрезвычайно жесткими. Они касались всех сторон жизни и, прежде всего, ответственности руководителей и граждан за выполнение приказов военного времени. 26 июня 1941 года Военный совет Ленинградского военного округа своим постановлением за № 26/620сс, изданным в соответствии со ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. обязал Исполком депутатов трудящихся и Управление НКВД Ленинграда и области возбуждать административное преследование против нарушителей обязательных постановлений Военного совета в течение 24 часов, а виновных в этих нарушениях подвергать лишению свободы сроком до 6 месяцев или штрафу до 3000 руб.[537].

Чтобы не допустить проникновение в Ленинград вражеских шпионов и диверсантов в составе эшелонов с эвакуированным населением, начальник Управления НКВД обязал всех начальников райотделов совместно с военными комендантами на железнодорожных станциях осуществлять тщательную проверку всех пребывающих, выявлять подозрительных лиц и принимать к ним меры в соответствии с законами военного времени[538].

На протяжении всех лет войны административные комиссии постоянно рассматривали дела о нарушениях. За период с 1 января по 16 сентября 1942 года комиссиями было рассмотрено 59455 дел о нарушении обязательных постановлений и по указанным делам подвергнуты штрафу на сумму 6 540 983 руб. 51 394 чел., лишены свободы 1326 чел, получили предупреждение 1653 чел.[539].

Какие же основные нарушения постановлений Военного совета были характерны в первом блокадном году?

К ним относились нарушения приказов по гарнизону: об укреплении революционного порядка, правил светомаскировки, правил поведения при воздушных тревогах и артобстрелах, противопожарных правил; нарушения паспортного режима, решения об экономии электроэнергии; уклонение от трудовой повинности и от обязательной подготовки населения к ПВО; не соблюдение правил о порядке въезда в Ленинград и выезда из Ленинграда, а также решений исполкома от 14 и 19 февраля 1942 г. об ответственности за нарушения противопожарных и санитарных правил, за разрушение жилфонда и др.[540].

Следует отметить, что количество фактически привлеченных к административной ответственности было значительно больше. Во многих случаях административные комиссии ограничивались вызовом нарушителей, их предупреждением или другим малозначительным наказанием, что и было поставлено в вину этим комиссиям, поскольку, например, за такие нарушения, как хищения продкарточек, разрушение и уничтожение государственного имущества, халатное отношение должностных лиц к служебным обязанностям, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении» предусматривалась уголовная или дисциплинарная ответственность, а взыскания же объявлялись как административные.

По незаконным решениям административных комиссии военной прокуратурой г. Ленинграда за указанный период было вынесено 1063 протеста[541]. На это и указал военный прокурор Ленфронта дивизионный военный юрист М. Грезов в своей докладной записке 23 сентября 1942 года в Военный совет фронта и горисполком.

Серьезной ответственности подвергались те граждане, которые пренебрегали противопожарными правилами и являлись виновниками или соучастниками в возникновении пожаров. Только в 1942 году по возникшим в Ленинграде пожарам было возбуждено 420 уголовных дел и по ним привлечено к ответственности 447 чел., а также составлено 3182 административных протокола. Судами и трибуналами было рассмотрено 414 уголовных дел на 433 человека. Какие же решения о мерах наказания были приняты? Семь человек были приговорены к высшей мере социальной защиты (расстрелу). В документе Управления пожарной охраны не указываются причины, побудившие военный трибунал вынести такое суровое наказание, но, видимо, эта мера была принята в отношении поджигателей, как явных пособников врага. 151 человек были осуждены на различные сроки лишения свободы (от 1 года до 10 лет), 198 — приговорены к исправительно-трудовым работам сроком от 6 до 12 месяцев. Кроме того, 24 215 человек были оштрафованы на сумму 806 540 рублей[542].

Следует отметить, что в условиях постоянного вражеского обстрела города требования к пожарной охране значительно возросли. Это также обусловливалось и тем обстоятельством, что зимой 1941–1942 года резко увеличилось количество бытовых пожаров. Состояние противопожарной обороны Ленинграда было подвергнуто тщательному обследованию. О масштабах внимания к деятельности пожарной охраны в 1942 году говорят такие данные — по вопросам противопожарной охраны города было принято 31 решение, например: 7 решений (14 и 15 января, 1 и 6 марта, 13 и 16 июля, 7 августа) — Военным советом фронта; 16 — (16 января, 20 февраля, 27 апреля, 22 и 23 мая, 1 и 5 июня. 21 и 28 июля, 30 августа, 20, 22, 24, 26 и 28 октября, 26 ноября) — Ленгорисполкомом; 8 — (16 января, 20 и 25 июня, 8 июля, 1 августа, 5 октября 11 ноября и 16 декабря) — ЛГК ВКП(б)[543].

Военный совет фронта своим постановлением за № 00568 от 14 января 1942 г. и решением Исполкома Ленгорсовета № 47/с от 16 января перевели пожарную охрану на фронтовой паек, чем повысили боевую готовность бойцов к выполнению своих задач. Одновременно для этой службы Военным советом были выделены фонды на горючее — 25 тонн бензина, что позволило более своевременно направлять технику на тушение пожаров.

Одной из ответственных задач, вставших перед всеми органами правопорядка в войне 1941–1945 гг., являлось обеспечение безопасности фронта и тыла действующей армии, охрана заводов, фабрик, железнодорожных и водных коммуникаций, связи, поддержание общественного порядка в городах прифронтовой полосы и глубоком тылу. Выполнение их Правительством СССР возлагалось на войска и органы НКВД. В первую очередь исключительную важность имела задача по охране войскового тыла. На ее выполнение были направлены пограничные и оперативные войска. Нередко в охрану тыловых коммуникаций действующей армии включались и войска по охране железных дорог. Первоначальная численность войск по охране тыла составляла 163 388 чел. Но она не была постоянной, колебалась в зависимости от числа фронтов и их протяженности. По характеру служебно-боевой деятельности они мало чем отличались друг от друга, цели, задачи и тактика их определялись положениями, инструкциями, приказами и постановлениями Военных советов фронтов. В первый год войны им пришлось крайне сложно с выполнением своих функциональных задач. Войсковое командование недооценивало важность охраны своего тыла, излишне часто привлекая войска ОВТ к боевым операциям, оставляя свой тыл открытым. Принятыми мерами было устранено недопонимание армейским командованием места и роли войск охраны тыла, усилено их взаимодействие. ГКО неоднократно подчеркивал важность своевременного выявления всех лиц, которые незаконно пытаются проникнуть в тыл фронта. Специальным постановлением от 18 декабря 1944 года «Об охране тыла и коммуникаций действующей Красной Армии на территории Восточной Пруссии, Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии» Государственный Комитет Обороны уже на завершающем этапе войны потребовал усиления охраны тыловых объектов советских войск, установления порядка на освобожденной территории западных государств, выявления и задержания агентуры противника[544]. Это подчеркивает последовательное понимание высшим командованием Красной Армии важности неослабной охраны войскового тыла.

По долгу службы войска НКВД по охране войскового тыла ежедневно имели дело с огромными массами людей. Наряды войск НКВД, обеспечивавшие порядок в армейском тылу, проверяли документальную достоверность тысяч советских граждан, как военных, так и гражданских. Это обязывало командиров и политработников уделять большое внимание воспитанию правовых взаимоотношений с теми, кого они проверяют.

Вместе с войсками обеспечение общественного порядка выполняли и органы НКВД и НКГБ. С началом войны Управления НКВД Северо-Западного региона призваны были решать задачи по выявлению лиц, уклонившихся от мобилизации в Красную Армию, распространителей панических слухов, нарушителей паспортного режима, не соблюдающих правила светомаскировки и т. д. Перед ними также стояла важнейшая задача пресечения попыток врага забросить в тыл действующей армии и в города своих агентов и диверсантов. К этой важной задаче они привлекали добровольческие формирования — истребительные батальоны, которые в последующем решали и кадровую проблему. Значительная роль органов НКВД проявилась в организации внутренней обороны Ленинграда, которая позволила превратить этот важнейший город в неприступную крепость на всем северо-западе.

Органы НКГБ проводили смелые рейды в тыл врага по разведке баз противника, его живой силе, боевой технике, а также сбору информации о замыслах противника. Вместе со служебными нарядами войск охраны тыла они вели контрразведывательную деятельность.

В годы войны претерпела изменения и существовавшая в мирное время система судоустройства. Она была подчинена целям войны, интересам сражающегося народа, карала и предупреждала тех, кто вступал в противоречие с законами военного времени.