Комкор был прав. Мы не раз впоследствии вспоминали и предостережения маршала Чойбалсана. Наш монгольский друг так охарактеризовал противника: "Хитрость, коварство, жестокость - оружие самураев".

Разрабатывая план уничтожения монгольских войск на правом берегу Халхин-Гола, стремительного форсирования реки и захвата плацдарма на ее левом берегу, японское командование подготовило специальный отряд. В него входило 1680 пехотинцев, 900 конников, 75 пулеметов, 18 орудий, 7 бронемашин и один танк.

Уверенность самураев в победе была велика. Но попытка японцев стремительного захвата обоих берегов реки Халхин-Гола провалилась. Началась подготовка нового, более мощного удара.

...Июнь в пограничной полосе проходил относительно спокойно. Такая обстановка давала возможность советским танковым колоннам и транспортным средствам подтянуться к передней линии, преодолев почти тысячекилометровый путь от Борзи до Тамцак-Булака, а также со стороны Улан-Батора, через Баин-Тумен. В целях сохранения военной тайны продвижение осуществлялось только ночами.

Спокойствие, конечно, было весьма условным. Японцы подтягивали к Халхин-Голу отборные полки истребителей и бомбардировщиков, имевших опыт войны в Китае и прошедших спецподготовку. По своим летно-тактическим данным японские истребители и бомбардировщики явно уступали нашим. Так истребитель И-96 имел небольшой вес, обладал хорошим вертикальным и горизонтальным маневром, на нем имелось кислородное оборудование, радиоустройство и два пулемета. Самолет представлял собой цельнометаллическую конструкцию с дюралюминиевым гофрированным покрытием. При полете на дальние расстояния И-96 мог взять два подвесных бака; израсходовав горючее, они сбрасывались в воздухе. Но японский И-96 уступал И-16 в скорости, мощи огня. Наш истребитель кроме четырех пулеметов ШКАС мог нести четыре реактивных снаряда сокрушительной силы. Мне рассказывали, как однажды летчик-испытатель старший лейтенант В. Рахов ударом эрэсов на мелкие куски развалил вражеский бомбардировщик.

Тем не менее, сконцентрировав авиацию близ монгольской границы, японские генералы поставили перед ней задачу завоевания господства в воздухе. Самураи были воспитаны в духе бесчеловечной жестокости; они расстреливали наших пилотов в воздухе, если в схватке подбивали самолет и его экипаж выбрасывался с парашютом. Но очень скоро агрессор убедился, что таким образом ему не удастся сломить нас. Японцы, очевидно, забыли о стойкости и отваге русского воина. Так, например, 22 июня 95 наших самолетов столкнулись со 120 японскими самолетами. В результате воздушного боя был сбит 31 японский самолет. Наши потери составили 11 истребителей. 24 июня сошлись по 60 машин с обеих сторон, и японцы еще потеряли 25 самолетов. Через день в районе озера Буир-Нур снова появились 60 истребителей противника и в воздушном бою, в котором участвовало 50 наших машин, было уничтожено 25 японских самолетов.

* * *

В первых числах июня 1939 года в район боевых действий прибыл комдив Г. К. Жуков, заместитель командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. Советское главное командование приняло решение об усилении 57-го особого корпуса в МНР - он был преобразован в 1-ю армейскую группу. Командующим ею и был назначен комдив (с 31 июля комкор) Г. К. Жуков.

Дня за два, за три до Буир-Нурского сражения в небе, помню, приезжают в Тамцак-Булак Смушкевич, Гусев, а с ними какой-то плотный, с суровым взглядом командир. Он показался мне знакомым. "Где же я видел его?" - навязчиво сверлила голову мысль, и на всякий случай представился незнакомцу. Он осмотрел меня насупленным внимательным взглядом из-под опаленных знойным солнцем бровей, потом, через минуту, довольно пророкотал:

- В Бобруйске - главный, здесь - тоже главный!..

- И в Испании был главным, - добавил Гусев.

Стоило гостю заговорить, я вспомнил комдива Жукова, вспомнил наши совместные учения еще в Белоруссии.

- Любопытно посмотреть ваше хозяйство... - сказал он.

И мы принялись неторопливо и обстоятельно знакомить Жукова с авиационной техникой.

- Вы правы, маловато, старовато, - заметил комдив, когда осмотр закончился, и вдруг обратился ко мне: - Товарищ Прачик, это не те ли самолеты, что были в Бобруйске?

- Те самые, товарищ Жуков. Точнее, тот же тип машин с незначительной модификацией, которая лишь утяжелила самолет-истребитель.

- Не нынче завтра поступят "Чайки" из Читы, - глядя на комдива, обнадежил Смушкевич.

- Воевать придется и на "ишачках", - сказал Гусев, - на слом им идти рановато. Летчики привыкли, полюбили...

Комдив согласно кивнул:

- Вы правы. Воевать придется и на старых. Не сразу Москва строилась. А вот обрисуйте мне особенности итальянского, немецкого и японского летчиков. Кто из них опаснее, по вашему мнению?

- Когда мы собирались сюда, - улыбнулся Смушкевич, - то в один голос утверждали, что если немцев били, не говоря об итальянцах, то япошек разделаем в пух и прах. Я тоже так думал. Скрывать не стану. Но самураи оказались настырнее немцев. Словом, противник не менее сильный, чем в Испании.

- Это хорошо! - неожиданно воскликнул комдив Жуков.

Я удивился: такой сдержанный - и вдруг эмоции.

- Что - хорошо?.. - насторожился Смушкевич.

- Противника надо уважать, - ответил Жуков. - А уважать - значит тщательно готовиться к каждой схватке, ждать встречи с врагом упорным, подготовленным...

Жуков вскоре простился: "Увидимся!" и направился к машине, а комкор Смушкевич дал мне задание побывать у монгольских бомбардировщиков:

- Помогите, если они в чем-то нуждаются. С вами будет переводчик...

Эпизод этот промелькнул в боевых буднях, работа на Халхин-Голе захватила, и, возможно, никогда не всплыли бы в моей памяти подробности встречи. Но пройдет совсем немного времени, и в суровых испытаниях, которые обрушатся на нашу страну, имя Жукова прозвучит снова, оно будет на устах каждого солдата. А мне тогда в деталях припомнятся и белорусские встречи, и встречи в полынных степях Монголии...

* * *

В мое распоряжение прибыл переводчик. Мы направились к автомобилю, где нас уже поджидал шофер. Машина фыркнула, развернулась и весело побежала в сторону захода солнца, глубоко в тыл, где базировались монгольские бомбардировщики.

По всей степи то там, то здесь виднелись замершие столбики сусликов; умиротворяющие трели повисших в воздухе жаворонков напоминали, что все это есть и на моей Родине: и эта степная тишина, и марево, и дороги без накатанной колеи - езжай, куда твоей душе угодно...

Но вот показался монгольский аэродром. Узнав, кто мы такие, механики и техники, в широкополых шляпах и защитного цвета комбинезонах, с радостными улыбками на скуластых лицах, окружили нашу эмку. Многие из авиаспециалистов на диво хорошо говорили по-русски.

- Сначала поесть, отдохнуть с дороги, потом - говорить о деле! предложил один из техников и представился: - Я здесь старший. Зовут меня по-вашему, по-русски, Борис. Учился у вас в авиационном училище.

Я тоже представился монгольскому специалисту, а вскоре с Борисом мы уже осматривали стоянку тяжелых бомбардировщиков ТБ-3. Исполнительность, пунктуальность, высокая дисциплинированность монгольских товарищей позволили нам за один день выполнить огромный объем работ: в иное время на такое затрачивалось не менее недели. Когда вся техника была приведена в полную боевую готовность, я отправился на аэродромы, где базировалась наша авиация.

В монгольских степях, чаще-то всего по своим делам, я пользовался штабным По-2, не раз вспоминая добрым словом моих бобруйских друзей Птухина, Родина, Денисова, давших мне возможность освоить летное искусство. Все ПАРМы наши работали четко, слаженно. Ремонтники освоились с полевыми условиями. И вот рано утром 22 июня 1939 года по приказанию Смушкевича я прилетел на своем По-2 в полк майора Н. Глазыкина.

В командирской юрте кроме Глазыкина находился Григорий Кравченко. Запомнился телефонный звонок - он показался нам тогда особенно требовательным и властным. Лицо Глазыкина стало сосредоточенным, даже суровым.

- Прикажу летчикам. Не подведем. До встречи! Комполка положил трубку на рычаг аппарата и по-мальчишески азартно крикнул, глядя на нас:

- Гриша, в воздух! Вам, инженер, командовать здесь, пока не вернемся, приказ комкора Смушкевича!..

Увидев бегущих к стоянке командиров, летчики и техники, не ожидая команды, построились и замерли в тревожном ожидании.

- В районе Буир-Нура, - без предисловий, с ходу начал давать распоряжение командир полка, - наши эскадрильи ведут тяжелый бой с японскими истребителями. Пилотам приказываю идти в указанный район, наземному составу выполнять распоряжения старшего инженера Прачика. Вопросов нет? По самолетам!!!

Истребители за несколько секунд построились в одну линию, и весь полк начал одновременный взлет.

В этот день самолеты противника, нарушив границу МНР, пытались нанести удар по советско-монгольским войскам. Для его отражения были подняты наши истребители. Воздушный бой продолжался два с половиной часа.

Наконец последний И-16 зарулил на стоянку.

Григорий Кравченко заволновался: нет командира. Его тревога передалась и нам. По времени ожидать возвращения майора Глазыкина было уже поздно, оставалось предположить, что он сел в степи без горючего или подбит... В последнее поверить было трудно.

Но вот прилетел Смушкевич и сообщил печальное известие: командир 22-го авиационного полка майор Николай Глазыкин погиб.

Собрав совещание, на котором присутствовали почти все заместители, помощники комкора, командиры авиаполков, Смушкевич отметил слаженные, грамотные действия авиаторов в боевой обстановке, потом сказал:

- Война без жертв не обходится. Но они должны быть оправданными и не столь тяжелыми. Можно возразить: противник потерял в два раза больше. Верш), больше. Техника пилотирования у японских летчиков слабее, чем у советских. Но по данным нашей разведки, на фронтовые аэродромы начинают прибывать японцы, окончившие школы высшего пилотажа. Напористость самураев вы уже знаете. Противник фанатичен. Это надо иметь в виду. А к нам в начале июля поступит первая группа "Чаек", наш долгожданный истребитель И-153.

...Шли последние дни июня. Столкновения в воздухе происходили почти ежедневно. Как-то командир 70-го истребительного авиационного полка майор Забалуев повел свои эскадрильи в район Ганьчжура. Одну группу вел сам командир, другую - его заместитель Грицевец. Шестьдесят японских истребителей вышли навстречу нашим. Завязался жестокий бой. В этом бою над территорией противника был сбит командир полка. Забалуев выбросился с парашютом, и японцы пытались расстрелять советского летчика в воздухе. Но на помощь ему пришел Сергей Грицевец. Вместе со своими товарищами он отбил атаки вражеских истребителей, затем приземлился рядом с Забалуевым, взял его в кабину одноместного самолета и на глазах у японцев взлетел.

За этот и другие героические подвиги майор С. И. Грицевец был награжден второй Золотой Звездой Героя Советского Союза.

* * *

Согласно разработанному плану, 2 июля японцы перешли в наступление. Еще вечером противник ввел в действие до 80 танков, а в 2 часа ударная группа генерала Кобаяси, скрытно подойдя к Халхин-Голу, начала переправу. Переправившись через реку, в 8 часов 3 июля японцы заняли гору Баин-Цаган и стали продвигаться на юг по западному берегу. В небо поднялись наши скоростные бомбардировщики СБ. От их удара кручи Баин-Цагана стали походить на вулкан: бомбы и артиллерийские снаряды поднимали в воздух землю, взрывались подбитые самолеты, горели бронемашины, танки.

Отбомбившись, бомбардировщики ушли домой. Тогда холмистые кручи принялись штурмовать истребители, нанося огромный урон живой силе противника.

Ожесточенные бои за Баин-Цаган продолжались в течение трех суток. К 3 часам 5 июля сопротивление врага было наконец сломлено. Не выдержав натиска советско-монгольских войск, противник в беспорядке отступил на восточный берег Халхин-Гола.

В эти дни кто-то из пилотов высказал соображение о боевой машине с более мощным высотным мотором: "Вот тогда мы бы дали япошкам прикурить!.."

Сказано-то было к слову. А у меня запало в душу: сделать, непременно усилить полюбившийся нам всем - и летчикам и технарям - наш трудолюбивый "ишачок"! Дерзкая мечта, зародившаяся в монгольских степях, перешла в своего рода болезнь. Я только и думал, как бы побыстрее в боевых условиях осуществить идею. А предстояла нелегкая работа - силами подвижных авиационных мастерских произвести модернизацию самолета-истребителя И-16 путем постановки на него двигателя М-62. Мотор этот при значительно большей мощности и высотности вписывался в силовые точки крепления моторной рамы двигателя М-25. Требовалось лишь конструктивное изменение некоторых монтажных схем. Серьезным вопросом, тревожившим меня, была забота о прочности отдельных узлов планера в связи с постановкой более мощного двигателя.

После многочисленных сравнений и теоретических расчетов я пришел к выводу и твердому убеждению - модернизация истребителя И-16 возможна - и все расчеты направил комкору Смушкевичу. Командующему ВВС в Монголии предложение мое, видимо, поправилось - меня незамедлительно вызвали в штаб.

- Посмотрел все ваши выкладки, посоветовался с летчиками. Одобряют. Давайте вместе вникнем в детали модернизации, - предложил комкор и внимательно, меня выслушал, задавая многочисленные вопросы по ходу доклада. - Обещаю содействие, - сказал он в заключение. - Как не помочь такому делу!..

Каково же было мое удивление и радость, когда утром следующего дня самолетом ТБ-3 на аэродром Тамцак-Булак доставили два двигателя М-62. К вечеру этого же дня приземлился И-16, предназначенный для проведения на нем наших работ. Вот здесь и сослужили нам добрую и разностороннюю службу проверенные в испанских событиях ПАРМы.

Под руководством начальника ПАРМ-1 Павлова в течение трех суток были установлены двигатель, все системы истребителя, машина подготовлена к испытанию в воздухе.

Приехал Смушкевич. Я докладываю ему о готовности И-16 к испытательному полету. Комкору представляются начальник ПАРМа, механики - наше маленькое "конструкторское бюро".

И вот истребитель, управляемый Героем Советского Союза С. И. Грицевцем, вырулил на взлетно-посадочную полосу. После короткого разбега легко, красиво самолет оторвался от земли, и я сразу отметил: угол набора высоты и скорость гораздо выше, чем прежде. Достигнув 3000 метров, прямо над аэродромом Грицевец приступил к выполнению задания. Фигуры высшего пилотажа следовали одна за другой. Что только ни выписывал Сергей в воздухе: и пикировал, и в перевернутом полете проходил, и горки выполнял. Потом, наконец, "ишачок" набрал высоту и скрылся с глаз.

Мы начали волноваться.

- Горючее... Кончилось горючее... - беспокоился я.

- А возможно, сел на аэродроме своего, семидесятого полка?.. предположил комкор.

Действительно, вскоре Грицевец позвонил по телефону. Мы поняли это по отрывистым фразам комкора.

- Да, Смушкевич. Почему произвел там посадку?.. Значит, не отдашь и готов сесть на гауптвахту? Где же я возьму такое заведение и зачем это взбрело тебе в голову, Грицевец?..

Комкор положил трубку. Посмотрел на всех задумчивым взглядом:

- Майор сел на аэродроме своего полка. Боялся, что самолет ему не отдадут. И готов, видите ли, понести наказание!

Он был отходчив, наш комкор. Никаких наказаний Грицевцу, конечно, не было, а о результатах модернизации истребителя И-16 Смушкевич направил донесение в Москву. Специалистов заинтересовало, как на фронте летает переоборудованный в полевых условиях истребитель с двигателем М-62. Через два дня на Халхин-Гол прилетел начальник НИИ ВВС. Тогда опытный образец модернизированного истребителя И-16 был тщательно проверен и вновь испытан в воздухе.

Выли опрошены пилоты, выходившие на этом самолете на боевые задания. Помню, Герой Советского Союза Н. Герасимов докладывал начальнику НИИ ВВС:

- Самолету этому не хватало скорости и мощности. Многочисленные модификации лишь утяжеляют прекрасную машину. Добавят пулемет - лишний вес, поставят кислородный баллон - самолет "висит на ручке". Мотор слабоват. А вот теперь, после модернизации, мы ходим на этом истребителе, чтобы подраться с врагом, - и душа радуется. Дашь газ - сразу чувствуется!

Мне остался неизвестным разговор, происходивший между Смушкевичей и начальником НИИ ВВС. Однако вскоре меня вызвал комкор для беседы с глазу на глаз и предложил немедленно отправиться в Москву. Там, в одной из стационарных мастерских ВВС, предстояло повторить модернизацию самолета-истребителя И-16. Я с радостью согласился и на следующий же день вылетел в столицу.

* * *

В мое распоряжение предоставили прекрасное производственное помещение авиационных мастерских Московского военного округа. Была выделена и группа специалистов, необходимых для производства работ. Модернизировали мы одновременно не один, а целое звено истребителей - три И-16.

В стационарных условиях трудилось гораздо спокойнее - все под руками, малейшее твое желание предупреждается. Да и сами истребители выглядели элегантнее, не столь грубовато, как на Халхин-Голе.

На авиационном заводе каким-то образом узнали, что в мастерских Подмосковья полным ходом идут работы по усовершенствованию И-16. Оттуда незамедлительно прибыли инженеры, чтобы посмотреть технологию переоборудования, но, к горечи своей, они опоздали. Инженерам были показаны уже готовые машины.

К исходу пятого дня с начала работ все три истребителя находились на летном поле в полной готовности к испытаниям в воздухе. И-16 испытывались военными летчиками авиационной бригады под руководством опытного пилота Маринского. Они подтвердили хорошие летно-тактические данные, полученные при испытаниях первого образца в Монголии. Истребитель И-16 с двигателем М-62 имел неоспоримые преимущества перед машинами этого же типа, но с мотором М-25 - по скорости, высотности, скороподъемности и другим параметрам.

И все же новая боевая машина "Чайка" вытесняла славного труженика "ишачка". С грустью смотрел я вслед бипланам, невольно думая, сколько же поработал он на Родине, в Испании, теперь вот на Халхин-Голе... Кажется, вечность прошла с той поры, когда в тридцать шестом году эти лобастые красавцы начали поступать в нашу 142-го бригаду. Птухин радовался тогда и гордился: "Мы в числе первых перевооружаемся на скоростные истребители И-16!" А прошло-то всего три года...

Вскоре после Баин-Цаганского сражения, в котором наши летчики сбили 45 японских самолетов, комкор Смушкевич приказал Борису Смирнову:

- Передайте И-16 в эскадрилью Жердеева и будьте готовы к отбытию на железнодорожную станцию. Там вас ожидают 20 самолетов И-153.

- Наконец-то! - обрадовался Борис.

- Командиром вашей группы назначается Грицевец, а вы - его заместителем. Всю группу летчик Грачев отвезет на "Дугласе".

- В Читу заглянуть можно? Уже забыли, как выглядят гражданские люди, спросил Смирнов.

Смушкевич разрешил, но Смирнову не терпелось поглядеть на трофеи, взятые в дни Баин-Цаганского сражения, и я охотно согласился сопроводить летчика.

Идем с Борисом на окраину Тамцак-Булака. Еще издали виднеются кучи японского оружия. Чего тут только нет! Карабины, пулеметы, танки, противотанковые пушки и рядом горы кавалерийских седел, пистолеты, сабли, даже самурайские мечи. Казалось, что это музей оружия нескольких эпох.

- Самолетов не хватает, - задумчиво проговорил пилот. - Они хорошо горят... Но, знаешь, мои прежние представления, что воздушные бои в Монголии будут примерно такие же, как и в Испании, сразу же рассеялись в прах. Здесь все по-другому: другие условия и другой противник. Японские летчики пилотируют значительно техничнее итальянских и гораздо напористее немцев. Нашу первую встречу с противником, пожалуй, можно сравнить с кулачным боем на русской масленице, когда сходились стенка на стенку целыми околицами...

Вскоре "Дуглас", пилотируемый Виктором Грачевым, взял курс на Читу. Я радовался - поступают новые машины. И это лишь начало: постепенно все изношенные "ишачки" уступят место "Чайкам", двукрылым красавицам, единственному в мире биплану с убирающимися в полете шасси.

На Халхин-Гол направлялся летчик-испытатель Давыдов. Ему было приказано облетать собранные истребители и вернуться назад. Но это не устраивало нас: слишком надолго затянулась бы работа. Поэтому наши летчики сами облетали И-153.

Из Читы мы доставили на аэродромы заводских специалистов, которые должны были помочь техникам освоить материальную часть нового самолета. Их прибытие оказалось очень нужным и своевременным. Под руководством инженера Карева фронтовые техники почти двое суток приводили в надлежащий порядок боевое оружие истребителя. Оставалось испытать "Чайку" непосредственно в воздушных боях с японцами. Но комкор Смушкевич приказал государственную границу на самолетах И-153 не пересекать до особого на то распоряжения.

Однако боевая обстановка вносила свои коррективы.

...Над Халхин-Голом стоял плотный туман. Изредка моросил мелкий дождь. Потом он прекратился. Начала подниматься облачность. Этим и воспользовались самураи. Под прикрытием истребителей вражеские бомбардировщики направились на Тамцак-Булак под нижней кромкой облаков, чтобы незаметно подкрасться к аэродрому, расположенному невдалеке от поселка.

Служба ВНОС известила о приближении японских эскадрилий. Об этом же позвонил комкору Иван Лакеев:

- Идут самураи. В вашем направлении. Встречайте. Группа Виктора Кустова связала боем истребителей прикрытия. А Борис Смирнов, Павел Коробков и Николай Герасимов на своих новеньких "Чайках" атаковали бомбардировщиков. Вскоре один из них загорелся и камнем пошел к земле; задымив, развернулся на восток другой. Остальные японские бомбардировщики рассеялись по небу, бросая бомбы куда попало, освобождаясь от груза. Звено Смирнова их преследовать не стало. Оно еще некоторое время продолжало барражировать в районе Тамцак-Булака.

После поражения в районе горы Баин-Цаган противник пополнил свои силы, перегруппировался и попытался отбросить наши части на западный берег Халхин-Гола. Но его попытки оказались тщетными. В ночь на 7 июля японцы предприняли первую атаку. Неимоверная тяжесть выпала тогда на долю 149-го стрелкового полка, которым командовал майор И. Ремизов. 8 июля в неравном бою командир полка погиб. Советское правительство посмертно присвоило ему звание Героя Советского Союза.

В эти дни комкор Смушкевич разрешил пробный вылет к линии фронта одной группе "Чаек". Помню, как он наставлял летчиков:

- Майор Грицевец! Выходите в воздух девяткой. Ведомыми у вас будут Смирнов и Коробков. Остальных пилотов подберете сами.

В первый боевой вылет "Чаек" на монгольской земле ушли летчики Викторов, Николаев, Акулов, Орлов, Писанко и Смоляков. Девятка истребителей, не выполняя круга над аэродромом, легла на заданный курс - на восток...

- До Халхин-Гола, - рассказывал после вылета Борис Смирнов, - мы успели набрать довольно приличную высоту - три тысячи метров. На сопке с чудным названием Хамар-Даба увидели белое полотнище. Ее стрела указывала направление, в котором предстояло искать воздушного противника. Сергей развернул группу вдоль монгольской границы, и вскоре мы обнаружили японских истребителей. Самураи нас тоже, очевидно, заметили - сразу направились наперерез девятке. И сошлись мы на встречных курсах. Когда стало совсем близко, японцы поняли свою ошибку: они приняли "Чайки" за И-15. В результате недосчитались четырех истребителей И-97. А бой длился всего-то пять минут, не больше.

Враг, потеряв такие силы, развернулся на восток и со снижением, чтобы побыстрее разогнать скорость, начал уходить к границе. Приказ есть приказ: границу нам не перелетать. Хорошо, что комиссар Матвеев вовремя привел шестерку "ишачков" и начал преследовать самураев.

Мне, конечно, не терпелось узнать эксплуатационные характеристики самолета в боевых условиях.

- Машина - наилегчайшая, маневренная, превосходно слушается рулей, принялся хвалить "Чайку" Сергей Грицевец. - Правда, четыре пулемета ШКАС не ахти какой подарок, но все же лучше, чем два пулемета на японских истребителях. Войну, Иван, мы выиграем!

А в небе над Халхин-Голом в эти дни разгорались настоящие воздушные сражения. 20 и 21 июля в атаках сошлось по полторы сотни истребителей с каждой стороны. Наши летчики сбили тогда 12 японских самолетов, но потеряли 5 своих. 24 июля наш счет увеличился: мы сбили 34 истребителя и 2 бомбардировщика.. 25 июля - еще 19 японских самолетов. 29 июля японцы потеряли 32 боевые машины.

25 июля японцы прекратили наступательные действия и перешли к обороне. Чтобы завоевать господство в воздухе, они перебросили к Халхин-Голу своих лучших летчиков из Китая, но успеха не добились. Только с 23 июля по 4 августа наши воздушные бойцы сбили 116 самолетов противника!

В августовские дни интенсивность воздушных боев резко возросла. Командир 22-го авиационного полка Григорий Кравченко покидал кабину лишь затем, чтобы немного перекусить, размяться, да снова в бой, И вот однажды Григорий увидел пару вражеских истребителей, жмущихся к высокой кромке облаков. "Обману противника на его же хитрости", - решил майор и направил свой самолет к облакам. С первой же его атаки задымил один японский истребитель, переваливаясь с крыла на крыло. Кравченко проследил за его падением, не сомневаясь, что и второй самурай последует следом. Но, выполняя боевой разворот, майор заметил, как к его хвосту пристраивается новая пара вражеских И-97. "Допустить такое!.." - с горечью подумал опытный истребитель и, резко дав рули на ввод в штопор, закрутился в беспорядочном падении. "Один... два... десять... - машинально отсчитывал он витки, - пора бы выводить, земля близко..." Поставил рули на вывод - самолет послушно прекратил вращение и перешел на пикирование.

Недовольный исходом такого поединка с самураями, на бреющем полете майор Кравченко взял курс на свой аэродром. Вдруг мотор чихнул один раз, другой... Григорий взглянул на бензомер и ахнул - стрелка прибора поколебалась на нуле и замерла. Горючее кончилось. Самолет продолжал планировать еще несколько секунд, потом коснулся колесами земли и побежал по лощине между двух сопок.

Но вот машина остановилась. Выбравшись из кабины, Кравченко поднялся на сопку, осмотрелся: кругом, насколько хватало глаз, раскинулась степь - без конца и без края...

А в это время у нас в штабе напряженно звонили телефоны - со всех аэродромов отвечали одно и то же: "Не садился", "Не приходил"... Тогда Смушкевич приказал группе Грицевца вылететь на поиски летчика. Разбившись на пары, истребители принялись прочесывать прифронтовую полосу, но ни многоопытные Смирнов с Грицевцем, ни их товарищи так и не обнаружили самолета Кравченко.

Оканчивалась тревожная ночь. На рассвете с переднего края противника заработали громкоговорители: японцы уверяли, что русский летчик майор Кравченко добровольно сел на японскую территорию, сдался военным властям и сделал заявление для печати, в котором призывает советских летчиков следовать за ним. К середине дня японцы разбросали листовки, в которых также сообщали, что майор Кравченко перелетел к ним. Никто из нас, конечно, не верил, что Григорий мог изменить Родине, бросить своих боевых друзей. Мы верили, что он вернется в наш боевой строй. Так оно и было.

Почти трое суток, томимый безумной жаждой, брел майор Кравченко по опаленной жгучим солнцем степи. На исходе третьей ночи летчик добрался до аэродрома Прянишникова. Еле держась на ногах, Григорий нашел еще в себе силы пошутить:

- Пропажа прибыла в полном порядке!..

Мы долго потом ломали голову: каким образом японцы узнали, что после боевого вылета не вернулся командир 22-го истребительного авиаполка? Наш комкор умел разгадывать и не такие ребусы. Он уверенно сказал:

- Противнику удалось подключиться к телефонной сети и подслушать наши тревожные звонки, когда майор Кравченко пропал без вести. Этим и воспользовались...

* * *

Наступила пора завершающих схваток с врагом. Смушкевич вызвал на совещание командиров полков, групп и рассказал об обстановке на фронте.

Японское командование на конец августа 1939 года планировало "генеральное наступление". В срочном порядке перебрасывались в район боевых действий новые части и соединения Квантунской армии, одновременно создавалась прочная система укреплений на восточном берегу Халхин-Гола. 10 августа была сформирована 6-я армия во главе с генералом Огису Риппо. В ее состав входило 75 тысяч человек, 500 орудий, 182 танка, более 300 самолетов. На эту армию возлагалась задача уничтожения советско-монгольских войск.

У нас к тому времени насчитывалось около 57 тысяч человек, 500 танков, 385 бронемашин, 542 орудия и миномета, 2255 пулеметов и 515 боевых самолетов.

Особое внимание уделялось организации взаимодействия советских войск с монгольской Народной армией. Монгольскими войсками руководил маршал X. Чойбалсан, большую работу в эти напряженные дни проводил Ю. Цеденбал - ныне Генеральный секретарь ЦК МНРП, Председатель Президиума Великого народного хурала, Маршал Монгольской Народной Республики.

По замыслу советско-монгольского командования нашим войскам предстояло сковать японские войска с фронта, двусторонним ударом по флангам окружить и уничтожить противника между государственной границей и рекой Халхин-Гол. Операция готовилась в строжайшей тайне, с широким применением оперативной маскировки, дезинформации. Наша авиация до артиллерийской подготовки должна была произвести одновременный удар скоростными бомбардировщиками по боевому расположению противника, а перед началом атаки планировалось выполнить повторный налет - по артиллерии и скоплению его войск. Истребительной авиации предстояло прикрывать действия скоростных бомбардировщиков и наземные войска, вести разведку и быть в готовности к удару по подходящим резервам японцев.

На четыре дня советско-монгольские войска упредили противника. 20 августа 1939 года, в воскресенье, 1-я армейская группа перешла в общее наступление по всему фронту.

Надо сказать, в этот день успешно работала особая группа истребителей-ракетоносцев под командованием летчика-испытателя капитана Н. И. Звонарева. В нее входили старший лейтенант Семен Пименов, лейтенанты Владимир Федосов, Иван Михайленко, Тимофей Ткаченко.

Испытанием боевых ракет Николай Иванович Звонарев нанимался с 1935 года. Два года спустя 82-миллиметровые реактивные снаряды были приняты на вооружение истребителей. И вот несколько И-16, вооруженных этими ракетами (по восемь на каждой машине), проверяли действие нового оружия в боевой обстановке.

Двадцатисемилетний капитан Звонарев мастерски атаковал японские машины в районе Узур-Нур и Яньху. Как подтвердили с земли, в боевом вылете 20 августа были сбиты два истребителя противника.

- Впервые в истории авиации ракетное оружие принесло успех в воздушном бою, - вечером того же дня выступал перед летчиками и техниками Николай Иванович Звонарев.

А утром, на следующий же день, он снова поднялся с группой истребителей-ракетоносцев под прикрытием "Чаек" и И-16.

За короткий период боевых действий в небе над Халхин-Голом - с 20 августа по 15 сентября - отважная пятерка сбила 13 самолетов противника. Из них: истребителей И-97-10, бомбардировщиков - 2 и один легкий бомбардировщик. Японцы, как свидетельствуют архивные документы, так и не узнали тогда о нашем новом оружии.

А за мужество и отвагу, высокое боевое мастерство, проявленные при испытании реактивных снарядов над Халхин-Голом, капитан Звонарев был награжден орденом Красного Знамени и орденом Сухэ-Батора, досрочно ему присвоили звание майора. Наградили и остальных летчиков особой группы.

Надо сказать, что в годы Великой Отечественной войны авиационные реактивные снаряды были использованы нашей авиацией в первых же воздушных боях. Несколько самолетов сбил Н. И. Звонарев, потом он продолжал испытания новой авиационной техники. А Семен Пименов погиб под Воронежем в сентябре 1942 года. В августе 1943 года был сбит в воздушном бою Иван Михайленко. Погибли и Володя Федосов и Тимофеи Ткаченко.

Все это было уже не за горами. Но тогда мы еще громили на Халхин-Голе японцев. Наши бомбардировщики в 5 часов 45 минут произвели налет на передний край японской обороны, на их ближайшие резервы, артиллерийские позиции. После этого налета началась мощная артподготовка. И за 15 минут до начала атаки авиация нанесла повторный удар.

Противник был морально подавлен. В течение полутора часов японская артиллерия не произвела ни одного выстрела, авиация не сделала ни одного вылета. Большую помощь наземным войскам оказали наши летчики и на следующий день. Бомбардировщики произвели 256 боевых вылетов, сбросили свыше 86 тонн авиабомб.

Подвижные соединения завершили окружение противника, как тот ни сопротивлялся. Попытки японского командования прорвать кольцо окружения ударами подтянутых свежих резервов не увенчались успехом.

29 августа 1939 года нам был зачитан приказ командующего 1-й армейской группой. В нем говорилось:

"Герои Халхин-Гола!

Вашими доблестными действиями враг полностью уничтожен. Приказ командования об окружении и разгроме захватчиков блестяще выполнен.

Товарищи бойцы, командиры, комиссары и политработники!

Вашими доблестными подвигами гордится великий советский народ. Вы вписали новые славные страницы в историю героических побед Рабоче-Крестьянской Красной Армии. История войн знает не много примеров такого блестящего выполнения плана окружения и уничтожения большой группы противника, какой осуществили вы. Части Рабоче-Крестьянской Красной Армии еще раз показали всему миру всесокрушающую силу и мощь советского оружия. Японская военщина получила новый предметный урок, который отрезвит зарвавшегося соседа...

Вечно будут славиться имена бойцов, командиров и политработников, павших в боях за дело нашей великой Родины, за коммунизм!

Командующий группой комкор Г. Жуков

Член Военного совета дивизионный комиссар М. Никишев

Начальник штаба группы комбриг М. Богданов

8.30 29.8.39 г. Хамар-Даба".

Японцы в первой половине сентября еще предприняли несколько попыток нанести поражение нашей авиации. В одном из воздушных боев со стороны противника участвовало 120 истребителей, с нашей - 207. Японцы потеряли 20 самолетов, а всего за сентябрь - до 70. Наши потери составили 14 машин.

Крупная группировка Квантунской армии перестала существовать. 16 сентября японское правительство вынуждено было признать поражение своих войск и попросило о прекращении военных действий.

Беспримерный героизм, высокое мастерство проявили в боевых действиях на реке Халхин-Гол наши воины.

За мужество и отвагу в боях 17 121 человек был удостоен правительственных наград, 70 бойцов и командиров получили звание Героя Советского Союза, комкор Я. В. Смушкевич, майоры Г. П. Кравченко и С. И. Грицевец стали дважды Героями Советского Союза. Двадцать четыре соединения и части, особо отличившиеся в боях с японскими захватчиками, были отмечены орденами Ленина и Красного Знамени.

Авиационное командование вскоре было приглашено на командный пункт комкора Г, К. Жукова. Он находился на Хамар-Дабе. КП оказался довольно вместительным и удобным сооружением. Командующий угостил нас отменным обедом, по-солдатски скупо поблагодарил за отличное выполнение воинского долга и в заключение передал приказ:

- Яков Владимирович, через двое суток основным силам авиации убыть в Москву. Подробнее вас известит управление ВВС.

На аэродроме Улан-Батора нас встретил маршал Чойбалсан.

За товарищеским ужином, поднимая тост за дружбу двух братских народов, маршал сказал:

- Монгольское правительство высоко ценит блестящую роль советской авиации в деле разгрома врага в районе Халхин-Гола. Весь летный состав награждается орденом Красного Знамени Монгольской Народной Республики, а все присутствующие здесь - ценными подарками.

Чойбалсан живо интересовался подробностями воздушных боев, был в отменном расположении духа, по-дружески шутил с пилотами. Он, как я еще раз убедился, был скромным и доступным человеком.

Итак, прощай, добрая страна Монголия!..

* * *

Незадолго еще до окончания боев на Халхин-Голе в одной из бесед комкор Смушкевич расспрашивал меня о недостатках в организации технического снабжения нашей авиации, о недоработках по линии авиационной промышленности, выявленных во фронтовой обстановке, интересовался, что, на мой взгляд, могло бы улучшить положение дел.

Выслушав мои доводы и суждения, Яков Владимирович поручил мне подготовить обстоятельный доклад, включив сюда и летно-технические данные наших боевых самолетов, их живучести в условиях боевой работы.

- Доклад будет слушать маршал Ворошилов, - предупредил комкор. Надеюсь, твои выкладки окажутся полезными и руководству авиационной промышленности, частям ВВС нашей армии...

Не скрою, меня охватило волнение. Одно дело - готовить самолеты к боевым действиям, организовывать обслуживание, ремонт авиационной техники, совсем другое - выступать с высокой трибуны. Но во время работы над непривычным и столь ответственным для меня заданием я не раз встречался с Яковом Владимировичем - он живо интересовался подготовкой доклада, давал ценные советы. Работа продвигалась успешно.

И вот поступила команда быть готовым к правительственному приему. Мне уже не раз приходилось бывать в Кремле на встречах с руководителями партии и правительства, которые устраивались в честь участников воздушных парадов. Но всякий раз, проезжая ворота Спасской башни, я испытывал душевный трепет. А тут к торжественной приподнятости присовокупилось чувство тревоги: вдруг прикажут выступать с докладом!.. Доклад мой был готов, но с окончательным содержанием его я не успел еще ознакомить Смушкевича.

К 10.00 все приглашенные участники боев на Халхин-Голе собрались в штабе управления ВВС. Комкор Смушкевич посмотрел на меня, добродушно улыбнулся и вполголоса, чтоб никто не догадался, сообщил:

- Радуйся - доклада не будет. Пока не будет...

Забегая вперед, скажу: доклад мой все же состоялся - несколько позже. Увидев тогда многих видных военачальников, прославленных полководцев страны, я изрядно поволновался, но меня внимательно слушали все: и маршал Ворошилов, и руководители конструкторских бюро, специалисты авиационной промышленности. Почувствовав это, я приободрился, голос мой окреп, и доклад, вопреки напрасным тревогам, прошел весьма успешно. Запомнилось, что слушали меня с большим интересом и доброжелательностью, а после учтиво и вежливо задавали самые разнообразные вопросы по эксплуатации самолетов в боевых условиях. В таких-то делах мне было гораздо проще.

Народная война

На Дальнем Востоке. "Товарищи командиры, война!" Воронежский фронт. Рубежи Волховского. Полевые авиаремонтные мастерские. У стен древнего Новгорода. Один истребитель против 52 самолетов врага. С 1500 метров без парашюта... 3-й Прибалтийский. 2-й Белорусский. Победа!

В июне 1940 года меня назначили главным инженером ВВС Дальневосточного фронта. Командующий авиацией фронта А. С. Благовещенский принял меня радушно, приветливо. Я сразу заметил, что доброжелательность моего. начальника - не просто служебный долг, а прежде всего состояние его души.

- Рад вас видеть, Иван Андреевич, - веселым голосом встретил он меня, встал из-за стола и крепко пожал руку. - Рад, Иван Андреевич, что во главе инженерной службы Дальневосточного фронта будете вы. Ваш боевой опыт говорит о многом. Теперь мой "тыл" крепок.

Я почувствовал симпатию к этому стройному моложавому человеку и осмелел:

- Успел кто-то расхвалить меня. Честно скажу, неудобно...

- Неудобно! - все тем же веселым голосом упрекнул командующий. - Хотя и говорят, что худая слава по дорожке бежит, а добрая на печке лежит, - жизнь опровергает кое-какие каноны. - Усадив поближе к себе, Благовещенский стал знакомить меня с условиями работы в этом краю. - Авиационные полки и соединения разбросаны по громаднейшей территории Дальнего Востока. А что попали в этот прекрасный край - благодарите Гришу Кравченко. Мы с Григорием вместе воевали в Китае. Он мне и посоветовал взять вас к себе.

Через час транспортный "Дуглас" нес меня над океаном с курсом на северо-восток. Внимательно следя за маршрутом, я летел знакомиться с "владениями" и невольно думал о разговоре с командующим. "Рекомендации... Хороши они или плохи с этической стороны? Сергей Денисов рекомендовал в Испанию, Евгений Птухин - в Монголию, Яков Смушкевич - на Север, опять он же с Григорием Кравченко - сюда вот. Так ведь не на лазурные берега, не в сторону от работы, а туда, где хлопотнее. Денисов, Кравченко, Смушкевич дважды Герои, у меня два ордена Ленина - высшая награда Родины. Такое по протекциям не выдается..."

Нет, не боялся я ни огня, ни вражеских атак, ни трудностей работы. Не стыдно было и за рекомендации боевых друзей. Да и новый командующий мне сразу понравился. Он летал на всех типах самолетов, что дислоцировались на территории обширного края. Среднего роста, легкий, подвижный, чем-то походил он на Григория Кравченко. К сожалению, служить нам вместе долго не довелось. Получив новое назначение, Благовещенский убыл из Хабаровска. А на замену ему приехал Александр Иванович Гусев.

От Бобруйска до Испании, от Халхин-Гола до Хабаровска мы вместе. "Это уж точно - судьба!" - весело заметил Гусев. Как знать, может, и действительно так.

* * *

Наступила пора холодных, пронизывающих до самих костей ветров. Стоянки самолетов заносило снегом, да так, что не было видно даже лопастей винтов. Они стояли под открытым небом: ангары отсутствовали вообще. И у личного состава полков много времени уходило на расчистку стоянок, рулежных дорожек, аэродромов.

Помнится, после почти двухнедельной снежной бури на одном из аэродромов я услышал такой разговор между техником и механиком самолета.

- Надо было начинать откапывать вот здесь, - сказал техник.

Механик запротестовал:

- Я хорошо помню, где стоял самолет...

Перелопатили горы снега, но безрезультатно. Только через неделю с обратной стороны помещения, где жили механики, самолет был найден. Оказывается, когда началась буря, истребитель сорвало с креплений и он покатился, пока не уперся в глухую стену общежития. Через несколько часов самолет замело полностью.

После этого случая мы с командующим упорно и настойчиво добивались средств на постройку ангаров, других помещений для ремонта и обслуживания техники. Нам отвечали, что вопрос рассматривается.

А шел уже 1941-й... На западе парадным шагом маршировали фашистские войска, подминая под собой народы и государства.

И вот тот день - 22 июня. Я хорошо помню его. Хабаровское время разниться с московским в семь часов, а с Брестом это расхождение доходит до одной трети суток. И в те часы, когда враг вероломно обрушился на нашу Родину, мы рыбачили на берегах Амура. В понедельник полетов не намечалось, технику только собирались готовить для тренировочной работы летного состава на вторник. Так что мы были свободны от всех забот полностью и наслаждались рыбалкой.

Кто-то вдруг заметил торопливо мчащуюся в нашу сторону эмку. Не доехав до костра, из легковушки выскочил красноармеец с винтовкой, и тут мы услышали:

- Товарищи командиры, война!!! - И ко мне: - Товарищ бригадинженер, вам срочно в штаб. Командующий ждет!..

Взволнованные, наперебой спрашиваем: "Где война?", "С кем война?".

- С ними, с немцами!.. - кричит красноармеец, и в считанные секунды мы вскакиваем в машины и мчимся в Хабаровск.

...В штабе несколько человек. Гусев приказывает по телефону:

- Да-да, полная боевая готовность! Особенно ваш участок - рядом самураи!..

Я понял, куда звонит командующий. "Везде они рядом..." - невесело мелькнуло в голове.

Положив трубку, Александр Иванович, как ни в чем не бывало, ровным и спокойным голосом обратился ко мне:

- Иван Андреевич, нам, кажется, прибавилось работы. В вашем распоряжении самолет, личный. С аэродромов звоните ежедневно. Сейчас все срочное...

Вторая половина сорок первого года пролетела как в кошмарном сне. На всех аэродромах велась подготовка летного состава для боевых действий, создавались учебные, запасные полки. Мы внимательно следили за восточным соседом. Ежечасно, ежеминутно ожидая, что Япония может нанести удар, командование авиации принимало все меры по повышению боевой готовности.

Однажды, уже в начале 1942 года, мы с командующим прилетели на один дальний аэродром. Ночью был сильнейший снегопад. Наутро, используя все наземные средства, личный состав полка взялся за расчистку снега.

- Только приведем аэродром в порядок, - сетовал командир полка, - снова буран...

Морозы в том году порой достигали шестидесяти градусов. Эксплуатировать материальную часть боевых машин, производить на ней ремонтные работы в таких условиях было очень трудно. Начальник отдела эксплуатации военный инженер 1 ранга Петрейчук, военные инженеры 1 ранга Ромашкин, Невинный, другие специалисты принялись за работу по сохранности горючего и смазочных материалов, деталей, узлов боевых машин. И этот вопрос мы решили положительно.

Так уж вышло - с Александром Ивановичем Гусевым работать здесь долго мне не довелось. Вскоре не стало прекрасного человека, преданного Родине и народу патриота. Вместо него в Хабаровск прилетел П. Ф. Жигарев, а в октябре 1942 года я отпросился в Москву, чтобы получить назначение на фронт.

В кадрах несколько охладили меня, объяснив, что свободных вакансий руководящих должностей на фронтах нет. Я настаивал, соглашался на любое место - рядовым инженером.

Но кадровики не хотели главного инженера фронта определить в рядовые.

И вот в невеселом состоянии вышел я как-то из управления ВВС, а навстречу мне - полковник. Гляжу - лицо знакомое, знакомая походка, выправка. Да это же Николаев!..

Дружески поздоровались; перебивая друг друга, вспомнили службу на берегах Березины, я рассказал о своей заботе, а он мне будто между прочим:

- Я вот тут получил назначение переформировать дивизию. Она сильно повоевала под Сталинградом. Поредела.

Стоит ли говорить, что много времени на раздумья не требовалось. Через несколько дней в Воронежской области начала формироваться 269-я истребительная авиадивизия. С ней я и прошел от Придонья до Берлина дорогами пяти фронтов - Воронежского, Волховского, Ленинградского, 3-го Прибалтийского, 2-го Белорусского...

Трудные это были пути-дороги. В морозные январские дни, когда на Донском фронте советские войска громили окруженную под Сталинградом гитлеровскую группировку, на Верхнем Дону развернулось наступление нашего фронта, состоявшее из двух операций: Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской.

Перед наступлением в самом начале нового, 1943 года состоялся партийный актив авиасоединения. Собрались коммунисты, которые, кажется, совсем недавно выступали на собраниях в степях Халхин-Гола, под небом Мадрида, и те, чей стаж измерялся всего лишь несколькими неделями. Речь шла о задачах, которые предстояло решить в наступающих боях. К ним мы готовились, им были посвящены выступления коммунистов.

И вот 13 января. Началась Острогожско-Россошанская операция.

Наземные войска Воронежского фронта при активном содействии фронтовой авиации 2-й воздушной армии прорвали оборону гитлеровцев и к 19 января окружили крупную их группировку. Начались ожесточенные бои. Гитлеровцы пытались вырваться из котла, но безуспешно. К 27 января 15 фашистских дивизий были полностью разгромлены, а 6 дивизий понесли большие потери.

Полки нашей, 269-й истребительной авиационной дивизии, вливаясь в авиацию 2-й воздушной армии, выполняли сложную задачу - уничтожали разрозненные части и подразделения противника. В этот период авиадивизия вела боевые действия в условиях численного превосходства фашистской авиации в воздухе. Но доблесть и отвага, преданность и любовь к Родине, проявленные авиаторами дивизии в боях, обеспечили выполнение поставленной командованием сложной задачи.

В конце января Воронежский фронт во взаимодействии с левым крылом Брянского фронта прорвал оборону немецко-фашистских войск и развернул наступление на курском направлении с одновременным нанесением ударов на Касторное. В результате Воронежско-Касторненской операции была освобождена большая часть Воронежской и Курской областей, включая города Воронеж, Старый Оскол.

В феврале сорок третьего года полки нашей дивизии дислоцировались уже под Харьковом. И вот один памятный вылет. По данным разведки, на западной окраине Полтавы немцы сосредоточили много своих самолетов, различной авиационной техники. Командование поставило задачу нанести по противнику одновременный удар с воздуха силами бомбардировщиков и штурмовиков. Нашей дивизии приказали прикрывать их во время этого боевого вылета.

Задание для истребителей было трудное - полет к цели предстояло выполнить на пределе тактического радиуса Самолета. А запасные и промежуточные аэродромы по маршруту к цели отсутствовали, не хватало надежных средств радионавигации, обеспечивающих самолетовождение, донимали радиопомехи на волне связи самолетов с нашим КП, между группами в воздухе. А тут еще и погода не благоприятствовала: предвесенний период изобиловал оттепелями, дождями, переходящими в неустойчивый туман, потом вдруг поднимались снежные метели, бураны.

Однако приказ был, и его следовало выполнять. Материально-техническое обеспечение готовности истребителей к боевому вылету возлагалось на меня, как на старшего инженера дивизии. Штурманское обеспечение - на старшего штурмана дивизии П. Г. Гниденко.

Надо сказать, Павел Григорьевич как-то особенно воспринял приказ на этот боевой вылет. Во время подготовки к нему штурман был сосредоточен и заметно волновался. Ведь лететь предстояло в родные места! Недалеко от Полтавы когда-то стояло его родное село Ивашки, стертое с лица земли гитлеровскими оккупантами...

Но закончилась подготовка к заданию, и в первой половине дня 28 февраля истребители поднялись в небо.

Позже комэск Борисов рассказывал:

- Наш подход к Полтаве противник встретил организованно, будто давно ждал нас. В воздухе появилось много истребителей. Немцы имели возможность наводить к месту боя новые группы - ведь сошлись на территории, занятой ими. А мы были скованы боем, охраной штурмовиков и бомбардировщиков. Так что, понимая сложность своего положения, дрались до последнего...

Мы, инженеры, техники, мотористы, оставшиеся на полевом аэродроме, ждали своих боевых друзей с задания, и это ожидание с каждой минутой становилось все невыносимее. Сиротливыми казались места стоянок истребителей, а возле них вроде бы лишними чехлы, весь наш технарский инвентарь. Время настойчиво напоминало о том, что группы должны были бы произвести посадку. Горючее, по моим подсчетам, находилось на исходе. А самолеты не возвращались...

Вот что написал мне об этом вылете спустя три десятилетия летчик И. С. Кравцов: "Я лично участвовал в боевом вылете на Полтаву. В составе своей эскадрильи шел ведущим пары, прикрывая одну из групп штурмовиков. Погода на маршруте установилась хорошая: облачность около трех баллов, видимость улучшилась. Так что еще на дальних подступах к цели наши группы подверглись мощному зенитному обстрелу, а при подходе к аэродрому мы были атакованы истребителями противника.

Все смешалось в дыму и огне. В небе в различных направлениях проносились, как огромные летающие факелы, горящие самолеты. В этом кромешном аду скрылось даже солнце. И группа штурмовиков над целью пикировала прямо в дым...

Я старался не оторваться от "илов" - пристроился к ним в непосредственной близости. А когда штурмовик капитана Петрова был подбит вместе с ним вышел из этой тьмы и сопровождал его машину до своего аэродрома. Петров - бывший штурман авиаучилища, в котором я учился.

Хочу добавить еще вот что. Этот вылет был не особенно удачным. Он длительное время готовился, поэтому, надо полагать, стал достоянием противника. И осуществлялся о одного направления..."

Что там говорить, многих товарищей недосчитались мы в тот тяжелый, памятный для нас день...

В первых числах марта 1943 года наши войска вышли на рубеж Сумы, 30 километров западнее Ахтырки и Охочего. Здесь они была остановлены. Но боевая работа продолжалась. Наши наземные войска требовали от авиации воздушной армии систематических ударов по врагу с воздуха. Нагрузка на личный состав частей 269-й авиадивизии увеличилась. Все световое время суток экипажи наших полков находились в небе. Шли напряженные бои. Технический персонал практически круглосуточно не уходил с аэродромов.

Один характерный пример. 13 марта летчики 287-го истребительного авиаполка под командованием А. Солтысова вылетели на сопровождение группы штурмовиков Ил-2 в район Дергачей, северо-западнее Харькова. Поднявшись в воздух с полевого аэродрома близ Волчанска, четверка истребителей вскоре встретилась с "илами". Но не успели еще они отойти от Волчанска, как в небе показались "мессершмитты". Их было две пары.

- Продолжайте следовать за "горбатыми". Я остаюсь с "мессами"! приказывает Кравцову, ведущему второй пары, Солтысов.

Показалась и цель, где работать штурмовикам. Неожиданно появилась еще одна четверка "мессершмиттов". Кравцов решительно атаковал их. Фашисты, видимо, не ожидали столь дерзкой храбрости русских в глубоком тылу противника и на какое-то время растерялись. На это и был расчет старшего лейтенанта, этого оказалось достаточно, чтобы первая же очередь оказалась последней для ведомого второй пары врага.

В пылу схватки, однако, ни Кравцов, ни его ведомый, летчик Михайлов, но заметили, как кто-то из фашистских истребителей атаковал их - послышался треск приборной доски в кабине самолета Кравцова. Она оказалась полностью изрешечена.

Убедившись в исправности рулей управления, ведущий группы продолжал бой с противником, отвлекая его от работающих над целью штурмовиков. Вскоре "мессершмитты" начали пассивничать, а немного погодя и вовсе прекратили схватку. "Илы" к этому времени уже выполнили задание.

Взяв курс на восток, группы шли в обычном в таких случаях боевом порядке: сопровождавшие истребители взяли превышение над штурмовиками и, оттянувшись назад, зорко осматривали воздушное пространство: не появятся ли откуда-либо немецкие охотники легкой добычи.

Кравцов держался справа от "горбатых", его ведомый - слева. Не доходя до реки Северский Донец, Михайлов почти вплотную приблизился к своему командиру и жестами пытался что-то объяснять ему. Нетрудно было догадаться: на машине младшего лейтенанта повреждена рация. Он еще некоторое время продолжал лететь рядом с Кравцовым. Затем немного отстал и, неожиданно перевернувшись на спину, в беспорядочном падении столкнулся с землей...

По какой причине погиб летчик, осталось неизвестным. Вероятнее всего, тяги рулей управления были повреждены и в процессе полета перетерлись до конца. Таких случаев в войну было немало.

Но, как говорится, лиха беда - начало. Только Кравцов сделал несколько кругов над обломками машины и убедился, что в этой катастрофе летчик не уцелел, вдруг у самого на самолете мгновенно обрезался мотор. Под истребителем мелькнула заснеженная и относительно ровная площадка. Кравцов выпустил шасси. Приземление прошло благополучно. Однако, пробежав около сотни метров, машина резко поднялась на нос. К счастью, капот был неполный.

Летчик молниеносно расстегнул привязные ремни, одним махом выпрыгнул из кабины и, сориентировавшись по карте, определил, что приземлился неподалеку от хутора с красивым названием Благодатный. От Благодатного только одно название и осталось.

В хуторе тем не менее располагалась небольшая воинская часть. Летчик обратился к немолодому уже капитану, чтобы ему помогли отбуксировать самолет.

- Он почти целый, - убеждал Кравцов седого пехотинца. - На нем только небольшой ремонт произвести, и я улечу в свой полк, на фронт.

- Поможем. Непременно поможем. Местных жителей упросим. Подсобят, пообещал капитан.

С помощью селян самолет действительно прикатили в хутор, нашли там кузнеца, который умело выровнял изогнутые лопасти воздушного винта, совместно выполнили и другие незначительные ремонтные работы. Наконец, из Купянска доставили бочку бензина, баллон сжатого воздуха. Заправили машину, опробовали мотор - и можно было взлетать. Но откуда? Вокруг - дома. Один местный крестьянин показал тогда Кравцову место вблизи Благодатного.

- Вот отсюда летали самолеты. Правда, еще до войны, - сказал он.

- Добро, - поблагодарил летчик. - Огромное вам всем спасибо. Помогите еще отбуксировать машину на место взлета...

Вскоре, легко оторвавшись от заснеженной полосы, Кравцов пошел в набор высоты. Почетный круг над сожженным и разрушенным войной Благодатным - и курс в сторону Волчанска, к своим однополчанам.

Не долетая до аэродрома, он, однако, заметил, что нет на нем той привычной летчику обстановки - техники, людей. Для полной убедительности сделал вираж над полем. Оно было пустынным. Тогда Кравцов решил садиться на соседний аэродром. Но и там не обнаружил самолетов. Приземляться же было пора.

Оставшиеся здесь аэродромщики подсказали летчику, что его 287-й истребительный полк вышел из состава воздушной армии и направлен к месту нового формирования - в район Старого Оскола. Утром Кравцов снова взлетел на поиски полка. Обнаружив аэродром, сел. Встретили его здесь механики во главе с инженером полка В. Куваевым. Это уже были свои!

Тщательно осмотрев машину, техники были немало поражены: как мог пилот держаться в воздухе на таком "решете"?.. Инженер полка качал головой: "Не сосчитать пробоин! Даже лямка парашюта перебита осколком снаряда. А ведь в полете мог произойти бой..."

Истребитель Кравцова был поставлен в ПАРМ-1 на ремонт. Через четыре дня летчик снова поднялся на нем в небо, сопровождая "илы".

Несколько слов о ПАРМах. В дивизии каждому истребительному авиационному полку придавалась подвижная авиаремонтная мастерская (ПАРМ-1). Это была крытая автомашина, на шасси ЗИС-5, специально оборудованная и приспособленная для выполнения текущего и среднего ремонтов. Штат ПАРМ-1 состоял из семи - девяти человек: слесарь, токарь, маляр, сварщик, электрик, шофер. Слесарей или токарей могло быть по два человека. Во главе ПАРМа стоял, как правило, опытный специалист, подготовленный к ремонту самолетов. Он четко представлял технологию сварки, клейки, наращивания лонжеронов, замены обшивки, был и токарем, и слесарем, словом, самостоятельно, с высоким качеством мог выполнять любые ремонтные работы. Подчинялся начальник такой мастерской старшему инженеру полка.

При перебазировании авиаполки на другой аэродром подвижная авиаремонтная мастерская направлялась туда своим ходом. Случалось и так, что мастерскую приходилось направлять к месту вынужденной посадки боевой машины на почтительное расстояние от места дислокации полка. Тогда на самолете выполнялись срочные работы для перелета самолета на аэродром, а уж после производился ремонт с пунктуальным выполнением всех его технологических требований.

Мастерские на колесах оказывали неоценимую услугу авиаполкам в поддержании высокой боевой готовности самолетного парка. Не случайно уже в первых боях нашей дивизии за образцовое выполнение заданий командования многие специалисты ПАРМов были отмечены боевыми наградами.

А всего за период с 11 января по 23 марта 1943 года полками 269-й истребительной авиадивизии было произведено более 1500 боевых вылетов, 86 воздушных боев, сбито 62 самолета противника, из них 41 бомбардировщик и 21 истребитель. Дивизия уничтожила 223 автомашины, 335 повозок с грузом, 14 орудий, большое количество живой силы противника.

Наш технический состав и пармовцы выполнили ряд ремонтных работ: восстановительных - 6, аварийных - 32, текущих - 65, мелких - 823. Мы заменили 39 самолетных двигателей, 54 воздушных винта. Для двух с лишним месяцев это было не так уж и мало.

После укомплектования дивизии летным составом, новой авиационной техникой поступил приказ о направлении на Волховский фронт, и в июле 269-я истребительная начала боевую работу в составе 14-й воздушной армии.

Волховский фронт... У нас, фронтовиков, он навсегда останется в памяти. На всю жизнь станут священными те фронтовые рубежи: Тихвин, Мга, Кириши, Илларионов Остров, Волхов, Синявино, Новгород. Беззаветный массовый героизм, проявленный воинами Волховского фронта в битве за Ленинград, давал право каждому из них сказать: "Я - солдат Ленинграда".

Боевые действия Волховского фронта в 1943 году, после прорыва ленинградской блокады, надо сказать, проходили в условиях, едва ли не труднейших из всех, выпавших на долю его воинов. Войскам Волховского фронта предстояло срывать попытки гитлеровцев восстановить блокаду Ленинграда, отвлекать на себя с юга соединения противника, одновременно готовиться к штурму и прорыву вражеской обороны с последующим продвижением в сторону Прибалтики. С этой целью готовилось массированное использование нашей авиации и артиллерии.

Артиллерийские и авиационные налеты предстояло производить таким образом, чтобы противник всякий раз воспринимал их как начало какой-то операции. "Длительное артиллерийско-авиационное наступление в условиях собственной и вражеской стабильной обороны" - так охарактеризовал командующий нашим фронтом этот план в целом. Попросту он назывался "мельница". А в действии все выглядело следующим образом.

Начинается огневая подготовка в каком-то одном, заранее определенном месте. Гитлеровцы перебрасывают сюда войска для отражения атаки. Но в это время огонь с первой линии укреплений переносится на вторую, немцы, соответственно, вылезают из блиндажей и бегут к орудиям, чтобы встретить наши войска. Однако атаки нет. Огневой вал уходит вперед и опять возвращается. Потом в этом месте все затихает. Огневая подготовка возникает на ноной участке. Стало быть, в первом случае была имитация, а настоящая атака состоится здесь - и гитлеровцы перебрасывают подкрепления на новый участок. Все повторяется.

Изображая массированное сосредоточение сил, наши войска имитировали порой атаки и без огневой подготовки. Выйдя на определенный рубеж, подразделения залегали, и вот тут вступали в работу наши авиационные полки.

Два месяца части Волховского фронта изматывали таким образом гитлеровцев, уничтожая сотни их орудий, десятки самолетов, тысячи солдат и офицеров. "Бездонная мгинская бочка..." - говорили пленные немцы, и, наконец разгадав замысел, фашисты стали отводить свои войска на недоступные нашему огню позиции.

Во второй половине июня 14-я воздушная армия начала непосредственную подготовку к операции по разгрому врага в районе Мги. Был разработан план взаимодействия авиации с пехотой, артиллерией, танками, подготовлены единая кодовая карта и переговорная таблица для осуществления взаимодействия. В стрелковые дивизии, действующие на главном направлении, были направлены офицеры связи, организована единая сеть оповещения и наведения. От нашей дивизии во время операции на передовом пункте управления с радиолокационной станцией, расположенной в непосредственной близости от переднего, края, находился заместитель командира дивизии подполковник В. Я. Додонов.

Соотношение сил авиации к началу операции было в пользу 14-й воздушной армии. Она получила пополнение (в том числе полки нашей авиадивизии). Ставка ВГК предусмотрела привлечение к боевым действиям и части сил авиации дальнего действия. Обеспечивая прорыв обороны противника и выход 8-й армии на рубеж реки Мги, авиационным частям и соединениям предстояло прикрывать с воздуха основную группировку войск и их коммуникации, подавлять артиллерию противника, разрушать линии связи и склады, не допускать подхода вражеских резервов к линии фронта, помогать наземным войскам в отражении контратак и противодействовать вражеской авиации, вести воздушную разведку в полосе фронта.

Еще за несколько дней до начала операции части истребительной и штурмовой авиации перебазировались ближе к районам предстоящих боевых действий. Наши аэродромы находились уже на удалении 25-30 и 65-70 километров от линии фронта.

* * *

И вот 22 июля 1943 года. В 6 часов 35 минут после артиллерийской и авиационной подготовки войска 8-й армии Волховского фронта перешли в наступление. В течение дня было произведено более 500 самолето-вылетов{1}.

А 29 июля включилась в работу авиация дальнего действия - соединения генерал-полковника авиации А. Е. Голованова. В первом же ударе участвовало 333 бомбардировщика, в последующих - от 100 до 500. На многие километры от места их работы разносилось мощное содрогание земли. Дальние бомбардировщики с 29 июля по 12 августа совершили более 1,5 тысячи боевых вылетов, сбросили на противника свыше 1700 тонн бомб.

Летчики нашей 269-й истребительной авиационной дивизии в боях на мгинском направлении сбили 42 самолета противника. А всей 14-й воздушной армией за операцию было уничтожено и выведено из строя до 70 вражеских самолетов.

Непрерывной информацией о воздушной обстановке, наведением и перенацеливанием истребителей в районе боевых действий на другие цели большую помощь нашим летчикам оказывал передовой пункт управления. Радиостанция наведения находилась на возвышенностях, как правило, не более трех километров от линии фронта. И под руководством заместителя командира авиадивизии подполковника В. Я. Додонова с нее только за август было передано нашим пилотам тридцать семь предупреждений о попытках противника атаковать их.

Всего за август с помощью передового пункта управления было сбито 15 гитлеровских самолетов и осуществлено в интересах боя 19 перенацеливаний групп истребителей.

Как-то пара истребителей возвращалась с боевого задания и летчики не заметили преследования гитлеровцев. Решительно действуя с передового пункта управления, наш замкомдив перенацелил на немцев два других истребителя, и те расправились с противником: один самолет сбили, другой поторопился восвояси. А через час В. Я. Додонов навел на группу вражеских истребителей четверку во главе со старшим лейтенантом В. П. Синчуком. Смело и решительно дрались летчики 254-го истребительного. В этом бою они сбили четыре машины.

Отличились в схватках с врагом и их однополчане: Назимов, Корягин, Сидоренко, Орлов, Иванов, Ершов, другие летчики этого полка, а также братских - 287-го: Степин, Отвагин, Лавренков, Борисов; 845-го: Гришин, Гуцалов, Гвановский.

По всему фронту пролетело и стало известным имя командира эскадрильи Валерия Полу невского. Бесстрашный воздушный боец одерживал победы в неравных схватках с врагом (был бой его пары с 30 "юнкерсами"), он вылетал на разведки, бомбометания. Забегая вперед, скажу, что за годы войны комэск В. Ф. Полуновский совершил 573 боевых вылета! Иному хватило бы их на две войны...

Высокое мастерство и, я не боюсь сказать, мужество, героизм проявляли в эти горячие августовские дни инженеры, техники, мотористы и вооруженны нашей дивизии.

Мы не ходили в атаки и не ползали по-пластунски под колючей проволокой на территорию врага. Не одерживая громких побед в небе, мы одерживали ежедневные схватки с собой - с нечеловеческой усталостью, сомнениями, порой страхом: а вернется ли самолет из боя?.. В каждом вылете он мог быть сбит, могло отказать на самолете оружие, мотор, управление. Небо - не земля. При отказе там не перекуришь в раздумье, как на обочине дороги: карбюратор засорился или свеча...

Чтобы машина вышла на боевое задание и летчик выполнил приказ, нам предстояло подготовить на земле и вооружение, и электроспецоборудование, и планер, и мотор, и еще сотни "мелочей". Без всего этого не могло быть победы в воздухе.

В полки нашей дивизии направлялись подготовленные люди: мотористы после окончания школ младших авиаспециалистов, механики - после завершения обучения в школах авиамехаников, техники - со средним специальным образованием. В 845-м истребительном авиационном полку из инженеров четверо имели высшее образование: Пиков, Бойко, Жежинский и Нурченков.

Боевые машины большая часть специалистов изучали непосредственно на заводах, приходилось переучиваться и без отрыва от основной, боевой работы. Обслуживать довелось нам многие истребители: И-16, И-153, Як-1, Як-3, ЛаГГ-3, Ла-5, Як-7б, Як-9, даже американскую "аэрокобру". Но основным самолетом в дивизии был истребитель Як-7б конструктора А. С. Яковлева.

Учитывая требования фронта, этот модернизированный самолет на высоте 3300 метров достигал скорости 605 километров в час, его потолок был 10000 метров, дальность полета - 820 километров. "По сравнению с самолетом Як-1 хорошо зарекомендовал себя на фронте, - отмечалось в отчете об испытаниях этой машины, - самолет Як-7б в конструктивном отношении является более совершенным и перспективным... По мощности огня самолет вполне соответствует запросам фронта и может быть более эффективно использован как по воздушным, так и по наземным целям".

В самом деле, кроме двух пулеметов калибра 12,7 и 20-миллиметровой пушки под крылом самолета можно было подвешивать шесть реактивных снарядов или две бомбы по 100 килограммов. Машина действительно пришлась по душе всем: и летчикам, и техникам.

В середине 1943 года на вооружение наших авиационных частей стал поступать еще один улучшенный вариант истребителя другого авиаконструктора С. А. Лавочкина. Самолет этот - Ла-5ФН с двигателем АЩ-82ФН увеличенной мощности - развивал скорость около 650 километров в час, потолок его превышал 11 000 метров. Дальнейшее развитие этой боевой машины шло уже не за счет увеличения мощности силовой установки, а по пути снижения веса конструкции, улучшения формы самолета, снижения потерь на охлаждение.

В конце 1943 года была выпущена и модификация "лавочкина" - Ла-7. Размеры, двигатель на истребителе были те же, но лонжероны его крыла стали металлическими, полки их - из стальных хромансилевых тавровых профилей, стенки - из дюраля. За счет этого новшества освобождался дополнительный объем для топливных баков, уменьшился общий вес самолета почти на 100 килограммов. Представилась, таким образом, возможность усилить вооружение, к на Ла-7 установили три 20-миллиметровые синхронные пушки, стрелявшие через плоскость вращения трехлопастного винта. Звездообразный двигатель снижал уязвимость самолета, служил какой-то защитой летчику от огня с передней полусферы. Скорость Ла-7 на высоте 6000 метров была уже 670 километров в час. Истребители Лавочкина отличались хорошей скороподъемностью, маневренностью, по летно-тактическим характеристикам они имели бесспорное преимущество перед немецкими "фоккерами" и "мессершмиттами".

Эти самолеты, как правило, принимались инженерно-техническим составом на авиазаводах, затем там же, на заводских аэродромах, они облетывались, приводились в полную боеспособность, и перегонщики потом небольшими группами доставляли их на фронт.

Однажды, помню, когда уже закончился нелегкий трудовой день на заводском аэродроме (я в то время находился в трехдневной командировке вместе с группой летчиков и техников нашей воздушной армии), к нам подошел генерал в авиационной форме и приветливо поздоровался. Затем он, как бы между прочим, спросил:

- Товарищи фронтовики, нравится вам новый самолет Ла-7?

Один из летчиков откровенно посетовал:

- Самолет-то что... Самолет - хороший. Но вот незадача какая: всякий раз, когда приходится садиться на аэродроме, где нет однотипных машин, то к бортовому штуцеру, чтобы заправиться сжатым воздухом, ни от одного истребителя не подходит трубка. Техсоставу поневоле приходится мудрить, додумывать то, что прозевал сам конструктор...

Генерал смущенно попрощался и быстро удалился. К нашей группе тут же подошло заводское начальство и полюбопытствовало:

- О чем вас спрашивал Лавочкин?

- Какой Лавочкин? - удивились мы.

- Семен Алексеевич!

Тут мы удивились еще больше - беседовал-то с нами сам конструктор самолета!

Перед отлетом на передовую нас уже предупредили: "Генерал Лавочкин просит фронтовиков встретиться с ним на несколько минут".

Ждать Семена Алексеевича долго не пришлось.

- Дорогие фронтовики! - обратился он к нам. - Прошлый раз я специально пришел к вам, так сказать, инкогнито. Не зная меня, вы критиковали недостатки новой машины, и справедливо. Мы - воины, люди сурового долга, должны уметь признавать и недостатки, и ошибки. Свою ошибку наше конструкторское бюро исправит. Впредь будете получать боевые самолеты с универсальными штуцерами...

Специалисты соединения под руководством инженеров бесконечно много грудились над доскональным изучением конструкции, правил эксплуатации и ремонта новых истребителей. Умудрялись выкраивать время на учебу в непогоду, при мало-мальском затишье на передовой. У нас не было для этого специальных классов, не имели мы разрезных агрегатов, систем, необходимых пособий, но жило в каждом главное - кровная заинтересованность, жгучее стремление к знанию, чтобы не было сомнений в нашей работе, чтобы воевали с верой в нашу боевую технику, чтобы из боя возвращались с победой.

Запомнилась мне одна летно-тактическая конференция. В бывшей конюшне, очищенной и приведенной в полный порядок силами мотористов, оружейников и парашютоукладчиц, на досках, которые чем-то были даже удобнее стульев, обсуждались вопросы эксплуатации самолетов Як-7б и Ла-5 в весенне-летний период. Докладывал на конференции старший инженер 845-го истребительного авиаполка А. И. Сидоров, а присутствовало на ней более ста человек, в том числе все руководство нашей авиадивизии.

Доклад Алексея Игнатовича затрагивал самые волнующие нас проблемы, подкреплялся примерами из практики боевой работы, эксплуатации самолетов авиадивизии. Инженер, хотя и был на полтора десятка лет моложе меня, успел прослужить в Красной Армии многие годы. Я знал, что родом Сидоров с тюменской земли. В тридцать пятом году, по призыву комсомола, он поехал учиться в военную школу авиатехников, окончил ее по первому разряду и был направлен служить в Приморский край в качестве техника самолета Р-5. Через год он - техник звена, но продолжает учиться в средней школе при гарнизонном Доме офицеров. Войну Алексей Игнатович встретил старшим техником авиаэскадрильи истребителей И-16.

И вот он, уже инженер авиационного полка, выступает с докладом по эксплуатации новой боевой техники. Немцы обстреливают район аэродрома из дальнобойных орудий, но мы привыкли к подобному сопровождению - не обращаем на стрельбу внимания. И надо же случиться такому: тяжелый снаряд попадает в стену конюшни, где проходила конференция, пролетает над нашими головами и выходит в противоположную стену. Через две-три секунды слышится мощный взрыв, сотрясающий здание. Правда, произошло это на почтительном от нас расстоянии, и вреда этот снаряд никому не принес. Так что конференция продолжала свою работу.

Расходились мы далеко за полночь. Тогда только Максим Чубич, начальник политотдела дивизии, заметил:

- Взорвись немецкий снаряд в помещении - всем бы нам крышка. Но конференция удалась. Молодец Сидоров!

- Талантливый инженер и руководитель, - согласился я и подумал, что под стать инженеру и его подчиненные...

Минули долгие годы. Давно отгремели залпы орудий, пулеметные очереди, отработали моторы моих истребителей. Но память сердца хранит имена людей, с кем шагал в боевом строю в те огненные годы.

Петр Андреевич Соломонов. Одним из первых авиамехаников получил он офицерское звание. До войны Петр с отличием окончил среднюю школу, два курса института. Не случайно не раз заменял он старшего инженера полка. А сейчас Петр Андреевич - ученый, автор многих научных трудов, заведовал кафедрой института.

Многим молодым парням, средний возраст которых был от 18 до 23 лет, вверялись дорогостоящие машины, но главное - люди, жизнь летчиков. И механики, техники самолетов, авиационные специалисты, выдерживая нечеловеческие нагрузки, стойко справлялись с любыми сложностями и невзгодами фронтовых будней.

Как-то истребитель, обслуживаемый механиком П. Войтенко, произвел посадку на своем аэродроме, но с посадочной полосы, смотрим, не сруливает: остановился воздушный винт. Специальных тягачей, конечно, не было, и машину собственными усилиями механики и мотористы прибуксировали на пятачок, где она обычно стояла, и произвели тщательнейший осмотр ее. Обнаружили немало пулевых пробоин в маслорадиаторе, через которые в процессе работы двигателя вытекало масло. Когда оно иссякло, мотор заклинило. Словом, требовалась его замена, замена маслорадиатора, ремонт пулевых пробоин в истребителе.

На помощь механику самолета пришли его товарищи И. Долженков, А. Евдокимов, А. Баранов, М. Бондаренко. Погодные условия благоприятствовали выполнению сложних работ под открытым небом, но со строжайшим соблюдением светомаскировки в ночное время. Механики это знали - закрепили самолетные чехлы и переносный фонарь на стремянках и принялись за работу.

Работа та производилась, как бы сейчас сказали, комплексно-поточным методом. Долженков и Евдокимов устанавливали и монтировали новый двигатель, Баранов с Войтенко занимались заменой маслорадиатора, а Бондаренко установкой воздушного винта. Когда при выполнении какой-либо операции тому или другому механику требовалась помощь, тут же оказывался Войтенко, как ответственный за свой самолет. При такой четкой организации истребитель Як-7б менее чем за сутки был введен в строй. Мало сказать, введен в строй он блестел, как новенький. Молодые специалисты аккуратно и бережно произвели заделку пулевых пробоин, покрасили машину так, чтобы не нарушить аэродинамических качеств ее. А новый двигатель работал на славу!

Это был рядовой случай рядовых тружеников войны. За короткую летнюю ночь четыре человека успели заменить мотор. Добавлю: за восемь часов три человека снимали и правили вал редуктора. Замена поршневых колец на двух блоках мотора с соответствующей регулировкой выполнялась звеном за один день, в пределах светлого времени суток.

Необходимо подчеркнуть, что все эти работы проходили в полевых условиях, без какой-либо механизации, в лучшем случае - передвижной подъемный кран, да и это было довольно редко. Об огромной нагрузке на людей, нечеловеческих испытаниях можно бы рассказывать долго. Но ведь шла война...

Запомнился мне такой характерный случай. На одном из фронтовых аэродромов механик самолета А. Евдокимов трое суток подряд устранял неисправность в карбюраторе мотора. Ему в работе помогал техник звена старший техник-лейтенант Г. Новиков, которого вдруг насторожило, что молодой механик прекратил отвечать на его команды. "Что с ним?" - подумал техник. Он знал, что Евдокимов уже третий день трудится без отдыха, и поспешил к нему: мало ли что могло произойти. Смотрит, а подчиненный спит, протянув руку к карбюратору мотора... "Пусть хоть часик поспит", - решил Новиков, хотя сам чуть ли не валился с ног от усталости, и завершил работу с механиком другого самолета.

Войсковое братство, товарищеская выручка, взаимопомощь были законом нашей фронтовой жизни. На самых трудных, ответственных участках боевой деятельности всегда находились коммунисты, комсомольцы. Иначе, кажется, и быть не могло. А в полках у нас насчитывалось до восьмидесяти процентов коммунистов и комсомольцев.

Нужно отдать должное и штабу дивизии. Руководство его постоянно помогало партийным и комсомольским вожакам. Наш комдив, начальник штаба дивизии и автор этих строк входили в состав партбюро соединения. Помню приемы в ряды ВКП(б). Сколько летчиков, техников, авиаспециалистов выражали желание идти на боевое задание коммунистами! И - смею заверить по прошествии сорока лет - в людях мы не ошибались. В боях за свободу и независимость Родины каждый отдавал все свои силы, не щадя и самой жизни...

Примером мужества, воинской доблести, отваги являлись многие политработники. Как сейчас вижу перед собой Михаила Кольцова. Майор, заместитель командира 254-го истребительного авиаполка по политчасти, не только словом, но и делом он умел вдохновлять людей на самоотверженный труд и бесстрашный порыв в Огненной атаке.

...Стоял обычный фронтовой день лета сорок третьего. В дивизию поступил приказ разведать передвижение войск противника и уточнить базирование гитлеровской авиации на полевых аэродромах Бородулино, Тосно и Любань. Комдив Николаев эту боевую задачу поставил майору Кольцову и лейтенанту Сидоренкову.

- Важные сведения вы должны подтвердить фотосъемкой, - объяснил он нилотам, и те ушли на задание.

На высоте 2000 метров пересекли линию фронта. При подходе к аэродрому Бородулино разведчики обнаружили зенитные батареи, дежурное звено - четверку истребителей ФВ-190 и произвели фотографирование объектов.

Продолжая разведывательный полет, Кольцов с Сидоренковым на станции Любань заметили три вражеских эшелона - один уже начал движение в северном направлении, в сторону Ленинграда.

Василий Сидоренков запросил ведущего:

- Может, атакуем фрицев?

- Давай! Работаем с ходу! - поддержал Кольцов, и летчики парой устремились на цель.

Снаряды поразили паровоз, затем огонь был перенесен на передние вагоны грузового состава. Но и немцы не дремали - заработали эрликоны. Умело маневрируя, наши разведчики заметили, что железнодорожный состав замедлил скорость, из котла паровоза повалил пар - эшелон остановился. Однако зенитный снаряд противника попал в мотор самолета Сидоренкова, и пара, выйдя из атаки на малой высоте, взяла курс на восток. До самого аэродрома тянулся за машиной ведомого белый шлейф дыма. Михаил Кольцов летел чуть сзади, прикрывая Сидоренкова от возможных атак противника, и эта предосторожность оказалась нелишней. Уже вблизи аэродрома нашу пару пытались атаковать фашистские "фоккеры", но майор Кольцов так решительно бросился на них в атаку, что те срочно ретировались. Немцы знали, как русские летчики умеют защищать своих товарищей.

Разведчики благополучно произвели посадку на своем аэродроме и доложили командиру дивизии о выполнении задания.

Сидоренков очень опечалился, когда от техника звена А. И. Чемуранова узнал, что мотор его истребителя ремонту не подлежит: произошло прямое попадание зенитного снаряда. На замену мотора требовалось несколько дней, и ему, боевому летчику, пришлось бы ожидать все это время без вылетов.

Когда же на следующее утро Василий Сидоренков пришел на самолетную стоянку, чтобы посмотреть на неисправную машину, то его радостному удивлению не было границ: Андрей Чемуранов, с красными от бессонницы и усталости глазами, стараясь выглядеть бодрым, отчетливо доложил:

- Товарищ лейтенант, мотор заменен и опробован. Самолет готов к боевой работе.

Летчик, не говоря ни слова, стиснул техника в своих объятиях и тряс его, словно родного брата после долгой разлуки. А может, это только так принято говорить да писать - "как родного брата"? Нет, в то трудное время, в войну, было великое братство людей, защищавших Родину!..

Назову тех, кто в ту короткую июньскую ночь заменил мотор на истребителе: техник звена Чемуранов, техник самолета Чувпилин, механик по вооружению Петров, вооружейница Маша Моргунова.

* * *

Летние бои 1943 года восточнее и севернее Мги, затем осенние бои Волховского и Ленинградского фронтов сорвали намерения гитлеровцев вновь выйти к южному побережью Ладожского озера и восстановить блокаду Ленинграда. Однако линия фронта по-прежнему проходила в непосредственной близости от города, немцы продолжали артиллерийские обстрелы, а между Финским заливом и Чудским озером, по реке Нарве, по западному берегу Чудского озера и далее, на линии Псков, Остров, Идрица, и по реке Великой, противник спешно возводил тыловой оборонительный рубеж "Пантера".

Получалась мощная оборона глубиной до 230-260 километров. Опорные пункты и узлы сопротивления, насыщенные множеством артиллерийских и пулеметных железобетонных, броневых и деревоземляных огневых точек, оборудовались во всех населенных пунктах, на господствующих высотах и имели развитую систему основных и отсечных позиций, прикрытых минно-взрывными, проволочными заграждениями.

Наиболее сильная вражеская оборона была развита перед 59-й армией Волховского фронта. И командующий фронтом принял решение нанести два удара по сходящимся направлениям в обход Новгорода: главный - с плацдарма на западном берегу Волхова, вспомогательный - из района юго-восточнее города через озеро Ильмень, - с тем чтобы окружить и уничтожить новгородскую группировку противника. В последующем эта армия должна была развивать наступление в западном и юго-западном направлениях и во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта завершить разгром главных сил немецкой 18-й армии.

Нашей дивизии, в составе 14-й воздушной армии, предстояло поддерживать 59-ю армию.

И началась подготовка к операции. Вся работа проводилась по плану, представленному штабом фронта. А план этот охватывал весь комплекс мероприятий по подготовке войск, штабов, командиров всех родов войск, а также по всестороннему обеспечению боевых действий. Особое внимание уделялось повышению оперативности управления и более тесному взаимодействию авиации с сухопутными войсками. Была проведена даже специальная военная игра "Управление частями в период наступления и организация перебазирования на новые аэродромы".

Авиационные полки готовились к ведению эшелонированных действий в сложных метеоусловиях мелкими группами самолетов на малых высотах. В частях дивизии отрабатывались действия по наземным войскам и зенитным средствам при слабом противодействии истребителей противника.

Предвидя высокий темп продвижения войск, серьезное внимание уделялось аэродромному и материальному обеспечению авиации. С этой целью были организованы автоколонны для быстрого подвоза материальных средств, созданы специальные команды по разведке и разминированию вражеских аэродромов, усилены передовые отряды инженерно-аэродромных батальонов и батальонов аэродромного обслуживания по восстановлению разрушенных аэродромов и обеспечению боевых действий авиации на передовых аэродромах{2}.

У нас, в полках дивизии, для более оперативного ремонта самолетов, моторов и оборудования были созданы специальные бригады, принимались меры по изготовлению в мастерских ходовых запасных частей. Приняли мы участие и в первой армейской военно-научной конференции. Конференция помогла обобщить накопленный боевой опыт, вскрыть недостатки и довести все это до личного состава воздушной армии. Состоялась она в конце декабря 1943 года.

Вот несколько архивных данных о работе нашей 269-й истребительной авиадивизии. За период с 7 июля и до конца 1943 года было произведено около 3800 самолето-вылетов. В 87 воздушных боях летчики дивизии сбили 76 самолетов противника.

Особенно отличились капитаны В. П. Синчук, К. С. Назимов, старшие лейтенанты В. К. Сидоренков, А. В. Закревский - летчики 254-го истребительного авиаполка; их боевые товарищи из 287-го истребительного: капитан В. П. Лукин, старший лейтенант В. И. Отвагин, лейтенант А. Д. Стенин; из 845-го: старший лейтенант В. Ф. Полуновский, младший лейтенант С. В. Бицаев.

Самоотверженно трудился инженерно-технический состав нашей дивизии. Среди многих, чьи имена мне хотелось бы сейчас назвать, техники и механики: А. И. Коротков, П. П. Евстигнеев, В. Р. Нурченков, Я. П. Рогалев, А. И. Котлик, П. Е. Сизов, В. Ф. Гвинерия, К, П. Павленко, Г. З. Андреев, А. И. Гарусов...

* * *

Наступал новый, 1944 год. Как известно, благодаря массовому трудовому энтузиазму советского народа сорок третий год стал переломным в работе нашего тыла. Авиационная промышленность выпустила около 35 тысяч самолетов на 37,4 процента больше, чем в 1942 году, и на 9700 самолетов больше, чем за этот же период выпустила фашистская Германия. Моторостроительные заводы в 1943 году изготовили 49 тысяч авиационных моторов - почти на 11 тысяч больше, чем в 1942 году. Наши истребительные полки стали теперь иметь уже по 40 самолетов. Улучшилось и качество боевой техники. Это был надежный арсенал победы, выкованный героическим трудом народа.

В эти дни мы напряженно ждали боевые эскадрильи нашего 845-го истребительного авиационного полка, которые переучились на новые самолеты и перегоняли их на фронт. Погода не благоприятствовала перелету. День за днем - мороз, метель, ветер. Снег беспрерывно валит и валит... С 30 декабря техники держали "яки" на газу, в полной готовности к взлету. На 32 самолета - 13 человек из техсостава. Трудно было им...

Потом рассказывали: "Только прогреем машины, запустим пять - семь моторов - глядишь, ранее прогретые остыли, опять их надо запускать". В течение двух бессонных недель постоянно поддерживали более трех десятков истребителей в боевой готовности эти мужественные, самоотверженные люди. Случалось, засыпая буквально на ходу, техник валился прямо в снег.

В передовой статье новогоднего номера газеты "Фронтовая правда" хорошо были выражены наши чувства, настроение: "Никогда еще не встречали мы Новый год с такой несокрушимой уверенностью в себе, с такой волей и решимостью напрячь все силы для скорой победы. Но нам еще много надо сделать, чтобы победить. Вспомни, боец Волхова, что снаряды немецкой артиллерии рвутся на улицах Ленинграда, вспомни полоненный Новгород, вспомни древний Псков, окровавленный, измученный Псков, протягивающий к тебе руки. Сегодня, встречая 1944 год, проверь оружие, товарищ! Готовься к решающим боям..."

3 января командующий и член Военного совета 59-й армии провели на местности рекогносцировку с командирами корпусов и дивизий, уточнили порядок и время занятия исходного положения для атаки, окончательно согласовали вопросы взаимодействия, поддержки наземных войск авиацией на период прорыва вражеской обороны и выполнения ближайшей задачи армии. А 13 января всего на какой-то час небо разорвало от снежных зарядов - и тридцать две машины 845-го истребительного взяли курс на Волховский фронт.

И вот 14 января 1944 года. Наступление началось. В первый день его погода стояла нелетная - все небо затянуло белой пеленой, повалил снег, и мы в боевых действиях не участвовали. Но уже 15 и 16 января авиация включилась в боевую работу. 200 самолето-вылетов совершили экипажи для ударов по оборонительным сооружениям и огневым средствам противника.

Мужественно сражались истребители нашей дивизии. Воздушных боев в эти дни было мало, так что летчики чаще вылетали для действий по наземным целям. Запомнился боевой вылет 19 января. Помощник командира 254-го истребительного авиаполка капитан В. П. Синчук обнаружил северо-западнее Новгорода автоколонну гитлеровцев. Эффективный удар нанесли тогда истребители своими смелыми и решительными действиями. Было уничтожено много боевой техники, живой силы противника. Сам Василий Прокофьевич за проявленное в боях мужество вскоре был отмечен высоким званием Героя Советского Союза.

Утром 20 января 1944 года наши войска освободили Новгород. В 11 часов 25 минут над новгородским кремлем взвился красный флаг. Тяжелая картина предстала перед воинами Волховского фронта. Древний Новгород был почти полностью разрушен. Из 2340 жилых домов сохранилось около 40. Взорваны, осквернены и разграблены святыни Новгорода - Софийский собор, церкви Петра и Павла в Кожевниках, Никольский собор. Памятник "Тысячелетие России" немцы распилили на куски и хотели увезти с собой - на переплавку, - но не успели. В сугробах снега лежали бронзовые изваяния Александра Невского, Петра I, Александра Суворова...

"Продолжая осмотр кремля, - расскажет потом офицер штаба инженерных войск фронта капитан В. Ю. Щеглов, - я вдруг увидел во дворике у северного фасада Софийского собора бронзовый бюст Л. Н. Толстого, установленный на толстом обрубке бревна. Мне было известно, каким надругательствам подверглась осенью 1941 года, всего за 47 дней оккупации, Ясная Поляна. Поэтому не верилось глазам: откуда взялись среди фашистов в Новгороде поклонники Толстого? Подойдя ближе, я увидел на бюсте многочисленные пулевые пробоины. Теперь все стало ясно: бюст одного из величайших гениев человечества гитлеровцы использовали как мишень для упражнений в стрельбе.

Немногое осталось и от чудесной церкви XIV века Спас на Ильине. Здесь советские ученые под слоем штукатурки открыли знаменитые фрески гениального живописца Феофана Грека. Привезенные в копиях в Париж, они произвели в свое время сенсацию в художественном мире Запада. И вот теперь от этих фресок не осталось и следа. В стенах церкви, некогда расписанных талантливыми русскими живописцами, зияли проломы - это гитлеровцы делали амбразуры. Оставшаяся часть стен была закопчена или испещрена рисунками на казарменные сюжеты..."

В бессильной злобе гитлеровцы творили жесточайшие кровавые преступления. С 27 по 30 декабря карательная экспедиция майора Гоппана сожгла свыше 50 деревень в Псковском районе. Много жителей этого района было расстреляно или увезено в Германию. На новгородской земле в те страшные годы немцы уничтожили более 2000 населенных пунктов, казнили и замучили свыше 15000 человек, угнали в неволю более 166 000 жителей, 186 000 военнопленных{3}.

Зверства оккупантов вызывали наш гнев, жгучую ненависть к врагу. Но с горечью утрат, болью в душе у всех нас росло и радостное чувство - видеть русскую землю свободной! И образцы самоотверженности, патриотизма, мужества, отваги проявляли в эти дни воины нашей дивизии. Авиационные инженеры, техники, механики, мотористы, восстанавливая поврежденные в боевых вылетах истребители, работали по 18-20 часов в сутки.

Помнится, в одном из боев Василий Босый очередью своего истребителя поджег "мессершмитт", но и его самолет в этом бою получил серьезные повреждения. Чудом приземлился летчик на свой аэродром. Левая половина плоскости, стабилизатор, рули глубины и поворота были разбиты, требовали серьезного ремонта. В фюзеляже мы также обнаружили множество пулевых пробоин.

Израненной машине, механиком на которой работал Александр Бушневский, незамедлительно пришли на помощь товарищи по эскадрилье: А. Евдокимов, П. Войтенко, П. Соломонов. Общими усилиями менее чем за сутки она была восстановлена. И на следующий же день летчик Босый прямо над аэродромом выполнил каскад фигур высшего пилотажа, безукоризненно приземлил машину и, заруливая ее, поднял большой палец кверху: все в порядке!..

Я видел, как обрадовались механики, мотористы и как они засмущались, когда летчик, отстегнув парашют, бросился обнимать их...

Ремонт самолетов на полевых аэродромах был сопряжен с огромными трудностями. При отрицательной температуре, в сильный ветер, пургу нам приходилось трудиться, защищаясь от непогоды разве только самолетным чехлом или палаткой. Да и тех не хватало. Кожа рук зачастую оставалась на металлических деталях - в труднодоступные-то места машины в рукавицах или перчатках разве доберешься... Но мы меняли винты и моторы, устраняли течи масла, бензина, заделывали пробоины. Как правило, работали ночью, в условиях минимальной освещенности, со строжайшим соблюдением светомаскировки. Приходилось работать и под обстрелами и бомбовыми ударами врага. И, хотя в моей жизни было уже немало трудных боевых будней на разных-то широтах, эти дни навсегда останутся в памяти. До сих пор мне снятся и давние фронтовые рубежи, и товарищи по Волховскому фронту. Особенно дороги беззаветные "технари" - труженики А. И. Сидоров, П. А. Соломонов, В. Р. Нурченков, Л. А. Разин, П. И. Войтенко, И. К. Долженков, Н. П. Емельянов, И. Б. Каплунов, А. С. Евдокимов, П. Е. Сизов, Г. И. Цобко, В. Касауров, П. Евстигнеев...

Девиз не девиз, а вот держалась вся наша инженерно-авиационная служба на таком твердом правиле: самолет к утру должен быть готовым к бою! Повреждения, полученные в воздушных схватках с противником, устраняли работники ПАРМов, неисправности - инженерно-технический персонал. Какие только работы мы не делали! При этом почти без механизации, одни "архимедовы рычаги" - бревна да доски. Например, для замены хвостового колеса (мы его называли "дутиком") или его ремонта требовалось поднять хвост самолета. И вот два человека подползают под стабилизатор и спинами поднимают заднюю часть истребителя.

Был у нас техник самолета Вахтанг Гвинерия - этот справлялся с такой задачей один.

Бывало, начнешь его укорять:

- Вахтанг! Что же ты делаешь? Спину сломаешь!

- Нет! - отрубит он. - Скорей фашисту сломаю хребет, чем себе спину. И засмеется добродушным смехом.

А эти постоянные перебазирования... Как правило, на новых местах техникам да механикам приходилось устраиваться собственными силами, начиная с подготовки стоянки самолетов и кончая жилищем. Летом еще было полегче ночевали в чехлах своих боевых машин. Гораздо сложнее устраивать фронтовой быт в переходный период - весной и осенью. В холода ищем места, где повыше, копаем котлован глубиной 50-70 сантиметров, затем ставим бревна по типу шалаша - вот и жилье. Правда, утром в таком общежитии часто приходилось наблюдать, как сапоги, портянки и прочие вещи плавали в воде.

Нередко в воде, смешанной со снегом, льдом, заправляли и самолеты горючим и смазочными материалами, воздухом, боеприпасами, готовя их к боевой работе.

Помню перелет на аэродром Будогощь. В подготовке его участвовали не только техники, но и весь летный состав. Руководил тем перелетом сам командующий 14-й воздушной армией генерал Журавлев.

Стояла распутица. Самолеты могли взлетать только с места - с тормозов. Дело, казалось, простое. Техники держат машину за хвост, летчик дает полный газ, и, когда мотор набирает полные обороты, техники отпускают хвост самолета. Истребитель так, с полуопущенным хвостом, чтоб не скапотировать в густом месиве, с трудом, но отрывается от взлетной полосы. Все, начиная от командующего, кончая рядовым механиком, при каждом очередном разбеге истребителя, пока он не оторвется, приседают, подбадривая, приговаривая: "Ну, давай, родимый, давай!.." Так весь полк и перелетел на фронтовую площадку - не нашими, конечно, молитвами - с помощью человеческих рук да благодаря мастерству пилотов.

После того перелета летчики района боевых действий сразу же приступили к облету. Случилось, что из-за нехватки горючего один молодой пилот произвел вынужденную посадку на озеро с убранными шасси. Требовалось в срочном порядке убрать самолет, иначе своей тяжестью он мог бы продавить ледяной покров. Для этой цели командование полка направило к самолету группу техников во главе с младшим техником-лейтенантом Шараповым.

По ненадежному льду, покрытому водами, соблюдая максимальные меры предосторожности, техники почти ползком добрались до истребителя, привязали к нему буксирные веревки, соединили с трактором и вытащили боевую машину на сушу. Затем из стволов деревьев сделав нечто похожее на деревенские сани, доставили машину на точку базирования.

Все это легко сказывается. Но представить только: от того же озера до ближайшей дороги, по которой на санях везли самолет, пришлось прорубить просеку длиной в несколько километров да шириной метров в двадцать!..

Подобная работа нам подворачивалась то и дело. Ее не предвидишь заранее. Летная площадка, солидно именуемая аэродромом Будогощь, оказалась просто-напросто ровным песчаным полем, которое с первыми же теплыми весенними днями просохло, и тут же появилась новая неприятность мелкозернистая пыль. Взлетает самолет, а за ним этакий песчаный смерч. При работающих моторах частички песка попадают в цилиндры, быстро выходят из строя кольца, поршни, и, как следствие, мощность двигательной группы боевых машин падает. Техники самолетов, чтобы как-то уменьшить вредное воздействие на моторы, принялись после летного дня до начала боевой работы поливать водой места стоянок истребителей. Сколько же потребовалось переносить той воды!..

С огромной энергией, молодым задором нам помогали наши славные девчата, мастера по авиавооружению Катя Щандакова, Зина Моисеенко, Лена Черных, Лида Бузина, парашютоукладчицы Лиза Близорукова, Галя Максимова и многие другие. Они пришли в дивизию совсем юными - по 18-20 лет. Перенося наравне с мужчинами лишения и трудности военного времени, эти хрупкие с виду солдаты в серых шинелях оказывали нам неоценимую помощь в любой работе.

В те январские дни сорок четвертого в тяжелых наступательных боях войска 59-й армии Волховского фронта прорвали оборону противника, продвинулись вперед на 20 километров по фронту и до 50 километров в глубину. За семь дней у гитлеровцев было уничтожено более 15000 и пленено более 3000 солдат и офицеров, захвачено 182 орудия, 120 минометов, много стрелкового оружия, автомашин.

20 января, в день освобождения Новгорода, по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось: "Войска Волховского фронта, перейдя в наступление на новгородском направлении, форсировали реку Волхов и верховья озера Ильмень и, прорвав сильно укрепленную долговременную оборону немцев, сегодня, 20 января, в результате умелого обходного маневра штурмом овладели важным хозяйственно-политическим центром страны - городом Новгород - крупным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев".

20 января 1944 года всем войскам, участвовавшим в прорыве вражеской обороны и освобождении Новгорода, Верховный Главнокомандующий объявил благодарность. 50 отличившихся в боях частей и соединений получили почетные наименования Новгородских. Этой высокой чести удостоилась и наша 269-я истребительная авиационная дивизия.

После освобождения Новгорода Войска Волховского фронта продолжали развивать наступление. Начался второй этап Новгородско-Лужской операции. Гитлеровское командование, стремясь не допустить развития успеха наших войск на новгородско-лужском направлении, отчаянно цепляясь за промежуточные рубежи, перебрасывало сюда все новые силы, особое внимание уделяя обороне крупных узлов сопротивления. К середине третьей декады января в полосе наступления 59-й армии противник довел количество своих войск до 32 пехотных батальонов при поддержке 42 артиллерийских батарей разного калибра. Кроме того, у немцев здесь было 10 батарей шестиствольных минометов, почти 70 танков и самоходно-артиллерийских орудий, кавалерийский полк "Норд". Это вызывало необходимость сосредоточения усилий авиации для разрушения узлов сопротивления противника, поддержки наземных войск при их захвате. И полки нашей дивизии вылетали на прикрытие войск, штурмовку противника на поле боя, вели воздушную разведку, сопровождали группы бомбардировщиков и штурмовиков в их боевых вылетах.

К 27 января 1944 года поставленная Ставкой в качестве ближайшей задача - избавить Ленинград от вражеских артиллерийских обстрелов и освободить Октябрьскую железную дорогу, важнейшую магистраль, связывающую город с центром страны, - нашим, Волховским, и Ленинградским фронтами в основном была выполнена.

Ленинград салютовал. Мы радовались великому торжеству, слушая по радио голос ликующего города русской славы. У нас в дивизии с большим подъемом прошли митинга и собрания, посвященные великой победе Ленинграда. И каждый из нас, воинов Волховского фронта, чувствовал сопричастность к этому торжеству - мы тоже внесли свой вклад в защиту и освобождение города Ленина от вражеской блокады.

После разгрома немцев под Новгородом и Ленинградом наша авиадивизия в составе 14-й воздушной армии принимала активное участие в преследовании противника. В целях наиболее эффективного использования сил авиации на широком фронте - на нарвском, гдовском и лужском направлениях - перед каждым авиасоединением были поставлены конкретные задачи. Так, например, 281-й штурмовой авиационной дивизии предстояло вести боевые действия в направлении Сольцы, Уторгош, Николаеве и наносить удары по железнодорожной станции Батецкая, другим дорогам, идущим от нее на запад. 280-я бомбардировочная авиационная дивизия должна была уничтожать железнодорожный транспорт и живую силу противника в районе Луги. Нашей 269-й истребительной авиационной дивизии поставили задачу прикрывать основные группировки войск, сопровождать бомбардировщиков, штурмовиков.

Немцы повысили активность своей авиации. На каждый наш самолет устанавливалась норма боевых вылетов - от 4 до 7 в сутки. Но погода не благоприятствовала нашей работе. Летчики по целым дням сидели в кабинах истребителей в готовности к боевому вылету и при малейшей же возможности взлетали на задание.

Запомнился воздушный бой летчиков нашей дивизии под руководством капитана В. П. Синчука. Василий Прокофьевич, помощник командира 254-го истребительного авиаполка, - мужественный и опытный боец. Он уже не раз проявлял себя в боях на Волховском фронте. И вот его группа, будучи наведенной на гитлеровские бомбардировщики, сопровождаемые истребителями, смело атаковала их и в одном бою уничтожила пять боевых машин!

На весь фронт стал известен боевой вылет другой группы истребителей. Это произошло 6 февраля 1944 года. В районе Коростовичи летчики капитан К. С. Назимов, старший лейтенант В. К. Сидоренков, лейтенант В. II. Иванов и другие сошлись в воздушном бою с 27 самолетами гитлеровцев. Трудным был неравный бой. Но наши летчики одержали победу: они сбили 8 бомбардировщиков и 2 истребителя противника.

К слову сказать, один из участников этого боя - Василий Сидоренков сошелся как-то в схватке с такой армадой гитлеровских машин, что и представить жутко!

Дело было так. Штабу дивизии потребовались разведданные, и на задание отправили одного из лучших наших разведчиков старшего лейтенанта В. К. Сидоренкова. Боевая обстановка приучила летчика быть предельно внимательным даже тогда, когда в воздухе, казалось, никого, кроме него самого, нет. И вот, выполнив задание, Сидоренков следовал уже на аэродром базирования, как вдруг увидел, что параллельным курсом летит эшелонированная по высотам большая группа бомбардировщиков "Юнкерс-87". Ее сопровождали истребители "Фокке-Вульф-190", имеющие мощное бортовое вооружение - четыре пушки, два пулемета, - самолет с хорошей броневой защитой.

Пилот забеспокоился: такая армада и под таким огневым прикрытием, по всей вероятности, имеет важное задание... Вызвать по радио истребителей и одновременно броситься в атаку на противника, чтобы выиграть время, задержать фашистов во что бы то ни стало, - такое решение Сидоренков принял в считанные секунды.

- Наблюдаю немецкие бомбардировщики. Идут к передовой. Их сопровождают "фоккеры". Атакую!.. - передал он открытым текстом.

И вот Василий ловит в перекрестие прицела ведущего группы "юнкерсов". Он уже совсем близко: сто пятьдесят... сто... семьдесят метров. Огонь - и, не задерживаясь, наш истребитель проскакивает к среднему ярусу противника. Меткая очередь - и вспыхивает второй стервятник. Та же участь постигла и третьего "юнкерса".

Дерзкая атака русского летчика ошеломила противника. Думается, что вначале и "фоккеры" и "юнкерсы" приняли нашего "лавочкина" за своего, отставшего от группы. Но вот немцы опомнились и бросились за нашим истребителем. Сидоренков на полных оборотах мотора набирает максимальную скорость, энергично переводит свою машину на полупетлю Нестерова и в перевернутом полете срезает еще одного фашиста - уже не "юнкерса", а "фоккера".

Преимущество, конечно, на стороне противника. Сидоренков слышит треск металла своей машины. Кабина самолета быстро наполняется дымом. Рули управления плохо реагируют на действия летчика. С огромным трудом он разворачивает свой "лавочкин" в сторону линии фронта и, раненный в обе ноги, с обожженным лицом, покидает истребитель.

Приземлился Василий Сидоренков в расположении наших войск. А вскоре мы узнали по сведениям, что летчик вел воздушный бой один против 52 самолетов врага! Да не просто вел - сбил четыре самолета. Вот оно, суворовское: "Воюют не числом, а умением!"

Особенно эффективно действовали полки авиасоединения в конце операции. Аэрофотосъемка боевой работы подтверждала это: все дороги отступления гитлеровских войск были завалены их уничтоженной и поврежденной техникой. После 12 февраля у немцев практически не оставалось ни одного заблаговременно оборудованного оборонительного рубежа. А в ночь на 13 февраля совместным ударом войск 59-й армии Волховского и 67-й Ленинградского фронтов была освобождена Луга.

Разгромом лужской группировки фашистов и прорывом обороны врага на реке Луга закончился третий этап нашей наступательной операции. Войска Волховского фронта вышли на рубеж южнее Луги (озеро Ильмень), продвинувшись вперед правым крылом на лужском направлении до 100 километров, а левым - до 50 километров.

В ходе операции полоса наступления Волховского фронта становилась все уже, и в связи с сокращением линии фронта Ставка Верховного Главнокомандования решила расформировать наш фронт. 59, 8, 54-я общевойсковые армии и 14-я воздушная армия с 15 февраля 1944 года передавались Ленинградскому фронту{4}.

* * *

После освобождения Луги мы поддерживали войска, наступавшие на псковском направлении. По замыслу Военного совета Ленинградского фронта на этом направлении предполагалось нанести главный удар на Псков, разгромить противостоящего противника, овладеть Псковом и Островом - основными узлами коммуникаций врага и важнейшими опорными пунктами на пути в Прибалтику - и создать благоприятные условия для дальнейшего развития наступления в направлении нижнего течения реки Западная Двина с главным ударом на Ригу.

Войсками фронта, действовавшими на нарвском направлении, предполагалось освободить Нарву, прорвать оборону врага между Нарвским заливом и озером Чудское и, нанося главный удар правой колонной фронта в юго-западном направлении, на Пярну, разгромить вновь созданную группировку 18-й армии противника в Эстонии.

В конце февраля, когда штаб 14-й воздушной был выведен в резерв Ставки, наша 269-я истребительная авиадивизия вместе с другими соединениями армии была передана 13-й воздушной армии. В целях создания лучших условий для боевой работы и более надежного прикрытия наземных войск полки дивизии были перебазированы ближе к линии фронта. Отсюда дивизии полковника А. П., Николаева ставилась задача борьбы с авиацией противника на псковском направлении, а на нарвском направлении - 275-й истребительной авиадивизии полковника А. А. Матвеева.

Фронтовые дороги, к сожалению, уводят людей, с кем сработался, сдружился в нелегких буднях войны. Получил новое назначение и наш комдив А. П. Николаев. Командиром 269-й истребительной авиадивизии стал подполковник В. Я. Додонов, заместитель Александра Петровича Николаева. Кудрявый, темно-русый, стройный, Валентин был еще совсем молодой человек. Как задушевно пел он старинные русские песни!.. Слегка тряхнув кудрями, бывало, затянет приятным, без усилий голосом: "Ах ты, душенька..." Ординарец его, сержант Валентин Богаченко, аккомпанировал на баяне, а инженер-капитан Владимир Куваев лихо - отбивал ритмический вальс-чечетку. На войне нельзя без песни, без душевной разрядки...

Загрузка...