Фронтовое небо

Но наш новый командир не только хорошо пел. Додонов, бесстрашный истребитель, мастерски владел боевой машиной, водил группы самолетов на самые разные задания. В жаркие февральские бои он вылетал по нескольку раз в день - прикрывал наши войска на переднем крае, сопровождал штурмовики, бомбардировщики, вел воздушные бои.

Раз Валентин Яковлевич выполнял уже четвертый вылет. Над линией фронта на его Ла-5 остановился мотор, и он приземлился в поле. На место происшествия срочно прибыл механик самолета сержант В. Лапин и тут же установил, что в вынужденной посадке виноват он сам: в спешке с вылетом забыл снять воздушную подушку маслорадиатора.

Честный, добросовестный механик самолета признался в своей оплошности.

- И что же Додонов? - спрашиваю сержанта.

- Приказал доложить вам и...

- Что "и"?..

- Просить не наказывать строго. За признание.

Комдив Додонов своего отношения к механику самолета не изменил по-прежнему доверял ему. Войну Лапин окончил без предпосылок к летным происшествиям.

* * *

Удары советских войск как на земле, так и в воздухе становились все сильнее. Немцы, опасаясь полной катастрофы, приняли решение отвести свои войска на псковско-островский рубеж обороны. Основные усилия на псковское направление перенесла и немецкая авиация.

Для предотвращения организованного отхода противника, возможности закрепления его на промежуточных рубежах перед фронтом наших армий военно-воздушным силам предстояло активизировать действия по колоннам гитлеровцев на дорогах. И мы то и дело перебазировались, меняли полевые аэродромы, посадочные площадки, освобождаемые нашими войсками. Но немцы, отступая, всячески старались навредить нам - они вспахивали летные поля, подрывали склады, самолетные ангары, минировали колодцы дренажной системы, на посадочных полосах устанавливали фугасы. Только на семи аэродромах было обезврежено 629 фугасов, 1660 противотанковых мин, 12485 противопехотных мин, 233 мины-"сюрприза", 4000 крупнокалиберных артиллерийских снарядов{5}. Все это, конечно, удлиняло сроки восстановления аэродромов, подготовки их. Но мы преодолевали вти трудности. Боевой работе гитлеровские выдумки не мешали.

Надо сказать, наступление Ленинградского фронта проходило при безраздельном господстве в воздухе нашей авиации. Гитлеровцы к началу марта довели свой самолетный парк до 400 единиц, ими предпринимались попытки наносить массированные удары по боевым порядкам наших поиск, по местам их сосредоточения, по аэродромам, по ближайшим тылам. В марте в полосе Ленинградского фронта был отмечен 4521 самолето-пролет. Это в три с лишним раза больше, чем в феврале, и в пятьдесят раз больше, чем в январе. Понятно, какой ожесточенный характер стали носить воздушные бои, какая нагрузка легла на наших истребителей. Но все попытки немцев добиться перелома в воздухе в свою пользу терпели крах, разбиваясь о несокрушимую стойкость, мужество и мастерство советских летчиков.

Запомнился мне один воздушный бой, свидетелем которого были и другие товарищи по совместной боевой работе. Произошел он в начале марта 1944 года в районе Самурьево, близ Гдова. В неравном и тяжелом воздушном бою фашисты, подбили тогда машину G. К. Лавренкова, и она перестала слушаться рулей. "Повреждено управление..." - мгновенно определил сержант и немедленно передал на СКП:

- Самолет подбит. Рулей не слушается!..

С командного пункта поступил приказ:

- Покидайте самолет!

Мы с волнением наблюдали с земли за действиями летчика. Вот его истребитель словно нехотя накренился, вот от него с высоты порядка 1000-1500 метров отделилась темная точка. Сейчас должен раскрыться парашют. Невыносимо томительно для тех, кто наблюдает, тянутся эти секунды. Все, кто находился тогда на полевом аэродроме, молчали в ожидании, взоры людей были устремлены к стремительно приближающейся к земле точке. А парашют летчик почему-то не раскрывал. Причин для затяжного прыжка, казалось, не было. Территория своя, в нескольких километрах от возможного приземления наша рабочая площадка, самолетов противника в воздухе не видно.

"Раскрывай же, раскрывай!" - хотелось крикнуть Лавренкову. И когда поздно уже было и думать о парашюте, пришла догадка: что-то не сработало, купол не вышел...

Все, кто находился на аэродроме, бросились к месту падения пилота. Каковы же были наша радость, удивление и восторг, когда увидели сержанта Лавренкова, сидящего на огромном сугробе снега!.. Несколько странновато он посматривал на своих боевых друзей, видимо еще не успев до конца осмыслить трагизм происшедшего. Наконец по выработавшейся на фронте привычке спросил:

- Самолет цел?..

- Цел, цел! - успокоил я его.

После падения с огромной высоты сержант, оказалось, попал в овраг, полностью занесенный снегом, юзом он проскользнул по его толще и лишь слегка повредил ногу.

А в конце месяца один из боевых вылетов наших истребителей закончился не столь удачно. О нем я расскажу более подробно. Это произошло 27 марта 1944 года при сопровождении штурмовиков на аэродром Петсери. Немцы отчаянно сопротивлялись, чтобы не допустить "летающую смерть" к своему аэродрому. И, как ни охраняли наши истребители штурмовиков, фашистам удалось подбить машину летчика Ищенко. Его безопасный выход из боя обеспечивал командир эскадрильи старший лейтенант В. Полуновский.

Имя Валерия Федоровича Полуновского гремело уже на двух фронтах Волховском и Ленинградском. О нем писали газеты, сообщало Совинформбюро как об одном из лучших летчиков-истребителей в небе Ленинграда.

А начал свою боевую работу Валерий Федорович на скромном самолете У-2. 350 боевых вылетов ночью выполнил он на нем, летая в тыл врага, доставляя боеприпасы и питание нашим окруженным войскам, партизанам. 18 автомашин с живой силой и боеприпасами, 16 батарей уничтожил летчик этого легкого бомбардировщика. Много раз он принимал участие в штурмовке живой силы противника как на подходе к передовой, так и непосредственно на огневом рубеже.

Но вот в сорок втором году Полуновский переучился на И-16 и на этой старенькой машине совершил 94 боевых вылета.

Наконец, освоены Як-1, Як-7б. Валерий Федорович уже командует эскадрильей 845-го истребительного авиаполка. На его личном счету 13 сбитых фашистских самолетов: девять "фоккеров", один "мессер", три "юнкерса". В воздушном бою он таранит "мессершмитт", когда тот был готов выпустить роковую очередь по летчику его эскадрильи Борису Близорукову. В районе станции Мга решительной и дерзкой атакой, пренебрегая сильнейшим зенитным огнем противника, Полуновский уничтожает аэростат-корректировщик. Прикрывая поле боя, старший лейтенант всегда был на глазах у наземных войск, чем оказывал им неоценимую моральную поддержку, а действуя по воздушному противнику, своими дерзкими атаками вызывал восхищение товарищей по оружию.

По личному приказу командующего фронтом комэск В. Полуновский не раз проводил поиск наших танковых групп, оказавшихся в тылу фашистов. Так было под Новгородом, Синявино: со своим ведомым А. Гуцаловым на бреющем полете он обнаружил их и способствовал выходу из трудного положения.

Но вот трагический вылет 27 марта. Выручив штурмовика, сам тяжело раненный, Полуновский оказался в плену у врага. Стойко вынес комэск это тяжкое испытание: мужественно держался на допросах, верил, что вернется к своим, поддерживал товарищей по беде. Только об этом мы узнаем спустя годы, уже после войны. А тогда все считали, что комэск Полуновский погиб...

В горячие мартовские дни прибавилось работы и нам, инженерно-техническому составу истребительного авиасоединения. Особое внимание всей инженерно-авиационной службы обращалось на быстрейшее восстановление неисправной материальной части. И техники, мотористы, рабочие авиаремонтных баз и авиамастерских трудились самоотверженно, поистине героически. На 200 и более процентов выполнялся план многими нашими авиаремонтниками. Пример в восстановлении поврежденных самолетов показывали коммунисты. А в мае 1944 года наша дивизия, уже в составе 3-го Прибалтийского фронта, получает приказ срочно перебазироваться в район Подмогильного.

Не могу не рассказать один, связанный с этим временем примечательный, возможно, единственный в своем роде случай, непосредственным свидетелем и участником которого был сам.

Я занимался инженерно-техническим обеспечением подготовки материальной части самолетов дивизии к тому ответственному перелету. Работа шла успешно. Все истребители 269-й авиадивизии, кроме одной машины, на которой старший техник звена А, Медведев еще не закончил ремонт, поднялись в воздух, легли на заданный курс и благополучно приземлились на новом месте.

Для перегонки той единственной машины оставили летчика А. Солтысова, а за техником Медведевым и мной (я не мог оставить самолет и решил помочь экипажу) из штаба дивизии обещали прислать связной "кукурузник".

Совместными усилиями трех человек ремонт истребителя был завершен ранее намеченного срока. Опробовали мотор. Работал он безукоризненно. Оставалось летчику взлететь, а нам ждать связной самолет. Ждать, однако, предстояло долго и накладно для военного времени. А тут еще и Солтысов заупрямился, отказываясь лететь без нас.

- Только последняя свинья оставляет своих товарищей на опустевшем аэродроме, - с возмущением повторял он. - Жди, когда эта тарахтелка прилетит да заберет вас как погорельцев...

- Послушай, Солтысов, мы все получим строжайшее дисциплинарное взыскание, если ты не полетишь к месту базирования полка, - пытался убедить я летчика. Но он стоял на своем и вдруг предложил:

- В таком случае, товарищ полковник, летим втроем!

- Ты что? - насторожился Медведев.

- Я не брошу вас одних! - упорствовал Солтысов.

- Ладно, Медведев, - наконец согласился я. - Пусть доставит нас этот упрямый пилот к своим. Посмотрим, что из этого получится...

Я знал, техника пилотирования у летчика была вне всяких сомнений, поэтому и принял такое рискованное решение. Рискованное даже с учетом военного времени. И мы начали готовиться к этому, мягко сказать, своеобразному перелету.

Полевой аэродром находился в лесистой местности, с ограниченной полосой для взлета. Чтобы увеличить длину разбега, истребитель установили на самую кромку опушки. Медведев, а за ним я запозли в задний отсек фюзеляжа через открывающийся гаргрот. Там мы легли поплотнее друг к другу, боком, головой к кабине пилота. Таким образом центровка самолета практически не была нарушена, и вот Солтысов, запустив мотор, дал рычаг газа вперед...

Сейчас трудно передать все те чувства, что мы пережили с момента начала разбега. Помню, как перегруженный истребитель не желал отрываться от земли, как летчик подорвал его на пониженной скорости и мы наконец оказались в. воздухе. Что-то затем царапнуло по днищу фюзеляжа, я догадался - это были верхушки деревьев. Но уже через минуту вместе с Медведевым облегченно вздохнули: пронесло! Не упали, значит, долетим.

Через сорок минут наш Як-9 благополучно приземлился на новой площадке. Когда самолет подрулил к стоянке, все находившиеся на аэродроме были немало удивлены: из одноместной машины начали выбираться три человека!..

Командир нашего необычного экипажа летчик Солтысов был прекрасным воздушным бойцом. Еще на Волховском фронте вместе со своим ведомым Лавренковым он смело вступил в бой с шестеркой фашистских истребителей Ме-109. Снайперскими очередями они сразили два вражеских самолета. Остальные, видя участь, постигшую эту пару, бросились наутек. А наши летчики, возвращаясь с задания, атаковали и четверку гитлеровских бомбардировщиков. В скоротечной схватке еще один фашист пошел к земле.

* * *

Наступил июль 1944 года. Шел уже четвертый год Великой Отечественной войны. Нашему 3-му Прибалтийскому фронту по решению Ставки предписывалось 17 июля перейти в наступление, прорвать оборону врага и овладеть Псковом. Тогда же было принято решение, что на севере возобновит наступление Ленинградский фронт - на нарвском направлении. Дальше обоим фронтам предусматривалось развивать наступление на территории Эстонии.

И вот решающая минута. С первыми же залпами артиллерии в воздух поднялись наши самолеты. Все полки дивизии воспользовались хорошей погодой и действовали в то утро безупречно.

На следующий же день операция приобрела характер всеобщего наступления в полосе 3-го Прибалтийского фронта. Наличие у противника сильной, заблаговременно созданной оборонительной полосы требовало массированного применения авиации, и командование 13-й воздушной армии учло это. Командиры авиадивизий, в том числе и нашей, свои КП выдвинули в районы штабов стрелковых корпусов, с которыми им предстояло взаимодействовать. И нашим истребителям пришлось потрудиться, прикрывая наземные войска, боевые действия бомбардировщиков и штурмовиков. Немцы все наличные силы своей истребительной авиации бросили на борьбу с ними.

"По-прежнему хорошо действовала авиация", - отмечает в своих мемуарах Сергей Матвеевич Штеменко{6}. А мне вспоминается и те добрые слова, которые выражали авиаторам товарищи по совместной боевой работе - пехотинцы, танкисты, артиллеристы. В те дни в газете 13-й воздушной армии было опубликовано письмо автоматчика Нургалиева. Вот что писал солдат: "От всей души спасибо славным соколам нашим. Да вот только горе, не знаю, кто летал, как фамилии героев. Мы видели разбитые бомбами батареи немцев, разрушенные доты, траншеи и много убитых фашистов. Летчики помогли нам... Спасибо вам, неизвестные герои !"{7}

Письмо Нургалиева обсуждалось во многих подразделениях нашей дивизии, поднимая высокий наступательный дух людей.

За эти два дня боев 3-й Прибалтийский фронт продвинулся вперед до 40 километров, расширив прорыв до 70 километров. Более 700 населенных пунктов было освобождено от гитлеровских захватчиков.

И вот мы услышали еще один салют в честь наших побед. 19 июля 1944 года в 22 часа Москва салютовала воинам 3-го Прибалтийского. А 21 июля штурмом был взят город Остров. 23 июля - Псков. Освобождение древних русских городов торжественными салютами снова вместе с нами отмечала вся страна. Признаться, радостно было ощущать себя причастным к этим трудным фронтовым победам...

С 10 августа началась Тартуская наступательная операция. Она продолжалась до 6 сентября, и за это время мы продвинулись на запад до 70-90 километров и до 120 километров на северо-запад. Был освобожден город Тарту, много других населенных пунктов.

Трехлетняя оккупация Прибалтийских республик принесла их народам неисчислимые бедствия. "Целью имперского уполномоченного в Эстонии, Латвии, Литве и Белоруссии, - указывалось в директиве гитлеровского министра по делам оккупированных восточных областей Розенберга, - должно являться создание германского протектората, с тем чтобы впоследствии превратить эти области в составную часть великой Германской империи путем германизации подходящих в расовом отношении элементов, колонизации представителями германской расы и уничтожения нежелательных элементов".

Эту директиву гитлеровцы проводили в жизнь с первых же дней оккупации Прибалтийских республик. Землю у крестьян, полученную ими от советской власти, отобрали. Рабочий день на фабриках и заводах новые хозяева установили по 12-16 часов в сутки. Людей подвергали телесным наказаниям, сажали в карцер. За время оккупации в Литве немцы уничтожили 700 тысяч человек, в Латвии - около 314 тысяч, в Эстонии - свыше 125 тысяч.

Однако волю прибалтийских народов к свободе гитлеровцам задавить не удалось. Население, несмотря на то что советская власть в Прибалтийских республиках существовала недолго, сердечно встречало нас. А когда кто-то из наших летчиков бывал сбит и оказывался на территории, занятой еще оккупантами, латыши, литовцы и эстонцы, рискуя жизнью, выручали своих освободителей.

Расскажу один памятный случай.

Стояло прохладное августовское утро. Оно обещало на день хорошую летную погоду: горизонт был резко очерчен, кучевые облака почти неподвижно висели в небе, видимость - лучше не надо. Двенадцать истребителей Як-9 ведущего группы майора Моторного вылетели на сопровождение десяти "Петляковых". Через окна в облачности летчики набрали заданную высоту, пересекли Чудское озеро. И только на подходе к цели снизились: бомбить решили с пикирования. Это уже была гарантия точного попадания.

В районе цели наши истребители сошлись с немецкими. Эскадрилья Моторного стремительно и бесстрашно бросилась в бой. Но с земли противник вел интенсивный зенитный огонь, и вот один краснозвездный истребитель получил повреждение осколком снаряда. Командир группы увидел, что подбит ведомый пары Б. Задворного - Костя Торопыгин, и немедленно передал команду ведущему:

- Выходи из боя, сопровождай!..

- Вас понял, - доложил Борис, - прикрываю Костю.

- В схватки не ввязываться, - предупредил майор Моторный.

- Вас понял: в схватки не вступать...

Едва пара отошла от группы, тут же четверка "мессеров" атаковала их. Тогда Торопыгин крикнул своему ведущему:

- Уходи, Борис! Дотяну сам!..

Группа, работающая над целью, слышит этот тревожный радиообмен. Командир бомбардировщиков немедленно связывается с Моторным:

- "Маленький", "маленький"!.. Прошу тебя: оставь для нас четверку, остальные пусть сопровождают вашего товарища...

Это не благородный жест, а неписаное правило, вековая традиция русских ратников; сам погибай - друга своего выручай.

Ведущий группы слышит тревожный радиообмен и приказывает одному звену срочно идти на помощь товарищам, попавшим в беду. Но не успела четверка. Торопыгин был подбит вторично, и его машина загорелась. Летчик уже видел белесо-голубую пелену на востоке - это было Чудское озеро, и он надеялся дотянуть до линии фронта, веря, что боевые друзья защитят его, подбитого и горящего, от немецких истребителей.

- Костя! Прыгай, прикроем! - приказывал Задворный.

"Прыгай!.. Прыгай!.." - слышались в наушниках знакомые голоса однополчан. А в кабине истребителя дым, лицо, руки лижет огонь, и тогда Торопыгин покидает горящую машину, зная, что под ним эстонская земля, оккупированная фашистами.

...Пять дней и ночей пробирался советский летчик в сторону Пскова. Близ хутора Кынгу, что в Выружском уезде, он обнаружил эстонских крестьян, собиравших хворост. Хозяин этого хутора увидел в бессознательном состоянии русского летчика, перенес его в хутор, привел в чувство, напоил, накормил, а когда смерклось, перевез в усадьбу к Рихарду Лоде, где летчику было безопаснее.

Рихард и его родной брат Оскар переодели Торопыгина в эстонскую одежду, оказали ему медицинскую помощь и укрыли в сарае, на чердаке с сеном. Там Костя провел двое суток.

В те дни наши наземные войска вели наступление уже со стороны Пскова, и Торопыгин принял решение пробираться навстречу им. Эстонские крестьяне объясняли опасность, трудность такой дороги; летчик к тому же был еще слаб и болен. Но настойчивость русского заставила братьев после немногословного совета отправиться в путь, на восток. Там они встретились с нашими передовыми частями. Торопыгин подлечился в госпитале и вскоре вернулся в свой полк.

Забегая вперед, скажу, что летчик продолжал громить врага, но весной 1945 года в тяжелом воздушном бою над Берлином Константин Торопыгин был снова подбит. Оставив горящий самолет, он с парашютом приводнился на реку Одер. Летчику и на этот раз повезло: река контролировалась нашими войсками. С помощью саперов он выбрался на берег, в расположение передовых частей.

И снова пилот летал, снова участвовал в воздушных боях до конца войны. Боевая работа, мужество истребителя были отмечены тремя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды и многими боевыми медалями.

...К осени 1944 года наш фронт проходил по линии западнее Нарвы, Чудское озеро, Тарту, восточнее Валги, западнее Гулбене, Круспилс, Бауска, Елгава, западнее Шяуляя, Расейняй. С большим интересом, взволнованностью следил аэродромный народ по картам, вывешиваемым на самолетных стоянках, за продвижением наших войск. И заметно было, как росло у людей чувство гордости за одерживаемые в боях победы, за силу нашего оружия.

Надо сказать, именно наше оружие - боевые истребители - не только полностью отвечало суровым условиям воздушных сражений, но оно было хорошо приспособлено и для производства. В тяжелых условиях первого периода войны периода эвакуации, острого дефицита материалов, моторов, оборудования, приборов - наша авиационная промышленность обеспечила массовое строительство самолетов.

Спустя годы немецкий генерал-майор фон Бутлар, анализируя итоги войны, признает: "...Русские имели то преимущество, что при производстве вооружения и боеприпасов ими учитывались все особенности ведения войны в России ц максимально обеспечивалась простота технологии. В результате всего этого русские заводы выпускали огромное количество вооружения, которое отличалось большой простотой конструкции. Научиться владеть таким оружием было сравнительно легко..."{8}

За годы войны наша боевая техника заметно менялась. Возросли мощности моторов. За счет этого, а также за счет улучшения аэродинамических форм самолетов примерно на 30-40 процентов увеличились горизонтальные скорости истребителей, улучшились их маневренные качества, особенно в вертикальной плоскости. Главным оружием в воздушном бою стали пушки. Если в начале войны на истребителях стояли в основном пулеметы, то сейчас они были оснащены одной-двумя, а некоторые (Ла-7) и тремя пушками. За счет применения крупнокалиберных - 12,7-миллиметровых - пулеметов и более совершенных пушек - 20-, 23-, 37-миллиметровых - вес секундного залпа истребителя увеличился больше чем в два раза. С широким применением радио, радиотехнических средств повысилась оперативность управления авиацией, надежность самолетовождения, увеличилась эффективность перехвата и уничтожения воздушных долей.

Однако в период подготовки к наступательной операции за освобождение советской Прибалтики и немцы стали применять против нас модернизированные истребители. Так в качестве штурмовиков принялись летать ФВ-190. С этих "фоккеров" были сняты две эрликоновские пушки, что позволило уменьшить вес самолета на 110 килограммов и усилить дополнительную броню в нижней части фюзеляжа. Вместо одной 250-килограммовой бомбы немцы стали устанавливать три бомбы по 100 килограммов.

И вот 14 сентября 1944 года. Одновременно на всех трех Прибалтийских фронтах началось наступление на рижском направлении. На аэродромах дивизии в этот день царила торжественная обстановка. На старт выносились боевые знамена полков, и летчики взлетали на задания, оставляя их алые полотнища под крылом своих истребителей. Они прикрывали боевые порядки наших войск, обеспечивали боевые действия бомбардировщиков, штурмовиков.

Немцы жестоко сопротивлялись. Их "фоккеры", группами по 20-30 самолетов, наносили удары по нашим наступающим войскам. Бомбардировочными ударами и штурмовкой противник стремился замедлить наше наступление, но советские истребители смело вступали в бой с врагом при любом соотношении сил и почти всегда одерживали победу.

Нередко наши воздушные бойцы при отсутствии над полем боя гитлеровской авиации штурмовали их войска. Чтобы избежать потерь от зенитного огня, максимально использовали фактор внезапности. Нужными данными о противнике командование фронта и армии надежно обеспечивали также наши истребители.

Одним из самых сильных воздушных разведчиков зарекомендовал себя летчик 254-го истребительного авиаполка старший лейтенант В. К. Сидоренков. Мастерски находил он тщательно замаскированные аэродромы гитлеровцев, скопления железнодорожных эшелонов, войск противника. Василий Сидоренков первым применил для воздушной разведки новый скоростной истребитель. А несколько боев, которые провел истребитель, навсегда вошли в историю нашей авиадивизии.

Вот один из них: тридцать семь гитлеровских машин против четверки, которую вел Сидоренков. Тридцать семь "юнкерсов" шли бомбить станцию Батецкую. Пропустить такую армаду - от станции ничего не останется, и тогда Сидоренков принимает решение атаковать. Меткой очередью он сбивает ведущего группы. Боевой порядок "юнкерсов" нарушается, а Василий атакует снова и снова сбивает немецкий бомбардировщик. В этой напряженной обстановке летчик все видит, от внимания ведущего группы не ускользает и то, как работают его боевые друзья и как ошеломленные немцы начинают разворачиваться назад. Но вот он заметил группу "фокке-вульфов". Вражеские истребители пришли на помощь своим бомбардировщикам. В жестокую схватку, один против четверки, бросается Василий и поджигает еще одну вражескую машину. Три победы в одном бою!

Запомнился вылет звена Сидоренкова под Псковом. Тогда против четырех наших истребителей было восемь "фоккеров". В разгар боя летчик заметил группу пикирующих бомбардировщиков Пе-2, которых атаковали четыре других ФВ-190. Сидоренков повел свою машину выручать боевых товарищей. Ему удалось отсечь немцев от наших бомбардировщиков. Но выдержать бой снова предстояло одному, и Василий выдержал. Да не только выдержал - он уничтожил всех четырех!..

Месяц спустя бесстрашного воздушного бойца представят к высокой боевой награде. Командир полка майор Михайлин напишет: "За героизм и отвагу в воздушных боях с противником, за уничтожение в воздухе девятнадцати самолетов врага, за отличные штурмовые действия по войскам и коммуникациям противника представляю старшего лейтенанта Сидоренкова Василия Кузьмича к высшей правительственной награде - к присвоению звания Героя Советского Союза".

* * *

Всякий мало-мальски разбирающийся в военном деле понимает, что наступать беспрерывно невозможно. Войскам необходимы паузы для перегруппировок, для перебазирования, подтягивания тылов, пополнения боевой техникой, людьми.

Штаб дивизии в эти дни успевал подвести и некоторые итоги. Основываясь на документальных данных и многочисленных фактах, записанных в боевых донесениях, можно было прийти к выводу, что в первой половине сентября наши полки выполнили свои задачи по обеспечению наземных войск. О том свидетельствуют сотни боевых вылетов, разведывательные полеты. Да ведь и завоеванное господство в воздухе летчики прочно удерживали в своих руках.

Доброе слово хочется сказать о многих службах 269-й истребительной авиадивизии. Прежде всего - о связистах. Воздушные и наземные сети работали устойчиво, надежно обеспечивая командованию условия для управления авиацией.

Трудно переоценить ту большую помощь экипажам, идущим на задания, которую оказывала метеорологическая служба. Наши синоптики, находясь на станциях наведения, выезжая в районы предстоящих активных действий, оперативно сообщали с мест данные о погоде, информировали летчиков и во время боевой работы.

Самоотверженно трудились в полках представители и нашей аэродромной службы. Осень 1944 года была отмечена в частях ВВС появлением новинки металлической взлетно-посадочной полосы. Весила она около двух тысяч тонн, и для перевозки, укладки ее требовалось и время, и большая затрата сил. Нам, конечно, приходилось рассчитывать в основном на грунтовые аэродромы да площадки, и благодаря аэродромной службе полки всегда имели пригодную к работе и маневру аэродромную сеть.

Обеспечивая бесперебойную работу авиации на поле боя, умела сберегать и сохранять авиационную технику наша инженерно-авиационная служба.

...На исходе сентября армии нашего, 3-го Прибалтийского, и 2-го Прибалтийского фронтов находились в 60 километрах от Риги, у мощного оборонительного рубежа под названием "Сигулда". Немцы здесь держали 17 дивизий. Успех 1-го Прибалтийского фронта на клайпедском направлении благоприятно отразился на наших боевых действиях. Немцы, боясь окружения, в ночь на 6 октября начали отводить свои войска из района северо-восточнее Риги. В ту же ночь мы получили приказ о вылетах авиации для участия в преследовании отступающих войск противника.

Командир дивизии, чтобы лучше видеть авиационные полки в бою и управлять ими в меняющейся обстановке, выехал на свой передовой КП. Представители нашей дивизии находились также и на наблюдательных пунктах преследующих врага армий. 10 октября они вышли к переднему краю Рижского оборонительного обвода, а к утру 13 октября войска 3-го Прибалтийского уже полностью очистили правобережную, то есть основную и большую, часть Риги. В эти дни наши истребители прикрывали штурмовиков и бомбардировщиков, которые контролировали шоссейные дороги, обрушивали огонь на эшелоны противника, направляющиеся в сторону Риги. Самолеты беспрерывно бомбили и обстреливали колонны противника, тянувшиеся на северо-запад.

Освобождением столицы Латвии, по существу, завершилось и освобождение Прибалтийских республик. По указанию Ставки 3-й Прибалтийский фронт был расформирован. Такая директива последовала 16 октября. Дивизия наша вошла в 4-ю воздушную армию, командовал которой генерал К. А. Вершинин, и войну нам заканчивать предстояло на 2-м Белорусском фронте.

* * *

В ноябре началась подготовка к Висло-Одерской операции. Это была операция по освобождению польских земель к западу от Вислы.

В эти дни в частях и подразделениях дивизии шла целеустремленная партийно-политическая работа. Высокий наступательный дух, боевое настроение у авиаторов вызывали выступления на партийных и комсомольских собраниях командиров, политработников, прославленных воздушных бойцов дивизии. Все были полны энтузиазма, горели желанием как можно лучше выполнить боевую задачу. Ведь летчики, инженеры, техники, авиаспециалисты 269-й авиадивизии это уже были люди обстрелянные, понюхавшие пороху за годы войны.

Пройдут годы, и командующий нашим фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский напишет в своих воспоминаниях: "Ни трудности, ни опасности не смущали их. Но мы-то обязаны были думать, как уберечь этих замечательных людей. Обидно и горько терять солдат в начале войны. Но трижды обидней и горше терять их на пороге победы, терять героев, которые прошли через страшные испытания, тысячи километров прошагали под огнем, три с половиной года рисковали жизнью, чтобы своими руками завоевать родной стране мир... Командиры и политработники получили категорический наказ: добиваться выполнения задачи с минимальными потерями, беречь каждого человека!"{9}

Это было так. И мы гордились, что в последние сражения с врагом идем под знамёнами прославленного полководца. В эти дни все специалисты нашей инженерно-авиационной службы работали с высокой четкостью, слаженностью. Летчики ценили ратный труд своих товарищей по оружию, труд тех, кто сберегал авиационную технику, держал ее в постоянной готовности к бою.

14 января началось наступление войск фронта. До этого вся территория противника была тщательно и многократно сфотографирована нашей авиацией. Командующий фронтом уделял ей исключительное внимание, требовал вскрыть характер и систему обороны противника на всю тактическую глубину, выявить наличие, характер и степень подготовки промежуточных и тыловых оборонительных рубежей.

Несмотря на плохие метеорологические условия, летный состав (в том числе и наших истребительных полков) методично, километр за километром, заснимал местность, где предстояло вести наступательные действия. Летчики летали на разведку на малых высотах и, предвидя высокий темп наступления, одновременно заснимали на пленку места, где, по всем признакам, можно будет оборудовать полевые посадочные площадки.

В день начала наступления все вокруг заволокло туманом, повалил мокрый снег. Густой туман мешал использовать не только авиацию, но и артиллерию на всю мощь. Однако мы знали - войска фронта выступили вперед. Основная тяжесть боя в первый день легла на пехоту. Только со второй половины 16 января активно заработали наши полки, помогая войскам в отражении вражеских атак. Так, за три дня наступления 2-й Белорусский прорвал оборону немцев на всем протяжении от Ломжи до устья реки Нарев. Только на участке 50-й армии гитлеровцы продолжали еще обороняться.

17 января наша авиация работала уже со многих аэродромов. При поддержке бомбардировщиков и истребителей была введена в образовавшийся прорыв 5-я гвардейская танковая армия. Сметая все с пути, танки ее ринулись вперед, на Мариенбург. Но 20 января поступил приказ повернуть войска на север, против восточнопрусской группировки, и танковая армия через пять дней своими главными силами вышла к заливу Фриш-Гаф, блокировала Эльбинг, отрезав немцам отход из Восточной Пруссии на запад.

Мы меняли аэродромы с привязками сначала к польским городам и местечкам, потом пошли немецкие названия. В моем фронтовом блокноте сохранились записи: Вышкув, Цеханув, Отара, Арханду, Бромберг, Роггац, Штольц, Штеттин... Мы входили уже на землю врага, который вверг человечество в самую кровопролитную и разрушительную из войн. Каждый из нас, вдоволь настрадавшись за годы этой войны, изведав горечь поражений, потери близких людей, боевых товарищей, сжимая кулаки, читал вывешенные плакаты с короткой, но выразительной надписью: "Вот она, фашистская Германия!.."

Со вступлением на территорию Германии в дивизии обсуждался вопрос о поведении наших людей на чужой земле. Какой бы ненавистью ни пылали наши сердца к врагу, нельзя было переносить эту ненависть на весь немецкий народ. Только фашистская теория низших рас, с ее неописуемым садизмом, развязывала руки профессиональным убийцам, их эйнзатцкомандам.

Пройдет совсем немного времени, и на Нюрнбергском процессе станет известным изданный в начале войны приказ фельдмаршала Манштейна. "Еврейско-болыпевистская система должна быть уничтожена, - говорилось в нем. - Положение с продовольствием в стране требует, чтобы войска кормились за счет местных ресурсов, а возможно большее количество продовольственных запасов оставлялось для рейха. Во вражеских городах значительной части населения придется голодать. Не следует, руководствуясь ложным чувством гуманности, что-либо давать военнопленным или населению, если только они не находятся на службе немецкого вермахта".

С такими вот приказами входили в Россию немцы. Мы же вступали в Германию не как завоеватели, а как воины-освободители. Мы пришли помочь немецкому народу избавиться от фашистской чумы, и Военный совет фронта призвал бойцов и командиров высоко нести честь советского солдата. Фронтовые газеты разъясняли цели и задачи освободительной миссии Красной Армии, пропагандировали идеи братства и дружбы народов.

В те дни и мне прибавилось забот и работы - выступал на партийных, комсомольских собраниях, проводимых в частях и подразделениях, рассказывал авиаторам об интернациональной помощи республиканской Испании и дружественной Монголии, где довелось быть не только советником-инженером, но и полпредом Страны Советов. Ничто так не впечатляет человеческую душу, как свидетельства очевидца, участника событий, и молодые воины слушали мои рассказы о тех предвоенных годах с огромным вниманием и интересом.

Скоро и. население Германии убедилось в том, что нацистская пропаганда, стремясь связать судьбу немецкого народа с фашистской кликой, нагло одурманивала их. А наши воины на чужой земле проявляли подлинную гуманность - протягивая руку тем, кто был ослеплен и обманут.

Надо сказать, гуманность, чисто русское великодушие мы проявляли не только к местному населению, но и к поверженному врагу, военнопленным. Хотя в Восточной Померании, в небе которой вела боевые действия наша дивизия, гитлеровцы еще отчаянно сопротивлялись, всячески стараясь задержать наше продвижение к Берлину. Немецко-фашистское командование принуждало своих солдат сражаться до конца даже тогда, когда сопротивление наступающим было бессмысленно. Так, только в боях за Гдыню немцы потеряли 50 тысяч убитыми, 18 тысяч их солдат и офицеров оказались в плену.

Это уже было весной, в апреле сорок пятого. Помню, где-то в середине месяца командир дивизии поздно вечером собрал нас, своих заместителей, на КП и зачитал приказ командующего воздушной армией. Мы привлекались к Берлинской операции - последней операции Великой войны.

Перед 2-м Белорусским фронтом стояла очень ответственная задача наступать на запад, севернее столицы Германии, форсировать реку Одер, разгромить штеттинскую группировку противника, обеспечивая, таким образом, всю операцию с этого направления. Начало наступления планировалось на 20 апреля - после перегруппировки войск фронта из Восточной Померании на реку Одер.

Нашим полкам предстояло перебазироваться. Сроки уже поджимали. Все понимали важность задачи, ответственность, которая ложилась на каждого, но никто не мог скрыть радостного настроения: "Скоро победа!.."

В эти дни, в пору весенней распутицы, в дивизии произошел очень досадный для нас случай.

Полевые аэродромы не имели бетонированных, а порой и просто улучшенных взлетно-посадочных полос. Грунтовые же полосы в ночные часы подмораживало на незначительную глубину - образовывалась поверхностная корка. Но наступал день, пригревало солнце, и тогда наши аэродромы превращались в царство непролазной грязи.

В тот раз приказ на боевое задание поступил рано утром. Истребители взлетели благополучно, а когда вернулись, то во время посадки комья мерзлой земли и льда повредили все выполнявшие задание самолеты. Матерчатые покрытия рулей управления машин оказались пробитыми. Особенно пострадала обшивка плоскостей, фюзеляжей. В некоторых подразделениях практически не осталось ни одного исправного самолета.

Тогда на восстановление истребителей был нацелен весь личный состав дивизии. Руководили работой инженеры, техники. А дело нашлось буквально для всех: девушки-оружейницы могли искусно владеть иглой, многие мужчины знали столярное, слесарное, малярное ремесла.

Никто в полках в ту ночь не сомкнул глаз. К утру следующего дня можно было набрать три эскадрильи для выполнения боевых заданий. На душе полегчало. А к исходу третьей ночи беспрерывного и напряженного труда весь самолетный парк дивизии был готов к боевой работе - в направлении на Берлин!..

* * *

Наступление началось 20 апреля. Ночью была проведена непосредственная авиационная подготовка. В ходе ее было совершено 1085 самолето-вылетов. Утро же выдалось пасмурное. Самолеты наши стояли в готовности, но тут еще опустился туман - не до вылетов. Все напряженно ждали, когда пригреет солнце и прорвется облачность.

Только через два часа после начала форсирования Одера наша авиация приступила к боевым действиям.

Мы снова вели разведку с воздуха. Удалось установить главную полосу обороны противника, оборудованную по западному берегу реки Вест-Одер, вторую полосу обороны - по западному берегу реки Рандов, наконец, третью полосу обороны. Немцы готовились к отпору серьезно. Мы сопровождали бомбардировщиков, прикрывали штурмовиков. Командующий 65-й армией генерал П. И. Батов писал в своем донесении: "Если бы не действовали штурмовики по контратакующим танкам, самоходным орудиям и живой силе противника, то в сложившейся обстановке вряд ли удалось бы удержать занимаемый плацдарм". А штурмовики бомбили опорные пункты гитлеровцев, расстреливали их живую силу эрэсами, пушечно-пулеметным огнем. Израсходовав же боеприпасы, носились над вражескими позициями, наводя панику на противника. Наши истребители, прикрывая "илы", буквально весь день висели над заодерским плацдармом.

Техники, механики самолетов, вооруженцы, ни на минуту не забывая о том, какая ответственность лежит на каждом, кто должен выпустить в полет боевую машину, проверяли все до самых мелочей. В эти дни в полках дивизии стал особенно заметным приток лучших летчиков, инженеров, техников и авиаспециалистов в партию. Особой активности достигла партийно-политическая работа.

Постоянно на аэродромах среди летчиков, техников, механиков самолетов можно было видеть начальника политотдела дивизии М. Чубича, его помощника по комсомолу старшего лейтенанта А. Трушенкова, политработника М. Кольцова и других.

Три дня на нашем фронте шли тяжелые бои за расширение плацдарма. 25 апреля после мощной артиллерийской и авиационной подготовки началось широкое наступление. Непрерывные удары с воздуха изнуряли противника, держали его в постоянном напряжении, не давали возможности перебрасывать резервы к Берлину. Наше господство в воздухе было полное. 2 мая Берлин прекратил сопротивление. 4 мая с овладением островами Воллин, Узедом, Рюген закончилась наступательная операция 2-го Белорусского фронта. А через четыре дня безоговорочно капитулировала вся Германия.

Утром 9 мая на аэродроме Витшток меня разбудила стрельба. Стреляли на стоянке самолетов из всего, что только могло стрелять: из пулеметов, пистолетов, винтовок, даже из ракетниц. Спросонья в первые секунды я немного смутился: зеленая ракета - взлет, красная - запрет, а тут все вместе!.. Но со всех сторон неслось ликующее: "Ура!", "Победа!..". Люди обнимались, плакали, целовались. Среди них были мои боевые друзья, с кем прошел от Дона до Одера. Стало ясно: конец войне...

Как-то неожиданно оборвались грохот артиллерийских канонад, треск пулеметных очередей в воздухе, напряженное прислушивание к работе моторов. Наступил мир, и не верилось, что ни тревог тебе больше, ни ночных бдений у самолетов. Впервые за эти годы мы могли спокойно отоспаться - роскошь непривычная! Кажется, даже непозволительная для нашего брата-"технаря". И вдруг так захотелось домой, так потянуло в родные края - в далекий Новгород-Северский...

* * *

Минули годы. Сейчас мне уже за восемьдесят. Долгая жизнь, что там говорить. И почти вся в войнах. Сколько их выпало на мою долю! Фронтовое небо Испании, Халхин-Гола, Финляндии, Великой Отечественной... Оно до сих пор нет-нет да и повиснет тяжелыми снами, и от этого не избавиться...

Но вот я перебираю в памяти товарищей по оружию, тех мужественных, бесстрашных и благородных людей, которые прошли через мою судьбу, - и я спокоен. Я верю - потомки вспомнят нас добрым словом, потому что жили мы во имя родного Отечества жизнью честной, светлой и праведной.

Примечания

{1} Центральный архив Министерства обороны СССР (далее - ЦАМО), ф. 364, оп. 6278, д. 14, л. 76; д. 81, л. 8, 9.

{2} ЦАМО, ф. 364, оп. 6278, д. 13а, л. 37; д. 14, л. 114-116.

{3} Освобождение Новгорода, 25 лет, с. 8.

{4} ЦАМО, ф. 132а, он. 2642, д. 36, л. 34, 35.

{5} ЦАМО, ф. 362, оп. 6169, д. 7, л. 41.

{6} Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны, М., 1968, с. 287.

{7} Боевая тревога, 1914, 29 июля.

{8} Мировая война 1939-1945, М., 1957, с. 217.

{9} Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1968, с. 303.