Глава III

СЛАБЫЙ "МЛАДШИЙ ГЕРОЙ"

Рассмотренные в предыдущей главе "младшие герои" были и силой, и ролью в сюжете соизмеримы с главным. Однако так бывает далеко не всегда. Гораздо чаще в повествование вводится персонаж, сюжетная функция которого - оттенить силу главного героя. Такой персонаж (его иногда даже нельзя назвать собственно "героем") в принципе не способен совершить подвиг, на который выходит главный богатырь. В тех случаях, когда он всё же пытается сделать это и терпит неудачу, мы будем говорить о нем как о ложном герое. В тех случаях, когда он гибнет вместо главного героя, мы будем говорить о нем как о заместительной жертве. Разумеется, ложный герой может быть заместительной жертвой, хотя это и не обязательно. Однако всё многообразие слабых "младших героев" отнюдь не сводится к этим типам.

Начнем с богатырей-неудачников. В этой роли могут выступать как периферийные персонажи эпоса, так и центральные, например, Добрыня. Появление его в столь непривлекательной эпизодической роли не умаляет собственных достоинств богатыря - оно лишь подчеркивает трудность задачи, выпавшей Илье Муромцу. Сюда как нельзя более подходят слова Ю.А. Новикова о былинных богатырях: "В момент исполнения былины для певца словно не существует... других богатырей - всё внимание сконцентрировано на деяниях главного героя данной песни, ему отдан приоритет во всем... Свою задачу он <сказитель> видит в том, чтобы прославить героя этой конкретной старины" [Новиков. С. 62-63]. (Кстати, то же отмечено и относительно могущества ведических богов - в каждом гимне бог, которому этот гимн посвящен, выступает как сильнейший изо всех. См.: [Елизаренкова. С. 665]).

Ярким примером этого является завязка былины о Сокольнике. В подавляющем большинстве записей песни начинается с того, что на заставе стоят несколько богатырей и, когда ночью границу нарушает неизвестный витязь (Сокольник), Илья Муромец долго выбирает, кого послать вдогон нарушителю. Выбор падает на Добрыню, причем в некоторых вариантах его посылают одолеть незнакомца, а в других - только выяснить, кто он. Практически во всех случаях миссия Добрыни оканчивается неудачно.

Основные варианты этого сюжета таковы. Сокольник требует поединщика, Илья посылает Добрыню, но от крика врага у Добрыни падает конь (Рыбн. № 80, 49-61; Рыбн. № 199, 14-16; Григ. № 2, 44-91). Иногда сказители прямо-таки беспощадны к Добрыне - подробно описывается, как Сокольник отлупил его (Онч. № 1, 163-187; Аст. № 2, 85-150; Аст. № 57, 72-89; Аст. № 70, 47-65; Аст. № 87, 92-103). Иногда, напротив, спасая честь Добрыни, сказители обрекают на позорное поражение Алешу или некоего Микиту (Григ. № 8, 12-40; Аст. №79, 34-54). В большинстве архангельских былин Добрыню (иногда прежде него - Алешу) Илья посылает не биться, а выяснить, кто нарушил границу и с какой целью (Григ. № 288, 200-245; Григ. №299, 125-142; Григ. № 308, 41-138; Григ. № 320; Григ. №336; Григ. № 368, 96-156; Григ. № 392, 62-91; Григ. № 396, 32-100; Григ. № 417, 77-146, то же в Аст. № 40). Однако для нас важнее те варианты, где конь богатыря уцелевает и Добрыня спасается бегством (Рыбн. № 5, 53-76; Гильф. № 77; Гильф. № 246, 13-47; Аст. № 11, 165-177; Аст. № 20, 60-67) - иногда прежде него отступает Алеша. Еще показательнее те записи, когда Добрыня вообще не решается выйти на бой (Рыбн. № 177, 50-63; Гильф. № 219; Гильф. № 226; Гильф. № 233), говоря, что этот богатырь "не мне чета и не мне верста", "что его храбра поездка молодецкая" (Рыбн. № 177, 59). На наш взгляд, последний вариант наиболее ярко подчеркивает неспособность Добрыни одолеть Сокольника - богатырь даже не пытается вступить в схватку, а это хуже, чем потерпеть поражение. Так Добрыня предстает в этой былине однозначно слабым героем.

К былине близко казахское сказание о Кобланды, который попадает в плен по вине своего спутника Карамана. Тот охранял сон спящего героя (подобно русским богатырям на заставе), вступил в единоборство с прибывшим врагом и проиграл поединок. Бой "младшего героя" во время сна главного - типичный сюжетный ход; здесь мы опять сталкиваемся с тем, что "младший герой" оказывается ложным и терпит поражение. (Кстати, Караман не только в этом эпизоде выступает как ложный герой при Кобланды - так, он претендует на их спасительницу, царевну Карылгу, но легко соглашается сменять ее на двух служанок.)

Итак, для слабого "младшего героя" чрезвычайно характерен страх, причем это не обязательно означает, что богатырь вообще труслив. Так, тот же Добрыня в посвященной ему былине не испытывает ужаса перед Змеем; для того, чтобы здесь оттенить чудовищность врага, некоторые сказители (Гильф. № 59; Гильф. № 64) вводят в повествование слугу Добрыни, бегущего в панике. Введение этого персонажа преследует двоякую цель: не только оттенить героизм Добрыни, но и объяснить, почему богатырь лишен оружия и вынужден сражаться "шапкой земли греческой".

Двойную функцию несет на себе еще один слабый "младший герой" - Старчище Иванище в былине "Илья и Идолище": это не просто струсивший силач, это еще и вестник. Перед нами богатырь совершенно иного типа: обладая архаической силой, он не способен совершить подвиг. Задержимся на этом образе подробнее. Для архаического героя его сила, рост и аппетит - в равной степени показатели героизма (Так, нарт Бадыноко превосходит великанов в обжорстве и потому легко разбивает в бою [Нарты. С. 183]), однако в классическом эпосе возникают сказания о победе как слабейшего над сильнейшим, так и героя со скромным аппетитом над обжорой [Пропп 1955. С. 221];[Шталь. С.208]. И то, и другое реализовано в этой былине: Старчище Иванище сильнее Ильи, Идолище - прожорливее, однако богатырь превосходит обоих. Однако в других былинах сам Муромец предстает как обладатель этих архаических качеств (он способен сокрушить войско, он пьет вино в безмерных количествах). Следовательно, в данной былине мы имеем дело с перенесением характерных черт самого Ильи на его врага и слабого "младшего героя"; при этом можно говорить и об индукции признаков между Старчищем и Идолищем.

На этом примере четко видно, что слабость такого героя - не обязательно слабость физическая. Герои сопоставляются не по мощи рук, а по силе духа. (Забегая вперед, заметим, что у Гомера нет указаний на то, что Одиссей физически сильнее своих спутников, так что причина их гибели - отнюдь не в физической слабости.)

Говоря о страхе как о релевантном признаке слабого "младшего героя", следует отличать его страх от страха, присущего главному герою. Различие очевидно: главный герой, "приужахнувшись", едет биться, "младший герой" - поворачивает назад.

В одной из записей былины о бое с Калином (Аст. № 33) мы встречаемся с ситуацией, зеркальной относительно былины о Ермаке: в роли "младшего героя" оказывается Самсон, крестный отец Ильи. Битва с войском Калина там описана так: оставив богатырей на заставе, Илья Муромец и Самсон вдвоем бьют татар, затем Самсон устает, Илья отправляет его отдохнуть, а сам сражается уже вместе с дружиной. Однако когда богатыри возвращаются с победой, оказывается, что за это время Самсон умер (видимо, следует понимать, что он всё же надорвался в битве). Мы называем Самсона "младшим героем" по статусу, а не по возрасту - его роль в сюжете аналогична роли Ермака, однако он лишен дерзости юноши; Самсон здесь - бесспорно слабый герой.

В своей работе "Южнославянские сказания о Кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого эпоса" М.Г. Халанский приводит большое количество текстов интересующей нас структуры ([Сербский эпос. 1916]; [Сербский эпос. 1933]. Мы будем ссылаться на более раннее издание в тех случаях, когда текст присутствует в обоих сборниках). Мотив гибели "младшего героя" особенно ярко представлен в различных вариантах сербской песни о гибели Андрея, брата Марко Кралевича. В ряде вариантов Андрей - "младший герой" слабого типа, он освобожден своим братом из плена, но не желает признать себя слабейшим и предлагает Марко состязаться. Проиграв состязание, он отправляется в корчму, презрев совет Марко не входить туда, так как там скрываются разбойники. Разбойники убивают Андрея, Марко мстит за брата, убив шестьдесят разбойников [Сербский эпос. 1933. С. 441-445]; [Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича. С. 228-229], а затем (в некоторых из вариантов) он требует от корчмаря оживить Андрея, что тот и делает. [Халанский. 1893-1895. С. 563-568]. Данный пример чрезвычайно показателен во многих отношениях. Во-первых, мы видим чистый образец "младшего героя" слабого типа, не являющегося при этом заместительной жертвой (Марко легко справляется с разбойниками, погубившими Андрея). Во-вторых, этого героя оживляют в финале - черта, очень существенная именно для этого типа "младшего героя": поскольку он слаб, то он не соперник главному герою и нет необходимости в его гибели (ср. индийского Лакшману). В-третьих, здесь сохранено древнейшее отношение между героями-соперниками: они братья. Можно достаточно уверенно утверждать, что образ "младшего героя" (любого типа) восходит не только к герою, выезжающему на первый подвиг, но и к брату-сопернику, что мотив гибели "младшего героя" есть эпическая трансформация близнечного мифа (вспомним и сказочную трансформацию этого мифа - брат, безуспешно пытающийся повторить деяния главного героя). Наконец, на этом примере хорошо видна тема ревности между братьями, причем здесь ревность заставляет не главного героя погубить своего брата (вспомним Хамдира и Эрпа), а наоборот - толкает "младшего героя" на безрассудство и гибель. (Сопоставление сербского и исландского сказаний служит ярким примером того, как может различаться семантика текстов, обладающих общей сюжетной структурой, архаический источник которой четко прослеживается. Ср. высказывание О.М. Фрейденберг: "Новых форм нет, своеобразие - это сочетание новых содержаний с видоизмененными формами" (Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 15).) Впрочем, песнь, построенная на ревности Марко к Андрею, тоже существует: братья ссорятся из-за добычи и Марко убивает Андрея, а тот перед смертью великодушно просит брата о двух вещах: не говорить матери о случившемся и выкрикнуть имя Андрея, когда на Марко нападут враги, - те разбегутся в страхе [Халанский. 1893-1895. С. 571]. В этой песне внешняя мотивация братоубийства - добыча, однако слова Андрея о том, что одно его имя способно разогнать врагов, с которыми не сможет справиться Марко, говорит о том, что перед нами "младший герой" сильного типа, убитый братом из ревности к его мощи.

М.Г. Халанский приводит также два изоморфных сюжета, отличающие друг от друга лишь тем, что в одном Марко Кралевич фигурирует в роли главного героя, а в другом - "младшего". Это "Марко и Лютица" и "Милош Обилич". В первом Реля и Милош пленены Лютицей, тогда Марко одолевает двенадцать воевод Лютицы - и следует обмен пленными [Халанский. 1893-1895. С. 161-162]; [Сербский эпос. 1916. С. 170-173]. Во втором Милош сватается к дочери иноземного короля и после ряда сюжетных ходов оказывается в темнице у него; Марко едет его вызволять и попадает туда же. Тогда Милан Топлица берет в плен королевича, следует обмен и свадьба Милоша [Халанский. 1893-1895.С. 533]. Отметим не встречавшийся нам ранее способ освобождения слабых "младших" героев из плена - обмен. Мы обнаружили другой вариант этой песни ("Марко Кралевич и Вуча генерал" // Сербский эпос. 1916. С. 195-204): Милош, Милан Топлица и еще один юнак находятся в темнице Вучи, куда они попали, кажется, пытаясь освободить "старого Топлицу", то есть отца Милана. Марко освобождает всех, взяв в плен Вучу и обменяв его на юнаков.

* * *

В русском эпосе богатыри гибнут крайне редко, поэтому мы не найдем воплощения образа заместительной жертвы. На мировом материале таких примеров мы встретим множество, однако заранее следует оговориться, что мы не считаем заместительной жертвой тех одиночных или групповых "младших героев", гибель которых не спасает главного героя от смерти. Это возможно в двух случаях: когда главному герою гибель не грозит (например, Ахиллу в сюжете "Илиады") или когда он всё равно гибнет в том же самом бою (самый яркий пример - Роланд).

* * *

Безусловно, классическим примером заместительной жертвы являются спутники Одиссея. (Сходным образом можно интерпретировать гибель дружины Гунтера в "Песни о Нибелунгах", поскольку во время сражения во дворце Этцеля Гунтер уцелевает (его смерть от руки сестры вынесена за пределы битвы).) Это персонаж групповой: во время столкновения с лестригонами Одиссей бросает одиннадцать кораблей, спасаясь сам на двенадцатом (Х), а при встрече со Скиллой гибнут все остальные спутники (XII). Далее, этот тип героя - пассивный: нередко он погибает случайно; такова смерть не только спутников как единого целого, но и Эльпенора перед спуском Одиссея в Аид (Х). Заметим, что все странствия Одиссея имеют инициатический характер, так что смерть спутников может быть соотнесена как с гибелью некоторых посвящаемых во время обряда [Пропп. 1996. С. 89], так и с ритуальным жертвоприношением, долженствующим заменить посвящаемого. Особенно это относится к Эльпенору, так как в его случае нисхождение в мир смерти выражено эксплицитно.

Несмотря на цитатность "Энеиды" по отношению к "Одиссее", катабасис в ней развернут совершенно иначе. Мотива жертвы перед нисхождением в преисподнюю нет; смерть Анхиза нельзя считать таковой, поскольку эта кончина является мотивацией катабасиса: Эней спускается к умершему отцу. Подробнее этот эпизод мы разберем ниже.

Любопытно, что и другой "цитатный" герой выглядит у Вергилия отличным от его гомеровского прототипа. Речь идет о Палланте. В поединке против Турна он бессилен - его копье едва задевает врага, и Турн поражает его первым же ударом (X, 474 и след.). Следовательно, Паллант, в отличие от Патрокла, "младший герой" не сильного, а слабого типа. Отметим мотивацию отсутствия Энея во время этого боя - он уехал искать союзников (ср. отъезд богатырей в русской былине). Чрезвычайно редкий случай: со слабым "младшим героем" связана триада мотивов, которая, как мы показали, формирует образ сильного "младшего героя". Это, вероятно, объясняется тем, что "Энеида" - эпос авторский, в котором многие традиционные схемы предстают переосмысленными. Паллант - типичный ложный герой, стремящийся совершить подвиг, но не способный на него.

* * *

Возвращаясь к теме заместительной жертвы, обратимся к первой части "Беовульфа" (бой с чудовищем Гренделем и его матерью). Собственно бой предварен гибелью спящего Эскхере в зубах Гренделя (740-746). Вот что писал об этом эпизоде А. Лорд: "У Беовульфа... есть сходство в ряде деталей с сюжетной схемой Ахилла и Патрокла. Есть основание полагать, что Эскхере выступает в роли Патрокла, т.е. близкого друга героя, который гибнет до встречи самого героя с врагом. Действительно, если смерть Эскхере не интерпретировать таким образом, ее вообще трудно понять, так как Беовульф явно присутствует при гибели Эскхере и не делает ничего, чтобы его спасти (курсив мой. - А.Б.)... Мифологические герои этого типа могут гибнуть "посредством замены", то есть символически, когда вместо них гибнет кто-то другой, или претерпевая "почти смерть", то есть едва избежав гибели. Это, видимо, относится и к Беовульфу, который, подобно Ахиллу, еще до эпизода с драконом дважды или даже трижды переживает смерть. Прежде всего, само его путешествие в страну Хродгара - это поездка в иной мир; замена в смерти происходит, когда вместо него умирает Эскхере; затем он едва не гибнет в бою с матерью Гренделя, напоминающем бой Ахилла с рекой" [Лорд. С. 226]. Итак, с Эскхере связан мотив заместительной жертвы, причем важно отметить, что он персонаж настолько пассивный, что его трудно назвать даже "младшим героем" слабого типа - Эскхере не проявляет себя как герой, он просто гибнет.

Однако мы не можем согласиться с точкой зрения А. Лорда, равно как и П.А. Гринцера [Гринцер. С. 31-233], которые полагают, что Патрокл является заместительной жертвой при Ахилле: во-первых, в тексте "Илиады" Ахиллу гибель не грозит, а во-вторых, герой, имеющий черты заместительной жертвы - это сравнительно пассивный персонаж (забегая вперед, отметим, что пассивное принятие смерти - отличительная черта не только слабого "младшего героя" в роли заместительной жертвы, но и сверхсильного героя-помощника.), смерть которого случайна (Эльпенор падает с крыши, Эскхере убит во сне). Ничего общего с дерзостным Патроклом, готового взять Трою наперекор пророчествам, эти герои не имеют.

Во второй части "Беовульфа" (бой с драконом) в роли группового ложного героя оказывается струсившая дружина Беовульфа. Подобное поведение дружины - не редкость в мировом эпосе. Для примера укажем дружину Ер-Саина в казахском сказании, устремившуюся в бегство при виде врага. Кстати, в этой песни находим и одиночного ложного героя: в бой с калмыками вступают чудесно выросшие сыновья Ер-Саина, и один из них во время штурма калмыцких укреплений падает вместе с конем в ров, но Кобланды вытаскивает его из потока вражьей крови. Все остальные богатыри, включая и Ер-Саина, перескочили ров благополучно. Параллели с былиной об Илье и Калине очевидны. Сын богатыря является "младшим героем" слабого типа.

* * *

В "Похищении Быка из Куальнге" на помощь израненному Кухулину приходят несколько отрядов из Улада. Первым из них предводительствует Фолломайн, сына Конхобара. Хотя в этом отряде трижды пятьдесят юношей, отряд действует как единый персонаж - поражает втрое больше врагов и гибнет. Когда Кухулин приходит в себя, он узнает о гибели юношей и сожалеет о ней (С. 215-216).

Аналогичен групповой образ отрядов Финтана, Менда и возниц - вступив в битву после боя Кухулина с Фер Диадом, они так же одолевают втрое больше противников и гибнут все, за исключением предводителей (С. 280-282). Мы видим образ, аналогичный спутникам Одиссея - групповой "младший герой", являющийся заместительной жертвой (хотя последнее эксплицитно не выражено). Впрочем, здесь есть существенное отличие: ирландские отряды являются еще и групповым ложным героем - они пытаются задержать войска Коннахта, как это делал Кухулин. (Последнее относится и к центральному сказанию в монгольской "Гэсэриаде" - гибели оживлению богатырей Гесэра, павших в войне с шарайголами. Войско Гесэра здесь предстает групповым "младшим героем" слабого типа - несмотря на то, что каждый из тридцати богатырей в своем последнем бою истребляет врагов тысячами и десятками тысяч.)

Последний "младший герой", гибель которого ведет за собой общее наступление Улада, - это Суалтайм, "земной" отец Кухулина. Мы снова (ср. былину (Аст. I № 33), где в роли "младшего героя" оказывается Самсон - крестный отец Ильи Муромца. Также нам это встречалось и в "Энеиде") видим, что отец (пусть номинальный) выступает по отношению к сыну как "младший герой". Гибель его тоже своеобразна: когда Катбад отвечает отказом на призыв Суалтайма придти на помощь Кухулину, то щит Суалтайма падает из его рук и краем отрубает ему голову, мертвая голова повторяет призыв - и Конхобар приказывает войскам выступать (С. 289-291).

* * *

Не только отец может играть роль заместительной жертвы при сыне, но и наоборот. Так, в нартском эпосе осетин существует несколько версий сказания, как в отместку были убиты сыновья Сырдона - в этом случае пассивные сыновья оказываются заместительной жертвой. Сходный эпизод обнаруживается и в эддических сказаниях о богах: когда асы собираются казнить Локи, они убивают одного из его сыновей и связывают отца кишками сына [Старшая Эдда. М., Л. 1963. С. 60]. О сходстве образов Локи и Сырдона написано чрезвычайно много (См., например: [Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. С. 173-175]; [Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990].

* * *

Рассматривая якутские олонхо, мы находим большое количество интересующих нас примеров. Поскольку в нашем распоряжении есть фундаментальный свод сюжетов Н.В. Емельянова, то представляется целесообразным не анализировать каждое олонхо по отдельности, а представить результаты общего анализа.

Однако перед этим следует сделать одну существенную оговорку. Хотя спасение одного богатыря другим является одним из основных сюжетных ходов олонхо, нам подчас трудно определить, к какому типу героя относить спасенного: то ли это слабый "младший герой", которого выручает главный, то ли это главный герой, на помощь которому вовремя прибывает герой-помощник. Другая особенность спасения якутского героя: за его гибелью всегда следует воскрешение - либо другим богатырем, либо небесными шаманками. Поэтому сюжетно нет разницы, отправился богатырь на помощь сражающемуся герою или вступил в бой после его смерти - это совершенно не влияет на счастливый финал. Такое снятие противопоставления жизни и смерти возможно и в рамках текста (временная смерть индийского Лакшманы), и в рамках традиции (судьба былинного Ермака, который у одних сказителей гибнет, а у других - нет) (Об отсутствии противопоставления Живой/Мертвый в мифологическом мышлении см.: [Леви-Брюль. 1994. С. 243, 267-275]; [Байбурин. 1993. С. 39] и др.).

Итак, вместо гибели "младшего героя" мы видим то, что П.А. Гринцер назвал "едва-не-смерть" (относя сюда и гибель с последующим воскрешением), а мотив приобретает вид "спасение младшего героя старшим" или "спасение главного героя героем-помощником". Спасение это в олонхо бывает двояким: либо герой нуждается в помощи во время боя, либо его надо вызволять из темницы Нижнего Мира, в последнем случае часто - мертвого. Представляет определенный интерес показать, кто именно спасает героя, поскольку в подавляющем большинстве случаев это различные родственники.

В целом "спасение слабого младшего героя главным" в якутском олонхо выглядит следующим образом. Далее анализируются следующие олонхо: № 3 "Сын лошади Дыырай Бёгё", № 4 "Сын лошади Дыырай Бэргэн", № 5 "Сын лошади Дыырай Богатырь", № 13 "Кыыс Туйгун", № 15 "Кылааннаах Кыыс Туйгун богатырка", № 20 "Эр Соготох", № 24 "Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох", № 29 "Кёгюл Бёгё", № 30 "Илэ Хара и Ала Хара", № 32 "Ёлюю Юёдюлбэ богатырь", № 33 "Басымньы Баатыр и Эрбэхтэй Бэргэн", № 36 "Тёбёт Мэник", № 38 "Эрбехчин Мэргэн", № 39 "Кюн Мёнгюрюен старик и Кюн Тэйгэл старуха", № 44 "Джуларытта Дохсун", № 46 "Сююлэлджин Боотур", № 49 "Кюрэстээни Бэргэн", № 50 Тамаллаайы Бэргэн", № 51"Кёнтёстей Бёгё", № 53 "Молуо Даадар", № 54 "Эрэбил Бэргэн", № 55 "Бэрриэт Бэргэн", № 57 "Уол Туралыма богатырь", № 59 "Айыы Дугуйдаах", № 60 "Юёлэн Хардааччы", № 61 "Богатыри Тюмэн Тююрэй и Киндили Хаадыат", № 62 "Алаатыыр Ала Туйгун", № 64 "Джуларыттар Бэргэн", № 66 "Нюргун Боотур Стремительный", № 67 "Нюргун Боотур Стремительный", № 68 "Нюргун Боотур Стремительный", № 69 "Нюргун Боотур", № 70 "Кыыс Нюргустай Куо", № 75 "Мюлджюёт Бёгё".

Специфический для олонхо сюжет - богатырь молит главного героя защитить его от преследования чудища-абаасы, обещая в награду отдать сестру в жены (№ 3, с. 23; № 4, с. 33; № 5, с.36; № 20, с.97; № 30, с. 131; № 33, с. 136; № 38, с. 152-154; № 44, с. 167-170; № 49, с. 189, 190; № 50, с.199; № 51, с.203; № 53, с.212; № 55, с.219-220; №59, с.229-231; №60, с. 236; № 61, с. 237; № 64, с. 250). С подобным мы не встречались: герой сам ставит себя в положение "младшего", признавая свою беспомощность. Такого героя не стоит называть ложным, поскольку он сам сознаётся в своей неспособности одолеть врага. Несколько особняком стоят те случаи, когда главный герой спасает брата будущей жены из темницы Нижнего Мира (№ 36, 149; № 67, 268).

Также и богатырка - невеста главного героя - может признавать свою неспособность освободить героиню (№ 57, с. 223).

Возможна и обратная ситуация: невеста спасает жениха (№ 39, с. 157; № 46, с. 181) или сестра-богатырка спасает брата (№ 13, с. 66; № 15, с. 69).

Часто в роли ложного героя оказывается старший родич: отец (№ 24, с. 112; № 29, с. 129; № 39, с. 157) или брат (№ 30, с. 130; № 54, с. 217). Случай спасения отцом сына - единичен (№ 31, с. 134).

В других олонхо главный герой спасает из Нижнего Мира неродного богатыря (№ 4, с.35; № 32, с. 135; № 49, с. 189; № 51, с. 203; № 53, с. 214; № 59, с.230; № 62, с.240; № 75, с. 293); иногда главный герой спасает слабых героев в бою (№ 53, с. 212-213). Мы акцентируем внимание на том, в какой именно ситуации главный герой спасает "младшего", поскольку, как будет видно в дальнейшем, спасение из Нижнего мира - это самостоятельный мотив, который может накладываться на мотив "Едва-не-гибель младшего героя".

Вереница слабых младших героев предстает в разных вариантах олонхо "Нюргун Боотур Стремительный", сюжет которого сводится к тому, что богатырь разъезжает по свету, спасая и родных и чужих (№ 66, с. 262-263; № 68, с.269; № 69, с. 271). То же мы видим и в олонхо о богатырках-защитницах (№ 70, с. 272).

* * *

Анализируя великую индийскую эпопею "Рамаяна", П.А. Гринцер особо заостряет внимание на образе субститута главного героя, функция которого - "смерть за героя в обстоятельствах, по логике которых смерть в первую очередь угрожает самому герою" [Гринцер. С. 231-232]. Ученый выделяет два основных субститута Рамы - это Лакшмана и Хануман. Самый яркий эпизод, связанный с Лакшманой - его временная смерть в бою с Кумбхакарной. Это чистая реализация мотива "гибель младшего героя". Поскольку на этот бой должен был выйти Рама и яд оружия Кумбхакарны предназначался ему, то Лакшмана выступает здесь как "младший герой" слабого типа и как заместительная жертва - нет и намека на тему ревности старшего брата к силе или славе младшего. Именно слабого "младшего героя" часто оживляют - это и происходит с Лакшманой, которого возвращают к жизни Джамбаван и Хануман. Образ Ханумана мы разберем в следующей главе.

В "Махабхарате" тема заместительной жертвы присутствует неоднократно: это и гибель нищенки и ее сыновей в смоляном доме, и истребление спящего войска Пандавов Ащваттхаманом (в последнем эпизоде особо следует отметить гибель пяти сыновей Пандавов и Драупади - каждый сын гибнет вместо своего отца).

* * *

Сравнительно редкую реализацию образа слабого "младшего героя" обнаруживаем в африканском эпосе - в малийских сказаниях о Сундьяте. В описании его борьбы с Сумаоро интересующие нас персонажи принадлежат к стану врагов - это сам Сумаоро и его сын Сосо Балла. Сундьята (во главе войска) сначала разбивает войско Сосо, а затем сражается с войском Сумаоро и выясняет, что его главный враг неуязвим и к тому же может принимать шестьдесят девять обличий [Котляр. С. 149]. Использование мотива "Едва-не-смерть младшего героя" (потерпев поражение, Сосо не гибнет) здесь обусловлено чисто повествовательными целями: силы противников Сундьяты должны возрастать (ср. сказания о Джангаре). Заметим, что в жертву этому приносится логическая обоснованность поступка Сумаоро: непонятно, зачем отец, будучи неуязвимым, посылает на бой сына.

* * *

Последнее сказание необычно тем, что отец изображен более сильным, чем сын. В подавляющем числе произведений мирового эпоса дело обстоит наоборот. Так, в "Энеиде" родители Энея являются заместительной жертвой по отношению к нему: на мифологическом уровне гибель Креусы дает возможность Энею и его спутникам вырваться из разрушаемой Трои (II, 730-794), а смерть Анхиза обеспечивает благополучное прибытие в Италию (III, 692-718). Кроме того, смерть Анхиза сюжетно оправдывает нисхождение Энея в Аид, где мертвый отец пророчит сыну. Несмотря на цитатность, литературность и политическую тенденциозность этого эпизода, в нем воплощены чрезвычайно архаические моменты. Это "Вызволение сыном отца из преисподней" (сюжет архаического эпоса) и "Видения мира мертвых" (сюжет, возникший еще в Шумере, о чем см. ниже). Эти мотивы мы проанализируем на собственно эпическом, а не литературном материале.

Обращаясь к теме спасения сыном своего отца, мы вновь погружаемся в безбрежное море тюрко-монгольского эпоса, и на сей раз предметом нашего рассмотрения будет "Джангар". Из двенадцати пунктов типовой композиционной структуры тууль-улигера, выделенной А.Ш. Кичиковым, нас будет интересовать одиннадцатый: "Поход в страну мангусов (захватчиков) за угнанными в плен родителями (народом)" [Кичиков. С.12]. Перед нами уже знакомый сюжетный ход, где отец главного персонажа выступает в роли "младшего героя" слабого типа или пассивного персонажа, которого надлежит спасать. Такой пассивный отец фигурирует в тууль-улигерах, реконструированных Г.И. Михайловым [Михайлов. С.156-179; 202-230], состоящих из трех сюжетных ходов - рождение и возмужание героя, брачная поездка, поиск и возвращение угнанных в плен родителей.

Сразу же напрашивается параллель с волшебной сказкой, однако разница очевидна: в сказке "второе вредительство" направлено нагероя (у него похищают невесту и добытые чудесные предметы), в эпосе - наегородных, которых постигает беда, пока он в отъезде. Также виден и путь к историзации данного мотива - замена слабого отца родителями и народом превращает "младшего героя" в групповой персонаж, создает условия для сюжетной замены семейного конфликта общегосударственным.

Возникший в недрах архаического эпоса, этот сюжетный ход дожил и до стадии классики и встречается не только в монгольском эпосе, но и в таких эпопеях, как "Алпамыш" и "Одиссея" [Кичиков. С. 91]. В "Алпамыше" эта тема дважды выражена во втором ходе повествования: тесть Алпамыша бедствует в стране калмыков (после отъезда оттуда Алпамыша и Барчин), а отъезд Алпамыша ему на помощь приводит к бедствиям родителей, сестры и супруги Алпамыша у него на родине. В "Одиссее" в этом аспекте важны лишения, которые терпит престарелый Лаэрт, отец Одиссея. Оба эти сюжета реализуют мотив "муж на свадьбе своей жены", страдания родителей находятся на периферии повествования, и то же мы можем сказать и о русской былине "Добрыня и Алеша". На фоне приведенных примеров становится ясна архаичность мотивации финального поступка Добрыни: явившись неузнанным на свадьбу своей жены с Алешей Поповичем, он, открывшись, наказывает Алешу не за то, что тот хотел жениться на его жене, а за обман своей матери, которой Алеша принес ложную весть о смерти Добрыни (например, Рыбн. № 26, 304-325). Вспомним, что мать Одиссея в подобной ситуации умерла, не дождавшись возвращения сына. Важно отметить, что в памятниках классического эпоса мы выходим за пределы мотива "Гибель младшего героя"- и мать, и отец в данном случае являются персонажами в равной степени пассивными, к собственно героям их причислить нельзя.

Однако вернемся к эпосу монгольских народов. Мы не будем приводить здесь многочисленные примеры реализации описанного выше мотива, лишь упомянем, что они встречаются в калмыцких сказаниях о Хара-Кюкюле, о Бамбал-хане, Дамбин-Улане, Эрийн-Сайн-Сеняке [Кичиков. С. 72, 77-81].

Сюда же можно отнести и седьмую песнь монгольской "Гесериады" - сказание о том, как Гесер вызволил из преисподней свою земную мать, - оно аналогично другим эпическим произведениям, где герой возвращает к жизни погибшего отца (см. ниже). Основное различие касается описательной, а не сюжетной стороны: в монгольском сказании нет "видений ада", а повествование сильно окрашено буддийскими мотивами. Вероятно, в сфере истории религии (а не истории эпоса) лежит и ответ на вопрос, почему герой освобождает из преисподней мать, а не отца - ведь у Гесера отец есть (даже два - земной и небесный). Мы полагаем, что это объясняется буддийским влиянием - широкой известностью повести о том, как вывел мать из преисподней Будда Шакьямуни (О буддийском влиянии на "Гесериаду" см.:[Рерих]).

* * *

В одном из олонхо (№ 68) мы находим рассказ о судьбе потомков Нюргуна - его дочери-богатырки и ее сына. Далее анализируются следующие олонхо: № 4 "Сын лошади Дыырай Бэргэн", № 14 "Кыйдааннаах Кыыс богатырка", № 24 "Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох", № 39 "Кюн Мёнгюрюен старик и Кюн Тэйгэл старуха", № 41 "Бэрт Хара", № 43 "Улкумню Уолан", № 68 "Нюргун Боотур Стремительный", № 69 "Нюргун Боотур ", № 71 "Кыыс Нюргун Туйгун", № 74"Кыыс Джуурайа богатырка". Зять Нюргун Боотура оказывается бледной личностью, он гибнет в бою, и родившийся после его смерти сын добывает его тело, оживляет и вместе с отцом карает убийцу. Отца как "младшего героя" при сыне мы уже встречали в ирландском эпосе (Кухулин и Суалтайм); в олонхо такая ситуация - не редкость. Отца спасают как мертвым (заточение в темнице Нижнего Мира есть временная смерть (№ 4, с. 35; № 14, с. 68; № 41, с. 162; № 43, с. 167; № 69, с. 271; № 74, с. 287)), так и живым, причем некоторые случаи, обозначенные нами как помощь в бою, таковыми являются весьма относительно: сын находит отца изможденным после битвы, отвозит домой, где его выхаживает мать (№ 24, с. 112; № 39, с. 157). На вопрос, почему в олонхо отец и сын почти никогда не бьются спина к спине, ответить несложно: во-первых, спасение сыном отца (точнее, его тела) из преисподней есть реализация общемирового сюжета "месть сына за погибшего отца" - с той разницей, что в олонхо отец всегда воскрешен; во-вторых, в олонхо, как и в других тюрко-монгольских сказаниях, появление сына-богатыря возможно только при уходе отца из сюжета. Отметим, что этот закон не распространяется на специфически якутский образ девы-богатырки: Кыыс Нюргун помогает отцу во время поединка (№ 71, с. 274).

* * *

Продолжая тему спасения сыном тела погибшего отца из преисподней, выйдем за пределы Евразии и обратимся к замечательному памятнику индейцев киче (майя) - "Книге народа" ("Пополь Вух"). В ней собраны разнородные по происхождению мифы, в том числе два цикла о героях-близнецах Хун-Ахпу и Шбаланке. В первом цикле об их происхождении не сообщается ничего, во втором, напротив, история их предков разработана весьма тщательно. Она и будет нас интересовать.

Детьми Создательницы и Творца были Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу - тоже, видимо, близнецы, действующие как один персонаж (неразличение единичности и двоичности в их образах доходит до такой степени, что о них говорят то в единственном, то во множественном числе (II, глава 14)). Они играли в мяч на дороге, ведущей в Шибальбу (преисподнюю), и эта игра была такой, что вся преисподняя сотрясалась (ср. якутских богатырей, которые боем едва ни разрушают мир). Владыки Шибальбы решили завладеть снаряжением для игры в мяч, и для этого они пригласили Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу сыграть с ними (II, глава 1). Спустившись в преисподнюю, Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу нарушили все запреты поведения живых в царстве мертвых [Пропп 1996. С. 67-69], поэтому они проиграли и погибли (II, глава 2). Череп Хун-Хун-Ахпу повесили на дерево, этот череп плюнул в руку девушки из преисподней - Шкик - и она зачала главных героев, которые в дальнейшем будут называться детьми Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу (хотя череп был один) (II, глава 3). Шкик поднимается в Средний Мир, рождает Хун-Ахпу и Шбаланке, которые после ряда приключений тоже начинают играть в мяч на дороге в Шибальбу (II, глава 7). Владыки Шибальбы приглашают и их, но в отличие от своих отцов герои не нарушают запретов и побеждают (II, главы 8 - 13). Хун-Ахпу и Шбаланке принуждают владык Шибальбы выдать им тела отцов, разговаривают с ними, воздают почести телу отца (см. выше о неразличении единичности и двоичности) - и затем Хун-Ахпу и Шбаланке возносятся на небо, на Солнце и Луну (II, глава 14).

Поскольку Хун-Ахпу и Шбаланке - главные герои первой и второй частей "Пополь Вух", то нам кажется возможным рассмотреть образ их отцов не только как "младшего героя" слабого типа, но и как заместительную жертву (ср. Эльпенора в "Одиссее") - ведь в центре внимания находится не судьба отцов, а подробный рассказ об испытаниях Хун-Ахпу и Шбаланке в преисподней.

Как видим, архаические сказания о добывании сыном тела погибшего отца из преисподней структурно сходны у народов разных полушарий. Отметим также, что эпос киче более архаичен, чем якутский - в нем всё решают магические поединки, а воинская тематика отсутствует полностью.

* * *

Ряд сюжетных ходов рассмотренной нами второй части "Пополь Вух" находит соответствие в нартском эпосе осетин [Осетинский нартский эпос. Дзауджикау, 1948]. В частности, это касается параллели Шкик - Дзерасса. А именно: Дзерасса, дочь подводного владыки Донбеттыра, становится женой нарта Ахсартага, спустившегося к ней на дно моря. У Ахсартага есть брат-близнец Ахсар, с которым они неразличимы. И потому, когда Ахсартаг с женой поднимаются на землю и Дзерасса вместо мужа встречается с Ахсаром, она принимает его за своего супруга. И, хотя Ахсар блюдет честь брата, Ахсартаг из ревности убивает его, а затем казнит и себя. Овдовевшая Дзерасса рождает близнецов - Урызмага и Хамыца, которые являются героями многочисленных сказаний.

Сходство с мифом киче очень сильно: две пары близнецом, причем старшие с почти одинаковыми именами (Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу, Ахсар и Ахсартаг); сыновья - дети то ли одного, то ли двоих; мать - дочь владыки Нижнего Мира, она, чтобы родить сыновей, поднимается в Средний Мир; сыновья рождаются после смерти отца (отцов). На фоне таких сближений тем более значимо, что образ "младшего героя" реализуется в этих эпизодах совершенно по-разному. В "Пополь Вух", как мы уже отмечали, видим архаическую форму мести за умершего отца - сын спасает отца или его тело из преисподней (отец выступает в роли "младшего героя" при сыне). В нартском сказании перед нами не помощь, а ревность, приводящая к братоубийству; при этом несколько неожиданно, что убийство совершает сильнейший из братьев (в предыдущих эпизодах превосходство Ахсартага над Ахсаром проявляется достаточно ясно: на страже Ахсартаг не спит, а Ахсар засыпает, Ахсартаг способен спуститься на морское дно, а Ахсар просто его ждет). Мотивация убийства "младшего героя" слабого типа понятна: это не воинская, это супружеская ревность.

Продолжая проводить параллели между "Пополь Вух" и нартским эпосом, мы находим два сказания о нисхождении Сослана в преисподнюю. Есть искушение предположить, что некогда эти сказания были одним, но впоследствии распались и "обросли" дополнительными сюжетными ходами. Это "Спасение Сосланом Шатаны из озера ада" и "Женитьба Сослана на Ацырухс". В первом сказании катабасис практически не развернут - собственно нисхождение нарта в преисподнюю является финальным эпизодом; владыка мертвых легко отдает ему его мать. Во втором сказании сюжет "видений ада" занимает его основную часть, будучи очень слабо связан с сюжетом - достать росток дерева Нижнего Мира; фактически, для добывания этого ростка Сослану нет необходимости задавать своей умершей жене Бедохе вопросы о значении казней или овеществленных пророчеств, которые он видел по дороге. Оба эти сказания содержат периферийные реализации третьего мотива: "освобождении матери из преисподней" синонимично "освобождению мертвого отца" (у Сослана отца нет, приходится освобождать мать); во втором сказании умершая Бедоха является, вероятно, "заместительной жертвой" по отношению к Сослану: ее любовь оберегает его от бед и, в частности, помогает выбраться из страны мертвых.

* * *

Однако вернемся к русскому фольклору. Былина "Братья Сбродовичи" представлена единичными записями (Гильф. №247, № 252), она принадлежит к так называемому "позднему воинскому эпосу". Герой былины находит в шатре раненого богатыря, от которого узнает об идущем на Русь вражьем войске. Тогда главный герой отправляется биться, сначала он сражается обычным оружием, а когда оно всё приходит в негодность, то хватает тело врага и бьется им. Избив вражью рать, он возвращается умирающему, тот открывает ему, что они родные братья и испускает дух. Можно предположить, что из этой былины выпало начальное звено: главный герой отправляется на поиски пропавшего брата. В таком случае былина оказывается достаточно близка к тем сюжетам, где герой ищет погибшего отца и возвращает его к жизни, одолев богатырей Нижнего мира (вместо воскрешения в былине - узнавание, но это тоже своеобразное воссоединение родичей).

В связи с этой былиной обратим внимание на параллель, проведенную Ю.А. Новиковым и совершенно неприемлемую для нас (это, разумеется, не означает, что параллель не верна - речь идет о рассмотрении материала с разных точек зрения). Ю.А. Новиков ставит эту былину в один ряд с "Козарином" и "Королевичами из Крякова" как сказания "о случайных встречах близких родственников, разлученных татарами" [Новиков. С. 136-137]. Не говоря о том, что никаких татар в "Королевичах из Крякова" мы не обнаружили, для нас "Королевичи" и "Сбродовичи" это отнюдь не сходные сюжеты, хотя встреча неузнанных братьев присутствует в обоих. Встреча королевичей напоминает, скорее, бой отца с сыном (герои сражаются, один из них одолевает другого, спрашивает об имени - и узнает в нем брата (Рыбн. № 21; Гильф. № 87, Гильф. № 147, Гильф. № 182, Гильф. № 200, Гильф. № 302)); в "Сбродовичах" же вражды между героями нет. Выше мы отмечали, что бой отца с сыном не относится к нашей теме - нас интересует не прямое военное столкновение родичей, а их скрытое или явное противостояние; к тому же бой отца с сыном (равно как и поединок королевичей из Крякова) - это бой с врагом, о котором не известно, что он родственник, а все интересующие нас примеры ни коим образом не содержат элемента узнавания.

Загрузка...