Фурцева

Глава седьмая НИЗВЕРЖЕНИЕ С ОЛИМПА

Екатерина Алексеевна Фурцева стала второй после Елены Дмитриевны Стасовой (она была секретарем ЦК в 1919–1920 годах) женщиной, оказавшейся на высшем партийном посту. Секретариат ЦК ведал повседневной работой партийных комитетов, проверкой исполнения решений съездов и пленумов, решений политбюро, кадровыми делами. В практической жизни никакое сколько-нибудь важное назначение не производилось помимо секретариата. Ни одно министерство или ведомство в стране ничего не могло предпринять, не получив предварительного согласия секретариата ЦК.

В советские времена значение секретариата ЦК никому не надо было объяснять. Однажды Сталин, отдыхая в Мацесте, пошутил в узком кругу:

— История делится на три периода — матриархат, патриархат и секретариат…

Избрание секретарем ЦК резко изменило положение Фурцевой. Когда пленум окончился, Екатерину Алексеевну стали поздравлять коллеги — первые секретари, жали ей руку, желали успеха. Из зала ее пригласили пройти в комнату президиума, где собиралась партийная верхушка. Здесь пили чай с бутербродами и пирожными, обменивались мнениями. Начался новый раунд поздравлений — на сей раз Фурцевой пожимали руку те люди, чьи портреты трудящиеся по праздникам носили на Красной площади. Она стала одной из них.

После пленума Екатерина Алексеевна вернулась в свой старый кабинет в горкоме. В приемной ее ждал офицер Девятого (охрана высших должностных лиц) управления КГБ — прикрепленный к ней охранник, который станет неотлучно сопровождать ее повсюду. Хрущева сопровождала еще и машина охраны. Остальным руководителям партии полагался один охранник.

Как первый секретарь горкома Екатерина Алексеевна и так была обладателем всех благ, доступных только чиновникам высшего ранга. Но секретарю ЦК полагались не только охрана, но и большая квартира — величайшая ценность по тем временам, персональная машина, поликлиника и больница на улице Грановского, а также собственный врач…

Ей тут же подобрали государственную дачу.

«Первое, что поменялось, — это дача, — вспоминала ее дочь. — Появился отдельный дом, за отдельным забором. Совершенно новый для моего глаза стиль: конюшня, баня, теплица, катера и даже открытая машина…»

К ее услугам были правительственные резиденции по всей стране и заграничный отдых. Одни предпочитали курорт в Карловых Варах в Чехословакии, другие ездили к Черному морю. В отпуск или в командировку Фурцева летала не рейсовым, а спецсамолетом. Ни за дачу, ни за отдых в государственной резиденции платить не надо было. Девятое управление КГБ взяло на себя не только заботу о безопасности Екатерины Алексеевны, но и бытовые проблемы — ее собственные и всей семьи.

Одни члены президиума ЦК жили в большом доме на улице Грановского, другие — по традиции — в Кремле. Трехэтажный дом, в котором находились квартиры Молотова и Микояна, больше не существует. На этом месте построили Дворец съездов. А раньше это была Коммунистическая улица, там находились гаражи, медпункт, прачечная, парикмахерская и другие службы, обеспечивавшие быт членов высшего партийного руководства. У входа в жилой дом и на каждом этаже стояли охранники.

Анастас Иванович Микоян с большим семейством занимал восьмикомнатную квартиру. Вячеслав Михайлович Молотов располагался над Микоянами. Друг с другом члены президиума практически не общались. Пригласить к себе знакомых было весьма затруднительно из-за строгой пропускной системы. Офицеры Главного управления охраны Министерства госбезопасности проверяли документы и докладывали о посетителе дежурному. У жен и детей членов политбюро были специальные пропуска, которые выдавал комендант Кремля. Мебель в кремлевских квартирах была государственная с жестяными номерками. И вообще сохранялось ощущение казенности и скуки. В комнатах еще стояли печи, которые каждое утро прислуга топила дровами.

Хрущев переселил членов президиума ЦК на Воробьевское шоссе, где построили двенадцать одинаковых двухэтажных особняков для высшего руководства страны. Особняки были отделаны мрамором и дорогими породами дерева. На первом этаже столовая и гостиная. На втором — спальня и кабинет. В особняки провели полный набор линий связи: городской и междугородной (ВЧ) правительственной, аппараты обычной московской телефонной сети и прямую линию в пункт охраны. Вокруг особняка — немалая территория для прогулок, вдоль забора асфальтированная дорожка. Высокие стены отделяли советскую элиту от горожан. Дежурный офицер открывал и закрывал ворота для черного лимузина хозяина особняка. Рядом построили спортивно-физкультурный центр с бассейном, чтобы руководители страны и члены их семей укрепляли свое здоровье.

Секретарям ЦК не надо было ездить в продовольственный магазин для начальства на улице Грановского. Екатерина Алексеевна получила возможность заказывать продукты на спецбазе на определенную сумму, но эти цифры в рублях ничего не говорят, потому что цены на спецбазе были мифически ничтожные. Деньги никого из секретарей ЦК не интересовали: покупать, собственно, было нечего, всё или выдавали бесплатно, или платить приходилось сущие пустяки.

Сектор общественного питания хозяйственного отдела Управления делами ЦК выдавал помощникам секретарей ЦК «буфетную продукцию» (чай, сушки, кофе, молоко, печенье), а также бутерброды и оплачивал из партийного бюджета питание секретарей ЦК. На рабочем месте Екатерина Алексеевна завтракала, обедала и ужинала бесплатно, и с собой ей завертывали все, что душа пожелает.

Секретариат ЦК КПСС заседал каждую неделю по вторникам в четыре часа дня. В зал на пятом этаже приходили, помимо самих секретарей, руководители отделов ЦК, основных идеологических учреждений, начальник Главного политического управления армии и флота, главные редакторы центральных партийных изданий. Им предоставлялось право совещательного голоса — сидеть на стульях у стеночки и слушать. Иногда по ходу заседания от них требовали дать справку или высказать свое мнение.

Важнее всего были кадровые дела. Номенклатура — это перечень должностей, назначение на которые и смещение с которых проходило под контролем вышестоящего партийного комитета. Номенклатура существовала начиная с уровня райкома партии. Нельзя было, скажем, переизбрать секретаря первичной парторганизации, не согласовав кандидатуру с райкомом.

Номенклатура ЦК КПСС делилась на несколько категорий. Низший уровень — учетно-контрольная, это когда вопрос о назначении согласовывался с отделом ЦК, где с кандидатом на должность беседовал инструктор, заведующий сектором или заместитель заведующего отделом.

Номенклатура секретариата ЦК — более высокий уровень. Одних кандидатов на высокие должности приглашали непосредственно на секретариат. В день утверждались несколько десятков человек. Другие назначались путем заочного голосования секретарями ЦК. Они получали краткие личные дела кандидатов, подготовленные отраслевым отделом, и должны были в случае согласия поставить свою подпись. Часто секретари ЦК этих людей не знали и полагались на мнение отдела.

Еще была номенклатура президиума ЦК: первые секретари обкомов, крайкомов, национальных республик, союзные министры и заместители председателя Совета министров, высший командный состав армии, послы, главные редакторы «Правды», «Известий», центрального теоретического органа партии — журнала «Коммунист». Но предварительно эти кандидатуры обсуждались на секретариате ЦК.

На заседаниях президиума решались наиболее важные проблемы страны — военные, политические, кадровые. Остальные решения принимались опросом: общий отдел ЦК с фельдъегерской связью рассылал членам президиума документы, на которых нужно было написать «за» или «не согласен».

Магнитофонные записи заседаний (даже когда такая техника появилась) исключались, во-первых, ради соблюдения секретности и, во-вторых, как ни странно это звучит — ради свободы высказываний. Еще в ленинские времена члены политбюро условились, что стенограмм не будет — все могут высказываться свободно и не думать о том, что потом кто-то прочтет запись и узнает, кто какой позиции придерживался. Только иногда, когда Хрущев созывал расширенное заседание президиума ЦК по экономическим и потому не очень секретным делам, он вызывал стенографисток, чтобы они записали его речь.

Никита Сергеевич завел ежедневные совместные обеды членов президиума ЦК в Кремле. За трапезой в неформальной обстановке обсуждались дела, поэтому никто без особой необходимости такой возможности не упускал. Никита Сергеевич любил компанию. Ввел традицию встречать Новый год на верхнем этаже Кремлевского дворца съездов. Помимо высшего руководства собирали деятелей культуры и искусства, военачальников, конструкторов, директоров. Ставили елку. Устраивали танцы. Богато сервированный стол можно и не упоминать.

Власть и влияние Фурцевой стали заметны. Нами Микоян, невестка Анастаса Ивановича, рассказывала, что никак не могла помочь своему дяде, бывшему первому секретарю ЦК компартии Армении Григорию Артемьевичу Арутинову, оставшемуся после смерти Сталина без работы.

«А в это время, — рассказывала Нами Микоян, — я встретила Екатерину Алексеевну Фурцеву, тогда она была одним из секретарей ЦК партии, кандидатом в члены президиума. Мы сидели рядом на футболе, и Екатерина Алексеевна меня спросила, как и где Арутинов.

Я рассказала, что он не может получить работу, серьезно болел, сейчас поправляется, но впереди снова тупик — работы нет. Она возмутилась, сказала, что это безобразие и что постарается помочь. На другой день я была у нее в кабинете на Старой площади. Она пошла к Суслову. Не знаю, как она убедила его обойти Хрущева. По распоряжению Суслова дядя получил назначение — заведующим отделом Госплана Грузии».

Только 16 января 1958 года Екатерину Фурцеву окончательно освободили от обязанностей первого секретаря Московского горкома, чтобы она больше не отвлекалась на городские дела. Ее место неожиданно для многих занял генерал Владимир Иванович Устинов из КГБ.

Впрочем, и в Комитет госбезопасности Владимир Иванович попал случайно. 30 июля 1953 года, при смене кадров после ареста Берии и чистки органов, новым начальником Девятого управления стал не кадровый чекист, а первый секретарь Пролетарского райкома КПСС города Москвы Устинов. Это был принципиальный вопрос — Девятое управление госбезопасности ведало охраной высших руководителей партии и государства. Чекистам в тот момент не доверяли, взяли человека со стороны.

Через год, 31 мая 1954 года, Устинов получил генеральские погоны. Как начальник Девятого управления он постоянно находился рядом с Хрущевым, понравился Никите Сергеевичу и получил крупное повышение. Владимир Устинов много лет работал на заводе «Радио» — рабочим, мастером, начальником цеха. В 1940 году окончил Всесоюзную промышленную академию. В армию его не взяли, в войну так и трудился на производстве. После войны его сделали секретарем парткома завода автотракторного электрооборудования. Руководил заводом Павел Дмитриевич Бородин, будущий директор ЗИЛа.

Высокий, подтянутый, худощавый, Устинов пользовался хорошей репутацией в районе. Но, когда он вернулся в горком, коллеги Владимира Ивановича не узнали. Видимо, методы КГБ его серьезно изменили. Раньше таким резким он не был, хотя в районе он имел дело с директорами заводов, которым палец в рот не клади.

По традиции Фурцева продолжала участвовать в делах столицы. 13 марта 1958 года на президиуме ЦК обсуждался вопрос о внедрении в городское хозяйство Москвы троллейбусов и «других видов транспорта на электротяге для перевозки пассажиров и грузов». Вместе с первым секретарем МГК КПСС Устиновым на заседание пригласили председателя Мосгорисполкома Николая Ивановича Бобровникова и начальника Главного управления грузового транспорта Москвы Иосифа Михайловича Гобермана. Договорились строить грузовые троллейбусы и электромобили (на аккумуляторах), развивать троллейбусное движение, а в пригородах и на окраинах — трамваи. Кроме того, говорили о необходимости озеленения Садового кольца, расширения тротуаров, об уборке снега. Москвичам посоветовали проявлять инициативу и смелее ставить вопросы перед руководством страны.

Семнадцатого июня 1961 года на президиуме ЦК обсуждали программу жилищного строительства и качество строительных работ. Фурцева как недавний руководитель столицы высказалась против пятиэтажек:

— Я хотела сказать, какие доводы москвичи приводят за восьмиэтажное строительство в Москве. Может быть, для всей страны не надо идти наверх, металла не хватит, но для Москвы стоит более внимательно посмотреть, потому что страшно расширяются границы города. Стройки уже за Кунцево пошли. Транспортировка очень затруднена, люди работают на ЗИЛе, а ездят из новых районов. Один километр метрополитена стоит один миллиард. Мысль такая, чтобы поплотнее строить, чтобы не расширялись границы.

Хрущев с ней не согласился:

— Это не новый довод. Я считаю, что строительство должно быть в четыре-пять этажей. Москва же не является исключением. Если исключить Москву, тогда пойдет Ленинград, Киев. Принцип должен быть один…

Владимир Устинов оставался первым секретарем Московского горкома три года. На этом посту он оказался слабее Фурцевой. В 1960 году его отправили послом в Венгрию.

Освободившись от городских дел, Екатерина Алексеевна активно занялась общесоюзными. На заседаниях президиума обсуждалось все, что происходило в стране. Фурцева высказалась за строительство новых кинотеатров и развитие сети радиовещания, за увеличение пособий многодетным семьям, участвовала в обсуждении ситуации в Азербайджане, вопроса о строительстве Карагандинского металлургического завода… Ее слово было решающим. Летом 1958 года Совет министров СССР принял постановление о строительстве в девятнадцати городах больших кинотеатров (больше тысячи зрительских мест).

Четырнадцатого декабря 1959 года заседание президиума стенографировалось, поскольку обсуждался важнейший для Хрущева вопрос о проекте новой программы партии. После его вступительной речи слово взяла Екатерина Алексеевна Фурцева:

— Ваше выступление, Никита Сергеевич, является материалом многим нашим пропагандистам для размышления о новом периоде… Относительно экономической программы. Очень хорошо сказано… Относительно демократических предложений. Трудно сказать сильнее… Сейчас вражеская пропаганда использует эту нашу сторону… Мы вынуждены доказать, что у нас действительно демократизация. Нам и вопросы по этому поводу задают. Наша экономика находится в некотором противоречии с формой демократического управления, это то, что вы говорили, Никита Сергеевич… И если будет сменность, будут новые силы прибывать в партию, в советское строительство, это будет величайшее дело. И если через год будет эта программа, этот документ, то это еще раз подтвердит нашу силу. Даже трудно представить себе, как это будет воспринято в нашем народе. Это создаст еще большую уверенность…

Фурцева оставалась надежным помощником Хрущева и была уверена, что и Никита Сергеевич доволен ее работой.

Убийца Джона Кеннеди, президента Соединенных Штатов Америки, Ли Харви Освальд родился 18 октября 1939 года в Новом Орлеане, через две недели после смерти его отца, работавшего в страховой компании. Его мать не могла растить троих мальчиков. Старшие братья выросли в детском доме и пошли на военную службу в семнадцать лет. Ли тоже мечтал поступить в корпус морской пехоты вслед за братом Робертом.

Восемнадцатого октября 1956 года ему исполнилось семнадцать лет, и он сразу подал заявление с просьбой призвать его на военную службу. Он захотел стать оператором радиолокационной станции в американской армии. Вторая военная специальность — снайпер. Он добился неплохих результатов в стрельбе, потому что с детства любил охоту и обожал оружие. Это важное обстоятельство, поскольку часто ставится под сомнение его умение хорошо стрелять. Освальд окончил всего девять классов, что ограничивало возможности продвижения в армии. Он считал себя недооцененным. Он служил на американской военной базе в Японии. В октябре 1957 года выписал себе по почте из Америки пистолет. Это было нарушением правил. Его отдали под суд за владение незарегистрированным оружием. Приговорили к двадцати дням тяжелых работ, понизили в звании до рядового. Он подрался с сержантом и угодил в карцер на месяц. Оттуда он вернулся другим человеком — холодным и злобным.

Возможно, тогда у него и родилась мысль — раз ничего не получилось в американской армии, раз к нему отнеслись так плохо, бежать в Советский Союз и начать новую жизнь. Тем более что с юности он интересовался левыми идеями. Неожиданно приступил к изучению русского языка, на вопросы сослуживцев отвечал русскими словами «да» или «нет». Сослуживцы придумали ему кличку «Освальдович» и ласково называли «советским шпионом».

В 1959 году подошла к концу его военная служба. Он подал документы в колледж имени Альберта Швейцера в Швейцарии, где изучают искусства. 23 марта 1959 года Освальд сдал экзамены, получил эквивалент школьного диплома, что позволяло ему поступить в колледж. В Новом Орлеане он купил билет на пароход и приплыл в Гавр. Через Лондон добрался до Хельсинки, где обратился в советское посольство за визой. 14 октября 1959 года он получил туристскую визу на шестидневную поездку. 15 октября он сел на поезд и на следующий день был уже в Москве.

В советской столице он неожиданно попросил политического убежища. Американцы делают это не каждый день, потому его делом занимался начальник контрразведки генерал Олег Михайлович Грибанов. Он доложил о молодом американце тогдашнему председателю КГБ Александру Шелепину. Председатель распорядился избавиться от Освальда: пусть уезжает к себе на родину.

Освальд отказался покидать Советский Союз. 31 октября 1959 года он пошел в американское посольство в Москве и демонстративно отказался от американского гражданства. Его хотели выслать, но он пытался покончить с собой — вскрыл себе вены.

Самоубийца нередко и не пытается уйти из жизни. Он надеется, что его спасут. Ему важно привлечь к себе внимание, вызвать сочувствие. Но отнюдь не все, кто оказался в самом трудном положении, пытаются покончить с собой. Попытка перерезать себе вены очень многое говорит о личности Освальда, о его сложной и болезненной психике, о глубоко скрытой внутренней агрессии.

«В комитете госбезопасности, — вспоминает полковник Виктор Черкашин, работавший в Первом главном управлении КГБ по линии внешней контрразведки, — считали, что у Ли Харви Освальда не все в порядке с головой. Это стало ясно, когда он попытался совершить самоубийство в Москве. Его не только не считали подходящим для вербовки, но и подозревали, что он агент ЦРУ».

Вопрос доложили секретарю ЦК Фурцевой. Екатерина Алексеевна явно расположилась к молодому человеку. Похоже, она поверила в его искренность. Возможно, на нее произвела впечатление его готовность покончить с собой. Как будто Фурцева чувствовала, что настанет момент, когда и она сама попытается лишить себя жизни в знак протеста против вопиющей, невиданной, немыслимой несправедливости!.. Екатерина Алексеевна по-матерински разрешила ему остаться.

Отправили американца в Минск. Это был крупный город в европейской части страны, при этом контакты Освальда с иностранцами практически исключались. В столице Советской Белоруссии в ту пору иностранных журналистов и дипломатов не было — только представительства социалистической Польши и Восточной Германии.

В КГБ Белоруссии мне подготовили справку о минском эпизоде жизни Освальда:

«1 декабря 1959 года распоряжением Совета министров СССР Ли Харви Освальду было предоставлено право временного проживания на территории СССР сроком на один год. В последующем предполагалось решить вопрос о предоставлении ему права постоянного проживания в Советском Союзе и получении советского гражданства.

Местом проживания определили Минск. Ему было предложено устроиться на радиозавод в качестве ученика с заработной платой в 780 рублей (кроме того, предполагалась ежемесячная компенсация по линии Красного Креста в размере 700 рублей, а также выделение 5000 рублей на оборудование квартиры).

В начале января 1960 года Ли Харви Освальд прибыл в столицу БССР и поселился в гостинице „Минск“ (номер 453).

В марте 1960 года американцу от радиозавода была предоставлена однокомнатная квартира в новом доме по адресу: ул. Коммунистическая, дом 4, квартира 24.

В Минске Ли Харви Освальд вел себя замкнуто. Хотя и называл себя марксистом и коммунистом, но никакого интереса к политической литературе, в том числе произведениям классиков марксизма-ленинизма, не проявлял. Высказывал намерение поступить учиться в Институт иностранных языков, для чего много времени уделял изучению русского языка.

В апреле 1960 года Ли Харви Освальд женился на ассистентке аптеки 3-й клинической больницы M. H. Прусаковой. Брак был зарегистрирован Бюро ЗАГС Ленинского района Минска. Познакомился Освальд с Прусаковой на танцах в мединституте.

В декабре 1960 года Ли Харви Освальд установил переписку с американским посольством в Москве и начал изыскивать возможность возвращения в США».

Русскому языку по просьбе парторга цеха его учил будущий председатель Верховного совета Белоруссии Станислав Шушкевич, который работал на том же заводе.

Странная это, конечно, была картина. В перерыве рабочие играли в домино. Освальд читал книгу. «Забивать козла» так и не научился. Он вполне ладил с товарищами по цеху. Только однажды подрался, и стало ясно, как легко он теряет внешнее спокойствие. Он охотно ходил в кино и театры, смотрел мотогонки на стадионе «Динамо». Заглядывал в кафе «Весна», булочную № 48, закусочную-автомат и гастроном на площади Победы. Любил танцы. Товарищи по цеху брали его на охоту.

«На охоте на уток мне с Освальдом довелось быть дважды в одной компании, — вспоминал инженер-конструктор Евсей Лившиц. — Помню, как спали на полу в деревенской хате где-то на Вишневском озере. Освальд не отличался особым умением в стрельбе по уткам, хотя и хвастался этим. У него в значительной-степени получалось освоение великого и могучего русского языка, особенно в части ненормативной лексики… А вообще-то он производил впечатление честного и порядочного молодого человека, не способного на плохие поступки…»

В архиве КГБ Белоруссии хранятся толстые папки, которые все еще не рассекречены. Это подробные, поминутные отчеты о том, чем именно занимался Освальд, дословные записи его разговоров. Надо понимать, установленная в его квартире аппаратура прослушивания никогда не выключалась… И рядом с ним постоянно находились доверенные лица госбезопасности. Чекисты никогда не выпускали его из поля зрения. Судя по всему, Освальда до последнего подозревали в двойной игре.

Если бы Освальда считали пригодным для вербовки, если бы КГБ связывал с ним далеко идущие планы, его бы не на завод устроили, а поселили на конспиративной квартире под чужим именем. И никто бы в Минске его не знал…

На самом деле белорусских чекистов не покидала уверенность в том, что американец — агент ЦРУ. В отличие от Екатерины Алексеевны Фурцевой они Освальду не верили. Как только он разочаровался в советском образе жизни и захотел уехать, с ним с радостью расстались.

Марина не хотела уезжать в Америку. Они ссорились. В Освальде проснулся его бурный темперамент. Микрофоны, установленные оперативно-техническим управлением КГБ, фиксировали выяснение отношений между супругами на повышенных тонах. И все-таки Марина не захотела оставаться одна с маленьким ребенком. Освальд сохранял американское гражданство, поскольку отказался от него только декларативно. Он имел право на ссуду для возвращения на родину. А его жене и ребенку понадобились въездные визы. Их выдал работавший в консульстве Джек Мэтлок, будущий посол Соединенных Штатов в Москве. 1 июня 1962 года Освальд покинул Советский Союз.

На родине он тоже не сумел устроиться. Странник между двумя мирами, он везде чувствовал себя чужим и ненужным. Да и семейная жизнь не удалась. Периодически Освальд писал в консульский отдел советского посольства в Вашингтоне, жаловался на свою жизнь. Время, проведенное в Минске, казалось счастливым и беззаботным. Он обзавелся винтовкой, которая придавала ему уверенности. В следующем году он убил президента Соединенных Штатов Джона Кеннеди.

Недостатка в версиях — почему он это сделал, в том числе самых фантастических, нет. Но версию убийцы-одиночки опровергнуть пока что никому не удалось. Убийцами не рождаются. Молодой веселый парень, ученик слесаря на радиозаводе, конечно же не был преступником, поэтому все, кто его знали в Минске, и не верят, что это он сделал. Хотя некоторые его поступки, начиная с попытки самоубийства, свидетельствуют о странности его натуры, о страстях, бушующих в его душе, о внутренней агрессии, которая рано или поздно должна была выплеснуться.

Но он не успел ни дать показания, ни побывать в руках психоаналитиков. Так что история убийства Кеннеди оставляет широкий простор для фантазии. А теперь, наверное, слишком поздно. Реального Ли Харви Освальда уже словно и не существовало. Есть множество литературных и кинообразов, степень достоверности которых зависит от мастерства и осведомленности автора.

Впрочем, один вопрос остается. Если бы Екатерина Алексеевна Фурцева не дала волю своим чувствам и не разрешила Освальду остаться в Советском Союзе, как это повлияло бы на его судьбу? Стал бы он убийцей американского президента?

С 20 января по 6 февраля 1960 года в Индии и Непале находилась большая советская делегация. В нее входили Ворошилов, Фурцева и Фрол Романович Козлов, член президиума ЦК и первый заместитель председателя Совета министров. Формально Ворошилов был главой делегации, фактически — Козлов, которого Хрущев перевел из Ленинграда и сделал своей правой рукой.

Девятого февраля, через два дня после возвращения делегации, на президиуме ЦК обсуждали итоги поездки. В протокол записали ритуальную формулу:

«Одобрить работу, проведенную делегацией в составе тт. Ворошилова, Козлова и Фурцевой во время пребывания в Индии и Непале, и считать результаты поездки полезными».

На самом деле обсуждение было не таким гладким. Фрол Козлов сообщил, что по вине Ворошилова были «недоразумения». Фурцева уточнила:

— Когда вышли из всемирно известного мавзолея Тадж-Махал в индийском городе Агре, недовольный Климент Ефремович плюнул. А индийцы кинохронику выпустили.

Сопровождавший делегацию первый заместитель министра иностранных дел Василий Васильевич Кузнецов, терпеливейший человек, пожаловался:

— Товарищ Ворошилов с претензией заявлял, чтобы его больше показывали, обзывал меня подхалимом.

Министр Громыко, который всегда знал, что нужно говорить, припомнил все прежние грехи Ворошилова на встречах с иностранными делегациями. Самым ярким примером были слова Климента Ефремовича на переговорах с президентом Италии Джованни Гронки и министром иностранных дел Джузеппе Пелла. Престарелый маршал, устав от переговоров, сказал итальянцам просто:

— Давайте кончать базар.

Никита Сергеевич, подводя итоги обсуждения, предложил «считать полезной работу делегации», а относительно Ворошилова заметил с намеком:

— Самолюбие заедает товарища Ворошилова. Надо бы товарищу Ворошилову самому попроситься на отдых.

С ним уже случались неприятности по дипломатической линии. 7 июня 1958 года на заседании президиума ЦК разбирали телеграмму советского посла в Париже, который излагал недовольство французских коммунистов публичным заявлением Ворошилова. На приеме в финском посольстве Ворошилов сказал корреспондентам, что если генерал Шарль де Голль придет к власти, то отношения между двумя странами будут хорошими. Слова Климента Ефремовича воспринимались как поддержка де Голлю со стороны Советского Союза. Французские коммунисты требовали опровержения.

Екатерина Алексеевна Фурцева сказала тогда, что Ворошилов не имел права говорить о де Голле «до определения нашей линии», это нанесло морально-политический удар по французской компартии. Брежнев предложил осудить поступок Ворошилова как самовольство, из-за которого разгорелся скандал.

— Вас надо строго осудить и предупредить, — грозно сказал амбициозный Николай Григорьевич Игнатов, член президиума и секретарь ЦК.

С оступившимися товарищами поступали по всей строгости большевистского закона. Председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник разговаривал с маршалом по-свойски, советовал ничего не отрицать и не оправдываться:

— Ты начинаешь упираться. От этого толку не будет. Не сопротивляйся. Иногда ты вольничаешь.

Но Ворошилов твердо следовал принципу ни в чем не признаваться:

— С этими господами я никогда не разговаривал. То, что написано, выдумка. Моя вина, что вообще вступил в разговор. Повод дал для их разглагольствований. Виноват.

Члены президиума ЦК записали в постановлении:

«Осудить высказывание т. Ворошилова К. Е. как безответственное и нанесшее ущерб интересам внешней политики Советского Союза. Предупредить т. Ворошилова о недопустимости подобных противоречащих позиции ЦК КПСС высказываний».

Последней каплей стала встреча Ворошилова с сыном Сталина.

На следующий день после смерти вождя Василий Иосифович Сталин превратился в человека, ведущего антисоветские разговоры и потому опасного. Наказание настигает сына Сталина с поразительной быстротой. 26 марта 1953 года приказом министра обороны Булганина генерал-лейтенанта Сталина уволили в запас без права ношения военной формы. Через два месяца, 28 апреля, арестовали.

Василия Сталина судила военная коллегия Верховного суда — ускоренным порядком, принятым после убийства Кирова в 1934 году: без адвоката и без прокурора. Такую практику придумал его отец, чтобы поскорее отправлять на тот свет «врагов народа». Не думал, наверное, что это обернется против его собственного сына. Приговор — восемь лет лишения свободы. Его должны были отправить в лагерь, но держали во Владимирской тюрьме, подальше от людей.

Сталин провел в заключении шесть лет и восемь месяцев. Во Владимирской тюрьме сына вождя держали под фамилией «Васильев». Он, совсем еще молодой человек, уже сильно болел — видимо, на почве неумеренного употребления горячительных напитков. Да и советская тюрьма быстро разрушала здоровье.

Хрущев как-то поинтересовался у председателя КГБ Шелепина:

— А как ведет себя Василий Сталин? Поговорите с ним, посоветуйтесь со Светланой.

Шелепину сын вождя поклялся, что будет вести себя достойно.

Хрущев сказал:

— Я за то, чтобы его освободить.

Пятого января 1960 года председатель КГБ Шелепин и генеральный прокурор Руденко предложили амнистировать сына Сталина. 8 января предложение приняли после короткого обсуждения на президиуме ЦК. 11 января президиум Верховного Совета СССР освободил Василия Сталина от дальнейшего отбытия наказания и снял с него судимость. Ему обещали трехкомнатную квартиру в Москве, военную пенсию, единовременное пособие в тридцать тысяч рублей и путевку в санаторий на три месяца. Но ничем этим Василий Сталин практически воспользоваться не успел.

Девятого апреля с ним по-отечески беседовал Климент Ефремович:

— Я тебя знаю со дня, когда ты появился на свет, приходилось нянчить тебя. И я желаю тебе только добра. Но сейчас буду говорить тебе неприятные, плохие вещи. Ты должен стать другим человеком. Ты еще молодой, а вот какая у тебя лысина. У отца твоего не было, хотя он дожил до семидесяти четырех лет. Все это потому, что ты ведешь слишком бурную жизнь, живешь не так, как нужно. Ты носишь фамилию великого человека, ты его сын, и не должен это забывать…

Василий каялся, просил дать ему работу. Запись разговора Ворошилов отправил Хрущеву:

«Беседа записана слово в слово. Василий Сталин вел себя скромно и немножко испуганно, как мне показалось, но был вежлив и предупредителен в разговоре. Просит дать ему работу, связывая ее с своим поведением — „Дайте мне работу и я исправлюсь“ — все время твердил об этом.

Сообщи, пожалуйста, и свое мнение, и предложение по существу».

Хрущеву беседа Ворошилова со Сталиным не понравилась.

Четырнадцатого апреля 1960 года Шелепин и Руденко доложили в ЦК:

«Несмотря на даваемые ЦК КПСС заверения, В. Сталин систематически пьянствует, проводит время в кругу лиц с низкими моральными качествами, пьяницами… допускает враждебные разговоры антисоветского порядка и возводит клевету на отдельных руководителей Коммунистической партии и Советского правительства…

В. Сталин на днях посетил китайское посольство, где якобы, по его словам, оставил письмо на имя Мао Цзэдуна. Подробности разговора в посольстве и содержание этого письма нам не известны. По имеющимся у нас данным, В. Сталин намерен пойти в китайское посольство и остаться там…»

Пятнадцатого апреля 1960 года на президиуме ЦК обсуждали, что делать с Василием Сталиным. Ворошилов рассказал, как он принимал «этого дурачка». Все накинулись на Ворошилова, хотя ничего дурного Климент Ефремович не сделал. Но члены партийного руководства поняли, что Хрущев заказал проработку Ворошилова…

— Василий Сталин — предатель родины, его место в тюрьме, а вы его приласкали, — отчитал маршала Фрол Козлов. — После беседы с товарищем Хрущевым он никуда не побежал, а после разговора с вами побежал в китайское посольство.

Василий Иосифович хотел просить китайское посольство разрешить ему поехать в Китай для лечения и работы. Отпускать сына вождя в Китай, отношения с которым портились на глазах, партийное руководство не собиралось.

Фурцева заключила:

— Что касается Василия Сталина, надо его изолировать. — Укорила Ворошилова: — Василий Сталин дискредитирует вас и президиум ЦК.

В решении президиума ЦК записали:

«Президиум ЦК считает неправильным поведение т. Ворошилова К. Е. в связи с приемом им В. Сталина. Зная об антиобщественном поведении последнего, т. Ворошилов проявил беспринципность к В. Сталину, не придал политического значения содержанию беседы с ним, вел ее невыдержанно».

Сталина-младшего вернули в места лишения свободы. Хрущев окончательно решил отправить Ворошилова на пенсию. Некоторые члены президиума ЦК не подозревали, что и их уберут с высоких постов в один день с Климентом Ефремовичем.

Но вернемся к двухнедельной поездке советской делегации в Индию. Екатерина Алексеевна взяла с собой юную дочь Светлану, Фрол Козлов — жену. Александра Константиновна Козлова искала своему сыну подходящую жену. Ей очень пришлась по душе дочь Екатерины Алексеевны. Она окончила музыкальную школу, поступила в МГИМО. Александра Константиновна принялась устраивать этот брак.

«Жена Фрола Романовича, — вспоминала Светлана Фурцева, — несколько раз звонила, куда-то приглашала… Александра Константиновна слыла большой театралкой и выбрала какой-то хит в театре Сатиры, от которого мне было трудно отказаться. Заказала билеты, и мы с Олегом встретились. Он мне сразу понравился: высокий, с большими зелеными глазами, с красивыми волосами, хорошими манерами. Учился в Институте стали и сплавов, был старше меня на четыре года, много и интересно рассказывал о Ленинграде, который любил и знал. И вот вместо театра мы пошли в ресторан „Пекин“. С этого все и началось… Познакомились в конце марта, через месяц подали заявление…»

Союз Олега Козлова и Светланы Фурцевой казался вдвойне удачным — молодые соединили свои жизни по любви, но брак был еще и династическим: детей женили два члена президиума ЦК.

Удивительным образом не только с самой Фурцевой, но и с ее дочерью связывают некие детективные истории. В 1950-е годы поклонники футбола восхищались игрой знаменитого нападающего «Торпедо» Эдуарда Стрельцова. На него возлагались особые надежды, когда наша сборная готовилась к мировому футбольному чемпионату в Швеции в 1958 году. Вдруг Стрельцова арестовали за изнасилование школьницы. Вместо чемпионата мира его отправили отбывать наказание.

Среди болельщиков пошли разговоры, что Стрельцову сломала жизнь Екатерина Алексеевна Фурцева, дескать, это была материнская месть.

После Олимпиады в Мельбурне в 1956 году в Кремле давали прием в честь советских футболистов. Фурцева, хозяйка Москвы, привела с собой юную дочку. Как будто бы Екатерина Алексеевна уже думала о будущем дочери и искала ей жениха. Решила познакомить ее с красавцем восемнадцатилетним нападающим сборной Эдуардом Стрельцовым:

— Она так за вас переживала.

Уже выпивший Стрельцов взглянул на худенькую девочку и сказал…

Называют три варианта его фразы:

— Я свою Алку ни на кого не поменяю, спасибо.

— У меня невеста, я собираюсь жениться.

— У меня нет телефона, некуда будет звонить.

Словом, Екатерина Алексеевна будто бы обиделась, что ее дочкой пренебрегли. 1 июня 1958 года ей принесли дело Эдуарда Стрельцова. Она могла принять разные решения. Но пошла к Хрущеву со своими комментариями. Тот сказал: посадить и надолго. 22 июля 1958 года, еще до суда, опубликовали фельетон «О звездной болезни». Там речь шла о Стрельцове. Приговор был предопределен. Когда судья назвала срок, его мать упала в обморок. Знаменитый футболист получил за изнасилование школьницы пятнадцать лет, отсидел двенадцать…

Вот такая история получила распространение в те годы. На самом деле Эдуард Стрельцов даже не обжаловал приговор. Он знал, что он совершил. И Фурцева тут ни при чем. В 1956 году ее дочери было всего четырнадцать лет. В любом случае рановато подыскивать жениха…

Светлане Фурцевой еще не исполнилось восемнадцати, когда она вышла замуж за Олега Козлова. Свадьбу играли на даче Фрола Романовича Козлова.

«Приехали Хрущев, Брежнев с женами и детьми, — рассказывала Светлана. — Поэтому свадьба была как бы не моя. Пили в основном за Хрущева, иногда за новобрачных… Но все выглядело очень красиво. Столы накрыли в саду под белыми цветущими вишнями… Потом жили в двухэтажном особняке Козловых на Ленинских горах…»

Тамадой был Леонид Ильич Брежнев.

Светлана Фурцева еще училась в институте, когда родила. Она сомневалась, хочет ли ребенка, — отношения с мужем не очень ладились. И опять же мама, теперь уже Екатерина Алексеевна, отговорила дочку от аборта. Все повторялось в этой семье. Девочку назвали Мариной — настояла свекровь. Светлана предпочла бы другое имя — Катя, в честь матери.

Светлана перешла на факультет журналистики Московского университета, где учиться было полегче, особенно на редакторском отделении. Потом работала в телевизионной редакции агентства печати «Новости», которая помогала иностранным съемочным группам. Проработав в АПН три года, по настоянию матери пошла в аспирантуру, защитила диссертацию, работала в Институте истории искусств.

Семья распалась в 1968 году. Олег Козлов ушел, когда дочке было пять лет. Екатерина Алексеевна возражала против развода дочери. Она сама десять лет после ухода мужа оставалась одна. Светлана Фурцева жила на Кутузовском проспекте с няней, которая растила ребенка вместо матери. Опять повторение семейной истории…

Светлана встретила другого мужчину. Игорь Васильевич был женат, у него росла дочь. Светлана не хотела называть журналистам его фамилию, объясняла туманно: «Работал он в такой организации, где развод был равносилен краху карьеры». Журналисты сделали вывод, что ее новый избранник из разведки.

Игорь Васильевич все-таки решился уйти из семьи и переехал к Светлане. Брак оказался счастливым, но недолгим. Игорь серьезно заболел. И скоропостижно скончался по дороге домой. Светлана Фурцева больше не вышла замуж…

А вокруг ее первого мужа развернулась целая интрига. Американские исследователи уверяли, что сын Фрола Козлова и зять Екатерины Фурцевой был офицером КГБ. Летом 1966 года он приехал в США и предложил свои услуги ЦРУ. В подтверждение серьезности своих намерений выдал американцам одного агента советской разведки.

На деле это была комбинация, задуманная в КГБ. Он должен был на самом деле убедить Вашингтон, что Москва не причастна к убийству президента Джона Кеннеди, и заодно добраться до перебежчика — бывшего советского офицера Николая Шадрина. Тот служил на флоте и еще в 1959 году во время короткой стоянки в польском порту бежал в Швецию. Его переправили в США, дали новое имя — Николай Артамонов.

История эта сложная и запутанная. Разные источники излагают ее по-разному.

Сестра Олега Козлова Ольга Фроловна подала в суд на московских журналистов, которые об этом писали. Она сообщила, что ее покойный брат в Комитете госбезопасности не служил. Олег Козлов окончил Московский институт стали и сплавов и трудился в конструкторском бюро «Салют», в Соединенных Штатах никогда не был и скончался в октябре 2001 года. При Хрущеве служба в КГБ, даже в разведке, не считалась такой уж престижной. В конце 1950-х карьерные юноши из советской элиты выбирали себе другую стезю. Что касается детей высших руководителей государства, то им идти в разведку считалось нецелесообразным. Прокол или провал на оперативной работе за границей сына члена президиума ЦК привел бы к громкому скандалу, которого и спецслужбы, и государственный аппарат в целом старались избегать.

Если первый зять Фурцевой Олег Козлов не имел отношения к разведке, то о ком же идет речь?

Бывший генерал КГБ Вячеслав Ервандович Кеворков, служивший во Втором главном управлении (контрразведка), называет имя офицера, отправленного в Соединенные Штаты с заданием установить контакт с перебежчиком: «Качнов, который, кстати, был в то время зятем достаточно яркой личности в советском руководстве — Екатерины Фурцевой, члена ЦК КПСС и министра культуры».

Игорь Качнов был сотрудником второй службы Первого главного управления КГБ СССР. Вторая служба — это внешняя контрразведка, ее обязанность выявлять вражеских агентов в собственных рядах. Руководил внешней контрразведкой Олег Данилович Калугин (ныне обвиненный в предательстве). Юрию Андропову нравился агрессивный вербовочный стиль работы Калугина, поэтому Олег Данилович стал самым молодым в КГБ генералом. Калугин пишет в своей книге, что делом Шадрина занимался его помощник. Так, может быть, речь идет о втором муже Светланы Петровны Фурцевой — том самом Игоре, профессию которого она старательно скрывала?

Ко времени появления Игоря Качнова в Соединенных Штатах бывший советский моряк Шадрин больше не представлял интереса для американской разведки, и Качнов смог с ним встретиться. Игорь привез ему письма от жены и сына, оставшихся в Ленинграде, и перевербовал: уговорил работать на родную страну, обещав прощение в обмен на информацию об американском военном флоте.

«Прибыв в США для вербовки Шадрина-Артамонова, — вспоминает генерал Кеворков, — Качнов обратился за помощью к ЦРУ, дав согласие на сотрудничество. Американские разведчики, оформив вербовку Качнова, дали указание одному предателю — Шадрину — завербоваться у вновь испеченного предателя Качнова».

Потом, впрочем, у КГБ возникли подозрения. Пришли к выводу, что Николай Шадрин на самом деле их обманывает, работает под диктовку ЦРУ. Тогда Шадрина выманили в Австрию, чтобы похитить. Во время операции что-то произошло. По одним рассказам, бывшего морского офицера случайно убили, по другим — у перебежчика не выдержало сердце, когда ему вкололи слишком сильный седативный препарат…

Игоря Качнова, второго зятя Фурцевой, знал известный писатель Эдуард Хруцкий:

«У Игоря была удивительная особенность моментально знакомиться с девушками на улице… Он был умен, начитан, деликатен… Потом я узнал, что он перевел пьесу для театра „Современник“. Вышел фильм по его сценарию… Меня это нисколько не удивило, Игорь рассказывал о своем интересе к изящной словесности, о том, что потихонечку пишет рассказы… И вдруг я узнал, что он скоропостижно скончался».

Но на этом история не заканчивается. Со слов генерала Кеворкова можно предположить, что и в отношении Игоря Качнова у руководства Комитета госбезопасности возникли сомнения. «То, что сам Качнов, — пишет Кеворков, — в это время уже действовал по велению американцев, стало известно много позже». Удивляться нечему: в этой сфере подозрительность не знает границ…

В 1957 году, одолев «антипартийную группу» и отправив в отставку маршала Жукова, Хрущев обрел всю полноту власти. Тем не менее в последующие годы он непрерывно убирал тех, кто стоит рядом. Всего три года Фурцева пребывала на вершине власти. Низвержение с Олимпа стало для нее полной неожиданностью. В отличие от Молотова или Маленкова она вовсе не была противником Хрущева.

Четвертого мая 1960 года Никита Сергеевич в наступательном духе провел заседание президиума ЦК по кадровым делам — произвел большие перестановки в высшем руководстве. Договорились, что Ворошилов обратится к Верховному Совету с письмом об освобождении его от должности председателя президиума. А его пост займет Леонид Ильич Брежнев.

Хрущев ввел в президиум ЦК трех человек, которые по иронии судьбы сыграют важную роль в его свержении: Алексея Николаевича Косыгина (одновременно сделал его своим первым заместителем в правительстве), руководителя Украины Николая Викторовича Подгорного и председателя Совета министров РСФСР Дмитрия Степановича Полянского. Появился и новый секретарь ЦК — Фрол Романович Козлов.

На этом хорошие новости закончились. Хрущев объявил недовольно:

— Секретариат — слишком объемистый, удельный вес секретарей в президиуме ЦК излишне большой.

Как будто бы не он сам их всех назначал! В тот день Никита Сергеевич убрал сразу пятерых секретарей Центрального комитета: Кириченко, Игнатова, Аристова, Мухитдинова и Фурцеву. Такого еще не было. Маленькая кадровая революция.

Алексея Илларионовича Кириченко Хрущев в свое время перевел в Москву из Киева. Кириченко понравился ему энергией и напором. На XX съезде он обратился к Хрущеву:

— Между прочим, мне хотелось бы обратить внимание на то, почему у нас не соревнуются между собой республики, а если некоторые и соревнуются, то негласно. Очень многие колхозники, работники совхозов и МТС Украины высказывают пожелание, чтобы организовать соревнование между республиками.

— А с кем бы вы хотели соревноваться? — заинтересовался Хрущев.

— Отвечаю, — не смутился Кириченко, — Украина могла бы соревноваться с Российской Федерацией как самые крупные республики. А чего же!

Хрущев сделал Алексея Илларионовича фактически вторым человеком в партии. Но товарищи по партийному руководству наперебой жаловались на откровенное хамство и диктаторские замашки Кириченко.

Екатерина Фурцева говорила на президиуме:

— Получилось так, что все кадровые дела сосредоточились в руках товарища Кириченко. Хотя никто не поручал ему курировать военные кадры и кадры Комитета госбезопасности. Получилось так, что все назначения зависят от Кириченко. Скажет: «Я его не видел. Я его не знаю» — и все. Без него ничего не решишь: «Вот вернусь из отпуска, тогда решим». А у товарища Кириченко много личных недостатков — честолюбие, властолюбие.

Хрущев считал, что Кириченко не выдержал испытания властью — зазнался и пользы от него немного. Он вывел Кириченко из президиума ЦК, с большим понижением услал первым секретарем обкома в Ростов, а вскоре спровадил на пенсию.

Вслед за Кириченко покинул свой кабинет на Старой площади Николай Григорьевич Игнатов. Его приметил еще Сталин и на последнем при своей жизни съезде, в октябре 1952 года, сделал секретарем ЦК и одновременно министром заготовок. В марте 1953-го в новом руководстве для Николая Игнатова места не оказалось и ему пришлось все начинать заново.

Его послали руководить Воронежским обкомом. В этой роли Игнатова наблюдал Борис Иванович Стукалин, будущий завотделом пропаганды ЦК КПСС, а в ту пору редактор областной газеты «Молодой коммунар»:

«Это был опытный, я бы сказал, прожженный партаппаратчик, мастер интриги и социальной демагогии. Но его подлинная суть многим стала понятна позже. Тогда мы восхищались демократизмом первого секретаря, который нередко пользовался трамваем, стоял в очереди за макаронами и селедкой, мог свободно вести беседы в окружении толпы. Нас всех поражала смелость и острота суждений нового лидера. На первом же пленуме обкома Игнатов заявил:

— Это позор, когда на трудодень в колхозах выдают по триста граммов зерна! Как люди только терпят такую власть, которая не в состоянии обеспечить их самым необходимым! Мы в корне изменим такое положение…

Примерно через год, когда уже нельзя было ограничиваться критикой прежних руководителей, а самому надо отвечать за дела в области, тон выступлений первого секретаря заметно изменился. В 1954 году был собран скудный урожай. А центр жестко требовал сдачи зерна государству. Игнатов созывает пленум обкома. И что же мы услышали?

— Область обязана выполнить план хлебозаготовок любой ценой. Надо покончить с вредными разговорами о том, что триста граммов зерна на трудодень — слишком мало. Заелись! Этого вполне достаточно».

Когда Хрущева попытались свергнуть, Игнатов, вовремя сориентировавшись, бросился на его защиту. В благодарность за это в декабре 1957 года Хрущев вновь сделал его секретарем ЦК. Но быстро в нем разочаровался: амбиции не по амуниции. Груб и резок, берет горлом, интриган и демагог, но мало что умеет.

Если Фрола Козлова Хрущев перевел из правительства на Старую площадь, то Николая Игнатова, напротив, назначил заместителем председателя Совета министров. Но не первым, а одним из многих, что означало серьезное понижение.

Петр Николаевич Поспелов казался Хрущеву слишком догматичным, скучным и безынициативным. Он уже приметил других людей на идеологическом поприще. Ему нравился Леонид Федорович Ильичев, моторный, с быстрой реакцией и неплохим образованием — он окончил Институт красной профессуры. В 1958 году Хрущев уже поручил Ильичеву заведовать отделом пропаганды и агитации ЦК, вскоре сделает секретарем ЦК и председателем Идеологической комиссии.

Петру Поспелову и Аверкию Аристову Никита Сергеевич поручил «сосредоточиться на работе в Бюро ЦК по РСФСР». Но это было лишь первым шагом. Уже через полгода, 20 января 1961 года Аверкия Борисовича освободили от обязанностей члена президиума ЦК и заместителя председателя бюро ЦК по РСФСР.

Хрущев пренебрежительно заметил:

— Товарищ Аристов оказался человеком спокойным, «вольным казаком». Подъедет, скажет речь и… только. Он честный и хороший человек, но как работник очень слабый. А с большими претензиями на знание сельского хозяйства. Он же пытался теоретически обосновать свои взгляды на ведение сельского хозяйства в Сибири. А теория-то липовая, подточена, потому что кто придерживался этой теории, тот хлеба не получал.

Аверкий Борисович Аристов тоже стал секретарем ЦК в 1952 году. Причем он ведал силовыми структурами. При Хрущеве курировал партийные организации России. Пострадал Аристов за истории типа той, что произошла в Рязанской области, когда планы поставок мяса и молока выполняли путем грубых приписок и махинаций. Аристова отправили послом в Польшу. Петра Поспелова поставили заведовать Институтом марксизма-ленинизма, благо он был академиком.

Нуритдин Акрамович Мухитдинов руководил Узбекистаном. Он приглянулся Хрущеву. Никита Сергеевич забрал его в Москву, сделал секретарем ЦК КПСС и членом президиума. Хрущев считал, что в руководстве страны должен быть представитель Средней Азии, его же использовал для контактов с исламскими странами третьего мира. Когда весной 1958 года приехал руководитель Египта Гамаль Абдель Насер, то после переговоров его повезли по стране. Показали Узбекистан. Сопровождал египтянина недавний хозяин республики секретарь ЦК КПСС Мухитдинов.

На грандиозном обеде, устроенном в честь египетского гостя, вспоминал известный советский разведчик Вадим Кирпиченко, новый глава республики Шараф Рашидович Рашидов сказал просто и скромно:

— Сегодня солнце второй раз взошло над Узбекистаном — к нам приехал наш дорогой и любимый Нуритдин Акрамович Мухитдинов!

Но работником Нуритдин Акрамович оказался слабым. К тому же Хрущеву приходилось заниматься его личными проблемами. Однажды Мухитдинова отвел в сторону председатель КГБ, сказал:

— Ты ухаживаешь за хозяйкой своего особняка. Мухитдинов вспоминает, что был ошеломлен словами председателя КГБ:

— Ты откуда это взял?

— Она сама заявила.

— Врешь! Это ложь!

— Хочешь допрошу ее и запротоколирую?

— Наверняка уже сделал это, а протокол у тебя в кармане.

— Я хотел просто предостеречь тебя…

Вернувшись к себе в кабинет на Старой площади, Мухитдинов позвонил Хрущеву и попросил немедленно его принять. Никита Сергеевич спросил:

— Очень срочно? — Да.

Мухитдинов пришел к Хрущеву. Тот спросил:

— Что случилось?

Мухитдинов пересказал первому секретарю беседу с председателем КГБ. Хрущев слушал внимательно, не перебивая и, что удивило Мухитдинова, спокойно. Из этого можно было сделать вывод, что председатель КГБ его уже информировал. А может быть, и вовсе выполнял поручение Хрущева.

Никита Сергеевич рассудительно сказал:

— Многие работники обслуживающего персонала избалованы, так как купались в роскоши. Сейчас обновляем их состав, приучаем действовать в пределах утвержденных смет расхода средств, продуктов. Вот они и проявляют недовольство.

Поэтому будьте с ними поосторожнее, отношения пусть будут ровные, официальные…

Хрущев решил избавиться от разочаровавшего его Мухитдинова.

Четвертого мая 1960 года лишилась поста секретаря ЦК КПСС и Фурцева.

Екатерина Алексеевна никогда не возражала начальству и безропотно произнесла:

— Предложения правильные. Перестановку в секретариате надо произвести. Если меня коснется, то я согласна на любом участке работать.

Хрущев распорядился освободить ее от должности секретаря ЦК. В тот же день Екатерину Алексеевну назначили министром культуры.

Ее предшественника на министерском посту Николая Александровича Михайлова, много лет руководившего комсомолом, отправили послом в далекую Индонезию. Его политическая карьера завершилась. А ведь еще недавно он занимал такие же высокие посты, как и Фурцева. Ему благоволил Сталин, Николай Михайлов был первым секретарем Московского обкома, секретарем ЦК. Так что Екатерина Алексеевна прекрасно понимала, что перевод в Министерство культуры — это опала, удар.

«О Фурцевой отец дома ничего не говорил, — вспоминает Сергей Никитич Хрущев, — мне кажется, что он ее по-человечески жалел. Но политика жалости не приемлет».

Что же послужило причиной массовой чистки высшего эшелона партийного руководства? Почему Хрущев в один день разогнал своих ближайших помощников? Они не достались ему в наследство от предшественников. Он сам их подбирал и выдвигал.

Точного ответа нет и по сей день. Считается, что чекисты записали вольные разговоры нескольких секретарей ЦК, которые они вели в своих комнатах отдыха, попивая чай или более крепкие напитки. Ничего крамольного они не говорили, лишь позволяли себе критически оценивать поведение Никиты Сергеевича.

В составе оперативно-технического управления КГБ существовал второй отдел, занимавшийся прослушиванием телефонов и помещений. Контролеры второго отдела, в основном женщины, владели стенографией и машинописью, их учили распознавать голоса прослушиваемых лиц.

Самым опасным было дурно отзываться о первом секретаре. Это практически всегда приводило к увольнению. Такие записи приносили председателю Комитета госбезопасности, он сам их прослушивал и либо самостоятельно принимал решение относительно судьбы неосторожного критика, либо, если речь шла об очень высокопоставленной персоне, ехал в Кремль. Официальные бумаги, в том числе и из КГБ, поступали в ЦК через общий отдел. Деликатные материалы председатель Комитета госбезопасности докладывал первому секретарю без свидетелей.

Все важные разговоры опытные чиновники вели только на улице, не рисковали пользоваться телефоном или обсуждать нечто серьезное в рабочих кабинетах или у себя на квартирах и дачах. На июньском пленуме 1957 года Маленков, выставляя себя жертвой, говорил, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих. Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и назначил на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.

Существовал список чиновников, чьи телефоны подлежат «оперативному техническому контролю». К телефонам высокопоставленных аппаратчиков подключались только по особому распоряжению. Один из партийных работников, переведенный в МВД, в первый же день установил, что слушают все его телефоны. Человек опытный и знающий, сразу определил, что его телефон поставлен на прослушивание, — профессиональное ухо улавливает еле слышные щелчки подключения. Он сразу позвонил начальнику Третьего главного управления КГБ:

— Ты зачем меня прослушиваешь? Я ведь не включен в этот список…

Начальник Третьего главка засмеялся:

— Ладно, ладно, снимем с тебя прослушку. Действительно сняли, а заодно убрали еще два жучка, которые были установлены в служебном кабинете замминистра.

Сотрудники КГБ утверждали, что им запрещено прослушивать телефоны и записывать разговоры сотрудников партийного аппарата. Но эти ограничения легко обходили, когда, например, подслушивали тех, с кем беседовал сотрудник парторганов. Все высшие чиновники исходили из того, что их кабинеты и телефонные разговоры прослушивают, и были очень осторожны. В кабинетах опасных разговоров не вели. Но их слушали не только на рабочих местах.

Например, в санатории «Барвиха» был построен корпус для членов президиума ЦК. Обслугу обязали докладывать сотруднику КГБ, который работал в санатории, абсолютно все, что им удавалось услышать и увидеть: как себя ведет член президиума на отдыхе, с кем встречается, что и кому говорит. По существу, личная охрана членов политбюро присматривала за ними. А начальник Девятого управления информировал председателя КГБ о поведении и разговорах руководителей партии и страны.

Удивительно, что секретари ЦК с их-то политическим опытом оказались столь наивными. Не предполагали, что их могут прослушивать? Возможно, опрометчиво считали, что они так много сделали для Хрущева, что он век будет им благодарен?

Есть и другое объяснение. Секретарей ЦК вытеснил с Олимпа Фрол Романович Козлов, избавлявшийся от соперников. Он убедил Хрущева в том, что существует опасная «группа Игнатова», в нее входят Аристов и Фурцева. Козлов с Фурцевой женили детей, стали родственниками, но борьба за власть оказалась сильнее чувств к сватье.

«Я поддержал это предложение, — рассказывал Анастас Микоян, — хотя мне было жать Фурцеву. Но невозможно было ее отделить: она была целиком с ними. Да и Аристов был неподходящий человек с большими претензиями».

Впрочем, скорее всего, смена кадров — единоличное решение Хрущева. Никита Сергеевич не из тех, кто полагается на чужое мнение. Он был человеком увлекающимся. Понравившегося работника мог поднять на головокружительную высоту, но, быстро разочаровавшись, с той же легкостью расставался с недавним любимцем и продвигал нового. Он довольно часто менял работников, потому что не реализовывались связанные с ними большие надежды…

Еще год с лишним, до XXII съезда партии, Екатерина Фурцева оставалась членом президиума ЦК. Фурцева, возможно, до последнего момента на что-то надеялась, рассчитывала, что опала будет недолгой, Хрущев передумает и вернет ее на партийную работу. А может, наивно полагала, что Никита Сергеевич хотя бы сохранит за ней партийное звание. Тогда и министерский пост не страшен. Главное — участвовать в заседаниях президиума ЦК, где решаются все важные вопросы. Это определяет статус и положение чиновника.

Делегаты XXII съезда впервые собрались в только что возведенном Кремлевском дворце съездов. Съезд запомнился программой построения коммунизма за двадцать лет и решением вынести тело Сталина из Мавзолея.

На съезде предоставили слово и Фурцевой. Это был первый случай, когда на съезде выступал министр культуры. Возможность выступить вселяла в Екатерину Алексеевну некоторые надежды… Она оценила новую программу партии как коммунистический манифест современной эпохи, который обязательно станет реальностью:

— Советский народ добился грандиозных побед в строительстве коммунизма под руководством своей родной партии, ее Центрального комитета во главе с верным ленинцем, неутомимым и беззаветным партийным бойцом Никитой Сергеевичем Хрущевым… Перед всем миром наша партия предстает как партия революционеров, смелых новаторов, коммунистов-ленинцев…

Екатерина Алексеевна отчиталась по своему ведомству, отметила появление новых спектаклей, кинофильмов, рассказала, сколько в стране клубов, домов и дворцов культуры, библиотек и киноустановок. Покритиковала писателей, драматургов, сценаристов, кинорежиссеров, композиторов и художников:

— Чем объяснить, что у нас появляется еще много посредственных и просто слабых произведений? Конечно, причин есть много. Но главная причина — это все еще слабая связь некоторых художников с жизнью народа и их попытки, как говорится, «познавать» жизнь издалека, со стороны… Приведу, на мой взгляд, весьма важные данные, которые подтверждают, что нам следовало бы серьезно задуматься над тем, чтобы наша творческая интеллигенция находилась ближе к местам, где создаются материальные ценности. Так, из 5200 писателей около 4000 живут в столицах союзных республик. В РСФСР, например, из 2700 писателей 1700 живут в Москве и Ленинграде… Примерно такое же положение с художниками и композиторами. Разумеется, возникает вопрос: что же, нам начинать кампанию за переселение из промышленных центров писателей, художников на места? Конечно, это дело очень сложное и трудное. Но, нам кажется, было бы неплохо обратиться к молодым нашим художникам, призвать их последовать примеру той молодежи, которая направилась из промышленных центров страны на стройки коммунизма, на освоение целинных земель — туда, где бьет ключом жизнь!

И тут Екатерина Алексеевна поняла, чем отличается положение секретаря ЦК от положения министра культуры. Если бы ее рабочий кабинет по-прежнему оставался на Старой площади, делегаты приняли бы ее слова как директиву и повторяли: «Как правильно заметила товарищ Фурцева…» Но Фурцевой со съездовской трибуны немедленно возразил главный редактор журнала «Октябрь» Всеволод Анисимович Кочетов, автор произведений на рабочую тему, которого считали одним из «автоматчиков партии»:

— Рядом с отличной продукцией кино и литературы — немало и дряни. Я совершенно согласен с вами, Екатерина Алексеевна, что происходит это от незнания сегодняшней жизни народа некоторыми нашими литераторами и сценаристами. Но я не думаю, что такое незнание жизни вызвано только тем, что авторы плохих книг и плохих сценариев живут в Москве или в столицах союзных республик… Где живет писатель — это, конечно, немаловажно. Но еще важнее не где, а чем он живет, что волнует его, что влечет, о чем его думы, чему отдано его сердце.

Всеволод Кочетов клялся на съезде:

— В служении народу, в служении делу партии видим смысл своей деятельности и мы, советские писатели. Мы были, есть и всегда будем верными помощниками партии во всех ее начинаниях, во всех ее великих работах.

Но перебираться из столицы назад в деревню или рабочий поселок не хотели в первую очередь самые приближенные к начальству писатели. Они и служили власти ради того, чтобы иметь возможность переселиться в столицу, получить квартиру и дачу. Они вовсе не желали, чтобы идея Фурцевой получила развитие.

Еще больше Екатерине Алексеевне досталось на съезде от Михаила Александровича Шолохова. Он вроде бы поддержал ее призыв к деятелям литературы быть поближе к жизни, поскольку сам не пожелал обосноваться в столице, а предпочел остаться в станице Вёшенской. Но сделал это в весьма обидной форме:

— Наш министр с чисто женской вежливостью говорила о том, что, дескать, неплохо было бы обратиться к молодым художникам с призывом поехать по примеру нашей настоящей молодежи на стройки коммунизма. А вы спросите ее: что, она сама-то верит в то, что на такой призыв горячо откликнутся? Ей-ей, не верит! (Аплодисменты.) Молодым творцам «непреходящих ценностей» тоже хочется вкусить от плодов славы. Вот и прут в Москву, как правоверные в Мекку… (Смех. Аплодисменты.) Лично я давно уже отказался от мысли передвинуть писателей поближе к тем, о ком они пишут. Безнадежное дело! И пусть на этом благородном поприще наживает шишки товарищ Фурцева, а с меня хватит!

В зале смеялись и аплодировали. Юмор у Шолохова был злой и для автора «Тихого Дона» мелковатый. Но делегаты съезда, уставшие от казенных речей, были ему благодарны за развлечение.

Выступая, Шолохов фактически открыто издевался над Фурцевой. Опять-таки это секретаря ЦК нельзя было тронуть, а министра культуры очень даже можно. Шолохов начал так, что скрытую издевку не сразу и заметили:

— Прежде всего хочу сказать, что мы давно мечтали о министре типа товарища Фурцевой. И такого министра мы наконец-то получили.

Зал принял его слова за чистую монету и зааплодировал. Шолохов продолжал в том же ерническом стиле:

— Всем взяла наша дорогая Екатерина Алексеевна: и дело свое отлично поставила, потому что знает и любит его, и внешностью обаятельна, и в обхождении с деятелями культуры то же самое обаятельна… А тут еще все новые таланты у нее открываются, ну, мы и диву даемся и руками разводим от удовольствия и изумления.

А дальше Михаил Александрович напустился на министра культуры за низкое качество пьес, поставленных театрами:

— Я не министр и начисто лишен дипломатических способностей, а потому мне и хочется запросто, без умолчаний поговорить с Екатериной Алексеевной. Ну, хорошо, вы сказали, что из 1114 советских пьес, поставленных в театрах страны, 780 посвящены современной теме. Вы и проценты подсчитали, мол, более семидесяти процентов. Вот мне и хочется спросить: а сколько процентов из этих семидесяти останется на театральных подмостках?.. И второй вопрос: а сколько запомнятся зрителями?.. За творческое бессилие драматургов приходится расплачиваться бедным зрителям. Вот в чем беда! Лукавая вещь цифры и проценты, товарищ Фурцева, того и гляди подведут. Лучше уж им, этим цифрам, жить где-нибудь в Центральном статистическом управлении, там им будет уютнее, нежели в искусстве.

Зал охотно смеялся и аплодировал.

Почему Шолохов так поступил? У писателя были сложные отношения с партийным руководством: ему казалось, что он недооценен. Наверное, считал, что Фурцева его чем-то обидела, хотя власть ему неизменно благоволила.

Тридцатого августа 1959 года Хрущев приехал в гости к Шолохову в станицу Вёшенскую. Из «Правды» позвонили Твардовскому с просьбой написать статью о Шолохове.

— Написал бы, — откровенно ответил Твардовский, — но такую, что вы не напечатаете. Ведь вы хвалить хотите?

— Да, — подтвердили «правдисты».

— Не нужно этого. Не на пользу это ни нашей литературе, ни самому Шолохову, пишущему все хуже и хуже, ни престижу «Правды». Если уж нельзя сказать правду, то хоть промолчать благородней будет…

Сложные отношения у Шолохова были с самим собой.

— Это произошло в Ленинграде, — рассказывала «Комсомольской правде» народная артистка СССР Элина Быстрицкая, блистательно сыгравшая Аксинью в фильме «Тихий Дон». — Я снималась, а у них был симпозиум писателей. И я узнала, что там Шолохов. Он сказал: приходи. У него был трехкомнатный номер в гостинице. И через всю анфиладу комнат стояли столы. И вчерашние гости полупьяные, и какие-то остатки еды, запах перегара, полный кошмар. У Шолохова вот такие набрякшие глаза, я поняла, что он пьян. Но, вместо того чтобы повернуться и уйти, я сказала: Михаил Александрович, как вы можете, что вы делаете с писателем Шолоховым?! А он: «Замолчи, ты думаешь, я не знаю, что я выше „Тихого Дона“ ничего не написал?..» Это была его боль…

Но съездовская речь Шолохова была лишь предвестьем неприятностей, ожидавших Екатерину Алексеевну.

На вечернем заседании 30 октября 1961 года бывших секретарей ЦК — Игнатова, Аристова, Фурцеву, Мухитдинова — вновь избрали в состав Центрального комитета. Об этом было объявлено на съезде. Вечером 31 октября собрался первый пленум нового созыва. Но в состав президиума ЦК их уже не включили. Они узнали об этом заранее, потому что тех, кого ждет высший пост, заранее фотографируют.

Это стало для Екатерины Алексеевны страшным ударом. Испытав публичное унижение, Фурцева, можно сказать, была раздавлена тем, что ее не включили в состав президиума ЦК…

Николай Игнатов и Аверкий Аристов смолчали (хотя Игнатов затаил обиду — он станет одним из самых активных организаторов смещения Хрущева в 1964 году). А вот Нуритдин Акрамович Мухитдинов, Екатерина Алексеевна Фурцева и ее муж Николай Павлович Фирюбин в знак протеста не пришли на вечернее заседание съезда. Это было воспринято как невиданная демонстрация, как вызов Хрущеву и всему партийному руководству.

Опытный Мухитдинов вызвал врача: «У меня появились сильные головные боли, поднялась температура, участился пульс, упало давление. Прибывшая по вызову лечащий врач сделала укол, предложила ряд лекарств и категорически запретила вставать. Приехали по ее вызову и другие врачи. Осмотрели, прослушали работу внутренних органов и прописали строгий постельный режим».

Екатерина Алексеевна Фурцева, переживая случившееся, пыталась уйти из жизни.

Рассказывали разное: вернувшись домой, Фурцева закрылась в ванной. Подруга пришла к ней в гости и удивилась, что ей не открывают. Она забила тревогу. Взломали дверь и обнаружили Фурцеву, истекающую кровью. Так ее удалось спасти…

«Сильно подвыпив с горя, — пишет Сергей Хрущев, — а Екатерина Алексеевна злоупотребляла алкоголем, она попыталась вскрыть себе вены. Но рука дрогнула, и самоубийство не удалось. Возможно, она и не собиралась расставаться с жизнью, а просто по-женски пыталась таким образом привлечь к себе внимание, вызвать сочувствие, но ее поступок произвел противоположный эффект».

Да, готовых и способных сочувствовать оказалось немного.

Светлана Фурцева рассказывала, что никогда не задавала матери вопросов об этой драматической истории: «Я понимала, что катастрофа для мамы заключалась не только в том, что ее вывели из состава президиума. Оскорбляло то, как это было сделано. Потрясло предательство».

Екатерина Алексеевна Фурцева считала, что ее предал Хрущев, которому она так преданно помогала. Но почему женщина с таким опытом, с такой силой воли и характером пыталась уйти из жизни?

Самоубийства — десятая по значению причина смерти в современном мире. Чаще всего люди лишают себя жизни из-за неспособности справиться со множеством обрушившихся на них проблем. Неопределенность, нестабильность, неуверенность порождают стресс и ведут к психическим расстройствам.

Но что же заставляет совершать самоубийства крупных политиков, уровня Фурцевой? Как-то все это не вяжется с обликом этих людей, решительных, жестких, способных преодолевать любые препятствия. Неужели и они сводят счеты с жизнью из-за сорвавшейся карьеры, страха перед начальством, неуверенности в своем будущем?

На эту тему я беседовал с нашим крупнейшим психиатром Татьяной Борисовной Дмитриевой, бывшим министром здравоохранения, академиком медицины, директором Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского.

Действительно ли депрессия так широко распространена?

— Это больная тема, — говорила Татьяна Дмитриева. — Фактически каждый второй, кто приходит в поликлинику, нуждается в психиатрической помощи.

— А почему разные люди, сталкиваясь с одними и теми же проблемами, реагируют так по-разному? — спросил я Татьяну Борисовну. — Одному вообще на все наплевать, с него, как с гуся вода. Другой выпьет стакан водки, стукнет кулаком по столу и придет в себя. Третий уедет на рыбалку, расслабится и вернется спокойным и веселым. А вот четвертый лезет в петлю. Или вскрывает вены. В чем же тут дело?

— Если подходить с научной точки зрения, — объясняла Дмитриева, — есть несколько причин и условий, которые иногда меняются местами. Конечно, основную роль тут играет неустойчивость к стрессам. Это зависит от наследственности, от генов. Это не значит, что нельзя себя укрепить, натренировать, но изначально люди находятся в неравных условиях. Так что первая причина самоубийства — это биологическая предрасположенность. А вторая — специфика личностной структуры, психологические особенности личности. Есть люди более ранимые, а есть те, у кого, как говорят в народе, толстая кожа. Одному каждое обидное слово — боль, беда, а другой даже к гибели близких относится спокойно: бог дал — бог взял. В этой формуле, кстати, своя защитная философия. Так легче перенести горечь утраты — исправить-то ничего уже невозможно. Каждый должен понять: жизнь не бывает безоблачной. Нужно вырабатывать систему защиты. Не всякое горе пускать внутрь себя.

— А почему некоторые крупные политики, которые прошли через серьезные испытания в мирной жизни, вдруг сводят счеты с жизнью? Это люди, наделенные способностью легко преодолевать стрессы, иначе они бы не добрались до вершин власти. Что же с ними происходит?

— Помимо биологических причин надо учитывать внешнее воздействие и восприятие внешнего мира. Очень важна система нравственных ценностей. Подчас, если на одну чашу весов кладется жизнь, а на другую — честь, и человек выбирает честь, тогда он способен добровольно лишить себя жизни. Или другая ситуация — человек смертельно болен, знает, что обречен, что медицина бессильна, его мучают страшные боли. И он решает уйти из жизни. Я не могу одобрительно отнестись к такому выбору, потому что считаю, что всегда есть шанс. Тем не менее человек должен иметь право выбора. И когда сильные, достойные люди делают такой выбор, я к нему отношусь с уважением.

— Значит, в подобных случаях самоубийство — это не следствие какой-то болезни? Не патология психического развития? Не генетическая предрасположенность, не помутнение разума, а нечто иное?

— Это выбор человека, нравственный выбор. И ни в коем случае не надо оценивать его с позиции психиатрии. Что такое самоубийство? Это крайняя степень дезадаптации. То есть человек больше не видит себе места в жизни.

— Решение уйти из жизни — мгновенное, импульсивное решение? Или долго вынашиваемый замысел?

— В тех случаях, когда можно говорить о какой-то «подмоченности» биологических механизмов, срабатывают эмоции — и в пылу скандала человек способен выброситься из окна. Перехлестывают эмоции — и гибель. Если бы человек чуть-чуть подождал, если бы у него было время глубоко вздохнуть, сосчитать до десяти, на секунду отвлечься от трагических мыслей, то, может быть, этого оказалось бы достаточно, чтобы сохранить себе жизнь. А бывает, человек приходит к мысли о самоубийстве после долгих размышлений, взвесив все «за» и «против». Это его выбор. Хотя, думаю, что и в такой ситуации хороший врач может помочь, вывести из депрессии, которая приводит к роковому шагу.

— И в таких случаях мы не должны подозревать генетическую, биологическую предрасположенность к самоубийству?

— Нет, нет. Если выбор сделан после серьезных размышлений, то это, как правило, решение сильного человека. Здесь действует иной механизм, когда нравственные ценности оказываются важнее собственной жизни.

— Но тогда получается, что кончают с собой только порядочные люди. А тот, кто не решился на этот шаг, не очень порядочный?..

— Каждую историю жизни и смерти нужно анализировать отдельно. Обобщать нельзя. Люди, о которых мы с вами говорим, поднялись из самых низов и преодолели много препятствий. Как правило, такие люди способны устоять при любых стрессах. Но действуют и другие факторы. Вряд ли мы в состоянии понять, что же стало последней каплей для каждого из них. Это могут быть какие-то глубинные механизмы, о которых, может быть, мы никогда не научимся узнавать…

После пленума, в первые дни ноября 1961 года, особняк Фурцевой навестил офицер госбезопасности, который отключил телефоны правительственной связи. Простому министру все это не положено. Затем появился сотрудник Управления делами ЦК, который весьма неделикатно попросил освободить дачу: она понадобится кому-то из новых членов президиума.

Все это было крайне неприятно. Казалось, ей наносят удар за ударом. Екатерина Алексеевна болезненно воспринимала утрату атрибутов прежней жизни. Но больше всего она думала о том, как люди вокруг радуются ее падению и злорадствуют… Насчет нравов в политической верхушке она не заблуждалась.

«После попытки самоубийства, — писал драматург Самуил Иосифович Алешин, — которую партийные круги осудили (а где партийная выдержка?), Фурцева очень страшилась первой публичной встречи с деятелями культуры. Но вот наступил день, когда ей пришлось появиться перед этими гнилыми интеллигентами. С трепетом вышла она из-за кулис и направилась к трибуне. И — о, боже! — что это? Зал встретил ее овацией! Эти гнилые, подозрительные, эти, среди которых много беспартийных и даже евреев, вдруг сочли нужным показать, что поддерживают ее! Что они… Нет, оказывается, они понимают нечто такое, в чем сам человек, не очень-то разбираясь, тем не менее отчаянно нуждается в трудную минуту.

С тех пор и началось ее понимание. Нет, не искусства… Пришло понимание, и главное, доверие к тем, кто способен творить искусство».

Когда Хрущеву доложили, что трое членов ЦК в знак протеста не явились на съезд, он был вне себя. Потребовал от президиума «обсудить поступок, совершенный товарищами Фурцевой, Мухитдиновым и Фирюбиным». Но обсуждение вынужденно отложилось, чтобы Екатерина Алексеевна успела прийти в себя.

Разбирательство проходило в Кремле уже 9 марта 1962 года. Новый состав президиума собрался почти в полном составе. Всех троих провинившихся накануне обзвонили сотрудники общего отдела ЦК:

— Завтра в девять часов прибыть в Кремль на заседание президиума.

У подъезда встречал офицер, который проводил в приемную.

Екатерина Алексеевна умоляла товарищей поверить, что она тяжко болела. Николай Фирюбин тоже признал свою вину, но просил понять его положение:

— Иначе я не мог поступить.

Суслов, Козлов и Рашидов подготовили проект решения о выводе Фурцевой и Мухитдинова из состава ЦК КПСС. Козлов хотел откреститься от своей родственницы Фурцевой, которая повела себя неправильно…

Но время уже прошло, Никита Сергеевич остыл и проявил снисходительность. «Экзекуций отец не любил, — пишет Сергей Хрущев, — а Фурцеву к тому же попросту жалел: дура-баба».

— Поступок сложный, — скорее сочувственно говорил Хрущев о Фурцевой. — Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе — ничего плохого не скажу. В острых вопросах — всегда держалась. Характер, правда, неважный. Я говорил ей: «То вы с Жуковым, то с Булганиным, то с Молотовым». Но в принципиальных вопросах держалась принципиально… А тут такой нехороший поступок.

Хрущев, тем не менее, учел раскаяние Екатерины Алексеевны и предложил в решении записать: отсутствовала вследствие заболевания. Относительно Фирюбина распорядился: за неправильное поведение указать.

«Я вошел, — вспоминал Мухитдинов. — Все члены, кандидаты в члены президиума, секретари в сборе, председательствует Н. С. Хрущев. В конце длинного стола стоит Фурцева и, рыдая, что-то говорит. Я сел с краю, в углу. От Фурцевой требовали объяснений, почему не явилась на заключительное заседание съезда. От волнения и слез она еле говорила, и ей предложили сесть. Вызвали и ее мужа Н. П. Фирюбина.

Никита Сергеевич крепко ругал его. Напомнив прежние ошибки, он сказал:

— Как партийный работник в прошлом, как муж, вы должны были проявить волю, ум — не только самому явиться на съезд, но и предотвратить позорные действия жены.

Фирюбин извинялся, выражал раскаяние. Никита Сергеевич дал знак мне. Я подошел, остановился у края длинного стола.

— А вы почему не пришли? В ответ произнес одно слово:

— Заболел.

При общем молчании он продолжал:

— Мы вас так высоко подняли, создали условия, прислушивались к вашим предложениям, высказываниям. У нас были на вас большие надежды. Как вы могли так поступить?

Я не сказал ни слова…

Никита Сергеевич завершил обсуждение словами:

— Давайте проинформируем пленум об их поведении». Пленум ЦК открылся вечером 9 марта 1962 года.

— Прежде чем мы приступим к обсуждению, — сказал Хрущев, — хочу проинформировать вас о поведении некоторых членов ЦК, которые не явились на заключительное заседание XXII съезда партии. Тем самым не выполнили свой партийный долг как делегаты и члены ЦК. Вот товарищ Фурцева… Она пользовалась большим уважением, возглавляла столичную парторганизацию, входила в состав президиума и секретариата ЦК. В последнее время являлась министром культуры Союза. Но после организационного пленума проявила безволие только из-за того, что не избрана членом президиума, нанесла себе телесные повреждения. На президиуме ее резко критиковали. Она признала свои ошибки, обещала сделать выводы. Недостойно повел себя Фирюбин. Несмотря на его ошибки в прошлом, утвердили его заместителем министра иностранных дел, на съезде избрали кандидатом в члены ЦК. Вы знаете, он муж Фурцевой. Тоже не явился на съезд, хотя никаких веских причин у него к этому не было. Он был обязан не только явиться сам, но и воздействовать на жену. Не знаю, сможет ли он по-партийному оценить свой поступок, сделать нужные выводы…

Ни речь Хрущева, ни само заседание не стенографировались. Вообще не найдены никакие материалы относительно того, что говорилось на пленуме, только воспоминания участников. Очевидцы рассказывают, что Хрущев выступал очень эмоционально. Но оргвыводов не потребовал.

Закончив, Никита Сергеевич спросил:

— Надо ли обсуждать вопрос?

Раздалось единогласное: «Нет!» В зале сидели опытные люди, знали, что ответить.

— Видимо, нет нужны принимать решение? — обратился Хрущев к залу.

И услышал то, что хотел услышать: «Нет!»

Екатерина Фурцева продолжала работать министром культуры. Николай Фирюбин остался заместителем министра иностранных дел, правда, больше в состав ЦК его не избирали. Нуритдин Мухитдинов пострадал больше всех. Его серьезно понизили — отправили в Центральный союз потребительских обществ заместителем председателя правления.

— Ошиблись в нем, — сокрушался Хрущев, — плохо воспитан как член партии. Пережитки байского есть у него. К нему есть и политические претензии — поддерживал узбекскую групповщину. Плюс нехорошие поступки бытового характера — бьет жену.

Занимался этими кадровыми делами новый хрущевский фаворит Фрол Козлов. Переведенный из Совета министров на Старую площадь, Козлов сразу занял позицию второго секретаря. 2 июня 1960 года в решении президиума записали: «Возложить на т. Козлова председательствование на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, а также рассмотрение материалов и подготовку вопросов к заседаниям Секретариата ЦК».

Твардовский пометил в дневнике: «Есть такой человек в руководстве — Козлов, который, когда разговаривает, слушает только себя и сам пьянеет от своего голоса».

Семнадцатого июня 1961 года Фролу Козлову дали золотую звезду Героя Социалистического Труда — за полет Юрия Гагарина в космос. 31 октября 1961 года, на первом пленуме Центрального комитета нового состава, избранного XXII съездом партии, Хрущев сказал: по уставу у нас второго секретаря ЦК нет, но он нужен, и им будет Фрол Романович Козлов.

Козлов родился в деревне в Рязанской области, работал на текстильной фабрике, в 1936 году окончил Ленинградский политехнический институт имени М. И. Калинина. Начинал в парткоме Ижевского металлургического завода, в 1940 году его сделали секретарем Ижевского горкома. На этом посту провел войну. Несколько лет проходил обкатку в аппарате ЦК и получил пост второго секретаря Куйбышевского обкома. После начала «ленинградского дела», когда в городе прошла большая чистка и появились вакансии, Козлова перебросили в город на Неве.

Хрущев сделал Фрола Романовича хозяином Ленинграда. Козлов был грубым и упрямым человеком с узким кругозором. Однажды в Ленинград привезли главу Монголии Юмжагийна Цеденбала. Козлов устроил прием. Произносились тост за тостом. Поскольку присутствовало командование Балтийского флота, Цеденбал поднял бокал за советский военно-морской флот. Тогда Козлов провозгласил ответный тост — за военно-морской флот Монголии. Цеденбал с трудом сдержал смех: в Монголии нет ни моря, ни крупных озер, нет, разумеется, и военно-морского флота.

Хрущеву Козлов импонировал энергией и работоспособностью. Никита Сергеевич взял его в Москву, сделал одним из двух первых замов в правительстве. Хрущев страдал от обилия мелких дел, которые без него не решались. Когда заведующий общим отделом Владимир Малин докладывал ему почту, ворчал:

— Носят уйму бумаг, которые и прочесть-то не успеваешь.

Малин однажды сказал, что показывает ему только половину почты, а то и меньше. Что касается львиной доли бумаг, требующих его подписи, Малин напомнил, что вместо подписи ставит его факсимиле. Никита Сергеевич разразился бранью:

— Какое право ты имеешь без меня выпускать документы? Это же подлог! Я тебя выгоню.

Но Малин резонно ответил:

— Вы досадуете и ругаетесь, когда вам приносят лишь половину того, что вы должны подписывать. А если вам давать все бумаги, вы вообще не смогли бы ничем иным заниматься, кроме как с утра до ночи ставить свою подпись.

В январе 1959 года Анастас Микоян ездил в Соединенные Штаты, он дал интервью американскому телевидению. Его спросили, не сложился ли вокруг Хрущева новый культ личности. Микоян темпераментно опроверг такое предположение: Никита Сергеевич Хрущев очень популярен. Анастас Иванович рассказал, что двух первых заместителей главы правительства, то есть самого Микояна и Козлова, тоже мало критикуют.

— Вы могли бы подумать, что у нас кругом культ личности, — уверенно объяснял американцам Микоян. — Но это не так. Просто поскольку мы хорошо работаем, то нет оснований нас критиковать.

Фрол Козлов тоже ездил в США на открытие советской выставки в Нью-Йорке. В гостиничном номере собрались его помощники и охранники, поставили бутылку коньяка, распили ее. Козлов понюхал пустую бутылку и брезгливо сказал:

— Керосином пахнет. Заменить!

Известный переводчик Виктор Суходрев рассмеялся, вспомнив, что точно так же поступал и Микоян:

— Фрол Романович, да ведь это любимая присказка Анастаса Ивановича.

Козлов мрачно посмотрел на Суходрева:

— При чем здесь Микояшка? У него и шутки армянские.

Товарищи по президиуму ЦК недолюбливали и побаивались Козлова. А Хрущева вполне устраивало стремление Фрола Романовича взять на себя все текущие дела, Козлова радовали частые поездки Хрущева по стране и миру. Козлов сыграл решающую роль в подавлении мятежа в Новочеркасске. Он приказал стрелять в толпу.

«Прозрачные глаза, завитые волосы, холеное лицо и ледяной взгляд» — таким его увидел кинорежиссер Михаил Ильич Ромм.

В отсутствие Никиты Сергеевича Фрол Романович оставался хозяином на Старой площади и, возможно, со временем претендовал бы на роль преемника. Во всяком случае журнал «Тайм» вышел с фотографией Козлова на обложке: писали о нем как о будущем руководителе Советского Союза. Фрол Романович, высокий, статный, хорошо смотрелся на трибуне. Но человек предполагает, а судьба располагает. 11 апреля 1963 года Козлова сразил тяжелый инсульт, одним из последствий которого стал левосторонний паралич.

Сын Никиты Сергеевича описал, как отец поехал навестить больного товарища:

«Козлов полулежал на подоткнутых подушках, бледное лицо отсвечивало желтизной. Когда мы вошли, он узнал отца, попытался сдвинуться с места, заговорить, но речь была бессвязна. Впечатление он производил удручающее. Отец постоял возле него некоторое время, пытался ободрить, шутил в своей манере…»

— Работать сможет? — спросил Хрущев врачей.

Ему объяснили, что Фрол Романович останется полным инвалидом. Хрущев понял, что Козлов не вернется, но должности его не лишал, пожалел. Понимал, что и заботятся о члене президиума ЦК много лучше, и психологически уход на пенсию станет для больного новым ударом.

Сменщики Хрущева подобной сентиментальности не проявили. Разделавшись с Никитой Сергеевичем, 17 сентября 1964 года президиум ЦК постановил:

«Принимая во внимание настоятельные рекомендации лечащих т. Козлова Ф. Р. врачей, ввиду тяжелого и затяжного характера болезни и необходимости сохранения полного покоя, временно прекратить посылку т. Козлову текущих материалов, рассылаемых по Президиуму и Секретариату ЦК».

А через два месяца его отправили на пенсию.

Шестнадцатого ноября 1964 года на пленуме ЦК Брежнев завел речь о Козлове:

— Президиум ЦК КПСС уже не раз информировал пленум ЦК о состоянии здоровья товарища Козлова. Как вы знаете, заболевание явилось тяжелым и длительным и за последнее время изменений не произошло. Я прочту вам заключение о состоянии здоровья товарища Козлова, представленное в ЦК КПСС Четвертым главным управлением Министерства здравоохранения СССР: «11 апреля 1963 года у т. Козлова Ф. Р. внезапно наступило кровоизлияние в правое полушарие головного мозга с левосторонним параличом.

В процессе заболевания т. Козлов перенес инфаркт сердца и двустороннюю закупорку вен нижних конечностей. В настоящее время левая рука остается малоподвижной, нога имеет несколько больший объем движений, имеется стойкая потеря половины полей зрения. Также имеется понижение уровня психической деятельности. Тов. Козлов страдает гипертонической болезнью, склерозом сосудов мозга и сердца.

Тов. Козлов находится под постоянным наблюдением лечащего врача и профессора Шмитта, доцента Ткачева, академиков Лукомского и Василенко. Происшедшие изменения в организме являются необратимыми, трудоспособность утрачена стойко и соответствует инвалидности первой группы (нуждается в постоянном уходе)». Президиум ЦК КПСС обсудил этот вопрос и вносит на ваше рассмотрение предложение об освобождении т. Козлова Ф. Р. от обязанностей члена президиума ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС и следующий проект постановления:

«В связи с тяжелой болезнью, требующей длительного лечения, освободить т. Козлова Ф. Р. от обязанностей секретаря ЦК КПСС и члена президиума ЦК КПСС. Предоставить т. Козлову Ф. Р. отпуск для лечения».

Леонид Ильич добавил от себя:

— Я думаю, это — по-человечески. Действительно, он болен, мы по этой причине его и освобождаем. В партийном отношении, для партии, мы думаем, что этот проект правильный. Есть ли другие суждения или можно этот вопрос голосовать?

Других мнений не оказалось. Фурцева вместе с другими проголосовала «за»…

Что касается Фурцевой, Хрущев так и не сменил гнев на милость. Он выражал недовольство ее работой и в Министерстве культуры. На заседании президиума ЦК 26 июля 1962 года Никита Сергеевич развивал одну из своих любимых идей — в стране перепроизводство артистов. Театральные вузы вообще не нужны, нужно в артисты отбирать талантливых людей через самодеятельность.

— Но кто этим занимается? — негодовал Хрущев. — Министерство культуры? Нет. Там руководство недостаточно квалифицированное. Секретариату ЦК надо с этим разобраться.

Это поручение не сулило Фурцевой ничего хорошего. Но у Хрущева руки не дошли до кадровых перемен в Министерстве культуры. Вообще говоря, в ходе децентрализации управления зашла речь и о ликвидации союзного министерства. В этом и заключалась задуманная Хрущевым реформа управления — замена отраслевого принципа территориальным. Никита Сергеевич старался упразднить как можно больше министерств и передать рычаги управления на места.

На заседании президиума ЦК 25 апреля 1963 года говорили об улучшении организационного руководства вопросами культуры. Хрущев выразил неудовольствие неуправляемостью кинематографией:

— Вот мы критикуем кино. Так, в аппарате ЦК людей, которые занимаются вопросами кино, всего двое… В Министерстве культуры аппарат, видимо, большой, но не способен, не может управлять. Это так?

— Справку можно дать? — спросила Фурцева.

— Пожалуйста.

— Когда было Министерство кинематографии, было девятьсот семьдесят человек, — объяснила Фурцева, — делали девять картин в год. А вот весь аппарат, который в союзном министерстве занимался — и художественными фильмами, прокатом — это сто двенадцать человек…

— Помимо этого, — раздраженно продолжал Хрущев, — сложилось и понятие какой-то «оттепели» — это ловко этот «жулик» подбросил, Эренбург, поэтому люди при «оттепели» стали не вникать в это дело. Теперь радио. Я не знаю, сколько людей поставлено у нас заниматься радио?

— Четыре человека, — подсказал секретарь ЦК Леонид Ильичев, имея в виду сотрудников подчиненного ему идеологического отдела.

— Тут четыре человека, там четыре, — сказал Хрущев, — все распылено и недостаточно… Телевидение, издательское дело. Это все вопросы идеологии, да какие… Оратор закончил свою речь, и затух его голос… А вот книга, кино — они оставляют свой след… Вот театр, театр имеет огромное значение… Как это лучше сделать? Сейчас вот отделы идеологии и науки, видимо, это сочетание искусственное…

— Сделать самостоятельный отдел, — предложил Косыгин. Фурцева слушала с огромным вниманием. Решалась судьба идеологического аппарата страны, в том числе Министерства культуры.

— Мне Шуйский говорил, — поведал Хрущев, — что ему звонила Екатерина Алексеевна и сказала, что кто-то выдвинул идею ликвидировать Министерство культуры. Я считаю, что это неправильно, если такая идея выдвигалась.

Одного из своих помощников Григория Трофимовича Шуйского, Никита Сергеевич особо выделял и именовал «боярином». К нему по старой памяти и обратилась встревоженная разговорами о ликвидации министерства Фурцева. Вопрос действительно обсуждался на Старой площади. Шуйский донес беспокойство Екатерины Алексеевны до первого человека в стране. Никита Сергеевич публично ее успокоил:

— Министерство культуры нам надо сохранить, потому что будет отдел ЦК. И у нас сейчас по вопросам культуры большие связи международные. Поэтому отдел ЦК будет руководить министерством, но в сношениях с Западом, капиталистическим миром будет контакты поддерживать и соглашения заключать Министерство культуры.

— Тогда Комитет по культурным связям, — вмешался Ильичев, — ликвидируется, потому что у него главная функция — культурные связи, и это передать Министерству культуры.

Хрущев велел собрать комиссию, включив в нее Фурцеву, для разработки системы управления идеологией в стране. Комиссию сформировали под председательством Суслова. Вошли в нее секретари ЦК Ильичев, Андропов, Пономарев, главные редакторы «Правды» — Павел Алексеевич Сатюков, «Известий» — Алексей Иванович Аджубей, журнала «Коммунист» — Василий Павлович Степанов, первый заместитель заведующего идеологическим отделом ЦК Алексей Владимирович Романов (многолетний партийный работник, он вскоре станет председателем Госкино)…

Семнадцатого сентября 1964 года, на последнем заседании президиума ЦК перед отъездом в отпуск (из которого он уже вернется пенсионером), Хрущев прикидывал, кого выдвинуть на грядущем съезде партии. Вернулся к кандидатуре Фурцевой и с сожалением заметил:

— Неровная. Никогда нельзя быть в ней уверенным. Так что надо наметить для выдвижения женщин помоложе. Пусть секретариат посмотрит.

В словах Хрущева сквозило недовольство Фурцевой. Екатерина Алексеевна явно могла потерять и министерское кресло. Но через месяц Никиту Сергеевича самого отправили на пенсию. Фурцева осталась министром.

Кое-какие надежды вспыхнули у Фурцевой, когда в октябре Хрущева сняли со всех должностей. Она присутствовала на пленуме ЦК, который поставил точку в карьере Хрущева. Голосовала вместе со всеми. Но Леонид Ильич Брежнев ее не жаловал и на партийную работу не вернул.