Футбольная горячка

Затыкание дыры. «Арсенал» против «Ливерпуля» 01.05.80

Мне, как и многим другим фанатам, трудно воспринимать год таким, какой он есть: начинающимся 1 января и завершающимся через 365 дней. Я собирался сказать, что 1980-й был годом апатичным, бесцельным, пустым, но это неправда: я имел в виду сезон 1979/80 года. Футбольные болельщики именно так и рассуждают: наш год, наша единица времени – от августа до мая; июнь и июль не в счет, особенно в годы, кончающиеся на нечетную цифру, когда нет Кубка мира и европейского чемпионата. Спросите нас о самых удачных и самых неудачных периодах жизни, и мы назовем четыре цифры. Для болельщиков «Манчестер Юнайтед» это будут 66-67, для болельщиков «Манчестер Сити» – 67-68, для болельщиков «Эвертона» – 69-70 и так далее; ничего не говорящая черточка – всего лишь дань календарю, который повсеместно используется в западном мире. Мы, как и все, напиваемся в Новый год, но, в отличие от остальных, только в мае, после финала Кубка, переставляем внутренние часы, даем обеты, предаемся горестям и испытываем обновление, как обычные люди в конце традиционного года.

Нам стоило бы дать выходной в сочельник финала Кубка, чтоб мы могли собраться на праздник. Все-таки мы ведь своего рода сообщество внутри большого общества. У китайцев же есть свой Новый год, когда закрываются улицы вокруг Лестер-сквер; лондонские китайцы устраивают традиционные шествия, едят традиционную еду, и на них приходят любоваться туристы. Может, есть способ и нам отмечать окончание еще одного гнетуще-неудачного сезона, нечестное судейство, неудачные пасы назад и ужасные передачи вперед? Мы бы надевали наши чудовищные выходные рубашки, пели бы песни и скандировали всякие речевки; мы бы ели «Вагонз вилз» – излюбленное кондитерское изделие болельщиков, поскольку только его и продают на стадионах – и еще гангренозные гамбургеры; пили бы теплую, люминесцентно-оранжевую бурду из пластиковых бутылок, которую специально для подобных случаев производит фирма с названием что-то вроде «Ставрос оф Эдмонтон». А полиция следила бы, чтоб мы не выходили из рамок… ну, ладно, хватит. Эта ужасающая литания заставила меня осознать, насколько несчастна наша жизнь в течение девяти месяцев года; и когда все кончается, так хочется полновесно прожить каждый день из двенадцати отпущенных мне недель, когда я чувствую себя человеческим существом.

Футбол был всегда хребтом всей моей жизни, а в сезоне 1979/80 года и вовсе превратился в целый скелет. Весь тот сезон я вообще ничего не делал – только ходил в паб, на работу (в гараж, в окрестностях Кембриджа – на большее оказался неспособен) и прогуливался со своей девчонкой, чей курс был на год длиннее моего, а главным образом дожидался суббот и сред. Странная вещь, но «Арсенал» как будто шел навстречу моим потребностям в как можно большем количестве футбола: команда сыграла семьдесят игр за сезон, двадцать из которых так или иначе на Кубок. И каждый раз, когда я впадал в апатию, «Арсенал» считал своим долгом сыграть очередной матч.

В апреле 1980-го мне до смерти опротивела моя работа, моя неопределенность и я сам. Но стоило мне решить, что дыры в моей жизни настолько велики, что их не заткнет и футбол, как «Арсенал» совершенно обезумел, пытаясь меня развлечь: между 9 апреля и 1 мая команда сыграла шесть полуфинальных игр – четыре с «Ливерпулем» на Кубок Футбольной ассоциации и две с «Ювентусом» на Кубок обладателей Кубков. Но только одна из них – первая с «Ювентусом», состоялась в Лондоне. А остальные приходилось слушать по радио. Тот месяц мне так и запомнился: я работал, спал и ждал прямых репортажей Питера Джоунса и Брайана Батлера со стадионов «Вилла-парк», «Хилл-сборо» или «Хайфилд-роуд».

Я неблагодарный радиослушатель, но таковы все футбольные болельщики. Зрители реагируют быстрее, чем комментаторы: рев и вопли трибун на несколько секунд опережают описание события, и я, лишенный возможности видеть поле, нервничаю гораздо сильнее, чем если бы присутствовал на игре или смотрел ее по телевизору. Когда слушаешь радио, кажется, что любой удар в сторону наших ворот метит в верхний угол, каждая передача вызывает во мне панику, а каждый свободный противника попадает во вратарскую. В эпоху, предшествовавшую прямым телевизионным трансляциям, Радио-2 было единственным источником информации о кубковых подвигах «Арсенала» на выезде; я сидел и вертел настройку, переходя от станции к станции, отчаянно стараясь узнать, что же происходит на самом деле, но столь же отчаянно не желая ничего слышать. Футбол по радио – игра, сведенная к своему самому низкому общему знаменателю. Лишенный эстетического наслаждения от зрелища и сопереживания зрителей, охваченных теми же эмоциями, что и ты, и не имеющий возможности обрести чувство безопасности, поскольку не видишь, что твои защитники и вратарь находятся примерно там, где им и положено быть, ты начинаешь испытывать один голый страх. Леденящий, призрачный вой, который издавало по вечерам Радио-2, – нечто отличное от нормального восприятия игры.

Последние две из четырех финальных встреч с «Ливерпулем» чуть меня не доконали. В третьей «Арсенал» повел в счете на первой минуте и продержался следующие восемьдесят девять. Всю вечность второго тайма я сидел, вскакивал, начинал мерить шагами комнату, не в состоянии ни говорить, ни думать, пока «Ливерпуль» не сравнял счет перед самым финальным свистком. Это было словно выстрел из ружья, которое целило в меня целый час, но с той лишь неприятной разницей, что выстрел не сразил меня, подобно пуле, – напротив, подхлестнул пройти все с самого начала. Через три дня, в четвертой игре «Арсенал» снова повел в счете, и меня охватил такой ужас, что я выключил радио и вытащил на свет свой оберег – записи «Баззкокс». В тот раз «Ливерпуль» не отыгрался, и «Арсенал» вышел в финал Кубка Футбольной ассоциации. Однако я настолько измотался, издергался и искурился, что мне уже было все равно.