Воротников Михаил Федорович Г К Жуков на Халхин-Голе
Воротников Михаил Федорович
Г. К. Жуков на Халхин-Голе
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательства: Полковник в отставке, адъютант Г. К. Жукова во время боев на Халхин-Голе М. Ф. Воротников в своих воспоминаниях рассказывает о Жукове - полководце и человеке, а также повествует о встречах с маршалом в последний период его жизни
Содержание
От автора
Истоки "необъявленной войны" на Халхин-Голе. Г. Плотников
Начало службы на монгольской земле. Впервые в роли адъютанта
"Баян-Цаганское побоище". Июльские оборонительные бои. Миг боя - годы опыта
Августовская наступательная операция и ее итоги
Комиссары Халхин-Гола
Братская боевая дружба
Мой командующий
Вместо послесловия
Примечания
Список иллюстраций
От автора
Книгу эту я долго вынашивал в мыслях и чувствах своих. Прожитые годы жизни полны сложностей, радостей и огорчений. В памяти моей навсегда осталась яркая личность полководца - Георгия Константиновича Жукова.
Я был его адъютантом, когда шли бои на Халхин-Голе и впервые зримо проявился его незаурядный полководческий талант.
Георгий Константинович оказал мне большую помощь в работе над книгой: из своего личного архива дал фактический материал о разгроме 6-й японской армии на Халхин-Голе, высказал ряд мыслей и суждений по поводу "Необъявленной войны на Халхин-Голе", прочитал главу "Мой командующий", собственноручно внес свои поправки, дав положительный отзыв, который храню, как бесценную реликвию. В одной из бесед сказал: "История должна быть сохранена такой, какой она была по тому времени. Это поможет современникам объективно осмыслить прошлое и сделать наиболее целесообразные выводы в конкретно сложившейся политической и военной обстановке".
Его младшая дочь Мария Георгиевна подарила мне несколько фотографий из истории боев, для иллюстраций.
Мне помогли и другие товарищи, которым выражаю искреннюю благодарность: Г. К. Плотникову - кандидату исторических наук, сотруднику института Военной истории, А. И. Грачеву - журналисту.
М. Воротников
Истоки "необъявленной войны" на Халхин-Голе
В героической летописи советского и монгольского народов есть страницы, которым суждено сиять веками. Одной из наиболее ярких, повествующих о боевом братстве наших народов, является сражение у р. Халхин-Гол - символ их верной и нерушимой дружбы, развивающейся на протяжении более шести десятилетий на принципах марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма. У истоков этой дружбы стояли великий Ленин и неустрашимый Сухэ-Батор, которые на дружеской встрече в Москве 5 ноября 1921 года обсудили пути развития монгольской народной революции. Эта теплая беседа имела принципиальное значение для развития монгольской народной революции по пути от феодализма и мрака к социализму, минуя стадию капитализма.
Сражение у р. Халхин-Гол на территории братской социалистической Монголии в 1939 году - явление отнюдь не случайное и локальное, как это стремятся доказать различного рода фальсификаторы истории, а проявление империалистической политики "иными, насильственными средствами".
Почему же алчный японский империализм попытался именно здесь, в Монголии, вновь претворить в жизнь свои замыслы в конце 30-х годов нашего столетия? В чем лежат причины столь настойчивого стремления японского милитаризма утвердиться на азиатском материке?
Стратегически выгодное положение, которое занимает Монголия, издавна привлекало внимание правящих кругов Японии.
Это обстоятельство особо отметил В. И. Ленин еще в ноябре 1921 года в беседе с монгольской делегацией, о которой уже упоминалось выше, указав, что в силу такого географического положения страны империалистические державы в случае войны будут стремиться захватить Монголию и превратить ее в плацдарм военных действий против другой страны{1}.
Так, еще в конце XVI в. японский сегун{2} Т. Хидэёси с целью покорить Корею, Китай и Монголию предпринял ряд походов на материк, закончившихся в 1598 году полным поражением. В конце XVII в. маньчжурским завоевателям, захватившим Китай и основавшим здесь Дайцинскую (маньчжурскую) династию, удалось овладеть всей Монголией. Черная ночь иноземного ига наступила для монгольского народа. Она продолжалась почти три столетия.
Во второй половине XIX столетия, накануне буржуазной революции Мэйдзи (1868 г.), имущие классы Японии вновь потребовали реставрации эпохи Хидэёси и осуществления его захватнических идей. Устами одного из своих предводителей - Ёсида Синоина - были высказаны основные руководящие начала японских территориальных претензий: "Захват Курильских островов, Камчатки, островов Рюкю, Формозы (Тайвань - Г. П.), покорение японскому владычеству Кореи и всего Китая (вместе с Монголией. - Г. П.) - минимум, необходимый для нормального развития Японии".{3}
Японская военщина, выдвинувшая эти планы, вскоре приступила к их практическому претворению. В 1876 году под дулами орудий военно-морской эскадры была "открыта" Корея. В результате японо-китайской войны 1894-1895 гг. Япония по Симоносекскому договору получила китайский остров Тайвань, переименовав его в Формозу, и свыше 25 млн. английских фунтов (300 млн. юаней) контрибуции.{4}
Следующим этапом захватнической политики японского милитаризма явилась русско-японская война 1904-1905 гг., в результате поражения в которой русский царизм потерял южную часть острова Сахалин, Японии удалось закрепиться на материке: она получила Квантунскую область, арендованную ранее Россией у Китая, а также Корейский полуостров, отошедший к Японии по корейско-японскому "договору" об аннексии в августе 1910 года.
Этот успех придал свежие силы японскому милитаризму, явился новым толчком дальнейшего усиления его агрессивного курса в отношении соседних стран Дальнего Востока и, прежде всего, Китая, России и Монголии.
Однако на пути дальнейшей экспансии Японии на материк был Китай, где господствовала Дайцинская династия, против которой развернулось национально-освободительное движение в Китае и Монголии. Мощная революционная волна в Китае, поднявшаяся под непосредственным влиянием первой русской революции 1905 года, смела в 1911 году более чем двухвековое маньчжурское иго, ознаменовала рождение Китайской республики, а также появление автономной Внешней Монголии.
Победа Великой Октябрьской социалистической революции в России открыла путь к экономическому и культурному развитию Монголии. Правительство РСФСР в феврале 1918 года сообщило правительству Богдо-Гэгэна{5} о том, что Советская Россия порвала с политикой царизма, отказавшись от грабительских кабальных договоров, навязанных им Монголии, аннулировало долги по царским займам и признало неотъемлемое право монгольского народа на независимость. "Монголия, - говорилось в обращении, - есть свободная страна... Вся власть в стране должна принадлежать монгольскому народу. Ни один иностранец не вправе вмешиваться во внутренние дела Монголии..."{6}
Однако реакционные правящие круги во главе с Богдо-Гэгэном не только не ответили на обращение Советского правительства, но и сделали все, чтобы скрыть его от народа. Более того, страх перед освободительными идеями Октября побудил феодально-теократическое правительство Автономной Внешней Монголии стать на путь открытого сговора с японскими империалистами и их агентурой в лице китайских милитаристов из клики "аньфу"{7}.
Маскируясь в тогу друзей монгольского народа, японский империализм в 1918 году под предлогом защиты от угрозы большевизма вытащил на свет идею создания "Великой Монголии", которая бы объединила Внешнюю Монголию, Бурятию, Внутреннюю Монголию, Кукунор и другие районы, населенные монгольскими народностями. Во главе "движения панмонголистрв" японская военщина планировала поставить своего платного агента - белогвардейского атамана Семенова. Но "панмонгольская" авантюра японских империалистов вскоре потерпела провал, как и сорвалась попытка аньфуистского агента китайского генерала Сюй Шучжэна утвердиться в Монголии.
После падения прояпонского правительства аньфуистов в Пекине власть в Китае захватила клика реакционных милитаристов "чжили"{8}. Среди китайских оккупационных войск в Монголии началось разложение. Однако открытая интервенция японских войск была невозможной из-за противоречий в этом районе американского и японского империализма.
В подобной обстановке милитаризм сделал ставку на белогвардейского барона Унгерна. Его войска из Монголии пытались развернуть наступление против РСФСР. Но монгольский народ под руководством Народной партии (ныне МНРП. - Г. П.), при помощи великого северного соседа - Советской России, разгромил банды Унгерна и освободил страну от иноземных захватчиков. Планам японской военщины не суждено было сбыться и на этот раз.
Однако поражение политики японского милитаризма в Монголии и на Советском Дальнем Востоке в начале 20-х годов не отучило японских политиканов от захватнических действий.
Суть агрессивных планов японского империализма была раскрыта в ходе работы конференции губернаторов провинций, руководителей ведущих концернов и японского генералитета, которая состоялась в конце июня 1927 г. Конференция выработала основные взгляды развития политики в ближайшей перспективе. "Чтобы завоевать Китай, - говорилось в ее решении, - мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию... Но захват в свои руки контроля над Маньчжурией и Монголией является первым шагом, если раса Ямато желает отличиться в континентальной Азии"{9}.
Направляя свою агрессию против Маньчжурии, японские империалисты считали, что успешный исход этой акции позволит разрешить многие проблемы экономики и политики, стоявшие перед Японией к началу 30-х годов. При этом прежде всего они считали необходимым создать обширный плацдарм для войны против Советского Союза; выйти к границам МНР, что, по их мнению, приближало овладение этой страной; создать в Маньчжурии сырьевую базу и базу развития японской промышленности на материке; и, наконец, обеспечить богатую тыловую базу на случай войны с Америкой.
Разработанный план молниеносного овладения Маньчжурией предусматривал: завершить операцию по захвату этой части Китая силами Квантунской армии; облечь военные операции в форму карательной экспедиции и с этой целью исключил из лексикона само слово "война"; держать наготове большой военный флот на случай выступления против Японии других стран (например, США); и, наконец, привлечь на свою сторону отдельных китайских генералов и добиться через своих агентов в нанкинском правительстве Чан Кайши его невмешательства в Маньчжурский конфликт.
Японским милитаристам удалось достичь полной внезапности и нейтрализации действий центрального правительства Китая. Попытка Чан Кайши урегулировать конфликт через Лигу Наций успеха не принесла: пока комиссия Литтона разбирала "инцидент 18 сентября", Маньчжурия к началу 1932 года оказалась в руках агрессоров. В марте на захваченных землях Северо-Восточного Китая (Маньчжурия) было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с последним императором цинской династии Пу И (Генри Пу И), а через год - в марте 1933 года - в его состав была включена провинция Жэхэ и другие территории Внутренней Монголии.
Таким образом, в 1931-1933 гг. японская военщина на протяжении почти 5 тыс. километров вышла непосредственно на границы Советского Союза и Монгольской Народной Республики. Она стала лихорадочными темпами превращать территории в военно-экономическую базу и плацдарм для нападения на СССР и МНР. С этой целью вдоль границ с нашей Родиной и дружественной Монгольской Народной Республикой они начали создавать укрепленные районы как исходные рубежи для агрессии, подводить к ним шоссейные и железные дороги, строить аэродромы и проводить другие мероприятия по оперативному оборудованию плацдарма агрессий. На Дальнем Востоке возник опасный очаг мировой войны.
В связи с проводимыми японской военщиной мероприятиями по подготовке войны ЦК МНРП и правительство МНР в конце 1934 года было вынуждено обратиться к Советскому Союзу с просьбой о помощи в случае нападения японских агрессоров. Советское правительство заявило о своей готовности оказать братской Монголии необходимую помощь. Стороны заключили между собой так называемое "джентльменское (устное. - Г. П.) соглашение". Зная твердую позицию Советского Союза, агрессоры не рискнули начать широкие боевые действия против МНР. Но тем не менее провокации японской военщины на восточных границах братской республики не прекратились, а, наоборот, усилились.
Одним из наиболее ярких примеров таких провокаций был захват 24 января 1935 года японским отрядом монгольского пограничного монастыря Халхин-Сумэ, расположенного в 8 километрах от устья р. Халхин-Гол в междуречье Шарильджи и Уршун-Гол, впадающих в озеро Буир-Нур. При этом японская сторона постаралась дать лживую информацию в западную прессу о якобы произошедшем столкновении японо-маньчжурских войск с советскими частями. Разоблачая эту вздорную и нелепую фальшивку, газета "Правда" выразила мнение официальных советских органов о том, что подобные сенсационные измышления распространяются сознательно и с определенными целями. Она не оставила сомнения в том, что реакционные круги, мечтающие о военных осложнениях на Дальнем Востоке, не пропускают "...никакого случая для того, чтобы вызвать и поддерживать представления о якобы близком наступлении этих осложнений"{10}.
В связи с захватом монастыря Халхин-Сумэ в период со 2 июня по 26 августа 1935 года на ст. Маньчжурия проходили переговоры между правительственной делегацией во главе с Самбу и представителями так называемого государства Маньчжоу-Го. На них монгольская делегация потребовала возвратить захваченный монастырь и созвать постоянную комиссию по урегулированию пограничных конфликтов. Однако этот тур переговоров, как и их второй тур (со 2 октября по 25 ноября 1935 г.), были сорваны японо-маньчжурскими властями{11}.
Провокации на восточных границах МНР не прекращались. 12 февраля 1936 года японо-маньчжурский отряд численностью свыше 500 человек на 25 грузовиках при двух танкетках и самолетах-штурмовиках совершил налет на Булун-Дэрсунскую пограничную заставу республики. Последняя приняла неравный бой, но под давлением во много раз превосходящих сил врага была вынуждена отойти в глубь территории МНР, потеряв 5 человек ранеными и одно горное орудие. Подошедший бронеотряд МНРА отбросил налетчиков за пределы границы, нанеся противнику ощутимый урон: враг потерял до 20 человек убитыми, 30 ранеными и обе танкетки{12}.
В этих условиях ЦК МНРП и правительство МНР предприняли ряд мер по дальнейшему укреплению обороноспособности страны. Не было безучастным к участившимся провокациям японской военщины и Советское правительство. 21 февраля 1936 года заместитель народного комиссара по иностранным делам СССР Б. С. Стомоняков заявил японскому послу в Москве г-ну Ота, что "...учащающиеся столкновения на границах Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-Го представляют еще один очаг опасности для мира на Дальнем Востоке и вызывают серьезное беспокойство у правительства СССР"{13}.
Подобная твердая позиция Советского правительства еще более наглядно была продемонстрирована на советско-монгольских переговорах в Улан-Баторе, на которых 12 марта 1936 года был подписан исторический Протокол о взаимопомощи между СССР и МНР. Он еще теснее связал судьбы двух братских народов в борьбе против общего врага - японского империализма - и явился надежной, прочной гарантией независимости Монгольской Народной Республики.
Выполняя свои обязательства по Протоколу, Советское правительство по просьбе правительства МНР направило в январе 1937 года в Монголию части и соединения Красной Армии. Из этих войск был сформирован 57-й особый корпус в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й кавалерийской, 11-й танковой, 7, 8 и 9-й мотоброневых бригад и других частей и подразделений специальных войск{14}. Первым командиром особого корпуса был назначен комдив, позднее прославленный советский полководец Маршал Советского Союза И. С. Конев.
Наряду с агрессивными намерениями против МНР японская военщина 7 июля 1937 года, совершив провокацию у моста Лугоуцяо в г. Юаньнин (близ Пекина), приступила к осуществлению нового этапа агрессии против Китая, ставившего целью захватить территорию Внутреннего Китая{15}. Очаг войны на Дальнем Востоке задымил с новой силой. Японским войскам за сравнительно небольшой отрезок времени удалось захватить значительную часть территории страны с такими крупнейшими городами, как Тянь-цзинь, Шанхай и Пекин, и вступить в столицу Китайской республики - г. Нанкин. Однако первые успехи не дали основания захватчикам праздновать победу; китайский народ на этот раз начал тяжелую и упорную борьбу, вошедшую в историю как японо-китайская война 1937-1945 гг.
В конце июля 1938 года японские империалисты, стремясь "прощупать" прочность советских границ в Приморье, крупными силами вторглись в пределы нашей Родины в районе оз. Хасан. Соединения Красной Армии, получив подкрепления, решительно контратаковали врага и к 7 августа отбросили его с советской территории с большими для него потерями.
Неудачи в затяжной войне против Китая, поражение крупной вооруженной акции японских войск у оз. Хасан в большой мере подорвали авторитет военных кругов Японии в глазах их союзников по антикоминтерновскому пакту, не могли не сказаться и на внутриполитическом положении Японии. Курс иены резко упал, а цены на многие товары широкого потребления повысились, что привело к понижению жизненного уровня населения и росту недовольства внутри страны. Этим решили воспользоваться определенные милитаристские круги, вынудив правительство Коноэ в январе 1939 года уйти в отставку.
Новый премьер-министр страны Хиранума и поддерживавшие его генералы в лице военного министра Итагаки, его заместителя Тодзио, а также командующего Квантунской армией генерала Уэда видели выход из создавшегося положения в активизации военных действий в Китае и расширениях их в северном направлении против МНР и СССР. По их мнению, такие действия в случае успеха могли поднять пошатнувшийся престиж японской армии и содействовать заключению прямого военного блока оси Берлин - Рим - Токио. Не менее важную роль в подготовке Японией агрессии против МНР сыграла соглашательская политика тогдашнего руководства Англии и Франции, стремившегося направить фашистскую агрессию против Советского Союза. Японские самураи еще выше подняли головы и взяли курс на заключение прямого военного союза с фашистской Германией.
В начале 1939 года в связи с вновь усилившимися провокациями японской военщины на восточных рубежах МНР Советское правительство в своем заявлении на 3-й сессии Верховного Совета СССР предупредило японских империалистов о том, что "...границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного договора о взаимопомощи, мы будем защищать так же решительно, как и свою собственную"{16}. Однако правящие круги милитаристской Японии не вняли разуму и продолжали усиленную подготовку к нападению на МНР.
Готовя нападение, японская военщина рассчитывала без особых трудностей захватить восточный выступ территории республики и в случае успеха стремительным броском выйти к советской границе южнее г. Читы, вторгнуться на территорию СССР. Затем предполагалось перерезать транссибирскую железнодорожную магистраль и в дальнейшем предпринять наступление в Приморье с тем, чтобы отторгнуть весь советский Дальний Восток. С этой целью близ границы с МНР сосредоточивались крупные силы японской Квантунской армии, размещенные в западной части Северо-Восточного Китая, а также войска князя Внутренней Монголии Дэвана и марионеточного государства Маньчжоу-Го.
С середины января 1939 года провокации на границе стали возрастать. Так, 14 января в районе г. Номон-Хан-Бурд-Обо около 20 японцев и баргутских кавалеристов армии Дэвана напали на сторожевой наряд пограничников МНР, ранив одного цирика{17} и взяв в плен начальника 7-й заставы. Через два дня пограничный наряд был вновь обстрелян. В течение 29 и 30 января японо-баргутские кавалеристы пытались пленить сторожевые монгольские наряды в этом районе. В феврале и марте здесь произошло до 30 нападений на пограничников МНР силами подразделений и групп 23-й японской дивизии и кавалерийских частей князя Дэвана.
Провокационные действия японской военщины сопровождались широкой кампанией в прессе Японии и Маньчжоу-Го, направленной против Монгольской Народной Республики. Для обоснования своих претензий на территорию, расположенную по правому берегу р. Халхин-Гол, японские картографы еще в 1935 году сфабриковали подложные карты, на которых граница Маньчжоу-Го с МНР была показана по реке, то есть 20 километров западнее ее истинного положения.
После соответствующей идеологической, дипломатической и военной подготовки японская военщина приняла решение развернуть активные боевые действия в мае 1939 года. Выбор командования японской Квантунской армии на этот раз пал на восточный выступ территории МНР в районе оз. Буир-Нур и среднего течения р. Халхин-Гол. Ширина избранного для нападения участка достигала по фронту 70-80 километров, а глубина - до 20 километров.
В ночь на 8 мая над Халхин-Голом загремели выстрелы: группа японцев численностью до взвода с ручным пулеметом пыталась проникнуть на территорию МНР. Монгольские пограничники обнаружили нарушителей и открыли огонь. В результате противник был выброшен за пределы республики, оставив трех солдат убитыми.
11 мая монгольские пограничные заставы в районе г. Номон-Хан-Бурд-Обо подверглись неожиданному нападению{18}. Силы были неравны: против двадцати пограничников наступало около двухсот японцев при поддержке минометов и пулеметов. Пограничникам пришлось отойти на запад от границы к р. Халхин-Гол. Лишь с помощью подошедших подразделений МНРА нарушители были отброшены на маньчжурскую территорию. Начиная с 14 мая, здесь развернулись активные действия японской авиации, проводившей разведывательные полеты, бомбометание и обстрелы из пулеметов погранзастав Монгольской Народной Республики. Все говорило о том, что готовятся широкие наступательные действия крупных сил. По образному выражению Г. К. Жукова, началась "необъявленная война на Халхин-Голе"{19}.
Поэтому нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов, обеспокоенный происходящими событиями в районе восточного выступа территории МНР, 16 мая приказал командованию особого корпуса тщательно разобраться в обстановке и принять необходимые меры по обеспечению обороны района Халхин-Гол. Только после этого командир корпуса комдив Н. В. Фекленко предпринял определенные меры: 17 мая утром из района Тамцак-Булак к месту боев была направлена оперативная группа от 11-й танковой бригады в составе стрелково-пулеметного батальона, саперной роты и батареи 76-мм орудий на механической тяге под общим командованием старшего лейтенанта А. Э. Быкова. Одновременно сюда же выдвигалась 6-я кавалерийская дивизия в составе 15-го и 16-го кавполков, сводного кавэскадрона и дивизиона бронемашин. 22 мая советско-монгольские войска с ходу преодолели р. Халхин-Гол и заняли оборону на ее восточном берегу в двух-пяти километрах от государственной границы.
Японское командование к исходу 27 мая подтянуло в район Номон-Хан-Бурд-Обо крупные силы для проведения новой, более масштабной провокации. Основу их составил 64-й пехотный полк 23-й пехотной дивизии под командованием полковника Т. Ямагата. На базе этого полка был сформирован сводный отряд, в который вошли также разведотряд дивизии под командованием подполковника Я. Адзума, моторота капитана Ковано, 8-й кавалерийский полк и подразделения 1-го и 7-го кавалерийских полков баргутской конницы. Всего японцы стянули сюда свыше 1500 штыков, 1000 сабель, до 75 станковых и ручных пулеметов, 12 орудий, 6-8 бронемашин и до 40 боевых самолетов{20}. Советско-монгольские войска насчитывали лишь 668 штыков, 260 сабель, 58 пулеметов и 39 бронемашин{21}.
Таким образом, на 27 мая противник превосходил советско-монгольские войска по количеству штыков в 2,5 раза, в саблях в 3,5 раза, имел абсолютное превосходство в авиации, но уступал им по числу бронемашин почти в 6 раз.
На рассвете 28 мая сводный отряд Ямагата начал наступление. Вследствие некоторой несогласованности действий 15-го кавполка дивизии и опасности обходного маневра врага 2-я стрелковая рота была вынуждена отойти на тыловой рубеж обороны, понеся при этом потери, и закрепилась в трех километрах от р. Хайластын-Гол.
Однако обходной маневр противника был сорван: разведотряд Адзума и рота Ковано попали под губительный огонь артиллерийской батареи, заранее выдвинувшейся на восточный берег р. Халхин-Гол. Героическими действиями батареи, саперной и 1-й стрелковой рот, поддержанных сильным пулеметным огнем, японский отряд был почти полностью уничтожен.
В этой обстановке народный комиссар обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов 2 июня пригласил к себе заместителя командующего Белорусским особым военным округом комдива Г. К. Жукова. На встрече он обрисовал создавшуюся обстановку на восточной границе МНР и немедленно отправил его в Монголию, чтобы на месте оценить обстановку для выработки необходимых мер и, если понадобится, возглавить дислоцированные там советские войска.
Началась кипучая, полная энергии жизнь Г. К. Жукова в Монголии в роли командира особого корпуса, а вскоре и командующего 1-й армейской группой.
О героических событиях тех памятных дней, о деятельности прославленного советского полководца, четырежды Героя Советского Союза и Героя Монгольской Народной Республики Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в них и рассказывается в настоящей книге.
Ее автор - командир танкового взвода легендарной 11-й ордена Ленина танковой бригады - в конце июня 1939 года становится адъютантом командира 57-го особого корпуса, а вскоре и командующего 1-й армейской группы, войска которой наголову разгромили японских агрессоров, вторгшихся в пределы братской народной Монголии. Ныне М. Ф. Воротников - полковник в отставке. В своем труде он с большой теплотой и проникновенностью повествует о малоизвестных советскому читателю страницах жизни Г. К. Жукова в Монголии, с которым он был тесно связан вплоть до кончины выдающегося советского полководца периода второй мировой войны.
Г. Плотников,
кандидат исторических наук,
полковник в отставке
Начало службы на монгольской земле. Впервые в роли адъютанта
В 1936 году мне, работавшему до этого сначала в колхозе, а затем на металлургическом заводе в Донбассе, удалось закончить рабфак при горном институте в г. Сталине (ныне Донецк) и поступить учиться в Ульяновское Краснознаменное танковое училище. Сбылась моя мечта. В то время значительная часть молодежи стремилась пойти учиться в военные училища. Но чтобы стать курсантом, нужно было хорошо подготовиться к приемным экзаменам - всюду был конкурс.
После окончания училища, в январе 1939 года, я был направлен в войска, дислоцировавшиеся на территории дружественной нам Монгольской Народной Республики. Так началась моя служба в Ундур-Хане, в 11-й танковой бригаде. Жили мы в землянках, в так называемом "копай-городке".
Наш рабочий день был насыщен боевой подготовкой и отработкой элементов постоянной боевой готовности. Несмотря на суровые климатические условия, недостаток воды для технических нужд, которую надо было подвозить, отсутствие технически оснащенных водомаслогреек и аккумуляторных, боевая готовность поддерживалась на высоком уровне и полностью отвечала предъявляемым требованиям. Боевые тревоги с выводом танков и решением учебных тактических и огневых задач проводились еженедельно.
Мы знали, что международная обстановка серьезно осложнилась. Войны в Абиссинии, в республиканской Испании, кровавая провокация в районе озера Хасан были предвестниками большой войны.
Накалялась обстановка и на границах Монголии. Позднее стало известно, что вторжению регулярных японских войск на территорию МНР предшествовала целая серия мелких военных провокаций и диверсионных действий. С января по май их было совершено около сорока. Численность нападающих увеличивалась, мощность вооружений возрастала. 14 мая японцы применили не только артиллерию, но и пикирующие бомбардировщики.
Еще в начале мая командный состав нашей бригады регулярно стал получать информацию об обстановке на Халхин-Голе. На разборе проведенного тактического учения командир нашей бригады М. П. Яковлев подробно остановился на агрессивных устремлениях японского милитаризма. Он ориентировал нас на возможное перерастание отдельных провокационных действий японцев в крупные бои. "По всему видно, - говорил комбриг, - что японское командование прощупывает реакцию со стороны монгольского правительства и выжидает, в какой степени и как отнесется к этому наше правительство и наши войска, находящиеся на территории МНР".
М. П. Яковлев поставил перед нами задачу быть в постоянной готовности, встать с оружием в руках на защиту монгольских границ. "Но Халхин-Гол от нас, сами знаете, - сказал комбриг, - далеко. Если потребуется наша помощь, то выйти в район боев мы сможем только своим ходом. Рассчитывать должны не иначе, как на многосуточный форсированный марш. Поэтому все силы на подготовку техники и оружия к форсированному маршу, на готовность с хода вступить в бой. Растеряем в пути технику - грош нам цена", - заключил разбор комбриг.
В ночь на 16 мая 11-я танковая бригада была поднята по боевой тревоге. Мы приняли ее за очередную тренировку. И, прибыв в парк, сразу же принялись приводить танки в боевую готовность. Очередная команда: "Загрузить боеприпасы!" - насторожила нас. Собираю взвод, ставлю задачу. Проверяю действия каждого экипажа. Обнаруживаются большие недостатки в трех танках из пяти. Некоторые ограничились только тем, что завели моторы и доложили о готовности. Не наведен порядок в боевых отделениях некоторых машин, не опробован подъемный и поворотный механизм пушки, кое у кого не доставало положенного запаса песка на случай загорания танка.
Я, как командир взвода, понял свою оплошность: не смог своевременно предотвратить такие недоработки экипажей, мало вникал в черновую работу, не хватало опыта. Тут же сделал соответствующие выводы и основательно перестроился.
Напротив нашего батальона находился парк-стоянка машин стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады. К утру парк опустел. У ворот стояла лишь одна охрана. Оказалось, что стрелково-пулеметный батальон получил задачу форсированным маршем выйти к реке Халхин-Гол, в район города Тамцак-Булак, и поступить в распоряжение командира оперативной группы 57-го особого корпуса полковника Иванкова для защиты границ МНР. Ответственность за своевременное прибытие в указанный район возлагалась на заместителя командира бригады майора Б. М. Скворцова.
22 мая советско-монгольские войска с ходу преодолели р. Халхин-Гол и заняли оборону на ее восточном берегу в двух-пяти километрах от государственной границы. Вступил в бой и отряд Быкова.
Как уже указывалось, японцы имели превосходство в силах и средствах. Бой носил ожесточенный характер. Сразу выявились недостатки в боевой выучке наших бойцов: сказалась недостаточная физическая выносливость нашей пехоты, неумение использовать неровности местности, недостаточные навыки в пользовании малой саперной лопатой. Трудно переносился бой в условиях жары при недостатке питьевой воды.
Вернувшись в бригаду, Б. М. Скворцов на совещании всего командного состава соединения информировал нас об обстановке в районе реки Халхин-Гол, поделился первым боевым опытом наших подразделений. Особо остановился на тактике японских самураев и недостатках в одиночной подготовке наших бойцов, командиров и тактической подготовке подразделений. Он потребовал тренировок на выносливость в бою в условиях открытой степи, в песчаных барханах, в жару. Поставил вопрос о накомарниках. Высказал свои рекомендации.
Все это повлекло за собой большие перемены в организации боевой подготовки и поддержании боевой готовности частей и подразделений.
21 мая командир 23-й пехотной дивизии, дислоцировавшейся в районе Хайлара, генерал-лейтенант Камацубара, в прошлом военный атташе в Москве, выполняя приказ командующего Квантунской армии генерала Уэда, отдал приказ дивизии на уничтожение войск Внешней Монголии (МНР) в районе Номон-Хана.
В бой вступали кадровые войска Квантунской армии.
Настал наш черед.
На рассвете нас разбудил знакомый сигнал боевой тревоги. Быстро уложены пожитки, фотография выпускной роты училища легла на самое дно чемодана. Все лишнее сдано на склад. Через несколько минут мы были у танков. Командир роты старший лейтенант В. Р. Филатов потребовал проверить, все ли взято для длительного марша. Приказ - дозаправить танки и выйти в район сосредоточения. С выходом за черту города была проверена боевая экипировка. Нам еще раньше настойчиво рекомендовали купить в магазине военторга 5-6 пар белья, ко всему прочему, что полагалось по перечню.
По всему было видно, что тренировки кончились. Последнее посещение столовой. Мы в полном снаряжении. Одолевала жара. Хотелось пить. К нашему удивлению, в столовой - лимоны. Мы накинулись на них.
Вскоре прибежал командир танка моего взвода К. Галиев: "Командиры взводов 2-й роты к командиру..." - раздался звучный голос на всю столовую, находившуюся в большой землянке. Появились посыльные других рот батальона. Послышалась команда: "Прекратить торговлю лимонами. Всем вернуться в свои подразделения!".
К незамедлительному и точному исполнению приказаний старших начальников мы все были приучены и весьма ответственно к этому относились. Перед всем строем был отдан приказ на совершение марша в район р. Халхин-Гол. Форма его обычная. Однако в самом начале - "Слушай боевой приказ". И мы поняли, что начинается другая жизнь, а как сложится судьба каждого из нас - покажет будущее.
Слова командира звучали веско и ясно: "С этого момента все мы должны понимать и глубоко сознавать, что мирная учеба закончилась. Предстоят бои, а значит, для каждого из нас началась война. Запомните, помощь товарищу и взаимопомощь на марше и в бою - закон боевого товарищества и братства, залог победы. Уточнения обстановки и задач будут доводиться в ходе марша", закончил командир роты.
Выполняя команду командира батальона майора М. Г. Михайлова, он вынул торчавшие из полевой сумки флажки, одним из них подал сигнал "Внимание!" и тут же скомандовал:
"К машинам!", "По местам!", "Заводи", "Делай, как я!" - и мы немедленно двинулись в путь.
Я еще раз окинул пристальным взглядом нашу обитель. "Копай-город" местами дымился: в землянках еще прохладно, да и пищу каждый себе готовил на плите, нагреваемой углем. Все штатские - рабочие и служащие, члены семей военнослужащих, въезд которых из нашей страны был весьма ограничен, высыпали из своих жилищ и сгрудились около танковых колонн поближе к своим. Кто-то еще прощался, давая какие-то наказы... И вот теперь только взмах высоко поднятых рук извещал: "До свидания, счастливого пути, ждем вас с победой..." Шум танков заглушал их голоса, и, наконец, скрылся за горизонтом и Ундур-Хан.
У каждого из нас были ощущения какой-то тревоги, чувства необычных волнений, беспокойства, воспоминаний детства, родного дома и дорог еще мало прожитой жизни. Всем нам, от бойца до командира взвода, было не более 25 лет. Впрочем, некоторые сверхсрочнослужащие были несколько и постарше. Но уж коль начался марш, все ему: и умения, и силу воли, и всего самого себя.
К 1 июня бригада, совершив 800-километровый марш, была сосредоточена в 20-30 километрах южнее города Тамцак-Булак. Марш отличался высокими скоростями движения, проходил напряженно. Гусеничные ленты с ходовой части были сняты: на колесном ходу танк БТ быстроходнее. Но в первый же день обнаружились недостатки наших машин.
Танки плохо заводились. Часто отказывал стартер. Установленное в развале цилиндров корыто переполнялось бензином, особенно при запуске. В нагретом танке бензин интенсивно испарялся, заполняя своими парами воздушное пространство, делая машину легко воспламеняемой. Все это нередко приводило к пожару, даже на марше, в мирных условиях. На подходе к району сосредоточения загорелся танк и в моем взводе. Пожар был погашен песком. Но применение песка влекло за собой и переборку деталей двигателя, а это довольно трудная операция.
К утру 5 июня Г. К. Жуков с группой командиров-специалистов родов войск прибыл в Тамцак-Булак в штаб 57-го особого корпуса, где встретился с командиром корпуса комдивом Н. В. Фекленко, полковым комиссаром М. С. Никишевым - комиссаром корпуса, комбригом А. М. Кущевым - начальником штаба, и другими.
Ознакомление с обстановкой в штабе корпуса убедило его в незнании командованием истинного положения дел в районе реки Халхин-Гол. Г. К. Жуков дал понять, что нахождение командного пункта в 120 километрах от поля боя не может обеспечить ни истинного знания обстановки, ни оперативного вмешательства в управление боевыми действиями частей и подразделений.
В этот же день Г. К. Жуков вместе с М. С. Никишевым выехал в район боев.
Утро 7 июня. Личный состав нашей танковой роты был собран на политинформацию. Политрук старший лейтенант А. П. Голубев проинформировал об обстановке в районе боев и о новом командире корпуса:
- Говорят, строгий, но дело знает отлично. Такого не проведешь. Только что приехал, а уже успел побывать на переднем крае. Старается поговорить с бойцами и командирами взводов и рот.
- Так он и к нам может приехать?
- Приедет. Даже обязательно. Мы же танкисты. В танковых войсках всегда был полный порядок, и на этот раз надо показать высокую организованность и главное - готовность и умение воевать, - заключил политрук.
Было над чем призадуматься. Не вся техника еще восстановлена после длительного марша. На некоторых танках есть отдельные неисправности, другие нуждаются в осмотре. Командир роты приказал подготовиться к пристрелке оружия. А выполнить это нелегко. Вся бригада замаскирована, врыта в землю. Выверку прицельных линий производили отдельными машинами прямо из капониров. Потому-то противнику до сих пор не удается обнаружить бригаду. Тамцак-Булак бомбят, бригада, можно сказать, под боком, а о ней противнику ничего неизвестно. Вот что значит режим и маскировка. Танкисты дали командованию обязательство показать командиру корпуса полную боевую готовность, если он приедет к нам.
И вот он приехал...
Проверяя бригаду, Г. К. Жуков лично осматривал танки, беседовал с экипажами, изучал материальное обеспечение и боевую выучку танкистов. Как сейчас помню, Георгий Константинович поднялся на один из танков моего взвода, открыл люк башни, осмотрел боевое и моторное отделения, поинтересовался надежностью трансмиссии и легко, по-танкистски, спрыгнул с машины. Молодые офицеры, полгода назад прибывшие из различных военных училищ, механики сверхсрочной службы докладывали и о слабых сторонах танка БТ-5.
- Вверенную вам технику надо знать лучше, эксплуатировать без оплошностей. Период условностей кончился, необходимо себя готовить к серьезным боям с хорошо подготовленным противником, - сказал командир корпуса. Он обратил внимание на то, что танкисты недооценивают один из главных боевых свойств танка - его скорость.
- За короткое время вы успешно преодолели ни одну сотню километров. Вы можете внезапно появляться там, где вас противник не ожидает: на флангах, заходить в тыл, громить его и быть неуловимыми.
Из опыта боевого применения конницы в прошлых войнах он приводил примеры, когда внезапная лихая конная атака позволяла громить и обращать в бегство куда более крупные силы врага. А танк, разве можно его сравнить с конем?
- За танками будущее, нужен простор для маневра, не стойте на месте в бою, огонь и движение - залог победы. Учитесь побеждать! - так закончил свою беседу командир корпуса.
Все мы были поглощены подготовкой к предстоящим боям. Днем и ночью приводили танки в боевую готовность после столь напряженного марша. Форсированный марш показал, что 2-я танковая рота В. Р. Филатова по техническому состоянию машин выделялась в лучшую сторону среди танковых подразделений батальона, а я, как командир взвода, был поощрен шевретовыми сапогами. Удивляло только, для чего мне это. Впереди бой. Кому нужны эти сапоги, хотя бы они были золотыми. Разве мог я тогда подумать, что командир нашей бригады М. П. Яковлев предложит руководству назначить меня на должность адъютанта командира 57-го особого корпуса. Так в конце июня 1939 года я стал адъютантом комкора Г. К. Жукова. Советские и монгольские войска уже вели тяжелые оборонительные бои с японскими милитаристами у реки Халхин-Гол.
Как сейчас помню монгольскую юрту, где жил и работал Г. К. Жуков. Рабочий стол, несколько табуреток, отдельный столик с полевыми телефонами. В стороне солдатская кровать, покрытая простым солдатским одеялом, под ней небольшой чемодан с пожитками. Верхняя часть этого жилища (по-монгольски, тоно) в сухую погоду всегда находилась открытой. Внутри было прохладно, дышалось легко.
Хозяина юрты, войдя в нее, я увидел за рабочим столом. В каждой петличке гимнастерки у него было по два ромба, что соответствовало воинскому званию "комдив". На столе развернута карта. На ней несколько цветных карандашей, циркуль-измеритель, курвиметр. Запомнилось на редкость суровое лицо, строгость которого несколько смягчала позолоченная оправа пенсне. Мне показалось, что его голубые глаза излучают холод. Они были прозрачны и чисты. Редкие седеющие волосы зачесаны назад. Сняв пенсне, Г. К. Жуков внимательно посмотрел на меня, будто рентгеновскими лучами прощупал.
Мне даже стало как-то не по себе. Георгий Константинович спросил об образовании, какую знаю технику, как стреляю из личного оружия (пистолета, револьвера) и умею ли ориентироваться на местности. Последнее было особенно важно, монгольская бескрайняя степь коварна, здесь нет дорог или каких-либо ориентиров - глазу буквально не за что зацепиться.
Беседа наша длилась всего несколько минут. Мне было приказано явиться к капитану Т. И. Пушкову - порученцу комиссара корпуса М. С. Никишева; он-де расскажет о моих обязанностях. Тимофей Иванович провел меня по всему командному пункту. Подробно ознакомил с узлом связи и распорядком его работы. В заключение предупредил: "Смотри, лейтенант, ты у него уже седьмой по счету за три недели".
Меня это не испугало - позориться я не собирался. Решил: надо работать с полной отдачей сил.
Вначале Георгий Константинович давал мне несложные поручения. А потом приказал проверить состояние связи с Улан-Батором и Москвой. Когда я докладывал о результатах проверки, он вдруг спросил фамилию дежурного по связи, кто он по званию и должности, в каком подразделении служит, ознакомился ли я с порядком пользования позывными? Признаться, я не ожидал внимания к таким деталям. Гладко отчитаться не удалось. Сделал для себя вывод: формального исполнения обязанностей Г. К. Жуков не потерпит. Значит, надо знать больше, быть наблюдательным, поглубже вникать в дело, тренировать память, постоянно накапливать информацию.
В свое время в Советских Вооруженных Силах в звене "батальон" и некоторых других органах управления были введены должности: "адъютант", "адъютант старший". Например "адъютант старший" батальона возглавлял штаб батальона, являлся его начальником. Определенная категория военачальников по соответствующему штатному расписанию имела при себе адъютантов. В Великую Отечественную войну это стало массовым явлением, нередко принимая своеобразные формы. В "Записках начальника Оперативного отдела" Маршал Советского Союза X. Баграмян выразил сожаление в адрес своего адъютанта словами: "попал несчастный в адъютанты".
Что ж, он прав. Здесь взгляды на адъютанта соответствовали отведенным ему функциям. Военачальник оказывал решающее влияние на характер и исполнение обязанностей и задач, возникающих в боевой обстановке и касающихся адъютанта. Или ему будет предоставлена возможность участвовать в решении вопросов как штабному работнику, или он занимается чисто хозяйственными вопросами, соблюдая правила сформировавшегося этикета.
В этой связи вспоминается один разговор с Георгием Константиновичем. При подготовке рукописи "Записок адъютанта" я сказал ему, что вообще-то слово "адъютант" после Великой Отечественной войны не популярно. Так мне, хотя и не официально, сказали в одном издательстве. Советовали дать моей книжке другое название. Я не согласился с таким предложением. - "Правильно поступили, - сказал Георгий Константинович. - В войну всякое бывало. Но не каждый начальник в своем сознании способен был преодолеть барьер корыстолюбия и личных потребностей в интересах дела. Любая должность таит в себе и честь, и славу. В том числе и адъютант. Адъютант должен быть достоин своего командующего во всех вопросах взаимоотношений с людьми, быстро ориентироваться в обстановке, творчески и инициативно исполнять поручения, понимать своего командующего и в деле, и в быту, тактично, но решительно проводить в жизнь указания и решения, отдаваемые в присутствии адъютанта при посещении войск или штабов. В некоторых случаях оберегать и заботиться о чести и достоинстве командующего. Вы с гордостью можете произносить это слово!"
Опыт армейской жизни позволяет мне заметить, что ни одно решение командующего не рождается вдруг. Оно органически зреет в процессе непрекращающейся напряженной работы мысли, эмоциональной реакции на те или иные факторы складывающейся обстановки. Он находится в постоянном поиске форм, методов и приемов разгрома противостоящего противника. Все это не может пройти мимо адъютанта и остаться незамеченным. Что касается личных переживаний военачальника, на плечи которого возложено огромное бремя ответственности, его отношений к окружающему миру, особенно в наитруднейших условиях боевой обстановки, то они становятся доступными лишь одному адъютанту - единственному, непосредственному свидетелю. При Георгии Константиновиче было очень непросто работать. Но интересно. Ошибки, какими бы они ни были относительно малыми или большими, никогда не прощались. Он не терпел неряшливости, тут же пресекал многословие, во всем требовал ясности, лаконичности и определенности в действиях. Его требовательный стиль я понял сразу. Передо мной всегда вставал ряд захватывающих открытий во время принятия командующим решений, распоряжений, указаний.
На одной из встреч в послевоенное время, в июле 1967 г., я задал ему такой вопрос:
- Товарищ Маршал Советского Союза, всем известно, до событий на Халхин-Голе вся служба ваша проходила, главным образом, на Западном операционном направлении. В частности, в Белоруссии. Что помогло вам так быстро ориентироваться в Монголии и дать исчерпывающую оценку сложившейся обстановки уже на второй день вашего пребывания в штабе корпуса?
Улыбнувшись, он ответил: "Интуиция". Затем, сосредоточенно нахмурившись, продолжил: "Конечно, без знания театра военных действий в целом или одного из его направлений в решении крупных военных задач могут быть ошибки, и серьезные. Теперь, это понятие изменилось объемно и пространственно расширилось, дело приходится иметь с такими категориями, как континент. Тем более требуются глубокие знания и умение находить соответствующие новым особенностям решения. С Забайкальским и Дальневосточным операционными направлениями я был частично знаком по описаниям, и на некоторых командно-штабных учениях высшего руководящего состава приходилось иметь с ними дело. Но о знаниях глубоких, подробных, коренных не могло быть и речи. Но здесь важен метод. Постоянная работа над самоусовершенствованием. Как только я получил задачу от Наркома обороны тов. Ворошилова, прежде всего старался представить себе, в каких условиях идут бои и как обстановка театра действий скажется на размахе ведения войны. Эта мысль не покидала меня до самого прибытия на место. В Чите, на приеме у командующего ЗабВО, были получены конкретные представления о местности, о климате, погодных условиях, коммуникациях, средствах связи, тыловой обстановке в целом и характерных климатических явлениях. Мы сразу же были ориентированы на трудности, которые наши войска уже испытывали. Поэтому для начала было достаточно, чтобы понять, что действовать придется в необычных условиях. Немало пришлось увидеть и самому при следовании в район боев. Мысленно уже напрашивались оперативно-тактические взгляды на применение родов войск и организацию тылового обеспечения. Эти выводы сводились к следующему:
во-первых, открытое пространство театра требовало подвижных войск, способных к широкому маневру;
во-вторых, широкое рассредоточение войск на значительном удалении от линии фронта, обеспечение скрытности, маскировка под фон окружающей местности - одно из условий осуществления внезапности, к чему стремится каждый командир;
в-третьих, организация такого управления, которое позволило бы тонко чувствовать обстановку и влиять на нее, обеспечивать создание соответствующих группировок в самые критические моменты.
Радио - основное средство управления. Ночь - наш союзник;
в-четвертых, необходимость более надежного прикрытия войск с воздуха и воспрепятствования проникновения авиации противника в тыл оперативного построения войск;
в-пятых, умелая организация тыла, нормального обеспечения войск всем необходимым, что требуется в бою, а также стремление исключить желудочные и эпидемические заболевания вызывали необходимость создания особой медикоэвакуационной системы, доставки, лечения раненых и больных".
По сути, сделанные им выводы и послужили основой в последующих действиях командующего на Халхин-Голе.
"Баян-Цаганское побоище". Июльские оборонительные бои. Миг боя - годы опыта
В период со 2 по 5 июля 1939 года в районе горы Баян-Цаган, к западу от реки Халхин-Гол, произошло крупное по тому времени сражение между японскими войсками - с одной стороны, советскими и монгольскими - с другой. Только танков и бронемашин в нем участвовало свыше 300.
Обстановка на Халхин-Голе к началу июня была весьма сложной. Японское командование наращивало свои силы и форсировало боевую активность. Отряд А. Э. Быкова и два полка 6-й кавалерийской дивизии монгольской армии были не в состоянии успешно отражать наступление регулярных частей Квантунской армии, которые превосходили наших по численности и вооружению. В воздухе господствовала японская авиация. Поспешный ввод в бой 149-го мотострелкового полка ощутимых результатов не принес. Наши и монгольские части несли потери и были потеснены к реке. Уровень руководства их боевыми действиями не обеспечивал надежную защиту границ МНР, требовались новые решения.
После беседы в штабе корпуса Г. К. Жукову было ясно, что в случае расширения масштабов вторжения противника командование корпуса не готово предпринять радикальные ответные меры. Попытки объяснить неудачи объективными причинами в расчет не принялись.
Георгий Константинович не мог поверить чужим оценкам сложившейся ситуации. Он решает лично разобраться в том, что происходит на Халхин-Голе. Выяснить причины неудач. Определить меры, которые следовало бы предпринять.
Когда он прибыл на восточный берег реки Халхин-Гол, ему предоставили бронемашину (БА-10) из состава 9-й бронебригады. За командира машины был командир взвода В. П. Денисов. Он был моим однокашником по военному училищу. Позже он вспоминал: "Мне было сказано: что будешь возить и охранять большого начальника, смотри в оба". Заряжающего из машины высадили и его место занял Г. К. Жуков. При этом заметил: - "Будь готов, в случае чего открыть огонь из пушки и пулемета". Местность я знал хорошо. Ориентировался свободно. В местах остановок Жуков выходил из машины и с теми, кто его встречал, по траншеям пробирался в боевые порядки. С наступлением вечерних сумерок он уехал, поблагодарив меня за оказанную помощь. За три недели боев впервые мы видели такого большого командира. Мы поняли, что скоро все должно измениться к лучшему.
Личное общение с бойцами и командирами позволило Г. К. Жукову объективно изучить и оценить обстановку, почувствовать политико-моральное состояние личного состава, характер и масштабы развертывания событий. В ходе бесед он характеризовал течение боя, называл недостатки, основным из которых считал слабое знание противника вследствие неудовлетворительной разведки.
Позднее Георгий Константинович напишет: "Возвратившись на командный пункт и посоветовавшись с командованием корпуса, мы послали донесение наркому обороны. В нем кратко излагался план действий советско-монгольских войск: прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины. На следующий день был получен ответ. Нарком был полностью согласен с нашей оценкой обстановки и намеченными действиями.
В этот же день был получен приказ наркома об освобождении комкора Н. В. Фекленко от командования 57-м особым корпусом и назначении меня командиром этого корпуса{22}.
Это известие Георгий Константинович воспринял с энтузиазмом. Он трезво взвесил силы и средства, предполагаемый размах боевых действий и попросил наркома обороны усилить наши авиационные части, выдвинуть к месту событий не менее трех стрелковых дивизий и одной танковой бригады и значительно укрепить артиллерию.
Одновременно комкор позаботился о повышении боеспособности имеющихся частей и соединений. В течение двух-трех недель ему удалось коренным образом изменить положение дел в войсках, навести порядок, повысить организованность и дисциплину, исполнительность. Требования к командному составу были предъявлены такие, что заставляли всех работать с полным напряжением сил.
О том, что было до прибытия Жукова на Халхин-Голе, рассказывал мне политрук стрелковой роты отряда Быкова старший лейтенант А. С. Загурский, позднее ставший политруком танковой роты, которой довелось - мне командовать. Бой на восточной стороне Халхин-Гола они приняли одними из первых. Поначалу было нелегко. А когда обстрелялись, набрались кое-какого опыта, сами давали жару японцам.
Бои расширялись. Они требовали новых методов руководства. Трудности возрастали. В самый напряженный момент не хватало боеприпасов, частые перебои были с питанием, взаимодействие между частями и подразделениями в бою практически отсутствовало, старших начальников в частях не видели, перед авиацией противника были беззащитны.
Георгий Константинович лично убедился в этом и потребовал от начальника штаба корпуса комбрига А. М. Кущева принять незамедлительные меры к обеспечению частей на передовой всем необходимым. Он установил срок подготовки предложений по коренному изменению организации войскового тыла, с состоянием которого сам решил ознакомиться.
Начальник одного из полевых госпиталей (фамилию его я, к сожалению, не запомнил) сразу же по прибытии комкора доложил, что не хватает людей для этапного сопровождения раненых на излечение. Острота этого вопроса усиливалась жарой, особенно в палатках. Не хватало питьевой воды, удаление тыловых госпиталей от мест боев измерялось сотнями километров. Способ эвакуации раненых был только один - автотранспортом, а санитарных машин не хватало.
Выслушав начальника госпиталя, Г. К. Жуков обошел все палатки, побеседовал с ранеными, обещал поправить положение дел, подбодрил: "Вы все скоро будете в строю. Думаю, что успеете вернуться в части добивать японских захватчиков".
Перед отъездом командующий собрал руководство госпиталя и специалистов-врачей. Он доказал, что людей много и сопровождать раненых есть кому, да только недостает организации, ответственности за порученное дело и инициативы.
Забота о раненых у Георгия Константиновича была на особом счету. Позднее он напишет: "...боец, идя в бой, всегда должен быть уверен, что, если он погибнет, - его вынесут товарищи, будет ранен - вылечат".
Командующий взял под особый контроль проблему тылового обеспечения. Этими вопросами занимались пятые отделы штабов дивизий, армий. Г. К. Жуков вводит понятия: "тыл полка, тыл дивизии, тыл армейской группы". Определилось их эшелонирование. Тыл стал элементом оперативного построения корпуса, армии...
Центральной задачей Г. К. Жуков считал организацию управления. Надо было, чтобы командиры всех степеней хорошо знали противника, его действия, расположение, слабые и сильные стороны, которые надо учитывать, принимая решения. Надо было наладить хорошую связь со своими войсками, лично наблюдать их действия, чтобы вовремя прийти им на помощь новыми силами и решениями.
Перестройку системы управления Г. К. Жуков начал с себя. Свой командный пункт он развернул на горе Хамар-Даба в зоне артиллерийского обстрела. С нее хорошо просматривалась местность, и на большую глубину наблюдалась панорама сражения. Он приблизил к войскам все командные пункты. Командир должен быть там, где сражаются его подчиненные, - такова основа устойчивости управления в бою.
Не ожидая подхода свежих сил из Советского Союза, Г. К. Жуков решает организовать жесткую оборону на тактически выгодной местности, активизировать все виды разведки, чтобы можно было управлять обстановкой, избегая всяких неожиданностей со стороны противника. Изучая опыт ведения обороны на правой стороне Халхин-Гола, комкор особенно выделил действия -149-го мотострелкового полка майора И. М. Ремизова.
Иван Михайлович Ремизов был на пять лет моложе Г. К. Жукова, но членом партии стал на год раньше, в 1918 году, когда вступил в Красную Армию. До этого участвовал в Великой Октябрьской революции. После сражался на фронтах гражданской войны против Колчака, Деникина, белополяков{23}.
В условиях боев на Халхин-Голе возросло значение траншейной обороны. В полку Ремизова она выглядела более совершенной. Командир полка был инициативен, решителен, смел, в ходе боев совершенствовал оборону, исходя из убеждений, что она должна иметь значительную глубину и быть способной устоять против танков.
И Г. К. Жукову, и И. М. Ремизову траншейная оборона была известна еще со времен гражданской войны. Г. К. Жуков принимает решение усовершенствовать структуру построения обороны с учетом новых вооружений. Он потребовал не распылять силы и средства по всему фронту, ликвидировать линейное построение боевых порядков, создавать взводные и ротные опорные пункты как по фронту, так и в глубину, объединять их в батальонные узлы сопротивления, усиливать противотанковыми средствами. Промежутки между опорными пунктами перекрывать инженерными заграждениями - минами, малозаметными препятствиями, фланговым и косоприцельным огнем.
Левый фланг войск армейской группы прикрывала 6-я монгольская кавалерийская дивизия. В обороне она действовала как и все стрелковые части. При посещении этой дивизии Георгий Константинович подметил, что глубина обороны ее недостаточна. Правда, командование пыталось доказать, что в резерве находится целый кавалерийский полк и что ему поставлена задача обороняться во втором эшелоне, а при необходимости быть готовым конной атакой ударить противника во фланг. Комкор наглядно убедил монгольских друзей в недооценке опасности близкого расположения второго эшелона и в том, что оборона слабо развита в инженерном отношении. Он посоветовал побывать в. 149-м мотострелковом полку и посмотреть, как там решается эта задача.
Как известно, оборона плацдарма на реке Халхин-Гол выстояла и с задачей справилась.
"Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе, - отметил К. К. Рокоссовский. - Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое... Надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи"{24}. Жаль, что опыт траншейной обороны, полученный на Халхин-Голе, не стал достоянием всей Красной Армии к началу Великой Отечественной войны.
По опыту Халхин-Гола, Великой Отечественной войны мы знаем, как наземные войска уязвимы от воздушного противника, особенно, если они имеют слабое авиационное подкрепление. Значение авиации на Халхин-Голе было особенно велико. Открытая степь затрудняла маскировку войск. Дневные передвижения советских и монгольских частей временами исключались совершенно. Только ночь могла сохранять тайну замыслов союзного командования. Надо было срочно организовать сильное воздушное прикрытие, отбить охоту японским летчикам безнаказанно проникать в глубь территории МНР, вести разведку нашей обороны и размещения резервов.
Вскоре наша авиация получила значительное пополнение улучшенной материальной частью - прибыли модернизированные самолеты "И-16" и "Чайка", новые формирования военно-воздушных сил. Была прислана группа мастеров воздушного боя - одиннадцать Героев Советского Союза во главе с заместителем начальника ВВС Красной Армии комкором Я. В. Смушкевичем{25}. Почетного звания они были удостоены за подвиги в небе Испании и Китая. Когда в воздухе появились советские асы, их мастерство японские летчики почувствовали в первых же боях.
Мне хорошо запомнился безоблачный день 22 июня.
- Всем находиться в укрытиях! - передал команду дежурный по батальону. - Без команды из капониров не выходить. Имеет право передвигаться в рост только суточный наряд, и то - бегом.
В этот день воздушная тревога объявлялась часто. Экипажи продолжали работать в танках и укрытиях. В предвечерние сумерки раздавалась новая команда: личный состав роты - на политинформацию! И вот мы впервые услышали о победе нашей авиации в воздушном бою.
В районе озера Буир-Нур в воздушное пространство МНР проникли 20 японских самолетов, которые были встречены тридцатью нашими. Следующая группа из 30 японских самолетов, не успев долететь до района воздушного боя, тоже была перехвачена. Японцы терпели поражение и просили подкрепления. Третья воздушная волна их состояла из 45 машин. Тогда появились еще 60 наших самолетов.
Японцы в этом бою недосчитались тридцати одной машины. Весть о их поражении в воздухе была встречена ликованием наших воинов.
Воздушные налеты повторялись изо дня в день. Г. К. Жуков был обеспокоен этим. Он боялся, что противнику удастся обнаружить 11-ю танковую бригаду и 7-ю бронебригаду. Я. В. Смушкевичу была поставлена задача: встречать авиацию противника на дальних подступах к Тамцак-Булаку и навязывать ей воздушный бой.
Японцы не унимались, меняли тактику, появлялись в разное время дня. Утро 1 июля. Тепло и солнечно. На небе ни облачка. На командном пункте внезапно раздался сигнал "Воздушная тревога!". Все укрылись в щелях. Только на командном пункте Я. В. Смушкевича герои-летчики продолжали стоять во весь рост. Они следили за воздушной обстановкой и держали в готовности эскадрильи для воздушных атак.
В небе послышался приглушенный шум моторов. Далеко звенящие звуки усиливались, напоминая плавно нарастающую мощь громового раската. Девятка японских бомбардировщиков была на подходе к Тамцак-Булаку. Самолеты держали курс прямо на наш командный пункт.
- Смотрите, они не одни, - послышались голоса. Выше потолком на ярком солнце поблескивали отдельными точками истребители врага.
- Не выйдет, - громко произнес комбриг С. П. Денисов. - Они ждут появления наших истребителей... На их тактику ответим своей.
С командного пункта ВВС, находящегося рядом с нами, без суеты, уверенно и расчетливо отдавались команды под-_ разделениям авиации. Вот вылетела первая небольшая группа разведчиков "И-16". Она атаковала японцев и тут же отошла в сторону. Группа прикрытия врага стремглав обрушилась на наших летчиков. Казалось, что гибель неизбежна. Но еще выше появились истребители Я. В. Смушкевича. Японцы, увлеченные боем с первой группой, не подозревали о нависшей над ними угрозе.
- Заходи, заходи ему в хвост! За тобой никого нет! Атакуй огнем, не жди, когда нагонит!.. - доносились отрывистые команды группы наведения с земли.
Вот один "японец" задымился. Сначала появился жидковатый хвост, затем клубы черного дыма закрыли половину машины, и взрыв разнес самолет на части.
Буря восторга охватила нас. Строй японских бомбардировщиков стал рассыпаться. Мы видели, как один из них отделился и пошел вниз в полупике. Черными мелькающими точками посыпались бомбы. Это опорожнялось подбитое брюхо воздушного стервятника. Но его боевой удар пришелся по пустому месту. Не обращая внимания на то, что соседний самолет мечется под огнем двух советских истребителей, японец поспешно скрылся.
Его примеру последовали и остальные, сбросив смертоносный груз куда попало. При этом налете одна бомба взорвалась вблизи чуть ли не единственного в этом юрточном городке дома, в котором размещался узел связи корпуса. От взрывной волны вылетели стекла, осыпалась штукатурка, некоторых связистов оглушило. Но работа узла продолжалась. Связь поддерживалась бесперебойно.
Быть под бомбежкой - приятного мало. Но нельзя было не обратить внимания на то, что отдельные командиры явно пренебрегали укрытиями и мерами маскировки. Кто-то стоял во весь рост, рассматривая, что происходит в воздухе, кто-то ходил, как на прогулке. Авиационные начальники комбриг С. П. Денисов, полковник С. Е. Гусев, полковник И. А. Лакеев и другие управляли воздушным боем на незащищенном командном пункте.
Начальник штаба комбриг А. М. Кущев вышел из юрты. Без фуражки, с картой в руке, прикрыв правой рукой глаза от слепящих лучей солнца, он посмотрел, что творится в небе, и пошел своим путем, не обращая никакого внимания на воздушную обстановку. Не покидал своего рабочего места и командир корпуса. Впоследствии Военный Совет резко осудил тех командиров, которые неразумно подставляли свои головы под пули и бомбы.
Штаб корпуса работал с большим напряжением. Вот уже несколько дней подряд Г. К. Жуков неотлучно находился на командном пункте, работал до глубокой ночи, спал мало.
Исполняя общий план, согласованный с Наркомом обороны: прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины - Георгий Константинович предпринял меры по оперативному использованию войск. Для улучшения организации обороны в районе реки подвижный резерв корпуса (11-я танковая бригада, 7-я мотобронебригада и 24-й мотострелковый полк) был подтянут ближе к району боев и размещен в 25-30 километрах западнее горы Хамар-Даба.
По оценке противника Г. К. Жуковым, следовало ожидать наступления японцев крупными силами с далеко идущими целями. Еще не имея данных, где будет нанесен удар противником, командующий готовил подвижные силы к тому, чтобы парировать его наступление в любом направлении. Местность позволяла использовать бронетанковую технику всюду на предельных скоростях.
При выработке этого решения Г. К. Жуков советовался с ближайшими помощниками. Начальник штаба комбриг А. М. Кущев выразил сомнение в целесообразности размещения резервов.
- Чего вы боитесь? - спросил Жуков.
- Активности японской авиации, - ответил начальник штаба.
- Это не довод, - возразил командир корпуса. - Яков Владимирович, обратился он к командующему авиацией Смушкевичу, - вы сможете прикрыть движение колонн в район Хамар-Дабы от самолетов противника?
- Сумеем, - ответил Смушкевич. - К исходу дня доложу план перебазирования некоторой части истребительной авиации.
2 июля противник перешел в наступление, применив до 80 танков. К исходу дня на участке 149-го мотострелкового полка ему удалось вклиниться в нашу оборону. Появились пленные и подбитые танки японцев.
Однако наступление их носило отвлекающий характер. Они хотели сковать наши части, нанести им потери, привлечь к этому участку внимание командования советских и монгольских войск. Главными же силами, под покровом ночи, они намеривались внезапно обойти левый фланг обороняющихся, переправиться через реку Халхин-Гол, захватить гору Баян-Цаган, закрепить ее за собой и ударом в южном направлении окружить и разгромить наши войска.
"Для проведения этой операции противник перебросил из района Хайлара войска, предназначенные для действий в составе развертывавшейся 6-й армии"{26}. Главной силой явилась 23-я пехотная дивизия генерала Камацубара, бывшего военного атташе в Советском Союзе. Действия дивизии по захвату Баян-Цагана обеспечивались наступлением против наших частей на плацдарме и повышенной активностью многочисленной японской авиации. К моменту подхода наших резервов противник успел сосредоточить на горе Баян-Цаган более десяти тысяч штыков, около 100 орудий и до 60 орудий ПТО.
Как только стало известно, что японцы в ночь на 3 июля сбили боевое охранение 6-й кавалерийской дивизии МНРА, переправились через реку Халхин-Гол, захватили гору Баян-Цаган, незамедлительно последовало решение о контрударе. План командующего сводился к тому, чтобы внезапным ударом разгромить противника на горе Баян-Цаган, одновременно сохранив и улучшив позиции наших и монгольских частей на правом берегу Халхин-Гола с тем, чтобы в последующем подготовить окончательный контрудар.
Все резервы корпуса были подняты по боевой тревоге и получили задачу: выступить в общем направлении к горе Баян-Цаган и атаковать японцев. Это решение было предварительным. Конкретные задачи соединения и части получили от Г. К. Жукова на местности по мере подхода их к Баян-Цагану.
О самом сражении на Баян-Цагане хорошо написано маршалом в его книге "Воспоминания и размышления". Остановлюсь лишь на отдельных моментах.
Отдав в присутствии комиссара корпуса М. С. Никишева соответствующий приказ начальнику штаба А. М. Кущеву, Георгий Константинович с оперативной группой выехал в район Баян-Цагана. Меня он взял с собой в легковой автомобиль "Форд-8", выделенный монгольским правительством для командира корпуса.
Темная ночь. Сижу в напряжении. Жуков молчит. Маршрут ему, видно, хорошо известен. Он уверенно регулирует скорость машины на разных участках, выбирая кратчайший путь к горе.
Начало светать. На второй половине пути сделали остановку. Командующий вышел из машины. К нему подошли работники оперативной группы. После краткого разговора, Жуков вернулся к машине и, открыв дверцу, отрывисто спросил:
- Сидите?
- Сидим, товарищ командующий.
Он сел на свое место. До меня с опозданием дошло, что я допустил полное непонимание своих функций. Следовало, конечно же, выйти из машины вслед за ним и быть где-то рядом. Ведь там наверняка говорили о том, что имело немаловажное значение для адъютанта командира корпуса. А я сижу в роли беспомощного пассажира.
Забегая вперед, скажу, что вообще-то Г. К. Жуков никогда специально не посвящал своего адъютанта в серьезные служебные дела. В то же время требовал владеть оперативной обстановкой, всегда быть готовым к поездкам в войска. Позднее, когда наши отношения определились, и он убедился, что я его понимаю, он всего лишь один раз напомнил:
- Вы мои указания записали?
- Записал, товарищ командующий.
- А фамилии тех трех бойцов?
- Тоже записал.
- Конечно, если не уверен в своей памяти - записывай. А вообще-то память надо тренировать.
В ночь на 3 июля 11-я танковая бригада, 7-я мотоброневая бригада, 24-й мотострелковый полк, 8-й бронедивизион монгольской армии выступили в направлении Баян-Цагана. Для Г. К. Жукова наступил самый критический момент. Он должен был только выиграть сражение. В противном случае положение советских и монгольских войск существенно осложнилось бы.
Позже он говорил: разгромив японцев, мы достигали перелома в пользу советских и монгольских войск, поднимали моральный дух, укрепляли уверенность в победе и создавали необходимые условия Для подготовки окончательного разгрома захватчиков. Вот поэтому надо было торопиться.
Командующий многим рисковал. Красная Армия не имела опыта применения крупных танковых и механизированных соединений во взаимодействии с авиацией и подвижной артиллерией. Включение бронемашин в бой без пехоты противоречило требованиям существовавших уставов и сложившимся оперативно-тактическим взглядам.
Но Г. К. Жуков действовал по обстановке. Он рассчитывал, что, благодаря внезапности, быстроте и стремительности, сумеет еще до подхода резервов противника разгромить его, не дав закрепиться. С этой целью в считанные минуты он уточнил на местности задачи войскам и организовал артиллерийское и авиационное обеспечение контрудара танковых войск.
В 10 час. 45 мин. главные силы 11-й танковой бригады развернулись и с ходу атаковали японцев, нанося удар с северо-запада. Один ее батальон, во взаимодействии с бронедивизионом 8-й кавалерийской дивизии МНРА, с дивизионом 185-го тяжелого артиллерийского полка, атаковал противника с юга. Принимая такое решение, М. П. Яковлев не допускал мысли, что 24-й мотострелковый полк не выйдет к указанному времени на свой рубеж, и танкам придется сражаться одним без пехоты по времени больше, чем предполагалось. В результате 11-я танковая бригада по существу оказалась расчлененной японцами на две части, так как в разрыве боевого порядка должны были действовать полк Федюнинского и бригада Лесового, ввод в бой которых задержался. Это отрицательно сказалось на управлении, организации службы эвакуации и восстановлении выведенных из строя танков. Неустойчивая радиосвязь командиров батальонов и рот, отсутствие радиосвязи во взводе усложняли управление в этом важном звене, насчитывавшем 5 танков. Недостатки в управлении снижали боевые возможности танковых подразделений и увеличивали потери в личном составе и боевой технике. Однако внезапность и четкая организация танковой атаки, быстрота и натиск, неудержимое стремление танкистов к победе, инициатива и взаимовыручка в бою огнем и маневром ошеломили захватчиков.
Полторы сотни наших танков без пехоты ринулись на противника. Г. К. Жуков принимает энергичные меры по оказанию помощи атакующим танкам огнем артиллерии и ударами авиации. Следом вступила в бой 7-я мотоброневая бригада и 8-й бронедивизион монгольской армии. Удар был настолько неожиданным, что японцы стали бомбить наступающие колонны только тогда, когда они уже. вышли в район Баян-Цагана. А артиллерийский огонь по танкам открыли только через 10 минут после начала атаки.
- Где 24-й мотострелковый полк? - спросил командующий начальника войск связи А. И. Леонова{27}.
- С ним связь потеряна...
- Дайте карту, - потребовал от меня Жуков.
Я подал ему свою карту. Она была чистой, без каких-либо пометок. Георгий Константинович прочертил рубеж выхода и от него стрелой обозначил направление наступления. Такова была задача 24-го полка.
- Садитесь в броневичок, найдите полк и вручите его командиру эту карту. Здесь все написано. Полк должен быть вот здесь, - показал он рукой. Командир - майор Федюнинский. Только не попадите к японцам. Где идет бой видите сами. По возвращении доложите.
Полк был найден мною довольно быстро и вскоре своей атакой активно поддержал продвижение танков. Когда я вернулся на командный пункт, Г. К. Жуков похвалил за оперативность.
Внезапность контрудара обуславливалась смелостью замысла, решительностью, новизной тактики применения бронетанковых соединений. Стремление Г. К. Жукова к внезапности сопровождало его всю жизнь. Ему хорошо было известно из истории, что внезапностью пользовались полководцы всех времен. Однако не всем и не всегда удавалось достичь поставленной цели.
Расчеты японцев на внезапность захвата Баян-Цагана и июльского наступления не оправдались. Их попытки разбить наши части закончились поражением.
Жуковская внезапность носила творческий характер. Пути достижения ее в каждом конкретном случае разные. По его убеждению, момент внезапности сам по себе не является решающим фактором победы. Противник может быстро пережить неожиданность ударов, оправиться от понесенных потерь и неудач и принять такие меры, которые могут свести на нет достигнутое. При увязке взаимодействия частей на местности, особенно во время предварительного проигрыша предстоящей наступательной операции, Г. К. Жуков требовал: внезапность надо дополнять искусством ведения боя или сражения любого масштаба. К этому он относил скрытность проведения подготовительных мероприятий, создание превосходства сил и средств на главном направлении, твердость и непрерывность управления, применение оригинальных тактических и оперативных форм маневра, предвидение хода развития события, стремительность осуществления замысла, твердое знание огневых и ударных возможностей вооружения и умение маневрировать средствами подавления в ходе наступления. Именно такое искусство управления со стороны нашего командования и было проявлено в Баян-Цаганском сражении.
Отчаянные попытки японцев отбиться от наших атак не принесли успеха. Грозная лавина танков, бронемашин и пехоты все дальше и дальше продвигалась вперед, уничтожая все на своем пути.
Против атакующих японцы бросили всю авиацию, но она была встречена нашими истребителями и обращена в бегство. Бой с неослабевающей силой продолжался всю ночь. Японцы предпринимали ночные атаки, отдельными группами пытались проникать в тыл и на фланги наших подразделений. За ночь они подбросили на Баян-Цаган свежие силы и утром попытались перейти в наступление. Но это им не удалось.
О состоянии морального духа японцев, сражавшихся на Баян-Цагане, свидетельствует дневниковая запись японского солдата, приведенная Г. К. Жуковым в главе "Необъявленная война на Халхин-Голе":
"Несколько десятков танков напали внезапно на наши части, - пишет солдат. - У нас произошло страшное замешательство, лошади заржали и разбежались, таща за собой передки орудий; автомашины помчались во все стороны. В воздухе было сбито 2 наших самолета. Весь личный состав упал "духом"{28}.
К концу вторых суток кровопролитного сражения противник дрогнул, остатки 23-й пехотной дивизии начали поспешный и неорганизованный отход. Японское командование старалось удержать Баян-Цаган и не допустить бегства своих солдат и офицеров с захваченного плацдарма. С этой целью оно взорвало свою же переправу через Халхин-Гол, чтобы заставить оставшиеся части сопротивляться до конца.
Принятые противником меры не могли повысить сопротивляемость войск нашему стремительному наступлению. Они лишь подрывали моральный самурайский дух противника и веру солдат в своих командиров.
Тонко чувствуя обстановку, командующий усилил атаку по всему фронту, особенно на флангах с целью отрезать японские части от реки, пленить их или уничтожить.
Паническое бегство оставшихся сил противника возрастало. Не имея огневого прикрытия, самураи бросились вплавь и тонули целыми группами. "Когда враг не сдается, его уничтожают" - стало девизом для всех. Артиллерия, маневрируя огнем, уничтожала противника то в одном, то в другом районах скопления и бегства. Японские летчики лишились инициативы. Небо стало нашим навсегда. Танкисты-яковлевцы, взаимодействуя с монгольской конницей и другими родами войск, невзирая на потери, громили японцев с еще большим искусством. Миг боя - годы опыта. Каждый прошел свою школу в огне и скрежете металла.
Рота 3-го танкового батальона под командованием старшего лейтенанта А. В. Кукина, обходя противника вдоль левого берега реки, стремительно продвигалась на юг. Видя отходящие части японцев, танки открыли по ним огонь из орудий и пулеметов. Танкистов учили стрелять при атаке, главным образом, с коротких остановок. Это основной способ ведения огня из танка. Так были научены механики-водители. Они старались выбирать ровное место, докладывали об этом командиру танка, а тот, в свою очередь, командовал: "Короткая!". Танк останавливался, производились один-два выстрела, и снова - вперед. Но в данной обстановке останавливаться было нельзя, и каждый понимал это. Кто-то первым выстрелил с ходу. Один за одним начали стрелять с ходу и другие танки. Лавина огня, громыхание гусеничных лент... Огонь малоприцельный, но паника японцев растет.
Остатки японских войск были полностью уничтожены на восточных скатах горы у реки Халхин-Гол. "Тысячи трупов, масса убитых лошадей, множество раздавленных и разбитых орудий, минометов, пулеметов и машин устилали гору Баян-Цаган", - писал позднее Г. К. Жуков, воспроизводя результаты "баян-цаганского побоища". В воздушных боях за эти дни было сбито 45 японских самолетов, в том числе 20 пикировщиков.
В результате принятых мер японская усиленная пехотная дивизия численностью 18-20 тысяч человек была разгромлена. Пятого июля левый берег реки был очищен от противника. В последующем японцы больше не рискнули переправляться через Халхин-Гол.
В течение трех суток Георгий Константинович не смыкал глаз, был спокоен и деятелен. Зорко следил за обстановкой. Предвидел ход событий.
Свой командно-наблюдательный пункт Г. К. Жуков разместил вблизи самой горы, в районе которой уже шел жаркий бой. Он занял небольшой малонадежный блиндаж в три наката бревен. В нем до начала сражения находился командир 36-й мотострелковой дивизии. Сюда был подведен телефон для связи с частями, ведущими бой на правом берегу Халхин-Гола. Из этого блиндажа Г. К. Жуков управлял сражением, четко и решительно реагировал на все изменения в боевой обстановке, проявляя удивительную работоспособность. К примеру, еще не имея данных о том, что командующий японскими силами генерал Камацубара в ночь на 4 июля отошел со своей оперативной группой на противоположный берег, Г. К. Жуков по поведению противника, его нервозности сделал четкое заключение и поделился им с М. С. Никишевым:
- Сопротивление противника надломлено, управление ослаблено. Надо усилить удар, отрезать части японцев от реки. Главное - не допустить подхода свежих сил, активизировать действия полка Ремизова.
Ночь на 4 июля - самый критический момент сражения. Звонит телефон. Жуков в это время говорит по другому с М. П. Яковлевым.
- Возьмите трубку, - бросает командующий.
- Докладывает 25-й, командир 149-го мотострелкового полка Ремизов.
- Пусть подождет, - распоряжается Жуков.
- 1-й слушает, - говорит он чуть позже.
- Докладывает 25-й. Противник атакует на всем участке обороны полка. Японцы пустили танки с включенными фарами.
- Держитесь всеми силами. Помогу "фонарями"{29}.
- Буду драться до последнего, - заключил свой доклад И. М. Ремизов.
Чтобы облегчить положение своих разгромленных частей на горе Баян-Цаган, противник стремился ночными действиями опрокинуть наш 149-й полк в Халхин-Гол, отвлечь силы наших частей, ослабить их удар на Баян-Цагане.
Полк устоял. Плацдарм был удержан, переправа через реку сохранена, хотя часть местности противнику удалось захватить.
Для окончательного разгрома противника командующий вводит в бой свои последние резервы. В ночь на 5 июля уже некого было ставить на охрану командно-наблюдательного пункта. Все мы: водители, связисты - становимся часовыми, дозорными. Мне было приказано обеспечить охрану блиндажа, в котором напряженно работали Г. К. Жуков и М. С. Никишев.
Глубокая летняя ночь 5 июля. В Монголии она хороша по-своему. Тихо, тепло - и ни зги не видно: ни глубоко отрытых траншей с возвышающимся над ними бруствером, ни воронок от разорвавшихся бомб и артиллерийских снарядов, ни автомашин в котлованах, ни часовых. Земля дышала, парила, разносила по всей округе густой запах гари, паров бензина, каких-то красок. Они пропитывали одежду и, казалось, проникали в поры человеческого тела. А вдали за рекой, на плацдарме, продолжалось сражение, слышались взрывы гранат, яркие всплески артиллерийского огня. Трассирующие пули и снаряды бороздили небо в самых разных направлениях. Но бой был уже не тот, что на Баян-Цагане. Теперь, потерпев крупное поражение, противник нервничал, метался.
Люди, которым по служебной необходимости надо было прибыть на командный пункт, в кромешной темноте теряли точную ориентировку, шли почти на ощупь, по памяти дневных впечатлений и появлялись со всех сторон неожиданно, как привидения. И все-таки их видели, замечали.
- Стой, кто идет? - послышалось откуда-то из-под земли.
Я назвался и задал встречный вопрос:
- Вы должны патрулировать. Почему отсиживаетесь в окопе?
Рядовой Акимов вылез из окопа и, нимало не смутившись, объяснил:
- А я здесь временно, товарищ лейтенант. Так лучше: присядешь или в окоп спустишься - все видно, да и земля слухом полнится, надо только уметь ее понимать. Вот вы меня не видели, а я давно веду за вами наблюдение и принял меры самообороны. Вдруг японец... Я вот и выжидал, пока приблизитесь на выгодное для меня расстояние. Свечой стоять - тут и трудиться не надо, чтобы хлопнуть раззяву. Знаете, какую тактику применяют самураи в ночной разведке? Они ползут, извиваясь, как змеи, бесшумно, незаметно подкрадываясь к своей жертве. С земли лучше видно. Против такого врага нужно чутье особое, сноровка и смекалка. Вот и приходится приспосабливаться, чтобы не дать себя обмануть.
С этим бойцом мне не пришлось больше встретиться. А сколько их, таких Акимовых в Красной Армии? С ними не пропадешь.
Вечером 5 июля комкор приказал мне взять бланки шифротелеграмм. "Будете писать донесение", - сказал Жуков. И стал диктовать итоговое донесение наркому обороны о сражении на горе Баян-Цаган.
Как правило, при подготовке всех докладов, решений, которые приходилось излагать, Г. К. Жуков пользовался только своей картой. Как всегда, комкор сурово и точно докладывал правду о происшедших событиях, о победе и о наших значительных потерях в танках и бронемашинах. По какому-то недоразумению, я попросил повторить одно слово. Он сильно возмутился.
- О чем вы думаете? Относитесь к делу серьезней, - резко заметил он мне. Это было произнесено так, что я надолго запомнил и никогда больше не позволял себе подобной невнимательности.
7 июля Г. К. Жуков и М. С. Никишев переехали на основной командный пункт, подготовленный к этому времени на горе Хамар-Даба. Этому предшествовало следующее обстоятельство.
Нащупав местонахождение командного пункта Жукова, с восходом солнца японское командование открыло ураганный артиллерийский огонь. Вслед за этим сюда было направлено несколько групп бомбардировочной авиации. Одним снарядом разрушило блиндаж. Г. К. Жуков успел дать команду: "Машину!". А сам с Никишевым выскочил и укрылся в траншее. Тремя-четырьмя перебежками я достиг капонира, сел за руль форда и подал машину к траншее. Оба они сели на заднее сидение и мы выехали из опасной зоны.
В пути Жуков, наблюдавший за воздухом, заметил, как один истребитель из состава прикрытия бомбардировщиков отделился от основной группы самолетов и направился к нашей машине. Слышу команду: "Стой!". Отбежав, укрылись в старых, заброшенных окопах тыловых подразделений. Истребитель сделал три захода, трижды обстрелял автомобиль из пулемета, развернулся и улетел к своим. К счастью, автомобиль остался невредимым.
7 июля часам к 9 утра Г. К. Жуков и М. С. Никишев прибыли на гору Хамар-Даба. К этому времени были уже готовы узел связи, наблюдательный пункт, блиндаж оперативной группы штаба, откуда шло управление по телефонным линиям связи, блиндаж командующего, члена Военного совета, КП управления авиацией, блиндаж заместителя командующего полковника М. И. Потапова. Была организована и радиосвязь. Остальные элементы командного пункта продолжали совершенствоваться. В этом же районе где-то поблизости разместилась редакция газеты "Героическая красноармейская". Я всегда твердо знал, что главный редактор этой газеты Д. Ортенберг находился недалеко, и его всегда можно было быстро вызвать.
Стало очевидным, что в современном бою каждый командир должен отлично владеть не только основной специальностью, но и смежными профессиями (например, в составе экипажа расчета) или командовать различными подразделениями, уметь работать в штабах, быть готовым заменить в бою товарища, знать технику и все оружия части, подразделения. Этого требовала боевая обстановка.
В один из дней в середине июля, незадолго до заката солнца, Г. К. Жуков отправился вдоль фронта на командный пункт 36-й дивизии. Позднее мне стало известно, что его интересовала местность вдоль реки Халхин-Гол. Мы шли с ним вдвоем по степи без всякой охраны, имея при себе только личное оружие. На восточном берегу оборонялись наши части. Откуда-то из глубины через головы пролетали артиллерийские снаряды. Над горизонтом то поднимался, то опускался вражеский аэростат.
- Надо уловить момент и направить наших летчиков к этой колбасе, чтобы она больше не появлялась, - заметил Георгий Константинович.
Обычно японцы внимательно выискивали командиров даже гораздо меньшего ранга с целью вывода их из строя. В этот день все было спокойно. Небо было чистым и прозрачным. Притих и ветер. Мы шли, как и многие воины, во весь рост, и издали нельзя было различить, где командующий, а где рядовой.
- На войне так часто бывает, - продолжал командующий. - Это случай частный, особый. А вообще - разведка, разведка и еще разведка. Просто никто не видел нас, когда мы вышли с командного пункта, а режим его работы японцами не изучен.
Пользуясь оперативной паузой, командующий лично отрекогносцировал участок реки Халхин-Гол, где предполагалось построить подводный мост для центральной группы войск, оценил положительно этот участок с точки зрения целесообразного использования и переброски здесь соединений. Впоследствии его часто интересовали фланги фронта, изучение которых продолжалось до 10-15 августа.
Силы армейской группы росли главным образом за счет подходивших резервов. 6-я танковая бригада из Забайкалья была переброшена к пограничному пункту Соловьевск и двигалась в район Баян-Цагана.
Командир бригады полковник М. И. Павелкин получил от Г. К. Жукова указание: вывести бригаду в район сосредоточения (к Халхин-Голу) скрытно. Японцы не должны знать о ней ничего. Командующий запретил использовать радиосвязь. Радиостанции всех типов держать только на прием. В зоне досягаемости японской авиации, начиная от города Баян-Тюмэн, марш совершать только ночью, фары не включать. С выходом в район Халхин-Гола бригада должна быть готова с ходу вступить в бой, если обстановка этого потребует. Используйте опыт совершения длительного марша 11-й танковой бригады. "Запомните, - сказал Г. К. Жуков, - Яковлев растерял много танков на маршруте. На восстановление техники бригаде потребовалось около двух недель. У вас такой возможности не будет". Эти слова мне хорошо запомнились.
Над выводом 6-й танковой бригады в район боев работал весь штаб армейской группы. Наряду с техническим обеспечением марша активно велась партийно-политическая работа. От боевого настроя, высокого политико-морального состояния зависел успех и на марше, и в бою.
М. С. Никишев, начальник политотдела П. И. Горохов активно включились в партийно-политическое обеспечение поставленной Г. К. Жуковым задачи. И она была не из простых.
Впереди сотни километров по бездорожью. Местность - открытая равнина, ни кустика, ни бугорка. Для ветра полное раздолье. Кроме как в танке или в кабине автомобиля укрыться негде. Командование бригады было обеспокоено за тылы, особенно за питание и воду. Смогут ли инженерно-технический состав, ремонтные мастерские организовать восстановительные работы на марше при высоких скоростях движения колонны, получат ли горячую пищу воины и будет ли чем утолить жажду им в глубине степей?
Но приказ есть приказ. Танкисты с высоким сознанием своего долга были одержимы лишь одним: выполнить поставленную задачу точно и в срок.
Беспокойство за благополучный поход резервов из глубины не покидало и руководство.
- Товарищ Горохов, скажите, своевременно ли доводится обстановка на фронте до личного состава подходящих из Союза резервов? - спросил член Военного Совета начальника политотдела.
- Мы принимаем все меры, используем все возможности информировать как боевые, так и тыловые части о положении на Халхин-Голе: доставляем фронтовую газету, посылаем своих работников, усиливаем партийно-политическую работу среди личного состава, увязывая с конкретной обстановкой.
...После жаркого дня и напряженного марша повеяло предвечерней прохладой. Стало легче дышать, силы восстанавливались. Захотелось есть. Когда объявили ужин, все устремились со своими котелками к походным кухням. На привале парторг батальона старший лейтенант Яков Григорьевич Веденяпин ненавязчиво завел разговор с несколькими воинами. Скоро вокруг него образовалась целая толпа.
- Что нового на фронте, расскажите нам, - обратился к нему с вопросом заместитель командира 2-й танковой роты лейтенант Федот Александрович Волобуев.
- Японцам жарко стало. Не по климату пришелся им Баян-Цаган. Получилось не так, как им хотелось. До реки не успели добежать, как танкисты 11-й танковой бригады совместно с другими нашими войсками и частями Монгольской народно-революционной армии, настигли и, разумеется, дали им прикурить: жаждущих накормили землей, приговаривая: грызите, мол, гады проклятые, монгольский чернозем. А вы водичку халхингольскую попейте, а то вкус знать не будете, и если в живых останетесь, будет о чем рассказать своим потомкам на островах.
Оставшиеся в живых, очертя голову, бросились в реку. Вот там-то они и поплавали всяким стилем, кролем и брассом, а больше - "нырком".
(С парторгом Веденяпиным мы были хорошо знакомы: после боев жили в одном гарнизоне, часто виделись. В 1947 году снова встретились в Москве. Тогда он работал начальником отдела кадров - секретарем партийной организации фабрики в Лефортове. Он был такой же внешне жизнерадостный. За подвиги на Халхин-Голе награжден орденом Красного Знамени. В Отечественную войну потерял ногу. Стал инвалидом).
Между тем напряженные бои на правом берегу Халхин-Гола не утихали. В ночь на 7 июля на участке 149-го мотострелкового полка японцы предприняли первую атаку. Подразделения полка были оттеснены к реке. Японцы закрепились на одной из высот в 3-4 километрах от берега. В ночь на 8 июля враг снова предпринял яростную атаку.
Утро 8 июля. Мы на командном пункте горы Хамар-Даба. Командующий у телефона. Он принимает доклады о происшедших за ночь событиях: изучение и анализ обстановки у него не прерывается ни днем, ни ночью.
Баян-Цаганское сражение явилось классической операцией активной обороны войск Красной Армии. Победа там была достигнута совместными усилиями советских воинов и бойцов монгольской народно-революционной армии. Они рука об руку громили врага, проявляя массовый героизм. В этом сражении японское командование встретилось с высокоорганизованной системой управления войсками двух дружественных стран, возглавляемой Г. К. Жуковым, человеком, способным не только жестко повелевать, но и чувствовать и находить слабые места в действиях противника и тут же навязывать свою волю в интересах победы решительно и наверняка. В подвижных формах боя он требовал личной инициативы, личного влияния на ход боя: никакие письменные приказы и даже короткие письменные распоряжения не должны иметь место, так как они ведут к потере времени, к задержке в управлении боем, что отрицательно сказывается на его исходе.
Там, где надо, командующий применял двухсторонние переговоры по радиосредствам.
Вскоре после отправки итогового донесения из Москвы прибыла комиссия во главе с заместителем наркома командармом 2 ранга Г. И. Куликом. В состав комиссии входили: начальник артиллерии РККА комкор Н. Н. Воронов, начальник бронетанковых войск комкор Д. Г. Павлов и другие. Они приехали разобраться в причинах значительных потерь в бронетанковой технике.
Комиссия побывала на поле боя, сама увидела следы еще не остывшего разгрома японских войск. Г. К. Жуков обосновал свое решение как единственно верное в той конкретной обстановке, которая создалась к утру 3 июля. Его действия были признаны правильными.
- Ну, а что могло тогда случиться, если бы мы не рискнули нанести стремительный контрудар бронетанковой группировкой по переправившейся группировке японцев и стали бы ждать подхода 24-го мотострелкового полка? Я думаю, что нам пришлось бы много пролить крови, а может быть, и хуже, говорил Г. К. Жуков.
При обсуждении итогов Баян-Цаганского сражения Г. К. Жуков обратил внимание командиров и штабов на серьезные трудности, которые войска могут встретить в будущем.
- Японцы хорошо понимают, с кем имеют дело: времена Куропаткина ушли вместе с режимом царской России. Но за понесенное поражение они попытаются рассчитаться. Наши войска должны быть готовы к этому, - заключил он.
Подвиги воинов 11-й танковой бригады были высоко оценены Родиной: 14 человек отмечены высшей наградой - званием Героя Советского Союза, 20 воинов награждены орденом Ленина, 288 - орденом Красного Знамени, 45 - орденом Красной Звезды, 410 - медалью "За отвагу", 105 - медалью "За боевые заслуги"{30}. Для увековечения героических подвигов танкистов и блестящих побед Соединений Красной Армии и Монгольской Народно-революционной армии (ныне Монгольская Народная армия) во имя братской солидарности с дружественным нам монгольским народом на горе Баян-Цаган установлен постамент. На нем высится танк 11-й танковой бригады, участвовавший в сражении, олицетворяя собой символ грозного предупреждения всем охотникам поживиться за счет других народов.
В ночь на 8 июля противник предпринял яростную атаку.
Утром Г. К. Жуков узнал, что Иван Михайлович Ремизов погиб от осколка мины. Человек огромной воли и самообладания, Георгий Константинович побледнел и попросил воды.
- Война есть война, но привыкнуть к гибели людей не могу, - словно извиняясь за слабость, сказал он. - Ведь только что разговаривал с человеком. Во всем полагался, верил, как самому себе и вот, его уже нет.
12 июля погиб в бою командир 1-й танковой бригады М. П. Яковлев. Его соединение сыграло главную роль в разгроме японцев на Баян-Цагане. Весть о гибели еще одного героя-командира болью отозвалась в сердце Жукова.
В оборонительных боях наши и монгольские части испытывали большие трудности. С одной стороны, они велись малыми силами. С другой, сказывалась недостаточная подготовка к ночным действиям. Японцы в этом вначале имели преимущество. Ночные атаки они применяли широко и не безуспешно.
Японские солдаты были специально подготовлены для боя именно в Монголии, на Халхин-Голе, в условиях жары, недостатка питьевой воды, обилия комаров и гнуса. Они имели облегченную обувь, обмундирование под цвет окружающей местности, специальный ранец, обшитый мехом, защищающим пищу от жары и влаги. В ранце - запас продовольствия: рис, галеты, консервы, спиртовка. Солдат сам мог приготовить себе горячую пищу. Специальный накомарник надежно защищал лицо и шею от укусов насекомых.
Мы такой защиты не имели. Когда Г. К. Жукову показали ранец японского солдата, он сказал, что это заслуживает внимания, и подметил, что даже ранец и вся экипировка солдата выдает с головой преднамеренные агрессивные планы японского командования по захвату Монголии.
Наше командование быстро разобралось в тактике японских частей и в свою очередь приняло ряд практических мер. Для ликвидации пробелов в ночной подготовке частей Военным Советом была издана специальная директива. Весь партийно-политический аппарат, "Героическая красноармейская" и дивизионные газеты широко развернули работу по овладению приемами ночного боя. Положительный опыт неустанно пропагандировался в войсках. Давались советы и рекомендации, как надо действовать ночью. Недостатки в ночной подготовке частей и подразделений скоро были устранены. Японцы сами стали бояться наших ночных атак. Но это было позже. После же Баян-Цагана надо было устоять, а для этого многому научиться.
...Организуя оборону на плацдарме на правом берегу Халхин-Гола, командующий стремился не вводить новых частей. Но ввиду того, что японцы наращивали силы, стремясь взять реванш за поражение на Баян-Цагане, Жуков вынужден был с ходу направлять в бой подходившие из Советского Союза полки 82-й стрелковой дивизии.
И случилось так, что один из них не выдержал напора врага и побежал с плацдарма. Георгий Константинович немедленно поднял роту охраны командного пункта во главе с капитаном особого отдела, фамилию которого, к сожалению, не помню, приказал восстановить положение, вернуть полк на прежние позиции. Рота выполнила боевое задание, но ее командир погиб смертью храбрых.
В целом, по общей оценке, в результате давления войск противника создалась критическая обстановка, грозившая поражением с далеко идущими последствиями. Заместитель наркома Г. И. Кулик, присутствовавший при этих событиях с комиссией из Москвы, предложил Г. К. Жукову оставить плацдарм, отвести артиллерию на левый берег реки. "А то и ее погубите", - заявил он.
Мысль об эвакуации орудий с плацдарма поддерживал и командующий артиллерией армейской группы комбриг Корзин. Он ссылался на начальника артиллерии Красной Армии Н. Н. Воронова.
Георгий Константинович воспротивился. Оставлять плацдарм, считал он, нельзя. У Военного Совета иная оценка обстановки. Надо искать другой выход.
В глубокую темную ночь Г. К. Жуков вызвал меня к себе в блиндаж. С ним находился Г. И. Кулик.
- Сейчас пойдем на телеграф, - сказал командующий.
Я позвонил дежурному по связи, предупредил, чтобы он "подготовил Москву". Георгий Константинович свернул свою карту, лежавшую на столе, и сказал: "Я вынужден доложить наркому".
Не видно ни зги. Надо было пройти напрямик по склону горы, как ходили в дневное время, 300-400 метров. У меня был так называемый "жучок" - фонарик, приводившийся в действие кистью руки и производивший при этом своеобразное жужжание. Им я периодически подсвечивал сомнительные отрезки пути. Мы тогда и не подумали, что "жучок" может навести на нас противника, выдавая, что называется, с головой. К счастью, наша беспечность не имела последствий.
На узле связи Г. К. Жуков приветливо поздоровался с телеграфистом аппарата "Бодо", спросил о готовности и начал. Я держал перед его глазами карту в развернутом виде, Георгий Константинович доложил обстановку, предложение Кулика и свое решение. В каждом его слове звучали четкость, ясность мысли и решительность тона. Москва согласилась с решением Жукова.
Взяв с собой ленту с ответом Москвы, командующий вернулся в блиндаж и вызвал к себе М. А. Богданова, начальника оперативного отдела, пригласил М. С. Никишева и информировал их о полученных указаниях. Тут же отдал приказ об усилении плацдарма. Струсивший полк было решено сменить другим. Потом позвонил командиру 82-й стрелковой дивизии и предупредил: "За плацдарм отвечаете головой!"
Наутро шифротелеграммой Г. И. Кулик вместе с комиссией отзывался в столицу. Дополнительным распоряжением членам комиссии Н. Н. Воронову и Д. Г. Павлову, возглавлявшему бронетанковые войска, предписывалось остаться для оказания помощи и изучения опыта боевого использования родов войск и вооружений.
Таким образом, ясность ума, решительность и воля, высокое чувство персональной ответственности Г. К. Жукова за порученное дело предотвратили назревавший просчет. А 20 августа именно с этого плацдарма Центральная группа войск начала свое победоносное наступление.
Период оборонительных боев был весьма напряжен. Командующий строго следил за обстановкой. Малейшие изменения в поведении противника анализировались, и принимались соответствующие контрмеры. Это был надежный щит, за которым энергично шла подготовка к нанесению решающего удара по японским войскам.
Однажды Г. К. Жуков прибыл в 149-й мотострелковый полк, оборонявший переправу. Полку угрожало уничтожение предстоящей ночной атакой. Командующему стало известно, что японцы подтянули две большие группы курсантов, как называл их, - кадетов, и скрытно расположили их на исходных позициях. По этой причине и появился он в полку на исходе дня.
Пробираясь по траншеям в сопровождении командира батальона капитана И. Г. Свешникова, Г. К. Жуков остановился у расчета станкового пулемета. Спросил, как чувствуют себя бойцы, как их кормят, получают ли они горячую пищу. Затем приложился к пулемету, обратил внимание на узость сектора обстрела, обнаружил, что на одном направлении у ориентира номер два мала глубина видимости и резюмировал:
- Позиция подготовлена не в пользу расчета. Возможности использования такого мощного оружия ограниченны. Вы посмотрите сами - обратился он к Свешникову, - не исключено, что подобные недостатки имеются и в других местах. Вы имеете опыт и, наверное, поняли, что организация огня и умелое взаимодействие всех огневых средств в обороне имеют решающее значение. Покажите-ка запасные позиции этого расчета.
- Она у него одна, вон там, правее, указал командир батальона.
Георгий Константинович пробрался и к запасной позиции и сделал свои замечания. В целом они сводились к тому, что одной запасной позиции мало. И действующая, и запасная слабо замаскированы, нет условий для быстроты действий второго номера расчета.
- А как снайперы, где они у вас?
- Вот по этой траншее мы пройдем мимо них, - сказал Свешников.
Побеседовал командующий и с двумя снайперами на их боевых позициях. При этом он соблюдал предосторожности, чтобы не выдать себя противнику, не рассекретить снайперов. Он сам старался разобраться до конца в организации огня, маскировке в обороне и построении с точки зрения ее устойчивости.
После этого перед командирами батальонов, в присутствии командира полка, он поставил задачу: упредить противника, с наступлением ночной темноты без единого выстрела атаковать позиции "кадетов" и уничтожить их.
- Огня не вести, гранат не брать, световых сигналов не применять! Операция должна быть выполнена штыком и ножом, - потребовал командующий.
К рассвету задача была выполнена. В этом бою особенно отличился батальон И. Г. Свешникова. Нависшая угроза обороне переправы была снята. Оказалось, что каждый японец сидел в своей круглой ячейке и в одиночку погибал, лишенный помощи соседа.
Находясь уже в отставке, в Омске, при встречах с ветеранами войны Иван Григорьевич охотно делился воспоминаниями о первой встрече с Г. К. Жуковым на Халхин-Голе. Свешников был, как говорят, не из робкого десятка: высокого роста, мужественный, сильный и смелый. В штыковой атаке ему не было равных. Ранее в стрелково-спортивных состязаниях занимал первые места в Красной Армии. От наркома К. Е. Ворошилова имел именное оружие. А при встрече с Жуковым оробел.
Я спросил его: "Почему-то вы тогда волновались, путались при докладе командующему, не помните?"
- Все я помню, - ответил мне Свешников. - Я только начал, а Жуков мне сразу: "А короче можете?"
- Могу, - ответил ему. - А на самом деле сбился и начал путать: коротко доложить не просто. Жуков произвел на меня сильное впечатление. - Я убедился в его глубоких знаниях ближнего боя. В нем сочетались удивительная простота в обращении со строгостью, уверенностью и хладнокровием.
31 июля 1939 года комдиву Г. К. Жукову было присвоено очередное воинское звание "комкор". Так были оценены партией и правительством блестящая победа над японскими войсками в районе Баян-Цагана, организация прочной обороны на восточной стороне реки Халхин-Гол, создание условий для подготовки августовской наступательной операции. Георгия Константиновича поздравляли Москва, командование округом, командиры соединений и отдельных частей, монгольское правительство.
Семья узнала об этом последней. Лишь 21 августа 1939 года комкор поручил мне отправить телеграмму: "Круглосуточно занят. Здоров. Получил очередное звание. Обнимаю всех. Жуков".
На следующее утро, которое выдалось тихим и солнечным, командующий вышел из блиндажа без головного убора и с баяном в руках, что было в общем-то непривычным для подчиненных, видевших Жукова постоянно строгим, сосредоточенным, почти недоступным. Он сел на бруствер траншеи, прошелся пальцами по кнопкам, настраиваясь на мирный лад. А потом зазвучала мелодия песни "Вниз по Волге-реке". Наигрывая мелодию, баянист подпевал негромким, задушевным голосом. Делал он это увлеченно, не обращая внимания на очередной артиллерийский обстрел горы Хамар-Даба. Отдавал песне всего себя, как и всякому делу, за которое брался. Присутствовавший на КП фотокорреспондент газеты "Известия" В. А. Темин запечатлел этот момент на снимке. Так для истории сохранился улыбающийся комкор.
? Можно лишь догадываться о всей гамме чувств, вызвавших душевный подъем Жукова. Конечно же, ему приятно было высокое признание его заслуг и таланта. Возможно, он думал и о том, что наконец начинают отходить от него наветы в неблагонадежности и подозрительности, которые преследовали его в 1937-1938 годах.
Припоминаю и следующий случай. В первых числах августа, когда шла полным ходом подготовка к генеральной наступательной операции, командующий возвращался из 8-й кавалерийской дивизии Монгольской Армии, оборонявшейся на правом фланге армейской группы. Там он детально изучил возможности наведения переправ через Халхин-Гол, характер широкой заболоченной поймы.
На выезде из долины Георгий Константинович приказал шоферу остановиться. Перед закатом солнца жара спала. Стало легче дышать. Прекратился артиллерийский обстрел. В зарослях болотистых водоемов и старицах Халхин-Гола бурлила своя жизнь. Воздух оглашался многоголосием птиц, лягушечьим "концертом". Георгий Константинович тихо сказал:
- Откройте дверцы, но из машины не выходите, а то можно все испортить. Послушаем, как природа дышит.
Мы простояли минут десять.
- Хорошо бы еще послушать, да пора в путь, - с сожалением сказал комкор.
Степь перед нами лежала выгоревшая, черная от артиллерийских обстрелов.
На командный пункт прибыли поздно. Георгий Константинович приказал сдать косача на кухню{31}. На завтрак угостил дичью своих заместителей, был очень доволен, шутил. Казалось, он снял с себя все нагрузки тяжкого ратного труда и теперь с новыми силами готов был перевернуть массу предстоящих дел.
Спал Георгий Константинович в том же блиндаже, где работал. В отгороженном закутке стояла солдатская кровать с металлической сеткой и ватным матрацем. Рядом - тумбочка для туалетных принадлежностей. Личным бытовым удобством он не придавал значения. Вечерами принимал прохладный душ в общей палатке. Умывался до пояса, с удовольствием растирался полотенцем. Обедал, как правило, в блиндаже своего заместителя М. И. Потапова. Сюда не доходили телефонные звонки. Заходить и беспокоить его в это время никто не осмеливался. Ел не торопясь, отсутствием аппетита не страдал, съедал все, что подавали. Садясь за стол, спрашивал: "Шофера накормили?" Очень редко выпивал бокал легкого кахетинского вина. Был против всякого крепкого зелья. На приемах поднимал и принимал тосты, но мог только пригубить рюмку.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги