Г К Жуков на Халхин-Голе

В дополнение к оборонительным мероприятиям, которые проводились с выходом частей на государственную границу, командование издало новый приказ от 11 сентября 1939 года за № 00148. Его подписали командующий 1 АГ комкор Жуков, член Военного Совета Никишев, начальник штаба 1 АГ Богданов. Учитывая особенности местности, территориальное размещение войск и задачи по защите границ МНР, а также неуемное стремление японского командования к расширению агрессивных действий, Г. К. Жуков организовал оборону с характерными особенностями. Полосу обороны он поделил на два боевых участка: Южный и Северный. Командование ими поручил полковникам Потапову и Терехину.

Командующим боевыми участками было предоставлено право - в необходимых случаях, при наступлении противника и прорыве переднего края, привлекать по одному танковому батальону 6-й и 11-й танковых бригад. Приказом было обусловлено построение обороны глубиной в два эшелона. Между ними следовало оборудовать сильные отсечные позиции. Жилые землянки и убежища строить на обратных скатах, соединив их с окопами и ходами сообщения. Во время артподготовки противника основную массу бойцов держать в убежищах, имея в окопах наблюдателей и дежурных пулеметчиков. При переносе артогня противника всем выходить по своим местам для отражения его наступления. Из танковых бригад был создан подвижный резерв.

Проводилось и много других мероприятий по совершенствованию обороны. Но о них, думается, писать не следует, и не всем читателям это будет интересно. Г. К. Жуков принял энергичные меры по ускорению инженерных работ и обеспечению постоянной бдительности и боеготовности.

Согласно его указанию, окопы соединялись траншеями. Узлы обороны и опорные пункты укреплялись в противотанковом отношении. Передний край и отсечные позиции были заминированы и обведены проволочными заграждениями. Для маневра вторыми эшелонами и резервами изучались и подготавливались направления, тщательно отрабатывалась организация системы огня всех видов оружия и подразделений родов войск. Обеспечивалась надежная связь, а тем самым - устойчивое управление оборонительным боем.

После попытки развернуть наступление 8 сентября японское командование подобных действий наземными войсками на Халхин-Голе больше не предпринимало. Этого нельзя было сказать о японской авиации.

В первой половине сентября в монгольском небе, над восточным выступом территории МНР, произошло семь воздушных боев. Самым крупным из них было сражение 15 сентября, вспыхнувшее за день до начала переговоров. По всему было видно, что японское командование рассчитывало на ослабление бдительности наших войск и решило силами своей авиации нанести решающий удар по полевым аэродромам наших частей и соединений. Успех усилил бы их позиции на предстоящих переговорах.

Сосредоточив крупные воздушные силы, рано утром, когда солнце еще не успело взойти, 120 японских истребителей появились над нашими аэродромами. Основной удар был направлен против полка новых машин "И-17" ("Чайка"), которые по своим летно-техническим данным - скорости, маневренности и вооружению - превосходили японские "И-97".

Но расчеты противника не оправдались. Четкая по тому времени система оповещения и связи, постоянная готовность летного состава позволили нашему командованию поднять навстречу врагу 207 истребителей. Разгорелся воздушный бой. Небо рябило массой ревущих самолетов: на ограниченном пространстве сражались свыше 300 машин. Сбитые машины загорались в воздухе, взрывались на наших глазах, не достигнув земли.

Вот несколько примеров. Советский летчик сражается с японским асом. Тот уклоняется от лобовых атак, стремится идти на малых радиусах. Но "Чайка" прижимает врага. Японец меняет тактику. Вот он пошел в лобовую. Видимо, хотел повлиять на психику, но первым спасовал и уклонился. Решил удирать. Но уйти ему не удалось. Самолет загорелся и взорвался у самой земли. Возможно, летчик мог бы опуститься на парашюте, но японское командование все предусмотрело в этом отношении. Летчик крепко привязывался к сиденью самолета, и отстегнуться ему было нелегко.

В этом бою наши "Чайки" сбили 19 истребителей и один бомбардировщик, а всего за 15 дней сентября враг потерял 71 самолет. На наши аэродромы не вернулись 18 истребителей.

Однажды мы были свидетелями такой картины. Японский самолет, пользуясь затишьем на фронте, "повис" над нашими артиллерийскими позициями. Комбриг Ф. Г. Корзин понял, что это корректировщик, и попросил летчиков, находившихся поблизости, прогнать японца. Зенитных артиллерийских средств в этом районе не было, да и по тактическим соображениям невыгодно было показывать позиции зениток. В воздух поднялись два наших истребителя. Над горой Хамар-Даба началось преследование воздушного пирата. Но огня никто не открывал. Наши летчики дали ему знать, что он должен совершить посадку на нашей территории. Однако японский пилот искусно маневрировал и упорно стремился уйти в отрыв. Вскоре мы услышали резкие звуки пулеметных очередей. Наши самолеты открыли огонь, по-прежнему принуждая японского летчика подчиниться. Еще один заход, и враг пошел на снижение. Он пронесся над нашим командным пунктом и упал в 500-700 метрах юго-западнее горы Хамар-Дабы.

Наблюдая за происходящим, командующий тут же велел мне сесть на броневичок, доскочить до упавшего самолета, узнать обстановку и доложить ему. Мы все видели, как летчик планировал до самого соприкосновения с землей. Самолет пропахал землю, но не взорвался. На месте падения я увидел разрушенную машину: вывернутый на сторону мотор, остатки кабины, две неразорвавшиеся бомбы, труп летчика, "припечатанный" к корпусу сиденья специальными стремянками. Мы внимательно осмотрели все и убедились, что летчик не мог самостоятельно выбраться из кабины, если бы он и захотел это сделать.

По возвращении я доложил Г. К. Жукову о том, что видел.

- Надо полагать, что самурайский дух стал слабеть, - заключил командующий.

По усилению активности нашей авиации и появлению в небе качественно улучшенных машин японцы понимали, что обстановка развивается не в их пользу. Они усилили попытки взять верх и добиться свободы действий в небе Монголии над всей территорией, где находились и где могут быть сосредоточены наши и монгольские войска. Меняя тактику воздушного нападения, японское командование посылало в бой многие эскадрильи истребительной авиации. Воздушные бои разгорались ежедневно и носили ожесточенный характер.

Наши летчики дрались храбро. Их отличали крепкая дружба, взаимовыручка и мастерство. Боеспособность авиационных частей постоянно была в центре внимания Г. К. Жукова. Многих летчиков он знал пофамильно. С некоторыми встречался лично.

Тактические действия японской авиации учитывались и наземными частями, и подразделениями. Все знали, что японские самолеты чаще всего появлялись со стороны солнца, особенно по утрам, когда оно светит наиболее ярко. Бомбардировочную авиацию прикрывали одним-двумя слоями истребительной авиации. Воздушные бои старались начинать малыми силами, стремились втянуть в бой побольше наших самолетов, чтобы к появлению основных сил наши израсходовали бы свое горючее.

Наше командование быстро разобралось в этом. На их тактику мы ответили своей: завели свой резерв самолетов-истребителей и вводили их в бой в более выгодной обстановке. В управлении авиацией Г. К. Жуков принимал непосредственное участие и рассматривал это как составную часть оперативного искусства. Некоторые поединки он запомнил особо.

Летчик старший лейтенант В. Ф. Скобарихин совершил второй в истории советской авиации воздушный таран (первый принадлежит летчику-истребителю А. А. Губенко - в небе Китая). Это было 22 июля. Время подходило к обеду. Солнечно, ни облачка на небе, безветренно и жарко. Подразделение нашей авиации несло патрульную службу над районом боев, внезапное нападение японской авиации не застало врасплох. Над районом севернее Хамар-Дабы завязался ожесточенный воздушный бой. Как всегда, в бою применялись различные тактические приемы одиночных машин. Но на этот раз на командном пункте сразу же заметили, что преобладают лобовые атаки. То и дело два самолета на предельных скоростях мчались друг другу навстречу. С земли казалось, что еще миг - и самолеты врежутся друг в друга. Но, как правило, японские летчики не выдерживали, резко взмывали ввысь и уходили.

Опытный мастер воздушного боя В. Ф. Скобарихин заметил, что молодому летчику В. Н. Вуссу угрожает смертельная опасность: его напористо атаковал японский самолет, по действиям которого было видно, что за штурвалом стервятника - ас. Скобарихин принял безотлагательное решение: атаковать. Он нагнал японца и таранил его. Увлекшись атакой Вусса, японец спохватился поздно, самолет потерял управление, начал падать и на земле взорвался.

С большим трудом Скобарихин возвратился на свой аэродром и доложил командиру эскадрильи о происшедшем, а сам стал тщательно осматривать свою машину: согнут винт, повреждена плоскость. Как только поступил доклад о таране на командный пункт, многие усомнились в этом. Г. К. Жуков приказал проверить, так ли это?

Я. В. Смушкевич доложил:

- Товарищ командующий, этот случай уже проверен. Следы тарана обнаружены на самом самолете Скобарихина. В этом убедился весь истребительный полк, - подтвердил Смушкевич.

- Хорошо. Проинформируйте Никишева. Поставьте в пример героя-летчика всему составу ВВС. Эти проявления мужества, бесстрашия, мастерства и взаимной выручки в тяжелых условиях должны стать достоянием всех частей. Господство нашей авиации в воздухе должно стать безраздельным.

- Думаю, что такую задачу мы решим в ближайшее время, - заверил авиационный начальник.

- Нам нужны не недели, не месяцы, а дни, в которые следует победить.

30 июля Я. В. Смушкевич докладывал Г. К. Жукову, что накануне, 29 июля, в воздушном бою летчик старший лейтенант В. Г. Рахов сбил одного из самых опытных летчиков японских ВВС Такео. В воздушных боях в Маньчжурии и Китае тому не было равных. На сей раз японский ас оказался в нашем плену.

Его захватили бойцы одной из наземных частей. Он пытался покончить с собой, но был пленен. По виду японский летчик был коренастым, небольшого роста, но сильным и выносливым. На допросе вел себя надменно и в то же время боялся расправы. Такео, как и многие японцы, напуганные японской пропагандой о плохом обращении с пленными в Красной Армии, ждал, что с ним расправятся. Однако вскоре убедился в ошибке, стал вести себя более свободно и словоохотливо. Он попросил показать летчика, который его сбил в воздушном бою. Пригласили В. Г. Рахова. Такео осмотрел его буквально с ног до головы и низко поклонился победителю. После этого он и признался, что является асом японских ВВС.

Выслушав Смушкевича, после некоторой паузы Г. К. Жуков сказал, что это очень хорошо. Надо совершенные подвиги всемерно доводить до всех войск.

Летчики, дравшиеся упорно и геройски, надежно обеспечивали действия всех родов войск и тыловых подразделений. Это был наглядный воодушевляющий пример мужества и отваги для наземных войск.

"Советские летчики сами искали самолеты врага, чувствовали себя хозяевами в воздушном пространстве и не позволяли японцам бесчинствовать над монгольской территорией. За день 15 сентября летчики сбили 29 вражеских машин, не потеряв ни одной своей. Всего в ходе боев у реки Халхин-Гол один полк уничтожил 262 японских самолета, 2 аэростата, много техники и живой силы противника"{43}.

Семнадцать летчиков 22-го авиационного полка были удостоены звания Героя Советского Союза, а полк награжден орденом Красного Знамени. Высоко оценило Советское правительство и действия командования полка. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1939 года Г. П. Кравченко вторично удостоен звания Героя Советского Союза, а постановлением Президиума Малого Народного Хурала МНР он был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

В первых числах сентября 1939 года часть летчиков-халхингольцев отзывалась на Запад для выполнения новых задач. Знал ли Г. К. Жуков подробности предстоящих на Западе событий, сказать трудно. Но всем было известно, что 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Его армии приблизились к границам Советского Союза. Считалось, что летчики теперь нужнее там, а не в Монголии.

Г. К. Жуков собрал убывающих на Запад пилотов, кратко ввел их в обстановку, выразил сердечную благодарность Военного Совета за большой вклад в победу на Халхин-Голе, пожелал хорошего здоровья. Выразил надежду, что и в новых условиях они с честью будут выполнять любые боевые задачи.

17 сентября 1939 года, по распоряжению Советского правительства, Красная Армия перешла границу с целью освобождения Западной Украины, Западной Белоруссии и укрепления своих западных границ. Летчики-халхингольцы были в первых рядах исполнителей этой исторической миссии.

Понеся громадные потери, как в сухопутных, так и в воздушных силах, японское правительство обратилось к Советскому правительству с просьбой о перемирии. 16 сентября 1939 года боевые действия были прекращены. Советское командование, руководствуясь указаниями своего правительства, разрешило японской стороне собрать в районе Халхин-Гола трупы солдат и офицеров. Сторонам предстояло произвести обмен убитыми, ранеными и пленными. Для ведения переговоров Военный Совет образовал комиссию во главе с заместителем командующего полковником М. И. Потаповым.

17 сентября Г. К. Жукову было доложено о появлении японо-маньчжурских парламентеров с белыми флагами. Они запросили о месте и часе начала переговоров. Посоветовавшись, командование ответило, что переговоры состоятся в 17.00. На командном пункте готовились к переговорам, уточнялся состав комиссии. Кроме начальника политотдела П. И. Горохова и редактора газеты "Героическая Красноармейская" Д. Ортенберга, работать в комиссии собрался и писатель В. Ставский, а также некоторые работники штаба.

Писателя В. Ставского было решено включить секретарем комиссии в форме старшины. Но тут возникли непредвиденные трудности - не оказалось нужного размера обмундирования, а солдатская гимнастерка, брюки и кирзовые сапоги, которые были на нем, для этой цели не подходили. В этот же день ничего не удалось сделать, и писатель все-таки остался в старой одежде. Поэтому принять непосредственное участие в предварительной встрече ему не удалось. Он просидел в машине в нейтральной зоне в мучительной досаде на интендантов, довольствуясь лишь тем, что видел, как сошлись представители сторон и повели переговоры. На этой встрече был оглашен состав японской делегации, которую возглавлял генерал-майор Фудзимото.

Вернувшись на Хамар-Дабу, В. Ставский заметил, что их делегацию возглавляет генерал, а нашу - полковник. "Чем же мы хуже?" - шутливо заметил он на встрече с Г. К. Жуковым. Военный Совет, оценивая важность предстоящих переговоров, шифротелеграммой сделал представление в правительство. Наутро 18 сентября полковника М. И. Потапова поздравляли с присвоением ему первого генеральского звания - "комбриг".

Комиссия должна была уточнить пограничную линию, на которой предстояло закрепиться нашим войскам, договориться об обмене пленными, определить порядок вывоза трупов японских солдат и офицеров. Для нас этого не требовалось, так как на японской территории мы не воевали.

Командование советско-монгольскими войсками, руководствуясь указаниями своих правительств, разрешило японской стороне собрать в районе Халхин-Гола трупы своих солдат и офицеров, погибших при вторжении на территорию МНР.

Начавшись 18 сентября, переговоры длились несколько суток. В первый день утро как-то быстро стало пасмурным и холодным. Усиливающийся ветер неведомо откуда нагонял низкие дымчатые тучи, и все ждали, что вот-вот пойдет дождь, поэтому оделись по-осеннему. Широкая солдатская шинель, затянутая ремнем, выдавала тучность фигуры В. Ставского, а манера держаться говорила о том, что в этом человеке мало военного. Японцам не составило большого труда понять, что Ставский далеко не тот "старшина", за которого его выдавали.

Со стороны японцев в работе принимали участие 11 человек, в том числе два полковника, подполковник и два майора. Один из них переводчик Оогэси. "Вначале, - рассказывал В. Ставский, - мы были встречены с любезной учтивостью. Японские солдаты поставили на стол бутылки с водой, конфеты, сигареты. Первым начал разговор Фудзимото. Я заметил, что он хорошо понимает по-русски, так как опережал переводчика, реагируя на мои слова".

При уточнении пограничной линии настроение, японцев резко изменилось. Они считали, что советские и монгольские войска, на момент встречи, занимают часть японской территории, и пытались предъявить свои топографические карты, на которых граница проходила на значительной глубине по территории Монголии, а местами по реке Халхин-Гол. Ложные доводы японцев тут же были опровергнуты. Их топографические карты оказались фальшивыми, заранее составленными для оправдания агрессивных устремлений. Забегая вперед, скажу: М. С. Никишев информировал Г. К. Жукова о том, что X. Чойбалсан, узнав о японских махинациях с топографическими картами на переговорах, сильно возмущался. На приеме, устроенном монгольским правительством в первых числах ноября 1939 года (при вручении правительственных наград Г. К. Жукову и М. С. Никишеву) мне самому пришлось услышать слова негодования по этому поводу из уст монгольского лидера.

Не по нраву пришелся и предложенный нашей комиссией порядок вывоза трупов. Противнику было сказано, выкапывайте их сами и постепенно отвозите, чтобы знать, сколько будет вывезено. В принципе договорились - закончить до наступления морозов, но начало работ не было согласовано. Отложено на завтра.

Второй день переговоров прошел в более холодной обстановке. Японцы стали мрачными, негостеприимными. На тех же столах лежали лишь две пачки папирос.

В результате достигнутого соглашения японцы в течение нескольких дней с 9 до 17 часов увозили трупы своих солдат, где их сжигали, а горсти пепла (с общего костра) отправляли в ящичках в Японию на родину для вручения семьям погибших. Работа проводилась в течение семи суток. Это действовало угнетающе на японских солдат, производивших уборку.

Характерным был еще один момент. Одновременно самураи вели разведку. Вопреки договоренности, в состав похоронных команд они включили своих разведчиков. Японцы пытались использовать все, только бы узнать, что делается в наших войсках и каким вооружением располагают.

Истинное лицо японцев проявилось при обмене пленными. Вот что докладывал Военному Совету начальник политотдела П. И. Горохов: "Мы сдали японских пленных в полном порядке: в новом зимнем обмундировании, чистыми, помытыми, побритыми. А наши пришли оборванные, обросшие..."

Примечательно было и то, что японцев не радовало возвращение на родину, они были удручены и печальны, ибо знали, что дома их ждут большие неприятности.

Так бесславно закончилась вооруженная агрессия японских милитаристов, пытавшихся силой захватить в МНР выгодный плацдарм для обеспечения развертывания своих агрессивных действий против МНР и Советского Союза в дальнейшем. Боевые действия на реке Халхин-Гол, и особенно августовская операция обогатили как нашу, так и Монгольскую народно-революционную армию ценным боевым опытом. Они показали высокие боевые качества советского оружия и военной техники и еще раз продемонстрировали прочность дружбы между народами СССР и МНР, основы которой были заложены еще В. И. Лениным и Д. Сухэ-Батором.

Поражение японского милитаризма на Халхин-Голе имело для него большие последствия. Японская внешняя политика потерпела полнейший провал, что привело к отставке 28 августа 1939 года кабинета Хиранумы, а также руководящего состава японской Квантунской армии. Это поражение были вынуждены открыто признать даже западные буржуазные исследователи. Так, английский историк М. Макинтош подчеркивал, что "Советская победа на реке Халхин-Гол имела важное значение и, пожалуй, во многом повлияла на решение японского правительства не сотрудничать с Германией в ее наступлении на Советский Союз в июне 1941 г."{44}.

Комиссары Халхин-Гола

Победа советско-монгольских войск на Халхин-Голе явилась результатом умелого руководства войсками, мужества, отваги и героизма воинов, их настойчивости и активности при выполнении боевых задач, высокого качества советского вооружения и боевой техники тех лет и ряда других факторов. Важную роль в достижении победы сыграла и глубокая по содержанию, разносторонняя по методам организации и проведения партийно-политическая работа.

Политработники во время боев на Халхин-Голе всегда находились на самых главных, решающих участках, постоянно учитывали изменения боевой обстановки, поддерживали связь с командирами, штабами и политорганами.

В своей повседневной деятельности они опирались прежде всего на коммунистов, которые являлись цементирующей силой подразделений и частей.

Стойким коммунистом был прежде всего Георгий Константинович Жуков. Он вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза 1 марта 1919 года. С тех пор и до конца дней "...все свои думы, стремления, действия, - писал он позднее, - я старался подчинить обязанности члена партии, а когда дело доходило до схватки с врагами Родины, я, как коммунист, помнил требование партии быть примером беззаветного служения своему народу"{45}.

В первый же день прибытия на Тамацак-Булак, лично уясняя обстановку на восточных границах Монгольской Народной Республики, Г. К. Жуков взял с собой комиссара корпуса М. С. Никишева. Тот был единственным из командования 57-го особого корпуса, кто бывал в районе боевых действий. Только он мог по-партийному помочь Г. К. Жукову узнать истинное положение дел не только на передовой, но и в частях и соединениях. В пути комиссар подробно и со знанием дела рассказывал о состоянии корпуса, о его боеспособности, о штабе, об отдельных командирах и политработниках. "М. С. Никишев, - вспоминал Г. К. Жуков позднее, - произвел на меня очень хорошее впечатление. Он знал свое дело, знал людей, их недостатки и достоинства".{46}

Михаил Семенович проявил на Халхин-Голе незаурядные способности, олицетворяя собой тип истинного политработника. В нем удачно сочетались душевная простота и чуткость к людям, отличное знание дела, жизни солдат и боевых качеств командиров, высокая партийная принципиальность и решимость всеми силами и средствами направлять усилия войск на выполнение принятого командиром решения. Всей системой партийно-политической работы он не только помогал командующему в руководстве войсками, но и личным активным участием, широкой инициативой и высокой требовательностью предотвращал промахи со стороны отдельных командиров.

Мне отчетливо вспоминается, как после завершения одной из поездок в 11-ю танковую и 7-ю мотоброневую бригады М. С. Никишев сообщил командующему:

- Несмотря на понесенные потери, личный состав бригад в отличном настроении, у всех - готовность в любую минуту выполнить приказ. Это уже не те танкисты, которых мы с вами знали перед боем. Они проверили себя, друг друга, свое оружие и технику, вплотную встретились с врагом и определили свою тактику, как и каким способом бить японцев. Танкисты отказались от личной табельной экипировки во время атаки. Они считают, что члену экипажа, когда он находится в танке, не нужен противогаз, надетый на плечо, так как он стесняет движения. Поручневая антенна на радийных танках привлекает особое внимание японцев, так как в таких машинах, как правило, находится командный состав. Поэтому противник старается всеми огневыми средствами уничтожить такие танки в первую очередь. Вот почему, как мне кажется, яковлевцы понесли излишние потери в командных кадрах. Надо что-то придумать: или на остальных танках устанавливать ложные антенны, или убрать имеющиеся, чтобы не всякий мог распознать командирский танк.

- Опыт жизни - лучшая наука, - заметил командующий, - его следует изучать более детально и все то, что в лучшей степени обеспечивает бой, следует внедрять без промедления. Уроки первых боев необходимо довести до тех, кто еще не нюхал пороха, не встречался лицом к лицу с хищным и коварным противником. Надо предостеречь необстрелянные части от ошибок и неудач.

По происхождению М. С. Никишев - сибиряк, воспитанник Барнаульского окружкома комсомола. В 1918 году двенадцатилетний мальчишка осиротел - умер отец. Тиф углубил бедняцкое горе, и жизнь сделала малолетка батраком у кулаков села Красноярки Барнаульского уезда.

Тяготы детства закалили характер юноши, его волю, укрепили ненависть к прошлому. В 1924 году Никишева приняли в комсомол, и он активно включился в общественную работу. Вскоре товарищи избрали его секретарем комсомольской организации. Затем Михаил перешел на пропагандистскую работу. В сентябре 1929 года он становится членом Коммунистической партии. Через три года Никишева призывают в ряды Красной Армии, на политическую работу.

До Халхин-Гола он хорошо изучил повадки японских войск на озере Хасан. Будучи там начальником политического отдела 39-го Сибирского стрелкового корпуса, Михаил Семенович проявил незаурядные способности. За хорошо налаженную организаторскую работу в войсках корпуса и личные подвиги он был награжден боевым орденом Красного Знамени. Вскоре после завершения событий в районе озера Хасан был избран делегатом XVIII съезда ВКП(б).

Полученный им первый боевой опыт был приумножен в боях на Халхин-Голе. Советское правительство высоко оценило его вклад в дело разгрома японских захватчиков, наградив орденом Ленина, а Монгольской Народной Республикой он удостоен ордена Красного Знамени и ценного подарка.

В Доме офицеров Сибирского военного округа в г. Новосибирске, на стенде, поныне хранится подлинник адреса на имя М. С. Никишева. Приведу его полный текст.

"Члену Военного Совета 17-й армии дивизионному комиссару товарищу Никишеву М. С.

Уважаемый Михаил Семенович!

Совет Министров Монгольской Народной Республики выражает Вам, Михаил Семенович, самую искреннюю признательность и горячо благодарит за самоотверженную и честную работу, проведенную Вами по выполнению обязательств, принятых на себя Союзом ССР по договору о взаимной помощи с Монгольской Народной Республикой от 12 марта 1936 года.

Работая в Монгольской Народной Республике членом Военного Совета 17-й армии, вы показали образец личной храбрости и мужества, отваги и решимости при организации разгрома и уничтожения в 1939 году у Халхин-Гола японских захватчиков, посягнувших на неприкосновенность священных границ Монгольской Народной Республики.

В Вашем лице монгольский народ, бойцы, командиры и политработники нашей народно-революционной армии видели настоящего политического руководителя Армии - скромного, волевого командира, подлинного сына трудового народа, беззаветно преданного своей Родине.

Вы воодушевляли бойцов, командиров и политработников своей непреклонной волей к победе. Вы были настоящим политическим организатором фронта, подлинным образцовым политическим комиссаром славной Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Отмечая Ваши исключительные боевые заслуги перед монгольским народом, Совет Министров Монгольской Народной Республики награждает Вас ценным подарком - охотничьим ружьем системы "Зауэр" № 318039 и часами.

Пусть этот скромный подарок вместе с орденом Боевого Красного Знамени Монгольской Народной Республики, которым Вы награждены несколько ранее, явится знаком самой теплой, самой искренней дружбы, которая связывает Вас с народом нашей страны.

Премьер-Министр, Военный министр и Главнокомандующий вооруженными силами МНР

Маршал Чойбалсан

14 сентября 1940 года

г. Улан-Батор, № 26".

Не так давно мне довелось встречаться с женой М. С. Никишева, которую я хорошо знал в 1939 году. Она рассказала мне, что внезапное нападение фашистской Германии на нашу Родину застало их в Луцке. Михаил Семенович, будучи членом Военного совета 5-й армии, вместе со своим командующим, боевым товарищем и соратником по Халхин-Голу М. И. Потаповым, по боевой тревоге покинул гарнизон. И больше она его не видела. Известно, что 5-я армия вместе с другими объединениями Юго-Западного фронта приняла на себя невиданной силы удар фашистских армий: ожесточенное сражение за Киев шло 73 дня и ночи... При отходе в направлении города Лохвице Полтавской области, 20 сентября, штаб был окружен. Наши держались до последнего патрона, но силы были далеко не равными, и 24 сентября остатки армии сгинули в неравном бою. Тогда же погиб и М. С. Никишев.

Мне вспоминается начало октября 1939 года, когда стало ясно, в какие пункты дислокации должны уйти войска, которые находились в районе Халхин-Гола. Военный Совет потребовал от командиров соединений и отдельных частей освоить отведенные районы в сроки, указанные в приказе командующего, укрыть войска до наступления серьезных холодов и поддерживать в них постоянную боевую готовность.

Чтобы обеспечить выполнение поставленных Военным Советом задач, М. С. Никишев мобилизовал весь партийно-политический аппарат. Активизировалась роль партийных и комсомольских организаций. Вся тяжесть политического руководства была перенесена непосредственно в части и подразделения.

Помню, как в морозные дни ноября в Тамацак-Булаке, Улан-Цэрэге, Баян-Тумэне (ныне Чойбалсан) взрывалась уже промерзлая земля: строились казармы, землянки для командного состава, водомаслогрейки, колодцы. Заготавливалось также топливо и многое другое, что требовалось для нормальной жизни войск. Несмотря на трудности, личный состав был полон бодрости и оптимизма. У походных кухонь, во время обедов на морозе, звучали солдатские прибаутки, розыгрыши, частушки. В частях 82-й и 57-й стрелковых дивизий, в танковых бригадах царили высокая дисциплина и организованность, исключавшие чрезвычайные происшествия.

В апреле 1940 года, незадолго до вызова в Москву, Г. К. Жуков провел крупное оперативное командно-штабное учение с привлечением войск Ундурханского гарнизона. На разборе его итогов руководство армейской группы особенно придирчиво оценивало тактическую выучку войск, оперативную подготовку руководящего состава, штабов, партийно-политическую и воспитательную работу в войсках. М. С. Никишев в своем выступлении подчеркнул мысль о том, что необходимо учитывать нарастающее напряжение международной обстановки. А потому надо усилить идеологическое влияние на бойцов и командиров, доходчиво разъяснять политику нашей партии и правительства на современном этапе строительства социализма. Заключая разбор, Г. К. Жуков поддержал его и приказал обратить внимание на молодое пополнение бойцов и командиров, не принимавших участия в боях.

Как известно, политическая работа в войсках опиралась тогда на документы XVIII съезда партии, прошедшего в марте 1939 года. В них была дана обстоятельная оценка международной обстановки, отмечена растущая агрессивность Японии. Комиссары, политработники и все армейские коммунисты разъясняли личному составу материалы сессии Верховного Совета СССР, в которых указывалось, что "...Советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах..."{47}.

Тем не менее, в первой половине 1939 года, после начала боевых действий на Халхин-Голе, и даже в оборонительный период в работе политического отдела корпуса, а затем и армейской группы, как и в работе политотделов ряда соединений и политаппарата частей, все еще имелись недочеты. Командующий Г. К. Жуков не раз указывал на них. Особенно это касалось связи политорганов с командованием и штабами, что выражалось в слабом информировании командования о состоянии частей, о дисциплине, поведении командиров, политработников и бойцов в бою.

Придавая важное значение усилению политической работы в войсках в боевой обстановке, Центральный Комитет партии в начале августа направил на Халхин-Гол начальника Политического управления Красной Армии армейского комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса. В то время развертывалась подготовка к генеральному наступлению. Ознакомившись с обстановкой, Л. З. Мехлис провел совещание с руководящим составом Управления армейской группы. От политорганов он потребовал усиления всех форм воспитания советских воинов и тесной увязки ряда вопросов с политорганами армии МНР. Уточнил содержание пропаганды, направленной на войска противника.

После этого Г. К. Жуков вместе с М. С. Никишевым и начальником политотдела П. И. Гороховым определил мероприятия по выполнению полученных указаний. Был несколько уточнен план партийно-политического обеспечения операции с тем, чтобы не раскрыть нашей подготовки к наступлению и в то же время пробудить высокую активность войск, укрепить дисциплину, совершенствовать тактическую выучку с учетом опыта проведенных боев.

Важно было сохранить день начала наступления - 20 августа - в тайне. В политорганах о нем знали только начальник политического отдела дивизионный комиссар П. И. Горохов и его заместитель - батальонный комиссар С. И. Мельников. Чтобы скрыть истинный срок от противника, политический отдел составил два плана. Один - для широкого пользования, рассчитанный до 18 августа. В нем говорилось об упорной обороне на занимаемых рубежах, но мероприятия политорганов нацеливались на подготовку войск к решительному разгрому врага. Второй план - по 20 августа - являлся строго секретным, и потому им пользовались только начальник политотдела и его заместитель.

Строгость и официальность поведения Л. З. Мехлиса определялись его высоким положением и ответственностью перед ЦК ВКП(б). В то же время завидная опрятность и подтянутость армейского комиссара отдавали некоторой напыщенностью, высокомерием, фанаберией, что обусловливало общение с ним Г. К. Жукова на определенной дистанции, чего не наблюдалось с другими, не менее значимыми по положению представителями Наркомата обороны. Вызывали некоторое недоумение Военного Совета стремление Л. З. Мехлиса, в начале своего пребывания, основываться на докладах отдельных политработников без достаточного знания фактического состояния дел на местах и попытка проводить отдельные мероприятия, не согласуемые с задачами оперативной маскировки и замыслом командующего.

Георгий Константинович подчеркнуто рекомендовал М. С. Никишеву и П. Г. Горохову не допускать излишнего отрыва политработников от частей и подразделений, ведущих бой, работать с людьми дифференцированно, исходя из обстановки. Чем она тяжелее, тем ближе надо быть к бойцам, разделять и преодолевать с ними трудности, заботиться о людях. "Части резерва и вторых эшелонов должны учиться на опыте, как надо бить противника, а на передовой бдительно и упорно оборонять занимаемые рубежи - так надо понимать задачу каждого рода войск в данных условиях обстановки", - указывал командующий.

"Одной из важнейших кадровых проблем политотдела, - вспоминал П. И. Горохов, - было укомплектование политаппарата соединений и частей. К началу августа еще не везде были заменены выбывшие из строя политработники, хотя имелись значительные резервы численностью более трехсот человек{48}.

Кроме того, за три месяца войны выросли новые замечательные кадры, имевшие опыт боев с захватчиками. Это был золотой фонд, который держать под спудом было преступно. В течение нескольких дней все трудности были разрешены. Дивизионный комиссар П. И. Горохов проводил работу с кадрами дивизий и бригад, заместитель начальника политотдела батальонный комиссар С. И. Мельников ведал остальным звеном политработников. Секретарь партийной комиссии политотдела батальонный комиссар А. М. Помогайло поехал в соединения, где вместе с начальниками политотделов подобрал достойных взамен выбывших из строя секретарей и членов парткомиссий, секретарей и членов партийных и комсомольских бюро.

Таким образом, за небольшой срок к началу наступления во всех соединениях и частях, а также и подразделениях советских войск, занимавших оборону в районе реки Халхин-Гол, был полностью укомплектован состав политических работников, руководящих партийных и комсомольских органов. Новые кадры сразу же включились в активную работу, которая принесла необходимые плоды в ходе развернувшегося 20 августа генерального наступления.

В подготовительный период Военный Совет провел целый ряд совещаний, главной темой которых была мобилизация личного состава войск на отпор врагу. Одно из них, помнится, состоялось 12 августа. В большой палатке у горы Хамар-Даба были собраны комиссары и начальники политических отделов, военкомы отдельных частей и редакторы газет. На земляных скамейках здесь разместились до 80 политработников, прибывших прямо из окопов. Хотя в выступлениях само слово "наступление" и не упоминалось, но все, о чем говорилось, было пронизано подготовкой к решающему штурму. Через два дня, 14 августа, здесь же состоялось аналогичное совещание и с руководителями комсомольских организаций.

Следует отметить, что в дни самых жарких и ожесточенных схваток, когда бойцы, командиры и политработники смотрели смерти в лицо, поток заявлений о приеме в партию или комсомол был наиболее высоким. Каждый воин хотел идти в бой коммунистом или комсомольцем. Так, если за весь период боевых действий с японскими захватчиками было подано 3503 заявления о приеме в ряды партии и 4170 - в комсомол, то только за 10 дней августовского сражения, с 20 августа по 1 сентября 1122 бойца заявили о желании стать коммунистами{49}.

Для того, чтобы ускорить рассмотрение документов, как рассказывал А. М. Помогайло, были найдены гибкие формы приема в партию, которые полностью обеспечивали твердое проведение в жизнь незыблемого партийного закона индивидуального отбора новых членов в ряды партии.

Заявления о приеме в партию рассматривали ускоренным порядком, без вызова с передовой бойца или командира. Сначала ими занимались партийные бюро частей, затем делегатские собрания первичных партийных организаций. Делегаты, обычно в ночное время, собирались в определенном месте, где и решали окончательно вопрос о приеме. Вернувшись в свои подразделения, они сообщали коммунистам о своем решении.

Прием в партию занимал большую часть времени и был основным в работе партийных комиссий. Они, и прежде всего их секретари, на марше и в боевой обстановке были ближайшими помощниками комиссаров и политических отделов, выполняли самые различные их поручения.

Ярким примером может служить деятельность старшего политрука Живолукова, имя и отчество которого, к сожалению, не помню. Он был секретарем партийной комиссии родной мне 11-й ордена Ленина танковой бригады имени М. П. Яковлева, в чьих рядах я начал свою службу в Монголии и с которой поддерживал связи, будучи адъютантом командующего.

Так, еще в ходе марша нашей танковой бригады из Ундур-Хана в районе Тамцак-Булака в конце мая 1939 года к исходу первого дня обнаружилась сильная растяжка тыловых колонн. Появилась необходимость назначить кого-то комиссаром тылов. Им стал старший политрук Живолуков. Позднее начальник политического отдела бригады полковой комиссар Р. П. Бабийчук вспоминал, что с введением новой должности работа политотдела улучшилась. Живолуков хорошо знал тыловую специфику, своевременно принимал посильные меры по устранению недостатков, регулярно информировал об обстановке.

Во время жарких боев на Баян-Цагане с 3 по 10 июля Живолукову было поручено организовать доставку боеприпасов, горючего, пищи, воды. Он возглавлял и эвакуацию раненых, и организацию работы медицинского пункта бригады в целом. Живолуков, как и другие секретари парткомиссий, проводил большую работу и с бойцами непосредственно в частях, вел людей в бой, проявляя личное мужество и отвагу в борьбе с врагом.

В период подготовки генерального наступления основная работа была перенесена непосредственно на передовую. Здесь, прямо в окопах, блиндажах партийная комиссия во главе со старшим политруком Живолуковым, как и партийные комиссии других соединений и партбюро частей, вели прием отличившихся воинов в ряды партии. Здесь же, на передовой, вручались и партийные билеты. В результате хорошо организованной работы только во время подготовки к августовскому наступлению партийные билеты были вручены 1138 воинам, а комсомольские - 1280{50}.

Таким образом, за этот период партийная организация 1-й армейской группы значительно окрепла. А это означало, что увеличилось число пропагандистов и агитаторов, возросло: число бойцов, горевших желанием быть в атаке впереди, считавших это теперь не только воинским, но и партийным долгом. Одновременно прибавилось полнокровных ротных партийных организаций в частях.

Исключительную роль в подготовке войск к наступлению сыграла фронтовая печать. Во время военных действий на Халхин-Голе и в последующий период в войсках 1-й армейской группы выходили несколько газет, таких как "Героическая красноармейская", "Ворошиловец", "За Родину", "Красноармейская газета", "Атака", "Сталинский сокол" и другие. Но главной, наиболее любимой бойцами и офицерами, была фронтовая газета "Героическая красноармейская".

Придавая большое значение широкому освещению боевых дел советско-монгольских - войск на Халхин-Голе, Политическое управление Красной Армии направило к нам целый ряд писателей, сотрудников центральных газет и журналов. Все они на период конфликта были прикомандированы к редакции "Героической красноармейской". К концу августовской операции сюда же прибыл и молодой поэт Константин Симонов.

Самым удачным, по всеобщему признанию, жанром газеты были очерки, которые почти ежедневно печатались в ней под рубрикой "Герои Халхин-Гола". Нередки были случаи, когда на место боев писатели и журналисты направлялись непосредственно по указанию комкора Г. К. Жукова.

Особенное впечатление производили теплые, задушевные очерки писателя В. Ставского, который в окопах, можно сказать, был своим человеком. Владимира Петровича запоминали все, кто хотя бы раз его видел. Высокий, полный, даже тучный, добродушный и жизнерадостный, как-то сразу, незаметно устанавливал контакт с каждым. Вскоре после первой встречи с ним я узнал, что В. Ставский был широко известен в литературном мире: он являлся редактором журнала "Новый мир". Узнал и то, что Ставский - литературный псевдоним, а его настоящая фамилия - Кирпичников. Простота и обстоятельность писателя, постоянное пребывание в гуще солдат на передовой, личное бесстрашие делали его очень популярным как в советских, так и в монгольских войсках.

Высокую оценку деятельности этого прекрасного литератора дал позднее Г. К. Жуков в своих мемуарах: "Особенно хочется сказать о Владимире Ставском... Мое личное общение с Владимиром Петровичем продолжалось до конца 1941 года. В начале августа он прибыл в 24-ю армию Резервного фронта, где я готовил операцию по разгрому ельнинской группировки противника и ликвидации его плацдарма в этом районе.

Встретившись, мы обнялись, вспомнили героические дни Халхин-Гола. Не задерживаясь в штабе, Ставский тотчас же выехал на передовую, где наши части вели напряженный бой. К утру следующего дня прислал свои заметки для армейской газеты, а мне записку с сообщением о тех трудностях, которые приходилось преодолевать нашим войскам. Очень жаль, что этот настоящий писатель-баталист погиб, погиб как солдат в 1943 году в боях под Невелём"{51}.

По плану политического отдела заранее был подготовлен номер газеты "Героическая красноармейская", посвященный наступлению. 19 августа он был отпечатан и доставлен в политотдел 1-й армейской группы, а ночью развезен в соединения и части. Утром, на заре, после прочтения боевого приказа, за несколько часов до начала наступления газета была роздана бойцам.

Не прекращался выпуск газет и на протяжении всего наступления. Много места отводилось письмам красноармейцев.

Позволю себе привести некоторые из публикаций специального номера газеты "Героическая красноармейская" за 20 августа 1939 года.

"Шура, получил сегодня твое письмо, - писал красноармейцу Лапшову его брат, коммунист, бывший солдат, - из которого узнал, что японские самураи нарушили границу дружественной нам Монгольской Народной Республики, угрожая тем самым Советскому Союзу. Этим гадам не терпится, они. верно, забыли, какой удар получили у озера Хасан. Я тебе, брат, даю совет: будь до конца предан делу трудящихся масс, делу Ленина. Знай, что ты не один. Если тебя послали на фронт, то тебе доверяется почетная задача - мужественно защищать свою Родину. Бей самураев, не отступай ни на шаг! Будь хладнокровным и смелым. Бей врага огнем, штыком и прикладом.

Шура, я прошу направить это письмо в штаб своей части. Я буду просить Наркома обороны товарища Ворошилова об отправке меня на фронт. До свидания, желаю здоровья и успеха.

Твой брат Ваня".

Бойцы и командиры части Грухина писали в политический отдел: "...Теперь наступил решительный час. В нашей груди клокочет ненависть к врагу. Нужно окончательно добить японцев. Мы не можем спокойно смотреть на то, что самураи до сих пор обстреливают наши позиции... Просим командование скорее послать нас на передовые позиции...". Федюнинцы обратились ко всем бойцам с призывом: "стремительно идти в атаку, окружить и уничтожить врага"{52}.

В общей массе печатной продукции в период боев на Халхин-Голе немалое место занимали листовки, лозунги, а также газеты "Голос японского солдата" на японском языке. Однако в оборонительный период этому важному виду пропагандистской работы не уделялось достаточного внимания. Одной из основных причин этого было отсутствие элементарной технической базы и организационных мер. Листовки печатались в Улан-Баторе или Чите и потому доставка их не была оперативной.

22 июля было решено издавать газету на японском языке, редактором которой назначен полковой комиссар И. Сорокин, а заместителем - батальонный комиссар М. И. Бурцев. Вскоре были подобраны необходимые кадры, прибывшие из Забайкальского военного округа. Оттуда же поступила и полиграфическая база: шрифты, печатная машина и фотооборудование. Газеты, листовки и лозунги выпускались также на китайском и монгольском языках.

Доставлялись такие материалы в японские, маньчжурские и баргутские части самыми различными способами. Но лучшим средством их распространения была авиация. С этой целью в распоряжение полкового комиссара по приказу Военного Совета было выделено три бомбардировщика. С них регулярно сбрасывались агитационные бомбы - деревянные контейнеры, раскрывавшиеся на заданной высоте. Значительная часть листовок была спущена с разведывательных самолетов ручным способом. Использовались и все другие возможные способы доставки листовок в расположение противника, вплоть до переброски их во вражеские окопы с помощью обычных пустых консервных банок.

В лозунгах, листовках и газетах, предназначенных для разложения японо-маньчжурских войск, разоблачался империалистический характер войны японского милитаризма против монгольского народа. Почти все листовки были написаны самими же пленными и отпечатаны за их подписями, а часто и с портретами авторов. Все это не могло не повышать действенность пропаганды. Всего, как писал полковой комиссар И. Сорокин позднее, для вражеских солдат было отпечатано и распространено 99 текстов листовок, 30 лозунгов и 6 номеров газет.{53}

Широко действовал у нас и звуковещательный отряд. После завершения авиационной и артиллерийской подготовки, в 8 часов 45 минут 20 августа, он начал передачи словами пролетарского гимна: "...Это есть наш последний и решительный бой...". С ними наши наступающие порядки стали стремительно подвигаться вглубь обороны японских войск. С вершины Хамар-Дабы далеко и еще долго раздавались звуки "Интернационала", которые сменялись затем боевыми, маршами, веселыми песнями и частушками, под аккомпанемент которых части советско-монгольских войск громили захватчиков.

С раннего утра второго дня наступления, по указанию политического отдела армейской группы, отряд начал новую форму передач, направленных на японских солдат. На пять, а то и восемь километров в глубину разносился голос диктора-переводчика интенданта второго ранга Г. И. Селянинова, читавшего обращение к японским солдатам с разъяснением причин и целей войны. С 20 по 30 августа звуковещательный отряд передал одиннадцать таких обращений к японским солдатам, которые были прочитаны на различных участках фронта шестьдесят раз.

Вспоминается мне и приход в один из августовских дней П. И. Горохова к командующему, чтобы получить разрешение на киносъемки оператору московской студии С. Е. Гусеву. Когда Г. К. Жуков не дал такого разрешения без санкции наркома обороны, Гусев обратился с соответствующей телеграммой непосредственно к Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову.

"Ранним утром следующего дня, - вспоминал С. Е. Гусев этот эпизод, меня вызвали к командующему. Г. К. Жуков принял меня в своем блиндаже довольно тесном подземном сооружении, на одной из стен которого висела за занавеской карта.

- Получен ответ от "Дербента", - сказал командующий и зачитал телеграмму, из которой явствовало, что нам разрешается вести съемки, а командованию предложено оказывать нам помощь. Затем Г. К. Жуков предупредил:

- Днем старайтесь не передвигаться на машине. Все свои действия согласовывайте с политотделом. И прежде всего смените пиджак и гимнастерку.

Я попросил разрешения сфотографировать его за работой.

- Не время, - нахмурился Жуков. - Рано позировать, надо делом заниматься. Снимайте солдат и командиров, к летчикам поезжайте, в группу Смушкевича. К Федюнинскому в полк заверните"{54}.

Коммунисты и политработники всегда были в передовых рядах сражавшихся. Не случайно в числе Героев Советского Союза, удостоенных этого звания за мужество и отвагу в боях у р. Халхин-Гол, можно встретить фамилии комиссара 22-го истребительного полка батальонного комиссара В. М. Калачева, политрука роты 11-й танковой бригады А. И. Киселева, комиссара разведывательного батальона 6-й танковой бригады политрука А. В. Котцова, комиссара стрелково-пулеметного батальона 8-й мотобронебригады старшего политрука А. Н. Московского, комиссара танкового батальона 6-й танковой бригады батальонного комиссара П. А. Скопина, комиссаров танкового батальона 6-й танковой бригады старшего политрука А. И. Суворова и младшего политрука В. И. Тихонова.

Начальник политотдела дивизионный комиссар П. И. Горохов прибыл на Халхин-Гол из Ленинграда. Пользовался исключительно большим авторитетом среди личного состава группы. В начале ноября 1939 года вновь был назначен начальником политуправления Ленинградского военного округа. В годы Великой Отечественной участвовал в боях на различных фронтах, закончив войну членом Военного Совета армии. Потом генерал-лейтенант П. И. Горохов - член Военного Совета 53-й армии, переброшенной в Монголию с Запада и участвовавшей в освободительном походе в составе войск Забайкальского фронта против Квантунской армии.

Военком 9-й мотобронетанковой бригады полковой комиссар В. А. Сычев особенно выделялся среди политических работников соединений. В прошлом уральский рабочий-металлург, он прошел большую школу жизни в армии. "Василий Андреевич, - особо отмечал Г. К. Жуков, - хорошо помогал своему командиру бригады; нередко в сложной боевой обстановке он становился во главе своих частей и личной смелостью увлекал их на боевой подвиг. В годы Отечественной войны, будучи членом Военного Совета армии, он с такой же отвагой осуществлял возложенные на него задачи"{55}.

Комиссар 150-го бомбардировочного авиационного полка, питомец военно-политической академии имени В. И. Ленина, батальонный комиссар М. А. Ююкин 4 августа совершил беспримерный подвиг. На выполнение очередного боевого задания в тот день полк вел его командир - майор М. Ф. Бурмистров. Машина комиссара шла второй. Сбросив бомбы на цель, полк развернулся и лег на обратный курс. И вдруг самолет, ведомый Михаилом Анисимовичем, тряхнуло: в его левый мотор попал зенитный снаряд. Приказав экипажу - штурману Морковкину и стрелку-радисту Разбойникову - покинуть машину, комиссар огромными усилиями пытался удержать ее в горизонтальном полете. Но высота быстро падала. Поняв, что ничего сделать нельзя, Ююкин направил объятый пламенем бомбардировщик на артиллерийскую батарею врага. "Какую же надо иметь силу воли, - вспоминал позднее спасшийся штурман старший лейтенант А. Морковкин, - какую уверенность в конечной победе, чтобы в предсмертные мгновенья оказаться достойным такого подвига!"{56}.

Родина не забыла своего славного воина, наградив М. А. Ююкина орденом Ленина посмертно.

До конца выполнил свой воинский долг и комиссар 80-го стрелкового полка 57-й стрелковой дивизии батальонный комиссар Г. А. Куропаткин. Коренной питерец, он в бурные дни 1917 года участвовал в схватках с самодержавием на Неве. А с весны 1919 года связал свою жизнь с Красной Армией. Участвовал в мобилизации для службы на Балтфлоте крестьян-украинцев. Затем служил в Сибири и на Дальнем Востоке в отрядах ЧОНа. В 1928 году командир взвода Куропаткин, проходя службу в Омске, подал рапорт с просьбой разрешить ему одиночный лыжный поход из Омска в Москву.

Получив разрешение и совместив отпуск за истекший и новый год, смелый воин 4 января 1929 года двинулся в далекий путь. Трудности, которые пришлось преодолеть командиру Красной Армии, были немалые, но Куропаткин выполнил поставленную перед собой задачу. В те дни газета "Правда" опубликовала его заметки "Как я прошел 2800 километров", которые заканчивались словами: "Теперь я сумею при обучении красноармейцев передать им свой опыт, а в боевых условиях со спокойной совестью вести свой взвод по лесным тропинкам и не боясь снежных сугробов..."{57} Реввоенсовет СССР высоко оценил волю и мужество Г. А. Куропаткина, наградив его Почетной грамотой и именными золотыми часами.

Упорство, выносливость и выдержка, приобретенные политработником в мирные дни, пригодились ему на Халхин-Голе, куда комиссаром 80-го стрелкового полка 57-й стрелковой дивизии направила его Родина. Совершив многосоткилометровый путь пешим порядком, дивизия прибыла из Забайкалья на Халхин-Гол.

На пятый день августовского наступления в районе Большие Пески, куда наступал 80-й стрелковый полк, японцы силою до батальона пытались выйти из окружения.

Создалась критическая обстановка. Комиссар полка, разгадав замысел врага, возглавил оставшийся резерв и повел его в атаку. Японцы открыли сильный ружейно-пулеметный огонь и стали бросать гранаты. Две упали возле комиссара. Одну из них он успел обратно бросить в японцев и кинулся ко второй. Но было уже поздно: граната разорвалась в его руке.

Родина высоко оценила подвиг комиссара, наградив Георгия Алексеевича Куропаткина орденом Ленина посмертно.

...23 августа 1939 года во время рейда-разведки танк, где командиром был комиссар разведывательного батальона 6-й танковой бригады политрук А. В. Котцов, таранил противотанковую пушку врага. Но при этом у его машины была повреждена гусеница. Танк закрутился на месте у подмятой пушки. Остальные экипажи в пылу боя не заметили этого и ушли вперед. Оставив башенного стрелка Н. Мирошниченко с заданием вести огонь из пулемета по укрывшимся в щелях японцам, политрук вместе с механиком-водителем В. Слободзяном быстро выбрались наружу через аварийный люк. Под прикрытием корпуса танка и пулеметного огня они натянули гусеницу: боевая машина была вновь в строю и продолжала уничтожать пехоту врага. За этот и многие другие подвиги политрук А. В. Котцов и механик-водитель В. С. Слободзян были удостоены звания Героя Советского Союза.

Комиссар стрелково-пулеметного батальона 8-й мотоброневой бригады старший политрук А. Н. Московский неоднократно ходил в атаки, в рукопашной схватке с врагом он геройски погиб. За проявленные в боях мужество и героизм Указом от 17 ноября 1939 года отважный комиссар был удостоен звания Героя Советского Союза посмертно.

Комиссар батальона 6-й танковой бригады батальонный комиссар П. А. Скопим в ходе наступательных боев в августе 1939 года неоднократно участвовал в атаках. В одном из боев танк Скопина был подбит, и его экипаж в течение 18 часов отбивал атаки врага, пока не подошла помощь. 28 августа он возглавил смелую атаку красноармейцев на артиллерийскую батарею врага. Отважный комиссар был тяжело ранен и лишился руки.

Родина высоко оценила подвиг П. А. Скопина, удостоив его звания Героя Советского Союза.

Комиссар батальона 6-й танковой бригады старший политрук А. И. Суворов с 20 по 24 августа ежедневно и по нескольку раз ходил в танковые атаки, неоднократно участвовал в проведении разведывательных рейдов, добывая ценные сведения о противнике, а 24 августа вместе с экипажем геройски погиб на поле боя.

Александру Ивановичу Суворову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Такого же высокого отличия удостоился и политрук роты 2-го танкового батальона родной мне 11-й ордена Ленина танковой бригады имени М. П. Яковлева старший лейтенант А. И. Киселев. В боях на Баян-Цагане он, возглавив роту, участвовал в нескольких танковых атаках, умело взаимодействуя с пехотой. Прямым попаданием вражеского снаряда его танк был подбит, а сам политрук смертельно ранен. Умирая, он сказал: "Я не выживу, но знаю, товарищи, что наше дело бессмертно, сильна наша партия, и ту борьбу, которую я вел, вы доведете до конца".

Отдали свои жизни за независимость монгольского народа многие комиссары и политработники 1-й армейской группы, среди них - комиссар 603-го стрелкового полка старший политрук Н. Л. Пильник, военком 127-го стрелкового полка батальонный комиссар Н. С. Сосунов, комиссар 70-го истребительного авиационного полка капитан Н. М. Мишин, комиссары 22-го истребительного авиаполка старшие политруки А. Е. Гринденко (убит 27 июня 1939 г.) и Н. Ф. Бибик (убит 6 июля 1939 г.).

Умер в госпитале от ран военком батальона 149-го полка старший политрук Н. И. Мартынюк.

Многих из них я знал лично, с некоторыми встречался по службе или слышал о них от своих сослуживцев.

В заключение хочется подчеркнуть, что Г. К. Жуков в деятельности командующего постоянно опирался на партийно-политический аппарат. Как идейно убежденный коммунист, обличенный большим доверием Центрального Комитета, как полководец, он главное внимание уделял политико-моральному состоянию войск, политическому воспитанию бойцов и командиров, их профессиональной подготовке.

"Главное на войне - человек, его убежденность, во имя каких целей он идет в бой, не щадя своей жизни, - говорил Георгий Константинович на одном из совещаний ответственных работников штаба и управления армейской группы. Положение наших войск особое. Они воюют на территории дружественной нам страны в то время, когда на родной земле царит мир и все советские люди с особым подъемом строят социализм. Учитывать следует и возрастной состав. Например, в 82-й стрелковой дивизии много бойцов и командиров разных возрастов, призванных из запаса, некоторые из них имеют недостаточную военную подготовку. Надо довести до сознания каждого бойца и командира всю значимость благородной миссии наших войск в Монголии и необходимость защиты ее границ, как своих собственных. Решить эту задачу силами лишь одного политического аппарата и партийных организаций очень трудно, противник не ждет нас, а использует каждый наш недочет, каждую оплошность в нашей организации. Поэтому Военный Совет считает, что этим важным делом должны и обязаны заниматься постоянно и настойчиво все старшие начальники со своими подчиненными, все штабы и командиры. Политическое воспитание на марксистско-ленинской основе следует теснее увязывать с постоянной заботой о бойце, о его нуждах, о его выучке, обеспечении всем необходимым. При этом вести эту работу нужно так, чтобы слова не расходились с делом. А боевая дружба с воинами Монгольской армии должна совершенствоваться искренне и предметно, становиться достоянием всех воинов группы".

Приведу лишь один пример того, как с помощью партаппарата и органов массовой информации был в скором времени ликвидирован пробел в ночной подготовке наших частей. В один из июльских дней поздним вечером группа японских солдат проникла в глубину обороны одной из частей 82-й стрелковой дивизии в районе реки Хайластын-Гол. Противнику удалось взорвать несколько бронемашин и совершить ряд других диверсий. Об этом сразу же было доложено командующему. Г. К. Жуков, М. С. Никишев и М. А. Богданов и сами видели отдельные взрывы, очаги пожаров со своего наблюдательного пункта.

- Данный эпизод многому должен нас научить. Японцы избрали момент снижения бдительности в нашей обороне, когда в частях проходил ужин и наводился порядок после дневных напряженных боев, - сказал командующий. Видимо, мы еще не все сделали, чтобы отбить охоту у самураев проникать на наши позиции под покровом ночной темноты. Это может привести к широким масштабам ночных действий.

Начальнику штаба М. А. Богданову тут же был брошен упрек в слабости боевого охранения в обороне войск. Не было и должной активности в ночное время со стороны наших частей.

У Военного Совета были серьезные основания для такого вывода. Сил и средств в обороне не доставало, сплошной фронт местами отсутствовал, между отдельными опорными пунктами имелось лишь только огневое взаимодействие, укрепить оборону инженерными заграждениями успевали не сразу. Все это создавало возможности проникновения противника между опорными пунктами, а тактика взаимодействия танков с пехотой и инженерными подразделениями в обороне только что обретала реальные формы.

Г. К. Жуков отчетливо понимал, что для восполнения пробела в ночной подготовке войск нужны активные формы воспитания и обучения всех родов войск, на всех уровнях их организации. Одними приказами решить такую сложную задачу было просто невозможно. Поэтому на следующее утро в блиндаже командующего руководство тщательно рассмотрело этот вопрос. По предложению М. С. Никишева было решено провести совещание с начальниками соответствующих политорганов, секретарями партийных и комсомольских организаций соединений и отдельных частей и редакторами газет. На этом расширенном совещании выступил Г. К. Жуков.

Анализируя обстановку на всем фронте, он отметил общее усиление ночных действий японских войск и обратил внимание на то, что приказы и указания по овладению приемами и способами ведения ночного боя не доходят по-настоящему до широких масс бойцов и командиров. Некоторые бойцы, да и командиры, по-прежнему недостаточно подготовлены и морально, и физически, и профессионально. Только этим можно объяснить успехи диверсионных групп на некоторых участках фронта. Нам ночной бой нужен не только для того, чтобы отбить охоту у самураев рыскать по нашим позициям, взрывать, вести разведку и хватать зазевавшихся. Он нам нужен для ведения наступательных действий ночью в широком масштабе с тем, чтобы вырвать у японцев инициативу, сделать вид такого боя обычным для всех родов войск. "Но так как у нас с вами очень мало времени, - продолжал Георгий Константинович, - и каждый наш просчет стоит жизни бойцов и командиров, Военный Совет призывает развернуть во всю ширь воспитательную работу среди войск по овладению тактикой ночного боя, по пропаганде опыта, по доведению форм, тактических навыков и приемов одиночных действий и целых подразделений, тактики ночного передвижения на поле боя, ориентированию на местности, взаимодействию и применению оружия в ближнем бою".

Участникам совещания была представлена широкая возможность высказаться, поделиться опытом ночного боя своих частей и внести свои предложения. Все это легло в основу упомянутой выше специальной инструкции по обучению войск тактике ночного боя. Ночные действия противника стали весьма осторожными, а проникновение наших групп в его оборону вызывало панику, сеяло переполох и наносило урон.

Братская боевая дружба

Братская боевая дружба советского и монгольского народов зародилась в начале 20-х годов. Тогда монгольский народ только что освободился от более чем двухвекового господства Дайцинской (Маньчжурской) династии и начал создавать свое национальное государство. Однако страну вновь наводнили войска китайских милитаристов. Недавно сформированные полки Народной армии под руководством Д. Сухэ-Батора и X. Чойбалсана разгромили во много раз превосходящие силы оккупантов и вышвырнули их за пределы Монголии.

Однако на смену им пришли новые угнетатели, среди которых был и белогвардейский барон Унгерн, вооружившийся на японские иены. Сил, которыми располагала молодая монгольская революция, было далеко не достаточно для отпора. Поэтому временное народное правительство по предложению Сухэ-Батора обратилось к Совету народных комиссаров с просьбой о военной помощи для изгнания из Монголии общего врага.

Правительство РСФСР Ответило согласием. Помощник Главкома войсками по Сибири В. И. Шорин 14 июня 1921 года отдал директиву командующему НРА ДВР и 5-й армии о сформировании экспедиционного корпуса и направлении его в братскую страну для окончательного разгрома банд Унгерна.

27 июня войска корпуса под командованием начальника и военкома 35-й стрелковой дивизии К. А. Неймана вступили в Монголию. К ним присоединились формирования Народной армии во главе с Главкомом Д. Сухэ-Батором. "На следующий день состоялось совместное заседание ЦК МНП и Временного народного правительства с участием представителей командования экспедиционного корпуса, на котором было принято историческое решение о братском сотрудничестве в начавшемся освободительном походе частей Красной Армии, НРА ДВР и монгольских народных войск".{58}

Директивы, утвержденные Политбюро ЦК РКП(б) по инициативе В. И. Ленина, ориентировали Дальневосточное бюро ЦК РКП(б) на соблюдение принципа самоопределения и национального освобождения Монголии, Давались прямые рекомендации действовать в полном согласии и контакте с Монгольской народной партией и совместно с красными монгольскими войсками. "Предписывалось с особым вниманием относиться к нравам, быту и взглядам монгольского народа, ничем не оскорблять его национальных чувств, религий и суеверий".{59}

Указания партии выполнялись строжайше. Монгольский народ почувствовал искренность своих освободителей, встречал их с радостью и отвечал всесторонней помощью. Боевое содружество получило реальное воплощение в решении задач революционного преобразования этой страны.

11 июля 1921 года народу было объявлено о преобразовании Временного правительства в постоянно действующее. С тех пор этот день торжественно отмечается, как дата победы Народной революции. После ликвидации остатков белогвардейских банд, установления порядка и создания условий для дальнейшей демократизации страны Советское правительство само предложило вывести наши войска, что и было сделано. В 1925 году Монгольское правительство от имени своего народа выразило благодарность за братскую помощь, а также надежду на поддержку в будущем в случае необходимости.

Халхин-Гол явился очередным испытанием прочности боевой дружбы и сотрудничества Советского Союза и МНР. Братство двух народов еще более окрепло на полях "необъявленной войны" с японскими милитаристами.

Войсками МНА на Халхин-Голе командовал заместитель Главкома, начальник Политического управления МНА корпусный комиссар Ж. Лхагвасурэн. Управление частями он вел через оперативную группу, состоявшую из нескольких высших командиров. Возглавлял ее комдив Ж. Цэрэн. Главным военным советником был полковник Ф. Н. Воронин.

По решению Главкома Маршала МНР Чойбалсана войска монгольской Народной армии, находящиеся в районе реки Халхин-Гол - 5-я, 6-я и 7-я кавалерийские дивизии, шесть артиллерийских полков (в том числе четыре в составе дивизий), два отдельных артиллерийских дивизиона, дальнобойная батарея, два батальона связи, понтонный батальон, две гидротехнические роты и другие подразделения специальных войск, - были оперативно подчинены Военному Совету 1-й армейской группы. Это явилось важнейшим шагом на пути организации централизованного управления всеми войсками, ведущими бои в районе Халхин-Гола. Задача состояла в том, чтобы все части дружественных армий подчинить единой дисциплине, поддерживать их мобильность на уровне времени.

Проводя скрытую подготовку к решающему удару и обеспечивая внезапность осуществления замысла, Военный Совет и лично Г. К. Жуков стремились наладить предельно тесный контакт с командованием монгольской армии, обговаривали формы взаимодействий в боях. Состоялось несколько совещаний узкого круга лиц, причастных к управлению войсками. Через Ж. Лхагвасурэна и Ф. Н. Воронина решались и задачи интернационального воспитания цириков и бойцов Красной Армии. Член Военного Совета М. С. Никишев уделял первостепенное внимание организации партийно-политической работы в войсках. Г. К. Жуков в беседах с командирами кавалерийских дивизий всегда Напоминал о необходимости сознательного понимания смысла единства всеми воинами - от командира до рядового.

На первой встрече с командованием монгольских войск Г. К. Жуков в первую очередь выслушал предложения наших друзей по организации управления и взаимодействия штабов и войск в ходе боевых действий. Ж. Лхагвасурэн намеревался просить командующего определить монгольским частям самостоятельную полосу действий. Они, мол, оперативнее ориентируются в обстановке и смогут в таком случае принести больше пользы.

Георгий Константинович уже имел принципиальное решение по этому вопросу. Однако мнение Военного Совета высказал в конце разговора. Ему важно было не только вникнуть в позицию монгольских товарищей, но и добиться уяснения ими точки зрения советского командования.

Комкор кратко изложил общую оценку обстановки, коснулся перспектив возможного развития боевых действий, особо остановился на вооружении и тактике частей японской армии и тех задачах, которые возложены на советско-монгольские войска по разгрому японской армии.

- Военный Совет хорошо понимает ваши патриотические чувства и желание отличиться. Но здесь идет речь о том, кто кого: или мы их, или они нас. Вот почему единение сил и средств и разумное их использование является первостепенной задачей, - сказал командующий.

Георгий Константинович пояснил, что действия монгольских войск, находящихся на Халхин-Голе, на каком-либо самостоятельном направлении вряд ли будут целесообразны. Не боясь обидеть собеседников, он высказал прямо: "Мы все должны сознательно усвоить, что разгром противостоящего нам сильного противника возможен только под единым командованием наших армий. Маневрирование всеми родами войск будет определяться обстановкой, а она может быть очень сложной и изобиловать острыми ситуациями, К этому и надо себя готовить. Опыт боев на флангах надо закрепить и совершенствовать. Обеспечение флангов армейской группы возлагаю на ваши войска. Прошу свое решение согласовать со штабом и информировать меня для принятия окончательного решения".

Таким образом, было установлено единоначалие. Боевое содружество и сотрудничество облегчалось тем, что командный состав монгольской армии, особенно руководящая его часть, получили военное образование в Советском Союзе и свободно владели русским языком.

При налаживании и поддержании наших взаимодействий в боях возникло много проблем, которые в мирное время не давали себя знать. Надлежало отработать способы поддержания связей как по линии оперативного руководства войсками, так и политической, обмену боевым опытом, изучению противника и разоблачению агрессивной сущности японского милитаризма. Вскоре были установлены дружественные отношения между людьми, штабами, политорганами, достигнуто взаимное понимание задач и способов их решения.

Получив задачу и поняв замысел командующего, монгольские товарищи сами организовали управление своими войсками и решали вопросы взаимодействия на всех уровнях, особенно с частями и подразделениями советских войск.

Сам Георгий Константинович показывал пример уважительного отношения к воинам суверенного государства, их национальным привычкам, обычаям и традициям, к многовековой истории монгольского народа. Как-то во второй половине дня Г. К. Жуков, побывав на командном пункте 8-й кавдивизии, оборонявшейся на правом фланге, направился к переправе, где в зарослях кустарника стояла его машина. Пробираясь в густой высокой траве и коряжнике, он наткнулся на двух цириков. Они сидели около потухшего костра. На углях стоял закопченный казан, в котором варилось мясо. Цирики с большим аппетитом обгрызали кости недоваренной говядины. По рукам их текла кровь. Георгий Константинович вступил с ними в разговор, а сам с любопытством присматривался к воинам и обстановке вокруг. Лично мне нетерпелось спросить, как же вы едите это почти в сыром виде? Но командующий молчал. А мне "высовываться" не полагалось.

Как только переправились через Халхин-Гол, он заговорил скупо, сдержанно: "Вот какие у них обычаи: наверное, в сыром витаминов больше. А может, от этого у них такие белоснежные зубы, а? Они же их не чистят. Да можно ли говорить об этом, когда степь для них - родной дом, в котором ни пасты, ни зубного порошка, а воды, порой, за золото не добудешь?!" - А вообще-то, есть ли у них кухни? - спросил он вдруг.

- Кухни есть, такие же, как у нас, - ответил я. - Мы с вами проезжали мимо, когда вы были в 6-й кавдивизии.

Эту информацию он воспринял без комментариев.

"В материальном снабжении войск Монгольской Народной Армии неоценимую помощь оказали автобазы Улан-Батора и Восточного аймака (Баян-Тумэн. - М. В.), а также гужевой транспорт восточных аймаков. Правительство Монгольской Народной Республики обеспечивало советско-монгольские войска мясопродуктами, предоставило помещения для развертывания трех госпиталей и 42 медпунктов, в которых советские врачи оказывали необходимую помощь больным и раненым советским и монгольским воинам".{60}

Кстати, о "снабжении мясопродуктами". Боен вблизи района не было. В границах тыла армейской группы содержались стада крупного рогатого скота и большой численности отары овец. Они перемещались вслед за тылами. Забой происходил по потребности в пределах армейских норм мясного довольствия. Благодаря такому порядку в самую жару личный состав питался свежим мясом. Этому не было цены.

Мне вспоминается солнечное августовское утро. В траншеях, глубоких лощинах и оврагах еще не исчезли капли росы, а на возвышенностях уже сухо и тепло. Окончив уточнение обстановки за ночь, докладываю командующему о выполнении очередного поручения и отправляюсь за шифровальщиком. Возвращаясь обратно, вижу, что в лощине на западных скатах Хамар-Дабы командующий и член Военного Совета оживленно беседуют с незнакомым мне монгольским товарищем. Стараюсь понять, что там происходит. Спрашиваю связиста: "Кто приехал?"

- Маршал.

- Какой Маршал?

- Чойбалсан.

Позднее я видел не один раз маршала X. Чойбалсана и в окопах, и на приеме в Доме правительства, устроенном в честь вручения боевых орденов комкору Г. К. Жукову и члену Военного Совета дивизионному комиссару М. С. Никишеву. Знал дом, где он жил в Улан-Баторе. Он запомнился мне простым, доступным, обаятельным человеком с моложавым лицом и большими карими глазами.

Член Военного совета показывал маршалу командный пункт. Вблизи узла связи в складках горы Хамар-Даба размещались подразделения обеспечения, группа бойцов и командиров. Маршал вступил с ними в непринужденную беседу. По монгольскому обычаю начал с расспросов, как они себя чувствуют, как выполняют свои задачи, хорошо ли кормят и хватает ли мяса. Услышав последний вопрос, бойцы переглянулись, и кто-то отважился сказать, что "не мешало бы добавить". Все приняли это за шутку. Однако на второй день было получено извещение, что бойцам добавляют мясо. Позднее стало известно, X. Чойбалсан после беседы отдал распоряжение министру финансов Ю. Цеденбалу насчет увеличения мясного пайка..

Товарищ Ю. Цеденбал занимался не только вопросами материального обеспечения боевых действий, но и проводил большую работу по поддержанию нормальных условий жизни советских граждан и воинских коллективов, находившихся в отдаленных гарнизонах. А надо знать, что в них нередко были и семьи.

В тот день фотокор "Правды" В. А. Темин сфотографировал Маршала МНР X. Чойбалсана, комкора Г. К. Жукова, командарма 2-го ранга Г. М. Штерна. Фоном для этого кадра были степь и безоблачное небо.

Позже в своей речи на митинге цириков и командиров - участников халхингольских боев - маршал X. Чойбалсан сказал: "Товарищи! Наш народ и вы - его верные сыны, в районе реки Халхин-Гол одержали большую победу. Вместе с бойцами Красной Армии вы очистили нашу землю от злейшего врага монгольского народа - японских захватчиков. От народа, партии и правительства передаю вам за это горячую благодарность.

...Товарищи! Наш монгольский народ живет счастливой и радостной жизнью. Растут хозяйство, наука и культура. Власть в стране принадлежит трудовому аратству. И этих завоеваний, добытых кровью нашего народа, мы не отдадим никому.

Японские милитаристы давно мечтают лишить независимости монгольский народ. Но это им не удалось и не удастся, потому что нам помогал и поможет великий Советский Союз. Советский народ не один раз на деле доказывал свою заботу о нашей стране. Если бы не было помощи Страны Советов, то на нашей земле давно хозяйничали бы японские захватчики.

Совершенствуйте свои военно-технические и политические знания. Учитесь бить врага у советских инструкторов. Учитесь бить врага у бойцов Красной Армии".{61}

Монгольские товарищи знали, что главной боевой силой на Халхин-Голе являются части Красной Армии, и делали все от них зависящее, чтобы быть достойными союзниками. Боевые примеры - тому подтверждение.

В баян-цаганском сражении части 6-й кавалерийской дивизии попали в трудное положение. Они первыми оказались под сильным ударом японских войск. Держаться было трудно. Вооруженные до зубов японцы под прикрытием сильного огня артиллерии и авиации саранчой расползлись по Баян-Цагану.

- ...У нас не хватало сил, - вспоминал Дандар, - но вскоре на выручку пришли танкисты бригады Яковлева. Нам сразу стало веселей.

Трудно было и на правом берегу. Против одной части МНРА японцы пустили в бой танки, а за ними - пехоту. Но героические цирики во взаимодействии с подразделениями 149-го мотострелкового полка И. М. Ремизова и стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады успешно отбили все атаки. В этом бою отличились трое цириков под руководством Алузвуева: они подожгли три вражеских танка.

Работники редакций войсковых и армейских газет поистине не успевали описывать героические события. Помню такой эпизод. Номер "Героической красноармейской" только что получен в 15-м кавалерийском полку. Цирики бросаются к раздатчику газет, желая взять себе свежий номер. Но на всех газет не хватило. Поэтому организовали коллективную читку, обратив все внимание на инструктора. Его обступили цирики, нашлись и наши переводчики из командиров. Все хотели поскорее узнать новости очередного дня фронтовой жизни. Когда газетные вести иссякли, последовали повествования очевидцев.

Кто-то из цириков принялся рассказывать про 15-й кавалерийский полк 6-й кавдивизии, который в числе первых в середине мая вступил в бой с противником. Он взаимодействовал с подразделениями стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады, участвовал в уничтожении японцев на горе Баян-Цаган.

- О чем он говорит? - обратился я к инструктору.

- Вспоминает, что на Баян-Цагане был такой случай. Цирик Равдан под градом пуль противника, сам тяжело раненный, перевязал рану бойцу Красной Армии, который истекал кровью. А когда японцы пытались спасти свою шкуру, удирая вплавь с Баян-Цагана, лихой кавалерист Нанзат бросился на своем верном скакуне с крутого берега вслед за ними, настигал кого пулей, а кого клинком. Человек десять отправил ко дну и вернулся невредимым.

Когда 11-я танковая бригада была награждена Советским правительством высшей наградой - орденом Ленина, монгольские воины обратились к личному составу с письмом "Монгольский народ не забудет ваших подвигов".

В нем говорилось: "Бойцы, командиры и политработники части имени Яковлева! Примите наш горячий революционный привет!

Советское правительство наградило вас орденом Ленина. От всей души поздравляем с высокой наградой и желаем новых успехов в борьбе с нашим общим врагом - японскими захватчиками.

Свободный монгольский народ никогда не забудет героических подвигов отважных танкистов. Ваша победа над японскими самураями была подарком Монгольской Народной Республике в день ее пятнадцатилетия.

Тесно сплотимся вместе, рука об руку пойдем в решительный бой и разгромим японских разбойников, которых мы ненавидим так же, как ненавидите их вы. Нанесем японцам такой удар, чтобы на всю жизнь отбить у них охоту нарушать границы Монгольской Народной Республики".{62}

Письмо подписали: Сандай, Дугар, Нанзат, Цендецу, Аюши.

"Героическая красноармейская" из номера в номер помещала материалы, повествующие о взаимовыручке красноармейцев и цириков в боях. Авторами таких корреспонденции, как правило, были рядовые советские и монгольские воины. Многие вырезки газет я храню и по сей день.

"...Боевые цирики и их бесстрашный командир Дандар, - писал красноармеец М. Плакунов, - в конной атаке уничтожили до полка вражеской кавалерии, захватили много пленных, шесть пушек, семь пулеметов, около сотни винтовок и много другого боевого имущества.

Ревсомолец наводчик пулемета Доржигоча пулеметным огнем уничтожил до взвода самураев, захватил богатые боевые трофеи. Командир орудия Лувсанцэрэн несколькими выстрелами взорвал две машины с боеприпасами, транспортную машину с самураями, уничтожил одного японского офицера и двух солдат".{63}

"...Мы навеки побратались с великим советским народом. В этой дружбе большая сила, - говорилось в письме группы цириков, помещенном во фронтовой газете накануне наступления, - ...у нас и у красноармейцев один враг: самурай. Вместе с нашими советскими товарищами мы горим одной ненавистью к японцам, одним желанием - ударить врага так, чтобы у японцев не было больше ни силы, ни охоты лезть на нашу землю.

Наступил час расплаты с заклятым врагом. Много бед монгольскому народу нанесли японцы. Мы за все отплатим одним могучим ударом. Цирики научились бить японцев. Наши глаза метки, клинки остры.

Мы клянемся своему народу и нашим советским боевым товарищам. В этом решительном бою у нас не дрогнет рука. Мы сметем и уничтожим заклятого врага.

Участники боев: лейтенант Хорло, политруки Махацина, Тумурбат, цирики Самбу, Шарав, Хоянхирва, Сосорбарма".{64}

9-я мотоброневая бригада, совершая маневр с севера, с целью окружения японцев и выхода на соединение с частями Южной ударной группы, восточнее высоты "Фуи" встретила сопротивление противника и завязала бой. Тем временем на линии самой государственной границы подорвалась на мине бронемашина взвода лейтенанта В. П. Денисова. Противник взял ее под обстрел. Очереди крупнокалиберного пулемета застучали по корпусу и башне.

В это время, продвигаясь вслед за подразделениями бригады, цирики 16-го кавалерийского полка обнаружили подбитую машину, спешились и начали обходной маневр, стремясь защитить экипаж и спасти машину. Пулеметный расчет цирика Д. Дагва заметил место, откуда строчил японский пулеметчик, и открыл по нему огонь. Экипаж машины, видя, что монгольские товарищи пришли на помощь, также стал стрелять из орудия и пулемета. Огонь противника прекратился. Конница вихрем поскакала к границе. Экипаж командира машины был спасен. Вскоре машина была эвакуирована на ближайший пункт сбора аварийных машин.

В последнем бою лейтенант В. И. Семеновский был тяжело ранен. Придя в сознание 31 августа в юрте монгольского медицинского пункта, он удивленно осматривался и долго не мог понять, что к чему. К нему подошел врач в белом халате и сказал на чисто русском языке: "Вы, товарищ лейтенант, были в очень тяжелом состоянии. Едва теплился пульс. Вас подобрали обескровленного, ни на что не реагирующего, а теперь, как видите, вы разговариваете. Значит, все будет хорошо. Не волнуйтесь. Сейчас отправим вас в госпиталь советский, в армейский".

Вскоре подвели двугорбого верблюда, положили его на землю и усадили раненого впереди, а за ним - медработника, который должен был держать лейтенанта, чтобы тот не упал. По команде верблюд встал. "Животное было откормлено, мягкая шелковистая шерсть его согревала нас, - вспоминал Семеновский. - Степное мирное животное мерными шагами стало отсчитывать путь с поля боя, равномерно и плавно покачиваясь вперед и назад, как бы оберегая меня от мучительной боли..."

Этот пример боевой дружбы воинов двух братских армий глубоко отложился в душе капитана в отставке Семеновского, проживавшего в Омске. В 1945 году в войне против милитаристской Японии он командовал авиадесантным батальоном, действуя на направлении Хайлар-Цицикар.

Завершая разгром 6-й японской армии, войска выходили на линию государственной границы и срочно закреплялись. Взвод лейтенанта В. Красильщикова получил задачу организовать опорный пункт, в задачу которого входило прикрывать левый фланг батальона 9-й мотобронебригады и стык с одной из частей 6-й кавалерийской дивизии МНРА. Организуя систему огня в обороне, лейтенант хорошо помнил указания командира батальона, что в ночное время на передовой без пехоты бронемашинам трудно, опасно. Нужна охранная служба вне машин, так как, сидя в них, экипажи рискуют подвергнуться нападению, что бывало не раз. При отсутствии надлежащей охраны диверсионным группам японцев удавалось проникать в оборону и жечь машины на позициях.

Оценив обстановку, командир взвода пришел к выводу, что одного огневого взаимодействия с соседними кавалерийскими подразделениями не достаточно и потому установил личную связь с монгольскими воинами. Командир эскадрона 16-го кавалерийского полка встретил Красильникова как боевого друга и родного брата. Их чувство и мысли были едины - не допустить незамеченным коварного противника. Все наши воины понимали, что бои идут с полным напряжением сил. Враг мечется в отчаянии. Подходящие резервы с хода вводятся в бой. Окруженные части противника стремятся во что бы то ни стало вырваться из кольца. Поэтому командир эскадрона выделил взвод спешившихся конников для совместной обороны, расположив его впереди бронемашин нашего взвода.

- Вот так мы и держали оборону, пока не закончились бои, - рассказывал мне бывший кавалерист Д. Цендецу.

- Мы были как одна семья. И горечь поражения, и радость побед - все делили пополам с советскими бойцами и командирами. Теперь я разъясняю своей молодежи, что в боевой и искренней дружбе с Советской Армией, советским народом - наше счастье, наше светлое настоящее и будущее.

Вспомнился и другой эпизод. После поездки в войска Г. К. Жукова ожидали писатель В. Ставский и кинооператор В. Е. Гусев. Их интересовали предстоящие переговоры с японским командованием. В разговоре с ними я вспомнил и сообщил им, что монгольские командиры спрашивали, почему долго не приезжает к ним товарищ Ставский, и просили передать ему привет.

- Вот теперь и разрешите этот привет вам передать, - заключил я.

Писатель поблагодарил и сказал, что очень любит простые обычаи, гостеприимство и открытую душу монголов.

- Хочется мне о них написать, представится случай, я это сделаю, сказал он на прощанье.

Писатель был большим другом монгольских воинов. "Как сегодня цирики воевали? Кто из них отличился?"

- Об этом неизменно справлялся Владимир Петрович, как только появлялся на армейском командном пункте.

- Товарищ Ставский, - обратился к нему однажды член Военного Совета М. С. Никишев. - По случаю победы во всех частях и соединениях проходят партийные собрания. Нам важно, чтобы множилась бдительность и были бы приняты меры к созданию неприступности границ. Вы обращались с просьбой посоветовать вам, когда удобнее побывать у наших монгольских друзей, чтобы с ними поговорить. На партийных собраниях коммунисты назовут героев. Свяжитесь с советниками, сами решите - куда поехать.

- Спасибо за внимание и доверие. Я рад принять посильное участие, рассказать читателю о тех, кто вместе с нашей армией ковал победу над японцами.

Через некоторое время в газете "Героическая красноармейская" он опубликовал статью "На песчаных барханах". В ней рассказал о двух партийных собраниях коммунистов Красной Армии и членов Монгольской народно-революционной партии - воинов МНРА.

Особое внимание боевой дружбе уделял Г. К. Жуков. Встречи с руководством МНРА, с командирами кавалерийских дивизий проходили всегда в деловой обстановке, откровенно, тепло и сердечно, с уважением достоинства союзников. Ему хотелось, чтобы монгольский народ имел свою сильную армию, на уровне, современного развития военного дела. Георгий Константинович постоянно заботился о том, чтобы монгольские командиры и цирики глубже осваивали опыт боев, внедряли бы его в практику обучения и воспитания защитников МНРА.

Мне хорошо запомнилось одно расширенное совещание, на котором присутствовали руководство МНРА и командиры кавалерийских дивизий, участвовавших в войне. Оно заранее готовилось и было обеспечено схемами проведенных пограничных боев и Баянцаганского сражения.

Командующий выступил с анализом применения конницы и организации взаимодействия различных родов войск в операции. Он отлично знал конницу и в короткий срок сумел оценить ее действия в условиях открытой степи и песчаных барханах против врага, технически оснащенного современными средствами борьбы, - авиацией, танками, более мощной артиллерией и массовым количеством автоматического оружия.

Выводы его сводились к следующему.

Во-первых, резко возросла уязвимость конницы с воздуха, особенно при атаке противника. Практически чистая конная атака обороняющихся обречена на поражение. Казалось бы, что это очевидно всем. Однако в отдельных случаях подобные ошибки допускались, что приводило к большим потерям.

Качественное изменение вооружения коренным образом меняло существующие со времени гражданской войны взгляды на применение родов войск в бою, в частности, конницы.

Командующий рекомендовал, а от советников требовал: всякое наступление конницы проводить после тщательной разведки и только во взаимодействии с пехотой, танками и авиацией при мощном артиллерийском обеспечении. Поскольку бой носит маневренный характер, подразделения конницы надлежит обучать быстрому спешиванию и умелой организации противотанковой обороны.

Во-вторых, оценивая конкретную обстановку, командующий обращал внимание на то, что наиболее ценное качество - подвижность - конница может успешно использовать лишь тесно взаимодействуя с танками при атаке с флангов и в действиях по тылам.

После совещания состоялось несколько оперативно-тактических летучек в свете сделанных выводов. Это способствовало укреплению и повышению боеспособности подразделений, росту мастерства командиров всех степеней и более успешному применению конницы. Мы убедились в этом в ходе последующих боев.

В один из июльских дней, когда погиб командир 11-й танковой бригады М. П. Яковлев, обстановка на левом фланге складывалась для нас весьма невыгодной: 149-й мотострелковый полк, часть сил 11-й танковой бригады, подразделения 5-й стрелково-пулеметной бригады, 9-я мотобронетанковая бригада с трудом сдерживали многочисленные атаки японцев. 12 июля японцы всеми силами обрушились на позиции наших войск с целью уничтожения обороняющихся в захвате центральной переправы. Комбриг ясно себе представлял ту ответственность, которая была возложена Г. К. Жуковым на войска, сражавшиеся на плацдарме. Однако временами создавались критические ситуации. В одной он был вынужден покинуть свой танк и повести в контратаку пехоту. Тогда была дорога любая помощь, облегчающая бой на плацдарме. В этом отношении заслуживает внимания такой пример.

Взаимодействуя с войсками корпуса, командир 6-й кавалерийской дивизии полковник Л. Дандар, понимая тяжелую обстановку, по своей инициативе предпринял атаку с тыла и по правому флангу противника, который рвался к переправе. Японское командование было вынуждено принять контрмеры. Часть сил была повернута фронтом на север против атакующих монгольских подразделений, дабы не допустить повторного баянцагана. Это позволило нашему командованию усилить оборону плацдарма. Была проведена некоторая перегруппировка. Включились в бой силы 5-й стрелково-пулеметной бригады, 9-я мотоброневая бригада, понесшая значительные потери, выведена в резерв и заменена 24-м мотострелковым полком, и, наконец, были форсированы восстановительные работы в танковых подразделениях.

Георгий Константинович высоко оценил инициативные действия командира дивизии Л. Дандара. Об этом он сказал Лхагвасурэну и главному военному советнику Ф. Н. Воронину, а после заявил на одном из совещаний с командирами соединений и частей. "Такими, - особо подчеркнул он, - должны быть командиры всех степеней. Подобную активность надо пропагандировать и всемерно поощрять".

Выезжая на местность, в полосы обороны монгольских кавалерийских дивизий, комкор с учетом сложившейся обстановки помогал командирам и штабам в организации и ведении боя, требовал от них соответствующей мобильности, собранности, умелых, решительных действий. Командиры соединений и отдельных частей в полевых условиях привлекались к проведению рекогносцировки, проигрыванию вариантов наступления на картах и макетах местности.

Наши боевые побратимы постоянно приглашались на командно-штабные войсковые учения. Как правило, Георгий Константинович создавал на них деловую, дружественную обстановку, что способствовало укреплению взаимопонимания и сотрудничества. Он был внимателен и отзывчив к нуждам и просьбам монгольских товарищей и после окончания боев, в их повседневной жизни.

...Я вспоминаю первое знакомство с этой страной. 1939 год. Небольшая группа молодых лейтенантов, прибывшая в Улан-Батор, была размещена в одном из бывших ламских помещений. Нас окружали буддийские строения: бронзовые статуи, узорчатая резьба, немеркнущие краски. Наш путь в столицу пролегал через известный пограничный пункт Кяхта. Безлюдные снежные просторы поражали своей неоглядностью. Сухой и жесткий ветер гнал поземку, переметая и без того заснеженную дорогу.

Местами автомобиль с трудом прорезал небольшие, но плотные, спрессованные ветром снежные валы. Мы то и дело выпрыгивали из кузова и по общей команде проталкивали грузовик вперед. Поземка тут же затягивала наш след.

Городское население, особенно на окраинах, размещалось в юртах. Подошли к одной из них. Заходим внутрь. Холодный воздух белыми клубами врывается в двери. Железная печь раскалена докрасна.

- А говорили, что в юртах монголы жгут открытые костры, - вполголоса произнес мой однокашник Коля Ермоленко.

- Так это же город. А в степях печей нет ни у кого, - ответил другой лейтенант.

Тепло жилища с холода всегда приятно. Но вот тепло человеческой дружбы - особенно. Хозяева, сидевшие на полу, устланном кошмой и коврами, встретили нас улыбками. Вокруг матери суетились трое маленьких ребят. Их глаза выражали нескрываемое любопытство.

Наш проводник заговорил по-монгольски. И вот нам уже показалось, что мы находимся среди близких людей. Хозяин уступил нам лучшие места у печи, а хозяйка стала готовить монгольский чай.

На стенах юрты, обтянутых белым полотном и коврами, два популярных портрета. "Сухэ-Батор, Ленин, Сухэ-Батор", - старательно произносил глава семьи, внимательно глядя на каждого из нас: понятно ли он говорит.

На прощанье мы отдали детям простую красноармейскую звездочку. Они передавали ее из рук в руки, гладили пальцами. Мы не предполагали, что им будет так дорог непритязательный солдатский подарок...

Распрощавшись тепло и сердечно, мы вышли на улицу. Суровый ветер снежной пылью забивал глаза.

Припоминается и другой случай. Было это в Ундур-Хане во время первомайской демонстрации в 1939 году.

Солнечное утро было на редкость теплым. Даже в летней форме, без шинелей, холода не ощущалось. Стройные колонны подразделений чеканили шаг. По обеим сторонам дороги - много людей. На улицу вышли все - и стар, и мал. На праздник прибыли даже из ближайших кочевых мест. Кое-кто из степняков гарцевал перед нами на лошадях.

На городской площади, выбранной для демонстрации, к нам подошли два монгола. Один из них на ломаном русском языке пытался объяснить, что бойцы легко, не по погоде, одеты.

- Смотрите, - показал он в сторону тянувшейся горной цепи. - Буря будет. Снег пойдет. Холодно станет.

Вдали, из-за горизонта, медленно выплывали синевато-белые тучи с переливами темных до черноты полос. Вскоре подул пронзительный ветер. Шествие колонн ускорилось. Начиналась буря. Все стремились быстрее добраться до своего городка.

Через некоторое время рота выступила на учение. С окраины городка танки развернулись в боевой порядок и * атаковали спустившегося с гор "противника". Ведя огонь холостыми выстрелами, танки перешли в стремительное преследование "неприятеля". Вдруг из-за "Долины смерти" - так называли кладбище, галопом выскочили десять всадников. Они лихо, с задором и криком подключились к нашим танкистам и вместе преследовали "противника" километров десять.

Когда мы остановились, то оказалось, что перед нами - юноши. Мы спросили, зачем это они делают. Могли же под танки попасть. Юные всадники дали нам понять, что скоро они станут цириками и будут вместе с бойцами Красной Армии учиться бить врага, защищая свою Родину.

Таким образом, основы братской, боевой дружбы закладывались еще в мирное время.

Как-то вдали от города во время учения наши танкисты, после прорыва "обороны противника", ринулись вперед. Боевые машины вышли на оперативный простор и развивали успех в высоком темпе. Весь день шел напряженный "бой", вторые сутки войска не знали сна и отдыха. Тогда же впервые мы увидели и сопровождавшую нас авиацию - самолеты "И-16". Временами они появлялись и снова уходили на свои аэродромы. Вслед за танками тянулась артиллерия. Но она не вся была на механической тяге, поэтому отставала, что усложняло ее задачи.

Где-то на флангах монгольская конница совершила обходной маневр. Произошла растяжка боевых порядков.

Наступили вечерние сумерки. Ветер затихал. Небо густо синело, а до восхода луны еще долго. Вскоре дальние горы скрылись в темноте, а равнина, лишенная крупной растительности, без населенных пунктов, сама превращалась в "противника". Один неосторожный шаг и - потеря ориентировки. Можно плутать сутками и никого не встретить.

Командир танкового батальона майор Г. М. Михайлов получил приказ: к утру овладеть водным рубежом - рекой Керулен, "захватить" плацдарм и удерживать его до подхода главных сил. На помощь пришел командир разведывательного кавалерийского взвода кавалерийского полка МНРА лейтенант X. Сандуй.

- Этот участок реки я хорошо знаю, - сказал он, показывая на карте. Прямо - небольшие две сопки прикрывают подход к урезу воды. Здесь может быть сильная оборона. Не пройдем. Лучше всего обойти эти высоты вот отсюда. Я могу быть проводником, а мой взвод не отстанет, к рассвету придет, не заблудится.

- Спасибо тебе, товарищ Сандуй. Я согласен, - произнес комбат и обратился к нам, командирам. - Компас и звезды - вот наши верные друзья. С их помощью батальон выйдет к реке, вот в этом направлении. Азимут 270 градусов.

Медлить было нельзя. Построившись в колонны, мы двинулись к реке. Но вот первая рота попала под огонь "противника". "Загорелись" два танка, один из них "подорвался" на минах. "Противник" расстреливал танкистов в упор. Заминка. Комбат решает идти в обход. Но как далеко, неизвестно. Рассвет только начинался. Разведка доносит о наличии "противника" справа.

Не нарвались ли на засаду? Но отходить нельзя: в темноте не вывести танки из боя; с другой стороны, наступать, не зная противника, тоже опасно. Запахло поражением. И комбат принял решение - вперед на "врага".

Вот и удача. Монгольская конница ударила с тыла. "Враг" дрогнул и в панике стал отходить к реке. Предмостное укрепление было опрокинуто. Танкисты на плечах "противника" ворвались на переправу, овладели ею и захватили плацдарм. Поставленная задача была выполнена согласованными действиями наших и монгольских частей.

Так, накануне халхингольских событий закладывался фундамент совместных умелых действий частей и подразделений наших армий против войск агрессоров. Потом это все здорово пригодилось.

...Один из танков уже в настоящем бою потерпел аварию. Вышел из строя мотор. Машина оказалась неподвижной. Экипаж искал выход, старался устранить неисправность. Черная ночь окутала танкистов и глушила далекое эхо артиллерийской канонады.

- Надо ждать рассвета, - принял решение командир танка И. Бобров.

Но вскоре послышался лай собак. Два всадника подъехали вплотную к танкам. Узнали, в чем дело, и немедля пустились в галоп. Темная ночь вмиг поглотила их. Цокот копыт постепенно пропадал в ночной тиши, и, наконец, его не стало слышно.

- Сколько времени прошло, сказать трудно, - рассказывал потом Бобров, и нам было не по себе. Товарищи воюют, а мы стоим, как говорят, капитально. Но также внезапно всадники появились вновь, спешились, как старые знакомые, и в большом куске материи подали нам полтуши бараньего мяса. Один из монголов похлопал нас по плечу, подал нам коробку спичек, жестом показывая, что надо развести костер. Из-за незнания языка мы не могли как полагается объясниться и высказать слова благодарности.

Наутро, еще до восхода солнца, они же опять навестили нас и стали звать к себе командира. Для безопасности предлагали оставить двух собак-волкодавов в качестве сторожей танка.

Устранение неисправности подходило к концу. Они дождались, пока не завелся мотор.

- Вот теперь бы закурить, да и в путь, - произнес механик-водитель, делая характерный жест.

Не мешкая, тут же, один из монголов достал из широкого и глубокого кармана одежды трубку с длинным костяным мундштуком, набил ее табаком, зажег, затянулся глубоко и, убедившись, что трубка заполнена, передал ее воинам.

- - Но нас встревожила, - рассказывал Бобров, - озабоченность на его бронзовом широкоскулом лице. Его карие глаза выражали тоску, а по мимике мы поняли, что в его доме случилась какая-то беда.

Экипаж не мог пройти мимо. Вслед за коротконогими, коренастыми, быстрыми конями помчался и танк.

Оказалось, что кочевье было разбросано совсем недалеко. Тучные отары овец, коров и лошадей, словно в загоне охраняемые собаками, паслись на свободных землях, покрытых зеленой и сочной травой широкого плато.

Остановившись, командир танка вышел из машины и посмотрел в сторону жилья. Из юрты выбежали дети. Распахнулась дверь. Внутри, на большом разостланном ковре, в постели лежала больная женщина - мать пятерых малышей.

- Я понял, - говорит Бобров, - что ей нужна немедленная медицинская помощь, в которой, к сожалению, никто из нас ничего не понимал. Командир вспомнил, что в танке имеется своя аптечка, где, кроме йода и перевязочных средств, заложены какие-то порошки от простуды. Механик-водитель принес из танка аптечку и отдал лекарство больной. Она тут же приняла один порошок и снова улеглась в постель.

Следует заметить, что монголы всегда с большим желанием посещали наши лечебные учреждения. В их памяти еще свежа была ламская антинаучная, невежественная медицина, которая вела нацию к полному вымиранию. Они убедились в бескорыстности и честности нашего медицинского персонала и ему доверяли свою жизнь полностью.

Воины тепло распрощались и двинулись искать своих. Вскоре к больной был послан врач на санитарной машине. И через некоторое время те же танкисты вновь навестили больную, но увидели цветущую жизнерадостную женщину, с материнской лаской угостившую их густым ароматным чаем.

...Наступила осень. Степь стала другой. Трава высохла и пожелтела. Отдельные кусты степного ковыля еще были зелеными, напоминая собой только что прошедшее лето.

Тихо и свежо. Днем пригревало солнце, принося людям радость, а ночью временами случались заморозки. Чувствовалось приближение зимы. Наши знакомые, ставшие друзьями, собирались в далекий путь, на юг страны, на новые зимние пастбища. Мы трогательно распрощались и помахали руками вслед уходящему тяжело груженному каравану верблюдов.

После одержанной победы имя Жукова стало популярным среди монгольского народа. На фотостендах Центрального, Восточного и Архангайского аймаков, в Центральном музее в Улан-Баторе портреты Г. К. Жукова мы видели на самых видных местах. Его вспоминали с почетом и уважением.

Дружеские симпатии монгольского народа и высокую оценку, данную ЦК МНРП и Монгольским правительством за блестящий разгром войск японских милитаристов, Георгий Константинович ощущал постоянно. Однако был строг, тактичен, сдержан и скромен. Доброе слово о нем всегда относил не к себе, а к нашей партии коммунистов, Советскому правительству, героическим воинам Красной Армии.

В Монголии Г. К. Жуков пробыл немногим более 11 месяцев. Этот небольшой срок времени характеризовался напряженной международной обстановкой и был насыщен недюжинным трудом командующего. Еще Первого мая 1940 года вместе с X. Чойбалсаном Г. К. Жуков провел парад войск Уланбаторского гарнизона. А уже через несколько дней был отозван на Родину, где был чествован как победитель.

Установившиеся связи с руководством МНРП и монгольским правительством не прерывались вплоть до ухода Маршала из жизни. В День Победы Советского Союза над фашистской Германией 9 Мая 1945 года тов. X. Чойбалсан писал:

"Москва. НКО.

Командующему 1-м Белорусским фронтом Маршалу Советского Союза тов. Жукову.

Дорогой Георгий Константинович!

От всей души поздравляю Вас с праздником Победы, с днем всенародного торжества всех свободолюбивых народов мира, с полным разгромом гитлеровской Германии.

Сердечно желаю Вам, близкому другу монгольского народа, доброго здоровья и всяческих успехов... - Чойбалсан"{65}.

3 мая 1946 года постановлением № 20 Президиума Уланбаторского городского самоуправления МНР Г. К. Жуков был избран Почетным гражданином столицы МНР города Улан-Батора.

В нем говорилось: "Избрать Почетным гражданином столицы МНР города Улан-Батора трижды Героя Советского Союза, Маршала Советского Союза Жукова Георгия Константиновича". В этой связи в письме X. Чойбалсана от 6 мая 1946 года говорилось: "Москва, Министерство Вооруженных Сил Союза ССР, Маршалу Советского Союза тов. Жукову Георгию Константиновичу.

Дорогой Георгий Константинович!

Отмечая Ваши выдающиеся заслуги в деле окончательного разгрома самого ненавистного врага всего свободолюбивого человечества - гитлеровской Германии, а также помня Ваши заслуги перед нашим народом в памятные дни Халхин-Гола в боях с нашим общим врагом - империалистической Японией, граждане города Улан-Батора избрали Вас, как дорогого и близкого друга монгольского народа, Почетным гражданином столицы МНР - города Улан-Батора.

Сообщая Вам вышеизложенное, сердечно поздравляю Вас с этим избранием и от всей души желаю Вам доброго здоровья и долгих, долгих лет жизни.

Премьер-Министр МНР - Чойбалсан"{66}.

На это 10 мая 1946 года Г. К. Жуков ответил:

"Улан-Батор, Маршалу Монгольской Народной Республики Чойбалсану.

От всей души благодарю граждан Улан-Батора за оказанную мне честь избрания Почетным гражданином славной столицы Монгольской Народной Республики. Навсегда останется в моей памяти борьба свободолюбивого монгольского народа в дни Халхин-Гола, оказавшего своими усилиями немалую помощь русским воинам в деле разгрома японского агрессора.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков".

По случаю первой годовщины победы над фашистской Германией X. Чойбалсан прислал свое приветствие, в котором говорилось:

"Москва, Министерство Вооруженных Сил СССР Главнокомандующему Сухопутными войсками Маршалу Советского Союза Жукову Георгию Константиновичу.

Сердечно поздравляю Вас по случаю первой годовщины победоносного окончания Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии.

В этой всемирно-исторической победе имеется большая доля Ваших личных заслуг, дорогой Георгий Константинович, которые навсегда войдут в историю и вечно будут жить в сердцах всех народов мира, избавленных от угрозы фашистского порабощения.

От всей души желаю Вам доброго здоровья, долгих лет жизни и плодотворной работы в деле укрепления военной мощи Советского государства.

Премьер-Министр МНР X. Чойбалсан.

8 мая 1946 года".

В дни 30-летнего юбилея победы над японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол звание Героя МНР было присвоено бывшему командующему советскими войсками в Монголии Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову за выдающиеся заслуги в защите и укреплении свободы и независимости монгольского народа, мужество и героизм, проявленные в совместных боях против общего врага, за умелое и образцовое руководство Советскими и Монгольскими войсками в сражениях у реки Халхин-Гол в 1939 году, завершившихся полным окружением и решительным разгромом 6-й армии милитаристской Японии.

Боевая дружба двух братских армий, скрепленная совместно пролитой кровью на барханах и долинах Халхин-Гола, крепла и развивалась и в последующие годы. Вероломное нападение полчищ фашистской Германии на Советский Союз вызвало гнев и возмущение всего монгольского народа. Уже 22 июня, то есть в день начала войны, Президиум Малого Хурала, Совет Министров МНР и Президиум ЦК МНРП приняли совместное постановление, в котором, в частности, говорилось: "Правительство МНР и Президиум ЦК МНРП заверяют правительство Советского Союза... что симпатии нашего монгольского народа целиком и полностью на стороне Союза Советских Социалистических Республик, что наш народ готов рука об руку с советским народом грудью встать на защиту свободы и независимости, на защиту завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции..."{67}.

Да, монгольский народ не оказался в стороне от титанической битвы советского народа и его Вооруженных Сил против войск гитлеровской Германии, хотя и не принимал непосредственного участия в их разгроме на западных фронтах Великой Отечественной войны. Монголия помогала нашему народу и его армии в годы тяжелой войны всем, чем могла, и совсем не от избытка материальных средств. Здесь собирались индивидуальные подарки для наших воинов, создавались фонды в помощь Красной Армии. Нам поставляли лошадей, отсюда поступала помощь населению освобожденных районов Советского Союза.