Гадес

1

Непривычные чувства испытывал в данный момент Джастин Уэствуд, настолько непривычные, что даже не знал, как с ними обращаться. Во-первых, он ощущал удовлетворение. Во-вторых, блаженство. Да что там, пожалуй, даже счастье. Прекрасно понимая, что дело нечисто, Джастин решил разобраться, чему обязан неожиданным поворотом событий.

Один из виновников радужного настроения красовался перед ним на столе: уже второй за последние полчаса бокал мартини с двумя острыми оливками, фаршированными перчиком халапеньо. Да и косячок оказался неплох. Интересно, что будет, если кто-нибудь из младших копов решит заглянуть к Джастину и увидит, как он тут отрывается? Хотя, наверное, ничего не будет. Должность начальника полиции имеет свои преимущества.

Уже почти год в Ист-Энд-Харборе, маленьком курортном городке на Лонг-Айленде, стояло затишье. Если спокойствие и нарушалось, то редко и по мелочам. Раздухарившиеся подростки перевернули пару мусорных баков. Три кражи со взломом. В первом случае грабитель вынес только еду из холодильника; второй так сильно порезался, когда лез в дом через разбитое окно, что сам вызвал «скорую»; третьим налетчиком оказался бывший возлюбленный хозяйки, решивший забрать подаренные сережки. Когда выяснилось, что сережки вовсе не бриллиантовые и красная цена им сорок семь долларов, потерпевшая махнула рукой и сняла все обвинения, а для себя окончательно списала бывшего со счета.

Джастин начал привыкать к тишине и покою. В свое время ему довелось хлебнуть такого, что нормальному человеку и в страшном сне не приснится. Сейчас кошмар вроде бы развеялся, и не в последнюю очередь благодаря обнаженной красавице, раскинувшейся рядом на кровати. Опираясь на локоть, она потягивала второй мартини. Джастину хватило бы просто водки, он бы и со льдом заморачиваться не стал, но гостье вздумалось поиграть в бармена, поэтому она предусмотрительно прихватила с собой бутылку вермута, оливки и даже бокалы для мартини, нисколько не сомневаясь, что у Джастина на кухне такой роскоши не водится. Заявив с порога, что попытки снова накормить ее пиццей или жуткой китайской едой не пройдут, она вручила хозяину дома два куска говяжьей вырезки. Ну и доходчиво объяснила, что продукты ей привезти несложно, а вот у плиты она первый и последний раз стояла лет в двенадцать и повторять эксперимент не намерена. Проинспектировав содержимое холодильника, Джастин поинтересовался, устроят ли гостью на гарнир спагетти с оливково-чесночной заправкой и лепестками жгучего перца. Она ответила, что вполне устроят, только тогда сначала поцелуи и все остальное, а уж потом — чеснок. Он не возражал. Так что первый мартини гостья допивала уже раздетой, пока Джастин ставил в CD-проигрыватель «Стики фингерз». Заводная «Лунная миля» и жаркая «Это я стучу, открой», как раз под настроение. Потом она потянула его к себе, и они от души занялись любовью. Нет, не то слово. Они просто друг на друге живого места не оставили. И это было незабываемо!

Подумав о том, что творилось в этой комнате двадцатью минутами ранее, он усмехнулся. Хотя обнаженная красавица, наверное, приняла усмешку на свой счет. Джастин посмотрел на нее, теперь уже с искренней улыбкой. Да и как тут не улыбаться?

С Эбби Хармон они познакомились три недели назад в баре «У Даффи», Обычно люди ее круга в такие заведения не заглядывают. Эбби (сама потом призналась) разведала, куда начальник полиции ходит выпить чаще всего, и зашла специально по его, Джастина, душу. Любопытство одолело. В последнее время имя Джастина Уэствуда постоянно было на слуху — куда ни придешь, только о нем и разговоров. Такой загадочный, ни с кем не сходится, интересы странные… Эбби захотелось узнать его самой, разобраться, какие мысли бродят у него в голове. Поэтому в пол-одиннадцатого она припарковала свой кабриолет «Мерседес-CLK55» у простецкого старомодного бара и попросила бокал лучшего красного бордо. Когда выяснилось, что лучшее бордо полугодовой выдержки доставляется непосредственно с северной оконечности Лонг-Айленда и цена ему три пятьдесят за бокал, она передумала и заказала разливной «Сэм Адамс». Бармен Донни одобрительно кивнул: «Другое дело».

Джастин, само собой разумеется, узнал ее еще в дверях. А кто бы не узнал Абигайль Хармон? Богатых женщин в Ист-Энд-Харборе было пруд пруди, и в смазливых куколках недостатка не ощущалось. Но богатая красотка Абигайль была единственной в своем роде. И слухи о ней ходили тоже незаурядные.

Знакомый Джастина работал на конюшне, где Абигайль держала двух лошадей. Обычно спокойный и уравновешенный, услышав ее имя, он плевался и говорил, что такой стервы в жизни не видел. Сам Джастин как-то столкнулся с Абигайль перед дверью в кабинет ист-эндского мэра. У хозяйки кабинета, Леоны Криль, был такой вид, будто она только что провела десяток раундов с Майком Тайсоном. На осторожный вопрос: «Как дела?» последовал ответ: «Ты бы, Джей, как себя чувствовал после столкновения с гремучей змеей?»

Это с одной стороны. А с другой — Дина, личный тренер Абигайль по йоге и, так уж случилось, бывшая подруга Джастина. Трижды в неделю она посещала особняк Хармонов. Платили прилично, однако с нелюбимой ученицей Дина бы рассталась без разговоров и никакие богатства мира ее бы не удержали. Она вообще никогда ничего не делала ради денег. Значит, с Абигайль Хармон отношения наладились неплохие.

Раз в несколько месяцев Дина с Джастином по старой памяти отправлялись куда-нибудь перекусить. Как-то за ланчем бывшая подруга поведала, что Эбби «невероятно умная, самодостаточная, при этом единственная из моих учениц, кто не обращается со мной как с прислугой. И не считает, что я сдвинулась на своей йоге. Даже с Кенни общий язык нашла». Полностью Динину дочь звали Кендал, и ей уже исполнилось двенадцать. А ведь когда-то в Джастине души не чаяла — ну да, сколько ей тогда было, девять? Сейчас он для нее обычный взрослый дядька — не грузит особо, и ладно. Кендал тоже раз в несколько месяцев получала приглашения на ланч. Да и на обед время от времени. Лет до четырнадцати она еще будет с ним иногда обедать, а дальше променяет его на какого-нибудь прыщавого юнца, с которым Джастину рано или поздно придется проводить беседы о том, почему нельзя распивать спиртное в общественных местах и переворачивать мусорные баки.

Когда Абигайль разыскала его «У Даффи», Джастин сидел с двумя молодыми полицейскими, своими подчиненными — Гэри Дженкинсом и Майком Хавершемом. У обоих при виде миссис Хармон глаза на лоб полезли. А уж когда она прошествовала к их столику и спросила, нельзя ли присесть, парни чуть в обморок не хлопнулись. Эбби отпила несколько глотков пива, наклонилась к ошеломленным копам и голосом, от которого бросало одновременно в жар и холод, негромко произнесла:

— Мальчики, не окажете мне любезность?

Они кивнули.

— Я пришла сюда, чтобы выпить с вашим шефом. Давайте оставим нас одних, хорошо?

Парни поспешно вскочили, чуть не сбив друг друга с ног, а Джастину вдруг почудилось, что, кроме них с Абигайль, в баре никого больше нет.

Довольно долго она сидела молча — он тоже не произнес ни слова. Что-что, а хранить молчание Джастин умел, тишина его не напрягала. Молчать было гораздо легче, чем поддерживать беседу. Однажды, когда он зеленым юнцом путешествовал на каникулах по Европе, ему встретилась одна интересная штука — древний афоризм, турецкий, если память не изменяет. «Язык и ложь родились вместе». Мысль зацепила его еще тогда, а теперь, в зрелом возрасте работая в полиции, он только убеждался в ее правоте. Поэтому и не спешил первым нарушать воцарившуюся тишину.

Наконец Эбби назвала свое имя. И улыбнулась. Ослепительная, белоснежная улыбка — никогда Джастин не видел такого совершенства. Хотя… Он перевел взгляд на идеально округлые плечи, едва прикрытые легкой блузкой без рукавов. Блестящий золотистый загар, невозможная гладкость, как будто перед выходом тело умащивали маслом. А глаза? Тоже недурны — большие, карие, миндалевидные. В них мерцали крохотные золотистые искорки. Завороженный плавным танцем этих искорок, Джастин вспомнил одну песню, услышанную в далеком детстве, когда родители повели его на концерт Бобби Шорта в «Карлайле». Что еще пелось в тот вечер, он уже не помнил, но эта запала в душу — Бобби нашептывал в микрофон что-то о женщине с глазами, как распахнутые окна, и если заглянуть внутрь, увидишь кружащихся в танце гостей…

Сидя напротив Абигайль Хармон, он подумал, что не прочь присоединиться к этим гостям.

— Вы хотели побеседовать со мной о чем-то конкретном?

Она покачала головой. Прямые темные волосы колыхнулись в такт и снова скользнули за спину тяжелым водопадом. Не оторваться. Само совершенство.

И тогда они повели разговор обо всем и ни о чем. Абигайль рассказала, как однажды кто-то из полицейских помоложе попробовал оштрафовать ее за превышение скорости.

— «Попробовал»? Это как?

Она небрежно махнула рукой.

— Я его быстро переубедила.

— И с какой же скоростью вы ехали?

— Восемьдесят пять.

— А на знаке сколько было?

— Двадцать пять.

— Не хило! — Джастин выкатил глаза от изумления. — И как же вы отболтались от штрафа?

Ответом ему была небрежная улыбка.

— Вот когда начнете меня штрафовать, тогда, может, и посмотрите.

Потом разговор перекинулся на Хэмптон, а еще какое-то время спустя — на Род-Айленд, где Джастин появился на свет. Эбби там тоже бывала, а еще встречалась в колледже с парнем из Род-Айлендской школы дизайна. Теперь уже и не вспомнишь, о чем они тогда говорили. Слова не имели значения. Зато ее голос, жесты, то, как она скрещивала под столом длинные крепкие соблазнительные ноги… И разумеется, взгляд, суливший неземные наслаждения и неведомые опасности. При этом такой беззащитный. И чуточку печальный.

Они разговаривали и разговаривали, пока в какой-то момент Джастин не обернулся и не увидел, что в баре пусто. Остались только они, пьянчуга в углу, уткнувшийся головой в столешницу, и бармен Донни, протиравший поцарапанную деревянную стойку.

— Послушайте…

Джастин и сам не знал, что собирается сказать дальше, но Эбби перебила его.

— Я знаю.

Он и сам не понял, отчего замолчал. В ее голосе не было ни резкости, ни напора. Просто, когда она заговорила, хотелось только сидеть и слушать.

— Я знаю про вашу жену и очень сочувствую. И про Дину тоже знаю. Что-то в вас ее пугает, поэтому она предпочла разорвать отношения — и ей от этого не легче. И про ту женщину из органов безопасности, что приезжала в прошлом году, тоже знаю. Без подробностей, правда, только слухи, но, я так поняла, все слишком запуталось, и она исчезла из вашей жизни. Я вот что хочу сказать: то, что произошло с вашей женой, давно уже в прошлом, может быть, рано или поздно вы поймете это и заживете спокойно, а может, и нет. Но я, чтобы вы знали, не из пугливых. И запутать свою жизнь не позволю. А самое главное, я не исчезаю, я здесь. Так как насчет перебраться куда-нибудь поприличнее и выпить нормального вина?

Помешкав лишь долю секунды, Джастин кивнул, сам не поняв, почему задумался. Ведь не собирался возражать.

— Есть что-нибудь на примете? — полюбопытствовал он.

— Может, к вам?

— Да, но плохо то, что у меня не намного приличнее, чем здесь.

— А что хорошо?

— Хорошего ничего.

— Уговорили, пойдемте.

Вот на это ее «уговорили» он и попался окончательно, разом поняв и ее юмор, и неприступность, и слабость.

Первая ночь оказалась феерической. Он знал, что в постели Абигайль будет требовательной, и ее бьющая через край сексуальность его ничуть не удивила. Удивило другое — нежность, и то как Эбби свернулась калачиком возле него, когда все кончилось, опустошенная, как будто секс для нее не только наслаждение и разрядка, а попытка избавиться от злости, стряхнуть груз проблем, не имеющих никакого отношения к тому, что сейчас между ними было.

С тех пор они начали встречаться. Не регулярно. Раз или два в неделю. Иногда три. Ужинали у него, в маленьком викторианском домике на Дивижен-стрит в старой части Ист-Энд-Харбора. Посмотрели вместе несколько фильмов, в основном старую классику. Однажды съездили в Манхэттен, поужинали в «Барбуто», затерявшемся в дебрях Уэст-Виллидж, а ночь провели в «Гранд-отеле».

И вот теперь они сидят на его кровати, поглощая приготовленные Джастином стейки с пастой, и допивают мартини. Эбби смеется и покачивает головой, коря повара за неуклюжесть. Необидно, потому что любя.

Джастин вернулся из кухни с двумя блюдами в руках и, морщась от боли, принялся рассматривать правую ладонь. Заметив многозначительный взгляд Эбби, пробурчал:

— Всё эти дурацкие конфорки. Фиг поймешь, горит — не горит…

— В смысле, ты фиг поймешь? — уточнила она.

Джастин обиженно нахмурился.

— Ну хорошо, я. Вечно забываю выключить эту хрень и обжигаюсь — тут я мастер.

Эбби рассмеялась — забавно, когда такой большой сильный мужчина переживает из-за крошечной болячки, — взяла его за руку и поцеловала покрасневшую кожу на обожженном месте. А потом ее дразнящий язычок прогулялся взад-вперед по его запястью, чтобы он и думать забыл о каком-то там ожоге.

Пожалуй, в этот миг, рядом с этой женщиной Джастин Уэствуд чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Когда с едой было покончено, Эбби подхватила обе тарелки и со словами: «Скажи кому, что я со стола убираю, не поверят» выпорхнула из постели, накинув легкий летний хлопковый халат Джастина. «Сейчас вернусь», — бросила она и, спустившись по лестнице, поставила тарелки в раковину, а потом короткими перебежками добралась до машины, припаркованной почти в половине квартала от дома. Через мгновение она снова была в спальне и вручала ему красную картонную коробку, которую принесла с собой.

— Открой…

Джастин, вопросительно взглянув на нее, повиновался. В коробке оказался маленький идеально круглый тортик. С одной свечой.

— С днем рождения! — воскликнула она и, чиркнув спичкой, зажгла свечу. — Двенадцатое июня, правильно? А ты, небось, думал, я забуду?

— Мы разве спрашивали, когда у кого день рождения? Значит, и забывать тут нечего! Я…

— Знаю, ты уже сто лет не празднуешь. Вот я и решила, что самое время начать снова. Пока ты еще можешь говорить, что тебе «тридцать с небольшим».

— Да в тридцать девять жизнь только начинается!

— Ага. Задувать будешь?

— Сейчас.

Он поставил торт на прикроватный столик и поцеловал Эбби. Долгим нежным поцелуем, который гораздо лучше любых слов должен был объяснить, как дорог ему этот подарок.

— А теперь задую…

Но не успел он шагнуть к столику, как зазвонил телефон.

— Еще какая-нибудь подружка, которой тоже не терпится осыпать тебя подарками?

Не ответив, он подошел к аппарату, угнездившемуся все на том же прикроватном столике, и, взглянув на определитель, нахмурился.

— Это из участка.

— В такое время?

Он кивнул и переждал еще два звонка, а затем нехотя поднял трубку.

— Надеюсь, у вас что-то действительно срочное?

Как вскоре выяснилось, именно так оно и было.

2

Шикарный дом. По-другому не скажешь. Мечта, а не дом. Семь спален, построен по индивидуальному проекту, и еще гостевой домик на три спальни. Гигантский крытый бассейн в окружении японских садиков. Пресный пруд, где резвятся японские карпы. И самый, пожалуй, чудесный во всем саду уголок — открытая джакузи из красного дерева с пристроенной сауной.

В доме не нашлось бы ни одной вещи из разряда дешевых, все дышало роскошью, начиная с хрустальных дверных ручек и люстр, заканчивая подлинниками Уорхола на стенах и гардеробными при хозяйских спальнях, где хранились мужские костюмы по три тысячи долларов и еще более дорогие женские наряды и туфли. Девственно белые пушистые ковры, тончайшие шелковые шторы. Даже кухня являла собой образец достатка — ресторанная плита на восемь конфорок, блестящая нержавеющей сталью морозильная камера размером с нью-йоркскую однокомнатную квартирку и сияющая медная утварь по стенам, начищенная до того, что, кажется, светится собственным светом.

А самое главное — расположение. Блистательный Хэмптон. На границе между фешенебельным Бриджхэмптоном и более демократичным, но очаровательным Ист-Энд-Харбором. Лучшее место на земле. Лоск и ослепительное сияние Бриджхэмптона с его пляжами, приглашения к Кельвину Кляйну и Джорджу Соросу… И в то же время почти провинциальная простота Ист-Энда, где продавцы здороваются с тобой как с родным, на почте непременно поинтересуются здоровьем любимой собачки и прекрасно знают, что ты болеешь за «Янки», а не за «Метс».

Он всю жизнь мечтал поселиться в таком месте, в таком доме — и вот стоит в полном одиночестве среди этого великолепия. Что бы такое сделать? Сорвать одежду, нырнуть в бассейн с подогревом и поплыть вдоль лунной дорожки? Почему бы нет. Прохладно что-то, обычно в это время теплее. Искупаться, потом прямиком по холодку в сауну. Открыть бутылочку отменного красного вина — в погребе есть несколько бутылок «Мутон Ротшильд» 85-го, он проверил, первым делом, как только вошел внутрь и заново поставил дом на охрану. А потом выпить в гостиной бокал бургундского, можно даже с омлетом — ничего сверхсложного, просто омлет с икрой. Допить бутылку, для этого замечательно подойдет кабинет с его старинными кожаными креслами и строгими дубовыми панелями. Накинуть халат, поставить диск Моцарта и, вытянувшись на свежевыглаженных льняных простынях под одеялом из гагачьего пуха, читать Ивлина Во. «Возвращение в Брайтсхед», идеально на сон грядущий. Самое оно.

Но сперва кое-что еще, уж очень хочется.

Он поднялся наверх в главную спальню и прошел в левую гардеробную, примыкавшую к меньшей из двух спальных комнат. Перед ним простирались ряды элегантных классических костюмов — на глаз штук пятьдесят или, может, семьдесят пять — и крахмальных сорочек, сидящих как влитые на деревянных плечиках. Он открыл ящик, потом другой, третий с аккуратно сложенными свитерами из мягчайшего кашемира. Выбрал бледно-голубой кардиган и, осторожно освободив от обертки, накинул на плечи. Прекрасный свитер, сидит идеально, а цвет подчеркивает синеву глаз. Встав перед зеркалом, отразившим его в полный рост, он невольно залюбовался своим цветущим видом, дивясь несказанному везению и предвкушая новые радости, которые ждали его в скором времени.

За спиной послышался шорох — он резко обернулся, не переставая ощущать нежную мягкость кашемира. Но увиденное заставило его забыть о маленьких удовольствиях. И будущее показалось уже не таким радужным. Он невольно дотронулся до резинки свитера, хотелось прикоснуться к чему-то родному, знакомому.

— Я думал…

Он осекся, неуверенный в том, что, собственно, думал. Увиденное на пороге спальни удивило его и даже слегка напугало. И тут он понял, что именно хотел сказать — то есть что полагается говорить в таких случаях.

— Что ты здесь…

Но больше он ничего произнести не успел. Взмах руки, глухой хлопок и жгучая боль в плече. Правая рука метнулась к ране — накрыть, успокоить, как будто это поможет, но тут раздался второй хлопок, и еще более резкая боль пронзила правый бок. Дальше все стало вязким, как во сне, подернулось какой-то дымкой. Он повалился на колени, а потом прямо на роскошный персидский ковер спальни. Хлопнуло еще раз и еще — дальше он уже не слышал. Попытался заговорить, хотел спросить, что происходит и почему, но язык не ворочался, изо рта вылетали звуки, которые он и сам не мог разобрать, бессмысленный лепет. Сквозь пелену он уловил какое-то движение, его резко дернули за ногу, еще раз, удар в бедро, потом по руке, потом адская боль в голове — и все.

Последней была мысль о том, что он надел не тот свитер. Он же хотел бледно-голубой. А этот почему-то красный. Винного цвета. Нет, это не винный.

Это цвет крови.

3

Прижав к уху телефонную трубку, Джастин слушал Майка Хавершема. Младший докладывал о только что поступившем звонке, пытаясь вкратце передать суть истерических воплей потерпевшего. Джастин не перебивал, сохраняя, как мог, бесстрастное выражение лица. Эбби грациозным прыжком перемахнула на кровать и, обняв его сзади за плечи, поцеловала в шею, дразняще и соблазнительно. Из-под небрежно завязанного халата виднелась обнаженная нога, и Джастин не мог отвести глаз от тонкого бриллиантового браслета на загорелой коже. Других украшений Эбби не признавала.

Джастин сориентировался быстро:

— Вызови Гэри, пусть летит на место происшествия пулей! Я выезжаю через две минуты. А ты жди в участке.

— Все нормально? — поинтересовалась Эбби с игривой улыбкой, намекавшей, что пора заканчивать телефонные разговоры и возвращаться к ней в постель.

— Нет, — ответил он. — Не нормально.

— Что случилось? — Едва уловимое движение плечом, и рукав халата пополз вниз, а она пропела сладким голосом: — Что плохого может случиться в день рождения?

Джастин потер переносицу и, сделав глубокий вдох, взял обе ее руки в свои.

— Совершено убийство. Только что нашли тело.

Она улыбалась все той же игривой улыбкой, но когда поняла, что это не шутка, сразу посерьезнела.

Прочитав в глазах Абигайль немой вопрос, Джастин кивнул:

— Это Эван. Твой муж.

Воцарившуюся тишину нарушил Джастин, поняв, что больше молчать не в силах.

— Одевайся, — сказал он тихо. — Я выезжаю туда. И тебе тоже надо.

Она не ответила. Не заплакала. Не издала ни звука. Только очумело потрясла головой, безжизненно поднявшись с кровати, и начала одеваться.

Джастин принялся натягивать брошенные рядом с кроватью джинсы и черную тенниску. Уже одетая Эбби взяла со столика недопитый мартини и, одним стремительным глотком осушив бокал, вышла в гостиную.

«Вот тебе и спокойствие», — подумал Джастин.

Вот тебе и счастье.

Задув свечу на праздничном тортике, он вслед за Эбби спустился вниз.

Дорога до особняка Хармонов на Джастиновом побитом БМВ заняла минут десять. Первая треть пути прошла в молчании, потом Джастин осторожно предупредил:

— Пока мы еще не там, ответь, пожалуйста, на несколько вопросов.

В ответ все тот же отрешенный взгляд, кивок.

— Где ты была до того, как приехать?

— К тебе?

Джастин кивнул, прекрасно понимая, что молчание Эбби вызвано не только и не столько страшной новостью. Она не хочет показаться слабой, поэтому сдерживает дрожь в голосе и борется со слезами.

— Я искала тебе торт в подарок.

— И где ты его купила?

— А какое это имеет значение? Глупости…

— Эбби, пожалуйста.

— Какая тебе разница…

— Ответь мне. Пожалуйста! Просто ответь на вопросы.

— В «Кинг Куллене». Помнишь, такой громадный супермаркет в Бриджхэмптоне?

— И во сколько?

— Не знаю. Во сколько я у тебя была?

— Хотя бы приблизительно, подумай, в котором часу ты заходила в супермаркет?

— Джей, ну какая, к черту, разница, когда… Да ты что!

Она резко обернулась к нему, по голосу заметно было, что она кипит от негодования, но изо всех сил сдерживается, и это стремление не дать волю чувствам поразило его гораздо больше, чем обида и злость.

— Ты думаешь, это я убила мужа?!

— Нет! — ответил он, не колеблясь ни секунды.

— Тогда к чему все это?

— От вопросов не уйти. Тебе все равно придется на них ответить — так лучше уж мне и сейчас, чем кому-то еще.

Она молчала.

— Послушай, Эбби… когда я осмотрю место преступления, у меня будет больше информации. Убийство Эвана получит громкий резонанс. Он богат. А тебе, я так полагаю, останется большое наследство?

— И получается, что убийца — я?

— Нет. Получается, что копам придется повозиться с расследованием.

Он запнулся, и Эбби воспользовалась паузой.

— Значит, на безутешную вдову я не тяну, так, что ли?

— У тебя были романы. Я ведь не такой эгоист, чтобы возомнить себя твоим первым и единственным любовником.

По форме это был вроде бы не вопрос, но Эбби поняла, что ответить придется.

— Ты прав. Ты не первый.

Она пожевала нижнюю губу. Джастин свернул с Саут-Хоул-роуд, разделявшей Ист-Энд-Харбор и Бриджхэмптон, направо, в холмы. Очаровательные сельские домики закончились, уступив массивным воротам, длинным подъездным дорожкам, живым изгородям парков, в глубине которых прятались особняки.

— Когда ты последний раз была дома?

— Днем.

— Во сколько?

— Не знаю! — сцепив зубы, отрезала она.

— Ну, приблизительно. В два? В три? В шесть?

— В три. Может, в четыре.

— А между тремя-четырьмя и… походом в супермаркет за тортом ты чем занималась?

— Делами.

— Какими делами?

— Все, Джей, я больше не отвечаю. Прекрати.

— Эбби, когда ты уходила из дома, там кто-нибудь был?

— Нет.

— А домработница?

— Нет. Утром были Сара и Пепе, а потом Эван отпустил их до завтра.

— Так всегда делается?

— Нет.

— Почему же он их отпустил?

— Понятия не имею. — Эбби запнулась. — Он знал, что вечером меня не будет. По-моему, ему хотелось побыть одному.

— Зачем?

— Джей, да что ты прицепился! Откуда мне знать, что он там делал, пока меня не было!

— А он в курсе, чем ты занимаешься, когда уходишь?

Она открыла рот, чтобы ответить, но не произнесла ни слова. Джастин увидел, что она сидит, крепко стиснув руки, и ее трясет. Непонятно, от страха, злости или горя.

— К чему ты это все? — наконец выдавила она.

— Кое-что — просто догадки, но я уже через это проходил. Процедура знакомая.

— И что за процедура?

— Многое будет зависеть от того, во сколько убили Эвана. Скоро мы это узнаем. И тут начнутся сложности.

— Какие сложности?

— Пойми, я сейчас говорю не про то, как все обстоит на самом деле, а про складывающееся впечатление.

— Ну, говори.

— Может получиться так, что я стану твоим алиби. Все зависит от времени убийства. А с другой стороны, я твой любовник. А с третьей — начальник полиции, пропади оно все!

— И?

— Если окажется, что его убили, пока мы были вместе, будут отрабатывать несколько версий: первую, что я тебя покрываю и все наврал, и вторую — что мы врем оба, покрывая друг друга.

— Чушь какая! Неужели они могут подумать, что это ты убил Эвана?

— Вполне. Или что ты использовала меня для прикрытия, а сама наняла киллера.

— Кому такое придет в голову?

— Нам придет, не сомневайся.

— Нам?

Он кивнул и неловко откашлялся.

— Сложно загадывать, Эбби, как все может повернуться, но, так или иначе, мимо меня это дело не пройдет. И я буду выступать или в качестве подозреваемого, или в качестве детектива.

— Ты серьезно думаешь, я на такое способна, Джей? Думаешь, я бы могла заниматься любовью с тобой, зная, что в этот момент убивают моего мужа?

Что тут скажешь? Его губы искривила грустная улыбка.

— Эбби, я же коп. Мало ли на что люди способны…

Эбби Хармон отвернулась, глядя прямо перед собой, и не произнесла больше ни слова, пока Джастин въезжал в открытые ворота. Глядя на замысловатую чугунную вязь, можно было подумать, что за ними как минимум лестница в небо — но нет, там оказалась всего-навсего подъездная дорожка к дому Абигайль Хармон, где остывало тело ее мужа.

4

Джастин уже не раз видел, как потеря близкого переворачивает всю твою жизнь с ног на голову. Родное и знакомое становится чужим и опасным. Довольные жизнью люди превращаются в мрачных и нелюдимых, а самодостаточные враз становятся одиночками. Убийство окрашивает окружающий мир в сюрреалистические тона. Истина оказывается ложью. Сила — слабостью. Какой-нибудь пустяк приобретает решающее значение. Казавшееся незыблемым рассыпается в прах от легчайшего прикосновения.

Его мир тоже рухнул, когда в семью пришла смерть. Убили его малышку-дочурку, а жена, не в силах пережить потерю, через год покончила с собой. И только сейчас, спустя годы, он почувствовал, что края рваной раны потихоньку срастаются, хотя в любую минуту — и это он тоже прекрасно знал — могут разойтись снова.

Эбби направлялась к двери дома, в котором прожила четыре года, и Джастин видел, что даже просто повернуть ручку и войти представляется ей теперь чем-то странным и непривычным. Он взял Эбби под локоть, и она не отдернулась, не отпрянула, наоборот, слегка расслабилась, смягчилась, благодарная малейшей поддержке. Перед самой дверью она замерла в нерешительности: достать ключи, постучать или просто толкнуть дверь и войти. Еще на въезде в ворота Джастин заметил, как Эбби сдвинула брови, поняв, что дом снят с охраны. Она не привыкла к вторжениям. Ей всегда удавалось держать ситуацию под контролем, играть главенствующую роль. Но привычный уклад изменился. Даже в собственный дом не войдешь, как всегда входила. Неизвестно, кто поджидает внутри. Игра по неизвестным правилам. Неизвестный мир, в котором теперь придется существовать.

— Открыто, — подсказал Джастин и, видя, что она не двигается с места, повернул дверную ручку.

Дверь распахнулась, а Эбби по-прежнему стояла как вкопанная.

— Я никуда не денусь, я буду с тобой, пока ты сама не велишь мне уйти. Хорошо?

Эбби кивнула, поблагодарив едва уловимой улыбкой, и сделала шаг вперед. «Смерть — это резкое торможение, — подумал он. — Но жизнь не может стоять на месте, поэтому почти сразу начинает набирать скорость».

Еще из вестибюля Джастин увидел, что в гостиной их дожидается Гэри Дженкинс и тому явно не по себе. Полицейский сидел, нервно дергая ногой и похлопывая рукой по бедру. С ним был еще кто-то, незнакомый Джастину, тощий как щепка, лет сорока, коротко стриженный — возможно, чтобы скрыть намечающуюся лысину. Лицо худое, скулы заострились, но чувствуется какая-то неуверенность. Фигура спортивная, как у бегуна, — Джастину невольно пришло в голову, что он, возможно, пытается убежать от какой-то собственной слабости. Судя по лицу Эбби, она знала этого человека. И определенно была не в восторге от его присутствия.

Гэри поспешно вскочил и, стараясь не встречаться с Эбби взглядом, пробормотал сбивчивые соболезнования. Та вежливо кивнула. Джастин аккуратно взял ее под руку и провел в гостиную, где сидел поджарый мужчина.

— Здравствуй, Форрест, — процедила Эбби с плохо скрытой неприязнью.

Тощий поднялся ей навстречу и протянул руку.

— Мне так жаль…

Тут голос его сорвался.

Джастин дал ему успокоиться, однако тощий все шмыгал носом, пытаясь подавить рыдания. В смущении оттого, что никак не может справиться с собой, он ответил на рукопожатие, горестно покачав головой. Руки его тряслись.

— Форрест Баннистер, — представился он. — Я… я…

— Он обнаружил труп, — пояснил Гэри. — Наверху. — Но, увидев выражение лица Эбби, тут же поправился: — Я хотел сказать, ваш муж наверху. Боже, извините! Просто…

— Гэри! — одернул Джастин.

— Что?

— Помолчи.

— Да. Извините. Ой, простите, зачем я извинился? Я… лучше помолчу.

Джастин покачал головой и тихо вздохнул.

— Присядьте, мистер Баннистер. — Он обернулся к Эбби: — Может, глотнете чего-нибудь?

Она покачала головой, но Джастин не закончил.

— Мне нужно подняться наверх, осмотреть тело Эвана, и я попросил бы вас подняться со мной для опознания.

Эбби сделала глубокий вдох и с трудом кивнула. Джастин спросил еще раз:

— Точно не хотите чего-нибудь глотнуть?

С каждой минутой Эбби держалась все хуже. На повторный вопрос она не ответила даже кивком, направившись вместо этого к дальнему концу комнаты, где под зеркалом в фигурной раме стоял маленький шкафчик. В нем оказался бар, откуда она выхватила бутылку водки.

Джастин хотел было предостеречь ее, напомнить, что предстоит принимать важные решения, а это лучше делать на трезвую голову, но потом решил, какая, к чертям, разница! Если ей нужно выпить, пусть пьет. Пока она наливала полную рюмку, он сделал знак Гэри, приглашая выйти в вестибюль. Надо было задать несколько вопросов — о состоянии тела, о месте преступления — подготовиться к тому, что ждет наверху. Гэри доложил обстоятельно и с профессиональной четкостью, за что заслужил благодарность Джастина вместе с дальнейшими указаниями: вызвать опергруппу (доберутся не раньше чем через час) и еще кого-нибудь побыстрее с ист-эндского участка; позвонить в «скорую», чтобы забрали тело, когда отработает опергруппа. Закончив, Джастин, не заходя в гостиную, кивнул Эбби. С рюмкой в руках она прошла мимо него и начала подниматься — пришлось последовать за ней.

На верхней ступеньке она остановилась.

— Это в главной спальне, — сказал Джастин и, прежде чем Эбби успела двинуться дальше, взял ее за руку. — Зрелище предстоит не из приятных. Его избили.

— Как избили? Кулаками? — не поняла Эбби.

— Нет, — мягко ответил Джастин. — Каким-то предметом. То ли битой, то ли дубинкой, неизвестно. Гэри говорит, у него все лицо… в общем, как я и сказал, зрелище не из приятных.

— Я справлюсь.

— Точно?

— Нет! Прекрати свои вопросы, иначе мне даже подумать об этом будет страшно.

— Ладно. Пойдем.

Он вошел первым, на секунду заслонив от нее труп мужа, и сразу увидел изувеченное и окровавленное тело Эвана Хармона. Он невольно зажмурился, но ужасная картина никуда не делась. Теперь она навсегда останется у него перед глазами, такое бесследно не исчезает. Казалось, в теле Эвана Хармона не осталось ни одной целой косточки. Особенно досталось лицу — разбитые глазницы, расплющенный и смятый нос. Кожа на лбу содрана так, что сквозь русые волосы проглядывает черепная кость. Выбитые зубы разбросаны по полу вокруг, будто зерна щедрой рукой сеятеля. На шее и предплечьях глубокие круглые ожоги. Джастин услышал за спиной сдавленный стон и, обернувшись, увидел, как в глазах Эбби заплескались боль и непередаваемый ужас. Она поняла, что пришлось пережить мужу перед смертью.

— Это Эван? — спросил он внезапно севшим голосом.

— Его лицо. Его лицо… — У Эбби перехватило дыхание. — А эти ожоги? Откуда они?

— Эбби, это Эван?

Она кивнула. Судорожный глоток, и из плотно сжатых губ вытекла струйка рвоты, которую она поспешно вытерла ладонью.

— Точно?

— Да. Его руки. Обручальное кольцо. Ботинки… он их вчера купил. Нет, позавчера. Или вчера… Не помню…

— Не надо, — успокаивающим тоном произнес Джастин. — Это неважно.

Она прерывисто дышала, не в силах отвести взгляд от распростертого на полу тела.

— И свитер его, — прорыдала она. — Господи, я ему сама подарила.

Рюмка с водкой выскользнула из ослабевших пальцев и приземлилась на мягкий ковер. Эбби смотрела, как жидкость растекается по пушистому ворсу, но не стала поднимать рюмку.

— Это его любимый свитер!

Она в замешательстве посмотрела на Джастина. Так действует на человека убийство. Она понимала, что муж мертв. Понимала, что в дом влез какой-то подонок и совершил непоправимое. Что ее привычная жизнь изменилась до неузнаваемости. Но то, что осквернению может подвергнуться любимый свитер мужа, не укладывалось у нее в голове. Как получилось, что трагедия коснулась этой тонкой, изящной вещицы, превратив ее в отвратительную тряпку? Мерзость!

— Его любимый свитер, — пробормотала она.

— Понятно, — ответил Джастин. — Пойдем вниз.

Усадив Эбби на кушетку в гостиной со второй рюмкой водки, Джастин поднялся обратно в спальню и двадцать минут провел там один. Было время, когда он считал, что неплохо справляется с расследованием убийств. Это время прошло. Кое-какие навыки подзабылись. Но остался нюх, шестое чувство, говорившее, что надо доверять собственному чутью. Поэтому первые несколько минут он просто стоял, заставляя себя смотреть на останки Эвана Хармона, ощущать ауру комнаты, пытаясь почувствовать пространство и то, что здесь произошло.

Скоро прибудет опергруппа и прочешет комнату частым гребнем. Но у них будут лишь голые факты. Причем определенным образом отобранные. А ему нужна картина целиком. Сколько раз уже упущенная из виду мелочь, казавшаяся на первый взгляд неважной, тормозила ход следствия — и тогда память услужливо подкидывала ему недостающую деталь. Например, то дело в Провиденсе. Он тогда только начинал служить, первый раз работал по делу об убийстве и в группе играл далеко не главную роль. Жертва — девочка двенадцати лет, избитая до неузнаваемости. Руки отрезаны и найдены отдельно от тела. В числе подозреваемых оказались и родители, но их горе выглядело неподдельным, мотива с их стороны не наблюдалось, поэтому подозрение сняли. На одном из первых допросов Джастин обратил внимание на странное обстоятельство: в каждой комнате, на кухне, в ванной, в гостиной, на веранде обязательно стояла пепельница с маникюрными щипцами. Опергруппа оставила их без внимания, Джастин тоже, просто засело в мозгу как нечто непривычное. Однако на втором допросе мать девочки принялась было грызть ноготь, а муж резко и грубо дернул ее за руку. Женщина сжалась от страха. Увидев, что все маникюрные щипцы куда-то исчезли, Джастин пошел в лабораторию и, поглядев на увеличенные фото отрезанных рук, заметил, что ногти сгрызены под корень, до крови. Вернувшись, он арестовал обоих родителей и, допрашивая по отдельности, вытащил у женщины признание, что ее муж терпеть не мог, когда она или дочь грызли ногти. Всякий раз, когда дочка тянула пальцы в рот, муж давал ей затрещину, а последний раз ударил так, что девочка потеряла сознание. Жену он тогда выгнал из комнаты… После говорил, что дочка сбежала, но жена-то знала, что это неправда. Девочку убил муж…

У Джастина и сейчас перед глазами стояли эти маникюрные щипчики в пепельницах. Мелочь, незаметная деталь, за которой скрывался психоз, приведший к убийству.

В спальне Эвана Хармона ничего не цепляло глаз и необычным не казалось. Кровь, забрызгавшая стены, пол и постель? При таком способе убийства странным, наоборот, было бы ее отсутствие. В остальном комната была в полном порядке. Постель заправлена, ванная сверкает чистотой, одежда в гардеробной не тронута. Похоже, с утра в комнате побывала домработница и все вылизала, а после нее помещением не пользовались. Ни тебе рубашки на полу, ни раскрытой книги на полке, ни брызг зубной пасты на раковине. Стерильно, как в гостинице.

Джастин пошарил в кармане брюк убитого и вытащил пачку банкнот. Больше двух тысяч, сотенными бумажками. Выходит, грабеж отпадает. Перевернув тело, он нащупал в заднем кармане визитницу. Водительские права, две карточки «Американ экспресс», одна «Мастеркард» — все платиновые. Магнитный пропуск из «Восхождения», управляющей компании Хармона, — такие пропуска используют как ключ для прохода через двери, турникеты и в лифты больших зданий.

Две минуты Джастин просто сидел на корточках около тела, ничего не делал, только рассматривал. Странные множественные ожоги на руках, ногах и торсе. Окровавленный свитер. Брюки в пятнах крови. Начищенные до блеска черные мокасины на босу ногу. Двух минут хватило с лихвой. Картина зафиксирована в памяти. Теперь можно запускать опергруппу, пусть описывают, фотографируют и собирают. Он с удовольствием передаст им инициативу.

Джастин верил в факты. Но при этом он прекрасно знал, что с одними голыми фактами истину не установишь. Нужно что-то еще, хотя сейчас он не определил бы, что именно. Как с этими маникюрными щипчиками, какая-то зацепка, мелочь, ускользнувшая от внимания. Где-то здесь прячется ключ к разгадке. Ключ от дверей, куда большинство не решилось бы войти.

Внизу, в гостиной, Абигайль допивала уже неизвестно какую по счету рюмку водки. В глазах застыло бессмысленное выражение.

Форрест Баннистер за все это время не двинулся с места, только чуть побледнел. Он пытался сидеть прямо, но ему, видно, не хватало сил, поэтому он время от времени ссутуливался и утыкался головой в ладони. Иногда у него вырывался какой-то прерывистый звук, среднее между вздохом и приглушенным рыданием.

— Мистер Баннистер, — позвал Джастин, решив, что у того, возможно, шок, поэтому лучше быть с ним потверже, чтобы слегка встряхнуть.

Баннистер медленно повернулся. Он, казалось, не сразу сообразил, где находится и кто перед ним, но потом явно узнал Джастина и кивнул.

— Мистер Баннистер, не могли бы вы объяснить цель вашего визита?

— Что, простите?

— Что вы здесь делаете?

Мужчина в недоумении потряс головой, не понимая вопроса.

— Эван велел мне прийти.

— Велел?

Баннистер понял, что выразился неправильно.

— Попросил.

— Во сколько?

— Во сколько он позвонил?

— Да.

— Около семи, кажется. Может, чуть раньше. Без четверти. В полседьмого.

— А во сколько вы приехали?

— Около десяти.

— Почему так долго?

— Что долго? — опять не понял Баннистер.

Джастин прокашлялся и дернул шеей.

— Где вы провели три часа до приезда?

— Ехал. Я принял душ, мне нужно было переодеться, потом завести машину…

— Откуда вы ехали?

— Из города?

— С Манхэттена?

Он кивнул.

— Из Верхнего Ист-Сайда.

— А почему мистер Хармон хотел, чтобы вы приехали? Что-то личное и срочное? Не телефонный разговор?

— Нет. Просто он попросил меня приехать.

Джастин взглянул на Эбби, спросив глазами: «Что здесь, черт подери, происходит?» — но ответа не получил.

— Форрест, вам часто приходилось бросать все дела и лететь за сто миль по просьбе Эвана Хармона?

— Да, часто.

— А как вы думаете, зачем он вас сегодня позвал?

Форрест Баннистер кинул долгий взгляд на Абигайль, и губы его раздвинулись в скупой усмешке.

— Мне кажется, ему было одиноко.

— Ты бездушный козел! — бросила она.

Баннистер не остался в долгу.

— А ты эгоистичная стерва!

В наступившей тишине Эбби поставила рюмку на стол.

— Джей, — медленно проговорила она, — то есть, простите, мистер Уэствуд. — Язык слегка заплетался. — Форрест работал у Эвана. Без Эвана он был бы нищим. Поэтому Эвану достаточно было пальчиком поманить, он и прибегал. И другие тоже. А еще, — добавила она, взяв рюмку, — он был чуточку влюблен в Эвана.

Баннистер резко обернулся к Эбби.

— Да уж любил я его точно побольше, чем ты!

Эбби не удостоила его взглядом. Она смотрела на Джастина, отвечая на заданный ранее немой вопрос.

Баннистер понял, что его выпады неуместны. Он как мог взял себя в руки и пояснил:

— Я руковожу финансовой службой у Эвана. Мы уже десять лет работаем вместе. Начинали в «Меррил Линч», потом он ушел в «Рокуорт и Уильямс», а я остался. Потом он позвал меня в «Восхождение», свой хеджевый фонд, и я не стал отказываться.

— Как вы думаете, зачем он все-таки вызвал вас сегодня? Если не считать того, что ему было одиноко, может, он хотел поговорить о деле?

— Может быть. Он беспокоился из-за Эллиса Сент-Джона.

— А это…?

— Первичный брокер «Восхождения». Из «Рокуорт». Наверное, Эван хотел обсудить что-то насчет Элли.

— А что надо было обсуждать насчет… Элли?

— Не знаю. Дело в том, что Эван был им не очень доволен. Наверное, он хотел его заменить.

— Поменять брокера?

— Первичного брокера. Мы работаем с разными.

— И почему он хотел отказаться от него, вы не знаете?

— Я даже не знаю точно, хотел ли он отказаться. Просто догадки. — Он с притворной скромностью пожал плечами. — Обоснованные догадки.

— И он не говорил прямо, что недоволен и собирается заменить брокера?

— Прямо — нет. Так, намеки. Обмолвился пару раз.

— И о чем же он обмолвился?

— Да так, ничего особенного. Эвану казалось, что Элли… ну… чересчур амбициозен, что ли.

— Это плохо?

— Если собственные амбиции идут вразрез с работой на благо компании, да.

— Эван по наводке Сент-Джона делал убыточные вложения, а тот на этом наваривал?

— Не знаю. Я же говорю, в подробности Эван меня не посвящал.

Форрест закусил губу, не зная, продолжать ли дальше. Прямо как кокетливая девочка-подросток.

— У меня такое чувство, что Элли ему просто не нравился.

— Неправда, — вмешалась Эбби, обернувшись к Джастину. — Эвану нравился Эллис. Это точно. — Она посмотрела на Форреста. — Гораздо больше, чем ты.

— Не собираюсь с тобой собачиться! — ответил руководитель финансовой службы. — Не собираюсь, и все. Я прекрасно знаю, как ко мне относился Эван. И его отношение к тебе мне, кстати, тоже известно.

Джастин встал между ними.

— Форрест, «Восхождение» — большая компания? Насколько велик фонд?

— Я такого рода информацию разглашать не вправе, извините.

— Почти два миллиарда долларов, — ответила Эбби. Правда, «доллары» прозвучали как «доралы». — Плюс-минус пара сотен лимонов.

Джастин понял, что Эбби не ошиблась в подсчетах, когда заметил посуровевшее лицо Форреста. Что поделаешь, не любит, когда информация утекает. В информации — его единственная сила.

— Что произошло, когда вы приехали? — продолжил Джастин. — Изложите по порядку.

Поджарый руководитель финансовой службы кивнул. Похоже, всеобщее внимание придавало ему сил.

— Я подъехал, ворота были открыты…

— Вас это удивило?

— Да. Обычно приходилось набирать код. Других посетителей пропускали через домофон, но я знал код.

Форрест явно гордился своей принадлежностью к ближнему кругу.

— Хорошо, — поспешно откликнулся Джастин, повысив голос.

Эбби уже презрительно закатывала глаза, слушая это неуместное бахвальство. Ее выступление сейчас было бы лишним, ведь он еще не вытянул из этого непонятного типа ничего полезного.

— Значит, ворота были открыты. Что дальше?

— Я подошел к дому.

— Дверь была заперта?

— Нет.

— А кстати, у вас есть ключ?

Тут Форрест Баннистер сдулся и погрустнел.

— Нет. — Он попытался как-то объяснить, но осекся, покачал головой и повторил: — Ключа нет.

— И что вы сделали дальше?

— Ну… мне показалось странным, что все вот так… нараспашку. Какое-то неприятное ощущение. Ворота, потом дверь, да и голос у Эвана был…

— Какой? Вы вроде сказали, что он всего лишь скучал в одиночестве?

— Да. Но при этом голос был более тревожный, чем обычно. Более настойчивый, что ли.

— И вы не спрашивали, в чем дело?

— Нет. Зачем? Я думал, выясню, когда приеду.

Джастин кивнул, потом сделал Форресту знак продолжать.

— Я позвонил, но никто не открывал, тогда я толкнул дверь и вошел.

— И дома никого не было?

Баннистер покачал головой.

— А домработница с мужем?

Баннистер снова покачал головой.

— Нет. Ни души. Я, по крайней мере, никого не видел. Пару раз позвал Эвана, он не откликнулся, и я решил, что он, может, в ванной. Тогда я поднялся наверх. И увидел…

— И через сколько вы позвонили в полицию?

— Сразу. То есть я не знаю, сколько я там стоял, на меня какой-то ступор нашел. Но, кажется, не дольше нескольких секунд. Да, я звонил не в полицию, а девять-один-один.

— «Скорую» вызывали?

Вопрос застал Баннистера врасплох.

— Да нет. Вызывал полицию. Сказал им, что тут убийство.

— А вы проверяли, жив Эван или уже нет?

И снова секундное замешательство — на этот раз, как Джастину показалось, ближе к смущению.

— Да нет, — проговорил Форрест тихо. — Я… Нет, он был мертв. Явно. Там ведь такой кошмар. Мне до него даже дотронуться было страшно. Я себя еле заставил.

— Понятно. И что вы делали до приезда офицера Дженкинса?

— Ничего. Спустился… Там, наверху, я не мог оставаться… Сел, сидел. Меня мутило, я даже, наверное, вырубился на пару секунд.

— А по дому не ходили.

— Нет. Сидел тут, на кушетке.

— Вы вообще планировали сегодня обратно возвращаться?

— Нет. Предполагалось, что я до завтра здесь.

— В доме?

— Да. — Он кинул взгляд на пьянеющую с каждой секундой вдову. — Я иногда здесь ночевал, когда ее… не было. Что сейчас делать, даже не знаю.

— Я попросил бы вас не уезжать до завтра, вдруг у нас возникнут еще вопросы.

— Да, но не здесь же мне спать!

— Нет-нет. Офицер Дженкинс подыщет вам гостиницу в Ист-Энд-Харборе. Мне кажется, лучше вам сегодня за руль не садиться.

— Да. То есть нет. В смысле, да, я останусь, и нет, я за руль не сяду.

— Сейчас здесь будет «скорая». И еще один офицер полиции. И опергруппе велено прибыть прямым ходом. Как только приедет второй полицейский, офицер Дженкинс вас куда-нибудь пристроит. Вы меня очень обяжете, если завтра к девяти утра придете в участок, чтобы мы смогли задать вам дополнительные вопросы. Возможно, информация о происшествии дойдет до прессы. И они до вас тоже, возможно, доберутся. Лучше будет, если вы оставите случившееся без комментариев. По крайней мере, пока.

Баннистер кивал. Силы его явно были на исходе, и он вот-вот мог сломаться снова. Джастин подошел к Эбби и, легонько тронув ее за локоть, проговорил вполголоса:

— Пойдем. Тебя тоже надо устроить.

Он уже хотел вывести ее из комнаты, но тут раздалось смущенное покашливание Гэри Дженкинса.

— Э-э, шеф, можно вас на секундочку?

Джастин вышел с младшим в вестибюль, ожидая разъяснений, но тот продолжал мяться. Пришлось Джастину самому спросить:

— В чем дело?

Гэри залился краской.

— Понимаете, я ведь учусь. В смысле, учусь как работать. Хотя надеюсь, на такое дело больше не попаду.

— И что ты хочешь знать?

Гэри перешел на шепот.

— Обязательно… было вести миссис Хармон наверх… вот так сразу? Может, нужно было сначала привести труп в порядок? Зачем давать ей смотреть на него в таком виде?

Джастин поскреб подбородок — уже щетина отросла, а ведь брился недавно.

— Да нет. Не обязательно. Можно было потом.

— Тогда… зачем? Господи Иисусе, зачем было ее заставлять?

— Мне нужно было посмотреть, как она отреагирует.

— Вы думаете, это она убила?

— Нет. Но она могла. Поэтому нужно было посмотреть на ее реакцию при виде тела — удивится она, испугается или останется безучастной.

Они посмотрели друг на друга. Гэри понимающе кивнул, но когда Джастин направился обратно в гостиную, схватил его за руку.

— Это ведь жестоко.

Не вопрос, скорее утверждение. Младший знал ответ, но хотел, чтобы Джастин сам сказал.

— Я решил, что так нужно.

— Но ведь вы ее любите. То есть… вы же… ну, вы понимаете.

— Да. Понимаю. И люблю. Очень люблю.

Гэри больше ничего не сказал, но Джастин понимал, что это еще не все, и решил предупредить следующий слишком очевидный вопрос.

— Ты хочешь знать, в чем заключается моя работа? И твоя. Работа полиции, так?

Гэри не стал даже кивать, но по глазам Джастин понял, что не ошибся.

— Выяснить, что произошло. И все. Остальное — справедливость, несправедливость, наказание, месть — зависит от того, как мы справимся с работой, выясним ли, что случилось, отыщем ли истину. Без этого не будет ничего.

— Но…

— Никаких «но» нет. Только правда.

— А если мы знаем правду?

— Тогда каждый сам за себя.

— Понятно.

— Уверен?

— В общих чертах.

— Тогда почему не спрашиваешь то, что на самом деле хотел спросить?

— То есть?

— Если я поступаю так с человеком, которого люблю, как бы я поступил с тем, кто мне до лампочки? Ты это хотел знать?

— Да… Наверное.

— Мне ответить?

— Нет, — отказался Гэри. — Наверное, не надо.

— Хорошо. Найди этому тощему стручку, где переночевать, и пусть завтра в девять скачет ко мне в участок.

— Есть, сэр!

— До завтра, — попрощался Джастин.

Закончив таким образом разговор, он посадил Абигайль Хармон в машину и отвез к себе. На выезде он увидел, что Эбби не сводит глаз с черного «лексуса».

— Машина Эвана?

Она кивнула, а Джастин уточнил:

— Других у него не было?

Она снова кивнула.

До дома они ехали молча, Абигайль спала у него на плече, а он изо всех сил старался не смотреть в зеркало заднего вида. Не хотел заглядывать себе в глаза. Нет, Бобби Шорт со своей песней тут ни при чем. Какие уж тут силуэты танцующих гостей в окнах… Просто кто-то когда-то сказал: «Глаза — зеркало души».

Если это правда, туда ему сейчас заглядывать не стоило.

5

Еще рюмка водки и доза снотворного (какая богатая уважающая себя хэмптонская дама обходится без НЗ такого рода?), и Абигайль спала крепким сном в постели Джастина — не прошло и двадцати минут, как они переступили порог его дома на Дивижен-стрит. Джастин помог ей раздеться, уложил и, укрыв почти чистым покрывалом, накинул сверху легкое летнее одеяло. Наклонившись, он нежно поцеловал ее в лоб, хотя поцелуя она, конечно, не почувствовала. Ноздри защекотал сладкий аромат шампуня, и Джастин поспешно отвернулся — сейчас не до этого.

Внизу он не откладывая дело в долгий ящик набрал номер Леоны Криль, мэра Ист-Энд-Харбора. После четвертого гудка в трубке послышался женский голос, но когда Джастин спросил: «Леона?», в ответ заспанно буркнули: «Нет». Шуршание постельного белья, приглушенный шепот, и наконец Леона взяла трубку.

— Вы вообще в курсе, который час?

— Если бы ты не кувыркалась там не пойми с какими бабами, сейчас была бы как огурчик.

— Джей, ты?

— Ага.

— Мелисса, между прочим, моя жена. А тебя приглашали на свадьбу, только ты не соизволил явиться.

— Видел я Мелиссу. Остаюсь при своем мнении.

— И чего ты звонишь посреди ночи?

— Совершено убийство, я думал, тебе будет полезно узнать в числе первых.

— Бог мой! Кто?

— Эван Хармон.

На том конце провода наступила тишина.

— Леона? Заснула, что ли?

— Не заснула, не бойся. У меня столько вопросов — не знаю, с чего начинать.

— Ну и хорошо. Ответов-то у меня немного.

— Это точно убийство?

— А что еще?

— Ну, естественная смерть, самоубийство — не знаю, почему еще человек отдает концы посреди ночи?

— Он не отдавал концы, — пояснил Джастин.

— А как он умер?

— Его избили. И судя по всему, пытали.

— Жена?

— Что жена? Она ли его убила?

— Ну да.

— Нет, — ответил Джастин.

— Точно?

— По всей вероятности. Почему ты на нее подумала?

— Она кого угодно до смерти замучает. И потом, вторую половину всегда подозревают.

— У нее алиби.

— Железное?

— Можно сказать и так.

— Еще есть подозреваемые?

— Пока нет. Утром будет больше данных. Надеюсь.

— Я тоже надеюсь.

Пауза.

— Джей, ты понимаешь…

— Понимаю.

— Бог мой! Газеты, телевизионщики…

— Да, раздуют, мало не покажется.

— А еще кто в курсе?

— Кроме меня? Гэри Дженкинс. Он должен был позвонить Майку Хавершему. Опергруппа — если они уже на месте, врачи и водитель «скорой»…

— Ларри Силвербушу звонил?

Силвербуш, окружной прокурор, жил в сорока минутах езды от Ист-Энд-Харбора, в Риверхеде, и за последние пять-шесть лет выиграл несколько громких процессов. Прославился после того, как сумел упрятать за решетку британку, нянчившую дочь известного музыкального продюсера. Девочка погибла от отравления, обвинили няню. Дело было сложным, однако Силвербуш, продемонстрировав недюжинный талант, развернул перед присяжными печальную картину небрежности, халатности и черствости, проявленных обвиняемой. Несмотря на отсутствие свидетелей убийства и прямых улик, Силвербуш доказал присяжным (и прессе), что няня способна на убийство. Этого оказалось достаточно, чтобы суд признал ее виновной.

Год назад Силвербушу досталось еще одно скандальное дело. Известная, но не особенно любимая публикой рекламная дива, напившись, врезалась на своем внедорожнике в двери одного из хэмптонских клубов. Обошлось без погибших, но несколько завсегдатаев и два привратника серьезно пострадали. Дело превратилось в классовую войну — рабочий люд против богатеньких туристов. Поскольку рекламная дамочка была не из Лонг-Айленда и ее голос на местных выборах никакого значения не имел, она получила полтора года за решеткой.

Сам Джастин с Силвербушем почти не пересекался (так, разок обменялись рукопожатием), поэтому личного мнения о нем составить не успел. Окружной прокурор слыл человеком жестким, бескомпромиссным. Но почему-то Джастину эта характеристика доверия не внушала. Ходили слухи, что Силвербуш метит в генпрокуроры штата и уже обзавелся солидной финансовой поддержкой. А от генпрокурора недалеко и до губернатора. Значит, политик… О какой бескомпромиссности может идти речь?

— Нет, — ответил он на вопрос Леоны. — Я ему не звонил. Подумал, лучше, если ты ему сообщишь.

— Спасибо, — с нескрываемым сарказмом откликнулась она. — Сейчас, секундочку.

Снова зашуршало одеяло, трубку, видимо, прикрыли рукой, потому что Джастин разобрал едва слышное:

— Нет, зайка, все в порядке. Сейчас заканчиваю. — Затем снова четкий голос Леоны: — А с отцом Хармона говорили?

— Нет. Я еще никого не оповещал. Только миссис Хармон.

— Потому что сообщить отцу — долг жены убитого?

— Леона, я о таких тонкостях вообще не думал. Мое дело — сообщить ей, как ближайшему родственнику.

— Ладно тебе, иногда одними юридическими предписаниями не обойтись.

— Думаешь о чувствах?

— Не дури, меня практические вопросы интересуют. Плохо будет, если он узнает о случившемся от посторонних.

— Сейчас уже поздно, поэтому в утренние газеты информация не просочится. Даже если они сейчас сварганят заметку, выпуск уже давно в печати. Интернет с телевидением, думаю, тоже до утра потерпят.

— И что собираешься делать? Помалкивать и надеяться, что никто ничего не узнает, пока не сядет за утренний омлет?

— До утра собираюсь помалкивать. Выиграю время и определюсь, что надо делать. В любом случае, выдергивать людей из постели посреди ночи ради этого не стоит.

— А меня, значит, можно?

— Пока у нас преимущество. Кроме нас — и убийцы, разумеется, — о случившемся никто не знает. Пока не представляю, как этим преимуществом воспользоваться, но перспектива выслушивать в три часа ночи указания Хармона-старшего, как мне вести расследование, не особенно прельщает. И если тебе от этого легче, то я сегодня ночью тоже выспаться не рассчитываю.

Джастин явственно услышал скрип мозгов. Леона силилась осознать политический и общественный резонанс от преступления, о котором ей только что сообщили. Видимо, ни к каким серьезным выводам она так и не пришла, поскольку сказала только:

— Я поставлю Силвербуша в известность. Его в неведении оставлять нельзя.

— Хорошо.

— Нравится тебе или нет, театр одного актера устраивать нечего.

— Понимаю.

— Отдам тебя на откуп Силвербушу, но ты не волнуйся, Джей. Тебя на задний план не отодвинут, можешь не беспокоиться.

— Я не об этом беспокоюсь, Леона. Я беспокоюсь о том, как раскрыть убийство.

И опять скрип мозгов — прикидывает, что сказать окружному прокурору, да так, чтобы при этом не задвинуть собственного начальника полиции.

— Джей, нам надо будет положиться на Силвербуша, и я думаю, доверять ему можно. Но и тебе тоже, надеюсь. Ты ведь знаешь, что делаешь?

Джастин невольно глянул наверх и снова почувствовал сладкий аромат шампуня Абигайль. Пожав плечами, он ответил:

— Конечно знаю, — и повесил трубку.

Следующие четыре часа Джастин пытался доказать себе: он действительно знает, что делает. Первым делом зарядил медиабиблиотеку на компьютере. Два альбома Тома Петти — «Wildflowers» и «Лучшие песни». Дальше будет «When doves cry» в исполнении Патти Смит — четыре раза подряд. Напоследок фортепьянные импровизации Мингуса. Пусть с приглушенным звуком, чтобы не разбудить Абигайль, но музыка необходима. Под нее легче работается и думается. Направляет мысли в нужное русло и успокаивает, а сейчас как никогда требовалось напрячь все силы и при этом сохранять непоколебимое спокойствие. Так что Петти, Смит и Мингус.

Усевшись в гостиной за компьютер, он вошел на сайт PublicRecordsSearch.com, где у всех полицейских его участка был им лично оплаченный доступ. Поиск осуществлялся по девяти категориям: «Общая информация», «Личности», «Криминал», «Банкротство и залоговое удержание имущества», «Сексуальные домогательства», «Имущество», «Брак», «Смерть» и «Развод». В разделе «Личности» Джастин ввел в строку поиска имя «Эван Хармон» и распечатал все, чем располагала система, о его личной и служебной деятельности за последние несколько лет. Нашлась даже информация о школьных годах Эвана, взятая из биографии Хармона-старшего.

Эван родился и вырос в Нью-Гэмпшире, сменил две элитные школы. Из первой, приготовительной под названием Мелман, его перевели в старших классах. Странно… Джастин, знакомый с миром элитных школ не понаслышке, прекрасно знал, что «перевод» по сути означает исключение. Или отсев по неуспеваемости. Такие, как Эван Хармон, по собственной воле из престижной школы в заведение попроще не переходят, разве что их «попросят». Автор биографии склонялся к тем же выводам, но поскольку личное дело Эвана ему на руки не выдали, подкрепить подозрения фактами не удалось. Забеременевшая девушка, драка с одноклассником — никаких доказательств, сплошные слухи и домыслы. Слухи Джастин отмел за ненадобностью — если автор решил вставить в биографию пару жареных фактов, чтобы привлечь читателя, его дело. Но про смену школы запомнил и решил выяснить поподробнее. Самое главное сейчас — модели отношений, которые складывались у Эвана с окружающим миром. Пусть даже двадцатилетней давности.

В колледже ничего интересного. В Лигу плюща Эван не попал, поступил в небольшой частный колледж — Коннектикутский университет. Насколько Джастин знал, там учились в основном детки богатых родителей, которым, однако, не хватало ни знаний, ни денег, чтобы поступить куда-то покруче. В его студенческие годы это заведение окрестили ДТП — «Дыра с тухлыми перспективами». Хотя, как показало время, перспективы у Эвана оказались не такими уж и тухлыми. Закончил с приличным дипломом и без скандалов.

Дальше шло сухое перечисление мест работы с незначительными подробностями: сперва «Меррил Линч», затем четыре года в «Рокуорт и Уильямс» (той же управляющей компании, где сейчас работал Эллис Сент-Джон). Джастин выписал несколько имен — ничего определенного, пока не ясно, что это даст, но круг знакомств начал вырисовываться, а знакомствам и моделям взаимоотношений Джастин всегда уделял особое внимание. За годы работы в полиции он твердо усвоил, что мир непредсказуем и неисповедим, но люди в нем умудряются выбирать привычные пути. Джастин давно догадался, что мир понять нельзя, а людей — можно. Им проще идти по накатанной. В нашем безумном мире все — и плохие, и хорошие — ищут если не смысл, то хотя бы знакомый уклад. Раз за разом плохие наступают на эти грабли и попадаются. Вот почему Джастин в первую очередь обращал внимание на поступки и взаимоотношения. А уж потом на мотив преступления.

Мало-помалу перед Джастином раскрывался характер Эвана. Пока только наметки плюс то, что ему рассказывала Эбби. Хармон ему никогда особо не нравился, поскольку не имел отношения к производству, а Джастин таких не любил. У него сложился образ человека жесткого, бездушного, которому чужда человеческая теплота. Он припомнил, как Эбби постоянно избегала общения с собственным супругом. Интересно, насколько она осведомлена о его прошлом? И кстати, о настоящем тоже. Хотя, какое теперь у него настоящее? Эван Хармон теперь существует исключительно в прошлом.

В информации по «Восхождению», хеджевому фонду, основанному Хармоном, недостатка не было. Джастин бегло просмотрел историю компании, записал несколько важных имен и распечатал документ целиком, зная, что рано или поздно придется обратиться к нему снова. Тогда придет время для подробностей, которые смогут дать ответы на многие вопросы.

Напоследок фото Эвана Хармона, двухлетней давности, где он играет на ежегодной встрече по софтболу, проводимой среди хэмптонских знаменитостей. Каждый год, в июле, из писателей, актеров, музыкантов и просто людей с достатком собирали две команды, а вырученные от игры деньги шли на финансирование исследований по борьбе с лейкемией. Собранная сумма обычно составляла около 50 000 долларов, но и борьба на поле тоже представляла интерес. Богатые и знаменитые самоотверженно били по мячу и, не жалея ног, носились по полю, иногда болельщики так горячо спорили по поводу решения судьи, что доходило до стычек. На фото Эван стоял с битой, ожидая броска питчера. Уверенная поза, стоит прямо как профессиональный игрок. Спортсмен. А главное, живой…

Абигайль Хармон тоже на всякий случай проверил — хотя на душе кошки скребли. В основном посыпались статьи об участии Эбби в общественной жизни — благотворительность, ночные походы по клубам без Эвана, но зато с какой-нибудь другой богатой знаменитостью, приемы для политиков, зарабатывающих голоса перед очередными местными или нью-йоркскими выборами. В общих чертах ее биография была Джастину известна, но он все равно внимательно изучал всплывающие на экране статьи. Его не покидало чувство неловкости, ведь на самом деле он проверял, насколько рассказы самой Эбби совпадают с газетными версиями. Нужно убедиться в ее искренности, тогда ответам на вопросы, касающиеся убийства, тоже можно будет верить. И все равно ему было неудобно.

Он читал, удовлетворенно кивая, — пока никаких расхождений не обнаруживалось. Абигайль Марбери родилась в Чикаго в весьма обеспеченной семье. Наверное, даже более обеспеченной, чем Хармоны, однако статусом пониже. Отец Абигайль начинал продавцом в магазинчике бытовой техники. Владельцы — пожилые люди, не особенно заинтересованные в приумножении состояния, — вскоре продали Реджису Марбери магазин и благополучно удалились на пенсию. Однако Реджису до благополучия было далеко. Напористый, оборотистый, старающийся держаться в курсе последних новинок в области бытовой техники, он превратил малютку-магазинчик в разветвленную сеть. Не прошло и десяти лет, как она стала крупнейшей на Среднем Западе. А еще через два года у Реджиса случился обширный инфаркт — прямо на церемонии открытия очередного магазина в Сент-Луисе. Ему было сорок девять, единственной дочери — семнадцать. После смерти отца Абигайль поступила в колледж — Мичиганский университет, но проучилась только два года, а потом переехала в Нью-Йорк. Там красивая любительница приключений без труда устроилась работать моделью. Баловалась наркотиками, рок-звездами и актерами, фотографировалась во всех злачных местах. Об этих днях она вспоминала со смешанным чувством ностальгии и отвращения. Джастин тогда спросил, как она могла столько временя маяться дурью, прыгать из одной постели в другую, не думая о будущем. Она посмотрела на него и ответила: «Мне просто нравилось маяться дурью, трахаться и не думать о будущем. И сейчас тоже нравится». Джастину ничего не оставалось, кроме как согласиться. Но он все-таки уточнил: «Да, но ты же больше вообще ничего не делала», а она ответила: «Ну да. Потому и перестала. Надоело. И друзья надоели». Она произнесла это с такой холодностью и отчужденностью, что Джастин подумал — настанет день, когда она скажет ему: «И ты мне тоже надоел». Когда-нибудь этот день обязательно настанет. Ну и пусть, решил он тогда — главное, что сейчас она с ним.

Свадьба с Эваном. Все по схеме: пышная церемония, лакомый кусочек для таблоидов; медовый месяц — просто сказка, а уже через полгода молодожены закрутили романы на стороне и зажили собственной жизнью. Вряд ли Эван Хармон и Абигайль Марбери вообще когда-нибудь любили друг друга. Их пути пересеклись, когда обоим стало скучно и захотелось черпать радость и уверенность в ком-то близком. Не вышло. Но на развод они не подали. Оставаться вместе оказалось проще… Как однажды поведала Джастину Эбби, они с мужем всегда шли по пути наименьшего сопротивления.

Вспомнил, и на сердце похолодело. Для кого-то путем наименьшего сопротивления вполне может оказаться убийство!

Джастин закрыл все окна со статьями про Эбби и перешел к Хармону-старшему. На Герберта Рэндольфа Хармона поисковик выдал около тысячи страниц, поэтому Джастин распечатал только самое основное. Состояние и политический вес Хармон-старший обрел благодаря деньгам жены и кожевенному заводу, которым владел его тесть и который он возглавил после ухода тестя на пенсию. Общественными проблемами он вроде никогда не интересовался (в принципе ничем, кроме собственного благосостояния и престижа не интересовался), но в тридцать пять, к всеобщему удивлению, ему вдруг приспичило баллотироваться в Конгресс от Нью-Гэмпшира. Его предшественник, республиканец, занимавший этот пост в течение восемнадцати лет, как раз отправился на покой. Два срока Г. Р., как его называли в статьях, просидел в Палате представителей, ничем не отличившись, но и ничем себя не запятнав, а потом амбиции взяли верх, и он захотел в Сенат. К заветной цели он шел нелегким и, как впоследствии выяснилось, нечестным путем. Неподкупный и корректный в глазах общественности чиновник с головой окунулся в грязные игры, как только стало ясно, что выборная гонка под угрозой проигрыша. Хотя на самом деле самому марать ручки не пришлось, грязную работу сделали другие. И тут репутация сослужила ему плохую службу. Когда вся правда о подковерных играх выплыла наружу, позолота осыпалась и обнажился неприглядный фасад. Избирателей это сильно огорчило. Ну а когда до них дошло, что за неприглядным фасадом скрывается столь же малопривлекательное нутро — особенно когда доходит до защиты их интересов, — в напряженной борьбе Г. Р. проиграл. Пришлось снова вернуться в бизнес — было ему тогда сорок семь, на дворе конец 1982 года. Совсем из политики он не ушел, пополнив ряды примазавшихся. Долгое время не мог наладить связи с Вашингтоном, разве что раскручивал на финансовые вложения других таких же примазавшихся. Оказывал поддержку кандидатам от консерваторов, проводившим предвыборные кампании в его штате; участвовал в сборе средств для видных политических фигур, и вскоре его имя замелькало сначала в местных газетах, потом в крупных журналах. При этом он не забывал отстаивать идеалы консерваторов и со временем приобрел статус официального лица партии. К середине восьмидесятых он снова вошел в ближний круг и в 1985-м был назначен представителем США в ООН. Три года он устраивал изысканные приемы, разглагольствовал на пресс-конференциях о политике государств, название которых впервые слышал, а в 1988 году получил президентское назначение на пост министра торговли. Основной задачей его было развитие торговых отношений с Китаем — с этим он справился без нареканий. В 1992-м, когда его партия проиграла на выборах, Г. Р. снова ушел из политики в бизнес. На Уолл-стрит его переманил Линкольн Бердон — уважаемый глава не менее уважаемой компании «Рокуорт и Уильямс» («Опять они!» — мелькнуло у Джастина). Там Г. Р. и остался еще на десять лет, приумножив свое состояние и доведя его до заоблачных высот. Джастину пришла на ум фраза Джона Хьюстона из «Чайнатауна» о том, что здания, шлюхи и миллионеры обретают с годами почет и уважение.

В 2001 году Хармон-старший покинул свой уютный угловой офис и отправился послом в Китай. В 2003-м скончалась на больничной койке бостонской больницы Патрисия, его жена, мать Эвана. В продолжавшейся несколько лет борьбе с раком верх одержала болезнь. Г. Р., не видевшийся с женой четыре месяца, прилетел из Пекина в Бостон на похороны, а через три дня вернулся в Китай.

Должность посла он занимал до середины 2005-го, до первого сердечного приступа, положившего конец его карьере политика и покорителя чужеземных стран. С тех пор он жил в Нью-Йорке, работал консультантом в «Восхождении», хеджевом фонде сына. Его имя перестало мелькать в газетах. Он больше не появлялся в телевизионных интервью. Единственное, что он делал с прежней регулярностью, — играл в гольф. Каждый день, если не было дождя, он отправлялся в Уэстчерширский загородный гольф-клуб и ровно в четыре часа делал первый бросок. Именно в это время — в силу привычки, собственной пунктуальности и потому что в эту пору на поле больше никого не было. Иногда он прихватывал кого-нибудь из партнеров по фирме, иногда приятеля. Но в основном ходил один. Г. Р. Хармон предпочитал командной игре одиночную — мальчик, таскающий за тобой клюшки, не в счет. «Куда легче смухлевать, если тебя не видит никто, кроме человека, которому ты платишь за сопровождение», — подумал Джастин.

Больше ничего существенного он этой ночью не раскопал. В каком направлении двигаться, пока непонятно, хотя есть кое-какие имена и названия, уже хорошо. И тенденции, модели поведения. Пока неясные, едва уловимые, но они есть. Осталось только понять, что они означают.

В шесть тридцать утра Джастин Уэствуд оторвался от компьютера и вытянулся на кушетке в гостиной. В шесть тридцать пять он уже крепко спал. Поспать удалось ровно двадцать пять минут. Даже сквозь сон он услышал настойчивый телефонный звонок. И в семь утра, когда, пошатываясь, он добрел до своего маленького рабочего стола и снял трубку, сон как рукой сняло.

6

Ли Лин притаилась в темноте и, не двигаясь, ждала.

Ждать было нетрудно. Ее учили, что время можно подчинить. Что время не важно. Время годится только для того, чтобы обрести власть над слабаками, которые его подчинять не умеют и подчиняются ему сами.

Стоять неподвижно тоже не составляло труда. Этому приему под названием «Молчаливый дуб» ее научили в возрасте трех лет. Вот тогда стоять не шевелясь было настоящей пыткой. Малышке хотелось подвигаться, повертеться, побегать. Но за малейшее движение, даже самое незаметное, следовала суровая кара. К пяти годам она уже могла простоять четыре часа, как истукан. В семь — круглые сутки, если понадобится. В десять у нее не возникало даже мысли о том, чтобы дернуться или убежать на свободу. Неподвижность к тому времени превратилась в свободу. Свободу от тела. В процессе обучения Ли Лин постигла, что тело лишь инструмент на службе у разума. Оно подчиняется приказам. Само по себе оно не чувствует ничего — ни удовольствия, ни неудобства, ни боли. Тело будет чувствовать только то, что позволит Лин.

С наставником она начала работать прежде, чем научилась ходить. Он обучил ее разным видам боевых искусств, дав понять, что постигает она именно искусство, а не что иное. Искусство движения. Искусство власти. Искусство жестокости. Последняя ступень — искусство жизни и смерти.

Она больше тяготела к мастерству синь-и,[1] восхищаясь его отточенными короткими выпадами. Все тщательно взвешено и продумано, без права на ошибку. Главное в этом искусстве — знать, когда двигаться не надо. Оно помогло ей довести до совершенства усвоенное в детстве, то что она и так чувствовала: красота в неподвижности. А красоты она жаждала со страшной силой. Красоты в любом обличье. Красоты — сравнимой с ее собственной.

С тех пор как она научилась замирать без движения, к ней пришло осознание своей необычности. Она видела, какими глазами смотрят на нее мужчины. И женщины тоже. В их взглядах она читала желание, зависть, ярость, преклонение. Люди не сводили с нее глаз. И ей хотелось еще и еще, ей было мало, ей не хватало красоты. Ей нужно было все сразу.

С возрастом ее черты обрели еще большую утонченность. Тело вытянулось, стало гибким и сильным. Пальцы порхали изящными мотыльками, густые темные волосы спадали живым водопадом. Сияющая гладкая кожа. Темно-зеленые глаза манили, притягивали, увлекали в сокровенную обитель, как завлекают своим пением сирены, а потом жестоко отвергали любого, кто имел дерзость в эту обитель проникнуть. В отрочестве она продолжила заниматься синь-и, осваивая самые сложные движения — «Тигр в прыжке», «Вертящийся кузнечик», «Пчелиное жало». Они покорились ей. Ей покорялось все, чем она пробовала заниматься, все, чего касалась. А когда наставник решил, что она взлетела слишком высоко и не в силах укротить собственную гордыню, пришел его черед покориться. Она помнила, каким движением сломала ему хребет, — ее собственная находка, первое созданное ею произведение искусства. Она назвала этот удар «Разбивающееся стекло». Перед ней до сих пор стояло удивленное лицо наставника. И она легко могла вызвать в памяти чувство небывалого удовольствия, которое испытала, когда он молил прекратить его страдания, подарив ему смерть. На этот раз она подчинилась. Моментальный бросок, «Поцелуй скорпиона», и все кончено.

Так что за «Молчаливый дуб» можно не беспокоиться. Ей — точно нет.

Она — Ли Лин.

Она способна на все.

До рассвета оставалось несколько часов, когда рядом прошелестел легкий ветерок. Она улыбнулась — одними губами, — потому что знала: это не ветерок. Это еще одно совершенное создание. Того.

Лин не видела его, но чувствовала, что он тут. Его нельзя увидеть, если он сам не покажется. Он скрывается в темноте. Он движется, будто порхает. Она терпеливо выжидала, когда и как он обнаружит свое присутствие. И тут он шагнул из темноты, невесомый, как струйка дыма.

Она посмотрела ему в глаза. Им не нужны были слова. Они общались не словами. Они соприкасались душами. Иногда телами. Любовью. Но словами — почти никогда.

Их учили вместе. Оба не знали родителей, не знали, откуда они родом, и почему им выпала эта честь. Их учили, что прошлое не имеет значения. И будущее тоже. Значение имеет настоящее: учеба, послушание. Ребенком она обращалась с Того как с братом, но в четырнадцать посмотрела на него другими глазами и увидела, что он не менее красив и не менее искусен, чем она. Их мысли давно слились воедино, а когда она перестала видеть в нем брата, слились и тела. Она любила Того глубоко и искренне, он был единственным в мире человеком, к которому она была по-настоящему привязана. Иногда одной мысли о нем было достаточно, чтобы голова закружилась от желания. Ночами, когда их обнаженные тела переплетались, он шептал о том, как велико их мастерство, как чудесна их объединенная сила. Он говорил, что они стали единым целым, что они — две половинки одного совершенства. И отчасти это было правдой.

Но она знала и другое: они не равны. Ей нет равных. Она знала, что никогда не полюбит никого, как любит Того.

И знала, что наступит день, когда она убьет эту любовь, продемонстрировав свое превосходство. Она убьет свою половинку и докажет, что она сама и есть целое.

Лин увидела, как Того скосил глаза — едва заметное движение, никто другой вообще бы ничего не почувствовал, — и вот он снова исчез. Она уже готова была поверить, что все это ей почудилось, что он не приходил, и только едва уловимый аромат, задержавшийся в воздухе, свидетельствовал, что он не призрак. Он настоящий.

Улыбка улетучилась, и она снова неподвижной невидимкой застыла в темноте. Застыло и время.

И тут наконец настал момент двигаться.

Дверь в дом приоткрылась, как им и обещали. До рассвета было еще долго, улицу освещали только звезды. На миг темноту прорезала полоска света, и в нее из дома шагнул человек. Она успела разглядеть его лицо, бледную кожу щек, ржавую рыжину в каштановых волосах. Страх в глазах и слабость, за которой он прятался.

Он вышел с небольшой спортивной сумкой через плечо и, застыв у края проезжей части, посмотрел сначала налево, затем направо — как будто это могло спасти ему жизнь. Теперь уже можно было беззвучно улыбнуться, что Ли Лин и сделала, зная: что он ничего не заметит. Жизнь его как была в опасности, так и осталась.

Он перешел дорогу и остановился от Лин в нескольких шагах. Как будто почуял что-то. Но нет, куда ему! Она велела себе слиться с пейзажем и преуспела, потому что мужчина посмотрел на нее в упор, пожал плечами, видимо обругав себя за мнительность, и сделал шаг вперед…

Перед глазами у него поплыло.

Она знала, так бывает, когда умираешь от боли, хотя ту боль, которая внезапно накрыла его, она и представить себе не могла.

Неслышно возникнув у жертвы за спиной, ее напарник выбросил правую ногу в отточенном броске «Шипящей кошки». Удар его пятки пришелся точно над лодыжкой, раздробив кость и разорвав в клочья сухожилия. У мужчины хватило сил закричать, но тут Лин сделала свой ход — тонкий изящный палец вонзился в сонную артерию. Вышло очень элегантно, и Лин позволила себе порадоваться идеальному исполнению. Наступившая тишина ее тоже порадовала. Крик, рвущийся с губ жертвы, застыл в горле. Глаза выпучились — и Лин чуть не рассмеялась, уж очень он напоминал надутую жабу. В стремительном развороте Лин ударила его ногой — точеной, гладкой маленькой ножкой, не уступавшей в изяществе ее идеально вылепленным рукам. Столь же смертоносной. Удар поразил мужчину в позвоночник. Чуть сильнее, и он оказался бы обездвижен навеки. Пока хватит и жгучей боли, пронзившей его насквозь. Мужчин всегда покоряла ее красота, однако боль казалась ей надежнее. Глядя на его страдания, она гордилась собой.

Того тем временем подогнал машину прямо к распростертому телу, и Лин без усилий закинула его на заднее сиденье. Того спросил одними глазами: «Он жив?»

Вопрос задел ее. И рассердил. «Разумеется, жив, — так же глазами ответила она. — Я не совершаю ошибок».

Им велено было взять его живым.

Чтобы он ответил на интересующие их вопросы.

Так что она позаботится о том, чтобы он прожил столько, сколько нужно.

О дальнейшем распоряжений не поступало. Потом она вольна делать с ним что хочет.

Потом она сможет улыбаться, хихикать, смеяться и даст своему телу насладиться всем, чем она позволит.

Она повеселится, как только с вопросами будет покончено.

Больше, чем своего бессменного товарища Того, Лин Ли обожала момент, когда больше не нужно будет стоять неподвижно и можно будет уйти в отрыв.

7

В телефонной трубке Джастин, к своему удивлению, услышал голос отца. Посмотрел на часы, но, не успев со сна разлепить глаза, ничего не разглядел. Потер пальцами — не помогло. Сплошная мутная пелена. И голос спросонок хриплый, как будто голосовые связки заржавели.

— Ты там что, перебрал? — спросил Джонатан Уэствуд.

— Нет! — К Джастину возвращалось зрение. Он уже мог различить цифры на телефоне. Бросив взгляд на часы, он простонал от досады — и получаса поспать не удалось. — Я всю ночь работал.

Он почувствовал, что отец в нерешительности. Поинтересуешься работой сына, значит, смирился с ее существованием, а это ни в коем случае не так. Но раз уж сейчас все более-менее наладилось — после нескольких лет натянутых отношений и взаимного недовольства, — не спросить, как дела на работе, было бы не по-людски. В итоге Джонатан решил уступить.

— Надеюсь, у тебя все в порядке? В смысле, на работе.

Джастин не сдержал улыбки. Перемены налицо.

— Вчера вечером тут произошло убийство. Утром нужно начинать расследование.

— И чем же ты всю ночь занимался?

— Думал. С этим у меня плохо, сам знаешь.

На это Джонатан Уэствуд не ответил. Видимо, не возражал.

— Что, грядет семейное сборище? — спросил Джастин. — Вылазка Уэствудов в Диснейуорлд?

— Ты о чем?

— Пытаюсь понять, зачем ты позвонил, пап.

На том конце провода помолчали. На секунду Джастину даже показалось, что отец звонит с плохими новостями, которые не решается сообщить. Хотя нет, вряд ли… Если в дом пришла беда, отец не колеблясь дал бы ему знать. Тогда он был бы скорее расстроен, чем смущен. В чем же тогда причина нерешительности? И тут Джастин сообразил. Отец хочет попросить его о помощи.

— Ты не мог бы приехать? — Джонатан Уэствуд преодолел колебания. — Сюда, в Провиденс.

— А что, что-то случилось?

— Может быть…

Снова пауза. Потом голос Джонатана.

— Виктории нужна твоя помощь.

В голове у Джастина наконец прояснилось. А вот грудь, наоборот, сдавило так, что не вздохнуть.

— Она просила меня помочь?

— Нет. Она вообще не знает, что я тебе звоню.

— А если узнает, что скажет?

— Сам как думаешь, Джей?

Джастин решил, что разумнее будет промолчать, тем более что ответ он знал и так. Она не скажет ничего. Только смерит его презрительным взглядом. Испепелит.

— И зачем я ей понадобился?

— Рональд пропал.

— В смысле?

— В смысле пропал. Виктория проснулась утром, а его нет.

— Может, он на работу пошел.

— Она в шесть встала.

— А он вообще дома ночевал?

— Да.

Джастин усмехнулся.

— Значит, вышел пораньше. Мог в спортзал пойти. С чего ты взял, что он исчез?

— Потому что Виктория так говорит.

Теперь настала очередь Джастина помолчать.

— А-а. Понятно, — выдавил он наконец. Пауза. — Слушай, я сейчас все равно ничего не смогу сделать. Суток не прошло. Если человека нет дома с шести до семи утра, это пока ничего не значит. Нельзя поднимать людей из-за часового отсутствия.

— Он исчез еще до шести.

— Ладно, из-за двух часов. Ну, трех. Это глупо.

Уэствуд-старший ничего не сказал, но молчание его было достаточно красноречивым. Джастин вздохнул.

— Пап, что ты от меня хочешь?

— Тебе лучше знать, это твоя работа.

— Нет. Моя работа начинается, когда совершено преступление. А тут преступления нет. Вообще ничего нет.

Молчание. Джастин никогда не отличался красноречием, но только теперь начал понимать, что это наследственное.

— Ты к Билли обращался? — спросил он.

Билли Ди Пецио был начальником полиции Провиденса. Он учил Джастина уму-разуму, когда тот только начинал службу. Из-за него Джастин и решил стать полицейским. Он видел Билли в работе — у Джастина погиб друг, и Билли выследил убийцу, не сдавался до тех пор, пока не отдал преступника в руки правосудия. Потрясающе было наблюдать за ним, смотреть, как он, ни на шаг не отступая от намеченного курса, движется к цели. Впоследствии, узнав его получше, Джастин понял, что Билли всегда движется к цели именно так. Однако возникали сложности, возможно потому, что цели у Ди Пецио были несколько туманны. Нет, «туманны» это еще мягко сказано. Джастин не знал, кем считать своего наставника — самым честным в мире пройдохой или самым пройдошистым в мире честным человеком. Билли был великим полицейским. Просто ему всегда было невдомек, почему на блестящем расследовании нельзя заодно погреть руки. И грел, почти всегда.

— Нет, — раздался из трубки голос Джонатана Уэствуда. — Тебе позвонил первому.

— Ладно, сделаем вот что. Если Билли позвонишь ты, он просто поднимет тебя на смех. А вот если я позвоню, он выслушает. Хотя тебе он тоже в лицо смеяться не будет, ты как-никак важная птица. Но и делать тоже ничего не станет — повесит трубку и забудет. А на меня просто так не забьешь.

— И что же он сделает?

— Что сможет. Хотя бы с Вики поговорит.

— Не думаю, что Виктории есть что ему сообщить.

— Ну знаешь, если даже тот, кто поднял тревогу, отказывается сотрудничать, как прикажете разбираться?

Снова молчание. Джонатан не привык, чтобы его ставили на место. Но слова Джастина возымели нужный эффект.

— Понимаю, — ответил Уэствуд-старший. — Я скажу ей, чтобы поговорила с Билли. Спасибо.

— Папа, — позвал Джастин и продолжил, прежде чем отец сумел вставить слово: — Я рад, что ты позвонил. Это трудно, я знаю. Тебе ведь моя работа не по душе…

— Я ее ненавижу!

— Не сомневаюсь.

— Но ты неплохо справляешься, насколько я понимаю.

— Такое тоже говорят, — ответил Джастин.

Отец и сын нажали отбой почти одновременно. Зажав трубку в руке, Джастин думал об отношениях с отцом, о том, сколько лет они не разговаривали, как измучили друг друга, с каким облегчением помирились. Думал о маме, о том, как она обрадовалась, когда три года назад он возник на пороге родного дома в Провиденсе, прихватив Дину с дочкой. О том, как отец помог ему в прошлом году, когда Джастин бился над загадкой «Мидаса». Он думал о семейных узах, о том, насколько они непрочны… Как родные и близкие могут поддержать друг друга, а могут испортить жизнь.

Мысли Джастина вертелись вокруг Виктории Ла Салль. Младшая сестра жены. Закрыв глаза, он представил себе выражение ее лица на похоронах Алисии. Испепеляющий презрительный взгляд, сменившийся бешеной яростью, затем переросшей в лютую ненависть. Младшая сестра винила в смерти старшей его, Джастина. И не было ему прощения.

Джастин очень хорошо знал этот взгляд.

Он видел его каждый раз, когда смотрел в зеркало.

Не один год он пытался убежать от этого взгляда, зная, однако, что никогда себе не простит. Он сжился с чувством вины и одиночества. Рассовал его по дальним уголкам, чтобы не затянуло с головой.

Он хотел помочь Виктории. Теперь, через столько лет, сделать так, чтобы она не смотрела на него этим взглядом и не кривила губы.

Но Джастин знал, что помочь ей не получится. По крайней мере, сейчас.

Сначала дело.

Поэтому он положил трубку обратно на базу и сварил кофе. Затем поднялся в спальню и нежным поцелуем разбудил спящую в его постели женщину, а потом начал думать, как разыскать убийцу ее мужа.

8

Ларри Силвербуш, мэр Леона Криль, Джастин и Абигайль Хармон встретились в кабинете Джастина в полицейском участке Ист-Энд-Харбора. Силвербуш уселся за стол Джастина, как за свой собственный, и махнул рукой остальным, приглашая занять оставшиеся места. Джастин решил оставить это без внимания. И о прическе окружного прокурора он тоже решил никак не отзываться, хотя видел подобное чуть ли не в первый раз. Такое впечатление, что Силвербушу на голову приземлилась выброшенная из окна дохлая белка.

Проигнорировав Джастина, Силвербуш, наоборот, рассыпался в любезностях перед Эбби. Политик до мозга костей. И потом, умер ее муж или жив, она по-прежнему принадлежит к богатой и влиятельной семье, следовательно, задача окружного прокурора — продемонстрировать торжество правосудия. А если не правосудия, то обходительности. Для начала Силвербуш дал понять, как он признателен ей за этот визит, и выразил соболезнования, которые она приняла равнодушно, но с неизменным изяществом.

— Я тут говорил с вашим свекром, — доложил он в ответ на сдержанное «благодарю».

— Я тоже утром имела с ним беседу, — ответила Эбби.

А что еще оставалось делать? Она не хотела, но Джастин настоял. Эбби пыталась убедить его, что Герберт Хармон не желает с ней общаться, как не желал никогда в жизни. На это Джастин резонно возразил, что сыновей ему до этого терять тоже не доводилось. И это ее долг — позвонить свекру. Она — ближайший родственник его погибшего сына. Пришлось звонить. Она застала Хармона-старшего дома, в городе. Джастин сидел внизу, чтобы не мешать, Эбби разговаривала в спальне. Спустилась в слезах. Джастин первый раз видел ее плачущей. Сердитой, умиротворенной, стервозной, счастливой — видел, но чтобы кому-то удалось довести ее по телефону до слез, как удалось Хармону за пять минут…

— Он беспокоится за вас, — сочувственно проговорил Силвербуш. — Я заверил, что мы сделаем все возможное, дабы помочь вам пережить… случившееся. И вас я тоже спешу заверить, что мы найдем того, кто так поступил с вашим мужем. Даю слово.

— А что, мой свекор не поделился своими соображениями насчет предполагаемого убийцы?

Силвербуш опешил. Джастин отметил про себя, что скрывать чувства этот тип не обучен. Проблеял что-то невразумительное:

— Э-э… нет… он э-э… ничего такого он не сказал.

— Странно. Он уверен, что Эвана убила я.

— Не может быть, миссис Хармон.

— Он сам сказал мне сегодня утром.

Силвербуш не знал, куда деваться, хотя явно старался не выдать замешательства. Делать хорошую мину было уже поздно, но прокурор вертелся как мог.

— Уверяю вас, сенатор и близко ничего подобного не утверждал.

— Забавно. Все величают его «сенатор». Но ведь мой драгоценный свекор только баллотировался. Выборы он проиграл, так что звания этого не заслуживает. А может, тут и нет ничего забавного. Может, его пожалеть надо.

От этого окружной прокурор впал в еще больший ступор. Новоиспеченная вдова не нуждалась в утешениях, но и на контакт не шла. Как тут искать подход, Силвербушу было невдомек. Почувствовав, что вступает на зыбкую почву, он поспешил вернуться на проторенную дорожку официального тона.

— Ваша причастность никоим образом не упоминалась, — заявил он таким голосом, будто сообщал о штрафе за неправильную парковку.

— Что бы ни произошло, корень зла для него всегда я! — ответила Эбби. — И он очень ясно дал понять, что и на этот раз не собирается делать исключений.

— Наверное, он просто потерял голову от горя…

— Мистер Силвербуш, вы когда-нибудь говорили с Г. Р. Хармоном лично?

— Вообще-то да. Имел возможность несколько раз, на благотворительных обедах.

— Тогда вам известно, что он всю сознательную жизнь учился, когда можно и нужно открывать рот, а когда имеет смысл помалкивать.

— Нет, настолько хорошо я его не знаю, — сдал позиции Силвербуш.

— За время расследования узнаете. Мой вам совет, если он угрожает, не сомневайтесь в его искренности. Во всех остальных случаях делите на восемь.

Терпение Силвербуша истощилось. Необходимую дань уважения влиятельной семейке он уже отдал, пора им и честь знать. Джастина впечатлило его умение гнуть свою линию, не переставая при этом пресмыкаться.

— Мы отработаем все возможные версии. Обещаю, что результат устроит и вас, и вашего свекра.

Он повернулся к Джастину.

— Полагаю, вы уже подготовили предварительный рапорт?

— Очень предварительный. — Джастин бросил взгляд на зажатую под мышкой папку. — Мне нужен еще отчет медэксперта и описание опергруппы.

— И что, сейчас вообще никаких подвижек?

— Появились кое-какие мысли, когда осмотрел место преступления. Всю ночь готовился к расследованию. Ближайшие задачи описаны в рапорте. Сегодня съезжу в город, поговорю с партнерами мужа миссис Хармон. Надеюсь, Хармона-старшего я там тоже застану.

— Это лишнее. Мистер Хармон сам сюда приедет. Ближе к вечеру.

Тут подала голос удивленная Эбби.

— Сюда, в Ист-Энд-Харбор?!

Силвербуш кивнул.

— Он хочет видеть тело сына. Уже выехал.

— Боже! — воскликнула Эбби.

В комнате повисло неловкое молчание, которое в конце концов решилась нарушить Леона Криль.

— Ларри, судя по тому, что мне успел рассказать Джастин, мистеру Хармону лучше этого не делать. — Леона покосилась на сидевшую рядом женщину. — Извините, Абигайль, — и, повернувшись к Силвербушу, продолжила: — Насколько я понимаю, тело Эвана сильно изувечено.

— Изувечено так, что родной отец не узнает, — вполголоса проговорила Эбби. — Это и телом-то не назовешь.

— Понимаю, — ответил окружной прокурор. — Я ему постарался намекнуть, но…

Он не закончил, за него это сделала Эбби.

— Но Хармон-старший намеков не понимает.

— Боюсь, что так. — Силвербуш набрал в грудь воздуха и обратился к Эбби: — У вас есть вопросы касательно предстоящей процедуры расследования?

Она мотнула головой.

— Если возникнут, со мной можно связаться в любое время. — Окружной прокурор вручил ей визитку, которую она приняла, благосклонно кивнув. — Спасибо, что нашли время встретиться, — продолжал Силвербуш. — Я понимаю, как это, должно быть, тяжело. Но смею вас заверить, мистер Уэствуд превосходно себя зарекомендовал. Работать вместе нам не доводилось, однако у меня нет оснований сомневаться в его компетентности. Надеюсь, мы можем рассчитывать на ваше с ним тесное сотрудничество в ходе расследования.

— Куда уж теснее! — ответила Эбби, первый раз за все время улыбнувшись.

Джастин постарался сдержать усмешку.

— Отлично! — завершил свою речь Силвербуш. — Сейчас я вызову кого-нибудь, чтобы вас отвезли домой.

— Нет, домой я не поеду, — отказалась Эбби.

— Да, разумеется. Я понимаю. Тогда скажите шоферу, куда вас отвезти, и вас незамедлительно доставят.

— Я, пожалуй, пройдусь, с вашего позволения. Тут недалеко, подышу воздухом.

— Как скажете. — Силвербуш повернулся к Джастину и Леоне Криль. — А с вами я хотел бы еще побеседовать.

Подождав, пока Эбби удалится, Ларри Силвербуш поставил перед Джастином вопрос ребром:

— Вы осознаете всю важность этого дела?

— Это убийство, — ответил Джастин. — Где-то около десятки по десятибалльной шкале.

— Нечего мне тут умника из себя строить! Это не просто убийство.

— Да, конечно. Это громкое дело, о котором будут трубить все газеты.

— Я про вас слышал, Уэствуд!

— Что я превосходно себя зарекомендовал?

— Слышал достаточно, не беспокойтесь.

Леона положила руку на плечо Силвербуша.

— Ларри, я не знаю, что вы там слышали, но Джей великолепно…

Он дернулся, стряхнув ее руку, и оборвал фразу.

— Может, и великолепно. Говорят, заварит кашу, не расхлебаешь.

Джастин пожал плечами, как будто его застали за кражей варенья из серванта.

— Нет в мире совершенства.

— Я не хочу ссориться, — продолжал Силвербуш. — Но зарубите себе на носу, я знаю о вас все: и достоинства, и недостатки. Я знаю, как вы работаете. Я знаю, что вам пришлось пережить и как вы заставили переживать других. Мы ведем очень важное расследование. На нас обращено пристальное внимание, через пять минут примчатся репортеры, дело будет иметь большое политическое значение…

— Для вас?

— А то! — Он обернулся к Леоне. — И для вас тоже. Вы, конечно, не мэр Нью-Йорка, госпожа Криль, но должностью наверняка дорожите не меньше. Маленький уютный городок, работа непыльная. Однако ваши сексуальные предпочтения уже сыграли вам плохую службу.

Леона хотела возразить, но Силвербуш продолжал как ни в чем не бывало:

— Мне по большому счету без разницы, с кем вы спите. Но есть избиратели, которым не все равно, поэтому вам хорошо бы реабилитироваться в их глазах и сделать все от вас зависящее, чтобы убийцу Эвана Хармона вычислили. Полиция подчиняется вам. Если дело повиснет, убийца останется безнаказанным, будете иметь бледный вид. Одно дело просто лесби, другое — лесби, которая халявит на работе. Этот номер уже не пройдет. Или я не прав?

Леона сникла и едва слышно пробормотала:

— Правы. Это крайне оскорбительно, и все же вы правы.

Силвербуш улыбнулся краешком рта, затем снова плотно сжал губы и посмотрел на Джастина.

— К вам это тоже относится, ковбой. Мы живем в мире, где правит политика, признаете вы это или нет. Вы, конечно, возомнили, что сами решаете, когда и что делать, однако придется играть по общим правилам. Может, вы прогибаетесь меньше, но… Вы пустили тут корни, у вас уютный домик. Приятелей, похоже, немного, раз, два и обчелся, но есть, да и девушки время от времени заводятся. Работу эту вы сами выбрали, хотя могли бы и чем другим заняться, я же знаю. Выходит, она вам по душе. Вам не все равно, что вы делаете, что происходит с городом и людьми, не все равно, добьетесь вы своего или нет. На этот раз мне тоже важно, чего вы добьетесь. У нас с вами одна цель — чтобы все получилось как надо, а мы жили себе припеваючи дальше. Получается, не такая уж большая между нами разница.

В отличие от Леоны Джастин не сник и не стал бормотать едва слышным шепотом.

— По вам губернаторство плачет. Ладно, а от меня что требуется?

— Сотрудничать со мной. И с моими людьми. Абсолютная согласованность. Никакой самодеятельности. Да, и от репортеров подальше держитесь!

— Еще что-нибудь?

— Ага. Не суйте свой нос куда не следует.

— Куда именно?

— Я про Г. Р. Хармона.

— С ним ведь все равно придется беседовать?

— Придется, и он может оказать неоценимую помощь. Надо только сперва выяснить, какой информацией он располагает.

— И, кроме вас, это никому не под силу?

— Совершенно верно. Тут нужен деликатный подход.

Джастин ответил не сразу, да Силвербуш и не ждал ответа. Он добивался подчинения, которое Джастин скормил ему в виде короткого «хорошо».

— Вот и хорошо.

Силвербуш, улыбаясь, встал из-за стола, всем своим видом показывая, что пора бы Джастину с Леоной и честь знать.

— Уточнение позволите? — поинтересовался Джастин.

— Разумеется.

— Вы у меня в кабинете. Так что удалиться, похоже, придется вам.

Силвербуш рассмеялся. Задорный, почти дружеский смех — и все же не совсем.

Отсмеявшись, он получил от Джастина папку с рапортом.

— Почитайте на досуге.

— Не читать надо, а дело делать!

— Что ж, — ответил Джастин, — вы начальник, вам виднее. — Он показал взглядом на папку. — Мое дело изложить известные мне факты и свои соображения.

— Хотите мои соображения? — спросил Силвербуш. — Не заиграйтесь. А то я слопаю ваши яйца на завтрак.

— Если в губернаторы не получится, можете пойти в футбольные тренеры, — посоветовал Джастин. — Умеете вы вдохновить на победу!

Силвербуш снова рассмеялся, на этот раз добродушно, и вышел, оставив мэра и начальника полиции одних.

— Обаяшка! — вздохнула Леона.

— Ты бы прочитала рапорт, пока мистер Обаяшка до него не добрался, — посоветовал Джастин.

— Ты о чем-то не доложил, Джей?

— Не докладывать надо, а дело делать! — передразнил он окружного прокурора. — Но ты все равно прочитай.

9

Офисы «Рокуорт и Уильямс» размещались на пятьдесят шестом этаже небоскреба Уорлд-файнэншл-билдинг. Через громадные окна не менее громадного вестибюля в этот ясный день видно было, казалось, всю землю до края. На востоке «нулевая отметка» — место, где до трагедии стояли башни-близнецы Всемирного торгового центра. При виде ее до сих пор бросает в дрожь. На севере почти весь Манхэттен: Трайбека, центр, Центральный парк, до самого Гарлема, можно разглядеть даже машины, ползущие в пробке по мосту Трайборо. Западная панорама включала Гудзон и значительную часть штата Нью-Джерси. А из южных окон открывался вид на синюю гладь Атлантики, статую Свободы и Эллис-Айленд. У Джастина мелькнула мысль, что человеку с острым зрением не составило бы труда разглядеть из этого вестибюля даже скалистые берега Корнуолла на британской стороне.

Он прождал уже двадцать семь минут. Еще три минуты, и терпению настанет предел. Можно было, конечно, с самого начала ввалиться в офис, размахивая удостоверением, но Джастин решил пока держаться в рамках. Однако если секретарь продержит его в приемной больше получаса, маска добродушного полицейского полетит прямиком в окно с этой верхотуры. К счастью для всех, секретарь успела в последнюю секунду и провела Джастина к одному из высших должностных лиц компании Дэниелу Френчу, которому вменили в обязанность пообщаться с полицией.

— Откровенно говоря, не знаю, чем я смогу вам помочь, — начал Френч.

Они расположились в малом конференц-зале, размерами не уступающем домику Джастина в Ист-Энд-Харборе. Френч предложил на выбор воду, холодную или комнатной температуры (Джастин отказался), и кофе (Джастин согласился). Сам Френч предпочел воду. Холодную.

— Я собираю факты, которые могут помочь нам в расследовании, — объяснил Джастин. — Нужно выяснить, кто убил Эвана Хармона, и ваши сведения могут оказаться полезными.

— До сих пор в голове не укладывается, — поежился Френч. — Кто бы мог подумать… это… это такое потрясение…

— Потому что у Эвана не было врагов?

— В нашем бизнесе враги есть у всех. Наверняка и Эвана не миновало. Нет, просто привычнее узнавать о банкротстве или сроке за растрату. Наших не убивают.

— То есть жертвой убийства может стать не каждый, — саркастически заметил Джастин.

— Не думайте, я не кисейная барышня, — начал оправдываться Френч. — Я в курсе, что людей убивают. Но я в первый раз слышу, что убили кого-то, кого я знаю. Тем более такую важную персону, как Эван.

— Насколько близко вы были с ним знакомы?

— Довольно близко. Мы примерно одного возраста, вращались более-менее в тех же кругах, по работе уж точно.

— А не по работе?

— Ну, мы, конечно, могли пересечься в клубе или на теннисном корте, но не более. В основном нас объединял бизнес.

— Могу я попросить у вас список сотрудников, которые виделись с ним регулярно?

— На определенном уровне почти все имели дела с Эваном. Он играл по-крупному. Список я вам, конечно, могу составить, но смысла особого не вижу — к тому же он получится слишком длинный.

— А есть у вас кто-нибудь, кто работает в основном с «Восхождением»?

— Как я уже сказал, довольно много…

— Эллис Сент-Джон, например?

Дэн Френч не сплоховал. Реакция была мгновенной.

— Эллис, разумеется, уделяет много времени «Восхождению», возможно, он даже…

— Он был у Эвана первичным брокером, насколько я знаю.

— Первичным брокером «Восхождения», а не лично Эвана. Вот уже три-четыре года, как он входит в число тех, кто ведет дела с этой компанией.

— Входит в число?

— Да. Хотя можно сказать, что в основном это он…

— Если в основном с «Восхождением» работает он, каким образом с Эваном связана остальная куча народа? Или они контактируют с другими сотрудниками фонда?

— Дело в том, что у нас много разных отделов. Иногда проще напрямую обратиться к человеку, который лучше решит данную конкретную проблему. Если «Восхождению» нужно подготовить отчет по определенному типу вложений, они обращаются к кому-то в исследовательском отделе. Бывает так, что Эллис координирует этот процесс, но не обязательно.

— А что, Эллис в основном занимается координацией?

— Нет, это просто часть его работы с «Восхождением». И, кстати, с другими компаниями тоже. «Восхождение» далеко не единственная.

— А что конкретно он делает для «Восхождения»? Можете описать в двух словах?

— Попытаюсь. Здесь нет ничего необычного, это нормальное явление во всех крупных компаниях нашего уровня. Как я уже говорил, «Рокуорт и Уильямс» для многих фондов выступает в роли первичного брокера.

— Хорошо, тогда опишите мне, в чем заключаются ваши функции.

Френч расплылся в улыбке. То ли ему вообще нравилось разъяснять принципы своей работы несведущим, то ли его приводили в восторг колоссальные прибыли компании.

— Первичное брокерство своим расцветом обязано расцвету хеджевых фондов. А хеджевые фонды сейчас становятся самым… как бы это сказать… активным сегментом в управлении активами.

— Активным, в смысле прибыльным?

— Если все идет как надо, — подтвердил Френч. — А если нет, то потери тоже огромны.

— Выходит, этот сегмент еще и самый нестабильный?

— Мы предпочитаем термин «волатильный».

— Ясно. Продолжайте.

— Лет двадцать назад хеджевые фонды управляли средствами примерно в тридцать, ну тридцать пять миллиардов. Сейчас эта цифра перевалила далеко за триллион. В финансовом мире не найдется другого такого перспективного и прибыльного сегмента. Однако конкуренция тоже растет. Ничего странного, да и, наверное, идет на пользу, но ушами хлопать некогда и планку опускать нельзя. Ты должен быть на голову выше конкурентов, а значит, рвешься вперед как можешь. Поэтому многие хеджевые фонды кооперируются с компаниями вроде нашей, получая первичных брокеров и конкурентное преимущество. Мы обеспечиваем покрытие коротких позиций и безопасность активов, даем ссуды под ценные бумаги, проводим клиринговые операции, составляем официальные отчеты, делаем исследование рынка. Мы даже помогаем хеджевым фондам накапливать средства. Как первичный брокер мы обычно получаем от двадцати пяти до тридцати процентов от сделок, совершаемых клиентами фонда. А еще мы ежедневно рассчитываем NAV…

— Простите, — перебил Джастин. — Что-то я подзабыл финансовые аббревиатуры.

— Стоимость чистых активов компании.

— Всего-навсего? Я уж подумал, ваши услуги включают бесплатные уроки тенниса или массаж шиатцу.

— Будут, если возникнет такая необходимость. Мы обеспечиваем все, что потребует клиент. Можем организовать зачаточную систему управления рисками, найдем помещение под офис, если хеджевый фонд начнет расширяться. Подыщем операционистов и трейдеров, даже бухгалтерский аппарат, если надо.

— Я полагаю, это все не безвозмездно?

— Здесь, на Уолл-стрит, таких слов вообще не знают.

— Тогда объясните мне, откуда берутся средства на этот шикарный офис и костюмчики ценой повыше средней квартплаты.

— Мы получаем комиссионные.

— И никакого риска?

— Мы только сопровождаем сделки, свои деньги мы не вкладываем. Причем треть наших операций финансируется из хеджевых фондов.

— И сколько получается за год?

— Мы не разглашаем финансовую информацию, — с достоинством ответил Френч.

— Но если я скажу «много», будет недалеко от истины?

— Вы практически не ошибетесь. К тому же мы даем много ссуд под ценные бумаги, а это очень прибыльно.

— И все это вы делали для «Восхождения»?

— Да, как я и говорил. А также для ряда других хеджевых фондов. У нас много ресурсов, которыми компании помельче, управляющие компании и фонды вроде «Восхождения» просто не располагают. Мы раньше других узнаем о намечающихся сделках, выбираем самые выгодные, иногда получаем возможность инвестировать туда, куда другим фирмам просто хода нет. Помимо всего прочего (этим в основном и занимается Эллис) мы обеспечиваем средства под эти сделки. Например, наш клиент хочет получить триста миллионов на первичном размещении акций. Нам, разумеется, полагаются проценты, а может, и вся прибыль. Нужно обеспечить половину, полтораста миллионов. И мы идем и добываем нужную сумму.

— Например, в «Восхождении»? Если расписать им все преимущества и выгоды?

— Например. Но, не устаю повторять, «Восхождение» не единственный наш фонд. Мы не складываем все яйца в одну корзину. Даже в сотню корзин не складываем.

— Выходит, по большому счету Эллис — продавец.

— Верно. Продавец. А еще консультант, инвестор и дилер.

— Можете подробно, шаг за шагом, рассказать мне, как обычно заключаются сделки?

— Не думаю, что вправе выдавать вам настоящие суммы…

— Пусть будут гипотетические. Мне просто нужно разобраться в процедуре.

— В вашем расследовании без этого никак не обойтись?

— Может пригодиться. Пока у меня недостаточно информации, ничего сказать не могу. Нужна предыстория.

— Вы что, думаете, Эллис замешан в убийстве? — спросил Френч.

Ни ужаса, ни потрясения в его голосе не было. Только любопытство.

— Я этого не говорил. Мне нужно понять, в каких отношениях находился Хармон с теми, с кем работал. Маловероятно, что убийца — человек совершенно ему незнакомый. Наоборот, все говорит о том, что Эван очень хорошо его знал.

— Принято, — согласился Френч. — Тогда предположим, что приходит человек, возглавляющий группу, которая исследует новые медиапродукты, и говорит, что имеет смысл вкладываться в… ну, пусть будут компании, занимающиеся разработкой технологии, которая упростит закачку оригинала в устройства вроде iPod. Понятно?

— Вполне.

— Предположим, они предлагают такую технологию для аудиокниг.

— Я их не слушаю. Мне больше нравится читать.

Френч уже готов был закатить глаза, но благодаря профессиональной выучке справился с собой и почти как ни в чем не бывало продолжил. Джастин записал очко в пользу управляющего. Ему всегда нравилось провоцировать, а потом наблюдать за реакцией. Френча, похоже, провоцировали постоянно, поэтому реакция у него была одна — не обращать внимания и продолжать. Соврет — недорого возьмет и на глупости не обижается. «Неудивительно, что он так взлетел здесь, на Уолл-стрит», — решил Джастин.

— Наши ресурсы позволяют выяснить, какие компании располагают более продвинутыми технологиями и потенциалом. Какие с большей вероятностью выдержат жесткую конкуренцию. Мы принимаем решение, Эллис встречается с Эваном Хармоном, сообщает ему, что лучше инвестировать туда-то, вот результаты проведенного нами исследования. Эван возвращается с ответом: «Добро, мы в игре, на такую-то сумму».

— То есть очень крупную?

— В каких-то случаях очень крупную, — подтвердил Френч.

— Вы недавно упомянули миллиард, примерно такую?

— Бывает гораздо меньше. В смысле, доля компании Эвана может быть меньше. Но общая сумма, несомненно, велика.

— А если Эван Хармон отказывается?

Френч пожал плечами.

— Значит, отказывается. А мы идем к кому-нибудь еще.

— Но отказ бьет по кошельку Эллиса, так ведь?

Френч на секунду задумался, потом равнодушно передернул плечами.

— Может быть. Продавцы должны обеспечивать нам определенное количество средств, и, разумеется, их премии от этого тоже зависят. Но один-единственный отказ для Эллиса погоды не сделает.

Интересно, подумал Джастин, Дэниел Френч всегда такой прилизанный? Неужели никогда ни волоска не выбьется? И костюм-тройка никогда не морщит? Наверное, нет. А Френч небось сейчас думает, где Джастин берет пиджаки, которые сидят таким мешком…

— А если «Восхождение» сменит управляющую компанию?

— Такое случается сплошь и рядом. Приходят и уходят. Чего там, мы же не единственный их брокер. У них несколько источников.

Френч украдкой скосил глаза на карточки «Ролодекс». А голос по-прежнему ровный, спокойный, ни малейших признаков нетерпения.

— Чем еще могу быть полезен? У меня, знаете ли, довольно много работы.

Джастин кивнул, решив не уступать деловому собеседнику в обходительности, но все же задал интересующий его вопрос.

— Насколько я знаю, Эван был не особенно доволен работой Эллиса?

Френч удивился.

— Кто вам сказал?

— А что, это правда?

— Ни в коем случае!

— Значит, он не собирался Эллиса увольнять?

— Глупости!

— Откуда такая уверенность?

— Я бы знал. Это моя работа. У нас с «Восхождением» тесное сотрудничество. Если бы у Эвана возникли какие-то проблемы с «Рокуорт», я бы в неведении не остался.

— Но вы ни о чем таком не слышали?

— Нет.

— А кто-нибудь еще?

— Кто-нибудь еще, кто был бы в курсе? Не исключено. Найдется еще несколько человек. Возможно, Линкольн — он дружит с отцом Эвана. Однако, повторяю, если мне об этом ничего не известно, значит, ничего подобного не происходит.

— Линкольн? Вы имеете в виду Линкольна Бердона?

— Да, его.

— Генерального директора?

— Именно.

— И он в приятельских отношениях с отцом Эвана?

— Да. Хармон-старший когда-то у нас работал.

— Почему же он ушел?

— Г. Р.? Вернулся в политику. Бывает, сами знаете. Здесь он заработал состояние, а потом ушел на госслужбу.

— А почему он не пришел обратно, когда покинул государственный пост?

— Это у него самого нужно спрашивать. Думаю, ему просто не хотелось надрываться. Сердечный приступ все-таки. Работа, конечно, не очень пыльная, но делать что-то надо. Встречи, переговоры. К тому же Эван тогда уже основал «Восхождение», и Хармон, наверное, хотел помочь сыну, передать свои связи. А теперь мне и в самом деле…

— Еще минутку. Вы мне очень помогли. А что именно это означает, передать свои связи?..

— Не секрет, что такие люди, как Хармон-старший, обладают бесценными для нашего типа компаний связями, особенно международными. Как семейство Бушей и саудовские нефтяные шейхи. Буш-старший был как член королевской семьи, поэтому его родичи свою выгоду не упустили. А Хармон очень тесно связан с китайцами, которые сейчас тихой сапой проникают на мировой рынок, значит, для нас он более чем ценный кадр.

— Насколько ценный?

— Скажите, для того чтобы найти убийцу Эвана, так важно знать, какую роль в нашей компании играл его отец? — не выдержал Френч.

— Может, и нет. Но мне нужна вся картина целиком. Речь идет об огромных деньгах — вполне может статься, что убийца как-то с этим связан.

— Не буду вдаваться в подробности, но в нашем бизнесе Хармон-старший был ключевой фигурой. Без него определенная часть китайского рынка инвестиций оказалась бы для нас под замком. А так у нас свободный доступ — все, что угодно, от финансовых бумаг до автопрома.

— Китайские автомобили?

— Привыкайте. За ними будущее. Китайские машины, китайские телевизоры, все китайское. Мы направляем туда мощные денежные потоки.

— Логично. Если мне нравится китайская кухня, чем плохи китайские машины?

Чаша терпения Дэниела Френча переполнилась, когда он понял, что Джастин сейчас чего доброго пустится рассуждать о достоинствах и недостатках китайских блинчиков. Доброжелательный огонек в его глазах погас.

— Как бы мне побеседовать с Линкольном Бердоном? — спросил Джастин.

— Сомневаюсь, что он вам чем-то поможет. К тому же у него ни минуты свободной, вам очень крупно повезет, если вы до него доберетесь.

— А здесь его, случайно, нет?

— Он в Лондоне.

— А Эллис? Тоже в Лондоне?

— Нет, Эллиса в загранкомандировки не отправляют.

— Как мне его найти?

Дэн Френч ответил не сразу. Сначала он уставился на носки собственных ботинок, потом, дернув шеей, сказал:

— Его сегодня не будет.

— Где же он?

— Не знаю.

— Болеет?

— Не знаю, — виновато пробормотал Френч. — Он сегодня не приходил.

— И что, ваши продавцы часто отсутствуют по пятницам?

— Нет, — ответил Френч. — Обычно такого не бывает.

— Он кого-нибудь предупреждал?

— Сказал секретарю, что сегодня вне зоны доступа.

— Дэн, — Джастин замедлил темп, — мы говорим о человеке, тесно общавшемся с жертвой вчерашнего убийства. И вы только сейчас удосужились сообщить мне, что он куда-то подевался?

— Он никуда не девался! Может, у него какая-то встреча…

— А что его секретарь? Если у него встреча, она должна быть в курсе.

— Я уточнил у нее, когда узнал, что вы приедете. Думал, вы захотите поговорить с Эллисом.

— И что?

Френч вздохнул.

— Секретарь тоже не знает, где он может быть.

— Дэн, можно я кое-что спрошу?

Френч снова уставился на свои ботинки.

— Да.

— Вы ведь наверняка искали обо мне информацию в сети? И ваши службы меня тоже проверяли, да?

— Да.

— Неужели ничего интересного не нашли?

— Нашли.

— Выяснили, что я не всегда такой пай-мальчик?

— Да.

— Не подумайте, что я отклоняюсь от темы, — раздельно проговорил Джастин, — вы мне очень помогли, я ценю вашу любезность. Однако неплохо было бы уяснить, что шутки со мной плохи и ваши фокусы не пройдут. Мне все равно, с чего вы решили мутить воду, только мой вам совет — второй раз пробовать не надо. — Он широко улыбнулся. — Усекли?

— Могу я быть еще чем-нибудь полезен? — процедил Френч.

— Скажите, как зовут секретаря Эллиса Сент-Джона, и проводите меня к ней. А потом чтоб глаза мои вас больше не видели.

Их посадили в маленьком кабинетике неподалеку от главного конференц-зала.

Секретарь Эллиса Сент-Джона оказалась статной привлекательной девицей по имени Белинда Ламберт. Ее огромные карие глаза буквально молили: «Забери меня отсюда!» Желательно туда, где найдется широкая кровать. Джастин не принял мольбы близко к сердцу — не он первый их слышит, не он последний.

Белинда мгновенно потеряла интерес к Джастину, как только поняла, что он здесь не затем, чтобы куда бы то ни было ее забирать, но осталась по-прежнему любезной. Видно было, что она встревожена неожиданным исчезновением начальства.

Убедившись, что Белинда и в самом деле не в курсе, куда бы мог податься Сент-Джон (несколько раз она набирала его сотовый, потом домашний, потом послала сообщение на КПК — все мимо), Джастин попытался разговорить ее на общие темы. О привычках и особенностях босса она распространяться не спешила, но отважилась высказать догадку, что он должен скоро вернуться. У него две кошки, их не оставишь надолго без присмотра.

— Он их обожает. Их зовут Бинки и Эстер. Вы бы видели, как он над ними трясется. Подарочки покупает, сам им еду готовит. Чокнутый просто. С другой стороны, это так мило, не находите?

Джастин согласился, что это очень мило, и спросил, на кого Эллис оставляет кошек, когда приходится уезжать.

— На меня, — ответила секретарь. — Правда, они меня недолюбливают. Мне проще с людьми, чем со зверушками. Сегодня поеду их кормить, потом еще в выходные. Наверное, придется за ними присматривать, пока он не объявится.

— То есть в выходные его дома не будет?

— Он так сказал. Что сегодня я с ним связаться не смогу, и до понедельника он в отъезде.

— А он ничем не был расстроен, когда с вами разговаривал?

Она задумалась. Губная помада у нее была странного малинового оттенка. Размышляя, Белинда рассеянно прикусывала губу и оставляла на белоснежных зубах малиновые следы.

— Нет, — наконец припомнила она. — Голос у него был довольный. Даже возбужденный. Я подумала, может, у него свидание намечается…

— У него есть машина?

— Нет. Хотя я ему сколько раз говорила, что надо бы — он ведь на выходные все время куда-то ездит. На Файер-Айленд, в Хэмптон, округ Бакс. А он мне: «Я лучше напрокат».

— Машины напрокат для него кто заказывает, вы?

— Нет, их не надо заказывать, — объяснила она. — Летом уж точно. У него долгосрочное соглашение с «Хертц», это недалеко отсюда. А если ему не нужна машина, я просто звоню им перед выходными и отменяю заказ.

— И что, в среду вы звонили отменять?

— Нет. Получается, машину он забрал.

— Белинда, у вас ведь есть его сотовый?

Она кивнула и скороговоркой выпалила номер. Джастин набрал его с офисного аппарата. Через несколько гудков включился автоответчик, и мужской голос произнес: «Вы позвонили Эллису Сент-Джону. Сейчас я недоступен, но если вы оставите сообщение, я обязательно перезвоню». Джастин заговорил после сигнала:

— Эллис, это Джастин Уэствуд, начальник полиции Ист-Энд-Харбора в Лонг-Айленде. Пожалуйста, перезвоните, как только получите сообщение. Это очень срочно.

Оставив свой домашний телефон и номер сотового, он отключился, не забыв записать себе номер Сент-Джона.

— Он вам обязательно перезвонит, — заверила Белинда Ламберт. — Он никогда не забывает.

Кивнув, Джастин спросил, как бы она охарактеризовала отношения Эллиса с Эваном Хармоном. Белинда явно замешкалась с ответом, а потом скривила губы в какой-то странной ухмылке.

— Нормальные отношения.

Джастин понял, что надо копать.

— А поподробнее?

— Что поподробнее?

— Какие у них были отношения?

На Уолл-стрит даже у секретарей зарплата измеряется шестизначными числами. Белинде явно переплачивают, решил Джастин.

— Чего вы от меня добиваетесь?

— Правды. У Эллиса с Эваном трений не было?

— Да что вы!

— Уверены?

— Конечно! Они постоянно общались по телефону. И куда-то ездили вместе. И…

— Что?

— Поймите, мистер Уэствуд…

— Я не просто мистер Уэствуд. Я начальник полиции, Белинда, и, на случай, если вы не помните, расследую убийство.

— Да, конечно! Просто Эллис меня… ну… ему не понравится, если я буду такое рассказывать.

— Какое — такое?

Ее взгляд означал: «Я, может, и не шибко умная, но совсем уж за дурочку меня держать тоже не надо». Джастин, не меняясь в лице, ждал.

— Да поймите, меня могут уволить!

Джастин молчал. Белинда не выдержала, тишина оказалась выше ее сил.

— Кажется, Эллис был влюблен в мистера Хармона…

Она потрясла головой, словно не веря, что смогла произнести это вслух. Дальше пошло легче.

— Нет, не думайте, сам он никогда не говорил, но это же заметно!

— Что именно заметно?

— Ну вот, например, мистер Хармон позвонит, а Эллис сразу начинает прихорашиваться — волосы пригладит и все такое. Можно подумать, мистеру Хармону его видно! Нет ведь, это же телефон. А потом мистер Хармон мог его о чем угодно попросить. Вообще о чем угодно! Ну там, съездить куда-нибудь или на ужин кого надо пригласить, а Эллис и рад стараться.

— Значит, Эллис — голубой?

— Вообще-то да… Но понимаете, — она перешла на шепот, — здесь как в армии: не задавай лишних вопросов, и все тип-топ. Вокруг сплошь настоящие мужчины, так что Эллис не высовывается. Поэтому вряд ли кто-то в курсе.

— Вы в курсе.

— Я с ним работаю. А вообще, я бы так и так заметила.

— У вас чутье?

— Ну, вот я же вижу, что вы — нормальный.

Она чуть выпрямилась, чтобы высокая грудь стала еще заметней, и улыбнулась своей невозможно белоснежной улыбкой.

— Знаете, это хорошо, что вы не такой уж накачанный. Качки не в моем вкусе. Я сама тоже не вешалка, это, наверное, видно.

— Белинда, могу я кое-что спросить?

— Конечно! Я и так разболталась, можете пользоваться моей сговорчивостью.

Ослепительный блеск белых зубов. Темные отпечатки помады на верхнем ряду — такое впечатление, что она только что ела сочный бифштекс с кровью.

— У Эллиса бывали вспышки агрессии?

— У Эллиса? В смысле, срывался ли он на меня?

— Вообще на кого-нибудь.

— Да что вы! Хотя…

— Да?

— При мне он ни с кем не цапался. Но однажды не пришел на работу, сказал, что болеет. Пришлось мне ехать к нему домой и работать там — так вот оказалось, что он вовсе не болен, но его где-то сильно помяли. Под глазом фонарь, царапины какие-то… Я решила, ладно, издержки профессии, но ведь он явно с кем-то дрался.

— Он может выйти из себя?

— Да запросто! Накричать или швырнуть телефонную трубку — сплошь и рядом. Но тут все такие… Вы бы слышали, как мистер Бердон рвет и мечет, когда кого-то на ковер вызывает. Ушам бы не поверили. Нет, вы не подумайте чего, другого такого начальника, как Эллис, еще поискать. Он не жадный. Вот, например, помощникам здесь служебных КПК не выдают — жмоты те еще, а спустить миллион на турнир по гольфу — это за милую душу…

— Белинда…

— Ну вот, так Эллис подарил мне наладонник. Из своего кармана заплатил. Ему показалось, что так будет удобнее работать, он еще заплатил здешнему компьютерщику, чтобы он туда все нужные программы поставил, и счета оплачивает каждый месяц, и вообще…

Она осеклась и свистящим шепотом спросила:

— А что, думаете, это Эллис убил мистера Хармона?

— А вы?

— Не знаю. Я же говорю, мне кажется, он в него влюбился. Зачем убивать того, кого любишь?

Потому что тот, кого любишь, не свободен, хотел объяснить Джастин. Потому что ты любишь, а тебя нет. Потому что тебя используют, а на твою любовь им плевать.

Потому что такое случается сплошь и рядом.

Ежеминутно и ежесекундно.

Но ничего этого он ей не сказал.

— Хороший вопрос, — произнес он вслух.

Она кивнула, видимо решив, что своим ответом Джастин официально снимает с ее начальника все подозрения. А Джастин понял, что вряд ли сейчас вытянет из нее что-то еще, поэтому двинулся к выходу, но она схватила его за руку. Посмотрел — оказалось, Белинда протягивает ему какую-то бумажку.

— Это моя визитка, — пояснила она. — Здесь все по высшему разряду, визитки секретарям тоже полагаются.

Откуда ни возьмись появилась ручка, и Белинда нацарапала на карточке номер.

— Мой домашний. Вдруг ночью вас озарит, и вы поймете, что срочно нужно задать мне какой-нибудь вопрос. Не стесняйтесь, звоните, даже если будет очень поздно. Мне можно звонить в любое время.

— Приму к сведению, — ответил Джастин.

— Я сделаю все, что угодно, — с жаром повторила она. — Абсолютно все.

Когда Джастин наконец выбрался из «Рокуорт и Уильямс», ему захотелось встать под душ. Сплошные секреты и крайности, сочетание не из приятных.

«Вот из таких сочетаний и рождаются убийства», — подумал он и, набрав рабочий номер Майка Хавершема, велел узнать, брал Эллис Сент-Джон машину на эти выходные или нет. Если да — спросить марку и номер, а потом выяснить, не видел ли ее кто вчера в городе.

Ему не давал покоя вопрос Белинды.

Зачем убивать того, кого любишь?

Джастин тряхнул головой. Интересно, он сам когда-нибудь задавал такие наивные вопросы?

Вряд ли. А даже если и задавал, с тех пор столько воды утекло, что он уже и не помнит.

10

Ларри Силвербуш мечтал стать губернатором штата Нью-Йорк. Он не строил воздушных замков, наоборот, стремился в ряде вопросов «перейти от теории к практике», как он не уставал повторять в агитационных речах. Например, смертная казнь — ее следует применять гораздо шире. Или собственно Нью-Йорк… Федеральное правительство даже после 11 сентября ничему не научилось, до сих пор мух не ловит, а он мог бы сделать то, что считает не просто важным, но жизненно необходимым. Его стратегия направлена на привлечение бизнеса, включает тщательно проработанные планы по сокращению налогов, он собирается переориентировать социальные программы и обеспечить лучшее финансирование государственных школ. Положа руку на сердце Силвербуш мог сказать, что из него выйдет великолепный губернатор и он более чем достоин этого поста. Однако погружение в мечты (глава исполнительной власти штата, все свое время проводит в Олбани, домой возвращается только на выходные, погреться в лучах славы) всегда заканчивалось одной и той же картиной: он едет на машине с шофером.

Силвербуш ненавидел водить. Мысли разбегаются, сосредоточиться невозможно — а это опасно. И потом, у него топографический кретинизм. Сам он дорогу не отыщет, плутает даже в знакомом районе, вечно путается в ориентирах, названиях улиц, лево-право — вечная проблема. Вот изберут губернатором, ни за что в жизни больше за руль не сядет! Обнадеживающая мысль. Служебная машина, шофер в элегантной черной форме, который будет возить его повсюду… А к тому времени, когда придется оставить пост, он уже сколотит состояние на агитационных речах и заведет себе личного водителя.

Масштабные государственные замыслы — хорошие школы и шофер, чтобы возил за хлебом. А о чем еще думать, когда торчишь в пробке за рулем трехлетнего «лексуса»? Силвербуш направлялся в Саутгемптонскую больницу, чтобы вместе с Г. Р. Хармоном осмотреть изувеченное тело Эвана.

На дорогу у него ушло сорок минут вместо положенных четверти часа: Монтокское шоссе стояло целиком, не протолкнуться. Зато успел решить, что шофера должны звать Мэтью (и никаких Мэттов!) или, может, Роберто (пусть будет латиноамериканец, есть в этом особый шик).

Наконец-то! Долгожданная парковка у больницы. Хармон сидит в вестибюле, рядом с регистратурой. Не самая приятная ситуация — томить мистера Хармона в ожидании перед нелегким визитом в морг, однако пожилой политик отнесся к вынужденной задержке с относительным спокойствием. Силвербуш начал бормотать что-то насчет пробок, но Хармон, махнув рукой, просто сказал: «Я хотел бы как можно скорее увидеть сына».

Персонал больницы и так стоял на ушах, поэтому обоих посетителей поспешно посадили в лифт и отправили на минус первый этаж. Чувствовалось охватившее Хармона тревожное ожидание. Выйдя из лифта, Силвербуш по наитию взял спутника под локоть — тот не возражал, но и благодарности не выказал. Ступал как на параде — прямой, негнущийся, лицо застыло неподвижной маской.

В морге около накрытого белой простыней тела дожидался санитар. Он проходил через все это не единожды, поэтому ему не было ни скучно, ни любопытно. Только когда Силвербуш кивнул, давая понять, что они готовы, он отработанным движением сдернул простыню, приоткрыв верхнюю половину лежащего на столе тела.

За годы службы окружному прокурору довелось видеть не один труп. Тем не менее в этот раз он невольно отвернулся в первый момент, однако потом справился с собой и посмотрел. Несгибаемый Хармон-старший безучастно стоял рядом. Прошло несколько секунд, показавшихся Силвербушу вечностью. Хармон шагнул к лежащему на столе сыну и нагнулся над ним, как если бы зашел в детскую пожелать спокойной ночи. Не касался его, просто смотрел, то ли пытаясь убедить себя, что это все по-настоящему, то ли наоборот. Потом медленно развернулся и вышел. Уже не такой чеканной походкой. Он как будто обмяк — видно, пережитое вытянуло из него последние силы.

Силвербуш кивнул санитару, и тот, не мешкая, снова накрыл тело простыней. Окружной прокурор поспешил вслед за удалявшимся Хармоном-старшим. Его шаги отозвались гулким эхом — и это был единственный звук среди царившего в помещении абсолютного безмолвия.

В холле Силвербушу пришлось подождать, пока Хармон восстановит дыхание и придет в себя. Попытка снова взять его под локоть, однако, не удалась.

— У вас есть дети? — поинтересовался незаслуженно именуемый сенатором.

— Да, — ответил окружной прокурор. — Двое. Мальчику двенадцать, а девочке — девять.

— А я только что потерял второго. Оба моих ребенка мертвы.

— Я… Я и не знал… Не знал, что у вас…

— Была дочь? Джинни. Мы звали ее Джи-Джи — такой шустрик, всегда казалось, что их как минимум две. Одного «джи» ей не хватило бы.

— А когда?..

— Давно. Очень давно. Ей было пять. Эвану два, или около того. Лейкемия. Жуткая боль. Нам сказали, что лучше дать ей спокойно умереть, что курс лечения она не выдержит. Мы не послушались. Билли… моя жена… она сказала, мол, врачи не могут знать все. Откуда им знать, как малышка хочет жить. Мы возили ее куда могли, сделали все, что было в наших силах. Она прожила, наверное, на год больше, чем ей давали. Наверное. Знаете, что я сделал в тот день, когда ее не стало?

— Наверное, напились до беспамятства?

— Поехал на работу, днем сыграл партию в гольф. Малышки не стало, отмучалась. Я уже ничем не мог ей помочь. Никакие скорбь и траур не вернули бы нас друг другу. Поэтому я сделал то, что делал каждый день, — поехал на работу, а потом играть в гольф. Так и нужно относиться к смерти. Делать, что делал всегда, потому что уже ничто ни для кого не изменится.

В холле веяло прохладой, кондиционер работал на полную мощность, но Силвербуша все равно бросило в жар. Провел ладонью по лбу — влажный. Стало неловко, и он незаметно вытер мокрые пальцы о куртку.

— Он, кажется, сильно мучился, — продолжал Хармон. — Я имею в виду Эвана.

— Трудно сказать наверняка.

— Сынок, не пудри мне мозги. Правда дороже.

Силвербуш кивнул.

— Тогда, к сожалению, вынужден сообщить, что, по всей вероятности, мучился он сильно. Способ убийства был крайне жестоким.

Хармон ничего не ответил, и, поскольку окружному прокурору не хотелось затягивать паузу, он решил продолжить:

— У вас есть соображения… вы не знаете никого, кто желал бы вашему сыну такой смерти?

— Эбби… его жена… она его видела? Видела его таким?

— Ей показали тело на месте преступления.

— Наверное, там было еще ужаснее, — отозвался Хармон. — Все эти отметины… похоже на ожоги… откуда они?

— У меня пока нет коронерского заключения, сэр. Но я так понял, что медэксперт склонен считать эти отметины… — Силвербуш запнулся. Ладно, сенатор сам сказал, что правда дороже. — Это следы от электрошокового ружья. Таково мнение коронера.

В глазах Хармона что-то мелькнуло. Всего лишь на мгновение, как будто он что-то вспомнил.

— Сэр? — позвал Силвербуш.

— Да?

— Вы ведь что-то слышали про электрошоковое ружье? Я прав?

— Это устройство не на каждом шагу встретишь…

— Вам что-то известно? Кто-то упоминал такое ружье?

— Как бишь там вас зовут? Силверберг?

— Силвербуш. Лоренс.

— Ларри, правильно? Так привычнее?

— Как вам удобно.

— Так вот, Ларри, я действительно совсем недавно слышал о таком ружье. Но я не хочу разбрасываться голословными обвинениями.

— При всем моем уважении, мистер Хармон, мне кажется, в данный момент о голословных обвинениях говорить рано. Ваш сын погиб страшной смертью, и нам важно отработать любые версии. При этом, смею вас заверить, невиновных мы наказывать не собираемся.

Хармон несколько раз кивнул, как будто переваривая услышанное.

— Ваш вопрос остался без ответа, — наконец сказал он. — Вы хотели знать, нет ли человека, который желал бы избавиться от моего сына.

— Да, сэр, это я и хотел узнать.

— Дадите мне еще подумать? Недолго, час-другой. Не хочу возводить напраслину. И на второй вопрос я тоже так сразу не отвечу. Он ведь из той же серии?

— Думаю, да. Так будет справедливо.

— Если найду ответ, свяжусь с вами и все передам. Я или кто-нибудь еще.

— А кто еще?

— Дело щекотливое. Возможно, придется кое-что разруливать. Есть у нас небольшие трения. Семейного характера.

— Связанные с вашей невесткой?

— Почему вы так думаете?

— По ее словам, вы считаете, что вашего сына убила она.

— Она, как всегда, все не так поняла. Я сказал, что вина лежит на ней.

— Боюсь, не вижу разницы, — не понял окружной прокурор.

— Я имел в виду нечто общефилософское, вину, которую она теперь должна ощущать. Могла ли Абигайль собственными руками превратить моего сына в то, что я сейчас видел? Сомневаюсь.

— Но мысль такую вы допускаете?

— Ничего я не допускаю, пока не разберусь окончательно в том, о чем мы только что говорили.

Силвербуш кивнул, хотя не мешало бы еще покопаться. Однако Г. Р. Хармону сейчас не до его желаний. Окружной прокурор ограничился кратким:

— Тогда буду ждать звонка.

Они вызвали лифт, поднялись на один этаж и вместе вышли на парковку. Обмен рукопожатиями на прощание, и водитель в темном костюме распахнул перед Хармоном заднюю дверь черного «мерседеса».

Силвербушу стало интересно, какое жалованье платят этому водителю. Выше, чем оклад окружного прокурора, или нет?

«Наверняка выше», — с грустью подумал он.

Едва машина вырулила с больничной парковки, Г. Р. Хармон наклонился к водителю и вполголоса, как будто не хотел потревожить кого-то невидимого, попросил:

— Мартин, одолжите мне, пожалуйста, ваш сотовый.

Не снимая левую руку с баранки, правой шофер передал телефон сенатору и ничуть не удивился, когда следом прозвучала просьба поднять стеклянную перегородку между водительским и пассажирским сиденьями. Телефонные и личные беседы Хармона не предназначались для ушей персонала. И воспользоваться чужим телефоном пожилой политик тоже предпочел не в первый раз. Мартин хотел было напомнить сенатору о стационарном аппарате, вмонтированном в подлокотник, но решил не лезть с ценными советами. Хармон не любит, когда ему указывают. А сегодня тем более. Какой-то он сам не свой. Впрочем, немудрено, как-никак сына убили. «Нет уж, — подумал Мартин, — лучше помалкивать и пусть звонит по моему телефону».

Вот так уважение к желанию клиента помешало Мартину стать свидетелем краткой беседы по собственному сотовому. Он не услышал, как Г. Р. Хармон сообщает, что минуту назад расстался с окружным прокурором Лонг-Айленда. Что тот идентифицировал отметины на теле как ожоги от электрошокового ружья. Как Хармон переспрашивает: «Это из надежного источника?», а потом: «Вы уверены?» В зеркало заднего вида водитель заметил только, что пассажир кивает в ответ на услышанное. Мгновение посидев с закрытыми глазами, он постучал по стеклу, чтобы Мартин открывал. Забирая телефон, водитель встретился в зеркале взглядом с сенатором. Во взгляде сквозила глубокая печаль, пугающая своей необъятностью и безнадежностью.

Оно и понятно, подумал Мартин. Оно и естественно.

Что может быть ужаснее, чем пережить собственного ребенка?

Окружной прокурор проводил взглядом черный лимузин Хармона, затем медленно подошел к «лексусу» и уселся за руль.

— Домой, Роберто, — бросил он в пространство и, повернув ключ в замке зажигания, пустился в нелегкий путь по пробкам к Риверхеду.

За двадцать минут удалось проползти футов четыреста. Терпение Силвербуша лопнуло. Он съехал на обочину и минуту сидел, просто уставившись в никуда, пытаясь выкинуть из головы все мысли до единой. Тишина и покой длились недолго — покой Силвербушу вообще только снился, поэтому, очнувшись от блаженного ничегонеделания, он вытащил из портфеля отчет, который ему дал Джастин Уэствуд.

Почитать удалось ненамного дольше, чем предаваться блаженному ничегонеделанию. Уже на второй странице он, разогнав гудками ближайшие машины, вырулил на середину шоссе и, перевалившись через газон разделительной полосы, понесся в обратном направлении, к Ист-Энд-Харбору.

Стрелка спидометра дрожала на восьмидесяти. На этот раз никаких Роберто и Мэтью, никаких дурацких фантазий о власти и богатстве. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Пусть только какой-нибудь урод попробует остановить меня за превышение скорости! Ух, я ему задницу надеру, пусть только посмеет!»

Но никто окружного прокурора не останавливал, а он мчался на всех парах обратно, в ист-эндскую мэрию, не сбавляя скорости до самой границы города, — и тут раздался звонок сотового. Пришлось притормозить. В трубке мужской голос. Силвербуш молча слушал, а потом произнес только:

— Спасибо, сэр. Большое спасибо, вы не представляете, насколько это важно.

Рывком распахнув дверь в кабинет Леоны Криль, он уже не думал о том, как надрать кому-нибудь задницу. Его планы были куда страшнее.

Намного страшнее.

Сотовый Джастина запиликал на полпути к офису «Восхождения» в центре города. Звонила Леона Криль.

— Ты где?

Резкий казенный тон. Как будто сквозь зубы. Едва сдерживается.

— Был в «Рокуорт и Уильямс». Скоро буду в «Восхождении».

— В городе?

— Да, в городе.

— Сию секунду назад!

— Леона, я только встречусь кое с кем в «Восхождении» и…

— Встречу отменили. Возвращайся немедленно, Джей! Чтоб через три часа был у меня в кабинете!

Джастин замолчал. Тишину разорвал резкий голос Леоны.

— Слышишь меня?! Я что, неясно выражаюсь?

— Похоже, Силвербуш прочитал отчет?

— У тебя три часа, Джей. Все понятно?

Джастин ответил «да». К сожалению, так оно и было.

11

В шесть вечера, ровно через три часа после разговора с Леоной, Джастин прибыл в здание мэрии на Мейн-стрит. У входа роились репортеры — человек десять-двенадцать. Проезжая некоторое время назад мимо собственного дома (заходить не стал), он заметил еще одну группу репортеров, замерших в шаге от границы частных владений. На другой стороне улицы два студийных микроавтобуса, один даже оборудован спутниковой тарелкой. В небе завис вертолет. У осажденного прессой здания мэрии Джастин парковаться не решился, пришлось пристраиваться в запрещенном месте, позади дешевого магазинчика, где у входа торчала популярная в 60-х лошадка-автомат (сажаешь малыша в седло, бросаешь четвертак, она раскачивается взад-вперед, взад-вперед).

Протолкавшись через собравшихся у мэрии репортеров, Джастин вошел в кабинет Леоны. Кроме нее в кабинете обнаружились окружной прокурор Силвербуш и полицейский в форме. Вид у всех был далеко не любезный.

— Ты, мудила! — прорычал Ларри Силвербуш вместо «здравствуйте». — Ты трахался с женой потерпевшего?! Она у нас первая на подозрении, а ты, дерьмо такое, с ней трахался?!

Джастин не спасовал.

— Если быть точным, наши с миссис Хармон отношения завязались еще до того, как всех начали делить на потерпевших и подозреваемых.

— Если быть точным, мать твою, — завопил Силвербуш, — сейчас сам в камеру пойдешь!

— На каком основании?

— Нарушение закона, подстрекательство и соучастие в совершении убийства, возможный заговор с целью совершения преступления — еще основания нужны или достаточно?

— Секундочку! Вы, похоже, слегка перенервничали. О чем речь-то? Кого это я подстрекал и с кем вступал в сговор?

— Абигайль Хармон!

— Вот только без глупостей. У меня все честно изложено в отчете. Какой же это сговор?

— Уэствуд, я предупреждал — без фокусов. Просил играть по-честному? Просил. Так нет же, мы ковбои, мы без выкрутасов не можем! Какого дьявола она сегодня ночевала у тебя?

— Я бы точно так же приютил любого, кто оказался в ее положении. Дома она ночевать не могла, у меня она спала наверху, а я в гостиной, на диване. Все пристойно.

— Так я и поверил!

— Наши отношения никоим образом не помешают мне выполнять свою работу.

— Работу свою ты уже просрал, ушлепок!

— С каких пор Эбби официально записали в подозреваемые? — задал самый главный вопрос Джастин. — Вы решили, что у вас что-то на нее есть?

— Ничего я не решал! Пока ты кувыркаешься с бабами и строишь из себя героя-полицейского, мои люди уже сто раз все выяснили! И знаешь, ковбой, что они выяснили? Тебя развели, как последнего лоха. И это в лучшем — для тебя — случае.

— Что это значит?

Окружной прокурор обернулся к полицейскому в форме, который пока не произнес ни слова и вообще ничем не выдавал своего присутствия.

— Это капитан Уильям Холден из риверхедского отделения. Прошу вас, капитан…

Тот обратился к Джастину:

— Нам доподлинно известно, что у миссис Хармон был роман… — сказано без злорадства, но с явным удовольствием, — еще один роман, с мужчиной по имени Дэвид Келли. Вы должны его знать.

Джастин сначала не вспомнил. Потом в мозгу щелкнуло.

— Дейв Келли? Строительство и ремонтные работы?

— Он самый, — ответил Холден. — Трудится здесь, в Ист-Энде.

— Тогда знаю.

— Лично встречались? — вмешался Силвербуш.

Его тон не оставлял сомнений, что эти встречи зафиксированы им в мельчайших подробностях.

— Встречался.

— И даже втроем: Абигайль Хармон, Келли и вы. «У Сильвестра».

Джастин хотел возразить, но тут вспомнил. Около месяца назад они с Эбби зашли позавтракать к «Сильвестру» — там можно было разжиться неплохими сэндвичами. Только устроились — входит Келли и, заметив Эбби, подходит поздороваться. Джастин уловил тогда моментально возникшее напряжение. Келли он до этого уже встречал — в городе, «У Даффи», но близко знаком не был. Эбби представила его как подрядчика-строителя, который что-то там в ее доме приводит в порядок. Кстати, она так и сказала, «у меня дома», не «у нас». Всегда подчеркивала, что муж не при делах. А Келли в тот раз показался Джастину слегка дерганым, зажатым, что ли. Тогда непонятно было, чего это он. А теперь все вставало на свои места.

— Было дело. Мы с Эбби завтракали, и Келли подсел к нам на два слова.

— На два слова? И все?

— Все.

— О чем вы разговаривали? — снова вклинился Силвербуш.

— Да ни о чем. Что-то такое насчет ремонта у Хармонов.

— Насчет сигнализации?

— Какой сигнализации?

— Вот тебе и «ни о чем»! Все гораздо интереснее, чем ты думаешь — или делаешь вид. Келли руководил установкой сигнализации в доме Хармонов.

— К слову не пришлось.

— А с вами лично миссис Хармон когда-нибудь о сигнализации говорила?

Холден, в отличие от окружного прокурора, не кипятился. Спокойный, как удав. «Одно из двух, — подумал Джастин, — либо он замечательный коп и непременно доищется до правды, либо он на коротком поводке у Силвербуша, и тогда этот замечательный коп наломает ненужных дров».

— Нет, не говорила. Никогда.

Силвербуш усмехнулся.

— Что ж так? Такой крутой полицейский под боком, а она даже не посоветовалась?

— Нет.

— Верится с трудом.

— Что тут поделать? Не советовалась.

— На той встрече с Келли, — неизменно ровным голосом продолжал полицейский, — когда вы вместе завтракали…

— Мы не завтракали вместе. Он просто подсел к нам на пару минут.

— Ну, пусть. А об Эване Хармоне вы за эти пару минут говорили?

— Нет.

— К слову не пришлось?

— Нет.

— То есть не пришлось к слову, как бы состряпать вам троим алиби на время убийства?

— Вы что, рехнулись?!

— Нет. — Ларри Силвербуш, подскочив к Джастину, ткнул его пальцем в грудь. — Он не рехнулся! Сказать тебе, в чем дело?

— Скажите.

— Помнишь эти ожоги по всему телу Хармона? Электрошоковое ружье. А знаешь, что мы обнаружили во время обыска у Келли?

— Кажется, догадываюсь…

— Правильно догадываешься, ковбой. Электрошок. Недавно побывавший в деле.

— А с чего вы решили делать у Келли обыск? — спохватился Джастин. — И откуда узнали про его связь с Эбби?

Силвербуш на мгновение оторопел и забегал глазами по комнате в поисках ответа. Холдену пришлось выручать.

— Нам подсказали.

— Кто?

— Какая разница? Мы такие вещи не разглашаем. Главное, все подтвердилось. Келли даже хвастался ружьем перед супругами Хармон. Имеется свидетель. Урод Келли палил из электрошока по животным. Похоже, твоей драгоценной подруге не составило труда догадаться, что мужа не сложнее замочить, чем этих зверьков.

Джастин открыл рот, но понял, что возражать пока нечего. Лучше он помолчит и послушает.

— А знаешь, какие еще есть забавные совпадения? — продолжал Силвербуш и, не дожидаясь догадок Джастина, сам же и ответил: — В комнате, где убили Хармона, повсюду пальчики Келли. А из распечатки звонков видно, что Келли с твоей дамочкой утром в день убийства общались по телефону. И есть еще один свидетель, который слышал от Келли, что означенная дамочка неоднократно вела с ним разговоры об убийстве мужа.

— А сам Келли что говорит?

— Пока ничего. Ладно, расколется как миленький. И выдаст любезную миссис Хармон с потрохами.

— Думаете заключить судебную сделку?

И снова Холден.

— Думаем не отступиться ни перед чем, чтобы оба преступника оказались за решеткой. А может, не оба, а трое.

— Трое?

Силвербуш сверкнул глазами.

— Именно! Сказать, что мы еще думаем, ковбой? Что без твоей помощи черта лысого бы у нее что получилось. Мы думаем, ты тоже руку приложил.

— А доказательства у вас есть, хоть малюсенькие?

— Пока нет. Но будут!

— Где сейчас Эбби? — задал вопрос Джастин.

— У тебя в участке. Сидит в камере, дожидается адвоката.

— А Келли где?

— В тюрьме, на Мид-Айленде.

— Я пойду побеседую с Эбби. Хотите еще что-нибудь мне сказать?

— Да, — сказал Холден. — Если у вас есть оружие, сдайте.

Джастин удивленно посмотрел на капитана, однако на его немой вопрос ответил не Холден, а Силвербуш.

— С этого момента ты отстранен.

— Зря вы так. Вы даже не знаете, что мне удалось выяснить…

— Это мне все равно. Оружие на стол!

— Я его с собой не ношу, — ответил Джастин.

— Какой же ты полицейский без оружия?

— Успел убедиться на собственном опыте, что размахивать револьвером в нашем городе — себе дороже.

— Значит, револьвер у нас есть?

Джастин выдержал издевательский взгляд Силвербуша.

— Да, есть.

— И где он?

— У меня в кабинете. В столе. Правый верхний ящик. Он заперт, но офицер Хавермейер выдаст вам ключ.

— И значок давай, — потребовал Силвербуш. — Или он у тебя тоже в ящике под замком?

Джастин обернулся к Леоне Криль.

— Леона? Ты ничего не хочешь сказать? Как мой начальник?

Она вздохнула.

— Джей, у меня и выбора-то нет. Мистер Силвербуш — окружной прокурор, и расследование ведет он.

Не удостоив окружного прокурора взглядом, Джастин предупредил Леону:

— Говорю тебе, он не знает, что делает.

Силвербуш возмущенно фыркнул.

— Судя по найденным уликам, я знаю то, чего ты как раз не знаешь. Отдаешь значок или как?

Джастин полез в левый карман брюк и, достав значок начальника полиции Ист-Энд-Харбора, протянул его Силвербушу. В ответ услышал:

— Капитан Холден поедет с тобой в участок. Ради исключения тебе разрешается повидаться с дамой сердца. Но потом держись от нее подальше, иначе обвинение в препятствовании правосудию настигнет тебя прежде, чем ты успеешь почесать свои микроскопические яйца. Хочешь что-нибудь сказать?

— Ага. — Джастин повернулся к капитану. — Вас и правда зовут Уильям Холден?[2]

Тот не ответил, а Силвербуш раздраженно фыркнул, поэтому Джастину оставалось только без лишних слов удалиться. Холдену пришлось догонять. Два квартала до полицейского участка они преодолели в полном молчании, но поговорить им бы все равно не удалось — рой журналистов снялся с места и облепил их, нацелив микрофоны и камеры. Джастин шел вперед, глядя прямо перед собой. Порядком загруженная Мейн-стрит (обычные для курортного городка медленно ползущие машины в поисках места для парковки) встала наглухо, когда водители начали дружно выворачивать шеи. Пешеходы останавливались, а из магазинчиков высыпали люди, посмотреть, что происходит. «Такое только в дурацкой комедии увидишь», — подумал Джастин. Парочка сосредоточенных полицейских, окружившая их толпа репортеров и замерший в изумлении город. То ли фарс, то ли пошлость — не разберешь.

У полицейского участка репортеры наконец отстали (внутрь им все равно не проникнуть), и Джастин с облегчением вздохнул, обрадовавшись наступившей тишине. Куда меньше его обрадовали ошарашенные взгляды младших офицеров. А когда Джастин под конвоем Холдена прошагал к столу и, вытащив револьвер, рукоятью вперед подал его капитану, у всех вообще глаза на лоб полезли.

— Мне нужно видеть миссис Хармон. Я хочу поговорить с ней без посторонних.

Подумав, Холден кивнул. Майк Хавершем проводил Джастина в дальнюю часть здания, где находилась камера, и незаметно сунул ему в руку аккуратно сложенную записку. Оба сделали вид, что ничего не произошло.

Джастин смотрел на Эбби через прутья решетки. Вид у заключенной был на удивление спокойный. Осунулась слегка, устала, но все равно уверена в себе и держится молодцом. Не всякий может так держаться в камере, подумал Джастин, вспомнив, что пришлось пережить за решеткой ему самому. Ему тогда самообладания не хватило.

Хавершем повернул ключ в замке, и Джастин шагнул через порог. Майк тут же задвинул решетку, стараясь не глядеть на опального начальника, и побрел назад, в общую комнату — рабочий кабинет всех полицейских участка, кроме Джастина. Вид у Майка был понурый.

— И куда нас только не занесет! — поздоровался Джастин, чем вызвал у Эбби грустную улыбку. — Ты как тут?

Она кивнула, мол, ничего.

— Скоро прибудет адвокат. Когда он меня вытащит, станет гораздо лучше.

— Тебе сейчас нужно перебраться в город, там будет полегче.

Эбби снова кивнула.

— Я так и собираюсь. Поживу в нашей городской квартире, пока все не рассосется.

Вот как, в «нашей», подумал Джастин. Значит теперь, когда Эвана не стало, имущество снова превращается в совместно нажитое.

— У тебя неприятности? — спросила Эбби.

— Смотря что считать неприятностями. Если «что люди скажут», то никаких неприятностей.

— Вот почему мы так здорово ладим! У нас, оказывается, много общего.

— Но есть и различия, — возразил Джастин.

— Есть немного.

Он взял ее руки в свои. Она сначала потянулась к нему, но потом, почувствовав, что он не из нежности это сделал, напряглась. Джастин слегка сжал ее запястья, Эбби сделала попытку высвободиться, но он держал крепко.

— Не бойся. Я задам тебе несколько вопросов.

Она недоверчиво сощурилась, но кивнула.

— Ты убила Эвана?

Вопрос прозвучал буднично, как в светской беседе за коктейлем.

— Джей, ты что себе…

— Ответь, хорошо? Ты убила Эвана?

— Нет!

— Его убил Дейв Келли?

— Я не знаю.

— Подумай.

— Отпусти меня!

— Не отпущу. Думай. Эвана убил Дейв Келли?

— Нет.

— Ты знала, что у Келли есть электрошоковое ружье?

— Что?

— Отвечай.

— Не знаю точно, что это такое, но да, оно у него есть.

— Откуда известно?

— Он сам говорил пару раз. И мне показывал. Но это было до того… — Она осеклась.

— До чего? До того, как вы переспали?

Она вздохнула.

— Да.

— Как зашел разговор о ружье?

— Бог мой, понятия не имею! По-моему, к нам тогда повадились какие-то зверьки, рыли норы под кустами и разбрасывали компостную кучу, не знаю, в общем, сад портили.

— И что?

— Дейв и сказал, что он их уже много уложил — как их там, такие, с маской на морде и полосатым хвостом?

— Еноты?

— Вот-вот. Дейв сказал, что у него есть электрошоковое ружье и он часто стреляет из него по енотам, для развлечения.

— Ничего себе у него развлечения!

— Да. А как-то раз он показывал его нам с Эваном. Стрелял при нас, чтобы продемонстрировать, как оно действует.

— И что, тебе тоже было забавно?

— Нет.

Она в упор посмотрела на Джастина.

— Иногда у Дейва появлялась небывалая жестокость.

Джастин выдержал ее взгляд, тогда она первой отвела глаза и спросила:

— Джей, к чему все эти… ох, боже мой!.. Ожоги! Ожоги на теле Эвана?!

— Да. Похоже, это следы электрошока, которым развлекался Келли.

— Господи боже мой!

— Ну что, как ты думаешь, мог он это сделать?

Теперь Эбби задумалась над ответом. Не замкнулась, не ушла в себя, наоборот, смешалась и, кажется, слегка запаниковала.

— Не знаю…

— Ты когда-нибудь кому-нибудь говорила, что попросишь Келли убить Эвана?

— Бог ты мой, конечно нет!

— Даже в шутку?

— Даже в шутку!

— Эван был геем?

— Что?!

Она не вытерпела, попыталась вскочить и вырваться, но Джастин сжимал запястья железной хваткой. Усадив Абигайль обратно рядом с собой, он подождал, пока она не перестанет сопротивляться.

— А бисексуалом? Он вступал в отношения с мужчинами?

— Чушь какая!

— Значит, невозможно?

— Джей, мне уже начинает казаться, что нет ничего невозможного. Если Эван хотел что-то скрыть, откуда мне об этом знать?

— Подумай.

Она плотно сжала губы и попыталась сосредоточиться.

— Муж был кем угодно, но не «голубым», это точно.

— Если Эван с кем-то крутил роман, ты бы догадалась?

— Да.

— Узнала бы от него?

Она покачала головой.

— Нет, прямо он бы говорить не стал. А вот тонкие и толстые намеки — это пожалуйста. Это в его духе.

— А ты? Ты поступала по-другому?

Кивок.

— Мне как-то не нравится причинять боль.

— Значит, Эвану ты про своих любовников не рассказывала?

— Нет.

— А он догадывался?

Она ответила не сразу, рассуждая вслух:

— По-моему, если двое знают друг друга достаточно хорошо, они всегда почувствуют, когда появляются секреты. Они могут этого не показывать и всех подробностей тоже могут не знать, но они в курсе.

— Он знал обо мне? О нас с тобой?

— Не думаю.

— А про тебя и Келли? Знал?

Она в очередной раз задумалась.

— Может быть.

— То есть ты не уверена?

— Не уверена. Но мне кажется, что знал.

— Почему?

— Сложно сказать. По разговорам видно, по голосу. Однажды я подслушала, когда он говорил по телефону… Не знаю, обо мне или нет… но мне кажется, ему все было известно.

— Эбби, ты сказала, Келли не смог бы убить Эвана. Почему ты так думаешь?

— Ума не хватит.

— На убийство много ума не надо.

— Тогда духу не хватит.

— На вид хватает.

— Вот именно. На вид. Зверьков мучить его хватает. С людьми по-другому. Они могут и сдачи дать.

— Есть свидетель, говорит, Келли рассказал кому-то, что ты просила его убить Эвана.

В ее глазах отразился неподдельный ужас.

— Да ты что?! Я никогда… это ложь! Какой еще свидетель?

— Не знаю, не докладывали. Но Келли крепко взяли за жабры, улики, похоже, серьезные. Он запросто может повесить заказ убийства на тебя, когда будет колоться. Тогда убийство второй степени, срок меньше, либо хоть вышки избежит.

Эбби побледнела, не сильно, но все же заметно.

— Это ведь неправда!

— Многое будет зависеть от его адвоката. Пойдет он на сделку или нет.

Абигайль задышала чаще, прерывистее. Похоже, она хотела что-то произнести, но не могла собраться с силами.

— Скажи мне тогда, у кого хватило бы духу на убийство Эвана? — сбавил обороты Джастин.

— У тебя.

— А еще?

— У меня.

— Так ты делу не поможешь.

— У Хармона-старшего.

— Отец Эвана? Думаешь, это он?

— Нет. Но мог бы. Если бы понадобилось. Ты же не спрашиваешь, кто это сделал. Ты спрашиваешь, у кого хватило бы духу.

И тут Джастин вдруг вспомнил о зажатой в кулаке бумажке. Развернул. Записка от Майка Хавершема, которому удалось раздобыть нужную информацию. Эллис Сент-Джон брал машину напрокат в четверг днем — в этот же день он исчез, а ночью убили Эвана Хармона. Марку машины (синий «мустанг-кабриолет») и номер Хавершем тоже выяснил. Джастин решил, что Майку непременно нужно будет сказать спасибо — когда Холден куда-нибудь исчезнет.

— Как насчет Эллиса Сент-Джона? У него хватило бы духу стать убийцей? — спросил он у Эбби.

— Боже, нет конечно!

— Почему?

— Ну, он такой… — Она неопределенно помахала руками, подбирая слова. — Не смог бы и все. Почему ты вообще о нем вспомнил?

— Он пропал.

— Как пропал? В бега, что ли, ударился? — не поняла Эбби.

— Могли похитить. Я его пока не нашел.

— Это как-то связано с Эваном?

— Не знаю. Все может быть.

Они помолчали. Джастин знал, что скоро вернется Холден.

— Эбби, есть что-то, что ты знаешь насчет убийства и не хочешь мне рассказывать?

— Нет.

— Если да, лучше скажи сейчас.

— Ничего такого я не знаю.

Только тогда он отпустил ее руки, и они безвольно упали на колени. Абигайль сглотнула, видимо, у нее сдавило горло.

— Ты хочешь знать о Келли? — тихо спросила она. — То есть о Келли и обо мне?

— Нет.

Она посмотрела на него удивленно, и он пояснил:

— Это личное. Подождет.

— А остальное — работа?

— Остальное — работа.

— Похоже, Джей, без помощи мне не обойтись.

— Похоже, так.

— Ты мне поможешь?

Он не ответил.

— Я не убивала его. Я этого не делала и ничего об этом не знаю.

Он по-прежнему не отвечал, сидел как истукан, не отвергая ее признание, но и не цепляясь за ее слова как за спасение. Он думал, стоит ли верить женщине, сидящей рядом с ним. И что будет, если поверить.

Склонив голову набок, Эбби повторила вопрос — будто не ее жизнь повисла на волоске, будто ей просто любопытно, какое решение он примет. Как будто от этого решения зависит лишь ее мнение о нем.

— Ты мне поможешь?

— Я докопаюсь до правды. Какой бы она ни была, кто бы ни оказался убийцей. Ты должна это понять.

— Понимаю, — ответила Абигайль Хармон. — Ничего личного, только работа.

— Нет, — возразил Джастин Уэствуд. — На этот раз и личное тоже.

12

Ли Лин лежала обнаженной.

Это ощущение наполняло ее счастьем.

Без одежды она чувствовала себя свободной. Как будто сбрасывала тесную шкуру. Окончательно избавлялась от того, что сдерживало и не давало дышать. Нагота пьянила.

Голый Того раскинулся рядом, едва прикрыв совершенное тело смятой простыней. Они занимались любовью уже три раза подряд, и она знала, что полностью лишила его сил. Истомила. И даже нашла, чем удивить, после стольких лет. Сама она могла бы еще и еще, хоть сейчас. Взглянув на спящего, она положила руку на его мерно вздымающуюся грудь, туда, где сердце. Провела серебристым ноготком по коже, восхищаясь ее гладкостью и упругостью мышц. Засунула себе руку между ног и принялась ласкать, глядя на спящего Того. Не меняясь в лице, почти не двигаясь. Она кончила быстро и неожиданно, изгнав из тела и мыслей остатки сковавшего их напряжения.

Одним движением Ли Лин выпрыгнула из кровати. Наслаждаясь прикосновением грубого ковра к босым ступням, она пошевелила пальцами, запутав их в жестком ворсе, а потом подошла к мужчине, распластанному в противоположном углу. Он тоже лежал голый, но вряд ли чувствовал от этого радость. Неизвестно, мог ли он в этот момент вообще что-то чувствовать, пусть даже боль. Возможно, он уже не чувствовал ничего.

Она слегка покачала тело ногой. Потом дотронулась босыми пальцами до его шеи и постояла неподвижно, ощутив кожей едва заметную пульсацию. Каждый толчок придавал ей свежих сил. Он, видимо, тоже почувствовал ее прикосновение — ресницы задрожали. Непонятно было, видит он ее или нет. Если видит, хорошо.

Наклонившись, она покрепче надавила ногой на шею — пульс стал четче. Стремительный удар указательным пальцем, и пульс пропал. Она медленно и плавно выпрямилась, будто выбираясь из роскошной пенной ванны, и зазвенела, как натянутая тетива, наслаждаясь движением каждого позвонка. На всякий случай снова пошевелила тело ногой, но в этот раз не дрогнули даже ресницы.

При жизни мужчину звали Рональд Ла Салль. Ничего не значащее для нее имя, ничего не значащая жизнь. Какие такие сведения он скрывал, ей было не известно и не важно. Главное было заставить его говорить, и не заговорить он не мог. А еще, чтобы он сказал правду — и он, вне всякого сомнения, сказал. Они провозились недолго — мужчина почти сразу же выложил все. Заставлять его перед смертью испытать все остальные муки было совсем необязательно.

Но ведь не всегда делаешь только то, что обязательно.

Улыбнувшись этой мысли, Лин вернулась в постель. Встала на матрас, который почти не дрогнул под ее невесомым телом, и возложила ступню на шею Того. Открыв глаза, он увидел, что Лин возвышается над ним в позе триумфатора. Выражение его лица не изменилось, но она почувствовала, как напряглось тело.

— Успеем еще раз заняться любовью, — сказала она, а затем кивком указала на Рональда Ла Салля. — А потом доделаем работу.

Он едва заметно кивнул, и под ее босой ступней дрогнула кожа. Она чуть усилила нажим, покрепче захватив шею пальцами ноги, и подумала, что придет день и Того будет лежать такой же беспомощный и жалкий, как распростертая в дальнем углу жертва.

Лин увидела, что Того улыбается. Улыбнувшись в ответ, она стремительно оседлала его и крепко, изо всех сил, сжала коленями бока, а потом выгнула спину, нежно касаясь сосками его гладкой груди.

Они занялись любовью, а Лин одолевали мысли о радостях жизни и о смерти, которая тоже способна дарить незабываемое наслаждение.

А еще о том, что Рональд Ла Салль и добытая у него информация прибавят им с Того работы.

Бывают минуты, когда о лучшем и мечтать нельзя.

13

Девять вечера. Джастин ссутулился в кресле у себя дома на Дивижен-стрит. Улица опустела — телевизионщики со своими микроавтобусами и спутниковыми тарелками наконец-то убрались. Опустела на четверть и бутылка «Джека Дэниелса» плюс две бутылки «Питс Уикид Эль». Уже почти час как репортеры сняли осаду и соизволили оставить его в покое. А вот эль и виски пока не иссякли, поэтому Джастин раздумывал, выпить еще бутылочку «Питса» или не стоит.

Он следил в Интернете за тем, как освещается расследование, внутренне готовясь к ажиотажу, который возникнет утром в прессе. «Америка онлайн», черпающая сведения у Ассошиэйтед Пресс, раздула историю до невероятных размеров. Выходило, что Абигайль подговорила двух своих любовников помочь мужу уйти из жизни, о чем недвусмысленно объявлял заголовок: «ВТРОЕМ В ОДНОЙ ПОСТЕЛИ — ЖЕНЕ МИЛЛИОНЕРА СТАЛО ТЕСНО». Дальше шла хроника любовных отношений Абигайль и Келли: как его подрядили на ремонтные работы в особняке Хармонов (похоже, в официальных источниках название «особняк Хармонов» приклеилось к дому намертво) и как Эбби не смогла устоять перед чарами строителя. Перед Джастином разворачивались подробности, о которых он раньше и не подозревал, к тому же далеко не все напрямую относились к выдвинутым против Келли и Эбби обвинениям. Келли работал у Хармонов почти год — сперва предполагалось уложиться в четыре месяца, потом они растянулись аж на двенадцать. Виновницей долгостроя называли Эбби: вроде бы Эван хотел прекратить работы, но жена все расширяла и расширяла поле деятельности для Келли, причем, если верить Ассошиэйтед Пресс, трудился подрядчик уже в основном на сексуальной ниве.

С одной стороны, подумал Джастин, не исключено. С другой — есть у ремонтных рабочих нехорошая привычка задерживаться в чужом доме. Начнут что-то делать, получат деньги вперед, не доделают, возьмутся за другое, снова деньги вперед, первый участок заглохнет — денежки-то уже тю-тю. Мысль о том, что Эбби могла нарочно удерживать Келли как сексуального партнера, он в конце концов отмел. Маловероятно. Если она завела любовника, к дому она его не подпустит. К себе — да, а к дому нет, как это было с Джастином.

Надо же, оказывается, он думает о романе с Абигайль в прошедшем времени.

Хотя чего уж там, обвинение в убийстве теплоте отношений не способствует.

И тем не менее ему слабо верилось, что затянувшиеся ремонтные работы и сексуальная связь Эбби и Келли — звенья одной цепи. Эбби никогда не питала к мужу мстительных чувств — не лезла к нему в карман и вообще на его деньги не покушалась. Джастин знал ее достаточно, чтобы сообразить: если Келли решил как следует нажиться на ее муже, Эбби от этого не будет ни тепло, ни холодно. Ее мысли устроены по-другому, она не лезет в деловые вопросы. Хотя, с другой стороны, откуда ему, Джастину, знать, как на самом деле устроены ее мысли? Если его водили за нос, чтобы он сыграл заранее отведенную роль, — псу под хвост все эти умные рассуждения. А верится все равно с трудом. И за нос его так просто не поводишь, смеем надеяться. Он давно раскусил бы ее замысел, если бы почувствовал фальшь: общие шутки, взаимная страсть, близость духа — такое не сыграешь. А стервозность? Эбби все равно раскрылась бы перед ним, даже если это все был искусно поставленный спектакль.

Однако в интернетовской статье Джастину попалось на глаза кое-что, что отметил и Силвербуш: в доме Хармонов меняли сигнализацию, и руководил работами не кто иной, как Келли. Сигнализация эта представляла собой навороченную компьютерную систему. Отключить ее можно было с компьютера в кабинете Хармона, но при желании (долго ли умеючи) и с внешнего ноутбука. Умения Дейву Келли было не занимать. Он мог не только вырубить саму систему, но и стереть все полученные изображения и записи с жесткого диска. Как стало известно Джастину из той же статьи, сигнализацию отключили именно снаружи. Ноутбук у Келли конфискован, но пока не выяснено, им ли воспользовался взломщик. Если да, Келли остается только чистосердечное признание.

Самая серьезная улика — электрошоковое ружье. Найденное у Дэвида Келли в гараже. По чьей наводке, непонятно — Силвербуш с Холденом свои источники не выдают. Согласно официальной версии, это результат блестящей операции, проведенной Холденом.

За Джастином Уэствудом, напротив, никаких блестящих операций в этом деле не числится.

А от того, что числится, впадаешь в ступор: встречался с женой покойного Хармона, наверняка был в курсе ее отношений с Келли и намерений касательно убийства, следующий на очереди в главные подозреваемые. Тем более его временно отстранили от должности. Бедолага коп с нелегкой судьбой, попавший под чары жестокой обольстительницы, проявил, оказывается, не меньшую жестокость, раз не погнушался принять участие в зверском преступлении.

Хармон-старший выступил с заявлением, что он будет надеяться до последнего: за содеянным стоит не его невестка, однако, если это все же ее рук дело, он не сильно удивится. Сын говорил ему, что жена гуляет направо и налево, и оба Хармона очень переживали по этому поводу. С женой Эван не развелся, ведь он сильно ее любил. И Хармон-старший невестку тоже очень любил, но сейчас… сейчас в его сердце любви не осталось. Только скорбь о сыне.

Джастин понял, что самое время отправиться за третьей бутылкой пива.

Дойдя до кухни, он почувствовал, как наваливается тяжким грузом небывалая усталость. С бутылкой холодного пива в одной руке, другой он оперся на плиту — и резко отдернул, ругнувшись от боли. На ладони начал вспухать волдырь. Обозвав плиту по матери, Джастин повернул ручку под правой конфоркой. Растяпа, готовил омлет и опять забыл выключить плиту. Вот если бы здесь сейчас оказалась Эбби, чтобы снова коснуться обожженной руки своими прохладными губами… Нет, Эбби здесь будет не скоро. А может, вообще никогда не будет.

Джастин глубоко вздохнул, потряс головой, чтобы выкинуть ненужные мысли, и направился с пивом назад в комнату. Хлебнул из горлышка, и, когда в бутылке осталось от силы несколько глотков, у него родилась идея. С минуту он вертел ее так и сяк, прикидывая, бред или не бред. Решил, что бред, но попробовать надо. Набрал номер. Из трубки невыразительным «алло» отозвался отцовский голос, и когда Джастин тоже сказал «алло», отец ответил, что как раз собирался ему звонить.

— Что произошло, Рональд объявился?

— И да, и нет.

— В каком смысле?

— Он мертв. Полиция нашла тело.

— Ох ты боже мой! Где?

— Недалеко от Уорика, там, где аэропорт Грин.

— В Роки-Пойнте?

— Да.

— Рядом с Тайдуотер-драйв?

— Да…

В голосе Джонатана Уэствуда послышалось удивление пополам с настороженностью.

— Точно?

— Как ты догадался?

Джастин не ответил. Он потряс головой и переспросил:

— Папа, ты не ошибся? Его точно там нашли?

— Не ошибся. Мне только что звонила Виктория. У нее был Ди Пецио, приехал сообщить ей лично. Может, до сих пор там сидит.

— Это убийство?

— Насколько я понял, да.

— Как именно его убили?

— Джастин, я-то откуда знаю? Я такие вопросы задавать…

— Извини, извини. Поговорю с Билли сам и все выясню.

Джастин замолчал. Однако мысли в голове при этом крутились как бешеные. Между Тайдуотер-драйв и рекой Провиденс заброшенная стройка, ее заморозили лет тридцать назад, и теперь она торчит там, как бельмо на глазу. Площадку по старой памяти называют «Дрогановской», по имени застройщика, который развернул там свою бурную деятельность, а потом слинял. Тогда у стройки началась другая история, темная — мафиозные группировки прятали там трупы своих жертв. За последние годы было обнаружено несколько тел, от которых тянулись ниточки к организованным преступным группам Новой Англии. Но при чем тут Рональд Ла Салль? Для мафиози он интереса не представляет. Заурядный рохля-финансист, консерватор. Не стыкуется. Во что этот Рональд вляпался, чтобы помереть такой смертью?

— Ты меня слышишь? — не вытерпели в трубке.

— Слышу.

— Мне… — Отец надолго задумался, подбирая слова. — Мне нужно тебя кое о чем попросить.

— Проси.

— Ты можешь приехать к нам? Разобраться, что произошло?

— Конечно. Как скажешь. Хотя Билли тоже бы справился.

— Да. Только… это наше, семейное. Слышал бы ты Викторию…

— Пап, когда ты сказал «к нам», ты имел в виду вас с мамой?

— И Викторию.

— Она тоже хочет, чтобы я приехал?

— Да. Она сама просила передать тебе.

— Завтра буду!

— Сможешь? Я боялся, что у тебя дела.

— Нет, похоже, у меня как раз образовалось свободное время. Я тебе за этим и звонил, сказать, что приеду. Не знаю, сколько получится пробыть, но чем смогу — помогу.

Джастин не услышал в ответ ни слов благодарности, ни даже простого «спасибо», только долгое молчание и наконец:

— Я передам маме, чтобы ждала тебя завтра к ланчу.

Почувствовав, что отец сейчас повесит трубку, Джастин позвал неуверенно:

— Пап… — и замолчал, не зная, как продолжить, потом одним глотком осушил бутылку и договорил: — Предупреди ее, чтобы в газеты завтра не заглядывала. А если заглянет, пусть делит все написанное на восемь.

— Предупрежу. До завтра.

Джастин улыбнулся замолчавшей трубке и, возвращая ее на базу, подумал, что не так уж плохо, когда отец не задает лишних вопросов.

Рональд Ла Салль. Убит. Тело найдено среди ржавой арматуры на Дрогановской стройке.

Что все это означает? Что, черт возьми, происходит?

Неизвестно, на сколько ему удастся уехать из Ист-Энд-Харбора, не нарушая обещания, данного Эбби. Да еще учитывая, что нужно реабилитироваться самому. Но в Провиденс ехать необходимо. Посмотреть, сработает ли только что придуманный план, да и Вики нельзя оставлять в беде. Перед ним опять встало ее лицо, когда они хоронили Алисию. Снова видеть такую же боль в ее глазах? Может оказаться не по силам. И все равно, ехать надо. Когда-то Провиденс был для Джастина тихой гаванью, родным домом. Потом утрата превратила любимый город в источник адской боли. В последнее время Джастин научился укрощать боль, заезжать домой, не пуская в душу терзавшие ее воспоминания. Теперь — новая боль. Новая утрата. А не ехать домой нельзя.

Волдырь на руке начал саднить. Джастин подумал, что надо бы помазать чем-нибудь или хоть пластырем заклеить, но плюнул и оставил как есть. Может, еще пива? Нет, ну его, это пиво. Взгляд упал на оставленную на столе початую бутылку.

Бурбон. Совсем другое дело.

14

Родительский дом встретил Джастина не то чтобы радостным оживлением. В любом морге обстановка показалась бы куда более раскованной и непринужденной.

Причиной напряженного молчания была не только трагическая гибель Рональда. Родители все-таки заглянули в газеты. До первой полосы стремительно разгорающийся скандал вокруг истории с убийством не дотянул, хотя сумел основательно всколыхнуть нью-йоркскую и лонг-айлендскую общественность и даже вызвал интерес у любителей жареного в других штатах Новой Англии. Заголовок на пятой странице местной газеты, не такой кричащий, как в нью-йоркских таблоидах, гласил: «БЫВШИЙ ГЕРОЙ ПРОВИДЕНСА СТАНОВИТСЯ ГЕРОЕМ СКАНДАЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ». Под статьей — фотография Джастина, сделанная, когда он служил в полиции Провиденса и был на несколько лет моложе (и на двадцать пять фунтов легче). Несколько оскорбительных выпадов от Силвербуша, на которые Билли Ди Пецио в своей обычной манере отвечал, защищая своего давнего подопечного, что на порочную связь с замужней женщиной Джастин может и способен, а вот на порочные действия преступного характера — определенно нет. Билли заметил также, что приговор ни Дэвиду Келли, ни Абигайль Хармон пока не вынесен, а на Джастина у полиции вообще ничего нет, кроме гнусных инсинуаций.

Едва переступив порог массивного здания, он почувствовал, как давят родные стены. Знакомое еще со школьных лет ощущение: рослый и крупный, в этом доме Джастин моментально превращался в пузатую мелочь. Как будто он снова заявился домой под утро и теперь ждет наказания. Интересно, наступает ли когда-нибудь возраст, в котором перестаешь жить по родительской мерке и бояться родительского гнева? С одной стороны, хорошо бы не наступал. Есть что-то надежное в этом незыблемом превосходстве.

С другой стороны, он уверен в собственном выборе, в собственных представлениях о том, что хорошо и что плохо. Он мог лишить человека жизни и не чувствовать за собой вины. Он водил дружбу с людьми, совершившими такое, что ему и в страшном сне не приснится, но ни словом, ни взглядом не выдал своего отношения к их прошлому. И наоборот, он разрывал любые связи с теми, кто опускался ниже поставленной им планки. И с теми, кто не принимал его непростых представлений о том, как устроен мир.

Наверное, все дело в этих непростых представлениях. Бывают случаи, когда все предельно просто — это черное, это белое. Это хорошо, это плохо. Но гораздо чаще окружающая действительность раскрашена в смешанные тона и оттенки серого, от которых голова идет кругом. Джастин не признавал слепого доверия власти, не сумевшей доказать, что достойна доверия. Не признавал подчинения закону, весь авторитет которого в том, что он существует не один десяток, а то и сотню лет. Не шел на поводу у тех, кто отдавал приказы, не объясняя, зачем это нужно. Такие приказы он просто не выполнял. В итоге за прошедшие двенадцать-тринадцать лет службы он успел навлечь на себя и тяжкие телесные, и ранения, и преследование, и даже пытки.

Ладно, он не волшебник. Работа такая, что поделаешь.

Сам сделал выбор — сам и расхлебывай.

При всем при том он тоже начальство. И зачастую требует от других слепого подчинения, которое сам не приемлет. Хотя прекрасно знает, что без ошибок не обойдется. Не бывает идеально верных решений. Но если уж кому-то надо это решение принять, пусть будет он, а не кто-то еще.

Не важно кто.

Противоречия. Может быть, из-за них у него такой непростой взгляд на жизнь… Он столько раз видел, как совершали непоправимое люди, уверенные в своей правоте.

Джастин покачал головой, коря себя за робость, которая нападала на него в родительском доме. Он сам себе хозяин и не обязан подчиняться чужим правилам — но ведь он хочет, чтобы семья приняла его сторону. Или хотя бы не сразу переметнулась на сторону противника.

Поэтому он без возражений поднялся с родителями в кабинет — обшитую деревянными панелями комнату немногим меньше ист-эндского жилища Джастина. Там все трое мелкими глотками тянули чай со льдом, ожидая, пока домработница Луиза сообщит, что ланч подан. В молчание они погрузились почти сразу после натянутых приветственных объятий в холле. Сделав второй глоток чая, Джастин решил, что пора брать быка за рога.

— Слушайте, — начал он, — я должен кое-что прояснить. Вас, наверное, задевает то, что в газетах понаписали?

— Ты думаешь, нам поэтому так плохо? Решил, что мы тебя стыдимся?

— Ну, не только. То, что произошло с Рональдом, — ужасно… и вы не знаете, как с этим жить.

— Не знаем? — Голос у матери Джастина, Элизабет, сорвался, как будто от напряжения у нее свело горло. — Да, Джей, мы не знаем, как жить, когда убивают твоих родных!

— Понимаю. Этому горю не поможешь. Мы будем вспоминать Рональда, говорить о нем, за тем я и приехал, чтобы вы могли пережить, справиться. Но шумиха вокруг меня в ближайшее время не утихнет, а для Рональда уже все…

— Кончено? — завершила фразу его мать.

— Как бы цинично это ни звучало.

— Да, цинично, — отозвалась мать.

Чем вызвана такая боль в ее голосе? Утратой или тем, что родной сын с такой легкостью эту утрату перечеркнул? Джастин не понял. Ему хотелось объясниться, но тут заговорил отец.

— Цинично, однако это горькая правда. — Джонатан, полуобернувшись, посмотрел сыну в глаза и сделал глоток из своего бокала с чаем. Пить ему вряд ли хотелось, просто решил выдержать драматическую паузу. — Что же ты там хотел прояснить?

Джастин медленно выдохнул. Не только отец умеет делать драматические паузы.

— Вы же газеты читали? Я вляпался в крупный скандал. Но все, что там написано, — сплошное вранье. Не могла Абигайль Хармон заказать убийство мужа. И я, уж поверьте, его тоже не убивал.

— Мы тебе верим.

Джастин протер глаза. Никаких театральных жестов, просто в висках внезапно заломило от боли.

— Спасибо. Только вы же сейчас сами на себя не похожи — как будто в комок сжались.

— И ты решил, что мы тебя стыдимся? Или не верим тебе?

— Пап, не надо. Тут столько всякого-разного. Я знаю, что вы многое не можете мне простить… Алисию и Лили… мы так и не поговорили толком…

— Это все в прошлом, — сказал Джонатан Уэствуд.

— Разумеется. И тебе пришлось бороться с собой, чтобы мы хоть как-то стали общаться снова. Но даже если все в прошлом, это не значит, что оно ушло навсегда. Мне тоже пришлось бороться, и я боролся, как мог, но я тоже себе никогда не прощу.

— Джастин… — Пока они говорили, мама взяла себя в руки. Голос по-прежнему печальный, но уже спокойный. — Напрасно ты про нас так думаешь. Мы тебя не стыдимся. И прошлое тут тоже ни при чем. То, что произошло с Алисией… и с Лили… мы можем переживать сколько угодно, но знаем, что для тебя это в тысячу раз больнее. Дело в другом… мы не потому…

Она смешалась, и вместо нее закончил муж:

— Мы ненавидим твою работу, но вовсе не поэтому.

— Тогда почему? — спросил Джастин.

И Джонатан Уэствуд объяснил. Спокойно и, надо отдать ему должное, мягко.

— Джей, ты мог бы стать кем угодно. Не буду в сотый раз повторять, что твоя жизнь повернулась бы тогда совсем по-другому. Ты сделал то, что сделал, ты работаешь в полиции. И пусть мы уважаем твой выбор, нам всегда будет страшно.

— Страшно? Почему?

Теперь растерялся Джонатан Уэствуд, а на помощь пришла жена.

— Из-за твоего выбора мы потеряли внучку и не хотим терять еще и сына.

В комнате воцарилось молчание. Джастин хотел глотнуть чаю, но никак не мог нащупать стакан внезапно ослабевшей рукой. Ему почти удалось справиться с собой, когда в дверях появилась Луиза и произнесла самые сладкие слова, которые он когда-либо слышал:

— Ланч подан.

Обеденный стол был сделан в Испании в XVIII веке. Массивный, с резными завитушками, но в то же время строгий. Вокруг двенадцать не менее строгих стульев. Во главе стола большое кресло, похожее скорее на трон. Никогда Джастину не доводилось сидеть во главе стола. Кресло-трон предназначалось для Уэствуда-старшего.

Не успел он положить в рот кусочек отменно приготовленного Луизой жареного цыпленка, как отец спросил:

— Откуда ты узнал, где нашли тело Рональда?

— У этой стройки известное прошлое, — поспешно прожевав, ответил Джастин и отправил в рот еще кусочек сочной куриной грудки.

— Какое прошлое?

— Темное.

Джастин заметил, как смотрит на него мама. Не возмущенно, не горько, не озадаченно. С удивлением. Прожевав второй кусок, он позвал:

— Мам?

И она ответила на его незаданный вопрос:

— Какие ты вещи знаешь… Было время, тебя интересовали только игрушки, мультики и лошадка-качалка.

— Потом бизнес, — подал голос отец, — и медицина.

— А теперь вот, — продолжала Элизабет, — убийства. И разные места с темным прошлым.

Воцарилось обычное в этом доме затянувшееся молчание. Джастин воспользовался паузой, чтобы попробовать запеченный картофель с чесноком, такой же восхитительный на вкус, как и основное блюдо. И даже успел отправить вслед несколько морковин. И тут Джонатан спросил:

— Что же ты собираешься делать?

— Закончить ланч, потому что ничего подобного я не ел с тех пор, как был здесь последний раз. Потом повидаю Вики. И Билли. Буду делать то, о чем ты просил, — выяснять, что, черт подери, тут происходит. — И при мысли о том, что он собрался сделать в первую очередь, не смог удержаться от едва заметной улыбки. — Но сначала мне нужен историк — тот, кто разбирается в прошлом.

В самом сердце Маленькой Италии затерялся ресторанчик «Ла дольче вита». Скатерти в красно-белую клетку, разные виды пасты с простым томатным соусом, лучшие трубочки-канноли на всем восточном побережье и обжигающе-бодрящий эспрессо.

Джастин сидел в дальнем углу, смакуя вторую чашку двойного эспрессо, и ловил обрывки неторопливых разговоров между малочисленными в этот предвечерний час посетителями. Несколько парочек. Тощий помятый парень в бермудах, увлеченно изучающий путеводитель по Род-Айленду. Две приятельницы, которые, похоже, решили наговориться сейчас на всю оставшуюся жизнь, а потом опять как белки в колесе — готовка, уборка, муж, дети. Никто из этих людей не обращал на Джастина ни малейшего внимания — он для них личность неизвестная. Но были и другие, не столь равнодушные. Вот сидят неподалеку трое и посматривают исподлобья. Двоих он когда-то посадил за решетку, а когда третьего собрались отпускать на поруки, пытался убедить комиссию, что досрочного освобождения тот не заслуживает. Звали третьего Джои Фодера, и сидел он за изнасилование и убийство преподавательницы искусствоведения из Род-Айлендской школы дизайна. Убив жертву, Фодера по кличке Джои Бобрик, вырезал ей половые органы. На суде он объяснил свои действия тем, что женщина напомнила ему первую жену, которая к тому времени уже несколько лет как пропала без вести. Адвокат строил защиту на том, что первая жена была невозможной истеричкой, поэтому, когда Джои услышал, как преподавательница в ресторане разговаривает на повышенных тонах, в нем всколыхнулись уснувшие ярость и боль, которые причиняла ему своими оскорблениями жена. Предугадать, в какую сторону склонятся после четырехдневного слушания присяжные, не представлялось возможным, поэтому стороны пошли на сделку — подсудимый признан виновным в убийстве второй степени (от двенадцати до двадцати пяти лет тюремного заключения). Через два с половиной года Джои Бобрик настучал на сокамерника, чтобы срок скостили. Комиссию Джастину тогда убедить не удалось — окружной прокурор выполнил свою часть сделки, и Джои вышел на свободу. Ровно через три дня после комиссии опасный преступник получил возможность взяться за старое.

Было в ресторане еще четыре-пять человек, не понаслышке знакомых с Джастином. Встречаясь с ним взглядом, они кивали в знак приветствия, с тревогой, но почтительно.

Джастин успел заказать третью порцию эспрессо, когда в зал вошел мужчина раза в два массивнее и крупнее любого из присутствующих и направился к дальнему столику, по дороге обмениваясь рукопожатиями со знакомыми. Руку Джои Фодеры великан сжимал чуть дольше остальных. Фодера вполголоса буркнул что-то мало похожее на приглашение погонять шары. Тогда великан неспешно отпустил Джои и расплылся в улыбке, от которой Джастин невольно поежился.

Наконец Бруно Пекоцци добрался туда, куда шел. Не успел он открыть рот, чтобы поздороваться, как у столика вырос официант. Бруно заказал два двойных эспрессо, три канноли и одну слойку-сфольятелле.

— Извини, что опоздал, — обратился он к Джастину. — Пришлось попетлять.

— За тобой следят?

— Даже обидно как-то уже, если не следят. — Он протянул Джастину руку, и тот крепко ее пожал. — Так чем обязан? — И сам же продолжил: — А, чего туфту гнать? Пока родственничка твоего не кокнули, ты сюда ни ногой. А тут нате, нарисовался!

И он заключил Джастина в крепкие медвежьи объятия.

— Кого мочить будем? — перешел к делу профессиональный киллер и даже слегка огорчился, когда Джастин поспешно покачал головой. — Что, просто поздороваться зашел?

— Давай ты помолчишь и послушаешь, — наконец вставил слово Джастин.

Бруно разжал объятия.

— Нравишься ты мне, а то бы…

Великан взгромоздился за стол, где в окружении разномастной выпечки уже дымились две чашки кофе. Джастин вспомнил улыбку, с которой Бруно смотрел на Джои Бобрика, и у него снова побежали по спине мурашки.

— Да, — произнес он вслух, — а то бы…

На вопрос о том, кем он работает, Бруно Пекоцци обычно отвечал, что консультантом на киностудии. Если особо любопытные пытались выяснить, в какой именно области он консультирует, Бруно слегка приоткрывал завесу и объяснял, что специализируется на криминальном мире, а работа его заключается в том, чтобы помочь сценаристам, режиссерам и актерам изобразить этот мир как можно достовернее. Если же любопытные и после этого не отставали, он смотрел на них долгим пристальным взглядом, под которым они съеживались и отползали. В страхе.

Бруно, в общем-то, не кривил душой, называя себя консультантом. Ему довелось поработать на четырех голливудских картинах. Он стал легендой с первых съемок, когда режиссеру — трехкратному оскароносцу с взрывным характером и манией величия, пытавшемуся отвлечь внимание от своего небольшого роста вечными придирками и непомерными понтами, — вздумалось снимать в Квинсе, неподалеку от аэропорта Кеннеди. Съемки то и дело приходилось прерывать, потому что самолеты мало того что влетали в кадр почем зря, так еще и перекрывали весь звук ревом турбин. Режиссер уже в бешенстве бегал по потолку, и тут Бруно куда-то ушел. Несколько минут его не было, потом он вернулся, на ходу запихивая в карман сотовый, похлопал мечущего громы и молнии режиссера по плечу и сказал: «Все, можете снимать». Режиссер, не сбавляя оборотов, переключился на Бруно, вопя, что всякие сраные ублюдки, которые ни хера не смыслят в его деле, пусть убираются на хер и не отсвечивают. Орал он где-то минуту, может, две — пока до всей съемочной группы (включая самого гения) не дошло, что самолетов-то больше не слышно. Все замолчали, а режиссер спросил у Бруно:

— Как ты это сделал?

— Звякнул кой-кому.

После продолжительного молчания режиссер поинтересовался:

— А кому?

На что Бруно спокойно ответил:

— Если я тебе скажу, кой черт тебе в следующий раз со мной контракт подписывать, козявка ты сраная?

Режиссер сглотнул, поблагодарил Бруно — съемки продолжились.

Следующие три картины не заставили себя долго ждать, и Бруно неплохо заработал, посвящая сценаристов и актеров в подробности, которые в самом деле помогли им изобразить криминальный мир как можно достовернее. А самое главное, ему не пришлось отказываться от своей основной работы.

На основной работе Бруно состоял киллером у главы самого большого преступного клана в Новой Англии, Леонардо Рубинелли, известного в узком кругу как Ленни Руб, Рубин или Красный Лео. По подсчетам Джастина, за все время службы Бруно лишил жизни двадцать три человека.

И еще одного по просьбе Джастина.

Однако это не значит, что за полицейским теперь числился должок. Джастин мог бы уничтожить противника и сам — если бы не валялся без сил, а с Бруно они были в расчете. Обычные деловые отношения, ничего личного.

Оба прекрасно знали: случись Джастину вести расследование против Бруно, он выполнит свою работу как положено. Да и Бруно не пощадит Джастина, если тот встанет на пути клана.

Так и существовали по этим негласным правилам, зная, что обсуждать тут нечего, и так все ясно.

Оба великолепно понимали, в каком мире живут. Дополнительных объяснений не требовалось.

— Хорошо выглядишь, — одобрил Джастин. — Откуда загар?

— Валялся на самом роскошном пляже в мире, — ответил Бруно и пояснил, прочитав в глазах Джастина недоумение: — На родине-матушке.

— По тебе в самый раз.

— Песочек белый, водичка синяя, вино красное. Добавить чуток домашней пасты и лимончелло со льдом — что еще нужно человеку на отдыхе?

Джастин усмехнулся.

— Греть пузо на песочке? Что-то на тебя не похоже.

— Не могу же я все время работать. С возрастом моложе не становишься. Надо иногда и отдохнуть. Отвлечься. А домой ездить я люблю — все такие добрые, сидишь себе, эспрессо тянешь. Там я хоть сам на себя похож, понимаешь?

— Понимаю. Прям как в этом ресторане.

— Смейся-смейся. Только мой тебе совет, выбрался бы ты тоже, отдохнул. Если надумаешь, только намекни. У моей тетки Лючии домик — ну вроде виллы — прямо на утесе, над морем. — Бруно изобразил воздушный поцелуй. — Позагораешь недельку, да если еще с девчонкой ласковой — как заново родился! Я тебе комнату по своей цене устрою.

— Если пойму, что пора родиться заново, обязательно намекну.

Бруно вытянул под столом длинные ноги и сунул в рот сигару. Зажигать почему-то не стал, просто жевал как соску.

— Ладно, давай к делу. По какому поводу этот романтический ужин? — поинтересовался Бруно, откусывая сразу половину ром-бабы.

— Ты ведь уже знаешь про Рональда Ла Салля?

Бруно кивнул, что означало: «Ты меня за кого держишь? Чтоб я, да не знал, что на моей делянке творится?»

— И что скажешь?

— Так ты поэтому нарисовался? Чтобы я изложил тебе свои соображения насчет его — как это по-умному называется — безвременной кончины? Я же говорю — меня тут не было, я отдыхать ездил.

Джастин пожал плечами, что означало: «Ты думаешь, я за кого тебя держу? Чтоб ты, да не знал, что на твоей делянке творится?»

— Я здесь неофициально, — сказал он вслух с досадой. — И я ищу не столько ответ на вопрос «кто?», сколько ответ на вопрос «почему?». — Бруно сдвинул брови, пытаясь понять, откуда ветер дует, и Джастин пояснил: — Мне нужно что-то сказать сестре жены.

— Скажи ей, что нечего было выходить за махинатора.

— А что, он был махинатором?

— А что, этих финансистов еще за что-нибудь мочат, кроме махинаций? Когда-нибудь слышал, чтобы честного человека так пришили?

— И что же он натворил?

— Мог, например, знать, кого не следует.

— Например, кого?

Бруно не ответил — то ли погрузился в раздумья, то ли смаковал канноли, от которой откусывал маленькими кусочками.

— Ну что, как дела в твоем уютном маленьком городке? — Бруно наконец покончил с трубочкой, оставив вопрос Джастина без ответа. — Мне там понравилось.

Год назад Бруно действительно приезжал в Ист-Энд-Харбор на несколько недель в составе съемочной группы. Они с Джастином тогда впервые встретились после довольно долгой разлуки. Джастин по уши завяз в одном очень тяжелом деле, а Бруно ему здорово помог. Если, конечно, убийство считается помощью.

— Газеты читал? — спросил Джастин.

— Зачем? Что надо, мне и так расскажут.

— Тогда тебе, наверное, и так рассказали, что делается в моем уютном маленьком городке.

— Догадливый! Да, кое-что слышал. Ухлопали мужа твоей подружки. Кретинский денежный мешок.

— Он такой не один.

Бруно кивнул, как будто представив, сколько еще таких богатеньких коптят небо по всему земному шару.

— Бруно, тело Рональда Ла Салля нашли на Дрогановской стройке. Как ни крути, все дорожки ведут к твоим.

— Или к кому-то, кто знает, что свои дела на Дрогановской стройке делаем мы. Сам понимаешь, это не военная тайна.

— Тогда хотя бы дай наводку. Можешь ведь.

Бруно задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Лады. Знаешь, что бы я сделал на твоем месте?

— Я весь внимание.

— Сходил бы к этому Рональду на работу. Что, кстати, за имя такое ублюдское — Рональд? Прям как у клоуна в травиловке с гамбургерами.

— Буду на похоронах, обязательно спрошу его родителей, как это их угораздило. Не отвлекайся! Что мне нужно узнать у него в конторе, Бруно?

— Все как обычно. С кем работал, с кем дела делал. Херню всякую.

— Это ты так хорошо знаешь, какие вопросы полиция обычно задает, или на что-то намекаешь?

Бруно одним глотком осушил вторую чашку эспрессо и, подавшись вперед, подпер ладонью внушительный подбородок.

— Джей, здесь я тебе не помощник. Если честно, мне и кофейничать тут с тобой не следовало, — понизив голос, сказал он.

— А что такое? Почему раньше можно было, а теперь нет?

— Проблемы кой-какие возникли, надо разруливать.

— Какие проблемы? Это как-то связано с Рональдом?

Бруно покачал головой.

— Сам знаешь, я делиться не люблю. Вот копить в себе — это за милую душу.

— Недоговариваешь!

Бруно подавил смешок.

— Я тебе всю жизнь недоговариваю.

— Тогда почему все-таки пришел и кофейничаешь? — поддел Джастин.

— Потому что, если ты не заметил, я клал и буду класть на то, что мне следует делать, а чего не следует.

Джастин сдержанно улыбнулся. И тут краем глаза уловил какое-то движение. К их столику направлялся посетитель — один из тех, кого Джастин причислил к посторонним, не имеющим к ним с Бруно никакого отношения. Тощий турист в бермудах и коричневой тенниске. Полицейский тут же насторожился и подобрался — сработало профессиональное чутье. Нет, похоже, нервы — парню всего-навсего в уборную приспичило. Проходя мимо столика, он ответил рассеянной улыбкой на обращенные к нему взгляды двух незнакомцев — ничего особенного, дань вежливости. Джастин выдохнул, ругая себя за излишнюю подозрительность. Парень пошел, куда шел, и Джастин уже хотел уточнить у Бруно, что он там имел в виду насчет Рональда, но тут снова засигналило шестое чувство — тип в шортах так никуда и не делся. Стоял в двух шагах и уже наполовину засунул руку в карман. Заметив металлический отблеск, Джастин одним движением отбросил кресло и, проехавшись животом по столешнице, успел ударом своротить направленный на них ствол. Бруно тоже сорвался с места — и откуда только в громадном теле такая прыть! Смахнув Джастина со стола, как пушинку, Бруно вырос рядом с парнем, который уже целился снова. Гигантская рука обхватила костлявое запястье — послышался хруст, как будто сломали сухую ветку, и кисть с пистолетом беспомощно повисла. С перекошенным от боли лицом парень, не издав ни звука, мучительно пытался снова навести пистолет на Джастина или Бруно. Не выйдет, песенка спета. Кулак Бруно впечатался прямо в висок парня, тот кулем рухнул на бок, и его тут же пригвоздили к полу невесть откуда возникшие двое вышибал. Джастин посмотрел ему в глаза. Куда делся выдохшийся рассеянный турист? Свирепый, полный ненависти взгляд.

— Пора тебе уносить ноги! — посоветовал Бруно.

— Ты что-то путаешь, — откликнулся Джастин. — Полицейский здесь я.

— А как же отстранение? Не считается, ты не полицейский.

— Тогда дождусь ребят Билли — лучше, если они узнают подробности от своего.

— Ребят Билли здесь не будет, — негромко ответил Бруно. — Их звать никто не собирается, так что не узнают они подробностей — ни от своих, ни от чужих.

Оглянувшись, Джастин увидел, что в ресторане вдруг стало пусто. Все, кроме них с Бруно и парня в бермудах, которого прижимали к полу двое громил, куда-то испарились. Шторы на окнах загадочным образом успели задернуть, чтобы снаружи не было видно, что происходит. Парень на полу сознания не потерял, однако лежал молча и неподвижно. Джастин понял, что перед ним профессионал, который прекрасно знает, что будет дальше.

— Что происходит? — спросил Джастин. — Что здесь творится?

Бруно, удостоверившись, что громилы не спускают с парня глаз, отвел Джастина в сторону и вполголоса проговорил:

— Я же объяснял, что помочь тебе не могу, Джей. А здесь тем более.

— Где тогда можешь?

— Ты когда домой?

— В Ист-Энд? Не знаю.

— Я тебя сам найду, через пару дней. Где-нибудь подальше. Лучше там, дома.

— А что хорошего скажешь, когда найдешь?

Бруно оглянулся на парня в шортах, распятого на полу ресторана.

— Не знаю. Посмотрим, что мне тут улыбнется.

— Бруно, ты что, работу поменял? Или к другому начальнику перешел?

— Нет, — ответил великан. — Мне моя пенсия слишком дорога.

— Тогда кому пришло в голову на тебя наехать?

— Я же говорил, есть проблемы, я их разруливаю. Ты, может, не поверишь, но моя популярность уже не та, что раньше.

— Почему этот парень пытался тебя убить?

— Вот тут у меня загвоздочка…

— Какая еще загвоздочка?

— Ты ведь с Билли Ди Пецио еще не передумал встречаться?

— Нет.

— А со своей подружкой из ФБР?

— С Вандой Чинкель? Я вроде и не планировал.

— То, что здесь произошло, останется между нами. Ни Билли, ни Ванде ты ничего рассказывать не будешь. Это не обсуждается.

Джастин подумал, сможет ли промолчать о предстоящей расправе. Тощий парень знал, на что идет, и знал, чем рискует. Он шел на убийство, и если бы оказался чуть проворнее и сильнее, не лежал бы сейчас на полу. Сам виноват. Сам выбрал такую жизнь. Но Джастин — полицейский, а значит, должен сделать все, чтобы жизнь стала другой. «Какой я сейчас полицейский… Никакой, спасибо Ларри Силвербушу, который меня отстранил. Бруно прав — не считается». И Джастин кивнул Бруно, решив, что как-нибудь сумеет успокоить свою совесть на этот счет.

— Если так надо, ладно.

— Так надо.

Джастин подождал, но дальнейших разъяснений не последовало.

— Бруно, — не сводя глаз с распростертого на полу парня и с каждой секундой теряя терпение, настойчиво повторил Джастин, — почему этот заморыш пытался тебя убить?

Бруно осклабился.

— У меня несколько версий. Во-первых, ему могло присниться, будто я кое-что должен ему вернуть.

— Что?

— Здесь тебе не викторина, знаешь ли, — как могу, так и отвечаю. Какая разница что? Главное, он ошибается. Ничего у меня нет.

— А вторая версия?

— Вторая и третья. Вторая проще некуда — я кое-что сделал, а его это не устроило.

— Но что сделал, ты мне не скажешь?

— Опять же, как пойдет.

— Давай тогда версию номер три.

— Она тебе не понравится, Джей. Номер три — он хотел помешать мне кое-что рассказать.

— О чем? О чем именно?

— Не сейчас.

Джастин изобразил немой вопрос, и Бруно счел нужным пояснить.

— Поглядывай по сторонам, пока ты еще здесь, в милой, уютной Новой Англии. И смотри, куда идешь.

Джастин думал о совете Бруно до самого выхода из «Ла дольче виты». Когда проходил мимо столика, где до этого сидел неудавшийся убийца, и когда незаметно прихватил с этого столика оставленный парнем путеводитель — тоже думал. И целых двадцать минут, пока ехал до полицейского участка. Думал, только об этом и думал.

Но так ничего путного и не придумал.

15

При виде Виктории Ла Салль, которую он последний раз видел на похоронах Алисии, Джастин на секунду лишился дара речи. Красавица, все такая же красавица. Густые русые волосы волнами ложатся на плечи, обрамляя бледное лицо. Гладкая кожа, без единой морщинки, не тронутая солнцем. Высокая, стройная фигура — в джинсах с заправленной рубашкой вообще смотрится как девочка-подросток. И руки — по-прежнему тонкие, изящные пальцы, идеальной формы ногти без лака. Сильные руки, несмотря на внешнюю нежность и мягкость. За те семь с лишним лет, что они с Джастином избегали друг друга, Виктория нисколько не изменилась. Но поразило его не это.

С возрастом она стала как две капли воды похожа на сестру, покойную жену Джастина, — это открытие и заставило его оцепенеть от изумления. Он перешагнул порог, не сводя с нее глаз. Вылитая Алисия!

Кроме натянувшейся жилки на шее и недовольного взгляда, ничто не выдавало ее переживаний и того горя, которое на нее обрушилось.

Ни намека на дружеский поцелуй в щечку или хотя бы рукопожатие с ее стороны. Лишь сдержанный кивок — неизменная вежливость леди из уважаемой и богатой семьи.

— Спасибо, что нашел возможность приехать.

В доме никого не было, этого Джастин не ожидал. Не нашлось никого, кто бы пришел поддержать? Как будто прочитав его мысли, Виктория объяснила, проходя в гостиную:

— Я не одна, просто попросила всех удалиться на время.

Он кивнул:

— Ясно.

Почувствовав, что надо как-то пояснить, она продолжила:

— Мне было бы неловко беседовать с тобой при них. А им было бы неловко в твоем присутствии. — Она умолкла, но Джастин догадался, что она не собирается смягчать свои слова, наоборот, будет бить по самому больному. — Я имею в виду родителей.

— Понятно.

Они подошли к диванам, и Виктория села первой, заняв место ровно посередине. Джастину оставалось только опуститься в кресло напротив. Теперь их разделяла покрытая скатертью оттоманка, служившая кофейным столиком.

Молчание начало затягиваться, и Джастин сказал:

— Приношу свои соболезнования по поводу Рональда.

Виктория откликнулась моментально.

— Не понимаю, зачем ты приехал.

— Отцу показалось, что тебе понадобится моя помощь.

— Да, он так сказал. И чем же ты сможешь мне помочь, по его мнению?

— Ну… сперва он думал, я поучаствую в поисках Рона.

— Рона уже нашли.

— Да. Теперь я, наверное, мог бы выяснить, что с ним произошло. И почему. Если ты не против…

Виктория промолчала. Ну и ладно. Ему достаточно было просто смотреть на нее и воображать, будто перед ним Алисия. Мысли упорно, вопреки желанию, влекли его в прошлое. В тот день, когда он впервые встретил Алисию. Это было в университете — стояло лето, и она шла с голыми ногами. Однако лето летом, а ветер дул прохладный, и ноги у нее были все в мурашках. С тех пор в разлуке жена всегда вспоминалась ему именно такой — загорелой, голоногой и в мурашках. До того момента, когда она покончила с жизнью и веселую картинку вытеснил другой образ: Алисия в луже крови, половина лица отстрелена.

И снова Виктория как будто прочитала его мысли. В который раз Джастина поразила эта ее способность. Еще девчонкой она понимала его так, как не всегда могла понять Алисия, а ее язвительные шуточки заставляли старшую сестру теряться в догадках. Виктория всегда откуда-то знала, о чем он думает, особенно когда думал он о чем-то не совсем подходящем. Он улыбнулся, вспомнив, как эта четырнадцатилетняя пацанка бегала за ними хвостом, потому что им, старшим, позволялось недоступное — пить и ходить в кино на взрослые фильмы.

— Я на нее похожа, да?

Джастин кивнул. «Да» вырвалось печальным вздохом.

— Я вижу ее каждый день, каждый раз, когда смотрюсь в зеркало.

Джастин попробовал закрыть глаза — может быть, так разговаривать будет проще.

— А ведь когда-то мы были друзьями, помнишь?

Она кивнула в ответ, и он продолжил:

— Многие вещи я себе вспоминать не позволяю. Иначе слишком тяжко. Но тебя мне не хватает.

— А мне не хватает сестры! — отчеканила она с неожиданной издевкой.

Слова прозвучали как пощечина, но Джастин попытался сохранить спокойствие.

— Не хочешь ничего рассказать мне о Рональде?

— А что я тебе должна рассказать?

— Вики…

— Виктория. Меня зовут Виктория.

— Ладно. Виктория. Ты хочешь, чтобы я выяснил, что произошло с Рональдом? Или чтобы мы с этим ужасом поскорее исчезли из твоей жизни?

Теперь настала очередь Виктории закрывать глаза.

— Я жду ребенка! — выпалила она, уже с открытыми.

Джастин вздрогнул.

— Я не знал. Мне никто не говорил.

— Никто не знает. Шесть недель. Мы не хотели объявлять, пока не удостоверимся, что с ним все в порядке.

— Даже не знаю, что сказать… Поздравления, наверное, сейчас неуместны, но я все равно за тебя рад!

— Мы с Роном решили, что, если будет девочка, назовем Алисией.

— Молодцы. Это вы правильно.

Он увидел, что у Виктории дрожит нижняя губа. Слова просятся наружу, но застревают в горле?

— Я не хочу знать, что произошло с Рональдом! Мне все равно, кто это сделал и почему так случилось. Мне важно другое: он сам сделал так, чтобы уйти из жизни. — Теперь она дрожала всем телом, казалось, ее бил лихорадочный озноб. — Остальное не имеет значения. Сперва сестра, теперь муж! Почему, как так может быть?

— Вики…

Джастин привстал с кресла, но она предостерегающим жестом остановила его.

Усилием воли ей почти удалось справиться с дрожью, и она застыла, готовая взорваться от нечеловеческого напряжения.

— У меня будет ребенок! Ребенок, который никогда не увидит своего отца. И когда он… или она… спросит — мне придется рассказать о Роне. Так что я не хочу знать правду… но должна знать.

— Так давай я этим займусь.

Молчание. Наконец Виктория кивнула.

— Расскажи мне все, что тебе известно, — негромко попросил Джастин.

— Что рассказать? — Она уже успокоилась. Как будто дала себе хорошенько выплакаться и слезы принесли облегчение.

— Я ведь знал его только в молодости, взрослым я его вообще не видел. Так что я его, считай, не знаю вовсе. Давай начнем с работы. Чем он занимался?

— В основном финансовой аналитикой. Иногда делал кое-что для твоего отца.

— Что именно?

— Разное. Проводил исследования, анализ компаний или продукции. Для возможных инвесторов. Вычислял потенциал роста стоимости акций.

— Или падения?

— Разумеется.

— То есть, если он дает инвестору отрицательный отзыв на компанию, могут найтись недовольные?

Она задумчиво покачала головой.

— Может быть. Хотя вряд ли. Во-первых, в компании неизвестно, кто именно их проверяет. И потом, нельзя сказать, что решение об инвестициях зависит от одного-единственного человека, который руководствуется только отчетом. Там много кто участвует.

— Рональд специализировался на какой-нибудь определенной области?

— Нет. Занимался всем, что представляло интерес для него самого и клиентов. Он ведь не всегда работал на других. В последнее время вкладывал еще и ЧД от своей собственной фирмы. — Увидев на лице Джастина подобие улыбки, Виктория замолчала. — Что тут смешного?

Он мгновенно посерьезнел.

— Нет-нет, ничего. Просто давно не слышал этого выражения. ЧД. Чужие деньги. А еще я никак не привыкну, что тебе уже тридцать и что ты знаешь такие слова. Извини, кажется, слегка застрял в прошлом.

Она ответила без тени улыбки и ничуть не смягчившись:

— Я предпочту остаться в настоящем, если ты не против.

Джастин покорно кивнул, и Виктория вернулась к тому, на чем остановилась.

— В каких-то областях он, конечно, разбирался лучше, в каких-то хуже. Но если что, мог носом землю рыть, пока не докопается. Он был очень дотошный.

— В последнее время как у него дела шли? Какие-нибудь перемены намечались или, может, что-нибудь интересное наклевывалось?

Она пожала плечами.

— Больше времени стал проводить в разъездах.

— И давно?

— Весь этот год, особенно последние полгода.

— И куда ездил?

— Куда придется. В Калифорнию… в Европу. Месяц назад — в ЮАР, что-то искал для клиентов. — Ее глаза наполнились слезами, но она сумела взять себя в руки. — Я тогда сказала, чтоб без бриллианта домой не возвращался.

— Как на твой взгляд, он честно дела вел?

Джастин тут же пожалел, что не смог задать вопрос поделикатнее. Глаза Виктории моментально высохли, и в них полыхнул сердитый огонь.

— Ты что, хочешь сказать, он сам виноват? Обязательно поливать людей грязью?

— Нет. Извини, что я вот так, прямо в лоб. Не хотел сыпать соль на раны. Но если мы хотим выяснить, что произошло, я должен знать как можно больше. Про Рональда, про его работу, про тех, кто его окружал. Мне придется задавать тебе вопросы. Я не пытаюсь вытянуть никаких готовых ответов, просто мне нужно спрашивать, чтобы сузить круг поиска. Передо мной чистый холст, а я должен превратить его в полную картину.

Виктория сдержанно кивнула и, оставив без комментариев пространное объяснение, просто ответила:

— Со мной он был честен. Не изменял и не обманывал. Про работу я ничего не знаю, так что да — он был честным человеком.

— Ему приходилось иметь дело с большими людьми?

— С богатыми. Если это значит с большими, то да. — Она глубоко вздохнула. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Что он кому-то перешел дорогу, сделал какую-нибудь глупость или подставился. Не выйдет. Я не знаю никого осмотрительнее и осторожнее. На машине не гонял, всегда пристегивался, возил с собой зонтик в любую погоду. Такой надежный. Поэтому я за него и вышла: с ним точно никогда ничего не случится. А теперь… теперь…

По щекам заструились слезы.

— Вот черт! Решила ведь не плакать!

— Плакать полезно, — утешил Джастин.

Вся накопившая злость вместе с напряжением и горем выплеснулись в неожиданной истерике.

— Не смей указывать мне! Плакать, видите ли, полезно! Я потеряла сестру! А теперь мужа! Не указывай, плакать мне или нет. Слезами их все равно не вернешь! И счастье слезами не вернешь, и спокойную жизнь… А такие, как ты, все равно никуда не денутся!

— Да, — тихо сказал он. — Все так.

Джастин подождал, пока она успокоится и перестанет задыхаться от злости.

— Мне уйти?

Она покачала головой.

— Не надо. Спрашивай, что хотел.

— У тебя есть список его клиентов?

Виктория горько вздохнула, как будто сожалея, что так мало знает о работе мужа, а поделать уже ничего нельзя.

— Думаю, у секретаря найдется. Или у кого-нибудь из младших сотрудников. Мы иногда выезжали на всякие развлекательные вечера с клиентами… Но с ними общался в основном Рональд, не я.

— У него была своя фирма, да?

— Да. Уже год. Или чуть больше.

— Ясно. Хорошо, тогда про клиентов я узнаю у него на работе.

— Я предупрежу, чтобы они тебе выдали нужные документы. Еще что-нибудь?

— Пока нет. Можно будет тебе позвонить, если возникнут еще вопросы?

Она кивнула, и Джастин поднялся с кресла.

— Все возвращается на круги своя, — раздалось ему вслед, когда он уже шел к выходу.

Джастин замер и обернулся.

— Что возвращается?

— Твоя жена из-за тебя покончила с жизнью. Теперь на твоей совести смерть этого мужчины, Хармона. Самоубийство Алисии аукнулось. Все возвращается… — Прочитав замешательство в глазах Джастина, Виктория пояснила: — Да, я не только плакать могу. Я еще и газеты читаю.

Джастин не двигался с места. Сердце сдавило на несколько секунд, а показалось, вечность прошла.

— Я позвоню, — наконец произнес он и вышел в прихожую, оставив хозяйку на кушетке.

Виктория сидела неестественно прямо, скрестив ноги, суровая и неподвижная.

Выйдя из дома, Джастин подумал, что его сейчас вывернет, и даже нагнулся. Но его не стошнило. Тогда он выпрямился, вытер вспотевший лоб, сел в машину и уехал.

Оказаться в этом доме снова ему бы очень не хотелось.

16

Видимо, чтобы не выбиваться из остальных событий этого неудачного дня, разговор с Билли Ди Пецио тоже не задался с самого начала.

На обмен любезностями Билли время тратить не стал (похоже, он вообще не знал, что это такое) и приветствовал Джастина в своей манере.

— Дерьмово выглядишь, скажу я тебе!

— С чего бы? — удивился Джастин. — В последнее время только и делаю, что лежу и в потолок плюю.

— Чего тебе надо? Хотя нет, сам догадаюсь. Ты хочешь, чтобы я рассказал про убийство Ронни Ла Салля.

— Не только. Но можем начать и с этого.

— Не вопрос, — заявил Билли. — Вот все, что мне известно, до последней запятой. — Он соединил в форме круга большой и указательный пальцы. — Ноль. Зеро. Пусто. Доходит понемножку?

— Да, с этого не начнешь…

— Уж бывало и получше.

— Есть мысли?

— Ты меня не первый день знаешь, Джей. У меня на все есть мысли. Про жизнь, про Ла Салля… хочешь скажу, какие у меня мысли насчет тебя?

— Не хочу, — отказался Джастин.

— Ты думаешь, если разберешься с этим убийством, тогда Снежная королева Вики наконец простит тебя за то, в чем ты ни капли не виноват.

— Тебе дать словарь? Выяснишь наконец, что значит «не хочу».

— Дружище, это просто бесплатный совет. Хоть ты наизнанку вывернись, Вики будет все так же смотреть на тебя волком. Но ты не виноват, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше. А до тебя никак не дойдет.

— Виктория.

— Что Виктория?

— Она говорит, что теперь ее зовут Виктория, а не Вики. Она уже взрослая.

— А закидоны как у глупой девчонки!

— Заткнись, Билли. Я не шучу. Разговор закончен.

— Тогда давай сам думай, о чем будем говорить.

— Поближе к Рону Ла Саллю. У тебя ведь наверняка уже есть теория, почему его убили.

— Ага. Он изменял жене, а кто-то решил, что может его пощипать. Любовница, или парень его любовницы, или еще кто. Но что-то сорвалось, и вот Ронни вылавливают на Дрогановской стройке.

— Какой смысл уходить из дома на рассвете, чтобы встретиться с любовницей? А тем более с шантажистом?

— Да ладно, Джей, какой смысл вообще выходить из дома в такую чертову рань?

— Я к тому и говорю, что никакого смысла. Только если тебя заставили. Или когда тебе без разницы, что жена застукает.

— Может, ему и было без разницы. Может, он решил от нее уйти?

— Нет уж, Билли, это не про таких, как он. Если Рональд смывается тайком, значит, у него нет выбора. Его загнали в угол. Выдать себя не может, отсидеться дома тоже не может.

— Хорошо, принимается. Про богачей тебе известно больше моего.

— Не прибедняйся. Спорим, что банковский счет у тебя посолиднее, чем у тех, кого ты стрижешь?

— Жаль, конечно, — Билли оскалился в улыбке, — но спорить я не буду.

— Так что? Принимаем твою фантастическую версию или все-таки хочешь разобраться, как все произошло на самом деле?

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я отпускал убийцу с миром?

— Нет, — согласился Джастин. — Не видел. Хотя, за приличную мзду…

— На этот раз никакая мзда не поможет.

Джастин вопросительно поднял бровь. Похоже, Билли не шутит.

— Это почему?

— Потому что это убийство переходит всякие границы.

— Какие границы?

— Медэксперт говорит, в теле ни одной целой косточки не осталось.

Джастина передернуло, а Билли пояснил:

— Вот именно. Очень мучительная смерть. К тому же медленная.

— Избили до смерти?

— Может и так, только следов на нем никаких.

— Ничего не понимаю…

— А когда мы вообще что понимали в убийствах и смерти? — спросил Билли.

Джастин отхлебнул чистого солодового виски из стакана, который Билли налил ему в начале беседы. Большинство разговоров в этом кабинете так и велось — за стаканом неразбавленного виски. Причем неважно, утро на дворе, день или вечер.

— Ты в молодости тоже так философски мыслил? — поинтересовался Джастин.

— У меня не было молодости, — ответил Билли Ди Пецио. — Мы с тобой так и родились на свет стариками. А вот умрем молодыми.

Оба замолчали, размышляя над словами Билли. Наконец Джастин произнес:

— Ты иногда такую чушь несешь!

— Конечно, — согласился Билли. — А зачем ты таскаешь с собой путеводитель по Род-Айленду? Решил на досуге по экскурсиям поездить?

Джастин протянул ему книгу, предусмотрительно завернутую в салфетку из «Ла дольче виты».

— Можешь проверить на отпечатки пальцев?

— Мочь — могу, а вот хочу ли, посмотрим. Что это?

— К Ла Саллю не относится никак. Но мне очень нужно.

— Если тебе нужно, Джей, сделаем. Только я что-то не врубаюсь — а где твой собственный полицейский участок со всякими прибамбасами и техникой?

— Меня отстранили.

— Вот козлы!

— Я тоже так думаю. Ну что, снимешь отпечатки?

— А ты меня не обманываешь? Учти, друзей обманывают только козлы!

— Не обманываю. Ла Салль тут ни при чем, честное слово!

— Хорошо, сниму.

— Да, Билли…

Начальник полиции покачал головой.

— Чего тебе еще?

— У тебя людей достаточно?

— Людей у меня всегда недостаточно. А что?

— Может, возьмешь одного безработного копа?

— Это не ко мне, это в министерство. У них там вечно средств на новые ставки не хватает.

— Тебе повезло, я не ради денег, — не отставал Джастин.

— Ты что это? Решил вернуться?

— Некоторым образом.

— Каким же?

И Джастин объяснил. За этим он, собственно, и пришел к Билли, за этим и приехал в Провиденс. Когда он закончил с объяснениями, на лице Ди Пецио сияла самая широкая улыбка, которую Джастин видел за последнее время.

Джастин упивался собственной изобретательностью. Отныне Билли платит ему один доллар в неделю, а Джастин отрабатывает это королевское жалованье, числясь в полицейском управлении Провиденса консультантом, и получает официальный доступ к делу Эвана Хармона. А заодно и к делу Рона Ла Салля. А Силвербуш пусть умоется. Теперь Джастин может беспрепятственно беседовать хоть с Г. Р. Хармоном, хоть с Линкольном Бердоном, хоть с чертом лысым. И никакой Силвербуш ему не запретит. Джастин жалел только об одном: что не запечатлел на седой макушке Билли Ди Пецио горячий поцелуй, ограничившись вместо этого простым «спасибо».

Он спускался по внушительной бетонной лестнице полицейского участка, восхищаясь тем, как хитроумно удалось все провернуть. Интересно, какую рожу скорчит Силвербуш, когда узнает? Занятый собственными мыслями, Джастин не заметил, что его догоняет какой-то тип в темных очках и легком сером костюме. Поравнявшись с Джастином, он скомандовал вполголоса:

— Не останавливайтесь!

Джастин тут же запнулся, и тип повторил чуть громче:

— Вперед! Идите, как идете. С вами хотят поговорить.

Джастин скосил глаза влево, пытаясь разглядеть его получше: короткий ежик темно-русых волос, подтянутая жилистая фигура, на вид лет сорок-пятьдесят, крепкий, спортивного вида. Пистолет в кобуре под тонким летним пиджаком Джастин тоже успел заметить. В голове мелькнуло предупреждение Бруно: «Поглядывай по сторонам!» Джастин кивнул, покорно сделал еще шаг и в то же мгновение резким ударом локтя двинул типу в челюсть. Брызнула тонкая струйка крови, преследователь споткнулся и начал падать вперед, а рука инстинктивно дернулась к кобуре. Но Джастин успел раньше, и пистолет оказался у него. Рукояткой он изо всех сил саданул типа в висок. Тип потерял равновесие и кубарем полетел с лестницы, но где-то у самого подножия затормозил. Джастин направил на него пистолет и велел не шевелиться. И тут раздались выстрелы и крики:

— Бросай оружие! Пистолет на землю!

На площадку перед зданием сбегались полицейские, вышедшие из участка перекурить или перехватить кофе с хот-догом. Под прицелом десятка служебных пистолетов Джастин завопил:

— Не стреляйте! Я из полиции!

И тут подал голос поверженный к подножию лестницы преследователь:

— А я из федеральной службы! Бросай пистолет, немедленно!

Джастин, прикинув свои шансы против десятка стволов, вскинул левую руку вверх, правой отбросил пистолет, а когда тот покатился вниз по ступенькам, вскинул вверх и правую. Двое из окруживших Джастина копов кинулись поднимать типа в костюме. Вернувшись в вертикальное положение, тот бросил Джастину: «Ублюдок!» (не очень внятно, потому что свороченная челюсть уже начала опухать) и от души двинул ему по скуле. Джастин, охнув, согнулся и без дальнейшего сопротивления сошел наконец вниз под конвоем двух копов и серого костюма. Не прошло и минуты, как его запихнули на переднее сиденье видавшей виды «хонды». За рулем обнаружилась Ванда Чинкель, глава новоанглийского отделения ФБР.

— Господи, Джей, тебе из всего нужно цирк устроить? — поинтересовалась она вместо «здравствуй».

Джастин отхлебнул предложенной теплой минералки и, поморщившись, спросил у Ванды, говорит ли ей что-нибудь слово «сумка-холодильник». Вызвался даже пожертвовать десятку и купить симпатичный пластмассовый контейнер. Ванда, однако, широкий жест не оценила.

Они сидели вдвоем, припарковав машину в узком переулке за полицейским участком. Мужчину в сером по имени Норман Коркс, который и вправду оказался федеральным агентом, забрали в ближайшую больницу с вывихнутой челюстью и выбитым зубом. Вывих — это еще при благоприятном исходе. Как бы не выяснилось, что перелом… Хотя если все-таки перелом, Джастин сильно горевать не станет.

— Ты везде с такой легкостью заводишь друзей? — съязвила Ванда.

Джастин сделал еще глоток. В голове до сих пор звенело от удара.

— Может, у меня пунктик — не люблю ребят с пистолетами, которые пихают людей в машину. — Глотнув еще, добавил: — Какого черта вообще вся эта чепуха? У тебя же есть мой сотовый. Трудно позвонить и сказать: «Джастин, давай пересечемся»? Совсем на работе замоталась, без голливудских эффектов не можем, надо таинственности напустить? А потом людей по больницам развозят. Если ждешь извинений, не надейся, не дождешься! Еще раз полезут, будут свои зубы по тротуару собирать. Если останется чем.

— Все, показательные выступления закончены? — поинтересовалась Ванда, безучастно дослушав до конца.

Голос у нее был какой-то уставший.

— Ну да. Вроде того.

— Твои извинения, Джей, мне без надобности.

— Тогда что тебе нужно, Ванда?

Ванду Чинкель трудно было назвать привлекательной. Вполне заурядная, даже грубоватая внешность. Суровые черты лица могла бы смягчить очаровательная улыбка, однако улыбалась Ванда редко, и выходило больше похоже на гримасу, чем на искреннюю радость. Радостей в ее жизни было по минимуму, да она за ними и не гналась. Главное — работа. Работа, мысли о работе, сон — вот почти и все. Это столь явно читалось сейчас в ее лице, что и без того суровые черты стали еще суровее. И выспаться не мешало бы как следует, а то на лбу морщины, под глазами синяки.

— Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — сказала Ванда, — но таинственность — мера вынужденная. Тем более ты со своим цирковым представлением все испортил.

Джастин промолчал.

— Мне с тобой встречаться небезопасно. Ты меченый, меня в Конторе по головке не погладят.

— Да?

— Да.

— Ох, прости, пожалуйста! Как же я не догадался. Конечно! Правильно, сперва ваш агент пытается меня убить, потом сажает мне на хвост всю полицию страны, и вот я уже особо опасный преступник. Потом вы подстраиваете заказное убийство, а я чудом остаюсь жив. Под конец ваши люди суют меня в камеру в Гуантанамо — как из меня там все кишки не выпустили, до сих пор не понимаю… Да-а, постой-ка! Кто меня туда определил, помнишь? Ты, собственной персоной!

На этот раз настала очередь Ванды промолчать.

— Я, значит, меченый?! А не пошла бы ты, Ванда? За тобой долг.

— Да, ты прав, — тихо согласилась она.

— Так зачем ты меня сюда затащила? — недоумевал Джастин. — Хочешь ради смеха наконец пристрелить меня?

— Мог бы придумать что-нибудь похуже. Я пытаюсь тебе помочь.

— По старой дружбе?

— Насчет старой не знаю, но надеюсь, мы все еще друзья.

— И как ты собираешься мне помочь?

— Не суйся в эти дела.

Джастин не понял, о чем она.

— Какие дела?

— Два убийства.

— Рон Ла Салль и Эван Хармон?

— Да.

— Почему?

— Этого я тебе сказать не могу, Джей. Поверь мне на слово. Ты понятия не имеешь, во что вляпался. Я и то не сразу поняла, в чем заварушка.

Джастина пронзила страшная мысль:

— Эти убийства, они что, связаны?

— Джей, я здесь не для того, чтобы разглашать секретную информацию, а для того, чтобы тебя предупредить.

— А к тебе-то они как попали? Каким боком хоть одно из них тянет на федеральное расследование?

— Послушай, я собирала досье на Хармона…

— С какой стати?

— Неважно. Ты, главное, держись подальше и не суйся.

— Для кого главное?

— И для меня — чтобы ты не путался под ногами, и для тебя — для твоей же безопасности.

— Неужто беспокоишься за мою жизнь?

— Представь себе!

Джастин недоверчиво фыркнул.

— Это что, Силвербуш надоумил?

На лице Ванды появилась гримаса отвращения.

— Какой еще Силвербуш? Этот олух не смыслит в нашей работе ни уха ни рыла. Джей, послушай меня, пожалуйста! Если не перестанешь лезть куда не просят, мало не покажется.

— Тогда объясни, в чем дело. Как связаны эти два убийства?

— Обойдешься! Моя задача тебя предостеречь, а не втягивать незнамо куда.

— Ерунда!

— Далеко не ерунда!

— Вот и докажи.

— Не буду я ничего доказывать. Хотя нет, могу доказать, что мне известно гораздо больше, чем ты подозреваешь.

— А именно?

— От Бруно Пекоцци тоже держись подальше.

Джастин опять вспомнил, как Бруно советовал почаще смотреть по сторонам.

— Вы что, мне на хвост сели?

Ванда не ответила.

— Бруно тоже в этом замешан?

Молчание. Молчание повисло в салоне машины, как облако густого и едкого сигаретного дыма. Джастин решил не искушать судьбу и ни о чем больше у Ванды не допытываться. Она ведь прекрасно знает, что уговаривай его, не уговаривай, он все равно поступит, как сочтет нужным. Отсюда вопрос: зачем она все это рассказала? Что она пытается до него донести?

— Ты, надеюсь, не думаешь, что теперь мы с тобой в расчете? — наконец произнес он.

— А разве то, что я пытаюсь спасти твою шкуру, не считается?

— Пустыми угрозами? Нет, не считается.

— Еще спасибо мне потом скажешь.

Джастин покачал головой.

— До окончательного расчета тебе еще далеко.

— Ты упертый твердолобый кретин! Впрочем, я и так знала, что тебе хоть кол на голове теши. Ладно, мое дело предупредить.

— Считай, что предупредила.

— Тогда поступай как знаешь, Джей.

— С этого и надо было начинать, — ответил он и вылез из машины на жаркое род-айлендское солнце.

И тут его глазам предстало зрелище, способное наконец скрасить этот неудачный день. Навстречу шла сногсшибательно красивая женщина. Высокая и стройная, она двигалась плавной танцующей походкой. В ее облике было что-то невыразимо чувственное. Прямые темные волосы слегка шелестели на ветру. Гордо расправленные обнаженные плечи, изящные крепкие руки. Длинные ноги, обворожительные, как и все остальное. Но больше всего Джастина поразили глаза. Он заглянул в них лишь на мгновение, когда незнакомка поравнялась с ним и прошла мимо. Никогда он не видел глаз такой совершенной формы и цвета, казалось, они, как омут, затягивают куда-то в темную глубину. «Она азиатка, — мелькнуло у Джастина. — Наверное, из Китая». На фоне гладкой темной кожи золотисто-карие глаза светились таинственным блеском. Он невольно улыбнулся, и она, проходя, повернула голову. Слегка. Не отвечая на улыбку, но и не оставив без внимания. Приняла как дань. Они разошлись, не сбавляя шага, и Джастин с трудом удержался, чтобы не посмотреть ей вслед. Стало пусто, как будто она забрала часть его с собой. А когда он понял, что больше никогда не увидит это неземное создание, откуда-то вдруг повеяло холодом. Небо померкло. Летний день показался бессмысленным и ненужным.

«И так во всем, — подумал Джастин. — Ни в чем нет смысла». С этой догадкой он пошел к своей машине.

17

Сперва она подумала: «Ну вот, опять», — решив, что вывернула колено и порвала связку. Так уже было два года назад. Споткнулась на улице — и на тебе. Прооперировали успешно, но через что она прошла потом — врагу не пожелаешь. «Нет, сейчас еще больнее. Что же со мной случилось?» — промелькнуло у нее в голове. И тут она увидела азиатку, прекрасную, как сон, даже дух захватывает, и не поняла, почему у этой красавицы такой счастливый вид. Как можно быть такой счастливой, когда ей так больно, когда печет уже не только в ноге, а в спине и в шее, — и тут азиатка пропала, и все вокруг пропало. Глаза закрылись, она почувствовала, что падает. Боль наконец отпустила.

На мгновение.

Ли Лин стало интересно, каково жить с такой отталкивающей внешностью, как у этой женщины. Фигура плотная, но формы никакой. Ноги, как бревна. Жидкие волосы, даже прикасаться не хочется. Бедра широкие, а грудь плоская. Кожа сухая, бесцветная, потрескавшаяся, совсем не похоже на светящуюся и нежную кожу самой Лин, которую хотелось гладить и гладить. Она рассматривала лежащую перед ней голую женщину, и в голове рождался один вопрос за другим. Интересно, ее кто-нибудь любил? Мужчина, который смотрел ей вслед вожделеющим взглядом, мечтая затащить в постель? Или, может, женщина?

Лин осталась с пленницей одна, Того ушел добыть транспорт. Теперь эта женщина им уже не понадобится, все необходимые сведения получены. Не так легко, как в прошлый раз. Эта сопротивлялась дольше. Крепкая, не то что предыдущий. Чтобы добыть информацию, Того пришлось проявить чудеса техники. Но Лин с Того своего добились. Они всегда получают, что хотят. Женщина выдала имена других. И нужные сведения. Еще на шаг ближе к заветной цели.

Лин восхищенно смотрела на лежащую, изумляясь ее силе. Эта сила, несмотря на внешнюю непривлекательность женщины, вызывала у Лин желание дотронуться, приласкать, подарить пленнице что-то еще, кроме боли.

Женщина не шевелилась, но Лин знала, что она жива. Нагнувшись, девушка положила руку ей на лоб, потом провела чуткими пальцами по шее. Рука спустилась ниже, к левой груди, и задержалась там, слегка поглаживая. Затем Лин обхватила губами сосок и, высунув проворный язычок, дотронулась до кожи. Соленая от пота. Вкусно.

Тогда она припала ко рту женщины, почувствовала на своих губах ее неслышное дыхание. Поцеловала, сначала медленно, потом сильнее и настойчивее. Женщина едва заметно шевельнулась.

Лин подумала, что, возможно, дарит пленнице счастье. Она его заслужила.

Любой заслуживает умереть счастливым, считала Ли Лин.

Она почувствовала чье-то прикосновение. Как во сне. Может, она спит? Прикосновение кажется ненастоящим, но от него становится спокойнее. Ласковое прикосновение, снимающее адскую боль. Может, она у врача? Может, свершилось чудо, о котором она молила. Может, ее спасли?

Вот дотронулись до щеки, вот спускаются ниже. В груди потеплело. И на губах тоже, а может, ей все это мерещится. Все, теплое и ласковое закончилось. И тут она поняла, что ее куда-то несут. Сперва показалось, что на носилках, — неужели спасение? Но счастливая мысль улетучилась, не успев оформиться. А если это не носилки? Может, это совсем другое? Может, как раз так и приходит за тобой смерть? Поднимает на руки и несет в мир иной?

Потом она какое-то время не чувствовала ничего. Ни рук, ни тепла, ни прикосновений.

Хотя нет, в ушах стоит какой-то гул. Значит, она не умерла. А может, так и должно гудеть, когда возносишься на небеса? Голос мира живых тает, звучит все тише и тише. Тишина — это хорошо. Тишина — это приятно. Но ей внезапно с невыносимой остротой захотелось шума.

Гул стих — сколько он длился, она не знала, блуждая вдоль размытой границы между явью и бредом, — и тут снова почувствовала руки на своем теле. Снова движение. Ее опять куда-то несут. Не похоже, чтобы она возносилась ввысь — и при этой мысли ее сковал страх. Она летит, но не вверх, а вниз. Падает!

Она догадалась, что на небеса ей не попасть. В тисках боли, когда в темноте все ощущения сплелись в один тугой клубок, ее озарило — она летит прямо в ад.

Ли Лин четко знала инструкции. Ничто не мешало их выполнить. Того предоставил ей лишить пленницу жизни, зная, чем ее порадовать. Но в этот раз она почему-то не испытывала обычного подъема. Ей было жаль, что эта сильная женщина сейчас исчезнет. Лин чувствовала, как жертва цепляется за жизнь. У нее, разумеется, ничего не выйдет — в этой битве она обречена на поражение, потому что Лин не вправе позволить ей победить, — но все равно она заслуживает шанса побороться и умереть так, как выберет сама. Лин нащупала двумя пальцами едва уловимый пульс на шее женщины, но нажимать, чтобы разом покончить со всем, не стала. Она постояла так, пока пульс не стал совсем редким. Тогда она развернулась и пошла прочь. Добивать нет нужды.

Жизнь некрасивой женщины со стальной волей угаснет сама через несколько секунд.

Теперь не осталось ни шума, ни движения, ни тепла, ни холода — вообще ничего. Такое чувство, что ее оставили одну. Одну в целом мире — неизвестно, в этом или уже ином.

Она не знала, сможет ли пошевельнуться, но вдруг выйдет. Почувствовала руку, потом пальцы. Попыталась двинуть рукой — получается!

И тут же тело пронзила боль.

Такая жгучая, такая нестерпимая, что легче было бы умереть. Теперь она осознала, на каком свете находится. Все правильно. Но долго ей здесь не продержаться, скоро она будет там, где боль исчезнет.

Однако прежде, чем это случится, можно кое-что сделать.

Нет, не можно. Нужно.

Нужно все исправить. Это самое главное. Закончить работу. Исполнить долг. Особенно долг.

Плохо слушающейся рукой она дотронулась до груди. И снова чуть не умерла, почувствовав, как впиваются в тело тысячи кинжалов. Только в этот момент ей стало уже не до боли. Она поняла. Есть жизнь. И есть смерть. Где-то между ними прячется боль, но она не вечна, она скоро исчезнет навсегда. Уже почти исчезла. Заставив руку двинуться дальше, она только тут осознала, что одежды на ней нет. «Это не страшно, — подумала она. — Пусть. Так будет легче исполнить долг». Ей удалось разлепить веки, чуть-чуть, чтобы получилась узенькая щелочка. Но видеть она все равно ничего не видела, что с открытыми глазами, что с закрытыми. Боль уходила, угасала постепенно, вместе с последними каплями жизни. Рука сползла обратно на землю, пальцы зашарили вокруг. Нужно найти. Что-нибудь острое. Поймет ли она, что это острое, если даже наткнется? И тут она нащупала. Твердое, с тонким краем. Она прижала к нему палец и снова почувствовала тепло, но не такое, как тогда, когда до нее дотрагивались. Не такое ласковое. Однако оно наполнило ее счастьем, настолько сильным, что губы сами растянулись в победной улыбке.

У нее получится, теперь она точно знает. Все будет как надо!

Она все исправит.

И если повезет, улыбка останется на ее лице и после смерти.

18

Сообщение автоответчика на сотовом Абигайль Хармон ничем не отличалось от сообщения на ее нью-йоркском телефоне. Причем наговаривал обе записи кто-то другой, не Эбби. То ли сама домработница решила, что в записи не должно быть никаких «мы», или ей подсказали, но в тексте уже не было ни намека на покойного мистера Хармона. «Здравствуйте, с вами говорит автоответчик. Пожалуйста, оставьте сообщение и вам перезвонят, как только представится возможность».

Джастин оставил одинаковые послания и на домашнем, и на сотовом: «Я в Провиденсе. Хотел узнать, как твои дела. Новостей пока нет… считай это проверкой связи».

Спокойнее не стало, наоборот, появилось тревожное чувство, что «возможность перезвонить» абоненту еще долго не представится.

Остановившись перед высоким стеклянным зданием этажей в десять-двенадцать, Джастин взглянул на часы. До назначенной встречи еще несколько минут. Можно потянуть время и притвориться, что наслаждаешься заслуженным перекуром. Через полминуты он понял, что, сколько ни притворяйся, наслаждения все равно не видать.

Все надежды на предстоящую встречу — может, хоть там чем-нибудь порадуют?

Название «Ла Салль груп» говорило о том, что Виктория не зря охарактеризовала мужа как человека во всех отношениях респектабельного и надежного. Оно не сулило мгновенного обогащения. И даже не давало представления о том, чем именно занимается компания. К сожалению, почему ее основателя и президента внезапно вынудили покинуть этот мир, оно тоже не сообщало.

Точно в назначенное время Джастин появился в офисе, где его встретила секретарь Ла Салля — симпатичная, но крайне суровая молодая особа в строгом сером костюме с белой блузкой. Они проследовали в малую переговорную, где к ним сразу же присоединились еще двое — мужчины лет тридцати, одетые в такие же серые костюмы с белыми рубашками. Моложе Джастина всего на каких-нибудь несколько лет, но он моментально почувствовал себя старой развалиной.

Для начала он поблагодарил всех присутствующих за то, что нашли возможность прийти в офис в субботу, да еще в полседьмого вечера. Можно было встретиться где-нибудь еще, но Джастину хотелось осмотреться на рабочем месте Рональда. И потом, ему наверняка понадобятся материалы и данные, хранящиеся в офисной базе или в компьютере. А ждать он не может, данные нужны будут срочно. В ответ Джастина заверили, что всегда готовы помочь, а засиживаться на работе сверхурочно или по выходным для них не редкость. Виктория попросила выдать Джастину все необходимое по первому требованию. Он поблагодарил еще раз и попытался объяснить для начала, что хочет найти и зачем.

Один из собеседников по имени Гарри Вер (Джастин решил, что из этой троицы он самый главный) пустился описывать, как строится работа в компании.

— Рональд был хорошим учителем. Он уважал дисциплину и интеллектуальное… Не могу подобрать точного слова…

— Взаимодействие, — подсказала секретарь.

Звали ее Эллен Лоуч.

— Вот именно, — обрадовался Гарри. — Интеллектуальное взаимодействие. Решение основать собственную фирму возникло у него именно потому, что в большой компании тебя ставят в жесткие временные и творческие рамки. А ему казалось, что так нужных результатов не добьешься.

— Да-да, — подхватил второй. Этот представился как Стэн Соломон. — Здесь Рональд чувствовал свободу. А на прежней работе, говорил он, до обеда сидишь как приклеенный у телефона, вместо обеда пытаешься понять грандиозные замыслы начальства, а после обеда тебя наставляют на путь истинный аналитики и стратеги.

— Он нам постоянно твердил, — ввернул Гарри, — что ему нужны факты, не домыслы. Разговоры в кулуарах и слухи не годились, он требовал, чтобы мы читали газеты, специальные издания, журналы, аналитические отчеты, официальные финансовые документы. Он пытался отделить вымысел — которого в нашем деле очень много — от правды. Его любимой присказкой было, что людям доверять нельзя, доверять можно только идеям и фактам.

— И результатам, — закончил Стэн. — Бизнес по Биллу Парселсу:[3]«Лучше, чем статистика побед, о тебе никто не скажет».

— Хорошо, — принял к сведению Джастин. — Насчет теории вопросов больше нет. А сам-то он чем занимался?

— В общих чертах тем же, что и мы, — пожал плечами Стэн. — Читал, исследовал, анализировал.

Джастин кивнул, поскреб отросшую за день щетину и подумал: «Как эти двое умудряются до вечера сохранять идеально гладкий подбородок?»

— А за последние несколько месяцев не замечали за ним ничего необычного?

— Какого рода? — уточнила Эллен Лоуч.

— Не знаю. Например, он вел себя как-то не так. По-другому организовывал работу. Что угодно, что вас бы зацепило.

— Вообще-то, — начала Эллен, — полгода назад все и вправду сильно изменилось, но этого следовало ожидать.

— Почему?

— В связи с реорганизацией, — вступил Гарри.

Джастин сделал рукой жест, мол, «вот с этого места поподробнее». И Гарри пояснил:

— Сперва мы по большей части проводили маркетинговые исследования для компаний, которые к нам обращались. В «Роке» Рональд, по сути, то же самое делал.

— В «Роке»?

— «Рокуорт и Уильямс».

— Стоп, — не понял Джастин, — а при чем тут «Рокуорт и Уильямс»?

— Рональд там работал, до того как основал «Ла Салль груп».

— Он работал в «Рокуорт»?!

— Ну да. Он был главой их местного филиала, представлял «Эр энд У» в Провиденсе. Мы с Эллен числились под его началом.

— А меня он переманил из бостонского «Ситибанка», — добавил Стэн.

Джастин жестом показал, чтобы они помолчали и дали ему подумать. Что-то слишком часто стала попадаться эта «Рокуорт и Уильямс». Неизвестно, даст это что-нибудь или нет, но пройти мимо ни в коем случае нельзя. Нужно во что бы то ни стало выяснить, каким боком она тут замешана.

— Так, ладно, продолжим. В чем состояла реорганизация?

— Мы начали больше инвестировать сами, а с клиентами общались уже напрямую, не через «Эр энд У».

— Что изменилось для вас?

— Во-первых, личного обслуживания стало больше. Если работаешь с клиентами напрямую, значит, они могут выдернуть тебя откуда угодно в любое время, — посетовал Гарри, которого такое положение дел явно не устраивало.

— Во-вторых, больше разъездов, — подключилась Эллен. — Особенно это коснулось Рональда. Он постоянно уезжал на какие-то встречи, переговоры.

— А список его клиентов и тех мест, куда он ездил, у вас найдется?

Эллен, кивнув, передала ему папку.

— Я так и думала, что вы попросите. Миссис Ла Салль предупредила, поэтому я сразу приготовила.

— Там все?

— Все, о ком я знаю.

Джастин поймал ее на слове.

— Полагаете, есть и такие, о ком вас в известность не ставили?

Она задумалась.

— Нет вроде бы. Только…

— Только Рон становился каким-то скрытным, — продолжил ее мысль Стэн.

Гарри метнул на него предостерегающий взгляд, но Джастин поспешил воспользоваться ситуацией и попросил Стэна пояснить, в чем проявлялась скрытность.

— Да конкретно ни в чем, — отозвался тот. — Но у меня возникло чувство, что у него появились такие дела, которые он с нами обсуждать желанием не горит. Со мной уж точно. Я, честно говоря, решил, что он мной почему-то недоволен.

— Глупости, — поспешно вставила Эллен.

— Наверное, — согласился Стэн. — Действительно, с чего бы? Год у меня был удачный. Но все равно складывалось впечатление, что он пытается отгородиться.

Джастин повернулся к Гарри Беру.

— У вас такого впечатления не складывалось? По поводу себя, разумеется, не Стэна.

Гарри, подумав, кивнул.

— Да, похоже на то. Как-то непонятно. Но не настолько, чтобы выяснять, в чем дело.

— Вот-вот, — подтвердил Стэн. — Толком не скажешь.

Джастин собирался продолжить с вопросами, но его опередила Эллен:

— Невероятно, как подумаешь… Рональд и Эван Хармон, так сразу, почти одновременно. Просто жуть берет!

Джастин постарался не выдать волнения.

— Рональд знал Эвана Хармона?

— Конечно, — кивнул Гарри. — Еще по «Рокуорт».

— Они вели дела вместе?

— Иногда.

— А в последнее время?

— Довольно часто, — сказала Эллен. — Особенно когда мы уже расширились.

— «Восхождение» входило в число ваших клиентов?

— Крупнейших, — ответил Стэн. — Даже, наверное, он и был самым крупным.

— Над чем именно они совместно работали, знаете?

— Мы делали для «Восхождения» много разных исследований. Эван с Рональдом регулярно встречались.

Эллен кивнула на папку:

— Там все есть. Я постаралась расписать как можно подробнее.

Они беседовали еще минут двадцать, хотя вопросы у Джастина к тому времени уже кончились. Так бы сидел и сидел, разговаривал и никуда больше не ходил. Но молодые люди начали беспокойно ерзать и поглядывать на часы — все-таки суббота, выходной на исходе. Джастин подумал, не пригласить ли их на ужин, выпить по бокалу чего-нибудь освежающего. Здравая мысль. Хотя нет, это для него здравая мысль, а им вряд ли хочется тратить драгоценный субботний вечер на ужин с мрачным копом, у которого все мысли только о расследовании. Им бы домой, там ждут не дождутся жена или муж, или любимый, а может, собака или, на худой конец, телевизор. Они десять раз подумают, прежде чем согласятся с ним поужинать. А может, сто раз или даже тысячу. Поэтому он не стал их никуда приглашать, сказал «спасибо» и пожелал приятно провести выходные. Ему ответили, что постараются.

Родители, как выяснилось, не садились ужинать без него, и Джастин мысленно поблагодарил их. Он умирал от голода и устал как собака, поэтому хотя бы на пару часов расслабиться и ни о чем не думать казалось очень кстати. Джастин смешал себе водки с мартини, добавил три оливки, и отец, который всегда делал этот коктейль именно так, выпил с ним. Потом Джонатан принес бутылку великолепного «Шатонеф дю Пап», они сели за стол, и Джастин постарался как мог поведать родителям, что делал весь день. Он опустил подробности, которые их явно встревожили бы: то, что случилось в «Ла дольче вите», стычку с агентом ФБР у полицейского управления. Зато с толком и расстановкой пересказал разговор с Викторией. Даже сейчас он не мог сдержать обиды и накопившегося раздражения.

— Рана еще слишком свежа. И потом люди справляются с горем по-разному, — начал оправдывать ее Джонатан. — Кого-то оно пугает.

— А кто-то застревает в нем надолго, — подхватила Элизабет. — Ты вот свое очень долго не мог пережить.

Джастин оторвался от бокала.

— Мам, ты считаешь, я уже все пережил?

Она печально улыбнулась в ответ.

— Я считаю, что, когда мы переживаем горе и боль, мы меняемся. Это как рана. Если сломать ногу, она уже не будет прежней — останется шрам, или хромота, или начнет ныть перед дождем. Когда-нибудь все заживет… шрам станет незаметным, нога разработается, но той, что раньше, уже не будет. Что-то изменится. Не обязательно к худшему, просто изменится. Рано или поздно ты привыкаешь, осваиваешься, ты по-прежнему можешь бегать — пусть не так быстро и далеко, но можешь. Жизнь продолжается. То же самое с горем, только рана никому не видна, и шрам тоже потом никому не виден. Но ты все равно меняешься, и с этими изменениями тебе потом жить. Со временем ты привыкаешь, осваиваешься. Все душевные терзания, все муки, которые ты перенес, никуда не делись, но жизнь продолжается.

— Что-то не похоже, чтобы для меня она продолжалась.

— «Продолжается» не значит, что ты забыл о том, кого потерял. Или больше не грустишь о нем. Так не бывает. Шрам останется навсегда. Но мне кажется, насколько я тебя знаю… ты смог привыкнуть. И освоиться. И я за тебя рада.

Джастин первый раз слышал, чтобы мама говорила так долго. Он почувствовал прилив нежности и хотел сказать «спасибо», сказать, что она, наверное, права, что, разумеется, она права, — но тут время, отведенное ему на отдых, истекло. Какие там пара часов! И часа не удалось посидеть спокойно. Он не успел даже доесть салат, искусно приготовленный Луизой. А, ладно! Джастин вытащил из кармана надрывающийся сотовый и посмотрел на определитель — придется ответить.

— Можно я перезвоню? — попросил он в трубку. — Мы тут ужинаем.

Предчувствия его не обманули.

— Закончен твой ужин, — раздался в ответ голос Билли Ди Пецио. — Заверни в салфетку и дуй сюда.

— Что-то случилось?

— Я тебя подхвачу через четверть часа. По дороге все узнаешь.

— По дороге куда?

— К Дрогану, — ответил Билли.

19

«Мерседес» Билли Ди Пецио въехал за проволочную сетку, ограждавшую несколько акров пустыря, известного как Дрогановская стройка. Они вылезли из машины, и Джастин поразился, какая кругом темень. Звезд почти не видно, луну то и дело закрывают быстро летящие облака. А времени всего-то половина десятого. В неясном лунном свете пустырь казался особенно зловещим. И не только пустырь, вообще все вокруг. Весь мир.

Навстречу им вышел агент ФБР и, не потрудившись представиться, повел их к стоящим неподалеку двум другим фэбээровцам. Одним из них оказался старый знакомый Норман Коркс, тот самый, которому Джастин свернул челюсть. Он приветствовал Джастина сдержанным кивком, но ни слова не сказал. Зато подал голос другой, по словам Билли только что прибывший прямым рейсом из Вашингтона.

— Зрелище не из приятных, — начал спецагент Зак Флетчер.

Джастин молча кивнул. И тогда его подвели к яме, где лежала Ванда Чинкель. Одежды на ней не было, по всему телу страшные синяки. Грудь и живот в потеках крови, то же самое с правой рукой и левым плечом. У Джастина перехватило дыхание. Потом кое-как, понемногу, делая короткие прерывистые выдохи, пришел в себя.

— Вы с ней встречались днем, — сказал агент Флетчер.

Джастин кивнул снова. Говорить он пока не мог.

— О чем вы беседовали?

— А как-нибудь в другой раз это обсудить нельзя? — наконец выдавил он, не в силах отвести взгляд от неподвижного тела.

— Нельзя, к сожалению, — ответил Флетчер. — Присмотритесь повнимательнее.

Агент, пожелавший остаться неизвестным, щелкнул кнопкой фонаря и направил его прямо на Ванду. Джастин присмотрелся. Он никогда не видел ее обнаженной при жизни, и разглядывать ее в таком виде после смерти показалось ему кощунственным. Он заставил себя охватить взглядом все тело сразу — так легче было представить, что перед тобой не человек, а некий предмет. Он часто пользовался этим приемом, когда приходилось выезжать на убийство. И только теперь, посмотрев на нее таким отстраненным взглядом, он понял: на руке, плече, груди и животе никакие это не потеки крови… Это слова! Написанное разбиралось с трудом — буквы нечеткие, кровь местами размазана, засохла или смешалась с грязью, но все же он прочитал. А прочитав, в изумлении глянул на агента Флетчера.

— Что, по-вашему, здесь написано? — спросил тот.

— Кто это написал?

— Похоже, она сама. Судя по ее руке.

Луч фонаря сдвинулся чуть в сторону, и Джастин увидел у правой руки Ванды осколок стекла.

— Здесь полно битых бутылок и банок. Видимо, уже умирая, она разрезала палец осколком и как могла написала это послание на единственно доступном холсте.

— На собственном теле. Собственной кровью.

Флетчер кивнул.

— Наверное, ей это было очень нужно, — и повторил: — Что здесь написано?

— Вот это, кажется, «JW», — разобрал Джастин. — А дальше «payback». Прописными и строчными буквами пополам. «C» пропущена. Потом похоже на «Hades». А это вроде «Ali».

«Hades» тоже состоял наполовину из прописных букв, наполовину из строчных. «Ali» не вызывал сомнений — «A» большая, палочка «l», почти такое же «i», совсем бледное, сходящее на нет. Его Ванда, видимо, написала из самых последних сил. Джастин повторил вслух все целиком:

— «JW, payback, Hades, Ali».

— У меня то же самое, — подтвердил Флетчер. — Вам понятно, что это означает?

Джастин, глядя на тело, а не на Флетчера, ответил:

— Вроде бы. Не все. JW — мои инициалы: Дж. У. Джастин Уэствуд. Полностью писать не было времени, поэтому она ограничилась первыми буквами.

— Мы тоже так решили. Поэтому вас сюда и вызвали. А «payback» в каком смысле?

— «Расчет». Это из нашего с ней разговора. Когда мы сидели в машине. Я полагал, что она передо мной в долгу. И мы говорили о том, что нужно сделать, чтобы расчет стал окончательным и полным.

— Кто с кем должен был рассчитаться?

— Она со мной.

— А не вы?

Джастин, не веря своим ушам, покачал головой.

— Вы что, решили, ее убил я? Из мести? Вы думаете, она это имела в виду?

— Попробуйте меня разубедить.

— А вы послушаете? — усомнился Джастин.

— О чем вы с ней днем разговаривали?

Джастин решил, что скрывать не имеет смысла. Слишком много загадочного накопилось в убийствах Эвана Хармона и Рональда Ла Салля, а теперь к ним придется добавить и Ванду Чинкель. То, что он на подозрении у ФБР, его не испугало. О себе он как-нибудь позаботится. Главное сейчас — узнать, что творится. А узнать можно только одним способом — начать говорить самому.

— Я приехал по просьбе родственницы, Виктории Ла Салль, — начал Джастин. — Полагаю, нет нужды объяснять вам зачем?

— Потому что ее мужа убили. И чем, по ее мнению, вы могли ей помочь?

— Не знаю. Разобраться, почему так произошло.

— И как успехи?

— Пока никак. Я только начал, поговорил кое с кем. Когда Билли меня вызвал, я сидел в офисе Рональда Ла Салля, беседовал с его подчиненными.

— Хотели выяснить что-то конкретное?

— Нет, лишь бы зацепиться. Пока забрасываю сеть наугад, вдруг что и выловлю.

— Что узнали от Ванды насчет убийств?

— Ничего. Молчала как рыба. А меня она позвала предупредить, чтобы я в это расследование не лез.

— Почему?

Джастин вздохнул.

— Для моего же блага…

Флетчер посмотрел на него вопросительно.

— Понимаете, у нас с ней были сложные отношения. Приятельские, но все же на многие вещи мы смотрели по-разному. Иногда наши с ней задачи друг другу противоречили.

— Вы думаете, что оказались в Гуантанамо по ее вине?

— Я не думаю. Я знаю, что это с ее ведома. Фактически она меня туда и упекла.

— И вам это не нравится.

— Нет. А вам бы понравилось?

— И вы убили ее, чтобы отомстить.

— Я ведь вам уже сказал, «расчет» — это из нашего с ней разговора. Она думала, своим предупреждением держаться подальше делает доброе дело. — Джастин снова предпочел выложить все без утайки, догадываясь, что агент Флетчер так и так в курсе. — Имелся в виду не один Ла Салль. Меня подключили к расследованию убийства Эвана Хармона в Лонг-Айленде.

— Насколько мне известно, вас подключили не только к расследованию.

— А вот это беспочвенные домыслы. Ванда знала, что это не так. И велела мне в это дело тоже не соваться.

— Потому что два убийства связаны между собой?

— Она не сказала. Однако вывод напрашивается.

— И этого хватило, чтобы загладить перед вами вину?

— Нет. Я объяснил ей, что до этого еще далеко.

— То есть на расчет ее предупреждение не тянуло?

— Именно.

— И в своем послании она не указывает на вас как на убийцу?

— Нет. Это всего лишь логическое завершение нашего утреннего разговора.

Он перевел взгляд на неподвижное тело.

— Послание не про меня, а для меня.

— Hades и Ali. Два имени. Этим она хотела вернуть вам долг?

— Видимо, да.

— Тогда что эти имена значат?

Джастин покачал головой.

— Абсолютно без понятия.

Еще около двух часов Джастин провел с агентом Флетчером и Билли Ди Пецио в полицейском управлении. Сначала пришлось рассказать подробно о своих передвижениях после встречи с Вандой, чтобы они могли сопоставить. Разобрали по косточкам каждое слово из разговора в машине. Так и эдак вертели «Гадеса» и «Али», но приткнуть их ни к чему не удалось. Джастин старался как мог, чтобы пролить свет на последнее убийство, и рассказал все как было — за исключением одной мелкой подробности. Об утренней встрече с Бруно Пекоцци Джастин предпочел умолчать. Почему, он и сам не знал. То ли чтобы оградить великана от неприятностей, то ли чтобы не рыть Бруно яму, которую тот ничем не заслужил. Или заслужил? Ванда, похоже, вела к тому, что Бруно сыграл в убийствах определенную роль. И пока Джастин не узнает, какую именно, лучше помалкивать.

Без четверти час Флетчер наконец разрешил ему идти, а Билли на прощание сказал, что он с Джастином еще потолкует. Флетчер добавил:

— К совету Ванды лучше прислушаться.

— В смысле не лезть? — уточнил Джастин.

— Вот-вот.

— Я буду иметь в виду.

— И все равно не прислушаетесь?

— Нет, — ответил Джастин.

— Тогда окажите мне услугу.

— Вы хотите, чтобы я оказал услугу ФБР?

— Ладно, — поправился Флетчер, — назовем это предложением.

— Слушаю.

— Поработайте с нами.

Джастин постарался не выдать удивления.

— Я, похоже, не расслышал. Что вы сказали?

— Ванда Чинкель всегда все делала открыто. Строго по правилам. А тут вдруг такие нестыковки. Отступления.

— В смысле?

— Ваш контакт с агентом Корксом. Правда, физический контакт вряд ли предполагался, но эту мелочь мы опустим. Ванда послала своего подчиненного перехватить вас, сохранив это в тайне. Не хотела, чтобы в Конторе узнали. Почему?

— Она сказала, что я «меченый» и в Конторе ее за беседы со мной по головке не погладят.

— Ерунда! — отрезал Флетчер.

— Так она сама объяснила.

— Да верю я, верю, что она так объяснила! Но это полная чушь. Ладно, мы с вами кое-что не поделили, было дело, в какой-то момент вы нас просто достали. И что, нам теперь разбегаться с воплями: «А-а, вон он идет, огромный ужасный серый коп из крохотного городишки, спасайся кто может!»? Не отвечайте, я сам отвечу. Нет. Вы нам по барабану.

— Тогда почему она так объяснила?

— Сами же говорите, она вполне могла вас просчитать. Мне кажется, Ванда дергала вас за ниточки, как марионетку. Когда вас просят держаться подальше, вы как поступаете? А, большой ужасный серый коп?

— Ладно, я понял, — остановил его Джастин. — Хорошо, она просила меня не вмешиваться, зная, что я не послушаюсь.

— Вот именно. Вы поступите с точностью до наоборот — рванете в самую гущу событий.

— Почему тогда нормально не попросить, если она действительно хотела, чтобы я помог? К чему таинственность напускать и за ниточки дергать? Убийство у меня и так в работе было.

— Неизвестно. Подозреваю, что она от нас пыталась что-то скрыть. Ее отчеты по этому расследованию выглядели очень поверхностно. Какие-то свои источники, о которых мы не знали. Она легла на дно, что ей совершенно несвойственно. По-моему, она чего-то опасалась.

— Чего?

— Не знаю. Утечки информации. Политической подоплеки. Мало ли какая хрень вставляет нам палки в колеса.

Джастин пристально посмотрел на агента Флетчера. «Не спеши», — сказал он себе. И все же в нем проснулось доверие.

— Так что вы хотите, чтобы я для вас сделал?

— Ванда была великолепным агентом. И раз она считала, что вы можете что-то, чего не можем мы, давайте попытаемся поработать вместе и вместе выяснить.

— Вместе — это непосредственно с вами?

— И со мной тоже, но я должен буду вернуться в Вашингтон. Так что мы назначим кого-нибудь еще.

Видя, что Джастин не спешит соглашаться, Флетчер выложил главный козырь.

— Вы давеча пытались правдами и неправдами добиться от Билли, чтобы он каким-то боком пристроил вас к расследованию. А я предлагаю вам кое-что получше — поддержку ФБР. Если кто-нибудь к вам прикопается, им тут же дадут знать, что вы работаете под нашим прикрытием.

— Звучит заманчиво.

— По-моему, тоже. Я как-то имел дело с Силвербушем. Не завидую.

— А значок суперагента мне положен?

— Значит, договорились, — подытожил Флетчер. — В течение ближайшего времени с вами свяжется наш человек. Только в этот раз, пожалуйста, постарайтесь наступить на горло собственной песне и не поднимать шум.

Они с Джастином скрепили соглашение рукопожатием. Билли хмыкнул, впечатленный.

Вернувшись домой, Джастин обнаружил, что родители ждут его, вместо того чтобы лечь спать. Пришлось рассказать, что случилось с Вандой. Мама, услышав, побледнела, и отец положил руку ей на плечо, чтобы поддержать, обнять, успокоить. Мама немедленно справилась с собой, и родители в один голос попросили Джастина продолжать, только без пугающих подробностей.

Он высказал им свои соображения, что смерть Ванды может быть еще одним звеном в цепочке убийств — следуя за Рональдом и Эваном Хармоном. Попросил ничего не говорить Вики, да и вообще помалкивать. Потом объяснил, что валится с ног от усталости и ему нужно поспать, кстати, им бы тоже не мешало. Предупредил, что утром они его уже не застанут, он выедет в Ист-Энд-Харбор затемно.

Мама поцеловала его в макушку, отец пожал руку, и родители отправились спать.

Джастин, несмотря на безмерную усталость, спать не пошел. Еще около часа он просидел в гостиной, так и сяк перекладывая кусочки головоломки, на которые разбился прошедший день, снова и снова прокручивая мысленно события. За этим занятием он незаметно прикончил два полных бокала бренди.

В два часа утра он позвонил Вики Ла Салль. И по хриплому спросонок голосу догадался, что поднял ее с постели.

— Вики, это Джей. Извини, что разбудил.

— Который час?

— Поздно. Прости за поздний звонок, но…

— Я таблетку приняла. Снотворное.

— Извини. Это правильно. Тебе надо выспаться. Я только хотел предупредить, что завтра возвращаюсь домой. В Нью-Йорк. Я не могу тебе не сказать… Когда на тебя смотришь… Господи, как ты на нее похожа! Как будто я с ней самой разговаривал…

— Ты же пьяный!

Голос стал четче.

— Нет. Нисколько.

— Значит, пил.

— Пил. Но я не пьян. Просто хочу, чтобы ты знала… Я понимаю, что это значит для тебя. Я понимаю, что ты испытываешь. Я тебя не подведу. Иначе я подведу ее. Она много для меня значит. Ты много для меня значишь. И я хочу, чтобы ты это знала.

Он подождал ответа. Ответа не было. Джастин не сразу понял, что она повесила трубку. Неизвестно, сколько она успела услышать. Да это было, в общем-то, уже не важно.

Спать он отправился около половины третьего ночи. Проснулся в шесть, принял душ и поехал в аэропорт, откуда маленький частный самолетик должен был доставить его прямо в Ист-Хэмптон. Оттуда до дома минут десять езды.

В четверть десятого он открыл дверь своего ист-эндского дома.

В двадцать минут десятого, набрав номер Леоны Криль, сообщил ей, что его отстранение от должности больше не актуально, поскольку он подает в отставку и уходит из полицейского управления Ист-Энд-Харбора. Она попыталась его отговорить, но Джастин сообщил, что у него теперь другая работа. Какая, он не сказал, но пообещал, что с ней и Силвербушем они еще увидятся.

Потом сварил себе целый кофейник кофе, наполнил кружку почти доверху, а остальное перелил в белый термос. Прихватив кружку, он отправился в гостиную и там в желтом блокноте написал два слова — «Ali» и «Hades». До полудня он сидел, напряженно вглядываясь в эти слова, и почти не двигался с места. Разве что ходил на кухню доливать кофе.

В полдень у него не появилось ни намека на то, что эти слова могли бы означать. Зато начал вырисовываться план.

Флетчер прав. Ванда что-то от него хотела. Даже умирая, она пыталась достучаться до него. Она потратила последние минуты жизни на то, чтобы, превозмогая невыносимую боль, оставить ему сообщение, намекнуть, в каком направлении двигаться к разгадке. Она знала, чем отдать долг. Что он оценит по достоинству. Истину. Тут сомнений быть не могло.

Он знал, что будет делать.

Получит то, что ему причитается.

Отыщет истину.

Он сложит эту проклятую головоломку и отведет от женщины, с которой провел вместе не одну ночь, подозрения в убийстве. Поможет той, которая до сих пор не может простить ему гибель сестры. Отдаст дань той, которую так жестоко убили и которая на краю гибели пыталась донести до него необходимые сведения.

Этим он и займется.

Очень хотелось выпить.

Очень нужна была ясная голова.

В холодильнике Джастин обнаружил открытую баночку колы и глотнул. Газ почти весь вышел, но жидкость была освежающей и сладкой, поэтому он отпил еще. Задумчиво оперся ладонью на плиту — и тут же отдернул руку. Опять забыл выключить чертову конфорку и опять обжегся! Чертыхаясь про себя, он поднялся наверх, взял из аптечки пластырь и заклеил волдырь.

А потом спустился в кухню и одним глотком допил кока-колу.

Пора приниматься за работу.