Галерея Академии Венеция

Искусство итальянского возрождения

Паоло Венециано, официального живописца дожа Андреа Дандоло, называют первым истинным художником Венеции. Именно он вместе с сыновьями исполнил в который раз прославивший город знаменитый «Золотой алтарь» (Pala d'Oro) в соборе Святого Марка. Его радостно-повествовательная орнаментальная манера несет на себе яркую печать византийского канона, который господствовал в предренессансной Италии вместе с готическим пристрастием к отображению «божественного света», «чувствительности».

Именно в такой манере исполнено «Коронование Девы Марии» — центральная часть полиптиха. Нимбы ангелов дробным ритмом вторят спокойным скруглениям золотых ореолов двух центральных фигур. Однако мастер все же вносит в свою сакральную живопись черты нового поветрия, идущего от великого Джотто, — повествовательность, светотеневую моделировку объемов, намек на конкретность цвета. Полиптих когда-то украшал ныне разрушенную церковь Святой Клары. Боковые створки изображают евангелические сцены. В верхнем регистре слева расположены следующие сюжеты: «Троица», «Святой Матфей», «Облачение святой Клары», «Святой Иоанн», «Возвращение святым Франциском одежд отцу», справа — «Стигматизация святого Франциска», «Святой Марк», «Смерть святого Франциска», «Святой Лука», «Христос-судия». Святые пророки Исайя и Даниил возвышаются над центральной частью.

Судьбы произведений искусства подчас драматичны. Разрозненный полиптих Венециано лишь в 1950 был собран именно так, как был задуман.

Якобелло дель Фьоре прибыл в Венецию на службу республике во втором десятилетии XV века. Данный триптих является именно официальным заказом. Предполагают, что он исполнен для Магистрата собственности при Дворце дожей. Нарядная, яркая живопись этой работы отвечала высоким вкусам. Особенно выделяется рельефная фактура на латах небесных воинов. Здесь художник изобретательно применил позолоченный гипс на клею и мраморную крошку, которая на последнем этапе также покрывалась золотом.

Женская фигура в золотой короне в центральной части и есть аллегория Правосудия, в ее «свите» — строгие львы. Лев — символ евангелиста Марка, небесного покровителя лагунной республики, значит, и самой Венеции, а кроме того — божественной мудрости. Меч и весы в руках героини — атрибуты справедливой законности. На ленте за ее спиной сделана надпись на латыни, языке юриспруденции: «Я выполню просьбы ангелов и священные слова, буду мягкой с благочестивыми, враждебной со злыми и гордой с надменными». В изобразительных канонах искусства северных стран эти слова обычно приписывают Христу-судие. Однако здесь Правосудие выступает в роли самого города, для которого мир и равновесие были условиями выживания.

В правой части архангел Гавриил с лилией, цветком Благовещения, в руке обращается к Правосудию с просьбой вести за собой людей. Святой архангел Михаил, победитель Сатаны-дракона, ловчий человеческих душ (и у него в руке весы) — частично сохранившийся образ слева — просит награждать достойных и наказывать нечестивых.

Андреа Мантенья входил в семью венецианских живописцев Беллини, был женат на Николозии, дочери Якопо (по чьему эскизу выполнен изящный рисунок лат героя представленного произведения) и сестре Джентиле и Джованни. В славе и мастерстве художник вполне сравнялся со своими знаменитыми родственниками. Более того, именно его называют среди тех, кто решительным образом повлиял на венецинскую живопись конца XV века.

Мантенья родился в Изола ди Картуро на Терраферме, в области Венето. Очарованный изысканиями гуманистов, которые захаживали в антикварную лавку его отчима в Падуе, он гордился славным прошлым своей земли. Художнику не было и тридцати лет, когда он создал шедевр — алтарь в церкви Сан-Дзено в Вероне, широко прославивший его имя. Мастер с успехом работал в Падуе, был придворным живописцем мантуанских правителей Гонзага. Современники восхищались его техническим совершенством, «великолепным рисунком», а особенно умением передавать сложнейшие ракурсы, используя законы геометрической перспективы.

Эффект простой композиции со святым Георгием строится на контрасте дальнего плана, длящегося благодаря изгибу дороги, и мужественной фигуры юного воина в латах, буквально выступающего из рамы к зрителю и возвышающегося над поверженным чудовищем.

Существует предположение, что «Святой Георгий» представляет одну из створок утраченного ныне полиптиха.

Пьеро делла Франческа является одним из величайших художников итальянского Кватроченто (Раннего Возрождения). Донатором, то есть заказчиком представленного образа, был Джироламо (Иероним) Амади, представитель переехавшего в Венецию богатого семейства. Именно его роду принадлежит заслуга строительства в городе замечательной церкви Санта-Мария деи Мираколи.

Исследователь итальянского Возрождения В. Н. Лазарев характеризует творчество делла Франческа как чуждое драматизма и динамики: «Проникнутое спокойным и эпическим духом, его искусство настолько объективно и эпично, что почти не оставляет места для субъективного толкования… Подобно подлинно эпическому искусству, оно глубоко имперсонально. Художник скрывается за своим творением, но благодаря совершенству и органичности этого творения последнее кажется тем созданием „второй природы“, о котором мечтал Леонардо».

О Борго Сан-Сеполькро, в котором родился художник, в этой работе делла Франческа «рассказал» не только надписью на срезанном стволе дерева с установленным на нем крестом («Сделано Пьетро из Борго Сан-Сеполькро»), но и видом городка центральной Италии в долине Тибра на заднем плане.

Косме (Козимо) Тура, придворный живописец феррарских герцогов д'Эсте, оказал сильное влияние на феррарских живописцев, украшавших вместе с ним резиденцию правителей — Палаццо Скифанойя. Содержание росписей в ней наполнено астрологическими символами.

Работа «Мадонна со спящим Младенцем» получила второе наименование — «Мадонна знаков зодиака». И действительно, фигуру Марии словно ореолом окружает «лента» с изображением звездных символов. Они прописаны в основном тонкими золотыми абрисами, иногда видны фигурки (Водолея, Девы, Рыбы, Стрельца), однако «абстрактный» колорит делает их бесплотными. Справа рисунки совсем стерлись.

Изображение спящего Младенца было популярным иконографическим мотивом и намекало на будущую смерть Иисуса. Композиция необычна иллюзорно-чувственным изображением гроздей красного винограда (символ крови Спасителя, Его жертвы) и щеглов (птица, символ Христа, уничтожающая мух — нечисть, грехи, своим латинским наименованием «carduelis» отсылающая к корню «cardo» — «репейник», намекающему на шипы тернового венца).

О происхождении и дате рождения Ладзаро Бастиани спорят исследователи. В его творчестве находят следы влияния Виварини, от Мантеньи он перенял любовь к изображению деталей античных архитектурных памятников, статных, похожих на статуи человеческих фигур. В 1449 живописец впервые упоминается как глава одной из крупных художественных мастерских Венеции. Его манера письма до такой степени напоминает работы раннего Джованни Беллини, что специалисты часто путали их авторство.

Эпизод подвижнической жизни одного из отцов церкви, святого Иеронима, изображен на масштабном полотне, которое долгое время приписывали Витторе Карпаччо. И лишь в 1900 исследователи Паолетти и Людвиг аргументированно доказали, что картина принадлежит кисти Бастиани. Но совершенно очевидно, что сам Карпаччо вдохновлялся его работами. В том числе и теми, что находились (как и «Последнее причастие…») в Скуоле (религиозно-профессиональном объединении) Святого Иеронима.

Скуола была выстроена рядом с церковью во имя святого и ризницей. Несмотря на то что это была так называемая малая скуола, ее члены желали сравняться со славой «больших» скуол — таких как братство Святого Марка, и даже Дворцом дожей. Поэтому они очень рано начали украшать свое пристанище работами именитых мастеров. (К сожалению, известные по описаниям росписи Беллини и Виварини не дошли до наших дней.) После аннулирования скуол некоторые картины оказались в Вене, столице Австро-Венгрии, и были возвращены в Италию только в 1919 после окончания Первой мировой войны. Так в Галерее Академии оказались и работы Бастиани.

Молящийся на коленях Иероним представлен в своей келье. Художник подробен в деталях: раскрытая книга и бич, повешенный на стену, раскрывают образ жизни и занятия подвижника и мудреца. Слабеющего святого поддерживает его друг и ученик Эвзсебий. В венецианской живописи Возрождения язычник часто изображался в мусульманской одежде. Реальная борьба Иеронима с ересью здесь представлена его встречей с мусульманином (в правой части полотна). В перспективе Иероним прогуливается, словно в садах Академа, ведя диспут уже с греческим философом.

Бернард Бёрнсон назвал Джованни Беллини величайшим венецианским мастером XV столетия. Художник начал писать около 1449, а через десять лет уже встал во главе крупной мастерской. Ко времени, когда был создан алтарь для церкви Сан-Джоббе (святого Иова), его манера письма была уже сформировавшейся.

У подножия высокого трона, на котором торжественно восседает Мадонна с Младенцем, благословляющая пришедших поклониться ей, — музицирующие ангелы (святой Иов считался одним из покровителей музыки). Их одеяния — небесно-голубые, солнечно-желтые, цвета сочной зелени — отблескивают драгоценными переливами, движения, извлекающие небесные звуки, полны изящной гармонии и создают виртуальную окружность. Ее линии отзвуком расширяются до периферии огромной доски, вторятся круглой «розой» над головой Мадонны и вместе с абрисом свода, апсиды и балдахина звучат уже мощным аккордом.

Фигуры выполнены в натуральную величину. Беллини расположил двух обнаженных святых, Джоббе и Себастьяна, по флангам трона Марии, рядом с ними — святых Иоанна Крестителя, Доминика и Людовика Тулузского. Архитектура и декор апсиды, покрытой золотой смальтой, напоминают собор Сан-Марко. На золотом фоне ясно читаются слова: «Аве, чистый цветок девственного целомудрия».

Композиция была заказана художнику церковью Сан-Джоббе и Сан-Бернардино, что в Канареджо. Полагают, что это было связано с чумным мором 1478.

Джованни Беллини был внебрачным сыном Якопо Беллини. Его первые художественные опыты совпали со временем пребывания в Падуе и Венеции «звезд» Раннего Возрождения — Паоло Учелло, Филиппо Липпи, Андреа дель Кастаньо и Донателло. И когда Венеция вступила в пору Высокого Возрождения, живописец стал одним из лидеров своего художественного поколения.

Представленная картина — первое датированное произведение Беллини. Мастера Возрождения с гордостью и полным правом подписывали свои работы, и на парапете у ног Младенца читается надпись: «IOANNES.BELLINUS.P.1487». Художник, как всегда, с особым поэтическим чувством создает утонченную гармонию в отношении человеческой фигуры и пейзажа, которому здесь отводится роль второго плана. И все же, как всегда у Беллини, в «говорящем» пейзаже два тоненьких деревца позади условного трона Мадонны напоминают тем, кто знаком с Ветхим Заветом, слова из Песни песней. А их соседство с иссохшими стволами символизирует «процветание» истинных Ветхого и Нового Заветов. Удивителен внимательный и печальный взгляд Матери на божественного Младенца, чья нежная плоть словно демонстрирует Его уязвимую человеческую природу.

Из темноты выступают фигуры Мадонны с Младенцем, святых Екатерины Александрийской и Марии Магдалины, озаряемые мистическим светом. Так как женские персонажи рядом с Богоматерью изображены без атрибутов, то их интерпретация основывается на укорененной иконографической традиции. Существует мнение, что в их образах выступают знатные венецианки, заказчицы Беллини. Замечательно отсвечивают жемчуга в волосах Екатерины и на роскошной отделке платья Магдалины. Благообразны и строги лица, однако их выражения смягчаются нежнейшей светотенью, аурой сфуматто (дымки). Известно, что именно в это время, в 1500, Венецию посетил Леонардо да Винчи, художник, «открывший» Высокое Возрождение, атмосферные и живописные эффекты «растворения» объемов в пространстве, особый лирический настрой. Впрочем, еще один образец для подобного рода композиций автор мог усмотреть у Антонелло да Мессины, который в последние годы жизни работал в Венеции, принеся сюда технику и образное влияние нидерландской живописи.

На протяжении всей своей творческой деятельности Беллини с равным успехом писал масштабные алтарные образы и камерные произведения, где религиозная идея сосредоточена в интимном «разговоре с Богом». Именно поэтому жанр данной деревянной панели определяют как нечто среднее между «Мадонной с Младенцем» и «Святым собеседованием». Иконография последнего предполагает символическое общение Христа или Богоматери с окружающими их святыми, «молчаливое собеседование».

Другое название произведения — «Пьета Дона далле Розе». Оно было выполнено по частному заказу для домашней молельни. В панорамной трактовке пейзажа, на фоне которого видна скорбно умолкнувшая Мать, оплакивающая Сына, исследователи видят влияние представителей северных школ и, в частности, Альбрехта Дюрера, дважды посещавшего Венецию. И, кроме того, — готической немецкой скульптуры, хорошо известной в Италии. Так как в зданиях на пейзажном фоне, с которым контрастирует треугольная монументальная композиция первого плана, различают палаццо делла Раджоне и фасад собора Виченцы, возведенного Андреа Палладио, возникло предположение, что заказчиками могли быть жители Виченцы. Впрочем, в пейзаже изображены и надвратная башня Кастелло, и река Наттис, протекающая в местности у города Чивидале, и равеннская колокольня Сан-Аполлинаре Нуово.

Вьюнок у головы Христа — символ божественной любви к роду человеческому, а здесь — Его жертвы. Мотив плюща продолжен во фрагменте со срубленным деревом. В Средневековье в связи с тем, что побеги этого растения часто обвивают мертвые деревья, возникла аллегория: «Non meis viribus» («Не сам вьющийся») — такое дерево явилось символом жизни души после смерти тела, как благо веры в Воскресение Христа.

Мастер так называемого повествовательного жанра, замечательный «рассказчик», Витторе Карпаччо создал целый ряд картинных циклов для различных скуол Венеции. Лишь один из них по сей день целиком располагается на своем месте, в Скуоле Сан-Джорджо дельи Скьявони, остальные рассеяны по музеям мира.

Композиция «Патриарх Градо исцеляет бесноватого» входила в серию работ для Скуолы Святого Иоанна Евангелиста, в которой с 1369 хранилась часть чудотворного святого креста. Ни одна другая венецианская скуола не обладала столь значимой реликвией. Исцеление бесноватого патриархом Градо Франческо Кверини произошло в 1494 и являлось одним из девяти больших чудес, связанных с реликвией, описанных современными эпохе историками.

Художник с видимым удовольствием воспользовался заказом, чтобы со всем размахом изобразить одну из важнейших зон Венеции, экономический и деловой центр города — район Риальто. Участники события на момент создания полотна еще были живы, поэтому Карпаччо желал не просто рассказать о чуде, а отобразить его почти репортажно, со всеми подробностями среды, нравов, деталями топографии. Таким образом, можно утверждать, что перед нами — один из первых примеров произведений реалистического направления в живописи.

На одном полотне Карпаччо показывает разновременные события и вплетает в ткань многолюдной композиции три эпизода истории о Чуде святого креста — процессию братьев скуолы по мосту Риальто, вход патриарха и братьев в палаццо и сам момент исцеления на втором этаже лоджии патриаршего дворца. Таким образом, мастер настолько увлекся повествованием, что отодвинул главное событие на периферию. В глаза бросается, прежде всего, впечатляющая своей подлинностью панорама города, в которой различимы фасады реально существовавших построек, некоторые из них до сих пор украшают нынешнюю Венецию: постоялые дворы, торговые представительства, палаццо. Мост через Большой Канал еще деревянный, с разводной центральной частью, пропускающей большие корабли. Через несколько лет после написания картины он сгорит в большом пожаре. Нынешний, построенный из истрийского камня, повторяет его старые формы.

Жизнь в городе кипит: женщины выбивают ковры, высунувшись из окон домов, на дальнем плане идет активная торговля, гондольеры везут своих пассажиров по делам, почти на уровне дымоходных труб развешено для просушки белье на крышах. Да так значительно, что «спорит» с флагом на кровле дальней колокольни. Среди героев полотна различимы представители различных рас, народов, профессий и слоев населения. В правом нижнем углу — целая группа участников компании делла Кальца, своего рода театрального сообщества, ответственного за проведение в городе карнавала и других увеселений.

Совершенно очевидно, что эта работа замечательного мастера важна не только своими художественными качествами, но и как исторический документ. И именно благодаря Карпаччо известно, как выглядела Венеция на рубеже XV–XVI веков, как проходила жизнь ее горожан.

Самое большое полотно цикла святой Урсулы открывает его возможного заказчика. На подножии столпа-флагштока, делящего композицию по принципу золотого сечения, хорошо видна табличка с надписью: «VICTORIS CARPATIO VENETIS. OPUS.» («Произведение Виктора Карпаччо, венецианца») и датой, а в центре картины изображен молодой светловолосый член общества «Кампанья делла Кальца». В его руках — лента с посвятительной надписью и буквами, которые расшифровывают как инициалы Никколо Лоредана.

Происходящее в фантастическом городе и вымышленном пейзаже все же несет в себе акцент всегдашней венецианской праздничности, благо сюжет давал на то основание. Город чрезвычайно заботился о производимом впечатлении, и в арсенале его декорирования «по случаю» ковры становились главным средством. Поэтому изображение важного события в жизни святой вполне экстраполируется на современные художнику конкретные венецианские впечатления, демонстрируя «правдивую наглядность» представителя поколения, крепко привязанного к миру реальной действительности. Ковры часто можно встретить в венецианской религиозной живописи и даже на портретах, где они несли символическую мироустроительную функцию, намекая на блаженство в садах Эдема. Конечно, декоративное узорочье разнообразных по рисунку ковров, изысканность нарядных тканей вносят в композицию особую ноту праздничной торжественности и демонстрируют мастерское владение Карпаччо тонкостями колористики, его радостное восхищение жизнью.

Первая работа цикла о святой Урсуле посвящена прибытию английских послов ко двору правителя Бретани Мауруса, чтобы просить руки его дочери для королевича Конона. В правой части работы, отгороженной архитектурной конструкцией, изображен король-отец, держащий совет с будущей невестой. В «Золотой легенде» Якова Ворагинского (XIII век) говорится о сомнениях отца по поводу того, что принцессу предстоит выдать замуж за язычника, однако пренебречь столь мощным союзником, как Англия, он посчитал невозможным. Урсула же согласилась принять предложение лишь при соблюдении условий (на картине она перечисляет их, загибая пальцы), попросив снарядить корабль для паломничества в Рим со свитой из десяти девственниц, каждая из которых в свою очередь должна быть сопровождена еще тысячей девственниц. Принц же должен был принять христианство.

Архитектурная декорация, в которой развивается сцена, выстроена на фоне площади, за ней виднеется водная поверхность, корабль, город с кампанилами (колокольнями) и крепостными строениями. Восьмиугольный храм напоминает о поисках ренессансными зодчими идеальных пропорций, перспективных штудиях, популярных в этот период как у архитекторов, так и у художников, и о восьмигранной сени в храме Гроба Господня.

Карпаччо словно приглашает зрителя присоединиться к действию, творимому на полотне, открывая ворота ограждающей решетки. Создавая иллюзию присутствия, он сознательно нарушает границу первого плана сцены и выносит словно за «рампу» в «зал» не только декоративную круглую колонну, но и фигуры второстепенных персонажей — пожилой женщины, сидящей на ступенях, и мужчины в красном одеянии в крайнем левом углу.

Вырезанный кусок внизу полотна соответствовал дверному проему в реальном интерьере, где находился цикл.

Заказывая прославленным мастерам украшение скуол, их члены пеклись о престиже не только среди современников, но и потомков: документы свидетельствуют об озабоченности исторической значимостью живописи. В свою очередь картины, отображающие реальность, зафиксированную художниками, становились подлинно историческими документами.

В уникальном городе Венеции есть лишь одна площадь («пьяцца») — это площадь Святого Марка. Все остальные именуются «кампо» («поле, площадка»). Площадь Святого Марка — гордость республики, королевы Средиземноморья, — представлена Беллини до реконструкции: справа видно здание больницы Орсеоло, снесенное в конце 1530-х при обновлении, осуществлявшемся под руководством Якопо Сансовино. Однако документальность не стала препятствием для художественной выразительности, поэтому мастер отодвигает кампанилу в сторону, дабы не заслонять широкую перспективу. Основой сюжета для «Процессии…» был выбран эпизод, когда перед членами братства, шествующими с реликвией в День Святого Марка, упал на колени торговец из Брешии Якопо деи Салис с мольбами об исцелении умирающего сына. Это событие, зафиксированное 25 апреля 1444, означало чудо «исцеления на расстоянии» (отрок выздоровел), совершенное Святым Крестом.

Особые учреждения Венеции — скуолы — объединяли своих членов на основе религиозной, этнической, политической, семейной и профессиональной (торговой или ремесленной) общности. В зданиях находились не только залы собраний, но и библиотеки, церковные школы, странноприимные помещения и многое другое.

В Галерее Академии хранится цикл картин, исполненный разными живописцами (Беллини, Карпаччо, Бастиани и Мансуэти) для Скуолы Гранде ди Сан-Джованни Эванджелиста (святого евангелиста Иоанна). Программу их сюжетов составляли эпизоды чудес в Венеции, связанных с Животворящим Крестом. Крест был получен скуолой в 1369 и сегодня хранится в том же готическом реликварии, который запечатлел на своем полотне Джентиле Беллини.

Событие, произошедшее близ моста Сан-Лоренцо, сегодня назвать чудом можно лишь косвенно, но именно таковым оно воспринималось в венецианском обществе. Во время прохождения религиозной процессии по мосту реликварий был случайно уронен в канал. Зритель видит, как много попыток было сделано, чтобы обрести святыню вновь. И лишь дожу Андреа Вендрамину удалось ее спасти: на картине он с гордостью поднимает Крест над водой.

Юный африканец на мостках справа свидетельствует, какое пестрое и разноликое было население «суммарного города мира». Вероятно, этот персонаж, еще не понявший, что одна из величайших христианских реликвий уже найдена, намеревается принять участие в поисках под водой. Пожалуй, только его темнокожая фигурка разбивает впечатление строгости, которая присуща «городским» работам Джентиле Беллини по сравнению с Карпаччо.

Ведутся споры, как трактовать фигуры на первом плане справа. Приводятся доказательства, что это члены семьи Беллини, но так же веско звучат доводы в пользу членов скуолы.

О жизни Джорджоне (Джорджо Барбарелли да Кастельфранко), одного из самых великих и пленительных художников Ренессанса, многое неизвестно: ни его точное имя (современники звали живописца Цорци, лишь в «Диалогах о живописи» Паоло Пино он был назван Джорджоне, то есть «Великим Джорджо»), ни точная дата рождения, ни происхождение. Возможно, он был учеником Джованни Беллини и совершенно точно — учителем Тициана. Его творчество открывает период Высокого Возрождения в Венеции. От Леонардо Джорджоне перенял прием мягкой светотени, позволившей полностью выразиться его поэтической натуре.

Скудное количество документов послужило причиной множества спекуляций по поводу подлинности произведений мастера. Однако существует ряд общепризнанных работ, авторство которых не вызывает никаких сомнений. К ним и относится «Гроза», заказанная Джорджоне Габриэлем Вендрамином, представителем знатного венецианского рода, для своей «комнатки со старьем» во дворце Санта-Фоска. Именно здесь ее увидел автор заметок о художниках, венецианский коллекционер XVI века Маркантонио Микиель, назвав ее «просто гроза с цыганкой и солдатом».

С тех пор интерпретации загадочной композиции посвящены сотни исследовательских страниц. Джорджоне словно побуждает к этому — в картине много непонятного. Почему в такой неудобной, соскальзывающей позе изображена миловидная мать с обнаженным не по погоде дитем, почему столь невыразителен лик молодого человека и где его левая рука, что за чудесный город проявился во флуористическом свете небесных разрядов? Версии толкований колеблются от мифических, аллегорических и религиозно-символических до обвинений в преднамеренном написании бессюжетного произведения, но ни одна из них не выдерживает критики.

Джорджоне, любимый Тицианом, вовсе не считался современниками тем «первым» мастером, славу которого он приобрел у поколений XIX–XX столетий. XXI век соглашается с его репутацией великого, рано ушедшего из жизни художника, оставившего таинственные, исполненные мягкой гармонии полотна.

«Старуха» к таковым не относится. Это жесткий образ, демонстрирующий со всей прямотой следы безжалостного времени — морщины, щербатый рот, редкие седые прядки. В руке женщина держит лист с надписью: «Со временем». Кажется, что оно потрудилось и над тем, чтобы все краски лица и одежды выцвели. В данной работе нет насмешки — только констатация. И если в первые десятилетия своего нахождения в собрании Галереи она считалась портретом матери Тициана в манере Джорджоне, то после атрибуции ее стали склонны интерпретировать как аллегорию.

Эта картина «украшала» «комнатку со старьем» коллекционера Вендрамина. В собрание Галереи она поступила как дар императора Франца Иосифа после приобретения у владельцев в 1856.

Настоящее имя венецианского художника по прозвищу дель Пьомбо — Себастьяно Лучиани. Он известен также под псевдонимом Себастиано Венециано. Живописец, снискавший славу в родном городе и Риме, испытал влияние Джованни Беллини и Джорджоне. Однако в его искусстве менее заметна мистическая составляющая творчества этих венецианских гениев.

Картины дель Пьомбо с изображением святых Варфоломея, Себастьяна, Людовика и Синибальда представляют собой створки органа. Они были заказаны викарием Алоизием Риччи для церкви Сан-Бартоломео аль Риальто. Это был главный храм немецких купцов при торговом объединении, фондако (одновременно и склад, и постоялый двор, и торговое представительство), которому Дюрер двумя годами ранее, в 1506, подарил свой «Праздник четок». Святой Варфоломей здесь выступает как покровитель прихода, Себастьян — защитником от эпидемий, Синибальд (Зебальд) был покровителем ганзейского Нюренберга, Людовик представляет выбор викария.

Манеру Пьомбо в этой работе характеризует виртуозная техника. Художник учел, что помещенные им в узкие ниши и при этом взятые в свободном движении святые Людовик и Синибальд при закрытом органе оказывались в ярком свете. При открытом инструменте монументально-скульптурные фигуры Себастьяна и Варфоломея выступают из перспективы арки, оформленной как античная постройка.

В сведениях о происхождении художника можно встретить догадки о его родословной из Греции, Албании или Далмации. Кроме того, не находит документального подтверждения и факт его ученичества у Амброджо Виварини. Известно только, что живописец завершил после смерти Виварини в 1505 великолепный алтарь Сан-Амброджо для капеллы Скуолы деи Миланези аи Фрари.

Представленная в Галерее работа была заказана патриархом Антонио Сурианом для главного алтаря церкви Сант-Андреа делла Чертоза. Для братьев монастыря этот сюжет с призванием апостолов Иакова (будущего святого покровителя пилигримов) и Иоанна (будущего евангелиста), сыновей рыбака Зеведея (Евангелие от Матфея, 4, 21–22) являлся очень важным. Иаков, подходя к Христу (рядом со Спасителем — апостолы Петр и Андрей), опускается на колено, Иоанн же прижимает руку к груди — жест, который можно найти у Басаити в композициях «Тайной вечери». Ловцами человеческих душ станут сыновья Зеведеевы по призыву и с благословения Сына Божия.

Сцена из Священного Писания, написанная как реальная, происходит в пространстве умиротворенного романтического пейзажа, в котором на фоне всех оттенков синего — моря, неба, гор — молчаливая, защищенная от мирской суеты обитель праведных картезианцев. Именно от этого латинского слова произошло итальянское «чертоза», означающее монастырь ордена картезианцев.)

Маленький вариант работы, созданный в 1515, находится в Венском музее.

Другое традиционное название полотна — «Моление о чаше». Работу заказал художнику Франческо Фоскари для семейного алтаря в церкви Сан-Джоббе. Поэтому на переднем плане, словно открывая зрителю сакральную сцену последних мгновений свободы Спасителя в земной жизни, представлены святые Франциск, Марк и Людовик Тулузский, во имя которых были названы донатор и его сыновья Марко и Луиджи.

«Моление о чаше» Басаити приближается по композиции к «Святому Иерониму» Джованни Беллини. Тонкий наблюдатель Александр Бенуа отметил, что мотивы живописца богаче и вычурнее мотивов предшественника. Заметил он и то, что здесь нет настоящей связи между трагической сценой предсмертной молитвы Христа и всего Его благостно-спокойного окружения. И все же он восхищался обеими композициями Басаити, представленными в Галерее.

Джованни Савольдо был родом из маленькой Брешии, города, который Венецианская республика взяла под свой протекторат. Однако в его искусстве нет черт провинционализма. Решающее влияние на Савольдо оказали живописцы ломбардской школы. Предполагают, что в пору обучения в Милане он мог встречаться с Леонардо да Винчи, а потом работал при дворе Франческо II Сфорца.

В Венецию Савольдо прибыл, вероятно, спасаясь от политически нестабильной обстановки в Милане. Оставаясь здесь до конца жизни, он все же не воспринял уроки венецианцев и остался верен северным школам.

Сюжет, положенный в основу данного произведения, излагает встречу аббата Антонио и святого Павла. По «Золотой легенде», престарелый Антоний прибыл к первому святому отшельнику, которому ворон ежедневно приносил кусок хлеба. Однако в день прибытия гостя в его клюве оказалось два ломтя.

Похожие фигуры этих святых в картине испанского живописца Диего Веласкеса на тот же сюжет (музей Прадо, Мадрид), созданной спустя почти столетие, заставили исследователей предположить, что художники взяли за образец одноименную ксилографию немца Альбрехта Дюрера, выполненную в 1504.

Венецианец Лоренцо Лотто работал вместе с другими мастерами над украшением папских покоев Ватикана. Он надолго задержался в Бергамо, где исполненный им в 1516 алтарный образ в церкви Сан-Бартоломео восхитил отцов города и местных церковных иерархов. Изысканные и сложные интарсии (картины, сделанные методом инкрустации), показанные в 2011 в Бергамо на выставке «Лоренцо Лотто. Путь между Библией и Алхимией» в базилике Санта-Мария Маджоре, вызывают искренний восторг уже наших современников. В Венецию художник вернулся в 1525, однако продолжал исполнять заказы для Бергамо. Работал он также в городах Тревизо, Анконе, Лорето.

Беспокойный дух Лотто отразился в его художествах. Исследователям трудно установить истоки его живописи и влияния на нее. Мастер сохранил свой стиль и мироощущение даже после знакомства с такой мощной личностью, как Тициан. Лотто свободно распоряжается пространством, он ярок и светоносен в колорите, часто патетичен в изображении красноречивых жестов своих персонажей.

Но «Портрет знатного молодого человека» намеренно строг в цветовой гамме, а его герой сдержан в движениях. Он несет характерные черты портретного искусства автора — реализм и тонкий психологизм. В Венеции художник стал представлять своих моделей на портретах в три четверти. Как и в интарсиях, его живопись говорит скрытыми для непосвященного зрителя символическими знаками. Так, ящерица-хамелеон на первом плане может указывать на желание молодого человека изменить свою жизнь, но и как хладнокровное животное — на темперамент юноши, предпочитающего книги охоте и музыке (атрибуты этих занятий — лютня и охотничий рог — видны за его спиной). Правда, книга перед ним — приходно-расходный журнал, и вместе с письмом и кольцом среди увядших розовых лепестков она демонстрирует, чем сердце грустного и серьезного героя «успокоилось».

О жизни ученика Джентиле Беллини Джованни Мансуэти известно мало. Художник унаследовал живописную манеру наставника и его собрата по цеху Витторе Карпаччо, разделив с ними пристрастие к крупномасштабным многофигурным композициям и подробному повествованию. Кисти Джованни Мансуэти принадлежат три работы цикла из семи картин о святом патроне в Скуоле Святого Марка. Начинали серию братья Беллини, а после смерти самого Мансуэти два завершающих полотна исполнили Парис Бордоне и Пальма Старший.

Апостол Марк был арестован и мученически убит в Александрии Египетской в I веке н. э. В центр своего живописного повествования мастер поместил эпизод пленения святого во время проповеди. Слева и справа — эпизоды явления Спасителя заключенному в темницу апостолу, когда Христос приветствовал его словами: «Мир тебе, Марк, евангелист мой», и суда над ним.

Мансуэти переполняет пространство фигурами так, что сцена, словно восточное торжище, превращается в столпотворение. И лишь внимательно приглядевшись, можно заметить отдельные происшествия и обнаружить сюжет. Подчеркнутая декоративность полотна создается за счет удивительно музыкальных «перепевов» арочных анфилад, портиков. Особую ноту придает излюбленный художником красный цвет одеяний персонажей, «венецианцев», «мамлюков» или «турок», который также вступает в сложный (уже красочный) ритм с белизной всегда массивных у живописца тюрбанов.

В начале XVI века мамлюкский Египет был завоеван Османской империей. Образы современных язычников, то есть мусульман, накладываются на образы язычников времен деяний апостолов, напоминая сцену из повседневной художнику жизни.

Джованни Антонио де Сакис получил свое прозвище от названия родного города в провинции Венето. Странствие по Италии в поисках работы, обогатившее художественную манеру мастера различными влияниями, началось с Феррары. В Венеции Порденоне воспринял уроки Джорджоне и Тициана, в Риме — Рафаэля, что сформировало его «большой стиль», которым и отмечено данное полотно, исполненное по заказу для алтаря капеллы Ренье церкви Мадонны дель Орто.

Лоренцо Джустиниани был первым епископом, носившим сан венецианского патриарха (в то время патриархат был перенесен из города Градо). Его канонизировали только в 1690. В этой работе блаженный изображен в окружении святых Людовика Тулузского, Франциска, Бернардина и Иоанна Крестителя, попирающего античную капитель как осколок старого мира и протягивающего жертвенного агнца, в момент благословления каноников церкви.

Первый живописец Венеции, Тициан Вечеллио, которого величали просто Тициан, и имя это звучало как высший титул, изобразил Иоанна Предтечу вовсе не каноническим аскетом, а мощным, атлетически сложенным, зрелым мужем. Его незыблемость словно подтверждается вертикалью скального утеса в левой части. Но нежна природа, свеж пейзаж, оживленный прошедшим дождем, трогателен агнец, знаменующий будущие жертвы, и вовсе не торжественно выражение лица самого пророка, знающего будущее.

Отдавая дань дару земляка, современники венецианцы восхищались мастерством исполнения и проникновенностью образа. Особо был отмечен колорит, отсвечивающий теплым золотом. Популярность полотна была так велика, что Тициан создал еще один вариант (Эскориал, Мадрид), а Антонио Гварди — копию для маршала Шуленбурга (Национальная галерея Ирландии, Дублин).

Четкий абрис фигуры, демонстрирующий рисовальную маэстрию, — ответ на претензии представителей флорентийской школы, утверждавших, что венецианцы потому ставят во главу угла цвет и тон, что не владеют рисунком.

В собрание Галереи данное монументальное полотно попало в наполеоновские времена из церкви Санта-Мария Маджоре, находящейся на одноименной набережной.

Джорджо Вазари, автор жизнеописаний итальянских художников, назвал Тициана избранником небес. С этим трудно не согласиться: мальчик, рожденный в глухой деревушке Пьеве де Кадоре в Доломитовых Альпах, услышавший от известного венецианского мастера приговор «У тебя нет таланта», стал одним из величайших живописцев мира. Недаром влиятельнейший владыка, император Священной Римской империи Карл V, который пожаловал Тициану графский титул, сказал однажды: «По моему зову я могу кликнуть князей, графов и придворных, но создать такого художника, как он, не в моих силах».

Столь же популярной, как «Иоанн Креститель», является данная камерная композиция, явно созданная по частному заказу. Тициан до конца своей долгой жизни продолжал творить с юношеским накалом. Этот образ нежного материнства, освещенный медовым тоном золотого божественного света, был создан, когда художнику было за 70 лет. Краски, насыщенные, горящие, положенные в свободной, широкой манере, словно светятся изнутри.

Одна из последних работ Тициана — трагическая «Пьета» — создавалась им для боковой капеллы церкви Санта-Мария Глориоза деи Фрари, где он желал быть погребенным (по другим источникам — для семейной капеллы в родном городе художника Пьеве-ди-Кадор). Живописец умер 27 августа 1576 от чумы и, по преданию, был похоронен в Венеции, где позже, в XIX веке, соорудили монументальное надгробие, которое и сейчас украшает интерьер церкви. Незавершенное великим мастером полотно выкупило семейство Пальма, а Джакомо Пальма Младший дописал его, включив в композицию надпись: «Quod Titianus inchoatum reliquit/Palma reverenter absolvit/ deoq. Dicavit opus» («То, что Тициан оставил незавершенным,/ Пальма закончил со всем почтением/ и посвящает это произведение Господу»). Со всей уверенностью можно считать, что летящий ангел с факелом в верхнем регистре картины принадлежит именно его кисти.

Основная сцена — без сомнения, работа Тициана. Помимо явных черт позднего периода творчества художника, когда живопись стала более нервной и тревожной, композиции — более свободными, а краски — сумрачными, это произведение на евангелический сюжет несет еще и очень личный посыл. Мастер включил в него свой автопортрет в образе старика на первом плане (предположительно кого-то из святых, возможно, Иеронима, Иосифа Аримафейского или Никодима). В правом нижнем углу различимо маленькое посвятительное изображение, прислоненное к базе статуи, — это картина в картине, на которой автор еще раз показал себя коленопреклоненным перед Девой Марией, уже вместе с сыном Орацио (также погибшим от чумы). Композиция полна отсылок к великим творцам — современникам Тициана, к моменту создания работы уже ушедшим из жизни (Микеланджело, Беллини, Романо). Таким образом, сюжет, почти забытый художниками XVI века, у автора наполняется новыми смысловыми и изобразительными связями, аспектами и переживаниями.

Парис Бордоне, художник, вышедший из мастерской Тициана, испытавший на себе в разное время влияние Джорджоне и Лоренцо Лотто, долгое время работал во Франции при дворе короля Франциска I. Но все же большая часть работ была создана им в Венеции и других городах Северной Италии. Его искусство отличается особенной красочностью и необычными композициями.

«Вручение кольца дожу» — одно из немногочисленных сохранившихся исторических монументальных полотен Бордоне. Оно иллюстрирует последний эпизод легенды о рыбаке, которому было видение продолжительной битвы святых Марка, Георгия и Теодора (по другой версии — Николая), патронов Венеции, с морскими чудищами, плывущими на город с острова Лидо. После победы святой Марк обратился к рыбаку с речью о том, что он будет защищать свой город и впредь, а в знак доказательства попросил передать дожу Бартоломео Градениго (на картине — Андреа Гритти) свое кольцо. Зритель становится свидетелем этого момента. Композиция разворачивается на фоне великолепной сценографически-архитектурной перспективы. Устремление взгляда вглубь полотна сдерживается диагональю, составленной всего их нескольких фигур, векторно направленной к дожу, сидящему на тронном возвышении «общественной лоджии». Она начинается с фигуры в чалме. Ее синеватого оттенка ткань странным образом рифмуется с одеянием дожа, как и светлого золота парадный халат-феридже — с накидкой и шапочкой «первого венецианца». Эта удивительная красочная перекличка, возможно, была вызвана заботой о колористической гармонии, но, вероятно, несла в себе некий информационный посыл, принять который сегодня не представляется возможным.

Работа была выполнена по заказу братства Святого Марка для залы Альберго.

Произведения, посвященные патрону Венеции, часто заказывались художникам местной знатью. Скуола Гранде ди Сан-Марко, богатое и могущественное объединение торговцев специями, также украшала свои помещения сценами из жизни святого. Для нее тридцатилетний Тинторетто исполнил композицию «Чудо святого Марка», снискав свой первый безусловный успех. Ко времени создания полотна в венецианской живописи произошли существенные перемены. Тинторетто, младший современник Джорджоне, Тициана и великих мастеров Высокого Возрождения Центральной Италии, не только усвоил их уроки («рисунок Микеланджело, колорит Тициана»), но и развил в своем творчестве напряжение страстей и форм, которое буквально взрывает пространство его живописных миров.

Именно в «Чуде святого Марка» (апостол освобождает раба-христианина от пытки) исследователи обнаруживают первое триумфальное проявление независимой ни от каких влияний синтетической манеры Тинторетто. При этом замечено, что полулежащая фигура в красном тюрбане в правой части — цитата из подготовительного рисунка Микеланджело для фигуры на саркофаге Лоренцо Медичи, а общая композиция напоминает картон Рафаэля «Жертвоприношение в Листре», правда, по сравнению с последним, она наполнена властным динамизмом.

Что касается особенностей живописного строя полотна, то беспокойная игра неестественного света, с помощью которой художник создает чудесную атмосферу, особенно заметна при сочной и смелой палитре костюмов персонажей. Однако красочность менее всего допускает здесь телесную чувственность, еще сохраняемую формами, она заставляет увидеть образы как бы мистическим зрением. Мастер становится одним из первых провозвестников искусства контрреформации.

Тинторетто совместил в своем творчестве венецианский колоризм и флорентийско-римский пластицизм. Однако его живопись — уникальное явление благодаря театрально-сценическим эффектам, необычным композиционным решениям, включающим неожиданные ракурсы, и свободной манере письма, в которой создавался особый экспрессивный язык.

«Сотворение животных» входило в серию работ для приемного помещения Скуолы Санта-Тринита и создавалось по сюжету ветхозаветного события, произошедшего на пятый день создания мира: «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1:20,21).

Композиционное решение Тинторетто заимствует у тициановского полотна «Вакх и Адриана». Здесь почти тот же пейзаж на фоне, но в отличие от работы Тициана небесный свод, по которому движется летящая фигура Создателя, окутанная золотым свечением, еще погружен в полумрак. Из-под Его рук стремительно вырываются птицы, на земле «толпятся» только что рожденные божественной волей мелкие звери, а за Ним следуют крупные животные, среди них даже единорог. Как истинный житель морской республики, Тинторетто уделил особое внимание рыбам, прорисовывая их так, что можно определить различные виды.

Картину впервые за много веков кураторы использовали для показа в контексте искусства наших дней. Это случилось на Венецианской биеннале в 2011. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что полотно Тинторетто стало гвоздем огромной выставки, посвященной самым актуальным явлениям современного искусства!

Тинторетто был одним из многих, внесших весомую лепту в создание «марчианы». Святой Марк — самый популярный святой в Венеции, был не только ее духовно-религиозным, христианским небесным патроном, но и мифологическим «гением места». Поэтому живописные работы, посвященные ему, являлись реализацией своего рода государственной программы, неизменной на протяжении столетий.

Под вспышками молний вся архитектура площади становится фантастическим спиритуалистическим видением и превращается из ведуты с архитектурным обликом площади Сан-Марко в соучастника трагического события. В этом зрелом произведении Тинторетто ознаменовался новый важный этап венецианского искусства — живописное мастерство в совершенном умении строить перспективные планы, неожиданные ракурсы, создавать живую среду, показывать дыхание пространства в унисон человеческому соединилось с интенсивными поисками сущностных и символичных форм света. И здесь, при всей зрелищности тинтореттовских композиций, возникает антитеатральный, антидекорационный эффект, всегда предполагающий долю отстранения, — захватывающее ощущение присутствия грозных сил божественной стихии. Именно оно вносит в образный язык художника новое содержание, преобразующее «миф Венеции», наполняя его драматизмом, который отражает роковые перемены в судьбе города и государства.

Обращает на себя внимание изображение верблюда: оно сделано иллюзионистски натурально, что резко отличает это животное от его собратьев на картинах старшего поколения венецианского Возрождения. Здесь верблюд вовсе не кажется перечислительным «атрибутом» для создания восточного антуража, ракурс поворота его головы передает общую взволнованность, пронизывающую беспокойными токами всю композицию.

В истории мученичества Марка, рассказанной в «Золотой легенде» Якова Воррагинского, повествуется о том, что евангелист был схвачен язычниками в день Пасхи во время праздничной мессы, затем волоком протащен на веревке, затянутой у шеи, через весь город и заточен в темницу, где ночью страдальцу явился Христос, который после приветствия его утешил. На следующее утро пытка продолжилась до последнего вздоха святого. Палачи намеревались сжечь растерзанное тело, но внезапно разразилась буря, град рассеял толпу, и христиане смогли унести погибшего за веру пастыря, чтобы похоронить его.

Как и во многих других посвятительных (вотивных) полотнах итальянского Ренессанса здесь Тинторетто по традиции совмещает сакральный сюжет с портретами реальных людей, которые и были заказчиками картины. Это казначеи республики — Микеле Пизани, Лоренцо Дольфин и Марино Малипьеро. Под их гербами, слитыми в единое поле в левом углу, значится латинский девиз: «unanimas concordiale simbolus» («символ единодушного согласия»), и дата — 1566, знаменательная для Тинторетто. В этом году его приняли в члены флорентийской Академии рисунка вместе с другими венецианцами — Тицианом, Палладио, Сансовино и Сальвиати. Предполагают, что само произведение было написано чуть позже, и к тому времени служба изображенного на нем Малипьеро была уже закончена.

Три государственных мужа Венеции, облеченные финансовой властью, безупречно честные в исполнении ответственных обязанностей, в своем поклонении Марии с Младенцем одновременно и благодарят Мадонну за небесное покровительство, и словно посвящают именно ей результаты своих трудов во имя благоденствия Республики. По словам Б. Р. Виппера, Тинторетто привлекает не столько телесное, сколько эмоциональное, не чувственный, а социальноэтический облик человека. Именно это духовное родство и объединяет столь разные портреты мастера. Интересно, что портретными здесь являются не только изображения донаторов и секретарей с мешками денег, но и святых — Себастьяна, Марка, Теодора.

Черные одеяния героев подчеркивают благородную красочность полотна — высокий образец венецианского колоризма с его декоративной и экспрессивной силой.

Блестящий представитель венецианской школы живописи в эпоху Ренессанса, искусство которого завершило ее «золотой век» на высокой ноте, Паоло Кальяри, называемый Веронезе (то есть «веронец»), как художник сформировался в своем родном городе. Его отец был каменщиком и, как полагают, познакомил сына с искусством лепки еще в детстве. Но все-таки первыми подлинными учителями были известный архитектор Микеле Санмикеле и живописец Антонио Бадиле (позже Веронезе женится на его дочери). Собственный художественный язык молодой человек обрел уже в Венеции, куда его в 1553 пригласили для росписи плафона в зале Совета Десяти во Дворце дожей. Вскоре творец удостоился золотой медали от прокураторов собора Сан-Марко за три больших круглых панно в Библиотеке Марчиана. В них мастер использовал резкие ракурсы, головокружительную аранжировку пространства, сумел замечательно, почти материально передать изображенное. Имя Веронезе стало знаменитым, упоминалось рядом с именем Тициана, с которым он сблизился, и Тинторетто. Он оформлял дворцы, храмы и виллы, писал портреты.

Самое крупное морское сражение XVI века, битва при Лепанто, случилось 7 октября 1571 и завершилось блистательной победой объединенного флота Священной лиги, в которую входили Венеция, Испания, Папское государство и многие другие европейские страны, над военными силами Османской империи. Поражение надолго отодвинуло претензии турок на мировое господство и развеяло миф об их непобедимости. Но для христианской Европы это была прежде всего победа над мусульманским Востоком, креста над полумесяцем. И для Венеции, страдавшей в течение многих веков от постоянных конфликтов с мусульманскими странами Средиземноморья, сражение имело огромное значение. Поэтому появление в венецианской живописи того времени многочисленных полотен на данную тему неудивительно. Победа изображалась художниками и в качестве самостоятельной исторической картины, и рассматривалась как аллегория, и служила фоном к портретам, а иногда присутствовала на полотнах опосредованно.

Для церкви Сан-Пьетро Мартире на острове Мурано близ Венеции живописную аллегорию морской баталии создал великий Паоло Веронезе. Художник предельно подробен в отношении флотов. На первый план он впускает немного водного пространства, заполняя до горизонта нижний пояс изображением судов, увиденных «с высоты птичьего полета». Победа христианских сил изобразительно предрешена не только небесным заступничеством самого мощного, верхнего регистра композиции, который отведен «крупному плану» сцены с Мадонной и святыми, но и численным превосходством флагов и знамен воинства на частоколе мачт над полотнищами с полумесяцем. Несмотря на камерный размер, работа производит впечатление монументального произведения и является одним из самых известных изображений легендарной битвы.

Мастер пышных масштабных полотен, Веронезе украсил своими работами многие светские и религиозные здания Венеции. «Пир в доме Левия» был написан для трапезной доминиканского монастыря Святых Джованни и Паоло. Исследователи предполагают, что изначально картина создавалась на другой сюжет. Высказываются различные точки зрения, на какой именно: «Тайная вечеря», так как на месте произведения раньше находилась «Тайная вечеря» Тициана, погибшая в пожаре, «Пир в доме Симеона» или некий другой пир. По окончании работы Веронезе был вызван на допрос священной инквизиции за чрезмерно вольную интерпретацию евангельской сцены, неуместных героев и лишние детали, не отвечавшие строгой политике католической церкви, связанной с контрреформацией. После него мастеру предоставили три месяца, чтобы переписать полотно, но вместо этого он лишь переименовал его в «Пир в доме Левия», не столь сакральную евангельскую сцену.

Веронезе известен своими многолюдными картинами, изображающими библейские пиры и трапезы. Данная композиция представляет собой квинтэссенцию его поисков в этом направлении. Вписанная в классическую архитектурную декорацию в виде триумфальной арки, навеянную классическими работами популярных в то время Андреа Палладио и Якопо Сансовино, она словно открывает зрителю театральное действие, разыгранное на фоне нарисованного задника. Богатая палитра ярких красок «описывает» разношерстную толпу персонажей, среди которых — турки, чернокожие, стражники, аристократы, шуты и собаки. В центре холста — фигура Христа, данная в отличие от остальных на фоне неба, она своей нежно-розовой туникой выделяется среди участников застолья. От художника не ускользает ни одна деталь! Иуду он не только поместил по другую сторону стола от Учителя, но и заставил отвернуться. Его внимание отвлекает слуга-негритенок, указывающий на собаку, которая наблюдает за кошкой, играющей под столом с косточкой.

Главный алтарный образ церкви Святой Екатерины по своему строению является одной из наиболее удачных вариаций алтаря Пезаро Тициана из церкви Санта-Мария Глориоза деи Фрари: та же диагональная, асимметричная композиция благодаря лестнице, ведущей к трону Богоматери в левой части картины. Пара коринфских колонн, как столпы веры, поддерживает своды божественного храма по сторонам от трона. Яркость и насыщенность колорита Веронезе достигает здесь своей вершины, богатые красные, синие, желтые и золотые краски будто светятся изнутри.

Сцена, запечатленная живописцем, сложна и динамична. Святая Екатерина опускается на колени перед божественным троном, на котором восседает Мадонна с Младенцем Иисусом. Один из ангелов подает ее правую руку Младенцу, чтоб тот смог одеть на нее обручальное кольцо. Левую Екатерина держит у груди в знак своей веры и повиновения. Ярко написано прорванное светом облачное небо, по нему в честь празднования обручения стремительно опускаются ангелочки-путти с золотой короной для святой. Ангелы у края облаков наблюдают за действием, в то время как другие вокруг трона и у его подножия настраивают инструменты и листают ноты, выбирая, что исполнить по такому поводу. Слуга готов облачить Екатерину в золотую мантию.

Здесь Веронезе, как и в большинстве своих композиций, умело соединил глубоко религиозный сюжет, интимный момент веры и благочестия с принятой в Венеции помпезностью и пышностью действа.

«Благовещение» было написано для Скуолы Деи Мерканти (ее герб — рука, благословляющая крест — сияет в середине композиции, над аркой), здание которой и сегодня находится близ церкви Мадонны дель Орто. Первоначально полотно составляло центральную часть триптиха, его боковые холсты изображали монохромные аллегорические фигуры Милосердия и Веры (сегодня — в Национальной библиотеке Святого Марка в Венеции). На базах колонн помещены гербы заказчиков полотна — семейств Кадабраццо и Коттони.

Композиция строится как театральное представление в декорациях с архитектурной перспективой. В глубине анфилады — маленький храм, словно втягивающий в себя великолепное пространство и напоминающий церковь Санта-Мария Новелла в Виченце, городе Андреа Палладио, не только великого зодчего, но и создателя великолепных сценографических иллюзий, прославивших на весь мир городской Театро Олимпико.

Якопо да Понте, прозванный по имени города, в котором, за исключением молодых лет, когда учился в Венеции, провел всю жизнь, был тем не менее популярен и в Серениссиме. И настолько, что именно к нему Веронезе отправил своего сына учеником. Успехом пользовалась и данная драматическая композиция, появление которой совпало с эпохой контрреформации — духовными поисками новых смыслов религиозного опыта, стойкости в противостоянии соблазнам, «вольного познания», личной ответственности.

В изображении Иеронима, святого персонажа христианской истории, автора толкований и полемических сочинений, переводчика, было принято подчеркивать его удаленность от мирской суеты, от населенных мест. Иероним четыре года жил отшельником в Халкидской пустыне близ сирийского города Антиохии. По преданию, он истязал себя перед распятием ударами камнем в грудь во время искушающих видений. В пустыне он изучил древнееврейский язык. В Риме был секретарем и помощником папы Дамаса I. Именно по поручению понтифика он перевел с древнееврейского на латинский язык книги Ветхого Завета, а также Евангелия. В 1546 на Тридентском соборе этот перевод Библии был объявлен каноническим и получил название «вульгата». Святого как автора вульгаты традиционно изображают с книгой, иногда — работающим в кабинете.

Якопо Бассано показывает предающегося покаянию старца в пещере, с камнем в руке, перед раскрытой книгой. Еще один атрибут в иконографии Иеронима — череп. Однако здесь он не «по правилам» (под книгой, как череп первого человека) располагается рядом на первом плане, освещенный тем же мистическим светом из полутьмы, что и изможденное, но вовсе не аскетическое тело старца. Совершенно чудесным выглядит распятие. Пригвожденный к кресту Богочеловек написан словно вживе, словно зрителю, как ученому и праведнику Иерониму, издалека, но воочию предстает само событие.