Галльская кровь. Ледяной ад. Без гроша в кармане

ГЛАВА 1[145]

Реклама в Америке смела, дерзка, необузданна, надоедлива, неожиданна и безумна. Все это, казалось бы, должно отвращать от нее, но ничуть не бывало. Она — любимое детище хвастливого янки[146].

Тем памятным днем, 11 мая 1893 года, когда эта история началась, чудовищных размеров плакаты в одночасье заполнили шумный Нью-Йорк. В великом множестве их расклеили по городу — на памятниках, деревьях, в транспорте; они украсили спину и грудь человека-рекламы. Одно и то же слово на шести языках лесенкой бежало по афишам:

Огромные буквы слепили глаза, афиша возбуждала любопытство и вызывала подозрение в надувательстве.

Наживку забросили умело. Было от чего потерять покой по меньшей мере на целые сутки, в ожидании продолжения, разъясняющего тайны этих слов.

Как и предполагалось, следующий день положил начало (но только начало!) разгадке.

Появился НЕКТО. Появился… и остался в тени. Значит, всех ожидал еще один всплеск рекламной шумихи. Действительно, новый поток плакатов, теперь только на английском языке, ошеломил жителей города вопросами:

«Кто он? Англичанин? Немец? Француз? Итальянец? Или испанец?

Неизвестно.

Но!

Он красив, как Аполлон[148],

Силен, как Геркулес[149],

Отважен, как лев,

Умен, как энциклопедия.

И — Без Гроша!»

Все вздохнули с облегчением: «Это же брачная реклама! Оригинально!»

Дамы пришли в необычайное волнение. Вдовы, разведенные и девицы разделяли мнение, что красота, образованность, сила и отвага для жениха бесспорные достоинства. Но — без гроша! Впрочем, единственный недостаток уже превращал незнакомца в предмет роскоши, а предметы роскоши, как известно, даром не достаются. Мужчины же тотчас потеряли интерес к происходящему.

Наутро плакаты исчезли, и вместо них всем стали раздавать рекламные проспекты в количествах, которые нашим прижимистым агентствам и не снились. Глянцевые листки сыпались буквально отовсюду, местами устилая улицы.

Люди задавали себе вопрос, откуда у этого господина Без Гроша столько денег, чтобы таким дорогим способом возбуждать любопытство доброй половины Нью-Йорка.

В проспекте и в самом деле было немало интересного. Цветной снимок изображал молодого мужчину в костюме велосипедиста. Красивое, выразительное лицо. Пылкий взор больших черных глаз. Тонкий нос с изящной горбинкой. Слегка насмешливый рот. Шапка чуть вьющихся волос и мягкая изысканная бородка.

Не менее привлекательна была и фигура незнакомца. Костюм удачно подчеркивал крепкое тело атлета. Все в облике этого человека поражало необычайной гармонией. Вдовы, девицы и разведенные придирчиво разглядывали его.

— Чересчур хорош для истинного янки.

Это, однако, только подогревало интерес. Одни прятали тщательно сложенный проспект поглубже в сумочку, чтобы хорошенько ознакомиться с ним дома, другие, сгорая от нетерпения, прочитывали все тут же. И неизменно на лицах застывало выражение сочувственного удивления. В самом деле, нежное сердце не могло не дрогнуть при виде прекрасного незнакомца, носившего имя, которое к тому времени уже крепко сидело у всех в голове — господин Без Гроша, Бессребреник.

Под портретом был начертан текст:

«Жизнь коротка, struggle for life[150] жестока. Что делать тому, кто беден, но не желает мириться с этим? Решиться на крайнюю меру и покончить с такой жизнью.

Это и есть жребий, избранный господином Бессребреником.

— Отчего же так? — спросите вы.

Оттого, что нет на свете другого человека, который заслуживал бы имя Бессребреник в большей степени. Оно — как дворянский титул, и, кроме имени, у его владельца нет НИЧЕГО. Абсолютно ничего. Ни рубашки. Ни воротничка от рубашки. Нет даже зубочистки.

В этом мире он — словно новорожденный младенец и не шокирует окружающих наготой только благодаря милосердию посыльного из гостиницы. Что станет делать наш джентльмен? Как поступит в подобных обстоятельствах?

Завтра, 13 мая, в большом холле отеля „Космополитен“ он решит свою судьбу, положившись на волю случая, который выберет между смертью и… Но об этом все узнают ровно в полдень, когда с последним ударом часов решится его участь.

Если господину Бессребренику достанется записка со словом „смерть“, публике будет позволено присутствовать при самоубийстве!

Не пропустите!

Только собственными глазами!

С господином Бессребреником вы можете познакомиться уже сегодня в отеле „Космополитен“. Полное отсутствие одежды не помешает приему дам, они могут не сомневаться в корректности джентльмена. Плата за вход — один доллар. Деньги пойдут на возмещение затрат хозяину гостиницы.

Всем! Всем! Всем!

Он ждет вас!»

Бог свидетель! Все устремились по указанному адресу. Туда же ринулись толпы репортеров и фотографов. Журналисты трудились без устали, фотоаппараты щелкали не умолкая, доллары дождем сыпались на серебряный поднос.

В холле толпились преимущественно особы женского пола. При виде своего героя они вскрикивали от радостного удивления: реклама не обманула — он без одежды, но и не раздет. И никого не шокирует!

Ноги, руки и грудь были задрапированы номерами «Нью-Йорк геральд». Газеты дал рассыльный, веревки — повар. Он же помог подвязать газеты. У этого джентльмена и вправду не было ничего своего. Несмотря на смешной наряд, голову он держал высоко, а на лице хранил выражение спокойного достоинства. Поражало, что фотография не смогла передать всего великолепия оригинала.

Это, несомненно, был красивейший человек в Штатах, о чем сам он, казалось, и не догадывался, свободно передвигаясь в толпе, доброжелательно пожимая руки, остроумно отвечая на самые неожиданные реплики. Его английский был безупречен, но едва заметный акцент выдавал иностранца. Словом, успех полный и вполне заслуженный! К вечеру громадный Нью-Йорк, как гудящий улей, говорил только о великолепном незнакомце. Ночью благоговеющие поклонницы, засыпая, вздрагивали: «Господи! Что же станет с ним завтра?!»

На другой день с раннего утра холл заполнился до отказа. В ожидании полудня дамы болтали, ели бутерброды, пили прохладительные напитки. Пробили часы. Бессребреник вошел, одетый в свежие газеты и абсолютно спокойный, хотя через несколько минут ему предстояло поставить на карту свою жизнь. Поприветствовав собравшихся, джентльмен остановился перед столиком, на котором лежал пистолет крупного калибра, и сделал знак, что хочет говорить. Все услышали звучный, красивый голос без тени волнения.

— Дамы и господа! Пришло время свершиться намеченному. Сейчас уважаемый господин Филипп напишет два слова. Одно вам известно — «смерть», другое — «путешествие».

Сразу же раздались голоса:

— Ставлю на смерть!

— Путешествие!

— Тысячу долларов!

— Десять тысяч!

— Сто тысяч!

Ставки были сделаны.

— У меня есть шанс не погибнуть мгновенной смертью. Но если выпадет путешествие, оно будет еще ужаснее.

Любопытство аудитории разгоралось.

— Или пуля сейчас, или… путешествие в сорок тысяч километров…

— Вокруг света? — уточнил чей-то голос.

— Расстояние, равное окружности земного шара… — поправил джентльмен. — …за год и без гроша в кармане. Если через триста шестьдесят пять дней к этому часу…

— Вы предлагаете пари?

— Разумеется!

— На какую сумму?

— Два миллиона долларов.

— Идет! Ну, а если проиграете?

— Вы застрелите меня.

— Предоставлю вам это сделать самому.

— Не сомневайтесь. Слово джентльмена.

— Меня зовут Джим Сильвер, Серебряный Король, и мой банк выплатит вам всю сумму по первому требованию.

— До этого далеко. Сначала нужно выяснить: жить или умереть.

Тем временем клерк закончил писать и попросил у публики шляпу. Миллиардер протянул свою, и туда положили оба билетика.

— Коль скоро я ваш партнер, — сказал Сильвер, — позвольте мне вынуть билет.

— Буду очень признателен!

Бессребреник стоял, гордо скрестив руки на груди. Всем казалась странной невозмутимость этого человека в такой драматический момент. Присутствующие волновались куда больше. Зрелище, невероятное и чудовищное, было вполне в американском вкусе.

Сильвер приступил к священнодействию, явно радуясь возможности покрасоваться. Он опустил руку в шляпу. Бессребреник взялся за револьвер. Напряжение возросло до предела. Щелкнул взведенный курок, раздался пронзительный крик. Кричала женщина. Голосом, дрожащим от страха, она едва выговорила:

— Прекратите!.. Прекратите сейчас же!.. Я этого не вынесу… Я беру его в мужья.

Поднялся шум негодования. Возмущались разгоряченные участники пари.

Свадьба!..

Хорошенькое дело! Люди явились сюда, чтобы насладиться захватывающим спектаклем и не желали столь банальной развязки. У дамы, сделавшей неожиданное предложение, нашлись, однако, и сторонники. Они приветствовали ее криками «браво!» и в порыве энтузиазма водрузили на сцену, где до этого полновластным хозяином был наш герой.

Почтительным поклоном он приветствовал неожиданную участницу представления, которая сделала жест, приглашающий всех взглянуть на нее. Она не сомневалась в том, что понравится. Что ж, это и впрямь была красавица: матовый цвет лица, нежный румянец на щеках, белоснежные зубы, яркие губки и пышные непокорные волосы.

Блондинка окинула Бессребреника взглядом сапфировых глаз в ожидании слова или движения с его стороны, но он молчал. Тогда она заговорила сама:

— Меня зовут Клавдия Остин. Я вдова Джеффри Остина. Мне двадцать два года, и у меня нет детей. Я владею состоянием в полтора миллиона долларов. Хотите стать моим мужем? Среди присутствующих есть, вероятно, священники, и нас могли бы обвенчать прямо здесь.

Публика не сомневалась, что джентльмен воспользуется столь выгодным предложением. Каждый готов был услышать «да». Человек, не имевший даже газет, чтобы скрыть наготу, поставивший жизнь на орел или решку, человек, решивший добиться успеха способом, от которого мороз пробегал по коже, дал ответ, ошеломивший всех:

— Сударыня, это предложение говорит о доброте вашего сердца. Вы красивы, а богатство — прекрасная оправа для ваших совершенств. Не сочтите за дерзость или пренебрежение мое нежелание стать вашим мужем.

— Вы отказываетесь?! — воскликнула, побледнев, миссис Остин.

— Увы, это так. За неимением средств я не способен составить ваше счастье и не могу позволить купить себя. Золотая цепь — все равно цепь. А я больше всего на свете люблю свободу. Но поскольку у меня нет состояния, достаточного, чтобы жить, как хотелось бы, предпочитаю умереть.

Бессребренник поклонился даме, при этом газеты зашуршали, производя комический эффект, но никто не смеялся, в зале стояла глубокая тишина.

— Мне жаль вас, — запальчиво ответила Клавдия. — Вы пренебрегли мною и еще раскаетесь…

— Если сейчас не застрелюсь, — добавил джентльмен и сделал знак Сильверу.

Тот достал из шляпы бумажку и стал разворачивать очень медленно, желая взвинтить напряжение до предела. Бессребреник приставил дуло к переносице.

ГЛАВА 2

Особо нервные дамы закрыли глаза ладонями, но потом слегка раздвинули пальчики, чтобы не пропустить выстрел, дым, падающее тело.

— Путешествие, — провозгласил Серебряный Король и добавил: — Вы должны мне сорок тысяч километров за год.

— Именно.

— Когда вы отправляетесь?

— Немедленно.

— Ставлю миллион долларов против! — воскликнула Клавдия Остин.

— Принимаю, красавица!

Сильвер смотрел на нее с восхищением. Ведь она поставила на кон две трети своего состояния.

— И клянусь, что выиграю пари.

Женщина сердито посмотрела на своего избранника. Он же, почтительно поклонившись, направился к двери. Толпа расступилась. На пороге Бессребреник оглянулся, желая убедиться, что публика осталась довольна представлением.

— Дамы и господа! Я начинаю свой первый километр.

Шурша облачением, джентльмен ступил босыми ногами на тротуар. Куда идти? Что есть? Где спать?

Правду сказать, эта нелепая затея вполне соответствовала эпохе. На конец века пришлось немало разных причуд, но кое-что, как видим, осталось еще в запасе. По условиям договора джентльмен не имел права брать взаймы или принимать чью-либо помощь. Ему приходилось рассчитывать только на себя, на деньги, заработанные собственным трудом. А в том, что он был способен на любую работу, мы скоро убедимся сами.

На улице Бессребреник остановился перед будкой негра-чистильщика, который, глядя на него, покатывался со смеху, обнажая два ряда крокодильих зубов. Джентльмен размышлял: «Пожалуй, я уже прошел метров шесть. Как только заработаю деньги, куплю шагомер, блокнот с карандашом, чтобы учитывать все до сантиметра. Ходьба — пока мое единственное средство передвижения».

Бессребреник любезно поздоровался с негром, но тот смерил его презрительным взглядом и оставил приветствие без ответа.

Борьба за равноправие принесла свои плоды. Теперь чернокожий брат старается даже взять верх и получить удовлетворение за дядю Тома[151]. Стоило ли проливать для этого реки крови и чернил?

Чистильщик при виде странно одетого белого решил с ним особенно не церемониться.

— Тебе случайно не нужен помощник? — осведомился Без Гроша.

Негра разбирало веселье.

— Хи-хи-хи. Белый хочет мазать башмаки? Хи-хи-хи… У белый нет денег?

— Да, я беден и хотел бы заработать несколько пенсов на обед.

— А я не хотеть давать работа. Чистильщик очень хорошая работа для такой нищий, как вы.

Люди толпой выходили из гостиницы и останавливались, глядя на них во все глаза. Негр над чем-то размышлял, почесывая лохматую голову.

— Хи-хи-хи. Я давать вам работу, если вы согласная.

— Мне не из чего выбирать. Сделаю, что скажешь.

— Well![152] Вы стать человек-реклама и делать рекламу мой товар…

— Согласен!

— Тогда мы начинать. Мой вакса — лучший в мире вакса. Ставьте ногу на тумба.

Белый послушно поставил ногу на скамейку.

В одно мгновенье она была покрыта до колена черным кремом и отполирована, то же случилось и с другой под непрерывное бормотание:

— Красивый крем, оччин красивый.

Джентльмен, не моргнув глазом, подчинялся всем требованиям негра. Его ноги отливали благородным черным блеском, как изделия из эбенового дерева.

— Теперь ходите в канаву. Все увидеть — мой крем непромокаемый.

Бессребреник улыбнулся.

— Ты выдающийся чистильщик! Как тебя зовут?

— Все в отеле звать меня Снеговик.

— Точнее не придумаешь! А вы, мистер Снеговик, совсем неглупый джентльмен. Так и сделаем.

— Минутку!

Негр расцвел от похвалы. Макнув палец в крем, он написал на спине Бессребреника:

Бессребреник хотел идти, но чистильщик снова остановил его.

— Вы слишком спешит мыть ноги. Истчо на груди. Чилаек-реклама должен насить табличку с две стороны.

— Опять в самую точку! А сколько мне причитается за работу?

— Я не богатый… Давать вам старые штаны, хлеб и памидоры на обед.

— Ты не очень щедр. Сколько стоит твой крем?

— Шиллинг банка.

— Продавай по два доллара и выручку пополам.

— Два доллара!.. Вы рехнуться.

— Сам ты глуп как осел!

— Малчите… Я здесь хозяин…

— Хватит! Сейчас я тебя сброшу в канаву, и посмотрим, как покрашен ты сам.

Будьте вежливы с негром — и он сразу же начнет вам дерзить; покажите ему зубы — тут же станет мягче воска.

Снеговик мгновенно утих.

Бессребреник медленно вошел в сточную канаву и с унылым видом, как это сделал бы настоящий человек-реклама, стал прохаживаться.

Крем держался отлично — совершенно не пропускал воду и сохранял блеск. Джентльмен старательно плескался, демонстрируя все достоинства ваксы.

— Фи, господин Бессребреник! Какое занятие!

— Сто двадцать шесть, сто двадцать семь, сто двадцать восемь…

Не останавливаясь, Бессребреник обернулся на голос и встретил презрительный, исполненный ярости взгляд. Перед ним стояла Клавдия Остин. Начинающий путешественник поклонился, продолжая считать шаги.

Набежавшие репортеры что-то писали, кричали «ура!». Художники лихорадочно делали зарисовки и срочно отсылали их в газеты. Фотографы ловили удачные кадры. Гудели автомобили, звенели трамваи, приехали пожарные, обманутые шумом и суетой. Толпа в восторге аплодировала.

Лавчонку чистильщика брали штурмом, крем рвали из рук. Снеговик запрашивал сначала по четыре доллара за банку, потом по шесть… восемь… десять. Невероятно! Потрясающе! Торговля была похожа на лихорадку, крема не хватало. Все раскупили за десять минут.

Негр был вне себя, он кричал и прыгал от радости. Еще бы! Продать десять тысяч банок! Его вакса вошла в моду благодаря этому белому. Качество здесь было ни при чем.

Джентльмен продолжал считать шаги, Снеговик в восторге бросился ему на шею, но тот уклонился от объятий и вышел из канавы.

— Гип… гип… ура! Мистер Бессребреник, мы богаты!

Публика зааплодировала: все восприняли эти слова как каламбур — без гроша и… богат!

Негр подсчитал выручку. Всего набралось сто десять долларов. Честно разделив их поровну, он протянул джентльмену его долю со словами:

— Не уходите. Я возвращаюсь вечером с тысяча банок, мы дорого продавать и поехать торговать вся Америка. Станем миллианеры.

Бессребреник, казалось, колебался, будто бы соблазнившись столь заманчивой перспективой, потом совершенно серьезно спросил у чистильщика:

— Ты знаешь латынь?

— Такой зверь я не знаю.

— Очень жаль.

— А зачем мне знать?

— Я бы тебе сказал несколько слов…

— Ладно, говорите…

— Non bis in idem…[153]

— Хи-хи! Чудно… не понимать я… умора прямо! Что это значит?

— Значит, что нельзя в один день дважды продать ваксы на сто десять долларов.

— Нет, можно! Можно!

— Нет, дорогой мой. Прощай… мы с тобой в расчете.

— Вы разве не приходить прощаться с бедный Снеговик? — захныкал негр.

— Что ж, возможно. Да, приду, пожалуй.

На противоположной стороне улицы находился магазин одежды. Туда и направился наш герой, шурша своим «фраком», чтобы выбрать платье поудобнее. Заплатив пятнадцать долларов за скромный темно-синий костюм, он переоделся и стал похож на настоящего джентльмена. Недоставало только рубашки, галстука, шляпы и носового платка. И, разумеется, — обуви.

На улице Бессребреника встретила бушующая толпа. Вернувшись в гостиницу, он отдал газеты рассыльному, благодарно пожал ему руку и наградил двумя долларами. Газеты тут же выкупил за десять долларов Снеговик, который уверовал в них, как в талисман.

У джентльмена оставалось тридцать восемь долларов, ими следовало распорядиться с умом. Пришлось выбрать прочные ботинки за семь долларов, три доллара отдать за мягкую шляпу, три — за рубашку. Оставалось еще двадцать пять — целое состояние для неимущего! Блокнот, карандаш, шерстяные носки съели два доллара. Пять пошли на шагомер, который тут же был прилажен к ноге. Крупнокалиберный револьвер системы «нью-кольт» обошелся в двенадцать долларов.

Настало время подумать о ценностях непреходящих: оплатить еду и ночлег.

Господин Филипп встретил Бессребреника как старого знакомого и вписал в книгу постояльцев. Так как новый клиент не имел багажа, клерк попросил плату за ночлег и обед вперед. Джентльмен позволил себе дюжину хороших сигар и остался с капиталом в один доллар два шиллинга и шесть пенсов, затем вынул блокнот, на одной стороне написал цифру сорок миллионов, — столько метров предстояло пройти. На другой — восемьсот пятьдесят семь, — столько уже было пройдено.

В номере, устроившись в качалке и закурив сигару, герой дня вздохнул с облегчением:

— Наконец я снова без денег и свободен.

В эту же минуту раздался звонок в дверь. Открыв, Бессребреник оказался лицом к лицу с двумя странными на вид субъектами. Оба смахивали на сыщиков. Их пришлось впустить.

— Господа, кто вы и что вам угодно?

Один из пришедших коснулся засаленной, видавшей виды шляпы и представился:

— Я — Пиф, а моего товарища зовут Паф.

ГЛАВА 3

Тощий, как гвоздь, с вытянутым лицом, плоским крючковатым носом, тонкими губами и ушами с таз величиной, Паф напоминал Дон-Кихота, одетого в лохмотья. Сходство с Рыцарем Печального Образа ему придавали высокий рост, длинные, как у паука, руки и ноги. Говорил он глухим низким голосом. В глазах с нависшими веками горел холодный огонь, выдавая натуру решительную и отважную.

Пиф являл собой полную его противоположность: толстые ноги, круглый животик и пухлые ручки. Он был футов пяти ростом и казался квадратным. Шея почти отсутствовала, на плечах тыквой сидела голова. Глаза заплыли жиром, а нос и по величине и по цвету походил на вишню, что указывало на любовь его хозяина к крепким напиткам.

На пальцах толстяка сверкали перстни, в галстуке — заколка с бриллиантом. По животу струилась длинная золотая цепь, теряясь где-то у жилета, а оттуда вытекала другая, густо увешанная брелоками. Совершенно нелепая фигура! Но в складках мясистого лица таился цепкий взгляд поразительно живых глаз.

Оба посетителя держались вполне пристойно.

Ритуал знакомства продолжался:

— Паф — бывший сыщик… Я тоже. Нас нанял Джим Сильвер.

— Меня это нисколько не интересует, — пожал плечами Бессребреник.

— Отчего же? Нам поручено сопровождать вас.

— Как?.. Не понимаю…

— Для соблюдения основного условия пари.

— Вот как!.. Это чтобы я путешествовал без денег?

— Именно. Хозяин щедро оплачивает все наши расходы, а по возвращении, когда сдадим ему отчет о путешествии, мы получим кругленькую сумму.

Тут каким-то скрипучим голосом заговорил Пиф:

— Нам строго запрещено оказывать вам содействие.

— Но я у вас ничего и не прошу!

Бессребреник негодовал.

— Я желаю знать, зачем вы явились ко мне?

— Господи! Это же так просто! — сказал длинный Паф. — Вы такой необыкновенный человек и очень нам симпатичны.

Бессребреник поклонился.

— И раз уж предстоит быть при вас почти неотступно, мы решили объяснить, кто мы.

Согласитесь, читатель, что эти двое были очень любезны. Обычно американцы беззастенчиво нарушают элементарные нормы вежливости.

— Я и предположить не мог, что мне грозит надзор, — насмешливо заметил джентльмен, — впрочем, меня это мало заботит. Тем не менее я признателен за оказанную мне честь и охотно пожму ваши руки. А теперь прощайте, господа.

Пиф и Паф, довольные приемом, удалились.

Но тут зазвонил телефон.

— Алло!.. Господин Бессребреник?

— Да, это я… Что вам угодно?

— Не согласитесь ли вы посылать информацию о вашем путешествии в «Нью-Йорк геральд»?

— Пожалуй…

— Администрация согласна платить любые деньги.

— Нет, только по обычному тарифу.

— Два шиллинга за строчку?

— Согласен.

«Это будет надежный заработок», — подумал джентльмен и затянулся сигарой. Тут же вновь зазвонил телефон.

— Алло? Господин Бессребреник?

— Да.

— Наша фирма предлагает вам фотоаппарат.

— Нет.

Трубку перехватил кто-то другой, и последовало новое предложение:

— Может быть, вы примете в подарок макинтош нашей фирмы?

— Нет! Нет!

— Господин Бессребреник, у меня срочное дело. Алло! Алло! Вы слушаете?

— Да, что еще?

— Не могли бы вы провести пресс-конференцию в Политехническом музее?

И через минуту:

— Алло! Мистер Бессребреник, не вешайте трубку. У меня важное дело. Ваши поклонники в городе Чикаго устраивают послезавтра цветной обед в вашу честь.

— Благодарю. Непременно буду.

— До свидания. Мы на вас рассчитываем.

Опять звонок. Бессребреник в ярости стукнул по аппарату кулаком.

— Хватит! Пресс-конференция… обед в Чикаго… сыщики… Довольно! — И, разделавшись таким образом с назойливым средством связи, докурив сигару, наш герой заснул, покачиваясь в кресле. Проснулся он только к ужину, нашел его очень аппетитным, затем, надев шагомер, направился в Политехнический музей. На улице он широко улыбнулся чистильщику, своему недавнему хозяину.

Снеговик сидел в облачении из газет и изо всех сил старался всучить свой товар прохожим. Но надпись «Лучший в мире вакса» больше никого не привлекала. Между тем бедняга вложил в крем всю наличность и ужинать ему было не на что. Тонким, почти детским голоском он пожаловался:

— Бедный Снеговик… такой нища-а-асный. Деньги нет… торговля нет… долги мно-о-ога! Мистер, вазмите хороший слуга.

Бессребреник, казалось, забыл пари, предстоящее путешествие, свое безденежье и бросил негру:

— Идем.

Снеговик одновременно засмеялся, подпрыгнул и столкнул в канаву все свое имущество. Его радость была понятна — он обрел хозяина и прочное положение в обществе.

Зал для пресс-конференций был полон, отовсюду неслись неистовые крики. В первом ряду сидели Пиф, Паф и Клавдия Остин с блокнотом и ручкой. Что она собиралась писать?

Джентльмен со слугой поднялся на эстраду, и конференция началась. Бессребреник ничего не готовил заранее, но ошеломил слушателей красноречием, задором и неожиданными импровизациями, в которых было все: путешествия по морю и суше, аэростаты, кухня, медицина, экономика, промышленность и множество невероятных историй. Докладчик подтрунивал над собой, Джимом Сильвером и Снеговиком. Досталось от него Пифу, Пафу и всем янки вообще. Успех был полным. Толпа решила его качать. Бессребренику понадобился весь его такт, чтобы урезонить публику, никого не обидев.

Снеговик тем временем подсчитал выручку. Она составила кругленькую сумму в три тысячи долларов. Джентльмен без гроша в кармане недурно зарабатывал на жизнь.

В конторе музея он заплатил за два билета до Чикаго, дал денег слуге на новую одежду. Через двадцать минут тот вернулся, одетый очень живописно. Образцом для подражания ему, очевидно, служил наряд ковбоев: серая фетровая шляпа с золотой лентой на тулье[154], красная рубашка, отделанная кожей. Два револьвера с серебряными накладками у пояса, джинсы, заправленные в сапоги со шпорами устрашающих размеров — словом, картинка! Все, о чем мечтает каждый приличный негр. Сейчас, когда мечта осуществилась, бывший чистильщик обуви чувствовал себя самым счастливым негром на свете. Обошлось это чувство в сущую безделицу — сто долларов. Оба билета до Чикаго — всего в пятьдесят. После уплаты за гостиницу и еду осталось две тысячи восемьсот пятьдесят долларов, от которых по условиям пари следовало избавиться.

Бессребреник купил четыре сигары — себе и своим спутникам. Поменяв золото и серебро на банкноты, выбрал четыре самые крупные купюры, сделал четыре жгута, раздал всем по одному и приказал слуге, указав на газовый рожок:

— Зажигай!

На лице негра появилось выражение неподдельного ужаса.

— Делай что сказано или убирайся!

Тон хозяина не допускал возражений, приходилось повиноваться.

— Отлично. Теперь предложи господам.

Потрясенный до глубины души, негр протянул горящую банкноту Пифу и Пафу, те зажгли свои, раскурили сигары и затянулись. Их привела в восторг фантазия джентльмена. Когда еще приведется прикурить от спички стоимостью в две тысячи долларов?! Оба компаньона поклонились джентльмену в знак глубокого уважения. Этот человек удивлял их все больше.

— Вы настоящий мужчина! Нам кажется, вы заведете нас далеко!

— Никаких сомнений! Кстати, мистер Снеговик, в кассе еще восемьсот пятьдесят долларов. Они твои. Делай с ними что хочешь: ешь, пей, раздавай, проигрывай, но чтобы завтра у тебя в кармане гулял ветер. У хозяина без гроша слуга тоже должен быть без гроша. Да не забудь — в восемь утра мы уезжаем в Чикаго.

ГЛАВА 4

На вокзале, перед отправлением в Чикаго Бессребреник встретил Пифа и Пафа. Обменявшись приветствиями, все сели в поезд. Снеговик устроился рядом. Стали ждать отправления. Наконец тяжелая махина вздрогнула и стала набирать скорость.

Сыщики уселись на американский манер, положив ноги на спинку переднего сиденья так, что ботинки торчали рядом с головами пассажиров. Черный слуга оказался восприимчив к хорошим манерам и тоже закинул ноги на сиденье, а чтобы они не соскользнули, зацепился шпорами за обивку кресла. Не беда, что там сидел его хозяин, — дело происходило в демократическом обществе. Впрочем, джентльмен отнесся философски к такой фамильярности.

Дорога пролегала через долины, города и поселки. Мелькали реки, мосты, тоннели. Все вокруг приводило в изумление негра, который и не подозревал, что мир так велик. Сам он тоже возбуждал всеобщее любопытство своим костюмом, ведь на востоке Штатов о пастухах запада знают только понаслышке. Довольный производимым эффектом, мнимый ковбой важничал, принимал различные позы и всячески выставлял себя напоказ.

От Нью-Йорка до Чикаго путь не близкий. Через шесть часов негр почувствовал, что голоден, о чем и поведал своему господину.

— Черт! Об этом я не подумал. У нас нет и ломаного гроша, так что, мой милый, придется потерпеть.

Но как терпеть? А тут еще Пиф и Паф вернулись из ресторана с сияющими лицами, чуть не лопаясь от сытости и лениво ковыряя в зубах. Бедняжка с грустью приник к двери и, вдыхая чутким носом запахи съестного, забубнил:

— Вы, мистер Снеговик, сильно плохой негр. Вчера вы зажигал деньги и курил сигару! Теперь живот вам делал буль… буль… буль, а где деньги на обед? Хароший вы, нечего сказать! В другой раз откладывай, учися ыканомить.

— Попробуй только! — рассердился джентльмен. — Ты собираешься экономить, жулик несчастный? Видно, хочешь моей смерти.

Прошло еще около двух часов. Отлучась ненадолго, Снеговик вернулся с изрядным куском ветчины. Бессребреник хотел отнять окорок, но чернокожий защищал его, как пес, оскалив зубы.

— Откуда у тебя ветчина? Кто тебе дал? Имей в виду, ты не должен ничего брать, не заработав.

— Нет, масса, никто не давал витчину.

— Ты ее украл? Говори!

— Да, масса, украл в ристарани.

— В таком случае, на здоровье! Воровство — один из способов заработать на жизнь. В договоре об этом нет ни слова, значит, воровать не запрещено. Воруй, друг мой, только не попадайся.

Бессребреник засмеялся. Негр съел все до последней крошки, а голодный хозяин попытался заснуть. Оставалась еще добрая половина пути.

— Чикаго! Чикаго!

Джентльмен проснулся от крика. Поезд прибыл, и они со слугой вышли из вагона. На перроне Бессребреник остановился от неожиданности, увидев женщину в красивой дорожной накидке, с пледом в руках.

— Здравствуйте, мистер Бессребреник.

— Ваш покорный слуга, миссис Остин.

— Куда вы направляетесь?

— Я приглашен на цветной ужин.

— Кто же вас пригласил?

— Этого я не знаю.

— Может быть, знаете улицу или номер дома?

— Нет.

— Вот так, ничего не узнав, вы уезжаете из Нью-Йорка?

— Вы и сами, сударыня, уехали из Нью-Йорка…

— Тем же поездом, что и вы. Скажите, мистер Бессребреник, вы не откажетесь предложить мне руку?

— Сочту за честь.

Толпа из репортеров, фотографов, художников и просто любопытных едва не разлучила их. Клавдия взяла джентльмена под руку, слуга последовал за ними. Пиф и Паф прилагали массу усилий, чтобы не отставать.

— Без Гроша! Бессребреник! — кричали репортеры. — Где вы, господин Без Гроша?

Довольный, что ему удалось остаться неузнанным в этой толчее, джентльмен выбрался на улицу, тогда как все его искали на вокзале.

— Что вы предполагаете делать?

— Пойду в гостиницу и объявлю о своем прибытии.

— Проводите-ка лучше меня.

— Я как раз собирался предложить вам свои услуги…

Около получаса они шли по улицам и переулкам. Наконец Клавдия остановилась перед пышным особняком.

— Мы пришли… заходите… я вас сейчас представлю.

Миссис Остин вошла, как к себе домой, а тот, кто выбрал для себя девиз «Nihil admirari» — «Ничему не удивляться», последовал за своей обаятельной спутницей. Миновав ряд комнат, они оказались в великолепной зале, где к ним обернулись несколько мужчин и женщин в вечерних туалетах. Пронесся шепот, но все смолкли, как только заговорила госпожа Остин.

— Имею честь, дорогие друзья, представить вам героя дня, господина Бессребреника. Он принял приглашение на наш ужин еще в Нью-Йорке. Мистер Бессребреник, вы — мой гость. — При этих словах женщина, привыкшая, видимо, всех удивлять, сбросила накидку и осталась в платье из черного крепа. В пышной прическе блистала диадема из черных алмазов. Две крупные черные жемчужины в серьгах подчеркивали белизну обнаженных плеч.

У Бессребреника на минуту захватило дух. Он поклонился и прошептал:

— Вы обворожительны.

Настало время объяснить, что значит цветной обед. Эту выдумку можно назвать оригинальной, вычурной, экстравагантной, как хотите. Она, бесспорно, отличается дурным вкусом и является изобретением сугубо американским. «Цвет» обеда определяет хозяйка дома. И каким бы он ни был — желтым, зеленым, фиолетовым — все может быть только в одной гамме: убранство гостиной, посуда, туалеты дам, блюда, цветы в петлицах у мужчин и украшения женщин.

Чаще всего обеды бывали розовыми. Они буквально расцветали розовыми оттенками лососины, нежно поджаренного мяса, супов из раков, томатов, креветок, кремов, редиса, всевозможных фруктов и, наконец, самой розы, царицы цветов.

Клавдия улыбнулась.

— Насколько я знаю, никто еще не давал черных обедов. Я — женщина эксцентричная, и мне пришло в голову устроить его в вашу честь. Удалась ли моя затея?

— Удалась как нельзя лучше, сударыня. — ответил Бессребреник, смеясь. — На вашем приеме я бы гораздо лучше выглядел вчера — с ногами, начищенными ваксой.

— Кстати, что сталось с негром?

— Он теперь мой слуга, а не хозяин.

— Прекрасно. О нем позаботятся Пиф и Паф.

Владелица особняка рассаживала гостей. Слышались восклицания дам, пораженных мрачной фантасмагорией зала. Джентльмен занял место рядом с хозяйкой.

С улыбкой, в которой угадывалась легкая насмешка, он продолжал рассматривать странное убранство.

Черный бархат драпировал стены и как-то незаметно переходил в черный ковер на полу. На черной скатерти — черный фарфор и стекло. Столовые приборы, видимо, после гальванопластической обработки имели цвет старого, почерневшего от времени серебра. На тарелках лежали черные карточки с именами гостей, написанными белыми буквами. Прислуживали за столом, разумеется, негры. По капризу хозяйки дамы оделись в черные платья и подобрали черные украшения: жемчуг, алмазы, старинное серебро.

Свет, лившийся с потолка, освещал мрачный стол и общество, у которого склонность к экстравагантности подменяла хороший вкус. Все долго и шумно выражали свой восторг.

Внесли блюда тоже черного, в крайнем случае темно-коричневого цвета: кровяные колбасы, рагу из зайца, черную редьку, черный хлеб, мясо под черным соусом, экзотические плоды. Многое отличалось странным вкусом, но еще более странно выглядело. В качестве напитков подавались вина густого темного цвета и черный кофе.

Белели только плечи женщин, воротнички, манжеты и манишки нескольких мужчин. На остальных были ужасные черные рубашки.

Бессребреник воздавал дань затейливой кухне и ел с аппетитом, приобретенным за шестнадцать часов полного воздержания. Это, однако, не мешало ему поддерживать любезный разговор с гостями и хозяйкой.

Клавдия, устроившая ужин в расчете поразить воображение джентльмена, теперь, как истинная американка, во что бы то ни стало хотела узнать, что он думает об этой затее. Как станет судить заранее задуманную, хорошо подготовленную нелепицу человек Старого Света? Такой женщине, как Клавдия Остин, было недостаточно знать мнение янки о своем ужине. Недостаточно восторженного кудахтанья женщин, одобрительных возгласов мужчин, сногсшибательного успеха по-американски. Она чувствовала в Бессребренике иностранца, возможно, француза, и подозревала, что его впечатление о мрачном ужине может быть нелестным.

Представьте себе, эта женщина более всего дорожила мнением джентльмена, ибо он ей был далеко не безразличен. Любила ли она его?.. Ненавидела ли? Возможно, и то и другое одновременно. Как всякая американка, избалованная поклонением, она не знала ответа на эти вопросы. Очевидно было только то, что джентльмен завладел всеми ее мыслями. Этот интерес подогревался всеобщим вниманием к нему и его успеху. А какая женщина того времени могла устоять перед рекламой?

— Мистер Бессребреник, — обратилась она к своему кавалеру, который к тому времени уже успел попробовать почти все черные кушанья, — скажите, что вы обо всем этом думаете?

— О чем? О поваре… блюдах… продуктах?

— Была бы рада услышать ваше мнение обо всем.

— Что ж! Повар — это человек, который совершил подвиг. Все блюда здесь — настоящий подвиг. Подвиг — и убранство гостиной. А ваши гости — люди, которым нравятся подвиги, и они способны их ценить. Короче, янки как янки.

Клавдия капризно сморщила носик, вскинув красивую головку.

— Вы чересчур суровы и к празднику, и к его устроительнице…

— Неужели вы станете защищать янки и утверждать, что у них есть вкус?

— Вы забываете, что я тоже американка.

— О! Вы — это другое дело. Вы — дама и имеете право на любые капризы и причуды.

— Все-таки это не ответ… Как вам нравится мой праздник?

— Прекрасно быть богатым, как вы, и устраивать подобные развлечения для друзей…

— Так думают в Америке, а в Европе… Вы же не американец, правда?

— Я этого никогда не утверждал.

— Вы родились в Европе?

— Кто знает?

— Может, вы француз?

— Может быть.

— Парижанин?

— Я человек без гроша.

— Это правда. Но только от вас зависело стать владельцем семи или восьми миллионов…

— О, столько я не стою!

— Владельцем состояния, которое через два-три года удвоилось бы.

— Примите мои поздравления.

— Мне принадлежит земля в Дакоте. Недавно там нашли нефть.

— Я где-то слышал об этом.

— Там уже заложен город Нью-Ойл-Сити, и скоро он будет соперничать с городами Пенсильвании. Мистер Джей Гоулд — Золотой Король, Джим Сильвер — Серебряный, а я буду Нефтяной Королевой. У меня будет дворец в Нью-Йорке, коттедж в национальном парке Йеллоустон, собственный вагон на всех железных дорогах Америки, особняк в Париже, вилла в Ницце, яхта водоизмещением в тысячу тонн. Я буду путешествовать где захочу, по морю и по суше…

Джентльмен слушал с невозмутимым видом.

— Вы не находите, сударыня, что все это несколько однообразно?

Его вопрос потонул в шуме восторженных возгласов.

Все знали, что Клавдия — обладательница блестящего состояния. Богатство свалилось буквально с неба ее мужу, начинающему инженеру, погибшему впоследствии в железнодорожной катастрофе. Клавдия, вместо того чтобы продать концессию на землю, где находились нефтяные скважины, отважно взялась сама за их разработку.

Женщина умная и энергичная, она сумела за короткий срок наладить управление работами так, что ей беспрекословно подчинялся весь персонал, от рабочих до главного инженера. За полтора года из хорошо налаженного производства ей удалось извлечь прибыль в полтора миллиона долларов — капитал, который и составил основной фонд предприятия, ее личное состояние.

Ею восхищались, от претендентов на руку молодой вдовы не было отбоя. К тому же она была красива, образована, знала толк в делах и, что немаловажно в глазах американцев, слыла большой оригиналкой.

Излагая свои планы, хозяйка возвысила голос, чтобы ее слышали все. Каждый из присутствующих сразу уверовал в быстрое воплощение великолепной мечты будущей миллиардерши, и ее наградили аплодисментами.

Полный господин, поднявшись с бокалом черного вина в руке, предложил тост. Невероятно гнусавым голосом, который американцы исторгают откуда-то из носа, где, по всей видимости, и находятся у них голосовые связки, он важно произнес:

— Леди и джентльмены, божественная устроительница этого праздника позволит мне, я на это надеюсь, провозгласить тост за ее здоровье. Я пью за здоровье госпожи Остин, королевы ума, королевы красоты и… я на это надеюсь, мы все на это надеемся и все ей этого желаем, Нефтяной Королевы!

В тот момент, когда гости сдвинули бокалы с траурным вином, в зал вошел дворецкий. Одетый, как и все, в черное, он все же отличался от всех необычной белизной лица. Его появление на празднике не было предусмотрено, и Клавдия собралась уже сделать ему замечание. Подумать только! Разрушить своей бледностью так хорошо продуманную гармонию черных красок! Да еще явиться не с черным подносом эбенового дерева, а с белым. Что же там, на подносе?

— В чем дело, мистер Шарп?

— Срочная телеграмма.

— Откуда вам это известно?

— Я позволил себе ознакомиться с ней, прежде чем вас побеспокоить.

— Хорошо, давайте.

Клавдия развернула листок. Не дрогнув ни единым мускулом лица, она дочитала все до конца и побелела как полотно, глаза же ее вспыхнули гневом.

Повисла тяжелая тишина. Гости томились любопытством и строили свои предположения.

— Друзья мои. — произнесла наконец хозяйка чуть глуховатым голосом. — Мы собрались здесь, чтобы веселиться. Мистер Ховкинз, Нефтяная Королева благодарит вас за добрые слова.

К ней вернулось спокойствие, порозовели щеки, губы снова стали алыми. Она передала телеграмму Бессребренику со словами:

— Я думаю, вы правильно сделали, что не женились на мне.

Джентльмен ответил ей вопросительным взглядом.

— Прочтите…

На листке бумаги было написано следующее:

«Госпожа Клавдия Остин уведомляется, что ковбои окружили Нью-Ойл-Сити, поджигают цистерны с нефтью, закладывают динамит в скважины. Персонал оказывает сопротивление, но долго не продержится. Материальный ущерб огромен.

Просим оказать финансовую помощь. Ждем указаний. Любой ценой предотвратите разрушение скважин. Если не примете меры, вы разорены.

Гаррисон, главный инженер».

Бессребреник вернул телеграмму, Клавдия пристально смотрела на него.

— Что вы обо всем этом думаете?

— Думаю, что когда я заработаю много денег…

— Вы дадите мне в долг?

— Я из них выделю три шиллинга, чтобы купить вам басни Лафонтена[155].

— Кто это такой?

— Один француз. Он писал мудрые притчи.

— Мне-то что до его басен?

— Вам нужно будет прочитать всего одну — «Молочница и крынка с молоком», и вы поймете, что не существует на свете такого горшка, который нельзя разбить.

— Право, мне кажется, мое несчастье вам доставляет радость…

— Вы ошибаетесь. Я к нему совершенно равнодушен. Но буду рад, если вам удастся выпутаться из этой передряги.

— Только и всего?

— Ну, это уже кое-что. Не забывайте, что я нищий.

— А если я вас попрошу о помощи?

— Следует подумать… Хотя что может человек без денег?

— Но ведь вы необыкновенный человек!

Женщина говорила тихо, стараясь своим спокойствием обмануть гостей. Беседа за столом возобновилась, инцидент с телеграммой стал забываться. Всем, правда, казалось, что джентльмен слишком уж завладел вниманием хозяйки, впрочем, это и понятно…

— Послушайте, вы отказались жениться на мне, я на вас не в обиде. Сегодня я, вероятно, разорена и предлагаю не брак, а ассоциацию.

— Что вы имеете в виду?

— Почему бы госпоже без гроша не стать компаньонкой господина Без Гроша?

— Неплохая мысль!

— Значит, вы согласны?

— Разумеется, но с одним условием: если вы действительно разорены.

ГЛАВА 5

Положение госпожи Остин и великого фантазера Бессребреника определилось. Они стали компаньонами, но это было необычное товарищество. Своеобразие их ассоциации заключалось в том, что она могла существовать только при условии отсутствия общих фондов.

Когда они сложат вместе свои нули, определят, кто из них беднее, организуют синдикат[156] нищих, останется только назвать фирму: «Без Гроша и К°». Из них двоих Бессребреник был, возможно, богаче. Не имея ничего, он не имел и долгов, тогда как Клавдия опасалась, что не только разорена, но и в долгах.

Как женщина умная и энергичная она решилась на отчаянный поступок — рискуя жизнью, ехать в пустынную и дикую Дакоту, в самую гущу пожаров.

У янки много недостатков. Но есть и неоспоримые достоинства: энергия и натиск в преодолении трудностей и полное пренебрежение опасностью. Ничто не остановит и не смутит янки. С абсолютным хладнокровием он перенесет любые катастрофы, не колеблясь, поставит жизнь на карту, стараясь одержать победу в битве под названием — struggle for life.

Такова была и Клавдия Остин. Она не только не впала в отчаяние при известии о беспорядках на промыслах, но бросила вызов судьбе и сообщила джентльмену о своем намерении отправиться в Дакоту.

— В таком случае мне необходимо заработать деньги на проезд до Денвера себе и своему слуге, — деловито ответил ей компаньон.

— Об этом можете не волноваться.

— Наоборот, займусь этим немедленно.

— Мы могли бы воспользоваться резервом…

— Который равняется нулю!

Бессребреник не учел, что при отсутствии общих фондов Клавдия пока располагала личными средствами, и немалыми.

— Примите в качестве аванса сумму на дорожные расходы и питание.

— Исключено. Договор строго запрещает брать что бы то ни было в подарок или взаймы. Без этого условия мое пари не более чем шутка.

— Как же быть?

— Необходимо торопиться. Мы и вправду можем опоздать. Отправляйтесь вперед, а я со своим негром буду вслед за вами.

— Без вас я не поеду.

— С вашего позволения? — Бессребреник вынул блокнот и стал что-то быстро писать.

Через полчаса он закончил, явно удовлетворенный написанным.

— Вот, готово. Телеграмма в «Нью-Йорк геральд». Они взяли меня корреспондентом. Этих денег должно хватить на проезд.

— Но прежде ее необходимо отправить, я пошлю слугу.

— Нет.

— Ничего не понимаю!

— Это ваш слуга, и мне пришлось бы ему заплатить. Поймите, я не имею права принимать от других ничего, даже четверти часа их времени.

— Господи! Да ведь от этого и с ума сойти недолго!

— Напротив, это очень интересно. Скажем, сколько получает ваш слуга?

— Сорок долларов.

— Замечательно. Сорок долларов в месяц составляют в день один доллар и… Позвольте мне считать во франках. Так привычнее.

Клавдия мало что понимала и стала терять терпение.

— Чего вы добиваетесь?

— А вот чего: ваш слуга за сутки зарабатывает шесть франков шестьдесят шесть сантимов, что в час составляет приблизительно двадцать восемь сантимов. Предположим, путь до телеграфа займет у него полчаса. Я должен ему заплатить пятнадцать сантимов три су.

— И что дальше?

— Так вот. Их у меня нет и взять негде. Я не так богат, как Вечный Жид[157]. Я — Без Гроша.

Услышав, чем закончились подсчеты, Клавдия расхохоталась.

— Действительно занятно, но не думаете ли вы, что со временем это может надоесть?

— Пока не знаю… возможно…

— Ну и что же будем делать?

— Все очень просто… телеграмму я отнесу сам.

— Нельзя ли поинтересоваться, что за информацию вы даете для газеты?

— Разумеется! Живописный и обстоятельный рассказ о черном обеде. О необычных фантазиях красавицы миллионерши.

— Разорившейся миллионерши.

— Пусть так. Но красивая женщина все так же хороша.

— В карман вы не лезете ни за деньгами, ни за комплиментами.

— Рад служить. — Джентльмен поклонился.

— Тогда торопитесь, вы забыли, что у меня все горит: и нефть, и все мое королевство.

Просьбу не пришлось повторять дважды. На улице Бессребреник столкнулся с Пифом и Пафом. Они вели под руки негра, который был пьян как истинный ковбой, хвативший добрую пинту[158] настойки на тарантулах. Все трое пустились вдогонку за джентльменом, вероятно, думая, что он хочет скрыться. И только добежав до телеграфа, успокоились.

Телеграмма пошла по специальному каналу, принадлежащему газете, уже через час джентльмен получил гонорар и купил билеты.

Клавдия была готова. Слуга нес чемоданы, Бессребреник взял сумку с пледом и плащ своей дамы, предложив ей свободную руку, Пиф и Паф, как статисты античных трагедий, следовали по пятам.

Между Чикаго и Денвером нет недостатка в путях сообщения. По меньшей мере пять крупных железнодорожных компаний завлекают пассажиров своей рекламой. Каждая сулит чудеса обслуживания, комфорта, скорости и красоты пейзажа. Они заваливают гостиницы проспектами, фотографиями, рекламными плакатами, один другого соблазнительней.

В действительности же вагоны — посредственны, скорость — средняя, железные дороги — ужасны, и ни у одной компании нет ничего такого, чему другая могла бы позавидовать.

Недолго думая, Бессребреник отдал предпочтение Бурлингтонской. Пиф и Паф подпирали негра с двух сторон, не давая тому упасть. Так втроем они и втиснулись в вагон.

До Денвера было тридцать часов пути. Поезд тронулся. Снеговик спал, как тюлень; Пиф и Паф жевали табак и ходили взад-вперед по вагону; Бессребреник и Клавдия беседовали, строили планы, отдыхали.

Позади остались: Давенпорт с чудесным мостом через Миссисипи, Де-Мойн[159] с одноименной речушкой, Омаха[160] на Миссури. Поезд въехал в Небраску, один из самых пустынных штатов.

Большую часть его территории занимает Пустоземье, полностью оправдывающее свое название. Бескрайние равнины поросли шалфеем[161], и ветер разносит его крепкий, въедливый запах на десятки километров. Ни деревца, ни холмика, ни жилища. Иногда возникнет группа всадников на горизонте, так же внезапно пропадет, и вновь воцаряется безлюдье.

Только у реки Платт начинаются плодородные земли и заросли шалфея исчезают, как по волшебству. Вместо них простираются тучные пастбища. Это все еще равнина без единого пригорка.

Там, где двадцать лет назад велись бои с индейцами и разгуливали бизоны, теперь пасутся стада быков и отары овец, реже — табуны лошадей. Бизоны вымерли. Зато уцелевшие попали под защиту закона и помещены в Йеллоустонский национальный парк. Индейцы тоже исчезают. Их убивает алкоголь, болезни, завезенные белыми, и другие пороки цивилизации.

Здесь, как нигде, видны перемены, превращающие Восток в Запад на всем Американском континенте. Людская волна, не останавливаясь, упрямо катится, преодолевая огромное пространство между Атлантикой и Тихим океаном, преобразуя некогда пустынные земли в страну изобилия. Уже видны кое-где вехи этого наступления — города, возникшие лишь вчера и богатеющие на глазах. Между ними на больших расстояниях друг от друга разбросаны по степи убогие деревянные постройки с колодцем, запасом угля и горсткой живущих там людей.

Паровоз свистит, бьет колокол, и поезд останавливается. Пассажиры выходят купить какую-нибудь снедь. Локомотив заправляют водой и углем, и он с одышкой трогается, производя весь необходимый при этом шум: дает гудок, звонит в колокол.

Любознательный пассажир роется у себя в справочнике и обнаруживает, что хижина с пристройкой, оставленная позади, и есть крупная станция и густонаселенный город. Если это американец, он только улыбнется. Иностранец же начнет выспрашивать, удивляться, упрекать американцев в хвастовстве. Американец улыбнется еще шире и скажет гнусавым голосом:

— Да… да, вы правы. Но через пять-шесть лет здесь будет десять, пятнадцать, двадцать тысяч жителей.

И это чистая правда!

Денвер — живой пример поразительной экспансии американских городов. Ему еще нет и двадцати пяти лет, а число его жителей перевалило за сорок тысяч. Двадцать лет назад это был нищий поселок, а теперь в нем — знаменитый университет, биржа, несколько театров, роскошные бульвары, ботанический сад, величественные храмы, десятиэтажные дома и электрический свет. Есть чему удивляться, особенно европейцам, в чьих городах численность населения остается неизменной на протяжении полувека.

По мере приближения к юной столице Колорадо растет число хозяйств, занимающихся скотоводством. Ранчо — настоящие фабрики по выращиванию скота. Они тянутся вдоль железной дороги одно за другим: дощатые домики и загоны, обнесенные изгородью. То там, то здесь — быки, коровы, лошади. Животные пасутся, катаются по траве, носятся по пастбищам, резвятся под присмотром важных ковбоев, живописно одетых и хорошо вооруженных.

На остановках некоторые из них заходят в вагоны, поплевывая под ноги табачную жвачку и позванивая монетами в кармане. Деньги они зарабатывают тяжелым трудом, но все спускают на шумных пирушках.

Как-то заметив Снеговика, они окликнули негра, приняв за своего:

— Эй, парень, здорово! — Все по очереди пожали ему руку, так что она тут же обвисла.

— Откуда ты? Куда едешь?

— Моя приехал из Нью-Йорк и ехать туда…

— Куда это?

— Не знаю.

— Он или придурок, или смеется над нами.

— Моя не смеялся, моя говорил правду.

— Да это вовсе не ковбой, а грязный негр. Вырядился тоже!

— Мошенник!

— Идиот!

— Погоди! Сейчас ты узнаешь, как строить из себя ковбоя. — Шестеро напирали на Снеговика, выкрикивая угрозы. Их забавлял его ужас, и вообще они веселились, предвкушая потасовку — свое любимое развлечение. На пол полетели шляпа и блестящий кант, затрещала рубашка. Негр, который так нравился себе в этом героическом наряде, заплакал словно ребенок и побледнел, то есть сделался почти серым.

Когда Бессребреник увидел, что от одежды слуги остались одни лохмотья — а обновлять его гардероб не входило в планы джентльмена, — он решил вмешаться.

— Ладно, господа, оставьте беднягу в покое.

«Господа» рассмеялись ему в лицо и посоветовали держаться подальше. Бессребреник тоже улыбнулся, но его улыбка скорее походила на угрожающий оскал. Клавдия наблюдала за сценой с возрастающим интересом.

Ее партнер встал и резким, неузнаваемым голосом сухо сказал:

— Я вас просил, теперь приказываю.

— Отцепись, дуралей! — Ковбои покатывались со смеху.

— Потеха! Один против шестерых!

— Ребята, давайте этого тоже разденем.

Предложение всем понравилось.

— Сударыня, извольте перейти в соседний вагон. Сейчас мы его разденем донага. Вас это может шокировать.

Клавдия не ответила, даже не шевельнулась.

Бессребреник напряг мускулы, отстранил рыдающего негра и занял оборону. Шумная компания устремилась к нему. Без видимых усилий джентльмен послал одновременно два удара: ногой в живот одному и апперкот[162] другому. Оба со стоном свалились на пол и лежали теперь рядышком, как братья.

— Красиво! — воскликнула Клавдия.

Схватка ее явно развлекала.

Но оставалось еще четверо рассвирепевших противников. В драке наш герой руководствовался известной истиной, что лучшая защита — нападение. Двое следующих, к несчастью для них, были бородаты. Вспомнив выражение «сила в бороде», джентльмен решил проверить справедливость этих слов и, широко шагнув навстречу ковбоям, схватил их за пышную растительность, с силой развел в стороны украшенные ею головы и устремил их навстречу друг другу. Раздался треск, вопли ярости и боли утихли разом. Несчастные осели на пол рядом со своими товарищами.

Все это произошло молниеносно. Сражение закончилось меньше чем за тридцать секунд. Двое последних, раскрыв рты, созерцали мешанину из разноцветных рубах, сапог со шпорами и разбитых физиономий. Но это были решительные ребята, в руках у них мгновенно появились пистолеты, стало ясно, что джентльмену придется дорого платить за первые успехи. Вдруг ситуация резко переменилась. Один за другим раздались два выстрела, и ковбои упали. Над ними появился кондуктор с дымящимся пистолетом. Он вошел в вагон по переходному мостику — и как раз вовремя.

— Привет, — хрипло произнес он. — От этих парней всегда столько шума. Надеюсь, сударыня, они вам не причинили беспокойства?

— Нет, нет. Благодарю вас.

— Тем лучше.

Куча зашевелилась. Один за другим, ощупывая головы и груди, поднимались поверженные. Джентльмен не сводил глаз с кондуктора, чья власть, оказывается, здесь могла сравниться только с властью капитана на корабле. Поезд шел на полной скорости. Спрятав пистолет, без видимых усилий железнодорожник подхватил убитых и столкнул их под откос. Затем обратил внимание на живых.

— Ну-ка, мерзавцы, прыгайте за ними, да поживее, не то получите пулю в лоб. У меня как раз четыре свободных.

Хромая, ковбои побрели к выходу. Но в последний момент заколебались из страха переломать себе кости и, только увидев нацеленный пистолет, решились: это было лучше, чем получить верную пулю. Так осуществляется правосудие на отдаленных участках дороги.

Прежде чем уйти, кондуктор поклонился госпоже Остин. Четверых мужчин он не удостоил своим вниманием. В Америке мужчины ценятся не слишком высоко. Вдруг железнодорожник заметил негра в остатках ковбойского костюма.

— Как! Еще один?

— Нет, нет. Он — слуга моего компаньона, того джентльмена, который нас защищал, — поспешила заступиться Клавдия.

— Тогда ладно. А то, знаете ли, чем меньше этих мерзавцев, тем лучше.

— За что вы так на них сердиты?

— Просто хорошо их знаю. Сам был ковбоем.

— Не может быть! Чем же объяснить такую перемену?

— Тем, что я съел свою хозяйку.

— Очень любопытно, — сказала Клавдия. — Расскажите, пожалуйста.

— Охотно. Я работал на ранчо у одного крупного скотовладельца. Жизнь там была не лучше и не хуже, чем везде, то есть о-мер-зи-тель-ная! Особенно ужасной была пища. Семь раз в неделю солонина, да еще протухшая, и гнусные оладьи из плесневелой муки. Есть это не могли бы даже свиньи. Свиньи, кстати, у меня были на первом месте. У владельца ранчо тоже.

Однажды пала корова. Часть мы съели свежей, часть засолили и ели бекон. Настоящий праздник! Когда съели корову, издохла лошадь. Ее тоже засолили и обглодали почти до копыт. В другой раз — сторожевая собака. Ее хватило на один зуб. Как мы были счастливы, что благодаря падежу скота у нас появилась приличная пища.

В один прекрасный день умерла жена хозяина. Ее придавило деревом, когда она доила козу. Козу тоже придавило. И нам стали давать козлятину, но…

— Но что? — переспросила Клавдия.

— Мне вдруг показалось, что у мяса странный вкус, да и кости, знаете… Я сказал себе: это хозяйка! Хозяин был жуткий жмот. И я убежал. Даже расчета не взял. В доме оставалось еще пять дочерей и четыре сына. И здоровье у них было не очень…

Так я перешел работать на железную дорогу.

Через час поезд прибыл в Денвер.

ГЛАВА 6

Столица Колорадо не была конечным пунктом путешествия героев нашего повествования. Они задержались на три часа, перед тем как ехать дальше в Фоксхилл, город, не обозначенный пока ни на одной карте.

Клавдия ушла повидать своего банкира и узнать последние новости. Сведения банкира о событиях в Нью-Ойл-Сити были неутешительны. По его словам, ее ожидало полное разорение. Ни причин происходящего, ни способа исправить положение он не знал. Посоветовал лишь продать оставшееся, чтобы спасти хотя бы крохи былого богатства. Его очень удивило намерение женщины бороться до конца.

— В городе с полтысячи ковбоев, и они рушат все подряд.

— Только-то? Я думала, их там гораздо больше.

— Вы рассчитываете на чью-нибудь помощь?

— Разумеется. Но прежде всего на себя. Кроме того, у меня есть компаньон.

Было видно, как банкир встревожился при этом известии.

— У вас появился компаньон?

— Да, человек замечательный, необыкновенный, ковбои для него что кролики. Его зовут Бессребреник. Вы знаете…

— А, джентльмен с причудами?

— Именно! И стоит он целой армии.

— Значит, вы все-таки едете в Нью-Ойл-Сити?

— Все-таки еду.

— Стоит ли так рисковать? Вы женщина… Для этих бандитов нет ничего святого…

— Посмотрим!

— В конце концов, мое дело — предупредить.

— Да… да… Прощайте.

Тем временем Бессребреник отправил телеграмму в «Нью-Йорк геральд» и с грустью отметил про себя, что этот способ зарабатывать на жизнь входит в привычку. Пиф и Паф вместе со Снеговиком не отставали от него ни на шаг, и джентльмен впервые почувствовал, что его свита становится обременительной. Бессребреник решил найти способ отделаться от детективов и слуги, который становился бесполезным. На вокзал джентльмен вернулся в скверном расположении духа.

Клавдия уже ждала его. Выглядела она обеспокоенной. С озабоченным видом она передала весь разговор с банкиром в деталях.

Пора было ехать.

В Фоксхилле железная дорога кончалась. На станции их встретил какой-то человек, который почтительно поздоровался с дамой, а на мужчин посмотрел с вызовом. Клавдия пожала ему руку и представила джентльмену:

— Господин Гаррисон, главный инженер промыслов. Господин Бессребреник, мой компаньон.

Гаррисону новость явно не понравилась.

— Так этот человек — ваш компаньон?.. Миссис Клавдия, толпа совершенно обезумела и ломает все без разбору. Неужели вам на страшно?

— Нет, я еду немедленно.

— Вы подвергаете себя большой опасности.

— Знаю.

— Тогда садитесь в коляску, я вас отвезу.

— Нет, бричка и лошадь принадлежат мне. Я буду править сама. Господин Бессребреник, садитесь рядом.

Гаррисон опешил:

— А как же я?

— Садитесь сзади. Этот джентльмен — мой компаньон, а значит, ваш хозяин.

В коляску был впряжен резвый рысак. Стоило только тронуть вожжи, он помчался стрелой. Пиф, Паф и Снеговик, раскрыв рты, смотрели им вслед.

Дорога, или то, что здесь считали дорогой, ведшая к нефтяным промыслам, требовала от ездоков сноровки и мужества, кроме того, по ней могла двигаться только очень прочная повозка с сильной лошадью и опытным возницей. Коляску бросало из стороны в сторону, и в любую минуту из нее можно было вылететь. Дорога, покрытая настилом из нетесаных бревен, петляла среди холмов, то поднимаясь вверх, то опускаясь к их подножию. Вообразите теперь, какие гимнастические упражнения проделывали люди, лошадь и коляска! Но, несмотря ни на что, ехали они довольно быстро и за три часа проделали двенадцать лье, когда показался дом, окруженный соснами, а перед ним — просторный загон с двумя оседланными лошадьми. Навстречу вышел мужчина в костюме ковбоя. Клавдия остановила коляску, узнав мастера с буровой вышки.

— Боб, дорогой мой, к чему вдруг такой наряд?

— Здравствуйте, сударыня.

— Здравствуй!

— Хочу примкнуть к ребятам. Очень уж у них весело.

— Так они все веселятся?

— Еще как! Взгляните сами… вон там, где дым. Горят обе цистерны с нефтью.

Клавдия побледнела, но ничего не сказала. Боб продолжал:

— Здесь лошадь мистера Гаррисона. Господин инженер может пересесть. В седле будет удобнее, чем в коляске.

Инженер, выйдя из коляски, поинтересовался:

— Что произошло за время моего отсутствия?

— Они устроили пляски в городе.

— Кто они?

— Ребята, что заварили эту кашу. Каша что надо! Сами сейчас увидите.

Коляска понеслась дальше. Два часа спустя спутники въехали на холм, откуда открывался вид на город и долину с нефтяными вышками. Клавдия не смогла сдержать возгласа негодования.

На рельсах, в клубах черного дыма, уходящего в небо, горели три вагона. Вокруг дико прыгали люди и палили из револьверов. С вершины холма они казались маленькими, а звуки выстрелов долетали слабо. В воздухе стоял невыносимый запах горящей нефти, вызывая тошноту и головную боль.

— Это воняют мои миллионы.

Ирония в словах госпожи Остин не скрывала ее глубокого потрясения. Бессребреник утешал Нефтяную Королеву беззаботным тоном:

— Ба! Я вам их возмещу, а нет, так найдем другие. Знаете, миссис, в ваших владениях не так уж плохо. Здесь настоящий город!

— Но долго он не протянет. Эти дикари его доконают. Я вообще удивляюсь, что от него еще что-то осталось.

Джентльмен уже свыкся с преувеличениями и предполагал увидеть временный лагерь.

Но перед ним, к его великому удивлению, простирались широкие улицы и проспекты, застроенные настоящими домами, как во всех новых городах Америки. Правда, улицы оказались без мостовых и тротуаров, среди кирпичных зданий попадались бараки и продранные палатки, но это был вопрос времени.

Коляска въехала на главную улицу, где располагались магазины, контора, чудесный дом для служащих промысла и главного инженера, а также апартаменты самой Королевы этого вонючего Клондайка.

Вблизи все выглядело страшнее. Кругом царила паника, раздавались крики, нечеловеческие вопли, выстрелы. И не будь наши путники так отважны, их сердца непременно дрогнули бы. Шум все нарастал.

Впереди, рядом с пылающим строением, бесновалась пьяная толпа. Горело и вправду замечательно. Огонь уже охватил крышу, и оттуда с треском сыпались горячие угли. У входа в расположенный внизу салун лежал хозяин с пробитым черепом, внутри шло веселье. Но вот оттуда вывалились два ковбоя с засученными рукавами и, взяв убитого за руки и ноги, с размаху швырнули его на проезжую часть. Их товарищ приколачивал к стене доску с нацарапанной углем надписью: «Смерть ворюгам».

— Здесь, пожалуй, шумновато, — задумчиво сказал Бессребреник.

— Мне нравится этот праздник, тем более что он на мои денежки, — в тон ему ответила Клавдия.

В толпе обратили внимание на коляску и, вероятно, в знак приветствия начали по ней стрелять. Нужно заметить, что ковбой, если в руках у него пистолет, просто не может не выстрелить. Засвистели пули, и одна разбила фонарь.

— А теперь, кажется, жарковато, — проговорил джентльмен, доставая револьвер.

Несколько человек устремились к коляске, кто-то попытался остановить лошадь.

— Пусть идут плясать с остальными! Баба тоже… Эй, красотка, вылезай!

Клавдия побледнела и сдвинула брови.

— Мы проедем? — спросила она Бессребреника.

— Не сомневайтесь, сударыня, нужно только расчистить путь.

С этими словами, почти не целясь, он выстрелил в того, который схватился за уздечку. Ковбой осел, даже не вскрикнув. Тут же появился другой, джентльмен снова поднял револьвер. Парень отпрянул.

— Держитесь крепче.

Госпожа Остин изо всех сил хлестнула лошадь вожжами. Обезумевшее животное понеслось прямо в толпу бандитов. Бессребренику пришлось уложить еще одного в центре, и коляска выехала на просторную площадь перед конторой. Кругом был хаос, среди которого кольцом стояли бандиты, а в центре круга отплясывали невероятный танец около пятидесяти человек. С лиц танцующих не сходила гримаса боли, на одежде расплылись пятна крови. Раздавались крики отчаяния, стоны, треск беспорядочной стрельбы. Всех словно охватило безумие. Когда кто-нибудь из танцующих начинал двигаться медленнее, ему целились в ноги, слышался выстрел, взрыв пьяного хохота — и страшная джига продолжалась.

Наконец бандиты заметили вновь прибывших.

— Смотрите, хозяйка приехала!

— Она шутить не будет. Сейчас начнутся дела.

— С нею этот прохвост инженер!

— Ладно… ладно. Он ничего парень. Он за нас.

Бессребреник услыхал обрывки разговора сквозь адский шум. Боб, не скрывая восхищения, смотрел на происходящее. Резким тоном Клавдия обратилась к нему:

— Что они делают?

— Вы же видите… развлекаются.

— Что это за люди?

— Ковбои.

— Откуда они тут взялись?

— Кто откуда. Из окрестных ранчо.

— А те, что танцуют?

— Так, разный сброд. Рабочие, торговцы, хозяева пивнушек — те, кто не захотел подчиняться ребятам. У них там и музыка есть. Слышите?

Действительно, сквозь вопли и стрельбу доносился странный ритм. Несколько пьяных колотили по кастрюлям, чайникам и котелкам.

Миновав этот бедлам, коляска подъехала к большому трехэтажному дому, нижний этаж которого был занят под магазины. Рядом располагались склады, где хранилось оборудование нефтяного промысла: опоры, балки, трубы и инструменты.

Здание имело плачевный вид: оторванные ставни, выбитые окна, вместо дверей — зияющие проемы.

Во дворе человек тридцать смотрели, раскрыв рты, как из коляски выходит красивая, элегантно одетая дама. Но что окончательно сбивало с толку, так это ее спокойствие. Ни Бессребреник, ни Клавдия не удостоили бандитов ни единым взглядом. Соскочив первым, джентльмен почтительно подал руку спутнице и проводил ее в дом. Со стороны можно было подумать, что они возвратились с прогулки.

Боб и Гаррисон поднимались по лестнице первыми. Им было страшно. Вокруг свистели пули. Что могли трое мужчин и одна женщина против нескольких сотен негодяев?

Миссис Остин обвела взглядом свороченные решетки и сорванные перила, испорченные резные панели.

— Вот что осталось от моей конторы. Может быть, здесь взорвали бомбу?

— Правда, ужасно, сударь? — усердно подхватил инженер, обращаясь к Бессребренику. — Скажите же госпоже Остин, что лучше все продать.

— Ну, это зависит от условий. Как вы считаете, господин инженер, во сколько оценивается нефтяной участок, разбитая контора, магазины?

— В теперешнем состоянии за это никто не даст и двух миллионов. Объединение банков предлагает один миллион. На месте госпожи Остин я бы согласился.

— А что думаете вы, сударыня? — спросил Бессребреник.

— Я думаю, что этого мало.

— Абсолютно с вами согласен.

Инженер продолжал:

— Всегда можно договориться. А сколько предложили бы вы, миссис?

— Не знаю. Мистер Бессребреник, вы мой компаньон. Что скажете?

— Я, сударыня, стал бы вести переговоры, только если…

— Если…

Инженер явно волновался.

Джентльмен, напротив, говорил подчеркнуто спокойным голосом:

— Если… бы речь шла о ста миллионах долларов.

— Как вы сказали?.. Сто миллионов…

— Долларов. И это, заметьте, почти даром.

— Но это безумие!

— Безумие не согласиться на наше предложение. Знаете, я, пожалуй, прибавил бы еще пять миллионов долларов.

— Браво, сударь! — воскликнула Клавдия. — Замечательно сказано!

Между тем в соседнем помещении происходила какая-то возня. Оставив мистера Гаррисона, все прошли туда и обнаружили нескольких гнусных типов, вооруженных до зубов, которые, видимо, уже давно и безуспешно пытались открыть большой сейф. Стальная громадина утомила их, и в ход пошел динамит.

Взломщики только что приладили шашку к замку и концом сигары поджигали шнур.

— Что, мальчики, развлекаемся? — обратился к ним джентльмен.

Увидев хозяйку, бандиты оцепенели, но в следующее мгновение опомнились:

— Бежим!

— Еще чего! Давай их на площадь. Пусть попляшут вместе со всеми.

В ответ раздался дружный хохот, к женщине потянулись грязные, крючковатые пальцы.

На пьяных лицах появилась решимость, в руках они сжимали кто железный прут, кто кирку, кто револьвер.

— Прочь оружие, лапы тоже! — крикнул джентльмен.

Клавдия побледнела и, отступив на шаг, выстрелила из дамского пистолета.

Бессребреник выхватил прут из рук убитого миссис Остин бандита. Вся свора ринулась на них. Уложив одного мерзавца ударом кулака, джентльмен закричал, приходя в ярость:

— Вон отсюда, шакалы, или пожалеете, что родились!

Грабителей смутила уверенность этих двоих. И, решив, что на подходе подкрепление, все устремились к единственному окну, которое выходило на площадь. Образовалась свалка. Убегавшие мешали друг другу. Железная палка в руке Бессребреника обрушилась на них. Вид джентльмена, сражавшегося с десятком разбойников, был величествен и ужасен.

Вдруг, бросив взгляд на сейф, Клавдия заметила, что бикфордов шнур догорает. Еще несколько секунд, и все взорвется. Не колеблясь ни минуты, она схватила шашку и, подбежав к окну, бросила вниз. Бешено прыгало в груди сердце, звенело в ушах, плыли круги перед глазами. Только сейчас до ее сознания дошло, что они избежали смертельной опасности.

Шашка упала в толпу музицирующих ковбоев и сразу же, как пушечный выстрел, как удар грома прозвучал взрыв. Шум прекратился, все застыли, а затем, как по команде, бросились врассыпную. Толпа исчезла. Остались тела, разбросанные взрывом, кастрюли и чайники.

Бессребреник воскликнул:

— Браво, миссис Клавдия! Отваги вам не занимать.

Он, как Геркулес на свою дубину, опирался на железную палку. Вспыхнув от похвалы, молодая вдова взглянула на улицу и засмеялась. Последними трагикомично убирались освобожденные танцоры.

Площадь опустела. Остались только убитые и раненые. Да и в комнате хватало трупов. Везде виднелись следы борьбы, кровь, смерть. Женщина всеми силами пыталась справиться с нервами, побороть отвращение.

— Что же делать! Тем хуже для них. Не мы заварили эту кашу. Нам пришлось защищать свою жизнь…

— Вы правы, сударыня.

Все это время инженер и Боб стояли на пороге.

— Что же вы? Ну-с! — насмешливо обратился к ним Бессребреник. — Шевелитесь!

— Хозяин, я пойду за вами на край света и сделаю все, что прикажете, — с восторгом заявил Боб.

— Очень рад. Мы с миссис Остин назначаем вам премию в тысячу долларов. Получите ее, когда возобновятся работы.

— Можете рассчитывать на меня.

— Ваше жалованье, господин инженер, удваивается, и вы будете получать один процент от прибыли.

Гаррисон вздрогнул и растерянно обвел всех глазами.

— Вы очень щедры. Я сделаю все, чтобы спасти промыслы.

Про себя он подумал:

«Другие дадут побольше».

На площади воцарилась угрожающая тишина. Та тишина, за которой обычно следуют решительные действия. Мужчины соорудили баррикаду из бочек и ящиков и стали ждать дальнейших событий.

Достав ручку и блокнот, джентльмен подсчитывал проделанные метры и километры.

— От Нью-Йорка до Чикаго, от Чикаго до Денвера, от Денвера до Нью-Ойл-Сити. На шагомере одна тысяча семьсот пятьдесят один метр.

Клавдия смотрела на спутника с любопытством.

— Совсем забыла про ваше пари.

— А про свое, сударыня? Вы же поставили миллион против меня.

— Простите, я тогда совсем потеряла голову.

— Ну что вы! Напротив! Интереснее не придумать. Вы заинтересованы в моем проигрыше, я стараюсь помешать вам выиграть, но в то же время помогаю вернуть ваше состояние. Какая восхитительная путаница!

— И все же, помня о наших пари, мы не должны забывать о пище!

— Вы правы. Голод дает о себе знать.

— Приглашаю вас пообедать чем Бог послал.

— Сегодня я не откажусь. Я заработал свой обед, вы не находите? Принимаю приглашение не на правах друга, а как служащий.

ГЛАВА 7

Обычно конфликты между людьми в этих местах не приобретают такого размаха, несмотря на то, что миролюбивые шахтеры и неугомонные ковбои — прирожденные враги и живут как кошки с собаками. Потасовки между ними длятся недолго. Ссоры, вспыхивающие, как правило, по пустякам, кончаются поножовщиной и стрельбой. Иногда в стычках погибает два-три человека, но их смерть ни у кого не вызывает беспокойства.

Бывает, учинят в салуне настоящий погром, но хозяин внакладе не остается — платят завсегдатаи, и все идет своим чередом: они платят, он поит их своим зельем.

Однако случается, что головы шалеют сверх всякой меры, вскипает кровь, разогретая алкоголем, и тогда драка перерастает в настоящее побоище. За дело берутся серьезно, и убитых остается больше обычного.

Отступающие занимают дома, победители некоторое время держат осаду. Вопросы стратегии не отвлекают их от выпивки. Обе стороны несут потери в живой силе. В военные действия постепенно вовлекаются все. И так до тех пор, пока одна из сторон не одержит окончательной победы.

Но даже такая монументальная баталия в редких случаях длится чуть больше суток.

Бессребренику были хорошо известны привычки и темпераменты этих людей, поэтому он скреб в затылке, не находя ответа ни на одно «почему», которое задавал себе. Те же вопросы возникали и у миссис Остин.

— Как вы думаете, откуда этот бунт? Почему у меня на промыслах? И свирепствует уже два дня и три ночи? Почему не идет на убыль?

Джентльмен задумался.

— Может быть, у вас есть враги?

— Право же, нет.

— Тогда я чего-то не понимаю… У меня впечатление, что беспорядки — не результат пьяной драки. Поджоги имеют организованный характер. Не успеет погаснуть в одном месте, как разгорается в другом. За всем этим чувствуется чья-то направляющая рука. Кто-то их настраивает против вас и оказывает им поддержку. Вас хотят разорить и прибрать к рукам ваше имущество.

— Вы меня удивляете.

— А разве главный инженер не уговаривал вас продать все?

— Он действовал в моих интересах…

— А я думаю, совсем не в ваших. Он с кем-то в сговоре.

— Не может быть! Он всегда был мне предан, честен, трудолюбив…

— Если вы так говорите, значит, так оно и есть. Но не забывайте, что он — янки.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что от этих прохвостов никогда не знаешь, чего ждать.

— Вы слишком суровы к моим соотечественникам.

— Суров, но справедлив.

— У вас есть основания для подозрений?

— Я расспросил людей в Фоксхилле и кое-что узнал.

— Расскажите же!

— До сих пор никто на ваши промыслы не посягал. Сегодня грабят вас и ваши магазины, взрывают скважины, пытаются взломать сейф. Больших денег в нем нет, но есть акции, планы, сметы, пробы почвы, короче, все, что представляет интерес для промышленника.

К тому же исчез шериф. По словам одних — убит, другие утверждают, что сбежал. Комитет по надзору тоже не подает признаков жизни. Все это неспроста.

Клавдия внимательно слушала. Компаньон приводил убедительные доводы. Катастрофа грозила превратить богатейшую женщину Америки в госпожу Без Гроша в буквальном смысле. Да и поведение партнера вызывало ее удивление. В самом деле, не верилось, что преданный, заботливый, предупредительный джентльмен и тот оригинал из отеля «Космополитен» были одним лицом. Теперь в его бескорыстном участии, казалось бы, проявлялись чувства более нежные. Станет ли мужчина рисковать каждую минуту жизнью ради женщины, к которой равнодушен! Ей расхотелось обсуждать деловые вопросы. Что, если драматические обстоятельства, в которых они оказались, приведут к объяснению? Желая этого и боясь допустить оплошность, Клавдия решила просто сменить тон.

— Да, обещанный вами подарок пришелся бы сейчас как нельзя более кстати, — шутливо заметила она.

— Какой подарок?

— Сборник басен этого господина… ну помните, вы говорили?..

— Лафонтена.

— Да, да, Лафонтена. Там еще есть притча о Нефтяной Королеве под названием «Молочница и крынка с молоком». Видите, у меня неплохая память.

— Надеюсь, вы простите мне эту скверную шутку. Вероятно, я позволил ее себе от чрезмерного внимания к моей особе за вашим столом.

Бессребреник говорил искренне, глядя женщине прямо в глаза, приятно удивленный оборотом, который принял разговор.

Клавдия улыбнулась.

— Не казните себя. Шутка вполне во французском духе. Не лишена остроумия и весьма поучительна. Она подготовила меня к катастрофе. И потом, я могла бы оказаться один на один со своей бедой, без поддержки и защиты, но теперь у меня есть вы. Вы мне очень помогаете.

— Полно! Вы преувеличиваете мои заслуги. Я не сделал ничего особенного.

— Как вы можете так говорить! Без вас я пропала бы…

— Я делал только то, что было в моих силах, только самое необходимое… Как ваш компаньон, как обыкновенный служащий.

— Вы? Служащий?

— Да, госпожа Остин, служащий. И не могу быть сейчас никем другим. Даже хочу спросить у вас, какова моя зарплата? А вас это избавит от чувства признательности.

— Невероятно! Что вы такое говорите?

— Что мне следует зарабатывать на хлеб. Не забывайте, что я Без Гроша и должен выполнять условия пари.

— Не понимаю… Вы хотите меня оставить?

— Да нет же! Наоборот! Прошу у вас жалованья.

— То, о чем вы просите, вас недостойно.

— Ну что вы! Я побывал даже человеком-рекламой. Как вы считаете, два доллара в день — это не слишком много?

— А мне показалось, что вы предпочли делить со мной беды и несчастья, отказавшись от счастья, которое я вам предлагала.

— Вы ошиблись. Просто мне подвернулся случай заработать немного денег, и я им воспользовался. Если вы отказываетесь платить мне как чернорабочему, буду вынужден немедленно уйти от вас.

— Я вас умоляю.

— Ну же, всего два доллара в день… десять франков.

— О Господи!

— К тому же, если я их не истрачу, верну вам излишки. Для вас я — выгодное помещение капитала. Соглашайтесь!

— Придется. Вы — большой оригинал.

— Смею надеяться, миссис Клавдия.

— Да уж! Другого такого поискать.

— Как вам угодно, но прошу вас осмотреть скважины. Нужно определить размер ущерба.

— Хорошо. Как вы думаете, не взять ли нам кого-нибудь еще?

— Ни в коем случае! Будет больше вреда, чем пользы. Вдвоем у нас есть шанс пройти незамеченными. Впрочем, вам лично вряд ли грозит опасность. У янки много недостатков, но к женщинам они относятся с уважением.

— А как же вы?

— Я? Это не важно. Сегодня… завтра… позже. Что мне моя жизнь?

— Как! Разве вас ничто не привязывает к жизни?

— Ничто.

Клавдия вздохнула и молча оперлась на предложенную ей руку. Они оставили дом на попечение Боба, чью неустойчивую преданность укрепила обещанная тысяча долларов. В помощь он подыскал больше десятка ребят, соблазнившихся денежным вознаграждением. Ничтожный оплот порядка предполагалось усилить во время похода на вышки с помощью найденных там новых сторонников. У джентльмена появилась какая-то идея. Ее выполнение требовало определенного риска.

По сути, Фоксхилл являлся городом с коммерческим центром и конторами, где воцарилось относительное спокойствие. На улицах утихла стрельба, прекратились пожары. В унылом овраге, у подножия холма, раскинулся нефтяной пригород Нью-Ойл-Сити, весь покрытый масляной пленкой и вонючий до тошноты. Здесь еще дымились догорающие цистерны.

Наступило затишье. Народ переместился в салуны. Текла рекой выпивка, обсуждались последние события. Хозяйку и ее компаньона провожали взглядами. Джентльмен размышлял, откуда у рабочих деньги, чтобы просиживать день-деньской в кабаках.

Все здесь было окутано тайной и наэлектризовано опасностью. Чем ниже спускались Клавдия и Бессребреник, тем больше все менялось: земля, жилища, запахи, растительность, люди и вещи. Наверху воздух, хотя и изрядно пропитанный нефтяными парами, был относительно чист. На улицах и домах только иногда попадались пятна нефти. Внизу же нефть покрывала все.

Нет ничего на свете омерзительнее нефтяных промыслов, нет другого производства, где человек чувствовал бы себя так неуютно.

Октав Сашо, путешественник, писатель-сатирик и просто очень уважаемый человек, так пишет о маслах: «Оливковое и кокосовое приятны и даже поэтичны. На юге Европы каждый деревенский дом гордится собственной маслобойней. Если кому на одежду попадет немного оливкового масла, он ничуть не обеспокоится. Эти же масла идут и на изготовление замечательного мыла.

Нефть — тоже масло. Черное масло. Оно исторгается из самого чрева Земли. Запах — его первый признак. Скрыться от него невозможно. Пары нефти так насыщают воздух, что он становится взрывоопасным. Вблизи промыслов запрещено курить, хотя всегда находятся горячие головы, которые бравируют опасностью и пренебрегают запретом.

Вокруг все пропитано нефтью: грязь под ногами, одежда до последней нитки и разговоры людей, обсуждающих повышение или понижение цен, богатую или бедную добычу черного золота.

Нефть стремится проникнуть в вас через нос, глаза, уши и кожу. Вы постоянно ощущаете ее вкус на губах. Ветер далеко разносит ее запах, и он настигает вас среди полей и на берегу ручья, забивая запахи цветов и диких трав. В окрестных водоемах плавают жирные пятна с металлическим блеском. Нефтью покрыты дома и мебель, железные дороги и корабли, люди и все остальное.

В этом царстве нефти даже отъявленные чистюли начинают запускать себя, живут в грязи и ходят в лохмотьях. Когда одежда пропитывается маслом и тяжелеет настолько, что носить ее невозможно, человек идет в магазин и одевается во все новое, а старое бросает на улице. Даже сжечь его нельзя без риска устроить пожар в городе».

Клавдия Остин ступила на землю, пропитанную нефтью, твердым шагом, как женщина, не испытывающая недостатка в одежде. Бессребреник, наоборот, передвигался с массой предосторожностей, чтобы не испачкать костюм.

Тщетные усилия! Зловонная жижа быстро пропитала ботинки, потом настал черед брюк, рубашки и пиджака. Через четверть часа джентльмен почувствовал себя как фитиль в лампе.

— Ладно, — сказал он философски, — привыкну.

Они шли вдоль речушки, петлявшей в низине. Ручей так и назывался Нефтяной, и никогда еще название не было столь точным. Преобладала в русле нефть, а не вода. Вернее, вода скрывалась под густым слоем масла. То тут, то там, прочно увязнув в зловонной жиже, стояли тележки, словно в отчаянии воздев к небу деревянные рукоятки.

Узкоколейка являла жалкое зрелище: вывернутые рельсы и шпалы, опрокинутые вагонетки, лежащий на боку локомотив. Повсюду виднелись следы поджогов. Приходилось удивляться, что от нефтяного поселка уцелело хоть что-то.

Бессребреник и Клавдия пробирались по дощатым тротуарам, под которыми хлюпала жирная грязь. Их провожали взглядами, но особой неприязни в людях не чувствовалось. Правда, ковбои здесь попадались редко.

На перекрестках настил поднимался, наподобие мостков над сточными ямами. На помостах громоздились битые бутылки, осколки посуды, обломки ящиков, консервные банки фирмы «Армур». Рядом с живописными отходами американской цивилизации валялись кучи искореженного оборудования. В произведенном разгроме видна была не только злоба, но и расчет.

На участке действовало около десяти скважин. Каждая приносила до пятнадцати тысяч франков чистого дохода ежедневно. Сейчас на промысле не было ни капли нефти. Бандиты взорвали все скважины до единой и превратили вышки в бесполезные металлические конструкции, готовые рухнуть в любую минуту. Клавдия остановилась перед одной из них. Месторождение носило ее имя.

Впервые при виде дикого, безжалостного уничтожения своего богатства она испытала приступ сильнейшего гнева. Из бара напротив доносился смех. Сидевшие там рабочие с промыслов пили и развлекались.

— Ненавижу этих негодяев! Теперь они еще и смеются надо мной! — глухим от ярости голосом произнесла Нефтяная Королева.

Действительно, больше десятка джентльменов в лохмотьях и в грязи по самые уши скалили зубы и курили под вывеской «Курить запрещается». Доску оторвало взрывом динамита, и она болталась на одном гвозде. Большие белые буквы, расположенные вертикально, напоминали китайские иероглифы, так как были изрешечены пулями.

— Теперь мне понятны чувства рыцаря, когда он врезался в толпу, обнажив меч. Во мне сейчас столько злости, что я готова повести на этих нечестивцев целый эскадрон, как римский император.

— И вам бы хотелось, чтобы у них на всех была одна большая голова?

— Я бы разнесла ее на кусочки прямо из револьвера.

— Как римский император…

— Вот именно.

— Интересно, какой системы был револьвер Нерона? Кольт или «смит-и-вессон»?

Несмотря на серьезность проблемы, гнев миссис Остин улетучился мгновенно. Шутка развеселила ее. Звонкий смех женщины смутил шутников.

— Ваш смех, миссис Клавдия, стоит не дешевле миллиона. Он произвел большее впечатление, чем пушечный выстрел.

В самом деле, в салуне утихли. Все с восхищением смотрели на женщину. Тишина продлилась всего несколько секунд — какая-то толпа приближалась к ним.

Оказавшись без дела, рабочие не знали, как убить время, и придумывали самые отвратительные развлечения. Вновь прибывшие тащили за собой какого-то старика. Его толкали и пинали: бедняга уже почти не защищался. Цвет кожи выдавал в нем индейца, длинная прядь волос свидетельствовала о том же. Над этой прядью пьяная толпа куражилась больше всего. Когда старик спотыкался и падал, кто-нибудь вытаскивал его из грязи за волосы.

На все это невозможно было смотреть спокойно. Клавдия побледнела.

— Это же Джон, индеец из племени сиу. Надо попробовать спасти старика.

— С удовольствием, сударыня.

Грязная банда словно не страшила Бессребреника. Из толпы неслись крики:

— Убить! Убить! Он — колдун… Он насылает порчу…

Перекрывая шум, голос джентльмена прогрохотал как раскат грома:

— Эй вы, негодяи! Приказываю оставить его.

ГЛАВА 8

Широкое применение нефть получила недавно. Знали же о ней еще в доисторические времена. О ней свидетельствуют первые письменные документы из Китая, задолго до появления европейской цивилизации.

Позже Геродот, Плутарх, Плиний, Аристотель и Страбон[165]дают подробные описания источников черного масла и залежей битумов[166], которые использовались их современниками.

Страбон пишет, что египтяне для бальзамирования умерших по обычаю, существовавшему с незапамятных времен, использовали битум из долины реки Инд. А древняя легенда о строительстве Вавилонской башни?[167] Разве не говорилось в ней о битуме с берегов Евфрата?[168]

И наконец, известно о возникновении культа огня в местах залегания нефти, там, где из земли на поверхность вырывался горючий газ. Он поражал воображение первобытных людей, и они считали горящую нефть священной. В ее честь строили храмы. Один — на том месте, где теперь расположен Баку, нефтяной город, принадлежащий России, второй — Аттекгаш, с вечным огнем, горящим и поныне, построили гебры[169]. Его архитектура выдержана в традиционном индийском стиле и некогда привлекала много паломников.

Сейчас в Аттекгаше нет былого великолепия — стоящие вокруг вышки нефтяных промыслов делают его фантастическим анахронизмом.

Впрочем, и вера огнепоклонников свелась к нулю. Здесь осталось всего два парса. Местные промышленники проявили милость и сделали отводку от своих скважин для поддержания вечного огня. Но он похож теперь на язычок керосиновой лампы.

Азиатские гебры — не единственные, в ком вечный огонь вызывал священный трепет. В Америке это аборигены тех мест, где залегала нефть, главным образом в Пенсильвании. Там проживали индейцы племени сенека. Некоторые из них владели тайной огня, вернее, им были известны пещеры, в которых горел никогда не угасающий огонь. Ему поклонялись и его оберегали не менее ревностно, чем в стране парсов. Черным маслом пользовались для лечения некоторых болезней: ревматизма и чахотки, а также против паразитов. Черная жидкость получила известность как «масло сенека». Индейцы продавали масло как лекарство, но для освещения им не пользовались.

И это совершенно необъяснимо! И гебры и индейцы издревле знали о его горючих свойствах, но только в 1830 году была предпринята попытка заменить при освещении растительные масла на минеральные. Опыт оказался неудачным, и еще долго потом все пользовались «старым добрым маслом» наших предков.

Вторую попытку предприняли в 1848 году и потерпели новую неудачу. Но идея существовала и дала новый импульс. Хотя никто еще не мог предположить, что она повлечет за собой настоящую революцию. Понемногу нефть входила в обиход как горючее вещество, но очищать ее пока не научились.

Способ добычи позаимствовали у индейцев — рыли колодцы шириной два-три метра и такой же глубины, укрепляли бревнами и ждали, когда нефть, если только она того пожелает, начнет скапливаться на дне. Затем в яму погружали шерстяные одеяла, которые впитывали масло. Потом их доставали и выкручивали. Это и были нефтяные промыслы на индейский манер, похожие скорее на детскую забаву.

И самое удивительное, что янки, несмотря на свою природную изобретательность, пользовались этим способом добычи долгие годы. А ведь в некоторых местах нефть залегала так близко к поверхности, что достаточно было только слегка поработать буром.

Так продолжалось до 1859 года, когда товарищество «Пенсильвания» решилось наконец применить установки, служащие для добычи полезных ископаемых и воды. Первые серьезные работы показали, что нефть сама просится наружу. В Тайтусвилле скважина давала полторы тысячи литров ежедневно.

Началась эпоха нефтяной индустрии.

Более глубокое бурение в районе Тайтусвилла привело к настоящему потопу. Бур дошел до подземных пластов, заполненных природным газом и солеными водами. Содержимое подземных резервуаров взметнулось фонтаном, и потребовалось не качать, а перекрывать масляные потоки. Нефть, заполнив приготовленные цистерны и баки, растеклась по долине.

Спекуляция черным золотом вошла в историю Америки как нефтяная лихорадка и свирепствовала ничуть не меньше, чем золотая лихорадка в Калифорнии. За короткое время число компаний только в Нью-Йорке перевалило за триста с общим капиталом, превышающим миллиард франков.

Первое время добыча нефти была сосредоточена в Пенсильвании. Считалось, что в северных штатах залежей нефти нет. Мнение это, впрочем, не имело под собой никакого научного обоснования.

Муж госпожи Остин блестяще опроверг укоренившуюся в общественном сознании выдумку. Будучи проездом в Колорадо, он обратил внимание на сходство рельефов местности здесь и на востоке. Не поделившись своим открытием ни с кем, он купил за пустяковую цену огромный участок с виду совершенно бесплодной земли. Скалы, осыпи, ручьи, бегущие по камням, — вот и все, что там было. И почти никакой растительности. Над ним смеялись, сочиняли про него куплеты и рисовали карикатуры. Практичным янки, которые всегда рассчитывают, что два и два в сумме дадут десять, его приобретение казалось верхом безумия.

Однажды хозяин явился на свои земли не один. Около пятидесяти незнакомых людей сопровождали мистера Остина. Они приехали в повозках, напоминавших те, в которых отправлялись на запад первые переселенцы и их семьи со всем своим скарбом в поисках удачи. Целые дома на колесах!

Прибывшие возбуждали любопытство местного населения, но рот держали на замке, и узнать от них, ко всеобщему разочарованию, ничего не удавалось. Рабочие оказались мастерами на все руки: землекопами, плотниками, механиками. Дело у них спорилось, и за короткий срок они возвели странный монумент из дерева, по форме напоминавший усеченную пирамиду. Сооружение выглядело очень прочным, имело три метра у основания, один — у вершины и возвышалось над землей на шестнадцать — восемнадцать метров. На нефтяных разработках такие башни получили название дерриков. Слово обозначает платформу, кран, консоль, — одним словом, устройство для подъема грузов. Произошло оно от имени собственного. Его носил некогда знаменитый палач-вешатель, умевший, по рассказам, вздернуть свою жертву с особым мастерством. В Америке ничто не теряется, даже происхождение слов.

Через деррик пропускают балку, укрепляют бур из особо прочной стали, налаживают систему тросов. И вот деррик готов к работе. Десять человек впрягаются в лямки и по знаку мастера тянут трос книзу:

— Раз… два! Вниз!

Тяжелое сверло, или, точнее, кувалда с заостренным концом, поднимается вверх и на секунду застывает.

— Вверх! — кричит мастер.

Веревки отпускают, и кувалда с глухим звуком входит в почву.

— Раз… два!

И рабочие снова тянут веревку вниз. Сверло начинает ритмично подниматься и снова падать. Одна бригада сменяет другую, и так до бесконечности.

Чтобы почва не осыпалась, в яму постепенно опускают металлические трубы. Бур скользит внутри них, вгрызаясь в почву все глубже.

Эту тяжелую работу обычно выполняют паровые машины, но Остин, прежде чем тратить большие средства на покупку моторов и их доставку в столь отдаленные и труднодоступные места, хотел убедиться в существовании нефти. Он предпринял разведку, прежде чем взяться за дело серьезно. Оборудования же было достаточно, чтобы в случае удачи начать добычу немедленно.

Инженер рассчитывал обнаружить нефть на глубине двадцати пяти — пятидесяти метров. Но и на глубине ста метров ее не оказалось. Упорствовать дальше не имело смысла, пришлось признать, что первая попытка потерпела неудачу. Стоила она двадцать пять тысяч франков и большого разочарования. Нужно ли говорить о пересудах, выпавших на долю бедняги Остина! Конечно же он сразу был провозглашен самонадеянным выскочкой за то, что вздумал произвести революцию в промышленности этого края.

Ничем, кроме скотоводства, здесь никогда не занимались. Лошади, коровы, овцы — вот и вся промышленность.

К разговорам Остин отнесся спокойно, возражать не стал и невозмутимо продолжал свое дело: разобрал вышку, вынул трубы и указал новое место.

Вторая попытка унесла еще восемнадцать тысяч франков, а нефти не принесла ни капли. Остановились на семидесяти метрах. Деррик разобрали вновь и перевезли к подножию холма, поближе к тихому ручью с необыкновенно прозрачной водой. Инженер был упрям, как все американцы, и многие начали думать, что ему, возможно, изменил здравый смысл.

Люди ворчали. Месяцы напрасных усилий свели их рвение к нулю. Несмотря на высокую плату, работа стала продвигаться вяло. Не удерживало даже виски, которое щедро разливали по приказу инженера. Всем надоели грубые насмешки ковбоев из окрестных ранчо. Рабочие намеревались покинуть Остина с его химерами, дерриком и сверлами.

Кошелек Остина давно опустел, но он не утратил ни капли своей уверенности и сумел уговорить всех остаться еще на неделю.

«Что ж, хозяин — неплохой парень, никогда не придирался по пустякам, можно пойти ему навстречу», — говорили рабочие.

Просчеты и неудачи при поисках нефти — дело обычное. Эта черная дама невероятно капризна, и завоевать ее сердце весьма непросто. Каждый, кто за это взялся, должен заранее знать, что опьянение надеждой может резко смениться горьким разочарованием. В нефтяной разведке не существует признаков, закономерностей, указывающих, будет в данном месте нефть или нет. Все решает случай, удача. И это потому, что нефть не залегает горизонтальными пластами, как вода. Нефтяные колодцы, расположенные буквально в двух шагах друг от друга, ведут себя по-разному. Из одного может пойти газ, из другого — соленые воды с примесью нефти, в третьем и вовсе ничего не окажется. А из скважины, расположенной рядом, вдруг ударит столб черного масла.

Нельзя предсказать и глубину залегания — двадцать, пятьдесят, сто и более метров. Все может быть. Среди колодцев попадаются пульсирующие, как гейзеры[170] в Исландии. Самый известный из них находится в Питоли. После сорокаминутного перерыва он начинает выбрасывать тонкую струйку масла, и снова — перерыв на двадцать минут. Затем из-под земли доносится шум, и десять минут нефть льется мощным потоком, а потом все повторяется сначала.

Если вознамериться перечислить все аномалии нефтяного промысла, перечню не будет конца. Объясняются они тем не менее довольно просто. Под землей черным маслом заполнены герметически закрытые карманы, различные по форме, размерам и глубине залегания. И ничего удивительного, если из двух буров, установленных рядом, один скользнет мимо кармана, как нет ничего удивительного в том, что находящиеся рядом скважины подают нефть из двух разных пластов.

Причуды черной красавицы бесконечны. Неизменно только одно — состав веществ, находящихся в ее подземном хранилище. Гигантский пузырь в толще земли наполнен газами, солеными водами и минеральными маслами. Их пропорции меняются, расположение постоянно: внизу вода, за нею нефть и на самом верху газ.

Подземные емкости причудливы по форме, нередко идут под уклон, и бур может угодить в любой слой, что влияет на поведение скважин. Если бур попадает в газовый слой, то газ с силой вырывается через трубы, а нефть потом как обыкновенную жидкость качают насосами. Если зонд проникает в масляный или водный слои, то под давлением газов из скважины начинает бить фонтан воды с песком и нефтью. Нефть устремляется наружу с такой силой, что обуздать мощную струю бывает нелегко. О насосах и думать не приходится. Случается, она вырывает трубы и затопляет все вокруг вышки.

Джеффри Остина трудности не пугали, более того, он ждал их и готовился к ним, но поиск не давал результата. Ни разу не появилось ни единого масляного пятнышка, не просочилось и капли соленой воды, не вырвалось и струйки газа. Рабочие решили, что искать нефть в Колорадо просто блажь.

На третьей вышке бур продолжал подниматься и опускаться, хотя и без особого энтузиазма. Вышка продолжала поскрипывать. Начался седьмой день обещанной рабочими недели. Последние удары кувалды делались скорее для очистки совести, чем в надежде получить положительный результат.

Вдруг из труб вырвался воздух и вышка вздрогнула. Вместе с воздухом взметнулся песок, вслед за ним с ревом и свистом пошел газ. Раздались радостные возгласы. И все это сопровождал неповторимый запах.

Запах нефти!

— Да здравствует мистер Остин! Ура!

В одно мгновенье молодой инженер из разряда маньяков перешел в ранг великих людей.

Удары кувалды участились. Все были оживлены и с нетерпением ожидали появления нефти или соленой воды. Но нет! Небольшое отверстие, которое проделал бур, под давлением газа мгновенно цементировалось. Давление достигало ста атмосфер, а может, даже превосходило этот уровень. Песком забило все трубы. За каждым новым ударом следовала порция газа и песка. И так целые сутки.

В конце концов инженер не выдержал. Уверенный, что под землей таятся несметные богатства, он решил в этом убедиться немедленно.

Работу остановили, бур вынули. Инженер вставил запал в шашку динамита и с криком «Спасайтесь!» бросил ее в трубу. Раздался взрыв, земля вздрогнула, из наполовину развороченной трубы хлынула вода с песком. Струя ударила выше крана метров на пятьдесят и опала каскадом. Настоящий гейзер! Остин стал под дождь и попробовал воду на вкус. Вода была соленой. Сутки столб воды продержался на той же высоте, затем опустился и снова пошел песок. Он лежал двухметровым слоем под вышкой и в низине. Наконец появилось немного нефти. Работы следовало продолжать. Решительный поступок инженера принес свои плоды.

Решили возобновить бурение на следующее утро, освободить трубы, если понадобится, установить насос. А утром земля под ногами задрожала, в ее глубинах, как в вулкане за минуту до извержения, послышалось урчание и бульканье. Рабочие сначала застыли в изумлении, затем, бросив трос, разбежались кто куда. В тот же миг кувалду весом в сто килограммов, как пушечное ядро, вышибло из трубы. В небо взметнулась мощная струя толщиной с хорошее дерево и затерялась на высоте пятидесяти метров. По пути она разнесла верх вышки, вырвала балансир и, достигнув высшей точки, плавно закруглилась. На землю упал черный маслянистый дождь.

— Нефть! Это нефть!

Люди с криком радости вставали под душ.

К такому изобилию Остин оказался не готов. Ни цистерн, ни отводных каналов! Инженер приготовился качать нефть, и этот потоп застиг его врасплох. Слово «потоп» не является преувеличением. За короткое время масло залило все вокруг и потекло в низину. К счастью, почва была глинистой, и там быстро образовалось озеро. Рабочие едва не утонули, а спустя неделю по черному озеру можно было плавать на лодках. И что было еще одной удачей сэра Остина, оно оказалось на его землях.

После стольких месяцев борьбы и неудач к нему пришло богатство. Сказочное, ослепительное, огромное! Добыча началась незамедлительно, хлынули капиталовложения, прибывала рабочая сила. Построили узкоколейку, возник город. Сначала грязный промышленный поселок, потом чистый городок на холме Фоксхилл, с пригородом Нью-Ойл-Сити.

Городок уже начинал соперничать с центрами старых нефтяных промыслов в Пенсильвании, когда разразились драматические события, о которых здесь и повествуется.

ГЛАВА 9

Американцы, говоря об индейцах, охотнее всего пользуются выражением «краснокожие паразиты». Слово «паразит» само просится на язык, его не нужно искать, если речь идет об аборигенах. Презрение к ним так велико, что в сравнение могут идти только худшие из насекомых и зловонные животные. Американцы питают к краснокожему населению инстинктивную неприязнь, лишают их владений, преследуют, спаивают. Официально алкоголь запрещен, но тайная торговля процветает.

А случись подвыпившей компании янки встретить индейца, они найдут тысячу способов замучить беднягу, причинить ему боль и страдания. Можно сказать, для них такая встреча — просто подарок! Все предвкушают потеху и издевательства, толпа проявляет дьявольскую изобретательность.

На этот раз не повезло старому индейцу по имени Джон. Он попался на глаза праздношатающимся рабочим и ковбоям. Его осыпали злобными шутками. Старик был тихим, безобидным, даже слегка чокнутым и не заслуживал такого обращения.

Он жил одиноко в пещере, километрах в трех от Нью-Ойл-Сити, куда невозможно было добраться, не сломав себе шею; по слухам, Джон знал «тайну огня». Нашлись смельчаки, которые побывали у него и рассказали, что день и ночь, из года в год, в убежище индейца горит яркий огонь и чувствуется запах нефти. Старик, вероятно, совершал там какой-то таинственный обряд. Даже его внешность чем-то напоминала духа огня.

Приезд Остина с рабочими индеец воспринял как вражеское нашествие и не скрывал своего неудовольствия. Бродя вблизи поселка, он осыпал всех ругательствами и, размахивая руками, призывал на головы незваных гостей проклятия таинственных и мстительных богов.

Его нашли забавным и пытались приручить, но тщетно. Он устоял даже перед виски. Когда белых стали преследовать неудачи, старый упрямец уверовал в магическую силу своих заклинаний. Но вот забила первая струя, грозя затопить все вокруг, и ему пришлось ни с чем вернуться в свою пещеру. Потом, после долгого отсутствия, старик вдруг появился как побежденный, который сдается на милость победителя. Джон казался отрекшимся от своей веры перед натиском индустриализации. Так сдался старый огнепоклонник.

Мистер Остин отнесся к нему тепло, но особенно заинтересовалась им Клавдия, когда приехала в поселок. Она дала индейцу одежду, одеяла, табак, сладости. Окончательную победу ей удалось одержать, подарив краснокожему красную шерстяную рубашку. С той поры он стал носить одежду белых, оставив все же на бритой голове пучок иссиня-черных волос, в который не забывал втыкать орлиное перо.

Жил старик по-прежнему в пещере, но стал более общительным и время от времени приходил в Нью-Ойл-Сити. И вскоре в городе Джона знали все.

В тот злосчастный день его угораздило встретиться с пьяной толпой, готовой на все. Бедняга защищался как мог: кричал, отбивался, кусался и царапался, доставляя большую радость своим мучителям.

Это был еще крепкий старик, и один из ковбоев ощутил на себе силу его руки. Стерпеть такое от краснокожего?! Парня охватила слепая, звериная ярость. Впрочем, виски и превращало их в зверей, вытравляя все человеческое.

На поясе у обиженного ковбоя висел длинный и очень прочный ремень — лассо — приспособление, позаимствованное у мексиканцев. Такими ремнями останавливают на бегу полудиких животных в стаде. Теперь, набросив петлю на шею старому человеку, верзила крикнул:

— Этот паразит поднял руку на белого! Повесить его!

— Билли прав! Повесить, повесить паразита!

Билли Найф[171], получивший свою кличку за длинный и тонкий как бритва нос, обрадовался поддержке собутыльников и резко натянул лассо. Индеец, споткнувшись, захрипел.

Именно в этот момент вмешался Бессребреник и потребовал прекратить издевательства.

В Америке даже слугам не приказывают. Их просят… соблаговолить сделать для вас… оказать вам честь… и так далее. Короче, необходимы специальные выражения вежливости. Известный художник Форен с присущей парижанам насмешливостью выразил это одной фразой:

— А не угодно ли господину слуге?

Можно теперь представить, какой взрыв ярости, угроз и смеха вызвал приказ Бессребреника. От толпы отделился рыжий великан с козлиной бородой и абсолютно бандитской физиономией.

— Ты посмел приказывать свободным людям, посмел мешать нам? Сейчас ты у меня получишь! Это я тебе говорю, Медведь Гризли!

Апломб бандита вызвал у джентльмена смех. В накаленной атмосфере он прозвучал как-то особенно беззаботно. В ответ толпа разразилась хохотом, ничего общего с весельем не имевшим. Скорее он предвещал расправу. Громила полностью оправдывал свою кличку. Переваливаясь, как медведь, он шел на джентльмена с кулаками. Тот в свою очередь готовился отразить атаку, приняв стойку боксера.

— Гореть мне в аду синим пламенем! Этот ублюдок собирается сопротивляться!

Медведь снова засмеялся, обнажив звериные клыки, но противник оставался невозмутим.

Клавдия уже имела случай убедиться в силе и отваге своего спутника, но теперь дрожала от напряжения и страха. Ее рука сама собой нащупала револьвер. На них двигался не человек, а гора мяса высотой в шесть футов и шириной со шкаф, обнаруживая в то же время проворство и ловкость настоящего гризли. В налившихся кровью глазах таилась злоба, рыжие клочья волос на одутловатой физиономии топорщились в разные стороны.

Пленник, воспользовавшись тем, что внимание его мучителей переключилось на другого, попытался убежать. Но Билли Найф с силой натянул лассо и чуть не задушил несчастного. Лишний повод для веселья всей компании!

Но вот наступила полная тишина. Противники сошлись. Драка предстояла нешуточная и могла закончиться полным поражением или смертью одного из них. Бессребреник не стал ждать удара, а нанес его первым. В этот момент кто-то тронул Клавдию за руку. Рассерженная такой фамильярностью, она резко обернулась.

— В чем дело?

Перед ней стоял запыхавшийся Боб.

— Прочитайте… телеграмма… срочная…

Клавдия взяла листок и хотела читать, но тут раздался рев быка, которого ведут на бойню.

Оказывается, кричал Медведь. Удар пришелся ему в солнечное сплетение. Джентльмен превосходно владел приемами кулачного боя. Обманным движением он отвлек противника, а когда тот сделал выпад, развернувшись, нанес ему сокрушительный удар. Медведь зашатался и отступил. Казалось, он вот-вот рухнет.

Клавдия облегченно вздохнула и вспомнила о телеграмме. В глаза сразу бросилась подпись: Джим Сильвер.

«Что нужно от меня Серебряному Королю?» — подумала она удивленно.

Между тем Гризли ловил ртом воздух. Затем раздалась грязная ругань, услышав которую джентльмен воскликнул по-французски:

— Ты — немец? Может, ты из Пруссии?[172]

— Да, я — немец. Наши отцы жгли ваши города, паршивая собака.

В тишине слова Медведя прозвучали особенно унизительно.

Клавдия отвлеклась от драки и пробежала глазами несколько строчек потрясающего содержания:

«Одинок, без семьи, огромное состояние, люблю только Вас, прошу стать моей женой. Будьте Серебряной и Нефтяной Королевой. Оставьте Без Гроша. Этот авантюрист обречен. У него сильные враги. Ему не выжить.

Ваш покорный и преданный слуга

Джим Сильвер».

Пораженная Клавдия оторвала взгляд от текста. Бессребреник бросил своему противнику:

— Трус! Только трус способен оскорблять побежденных.

Его кулак обрушился на противника и раздробил ему челюсть. Потекла кровь, раздались стоны и ругань. На месте рта у Медведя была сплошная рана. Он еще больше рассвирепел и бросился на врага. Враг этот вызывал ярость своим спокойствием и превосходством.

Миссис Остин наблюдала за боем с немым восторгом. Она, как и все американки, обожала азарт и острые ощущения.

«Настоящий герой… Он неуязвим…» — пронеслось у нее в голове.

Но навстречу этой мысли устремилась другая — о миллиардах.

«Стать женой миллиардера! Серебряной Королевой! Женой Джима Сильвера… И можно будет позволить себе все: любую роскошь, прихоть, фантазию… А как же таинственный незнакомец? Мой спутник и компаньон? Он интригует, приводит в восхищение… Но Сильвер — богач… он меня любит… я стану первой дамой Америки. Мне будут завидовать все».

В голове женщины образовалось что-то вроде весов: на одной чаше находился Серебряный Король, на другой — Бессребреник.

Ужасные крики вывели ее из оцепенения и отвлекли от неразрешимой проблемы. Медведь шатался под градом ударов. Один глаз у него уже заплыл, второй приобретал цвет баклажана. Оказавшись «в очках», бандит лучше видеть не стал, его удары не достигали цели. И наконец он рухнул, задыхаясь и бормоча проклятья:

— Вонючий французишка! Я с тобой еще посчитаюсь! Ребята, на помощь! Дайте ему как следует!

В цивилизованном обществе бой с подобным противником снискал бы Бессребренику славу. Но сброду негодяев были неведомы понятия чести, и победа джентльмена вызвала только новый приступ ярости. В толпе оказалось несколько неудачливых взломщиков сейфа, которым от компаньона хозяйки порядком досталось. Заурядному человеку нелегко стерпеть мужество и отвагу своего противника. Наступил удобный момент расквитаться за все. С криком: «Убить его! Убить!» — гуляки всей кучей навалились на джентльмена.

Неожиданное и подлое нападение смутило бы кого угодно. Спасаться бегством Бессребреник считал недостойным. А может быть, решил свести счеты с жизнью?

Нападавших было человек пятьдесят, и напоминали они волчью стаю. Нескольких джентльмен сбил с ног, но с десяток повисли на нем, сковав движения. Попытки стряхнуть их ни к чему не привели. В конце концов его свалили, связали ремнями и понесли на глазах у перепуганной госпожи Остин. Ее друг был бледен и, видимо, без сознания, а она не знала, что предпринять.

Билли Найф тащил на лассо индейца и теперь сделал еще одну петлю для его защитника.

— Повесим их на одной веревке! — махнул он в сторону высохшего клена.

Предложение встретили одобрительным смехом.

— Давайте! Здорово, Билл! На один сук их! Пусть болтаются вместе!

Самые проворные, а может, наиболее трезвые, взобрались на дерево. Им забросили лассо. Бессребреник и индеец уже хрипели.

— Тащите!

— Медведь, когда очухается, будет доволен.

Под смех и улюлюканье веревку медленно потянули вниз. Джентльмен и Джон медленно поднимались вверх.

ГЛАВА 10

В деловых кругах бизнесмен Джим Сильвер появился не так давно. До того как он стал Серебряным Королем и финансовым воротилой, Джим не имел за душой ничего, кроме несгибаемой воли и непреодолимого стремления к успеху. Молодой и сильный, он не смущался трудностями. Судьба, хорошенько потрепав, забросила его в Аризону, на границу с Мексикой. Неизвестно, что выпало на его долю раньше, здесь же, на берегу Рио-Хилла, в краю апачей[173], самых кровожадных индейцев, один, без средств к существованию, вооруженный, как все старатели, кайлом и карабином, в течение долгих месяцев он просто спасал свою жизнь. Кто знает, какую изворотливость, выдержку и находчивость пришлось ему проявить?

Не случайно Джим Сильвер не любил потом вспоминать об этом периоде своей жизни. Однажды ему случилось проваляться в лихорадке среди голых скал и кактусов несколько дней. Слабея без воды и пищи, он наблюдал, как с тявканьем бегали вокруг койоты и кружили над головой стервятники. И те и другие ждали его конца. Вопреки всему, Джим выжил.

Агония длилась неделю. Он невыносимо страдал, в голове билась мысль:

«Это все… Я умираю…»

Спасение явилось вместе с дождем. Гроза пришла внезапно. Ливень обрушился сплошной стеной, в оврагах забурлила вода, из расщелин, словно рептилии, вылезла колючая растительность: молочай, кактусы, опунции[174], алоэ. Землю овеяло волной свежести. Больной утолил жажду, которая за дни болезни превратила его в скелет. Возвратились силы. Больше того: фортуна вдруг улыбнулась ему и включила в число своих избранников.

Ручьи вымыли из оврага всю почву, унесли песок, обнажили скалы, оставив лишь в ложбинке немного воды. И, наклонившись в очередной раз к природной чаше, чтобы напиться, Джим Сильвер заметил блеск металла. Из его груди вырвался стон, близость цели придала сил, и он начал долбить камни, освобождая необычную глыбу.

Джим не верил своим глазам и был близок к помешательству.

— Серебро… серебро… это серебро… серебро!

Впадина, подобная чаше, помещалась в огромном серебряном самородке весом килограммов в пятьсот! Как зачарованный взирал наш старатель на богатство. Рядом же показались другие самородки, не меньшей величины. Тут Джим пришел в себя и быстро забросал землей находку.

По возвращении в Нью-Йорк Сильвер занялся поисками капиталов для устройства разработки, и вскоре серебряные копи на Рио-Хилла начали приносить баснословный доход. Но деятельная натура бизнесмена не успокоилась. Разбогатев и получив неограниченный кредит, он реализовал свои деловые способности в спекуляциях хлопком, сахаром, землей и металлом. Строил города и прокладывал железные дороги. Был предприимчив, смел и даже дерзок. И всегда, всегда добивался успеха!

В тот момент, когда заключалось пари с Бессребреником, пятидесятилетний Джим Сильвер занимал достойное место в числе двадцати пяти богатейших людей Америки. А его силе и выносливости мог позавидовать и юноша.

Внешне ничем не примечательный, высокий, костлявый, с большими руками и ногами, сероглазый, с блеклой кожей и традиционной бородкой. Янки как янки.

Но, по существу, жить этот человек еще и не начинал.

Сильвер не поскупился на расходы, и архитектор выстроил особняк и окружил миллиардера комфортом, который обыкновенные люди и вообразить себе не могут. Роскошные дворцы, виллы, уникальная мебель, собственная картинная галерея, лошади, яхты — Джим владел всем и не умел этим пользоваться! Он чувствовал себя на месте только в конторе. Дома же, в роскошных апартаментах, бесцельно блуждал, как ночная птица при свете солнца.

В обществе Серебряный Король не бывал за недостатком времени, однако решил жениться. Но как найти родственную душу? Ведь ее поиски не доверишь архитектору. И как нередко бывает, выручил случай. Клавдия поразила его воображение до такой степени, что Сильвер позабыл о доках, рудниках, дорогах и даже… о деньгах. Придя в себя, он решил, что в сильных ощущениях подобного рода есть много прелести.

«Вот уж не думал, что женщина может доставить такое приятное волнение. Я женюсь на миссис Остин, чего бы мне это ни стоило, — хоть сто, хоть двести миллионов».

К сердечным делам он подошел как к бизнесу. Свои признания отправил телеграммой.

Депеша пришла, если вы помните, не в самый подходящий момент, а именно, когда бандиты вешали Бессребреника. Критическая ситуация не располагала к размышлениям. Тем не менее одна мысль успела пронестись в голове миссис Остин:

«Стать миссис Сильвер… это уж точно сон!»

Но оставить джентльмена без поддержки было просто невозможно…

Зажав в руке телеграмму, Клавдия бросилась к дереву. Со стороны могло показаться, что в маленькой белой ручке приказ о помиловании.

— Остановитесь! Прекратите! Мерзавцы!

Бандиты стеной встали перед деревом и каждое слово встречали взрывом смеха. Ее требованиям они подчиняться не собирались. Почти не целясь, женщина трижды спустила курок, и оказалось, что владеет она оружием безупречно — три бандита, стоявших на дороге, упали, не вскрикнув. Оставалось пять шагов до цели, и в это время Билли Найф поднял ружье, целясь в ее друга в упор. «Смит-и-вессон» выстрелил вновь. И опять без промаха! Билли, раскинув руки крестом, распластался рядом с первыми тремя. Толпа расступилась и оцепенела.

В полной тишине Клавдия прицелилась в веревку. Только очень хладнокровный человек способен на подобный выстрел! Пуля срезала лассо, как бритвой, повешенные упали, тяжело стукнувшись о землю. Бесстрашная женщина наклонилась и вытащила нож у лежащего рядом Билли, затем быстро перерезала путы на своем друге. Он получил наконец возможность вдохнуть полной грудью. С его губ слетело едва слышное «спасибо». Не теряя времени, Клавдия выхватила пистолеты Билли и бросила один джентльмену:

— Защищайтесь!

Бессребреник еще не вполне пришел в себя и, с трудом встав на одно колено, поднял пистолет.

— Благодарю… попробую.

Бандитов не устраивала такая развязка. Они не осмеливались тронуть женщину, но ее спутник должен заплатить за все! Из-за него погибли многие. Пришел и его черед. Кто-то крикнул:

— Мадам, поберегитесь, будем стрелять.

— В женщину? Нет, вы не посмеете.

Бессребреник отдышался, к нему возвращались силы, и он заговорил:

— Трусы! Среди вас нет мужчин. Вы храбры, только когда вас полсотни на одного.

В толпе запротестовали.

— Мы? Трусы?

— Сейчас увидишь…

— У меня было пять дуэлей.

— У меня десять — и семеро убиты…

Можно сказать, отношения вступили в стадию переговоров. Стрелять пока не собирались, и джентльмен наконец смог встать.

— Все вы лгуны и хвастуны.

В этот момент подал признаки жизни индеец. У него задергались мышцы лица и начался кашель.

В ответ на ядовитые слова джентльмена посыпались предложения:

— Иди, померимся силами.

— И со мной.

— Нет, я первый!

Бессребреник успокоил страсти.

— Ну, за этим дело не станет. В моей стране говорят, что земных благ на всех хватит.

— Плевать мы хотели на твою страну!

— И совершенно напрасно. Медведь тоже хотел, и ему не повезло.

— Ты француз?

— Может, и так. Кем бы я ни был, я вас вызываю на дуэль.

— Всех?

— Да, всех.

— Но нас тут человек пятьдесят.

— Пятьдесят два, если точнее.

— Ты будешь драться со всеми?

— Разумеется! И надеюсь перестрелять всех по очереди самым «выдающимся» образом, как вы выражаетесь.

— Ну и наглый же ты тип!

— Просто я ничего не боюсь.

— Да кто ты такой?

— Меня зовут Бессребреник.

— Так ты тот… чудак…

— Вот именно.

— Это ты собрался объехать вокруг света без копейки в кармане?

— Да, столько и объеду. С точностью до сантиметра.

— Сначала тебе придется объехать нас.

— Объеду и вас.

— Когда?

— Вот пообедаю и обговорим условия дуэли.

Бессребреник обрел прежнюю форму. Ни один вопрос не привел его в замешательство. За каждым следовал быстрый и точный ответ. Опасность погибнуть миновала, наступила короткая передышка в пути, где смерть подстерегала на каждом шагу.

Наш неистовый герой бросил вызов людям, которым был не страшен ни Бог, ни дьявол. Жизнь для них не имела цены, а оружием почти все владели не хуже джентльмена. Пятьдесят две дуэли! Обеспокоенным тем не менее он не выглядел. Засунув револьверы Билли за пояс, храбрец галантно предложил руку своей даме:

— Позвольте, сударыня, проводить вас домой. И вы, Джон, идемте с нами. Для нас там найдется бутылка виски. Нужно прийти в себя.

Индеец поправил орлиное перо, гордо вскинул голову и невозмутимо последовал за своими спасителями. Замыкали шествие ковбои. Даже этих видавших виды парней поразил оборот, который приняло дело. Их мучило любопытство, какие условия дуэли предложит джентльмен.

А он, простившись с миссис Остин на пороге ее дома, отправился на телеграф, где составил в адрес «Нью-Йорк геральд» телеграмму, потрясшую впоследствии читателей газеты.

«Меня только что повесили вместе со старым индейцем. Миссис Клавдия Остин сняла нас с веревки выстрелом из пистолета. Пятьдесят два ковбоя будут драться со мной на дуэли. Надеюсь на победу. Прошу безотлагательно выслать плату за информацию. Очень голоден. Сейчас более, чем когда-либо.

Бессребреник».

Клавдия, оставшись одна, размышляла над ответом Серебряному Королю. В суматохе куда-то делась телеграмма, и поиски ни к чему не привели.

«Вероятно, потеряла», — решила она.

Ей и в голову не могло прийти, сколь ужасны будут последствия этой потери, в какой водоворот событий она попадет, рискуя своей честью и своей жизнью.

ГЛАВА 11

Бессребреник мучился от голода и жажды. Ответ из газеты придет только через пять часов, для пустого желудка — это целая вечность! Жалкие шесть франков…

Поначалу он решил скоротать время с индейцем в его пещере. Но старик после своего возвращения к жизни не проронил ни слова, вид его был мрачен, почти зловещ. Несколько человек преградили путь джентльмену. Один из них, с лицом, обезображенным оспой, по кличке Рваный Блин, окликнул его:

— Эй, парень, ты куда?

— Вам что за дело?

— Нам с ребятами не все равно. Ты пообещал, что будешь драться…

— Я сдержу свое слово.

— Ну уж нет, мы тебя не отпустим. Еще смоешься, чего доброго!

Джентльмен нахмурился, но потом рассмеялся:

— Смываться не входило в мои намерения. У меня есть другой план.

— Что за план, говори!

Бессребреника окружили плотным кольцом. Он смотрел противникам прямо в глаза, и бродяги не могли не оценить выдержку и спокойствие своего противника.

— Я — Бессребреник. Так меня зовут, и таково состояние моих финансов. У меня в кармане нет денег даже на обед, и заработать не дали мне вы.

Среди ковбоев произошло движение. Эти разбойники умели ценить людей смелых и оригинальных.

— Чего же ты молчал? Пошли в бар… или к Набу… мы приглашаем… Мы с удовольствием!

Предложения поступали с разных сторон, и Бессребреник не знал кого слушать.

— Спасибо, господа! Но ваше предложение я принять не могу.

Отказаться от приглашения ковбоя — значит нанести ему смертельное оскорбление, которое можно смыть только кровью. Немудрено, что отказ вызвал взрыв негодования. Джентльмен поднял руку и повысил голос:

— У меня и в мыслях не было вас обидеть. Таковы условия, что я не имею права принимать чужую помощь.

Толпа сменила гнев на милость.

— Но я могу заключить с вами пари.

— А какая ставка? — поинтересовался рябой.

— Пять шиллингов, которые я получу из газеты.

— Пять шиллингов?.. Да ты смеешься… Вот так ставка!

— Ставка жалкая, согласен, но пари — «выдающееся», как вы тут выражаетесь. Ставлю свою жизнь против вашей. То есть предлагаю вам, мистер Рваный Блин, драться со мной первым. Так я смогу доказать, что не уклоняюсь от дуэли, а всем остальным мы скрасим ожидание.

— Аll right![175] — согласился ковбой, не моргнув и глазом. — Каковы твои условия?

— Право выбора за вами.

— А оружие?

— Какое угодно!

— Тогда винчестер и десять патронов.

Джентльмен засмеялся, и Рваный Блин зло поинтересовался:

— Что смешного в моем предложении?

— Значит, вы такой меткий стрелок! Чтобы попасть в цель, вам нужно не менее десяти патронов?

— Постараюсь доказать обратное.

Бессребреник продолжал улыбаться.

— Мне хватит двух патронов.

— Хвастун!

— Я прощаю грубость тем, кому осталось так мало жить.

— Хватит! Ты уже надоел. Давай кончать!

— Пусть кто-нибудь одолжит мне карабин и два патрона.

К джентльмену протянулось сразу несколько рук с оружием. Он взял наугад, проверил магазин и оставил два патрона. Затем сказал:

— А расстояние позвольте установить мне.

— Ладно! Давай!

— Повернемся друг к другу спиной и каждый сделает двести пятьдесят шагов.

— Мы, следовательно, будем стреляться на расстоянии пятисот шагов? Слишком далеко!

— Как только остановимся, стреляем без предупреждения.

— Согласен, но, повторяю, это очень далеко.

— Не забудьте передать кому-нибудь пять шиллингов.

Рваный Блин вытащил из-за пояса холщовый кошель и отсчитал монеты.

— Это ненадолго.

Бессребреник пожал плечами.

— Как знать?

Его противник слыл, и не без основания, одним из лучших стрелков. А в этих краях каждый ковбой — виртуоз. Условия состязания произвели сильное впечатление, многие начали делать ставки.

Джентльмен несколько раз заряжал карабин и снова вынимал патроны, внимательно изучал спусковой крючок, желая избежать неприятных сюрпризов. Заметив высоко в небе птицу, он вскинул ружье, прицелился и спустил курок. Та камнем упала вниз. Свидетели меткого выстрела открыли рты от изумления — ворона в вышине казалась не больше жаворонка. И вот она здесь, перед ними мертвая, мертвее не бывает. Вот это стрелок!

Рябой слегка побледнел, но сохранял самообладание.

— Well! Чистая работа… но мы можем не хуже.

Бессребреник любезно поклонился и, щелкнув затвором, дослал в ствол карабина новый патрон.

Птица тем временем переходила из рук в руки. Ставки возрастали. Джентльмен завоевывал симпатии этой публики.

Противники расходились, считая шаги.

— Подумать только! Придется убить человека из-за пяти шиллингов! В конце концов, он сам так захотел… двести сорок восемь… двести сорок девять… двести пятьдесят… Готов!

Рваный Блин тоже закончил и, круто повернувшись, выстрелил первым. Пуля сорвала с головы Бессребреника шляпу, отбросив ее шагов на десять. Раздались крики «браво!».

— Парень стреляет недурно, — прошептал джентльмен.

Пока Рваный Блин досылал патрон, его противник поднял ружье и спустил курок, опередив противника на три секунды. Всего три секунды! И человека приняла в свои объятия вечность. На мгновенье Рваный Блин застыл и, выронив карабин, рухнул на землю.

Бессребреник вернулся. Его встретили молчанием. На лицах ковбоев читалось удивление, смешанное с суеверным страхом. Джентльмен невозмутимо обратился к тому, у которого были пять шиллингов:

— Извольте выплатить мой выигрыш.

— Но, может, он только ранен?

— Ранен? Скажите еще, что от пули в голову у него разыгралась мигрень.

Ковбои поежились от мрачной шутки. Чтобы разрядить столь тягостную атмосферу, джентльмен достал блокнот и принялся подсчитывать вслух:

— Пятьсот шагов — приблизительно сто пятьдесят метров. Не так много от сорока миллионов… А теперь обедать. Сегодня я обед заслужил.

Вернув карабин, наш герой пошел в город, но слава, как водится, летела впереди. На него оглядывались, за его спиной шептались.

В салуне, съев ужасный американский обед, выкурив сигару и выпив стаканчик виски, джентльмен задремал. В это время за столиком в углу негромко разговаривали двое.

— Да, — говорил один, — Серебряный Король выложит, сколько запросим.

— Знаешь, слишком опасно.

— Чего уж там, риск — благородное дело.

— А если повесят?

— А если заработаем миллионы?

— Да ведь все-таки похищение, черт возьми! С этим шутить не будут.

— Обстряпаем так, что нас не заподозрят.

— Суду Линча[176] плевать на подозрения. Оглянуться не успеешь, как…

— Значит, отказываешься?

— Да нет, просто сомневаюсь. Покажи телеграмму.

Первый достал из кошелька смятую бумажку и бережно расправил ее.

— Вот она, наша удача!

Второй прочитал текст вполголоса и, дойдя до конца, сказал:

— Подписал Джим Сильвер. Откуда она у тебя?

— Миссис Клавдия обронила, когда спасала повешенных. А я увидел.

— Тебе не пришло в голову вернуть ей телеграмму?

— Сначала да. Но всегда следует сдерживать благородные порывы. Я прикарманил бумажку, а когда прочитал, понял: дело серьезное.

— Серьезней некуда!

— Старый крокодил Сильвер здорово втюрился, денег не пожалеет.

— Так ты все уже решил?

— Конечно. Мы крадем женщину, прячем в надежном месте, а потом возвращаем воздыхателю за наличные.

— За сколько?

— Ну, думаю двадцати пяти миллионов она стоит.

— Долларов?

— Да, каждому по двенадцать с половиной миллионов.

— Неплохие денежки!

— Так ты согласен?

— Пожалуй, да.

— Ну тогда дело в шляпе.

— По рукам!

Бессребреник спал в качалке, сигара давно потухла и упала на пол. Когда он проснулся, наступала ночь. Пора было идти на телеграф за деньгами. Пять шиллингов для него — целое состояние.

Собеседники заметили его движение.

— Алло, парень, выпей с нами corpse reviver[177].

Тон говорившего был развязным, но в Америке так принято. Предложенный напиток вполне оправдывал название: адская смесь со вкусом купороса, разъедающая, вероятно, металл.

Бессребреник согласился. Он не хотел наживать себе лишних врагов, к тому же у него было чем заплатить за ответное угощение.

Бармен подал три порции, все чокнулись и опрокинули кружки. Американцы пьют не ради вкусовых ощущений, а для быстрого и сильного опьянения. Обычно джентльмен был разборчивее, но ему не захотелось показаться tender-foot[178].

Внезапно его охватила слабость, все поплыло перед глазами. Безуспешно пытаясь встряхнуться, он погрузился в глубокий сон. Его собутыльники засмеялись, один из них подмигнул бармену:

— Хорошая работа, Наб. Порошок действует отлично.

— Очухается часов через шесть.

— Держи два доллара, и до скорого.

Было семь часов вечера.

А в три ночи Бессребреник проснулся с чувством, что голову стянуло обручем. Впрочем, ощущений было несколько: боль в голове, сухость во рту и ломота в теле. И обнаружил он себя не где-нибудь, а под столом, в компании храпящих пьяниц. На него волной накатили тошнотворные запахи табака и спиртного. Тьма была кромешной.

С большим трудом определившись во времени и пространстве, Бессребреник не смог ответить на собственные «как» и «почему». Ясно было одно: во что бы то ни стало следовало выбираться из зловонного притона. Наступая на чьи-то головы и ноги, выслушивая ругань, пытаясь что-то объяснить и вызывая новые потоки брани, он продвигался к выходу. Но, налетев на стол, опрокинул его. С грохотом посыпалась посуда. Кто-то вскочил, нервно вскрикнул и выстрелил. При свете вспышки джентльмен рассмотрел дверь. Пуля же угодила в витрину, зазвенели осколки, повскакивали все спавшие до того, началась беспорядочная стрельба.

К счастью, споткнувшись, Бессребреник упал и, пробираясь дальше ползком, выскользнул наконец наружу.

На улице полыхало зарево. Все вокруг заливал мятущийся свет пожара. Доносился гомон толпы, на его фоне слышались пронзительные крики. Джентльмен пошел в ту сторону шагом, потом побежал. Через несколько минут перед ним предстала главная площадь, где днем он и Клавдия видели безумные пляски под столь же безумный оркестр.

Теперь здесь догорал великолепный особняк миссис Остин. За несколько часов огонь уничтожил все: магазины, склады, службы, оборудование, товары — словом, все до основания. Последние языки пламени охватывали еще державшиеся балки.

Из груди Бессребреника вырвался стон. Он стал расспрашивать сбежавшихся, как на представление, жителей. Но никто ничего не знал. Пожар, по их словам, вспыхнул мгновенно, а миссис Остин исчезла…

ГЛАВА 12

Поначалу Клавдия вызывала у Бессребреника только чувство любопытства, окрашенного некоторой долей иронии. На первый взгляд она ничем не отличалась от других эксцентричных дам Американского континента, которых постоянно одолевала жажда новых впечатлений. Экстравагантность американок раздражала; впрочем, и его собственный образ жизни не казался банальным. Узнав миссис Остин ближе, джентльмен нашел в характере молодой женщины много достоинств и с удивлением обнаружил, что его симпатия к ней растет.

У них было много общего: неприятие всяческих условностей, воля к преодолению превратностей судьбы, решительность действий в трудную минуту и, наконец, товарищество «Мистер и миссис Без Гроша».

Вероятно, джентльмен предоставил бы ей возможность выпутываться самостоятельно, ведь американка, к тому же молодая, красивая и с миллионами долларов долга, не может взять да и пропасть. Но несколько часов назад Клавдия оказала ему услугу из тех, которые порядочный человек забыть не вправе. Не побоявшись целой орды пьяных бандитов, она буквально вынула его из петли. Если бы не столь решительное вмешательство, путешествию по жизни пришел бы конец. Возможно, в душе нашего героя и не было других чувств, но чувство бесконечной благодарности в ней было. Поэтому исчезновение Клавдии отодвинуло на задний план пари, собственное бедственное положение и сорок тысяч километров. Нужно было одно: «Найти ее, спасти!»

А может, верный взятым обязательствам, джентльмен рассуждал иначе?

«Ну же, Бессребреник, мой мальчик, вперед и только вперед… Вдруг тебе удастся одним выстрелом уложить пару-тройку, а если повезет, то и четырех зайцев».

Что бы мы ни предполагали, джентльмен принял решение, и никакая сила в мире не могла его остановить.

Терпеливо расспрашивая всех подряд, он в конце концов выяснил, что один ирландец, а с ним несколько вооруженных ковбоев спешно покинули город. Впереди ехала повозка, а в ней что-то белело.

— Что там было, не знаю… Быстро проехали…

Больше ничего добиться от полупьяного свидетеля не удалось.

Занимался день. Чтобы отправиться на поиски, требовалась лошадь. Поблизости от питейных заведений их было более чем достаточно. Загулявшие с вечера хозяева не сняли даже уздечек и вообще не проявляли особого беспокойства, пребывая в уверенности, что животные никуда не денутся. На то имелись основания. Каждая лошадь на ранчо клеймится дважды. Конокрадство сурово преследуется законом, но еще страшнее суд Линча. Ковбои сами отправляются в погоню за вором, преследуют его на расстоянии сотен миль, а когда настигнут, спуску не дают.

Зная, чем рискует, Бессребреник тем не менее, ни минуты не колеблясь, оседлал полностью экипированную лошадь. К седлу были приторочены одеяло, лассо и карабин. По тому, как джентльмен вскочил в седло, угадывался опытный наездник.

На площади в этот час было малолюдно, и все-таки кто-то узнал его.

— Эй, мистер Бессребреник, куда же вы?

— Куда глаза глядят.

— А как же пятьдесят две дуэли?

— Пятьдесят одна, — поправил джентльмен, пришпоривая коня. — Рваный Блин был первым. Остальные подождут.

Застоявшаяся лошадь подрагивала от нетерпения и теперь неслась во весь опор. К счастью, это оказалась индейская порода, известная своей поразительной выносливостью и неприхотливостью, когда лошади могут сутками оставаться без воды и пищи. Не очень быстрые, но чем-то похожие на крупных пони, они легко одолевают за день тридцать лье и назавтра проделывают такое же расстояние, если не больше. После долгих переходов животные довольствуются несколькими пучками степной травы.

Ошеломленные ковбои смотрели вслед быстро удалявшемуся джентльмену. Удивлялись они недолго. Кто-то пришел в себя и крикнул:

— Сюда! Быстрее! Он удрал!

— Кто удрал?

— Бессребреник!

— Не может быть!

— Собака! Негодяй! Мерзавец! Трус!

— Держите его! Держите!

Конь мчался как вихрь. В мексиканском седле с кистями из кожи джентльмен чувствовал себя превосходно и наводил ревизию в своем хозяйстве. Особенно порадовался карабину. В степи этот «vade-mecum»[179] незаменим, да еще заряженный и с сотней патронов про запас! Одеяло на непромокаемой подкладке — настоящее сокровище! — запас пищи на три-четыре дня — сало, кукурузная мука, огниво, трут, кремень, оплетенная бутыль, а в ней, возможно, виски. Да, прежний владелец был человек предусмотрительный.

Метров пятьсот отделяло погоню. Как! Вызвать их всех на дуэль, стать им почти братом и улизнуть?! Это ему даром не пройдет! Они ему покажут! Он еще узнает, что с ними шутки плохи.

Сначала преследователи подумали, что беглец направляется прямиком в прерию. Такая затея показалась до смешного глупой.

— Дурак! Он не знает: мы будем за ним гоняться хоть месяц.

— Смотри, — воскликнул другой, — чудно как-то!..

Джентльмен и вправду вел себя странно — выехав из города, взял вправо, для чего ему пришлось расстаться с едва заметной колеей, которая здесь пышно именовалась дорогой. Человек двенадцать с гиканьем бросились ему наперерез. Не обращая внимания на крики и угрозы, джентльмен искал в траве свежий след повозки. Ничего не обнаружив, он поехал вокруг города, надеясь найти место, где коляска выехала в степь.

Ковбои быстро приближались. На расстоянии трехсот метров кто-то выстрелил. Пуля раздробила дужку седла Бессребреника. Попади она чуть выше, и был бы перебит позвоночник. Ярость исказила лицо джентльмена, он резко дернул повод, лошадь круто развернулась и стала на дыбы. Наездник спрыгнул на землю, укрылся за спину животного и вскинул винчестер. Ковбои прильнули к своим скакунам. Напрасные старания! Бессребреник прицелился в красное пятно рубашки, горевшее на гриве коня, как алый мак. Пятно подпрыгнуло, руки взлетели, словно невидимая сила вырвала тело из седла и швырнула в траву.

Лошади ковбоев привычны к стрельбе. Ни лошадь Бессребреника, ни конь убитого преследователя не шелохнулись.

Приходилось ждать, когда рассеется дым. Не мешало бы снять с седла еще кого-нибудь. Яркие рубашки всадников, минуту назад служившие отличной мишенью, словно испарились.

— Спрятались, негодяи!

Все как один проделали один и тот же трюк — соскочив с седла, укрылись за спинами животных. Теперь джентльмен видел перед собой заслон из лошадей. Поверх каждого седла в него целились из ружья. Лиц за поклажей почти не было видно.

Сложилось странное положение — преследователи не смели высунуть носа из укрытия, но и преследуемый не мог сдвинуться с места, не рискуя жизнью. Настоящая осада на голой равнине. Джентльмен забеспокоился.

— Эти негодяи, кажется, что-то затевают.

И он не ошибся. Противники замыслили маневр, благодаря которому рано или поздно одолели бы его. Толкая животных впереди себя, они старались рассредоточиться, образуя полукруг, — с ним в центре. Стало ясно, что за десять, самое большее пятнадцать, минут охотники окажутся на расстоянии пистолетного выстрела и будут неумолимо сдвигаться, пока не набросятся все разом. А в такой схватке не было шансов победить. За живым барьером ковбои оставались недосягаемы и неуязвимы. На мгновенье Бессребреник похолодел, но быстро овладел собой.

— Боже мой, какой же я глупец! Есть способ провести их! Есть такой способ…

Наш герой принялся за выполнение своего плана. Вскинув винчестер, он убил лошадь из окружавшего его кольца. Только что полное сил и энергии животное рухнуло на землю. Хозяин, оставшись на виду, тут же бросился ничком под ее защиту.

Еще выстрел, и еще один ковбой без лошади. Остальные заколебались. Их хитроумный маневр не удался.

— Вот и славно! — обрадовался Бессребреник. — Мне совсем не хочется истреблять ни в чем не повинных животных.

В стане преследователей наступило смятение. Пока они терпели поражение за поражением. Но люди этого сорта, — увы! — ступив однажды на какую-нибудь дорогу, верную или неверную, назад не отступают никогда.

Собрали совет. Кто-то из благоразумия, а может по нерешительности, предложил бросить опасную затею, но был осмеян и освистан. Шум долетел до слуха беглеца, и он решил не дожидаться конца военного совета.

Перекинув ремень винчестера через луку седла и вставив ногу в стремя, ухватился одной рукой за гриву лошади, ножом в другой руке кольнул животное в бок.

Конь рванул с места, унося повисшего на нем всадника. Животное двигалось параллельно цепочке ковбоев и полностью скрывало человека. В первую минуту они обрадовались: наконец-то враг в западне и дорого заплатит за все! Им и в голову не могло прийти, что этот чужеземец с тонкими руками и нежной кожей может то, что даже им, хозяевам прерии, не под силу. Да, нужно быть одновременно индейцем и цирковым наездником, чтобы на виду у врага, ловкого и решительного, осуществить подобный трюк.

Кто-то разгадал хитрость джентльмена и крикнул:

— Идиоты! Вы что, не видите? Этот мошенник удрал!

— Сто чертей в печенку! Сукин сын! Чтоб он сдох!

Оказавшись на безопасном расстоянии, Бессребреник перебросил тело на полном скаку в седло и понесся к своей, одному ему известной цели. Все происшедшее казалось невероятным.

— Ну ладно! Мы поедем за тобой хоть в ад!

Предложивший столь дальний маршрут пришпорил коня. Остальные выглядели не менее решительно.

— Вот именно! Хоть в ад!

Начался настоящий гон. Безжалостный, остервенелый, привычный.

В поисках пропавших табунов ковбои неделями не покидают седла. В мастерстве преследования, в пренебрежении усталостью, лишениями и непогодой с ними могут сравниться только индейцы.

Наш герой продолжал удаляться. Вдруг он вскрикнул от радости, увидев след не так давно проехавшей повозки. Колеса оставили в траве две четкие линии, а справа и слева отпечатались копыта лошадей. Коляску сопровождало не менее восьми всадников. Сомнений быть не могло. Здесь проехали похитители. Следы тянулись через бескрайнюю, насколько хватало глаз, равнину.

С горячностью, которая удивила его самого, Бессребреник воскликнул:

— Я спасу ее!

И, не раздумывая, джентльмен пустился в плавание по этому колышущемуся морю трав. Преследователи не отставали, но и не догоняли, вероятно, отказавшись от плана быстрого захвата своего врага. Погоня предстояла долгая, и следовало щадить лошадей. К тому же им хотелось растянуть удовольствие от этой охоты. Пребывая в уверенности, что добыча не ускользнет, они могли позволить себе оттянуть развязку. Травля, несомненно, продлится несколько дней, и ее конец непредсказуем — зверь доказал, что способен защищаться.

Лошади шли галопом, всадники переговаривались, курили, жевали табак, изредка подбадривая себя криками или стрельбой из ружья.

С наступлением темноты все устроились на ночлег, выставив из осторожности караул. Бессребреник тоже не сомкнул глаз. Он напрягал слух, вглядываясь в ночь, и крепко держал коня за поводок. Уздечку он снял, чтобы лошадь могла пастись.

Едва забрезживший день застал его в седле. Ковбои не выказывали намерения его догонять, но джентльмен не сомневался, что травля будет продолжена.

Проходили долгие часы. Все оставалось по-прежнему. Конь не терял темпа, всадник тоже выглядел бодрым — как владелец ранчо, объезжающий свои пастбища. Он двигался по следу повозки, ломая голову над тем, кто похитил Клавдию и где она находится.

Похитители выбирали дикие места, вдали от ранчо и селений. Кругом расстилалась степь. Бессребреник заметил, что травы стали гуще и выше и доходили до стремени.

Наступала вторая ночь погони. Давала чувствовать себя усталость. Ковбои пропали из поля зрения больше двух часов назад, может быть, он оторвался от них? Лошадь, насытившись, улеглась, беглец присел рядом, борясь с дремотой. Но веки сомкнулись, и сон одолел джентльмена.

Вдруг, словно от толчка, он проснулся. Тревожное ржание повисло в воздухе. Огонь обступал его со всех сторон, казалось, пылала не только земля, но и небо. Круг все больше сжимался. Через несколько минут дышать станет невозможно. Пламя передвигалось скачками, закручивалось вверху дымными столбами и опадало потоками искр. Пожар уничтожал прерию с грохотом несущегося на полной скорости поезда. Он слепил и оглушал, и только очень мужественный человек способен был сохранить спокойствие посреди этого пылающего океана.

Лошадь, обезумев от страха, дрожала и жалась к хозяину, как бы моля о помощи. Но все пути к спасению были отрезаны. Пробовать прорываться через сплошную завесу огня значило ускорить неизбежный конец. Животное отступало на свободное пространство, но пространство это уменьшалось на глазах.

Через несколько минут их ждет мучительная смерть!

ГЛАВА 13

Чтобы стать ковбоем, не требуется ни особых способностей, ни специальной подготовки. Поэтому ими становятся неудачники, перепробовавшие множество профессий и впавшие в отчаяние. Опустившиеся на дно люди готовы взяться за любую работу, даже за такую тяжелую, как ремесло пастуха. Они редко говорят о том, чем занимались раньше, о семье, о родине. Акцент — единственное, что выдает их происхождение. Среди них встречаются англичане, немцы, испанцы, французы, а чаще всего, разумеется, янки. Мало кто носит собственное имя, обычно его заменяет кличка.

Иногда приоткрывается истинное лицо ковбоя. Такое происходит, когда он уж очень пьян и вдруг начнет вам рассказывать приличным языком о вещах, никак не связанных с его теперешним занятием. Словом, под маской ковбоя проглянет джентльмен. Но если у него останутся хотя бы смутные воспоминания об этих откровениях, он отправится на поиски нового хозяина и без всяких объяснений потребует расчет. Получив жалованье, уедет подальше — наниматься на работу к другому скотоводу.

Случается, ковбой покидает ранчо и без видимых причин, словно после трех месяцев работы оно ему смертельно надоело.

Но чтобы годами работать у одного хозяина — такого не бывает практически никогда.

Нанимая на работу непоседливое племя, необходимо проявлять терпимость. У заезжего ковбоя никто не спрашивает фамилию, откуда он, куда направляется. Для начала он пройдет в общий зал, где его сразу должны признать за своего, если на нем ковбойский костюм и налицо все атрибуты профессии. Устроившись у огня, он будет курить трубку или жевать табак, товарищи отведут ему место для ночлега, поделятся табаком и виски. Так пройдет день-другой, а возможно, и больше.

Если приглянулись порядки в доме, или просто по капризу цыганской души, он может вдруг попроситься на работу, а то уедет на ближайшее ранчо, где встретит такое же гостеприимство. Во всяком случае, его скитания закончатся не раньше, чем он сам того пожелает.

Многим из этих бродяг уже и не вспомнить, что они — несостоявшиеся коммерсанты, безработные учителя, нарушившие этику врачи, адвокаты без практики, моряки-дезертиры или проштрафившиеся солдаты, служители церкви, забывшие Евангелие, актеры, повара, механики, парикмахеры, писатели, да мало ли кто еще! Все предано забвению, о том, чтобы вернуться к оставленному поприщу, не может быть и речи.

Слова о профессиональной гордости для них не пустой звук. Их отличает усердие в работе и склонность к оргиям в свободное время, а также полнейшее презрение к человеческой жизни, своей и чужой. В шутку говорят, что ковбой способен на все, даже на добрые дела. Таков, в общих чертах, портрет людей, порвавших с законами цивилизованного мира.

С такими-то людьми Бессребреник вступил в борьбу за свободу, честь, а может быть, и жизнь своей дамы. Ибо телеграмма, которую обронила Клавдия, попала в руки самого отъявленного негодяя тех мест. А негодяев там хоть отбавляй. Он отзывался на странную кличку Желтый Дрозд, которую приобрел, занимаясь делами не совсем обычными.

С бандой переодетых индейцами головорезов Дрозд занимался грабежом. Их жертвами становились караваны переселенцев, удаленные фермы и селения. Маскировались налетчики со всей серьезностью: гримировались, раскрашивали лица, рисовали полосы, говорили по-индейски. От индейцев их было почти не отличить, и преступления вменялись, разумеется, в вину краснокожим. Жадный до денег Желтый Дрозд во время набегов клал в карман больше других.

Всем известна страсть, с которой краснокожий, вступивший на тропу войны, гоняется за скальпами своих врагов. Скальп — не просто волосы, а волосы, снятые с головы с лоскутом кожи. Кровожадный индеец, приумножая свою военную доблесть, сначала делает надрез вокруг головы, а затем срывает волосы вместе с кожей. Со временем эти трофеи стало все труднее добывать, и ими начали торговать по сто, двести, триста долларов за штуку.

Желтый Дрозд снимал скальпы со всех, кто попадался под руку, и бойко торговал добытым товаром. Отряды хорошо организованной полиции и племя настоящих индейцев положили конец его бизнесу. Он сделался ковбоем и осел неподалеку от Нью-Ойл-Сити, где судьба и подарила ему случай шантажировать самого Серебряного Короля Джима Сильвера.

Соучастником нашего злодея в деле похищения миссис Остин стал бывший поверенный, которого конфликт с законом привел сначала в тюрьму, а затем на просторы прерий Запада. Звали его Крошка Дик. Прозвище он получил благодаря младенчески нежному цвету лица, перед которым оказались бессильны солнце и степные ветры. В характере Крошки Дика сочетались жестокость, изворотливость, некоторая доля трусости и никогда не иссякающее красноречие.

Набор актеров на вторые роли прошел без всяких затруднений. Пособников на пакостное дело долго искать не пришлось.

Зачинщики тут же приступили к осуществлению первой части своего безрассудного плана. Они явились в дом миссис Остин, утверждая, что им поручены переговоры с администрацией. Ничего не подозревающая Клавдия приняла делегацию в своем кабинете. Бывший поверенный занял ее внимание пространной речью, а Желтый Дрозд напал сзади. Женщине заткнули кляпом рот и связали руки, не забыв при этом извиниться, и вообще вели себя подчеркнуто вежливо. Бедняжку буквально трясло, но не от страха, а от бессильной ярости. Вскоре она не могла шевельнуть и пальцем. Бандиты взяли драгоценности и деньги и, как ни странно, не забыли захватить для пленницы белье и туалетные принадлежности, о назначении которых, вероятно, не имели ни малейшего представления. Затем Желтый Дрозд буркнул:

— Поехали!

Внизу стояла коляска. Бандит подхватил пленницу на руки и вынес, как ребенка, во двор. Взобравшись на козлы, он хотел трогать, но вдруг обнаружил отсутствие Крошки.

— Черт бы его побрал! Где его носит?

Вскоре все разъяснилось. Из окон повалил черный дым, и как-то неожиданно дом охватило пламенем. Тут появился Дик.

— Прощальный фейерверк! — объявил он.

— Твоя работа?

— Конечно!

— Well!

Лошади, напуганные пожаром, шарахнулись, вылетели на улицу и понеслись, не разбирая дороги. Повозка подпрыгивала на ухабах и грозила раздавить всякого, кто попадется на пути. Несколько минут спустя похитители оказались за городом и направились прямиком в степь, тянувшуюся до горизонта. За их спиной разгоралось зарево и слышались тревожные крики. Скачка длилась всю оставшуюся часть ночи.

Между ручьем Терьел и рекой Саут-Платт лежат огромные пространства под названием Саутпарк. Эта равнина в междуречье простирается до самых гор, где берет начало Арканзас, небольшой ручей, в котором трудно заподозрить будущий мощный приток Миссисипи. Пустынные места без городов и поселков, без будущего. Деревья на этих землях не растут, только травы — высокие, сухие, жесткие, непригодные для скота. Не водится там и дичь, мало птиц, почти нет грызунов, зато в изобилии плодятся гремучие змеи.

На рассвете Желтый Дрозд сделал привал на берегу маленькой речки. Лошадям и людям нужен был отдых. Женщина страдала от жажды. Ей дали напиться. Она выглядела очень усталой, но не теряла самообладания. Ни жалобы, ни даже взгляда в сторону своих похитителей. Стоянка продлилась всего два часа, и снова ее усадили в коляску и повезли, теперь уже в юго-восточном направлении.

Конечная цель путешествия была тайной для всех. Только Желтый Дрозд, возглавлявший отряд, по всей видимости, хорошо знал эти места, но на вопросы товарищей неизменно отвечал:

— Потом все узнаете.

— Нет, ты скажи, куда мы едем.

— В одно хорошее местечко. Там ни шерифов, ни полиции. Только такие молодцы, как вы да я. И повеселиться там умеют.

— Далеко еще?

— Увидите.

Волей-неволей приходилось довольствоваться уклончивыми ответами. Ехали весь день до вечера. С наступлением ночи разбили лагерь прямо в степи. Для пленницы устроили постель из травы, с пледом вместо одеяла. После ужина ковбои заснули, положив седла под голову, а ружья рядом с собой. На следующий день все повторилось сначала: ранний подъем, скорый завтрак, гонка по равнине. Воистину ни люди, ни животные в этих местах не знают усталости.

Вскоре ландшафт изменился. Появились холмы, затем отроги видневшихся в голубой дымке гор. Коляска преодолевала препятствия легко, а Желтый Дрозд гнал ее все дальше. Наконец, оставив позади несколько подъемов, выехали в просторную долину, окруженную со всех сторон отвесными скалами и напоминавшую гигантский цирк.

— Прибыли, — сказал Желтый Дрозд.

В долине не росло ни травинки, повсюду громоздились отвалы взрыхленной, развороченной земли и текли тонкие ручьи желтовато-мутной от глины воды. То там, то тут в ямах копошились оборванные люди с лопатами. Чуть подальше стояли палатки, выбеленные дождями и солнцем, все в дырах и разноцветных заплатах. Среди убогих жилищ виднелись наспех срубленные из нетесаных бревен хижины, торговые или питейные заведения — все это составляло убогий старательский город. Никакого намека на улицы, и никаких признаков цивилизации, похожих на церковь, суд или банк.

Кругом царил дух презрения к самому элементарному комфорту. Спали хотя и в палатках, но прямо на голой земле. В хижинах, помпезно именуемых салунами, куда частенько забегали старатели пропустить стаканчик, не было даже стульев. Пили наспех и стоя. Вот что представляло собой место, где Желтый Дрозд вознамерился спрятать похищенную жертву до получения выкупа неслыханных размеров.

Люди в поселке мыли золото, и одному Богу было известно, откуда они явились. Если ковбои — пена общества, то старатели — его дно. Желтого Дрозда здесь знали. И не просто знали. Он мог приказывать, и его приказы исполнялись.

— Привет, ребята! Хватить рыться в ваших вонючих норах. Пошли со мной!

Хриплый пропитой голос разнесся далеко по долине. Многие разогнули спины. Кто-то спросил:

— Ставишь выпивку?

— Все за мой счет. Пейте сколько влезет.

— All right! Идем к Сэму.

Прибывшие направились к одному из бревенчатых строений. По дороге к ним присоединялись все новые и новые группы людей. Дом был внушительных размеров, и хозяйничал в нем здоровенный детина с грубым лицом.

— Эй, Сэм! Я тебе привез самую красивую женщину в Штатах.

— Вижу.

— Береги ее как зеницу ока — и получишь сто тысяч долларов.

— Well! Твои слова мне нравятся, приятель! Красотка хоть куда, но деньги лучше. Давай, цыпленочек, выходи!

Женщина легко спрыгнула с повозки, не удостоив никого ни словом, ни взглядом. Перед домом скопилось много людей — старатели быстро отреагировали на весть о даровой выпивке.

— У тебя найдется для нее надежная крыша? — поинтересовался ковбой.

— Только каморка на чердаке, где жила служанка.

— Отлично! Мадам, ступайте с Сэмом. А ты не забудь, что отвечаешь за нее головой.

ГЛАВА 14

Закрыв пленницу в мерзком чулане, где недавно скончалась кухарка, Желтый Дрозд отвел хозяина в сторону.

— У тебя есть припасы, Сэм?

— Сколько угодно.

— А выпивка?

— Все есть.

— Хватит, чтобы поить поселок целую неделю?

— Хоть две, если нужно.

— All right! Покупаю.

— За наличные?

— Нет, в кредит.

— Будет дороже.

— Сколько?

— Пять тысяч долларов.

— Договорились! За пять тысяч беру твой салун вместе с потрохами. Ты же знаешь, мое слово дороже золота.

— Знаю, — важно кивнул Сэм, сплевывая жвачку.

— Кроме этого получишь еще сто тысяч долларов.

— Ты что, разбогател?

— Еще нет, но скоро разбогатею.

— А! Вот оно что!

— У меня в руках верное дело, и ты мой компаньон.

— Что я должен делать?

— Беречь женщину.

— Можешь на меня положиться.

— Я спокоен. Тебя на испуг не возьмешь, верно?

— Это все?

— Все. Все, что от тебя требуется. Здесь останутся мои ребята, если что, они тебе помогут. У них оружия и патронов достаточно.

— Ты разве боишься нападения?

— Нет, конечно… но кто знает!

— Ты прав. Нужна осторожность. Этим головорезам сам черт не брат. А их тут двести человек!..

Новость облетела лагерь: «Желтый Дрозд платит за выпивку».

Рыцари старательского дела оставили лопаты, кирки и лотки — весь примитивный инвентарь, которым пользуются первопроходцы на золотоносных землях, — и как один явились к Сэму.

В это время в комнате хозяина Крошка Дик сочинял письмо Джиму Сильверу и читал его вслух. Желтый Дрозд слушал внимательно и взвешивал каждое слово.

«Мистеру Джиму Сильверу, эсквайру, Нью-Йорк.

Совершенно случайно у джентльменов, желающих остаться неизвестными, оказалась информация о нежных чувствах Серебряного Короля к Нефтяной Королеве и намерении соединиться с нею узами брака.

Так как оное намерение находится в полном соответствии с нормами морали и установлениями Церкви, джентльмены, со своей стороны, дают согласие на вышеозначенный союз. Однако превратности земного существования, столь трудного, а порою опасного, вынуждают джентльменов дать согласие на брак только в обмен за вознаграждение. Обстоятельства обязывают их, к великому сожалению, обложить значительным налогом красоту, молодость и очарование миссис Остин. Тем более что слишком низкий налог был бы оскорбителен и для капиталов Серебряного Короля, и для совершенств дамы его сердца.

В связи с этим вам, досточтимый сэр, надлежит передать в руки лиц, которые будут названы ниже, сумму в двадцать пять миллионов долларов.

Сумма выкупа обсуждению и изменению не подлежит.

Данное письмо — свидетельство того, что миссис Клавдия Остин находится в полной зависимости от джентльменов. В случае отказа выплатить требуемую сумму ей грозит опасность. Она молит о помощи.

Авторы письма смеют надеяться, что по его получении Серебряный Король не замедлит освободить пленницу. Сигналом к согласию послужит следующее объявление во всех центральных газетах: „Джим Сильвер согласен. Двадцать пять миллионов долларов“.

Только после выполнения данного условия будут вестись переговоры о месте и времени передачи выкупа и об освобождении миссис.

Если связь через прессу покажется неудобной, Серебряный Король может воспользоваться услугами телеграфа. Телеграмму следует послать до востребования в Саутпарк».

Желтый Дрозд выслушал текст с раскрытым от восхищения ртом. Не приходилось сомневаться, что витиеватый стиль Крошки сыграет не последнюю роль на их пути к богатству.

— Здорово! Просто здорово!

— Да, неплохо. Мне обычно удаются такие вещицы, — скромно отозвался Дик, запечатывая письмо. — А кто доставит депешу?

— Я сам. Возьму двух запасных лошадей и передам ее с первым же поездом.

— Но до железной дороги двести миль!

— Подумаешь! Сутки туда и сутки обратно.

— А кто будет стеречь миссис?

— Вы с Сэмом.

— Ладно.

— Прощай, Дик!

— Прощай, Дрозд! Наше богатство в твоих руках.

Читатель, вероятно, уже оценил здравый смысл и изобретательность этого бандита и пройдохи. Выбранное им для заточения пленницы место было расположено вдали от дорог и поселений, а старатели находились всецело во власти того, кто их поит: беспорядки в Нью-Ойл-Сити — яркий тому пример. Оплатив золотоискателям выпивку, Дрозд мог рассчитывать на их поддержку в случае, если Джиму Сильверу придет в голову отбить Клавдию силой.

Вначале все шло гладко.

Оргия развивалась по классическим американским канонам и даже отдаленно не напоминала французские пирушки с легким искрящимся вином, от которого на душе становится радостно и люди шутят, смеются, разговаривают. Как это ни прискорбно, но и во Францию стали проникать крепкие напитки, а с ними тупое и злобное опьянение.

Пили жадно и много, пили за всех и за все: за Желтого Дрозда — он угощал, за Сэма — он наливал, за Крошку Дика — он так интересно разглагольствовал, за прекрасную незнакомку, которую все видели только мельком. Ее неожиданное исчезновение интриговало, и, хотя американцы почти боготворят женщину, раздались довольно смелые возгласы, которые заставили телохранителей пленной красавицы призадуматься.

— Послушай, Сэм, кто она такая? Твоя жена?

— Нет.

— Может, дочь?

— Нет, нет.

— Невеста?

— Да нет же.

— Кто же тогда? Почему прячется?

— Пусть бы пришла, мы бы на нее полюбовались!

— Надоело видеть твою крокодилью рожу. До чего же ты безобразен, Сэм!

— Давай попроси красотку спуститься, скажи ей, мы парни — хоть куда. Умеем веселиться.

— Да, и скажи — джентльмены. Настоящие джентльмены…

— Отцепитесь от меня! — взревел Сэм. — Выпивки вам даю сколько влезет, вот и пейте, пока с вас денег не просят. А иначе…

— Иначе что? Ты нам угрожаешь?

— Да, поберегитесь!

В каждой руке у кабатчика оказалось по револьверу. А то, что стрелять он умел, это знали все. Убить человека ему — все равно, что муху прихлопнуть. Гуляки разом притихли. Сэм тихо выругался:

— Ну и работенку подбросил мне Дрозд, черт его возьми! Правда, деньги пообещал хорошие. Сто тысяч долларов! За такие капиталы я перебью этих шакалов всех до одного.

Попойка продолжалась. О женщине, казалось, все забыли. Наступила ночь. Решив, что Клавдия проголодалась, хозяин распорядился приготовить ужин. Его помощник, сущий разбойник с виду, взялся за приготовление еды профессионально: отрезал от свежей туши бычка, висевшей под потолком, кусок, отбил его поленом и шлепнул прямо на плиту без соли и перца. Так готовят бифштекс на американском Западе. Пока мясо корчилось и потрескивало, шеф-повар разболтал муку в стакане воды, растопил жир на сковородке и вылил в него жидкую кашицу из стакана. Мука была лежалой, вода — с гнилостным оттенком, жир — прогорклым, сковорода — грязной. Но такие пустяки, как комфорт, чистота, а уж кулинарные тонкости и подавно, не значили ровно ничего.

Наконец «повар» снял со шкварчащей сковороды нечто вроде блина, пропитанного жиром, сложил пополам и бросил в жестяную тарелку. Сверху водрузил обуглившееся с одной и сырое с другой стороны мясо. Этот искусно сервированный ужин он вручил Сэму, появившемуся на пороге с вопросом:

— Готов?

Приняв тарелку, Сэм восхитился.

— Здорово, Ник! Прямо по-королевски. Дама будет довольна, — и понес тарелку наверх. Мысль захватить вилку и нож, а тем более салфетку, ему в голову не пришла. Лестница скрипела под тяжестью кабатчика. Добравшись до чердака, он постучал. За дверью раздался щелчок, так хорошо знакомый всем, кто хотя бы раз имел дело с оружием.

— God my![180] — пробормотал он. — У цыпленочка и пушка имеется. Вот это женщина!

Дверь распахнулась. Посреди комнаты стояла Клавдия и целилась в Сэма из пистолета.

— Что вам угодно?

От гнева у нее дрожал голос. Но кроме гнева в нем слышалось беспокойство.

— Ничего… принес вам ужин.

— По какому праву меня здесь держат?

— Так распорядился Желтый Дрозд.

— Я намерена уйти отсюда, и немедленно. Посторонитесь! Слышите? Отойдите, или я вас убью!

Но перед ней был не тот человек, чтобы отступать перед опасностью. Он спокойно прошел в комнату и поставил тарелку на ящик из-под спиртного, затем сказал:

— Не хочется вас пугать, но позвольте заметить, что здесь вы в относительной безопасности, тогда как внизу или на улице я ни за что не ручаюсь.

— Как! Они посмеют тронуть женщину!

— Трезвыми, может, и не посмели бы… Но, когда пьяны, им на все плевать.

— Пусть только попробуют!

— Не говорите так, сударыня. После виски и тихони превращаются в зверей… Они и думать забудут о всяком уважении к вам.

Понимая, что оказалась среди отъявленных негодяев, Клавдия все же не верила в опасность для собственной жизни.

Сэм как будто читал ее мысли.

— Еще раз прошу, сударыня, оставьте эту затею. Поистине нет большей глупости, чем самонадеянность.

Тонкое философское наблюдение в устах такого человека, как Сэм, звучало убедительно.

— Подождите хотя бы до утра. Завтра они будут мертвецки пьяны или, наоборот, протрезвеют. В том и другом случае вы ничем не рискуете.

Эти рассуждения подействовали благотворно. Сэм вышел, оставив в каморке свечу, спички и тарелку с ужином. Света едва хватило, чтобы рассмотреть сомнительное угощение. Но миссис Остин не привыкла отступать перед трудностями и отважно вонзила зубы в бифштекс. Она долго терзала его, пытаясь разжевать, — враг оказывал яростное сопротивление; наконец, проглотив мясо, миссис Остин осознала всю значимость победы. Запив ужин простой водой и не зная, чем заняться, пленница прилегла на грубую постель, занимавшую половину комнаты. После двухдневной тряски по ухабам она нуждалась в основательном отдыхе. Положив пистолет рядом, женщина прочитала короткую, но страстную молитву, задула свечу и сразу же провалилась в глубокий, тяжелый сон.

Проснувшись через двенадцать часов, Клавдия тотчас припомнила последние события.

— Я в плену!

Ей живо представился недавний верный спутник, и она прошептала:

— Где он?.. Что делает?.. Думает ли обо мне?..

Потом пришел на ум Джим Сильвер, его неожиданное предложение.

— Конечно… стать Серебряной Королевой было бы замечательно… я бы не колебалась и минуты… раньше… когда не встретила другого. Теперь я не в силах отказаться от него. Мне так хочется носить его имя, даже теперешнее, не настоящее…

В десять часов в дверь постучали. Появился завтрак. Повар позаботился о разнообразии меню, и теперь на жестяном блюде вместо мяса красовалась солонина, вместо одного блина — два, да еще политые кленовым сиропом. Настоящее лакомство! Клавдия встала при появлении стража и опять легла, как только он скрылся за дверью. Выходить сама она больше не пыталась. Так прошел день, затем ночь. Но на следующий день желание расстаться со своим «убежищем» вспыхнуло вновь. Сэму и на этот раз, причем неожиданно легко, удалось уговорить ее потерпеть еще сутки.

Плен длился шестьдесят часов. Миссис Остин хорошо отдохнула и тяготилась заточением и неизвестностью.

Между тем в салуне, на улице, в поселке стоял пьяный угар. Старатели перепробовали все развлечения, которые могла предложить их убогая фантазия. Теперь им опять захотелось видеть незнакомку. Сэм твердо помнил о долге и ста тысячах долларов. Великан не скупился на угрозы, уговоры и посулы. Виски текло рекой. Но ничто не возымело действия. Мысль увидеть пленницу прочно засела в пьяных мозгах.

Для достижения цели негодяи разработали целую стратегическую операцию по осаде салуна. Опрокинув людей Желтого Дрозда, они бросились на лестницу, где их встретил сам хозяин, защищавший вход в каморку с топором в руках и напоминавший гигантского дровосека. Удары сыпались один за другим, кровь текла ручьем. Бандиты скатывались по ступенькам и валились вниз в общую кучу. Побоище продолжалось. Сэм приговаривал:

— Всех уложу… всех уложу, а сто тысяч будут моими.

Миссис Остин не имела других защитников, кроме этого громилы, но одному ему было не справиться. Впервые ей стало страшно. Припомнилось гордое и мужественное лицо Бессребреника, и она едва слышно проговорила:

— Если бы он был здесь! Он бы спас меня. Боже мой! Увижу ли его когда-нибудь?

Раздались победные крики. Весь залитый кровью, рухнул Сэм и, скатившись по лестнице, упал на груду безжизненных тел, состоявшую из убитых, раненых и мертвецки пьяных. Но кабатчика не оставили в покое, подняли, раскачали и бросили в кухню на раскаленную плиту. Несколько человек держали гиганта за руки и ноги. Как он ни отбивался, вырваться не удавалось, и кухня быстро наполнилась удушливым запахом горелого мяса.

Клавдия вышла сама и сразу попала в полосу яркого света. Губы у нее были плотно сжаты, глаза метали молнии, крылья носа подрагивали. Красота женщины ошеломила всех. На несколько секунд установилась полная тишина, как в цирке, когда укротитель входит в клетку льва. Дрожащий голос, в котором звучали негодование и вызов, обращался к ним:

— Что вам нужно от меня? Я — свободный человек. Почему меня заперли?

Тишина взорвалась дикими криками. Ее схватили и потащили вниз. Женщина сознавала бесполезность сопротивления и не делала даже попытки вырваться.

Вокруг, как в бреду, кричали, скакали, махали руками и дергались мужчины. Бешеные глаза, красные лица, искаженные черты, орущие рты вертелись перед нею в кошмарном калейдоскопе. Дьявольский хоровод сопровождался ружейной стрельбой. Да и как иначе могли они выразить пьяное ликование!

Пленницу передавали из рук в руки, раскачивая, наклоняя, иногда чуть ли не роняя. Порой ей казалось, что она проваливается в толпу, порой, что теряет сознание, порой, что в нее непременно угодит шальная пуля. Все выглядело чудовищным и нереальным. С восторженными криками бедняжку вынесли в салун. У нее возникло чувство, что она привинчена к этим негнущимся, цепким рукам. Захлестнул ужас, она задыхалась, в глазах потемнело, сознание помутилось. Из помертвевших губ вырвался слабый стон:

— Хватит!.. Настоящие звери. Что вам нужно?

На это толпа разразилась животным ржаньем. Громила с низким лбом, покрытый рыжей, свалявшейся шерстью, ответил:

— Что нужно? Черт возьми, хотим тебе жениха найти.

Толпа дружно поддержала его криками «браво!».

— Сыграем свадьбу! Вот это мысль! А кого в мужья?

— Бросим жребий!

ГЛАВА 15

Пожар в прерии — волнующее зрелище. Что может поразить больше, чем огненный вал, несущийся на вас, подобно лошади, пущенной галопом! Огонь ревет и пожирает все на своем пути. Остановить это чудовище может только серьезная преграда.

Если трава невысокая и редкая, пожар не опасен. Он — лишь захватывающее зрелище. Полоса огня неширока, и проскочить ее ничего не стоит. Всадник рискует слегка опалить волосы, в худшем случае получить небольшие ожоги. Но когда травы метровой высоты и среди них попадаются древообразные растения, пожар ужасен. Пламя вздымается на большую высоту. Плотный слой горького, удушливого дыма встает над равниной и застилает солнце. Полоса огня тянется на сотни метров. Такие травы горят долго, а прогорев, оставляют тлеющие угольки. И не сразу после пожара можно проехать по выжженной степи. Прорваться же сквозь пламя практически невозможно.

Спастись можно, если поджечь траву с подветренной стороны от себя. Огонь быстро уносится вперед, оставляя выжженную землю. Тот огонь, что идет навстречу, обойдет ее, оставив путника на безопасном островке. Прием незамысловатый, но действенный. Бессребреник, к несчастью, не мог им воспользоваться — ковбои подожгли прерию со всех сторон.

Теперь преследователям джентльмена оставалось только ждать и потешаться над «неженкой» и «молокососом», вздумавшим тягаться с ковбойской элитой Дакоты и Колорадо. Когда пожар уйдет дальше в степь, они смогут полюбоваться на врага, поджаренного, словно кровяная колбаса. На хитреца из хитрецов, силача из силачей, умника из умников. Сколько ребят он загубил! Веселых, отличных ребят!

В этом удовольствии ковбои отказать себе не могли. Поэтому они терпеливо ждали, пока прогорит трава и остынет земля. Наконец кто-то сказал, что можно ехать. Остальные засомневались. Земля не совсем остыла, и лошади могли повредить ноги.

— Это не помеха. Кто-нибудь останется стеречь лошадей, а мы пойдем пешком.

Сказано — сделано.

Земля и в самом деле была еще горячей, кое-где тлели угольки. Несмотря на прочные сапоги из грубой кожи, ступни жгло. Пот ручьями бежал по лицам и спинам. Ковбои растянулись цепочкой в поисках трупа лошади и останков человека, но ничего не находили. Над степью колыхалось облако пепла и сливалось с обугленной землей. Поиски длились уже полчаса, и ковбои собрались возвращаться, как вдруг один из них вскрикнул, почти наткнувшись на что-то…

— Лошадь! Здесь лежит лошадь.

— А человек где же?

Неподалеку охотники нашли обгоревшее седло, металлическое кольцо и пряжку. Но нигде не было и следа джентльмена. Ни его самого, ни ружья, ни пистолетов, ни ножа.

Отдавало какой-то мистикой. Скорее уж лошадь могла прорваться сквозь огненную завесу и убежать. Но исчез именно человек. С проклятым незнакомцем столько хлопот! Опять поднялась ругань.

Оставшийся при лошадях издали наблюдал за передвижениями товарищей. Творилось что-то непонятное. Что бы это значило? Он мучился догадками, как вдруг сильный толчок в спину чуть не выбил его из седла. Чьи-то руки сжали горло. Всадник хотел крикнуть, вырваться, дотянуться до ружья, но не успел. Горло сдавило словно стальными клещами. В последнюю секунду перед его помутившимся взором предстал, как кошмарное видение, Бессребреник.

Да, джентльмен собственной персоной, с опаленными волосами, с волдырями на руках, в разорванных брюках и обуглившихся сапогах, но живой!

Еще раз смерть бросила ему вызов, и он победил! Чудом уцелел в костре! Выстоял один против всех!

Ковбой упал. Ему свернули шею, как цыпленку. А выходец с того света без особой щепетильности снял с янки одежду, сапоги и переоделся. Затем выбрал себе лучшую лошадь, а всем остальным подрезал подпруги и обрезал поводья. Из сумок забрал патроны, сбил боек у карабинов. Все было кончено за десять минут, и вот молодец снова в седле, неплохо одет и хорошо вооружен.

— Как мне поступить с этими негодяями? Перестрелять по одному? Имею право после того, что они со мной сделали. Но убивать… Опять убивать! Дорого даются сорок тысяч километров! К тому же сгорел блокнот, разбился шагомер… Нет! Хватит трупов. Нужно искать Клавдию.

Приняв решение, Бессребреник тронул повод, и лошадь пошла шагом, как на прогулке. Джентльмен чувствовал себя в форме. Если бы не опаленные волосы и волдыри на руках, кто бы заподозрил, что добрую четверть часа этот человек провел в самом центре пожара, который, уничтожив тысячи гектаров прерии, и сейчас еще бушевал где-то вдали.

Нашего героя разбирало любопытство, что станут делать ковбои, и он продолжал ехать шагом. В этот момент преследователи решили возвратиться. Их мучила жажда и обескураживало, что поиски оказались безрезультатными. Издали они приняли удалявшегося всадника за своего товарища.

— Эй, куда ты? Подожди, поедем вместе!

Отъехав метров на четыреста, Бессребреник остановился, дабы посмотреть, как его противники подбежали к лошадям, нашли мертвого товарища и чуть не захлебнулись от ярости. Тогда, сложив ладони рупором, джентльмен крикнул:

— Ковбои из Колорадо еще дети против меня! Я мог бы убить вас всех, но я великодушен. В следующий раз прикажу вас высечь. Прощайте!

Узнав голос обидчика, все как один стали вскакивать в седла. Вот когда настал черед Бессребреника смеяться над незадачливым противником. Подпруги разом лопнули, седла съехали набок, всадники очутились на земле и выглядели совершенно нелепо. Перепуганные животные стали лягаться, замешательство возросло. Отсутствие седла для ковбоя не помеха, но, когда уздечки начали рваться, как гнилые веревки, бедолаги поняли, что проиграли и на этот раз. Но потеха еще не кончилась. Лошади без седел и уздечек почувствовали себя вольными как ветер. Неожиданная свобода опьянила животных. Они кинулись в степь и вскоре исчезли из поля зрения.

Джентльмен веселился от души. Он согнулся пополам от безудержного смеха. До него не долетала ругань, но ее легко можно было себе представить. Зато было хорошо видно, как его недавние преследователи мечутся в бессильной ярости.

Вдруг все, как по команде, вспомнили об оружии. Бессребреник так близко! Сейчас они ему покажут! Еще неизвестно, кто кого!

Раздались сухие щелчки и… ни одного выстрела.

— Чак!.. чак!.. чак!.. чак!.. чак!..

Карабины оказались не более опасными, чем обыкновенные палки. Это уж было слишком! Джентльмен подумал обо всем. Кучка посрамленных и обескураженных неудачников повернула прочь.

— Не человек, а дьявол! Эх! Если бы он занялся разбоем! Я бы пошел с ним не раздумывая.

— Я тоже… и я… и я…

Бессребреник, не догадываясь о таких блестящих для себя возможностях, направился в объезд сожженного участка в надежде найти следы повозки. Он искал долго, упорно и безуспешно. Откуда-то издалека до него донеслись крики и стрельба.

— Что там еще?

На горизонте показался небольшой отряд. Всадники что-то кричали, и джентльмену показалось, что он расслышал свое имя.

— Мистер Бессребреник! Остановитесь, мистер Бессребреник!

— Снова кто-то по мою душу, — сокрушенно вздохнул джентльмен, заряжая винчестер. Благо, патронов теперь хватало.

Отряд приближался. Всадники стреляли в воздух, стараясь привлечь его внимание. Их было трое. Джентльмен уже видел, как они одеты. Сюртуки, широкие брюки, смешные котелки на голове у двоих, на третьем — ковбойский костюм.

— Какой-нибудь шериф хочет, чтобы я заплатил за битые горшки. Только кто в этих местах платит по счетам? Разве что из карабина?

Ветер сорвал с ковбоя шляпу и обнажил черную как смоль голову. Бессребреник узнал наконец своего слугу и расхохотался.

— Снеговик! Мистер Пиф! Мистер Паф!

— К вашим услугам, — приветствовали его оба детектива, дотрагиваясь до своих головных уборов.

— Черт возьми!

Бессребреник искренне обрадовался их внезапному появлению.

— Просто невероятно! Я очень рад!

Джентльмен подал всем руку. Детективы потрясли ее с чисто американским усердием, то есть так, будто хотели выдернуть из суставов.

— Мы тоже очень рады, — сказал тощий Паф.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил толстый Пиф.

Снеговик не говорил ничего, а только вращал белками и скалил зубы.

— Я даже не помню, как и когда мы потеряли друг друга. За это время так много всего случилось. Что с вами сталось?

— Мы искали вас, — улыбнулся Пиф, и его лицо расплылось, как луна.

— Везде остались следы вашего пребывания, — добавил Паф.

— Но вы передвигались чертовски быстро, — еще раз улыбнулся Пиф.

— Ну вот, теперь все в сборе, — сказал джентльмен.

— Мы встретили тех ковбоев. Это они подсказали нам, где вас искать. Ну и злую же шутку вы с ними сыграли.

— Им, конечно, не позавидуешь. Но они чуть не сожгли меня заживо.

— В этом-то все дело! Они не понимают, как вы остались живы. Для них это просто чудо, да и для нас тоже.

— Все очень просто.

— Расскажите.

— Хорошо. Может быть, мое изобретение когда-нибудь пригодится. Меня обступил огонь, и я понял, что пропал. Лошадь металась, я изо всех сил натягивал повод. И тут мне пришла невероятная мысль: заколоть ее, вспороть ей брюхо и, выбросив внутренности, спрятаться в туше. Огонь был близко, дышалось с трудом. Я еле успел осуществить свой план.

— Но вы же могли задохнуться, — вмешался Паф.

— Мне пришло в голову надуть большую кишку лошади воздухом.

— Невероятно! — воскликнул Пиф.

— Неслыханно! — поддержал Паф.

Рассказчик продолжал:

— Так у меня получился запас воздуха. Не чистого, не свежего, но все же воздуха. Хоть какой-то способ выжить. Снаружи пронесся огненный смерч. Лошадиная туша потрескивала. Запас воздуха кончался, наступило удушье. Не знаю, сколько это продолжалось. Мне казалось, часы, а не минуты. Наконец я выбрался, добыл другую одежду и лошадь. Остальное вы знаете.

Все смотрели на джентльмена с восхищением. Паф торжественно заявил:

— Вы — настоящий мужчина.

Затем, решив, что этого недостаточно, добавил:

— Если вы не американец, вы достойны им быть.

Бессребреник улыбнулся в ответ на такой панегирик[181]. Надо думать, ему оказали большую честь!

— Можете доложить Серебряному Королю, что я строго следовал условиям пари. Делал все только сам. Жил, путешествовал, дрался без гроша в кармане.

— Не сомневайтесь.

— Если вы поедете со мной, то убедитесь, что и в дальнейшем я не нарушу слова.

— All right! — сказал Пиф.

— Go ahead![182] — сказал Паф.

И отряд направился в степь.

ГЛАВА 16

— Да! Да! Будем тянуть жребий!

Клавдия в крайнем отчаянии сделала попытку протестовать.

— Это бесчестно! Вы злоупотребляете силой. Кто дал вам право распоряжаться мной… — кричала женщина, не понимая, что дает толпе липший повод для веселья.

Старатели пили за ее здоровье и красоту, за будущего супруга, за прочную семью, кричали «ура» так, что дрожали скалы, и, случись здесь птицы, они бы попадали замертво, как некогда вороны над аренами Рима.

Сэму все-таки удалось уцелеть, вырвавшись от своих мучителей. Он хромал, каждый шаг причинял боль и отражался гримасой на лице. Взамен прожженных штанов были надеты другие, раны старательно промыты, но от кабатчика все равно несло жженым мясом.

Несмотря на драматический поворот, который приняли события, тюремщик миссис Остин помнил о слове, данном Желтому Дрозду, и не забывал об обещанных деньгах. Поэтому и гигиенические процедуры занимали его недолго. Важнее было помешать нелепой церемонии бракосочетания, впрочем, ему тут же заткнули рот ударом револьвера и пригрозили:

— Хватит! Заткни пасть, или мы тебя повесим.

Кто-то добавил:

— Не глупи, приятель. Может, она тебе достанется по жребию.

«В самом деле, — подумал детина. — Это было бы мне на руку».

Откуда-то возник Крошка Дик. Он трусливо пережидал схватку и теперь приблизился к толпе. Его попытку повлиять на ход событий пресекли еще быстрее. Хватило двух слов, и красноречие Крошки тут же иссякло.

Среди сутолоки и шума образовалось нечто-то вроде комиссии по подготовке лотереи. Один из организаторов обратил внимание на бывшего поверенного и без лишних слов привлек его к работе.

— Эй! Ты, кажется, мастер марать бумагу. Иди сюда, будешь делать, что скажу.

— Что именно?

— Ты нас всех знаешь?

— Ну?

— Вот и пиши. На каждой бумажке — одно имя.

— Да вас тут вон сколько!

— Чтобы через пятнадцать минут все было готово, а то получишь перо в бок.

Угроза и уверенность Дика в том, что ее непременно приведут в исполнение, придали деятельности бывшего прокурора живость. Тут в голову ему пришла одна интересная мысль.

Взгромоздившись на стойку бара и подложив на колени дощечку, он начал писать на билетиках имена самых близких своих знакомых: раз тридцать написал имя Сэма и столько же свое. При этом бросал короткие взгляды в толпу, как будто вспоминая имена, и писал, писал… потом сворачивал бумажки и бросал в котелок для пунша. Надзора за ним не было, и никто не догадывался о грандиозном надувательстве, которое увеличивало шансы избранных лиц.

Всего в лагере насчитывалось около пятисот человек. Дик управился за двенадцать минут. Перед ним лежала груда бумажек. Одной из них предстояло сыграть роковую роль в жизни известной молодой дамы.

— Кто будет тащить билет? — раздался голос.

Из толпы ответили:

— Пусть Крошка сам и тянет.

— Да, тяни, Дик. Ты у нас секретарь, крыса бумажная.

— Перемешай только как следует.

Тот встряхнул котелок несколько раз.

Стиснув зубы, Клавдия с отвращением наблюдала за приготовлениями. Она побледнела, мысли в голове перепутались.

«Эти подонки сделали из меня игрушку! И я все терплю. Я, американка! Женщина! Неужели некому меня защитить?»

Миссис Остин решительно встала и хотела выйти из толпы оборванцев. Но кольцо сдвинулось еще плотнее. Слезы бессилия брызнули у нее из глаз.

— Поторопись, Дик! — крикнул какой-то зубоскал. — Невесте не терпится. Видишь, плачет.

Не дожидаясь Дика, говоривший подскочил к нему, быстро сунул руку в ворох бумаг, вытащил листок и повертел им над головой. Листок напоминал бабочку. Все притихли. Малый медленно развернул бумажку и, выждав минуту, пронзительно выкрикнул:

— Наб Рейнджер!

По толпе прокатился гул.

— Наб!.. Бродяга!.. Живодер!.. Охотник за скальпами… Гроза индейцев! Геркулес! Красавец мужчина!

— Да здравствует Наб! Ура невесте!

Толпа расступилась, давая дорогу громиле, который на целую голову возвышался над самыми высокими из старателей. Его приветствовали восторженными криками.

В Набе воплотились основные черты жителей штата Кентукки, которые сами считают себя помесью крокодила и лошади. Внешность счастливчика не опровергала этой легенды. Сам о себе он нередко говорил, что пробовал делать все, кроме добра. Прибавьте к этому грубую рубаху, кожаные штаны с бахромой и сапоги из кожи молодого жеребенка, изготовленные на местный манер, когда еще теплую шкурку животного натягивают на ногу человека, расправляют, подвязывают, дают подсохнуть и принять форму ноги. Такие сапоги снимают, только чтобы надеть новые. Кроме всего прочего, Наб представлял собой ходячий арсенал: несколько пистолетов за поясом и винчестер на плече. Завершить портрет может густой козлиный дух, никогда не оставлявший этого типа.

Наб приближался, плотоядно скаля зубы, как медведь, которому предстояло полакомиться свежим кленовым соком. Клавдия не могла унять дрожи отвращения и ужаса. Сквозь гриву ярко-красных волос, свисавших сальными прядями, проглядывал чудовищный звериный лик. Вздернутая верхняя губа обнажала мощные просмоленные зубы и делала «жениха» похожим на людоеда.

Подойдя вплотную к женщине, Наб остановился, сплюнул пару раз, высморкался в кулак и окинул ее оценивающим взглядом.

— Красивая баба! По тебе, видать, с ума сходят. Вообще-то я хотел остаться холостяком, но раз такое дело…

Клавдия стояла, вжавшись в стенку, и глядела на гориллу с возрастающим страхом.

— А ты не болтлива. Это мне нравится. У меня уже была скво[183]. Так у той рот не закрывался. Я ей как-то влепил пощечину, она и отбросила копыта. Ну что ж, давай руку, идем к священнику.

Тут Клавдия окончательно пала духом. До этого момента в ней еще теплилась надежда, что за гнусной комедией не последует ни гражданского акта, ни церковного обряда.

— А… что… здесь и священник есть?

Наб затрясся от смеха.

— Здесь все есть, цыпленочек. У меня в палатке есть две шкуры — устроим постельку, есть самородки и бочонок виски. Когда ты станешь миссис Рейнджер, я тебе дам отхлебнуть из него. Моя скво любила приложиться, да еще не по разу в день. Крепкая была баба!

Внезапно Наб сжал ее руку. Клавдия вскрикнула от боли.

— Неужто больно?

— Хам!

Железный кулачище сжался так, что тонкие пальцы хрустнули. Сдержав стон, миссис Остин подумала:

«Тебя, подонок, я убью», — и сделала вид, что покорилась судьбе, к великому удовольствию толпы.

— Так ты не против? — уточнил Наб.

Неопределенный жест, который при желании мог сойти за знак согласия, был ему ответом. Детина набрал в легкие воздуха и крикнул:

— Билли, дружище! Эй, кто видел этого прохвоста? Билли Копченая Селедка!

— Идет, идет, — раздались голоса.

В центре круга появился причудливый субъект. Внешне он полностью соответствовал своему имени: длинный как жердь, тощий как гвоздь, пьяный до положения риз. Вся его энергия уходила на то, чтобы удержаться на ногах. Омерзительные лохмотья на худосочном теле отдаленно напоминали одеяние священника. Из этого подобия сутаны выглядывала тонкая шея выпи, а на ней вытянутая головка без малейших признаков растительности.

— Иди нас венчать! — крикнул ему Наб. — Ты еще не забыл слова?

— Не сомневайся, дружище! А выпивку поставишь?

— Целую бочку.

Толпа возликовала. Щедрость была достойна случая.

— Гип… гип… ура!!! Гип… гип… ура!!!

— Тогда приступим! — сказал «его преподобие», покачнувшись. — Ваши имена? А… ты… ты Наб… Наб Рейнджэр, конечно… я тебя знаю… А ты, красавица?

Клавдия не ответила, но голос в толпе крикнул:

— Миссис Клавдия Рид, вдова Джеффри Остина!

— Спасибо, Дик!

Омерзительный священник снова качнулся.

— Следовательно, у вас нет препятствий для брака?

— Нет!

Клавдия ответила исключительно для того, чтобы на какую-то секунду задержать происходящее. Перед нею был совершенно разложившийся тип, но — увы! — не лишенный прав на совершение обрядов.

— Черт меня побери! Я не спрашиваю, есть они у вас или нет, а спрашиваю вашего согласия на брак. Впрочем, плевать на все препятствия. Продолжим.

— Наб Рейнджэр, э… э… э… согласны ли вы… взять в жены и законные супруги лицо, мгм… даму… я что-то запутался… вдову Остин, Джеффри, да… миссис Клавдию, присутствующую здесь?

— Да! — хриплым голосом ответил горилла, все еще крепко сжимая руку «невесты».

Вдруг по толпе прошла волна движения, словно кто-то подтолкнул задние ряды. Согласие Наба было встречено ликующими криками и стрельбой. Нечестивый обряд возбудил пьяную братию настолько, что все возрастающий напор задних рядов оставался почти незамеченным.

— Не тратьте патроны! Устроим общий салют!

Шум заглушал слова священника, а он между тем продолжал гнусавить.

— А вы, миссис Клавдия… Ред, нет, не Ред… Черт подери, если я помню, как вас зовут… Согласны ли вы взять в мужья этого подлеца, который… Боже! Как хочется выпить!.. Который мне пообещал бочонок виски… то бишь, я хотел сказать… Да, а что я хотел сказать? В мужья Наба…

На этот раз его речь прервалась окончательно. Сильным ударом отброшенный шагов на десять, Билли оставил на том месте, где только что стоял, большую часть своей изодранной хламиды. Казалось, видавшая виды сутана только и ждала случая, чтобы навсегда расстаться с хозяином.

С губ женщины сорвался крик облегчения и радости:

— Спасена!

И с неожиданной силой она вырвалась из цепких рук Наба Рейнджера. Несостоявшийся супруг стоял открыв рот. В тот же миг в ее руке блеснул пистолет. Выстрелом в упор Клавдия убила своего мучителя. Раскинув руки, тот тяжело опрокинулся на спину.

— Так мстят американки! — запальчиво выкрикнула Клавдия.

Рев толпы заглушил ее голос.

Только сейчас старатели поняли, что к тому месту, где стояла Клавдия, прокладывали дорогу какие-то люди. У каждого в руках было по два револьвера, и они без остановки стреляли в толпу. Бессребреник подбадривал товарищей:

— Смелее, друзья, вперед! Эй, посторонитесь, сволочи!

Старатели решили, что их, вероятно, окружили, и в страхе отступали.

Схватив пистолеты убитого Наба, миссис Остин протянула их джентльмену:

— Благодарю вас! Вы спасли меня.

Новое оружие пришлось как нельзя более кстати — на Бессребреника насели два бандита, от которых приходилось отбиваться рукояткой револьвера. Теперь, быстро избавившись от них, наш герой повернулся к даме:

— Я всего лишь возвращаю вам свой долг. Очень рад, что не опоздал.

Оба детектива и негр старались не уступать своему командиру. Маленький отряд вел настоящий бой.

И произошло невероятное: толпа пьяниц, еще минуту назад глумившихся над беззащитной женщиной, уверенная в своей силе и безнаказанности, отступила под натиском четырех человек.

Смельчаки учинили настоящее побоище, оставив на поле брани много убитых и раненых.

Клавдия выглядела глубоко потрясенной. Обычная выдержка, казалось, изменила ей: не унималась дрожь в руках, не повиновался голос. На взволнованные слова благодарности Бессребреник ответил с присущей ему скромностью:

— Миссис Клавдия, мои спутники сделали для вас не меньше, чем я.

— И я им благодарна не меньше, чем вам.

Прикрывая женщину, с взведенными курками друзья медленно выбирались из лагеря и благополучно достигли небольшого леса. Вдруг Бессребреник закричал:

— Лошади! Украли лошадей!

— Обрезали поводья, — уточнил Пиф.

— Влипли! — подвел итоги Паф. — Без лошадей отсюда не выбраться — впереди прерия.

— Я пойду пешком! — решительно заявила миссис Остин.

— Никто не сомневается в этом, — ответил джентльмен.

— Так в чем же дело?

— Подозреваю, даже уверен, что эти мерзавцы пустятся в погоню.

— Вы не ошиблись, — подхватил Паф.

Он уже некоторое время наблюдал за лагерем и заметил в нем оживление.

Золотоискатели пришли в себя, обнаружили, что столько страха на них нагнали всего лишь четверо отчаянных смельчаков, и двинулись за ними вслед. Старатели шли плотной толпой, стреляли, выкрикивали угрозы, стучали в котелки и сковородки для поддержания собственной храбрости. Над маленьким отрядом нависла смертельная опасность.

Бессребреник заметил небольшую шахту глубиной около полутора метров и, спрыгнув в нее, увлек за собой остальных.

Спрятались они вовремя. Над головой засвистели пули.

— Берегите патроны, стреляйте только наверняка и не высовывайтесь без нужды!

Если не стоять в полный рост, а чуть пригнуться, траншея надежно защищала их. Вдруг выстрелом сорвало шляпу с Пафа.

— Рана сквозная, но неопасная! — пошутил детектив, подбирая с земли головной убор.

— Будьте осторожнее! — посоветовал Бессребреник, прицеливаясь в горлопана, возглавлявшего шествие. Тот сделал нелепый пируэт и упал.

В край траншеи ударил целый град пуль. Тихо вскрикнув, Паф осел к ногам женщины. На этот раз цилиндр не защитил его. Пуля попала в голову, и смерть наступила мгновенно.

— Первая потеря. Рано или поздно, если никто не поможет, они убьют всех, — нахмурившись, прошептал джентльмен.

Его перебила Клавдия:

— Лучше умереть, чем попасть к ним в лапы. Прошу вас! Застрелите меня.

— Да, — твердо пообещал Бессребреник.

Двоих бандитов уложил Пиф.

— Я отомстил за тебя, мой бедный друг, — сказал он.

Над траншеей снова пронесся шквал ружейных выстрелов. Клавдия, ее компаньон и посеревший от страха Снеговик услышали какой-то шум позади себя. Пиф, застыв на мгновение, протяжно вздохнул, выпустил из рук ружье и повалился на тело своего товарища. Клавдия, заплакав, опустилась на колени, осенила себя крестным знамением и стала молиться за детективов, пожертвовавших ради нее своей жизнью.

Бессребреник стрелял, всякий раз попадая в цель, но наступавшие не останавливались, их было слишком много. Разъяренная толпа шла в полный рост, не обращая внимания на убитых. Джентльмен разрядил револьвер, затем карабин. Не имея времени перезарядить оружие, он подозвал слугу:

— Иди сюда, Снеговик! Стреляй в этих мерзавцев, дружище!

Негр, стуча зубами от страха, подчинился приказу хозяина. Выпрямившись, он наугад выстрелил из обоих револьверов. Пули прошли слишком высоко, никому не причинив вреда, но отвага чернокожего, который стрелял, не прячась, приостановила наступление.

— Пригнись, пригнись! — закричал Снеговику Бессребреник.

Увы! Совет запоздал, и тот, к кому он был обращен, его уже не услышал. Изрешеченный пулями, негр упал на спину, изо рта хлынула кровь. Собрав последние силы, бывший чистильщик сапог еле слышно прошептал:

— Прощайте, хозяин… я так любил вас…

— Господи! Как все ужасно! — По лицу Клавдии текли слезы.

Собрав все свое мужество, Бессребреник выглянул. Пули щелкали по краю траншеи, но, к счастью, ни одна не задела его. Старатели были в тридцати шагах. Джентльмен выстрелил, один из наступавших упал. Затем второй, третий, четвертый. Каждый выстрел попадал в цель, но — увы! — это не решало исхода сражения.

— Убейте меня, умоляю вас! — прошептала Клавдия.

— Подождите! Еще есть время.

— Милый друг… скоро придет смерть… вы мне ничего не скажете?

Бешеный рев заглушил ее слова. У края шахты стояло больше десятка бандитов.

— Вот они!

Бессребреник приставил револьвер к груди миссис Остин и прошептал:

— Все кончено! Прощайте!

Джентльмен нажал курок в тот момент, когда к ним уже тянулись руки.

ГЛАВА 17

Джим Сильвер, Серебряный Король, пребывал не в лучшем настроении, когда от Желтого Дрозда и Крошки Дика пришла телеграмма с требованием выкупа за Клавдию. Можно иметь сотни миллионов, но если в графу «убытки» вписывается кругленькая сумма в двадцать пять миллионов долларов, вряд ли это доставит удовольствие.

Необходимо сказать, что пятью минутами раньше пришло известие о восстании на Кубе. Восставшие, сражаясь против испанской армии, разорили большую часть владений Джима на этом острове. Плантации сахарного тростника, заводы, железные дороги, мосты, виадуки, жилые дома — все было уничтожено без малейшей надежды на компенсацию за причиненный ущерб. Страховые компании, как известно, не возмещают убытков от войн и революций.

Сильвера бросило в жар, затем в холод, он послал проклятия в адрес покойного Монро с его доктриной[184] и рассудил, что лозунг «Америка для американцев» обходится ему дороговато. Чтобы снять напряжение, он ударом кулака разбил инкрустированный столик — настоящее произведение искусства из красного дерева. Со стола упал кувшин с минеральной водой, и Сильвер в ярости принялся топтать черепки, извергая ругательства, от которых покраснели бы авантюристы Кентукки и Техаса. Затем промышленник пришел в себя и решил трезво проанализировать положение. Во-первых, он уже потерял семьдесят секунд драгоценного времени, а все знают, что в Америке время дороже денег. Во-вторых, он вел себя по-дурацки. Таковы были нелестные для собственного самолюбия выводы. Но что же предпринять? Что?

Более всего смущала непомерная сумма выкупа — двадцать пять миллионов!

— Бог мой! Крутые ребята!

Широко шагая по комнате, Джим продолжал свой монолог. Под ногами хрустели осколки разбитого кувшина, но больше он не обращал на них никакого внимания.

— Скажите на милость! Кой черт понес эту взбалмошную миссис Остин прямо в волчью пасть? Какого дьявола им не сидится на месте, моим так называемым соотечественницам? Исключительно, чтобы сводить с ума нас, мужчин. Ну и чего она добилась? Впрочем, кто знает, может, это ее способ развлекаться? Женщины — такие непредсказуемые… странные. Ну и пусть выпутывается сама как знает. Кто она мне, в конце концов? Никто! Не родственница… не компаньонка… и даже не невеста… Двадцать пять миллионов долларов! Слишком много! Я не такой дурак. Они просчитались. Не получат ни доллара, ни шиллинга, ни пенни. Миссис Клавдия Остин… двадцать пять миллионов долларов… выкуп… опасность… Что до всего этого мне, Джиму Сильверу! Каково будет этим мошенникам, когда в ответ они не получат ни слова! Они тертые парни, но и старик Сильвер не промах. Ладно, хватит об этом. Пора заняться делом.

Серебряный Король сел за рабочий стол, на котором лежали уже разобранные и готовые к подписи бумаги. Каждая сопровождалась краткой аннотацией. Сильвер прочитывал, подписывал, брал другую. Так прошло двадцать минут. Мысли о проходимцах из Колорадо, казалось, его совсем не тревожили, как вдруг он почувствовал, что от напряжения весь вспотел, а на лбу вздулись вены. Некоторое время ему удавалось механически продолжать свое занятие. Потом неожиданно рука отяжелела, перо заскользило криво, цепляясь и разбрызгивая чернила. В глазах зарябило, нарушилось дыхание, взгляд уперся в массивный чернильный прибор, занимавший чуть не половину стола.

Чернильница представляла собой корабль около метра длиной, точную до мельчайших подробностей копию его прогулочной яхты. Чудесной яхты водоизмещением в полторы тысячи тонн, являвшейся предметом зависти всех богачей мира. Иногда Джим неожиданно наезжал в Нью-Йорк, чтобы взглянуть на нее и проверить, все ли в порядке. Находил всех на местах — от капитана до юнги, и все — готовым к отплытию. Стоило только запустить машину, дождаться нужного давления, и красавец парусник унесет его, куда он пожелает.

Модель была с ним постоянно. На палубе, словно снасти, лежали карандаши и ручки, в стенку были встроены флаконы с разноцветными чернилами: красными, синими, черными — этими орудиями производства всякого дельца, занятия которого наполовину состоят из переписывания и чтения деловых бумаг.

Человек сидел перед прибором, загипнотизированный блеском многочисленных медных предметов. Ему чудился сизый дымок над трубой шхуны, который медленно плыл, окутывая мостик и мачты.

Он давно уже ничего не подписывал. Где-то в глубине его сердца дрогнули тайные струны, кровь прилила к лицу. Джима Сильвера захлестнули чувства, губы шептали что-то совершенно для него необычное…

Женское имя, произнесенное вслух, как будто вызвало к жизни чарующий образ. В легких облачках воображаемого дыма проступили неясные черты. Сначала какие-то штрихи, из которых постепенно сложился тонкий овал лица, большие голубые глаза, затем шелковистые волосы цвета спелой пшеницы и едва заметная улыбка на алых губах. Но вдруг на прекрасные глаза набежала печаль, пропала восхитительная улыбка, слезы жемчужинами заскользили по бледным щекам. Потом образ затуманился, милые черты растаяли, но, прежде чем все исчезло, Сильвер явственно услышал горестный вздох. Видение произвело на него впечатление разорвавшейся бомбы.

Он резко встал, отодвинул кресло, отошел от стола и воскликнул:

— Клавдия — ангел, а я — скотина! Она в опасности, ее надо немедленно спасать.

Принятое решение у людей типа Серебряного Короля мгновенно превращается в руководство к действию. В голове миллиардера прояснилось, мысли пришли в порядок, в нем проснулся тот самый авантюрист, который некогда бросил вызов судьбе на мексиканской границе. Он нажал на кнопку электрического звонка. Вошел первый секретарь.

— Я уезжаю, — заявил Сильвер без предисловий. — Занимайтесь текущими делами и ждите распоряжений по телефону или телеграфом. Для связи будем пользоваться шифром номер два.

— Ясно.

— All right!

Серебряный Король положил в саквояж плед и револьвер, достал из сейфа банкноты и чековую книжку; на этом сборы были окончены, следовало торопиться на телеграф. По указанному адресу пошла короткая телеграмма:

«Джим Сильвер отсутствует. Предупрежден. Возвращается. Дело будет улажено. Примите двадцать пять тысяч долларов качестве задатка».

Затем Джим поставил подпись своего секретаря — Фергюссон.

— Так я выиграю время. Может быть, удастся спасти Клавдию и обвести мошенников вокруг пальца.

Приехав на вокзал, он сел в поезд, отходивший в Денвер, и через несколько минут мчался с той головокружительной быстротой, которая так мила американцам. Если к скорости прибавить небрежно составленные расписания, кто станет удивляться страшным крушениям на железных дорогах в Америке! Но здесь не приходят в ужас от разрушенных мостов и перевернутых вагонов. Нет! Здесь торопятся, как и раньше, не думая о возможности переломать ноги и руки, погибнуть или задохнуться под обломками.

А когда благоразумный европеец робко выскажет свои опасения брату Джонатану[185], ему дадут исчерпывающие объяснения, логика которых такова, что делает совершенно бессмысленными дальнейшие возражения: «Чего вы хотите? И в мирное время идет борьба, а значит, бывают погибшие. Технический прогресс требует своих жертв. Главное — приехать!»

Внешне Серебряный Король вполне владел собой, но в душе у него все бушевало. Сердце, всегда спокойное и холодное, как кусок металла, стало оживать, кровь бурлила. Он страдал! И сам был поражен раздиравшими его противоречивыми чувствами, повторяя время от времени:

— Я живу наконец! Боже мой! Живу!

На остановках он бежал на телеграф и посылал секретарю шифрованные инструкции.

— Телеграфируйте: я по-прежнему в отъезде, вы меня ждете с минуты на минуту.

— Отправьте еще двадцать пять тысяч долларов от своего имени. Необходимо задержать их.

Секретарь точно выполнял все распоряжения и послал в качестве задатка очередную сумму за подписью: Фергюссон.

Желтый Дрозд клюнул на приманку. Профессия шантажиста оказалась прибыльным занятием, и он предвкушал уже тот момент, когда получит всю сумму. Джим Сильвер переживал иные чувства. Его сердце сжималось от тревоги, и мысль, что он может не успеть, приносила невыносимые страдания.

В деловом мире это был изворотливый, лишенный щепетильности предприниматель, безжалостный к своим противникам, которых доводил до нищеты, банкротства, полного разорения и, случалось, самоубийства.

Впервые почувствовав себя добрым, бескорыстным, готовым к подвигам во имя любви, он пожертвовал бы и миллиард за улыбку благодарности на устах самой восхитительной из женщин. Только одно ее слово уже вознаградило бы его сторицей за все хлопоты и жертвы.

Сойдя с поезда в Денвере и заметив конный отряд отправлявшихся на индейскую территорию добровольцев, мистер Сильвер представился капитану, затем без всяких околичностей спросил:

— Сколько у вас людей?

— Пятьдесят, — почтительно ответил офицер.

— Граждане даже самых демократических государств относятся к миллионам с уважением. Если бы я предложил по тысяче долларов каждому?

— Да они и за половину не пожалеют родного отца.

— А если предложить их командиру пятьдесят тысяч?

— Он поведет их хоть в пекло.

— Тогда следуйте за мной.

— Вы серьезно?

— Я — Серебряный Король и в делах шуток не терплю.

— Так это деловое предложение?

— Да! — ответил бизнесмен, заполняя страницы чековой книжки:

«На предъявителя. Тысяча долларов…

Джим Сильвер».

На пятьдесят первом чеке он написал:

«Пятьдесят тысяч долларов. На предъявителя по завершении экспедиции».

— Какой экспедиции? — поинтересовался капитан.

— Я вам объясню.

— All right!

— Мне потребуется лошадь.

Как раз в этот момент мимо проезжал ковбой на прекрасном коне. Сильвер жестом остановил его.

— Сколько просите за лошадь?

— Она не продается.

— Десять тысяч долларов?

Ковбой заколебался.

— Она не моя. Принадлежит Лайонзу, моему хозяину.

— Еще тысячу за седло, одеяла и оружие.

И Джим снова выписал чек.

— Вот. Обратитесь в банк Проктора, там получите десять тысяч и передадите их Лайонзу. А вот чек для вас на тысячу долларов.

К ковбою вернулся дар речи.

— Заплатите золотом или банкнотами… иначе я не согласен.

— Very well![186] Держите банкноты.

Сильвер открыл саквояж, отсчитал деньги, передал их совсем ошалевшему парню, затем вскочил в седло, подобрал повод, встал во главе отряда рядом с офицером и подал команду:

— Go ahead!

Пришпорив коней, всадники понеслись во весь опор через город. Взвивая облака пыли, опрокидывая тех, кто не успел вовремя убраться с дороги, они пролетели сквозь городскую сутолоку, оставив позади вокзал, трамваи, пешеходов, и вырвались на простор прерии.

Ни капитан, ни его люди не знали, что им предстоит делать, но у каждого в кармане лежал чек за подписью Сильвера, и они следовали за ним, не раздумывая, радуясь невероятной удаче. Их совершенно не смутило, что в одночасье они перешли с государственной службы на службу к частному лицу, куда более щедрому.

В нескольких словах Сильвер обрисовал ситуацию и объяснил, в чем заключается задача отряда.

— All right! Мы ее освободим.

Сильвер пообещал:

— В этом случае награда будет удвоена.

Новость передали по цепочке, и она вызвала взрыв восторга.

— Успеем ли? — забеспокоился Серебряный Король.

— Не волнуйтесь. У нас есть право на реквизицию. Если загоним лошадей, возьмем новых на любом ранчо.

— Well! Вы — настоящий мужчина.

Бешеная скачка по степи длилась несколько часов кряду. Чтобы подстегнуть животных, в ход пускали шпоры, ножи, плетки. Останавливались только, чтобы заменить лошадей. Сильвер платил, и гонка продолжалась. На одном ранчо пришлось задержаться дольше. Хозяин отказался дать лошадей. Не действовали ни уговоры, ни деньги. Держа в одной руке чек, в другой револьвер, Сильвер предложил:

— Выбирайте.

Скотовод хотел достать свое оружие, но бывший авантюрист немедля всадил ему пулю в лоб. Бедняга был убит наповал, в отряде раздалось восторженное «ура!».

Лошадей поменяли и вскоре прибыли в лагерь старателей. Бойцы отряда с ружьями на изготовку бросили лошадей через старательские участки. Впереди всех скакал Серебряный Король, весь пропыленный, в неуместной мятой шляпе, в одежде, пропитанной потом. Вид его был ужасен. Он первым заметил скопление людей и по жестам и пьяным крикам догадался: там что-то происходит. Отряд направился к траншее, где в живых оставались Бессребреник и Клавдия, а вокруг бесновались бандиты. Лошадь вынесла Джима к шахте, и он вздрогнул, увидев пистолет, приставленный к груди миссис Остин. Она улыбалась, готовая принять смерть от руки своего спутника как избавление.

Бессребреник, распоряжаясь этой трагической минутой, был спокоен и даже величествен, лишь чрезвычайная бледность, плотно сжатые губы и выражение бессильной ярости и муки, застывшее в глазах храбреца, выдавали его смятение.

Джим Сильвер охватил всю сцену разом, и потом долгие годы, всплывая в памяти, она бросала его в дрожь. Он закричал пронзительно и страшно, заглушая вопли и ругань бандитов, топот и ржанье лошадей, и, вскинув ружье, обрушился в толпу.

Началась стрельба. Траншею заволокло пороховым дымом. Стало невозможно разглядеть, что происходит в ее глубине. Конь Джима вздрогнул и упал. И Серебряный Король, железный человек, ни разу в жизни не отступавший перед трудностями, вдруг почувствовал невыносимую боль в груди. Из гортани вырвался крик, похожий на рыдание, тяжелая волна заволокла глаза. Он упал с мыслью:

«Неужели я опоздал?»

ГЛАВА 18

Клавдия и Без Гроша не видели, что им на выручку спешит конный отряд, не слышали голосов своих спасителей. Решалась их жизнь, и все вокруг потеряло значение. Они молча смотрели друг на друга. Скоро закроются глаза, прервется дыхание, наступит небытие. Джентльмен чувствовал, как бешено колотится сердце Клавдии под дулом его револьвера.

«Она избавится от страданий», — пронеслось в голове нашего героя.

В то самое мгновение, когда щелкнул курок, Бессребреник заметил, что бандиты в ужасе отхлынули. Послышались крики:

— Голубые мундиры! Драгуны! Спасайся, кто может!

Джентльмен закрыл глаза и весь сжался. Но выстрел? Где выстрел?!

Выстрела не последовало. Осечка!

За целый день — первая осечка. Бессребреник даже задохнулся от счастья.

— Спасена… она спасена?!

После пережитого потрясения пришла слабость, подкосились ноги, и белыми, как полотно, губами миссис Остин прошептала:

— Благодарю тебя, Господи!

И действительно, неожиданное спасение нельзя было назвать иначе, как Божьим Промыслом!

Серебряный Король, увидев, что Клавдия жива, обрел обычное хладнокровие. При падении он исхитрился не попасть под лошадь и теперь стоял рядом с умирающим животным, которое, силясь встать, казалось, всеми четырьмя ногами отбивается от чего-то невидимого.

Бессребреник бережно поддерживал свою даму. Сильвер бросился к ним.

— Я вам бесконечно благодарен! Вы знаете… очень!

Все это время голубые мундиры — так в народе называют добровольную армию из-за цвета их курток — не сидели сложа руки. Выстроившись в цепь, они открыли бешеный огонь, а когда магазины разрядились, капитан скомандовал:

— Сабли к бою! Галопом, марш!

Засверкали клинки, и с диким гиканьем волонтеры бросились на золотоискателей. Шахтеры, которые намного превосходили противника численностью, не сделали ни малейшей попытки к сопротивлению, побросали оружие и побежали. Их настигали и безжалостно рубили, не давая уйти.

Бессребреник узнал наконец своего спасителя. Он уже справился с собой, к нему вернулось спокойствие.

— А! Мистер Сильвер, Серебряный Король! — сказал он почти весело. — Весьма признателен вам, ваше величество!

— Well!

Тон янки был мрачным и грубым.

— Я вовсе не вас спасал. Вас я спас случайно или, скажем, заодно. Вот именно, заодно.

— Вы не очень-то любезны.

— Мне это ни к чему. Я слишком богат для любезностей. И очень тороплюсь.

— А наше с вами пари?

— А что пари? Пари остается в силе.

— Тогда мое спасение приносит вам заодно кругленькую сумму.

— Подумаешь! Проиграю — выпишу чек, выиграю — увижу ваши мозги всмятку. Хотя, правду сказать, сегодня я что-то устал от чеков.

— А от мозгов всмятку?

— Да, их сегодня тоже было предостаточно…

— Мне показалось, что и ваши тоже немного всмятку, — сказал джентльмен, посмеиваясь.

От него не укрылись страстные взгляды Серебряного Короля в сторону миссис Остин.

Клавдия между тем приходила в себя.

— Вы все сыплете остротами, мистер Бессребреник! — нахмурился бизнесмен.

— Остроты — это пока все, чем я располагаю.

— И все они на мой счет…

— Пусть на вашем счету будут хотя бы мои остроты. Своих у вас нет, а купить их — ваших миллионов не хватит. Остроумие — не тот товар, который можно приобрести за деньги.

— Мистер Бессребреник!

— Мистер Сильвер!

С горячностью человека, который не привык, чтобы ему перечили, Джим схватился за револьвер. В руке джентльмена тут же оказалось оружие.

— Господа!.. Господа!.. — произнес нежный голос. Он был еще слаб и слегка дрожал.

Клавдия внимательно следила за возникшей перепалкой. Чтобы предотвратить ссору, она протянула мужчинам руки.

— Вы оба меня спасли. Мне никогда не забыть, чем я вам обязана.

Это выражение глубокой благодарности не смягчило Сильвера. Он проворчал:

— Спасал он, как же! Он застрелить вас собирался, когда мы появились здесь.

— Как можно его упрекать! — живо возразила дама. — Я сама попросила… приказала даже. Полно сердиться! Пожмите друг другу руки, дорогие мои избавители, и пусть на этом недоразумение закончится.

Недавние противники выполнили ее просьбу с видимым усилием.

Вдали раздавались крики, стоны, ругань. Высокий столб дыма поднимался в небо и расползался черным пятном, закрывая солнце. Но и без того день уже клонился к закату.

Джентльмен выбрался из ямы и попросил Сильвера помочь ему поднять Клавдию. Она глядела на погибших друзей, не сдерживая слез. Опустившись на колени и прочитав молитву, закрыла каждому глаза.

— Их убили из-за меня. Господь, будь милостив к ним, прими их души.

— Сударыня, — начал прочувственную речь Джим Сильвер, что само по себе было необычно для такого человека, как он. — Сударыня, мне хотелось бы вернуть их к жизни и наградить достойным образом, но увы! Это невозможно… Мы похороним их с честью.

Затем, с трогательной и неловкой поспешностью, Джим помог миссис Остин выбраться из ямы. Бессребреник чуть заметно улыбнулся, наблюдая за неуклюжими жестами янки. Тот очень напоминал гиппопотама, спасающего стрекозу.

Где-то на другом конце поселка солдаты заканчивали жестокую карательную операцию. Золотоискателей окружили. Почти все, бросив оружие, просили пощады. Капитан, в порыве сочувствия, направился к ним для переговоров. Он выехал один, отстегнув саблю, не взяв даже пистолета, и жестоко поплатился за это. Ему навстречу вышел старатель — с виду тоже безоружный.

— Самое лучшее, что вы можете сделать, — это сдаться все вместе, — обратился к нему офицер.

— Но сначала ты мне за все заплатишь, проклятый солдафон!

С этими словами бандит выхватил из своих лохмотьев револьвер и в упор расстрелял несчастного. Капитан тихо повалился на шею коня.

Стрелявший рассчитывал, что гибель командира внесет смятение в ряды солдат. Отпрыгнув назад, он крикнул:

— Смелее, ребята, вперед! Не сдавайтесь! Все равно всех повесят.

Постоянные рейды в прерию — суровая школа войны, и солдаты, приученные к неожиданностям, быстро опомнились. Пока ободренные уроном в стане противника старатели готовились к нападению, драгуны, охваченные жаждой мести, без всякого приказа бросились в атаку, и началась резня.

Клавдия хотела заступиться за своих недавних мучителей, но, увидев размах сражения, поняла, что это бесполезно.

Один из всадников, уже занеся саблю, услышал крик товарища:

— Это убийца! Бери живым.

Тогда, раскрутив над головой лассо, волонтер точным броском затянул петлю, опрокинув убегавшего навзничь, потом круто развернул коня и потащил пленника по камням. В отряде раздались крики:

— Суд Линча! Суд Линча!

Клавдия в ужасе вздрогнула. Подошел Бессребреник.

— А! Знаменитый Билли Копченая Селедка, любитель свадебных обрядов! — сказал он с издевкой.

Серебряный Король в это время занимался предварительными подсчетами. Его нисколько не заботило происходящее вокруг. Он что-то складывал и вычитал, бормоча себе под нос:

— Полагаю, капитан был холост. Негодяй сделал выстрел, который возвращает мне пятьдесят тысяч долларов. А если учесть, что я обещал еще столько же за освобождение миссис Остин, то у меня сто тысяч чистой прибыли. All right! Дело есть дело.

Приговор вероломному убийце вынесли быстро: подвесить вниз головой. Еще быстрее решение суда Линча привели в исполнение.

Приговоренного притащили к дереву, захлестнули ноги узлом, медленно подтянули лассо. Закрепив ремень, тело, повисшее вниз головой, раскрутили. Когда лицо бедняги налилось кровью и вздулись жилы, он потребовал священника. Ему крикнули:

— Ты сам священник. Вот и отпусти себе грехи!

Бандит продолжал кричать:

— Помилуйте! Или убейте сразу!

— Ты раскаиваешься?

— Раскаиваюсь.

Поднялось несколько стволов, кто-то скомандовал:

— Пли!

Раздался залп. Тело обвисло, лохмотья дымились пороховой гарью. Солдаты ушли. Трое невольных виновников всех этих трагедий, стоя поодаль, наблюдали за казнью. Нервы женщины были напряжены, она едва держалась на ногах.

— Уедем, уедем отсюда! — взмолилась Клавдия.

— Сударыня, — ответил Сильвер, — ваши желания для меня закон.

Подъехали солдаты. Командование отрядом принял на себя лейтенант. Джим Сильвер поинтересовался:

— Мистер Бессребреник, вы едете с нами?

— Спасибо! Вы же знаете, что я без денег, а условия пари не позволяют принять вашу помощь.

— Учитывая особые обстоятельства… услуги, которые вы оказали миссис Остин… вы могли бы в качестве вознаграждения… принять лошадь… спички… оружие… если нужно, то деньги! Черт возьми! За всякую работу я привык платить.

Но предложение было сделано в такой оскорбительной форме, что взгляд Бессребреника зажегся странным огнем. Он пожал плечами, улыбнулся и, не дав себе труда скрыть презрение, ответил:

— Рассчитывая только на собственные силы, я оказал миссис Остин услугу, которую вы не смогли бы купить за все ваши деньги. Если дама позволит поцеловать ей руку, это будет для меня достаточной наградой.

Миссис Остин не могла скрыть своего волнения и молча протянула руку.

С величием и изяществом гранда[187] Бессребреник поклонился и почтительно прикоснулся губами к дрожащим белым пальцам. Клавдия прошептала:

— Благодарю вас… благодарю…

— Теперь прощайте!

— Вы нас покидаете? Но это невозможно!

— Сударыня, мне еще предстоит отдать последний долг погибшим товарищам. Их тела должны быть преданы земле. И я продолжу свой путь… уже один.

— До свидания, мистер Сильвер!

— До свидания, мистер Бессребреник!

ГЛАВА 19

Одиночество. — Идти или умереть. — Жаркое из конины. — Взбучка. — Как снять окорок с крючка. — Отходящий поезд. — В товарном вагоне. — Опять ветчина. — Жажда. — Обнаружен. — Весь в муке. — Прикинуться мертвым, чтобы остаться живым.

Наш герой посчитал, что лучше расстаться с миссис Остин сразу. И никаких разговоров о чувствах, никаких совместных дел!

Переплетение судеб, совместная борьба с опасностями сблизили их. Он хотел противиться возникающей привязанности, но с удивлением заметил, что не может. И тогда, как все сильные натуры, принял решение уйти не оглядываясь. Главное, что теперь она вне опасности. Впрочем, будущее миссис Остин представлялось вполне определенным. О нем яснее ясного говорили пылкие взгляды Серебряного Короля.

Бессребреник пожал плечами и вздохнул.

«Что ж… пускай она станет и Серебряной и Нефтяной Королевой. Этакой американской императрицей».

Мысль развеселила его, и он обратился сам к себе с назидательной речью:

— Что же все это значит, мой мальчик? Еще немного, и ты примешься гадать на ромашках. Не теряй времени. Впереди столько дел! Захотел красивой жизни — так действуй. Слабости тебе не к лицу. Вперед! Иди или погибни!

Не обращая внимания на старателей, джентльмен вырыл глубокую могилу, в которой похоронил Пифа и Пафа, капитана и своего несчастного негра.

Наступила ночь. Отрезав хороший кусок ноги убитой лошади Сильвера, Бессребреник развел костер, насадил мясо на вертел, и когда нехитрый ужин был готов, съел его и запил простой водой. Потом с видом человека, которому ни до чего нет дела, завернулся в одеяло и уснул.

Независимое поведение джентльмена озадачило золотоискателей, и тронуть его они не посмели, слишком хорошо помня события минувшего дня, казнь Копченой Селедки и погром в лагере.

На заре наш герой проснулся, проверил оружие, положил в мешок остатки вчерашнего ужина и ушел в степь, на поиски железной дороги.

Прошло пять дней. Конина была давно съедена, приходилось отстреливать зверьков, почему-то называемых в этих местах степными собаками. Вкус их мяса мог переносить только человек без предрассудков. Не встретив никого в пути, вконец истощенный, наш герой вышел все же к каким-то дощатым сараям, так же похожим на европейские вокзалы, как будка путевого обходчика на собор.

Это были места, которые цивилизация пометила двумя рядами уходящих к горизонту рельсов. Она же соорудила рядом хлипкие постройки: угольный сарай, покосившийся домишко, темный ангар и зал ожидания. Добравшись до железной дороги, джентльмен решил всего одну из многочисленных проблем. А как быть с пищей в этой глуши?

Высоко подняв голову, он вошел в салун. В походке угадывалась уверенность человека, чей карман набит деньгами.

И бармен попался. Может быть, впервые в жизни с его лица сошло выражение мрачного высокомерия, которое так отвратительно в янки.

Когда на посетителя смотрят сверху вниз, он начинает чувствовать себя униженным. Во Франции трактирщик почтительно поприветствует вас и спросит:

«Чем могу служить, сударь?»

Салунщик при виде джентльмена сплюнул табачную жвачку и буркнул:

— Эй, приятель, чего нужно?

И это было уже проявлением большого внимания. Обычно вас не удостаивают ни словом, ни жестом, продолжают отдыхать в расслабленной позе, закинув ноги на стол. Приходится повторять заказ дважды.

— Вам случайно не нужен повар, официант или мойщик посуды? — вопросом на вопрос ответил вошедший.

Бармен подскочил, точно увидел гремучую змею, и заорал:

— Негодяй, сукин сын, паразит! Я тебя принял за порядочного человека!

— И не ошиблись, — невозмутимо заявил джентльмен. — Так оно и есть. Не вижу ничего бесчестного в том, чтобы зарабатывать себе на жизнь законным образом.

— Well! Значит, ты повар?

— Случалось.

— Официант?

— Если потребуется.

— Мойщик посуды?

— Могу и это.

— Знай, парень, здесь подают только консервы, и подаю их я сам, а посетители, если они случаются, вылизывают миски до блеска — вот и все мытье. А если тебе приспичило, на кухне есть необлизанные тарелки — можешь пообедать.

Оскорбительную речь сопровождали еще более оскорбительные жесты. Бессребреник разразился смехом, не предвещавшим ничего хорошего. Подойдя вплотную, он разом оборвал смех и крикнул в лицо своему оскорбителю:

— Защищайся, свинья!

Янки был на целую голову выше джентльмена, с фигурой атлета, и, не сомневаясь, что разделается с этим нахалом в два счета, лениво процедил:

— Му God![188] Сейчас я тебя прикончу! Жалко, поезд придет только через десять минут. Там мои приятели — машинист, стюард[189], кондуктор. Вот повеселились бы! Заключили бы пари. Выпили бы за упокой твоей души.

Удар в челюсть прервал его монолог. Салунщик охнул, попятился, получил вторую оплеуху и взревел, как бык.

— Ну держись, подонок! — И здоровяк выбросил вперед свой кулачище, но джентльмен увернулся. Со стороны могло показаться, что великан дерется с призраком — ни один удар не достигал цели. Зато на него самого затрещины сыпались градом. Противник трактирщика, казалось, вовсе не прикладывал усилий, используя неожиданные повороты и выпады. Не всякий определил бы стиль боя, широко распространенного только у креолов на Кубе.

Бармен плохо соображал от боли. Заплывшие глаза ничего не видели, лицо и нос были разбиты. Он взмолился о пощаде.

Зазвонил колокол, послышался шум прибывающего поезда.

— Я бы мог тебя убить. Но, пожалуй, достаточно и этого. В следующий раз поостерегись оскорблять тех, кто без денег.

Увидев под потолком окорок, Бессребреник срезал его с крюка, сунул под мышку и спокойно направился к выходу. Хозяин попытался остановить похитителя, но получил своим же беконом по голове и успокоился надолго. Джентльмен бросился к подошедшему составу.

Не расставаясь со своей добычей, наш герой проскользнул под вагоном и пропал из виду. Почуяв безбилетного пассажира, за ним внимательно следил кондуктор. Удивленный внезапным исчезновением, он прошел вдоль нескольких вагонов, бормоча в недоумении:

— Куда только запропастился этот тип?

Локомотив заправили водой и углем. Звякнул колокол, раздался свисток. Кондуктор вскочил на подножку, бормоча:

— Парень наверняка в поезде. Надо будет хорошенько поискать. Пусть только попадется!

Оседлав буфер, стараясь быть как можно незаметнее, Бессребреник посмеивался, крепко прижимая к груди драгоценный трофей. Но долго на буфере ехать невозможно. Дождавшись темноты, с большими предосторожностями, употребив всю силу и ловкость, он дотянулся до подножки. Его перемещениям невероятно мешала свиная нога, но в конце концов способ освободить руки был найден, стоило только взять в зубы веревку, за которую окорок был подвешен. Дальше приходилось передвигаться на четвереньках с ветчиной в зубах как собака, удирающая с добычей от погони. Позади остались пассажирские и мягкие купе — роскошные и хорошо освещенные. В них разъезжали богатые леди и джентльмены. Как он им завидовал! Но нужно было ползти дальше, в хвост поезда, и добраться туда удалось без приключений.

Третий от конца вагон выглядел массивным, прочным и неприветливым, — закрытый со всех сторон куб из дерева и металла. Здесь не было ни огонька, и только привыкнув к темноте, путешественник разглядел раздвижные двери. Держась одной рукой за какую-то скобу, наш авантюрист просунул нож в паз между створками, рискуя каждую минуту свалиться на рельсы. Ветчина мешала движениям, Бессребренника бросало из стороны в сторону. Но, жизнестойкий от природы, он творил чудеса храбрости и ловкости, подбадривая сам себя:

— Ну, еще разок! Налегай, мой мальчик! Тебя ждут миллионы Джима Сильвера. Давай же, давай! Или победа, или смерть!

Затвор наконец поддался, и сорвиголова проник внутрь, умудрившись не потерять свою еду, которую не отдал бы за все золото мира!

Туго набитые мешки, уложенные плотными рядами, занимали почти все пространство вагона. Бессребренику требовался хороший отдых — последние дни были несколько перегружены событиями. Найдя себе местечко, джентльмен с наслаждением вытянулся во весь рост на каком-то тюке и заснул под стук колес, казалось, приговаривавших: «В Сан-Франциско! В Сан-Франциско!» Проспав пятнадцать часов, наш герой очнулся от ощущения пустоты и сосущей боли в желудке.

Сквозь щель пробивался яркий дневной свет, и его хватало, чтобы рассмотреть убежище на колесах. В серых льняных мешках было что-то мягкое и податливое, что именно, не важно, главное, на них было удобно сидеть и лежать.

Достав нож, путник отрезал изрядный ломоть ветчины и с аппетитом позавтракал. Окорок просолился и прокоптился на славу, и сразу же возникло чувство жажды, нарастая с такой силой, что хотелось променять кружку собственной крови на кружку воды. Пришлось собрать всю волю. Джентльмен снова лег, и мерное покачивание вагона убаюкало его.

Спящий хлеба не просит — гласит пословица. Неизвестно, сколько голодных нашли в ней утешение, но что делать тем, кто хочет пить? Никто пока не сказал — спящий воды не просит. И это справедливо.

Разбитый усталостью, Бессребреник и во сне ощущал пересохшие губы, явственно слышал журчание ручья. Ему снились реки, источники, запотевшие кувшины с ледяной влагой. Но стоило к ним потянуться — они пропадали. Жажда терзала, сон не приносил отдыха и был похож на чудовищный кошмар, доводящий до безумия.

Джентльмен проснулся и обнаружил, что его ложе утратило упругость и провалилось. Решив, что содержимое мешка высыпалось, он снова не поинтересовался, что же в нем, тем более что опять наступила ночь. Теперь все поступки диктовала жажда: ждать остановки, выбраться, найти воду и пить, пить, пить — тогда, возможно, отпустит раздирающая сосуды боль.

Часы тянулись особенно долго. Наконец поезд замедлил ход и встал у тихого полустанка, как две капли воды похожего на тот, где для нашего героя началась эта поездка.

Под покровом темноты Бессребреник пробрался вдоль состава к цистерне с водой. Шланг уже подсоединили для заправки, но в одном месте била тонкая струйка, джентльмен припал к ней. Напившись, он подумал, что неплохо было бы сделать запас воды. Отыскав под ногами консервную банку, хорошенько промыл ее, наполнил до краев и бережно понес, боясь расплескать хоть каплю. Одна проблема была решена. Джентльмен размечтался:

«Доеду до Сан-Франциско, там найду способ переплыть океан, попаду в Китай или Японию, а затем вернусь и выиграю это пари».

Положение нашего героя, любезный читатель, мы могли бы определить как вполне безнадежное, но сам он был полон радужных надежд. И нельзя не согласиться, что основания для этого у него имелись. На наших глазах Бессребреник с честью выходил из множества переделок, одна другой труднее и опаснее.

Поезд шел полным ходом. Вдруг совсем рядом, на подножке, послышались голоса:

— Это уж слишком! Ну и наглость!

— Проклятые воры! Да, нахальства им не занимать!

— Сейчас посмотрим, кто там.

Дверь с грохотом раскрылась:

— Вылезай, парень! Дальше прятаться нет смысла.

Безбилетный пассажир понял, что его обнаружили, но расставаться со своим убежищем не торопился. Послышался щелчок револьвера.

— Значит, ты так! Решил прятаться, как крыса в норе. Не выйдет! Живо выкурим!

Один из подошедших выстрелил наугад. Звук выстрела почти в упор оглушил Бессребреника. Он встал в полный рост и крикнул:

— Сдаюсь!

За ним поднялось густое облако пыли, смешавшейся с пороховым дымом и заполнившей вагон.

— Апчхи… апчхи… апчхи!!! — Оба незнакомца расхохотались. Джентльмен был человеком веселым, но не любил грубого зубоскальства и раскрыл рот, чтобы осадить весельчаков, но вместо слов опять раздалось: «Апчхи… апчхи… апчхи!!!»

Люди на подножке надрывались от смеха, посыпались плоские, как галька, американские шуточки. Приходилось ощупью пробираться к выходу, где его ждали двое железнодорожников. В дверях порыв ветра развеял плотную белую завесу, и Бессребреник тоже наконец рассмеялся, увидев себя уподобившимся рыбе в кляре. Ситуация разъяснилась. Это был вагон с мукой. Мешок, служивший постелью, раскрылся и, когда наш герой пошел на поиски воды, за ним потянулся мучной след, который и привел сюда начальника поезда.

Служащие железнодорожных компаний обычно безжалостны к любителям кататься бесплатно. Их к тому же подозревают в сговоре с бандитами, останавливающими поезда в степи, грабящими пассажиров и забирающими всю наличность из почтового вагона. Но безбилетники, как правило, — просто бездомные бродяги. Настоящие бандиты поступают иначе: покупают билет, садятся в поезд и где-то в пути принимаются за свое преступное ремесло.

Бессребреника не пристрелили на месте и не высадили на полном ходу только благодаря его комичному появлению. Смех смягчил судей. Они все еще хватались за бока, стоило им взглянуть на него.

Джентльмену предложили покинуть вагон на первой же остановке, что он и сделал, к великому изумлению публики на перроне. Оставляя за собой мучные следы и белые облачка, которых испуганно сторонились хорошо одетые господа, шел человек без крова, без заработка, без гроша. Поезд скрылся. Возле дощатого строения, обозначавшего будущий город, никого не осталось.

Путешественник отряхнул с себя муку, вымыл лицо и стал прогуливаться с окороком под мышкой или, вернее, с тем, что от него осталось. Он пытался найти выход из создавшегося положения. Вскоре его внимание привлекли какие-то люди, словно тени, скользившие возле ангара, расположенного поодаль. Приблизившись, можно было рассмотреть, что все они в одинаковых чистеньких одеждах, с какими-то абажурами на голове, из-под которых, словно веревки для звонка, свисали косицы. Китайцы!

— Что здесь делают поднебесные?[190] — Обогнув строение с другой стороны, джентльмен прильнул к щели в дощатой стене и увидел что-то, чрезвычайно его обрадовавшее.

— Теперь я уверен в успехе… Я доберусь до Сан-Франциско, до Китая… к черту на рога. Для этого, правда, нужно превратиться… в покойника!

ГЛАВА 20

Китай — страна, пространства которой необъятны, население многочисленно, его плотность также очень велика. Жизнь там скудна, люди терпят лишения, и мало сказать, что им не хватает продуктов, они попросту голодают. Голод гонит их из родной страны по всему миру… Китайцы эмигрируют на Филиппины, Яву и Суматру, в Австралию, Южную Америку и даже в Индию, но охотнее всего они едут в Северную Америку. В Штатах хорошо принимают и неплохо платят.

Несомненно, и в Америке борьба за жизнь сурова, но китайца выручает терпение, выносливость и умение выполнять любую работу. По необходимости он может быть кучером, плотником, шахтером, землекопом, мусорщиком, слугой, прачкой, промышленником, нянькой. Представьте себе, и нянькой! И поверьте, никто в мире не сможет лучше китайца присматривать за малышами, мыть и убаюкивать их. Американки вполне могут на них положиться, тем более что в погоне за женскими правами они нередко забывают о священных материнских обязанностях. Китаец за небольшую плату восполнит все то, что юным гражданам Америки недодали их родительницы.

Нет им равных и среди прачек. Если вашу рубашку гладил китаец, то вы не уступите в элегантности самому завзятому англоману, отправляющему стирать свое белье на Британские острова. А что бы вы сказали, увидев продавца-китайца! Он словно создан для мелкой торговли. Но не сомневайтесь: мелкая торговля — только начало. Ему удается быстро перейти в разряд крупных коммерсантов, обзавестись конторой, складами, кораблями, собственным домом.

Китайцы неприхотливы, довольствуются самым необходимым, неутомимы, никогда не выходят из себя, умеют экономить и ценой невероятных жертв способны скопить мизерную сумму, а потом удвоить, утроить свой маленький капитал. Их вполне заслуженно называют евреями Дальнего Востока. Ибо и те и другие наделены талантами, необходимыми деловым людям: упорством, гибкостью и чувством солидарности.

Но евреи, не имея родины, легко становятся гражданами страны, в которой работают. Китайцы, где бы они ни находились, родиной считают Поднебесную империю, а себя подданными Сына Неба[191]. Китаец не сомневается, что вернется, и никогда не ходатайствует о подданстве другой страны, но работает как негр и, скопив состояние, возвращается домой. Живым или мертвым!

Последнее утверждение требует разъяснений. Китаец очень дорожит семьей и любой ценой должен воссоединиться с родителями, если они живы, а если умерли, прикоснуться к их могилам, чтобы найти покой в месте захоронения предков. В случае смерти на чужбине на родину возвращается его тело. Таков уговор с нанимателями.

Поэтому существуют хорошо организованные эмиграционные службы, которые заботятся о жизни подопечных, обеспечивают их работой, занимаются отъездом на родину и отправкой умерших. Нередко в Сан-Франциско можно наблюдать мрачную картину погрузки гробов. Это гробы китайцев. Им предстоит последнее плавание.

На патриотизме этой нации выросла целая индустрия контрабандной торговли. И вот каким образом. Нашлись люди ловкие и нещепетильные, рассудившие, что вместо трупов в некоторые гробы можно класть предметы экспорта, облагающиеся значительной пошлиной. Предполагалось, что никто не станет проверять содержимое гробов.

Расчеты в целом оправдались. Китайцы, сопровождавшие умерших, одновременно несли ответственность за очередную партию контрабанды. Таможенники, подозревая темные дела, время от времени вскрывали гробы и находили товары. Однако процедура досмотра была делом нелегким, так как нарушала таинство погребения и оскорбляла чувства соотечественников. Подпольная торговля процветала.

Бессребреник разглядел сложенные штабелями гробы. Их было больше сотни. Украшенные резьбой и росписью, большие и маленькие, с табличкой и надписью по-китайски — вероятно, имя усопшего и адрес доставки. Поймав себя на странной мысли, джентльмен тихо произнес:

— Мне нужно превратиться в покойника.

С нетерпением дожидаясь ночи, он, чтобы не вызвать подозрений, ушел бродить подальше от вокзала и вернулся с наступлением темноты. Прокравшись к сараю, осторожно оторвал две доски и хотел пролезть в дыру, как вдруг заметил людей. На циновках лежали пять китайцев. Возле каждого горел огонек, в воздухе распространялся душный, терпкий запах.

«Они курят опиум! Прекрасно! Не следует им мешать».

Долго ждать не пришлось. Скоро все стихло.

«Спят как убитые!»

Не таясь, Бессребреник проник внутрь. Потолкал курильщиков, но те не реагировали, затем нашел подходящий гроб и начал отвинчивать крышку, на что ушел добрый час. Внутри, как в коконе, лежал покойник, закутанный в полотно и туго спеленутый повязками. Пришлось перетащить его к отверстию в стене, чтобы заняться благоустройством освободившегося ящика. Выдернув матрац из-под спящего китайца, джентльмен постелил его в ящик. Туда же положил остатки ветчины.

Затем следовало поставить крышку на место и закрепить болты с одного конца, оставив другой свободным. Время шло, поезд мог прийти в любую минуту, и нужно было что-то делать с мертвым китайцем. Неподалеку стояло несколько хибарок для сезонных рабочих, и Бессребреник решил перенести мертвеца туда. Это было рискованно, рабочие находились неподалеку, но выбора не было.

Наконец все было кончено. Оставалось втиснуться в ящик, вытянуться во весь рост и приладить крышку на место. Чтобы она не прилегала слишком плотно, пришлось подложить лезвие ножа, оставив таким образом небольшую щель для воздуха.

Прошло около часа, и послышалось пыхтение поезда.

«Сейчас я уеду», — пронеслось у хитреца в голове.

Хотя в этом приключении было что-то жутковатое, его вдруг разобрал смех.

«Поистине, я перепробовал все способы передвижения. Этот не самый плохой».

Раздался грохот. Состав остановился. Снаружи донеслись крики на том варварском наречии, которое местные жители неизвестно почему называют английским языком. С шумом открывались и закрывались двери, слышалась ругань.

Служащие открыли склад и пинками подняли на ноги китайцев. Те с трудом приходили в себя и попискивали, как перепуганные птицы. На их зов явились другие. Погрузка началась. Джентльмен почувствовал, как его ящик подхватили и понесли. Лучше было не думать, чем может закончиться эта одиссея[192], и скорее заснуть.

Просыпаясь на остановках или когда донимал голод, он всякий раз радовался своему удачному выбору, — можно было поворачиваться, шевелить руками и ногами, словом, ощущать себя до некоторой степени свободным.

Затем снова наступало полузабытье.

Очнувшись от удушья, живой покойник жадно приник к щели. Тело затекло. Заточение длилось больше суток. Поезд стоял. Но где? Вдруг рядом раздался голос. Он сказал по-английски:

— Давай, давай… шевелись! Корабль отплывает через два часа.

— Хорошо, хорошо. У нас есть еще немного времени.

Второй голос явно принадлежал китайцу, и в нем были слышны умоляющие нотки.

— Плевать мне на ваше время. «Бетси» готова к отплытию.

— Мы вам хорошо заплатили. Наш поверенный будет жаловаться.

— Ладно. Желтая обезьяна! Все вы заодно. Грузите.

— Да, да, господина! — вступил третий голос.

Значит, поезд прибыл в Сан-Франциско! Гробы уже в порту.

«Все складывается наилучшим образом — подумал Бессребреник. — Я поплыву в Китай бесплатно».

Вокруг сновали люди, что-то стучало. Вдруг гроб стало раскачивать. Пришлось упираться руками и ногами в его стенки, чтобы не разбить голову. Наконец ящик взмыл куда-то вверх. Заскрипела лебедка, движение остановилось, что-то щелкнуло, снова скрип и падение в пропасть. В трюме его поставили в ряд с другими. Погрузка закончилась, раздался глухой стук крышки люка, скрежет цепей, шум парового двигателя. Корабль вздрогнул и стал набирать ход.

«Винт заработал!.. В путь! К спасению и богатству».

Джентльмен справедливо рассудил, что его вернут, если объявиться слишком быстро. Когда корабль отошел достаточно далеко от берега, он выбил боковую доску и вылез. От долгого лежания кровообращение нарушилось, ноги и руки затекли. Пришлось растирать, разминать, массировать тело, чтобы вернулась способность двигаться. Но что дальше?

Остатки мяса были съедены. Соображения безопасности подсказывали выждать еще хотя бы сутки, но нестерпимо мучила жажда. Дольше скрываться было невозможно. Нужно было найти выход на ощупь. Лазая по гробам, Бессребреник натыкался на выступы и стенки бункера, задевал головой о шпангоуты[193]. Долгие поиски не принесли результата. Привычное самообладание изменило смельчаку.

«Черт возьми! Выбраться отсюда будет непросто».

И он еще не подозревал, насколько непросто!

Часы шли за часами. К мукам жажды прибавилось сильное чувство голода. Но все эти страдания были ничто в сравнении с тягостным одиночеством в чреве парохода, посреди гробов, обступивших со всех сторон. Сердце джентльмена тревожно сжималось всякий раз, когда какой-нибудь из них от неловкого движения падал на дно трюма.

— Попробуем так, — произнес он вслух, чтобы подбодрить себя звуком собственного голоса, и взялся ощупывать потолок трюма в поисках люка, который наконец отыскался. Подставив несколько гробов и упираясь в него плечами, Бессребреник напряг все силы, — напрасно!

— Разрази меня гром! Я сам себя загнал в ловушку. И подохну здесь, как крыса. Ну нет! Это мы еще посмотрим!

Бедняга стал колотить руками и ногами в металлические перегородки, надеясь, что его скоро услышат. Но в этой части корабля все шумы перекрывались грохотом парового двигателя. Совершенно обессилев, пленник поневоле сел. Жажда и голод отошли на второй план. В душе зародился страх. В бункер никто не явится до конца плавания. А это целый месяц! Но сдаваться Бессребреник не торопился. Развинтив гроб, он стал колотить досками о шпангоуты. Тщетно! — в ответ слышался только мерный и равнодушный шум винта.

Шло время. Последние силы оставили путешественника. Холодный пот покрыл тело. Одолевало отчаяние. В ушах зашумело тем особым шумом, который является предвестником полного разлада в организме. В темноте вспыхнули огоньки, но, как и шум в ушах, они были порождением воспаленного сознания, пытающегося избежать агонии. Несчастный впал в сонное оцепенение. Ноги подкосились, голова упала на грудь. Он сел. Последней мыслью было:

«На этот раз тебе конец. Проще было пустить пулю в лоб еще в Нью-Йорке».

В этот миг, на какую-то долю секунды, темную завесу перед глазами прорезал яркий свет и возникло солнце, луг, цветы, птицы и легкий силуэт смеющейся женщины. Она смотрела ему прямо в глаза. Джентльмен шевельнул губами:

— Клавдия! В ней и было мое счастье!

Тут сознание оставило его.

ГЛАВА 21

Но Бессребреник не умер. Он очнулся, и, разумеется, при обстоятельствах необычных. Впрочем, в его жизни ничего обычного и не могло быть.

Он лежал почти бездыханный, когда возникло ощущение резкой боли. Что-то впилось в ухо и терзало его, стараясь прокусить хрящ. Из раны текла теплая струйка крови. Это вывело из оцепенения и заставило поднести руку к уху.

— Крыса!

Джентльмен, собрав последние силы, сдавил зверька, и тот задергался, заверещал, стал царапаться, но уха не отпустил. Пришлось приложить все силы, а в воспаленном мозгу вспыхнула радость, которую способен понять только потерпевший кораблекрушение или заваленный в шахте.

«Я съем крысу и выпью ее кровь».

Бессребреник разорвал шкурку зубами, прокусил артерию и жадно втянул в себя брызнувший фонтанчик крови, подавив приступ отвращения:

— Омерзительно и восхитительно!

Затем освежевал свою добычу и съел еще теплое мясо. Жуткое пиршество возвратило силы, а вместе с ними и слабую надежду на спасение. Это был рискованный способ привлечения к себе внимания, но что еще можно было предпринять?

Собрав по щепочке то, что осталось от гроба, он положил в эту кучу циновку, достал зажигалку и подпалил трут. Затем поднес его к сухим волокнам циновки и принялся раздувать огонь. Повалил дым, заполнил весь отсек и стал пробиваться сквозь щели. Этого и добивался пленник — как можно больше дыма!

Нет ничего ужаснее пожара на корабле. Поэтому при появлении даже запаха гари команда поднимается по тревоге, приводятся в действие насосы. Источник опасности должен быть обнаружен и уничтожен.

Бессребреник полагал, что небольшой пожар быстро заметят, но сам он рисковал задохнуться раньше.

Огонь между тем разгорелся, пополз по доскам, и они разом вспыхнули. Свет костра охватил самые дальние уголки трюма, где громоздились гробы из сухих, хорошо просмоленных досок. У джентльмена вновь появилась возможность сгореть заживо. Тщетно он пытался погасить пламя. Оно перекинулось на верхние ящики и с ревом заполыхало. Воздух быстро раскалился. Стало трудно дышать. Отчетливо вспомнился пожар в прерии, но сейчас у него было еще меньше шансов спастись. Вдруг, сквозь шум и треск, донеслись голоса:

— Сюда… сюда, в трюме… в отсеке с гробами.

Люк открылся, в трюм полилась вода. Насосы справились с пламенем за пять минут. Капитан решил сам убедиться в размерах ущерба и выяснить причину происшествия. В сопровождении нескольких членов экипажа он спустился по внутренней лестнице и вошел через боковую дверь, освещая дорогу факелом.

— Смотрите, какой-то человек! — заметил матрос.

— Да, верно! — Капитан остановился в растерянности. — Человек, да еще живой. Ты что здесь делаешь? Откуда взялся?

— Пытаюсь выиграть пари… — серьезно ответил Бессребреник.

— Ты еще и издеваешься?.. Погоди… мы тебя проучим. Хватайте его, ребята!

— Я не сопротивляюсь, я сдаюсь добровольно.

— Еще бы. Плывешь на моем корабле бесплатно. Или, может быть, ты заплатил?

— Нет.

— И проник сюда незаконно. Устроил пожар?!

— А как еще я мог привлечь ваше внимание?

Матросы схватили джентльмена и потащили по крутой, узкой лестнице. Пленник взмолился:

— Позвольте мне подняться самому. Вы же не думаете, что я сбегу?

Капитан, осмотрев трюм и убедившись, что опасности больше нет, вернулся на палубу, где перед его взором предстал всклокоченный, бледный и изможденный человек, весь в грязи и копоти, с лицом, измазанным кровью, короче, законченный бандит.

Лишения последнего времени, голод и жажда ослабили путешественника настолько, что он едва держался на ногах и, попав из темноты на свет, часто моргал и щурился. Океанский ветер пьянил его.

Капитан был суров:

— Каждый, кто не заплатил за проезд, должен немедленно покинуть корабль.

— Это не так просто сделать, — возразил джентльмен, собирая все силы, чтобы не потерять сознание.

— Как раз наоборот. Нет ничего проще. Достаточно прыгнуть за борт.

— А если я откажусь прыгать?

— Я прикажу своим матросам тебя выбросить.

— Вы что, убийца?

— Просто я хозяин. Эй, Том, Патрик, Боб и Вилли, живо! Бросьте этого негодяя за борт.

— Матросы! — крикнул джентльмен. — Вы не пойдете на преступление! Узнайте же, что я заключил пари с Серебряным Королем о сорока тысячах километров без гроша в кармане.

— Вот это да!

— Господин Бессребреник!..

Джентльмену удалось вызвать к себе интерес. Капитан пожал плечами и буркнул:

— Плевать я хотел на твое пари. Мне твои фокусы ни к чему… Выполняйте, что приказано. В воду его…

Моряки заколебались. Один обратился к капитану:

— Капитан, а нельзя ли как-нибудь уладить дело?..

— Только одним способом: оплатить проезд и питание.

Матрос молча снял с головы берет и протянул товарищам.

— Давай, ребята, раскошеливайся, — послышались голоса.

Все как один достали тощие кошельки и собрались высыпать их содержимое в шапку. Бессребреник остановил их:

— Вы славные парни, но я не могу принять ваши деньги.

— Не можете? Но почему?!

— По условиям пари их можно только заработать.

— Пошлите ваше пари к черту! — посоветовал один из моряков. — Главное для вас — выжить.

— Стоит ли того наше существование? Не все ли равно, когда умирать? Немного раньше, немного позже, какая разница? — насколько мог беззаботно сказал джентльмен. — Если я проиграю пари, меня все равно ждет смерть.

— Как же вас спасти?

Капитан слушал разговор с недоброй улыбкой, еле сдерживая бешенство.

— Все зависит от капитана, — ответил Бессребреник.

— Что еще?

— Вы можете дать мне какую-нибудь работу. Я сильный, ловкий и умею все…

— Я сказал — нет, и хватит! Кончайте с ним!

Неожиданно раздался раздирающий душу детский крик и всплеск воды.

— Человек за бортом!

— Это наш юнга!

Команда бросилась по местам, как принято в таких случаях. Капитан приказал застопорить машину, в воду полетело несколько деревянных брусьев, ящики — все, за что можно ухватиться. Послышался новый всплеск — кто-то прыгнул вслед.

— Я вытащу его!

— Бог мой! Да это Бессребреник!

Известно, что корабль — не поезд, и его не остановишь нажатием на тормоз. Двигатель уже не работает, а он идет тем же курсом, быстро удаляясь от места происшествия. Волны естественным образом гасят скорость судна, но, чтобы вернуться назад, необходимы определенные маневры, и время может быть потеряно безвозвратно.

Поэтому наш герой, не раздумывая, бросился в воду. Он опасался, что мальчик не доплывет до деревянных поплавков самостоятельно. Море было неспокойно. Джентльмен плавал превосходно, но, попадая между валами, терял видимость и, чтобы не ошибиться направлением, окликал юнгу. Ответа он не слышал, так как шум воды глушил все звуки.

Прошло несколько долгих минут. Вдруг ему показалось, что где-то рядом раздался стон. И не стон даже — жалобный писк птенца. Взлетев на гребень, Бессребреник наконец увидел ребенка. Силы оставляли его. Волны захлестывали парнишку с головой и грозили поглотить. Джентльмен успел схватить мальчика за руку и радостно засмеялся.

— Что произошло, малыш? Ты захотел искупаться?

Как все утопающие, ребенок сразу вцепился в спасателя. Неподалеку плавала широкая балка. Джентльмен подтащил ее и усадил мальчика верхом.

— Вот так-то лучше. Держись! Сейчас за нами придут.

В том, что помощь скоро подоспеет, наш герой не сомневался. Спасение терпящих бедствие на море — священный долг каждого моряка. У Бессребреника могли зародиться сомнения на собственный счет, но для спасения юнги экипаж обязан был сделать все. Мальчик имел право рассчитывать на своего капитана.

Ждали долго. Когда очередной вал выносил их на гребень, всматривались в горизонт, туда, где находился корабль. Судно по-прежнему было далеко, и спасательная шлюпка все не показывалась. Ничто не нарушало монотонного плеска волн.

Джентльмен ждал, беспокоясь не столько за собственную персону, сколько за мальчика, который пришел в себя и держался молодцом. Но корабль удалялся, его очертания постепенно растворялись на фоне океана, и через несколько минут над горизонтом виднелись только мачты.

Сомнений не было… Пароход ушел. Его капитан оказался ничтожеством. Оставить двух беззащитных людей в открытом океане без пищи и воды! Трудно было примириться с очевидностью.

Юнга стучал зубами от холода, в глазах его застыло выражение страдания и ужаса.

— Господин! — простонал он. — Значит, нам на помощь никто не придет? У меня больше нет сил… я боюсь… спасите меня!

— Не бойся, малыш! Я сделаю все возможное, — сказал джентльмен, добавив про себя: «Долго мы не продержимся. Покончено с пари, покончено с жизнью. Господин Бессребреник — человек без имени, и могила его будет безымянна. На дне Тихого океана».

ГЛАВА 22

Вернемся на корабль и посмотрим, что там произошло после того, как два человека по воле судьбы покинули его. Капитан, если вы помните, сначала остановил двигатель, намереваясь спасти юнгу. Но, увидев, что Бессребреник опередил его, подумал:

«Так-так! Этот выскочка вздумал меня учить. Сначала устраивает пожар, потом прыгает в воду. Без него здесь, конечно, не знают, что делать. Вот пусть и сидит там! Моим матросам меньше работы».

Легкая жалость к юнге, совсем еще мальчику, шевельнулась в груди капитана и тут же пропала.

«А что юнга? Он, поди, уже утонул. А если не утонул, то утонет, пока мы будем возвращаться».

И, наклонившись к рупору, капитан отдал приказ:

— Полный вперед!

Среди матросов поднялся ропот. Их начальник выхватил револьвер и тоном, не допускающим возражений, сказал:

— Первый, кто скажет хоть слово, может считать себя покойником. Вы знаете, я словами не бросаюсь. Все по местам. Я предупредил. Ступайте!

Просить было бесполезно. Машину запустили, повалил дым, корабль продолжал плавание.

Бессребреник, держась за доску, провожал его взглядом. Не в силах что-нибудь изменить, он послал «Бетси» вдогонку проклятье.

Мальчик узнал в господине, спасшем ему жизнь, того странного незнакомца, который так внезапно появился у них сегодня. Все больше проникаясь доверием к джентльмену, он рассказал свою печальную историю.

Его имя Жорж, ему двенадцать лет. Они жили в Чарлстоне[194]. Отец плавал матросом и погиб при кораблекрушении пять лет назад, оставив семью без средств к существованию. Мать с шестью детьми выбивалась из сил, хватаясь за любую работу, и все равно едва сводила концы с концами. С семи лет он начал помогать ей. Оставаясь за старшего с малышами, выполнял работу по дому, делал покупки, а вечером с ящиком и щетками шел к театру чистить обувь богатым господам или продавать газеты. Наконец бедная вдова надорвалась и свалилась в лихорадке. Ее увезли в больницу, не дав поцеловать детей на прощанье. Больше они не виделись.

Оставшись одни, малыши плакали — они хотели есть, но в доме было пусто. Жорж пошел просить милостыню. Ему подали несколько мелких монет. В тот вечер он накормил сирот, но на другой день следовало платить за жилье. Так они оказались на улице. А жалкую лачугу заняли другие, такие же нищие.

Все шестеро отправились куда глаза глядят. Если старшему нет и десяти, что еще остается, как не попрошайничать?

Полиция всех стран мира не переносит бродяг. Их задержали, как будто просить хлеба у тех, кто его имеет, — тяжкое преступление! По дороге какой-то человек был тронут видом плачущих от горя и голода малюток и поинтересовался, в чем их вина.

— Попрошайничают, пристают к прохожим, — объяснил полицейский.

— Один-то уж точно, вон тот, что постарше, может работать. Я — капитан торгового судна. Скажи, ты хочешь стать моряком?

«Моряком?! Как отец!» Мальчик согласился.

Глотая слезы, он поцеловал малышей и пошел за своим хозяином. В тот же день Жорж был зачислен юнгой на парусник, отправлявшийся с грузом хлопка в Ливерпуль.

Двумя годами позже его покровитель умер от желтой лихорадки, и бедный матросик опять очутился на улице. Тут-то судьба и привела его на «Бетси».

Дальнейшее вам известно.

Рассказ часто прерывался. Много усилий тратилось на борьбу с волнами. Не так легко ребенку было удержаться на плаву посреди неспокойного океана. Бессребреник сочувственно смотрел на него. В сердце затеплилась нежность. Сам-то он был силен, вынослив, привык к трудностям и лишениям.

— Держись, малыш, — шептал он. — Я тебя спасу.

Мальчик почувствовал в голосе джентльмена искреннее расположение.

— Вы так добры, сударь! Но я не выдержу. Мне холодно, и у меня нет сил. Я умру.

— Не говори так. Нас куда-нибудь прибьет. Океан велик, но где-нибудь отыщется островок… кусочек суши или что-нибудь еще…

В глубине души Бессребреник ни на что не рассчитывал, но хотел подбодрить хрупкое существо, такое крохотное в огромном океане. Ребенок терял силы на глазах, соскальзывал с доски, и по его трясущемуся от холода тельцу пробегали безжалостные волны.

Джентльмен снял с себя пояс и привязал малыша к балке. Освободились затекшие от напряжения руки, стало свободнее дышать. Негнущимися, заледеневшими пальцами Жорж коснулся руки своего друга и слабо пожал ее.

Наступила ночь. Быстро, без сумерек. Черное покрывало накрыло черный океан. Только изредка в глубине вспыхивали и гасли фосфоресцирующие огоньки. Тело свело от холода. Жизнь уходила, на этот раз навсегда. Скоро начнется предсмертная агония. Жорж пытался призвать на помощь все жизненные силы, благодаря которым в чрезвычайных обстоятельствах всегда находил путь спасения. Но как бы велика ни была энергия человека, как бы прочен ни был материал, затраченный природой на его изготовление, всему положен предел.

Бессребреник думал о своем маленьком друге. Чтобы спасти его, он готов был пожертвовать собой.

— Я твой тезка, — признался наш герой, пытаясь отвлечь мальчика, ставшего первым, перед кем приоткрылась завеса таинственности, скрывавшая прошлое Бессребреника.

— Как ты себя чувствуешь, Жорж? — спрашивал он осипшим голосом.

Прерывающимся, дрожащим шепотом тот отвечал:

— Плохо, сударь… я пытаюсь бороться, потому что вы этого хотите… не хочу вас огорчать… вы такой добрый! Но у меня нет сил… и мне не страшно умирать. Моя жизнь — сплошное мучение.

От этих слов у мужчины перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы.

Проходили часы. Монотонный плеск воды вселял в их души ужас. Оба молчали. Холод сковал мышцы. Не шевелились губы, нарушилось дыхание. Несколько раз вместо воздуха в легкие джентльмена попадала вода. Начался кашель, болезненный, долгий, раздирающий грудную клетку. Бессребреника преследовала мысль:

«На этот раз мне не выбраться».

Потом он кричал исключительно для того, чтобы услышать звук человеческого голоса:

— Жорж, малыш, ответь мне!

Мальчик еле слышно стонал, порой его сотрясали рыдания, и сердце Жоржа-старшего болезненно сжималось.

От холода, усталости и голода начались галлюцинации, постепенно вытесняющие реальность. Джентльмену виделись большие города, залитые электрическим светом, толпы нарядно одетых людей на улицах. Их сменяли океанские суда, мчащиеся на полной скорости поезда, степи, погони, кровавые драки.

В калейдоскопе вещей и лиц вдруг возникло видение — очаровательная белокурая женщина с сияющими глазами.

— Клавдия…

Потом видение растворилось, наш герой впал в забытье.

ГЛАВА 23

Время тянулось бесконечно долго. Холод сковал конечности, замирало биение сердца, еще теплилась жизнь — с хрипом вырывалось дыхание, изредка прояснялось в глазах, и тогда Бессребреник видел сверкающие в небе звезды. Он хотел закричать, позвать мальчика, но из груди не вырвалось ни звука, лишь из гортани поднялось клокотание и зазвенело в ушах. Он удивился, услышав ответный стон ребенка, даже не стон, а жалобный зов живого существа, в лицо которому смотрит смерть, безжалостная и неотвратимая.

«Жорж умирает… — вяло шевельнулась мысль в голове джентльмена. — Мы оба умираем».

В тумане угасающего сознания снова возникли звезды. Губы шепнули:

— Это, наверное, к лучшему.

Вдали от корабельных путей, посреди безбрежного океана среди рифов расположился островок. Коралловые наслоения, о которые с шумом разбивались волны, имели форму кратера подводного вулкана — подобие вытянутого кольца. С одной стороны кольцо размыкалось, образуя широкий двадцатиметровый вход в бухту. С внешней стороны волны яростно разбивались об изъеденные штормами скалистые выступы, в то время как безмятежное спокойствие лагуны ничем не нарушалось. Кусочек суши представлял собой почти правильной формы эллипс, около трех километров в длину и не более двух — в ширину. Прямые стволы кокосовых пальм уходили вверх, как греческие колонны, и там венчались пышным веером листьев. Вместе с чахлым кустарником они составляли единственную растительность островка, если не считать деревьев мускатного ореха, росших рядом с маленьким родничком.

Фауна также не отличалась разнообразием. Толстые земляные крабы трудились над кокосовыми орехами, стараясь добраться до сердцевины. По земле и по деревьям бегали упитанные серые крысы. Порхали птицы, чаще других попадались индонезийские голуби, которые питались мускатными орехами и плодами пальмовых деревьев и весело плескались в спокойных водах лагуны.

Этим и ограничивается жизнь на островах подобного типа, именуемых атоллами. Их особенно много в тропической части Тихого океана, где они образуют целые группы. Наиболее известны среди них Марианские, Каролинские, Фиджи, острова архипелага Кука, Самоа и, конечно, Ваникоро, прославившийся тем, что там погиб наш знаменитый Лаперуз[195].

Мореплаватели открыли и нанесли на карту большое количество атоллов, но далеко не все. Немало их осталось не замеченными в огромном океане, особенно там, где они едва поднимаются над водой. Неутомимая работа микроорганизмов по их созиданию еще далека от завершения. Для морских судов они очень опасны, потому что почти невидимы.

На берегу безымянного атолла, на который, вне всякого сомнения, никогда не ступала нога человека, лежала деревянная балка. Она миновала внешний барьер коралловых рифов через пролив, соединяющий лагуну с океаном, и мягкие волны выкатили ее на узкий песчаный берег.

Событие, в целом незначительное, вызвало настоящий переполох среди птиц. Они долго обсуждали его, пока не убедились в полной безопасности предмета, после чего угомонились и занялись своими обычными делами. А кусок дерева и два неподвижных человеческих тела — большое и маленькое — лежали на песке. Мужчина и ребенок. Не совсем неподвижные, впрочем. Мужчина сделал несколько движений. Открылись и закрылись от яркого света глаза. Потом, как случается после долгого забытья, он протяжно чихнул; значит, по крайней мере, в этом теле присутствовала жизнь.

Человек осмотрелся вокруг, не веря собственным глазам. Строй пальм, огибавших атолл полукругом, их шуршащие в вышине кроны, блестящие листья и золотые плоды муската, сверкающую водную пыль разбивавшихся о рифы валов, зеленых голубей, крыс и крабов, пурпурные стебли кораллов в прозрачной голубой воде — все это оживший охватил одним счастливым и радостным взглядом. И расслабленно прошептал:

— Спасен! Я спасен! Благодарю тебя, Господи!

Тут мужчина вспомнил о ребенке.

Он лежал рядом, по плечи в воде.

— Жорж, малыш! Очнись! Ты меня слышишь? Отвечай мне!

Мальчик не шевелился и не открывал глаз. Человек подполз к нему, коснулся рукой щеки и вздрогнул: она была ледяной.

«Боже! Неужели он умер?!»

Джентльмен попытался отвязать мальчика, но узлы затянулись, их пришлось разрезать. Бессребреник вытащил из воды сжавшееся тельце и, спотыкаясь, отнес на пригорок. Уложив его на солнышке, расстегнул рубашку и приник к сердцу: оно не билось. Отказываясь верить, путешественник растирал грудную клетку ребенка и опять прикладывал ухо. Все напрасно. Не принесло результатов и искусственное дыхание. Шло время. Взрослый забыл о собственной слабости, голоде и жажде и надеялся на чудо воскрешения.

Увы! Чуда не произошло. Страданиям его товарища пришел конец. Бессребреник разрыдался, в это трудно поверить, но он плакал, плакал долго и горько.

Через несколько часов в расщелине между скал он нашел пресную воду и смог утолить жажду. Почувствовав себя лучше, поднял несколько кокосовых орехов, открыл их и съел сердцевину, потом вернулся к мертвому ребенку. Судьба, не успев подарить ему друга, тут же отняла его. Джентльмен вздохнул.

Орудуя большой раковиной, как лопатой, Бессребреник вырыл в песке глубокую яму и положил в нее ребенка. Завалив могилу песком, камнями, обломками рифов и кораллов, он стоял, опустив голову, и думал:

«Господь принял его чистую душу, а я один… опять один!»

ГЛАВА 24

Прошли дни, затем недели и месяцы.

Бессребреник потерял понятие о времени, жил жизнью робинзона, правда, без корабля, застрявшего на рифах, из которого Даниэль Дефо[196] извлекал все необходимое для жизни своего героя. Наш робинзон был без ружья и книг, без верного Пятницы и на очень маленьком островке.

Но не без пищи!

Конечно, хвастаться разнообразием меню не приходилось, но для поддержания сил хватало кокосовых орехов, птичьих яиц, ягод. В пищу годились и крабы, и пальмовые крысы, но где взять огонь, чтобы их приготовить? Нечего было и думать тереть друг о друга кусочки сухого дерева — в надежде, что они воспламенятся. Бессребреник высекал искры, ударяя ножом по куску коралла, но зажечь от них ничего не удавалось. Выход нашелся, как всегда, случайно. Однажды у корней мускатного дерева он заметил грибы, похожие на трутовые. Выбрав самые крупные, срезал и положил их на солнце.

Когда они высохли и почернели, джентльмен снова взялся высекать искры. Долго ничего не получалось, вдруг запахло дымом. Одна искорка попала на гриб, и тот затлел. Сделав на радостях сальто, Жорж закричал:

— Ура! У меня есть огонь! Я добыл огонь! — Потом обложил тлеющий гриб мелкими щепочками и сухими листьями и стал осторожно дуть, пока не показался язычок пламени. Положив сверху сухих веток потолще, он вскоре получил настоящий костер и прямо в панцире запек огромного краба.

Боясь потерять это чудо, наш островитянин решил поддерживать огонь постоянно — легче раздуть угольки, чем начинать все сначала.

Жизнь текла в удручающем однообразии. Для такого деятельного человека положение и в самом деле было невыносимым. Бессребреник не находил, чем занять свой ум на этом клочке суши. Ни единого человеческого существа, ни единой книги, ни клочка бумаги. Развлечением служили только поиски пищи и топлива для костра. Он готовил еду как можно медленнее, а когда съедал, часами бродил по острову. Затем наступало время ужина — все начиналось сначала. Спать Жорж укладывался на куче сухих листьев.

Однажды внезапно полил дождь, и ему едва удалось спасти несколько тлеющих угольков. Это небольшое происшествие превратилось в событие из-за пережитых эмоций.

Все население атолла быстро привыкло к хозяину острова. Некоторые животные сначала дичились, но потом осмелели. Крысы собирались к его обеду и поедали остатки пищи, а ночью шуршали в листьях постели. Джентльмен полностью оправдывал их доверие. Он не пытался ловить ни изящных птичек, ни любопытных зверьков, дорожа этой компанией больше, чем разнообразием меню. И сам потихоньку впадал в животное состояние, часами оставаясь без занятий, без мыслей. Когда ему случилось произнести несколько слов вслух, звук собственного голоса очень удивил его. Иногда он начинал ломать голову над тем, какое сегодня могло бы быть число. Время тянулось медленно, и, казалось, с тех пор, как его бросили в океане, прошли годы. Порой вспоминалось пари. Джентльмен считал его давно проигранным и вздыхал:

«Если бы я оказался в Нью-Йорке, то заплатил бы свой долг этому тупице Сильверу. Иногда смерть бывает привлекательнее жизни».

Такие мысли обычно воскрешали милый образ его прежней спутницы. Но Жорж прерывал себя:

«Мечты… пустые мечты… Я сам испортил, растратил, погубил свою жизнь и кончу дни на этом проклятом атолле».

Волосы и борода джентльмена отросли насколько, что это подтверждало его предположение об утерянном времени.

«Они решат, что я погиб в какой-нибудь дыре, и будут правы. Клавдия, вероятно, давно замужем за Джимом Сильвером. Вспомнила ли она обо мне хоть раз, пожалела ли?»

Однажды утром в лагуне показался какой-то предмет. Пустяк, конечно, — деревянный ящик, в каких хранят и перевозят ликеры или хорошие вина. Он вертелся в воде, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Бессребреник терпеливо дождался, когда его прибьет к берегу, и достал из воды. Предполагая, что ящик пуст, джентльмен удивился, почувствовав тяжесть. Внутри был тщательно упакованный в соломенные чехлы и обложенный стружками предмет.

Обломок цивилизации, который судьба, словно в насмешку, посылала ему издалека, давал пищу для размышлений и на какое-то время сулил занять его. Медленно, один за другим, он снял все чехлы и обнаружил бутылку из толстого стекла, с узким горлышком. Пробка была оплетена металлической нитью. Бессребреник вынул бутылку, в ней плескалась жидкость. Он ожидал, вероятно, чего-нибудь другого, потому что удивленно сказал:

— Шампанское! — и рассмеялся. — А ты, мой мальчик, надеялся найти важный документ: сведения о кораблекрушении, призыв о помощи?! Так нет же! В ней шампанское! Наверное, какой-нибудь растяпа-стюард оставил на палубе, его смыло волной, и вот оно здесь.

Джентльмен машинально подрезал ножом металлическое крепление пробки. Зашипел газ, пробка вылетела, из горлышка потекла белая пена. Бессребреник поднес бутылку к губам и сделал первый глоток.

— Отличная выдержка! Замечательное вино!

Жорж пил с наслаждением глоток за глотком и скоро почувствовал опьянение:

— Черт возьми! Я почти пьян! Ну уж это верх оригинальности: быть без гроша, сидеть на необитаемом острове, почти голым и босым, и пить шампанское по семь долларов за бутылку!

Смакуя каждый глоток, путешественник медленно выпил все до капли. По телу разлилось тепло, в ушах зашумело, Жоржа охватило чувство блаженства. И, забыв весь ужас своего положения, наш робинзон стал строить безумные планы, петь, свистеть и прыгать на берегу своей тюрьмы. Целый час абсолютного счастья!

Затем возбуждение улеглось, мечты рассеялись, как дым, печальные мысли нахлынули разом — о прошлом, о погубленной жизни — из груди вырвался вздох, в душе поднимался протест: «Так и погибнуть на этих рифах?!»

До сих пор удача не изменяла ему, а теперь?.. Мысль, что никто не узнает его настоящего имени, и он погибнет, как безродный авантюрист, тяготила. Скрываться за псевдонимом уже не было нужды. Пора сообщить людям свое настоящее имя.

«Такое имя, как у меня, незачем скрывать».

Взгляд упал на пустую бутылку. Ее содержимое доставило пусть кратковременную, но настоящую радость.

«Рассказать о жизни… о себе… Запечатать и бросить в море. Такие поплавки бросал в Атлантику принц Монако во время научной экспедиции, и все они пришли по назначению, то есть добрались до цивилизованных мест. Почему же ЭТОЙ бутылке не попасть в руки тех, кто сможет мне помочь?»

У джентльмена не было ни перьев, ни бумаги, ни чернил, но разве такие пустяки способны остановить столь решительного человека, как наш герой?

Он вспомнил, что все знаменитые узники писали или на собственных рубашках, или на носовых платках. Носовой платок Жоржа уцелел, несмотря на все перипетии. На этот раз он уделил его стирке особое внимание: добавив в пресную воду золы, добился идеальной белизны.

Перо джентльмен позаимствовал у голубя, который примостился к нему на плечо. Осторожно сняв птицу, робинзон выдернул его из крыла.

С чернилами оказалось еще проще. Очинив перо, он обмакнул его… разумеется, в кровь. Сначала ему пришла в голову кощунственная мысль использовать голубиную кровь, но Бессребреник тут же отогнал ее.

«У меня достаточно собственной крови…» — И сделал надрез на тыльной стороне левой руки. В ранке набухла розовая капля, и, растянув на коленях платок, островитянин начал свое повествование:

«Коралловый остров в центре Тихого океана, число неизвестно, месяц неизвестен, широта и долгота неизвестны, отправитель без имени».

Перечитав написанное, он улыбнулся.

— Довольно загадочное начало, но совсем неплохо.

Вопреки опасениям, перо оставляло четкий след, кровь быстро высыхала и не расползалась. Но времени на каждую букву уходило порядочно. Джентльмен снова взялся за работу и продолжил необычные мемуары.

«Около года назад меня узнали в Америке под псевдонимом Бессребреник. Доведенный до отчаяния жизненными обстоятельствами, я решился на самоубийство, но осуществил свое намерение не совсем обычным способом. Употребив последние деньги на рекламу, взбудоражившую всю Америку, я положился на волю случая, и случай выбрал за меня — заменил самоубийство на кругосветное путешествие без гроша в кармане, которое необходимо было проделать за год. Я ставил на карту жизнь, а мой партнер — два миллиона долларов.

Успев немало с начала своего путешествия, я оказался один на пустынном острове в океане. Я не считал дни с того момента, как меня выбросило на берег, и не знаю, истек ли срок моего пари… Возможно, у меня еще есть время…

Прошу тех, в чьи руки попадет сие письмо, предпринять тщательные поиски. К сожалению, не имею возможности указать свои координаты. Атолл, на котором я нахожусь, расположен вблизи курса американского судна „Бетси“, которое я покинул вследствие чрезвычайных обстоятельств. В судовом журнале должна сохраниться запись об этом происшествии. Теперь я должен рассказать о себе. Мне необходимо, чтобы отдельные лица знали, кто я, и не считали меня заурядным авантюристом.

Я — граф Жорж де Солиньяк, единственный потомок старинной и славной фамилии из Лангедока[197]. Родители мои умерли рано. Не получив в наследство ничего, кроме громкого имени, ваш покорный слуга навлек на себя, к несчастью, гнев влиятельных родственников. Их не устраивало мое увлечение театром и литературой; сама возможность появления на сцене молодого де Солиньяка вызывала бурю негодования. Чем успешнее были мои первые шаги в искусстве, тем меньше это нравилось им. Наконец, маркиз де Шербург, дядя по материнской линии, решил, что потомку рыцарей, известных со времен первых крестовых походов, не пристало заниматься столь неподходящим ремеслом и что служба рядовым в армии положит начало блестящей карьере его племянника.

Казарма и муштра сделали мою жизнь совершенно невыносимой. Конфликт с офицером, деспотичным и злопамятным, завершился арестом. Только заступничество дяди избавило меня от трибунала. За три года я прошел через все ужасы колониальной тюрьмы. Бежал, жил в Америке, в конце концов оказался без гроша в кармане и решился на известное вам предприятие.

Прошу о помощи.

Да благословит вас Господь!

Потерпевший бедствие граф Жорж де Солиньяк — известный под псевдонимом Бессребреник».

Стоит ли говорить, что работа отняла много времени и сил. Жорж тратил на нее все свободное время, старательно выписывая букву за буквой на тонкой ткани платка. Две основные задачи стояли перед ним при составлении необычного манускрипта — разборчивый почерк и экономия места. И то и другое удалось. На платке не осталось свободного пространства даже величиной с ноготь. Перечитав написанное, он остался доволен, скатал ткань в тугой валик и осторожно протолкнул в тщательно просушенную бутылку.

Теперь предстояло герметично запечатать драгоценный сосуд. Работа по изготовлению пробки потребовала терпения. После нескольких неудач пришлось остановить выбор на черенках водорослей. Нарезав кругляшек, джентльмен закупорил как можно плотнее горлышко бутылки. Нашлось и смолистое дерево. Собранной смолы хватило, чтобы покрыть пробку в несколько слоев. Проверив герметичность, робинзон торжественно, с некоторой долей грусти забросил бутылку в океан. Волны подхватили ее и понесли. Она взлетала, вращалась и долгое время болталась у самого берега, потом ее отнесло течением и снова прибило к тому месту, где стоял Бессребреник. Он был удручен.

— Так я не скоро дождусь помощи… Здесь, вероятно, круговое течение. Попробуем иначе. — Сунув бутылку за пояс, Жорж бросился в воду и поплыл в открытое море. Отплыв от атолла на значительное расстояние, он понял, что дальше плыть опасно, и выпустил бутылку, надеясь, что удалился достаточно от течения, огибавшего атолл. Повернув к острову, джентльмен помахал ей на прощание рукой:

— Прощай! Надеюсь, ты попадешь в хорошие руки.

Атолл показался ему еще меньше и печальнее, чем обычно. Его захлестнула тоска. В сердце почти не осталось надежды.

ГЛАВА 25

Прошло двое суток. Рано утром Жоржа разбудили звуки человеческих голосов, грубых, хриплых, с ужасным американским акцентом. Его звали по имени:

— Эй, Бессребреник! Эй, парень, ты жив? Где ты есть?

Джентльмен потрясенно тер глаза, еще не веря себе. Впервые в жизни этот акцент не казался ему ужасным. Напротив, он слушал голоса, как слушают музыку.

Солнце встало. Косые лучи освещали верхушки пальм, бросая розовые блики на неподвижную гладь лагуны. В лагуне стоял небольшой вельбот, в нем сидело шестеро матросов.

Босой, в лохмотьях, со всклокоченными волосами человек бросился к берегу.

— Я здесь! — закричал он. — Здесь! Здесь! Здесь!

Сердце прыгало в груди, срывался от волнения голос.

— All right! Полезайте в лодку.

Вельбот стоял, прижавшись бортом к коралловому уступу. Бессребреник бросился к лодке.

— Go![198]

Взмахнули и погрузились в голубую воду весла, остров стал удаляться. Жорж потерял дар речи. Он понимал теперь только одно: спасен! Ужасное одиночество кончилось. Чувство, близкое к благоговению, охватило его, а тот волшебный миг, когда лодка, качаясь на волнах, уносила его от атолла, навсегда запечатлелся в душе. Он не мог бы сказать, сколько времени занял путь к кораблю — несколько минут или несколько часов. Матросы гребли дружно, и перед шлюпкой вдруг вырос корпус большого парохода.

Джентльмен очнулся, поднял глаза, чтобы прочитать название, и вздрогнул — на голубом фоне горели золотые буквы: «БЕТСИ». Подойдя к левому борту, суденышко остановилось под трапом, сверху раздался приказ:

— На борт!

— Что же вы медлите, сударь?

Бессребреник не мог прийти в себя и потрясенно думал, поднимаясь по веревочному трапу: «„Бетси“? Проклятый катафалк! Они меня снова берут на борт! Или это сон, или я сошел с ума».

На палубе его ждал горячий прием. Матросы жали ему руку, улыбались, их лица сияли радостью. Наконец раздалось дружное:

— Гип! Гип! Ура! Гип! Гип! Ура! Да здравствует Бессребреник!

Джентльмен не понимал ровным счетом ничего. Подошел человек, отдавший приказ подниматься на борт, и в знак приветствия хлопнул джентльмена по плечу. Жорж узнал в нем второго помощника капитана.

— А где же капитан? — спросил он растерянно, ощущая подсознательный страх от мысли, что на палубе вот-вот возникнет костлявая фигура того, кто хладнокровно оставил умирать в океане живых людей.

— Теперь капитан — я.

— Поздравляю вас!

— А я вас! Что же стало с юнгой? Вы один? Он погиб?

— Я сделал все, чтобы спасти его, но…

— Не сомневаюсь в этом… Мальчика погубил капитан. Это был человек без сердца… Его самого смыло волной во время внезапного крена, о мертвых не говорят плохо. Теперь они вместе, пусть покоятся с миром.

— Да будет милостив к ним Господь!

Новый капитан пригласил гостя в свою каюту, где их ждал обед. Среди накрытого стола лежал знакомый читателю носовой платок.

— Не может быть! Это похоже на чудо! — воскликнул спасенный, невольно потянувшись к нему рукой.

— Вы правы. Тем более, что произошло сразу несколько счастливых совпадений. Бутылку заметил матрос. Когда ее вытащили и прочитали вашу повесть, то оказалось, что мы находимся на том же месте, где в прошлом рейсе вас бросили в море. Все обрадовались, что вы живы. Я приказал найти атолл, и он обнаружился легко. Должен сказать, сударь, судьба к вам благосклонна.

— Теперь и я начинаю так думать.

— Вне всякого сомнения. Пропасть, а затем быть найденным через восемь месяцев в том же самом месте, посреди океана…

— Верно. Но радоваться, как я понимаю, мне осталось недолго.

Бессребреник показал на перекидной календарь, висевший на стене. На листке была дата — 1 мая.

— Вы видите число? Когда я его увидел, мне потребовались все силы, чтобы не закричать.

— Но почему?

— Мне осталось жить всего двенадцать дней.

— Не может быть! — Американец был обескуражен.

— И тем не менее это так, и ничто не помешает мне умереть тринадцатого мая.

— Не понимаю…

— По условиям пари я должен был за триста шестьдесят пять дней проделать сорок тысяч километров.

— Знаю. Я даже поставил на вас.

— Так вот, вы проиграли.

— Но еще есть время…

— Срок пари истекает тринадцатого мая в полдень. У меня в запасе двенадцать дней. Я едва успею вернуться в Нью-Йорк, в отель «Космополитен», чтобы там… публично застрелиться.

— Но позвольте! Возможно, все не так плохо, и вы успеете сделать ваши километры. Мой корабль — посудина довольно бойкая. Мы загрузим топки углем…

— Нет! Невозможно!

— Возможно! Это я вам говорю! Все в вашем распоряжении: уголь, маршрут, скорость…

— Именно этим я и не могу воспользоваться… бесплатно.

И Жорж принялся за обед, которым его угостил новый капитан «Бетси», с видом человека, желудок которого уж точно умирать не собирался.

ГЛАВА 26

Корабль шел быстро.

«Жаль, — думал джентльмен, — что этот славный человек не встретился мне раньше. Он-то наверняка придумал бы, как спасти мне жизнь».

За обедом разговор все время возвращался к злополучному пари. Бессребреник подсчитывал количество километров, проделанных с самого начала, — сорок тысяч никак не набиралось. Чтобы проверить себя, он подошел к карте и, проследив свой маршрут, убедился, что ему не хватит более пятнадцати тысяч километров даже после прибытия в Нью-Йорк.

— Пари проиграно, проиграно окончательно. Это ясно как день. Главное теперь — не испортить игру и заплатить точно в срок, — решительно сказал джентльмен.

Капитан утвердительно кивнул головой. За обедом он выпил не один бокал вина и видел теперь все в розовом свете, поэтому мрачная речь собеседника не доходила до его сознания.

— Когда вы рассчитываете быть в Сан-Франциско?

— Через сорок восемь часов, если не изменится погода.

— В таком случае я успею добраться до Нью-Йорка к тринадцатому мая.

— Мистер Бессребреник, вы мой гость. Здесь все в вашем распоряжении. Не стесняйтесь. Раз уж вы проиграли пари, то можете позволить себе не зарабатывать каждый грош.

— Спасибо. Вы очень любезны. Обращаетесь со мной, как с приговоренным к смертной казни: кормите и поите, оказываете всевозможные знаки внимания…

— Yes… yes… very well… Как с приговоренным к смертной казни. Французы славятся своим остроумием. Но вы ведь не станете отказываться?

— Напротив, принимаю с сердечной и желудочной благодарностью.

Оба рассмеялись.

— Уж если мне осталось жить всего двенадцать дней, то лучше провести их с комфортом. В конце концов, я заслужил этот отдых. Кто упрекнет меня, если, прежде чем расстаться со своей несчастной жизнью, я чуточку повеселюсь?

Обратный путь оказался далеко не безоблачным, в прямом смысле слова. Начался сильный шторм, и «Бетси» легла в дрейф на целых шесть дней. Бессребреник проклинал все на свете — разбушевавшаяся стихия могла помешать выполнению обязательств. Ему хотелось быть уже в Нью-Йорке и подготовиться к уходу из жизни. Претила мысль, что придется торопиться, бежать не помня себя, не имея возможности предупредить всех в «Космополитене», влететь на последнем дыхании и в последнюю минуту в зал, чтобы пустить себе пулю в лоб. Глупо!

Но именно так все и складывалось. Неумолимый рок отказывал ему даже в возможности пристойно умереть. Все было против него: ураганный ветер, волны, поломка в машинном отделении. В результате «Бетси» могла вернуться в Сан-Франциско только 8 мая вечером. А чтобы попасть в Нью-Йорк, у джентльмена оставалось чуть больше четырех суток. Его охватил бессильный гнев. Ни один поезд не способен преодолеть расстояние от Сан-Франциско до Нью-Йорка менее чем за шесть суток, а значит, он не успевал к сроку, хотя капитан «Бетси» снабжал его всем необходимым — деньгами на дорогу и револьвером.

Сначала джентльмен не хотел брать револьвер и отказался от денег, которые никогда не вернул бы. Но капитан уговаривал его:

— Соглашайтесь, прошу вас. Мне отдадут этот револьвер… потом… когда он будет вам уже не нужен…

— Хотите сохранить его как реликвию?

— Разумеется. За него дадут не менее тысячи долларов.

И Жорж согласился. Но теперь и деньги были ни к чему.

…По Монтгомери-стрит, главной улице Сан-Франциско, шли двое: джентльмен и капитан. В голове у Бессребреника было пусто — он не хотел больше ни о чем думать, зато в кармане на этот раз имелись деньги. Сам не зная почему, он вдруг сказал:

— Если бы мне попался клуб, где идет крупная игра!

— Есть тут поблизости один hell[199], — откликнулся его спутник. — Вообще-то адских заведений здесь много…

— Что ж, попытать счастье?!

Неужели этот безумец рассчитывал выиграть два миллиона, чтобы выкупить свою жизнь? А почему бы и нет?

Они вошли в игорный дом. В просторном зале стояла напряженная тишина, слышался шелест банкнот и звон золота. Джентльмен приблизился к столу, за которым играли в рулетку. Разделив свое состояние — двести долларов — на две части, поставил сто на красное и на тринадцатый номер. Выпало красное и тринадцатый номер. Ему отсчитали три тысячи четыреста долларов. Он поставил их на красное. Вышло красное. Выигрыш удвоился. Наш игрок хотел все поставить на красное, но его предупредили, что максимальная ставка — пять тысяч. Отложив тысячу, он снова поставил на красное. И в третий раз выпало красное. Общий выигрыш составил одиннадцать тысяч шестьсот долларов.

— Смотри-ка! Дела идут на лад. Если бы было возможно выиграть два миллиона, я отправил бы Джиму Сильверу чек телеграфом.

Бессребреник продолжал делать ставки наугад, не раздумывая, но без всякой горячности. Иногда проигрывал, но чаще ему везло. Перед ним высилась гора денег, вызывающая зависть игроков и дрожь в руках крупье. Но Жоржу все казалось, что дело движется недостаточно быстро — сдерживало ограничение ставок. Поменяв золото на банкноты, джентльмен оказался владельцем трехсот тысяч долларов и прошел в соседний зал.

На него обратил внимание немолодой господин высокого роста. Он наблюдал, с каким равнодушием Бессребреник выигрывал баснословные суммы, и это возбуждало его любопытство. С чисто американской непосредственностью незнакомец заговорил с джентльменом:

— Сударь, вы играете для развлечения, из любви к игре или ради выигрыша?

— Я не страдаю от скуки, следовательно, в развлечениях нет необходимости. Игру я не люблю, но мне необходимо выиграть два миллиона. Вы удовлетворены моим ответом?

— Вполне. А что случится, если вы не выиграете два миллиона?

— Покончу жизнь самоубийством.

— Well! Очень интересно!

— Особенно для меня.

— Видите ли, игра — моя единственная страсть. Только игра способна возбуждать во мне чувства. Все остальное ничего не значит, ровным счетом ничего. А если я знаю, что за последним долларом партнера стоит его жизнь, это придает игре особую остроту. Если бы вы согласились стать моим партнером, это была бы не просто игра. Решалась бы ваша судьба… Поставить жизнь на карту! Что может быть прекраснее… Вы меня понимаете?

— Понимаю, вы человек пресыщенный!

Последнее слово Жорж произнес по-французски.

— Да… пресыщенный… верно. Вы француз?

— Да.

— Хотите поставить то, что вы выиграли в рулетку? Ставки не ограничены. Будем играть в экарте[200] на двойной проигрыш. Это французская игра. Идет быстро. Подходит вам?

— Как нельзя лучше! У меня триста тысяч долларов, и если я сделаю пять партий насухую…

— Ну и аппетит у вас!

— Неплохой. А у вас?

— Увидите.

Незнакомец подошел к столу, велел принести карты и жестом пригласил партнера сесть напротив.

В зале почувствовали, что предстоит большая игра, и окружили их стол. Бессребреник перехватил несколько заинтересованных взглядов в свой адрес и понял, что возбудил любопытство публики, но это его мало волновало.

Принесли несколько запечатанных колод. Игра началась.

ГЛАВА 27

Джентльмен выложил на стол пачки банкнот, незнакомец достал чековую книжку и ручку с золотым пером. Партнеры, следуя правилам, разбили колоду, и каждый, держа карты веером в левой руке, правой выкладывал их на стол одну за другой. Противник должен был их бить. Бессребреник выиграл. Его противник слегка наклонил голову и сказал:

— Я проиграл триста тысяч.

Написав несколько строк в чековой книжке, он поставил подпись и подал листок.

— Чек для предъявления в Национальный банк. Выплата по первому требованию. Проверьте подпись.

— Нет необходимости, — вежливо возразил Бессребреник. — Я вам полностью доверяю.

Партия продолжалась.

— Двойная ставка, не так ли? — поинтересовался незнакомец.

— Разумеется.

Партнер раздал карты. На руках у джентльмена был король и три козыря. Он сыграл большой шлем. Вторая сдача оказалась удачной, третья — тоже. Наш герой выиграл. Теперь его выигрыш составил миллион двести тысяч. И это за несколько минут! Незнакомец снова выписал чек и спросил:

— Ставка удваивается?

— Вне всякого сомнения, — невозмутимо подтвердил Жорж.

Шепот восхищения пронесся по залу. Разыгрывалась последняя партия. Решалась судьба джентльмена, а он между тем был взволнован не больше, чем если бы игра шла на стакан виски. Карты сдавал Бессребреник. Распечатав колоду, он разбил ее и дал подрезать партнеру. Незнакомец пошел королем. У Жоржа не оказалось козырей, и он потребовал прикуп, партнер отказал и выложил карты: короля, даму, валета, туза и десятку! Большой шлем. Количество очков — три. Партнер сдал карты — Бессребреник набрал два очка. Результат был почти равный.

— Третий кон, — спокойно сказал джентльмен, распечатывая колоду.

Присутствующие следили за игрой, не дыша, так велика была ставка! Но никто и не догадывался, что, кроме денег, на карту была поставлена жизнь одного из соперников.

Развязка наступила быстро. Фортуна отвернулась от Жоржа, подписав ему тем самым смертный приговор.

Что и говорить, упорство и отвага нашего героя заслуживали иной награды.

Но у его противника на руках были туз, король и валет. Бессребреник проиграл. Слегка пожав плечами, он отдал все наличные деньги, вернул чеки противнику и недрогнувшим голосом сказал:

— К сожалению, я проиграл и остаюсь вам должен четыреста тысяч.

Незнакомец поклонился и сказал:

— Мне достаточно вашего слова. Продолжим.

— Благодарю, сударь. Это невозможно. Меня зовут Бессребреник.

— Вас? Вы и есть Бессребреник! Так это вы заключили пари с Джимом Сильвером? Рад с вами познакомиться… вы настоящий мужчина! Я счастлив!

Зал подхватил имя героя, раздались аплодисменты. Оказавшись в центре внимания, джентльмен сделал движение, чтобы уйти, но незнакомец взял его под руку и отвел в сторону.

— Значит, вы проиграли пари?

— Проиграл.

— Искренне сожалею, что вы у меня не выиграли два миллиона. Мне доставило бы удовольствие досадить Джиму. Не переношу его. Чем могу быть вам полезен?

— Думаю, ничем.

— Вы меня знаете?

— Не имею чести.

— Меня зовут Джо Вандерплейк… Я — король железных дорог.

«Еще один король, — подумал про себя Жорж. — Честное слово, шагу не ступишь в этой демократической стране, чтобы не наткнуться на монарха».

— Ну так как же? — настаивал новый знакомый.

— Сейчас я думаю, что вы действительно могли бы оказать мне большую услугу.

— Говорите, не стесняйтесь.

— Скоро три часа ночи. Думаю, абсолютно невозможно попасть в Нью-Йорк обычным способом к тринадцатому мая, точнее, через четверо суток и девять часов.

— Вы правы — невозможно.

— Ну а если…

— Если что?

— Если вы воспользуетесь вашим королевским могуществом. Вы, вероятно, распоряжаетесь всем на железных дорогах?

— Персоналом, расписанием, техникой.

— Прикажите, пусть подадут поезд-молнию, который проследует до Нью-Йорка только с остановками для заправки локомотива.

Король железных дорог подпрыгнул от радости и удивления.

— Ваш план мне нравится.

— Значит, вы его принимаете?

— С восторгом! Дайте подумать, что нам потребуется. Скоростной локомотив, вагон-салон, вагон-ресторан, багажный вагон. Гореть мне в аду, если мы не будем там вовремя.

— Вы сказали «мы»?

— Ну, разумеется, я еду с вами.

— Но я не один. Со мной мой товарищ, капитан «Бетси». Он одолжил мне свой револьвер. Вы позволите ему ехать с нами?

— Разумеется. Едем.

Через десять минут они были на вокзале в Сан-Франциско. Еще четверть часа ушло на распоряжения начальнику вокзала, инженерам, механикам, заведующему эксплуатационным отделом. Все пришло в движение, и час спустя необычный состав отправился.

В вагоне-ресторане горели печи, в вагоне-салоне были приготовлены кресла, диваны, застелены постели. И весь комфорт предназначался троим пассажирам. Как ни старались репортеры и фотографы проникнуть вслед за ними, Железнодорожный Король остался непреклонен.

Поезд мчался на огромной скорости. Он замедлял движение, лишь проезжая через населенные пункты, и набирал ход, как только вырывался на простор. И тогда его пассажиры едва успевали рассмотреть один пейзаж, как ему на смену бежал другой.

При заправке в котле локомотива не снижали давления, и поезд отправляли тотчас после того, как цистерну заполняли водой, а тендер — углем. И персонал и пассажиров охватила лихорадка скорости — недуг, которому подвержены и самые спокойные люди. Пассажирам вдруг начинало казаться, что они стоят на месте, и тогда раздавались крики:

— Быстрее! Быстрее!

Наших путешественников снедала тревога: успеют ли?

Железнодорожный Король пообещал своим служащим большие премии в случае успеха. Механики, забыв о показаниях манометра, разогрели котел так, что он не взрывался только чудом. Часы проходили за часами, поезд-молния следовал без происшествий и аварий. Все работали четко и слаженно.

Новость о прибытии Бессребреника уже достигла Нью-Йорка по телеграфу и вызвала в городе настоящее столпотворение. Подробностей никто не знал. Одно было известно: он возвращается в срок, как того требовали условия пари. Даже пронырливые журналисты из Сан-Франциско не смогли ничего узнать точнее. Единственный обладатель достоверной информации — Железнодорожный Король — хранил упорное молчание.

Все, что касалось Бессребреника, оставалось тайной. В последний момент делались бешеные ставки, а за тридцать часов до его прибытия «Космополитен» был забит до отказа.

Джентльмен сохранял присутствие духа, как будто каждый километр пути не приближал его к трагическому финалу.

Успеют? Не успеют? Машинисты утверждали, что в Нью-Йорке они окажутся до полудня.

ГЛАВА 28

До полудня оставалось тринадцать минут. Было тринадцатое мая.

— Наконец-то! — воскликнул Бессребреник с облегчением.

Чувство обреченности превратило последние дни его жизни в пытку.

— Число тринадцать преследует вас, — заметил Железнодорожный Король. — Вы не суеверны?

— Нисколько.

— Некоторые испытывают ужас перед этим числом.

— А мне оно всегда приносило удачу.

— Кто знает, что еще впереди?

— Ну я-то хорошо знаю — пуля в правый висок.

Приезд джентльмена собрал на вокзале громадную толпу. Люди стояли на перронах и площади перед вокзалом. Спутники направились к ожидавшему их экипажу. При виде Жоржа раздались приветственные возгласы. Лошади пугливо вздрагивали. Железнодорожный Король махнул кучеру.

— В гостиницу «Космополитен». У вас только десять минут.

В вокзальной сутолоке потеряли целую минуту. На часах было одиннадцать часов пятьдесят восемь минут, когда показалась гостиница и перед нею плотная толпа. Срывая голос, кучер кричал:

— Дорогу! Дорогу!

Люди не расступались. Джентльмен, высунувшись в окно, крикнул:

— Я — Бессребреник. Дайте нам проехать!

Возбужденная толпа сорвала дверцы и, вытащив его, на руках внесла в холл гостиницы, в глубине которого возвышалась эстрада.

Джентльмен жестом призвал всех к тишине. В распоряжении нашего героя осталось тридцать секунд, чтобы приветствовать публику и объяснить ситуацию. Большие электрические часы висели на противоположной стене, и секундная стрелка как раз пересекла вертикальную линию, делившую циферблат пополам.

Жорж вытащил и зарядил револьвер, положил его на стол и, следя за стрелкой, произнес последнюю речь:

— Я переоценил свои силы. Пари проиграно. У меня нет и двух миллионов, чтобы заплатить Джиму Сильверу, значит, я должен умереть… здесь… в вашем присутствии.

Секундной стрелке осталось пройти пять маленьких делений.

Бессребреник поднес револьвер к виску и, глядя на часы, сказал:

— Леди… джентльмены, прощайте!

По залу пронесся шепот и общий вздох. В нем смешались самые разные чувства: жалость, восхищение, любопытство, презрение. Сейчас раздастся выстрел и не станет этого удивительного человека. И вдруг, как год назад, в самую последнюю секунду ясный, звонкий голос произнес:

— Остановитесь! Я беру его в мужья!

Сердце Бессребреника замерло. Револьвер выпал из рук. Ему показалось, что это голос миссис Остин. К Жоржу действительно пробиралась сияющая красотой и молодостью женщина. В руке она держала какую-то бумагу.

Голос не повиновался джентльмену. Он едва выговорил:

— Клавдия! Как вовремя вы подоспели, чтобы спасти вашего бедного Бессребреника.

— Вовсе вы теперь не Бессребреник. Вы — миллиардер, владелец Нью-Ойл-Сити, Нефтяной Король.

Аудитория замерла от такого поворота событий. Развязка оказалась неожиданной, странной и настолько удачной, что все тут же приняли ее.

И только Жорж, стоя рядом с Клавдией, покрылся смертельной бледностью. Вдруг по залу пронесся шепот:

— Серебряный Король… Джим Сильвер…

Американец стоял угрюмый, поникший, с потухшим взглядом. В одну минуту он превратился в изваяние, в глазах его застыло изумление и отчаяние.

— Миссис Клавдия, — прошептал он растерянно, — миссис Клавдия, вы меня обманули… Я думал, вы бедны…

— Добавьте, что вы сделали все, чтобы добиться этого. Ведь не кто иной, как вы, возглавили «концерн» финансистов, чтобы разграбить Нью-Ойл-Сити. Вы организовали спекуляцию нефтяными акциями. Вы играли на понижение. Вы пустили в ход все средства для реализации своего дьявольского плана.

Держите, друг мой, держите. Это чек на два миллиона долларов… Вы свободны… Ваша жизнь принадлежит только вам.

— Но, сударыня, вы же отлично знаете, что я не могу их принять…

— Можете, отлично можете. Чек подписан мною, а я — ваш компаньон.

— Не понимаю…

— Вы забыли наше товарищество «Без Гроша и К°»? Тогда мы объединились в компанию неимущих. Сегодня нищете пришел конец, долги уплачены. Мы богаты. Богаче всех королей Америки, вместе взятых — Золотого, Серебряного, Угольного, Железнодорожного, да мало ли кого еще!

Поклонники Бессребреника, стоявшие у самой эстрады, приветствовали их криками «ура». Приветствие подхватили сначала в холле, а затем на улице.

Джентльмен спрыгнул с эстрады, взял руки прелестной женщины в свои. Он снова был спасен благодаря ее энергии, преданности и любви. Она протянула чек.

— Расплатитесь.

Джентльмен передал документ едва стоящему на ногах Джиму Сильверу.

— Мистер Джим Сильвер, примите чек на сумму нашего пари. Бессребреник должен был умереть сегодня в полдень. И он умер, но воскрес под именем графа Жоржа де Солиньяка, французского дворянина, который покорнейше просит миссис Клавдию Остин стать его женой. Возьмите чек и не держите на нас зла.

Серебряный Король дотошно проверил каждую строку документа, кончая подписью, с мрачным видом положил чек в карман и тяжело вздохнул.

Первым Клавдию и Жоржа поздравил Железнодорожный Король. Сердечно пожав им руки, он пророкотал на весь зал:

— Господа, позвольте представить вам: граф Жорж де Солиньяк. Браво, дорогой граф. Мы восхищаемся и завидуем! Но вы заслужили свое счастье, и я от всего сердца поздравляю вас и вашу очаровательную невесту. Ура!

Граф пожал руку господину Вандерплейку и сказал:

— Вы — один из моих спасителей, я не забуду вас никогда. И вас, дорогой капитан. Кстати, я решил купить «Бетси», из нее получится прекрасная прогулочная яхта, и, надеюсь, вы останетесь на ней капитаном.

Необыкновенные события этого дня еще долго обсуждались и пересказывались.

Наконец влюбленные остались вдвоем в самых роскошных апартаментах гостиницы, и наш герой ощутил забытое счастье быть рядом с любимой женщиной. Они вспоминали свою первую встречу, все пережитые вместе невзгоды, которые теперь были особенно дороги им.

— Но скажите же мне, откуда взялось такое огромное состояние?

— Помните старого индейца Джона? Вы спасли его от ковбоев?

— Конечно! И помню, как вы потом избавили нас обоих от петли.

— Так вот, Джон еще раз доказал, что индейцы умеют быть благодарными. Ходили слухи, что он владеет секретом нефти.

— В чем же заключается секрет?

— В том, что ему были известны богатые нефтяные слои, и он указал мне место, где делать скважины. На американском рынке это вызвало настоящую бурю. За несколько недель мы стали сказочно богаты. Джим Сильвер предлагал оказать свое содействие, но я не сочла возможным принять его помощь. К тому времени у меня появились неопровержимые доказательства его вероломства. И потом, я никогда не забывала о нашем соглашении, о наших общих интересах и стремилась увеличить прибыли.

Жорж засмеялся.

— Вы, вероятно, хотели сказать — убытки?

— Конечно, убытки. На сегодняшний день они таковы, что мы — самые богатые промышленники Америки.

— И самые счастливые, верно?

— Да, мой милый друг, самые счастливые. Нам пришлось так много пережить и выстрадать на пути к счастью. Мы заслужили его, и теперь нас ничто не разлучит.

— Ничто, если вы согласны стать моей женой.

— Вы же знаете! Мое сердце принадлежит вам.

— Тогда не станем медлить? Сейчас три часа… Мы как раз успеем обвенчаться.

Вечером того же дня две титулованные особы, известные всей Америке как господин и госпожа Бессребреник, отправились в свадебное путешествие.