Ган Исландец

ЭПИЛОГЪ

Цѣлыхъ двѣ недѣли происшествія, которыя мы только что разсказали читателю, были предметомъ разговоровъ въ Дронтгеймѣ и Дронтгеймской области. Ихъ судили и рядили каждый день съ новыхъ сторонъ. Городское населеніе, столь жадно ждавшее семь смертныхъ казней, уже отчаялось насладиться этимъ зрѣлищемъ, а полуслѣпыя старыя бабы стали увѣрять, что въ ночь страшнаго пожара казармы видѣли какъ Ганъ Исландецъ съ хохотомъ вылетѣлъ изъ пламени и столкнулъ ногой пылающую кровлю зданія на мункгольмскихъ стрѣлковъ.

Послѣ продолжительнаго для Этели отсутствія, Орденеръ снова явился въ башню Шлезвигскаго Льва въ сопровожденіи генерала Левина Кнуда и священника Афанасія Мюндера.

Въ эту минуту Шумахеръ, опираясь на руку дочери, прогуливался по саду. Трудно было молодымъ супругамъ удержаться, чтобы не кинуться другъ другу въ объятія, но все таки они удовольствовались значительнымъ взглядомъ.

Шумахеръ съ волненіемъ пожалъ руку Орденера и радушно привѣтствовалъ остальныхъ посѣтителей.

— Молодой человѣкъ, — сказалъ старый узникъ: — да благословитъ Господь твое возвращеніе.

— Я только что прибылъ сюда, — отвѣтилъ Орденеръ —

— Что ты хочешь сказать? — спросилъ старикъ съ удивленіемъ.

— Я прошу руки вашей дочери.

— Моей дочери! — вскричалъ узникъ, обернувшись къ зардѣвшейся и трепещущей Этели.

— Да, я люблю вашу Этель; я посвятилъ ей свою жизнь: она моя.

Лицо Шумахера омрачилось.

— Ты честный и достойный человѣкъ, сынъ мой; хотя твой отецъ причинилъ мнѣ много зла, для тебя я прощаю все и мнѣ самому хотѣлось бы осуществить твое желаніе. Но есть препятствіе…

— Препятствіе? — спросилъ Орденеръ, почти съ безпокойствомъ.

— Ты любишь мою дочь, но увѣренъ ли ты, что тебѣ отвѣчаютъ взаимностью?

Влюбленные переглянулись въ молчаливомъ изумленіи.

— Да, — продолжалъ Шумахеръ: — Мнѣ самому прискорбно, такъ какъ я люблю тебя и съ радостью назвалъ бы сыномъ. Моя дочь не хочетъ этого брака. Въ послѣдній разъ она прямо объявила мнѣ, что не чувствуетъ къ тебѣ склонности. Съ тѣхъ поръ какъ ты уѣхалъ, она молчитъ, когда я заговорю о тебѣ, старается избѣгать всего, что только можетъ напомнить ей о тебѣ. Откажись отъ нея, Орденеръ. Отъ любви какъ и отъ ненависти можно вылѣчиться.

— Графъ, — изумленно началъ Орденеръ.

— Батюшка! — вскричала Этель, сложивъ руки.

— Будь покойна, дочь моя, — перебиль старикъ: — этотъ союзъ мнѣ нравится, но не по душѣ тебѣ. Я не хочу насиловать твое сердце, Этель. Въ послѣднія двѣ недѣли я во многомъ перемѣнился. Я не порицаю тебя за чувство къ Орденеру. Ты свободна располагать собою…

Афанасій Мюндеръ улыбнулся.

— Нѣтъ, она не свободна, — замѣтилъ онъ.

— Вы ошибаетесь, дорогой батюшка, — прибавила Этель ободрившись: — я не ненавижу Орденера.

— Какъ! — вскричалъ Шумахеръ.

— Я, — начала Этель и остановилась.

Орденеръ опустился на колѣни предъ старикомъ.

— Она жена моя, батюшка; простите меня, какъ простилъ меня мой отецъ, и благословите вашихъ дѣтей.

Изумленный Шумахеръ благословилъ колѣнопреклоненную передъ нимъ юную чету.

— Въ своей жизни я столько проклиналъ, — сказалъ онъ: — что теперь безъ разбора ловлю случай благословлять. Но растолкуйте мнѣ, я ничего не понимаю…

Ему объяснили все. Онъ плакалъ отъ умиленія, благодарности и любви.

— Старикъ, я считалъ себя мудрымъ и не понялъ сердца юной девочки!

— Такъ меня зовутъ теперь Этель Гульденлью, — вскричала Этель съ дѣтской радостью.

— Орденеръ Гульденлью, — повторилъ старый Шумахеръ: — я не достоинъ тебя. Въ былое время моего могущества я счелъ бы позоромъ для своего сана жениться на бѣдной, униженной дочери несчастнаго узника.

Генералъ взялъ Шумахера за руку и вручилъ ему свитокъ пергаментовъ.

— Графъ, вы не правы. Вотъ ваши титулы, которые вернулъ вамъ король еще съ Диспольсеномъ. Его величество съ этимъ даромъ возвращаетъ вамъ свое расположеніе и свободу. Таково приданое графини Даннескіольдъ, вашей дочери.

— Прощеніе!.. Свобода! — радостно повторила Этель.

— Графиня Даннескіольдъ! — добавилъ отецъ.

— Да, графъ, — продолжалъ, генералъ: — вамъ возвращены всѣ почести и конфискованныя у васъ имѣнія.

— Кому же обязанъ я этимъ счастіемъ? — спросилъ растроганный Шумахеръ.

— Генералу Левину Кнуду, — отвѣтилъ Орденеръ.

— Левину Кнуду! Помните, генералъ, я правду вамъ говорилъ, что Левинъ Кнудъ лучшій изъ людей. Но зачѣмъ самъ онъ не принесъ мнѣ моего счастія? Гдѣ онъ?

Орденеръ съ удивленіемъ указалъ на губернатора, который улыбался и плакалъ.

— Вотъ онъ.

Трогательна была встрѣча двухъ старыхъ товарищей юности и могущества. Шумахеръ умиленъ былъ до глубины души. Узнавъ Гана Исландца, онъ пересталъ ненавидѣть людей, узнавъ Орденера и Левина, онъ научился любить ихъ.

Вскорѣ печальный бракъ темницы отпразднованъ былъ блистательнымъ свадебнымъ пиромъ. Жизнь улыбнулась наконецъ юнымъ супругамъ, которые съ улыбкой шли на встрѣчу смерти. Графъ Алефельдъ видѣлъ ихъ счастіе и оно служило ему самымъ чувствительнымъ наказаніемъ.

Афанасій Мюндеръ имѣлъ тоже свои радости. Онъ добился помилованія четырнадцати осужденныхъ, къ числу которыхъ Орденеръ присоединилъ товарищей своихъ по несчастію: Кеннибола, Джонаса и Норбита. Они вернулись къ рудокопамъ съ радостной вѣстью, что король освободилъ ихъ наконецъ отъ опеки.

Недолго бракъ Этели съ Орденеромъ радовалъ Шумахера; свобода и счастіе слишкомъ сильно подѣйствовали на его душу, и она отошла къ другому счастію, къ другой свободѣ. Онъ умеръ въ томъ же 1699 году и горе, поразившее его дѣтей, доказало имъ, что на землѣ нѣтъ полнаго счастія. Онъ похороненъ въ Веерской церкви, въ Ютландскомъ помѣстьѣ своего зятя, и могила сохранила ему всѣ титулы, которыхъ лишило заключеніе. Бракъ Этели и Орденера положилъ начало роду графовъ Даннескіольдовъ.

1823