Гангутское сражение. Морская сила

Глава II. Подушка для Питербурха

Любимец английского короля Вильгельма III, герцог Мальборо, Джон Черчилл, слыл не только талантливым полководцем. Пройдоха и политикан — отзывались о нем в парламенте, казнокрад и лихоимец — величали генерал-фельдцейхмейстера подчиненные офицеры, ловелас и селадон — откровенничали обойденные его вниманием дамы высшего света. После кончины своего покровителя герцог не ушел в тень. Безвольная и недалекая королева Анна Стюарт, сменившая на троне Вильгельма, без особых колебаний благосклонно приняла ухаживания пятидесятилетнего поклонника, и Мальборо вскоре наделе стал первым министром Англии. На континенте назревали первые схватки морских держав — Франции и Испании с Англией и Голландией в борьбе за испанское наследство. Обе стороны искали союзников и с надеждой поглядывали на север Европы, пытаясь заполучить в друзья шведского короля. До правителей Англии дошли слухи, что Людовик XIV намерен привлечь на свою сторону по старой дружбе шведскую корону. А тут еще из Голландии донеслись восторженные возгласы купцов о появлении на Балтике нового соперника на море. В устье Невы русский царь построил крепость и приглашает в гости всех торговых людей. Правительство королевы Анны задумало шведскими руками «таскать каштаны из огня». Пускай царя Петра укрощает король Швеции, они оба потеряют силы, а Британия окажется «третьей радующейся стороной» — так задумал Мальборо…

Но на деле оказалось все непросто.

Карл XII с прежним легкомыслием пока продолжал колесить по Саксонии, преследуя отборные войска Августа П. Разбив их, он двинулся в Речь Посполитую. Там еще оставались боеспособные полки Августа, опора польской короны, которую Карл XII непременно решил отобрать у ненавистного Августа и надеть на голову любой подвернувшейся персоны из верных шляхтичей. Но временами радостное настроение короля омрачалось появлением его первого министра. В последнее время граф Пипер все чаще напоминал о русской занозе.

— Из Стокгольма сообщают, ваше величество, что генерал Горн крайне озабочен и встревожен. У него в Нарве малый гарнизон, а русские уже оседлали устье Невы. Там они соорудили крепость и заложили город. Не исключено, что царь Петр двинется в Ингрию, к Нарве.

Карла всегда раздражали упоминания о любых успехах царя, но он по-прежнему презрительно отно-си лея к таким новостям.

— Утешьтесь, дорогой Пипер! — Улыбка не сходила с лица короля. — Ведь неприятель не может утащить к себе этот город! — Король оседлал любимого конька. — Пусть царь трудится над закладкой новых городов. Мы оставляем за собой честь вскорости забрать их под нашу корону.

По привычке в такие минуты Пипер смиренно переводил взгляд книзу, разглядывая серебряные шпоры на королевских ботфортах. За три с лишним года он детально изучил их устройство и знал безошибочно количество зубцов на позвякивающих колесиках. Но это стоило немалого труда и большого терпения. Колесики беспрерывно вращались, молодой король довольно редко останавливался или усаживался в кресло. И сейчас он на ходу чеканил свои мысли:

— Так и быть, Пипер, дайте знать нашему совету, чтобы усилить гарнизон в Нарве. Пускай эскадра возьмет у генерала Майделя тысячу гренадер и перебросит их в Нарву на помощь Горну. После сего эскадре надлежит атаковать устье Невы и вместе с войсками Майделя стереть в порошок все укрепления царя Петра, — король усмехнулся, — и те хутора, которые он назвал своим именем. Настала пора показать русским, кто истинный хозяин Ингерманландии.

Мартовское солнце припекало санную колею на Ладоге. Во льду кое-где уже темнели проталины. Глядя на них, Петр ухмыльнулся: «Не за горами ледоход». Не останавливаясь в крепости, поехал на верфи. Во льду стояли шнявы, галеасы.[24]

Первой на пути лежала Сясьская верфь. У достроечной пристани борт о борт вмерзли в лед четыре восемнадцатипушечных фрегата.[25] На них уже ставили мачты, устанавливали орудийные станки, прилаживали пушки.

— К началу лета кораблям быть на Неве, — предупредил Петр Ивана Татищева. — Пока фрегаты не приведешь, не отлучайся.

В прошлом году царь назначил его воеводой в Новгород.

— Принимай Новый город под начало, присмотри места для верфей на Волхове и Ладоге, будем там галеры ладить для флота.

На Лодейном Поле в Олонце любимец Петра Иван Немцов встретил царя на стапелях.

Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела, когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Немцовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях строилась по царским чертежам шнява «Мункер». Неделю стучал царский топор на шняве.

Как-то на перекуре Немцов осмелел, глянул на царя вопрошающе. Петр кивнул головой — «спрашивай, мол».

— Имя-то «Мункер» что обозначает, государь? Царь затянулся, ухмыльнулся:

— Ты, Иван, голландский разумеешь? Ну, сие ближе к французскому, мон кер, что значит «мое сердце».

— Забавно, — разглаживая усы, засмеялся Немцов.

По ночам на Ладоге грохотало, трещали льдины, озеро просыпалось от зимней спячки. Озерная вода тянулась вниз, к Неве, а дальше к морю.

Всю зиму по санной дороге возили тес, камень с Котлина. На ветру мерзли солдатские лица, руки, леденели шинели от водных брызг. Ряж рубили не останавливаясь. Тут же заготавливали тес для трехъярусной крепости, бастиона. Меншиков редкую неделю не наведывался на остров. Поджимало время, да и знал, спрос будет строгий. Ряж изладили до ледохода. Прорубили лед, и он опустился на дно. Ряж до верхней кромки заполнили камнем. Рассчитали все верно. Над поверхностью воды торчал сруб — фундамент полсажени. Сверху настилали внакат бревна, несколько слоев. С ходу начали возводить стены десятигранной башни крепости.

Тем временем на острове расчищали места для батарей, размещали траншеи, валили лес, рубили просеки, ставили избы.

По Неве еще шел лед, а Меншиков ушел с царем на Котлин. Отправились на только что построенном, легком на ходу, с малой осадкой, шестипушечном флейте «Бельком».

— На фрегате идти несподручно, осадка большая, — пояснил Меньшиков, — ветер с оста зайдет, воду сгонит, маяться придется. А флейт подойдет близко, рядом на якорь станет.

Едва покинули устье Невы, Меншиков протянул царю подзорную трубу:

— Взгляни, Кроншлот видно.

В самом деле, прямо по носу из воды торчал купол башни с флагштоком.

— Пушки завезли?

— Еще по зиме, мин херц.

— А на остров?

— Там траншеи наполовину отрыли, пушки все на месте. Полковник Толбухин и полуполковник Островский командуют.

— Которые на Чудском озере шведа побили?

— Они, мин херц.

7 мая 1704 года Кроншлот встречал гостей. Петр, Меншиков, митрополит Новгородский и большая свита прибыли на торжества и освящение крепости. Комендант крепости полковник Тимофей Трейден салютовал флейту «Бельком». Следом прогремел салют береговой батареи.

На острове выстроились полки, белели палатки, торчала дюжина срубленных изб.

— Успели, черти, это к добру, — похвалил Пётр полковников.

На трех ярусах Кроншлота митрополит кропил пушки, стены, бойницы.

«Тогда наречена оная крепость Кроншлот, сиречь коронный замок, — появилась запись в журнале Петра, — и торжество в ней было трехдневное». Бог троицу любит.

Торжество закончилось, Петр выдворил свиту на флейт, оставив лишь Головина, Меншикова и Брюса, полковников Толбухина и Островского, и занялся делом с комендантом.

— Сие наставление тебе пушечному искусству, ежели неприятель явный прибудет и на другие случаи, дабы впросак не попасть и честь соблюсти. Читай.

Полковник взял бумагу. Наперво «содержать сию ситадель с Божьей помощью аще случится хотя до последнего человека и когда неприятель захочет пробиться мимо оной, тогда стрелять, когда подойдет ближе, и не смешить стрельбою, но так стрелять, чтобы по выстрелянии последней пушки первая паки была готова и чтоб ядра даром не тратить».

После первой статьи Петр прервал коменданта:

— Уяснил? — Трейден кивнул, а Петр ткнул пальцем Толбухина и Островского: — Сие вас касается також. Чти далее.

Все предусмотрел Петр. И встречу торговых и нейтральных судов, и салютование. Последняя статья предостерегала от брандеров:

— Сие вам смертельный враг. Как завидите по ветру, без кормила пускает неприятель посудину, стреляйте в упор. Здесь рисована сия злыдень.

Перед уходом предупредил:

— Шведы вас в покое не оставят, ждите гостей.

На обратном пути поучал и Меншикова:

— Крепость авантажная. В ней припасы огневые и провизия всегда-должны быть в избытке. То ли шторм, то ли неприятель блокаду учинит. Озаботься.

Ежели шведы нагрянут, в подмогу отряди полдюжины галер, шняву, флейт — на случай кто прорвете.

Из Питербурха, не останавливаясь, Петр отправился к Нарве.

Лифляндия со времен хозяйничания на ее земле Тевтонского ордена тяготела к Западу. Весь уклад жизни, язык, обычаи, как и в соседних Эстляндии и Курляндии, имели много общего с приморскими странами.

Неудивительно, что король Густав Адольф сотню лет тому назад, поздравляя риксдаг с присоединением к шведской короне Эстляндии и Ингрии, даже не упомянул Лифляндию как само собой разумеющуюся вотчину Швеции.

Из Лифляндии в королевскую казну текли обильные потоки таможенных пошлин, а метрополия всегда рассчитывала на ее хлеб и мясо.

Но кроме этих выгод, королевская армия всегда пополнялась рекрутами-лифляндцами. Знатные лиф-ляндцы охотно поступали в королевскую рать наемниками-офицерами.

С приходом войск Карла XII в Прибалтику среди них выделялся полковник Иоганн Майдель. За время последних кампаний он отличился, и король произвел его в генералы и доверил командование корпусом в Финляндии. На первых порах новоиспеченный генерал оплошал. Он получил приказ привести отряд войск к армии короля. Уже давно Май-деля упрашивал о помощи из соседней Лифляндии генерал Шлиппенбах. После тяжелого поражения под Эрестфером он слезно просил у короля помощи, но безуспешно. Вняв просьбам знаменитого генерала, Майдель выделил ему 600 солдат. Когда же он предстал перед королем, то пожалел о своей опрометчивости.

— Как вы посмели ослушаться приказа своего короля? — гневно кричал король, злобно стуча тростью по спинке кресла…

Вернувшись в Выборг, Майдель усердно готовился выполнить волю короля — изгнать русских из устья Невы. Но вскоре из Стокгольма поступило распоряжение отрядить в Нарву тысячу двести солдат для помощи генералу Горну.

В солнечный летний день на рейде Выборгского залива появилась морская армада: линейный корабль под флагом вице-адмирала, пять фрегатов, десяток шхун, вооруженных пушками, два десятка купеческих транспортов. Майделю нанес визит вице-адмирал де Пруа.

— Имею честь, — надменно произнес француз и протянул генералу бумагу, — я должен взять у вас тысячу солдат, боевые припасы для крепости Нарвы.

Приняв десант и припасы в Выборге, эскадра де Пруа в шестнадцать вымпелов в начале мая бросила якоря на рейде, неподалеку от устья Нарвы. На борту тысяча двести солдат, порох и ядра, провизия. Их надо доставить по реке в крепость. Осмотрев берег, де Пруа направил к нему мелкосидящие шхуны. Едва шхуны вошли в устье Нарвы, засвистели ядра, загудела картечь… Испуганные капитаны едва успели развернуться, показывая корму. На этот раз шведы опоздали. Почти месяц назад по приказу царя обложил Нарву окольничий Петр Апраксин. Русские пушкари приловчились бить по судам на Ладоге под Шлиссельбургом.

Вице-адмирал отстаивался на рейде, не решаясь рисковать кораблями. В конце мая под Нарву Петр перевел семнадцать тысяч пехоты. Узнав о шведской эскадре, сразу поскакал к морю.

— Переправляй пушки на левый берег. Оседлаем устье — шведы не пройдут. Припасы из Питербурха будем теперь морем поставлять, на галерах, — распорядился Апраксину.

На следующий день развернули батареи и войска, окопались на обоих берегах. Осмотрев укрепления, Петр собрался уезжать к Нарве, но, как всякий моряк, бросил прощальный взгляд на водную гладь. А в это время с севера подул свежий ветерок, развело волну. Вдали от стоявшей на рейде шведской эскадры вдруг отделились две шхуны.[26]

«Так и есть. Видимо, они снялись с якоря, а противный ветер несет их к берегу».

Петр оглянулся на Апраксина:

— Крикни солдат, пускай берут мушкеты и мигом в лодки садятся.

Между тем шхуны сдрейфовали к устью реки и приткнулись близко к берегу. На палубах суетились фигурки моряков, махали беспомощно руками. Солдаты в лодках тоже замешкались, не могли выгрести против ветра.

«До шхун рукой подать, а как их взять? Раз сели на мель, значит, футов пять-шесть глубины, не более».

— Эх-ма! — крикнул Петр и приказал подбежавшему рослому сержанту: — Бери солдат с мушкетами, долгих, себе под стать, и айда за мной.

Оторопевший Апраксин схватил поводья, а царь, ударив шпорами, направил лошадь к урезу воды…

Спустя полчаса все было кончено. Схватка была короткой и без потерь с нашей стороны. В Поденной записи появилось сообщение о происшедшем:

Переодеваясь после атаки в палатке, Петр посматривал на притихшего в углу сына. За последний год он вытянулся, отцу стал по плечо. По приказу Петра привез его под Нарву Гаврила Головкин. «Пускай видит, какими заботами отец живет, привыкает к солдатской жизни». Сын сидел, сутулясь, на барабане, С опаской посматривал на отца. Вспомнил вдруг, как в прошлом году под Ниеншанцем Меншиков таскал его за волосы, а отец будто того и не замечал.

— Што, Алеша, видел, как отец смерти не боится? Сам-то воды трусишь?

— Боязно, — поежился Алексей.

— Чего с собой в поход беру? Не сегодня завтра мочно Богу душу отдать. Ядра да пули не разбирают. Молю Бога, штоб ты по моим стопам пошел. Но мотри, ежели не захочешь, не будет тебе моего благословения.

И все же радовался Петр: первые трофеи под Нарвой захватили на море…

Вице-адмирал де Пруа ушел не солоно хлебавши в Ревель, но спустя месяц решил попытать счастья при устье Невы. Шведская казна неплохо платила французскому наемнику. Требовалось оправдать надежды Адмиралтейства. Он договорился с Майделем, что после высадки десанта в Нарву эскадра направится в сторону устья Невы атаковать новую крепостью Но и там его ждала неудача. Первый раз француз вел шведскую эскадру. Нумере подробно объяснил ему, где фарватер, как пробираться ловчее к устью Невы; С ним шли лоцманы-шведы, успокаивали: «Проведем эскадру до самого Котлина».

Однако миль за восемь до острова лоцманы забеспокоились, то и дело вскидывали подзорную трубу:

— Какое-то наваждение, господин вице-адмирал, прошлой осенью море было чистым, а теперь какая-то цитадель объявилась.

Адмирал схватил трубу. Лоцман определил верно. Так и есть. На взморье, прямо на воде, возвышалась круглая массивная башня. Из ее бойниц торчали пушки, на цоколе развевался русский флаг.

— Поднять сигнал, — скомандовал де Пруа, — убрать паруса, стать на якорь!

Между цитаделью и островом просматривались какие-то две внушительные галеры, еще какие-то корабли, на острове виднелись сооружения. Но у него, слава Богу, линейный корабль, восемь фрегатов, еще восемь вымпелов. На борту корабля десант — тысяча двести отборных пехотинцев. Со стороны Выборга, согласно плану, в устье Невы вот-вот должен атаковать русских генерал Майдель…

— Собрать капитанов! — распорядился де Пруа.

На совете решили начать высадку десанта на остров, пока позволяет погода, а потом разрушить цитадель,

Ни то ни другое не удалось. Едва шлюпки с десантом направились к берегу, их встретил шквал картечи. Тем, кто сумел высадиться, пришлось спешно ретироваться, оставляя убитых. Контратака преображенцев Толбухина была неотразима…

Ни одно ядро сотен шведских корабельных пушек не коснулось стен Кроншлота. Все действия шведской эскадры оказались бесполезными. А генерала Майде-ля русские войска отбросили от невских рубежей.

На суше шведа опять потеснили в Дерпте и Нарве, русские войска медленно, но верно отвоевывали исконные берега Балтики.

Четыре года не исчезала у царя досада за первое поражение от шведов. В этот раз противники поменялись ролями. Обложив Нарву со всех сторон, Петр предлагал генералу Горну избежать кровопролития, сдать крепость на почетных условиях. Высокомерный швед ответил издевательским отказом: мол, русских уже били под Нарвой… Десятидневная канонада и жестокая атака были ответом. Последний штурм длился всего три четверти часа. Разъяренные потерями и наглостью шведов, русские солдаты ворвались в крепость и били всех подряд, пленных не брали…

Утихомирив атакующих, царь вложил шпагу в ножны:

— Иного быть не могло. Нарву, которая четыре года нарывала, слава Богу, прорвало.

Не задерживаясь в войсках, Петр опять спешил к морю, трудился на Олонецкой верфи. 24 сентября там дважды стреляли пушки. На воду спускали че-тырнадцатипушечную шняву «Мункер», а следом с соседнего стапеля скользнуло первое детище Федора Салтыкова — двадцатипушечный фрегат «Флигель Фам». Чуть поодаль, кучно, борт о борт, достраивались на плаву полдюжины «новоизобретенных» Скляевым бригантин.

С легкой руки Петра, эти галеры прозвали скампа-веями. Небольшой длины, метров тридцати, с двумя мачтами для парусов и дюжиной пар весел, они были вооружены пушками, вмещали больше сотни солдат для абордажа. Возле скампавей деловито суетился новоиспеченный шаутбенахт[27] Иван Боцис. В прошлом году по протекции Крюйса царь принял на службу опытного капитана венецианского флота, выходца из Далмации.

— Ты в галерах смыслишь больше всех, будешь начальствовать галерным флотом, — определил Петр должность Боцису.

Достраивали корабли и в дождь, и в снег. Спешили выскочить в море, а тут еще заштормила Ладога.

Боцис первым повел галерную эскадру в Петербург. Следом за ним пришли на парусах фрегат и шнявы. Соскучился царь по морю. Как не выйти под занавес кампании на простор волн! Благо теперь впервые за многие столетия распахнулись свои, родные ворота на Балтику.

В Кроншлоте царю докладывали генерал-адмирал Головин, Меншиков и Степан Толбухин о том, как отбивались от неприятеля. Выслушав их, Петр сказал:

— Ждите по весне опять шведов, они море так просто не сдадут. — Петр подошел к амбразуре, погладил медную пушку. — Однако мы здесь навеки. Знаменита сия победа у Варяжского моря. Ныне земли наши отвоевали, которые наследно короне российской принадлежали.

В Петербурге, или, как прозвал его шутливо Петр, Парадизе, готовились к торжеству.

На левом берегу Невы, напротив Василия Корчмина острова, где стояли батареи, устроили главную верфь — Адмиралтейство.

Все лето урывками работал Петр, составляя проект и чертеж будущего Адмиралтейского дома. Здания еще не было, а в сентябре вместе со Скляевым Петр заложил и строил на стапелях полдюжины новых бригантин, галер-скампавей.

Закладывая Адмиралтейство, Петр объявил Кикину, Скляеву, Меншикову, губернатору:

— Здесь пока будем строить галеры. Они потребны сей день. Фрегаты и шнявы на Ладожских верфях. Ты, Данилыч, будешь за главного адмиралтейца, Апраксин-то далече. Кикин в ответе за Питербурхскую верфь, а ты, Федосей, за каждое судно.

Меншиков продолжил мысль:

— Дозволь, Петр Лексеич? На суда капитанов бы надо, присматривали бы каждый за своей посудиной.

— Верно кумекаешь, — похвалил Петр. — Нынче в Москву еду. Крюйс дожидается. Почитай, сотню капитанов, поручиков, боцманов прихватил из Голландии к нам на службу.

Второй месяц ожидал царя в Москве Крюйс. В самом деле, по его заданию навербовал в Голландии семнадцать капитанов, пятьдесят три поручика, пятьдесят штурманов, пятьдесят пять боцманов.

Петр в присутствии Головина разговор вел с каждым. Представлял их вице-адмирал Корнелий Крюйс:

— Капитан Петр Сиверс, капитан Витус Беринг, капитан Ян Нельсон…

Сразу же решили семейных отправить в Воронеж, холостых — на Балтику, в Петербург. Крюйс получил от Петра особое назначение:

— Новоявленный флот рождается на Балтийском море. Езжай туда без промедления. Все тебе Меншиков расскажет. Принимай под единое начало и крепость Кроншлотскую, и корабли.

Возвращение Ингрии в лоно России, выход к морю было заветной мечтой Петра I пять лет назад, когда он вступил в войну со шведами. Завоеванное теперь следовало удержать, конца войны не предвиделось. Поневоле действия противника в какой-то мере способствовали стратегическим успехам русских войск. Основные силы неприятеля в ту пору преследовали по пятам саксонскую армию. В те дни, когда пала Нарва, войска Карла XII победно вступили в древний Львов. Упоенный успехами молодой король двинулся в Речь Посполитую. Вскоре польский трон поменял своего патрона. Под диктовку Карла XII поляки низвергли Августа II, и престол занял Станислав Лещинский, «мягкий, уступчивый» по-знанский юноша, пришедшийся по вкусу королю Швеции. Не одного шляхтича тащили на этот троя шведы, но не каждый соглашался занять довольно шаткое место… Устроив дела в Варшаве, Карл начал погоню за саксонским войском, но с досадой понял, что в самую Саксонию ему путь перекрыли морские державы.

Как-то совпало по времени занятие русскими Нарвы, вступление шведов во Львов и разгром французов при Гохштадте английским корпусом под командой Мальборо. Но герцог слыл не только искусным воякой, но и способным дипломатом. Прослышав, что французы пытаются восстановить свою силу прусскими войсками, Мальборо, бросив все дела, опередил их и оказался в Берлине. За большие деньги он уговорил Фридриха I выделить англичанам 8 тысяч отборного войска. Кроме платы деньгами, Англия и Голландия стали гарантами границ Пруссии и Саксонии. Хотя до границ Саксонии было далеко, но, узнав об этом, Карл XII взбесился:

— Теперь я не смогу окончательно разделаться с Августом на его земле!

Окончательно испортили настроение королю грустные вести из Стокгольма: пала Нарва, эскадра не сумела отбросить русских от моря, войска Майделя топчутся на месте.

— Королевская казна разоряется на содержание флота, — раздраженно выговаривал король Пиперу в присутствии генералов. — Русские, как младенцы, наверняка боятся одного присутствия воды, а наши моряки пасуют перед ними. Позорят себя и корону. Предпишите Вахмейстеру послать к Нарве весь флот с опытным адмиралом.

Пипер, зная нрав короля, осторожно заметил:

— Ваше величество, нельзя забывать, что на другом конце королевства в проливах затаился датский флот.

— Датчане твердо сдержат слово и не посмеют нарушить договор, делайте, как я сказал. Напомните и Майделю, что его действия не приносят славу нашему королевству. Подкрепите его корпус войсками, дайте ему десять тысяч.

В зимнюю пору в Европе обычно боевые стычки затихали, — какой боец из замерзшего солдата. Даже на юге, под Азовом, сворачивали осадные работы. По иному рассуждал шведский генерал Майдель. Майделю прежде определенно не везло. Затаив досаду, он решил проучить этих русских, а заодно проявить перед королем свою находчивость и инициативу. В январскую ночь с финского берега по сугробам Финского залива он двинул отряд в тысячу отборных солдат в атаку на остров Котлин. Сила нешуточная, если применена будет с умом. Вышли на лед в вечерних сумерках, чтобы напасть внезапно, ночью. Но то ли зашкалили компасы у шведских офицеров, то ли проводник напутал, то ли пурга помешала, Майдель просчитался. Долго блуждали шведы по льду и увидели Котлин, когда совсем рассвело. Но и шведов приметили толбухинские часовые. Гренадеры несли службу по присказке: «Недоглядишь оком, так заплатишь боком». Затрубил тревогу трубач, забили дробь барабаны. Развернули пушки и беглым огнем ударили картечью по окоченевшим шведам. Без оглядки побежали шведы назад, разогрелись, опомнились лишь на финском берегу.

Но Майделю король представил еще одну возможность восстановить свою репутацию.

В эту кампанию из Воронежа Петр поехал в армию. Не ладилось опять у Шереметева в Курляндии. Летом замутились стрельцы в Астрахани. Боялся царь, как бы головешки не вспыхнули пламенем… Но флотские заботы его не оставляли. По приказу Петра в середине мая вице-адмирал Крюйс появился у Котлина. Привел на Котлинский рейд первую русскую эскадру.

Толбухин и Островский поглядывали с берега, сбились со счета, никогда столько кораблей не видели.

— Фрегатов восемь, шняв пять, — загибал пальцы полковник Толбухин, — семь галер, еще какие-то суда, не разберу.

В морской азбуке Толбухин преуспел в прошлой кампании, научился различать корабли по шведским вымпелам, которые не раз отгонял от Котлина.

По сигналу флагмана корабли отдавали якоря на рейде западнее Кроншлота. С флагманского фрегата «Де Фам» спустили шлюпку, вице-адмирал направился сначала на Кроншлот. Принял рапорт Трейдена. Крепость ему понравилась.

— Сам государь чертеж правил, — доложил комендант.

Осмотрев бастион, Крюйс направился на шлюпке к острову. Походил по берегу, сделал промеры глубин на шлюпке, выслушал Толбухина:

— Господин вице-адмирал, надо бы укрепить крепость пушками. В прошлую кампанию шведы нас корабельными пушками доставали, а наши пушечки как игрушечки. В воду с недолетом стреляли.

— Сам вижу, — хмурился Крюйс, — возьмем наши корабельные пушки, для начала дюжину-другую, — пожевал губами, кивнул Толбухину и Островскому: — Садитесь, полковники, на шлюпку, пошли ко мне, отобедаем.

Поднявшись по трапу, Крюйс коротко скомандовал:

— Поднять сигнал: «Капитанам прибыть к флагману».

Первым слушали Толбухина:

— Одной батареи маловато. Ну-ка шведы сунутся по южному берегу! Там все пусто, крыть нечем, и нас отрежут.

Крюйс слушал внимательно, черкал что-то на бумаге.

— Шведы могут появиться и через час, и через неделю. Терять время не будем. Наипервое. На острове соорудим еще две батареи, — Крюйс ткнул пальцем в схему, — одну напротив Кроншлота, другую к весту. Пушки взять со шнявы «Де Гайс», фрегатов «Штандарт» и «Нарва», по две пушки. Старшим от флота пойдет сооружать батареи Иван Крюйс. — Назвав фамилию сына, вице-адмирал продолжал: — Второе. Диспозиция кораблей на случай боя такова: фрегаты поперек фарватера и вдоль берега по дуге, на флангах галеры и бригантины. Диспозиции кораблей получите завтра утром. Последнее. Каждому фрегату и шняве изготовить по две рогатки плавучих на якорях. Поставить их кабельтовых в пяти перед фарватером… Пускай шведы бока намнут, ежели сунутся, а мы их огоньком угостим.

Неприятель отпустил на размышление русским ровно десять дней. Но им этого хватило. Солдаты трудились, выбиваясь из сил, пушки вязли в заболоченном лесу, траншеи и брустверы копали не разгибая спин. В первый день июня на Котлине ощерились орудиями две новые батареи. Лесная, из девяти пушек и мортир, на опушке леса, вторая, Ивановская, из одиннадцати пушек, мортир, гаубиц. Прозвали ее по имени Ивана Крюйса, который немало попотел здесь. На балтийской волне, загородив фарватер, покачивались грозные рогатины.

На рассвете 4 июня выстрелила сигнальная пушка с Кроншлота. На горизонте замаячили неприятельские паруса.

За день до этого адмирал Анкерштерн провожал Майделя. Генерал спешил к своему войску.

— Мой генерал, я надеюсь, через два-три дня мы поднимем бокал за нашу победу на развалинах Питербурха.

Эскадра Анкерштерна в двадцать два вымпела следовала классическим строем. Авангард вел прошлогодний неудачник, вице-адмирал де Пруа, кордебаталией командовал бывалый моряк, адмирал Анкерштерн, замыкал строй арьергард шаутбенахта Спарре. Анкерштерн был настроен по-боевому и решил атаковать с ходу. Правда, он не ожидал увидеть на рейде русскую эскадру. Де Пруа докладывал ему, что у русских не наберется и десяти кораблей. Однако, судя по силуэтам, среди судов добрая половина фрегатов.

— Я вижу два десятка вымпелов, — доложил капитан.

Анкерштерн досадливо поморщился, прикинул: «У меня семьсот пятьдесят орудий, у русских сотни две. Четыре к одному». Адмирал скомандовал:

— Поднять сигнал: «Авангарду атаковать неприятеля!»

Де Пруа прибавил парусов и двинулся к Кроншло-ту. Но вдруг прямо по курсу на волнах показались непонятные сооружения. «Похоже, это затопленные корабли, значит, по фарватеру не пройти».

— Кораблям стать на якорь, открыть огонь по крепости!

Авангард вступил в артиллерийскую дуэль.

Рядом становились на якоря корабли эскадры. Мощь огня увеличилась. Шведы явно не ожидали, что их возьмут в клещи с берега и крепости. Не стоило рисковать в первый день. Слева на полоске суши просматривались какие-то постройки. В авангарде У шведов тысяча гренадер из десанта. Анкерштерн послал приказ де Пруа: «Подойти к берегу, высадить десант, уничтожить неприятеля!»

Он распорядился подойти арьергарду как можно ближе к крепости. Основные си ль! вышли из зоны огня. Надо избегать ненужного риска.

Из реляции Крюйса Петру:

На деле с десантом вышел один конфуз. Тысячный шведский десант захватил опустевшую деревеньку Дударовку. Шведы с досады сожгли две избы и привезли трофей: несколько голов скота.

Хорошо, что светлы июньские ночи, тем более спать некогда. Анкерштерн созвал флагманов. Первый день прошел впустую, блин вышел комом.

— Завтра с утра основная часть эскадры начнет массированно бомбардировать крепость и корабли. Наши пушки бьют намного дальше русских.

Спарре и де Пруа переглянулись: слава Богу, так спокойнее. Флагман пододвинул карту:

— По моим наблюдениям, самое слабое место на острове на западе. К тому же там есть мель. — Анкерштерн поманил Спарре. — вам, шаутбенахт, надлежит подойти здесь, как можно ближе к острову и высадить десант. Задача — опрокинуть русских, захватить батарею и закрепиться на острове. Мы прикроем вас знатным огнем. С Божию помощью мы изгоним русских с острова, затем легко расправимся с крепостью.

— Но, мой адмирал, — поперхнулся Спарре, — мы не знаем, сколько там русских.

— Во всяком случае, наших гренадер на них хватит.

Гладко было на бумаге. Вроде бы все просчитали аккуратные шведы, бились они раньше с датчанами, и саксонцев побеждали, и англичанам сдачи давали. Все получалось. Но, видимо, что-то не разгадали у своих противников, московитов.

Из реляции Крюйса:

Хладнокровие командующего шведской эскадрой мало-помалу испарялось. Десант русские сбросили в море, корабли их стояли целехонькие. Со стороны устья Невы второй день доносились глухие раскаты канонады.

— Вы слышите, — Анкерштерн кивнул младшим флагманам на восток, — наши гренадеры, конечно, теснят русских, но они ждут нашей помощи.

Едва отбили десант и затихла канонада, Крюйс вызвал командира шнявы «Мункер» Наума Сенявина. За две недели наметанным глазом вице-адмирал определил в нем лихого моряка.

— Пойдешь в Питербурх, до Меншикова или Брюса. Передашь: надобны мортиры да пушки большие. Сам видишь, ядра шлепают в воду с недолетом. Возьми пакет с письмом у секретаря Андрея Остермана.

Из письма Крюйса:

Утром шведы с прежней яростью бомбардировали и крепость, и корабли, и батареи на острове. На этот раз из сотен выпущенных ядер лишь два попали в цель. Одна бомба угодила на палубу галеры «Святой Павел», прошила верхнюю палубу, не разорвалась и застряла в матросской койке. Вторая ударила в стену крепости и «разорвалась так, что весь Кроншлот затрясло».

На другой день шведы угомонились, и как раз вовремя. «Мункер» доставил из Петропавловской крепости две мортиры и две восемнадцатифунтовые пушки.

Их,с ходу установили на ивановской батарее, а через два дня доставили еще шесть пушек и две мортиры.

Шведы, передохнув, через три дня приблизились к острову и крепости на дистанцию огня, но пристреливаться им не позволили.

Из реляции Крюйса:

Но теперь положение изменилось. В атаку пошли русские корабли. Крюйс доносил:

Ругаясь, Анкерштерн начал отводить корабли подальше. Оба младших флагмана доложили, что командам надо отходить да и корабли привести в порядок. На время пушки замолчали и шведы даже позволили себе расслабиться. Нашелся повод — именины флагмана. Но весь праздник испортили русские. Из реляции Крюйса:

Шведская эскадра отошла к западу мили на три, и неприятель занялся починкой кораблей. А из устья Невы снова доносилась канонада. Майдель на суше трудился подобно своему другу Анкерштерну, но русские не хотели уступать ни пяди и даже, наоборот, шведского генерала заставили пятиться.

Во время затишья Анкерштерн мучительно раздумывал, как поправить дело. Все флагманы сошлись на одном. Атаковать крепость бессмысленно. Благоразумнее овладеть островом, а потом штурмовать крепость. На остров необходимо высадить десант. И в таком месте, где его не ждут, на западный мыс с северной стороны. Адмирал послал в полночь к северному побережью Котлина фрегат.

— Ваша задача подойти скрытно, спустить шлюпки и промерить глубины, — инструктировал он командира фрегата. — Имейте в виду, от этого зависит успех всей нашей кампании.

Шведский фрегат подобрался незаметно: перелесок на мысу закрывал батарею. Западную сторону часовые не просматривали, знали, что там мелко, корабли не пройдут. И все же утром поручик, обходя часовых, заметил вдали за полверсты три шлюпки, мористее дрейфовал фрегат. Сыграли дробь, солдаты выскочили по тревоге, но шлюпки убрались восвояси на фрегат.

— По моему мнению, — докладывал поручик Толбухину, — сии шлюпы вдоль берега глубины мерили, бросали какие-то веревки.

Толбухин покачал головой:

— Не к добру это.

Спустя два дня шведская эскадра снялась с якорей без шума и скрылась за горизонтом. Крюйс недоумевал:

— Быть не может, чтоб Анкерштерн вовсе убрался. Генеральную схватку он еще не давал. Токмо проведывал, прощупывал наши укрепления.

Так оно и оказалось. У северного берега рыбачили финны, их захватили, привели к вице-адмиралу. Они без обиняков все выложили.

— Который генерал был в устье Невы, ушел на Выборг. А шведская эскадра у Березовых островов. Чинят корабли, из Выборга транспорта принимают.

Рыбаков отпустили, а Крюйс собрал совет.

— Так разумею, коли он у мыса промеры глубин производил, неспроста это. Десантирование готовит. — Крюйс подозвал Толбухина. — Твоя батарея прострел имеет на вест да на зюйд. А швед замышляет с севера диверсию произвести. Там и лесок закрывает.

— В самый раз на сей ракурс батарею новую соорудить, — согласился Толбухин.

— Бери дюжину пушек да мортиру. Ежели десант, то для картечи и шестифунтовые сойдут.

У Березовых островов шведы приняли на борт свежих десантников, пополнили запасы. В военном деле успех зависит от мощи, умения, хитрости. Силы и умения шведам было не занимать, поэтому Анкерштерн воспрянул духом:

— Русские нас кое-чем провели поначалу. Теперь мы их перехитрим.

Спарре и де Пруа дружно поддакивали: кто же хочет признать себя побежденным.

— В тот раз русским повезло случайно. Нынче мы их забросаем ядрами, а наши гренадеры вспомнят былые победы.

Трое флагманов склонились над картой…

В разгар лета, на рассвете 14 июля, ударила сигнальная пушка Кроншлота.

На этот раз неприятельская эскадра показалась на норд-весте.

Крюйс насчитал двадцать пять вымпелов и не отрываясь следил за маневрами шведов. «Авангард держит курс на западный мыс Котлина. Видимо, как мы и предполагали, там будет диверсия. — Крюйс вздохнул. — Ну, Федор Толбухин, держись».

Подозвал командира:

— Пошли шлюпки на берег, передать Островскому: пушкарей и солдат две сотни, отрядить немедленно в помощь Тобухину. Им сегодня жарко придется.

С марса[28] крикнул сигнальный матрос:

— Неприятель ворочает!

Крюйс вскинул подзорную трубу. Не доходя полутора миль до оконечности острова, часть кораблей повернула на ост, другая спускалась к зюйду. На флагмане подняли красный флаг — сигнал атаки: «Открыть огонь».

— Берут батарею в клещи, — проговорил командир, — жди пальбы великой.

— Ежели по кораблям судить, стволов шестьсот против шестнадцати. К нашим-то корабликам они несунутся, боязно им. — Крюйс, не отрываясь от трубы, скомандовал: — Поднять красный флаг на правом ноке!

Русский флагман принимал вызов неприятеля.

Шведы расположили корабли на якорях в две линии, охватив оконечный западный мыс с севера и юга. Пять часов без перерыва утюжили ядрами батарею и траншеи толбухинского полка на косе. Тысячи ядер взрыли косогор, не оставляя живого места. И все же шведы не рассчитали. Траншеи и брустверы надежно укрыли преображенцев. Но Анкерштерн не мог этого предполагать и в полдень уверенно отдал приказ:

— Начать высадку!

Из-за громад кораблей выскочили и ринулись к берегу полсотни шлюпок.

На их борту, ощетинившись мушкетами, приготовились к броску тысяча семьсот шведских гренадер. Вот шлюпки ткнулись в мель, подняли мушкеты атакующие, цепи одна за другой понеслись к берегу, разбрызгивая воду. Все ближе спасительная суша, но вдруг в центре передние цепи атакующих проваливаются под воду.

Анкерштерн лихорадочно водил трубой по глади воды. На поверхности плавали шапки гренадер…

— Бог мой! Черти побери капитана! — метался по шкафуту Анкерштерн, бессильно потрясая руками.

А берег вдруг ожил, сверкнуло пламя, засвистела картечь. В бой вступили русские гренадеры.

Из реляции Крюйса:

Подбирая жалкие остатки уцелевшего десанта, шведы уходили в море, оставляя на берегу сотни убитых и раненых… Вдогонку с острова неслись вслед бомбы, из-за рогаток выходила в погоню флотилия галер шаутбенахта Боциса.

Получив однажды урок, шведские адмиралы уже до конца войны ни разу больше не испытывали судьбу на Невском взморье. Нарождающийся русский флот и возведенная на острове крепость надежно закрыли морские ворота на Балтике.

Весной 1706 года капитан-командор Петр Михайлов сам повел свою любимую и пока самую быстроходную шняву к Кроншлоту. В кильватер «Мункеру» выстроились дюжина галер и бригантин. Соскучился царь по морскому раздолью. Вышли из Котлина, Наум Сенявин рассказывал о прошлогоднем сражении со шведами.

— Анкерштерн, стало быть, пятки салом смазал? — смеялся раскатисто Петр.

Наум еще в прошлом году заметил перемену в царе. Стал он раскованней, шутил чаще да и на людях покрикивал меньше. Не один Сенявин, все окружение приметило добрые перемены в его поведении с того момента, как рядом с ним обосновалась Екатерина

Алексеевна. По-разному толковали в народе, не всё знали и близкие царские сановники. История ее появления в царских апартаментах была непростая…

Началась она летом 1702 года, после взятия войг сками Шереметева Мариенбурга. Как и обычно, в плен брали солдат, а местные жители неприятельских крепостей иногда платили контрибуцию, иногда оставались на положении заложников.

Семья местного католического пастора Глюка невольно оказалась под иным скипетром — православия. В услужении у его дочери состояла Марта Скавронская, сирота, взятая в свое время пастором на воспитание. Накануне военных действий Марта была повенчана со шведским капралом. Но мужа прямо от венца вызвали в полк и направили в бой, где он и сгинул.

Наметанный глаз русских драгун выхватил из толпы горожан полуодетую чернобровую, красавицу. Начальник драгун, генерал Бауер, имел привычку объезжать биваки своих подчиненных. Не заслонили вовремя драгуны от генеральского взгляда свою подружку, и Бауер не упустил лакомый кусочек. Дальше все шло строго по воинской иерархии. Над Бауером начальствовал генерал-фельдмаршал Шереметев, который изредка гостил у своих генералов. Хотя и стар был годами, но, говорится: ко времени и «бес в ребро».

Прижилась Марта у степенного боярина, да все перевернул губернатор Ингерманландии Александр Меншиков. И обрела свои новые покои бывшая «пор-томоя» на берегах Невы. Но ненадолго. Вскоре узрел ее Петр и уже больше с ней не расставался. Обрела наконец-то свою пристань вновь нареченная Екатерина, по имени своего крестника, сына Петра, ставшая Алексеевной. Нарушил вековой порядок Петр Алексеевич, но зато обзавелся семейным очагом…

Нынче и в море уходил с легким сердцем, тепло на душе у моряка, когда есть на берегу верная подружка…

Генерал значит «главный». Устанавливая в России эту приставку к званиям фельдмаршала и адмирала, Петр четко наделял людей, имевших этот чин, полномочиями на флоте и в армии.

Генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин не однажды задумывался, за какие заслуги, каким образом стал он генерал-фельдмаршалом. Произошло это в самом начале войны со Швецией. Переходили они вместе с царем к Новгороду и дальше к Нарве. После одного из шумных застолий в Новгороде и родился на свет указ о производстве его в генерал-фельдмаршалы, а в том походе в подчинении у него и войск не было. Под стенами злополучной Нарвы он оказался самым старшим по званию, но не у дел. Отъезжая в Новгород, царь взял его с собой. И, быть может, к лучшему, а то, не дай-то Бог, попал бы в плен к шведам…

Состоя начальником воинского морского приказа, старался хоть малую толику времени уделить флоту, но все никак не получалось. Заедали архиважные дела в Посольском, Ямском приказах, каждый день дьяки тащили ворох бумаг из Оружейной, Золотой, Серебряной палат. Грешным делом, выходил в море в последний раз на «Крепости», когда провожали посольство. Давненько это было… Ныне государь назвал его адмиралом, поручил ему новый Балтийский флот, вменил «господину адмиралу на него смотреть, яко вышнему правителю».

Головин припоздал, царь опередил его, раньше вышел в море. Командир шнявы «Мункер» Наум Се-нявин вторую неделю похмелялся каждое утро. Только что его произвели в боцманматы, а друзей-товарищей пруд-пруди, с каждым надо отпраздновать. Но вчера вечером получил приказ царя готовить корабль к походу на Котлинский рейд.

Лед на Неве еще не прошел, шняву мотало туда-сюда, рвало с якорей, а государь каждый день требовал: «В море. В море». «Соскучилась, поди, душа морская по простору», — посмеивался про себя командир шнявы.

Первым на Котлинском рейде бросил якорь вице-адмирал Крюйс. Он поднял свой флаг на тридцати-двухпушечном фрегате «Олифант». На самой быстроходной шняве «Мункер» развевался царский штандарт капитан-командора Петра Михайлова.

Один за другим подходили фрегаты, ложились в дрейф.

В устье Невы шаутбенахт Иван Боцис, командир галерной эскадры, отдавал почести адмиралу Головину. Встречал пушечной пальбой, игрой на флейтах с барабанным боем, криками «ура!» матросов на вантах.[30]

Головин отдувался, неторопливо поднимаясь по трапу, озирался по сторонам. Такого приема он не встречал.

— Сие, ваша светлость, — доложил Боцис, — на венецианский манер.

— Ну, как знаешь, — высказался довольный церемонией адмирал, — поднимай якоря, догоняй государя.

Запели дудки, загремели барабаны.

Галеры и бригантины стройной колонной потянулись из устья Невы.

Тем временем «Мункер» с отрядом фрегатов ушел далеко. Кроншлот давно скрылся из виду. Моряков звал простор, соскучились по морю, свежему ветру, соленой волне. Вскоре на горизонте замаячили корабли шведов.

— Дюжина с лишком, господин капитан-командор, — доложил Сенявин.

Разглядывая в подзорную трубу шведскую эскадру, Петр, с одной стороны, бодрился: «Такую неприятельскую махину отбросили от Котлина!», и в то же время в его душе веяло холодком от неспособности противостоять неприятелю на море. «Што у нас? Фрегат, шнява, галиоты да бригантины. С такой силой в море соваться на верную погибель. Покуда корабли для первой линии пушек в полсотни, не менее, не сподобим, дюжину, дай Бог, на первый раз, с Карлом тягаться на море пустая затея. А когда сие сбудется?»

Петр покосился на снующего от борта к борту Крюйса. «Капитан он добрый, флагман то ж грамотен, а все же и своих заиметь надобно. Даром Федя Головин адмирал, — царь кинул взгляд на одутловатую фигуру, — но в морском ремесле-то мало сведущ. Ак-ромя того на нем Посольский приказ и другие заботы. Крюйс-то хорош, но своего бы флагмана на море здешнем обрести бы надобно. Разве Апраксин? Так у него забот в Азове и Воронеже уйма».

— Ну что ж, слава Богу, порезвились, — отрываясь от подзорной трубы, проговорил царь. — А тягаться со шведами в открыток море еще рановато. Пушек корабельных мало. Поднять сигнал по линии: «Поворот всем на обратный курс!»

Отряд возвратился на Котлинский рейд под прикрытие береговых батарей, сюда-то шведы не сунутся…

Две недели крейсировала русская эскадра на расстоянии дальности стрельбы береговых батарей.

Превосходящая вдвойне армада шведских кораблей так и не решилась приблизиться к острову Котлину.

Петр с Головиным ушли на «Мункере» в Петербург. Эскадра салютовала адмиралу в последний раз.

Впервые обозревал свои акватории на Балтике генерал-адмирал. Невольно пришли сполохи воспоминаний на ум о былом, Азовских походах, становлении Азовской флотилии. Тогда все суда поступали с Воронежских верфей. Там и сейчас Апраксин наращивает морскую силу для южных рубежей супротив турок.

А начинали-то все с казачьих лодок и доморощенных галер. Нынче и с турками по-иному разговор держим, опасается султан нашей морской силы, вот-вот нагрянет в Черное море, а там и в Константинополь…

Здесь, в устье Невы, государь затеял тож великое дело, надобно ему подмогать, да вот сердечко стало пошаливать…

Словно предчувствовал что генерал-адмирал Федор Головин. С грустью долго смотрел на исчезающие в вечерней белесой дымке очертания немногочисленных бригантин на Котлинском рейде, уходящий за горизонт шпиль Кроншлота…

Спустя несколько дней Наум Сенявин записал в журнале:

Петр, едва сдерживая слезы, повелел Меншикову:

— Тело Федора Алексеевича убереги, отправь в Москву, потом погребем, — смахнул слезу. — Вызывай другого Федора из Воронежа, пущай флот принимает адмиралтеец наш, Апраксин.

Новоявленному командующему нарождавшегося флота довелось начать боевую службу не на море. Поздней осенью Петр задумал штурмовать Выборг. Тревожился он за устье Невы, хотелось обезопасить с севера свое детище, Питербурх.

— Пора покончить с этим шведским гнездовьем, — делился он замыслами с только что прибывшим Федором Апраксиным. — Сбирай гвардейцев, кого из флотских прихватим, батальонов пяток, пушчонки полевые налегке возьмем.

— Так-то в спешке, Петр Лексеич? — сомнительно покачал головой Апраксин.

— Обойдется, чай, под Нарвой быстро сладили. Апраксин закашлялся, но в этот раз промолчал. Покидая «Мункер», царь подозвал Наума Сенявина:

— Пойдешь со мной к Выборгу, подбери кого еще себе подобных из наших морских воев. Море-то там рядом.

— Ермолай Скворцов напрашивается, господин капитан-командор, братаны мои Ульян да Иван.

— Добро, людишки надежные.

Купол сторожевой башни показался верст за десять. Чем ближе подходил передовой отряд, тем чаще переглядывались гвардейцы, поеживаясь от моросящего дождя. Цитадель стояла на высоком холме, окруженная земляным валом, а перед ним плескались волны широкого канала. Грозные крепостные стены мрачно высились над глубоким рвом, не предвещая легкой победы.

Обложив крепость довольно жидкой осадой, солдаты стали окапываться, разбивать палатки, рыть траншеи. На холме установили пушки, начали обстреливать крепость. Первые же залпы разочаровали Петра. Ядра отскакивали от крепостных стен как горох, даже не оставляли видимых для глаза следов. Стены оказались втрое выше, чем в Нарве, да и толщиной превосходили их видимо вдвое-втрое.

Для порядка Петр послал коменданту парламентера с ультиматумом. Тот, ухмыляясь, прочитал циду-лю и вернул парламентеру, помахивая ладонью, давая понять, что ответа не будет…

Стены цитадели спускались впритык к береговой насыпи, ограждая порт и гавань от неприятеля. Сюда с моря то и дело беспрепятственно приходили и отсюда уходили транспорты с припасами и войсками. Вход в залив заперла шведская эскадра.

На Балтике штормило, но шведы медлили, подходить к Котлину побаивались. Обрадовало царя донесение Крюйса:

Прочитав донесение, Петр недовольно поморщился: «Рановато Крюйс в теплые квартиры просится». Пришлось объяснить. «Нашему флоту (в 17 кораблей), при Кроншлоте стоящему, еще некоторое время на море побыть, хотя бы до половины сего месяца, или оставить из них 10 кораблей и над ними доброго командира, для того чтоб неприятель не так смело подступал и диверсии б не учинил».

Там, на море, покуда надежно все, а здесь, вокруг Выборга, одни неприятности. Петр ходил по болотистым топям, чувствовал на себе тяжелые взгляды молчаливых преображенцев. А шведы громыхали из тяжелых орудий, выбивали солдат из осадных траншей.

Апраксин кряхтел:

— Не нравится, Петр Лексеич, мне здесь. Будто азовское первое сиденье. Беззубые мы. На дворе к зиме дело.

— Сам вижу, — хмурился Петр, — погодим малость.

На что надеялся, неизвестно, но как-то подошел Наум Сенявин:

— Дозволь, господин капитан-командор?

— Валяй, — махнул рукой Петр, не то с досады, не то сердясь: «Не до тебя, мол».

— Мы с Ермолаем тутось в окрест, у рыбаков, раздобыли пяток лодок.

— Ну-ну, — вдруг загорелся Петр.

Наум кивнул на залив:

— Швед-то в наглую бродит, без конвоя. Дозволь нам в ночь диверсию спроворить. Надобно им взбучку дать, проучить.

— Зови борзо капитана Бахтиарова да Щепотева.

Вместе с Бахтиаровым, Щепотевым и Сенявиным

Петр спустился вниз, к небольшой скрытой бухточке. Там у берега подбивало ленивой волной пять рыбацких лодок. Вечерело, вдали из-за мыса, будто поддразнивая, показались три купеческих брига. На море заштилело, и они с обвисшими парусами еле-еле плелись к Выборгу.

Петр стремительно повернулся к Бахтиарову:

— Подбери охотников из преображенцев, четыре-пять десятков. Пойдешь командиром вместе с Щепотевым. Тебе в подмогу флотские люди Сенявин и Скворцов. Без мешкоты отправляйтесь.

Собирались бегом, в туманных сумерках оттолкнули лодки. Гребли дружно, налегали на весла, но купцы куда-то исчезли. Впереди на воде зачернело тенью большое судно.

— Суши весла, — скомандовал Сенявин.

На корме одномачтового бота затеплился огонек.

— Гляди-ка, пушки торчат, — заметил первым Щепотев.

— Раз пушки, наверное, бот, людишек поболее наших, — определил Скворцов.

— Передай на лодки, — сказал Щепотев, — атаковать будем.

— Стало быть, на абордаж брать, борта низкие, — уточнил Сенявин, — заходить будем с двух бортов. Поначалу гранатами закидаем.

Схватка была длительной и кровавой. Наверху оказалось три-четыре вахтенных шведа. Остальные ужинали в каютах и кубриках.

Первыми на палубу вспрыгнули почти одновременно с двух бортов Щепотев, Сенявин, Скворцов, Бахтиаров. Загремели выстрелы у входа в каюты и около люка разорвались гранаты.

Шведов оказалось больше сотни, но у русских рукопашную трудно выиграть. Сражались на шпагах, кололи штыками, давили голыми руками, бились насмерть.

Шведов оказалось в два раза больше. Но моряки народ стойкий, да нашим и отступать было некуда, абордажные лодки давно исчезли в темноте. В конце концов русские оказались крепче. Больше двух десятков шведов, оставшихся в живых, штыками загнали в кубрик и захлопнули сверху люк. Снизу вдруг раздался женский визг, — как оказалось, шведы от нечего делать забавлялись с девками.

Осмотревшись, раненый Наум Сенявин принял команду. В живых из русских осталось тринадцать человек. Из них без ран четверо. Первым делом скинули за борт убитых шведов.

— Ермолай, садись на руль!

Остальные помогли Науму поднять парус. Едва набрали ход, кто-то крикнул:

— Шведы по корме!

Сенявин оглянулся. В предрассветной мгле из глубины залива под всеми парусами спешили шведы на помощь сторожевому боту «Эсперн», попавшему в беду.

— Видать, такой же собрат, — проговорил Скворцов, удерживая штурвал здоровой рукой.

— Нам не привыкать. Подверни влево на два румба и держи руль прямо, не отворачивай. Пусть отведают своих родных гостинцев.

Возиться долго не пришлось. Пушки оказались заряженными. Первое ядро легло аккурат перед носом шведского бота. Второе просвистело над палубой, оставив дыру в парусе. Шведы, видимо, решили не испытывать судьбу, отвернули в сторону.

На берегу, в лагере, всю ночь не спали, прислушивались к отдаленному гулу, редким выстрелам пушек.

Из реляции партикулярного боя на море:

Встречал победителей сам Петр, расцеловал Сеня-вина, принял от него шведский флаг, осмотрел бот.

— Доброе судно.

На палубе ступить было некуда, всюду лужи крови.

— Шведы насмерть бились, вишь, офицеры верны присяге, все полегли, — заметил Петр. — Девки-то откуда?

— Гулящие, — засмеялся Сенявин, — швед слаб на передок, не может без бабы, а нам на руку. Тепленькими накрыли.

Из реляции: «Гренадер 7 человек, купно и с прочими оставшимися пожалованы все в офицеры».

В крепости шведы горевали: русские взяли верх на море. Вроде бы и кораблей русских не видно, и к Выборгу они не подступятся никак, но свой шанс не упустили.

После недолгого раздумья Петр решил осаду свернуть, но на победной ноте.

— Прав ты был, — согласился он с Апраксиным, — поспешишь — людей насмешишь. Не везет мне на сухом пути. Выборг-то, как и другие крепости, морем воевать сподручнее. Мортиры и бомбарды по болоту долго тащить. Но Брюс с разведкой проморгал.

— То-то, господин капитан-командор, — с облегчением вздохнул Апраксин, — пора бы передохнуть маленько и людям и державе, завоеванное бы не упустить, осмотреться надобно.

— Сам о том размышляю. К морю пробились безотказно. Казна-то пуста, на корабли опять деньгу надобно. Недурно бы замириться с Карлом. Хотя бы на время.

В той или иной степени расчет всегда присущ державному правителю. Иначе ему долго не удержаться на троне.

Достигнув за шесть с лишним лет схватки со шведами основной цели — возвращения России выхода к морю, — Петр все чаще думал о необходимости прекращения затянувшейся войны. Казна державы не поспевала за растущими расходами, непомерное тягло будоражило людские массы. То в Астрахани, то в Башкирии, то на Дону отягощенный поборами народ легко поддавался призывам к смуте.

Теперь Россия осталась один на один с грозным соперником. Давно покинула ее Дания. Трусливо поддал хвост саксонец Август перед шведами, втайне от своего союзника России заключив мир с Карлом XII.

Новый начальник Посольского приказа Гаврила Головкин, человек, знающий свое дело, докладывал Петру:

— Август, государь, отказался от польского трона, сие для нас потеря не великая, с поляками разберемся.

— Ведаю, — коротко, но озабоченно бросил Петр, — нам в союзники сызнова кого бы сыскать. Королева Анна — пустышка малоумная, не похочет. Ее крепко в объятиях Мальбрук держит, как и всю Англию.

— Оно так, государь, любовники завсегда в силе при недалеких умом.

Петр осклабился, видимо вспоминая недавнее прошлое.

— Надобно через того Мальбрука увестить Карла к миру с нами.

Недавно верные люди сообщили в Москву, что английский, герцог готов оказать услуги, но просит оплатить их солидным кушем.

Ухмыляясь, Головкин поглаживал бритый подбородок:

— Многого просит ненасытный герцог. Ни много ни мало похочет князем российским заделаться.

Петр воспринял эту весть по-иному. Тут же распорядился Головкину:

— Ответствовать. На вопрошание, что дук Мальбрук желает княжества из русских, на то отписать, если то так и вышереченный дук к тому склонен, то обещать ему из трех, которые похочет: Киевское, Владимирское или Сибирское, авось клюнет. — Схватив трубку, Петр начал уминать ее табаком. — И при том склонять ево, чтоб оной вспомог у короле вы о добром мире со шведом, обещая ему, ежели он то учинит, то со оного княжества по вся годы жизни ево непременно давать будем по тысяч пятьдесят ефимок битых.

Продолжая начатый разговор, Петр раздумывал, закурил трубку, прошелся по комнате и продолжал:

— Отписать Матвееву в Гаагу. В Лондон ему немедля собираться. К Мальбруку подъехать с какой стороны. Пускай подтвердит обещанное. Чего другое запросит, не скупиться.

— Мальбрук, государь, человек воинский, но на деньги весьма падкий.

— Все до них охотники. Может, других каких сановников ублажить потребно. Ежели что, к деньгам присовокупим войско наше, тысяч тридцать супротив Франции.

Головкин еле успевал записывать.

— Генеральное нам, ежели не союз с Англией, так мир с Карлом потребен до крайности. Напомни англичанам о торговле знатной с нами.

Получив наказ царя, Матвеев спешно собрался ехать в Лондон, но герцог опередил его, вдруг появился в Гааге. Русский посол не ведал, что задачи вояжа у Мальборо были совсем иные, чистый меркантилизм по-английски. Отправляясь в Европу, он тщательно продумал все возможные варианты, преследующие вполне определенные цели.

— Правительство вашего величества считает, — для проформы сообщил Мальборо рассеянно слушавшей его королеве, — что усилия шведской короны должны быть направлены куда угодно, но только не против империи Габсбургов, она наша союзница в противодействии Версалю. Мы будем всячески стараться направить войска короля на Восток, для умиротворения замыслов царя Петра. Русские слишком резво двинулись к берегам Балтики. Сие не к выгоде нашей торговли.

Анне, видимо, наскучил затянувшийся монолог:

— Что требуется от меня, милорд?

Мальборо не заставил себя ждать и положил на столик королевский указ.

— Ваше величество, для успеха не избежать подарков сановникам короля Карла, один граф Пипер запросит немалую сумму. Здесь скромно упомянуты расходы на эти цели…

В Гааге Мальборо одним из первых принял русского посла.

Матвеев вручил герцогу письмо царя с его портретом, украшенным драгоценными камнями.

— Право, я не заслуживаю такого внимания царского величества, — ломался Мальборо, бегло прочитав письмо и рассматривая сверкающее обрамление на царском портрете.

— Его величество царь Петр надеется на ваше дружеское влияние на планы короля шведского. Мы готовы заполучить почетный мир с королевством шведским, вернуть земли в Ингрии и Лифляндии, оставив себе лишь устье Невы.

Мальборо славился умением скрывать свои истинные намерения, льстить собеседнику:

— Я всемерно приложу свои усилия, чтобы исполнить просьбу его царского величества и убедить в его добрых намерениях короля Карла…

Спустя неделю по пути в королевскую ставку, остановившись в Берлине, Мальборо успел разведать, что все окружение Карла и сам король и не помышляют о войне с Австрией. Все же думы направлены только в сторону России.

В ставке короля в Альтранштадте Мальборо обрадовал приближенных Карла XII. Не одну тысячу фунтов стерлингов употребил он для ублажения королевских советников. Но, видимо, английские фунты только подкрепили мнение советников.

Граф Пипер высказался без обиняков:

— Главнейшее и наиважнейшее для шведской короны — это сломить и разрушить московскую мощь. Со временем эта мощь может сделаться еще более опасной, если она не будет уничтожена и задушена в своем возникновении. Поэтому нигде не может быть заключен мир выгоднее и надежнее, как только в самой Москве.

Но Мальборо желал убедиться в успехе своей миссии, только увидевшись с королем.

Обычно не жалующий резидентов Карл XII сделал исключение для представителя английской короны. Первое, что бросилось в глаза Мальборо при входе в королевские покои, был огромный дубовый стол, покрытый картами России.

Заговорив для приличия о вероятности переговоров с царем, герцог в душе возрадовался. Едва он упомянул имя Петра, как щеки короля покраснели, а «глаза метали молнии».

— Никакого мира, прежде чем я не уничтожу военную мощь царя Петра, и я соберу всех бояр, разделю Московию на княжества и раздам им вотчины…

Вне себя от радости, Мальборо откланялся, уверившись окончательно в намерениях Карла XII двинуться в поход на Россию…

Удостоверившись в замыслах Карла вторгнуться в пределы русской земли, Петр начал отводить войска из Польши к границам России. В конце января 1708 года из Гродно отходила дивизия Репнина. Генерал вызвал бригадира Мюленфельса:

— Шведы наседают нам на хвост, будешь прикрывать отход полков. В стычку со шведом не вступай, наиглавное для тебя, отойдя за реку, порушить за собой мост, дабы шведа отсечь.

Первую половину приказа Мюленфельс исполнил, последним перешел по мосту, но мост перед наступающим неприятелем оставил нетронутым. Шведы с ходу атаковали отступающие русские полки…

Мюленфельса заподозрили в измене, арестовали, хотели судить. Дело дошло до Петра.

Соплеменники бригадира, шесть немецких генералов и офицеров, вступились за земляка, написали царю просьбу, мол, он, Мюленфельс, не по злому умыслу совершил деяние, якобы неумышленно пустил шведов в Гродно, просили о милосердии к провинившемуся. Петр разобрался быстро и ответил: «Ежели бы вышереченный бригадир в партикулярном деле был виновен, тогда бы всякое снисхождение возможно учинить, но сия вина есть особливо, в сей жестокой случай, государственного интереса. Того ради инако не может, точию по суду быть».

Но кара не постигла бригадира. «Безвинный» Мюленфельс подкупил стражу, сбежал и переметнулся к шведам…

В эту пору Карл XII выбирал пути движения к Москве через Смоленск.

Молодые приближенные вторили своему суверену.

Ближайший доверенный короля, генерал-адъютант Тюре Хорд, был в восторге от замысла идти прямо на Москву. Другой царедворец, генерал-майор Аксель Спарре, пошел еще дальше в своих смелых планах:

— Ваше величество, по старинному поверью моих предков, кто-то из фамилии должен быть обязательно губернатором Москвы.

И тут в ставке шведского короля объявился Мюленфельс. Вначале его подробно расспрашивали Хорд и Спарре.

— У царя Петра паршивое войско, — самодовольно потрафлял он шведам, — это сброд каких-то полупьяных мужиков, вооруженных рогатинами. Королю не стоит раздумывать, шведские войска разобьют московитов.

Не каждый день перебегают на сторону противника бригадиры. Внимательно и не раз выслушивал говорливого немца Карл XII. И с каждым разом крепло решение двинуть войска на Москву. А на севере неприятелю свяжут руки Либекер и адмирал Анкер-штерн.

В эту кампанию адмиралу Апраксину поневоле пришлось быть и генералом. Свой флаг он держал на фрегате «Думкрахт». После отъезда Петра с эскадрой Крюйса он крейсировал западнее Котлина. Время шло, горизонт был чист, а на суше и Либекер помалкивал. Под Ревелем накапливал силы генерал Нильс Штремберг, но Апраксин не привык ждать ударов.

— Оставайся на рейде, — приказал он Крюйсу, — переберусь-ка я на сушу, пока на море спокойно, потревожу я Штремберга. Ан все меньше потом забот станет.

В Нарве адмирал сколотил летучий отряд — корволант, как называл его царь, — из драгун, посадил пехоту на лошадей, прихватил легкие пушки.

Сколачивал отряд опытный полковник Монастырский. Разведкой руководил сам Апраксин. Ловкие лазутчики через два дня доложили:

— Швед лагерем стоит, не доходя Ревеля верст пятнадцать, на мызе Ракобер. Дымят костры, кашу варят, с девками балуют, пикетов особых не видать.

— Та-а-ак, — пропел довольно Апраксин, похва лил лихих драгун, выдал каждому по рублю, а Монастырскому сказал: — Теперь, полковник, дело за нашими ребятами. Мешкать не будем, выступить сего дня же вечером.

Молниеносного удара русских гренадер шведы не ожидали. На рассвете штыковой удар по центру и лихая атака драгун с фланга опрокинули неприятеля. Генерал Штремберг едва сам унес ноги.

«Помощью Божиею, — донес Апраксин, — пехотный полк и с офицеры без остатку побили, а от рейтор-ского полку разве что малое осталось».

— Слава Богу, одна клешня у шведа отрублена, — удовлетворенно сказал адмирал Апраксин Крюйсу, возвратившись к эскадре, — жди теперь атаку с моря. Как гостей встречать будешь, вице-адмирал?

Крюйс развернул карту:

— Нам ввязываться в морскую баталию с Анкерштерном пока не под силу. Встретим его, как и прежде, на якорях. Сей швед в прошлую кампанию уже отведал нашей похлебки не раз.

— Согласен, нынче фортеции на острове знатные, вороги сюда не сунутся. Наверняка поохотятся на Питербурх покуситься.

В самом деле, начиная кампанию, Карл XII возлагал большие надежды на Либекера и Анкерштерна.

— Я покончу со старой столицей, а генерал Либекер покончит с Невой, разрушит дотла Питербурх.

В середине августа дозорные корабли подняли сигнал: «Вижу неприятеля навеете».

Крюйс поднял подзорную трубу. Горизонт запестрел мелькавшими на ярком солнце десятками вымпелов шведской эскадры.

— Яко мошенники, которые в избу нагло вломились, но завсегда готовы утекать без оглядки, — зло произнес Крюйс, считая вымпелы кораблей. — Двадцать два, — доложил он Апраксину.

Поглядывая на вице-адмирала, Апраксин размышлял: «Пожалуй, Крюйс в этих делах со шведами опыт имеет, отбивался и прежде, совладает».

— Останешься командовать всем флотом и войсками на острове, — передал он свои полномочия Крюйсу, — а я пойду к Неве с Боцисом. Там небось швед объявится со дня на день.

Еще неделю назад разведчики из-под Выборга доложили: «Шведы двигаются по направлению к устью Тосны». День и ночь, укрываясь в лесах, сопровождали неприятеля лазутчики, так что Апраксин каждый день знал, где его противник, и имел время на раздумья. Видно, шведы замыслили обойти Питербурх. Сие и ладно, и не ладно. Значит, нас побаиваются, но желают хоть одной клешней захватить и взять измором.

Решал адмирал всегда обстоятельно. Первое приказание отдал Ивану Боцису:

— Поднимись в Неву с отрядом бригантин и жди шведа у Тосны. Не допусти переправы, а нет, так побей их славно.

Генералу Фразеру, начальнику драгунского полка, и полковнику Бахметьеву поставил задачу опустошить все запасы провизии в Ингрии, от Тосны до Ижоры.

— Прошелестите все местечки до Копорья. Запасайтесь, посылайте в Питербурх, остальной провиант сжигайте. Пущай у неприятеля животы подведет.

Все шло по плану, но нетерпеливый Боцис, прождав два дня, поднял сигнал: «Всем сниматься с якоря. Следовать за мной» — и повел флотилию вверх по течению к Шлиссельбургу, решив, что именно там шведы будут переправляться через Неву.

Строги воинские порядки, но Наум Сенявин и сосед, поручик Лоренц, решили ослушаться непосредственного начальника. Наум случайно слышал наказ Апраксина Боцису: «Ждать шведов у Тосны». И Сенявин не ошибся. Едва в полдень флотилия Боциса скрылась за излучиной, в вечерних сумерках на противоположном берегу в кустах показались шведы. Словно поджидали, когда уйдут русские бригантины. На рассвете Сенявин удивленно рассматривал вражеский берег.

— Никак, батарею и шанец соорудили, — сказал он Лоренцу, — похоже, понтон ладят из бревен, переправу наводят по всей форме.

— Туго нам придется, — почесав затылок, проговорил Лоренц, — наши пушки малы, а цель для них велика. Борта у нас в одну доску, они же за бруствером укрыты.

— Куда денешься, — Наум в таких случаях не раздумывал, — кроме нас с тобой, некому шведа забить.

Едва шведы столкнули понтон в воду и начали грузить лошадей, перед ними появились две бригантины. Началась пушечная дуэль. Поначалу удалось разбить ядрами понтон, с криками замертво падали шведы в воду. Но и неприятельская батарея стреляла прямо в упор. На бригантине Лоренца убило нескольких солдат, появились пробоины, и поручик, махнув рукой, начал отходить вниз по Неве.

Бригантина Сенявина держалась еще полчаса, разбомбила вконец второй понтон. Прямой наводкой били по шведской батарее, но шведы надежно укрыли восемь пушек за бруствером из бревен и земли.

Насмерть бился Сенявин, сраженные ядрами, падали на палубу один за другим убитые и раненые матросы, бригантина получила пробоины у самой воды. Мрачный Сенявин, с почерневшим от пороховой копоти лицом, скомандовал: «Выбирать якорь, разобрать весла».

…Обычно сдержанный, матерно ругал адмирал Апраксин оправдывающегося Боциса, да время ушло, двенадцать тысяч шведов сумели переправиться на левый берег и двинулись в Ингрию, охватывая в клещи Петербург.

Либекер, начиная кампанию по захвату Петербурга, радовался, надеясь пополнить запасы еды: «Теперь-то мои солдаты будут сыты». Уходя из Выборга, армия захватила с собой лишь скудный паек. Рассчитывали поживиться в местах, где провизии прежде, как помнили шведы, было вдоволь. Но Апраксин опередил шведов.

«Я, — доносил он царю, — послал во все Копор-ские уезды Бахметьева с казаками, й ежели куда неприятель будет приближаться, чтобы провиант весь сжечь».

Несладко пришлось шведам, всюду перед ними плясали «петухи», пришлось затягивать пояса потуже.

Не все проходило гладко и в корпусе Апраксина. Начальник кавалерии чванливый Фразер долго плутал с драгунами у Ямбурга, вдали от неприятеля, и случайно наткнулся на большой шведский обоз с провиантом.

Отправить бы трофей в Петербург, где тоже было туго с провиантом, так Фразер сжег все добро. Апраксин возмутился, а Фразер кривил губу, усмехался: у адмирала не было права заменить его. Апраксин обратился к Петру: «Для того прошу вашего величества прислать в конницу доброго командира, а ежели не противно вашему величеству — известного из русских…»

Как ни странно, вскоре несмышленость Фразера пришлась кстати.

Когда Либекер высадился на левом берегу Невы, Апраксин с тревогой ожидал, что он двинется на север блокировать и штурмовать Петербург. Но шведский генерал трусил. С голодным войском он устремился к побережью залива, питая надежду, что эскадра адмирала Анкерштерна разбила русских. Наконец-то вдали на рейде заполоскались на мачтах знакомые шведские флаги.

За Либекером с эскадры прислали шлюпку.

— Адмирал приглашает вас отобедать, — передал офицер.

Либекер пугливо оглянулся. «Слава Богу, кроме адъютанта никто не слышал».

В адмиральском салоне генерал прежде всего накинулся на еду.

— Мои офицеры, не говоря о солдатах, второй День потребляют конину. К столу не подают вина. Русские выжгли все подчистую. Я надеялся, — насытившись, криво улыбнулся Либекер, — что королевский флот быстро расправится с русскими и появится у Петербурга.

— Я вижу, королевские мушкетеры и рейтары тоже не в восторге от русских, — подкусил в свою очередь адмирал собеседника. — И все же, что будем делать, генерал?

— Ждать, — чмокая губами, допивал вино Либекер. — Постараемся выманить русских в поле — и там-то мы возьмем верх.

.. К Апраксину доставили пленного шведского квартирмейстера Вико, накормили голодного офицера.

— В войсках хлеба осталось на неделю, — выложил он без обиняков. — Солдаты и офицеры перешли на конину. Офицеры поговаривают, что генерал Либекер подумывает уйти из Ингрии.

Апраксин хитро прищурился: «Надобно ему подсобить в этом». Послал за генералом Фразером.

— Ты мастак шведам корму показывать, — усмехаясь, начал с ним разговор адмирал, — так сделай это теперь нарочно. — Апраксин вынул из портфеля запечатанный пакет. — Подберись поближе к шведам ночью, разбей палатку где вдалеке, рухлядь разную разложи для виду и этот портфель с пакетом брось поперек. Когда шведы на тебя пойдут, постреляй для острастки и уходи поспешно. Разыграй отступление.

Все произошло, как было задумано. Не успели шведские рейтеры доставить портфель с письмом Ли-бекеру, как тот забил тревогу, заметался в испуге:

— Дважды выстрелить из пушки, вызвать немедля шлюпку с эскадры.

Потревоженный Анкерштерн с досадой слушал генерала.

— Мой адмирал, неприятное известие. — Он протянул собеседнику письмо. — Апраксин сообщает своему генералу Фразеру, что ему на подмогу идут из Нарвы шесть тысяч войск и с Ладоги еще семь тысяч пехоты и драгун.

Лицо Анкерштерна покрылось испариной.

— Мне думается, у самого Апраксина тысяч двадцать, и если прибавить подмогу, у неприятеля будет тройное превосходство против моего голодного войска, — продолжал генерал Либекер.

— Что же вы предлагаете?

— Вся надежда на вас, адмирал. Мне надо спасать войска. Я готов хоть сегодня начать погрузку на корабли.

Анкерштерн сердито кашлянул: «Эти генералы ни черта не смыслят в нашем деле».

— На виду у русской эскадры грузить десант безрассудно. Пока офицеры и солдаты будут усаживаться в шлюпки, русские бригантины навалятся на вас и всех потопят. Чтобы принять на борт двенадцать тысяч солдат, потребуется неделя времени.

— Так что же делать?

Анкерштерн поманил Либекера к карте:

— Самое удобное место — Копорский залив. Там можно укрыться от шторма и русские не обнаружат нас.

— Вы упомянули, адмирал, офицеров и солдат. А что же мне делать с лошадьми?

Анкерштерн зло зыркнул на Либекера:

— Пускай плывут к борту и поднимаются по штормтрапу. У меня, генерал, не конюшни, а боевые корабли.

В тот же день казачьи разъезды доложили Апраксину, что неприятель сворачивает лагерь и спешно двигается вдоль берега…

— Так и должно быть, знамо, попались на наживку, — потирал руки адмирал. — Наблюдайте за шведами на море, они скоро с якорей снимутся.

Через два дня шведская эскадра начала переходить в Копорский залив. Апраксин вызвал Фразера и Бахметьева:

— Нынче мы в авантаже, надобно не упустить случай. Обложим Либекера на видимости. Когда он половину войск увезет, почнем его кусать. Шведы запаникуют, а там мы их и добьем. Малой кровью викторию добудем.

И здесь опять Апраксин переиграл шведского генерала. Когда большая часть шведов перебралась на корабли, началась паника. Охранение поняло свою обреченность и разбежалось по окрестным лесам.

Русские гренадеры вломились в центр лагеря, крушили все на своем пути штыками. Впереди бежал поручик Наум Сенявин:

— Ура-а, братцы! Бей шведа!

Свою бригантину он поставил на ремонт и отпросился у Боциса на берегу «помять бока шведу». Во время атаки шальная пуля прострелила ему ногу, но поручик не покинул поля сражения, колол шпагой неприятеля направо и налево…

Дело довершили драгуны — ударили с фланга из перелеска. Сначала шведы отбивались отчаянно, потом одна половина кинулась к переполненным шлюпкам, другая бросилась в лесную чащу. Атаке мешали тысячи трупов лошадей, убитых по приказу Либекера. А шведов полегло на копорском берегу больше тысячи, две сотни попали в плен.

— На море шведы обожглись, более не сунутся, — сказал Апраксин, глядя вслед поспешно снимающейся с якорей неприятельской эскадре. — Авось и по сухопутью дороги им будут заказаны…

Из журнала Наума Сенявина:

Год 1708 выдался для русского оружия победным и на море, и на суше. Радовался от души царь. Под его началом у деревни Лесной русские полки взяли верх над непобедимой армией Карла XII. «Сия победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи перед неприятелем». А в письме Апраксину царь откровенно признал, что нашим войскам помогла и укрыла в нужный момент русская, богатая лесами природа. «Ежели бы не лес, то б оные выиграли, понеже их 6 тысяч больше было нас».

За победу под Лесной награждали скромной медалью «Достойному достойное».

Адмирала царь чествовал — впервые среди своих полководцев — именной медалью. Вызвал к себе гравера, набросал сказ:

— Изобразишь на одной стороне персону адмирала Апраксина, с другой гравируй корабли флота, надпись такую отчеканишь. — Петр протянул граверу лист: — Читай!

— «Адмирал Ф. М. Апраксин, храня сие не спит, лучше смерть, а не неверность».

Как положено, медаль торжественно «обмывали». Одной медалью дело не обошлось. «За храбрые поступки, учиненные в Ингрии и Естландии против неприятеля, пожалован графом и чином действительного тайного советника». Третьим русским графом, вслед за Шереметевым и Меншиковым, стал Апраксин. В отличие от Шереметева и Меншикова, адмирал не выпрашивал милости материальные. Но накануне Рождества вышел указ: «По высочайшему повелению положено производить ему, Апраксину, жалование наравне с генерал-фельдмаршалом 7000 рублей в год».

По Табели о рангах генерал-фельдмаршал равнялся с генерал-адмиралом. В письмах царь называл Апраксина то адмиралом, то генералом.

Сам Федор Матвеевич предпочитал называться адмиралом. Но официально за ним до конца дней утвердилось прозвание генерал-адмирала.

Восьмой год тянулось противостояние России и Швеции. Поначалу сильнейшая европейская армия шведов довольно легко принуждала к повиновению и заставляла смиренно склонять голову поочередно королей Дании и Речи Посполитой.

После разгрома русской армии под Нарвой, распоряжаясь, как в своей вотчине, в центре Европы, шведский король в своих мыслях не упускал из виду главную цель противоборства с восточным соседом — поставить на колени царя Петра, стать полновластным хозяином не только в прилегающих к Балтике землях, но покончить навсегда с угрозой, исходящей от «московитов».

Вторгнувшись в пределы России, Карл не расстался с мечтой на своем лихом скакуне гарцевать в Кремле. Правда, уже первые версты по русской земле показали, что путь усеян не розами, а шипами, русские не скрывают ненависти к пришельцам. И здесь король беспощаден: «Жители, которые хоть сколько-нибудь находятся в подозрении, что оказались нам неверны, должны быть повешены тотчас, хотя улики были бы и неполны, для того, чтобы все убедились со страхом и ужасом, что мы не щадим даже ребенка в колыбели». Потому-то и отказался Карл двигаться к желанной цели — Москве — прямиком, а сподручнее через привальные степи Украины, где его давно ждет гетман Мазепа и запорожские казаки…

Но и на этом шляхе за ним зорко присматривает из-за горизонта царь Петр. Когда Либекер в смертельной тоске, паникуя, уносил ноги из Ингрии, поднимаясь по трапу на корабль Анкерштерна, королю доложили, что неподалеку у деревни Раевки замечен какой-то русский отряд.

— Ах, так! — Самоуверенный король приказал немедля отрядить кавалерию и рассеять русских.

Но вскоре ему доложили, что русская конница опрокинула его кавалеристов.

Кровь закипела в жилах шведского вояки. Во главе отборного полка Остроготского он сам решил проучить русских.

Увы, передовой эскадрон был изрублен русскими кавалеристами, а сам король оказался на земле, отбиваясь саблей в облаке пыли и порохового дыма от наседавших русских. Его выручил подоспевший второй эскадрон, но и его постигла участь предыдущего. Наконец на помощь поспешили новые войска во главе с генералами Хордом и Резеншерном. Короля едва вырвали из окружения, но на поле боя оба генерала нашли смерть…

А король, как обычно, не смущался. Что значит для него потерять несколько сот солдат и даже генералов? Зато впереди победные схватки с царем Петром, где шведы наверстают все упущенное.

И все же бодрое умонастроение короля витало лишь в его ближайшем генеральском окружении… Даже граф Пипер, еще недавно твердивший о победоносном завершении войны в Москве, заговорил иначе:

— Ваше величество, за минувшие годы вы совершили великие деяния. До сей поры наши солдаты сражаются с радостью за своего короля. Но никто не даст гарантии, что ждет нас в России. Это дикая, опустошенная страна, не Европа. Первые неудачи могут сломить боевой дух солдат.

— Что же вы предлагаете? — раздраженно спросил король, бросая недовольные взгляды на пастора Надберга, который явно был на стороне Пипера.

— Разумнее, ваше величество, осмотреться, не спешить, дождаться Левенгаупта с обозом и, быть может, вернуться на зимние квартиры в Витебск.

— Чепуха, — не раздумывая отмахнулся король, поглядывая на своих генералов, — вы плохо знаете шведского солдата. Эти мелкие укусы московитов нам не страшны. Достаточно одержать первую победу над царем Петром — и они побегут не оглядываясь.

Физиономия фельдмаршала Рейншильда растянулась в довольной улыбке, — король твердо держит сторону генералов. Только вперед, до победного сражения с русскими…

Иные настроения царили в Стокгольме, в кулуарах Государственного совета. Только что в столицу пришло сообщение о выходке короля у Раевки, где полегло два эскадрона гусар и нашли свою смерть два генерала. Эта весть совпала с прибытием на рейд эскадры Анкерштерна. Высадив войска Либекера у Выборга, он больше не появлялся у Котлина, но в его голосе не чувствовалось пессимизма:

— Наша эскадра полностью заперла русских в этом гнилом устье Невы. Они боятся высунуть оттуда нос. Мы надежно оберегаем наши коммуникации на Балтике.

Однако советники с кислыми физиономиями слушали адмирала. Они-то достоверно знали, что из Ингрии, Эстляндии и Лифляндии в это лето завезено весьма мало зерна, мяса. Торговля с Прибалтикой приходит в упадок.

Об этом, не скрывая беспокойства, говорили советники и, несмотря на присутствие принцессы Ульрикя, осуждая опрометчивость короля, поговаривали, не пригласить ли для порядка регентшей в Швецию недавно овдовевшую старшую сестру короля герцогиню Голштинскую Софью… Не показывая вида, Ульрика в душе негодовала: «Эта Софья всегда затмевает ее, Ульрику. Раньше она была любимицей брата-короля. Он выдал ее удачно за герцога Голштинского, а теперь Софью прочат сделать правительницей, хотя принцессе по праву принадлежит эта обязанность. А чем хуже нее она, Ульрика? Слава Богу, ей уже двадцать первый год, брат Карл все время шлет ей добрые письма. Давно не появляется в Совете совсем состарившаяся, но еще бодрая бабка Гедвига, и теперь частенько Ульрика вставляет свое слово в заумные рассуждения советников.

Надобно без задержки написать брату, о чем они воркуют, а заодно сообщить о неумных действиях адмиралов против русских…»

Оказывается, за событиями на Балтике внимательно следили не только в Стокгольме, но и в Лондоне, столице ведущей морской державы.

Три года назад статс-секретарь Британии Бойл отправлял в Московию нового посла, Витворта.

— Имейте в виду, лорд, царь Петр построил на Черном море немало судов для военных действий, сейчас пробрался к берегам Балтики, начинает сооружать и там военные суда. Наше Адмиралтейство должно знать наверняка, что делается в России…

И Витворт с первых дней старался по совести.

Первое послание Витворт отправил государственному секретарю после отъезда царя на юг, «Его царское величество отправилось к Азову 10 числа текущего месяца с 4 кораблями и 6 бригантинами… Адмирал останется в Воронеже, пока не получит известий от царя из Азова». Следом сообщил в Лондон о дальнейших намерениях царя и точно подметил его «морскую жилку»: «После того он, Головин, особенно упомянул о желании царя добыть из Англии двух или трех корабельных мастеров для постройки кораблей на Балтийском море.

Я уже имел честь уведомить вас, что царь страстный любитель кораблестроения. Он сам очень хороший мастер и в прошлом году выстроил корабль, который во всех отношениях ни в чем не уступает ни одному кораблю его флота».

По возвращении в Москву из Воронежа, где он побывал по приглашению царя, Витворт составил обстоятельный доклад, который закончил припиской: «На реке Дон находится в готовности от 30 до 40 судов разной величины, но все они голландской постройки и из очень худого леса, все они годны больше для показа, чем для службы, а остальные находятся в таком дурном состоянии, что едва ли куда-нибудь годятся».

Злорадно подмечая промахи россиян, не забывает Витворт и другую обязанность — блюсти коммерческие интересы своих соотечественников, купцов. А их кораблей, как сообщил посол летом 1707 года статс-секретарю, прибыло в Архангельск шестьдесят четыре, а ожидается еще не менее тридцати… Что касается русских, то их, по мнению посла, допускать к морю нельзя ни в коем случае. Торговать с ними выгодно, но только пока через Архангельск, где нет еще русского торгового флота. В своих донесениях в Лондон уже на следующий год он сообщает: «Если, однако, интересы Англии требуют удаления русских от Балтийского моря, необходимо обдумать, каким путем удобнее и благовиднее достигнуть такого результата».

А путь один — следует проучить русского царя и Витворт подает совет: «Произвести самую влиятельную диверсию и действительно встревожить царя может только нападение шведов на Ингрию, потому что этой местностью, и особенно своим любимым Петербургом, царь дорожит более, чем какой бы то ни было частью своего государства…» Здесь же он сообщает, что город защищает небольшое количество русских войск и при энергичных действиях шведы могли бы добиться успеха в уничтожении города, а главное — нанести удар по русскому флоту.

Не эти ли советы учли шведские генералы, посылая Анкерштерна и Либекера в Петербург?

Витворт пытался оценить силы противника в предстоящих схватках:

Петр, конечно, не читал донесений Витворта, хотя переписку русских дипломатов в те времена без труда перехватывали в европейских странах. Но глаз на «проныр» у царя был наметанный. Уезжая к армии, за две недели до сражения у Лесной, он приказал секретарю Посольского приказа Петру Курбатову: «Присматривай за английским посланником». Начальник Посольского приказа Гаврила Головкин немедленно распорядился:

— Денно и нощно за Витвортом глядеть, дабы с Москвы нечаянно не уехал.

Но и сидя в Первопрестольной, посол умудрялся выуживать нужное то ли от иноземных офицеров, то ли от болтливых дьяков.

О поражении шведов от Апраксина передал в Лондон через месяц:

Но Витворт знает, что в Лондоне, столице «владычицы морей», лорды Адмиралтейства с особым интересом отнесутся к не совсем приятным новостям. Сумел-таки где-то раздобыть английский дипломат «Список судов царского флота, в мае 1708 года стоявших на якоре в тридцати верстах от Петербурга между островом и Кроншлотом под начальством генерал-адмирала Апраксина и вице-адмирала Корнелия Крюйса». Реляция обширная, перечислены все корабли, их командиры и, конечно, сколько пушек на каждом.

По масштабам флота Великобритании сила скромная, но для Балтики уже кое-что значит, тем паче, что королевский флот Швеции за пять кампаний так и не смог подобраться к устью Невы.

Ознакомившись с донесением Витворта, лорды Адмиралтейства усмехались. У царя Петра на судах четыре сотни пушек, а на эскадрах королевского флота без малого тысячи три орудий. Мыслимо ли соперничать русским со шведами на Балтике?

Петр не читал разведывательных посланий Витворта, но тревога за будущее постоянно довлела над ним. Знал он, что у шведов четыре десятка линейных кораблей, а у него нет и одного. Начали сооружать фрегаты, шнявы, бригантины, верфи в Олонце, на Ся-си, Новой Ладоге, заложены и построены первенцы боевого ядра флота.

«Но все это крохи по сравнению со шведами, а дальше-то што?»

В свое время Петр не только взирал, но и строил боевые суда в Голландии и Англии, восхищался мощью их флотов. Своими глазами видел, что приносит морская сила этим державам: прибыли от торговли, открытие и покорение новых земель и народов с их природными ресурсами, даровой рабочей силой. Отсюда и зажиточность населения морских держав по сравнению с Русью…

Нынче наконец-то явно просматривается выход к морям. В Азовском море крепнет морская мощь, ее десяток лет питают верфи Воронежа, Таврова, на Хоп-ре. Вскорости придет срок, можно померяться морской силой с султаном на Черном море. На Балтике, как ни крути, противостоять шведам на море в полную силу станет возможным лет через десяток, не ранее.

В мыслях Петр не раз обращается к воспоминаниям о своем вояже в Европу. Воскрешается в его памяти картина Ост-Индских верфей в Амстердаме, лондонских верфей в Дерпфорде. Там сооружались десятки, сотни судов и все, конечно, за деньги…

В начале осени, с первым листопадом Петр вызвал управителя Олонецкой верфи Федора Салтыкова. Много лет, со времен возвращения Федора из заграницы, опекал Петр одного из лучших кораблестроителей. Ему, Федору, первому в России присвоил царь звание «корабельного мастера». Кроме таланта корабельного строителя, выделялся отменным знанием немецкого, голландского, английского… Потому и остановил свой выбор на нем Петр.

Расспросив о делах на верфи, о здоровье отца, Петр без обиняков объявил:

— Собирайся, поедешь в Европу. Тебе там все знакомо. Высмотри, где, на каких верфях пригоже и подешевле сооружают линейные корабли и фрегаты. За одно вынюхивай, почем стоят готовые суда. Присмотрись в Голландии и Англии, побывай где во Франции и Гамбурге.

Петр испытующе смотрел на Федора Салтыкова. Тот поначалу опешил, но вскоре оправился, и в глазах его заплясали радостные искорки.

— Поедешь скрытно, — продолжал Петр, — по пашпорту датского дворянина на купеческом судне из Архангельска.

В душе Салтыкова вместе с радостью перемешалось чувство горечи: «А как же с любимым делом, строение кораблей?»

Петр словно заглянул ему в душу:

— Отечества для пользы силу морскую будем наверстывать борзо с двух сторон. Та половина не менее важная. Уразумел? По весне возвращайся и токмо ко мне.

Салтыков вздохнул и молча кивнул головой.

— Поспешай, бумаги выправишь у Головкина — и айда на Беломорье, поспевай, Двина бы не встала ранее срока.

1709 год начался беспокойно. Измена Мазепы поколебала зыбкий мир с турками. Великий визирь Али-паша и крымский хан Девлет-Гирей II убеждали султана Ахмеда III немедленно выступить против русского царя.

Крымский хан заверил Карла XII в готовности скакать «черной сакмой» — вековым путем набегов татарской конницы — на Московию. Из стана короля пошла бодрая депеша в Стокгольм: «Мы стоим на пути, по которому татары обычно ходят на Москву. Теперь они пойдут туда с нами». И опять обратился Петр к помощи флота, второй своей верной руке. В феврале он забрал с собой Апраксина, Скляева и Наума Сенявина в Воронеж. Апраксину объяснил причину:

— На Балтике мы нынче прочно укрепились, там потерпит. Надобно султана отвадить от шведских и мазепских замыслов. Слыхал, крымский хан старается Азов воевать и двинуться на Россию.

Откуда генерал-адмиралу Балтийского флота знать о полыхающих зарницах на юге?!

— Не ведаю, господин капитан-командор.

— То-то, теперь будешь знать. Пойдешь со мной к Азову. Примешь подтачало Азовский флот и оборону на суше. Ты у меня теперь единый начальник морской. В подмогу тебе Скляева и Наума по корабельным делам возьмем.

С воронежских стапелей сошел на воду последний корабль, пятидесятипушечный «Ластка». Спустил его строитель Федосей Скляев.

В последние годы он разрывался на части, захватила работа на Невской верфи, но не забывал, наезжал и в Воронеж, где строили корабли по его чертежам. Здесь заменял его частенько старый дружок по Плещееву озеру Михаил Собакин.

— Амба, — распорядился Петр, — отныне в Воронеже строить корабли не будем. Мелководье тут, большим кораблям нет хода. В Таврове, Таганроге соорудим верфи.

Как только окончательно сошел лед, вниз по Дону отправилась флотилия под флагом капитан-командора. 22 апреля Азов приветствовал пушечным выстрелом десятки кораблей под Андреевским флагом.

В тот день, когда войска Карла XII обложили крепость Полтаву, из устья Дона в море вышла флотилия русских кораблей.

На флагманском линейном корабле «Предистина-ция» развевался царский штандарт. Россия впервые демонстрировала морскую мощь на южных рубежах. Заговорили корабельные орудия. Раскаты залпов пушек докатились до Стамбула и Бахчисарая.

Первым из Бахчисарая, запыхавшись, примчался султанский посланник Капычи-паша.

— Великий государь, у нас мир с тобой, зачем пушки стреляют? — укорял он царя.

— Чтобы жерла орудий плесенью не покрылись, прочищаем их порохом. А што у меня мир с султаном, то верно. В знак доброго расположения к нему я даже корабли свои изничтожаю, смотри. — Петр подмигнул Апраксину.

В Азове около десяти кораблей сгнили до основания и годятся только на дрова. Один из них приготовили для демонстрации, вывели в море и поставили на якорь. Предварительно сняли пушки, убрали мачты, такелаж и все железные поделки, снасти. Осталась одна древесина. На палубах рассыпали тонкими змейками порох.

Апраксин взмахнул шарфом. На палубах забегали матросы, поджигая порох. Задымились деки, в открытые порты повалил дым.

Через неделю прибыл посланник из Стамбула. С ним разговаривали по-другому:

— Клянусь Кораном и пророком Магомедом, что султан в мыслях не имеет воевать с русским государем, — кланяясь Петру, распинался гонец визиря.

— А ты поживи у нас денек-другой, а мы грамоту султану отпишем.

Пока писали грамоту, над морскими просторами гремели пушечные залпы. Апраксин отрабатывал маневры кораблей. Посланец оглох от оружейного грохота и молил поскорее отпустить его в Стамбул.

— Поезжай и передай султану, — напутствовал его перед отъездом Петр, — что ныне царское величество с Портою свято и нерушимо мир содержать будет, ежели султанское величество не начнет войны и не учинит помощи своим войском неприятелям его царского величества.

Посланец с поклоном принял грамоту:

— Великий султан беспременно подтвердит мирные статьи договора с тобой, великий государь.

В самом деле, не прошло и месяца, как в Стамбуле поняли, что у царя есть веские «морские» аргументы для диалога с султаном. Посол Петр Толстой сообщил из турецкой столицы радостную весть:

Все как раз сошлось ко времени. В конце мая Меншиков просил царя срочно прибыть к войскам.

Отдав последние распоряжения Апраксину, царь вызвал Наума Сенявина, Федосея Скляева, Михаила Собакина.

— Нынче я к войску отъезжаю, баталии генеральной со шведами, видимо, не миновать. — Петр испытующе ощупывал взглядом стоявших перед ним моряков. Двадцать лет минуло с тех пор, как он с юных лет познал этих ребят на Плещеевом озере, на кораблях в Балтийском море, бывал с ними в схватках с неприятелем. — Прежде привелось мне с вами бок о бок на морской стезе побывать, опора ваша флотская надежна. Потому поедете со мной. На море един за всех и все за единого.

Бывшие преображенцы просияли, переглянулись. «Не каждому генералу такое слыхать приходится». Наум нашелся- ответил за всех:

— Чаем, господин капитан-командор, бомбардирские навыки не позабыли, да и шпагою владеть не разучились.

— Спасибо за службу. — Петр подошел, похлопал по плечу каждого, подмигнул Скляеву. — А насчет шпаги, Федосейка, чаю, не позабыл, как Федор Юрьич в Москве отчитывал тебя, годков десять тому назад…

Начало лета 1709 года в Малороссии выдалось обычное для этих мест. Знойная пора еще не наступила, но в полдень пекло нещадно. Изредка, раз в неделю, набегали тучи, гремела гроза, но вскоре небо прояснялось, и солнце вновь вступало в свои права, — палило пуще прежнего.

Для шведской армии, осадившей Полтаву, после суровой зимы, казалось, наступило благодатное время. Тем более, что король с нетерпением ждал помощи: из Крыма — татарской конницы, из Польши — войска своего ставленника короля Лещинского. Однако время шло, как миражи таяли посулы союзников, а стойкость защитников Полтавы возрастала. Двадцать штурмов отразили солдаты полковника Келина за два месяца.

Сразу по прибытии в армию царь собрал военный совет и, открывая его, сказал:

— Полтаве тяжело, ее выручать будем. Но надо шведа проучить генерально, на земле нашей.

Одним из первых высказался фельдмаршал Шереметев:

— Пехоту и кавалерию надобно немедленно переправлять через реку. Соорудить ретраншемент тыльной частью к реке Ворске и чинить диверсию. Ежели шведы сунутся, фланги ихние атаковать из-за реки.

Генерал Яков Брюс вел себя более осторожно:

— Полагаю, спасти Полтаву от капитуляции следует також ретраншементом, посадив в сию земляную крепость пехоту повыше города, на флангах конницу выстроить. Супротив Полтавы оборону занять с редутами. Следует ожидать нападения шведов на сии наши укрепления, после чего их атаковать.

Выступили и другие генералы. Кто-то предлагал выступать без промедления, пока шведы не опомнились, другие поговаривали, не отпустить ли шведов за Днепр.

Петр выслушал всех, поразмышлял, а через два дня прекратил все споры.

— Сия схватка с Карлом — главное дело кампании. Почнем пока разволакивать, потрошить шведов потихоньку, а в то время переправлять наши войска через реку, строить ретраншемент.

Расклад сил оказался на этот раз на стороне русских — сорок тысяч против тридцати тысяч, а пушек в два раза больше, чем у шведов. И шведские пушки к тому же были обречены на молчание: у пушкарей подмочило и так небольшие запасы пороха.

Три недели готовились противники к сражению.

Петр загадал шведам загадку: русские войска соорудили на своих позициях необычные искусные редуты.

За неделю до сражения шведам не повезло. Неугомонного короля подстрелили в ногу казаки. Пришлось ему командовать войсками полулежа на носилках. Но он не унывал, подбадривая накануне битвы своих изголодавшихся солдат:

— Не берите с собой еду, мы будем пировать в русском лагере. Царь приготовил нам много кушанья. — Генералов заранее пригласил на обед в шатре Петра.

Неприятная весть ожидала Петра. Утром 26 июня Шереметев доложил:

— Нынче ночью, государь, к шведам переметнулся один немчин, унтер из Семеновского полка.

Разгневанный Петр выругался:

— Сей паскуда много нового не скажет. Шведы сами не слепые, но нагадить сможет. Где у нас тонко? Рекруты-новобранцы. Вели новгородцам отдать свои мундиры рекрутам, а сами пускай в ихние серые переоденутся. Шведы и напорются на рожон.

Петр верно разгадал умысел изменника. Перебежчика-немца сразу привели к королю.

— Через два дня в русский лагерь придут под крепления.

Карл сосредоточенно рассматривал карту, а унтер продолжал:

— У царя самая слабина полк новобранцев, они одеты в серые мундиры.

Карл вскинул голову: «Здесь прореха русских, а наш успех». Задумавшись, «ходил до полутора часов безгласен, в размышлении, оттого наипаче болезнь в ноге умножилась».

Петр предполагал дать сражение 29 июня. Русская армия еще готовилась к сражению, заканчивая строить редуты, а Карл решил атаковать без промедления. Перед наступлением для ободрения войск короля с обнаженной шпагой пронесли на носилках перед строем.

В полночь 27 июня шведские колонны, рассчитывая застать неприятеля врасплох, двинулись на исходные позиции. Впереди пехота, за ней конница.

Но внезапное нападение не удалось. Еще накануне вечером Петр собрал военный совет, утвердил окончательно ордер предстоящей баталии, назначил место артиллерии. Затем с генералами объехал позиции, осмотрел редуты, подбадривал солдат: «Неприятель вполовину уже побежден, осталось малое — докончить войну».

Первыми заметили шведов передовые пикеты. Пистолетный выстрел поднял тревогу, забили барабаны, солдаты, на ходу одеваясь, разбегались по редутам, пушкари заряжали орудия.

Первый натиск шведов имел некоторый успех, но потом их отбросили, завязались ожесточенные схватки на редутах, сцепилась во встречных атаках кавалерия.

Когда солнце поднялось над лесом, Карл понял, что внезапный удар не удался, русские выстояли. На время бой затих, с обеих сторон на равнину выводили и строили полки для решающей схватки. Обе армии разделяло зеленое поле. В наступившей тишине кричали ротные командиры, фыркали кони.

В последние минуты перед боем Петр объезжал войска.

— Воины! — разносился окрест его громовой голос. — Вот пришел час, который решит судьбу отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за отечество… Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказывали… А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!..

Томительное затишье разорвал грохот барабанов, призывно запели трубы. Солнце засияло на штыках и медных наконечниках пик. Две армии быстро сближались, земля сотрясалась от тяжелой, мерной поступи солдат. Когда первые ряды сошлись саженей на двадцать пять, обе стороны вскинули мушкеты, прогремел первый залп, пороховой дым скрыл на время колонны атакующих. В строю русских были и пушки, что сразу дало им перевес. «Первый залп учинен от войска царского величества так сильно, что в неприятельском войске от падших тел на землю и ружья из рук убиенных громкий звук учинился, который внушал, якобы огромные здания рушились».

Гвардия Карла ударила по «серым мундирам» новгородского полка. Но попала впросак. Вместо зеленых рекрутов их встретили стойкие бойцы, завязалась рукопашная. Шведы, правда, немного потеснили полк в центре. Это заметил Петр, пришпорил коня и сам повел в атаку батальон второй линии новгородцев. Шальная пуля прострелила шляпу царя, другую остановил нательный крест, оставив вмятину…

Минуты эти, пожалуй, были решающими. Шведы дрогнули. Полутора часов оказалось достаточно для перелома сражения в пользу русских. Драгуны Мен-шикова погнали неприятельскую конницу, охватили пехоту. Первым начал отходить правый фланг шведов, а за ним покатилась назад вся линия королевских войск.

Не давая опомниться неприятелю, стремительным натиском русская армия обратила в бегство шведов. Бежали стремглав к Днепру, кое-кто переплывал реку. Едва избежал плена раненый Карл со свитой.

На поле сражения осталось более девяти тысяч шведов, девятнадцать тысяч попали в плен. Потери русских оказались в шесть раз меньше.

Перед шатром Петра сложили полторы сотни шведских знамен и штандартов. В плену очутились главнокомандующий фельдмаршал Рейншильд, первый министр граф Пипер, генералитет, около двухсот офицеров, взята королевская казна.

На поле битвы состоялся смотр победителей и торжественный обед для всего войска.

В свой шатер Петр пригласил и шведов. Царь любезно встретил пленных генералов, вернул им шпаги и лукаво проговорил:

— Вчера мой брат Карл просил вас в сей день на обед в шатер мой, и хотя он не сдержал своего слова, но мы сие выполним и потому прошу вас со мной отобедать.

Среди других тостов Петр предложил выпить за здоровье учителей.

— Кто же эти учителя? — спросил Рейншильд.

— Вы, господа шведы, — ответил Петр.

— Хорошо же отблагодарили ученики своих учителей, — горестно усмехнулся фельдмаршал.

Российский генералитет по заслугам, как положено, воздал Петру.

Так Петр получил первое адмиральское звание.

В наступающих цепях преображенцев бились и флотские офицеры. Особо отметил царь отвагу раненного в руку Скляева, первым из кораблестроителей получил он морской чин капитана флота.

На другой день после похорон убитых Петр отправил его в Петербург. Не успели остыть пушки после Полтавской битвы, а мысли царя уже были обращены к флоту. Еще зимой в Воронеже вместе с Федо-сеем просиживал он над чертежами нового пятиде-сятичетырехпушечного линейного корабля для Балтики.

— «Мункер» лихо лавирует против ветра. Его пропорций будем придерживаться, — приступая к работе, высказался Петр.

— Думку таю, Петр Лексеич, заострить носовые обводы, так он круче и шибче пойдет по ветру и скорость прибавит, — советовал тогда Скляев.

Спускаясь по Дону и на Азовском море Петр продолжал рассчитывать и вычерчивать контуры кораблей… Теперь настала пора воплотить задуманное в жизнь.

— Нынче сам видишь, уже совершенно камень в основание Санкт-Питербурха положен. Поезжай на верфи, Федосей, захвати-ка мой чертежик, который с тобой мараковали на Азове. Готовь стапель. Изыскивай дуб для строения, а я буду к зиме, заложим наш первенец и обзовем его «Полтавой» в честь нашей виктории.

Скляев отправился не один. Вместе с ним ехал Собакин.

— Наш контр-адмирал, — смеясь сказал он Скляеву, — погоняет: «Езжай, мол, на свои верфи, там дело не терпит, бригантины и галеры скоро понадобятся, Выборг пойдем воевать…»

Петр в тот же день уезжал к Перевалочны, вдогонку шведам. Только что прискакал гонец от Меншикова с радостной вестью:

— У переправы через Днепр шведский генерал Левенгаупт сдался с войском в плен. Пленено тыщ пятнадцать, не менее.

Царь без промедления отправился к Меншикову, но не забыл и про Скляева:

— Вручишь от меня адмиралтейцу Колычеву и друзьям нашим Наю и Козенцу подарки в память о славной виктории. — Денщик приволок большой сверток: в шведскую палатку были завернуты три изящные офицерские шпаги шведов.

Друзей провожал Сенявин, царь пока не отпускал его от себя:

— Кланяйтесь братанам моим в Питербурхе. Везет вам. Поди, еще на взморье выскочите не раз под парусами, соленого ветра хлебнете, а здесь-то пресно.

— Не скажи, — возразил Скляев, — вон Алексашка еще за шведом гоняется, добивает Карла где-то на Днепре.

Собакин хитровато прищурился:

— Хаживал когда-то в былую пору Алексашкой, а нынче не чета, светлейший князь Ижорский Александр Данилович.

— Не подступись к нему, — поддержал его Федосей, — в фельдмаршалы метит.

— Ну, как сказать, други, — возразил Наум, — што ни говори, а своей шкурой все добывает, под пули лезет, а дела творит знатные, на общую викторию шведов разоряет. Да и чего греха таить, Бог его умом не обидел.

Одним из первых поле боя под Полтавой покинул король Карл XII. Впервые генералитет видел своего предводителя в подавленном состоянии.

Время еще отпустило шанс на спасение армии, и Левенгаупт, наблюдая, как король, болезненно морщась, взбирается через силу на коня, задал один вопрос:

— Ваше величество, как быть?

Король вяло отмахнулся, безучастно глядя вдаль:

— Делайте что хотите.

За все девять лет войны такого еще не случалось…

Левенгаупт не заставил себя ждать и, едва отъехал король, без промедления отдал приказ: «Отступать!»

Два дня без передышки откатывалась на юг некогда непобедимая армия. Без отдыха и еды войска теперь гнал вперед страх неизбежного плена.

Спустя два дня вечером на высоком берегу у Перевалочны король и его спутники перевели дыхание. Внизу перед взором запыленных и измученных всадников катил свои волны многоводный, привольный Днепр. Под обрывом, подбиваемые волнами, колыхались несколько десятков бревен.

Мрачный, с почерневшим от усталости лицом, дергал седые усы престарелый Иван Мазепа. Он знал, что его участь решается в эти мгновения и у него один исход.

Словно читая мысли гетмана, король с болезненной улыбкой проговорил:

— Надеюсь, что я не умру побежденным.

Между тем окружившие их генералы поняли, что каких-либо надежд на спасение нет… На берегу нет ни одной лодки, а подходившие измученные солдаты вряд ли сумеют противостоять русским, которые наверняка преследуют их по пятам.

Первым нарушил молчание генерал Крейц.

— Ваше величество, если нас настигнет только кавалерия, то мы отобьемся, но если явится вся русская армия, нельзя предвидеть, что случится. — Генерал сделал паузу и добавил: — Ваше величество должен укрыться за рекой и не рисковать жизнью.

Карл, видимо, пришел в себя. Он подозвал Левенгаупта:

— Вы с Крейцем остаетесь, чтобы сдержать русских. Постройте войска, отразите атаку русских и отходите к Очакову. Я буду ждать вас там. Со мной едут Гилленкрок, Спарре и Лагеркрун. Отрядите для сопровождения тысячу мушкетеров.

Король окончательно избавился от меланхолии и на прощание сказал Левенгаупту:

— Поспешайте к Очакову. Мы соберемся с силами, получим подкрепление из метрополии и покажем русским, как умеет воевать шведский солдат.

Король с охраной при помощи Мазепы и запорожцев переправились через Днепр поздней ночью. Но солдаты, узнав о бегстве короля, пытались поодиночно переплыть реку, и лишь немногим смельчакам удалось достичь противоположного берега.

Ранним утром русская конница Меншикова начала окружать полки Левенгаупта. Шведский генерал не знал, что у Меншикова в два раза меньше войск, и запросил перемирия.

Меншиков, не растерявшись, ответил парламентеру кратко:

— Поздно спохватился ваш генерал. Толковать о примирении не будем, токмо полон всего войска.

Князь отказался дать время даже на размышление, и генерал Крейц начал переговоры о сдаче…

Капитуляция шведов подходила к концу, когда у Переволочны появился Петр. Узнав, что король с Мазепой успели скрыться, немедля отрядил за ними погоню — бригадира Кропотова с двумя драгунскими полками.

Следом послал князя Волконского.

— Бери две тыщи драгун, — наказал он Волконскому, — и ежели схватишь Карла, вези ко мне. Но, чур, обходиться с ним, яко с монархом, по чести и учтиво….

Напрасно ждал Карл своего верного Левенгаупта с войском. Спустя неделю на переправе через Буг русские драгуны настигли короля. Половину охраны взяли в плен, остальные разбежались.

Карл с Мазепой и двумя десятками запорожцев чудом спаслись и бежали к туркам в Бендеры.

Отдышавшись в Бендерах, Карл только теперь осознал, что после гибели армии и бегства с поля боя нечего и думать о возвращении с позором на родину. Что Делать? Задумал уговорить султана дать ему войско, иначе, убеждал он турок, царь Петр теперь, осмелев, наверняка будет угрожать Османской империи. Любым способом надо задарить визиря, ублажить турецкий Диван, авось клюнет…

А пока он, быть может, с целью выиграть время, впервые запросил мира у своего противника и направил к царю парламентера.

— Передайте царю Петру, — сдерживая горечь досады, инструктировал он генерала Майерфельта, — что мы снизошли и согласны заключить мир на тех условиях, что предлагал царь прошлым годом.

Не учел одного тщеславный и самонадеянный король: нынче роли переменились.

Выслушав королевского парламентера, Петр усмехнулся: «Шалишь, братец, нынче ветер переменился и дует в мои паруса».

— Брат Карл будто образумился. Так передайте ему, что все отвоеванное нами, всю Лифляндию и вдобавок Выборг, должно нам уступить.

Разгневанный король отверг предложение царя. Привык Карл диктовать свои условия противникам…

Пришло время сообщить в родное королевство о происшедшем. Не в привычке кичливого Карла признаваться в поражении.

Разные слухи долетали летом 1709 года до столицы Швеции. Поговаривали об успешном продвижении войск в России, чуть ли не о разгроме русских и вступлении короля в Москву. Шведские солдаты, как всегда, бодры и веселы, и неприятель всюду отступает…

Но вот, после долгого молчания короля, в Стокгольм долетели вести из далеких Бендер. Как оказалось, ничего страшного не произошло.

Так благодушно повествует о своем поражении король и просит у Государственного совета подкрепления и приказывает ужесточить отношение к русским пленным в Швеции.

Получила весточку от брата и принцесса Ульрика. Теперь она единственная наследница престола, сестра Софья скончалась…

Письмо Карла изобилует, как всегда, любезностями и нежным отношением к сестренке.

Поставив подпись, тут же приписал как бы невзначай:

Приписка в конце письма брата вызвала улыбку на лице Ульрики. Она вспомнила, как три недели назад в Стокгольме разом всполошились послы Англии, Франции, Голландии. После кончины сестры Софьи иностранные посланцы в королевстве при каждом Удобном случае старались общаться с Ульрикой. Ее старая бабка, Гедвига, которой перевалило за семьдесят, давно не посещала королевский Совет и редко показывалась на людях.

Первым навестил Ульрику английский посол:

— Я искренне сожалею о печальных событиях на Украине и выражаю Вам и его королевскому величеству свое сочувствие, — с поклоном начал разговор посол. Узнав, что принцесса еще ничего не знает о разгроме королевских войск под Полтавой, посол кратко сообщил Ульрике неприятные известия.

Вскоре о том же поведали ей и послы морских держав Франции и Голландии. Затем неожиданно появилась, вся в слезах, супруга генерала Левенгаупта и растерянно просила совета, как помочь мужу, который оказался пленником у царя Петра…

И вот теперь милый братец лишь мимолетно упоминает о неприятных делах…

Сколько раз Ульрика просила его возвратиться в Швецию, но все напрасно. За минувшие годы она научилась многое понимать в делах управления страной, и к ее голосу иногда прислушивается и глава Совета Арвед Горн. Вот и теперь, получив королевское письмо из Бендер, принцессу Ульрику известили о заседании Совета.

Слухи о поражении под Полтавой все же привели в смятение столицу, как и королевский Совет, но правители решили не подавать виду, а продолжать войну до победы. Благо русские пока далеко за морем.

Граф Вреде задавал тон, подбадривая советников:

— Главное, что наш несравненный король жив, должно ждать его распоряжений и без промедления оказать помощь войскам. Хотя Господь и допустил несчастный исход битвы, но надо всемерно благодарить Бога, что не все потеряно, и остаться верноподданными его величества.

Советники Аксель Делагарде, Карл Гилленшерн, Кнут Поссе дружно поддержали графа.

Да, действительно, потери в войне немалые: погибло почти все офицерство, генералитет. Сейчас во всех дворянских семьях поминают погибших. Да и в деревнях горюют о тысячах сгинувших своих сыновей. Но именно провинция и не должна знать всю ужасную новость.

Арвед Горн был настроен решительно:

— При всей нашей неудаче, мы не должны помышлять о мире с царем. Мало того, что мы потеряли Ингрию, Лифляндию, Эстляндию, русские могут дотянуться к берегам Ботники и угрожать метрополии.

Ульрике пришелся по душе твердый голос первого советника. Она сама начинала верить. в неизбежность продолжения войны. Надобно покорить этих русских за горечь понесенных потерь.

— В наших руках, — чеканил фразы Горн, — Выборг, Кексгольм и Ревель, вся Финляндия. Будем строить новые суда. Наш флот владычествует на Балтике. Мы укажем генерал-адмиралу Вахтмейстеру накрепко запереть русских в устье Невы.

Словно угадывая замыслы королевских советников в Стокгольме, Петр I опережал их своими действиями.

Еще не смолкли праздничные салюты Полтавской виктории, а он делился замыслами с генерал-адмиралом Апраксиным:

— На суше, Федор, почитай, с Карлом покончили. Нынче готовь войска и флот, по весне штурмовать Выборг станем, а следом и Кексгольм. Надобно шведа отвадить помалу из всей Финляндии. А там, гляди, ежели с нами не замирится, воевать станем морем Швецию…

— Государь, дозволь, а пехоту-то с пушками доставлять к Выборгу бригантинами будем?

Петр загадочно сощурился:

— Войска поведешь ты сам, по льду, загодя, налегке. Как лед сойдет, мы с флотом пойдем с осадной артиллерией, провиантом. Покуда исподволь готовь полки.

Шаутбенахт датского флота Юст Юль оказался первым иноземным посланником в Москве в ранге морского офицера. Почему король Фредерик IV выбрал для этой роли моряка, можно было только догадываться. Так или иначе, но это поднимало престиж России как нарождающейся морской державы. Раньше в Белокаменной бывали посланниками только сухопутные генералы.

Видимо, задумывался об этом и царь.

После рождественских праздников он, не без юмора, говорил канцлеру Головкину:

— От Юста мне прохода нет, днем и ночью тенью меня сторожит, невмочь ему, секреты Фредерика мне хочет поведать. Да я и без него их знаю. А раз он моряк, пущай флотом нашим на Балтике полюбуется. Европе поведает. Пригласи его в Петербург, пусть поглядит, и как мы Выборг воевать станем. Чтобы ему не скучно было, за компанию саксонца, графа Фитцума, с ним отправь…

У Петра еще не было сильного флота, значит, и сражений на море надо было опасаться. Но без взятия Выборга нечего было и думать об успешной войне со шведами на море…

Из Очакова Карл XII бежал к туркам, войну с Россией на суше он проиграл. Но о мире он и не думал, еще надеялся на свой флот — полсотни мощных линейных кораблей… Карл полагал, что царь не решится на войну на море. Силы у него на Балтике один к десяти. Швеция надежно укрыта за морем, до нее сотни миль по воде.

Понимал это и царь. Воевать со Швецией придется, избегая пока схваток на море. Надо выдавливать шведов из Финского залива, взять Финляндию, выйти на Балтику. За Балтикой была Швеция, Стокгольм, а там, на шведской земле, и решать исход войны.

А сейчас торчала заноза под боком новой столицы. Путь вперед преграждали мощные бастионы, казалось, неприступного Выборга. Однажды, три года назад, здесь на суше Петр потерпел неудачу. Теперь со стороны моря сторожила выходы шведская эскадра. Правда, зимовать она уходила к берегам Швеции.

Приморские европейские крепости можно было взять, только имея сильный флот. По военной стратегии корабли запирали крепость с моря, флот перевозил десант, который осаждал крепость, брал ее измором или штурмом. Накануне Крещения царь собрал в Петербурге военный совет: Апраксина, адмиралов Крюйса и Боциса, генералов Брюса и Берхгольца, бригадира Чернышева. Его план был прост и неординарен. Весь корпус собрать по частям на Котлине к середине марта. Брать с собой только сухари и фузеи — основное оружие солдат. Пушчонок с дюжину, легких, двухфунтовых.

Петр сначала поманил к карте сухопутных, обратился к Чернышеву:

— Ты, бригадир, пойдешь авангардом, за тобой генералы. Смотри сюда, Федор, обложишь крепость враз со всех сторон. Чтобы мышь не проскочила. Ты в ответе за все.

Настала очередь адмиралов.

— Ты, Боцис, погрузишь остальные войска, провизию, боевой припас, осадную артиллерию. Двинешься разом за кромкой льда. — Петр кинул взгляд на Крюйса: — Следом с эскадрой ты двинешься, загородишь галерный флот со стороны моря. Я пойду с тобой на «Лизетте», поведу арьергард. Возьмем брандеры. Ежели шведская эскадра встренет, азардировать станем, брать на абордаж, подрывать брандерами. К Выборгу ни один швед пройти не должен.

Адмиралы и инженеры переглядывались, переговаривались, изучали карты, подсчитывали, прикидывали. Пока что на бумаге.

Двадцать первого марта, морозным утром, первым ступил на лед Апраксин. Скинул шапку, перекрестился, взмахнул рукой:

— С Богом!

Один за другим выходили на заснеженную и замерзшую морскую равнину батальоны, полки. На ходу строились в колонны, грузили на подводы пушки. По протоптанной дороге потянулся обоз, кавалерия…

На берегу, кутаясь в овчинный тулуп, с подзорной трубой в руках переходил с места на место Юст Юль. «Черти эти русские», — кряхтел он про себя и вечером при лучине записал в свой дневник:

Впереди тринадцатитысячного корпуса шла рота, протаптывая дорогу, нащупывая полыньи и торосы. Первым впереди, наклонив голову, ступал адмирал и генерал Апраксин. Рядом с ним, то и дело оглядываясь, бодро шагал бригадир Чернышев. Генералы шли следом, во главе полков. Как положено, делали привалы, солдаты жгли костры, грелись, варили кашу, отдыхали в полудреме, привалившись друг к другу.

Через три дня добрались до суши на западном берегу залива. Хоть и скалы вокруг, а все веселей шагать солдату, когда под ногами земная твердь.

Средневековый выборгский замок — цитадель с каменной башней Лангерман — виднелся за десяток верст. На пятьдесят саженей вверх уходили неприступные стены, пятьдесят саженей в поперечнике. Вокруг каменной крепости располагался новый город, обнесенный еще одной стеной, построенной при прежнем короле Густаве-Адольфе. Летом Выборг был неприступен, со всех сторон его окружала вода — Выборгский залив и огромное озеро Суомен-веден-селка.

Комендант крепости полковник Магнус Стиенст-роле за долгие годы привык к размеренной жизни. Крепость надежно укрыта, ее защищают почти пять тысяч войск, полторы сотни орудий. Припасов хватает, каждую весну приходит контр-адмирал Нумере, привозит пополнение для войск, провизию и все необходимое.

В крепости много жителей, но мало жилья. Для двух полков выстроили дома и казармы в предместье Хиетала.

Рассвет дня весеннего равноденствия застал шведов врасплох. В Хиеталу с трех сторон внезапно ворвались русские войска. Схватка была короткой, шведы бежали и укрылись в крепости.

В числе первых трофеев русские солдаты в замерзшем заливе пленили три военных судна. Апраксин смеялся:

— Вот нам и первый морской трофей, токмо взят по суше морскими солдатами.

Русские войска брали крепость в блокаду, обживались. В тот же день Апраксин с генералами обошел всю крепость, провел рекогносцировку, четко определил роли:

— Тебе, Берхгольц, отрезать крепость с востока, не допускать сюда Либекера. Ты, Брюс, оседлаешь крепость с залива. Чернышев, начнешь осаду с пушками по фронту главной стены.

Апраксин развернул карту, показал Брюсу на самое узкое место залива — пролив Тронзунд.

Карту нашли на захваченных шведских судах. Один из пленных, словоохотливый подшкипер-финн, среди многочисленных шхер и островков, усеявших Выборгский залив, показал судоходный фарватер.

— Так ты в сем городе, — адмирал очертил на листе кружок, — соорудишь батарейку из пушчонок. Покуда парочку трехфунтовых поставь. Подойдет подмога — поставим корабельные.

Брюс удивленно поднял брови:

— Чего для в таком дальнем месте от крепости?

— А того для, генерал, ледок-то сойдет, шведы с эскадрой, не миновать, посунутся. А здесь-то мы их и прихватим.

Ушло первое донесение царю: «…с караулом пехоты и кавалерии, через лед, морем с Котлина острова марш свой воспринял мимо Березовых островов». С этой же почтой Апраксин переслал царю захваченную у шведов карту.

Солдаты долбили промерзшую землю, с трудом выковыривали валуны и камни, строили шанцы. Укрепления сооружали не так, как хотелось. С высочайших бастионов шведы держали под обстрелом все ближайшие подступы. Ядра легких осадных орудий до крепостных стен не долетали.

То и дело ржали изголодавшиеся кони. Пехота ежилась от холода, солдаты жгли костры, грелись, хмуро посматривая на высокие мрачные стены крепости, и с тоской переводили взгляд на почерневший местами лед в заливе. «Когда-то кораблики приплывут!»

Сытые шведы в крепости посмеивались. Запасов у них хватит на целый год, пороху вдоволь. Полторы сотни пушек то и дело посылали смертельные гостинцы.

«Шанцы к неприятельским крепостям приближались ближе фузейной стрельбы, — доносил Апраксин в Петербург, — и трудим бомбами, сколько можем, а пушки наши нам мало помогают, понеже зело малы и легки: когда мы начинаем стрелять, то неприятель противу одной из десяти стреляет».

Пехота доедала последние сухари, драгуны уныло отворачивались от выпученных голодных глаз лошадей, щурились на солнце, озирались на кромку талой воды у берега.

С крепостных стен временами доносился дружный хохот неприятеля. Комендант каждое утро подбадривал солдат, посматривая на залив:

— Скоро придет адмирал Ватранг с эскадрой. Русским будет конец.

…Над городом и Невой простиралось прозрачное, нежно-бирюзовое весеннее, без единого облачка, небо.

Река полностью очистилась ото льда. Из каналов и проток корабельный и галерный флот потянулся к морю. Галеры тащили на буксирах десять фрегатов и пять шняв. Суда выглядели нарядно, свежепокра-шенные борта сверкали на солнце, трепетали флаги и вымпелы. Тускло отсвечивали медью жерла орудий в открытых портах.

Следом за боевыми кораблями выстроились две сотни транспортов с провиантом, осадными пушками, порохом. Флот двинулся на помощь армии, но природа уготовила ему тяжкие испытания, грозившие смертельной опасностью.

Все было заранее просчитано и оговорено, Петр сам проверил готовность каждого корабля, наставляя флагманов и капитанов на случай встречи с превосходящим по силе неприятелем:

— Транспорты с припасами защитят галеры, уходить им борзо, без мешкоты. Фрегаты прикроют огнем атаку бригантин. Неприятеля брать только на абордаж и подрывать брандерами.

Авангардом и всей эскадрой командовал Крюйс, замыкал колонну и командовал арьергардом Петр. Свой флаг он держал на «Лизетте».

Командиров для всех кораблей в этот поход не хватило, пришлось отозвать Скляева с постройки «Полтавы». Петр объявил ему сам:

— Капитанов нынче наперечет. Принимай «Мункер», пойдем к Выборгу. На борт возьмешь посланников, адмирала Юста и графа Фитцума. Покажи им сноровку флотскую.

До Котлина колонна добралась за четверо суток разводьями. Впереди на несколько миль вода была чистой, дальше все тонуло в тумане. Крюйс послал для «проведывания неприятеля» шнявы «Дегас» и «Феникс».

— Дожидасть их не станем, — решил Петр, — пока море чистое, пойдем к Выборгу.

Утром вперед ушел отряд бригантин Наума Сеня-вина с транспортами на буксире, следом такой же караван повел друг Наума, поручик Ипат Муханов.

Погода вроде бы установилась, но после полудня ветер сначала затих, потом потянул с запада. Медленно разворачивались громадные ледяные поля, надвигаясь на корабли.

Возвратились из разведки шнявы, доложили: «Шведов в море нет».

Петр на «Лизетте» ушел к Березовым островам искать проход.

Оказалось, путь к Выборгу пока начисто закрыт льдами. Флот стал на якоря, но льды днем и ночью докучали, затирали суда. Небольшие галеры, транспорты, карбасы плотно захватило в ледовый плен, якоря не держали, рвало якорные канаты. Ветер то и дело менял направление.

Петр дал знать Апраксину, чтобы он держался, а сам на «Лизетте» сходил в Петербург. Начал на всякий случай готовить помощь по сухопутью.

Через два дня ветер наконец-то переменился, но опять не к добру — задул с востока, ледяные поля погнало на запад, в открытое море. Вместе с ними потащило сотни затертых льдами галер, транспортов, карбасов. Всю ночь оттуда палили из ружей, пускали ракеты. Просили о помощи.

На рассвете Петр пришел на шлюпке к вице-адмиралу. Крюйс степенно допивал утренний чай.

— Кончай гонять чаи! — прикрикнул он на флагмана, забыв о субординации. — Командуй «Думкрату» и галиоту бомбардирскому поднимать паруса. Выручать суда и людишек надобно. Карбасы на живую нитку слажены, да и галеры, чаю, тоже не железные. Пущай крушат льды с разбегу, якорями разбивают, пушки малые бросают на канатах.

Поначалу пришлось туго и фрегату, и галиоту. Набрав ход с попутным ветром, врезались в ледяные поля, трещали борта, крошился лед перед форштевнями. Бросали на канатах трехфунтовые пушки. Кое-как пробились к галерам, подали буксиры, зацепились якорями; и галеры между собой перекинули канаты, подали их на транспорты, карбасы. Понемногу льды расходились, ветер отгонял их далеко на запад. Четыре транспорта-таки раздавило льдами и унесло в море. Стихия способствовала неприятелю.

Поступила депеша от Апраксина. Петр вызвал Крюйса:

— Читай.

— «Провианту, государь, у нас остается, почитай, занет, от девятого числа разве с нуждою будет дня на четыре», — с заминками прочитал вице-адмирал.

— Остаешься главным с фрегатами, я иду к Выборгу.

На «Мункер» неожиданно прибыл Петр. Как положено, Скляев поднял флаг контр-адмирала.

— Снимайся с якоря, идем к Выборгу. Апраксин вешки набросал по фарватеру. Крюйс останется прикрывать нас с моря от шведов. Разбуди датского адмирала, пущай знает наших.

…На самой высокой башне радовались шведы в Выборге:

— Ура! Идет наша эскадра!

Действительно, вдали показалась колонна кораблей со шведскими флагами. Корабли салютовали из пушек, но оказалось, они салютовали русским войскам. Предусмотрительный шаутбенахт Петр Михайлов решил схитрить, поднять шведские флаги: «А вдруг на берегу шведы с пушками?»

Апраксин не выдержал, по-родственному обнял Петра:

— Хлеба у нас, господин шаутбенахт, на один день, а пороху на два дня осталось.

— Все за кормой, генерал-адмирал, принимай пять тыщ войску, мортиры, припасы. Да поживей, нам уйти надобно без мешкоты, пока Ватранг не нагрянул.

Постепенно в залив втянулись все корабли, транспорты, карбасы. Петр в тот же день на «Мункере» вместе с Апраксиным и Боцисом осмотрели акваторию залива. Петр похвалил адмирала за батарею.

— В шхерах Ватранг с кораблями не пройдет, а вот Тронзунд для него подходит. — Петр прикинул расстояние до ближайших островов. — Залив перегородим транспортами. У нас их много. Ты, Иван, — обернулся он к Боцису, — отбери полдюжины самых худых и притопи их поперек залива. Шведам запрем морские ворота наглухо. Останешься здесь с галерами и бригантинами. Стереги море.

На следующий день установили против крепости тяжелые мортиры. По старой бомбардирской привычке Петр сам навел одну из них на крепостные стены, пробанил ствол, зарядил пушку, перекрестился.

— С Богом, — запалил фитиль.

Ухнула пушка, с тяжелым гулом двухпудовое ядро ударило в саженную стену цитадели. Полетели осколки, обнажая вековой пласт каменной кладки.

Флот только-только успел выйти из Выборгского залива, а на горизонте замаячили паруса. Спешила на выручку крепости шведская эскадра. Восемь линейных кораблей, пять фрегатов, еще шесть судов под флагом вице-адмирала Ватранга, шестьсот с лишним орудийных стволов готовы были помочь Выборгу, но шведы опоздали. Не удалось даже ударить «по хвостам» неприятеля, русские на этот раз опередили умудренных моряков. Путь на север, к Выборгу, для Ватранга оказался заказан. В единственном проходе торчали из воды мачты и корпуса затопленных транспортов, а с обоих берегов чернели негостеприимно грозные жерла орудий.

На борту кораблей шведского адмирала тысячи солдат, боевые припасы, провиант. Наконец, сотни тяжелых корабельных орудий, а он бессилен помочь осажденному Выборгу.

В крепости довольно скоро поняли свою обреченность, да и слыхали и знали по Ниеншанцу, Нотебур-гу, Нарве, что русские своего добьются. Всего месяц сопротивлялись шведы и выкинули белое полотнище, и на грозной башне Лангерман навечно водрузился флаг российский.

Накануне под Выборг пожаловал царь. Сам принял капитуляцию у храброго шведского полковника Стиенстроле, достались немалые трофеи. Одних пушек полторы сотни.

На мундире Апраксина засверкала звезда Святого Апостола Андрея Первозванного. Жаловали и других. Храброго бригадира Григория Чернышева назначили комендантом Выборга.

Торжественный обед в честь победителей открыл Петр:

— Отныне, после взятия Выборга, окончательная безопасность Санкт-Петербургу обеспечена.

Апраксин после первых тостов, пока не захмелел, спросил:

— Теперича, Петр Лексеич, Финляндию воевать станем?

Петр на миг задумался.

— Погоди, Федя. Надобно поначалу Кексгольм прибрать к рукам, Эстляндию да Ревель…

Не преминул высказаться о завершившейся кампании и датский контр-адмирал:

Будто все верно подметил «выпуклый морской глаз» Юста Юля, но не знал он только генеральной задумки царя, ради чего все было совершено.

— Ныне уже крепкая подушка Санкт-Питербурху устроена. Новый стольный город почивать может спокойно.