Майкл Коннелли Потаенный свет

* * *

«Как много всего таится в сердце человека!»

Она сказала, что это строчка из одного стихотворения, которое ей очень нравится. Она понимала ее так: если примешь что-либо близко к сердцу, спрячешь под бархатистыми складками сердечных мышц, это навсегда останется при тебе. Останется, что бы ни случилось. Это мог быть человек, знакомое место, мечта, жизненное предназначение. Словом, все, что свято для тебя. Она говорила, что все это залегло в таинственных мышечных складках и пребудет там, подчиняясь единственно биению сердца.

Мне пятьдесят два года, и я уверовал в это. По ночам, когда не мучаюсь бессонницей, я лучше всего это осознаю. Тогда сходятся все пути, и я вижу людей, которых любил или ненавидел, помогал и приносил радость, или тех, кому причинял душевные страдания. Вижу, как тянутся ко мне их руки. Слышу стук их сердец и знаю, что должен делать. Я помню свое предназначение в жизни и никогда не уйду в сторону и не поверну назад. Именно тогда отчетливо вижу, как много всего таится в сердце человека.

1

Меньше всего я ожидал, что Александр Тейлор откроет дверь. Это противоречит всему, что я знал о Голливуде. Человек, поставивший миллиардный рекорд кассовых сборов, никому не откроет дверь. Нет, он круглосуточно выставит перед входом охранника в форме. Тот разрешит мне войти только после того, как установит, что я за личность и какова цель моего посещения. Затем передаст меня дворецкому или в крайнем случае дежурной по первому этажу горничной, и та поведет меня внутрь. Наши шаги будут неслышны, как падающий снег.

Но в особняке на Бел-Эйр ничего подобного не произошло. Ворота оказались открыты, я подъехал на своей машине к самому дому и позвонил у входа. Странно, дверь открыл сам чемпион по кассовым сборам и жестом пригласил меня войти. Дом оказался огромным, точно его строили по чертежам стандартного международного аэропорта.

Тейлор – высокий крупный мужчина, однако легко нес свои сто килограммов, как и большую голову с шапкой вьющихся каштановых волос и парой голубых – для контраста – глаз. Бородка придавала его внешности артистичность, хотя область, где он трудился, имела лишь слабое отношение к искусству.

Тейлор был в синем спортивном костюме, который, вероятно, стоил больше, чем все, что надето на мне. На шее у него висело белое мохнатое полотенце, края его были засунуты за ворот. Порозовевшие щеки и частое затрудненное дыхание свидетельствовали о том, что я застал хозяина дома во время физических упражнений.

На мне был самый лучший мой костюм – однобортный, мышиного цвета. Три года назад я заплатил за него тысячу двести долларов. Я не надевал костюм девять месяцев, и потому мне пришлось счищать пыль с плеч. Впервые мне понадобилось снять его с вешалки в шкафу.

– Входите, – сказал Тейлор. – Сегодня я отпустил всю прислугу и вот занимаюсь… Хорошо, что гимнастический зал недалеко отсюда. Иначе я просто не услышал бы вас. Дом у меня просторный.

– Да, большая удача – иметь такой дом, – отозвался я.

Как и при первой нашей встрече четыре года назад, Тейлор не протянул руки для рукопожатия.

– Пойдемте! – бросил он и зашагал по мраморным плитам коридора, предоставив мне самому закрыть за собой входную дверь. – Не возражаете, если я продолжу упражнения на велосипеде, пока мы говорим?

– Нет.

Тейлор шел впереди, не обращая на меня внимания, словно я был привычной частью интерьера. Меня это тоже устраивало, давая возможность оглядеться.

За рядом окон слева расстилался огромный, величиной с футбольное поле, зеленый ковер, на дальнем краю которого стоял гостевой дом или купальня. Возле него виднелся электрокар для гольфа. Я много чего повидал в Лос-Анджелесе – бывал и в трущобах, и в напоминающих дворцы особняках на вершинах гор, но такого имения внутри городской черты, где для игры в гольф приходится пользоваться транспортным средством, встречать мне не доводилось.

На правой стене были развешаны увеличенные и оправленные в рамки кадры из фильмов, поставленных Александром Тейлором. Кое-какие из них я смотрел, когда их крутили по телевидению, а остальные знакомы по рекламе. В основном боевики, их содержание вполне укладывается в тридцатисекундный ролик, так что особой необходимости идти потом в кино не возникает. Ни один из них не был искусством, как бы ни толковать это понятие. Но в Голливуде картины с крупным сюжетом куда важнее искусства. Они приносят прибыль. А прибыль – самое важное.

Тейлор свернул направо, и я проследовал за ним в гимнастический зал. Посередине находился боксерский ринг. Вдоль зеркальных стен расставлены разнообразные тренажеры. Словом, здесь было все, что нужно для реализации передовой идеи здорового тела. Тейлор легко сел на велотренажер и, нажав какие-то клавиши на цифровом дисплее перед рулем, принялся крутить педали.

На противоположной стене были смонтированы три больших плоских телевизора. Два настроены на круглосуточные информационные каналы, третий, с включенным звуком, – на программу Блумберга, регулярно сообщающего котировку ценных бумаг. Дистанционным пультом Тейлор сбавил звук. Это был еще один неожиданный жест вежливости со стороны киномагната. Когда я договаривался с его секретаршей о визите, она говорила так, словно пыталась внушить, что мне жутко повезет, если я ухитрюсь вставить хоть два-три вопроса в беспрерывные беседы ее босса по мобильному телефону.

– Вы один? – спросил Тейлор. – Я думал, ваш брат всегда на пару работает.

– Предпочитаю работать один, – коротко сказал я.

Тейлор разогнался до нужной скорости и теперь крутил педали равномерно. Я знал, что ему под пятьдесят, но выглядел он гораздо моложе. Наверное, сохранял бодрость и здоровье благодаря всем этим спортивным приспособлениям. А может, делал омолаживающие уколы и подтягивал кожу на лице.

– Поговорим до трех миль, – произнес он, скидывая полотенце с шеи. – Это около двадцати минут.

– Вполне достаточно.

Я потянулся во внутренний карман пиджака, но спиралька, держащая листы, зацепилась за подкладку. Я покрутил книжку раз, другой, дернул ее посильнее и услышал, как порвалась подкладка. Я улыбнулся, чтобы скрыть смущение, а Тейлор деликатно отвернулся к телевизионным экранам.

Больше всего из прежней жизни я жалею о таких мелочах. Двадцать лет я носил в кармане маленькую записную книжку в переплете. Книжки и блокноты на спиральках нам держать не позволяли: опытный адвокат подследственного всегда мог обвинить тебя в том, что ты выдрал листки с заметками, оправдывающими его клиента. Отсюда – записная книжка в переплете, которая к тому же не рвала подкладку пиджака.

– Хорошо, что вы позвонили и пришли, – промолвил Тейлор. – То, что случилось с Анджи, ужасно. Я до сих пор переживаю. Славная была девчушка, правда. Дело давнее, сложное, полиция, видимо, его забросила – так я думал.

Я молча кивал. Мне пришлось выбирать выражения, когда я договаривался с секретаршей о приходе. Нет, я не солгал ни единым словом, но меня можно было упрекнуть в том, что из-за моих туманных высказываний у нее сложилось обо мне неверное представление. Я должен быть предельно осторожным. Скажи, что я бывший полицейский, а теперь частный сыщик, надумавший по собственной инициативе ворошить старое, нераскрытое преступление, меня бы на пушечный выстрел не подпустили к рекордсмену по кассовым сборам.

– Мм… чтобы не было никаких недоразумений… – протянул я. – Не знаю, что вам сказала ваша секретарша, но я не из полиции. Больше не служу там.

На мгновение Тейлор остановился и снова начал крутить педали. С его покрасневшего лица катился пот. Он протянул руку к кармашку сбоку клавиатуры, достал из него очки и карточку с фирменным знаком его компании – квадрат с кольчатым плетением внутри. На карточке, как я успел разглядеть, было несколько написанных от руки строчек. Тейлор нацепил очки, прищурился и проговорил:

– Вот что у меня тут написано: «В 10 утра – детектив Гарри Босх, сотрудник ПУЛА». ПУЛА, как я понимаю, означает полицейское управление Лос-Анджелеса. Это написала моя Одри, добросовестный и аккуратный работник. Она у меня восемнадцать лет трудится – с тех пор, когда я начал делать в Долине всякую чепуху для телевидения.

– Можно было бы сообщить, что я долгое время был детективом. В прошлом году ушел из ПУЛА. Вероятно, я неясно выразился и ваша Одри не поняла меня. Не вините ее.

– Я ее не виню, – отозвался Тейлор, глядя на меня поверх очков. – Так что же вам от меня нужно, детектив… или, лучше сказать, мистер Босх? Мне еще две с половиной мили ехать.

Справа от Тейлора стоял тренажер для брюшного пресса. Я присел на него, ничего не зацепив, достал из нагрудного кармана рубашки авторучку и приготовился записывать.

– Не знаю, помните ли вы меня, мистер Тейлор. Мы с вами встречались четыре года назад, когда убили Анджеллу Бентон. Ее нашли мертвой в подъезде дома, где она жила. Дело тогда поручили мне. Я приехал к вам, и мы беседовали в вашем служебном кабинете. Со мной еще была моя коллега Киз Райдер.

– А-а, помню, помню. Молодая чернокожая женщина. Она говорила, что знает Анджи. Кажется, занимались в одном тренажерном зале. Вы мне тогда оба понравились, сумели внушить доверие. Но потом куда-то пропали, и я ничего о вас не знал…

– Мы с Киз Райдер работали в голливудском отделе ПУЛА. Потом через несколько дней произошел тот большой налет с перестрелкой, и дело Анджеллы Бентон передали в отдел по раскрытию грабежей с убийством, сокращенно ОГУ.

С велосипеда раздался негромкий звонок, и я подумал, что он, видимо, отмерил первую милю.

– Помню тех мужиков, которые вас сменили, – язвительно продолжил Тейлор. – Не понравились они мне. Два сапога пара. Не внушали доверия. Один набивался в консультанты, вместо того чтобы искать убийцу Анджи. Как они, еще служат?

– Одного прикончили, другой на пенсии.

Я знал Дорси и Кросса. Что бы ни говорил Тейлор, они были хорошие сыщики. Середнячков и сачков в ОГУ не берут. Но я предпочел не сообщать хозяину, что Джек Дорси и Лоутон Кросс стали известны всему лос-анджелесскому сыску благодаря жуткому невезению. Через несколько месяцев после гибели Анджеллы Бентон они проводили расследование, зашли в голливудскую забегаловку перекусить и промочить горло. Заняли отдельную кабинку со своими сандвичами и виски, и тут в кафе ворвался вооруженный грабитель. Очевидцы рассказывали, что Дорси, сидевший лицом к двери, схватился за пистолет, но налетчик всадил в него пулю до того, как он успел спустить предохранитель. Еще не грохнувшись на пол, Дорси был уже мертв. Затем грабитель выстрелил Кроссу в голову, вторая пуля прошила бедняге шею и застряла в спине. Последним застрелили в упор бармена.

– Что произошло потом? – Вопрос сугубо риторический, и в голосе Тейлора не звучало сожаления по поводу несчастья, постигшего обоих полицейских.

– Ничего. Об убийстве Анджеллы Бентон просто забыли. Дело покрылось пылью, как и дрянной костюм, который висел у вас в шкафу, пока вы не решили приехать ко мне.

Мне пришлось проглотить обиду. Я даже кивнул как бы в знак согласия. Не знаю, что огорчало и раздражало его больше всего: нераскрытое убийство Анджеллы Бентон или то, что случилось после него, – ограбление, еще одно убийство и прекращение съемок фильма.

– Те двое целых шесть месяцев пытались найти убийцу Анджеллы Бентон, – произнес я. – Но вскоре произошло несколько преступлений. Навалились новые дела, мистер Тейлор, не то что в ваших картинах. У нас всегда хватает дел.

– Дел всегда хватает, – усмехнулся Тейлор. – Слышали мы эту отговорку. Ссылки на перегрузку не новость. Убита молодая женщина? Похищена крупная сумма денег? Что делать, у нас новые дела.

Я ждал, когда Тейлор выговорится.

– Проходит четыре года, и вот являетесь вы. Чего вы добиваетесь, Босх? Или попросили близких Анджи нанять вас?

– Нет. Ее родители в Огайо. Я ни с кем не связывался…

– Ну и что?

– Меня мучает нераскрытое преступление. Оно не дает мне покоя. По-моему, этому делу… как бы выразиться… не отдались целиком.

– И это все?

– Все, – кивнул я.

– Хорошо. Пятьдесят тысяч.

– Что?

– Плачу пятьдесят тысяч, если вы раскроете преступление. Без развязки я никогда не досниму ту ленту.

– Мистер Тейлор, вы меня неправильно поняли. Мне не нужны ваши деньги. Мы не в кино. Мне необходима ваша помощь.

– Не вам судить, какой сюжет годится для экрана, а какой нет. Мысль о бежавшем преступнике преследует сыщика – вечная и верная тема. Итак, пятьдесят тысяч аванса, об остальном договоримся позднее.

– Спасибо, что уделили мне время, мистер Тейлор. Попытаюсь сам найти дорогу. Если заблужусь, пущу сигнальную ракету.

Я встал с тренажера, шагнул к двери. Позади раздался второй звонок. Тейлор бросил мне вдогонку:

– Я вышел на финишную прямую! Ладно, задавайте свои вопросы. Зато сэкономлю пятьдесят тысяч.

Я раскрыл записную книжку, но продолжал стоять.

– Давайте начнем с ограбления, – промолвил я. – Кто из вашей компании знал о двух миллионах долларов? Я имею в виду, кто знал подробности: когда их привезут на съемочную площадку, как станут грузить, везти и разгружать? Постарайтесь вспомнить все до последней мелочи. И всех, кто был задействован в доставке. Начнем с нуля.

2

Анджеллу Бентон убили в тот день, когда ей исполнилось двадцать четыре года. Тело нашли в подъезде ее дома на Фаунтин-стрит, недалеко от площади Ла-Бреа. В ее почтовом ящике обнаружили ключи от квартиры и две поздравительные открытки, отправленные из Колумбуса, штат Огайо. Открытки были от родителей, они захотели каждый по-своему пожелать счастья и здоровья единственной дочери.

Анджеллу задушили. Блузка на ней была порвана, лифчик сдернули наверх, грудь обнажена. Убийца, вероятно, мастурбировал над трупом, так как судебно-медицинские эксперты обнаружили на нем несколько капель спермы, которые и собрали для анализа ДНК. Дамской сумочки на месте преступления не обнаружили.

Установили, что смерть Анджеллы Бентон наступила между одиннадцатью вечера и полуночью. На тело наткнулся жилец того же дома, когда приблизительно в половине двенадцатого выводил выгулять собаку.

В то время я служил в голливудском отделении полицейского управления Лос-Анджелеса детективом первой категории. Мы начинали в порядке эксперимента работать втроем – для ускорения расследования. В час ночи Кизмин Райдер, Джерри Эдгара и меня по пейджеру вызвали в отделение. Оттуда мы на двух «краун-викториях» выехали на место преступления. Мертвую Анджеллу Бентон мы увидели через два с половиной – три часа после убийства. Она лежала на коричневом, цвета запекшейся крови, плиточном полу. Открытые глаза навыкате портили хорошенькое лицо. Обнаженная грудь казалась почти плоской. Я тогда еще подумал, что в городе, где физическое совершенство ценилось больше, чем духовные качества, она, очевидно, стеснялась своих девичьих форм. Убийце мало было лишить бедняжку жизни – ему вздумалось вдобавок разорвать блузку и сдернуть лифчик, чтобы выставить напоказ уязвимые места.

Но больше всего я запомнил ее руки. Безжизненное тело лежало на правом боку, а сложенные вместе руки были вытянуты вперед и вверх, словно хотели дотянуться до кого-то. Казалось, будто она сошла с живописного полотна эпохи Возрождения. Руки словно умоляли о спасении. Не знаю, сколько трупов я повидал, может, тысячу, но поза ни одного погибшего не заставляла меня так задуматься. Очевидно, я вкладываю что-то очень личное в гибель Анджеллы Бентон. Каждое преступление – очередное сражение в нескончаемой войне, и, когда идешь в бой, что-то должно придавать тебе храбрости, иначе ты обречен на поражение. Мне придавали храбрости руки Анджеллы Бентон. Мне не забыть их. Я считал, что она тянулась ко мне.

Начало расследования казалось многообещающим. Кизмин Райдер узнала жертву. Они познакомились в оздоровительном центре «Эль сентро». У Кизмин не было строгого расписания занятий. Она приезжала туда, когда позволяло время, и тем не менее часто встречала там Анджеллу. Однажды во время упражнений на шведской стенке они разговорились.

Бентон сказала, что работает одним из помощников режиссера в кинокомпании «Эйдолон», которой владеет Александр Тейлор. Съемки велись круглосуточно – в зависимости от наличия площадки, нужного состава актеров и многих других обстоятельств. Поэтому у нее тоже не было жесткого расписания посещения «Эль сентро». Работа оставляла мало свободного времени. Анджелла даже пожаловалась Кизмин, что в этом году ей назначили только два свидания, а мужчин у нее вообще еще не было. Бентон и Райдер – молодые чернокожие женщины, обе старались сделать карьеру, каждая в своей области, пытались подняться по общественной лестнице и потому не позволяли себе особых развлечений и тем более телесных утех.

Знакомство их было шапочное, и, помимо оздоровительного центра, они нигде не встречались. Однако мы выяснили, что убитая – самостоятельная и целеустремленная молодая особа, заботящаяся о своем здоровье и службе. Это исключало многие версии, связанные с образом жизни. Но в начале следствия возникла и помеха. Кизмин Райдер впервые за службу узнала в жертве знакомого человека. Я заметил это, как только мы приехали на место преступления. Она вошла в подъезд и застыла как вкопанная. Обычно разговорчивая, предлагающая различные версии, на сей раз она словно воды в рот набрала.

Ни одного свидетеля преступления не оказалось. С улицы не видно, что происходит в подъезде. Убийца чувствовал себя в полной безопасности. Он, вероятно, незаметно вошел в подъезд и беспрепятственно напал на жертву.

В каждом преступлении таится риск. В данном случае в любой момент сверху мог сойти жилец или, напротив, войти с улицы. Выйди тот, с собакой, на час раньше, он помешал бы бандиту или сам стал бы его жертвой.

Главное в сыскной работе – заметить необычные детали. В нашем случае все указывало на то, что преступление не готовилось заранее. Похоже, убийца преследовал Анджеллу Бентон до тех пор, пока она не оказалась в уединенном месте. Однако он мог заблаговременно выбрать для нападения подъезд, где и поджидать свою добычу.

Необычные детали… Анджелла Бентон была невысокой, футов пять, не более, но обладала недюжинной физической силой. Райдер видела, с каким упорством и выдержкой она выполняла в оздоровительном центре самые трудные упражнения. Следовательно, могла оказать сопротивление. Однако мы не нашли никаких признаков борьбы. Под ногтями у нее не было частиц чужой кожи или крови. Почему Бентон не сопротивлялась? Знала убийцу? Порванная блузка и сперма доказывали, что преступление носило психосексуальный характер и убийца был один. Тогда почему Бентон не боролась за жизнь, почему так быстро сдалась? Может, преступников было двое?

Первые двадцать четыре часа мы собирали улики, опрашивали всех, кто находился поблизости от места преступления, делали записи. Вторые двадцать четыре часа мы просеивали обстоятельства и детали, анализировали их. К концу вторых суток пришли к выводу, что преступление является инсценировкой. Оно совершено, чтобы направить нас по ложному следу. Убийца хотел внушить нам, будто оно совершено на психосексуальной почве, тогда как в действительности дело обстояло совсем иначе.

Главным доказательством этого послужила сперма, найденная на теле. Рассматривая фотографии с места преступления, я обратил внимание, что капли спермы тянулись на убитой по дуге, как бы образуя траекторию. Любой сыщик знает: капли крови, разбрызганные по траектории или под углом к поверхности, имеют овальную форму. Это относится к любой жидкости. Капли же спермы на Анджелле Бентон были круглые. Очень необычная деталь. У нас возникло предположение, что убийца или убийцы принесли сперму с собой и накапали на тело, чтобы ввести следствие в заблуждение.

Направление наших поисков круто изменилось. Мы пришли к убеждению, что злоумышленник не искал подходящий объект для убийства. Анджелла Бентон была готовым объектом убийства. Видимо, в ее жизни имелось нечто такое, что накликало беду. Это заставило нас присмотреться к ее интересам, ее поведению и работе. Кому-то было нужно, чтобы она умерла. Расправу тщательно маскировали, старались выдать за дело рук психопата. В общении с газетчиками и телевизионщиками мы охотно поддерживали эту версию.

На третий день Эдгар остался изучать результаты вскрытия и готовить оперативный отчет, а мы с Киз Райдер поехали в кинокомпанию «Эйдолон», где служила Анджелла Бентон. Предприятие Александра Тейлора располагалось на Мелроуз-стрит, на участке, взятом в аренду у друзей – киностудии «Аргуэй пикчерз». Анджелла Бентон числилась в штате помощником режиссера, то есть стояла на нижней ступеньке иерархической лестницы в Голливуде. А если говорить проще, была девочкой на побегушках. В административном здании у Тейлора трудились более пятидесяти служащих. По роду работы Бентон общалась со всеми ними и часто выезжала на съемочные площадки. В то время «Эйдолон» делала два кинофильма и одно телевизионное шоу. Съемки велись в разных частях города и за его пределами. Каждая съемочная площадка представляла собой палаточный городок, он почти ежедневно переезжал с места на место. На площадках трудились свыше сотни человек, которые могли сталкиваться с Анджеллой Бентон, и их тоже предстояло опросить.

Задача была нам не под силу. Мы запросили помощь, но начальство не сумело выделить ни одного человека. Мы с Киз Райдер потратили целый день, чтобы опросить служащих в штаб-квартире «Эйдолона». Тогда-то я первый и единственный раз видел Александра Тейлора. Мы беседовали с ним полчаса, но разговор оказался поверхностным и неплодотворным. Тейлор, разумеется, знал Анджеллу Бентон, но недостаточно хорошо. Как ни крути, она была пешкой, а он шишкой. Они редко общались друг с другом. Кроме того, она работала в его фирме всего полгода, и не он нанимал ее.

Первый день на киностудии почти ничего не дал. Никто из опрошенных не подсказал нам ни новой версии расследования, ни того, на чем следовало бы сосредоточить внимание. Мы уперлись в стену. Никто не имел ни малейшего понятия, кому понадобилось убивать Анджеллу Бентон.

На следующий день наша тройка разъехалась для дальнейших опросов по трем съемочным площадкам. Эдгар выбрал Валенсию, где снималась для телевидения комедия о семейной паре и их единственном сынишке, который ухитряется помешать предкам иметь второго ребенка. Кизмин Райдер вызвалась поработать с труппой, играющей в Санта-Монике, недалеко от ее дома. Здесь делали фильм о чудаке, посылающем анонимную «валентинку» прелестной сотруднице. Между ними завязывается построенный на обмане роман. Ложь громоздится на ложь, и любовь вот-вот кончится крахом. Я отправился в Голливуд, где снималась крутая лента о краже чемодана с двумя миллионами долларов, принадлежащих мафии. Меня назначили старшим нашей группы, и я принял решение не информировать Тейлора и его администраторов о том, что мы собираемся нагрянуть на съемочные площадки. Опережающая тактика – залог успеха. Мы явимся нежданно-негаданно, а полицейское удостоверение везде будет лучшим пропуском.

Рано утром я прибыл в назначенное место. Что произошло после этого, строго задокументировано. Я иногда вспоминаю последовательность наших шагов и сожалею, что не приехал на съемки боевика на сутки раньше. Думаю, кто-нибудь наверняка проговорился бы о деньгах, а я уж сумел бы сопоставить факты. Вместе с тем смею утверждать, что мы поработали хорошо, делали все, что требовали время и место. Мне не в чем упрекнуть моих коллег.

На четвертый день расследования дело уплыло из моих рук. Оно было передано в другой отдел, и им занялись Джек Дорси и Лоутон Кросс. Вскоре после этого громкое происшествие затмило убийство Анджеллы Бентон. Новое дело, которое поручили Дорси и Кроссу, по всем параметрам соответствовало профилю ОГУ: в нем фигурировали и кино, и деньги, и убийство. Дорси и Кросс долго топтались на месте, потом на них навалилась другая работа, вскоре они зашли закусить и выпить в бар «У Ната». Дорси был застрелен насмерть. Вслед за ним потихоньку скончалось и громкое дело. Кросс выжил, но не выздоровел. Он шесть недель провалялся в коме, а когда пришел в себя, то не помнил, что с ними произошло. Из-за проникающего ранения у него отказали легкие, и несчастного подключили к аппарату искусственного дыхания. Ходить он тоже не мог. В отделе считали, что ему повезло меньше, чем Дорси, – он выжил, но сейчас, считай, хуже мертвого.

Об убийстве Анджеллы Бентон почти забыли. Каждые полгода какой-нибудь служака в ОГУ вытаскивал досье, сдувал с него пыль, писал: «Новых фактов не обнаружено», ставил дату и засовывал папку в долгий ящик до следующего раза. Про такие случаи в полицейском управлении говорят, что делу уделяется достаточное внимание.

Миновало четыре года. Я отошел от дел и на первый взгляд жил припеваючи. У меня были дом и автомобиль, за который я уплатил сполна и наличными. Мне платили пенсию, ее вполне хватало на мои скромные нужды. Меня словно отправили в долгосрочный оплаченный отпуск. Ни работы, ни забот. Однако в моей безоблачной жизни чего-то не хватало, и в глубине души я сознавал это. Я жил как джазист, который ждет, когда его пригласят поиграть. Я поздно вставал и пил слишком много красного вина. Мне надо было либо заложить свой саксофон, либо найти место, где играть.

Потом мне позвонили. Это был Лоутон Кросс. Он узнал, что я ушел из полиции. Попросил жену набрать мой номер и поднести трубку к его губам.

– Гарри, помнишь Анджеллу Бентон?

– Постоянно думаю о ней.

– Я тоже. Ко мне вернулась память, и я часто вспоминаю о том деле.

Вот и все. Когда я в последний раз вышел с работы, то подумал: хватит с меня. Осмотрел последний труп, опросил последнего свидетеля, зная, что он лжет, заполнил последнее досье. С меня хватит, обманывал я себя. Обманывал, потому что под мышкой нес коробку, набитую папками. Это были копии нераскрытых дел, накопившихся за двенадцать лет службы в ПУЛА.

Папка с делом об убийстве Анджеллы Бентон тоже лежала в той коробке. Мне не нужно было рыться в бумагах. Я помнил его до мельчайших подробностей: как Анджелла лежала в разорванной блузке на плиточном полу, как тянула ко мне руки. Меня снова пронзила мысль, что ее словно потеряли в вихре последующих событий и не вспомнили о ней, пока не произошло похищение двух миллионов.

Я никогда не считал ее дело закрытым. У меня его отобрали, прежде чем я смог его разгадать. Такая вот жизнь в ПУЛА. Но то было тогда, а это сейчас…

Звонок Лоутона Кросса все перевернул во мне. Кончился мой затянувшийся отпуск. У меня снова появилась работа.

3

Я больше не ношу полицейский значок, но у меня сохранилось множество привычек, связанных с ним. Как бросивший курить тянется рукой в нагрудный карман за сигаретой, которой там нет, так и я постоянно ловлю себя на том, что жду от моего несуществующего значка помощи и защиты. Более тридцати лет я являлся членом организации, которая требовала изоляции от внешнего мира, от посторонних, внушала, что «мы – не они». Я был в числе тех, кто поклонялся синему цвету формы стражей порядка. Теперь я вышел из той организации и стал посторонним, частью внешнего мира. Дня не проходило, чтобы я не сожалел или же не радовался, что оставил службу в полиции. Долгие годы ушли у меня на то, чтобы отделить работу и все, что стоит за ней, от своих личных проблем. Раньше я считал, что мои служба и жизнь тесно связаны друг с другом. Но с течением времени осознал, что мое «я» и мои заботы выше служебного долга. Однако мое жизненное предназначение не изменилось. Я должен защищать людей, с полицейским значком или без него.

Побеседовав с Лоутоном Кроссом, я положил трубку и почувствовал, что созрел и обязан снова приниматься за дело. Я пошел в холл и вытащил из шкафа коробку с запылившимися досье и голосами мертвых. Те, которых нет, говорили со мной в моей памяти с мест преступления. Лучше всех я помнил Анджеллу Бентон, как она лежала, мертвая, с протянутыми руками, будто пыталась дотянуться до меня.

Я знал, что мне назначено судьбой.

4

На другой день после поездки к Александру Тейлору я сидел у себя дома на Вудро Вильсон-драйв. Передо мной на обеденном столе были разложены фотографии и документы из дела Анджеллы Бентон. На кухне закипал кофейник. Из пятидискового плейера неслись джазовые ритмы Арта Пеппера.

Мое досье на Анджеллу Бентон было неполным. Я только-только начинал раскручивать дело, как у меня его отобрали. Сейчас, четыре года спустя, у меня остались лишь первоначальные соображения да список имен, которые накануне дал мне Александр Тейлор. Я уже собирался поломать голову над этим списком и собственными заметками, когда мое внимание привлекла оказавшаяся в папке тонкая пачка газетных вырезок с пожелтевшими от времени краями. Я стал их просматривать.

Сверху лежала первая короткая заметка об убийстве Анджеллы Бентон, помещенная в «Лос-Анджелес таймс». Помню, как она меня разочаровала. Нам позарез нужны были свидетели. Не только свидетели самого преступления, но и те, кто мог видеть автомобиль убийцы и куда он поехал. Нам важно было знать, где находилась и что делала Анджелла Бентон в тот роковой вечер. В конце концов, это был день ее рождения. Где и с кем провела она время перед возвращением домой?

Газетная хроника – один из лучших способов побудить законопослушных граждан сообщить обо всем подозрительном. Поскольку газета поместила лишь краткую заметку о преступлении на последней странице, звонков нам не поступило. Я позвонил автору заметки, чтобы выразить свое неудовольствие, и журналистка заявила, что читателям надоели материалы о грабежах, нападениях, смертях. В следующем выпуске она снова подняла тему, словно в утешение мне, и сообщила, что полиция ждет помощи от читателей. Вторая заметка оказалась еще короче, она вообще затерялась среди других публикаций. И опять ни единого звонка.

Но через три дня все переменилось. Первые полосы газет запестрели дюймовыми литерами. Сенсация открывала новостные телевизионные программы. Я взял вырезку первой статьи о происшествии и начал внимательно читать.

“ПЕРЕСТРЕЛКА НА СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ!

ОДИН ЧЕЛОВЕК УБИТ, ДРУГОЙ РАНЕН.

ПОЛИЦЕЙСКИЕ И ГРАБИТЕЛИ ПРЕРЫВАЮТ

СХВАТКУ СВОИХ КИНОШНЫХ ДВОЙНИКОВ

Подготовила Кейша Расселл,

собственный корреспондент «Лос-Анджелес таймс»

Жестокая реальность вторглась в вымышленный голливудский мир в пятницу утром, когда во время похищения двух миллионов долларов, предназначавшихся для съемки эпизода похищения двух миллионов долларов, завязалась перестрелка. Ранены двое банковских служащих, один из них смертельно. Открыв огонь по охранникам и полицейскому детективу, который в тот момент оказался на съемочной площадке, грабители скрылись с деньгами. Позднее представитель полиции сообщил, что по крайней мере один из похитителей был ранен, поскольку на брошенном ими автомобиле обнаружена кровь.

Бренда Барстоу, исполнительница главной роли в снимавшейся картине, при нападении не пострадала. Она находилась в закрытом трейлере. Ей даже не довелось посмотреть, как совершается ограбление в реальной жизни.

Согласно полицейскому источнику, инцидент произошел у бунгало на Сельма-авеню в начале одиннадцатого. Бронированный джип привез сюда два миллиона долларов, которые предназначалось использовать в качестве реквизита для снятия эпизода в доме. Утверждают, что съемочная площадка находилась под усиленной охраной, однако сколько именно человек обеспечивали безопасность людям и деньгам, не раскрывается.

Установлена личность убитого в перестрелке. Это Реймонд Вон, сорока трех лет, начальник службы охраны банка Лос-Анджелеса, того самого, который доставил деньги для съемки фильма. Раненный в живот Лайнус Саймонсон, двадцати семи лет, тоже служащий банка Лос-Анджелеса. Его состояние на вечер пятницы стабильное.

Детектив ПУЛА Джек Дорси сообщил, что когда двое охранников перетаскивали деньги из бронированного джипа в дом, из припаркованного неподалеку фургона выскочили трое вооруженных людей и накинулись на них. Четвертый бандит оставался за рулем фургона. Грабители уже шли к машине с четырьмя сумками с наличными, когда один из них открыл огонь.

«Тогда-то и началась перестрелка, – сказал Дорси. – Все как с цепи сорвались».

В данный момент неясно, почему возникла перестрелка. Очевидцы утверждают, что охранники не оказали сопротивления похитителям.

«Как мы могли заметить, они просто принялись палить», – добавил детектив Лоутон Кросс.

Представитель полиции заявил, что несколько охранников, по меньшей мере двое, нанятых киностудией в их внеслужебное время, и полицейский детектив Гарри Босх, находившийся в трейлере в связи с другим расследованием, начали ответный огонь. Тот же источник добавил, что, по предварительным подсчетам, всего произведено свыше ста выстрелов.

Тем не менее, как утверждают свидетели, стрельба продолжалась около минуты. Бандитам удалось добраться до фургона и уехать. Изрешеченный пулями фургон был затем брошен на съезде с бульвара Сансет на голливудскую магистраль. Установлено, что накануне его угнали из студийного гаража.

«Пока мы не знаем, кто эти люди, – продолжил Дорси. – Мы разрабатываем несколько версий и обязательно найдем негодяев».

Происшествие взбудоражило весь лос-анджелесский киномир.

«Сначала я подумал, будто статисты решили подшутить над нами и стали палить холостыми, – поделился с нами Шон О'Малли, один из помощников режиссера. – Потом услышал душераздирающие крики. По дому, где мы снимали, застучали пули. Нет, это по натуре! Бросился на веранде на пол и давай молиться. Жуть!»

Новый фильм пока не имеет названия. В нем рассказывается о женщине, которая крадет у лас-вегасской преступной группировки два миллиона и бежит в Лос-Анджелес. Эксперты отмечают, что в кинопроизводстве очень редко используются бутафорские купюры. Однако режиссер фильма Вольфганг Хаус настоял, чтобы деньги были подлинные, поскольку соответствующая сцена в доме на Сельма-авеню включает несколько крупных планов денег и самой похитительницы, ее играет Бренда Барстоу.

Хаус пояснил, что по сценарию воровка вываливает деньги на кровать, кидает купюры вверх. Другие кадры должны изображать, как она наполняет деньгами ванну и в прямом смысле купается в них. Бутафория в этих сценах бросилась бы в глаза.

Немецкий режиссер утверждал, что настоящие деньги придают игре актеров психологическую достоверность и глубину. «Если банкноты бутафорские, то и актеры фальшивят, – сказал он. – Мои ленты основаны на правде жизни и точности деталей. При игре в монополию можно использовать условные деньги, но моим творческим установкам условность чужда».

Постановщик фильма кинокомпании «Эйдолон» договорился с банком Лос-Анджелеса об однодневном займе двух миллионов наличными. Доставку и охрану денег банк взял на себя. По условиям соглашения бронированный джип должен стоять рядом с домом. По окончании съемки деньги предполагалось немедленно перенести в джип и везти в банк. Вся сумма состояла из купюр достоинством сто долларов, разложенных в пачки по двадцать пять тысяч.

Владелец «Эйдолона» Александр Тейлор отказался комментировать решение использовать в фильме «живые» деньги и сам факт ограбления. Нам не удалось также выяснить, была ли застрахована такая крупная сумма.

Полиция со своей стороны отказалась объяснить, почему на месте происшествия оказался детектив Босх. Однако надежный источник сообщил газете, что Босх расследовал убийство Анджеллы Бентон, которая четырьмя днями раньше была найдена задушенной в подъезде своего дома в районе Голливуда. Двадцатичетырехлетняя Бентон служила в «Эйдолоне». Полиция сейчас устанавливает, существует ли связь между убийством молодой женщины и вооруженным ограблением.

Пресс-агент Бренды Барстоу обнародовал заявление актрисы, в котором говорится: «Я потрясена случившимся и всем сердцем соболезную семье погибшего».

Представитель банка Лос-Анджелеса заявил, что Реймонд Вон прослужил у них семь лет. До этого он был полицейским в Нью-Йорке и Пенсильвании. Лайнус Саймонсон является помощником вице-президента банка Лос-Анджелеса Гордона Скейгса. Именно он готовил договор с киностудией «Эйдолон» о предоставлении краткосрочного займа. С Гордоном Скейгсом нам, к сожалению, связаться не удалось.

Съемки фильма временно приостановлены. Пока неизвестно, когда вновь застрекочут камеры и завезут ли снова на место действия «живые» деньги.”

* * *

Я хорошо представляю сюрреалистическую картину того дня. Истошные крики, стрельба, клубы дыма, люди на земле – то ли пострадавшие, то ли прячущиеся от пуль. Фургон с похитителями давно умчался, перестрелка прекратилась, но люди боялись встать.

Я быстро просмотрел другую статью, помещенную рядом. В ней говорилось, что использование настоящих денег на съемках, тем более столь крупной суммы, – практика необычная независимо от мер предосторожности. Автор утверждал, что для двух сравнительно небольших сцен такая большая денежная масса решительно не требовалась. Он привел мнение неназванных знатоков голливудской жизни, полагавших, что в основе всей этой истории лежит не стремление к достоверности изображения, а амбиции и игра честолюбий. Совсем недавно Вольфганг Хаус делал средненькие боевики для небольших так называемых независимых киностудий, однако за четыре года вырос в одного из тех, кто заправляет кинобизнесом. Каждая из его нынешних лент приносила по двести миллионов долларов и более. Продюсеры удовлетворяли все его прихоти. Потребовав привезти два миллиона настоящих долларов на съемочную площадку, он демонстрировал свои окрепшие мускулы. Словом, еще один пример голливудского «могущества». Пример, повлекший за собой кровь и смерть.

Затем я перешел к статье, напечатанной в «Лос-Анджелес таймс» через два дня. Ни новых подробностей о происшествии, ни информации о ходе расследования там не было. Полиция не выявила ни одного подозреваемого, не произвела ни одного задержания. Единственная новость состояла в том, что кинокомпания «Уорнер бразерс» отказалась участвовать в финансировании постановки фильма после того, как, ссылаясь на соображения безопасности, рассталась со студией «Эйдолон» Бренда Барстоу. Независимые источники указывали, что в ее контракте действительно имеется пункт о личной безопасности, однако причина ухода актрисы в ином. Происшествие на Сельма-авеню бросало мрачную тень на будущий фильм и могло отрицательно сказаться на кассовых сборах. Кроме того, Бренде Барстоу не понравился окончательный вариант сценария, который ей показали уже после подписания контракта.

В конце статьи сообщалось, что дело об ограблении и дело об убийстве Анджеллы Бентон объединены в одно производство и поручены отделу по раскрытию грабежей с убийствами. Заключительный абзац был обведен красным.

«Источники сообщили нашей газете, что вся похищенная сумма была застрахована, а серии и номера части банкнот предварительно записаны. Следствие считает, что это ускорит установление личностей подозреваемых и арест преступников».

Я не помнил, обводил ли я данный абзац четыре года назад, но сейчас это не имело особого значения. Если все-таки это сделал я, то, очевидно, потому, что мне хотелось узнать, верна ли переданная источником информация или полиция запустила утку, чтобы напугать и выследить похитителей. Если банкноты меченые, они поостерегутся расходовать деньги, а время увеличивает шансы на раскрытие преступления.

Напрасные хлопоты. Преступление так и осталось нераскрытым. Я сложил вырезки и убрал в папку. Газетные отчеты были так же далеки от действительности, как земля, увиденная с самолета. По прессе трудно представить, что происходило на самом деле, как по телепередаче Уолтера Кронкайта – что творилось во Вьетнаме в 1967 году. Его рассказы не передавали неразбериху, страх, запах крови, приливы отчаянной решимости, охватывающей десантников на борту «С-130» перед прыжком над вражеской территорией.

Я вспомнил режиссерский трейлер, в котором находился, когда все началось. Трейлер был припаркован на Сельма-авеню напротив бунгало, где велись съемки. Я расспрашивал Хауса об Анджелле Бентон. Мне надо было за что-нибудь ухватиться. Не давала покоя ее поза. Внезапно меня пронзила мысль, что ее протянутые руки – часть мизансцены в инсценировке преступления, задуманного и осуществленного неким режиссером. Помню, я наседал на Хауса, пытаясь добиться, где он находился и что делал в тот вечер, когда произошло убийство. Затем раздался стук, и дверь в трейлер распахнулась.

– Вольфганг, – сказал человек в бейсболке, – джип с деньгами прибыл.

Я посмотрел на Хауса.

– С какими деньгами?

И тут чутье подсказало: вот-вот что-то случится.

Я мысленно оглядываюсь назад и, как в замедленной съемке, вижу, что происходило потом. Вижу каждую деталь, каждое движение. Я вышел из трейлера. Через два дома посреди улицы стоял красный джип. Задняя дверца была открыта, и из салона человек в форме подавал большие сумки двум мужчинам. Рядом стояли еще двое в штатском.

Двое с сумками направились к дому, но в этот момент из фургона, стоящего на противоположной стороне улицы, выскочили три вооруженных человека в масках. За рулем фургона был еще один. Рука у меня сама скользнула под пиджак к пистолету на бедре. Но я не стал стрелять. Вокруг слишком много народу, могут быть жертвы.

Бандиты быстро настигли служащих, без единого выстрела вырвали у них сумки с деньгами и начали отходить к фургону. И вдруг случилось необъяснимое. Третий налетчик, который не нес сумку, а прикрывал отход, присел, расставив ноги, и обеими руками поднял ствол. Что он увидел? Откуда ему угрожали? Кто приготовился открыть огонь? Бандит выстрелил, и старший мужчина в штатском, взмахнув руками, опрокинулся навзничь.

В то же мгновение началась пальба. Стрелял человек в джипе, стреляли охранники, стреляли нанятые полицейские с лужайки перед домом. Я тоже вытащил пистолет и боком стал продвигаться в сторону фургона.

– Лечь! Всем лечь!

Участники съемки попадали на землю. Я слышал, как кто-то закричал, как резко набирал обороты двигатель фургона. Горячий запах пороха обжигал мне ноздри. Когда дым рассеялся, налетчики были уже у фургона. Один из них закинул свои сумки внутрь, обернулся и выхватил из-за пояса два пистолета.

Я выстрелил прежде его. Он подпрыгнул и перевалился через борт внутрь. Двое нырнули за ним, и фургон, шурша шинами, рванул с места. Я видел, как он свернул за угол и помчался в сторону бульвара Сансет. Преследовать грабителей я не мог. Моя «краун-виктория» стояла в квартале отсюда. По мобильному телефону я позвонил в управление и попросил прислать «скорую помощь», наряд полиции и заблокировать выезд с бульвара Сансет.

Позади меня не переставая кричал раненый. Я выключил мобильник и подошел к нему. Это был один из штатских. Он прижимал руку к бедру. Между пальцами сочилась кровь, но я понял, что рана не смертельная.

– Я ранен! – воскликнул он, корчась. – Ранен, слышите?

Я очнулся от воспоминаний в тот момент, когда Арт Пеппер заиграл «Как будет прекрасно, когда ты вернешься домой». У меня на дисках были по крайней мере три разные записи хита Коула Портера, и в каждой Арт выкладывался до конца. Больше всего мне нравилось в нем, что он не жалеет себя. Мне казалось, это роднит меня с ним.

Я открыл блокнот на новой странице и хотел записать одно соображение о происшествии на Сельма-авеню, как в дверь постучали.

5

Я прошел в холл, посмотрел в «глазок», потом быстро вернулся в столовую и достал скатерть из буфета. Скатерть новая, ее купила моя бывшая жена на случай прихода гостей. Гости к нам не приходили, и жены у меня сейчас не было. Зато скатерть пригодилась. В дверь снова постучали, на сей раз громче. Я накрыл скатертью фотографии и бумаги на столе.

Когда я открыл дверь, Кизмин Райдер смотрела в сторону улицы.

– Извини, Киз. Я находился на задней веранде и не слышал, как ты постучала первый раз. Проходи.

Она шагнула в холл и, вероятно, заметила, что раздвижная дверь на веранду закрыта.

– Как же ты узнал, что я стучала два раза?

– Стук был такой громкий, что я подумал…

– Ладно уж, помолчи.

Я не видел Кизмин восемь месяцев, со дня моей прощальной вечеринки, которую она от моего имени организовала в ресторане «Массо» и пригласила весь наш отдел.

Кизмин вошла в столовую. Ее взгляд скользнул по наспех разостланной скатерти, и я пожалел, что придумал эту увертку.

Кизмин была в строгом темно-сером пиджаке и такой же юбке ниже колен. Меня удивил ее наряд. Когда мы работали вместе, она обычно надевала черные джинсы и блейзер поверх белой блузки. Такая одежда давала ей свободу движений, позволяла даже побежать при необходимости. Сегодня же Кизмин напоминала скорее заместителя директора банка, чем сыщика, гоняющегося за убийцей.

Все еще не отводя глаз от стола, она произнесла:

– Ох, Гарри, ты так красиво накрываешь стол. Что у тебя сегодня на ленч?

– Извини, я не знал, кто пришел, и на всякий случай накрыл тут кое-какие материалы.

Она посмотрела на меня.

– Какие материалы, Гарри?

– Да так, старые. Лучше расскажи, что новенького в твоем ОГУ? Полегче стало?

За год до моего ухода Кизмин перевели в отдел по раскрытию грабежей с убийствами. Отношения у нее там не складывались, и она не скрывала это от меня, поскольку я давно как бы взял над ней шефство. Но все прекратилось, когда я вместо перевода в ОГУ выбрал отставку. Это обидело ее. Кизмин рассчитывала, что мы еще поработаем вместе. Организация вечеринки была хорошим дружеским жестом с ее стороны, но им же она говорила «прощай» нашему товариществу.

– В ОГУ? В ОГУ ничего не получилось.

– О чем ты? Не понимаю.

Я удивился. Мне не приходилось работать с более расторопным и находчивым напарником. Она была рождена для сыска. Побольше бы таких в нашем управлении. Я был уверен, что Кизмин ожидает блестящее будущее.

– В начале лета я ушла из ОГУ. Я теперь у начальника управления служу.

– Ты шутишь… О Господи!..

Я был поражен. Очевидно, она выбрала иной способ сделать карьеру. Если Кизмин работает на шефа, не важно, в качестве адъютанта или особого порученца, то быть ей в руководстве. Ничего плохого в этом нет. Я знал, что Райдер честолюбива, как любой из нас. Но расследование убийств – это призвание, а не карьера. Я всегда считал, что она это понимает.

– Киз, я не знаю, что сказать. Хорошо, если бы ты…

– …если бы я посоветовалась с тобой? Что бы ты мне порекомендовал? Тянуть лямку в ОГУ? А сам отказался?

– Со мной другое дело, Киз. Я нажил себе недругов. За мной много всякого накопилось. А у тебя все иначе было. Ты была наша звезда, Киз.

– Звезды сгорают. Кстати, у нас на третьем этаже было много мелкого политиканства. Странно, но факт: на шестом этаже меньше зависти и подсиживания, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Вот я и сменила курс. А шеф – хороший человек. Старается по-настоящему работать, без дураков. С ним интересно.

Киз говорила, а я думал: кого она убеждает – меня или себя? Меня охватили чувства вины и потери. Если бы я остался работать в ОГУ, она тоже осталась бы. Я пошел в гостиную и опустился на диван. Киз последовала за мной, но садиться не стала.

Сквозь раздвижную дверь я видел раскинувшуюся за Долиной цепочку гор. Повисший над ней дымный туман был не гуще, чем обычно, но мне почему-то сделалось грустно. В плейере звучала «Тень твоей улыбки» в исполнении Ли Коница под аккомпанемент кларнета Арта Пеппера. Я любил эту песню. Диски с последними записями Пеппера подарил мне приятель Квентин Маккинзи, старый джазмен, который играл с моим кумиром двадцать – тридцать лет назад «У Шелли Манн», в «Донте» и других давно исчезнувших голливудских джазовых клубах. Маккинзи настоятельно советовал почаще их слушать. После нескольких лет заключения, которые Пеппер отбывал из-за своих пагубных привычек, он словно наверстывал упущенное. Не щадил себя, выкладывался весь, пока не сдало сердце.

Песня кончилась. Киз повернулась ко мне:

– Это кто?

– Арт Пеппер и Ли Кониц.

– Белые?

Я кивнул.

– Молодцы, отлично. Так что у тебя под скатертью, Гарри?

Я пожал плечами:

– Ты впервые за восемь месяцев ко мне зашла. Вроде должна знать.

– Да.

– Интересно, угадаю или нет? Александр Тейлор водится с твоим шефом или с мэром. Он и попросил просветить меня. Верно?

Киз усмехнулась. Я угадал.

– А шеф знает, что мы с тобой… когда-то дружили и… – Произнося «когда-то», она запнулась. – И он послал меня сказать, что ты взял ложный след.

Киз присела на стул перед диваном и взглянула в окно. Ее не интересовало, что на веранде. Просто ей не хотелось смотреть мне в глаза.

– Так вот на что ты променяла ловлю убийц. Стала девочкой на побегушках.

Киз метнула на меня взгляд, полный обиды. Но я не жалел, что сказал ей это. Она разозлила меня, я разозлил ее.

– Тебе легко, Гарри. Ты войну прошел.

– Война не закончилась, Киз.

Я невольно улыбнулся удивительному совпадению. Едва Киз заговорила о том, что думает ее шеф, как Кониц под аккомпанемент Пеппера, который через полгода после этой записи умрет, затянул новую песню – «Какая-то чертовщина». Раньше у нас так называли любое дело, которое осложнялось бюрократическими или ведомственными соображениями и к которому начальство на шестом этаже проявляло повышенный интерес. Когда тебя отряжали на «какую-то чертовщину», следовало держать ухо востро. Ты попадал в мутную воду и должен был сам беречь свою задницу, ведь никто другой вместо тебя делать этого не собирался.

Я подошел к окну. Миллиарды и миллиарды мельчайших частиц носились в воздухе, поблескивая на солнце. Эта розовая и оранжевая пыль смотрелась прекрасно.

– Значит, шеф приказывает, чтобы я отвалил? «Ты теперь не на службе, Босх. Пусть данным делом занимаются кому положено» – так?

– Приблизительно.

– Слушай, Киз, папка с делом покрывается пылью. Почему твоего босса волнует, что я хочу взглянуть на него по-новому? Боится, что я раскрою преступление и вставлю ему перо в зад? В управлении полно народу, но никто…

– А кто сказал, что оно покрывается пылью?

Я круто обернулся к ней:

– Ты мне лапшу на уши не вешай. Знаю я, как «уделяется должное внимание». Раз в полгода вытащат папку и – «новых фактов не обнаружено». Неужели тебе все равно, Киз? Ты же знала Анджеллу Бентон! Неужели не хочешь, чтобы убийство раскрыли?

– Конечно, хочу. Но жизнь не стоит на месте. То, что я здесь, – знак уважения к тебе. Не встревай ты в это дело. Забредешь куда не следует и только навредишь.

Я сел на диван и, не отрывая глаз от Киз, соображал, что скрывается за ее словами. Они не убедили меня.

– Если дело подняли, то кто им занимается?

Она покачала головой:

– Этого я тебе сказать не могу. Одно говорю: не лезь.

– Киз, ты же меня знаешь. Ты разозлилась из-за того, что я ушел, но ты не должна из-за этого…

– Что не должна? Не должна делать, что обязана? Не должна выполнять приказы? Гарри, ты снял свой значок, над делом работают другие. Причем работают активно, понимаешь?

Я не успел заговорить, как Киз продолжила:

– А за меня ты не беспокойся, слышишь? Я больше не сержусь на тебя, Гарри. Да, ты бросил меня одну, но это было давно. Да, я злилась на тебя, но сейчас все прошло. Я даже не хотела идти к тебе, но он заставил. Решил, что я сумею тебя убедить.

«Он» – это ее шеф. Я долго молчал, ожидая, что Кизмин что-нибудь добавит. Но она сказала все. Потом я заговорил – тихо, не торопясь, как на исповеди:

– А если я не оставлю это дело? Если у меня имеются личные причины, которые даже не связаны с убийством Анджеллы Бентон? Что тогда?

Киз покачала головой:

– Тогда тебе не поздоровится. Мы бы этого не хотели. Но они там не церемонятся. Поройся в своих бумагах – мало ли нераскрытых преступлений? Или найди способ избавиться от того, что тебя мучает.

– Кто это – «они»?

Райдер встала.

– Киз, кто – «они»?

– Гарри, я все сказала. Что нужно, передала. Удачи тебе.

Она направилась к двери.

– Кто занимается этим делом? – спросил я. – Ответь, пожалуйста.

Она оглянулась, но не остановилась.

– Кто? Скажи, Киз, кто?

Она резко повернулась ко мне. В глазах у нее зажегся нездоровый огонек.

– Это все, что ты можешь мне сказать? После всего, что было?

Возникшая вокруг нее атмосфера напряженности не позволяла мне приблизиться к ней. Я молча вскинул руки, словно сдаваясь. Киз посмотрела на меня и произнесла:

– До свидания, Гарри.

Она открыла дверь и вышла.

– До свидания, Киз! – бросил я вдогонку.

Я долго стоял и размышлял над ее словами. В них крылось нечто такое, чего я не мог понять.

– Какая-то чертовщина, – пробормотал я и запер дверь.

6

Дорога в Вудланд-Хиллз заняла почти час. Раньше, выбрав именно этот маршрут, можно было более или менее быстро доехать куда нужно, если, конечно, научился маневрировать в плотном потоке машин. Теперь же создается впечатление, будто все наши магистрали – сплошной кошмар. Нескончаемый кошмар. Постоянно попадать в пробки после многомесячного перерыва не вызывало ничего, кроме раздражения. Терпение мое уже лопалось, когда у Топанга-каньон я свернул с федеральной дороги № 101 и оставшуюся часть пути проехал жилыми кварталами. Я не старался нагнать потерянное время. Во внутреннем кармане пиджака у меня лежала плоская фляжка. Если остановит полиция, могут возникнуть проблемы. Иди доказывай…

Минут через пятнадцать я приблизился к дому на Мельба-авеню, припарковал машину за фургоном и вылез. От боковой дверцы фургона до верхней ступеньки крыльца тянулся деревянный помост.

В дверях стояла Дэниелл Кросс. Она молча поманила меня рукой.

– Как он сегодня, Дэнни?

– Как всегда.

– Ясно.

Я не знал, что сказать этой женщине. Не знал, как она теперь смотрит на мир. Но понимал, что в один несчастный день все ее ожидания и мечты рухнули. Дэниелл вряд ли была намного старше мужа. Наверное, лет сорок с небольшим. Но глаза у нее были потухшие, как у старухи, губы всегда плотно сжаты, уголки рта опущены.

Она пропустила меня. Я знал, куда идти: через гостиную в холл и далее в последнюю дверь налево.

Лоутон Кросс сидел в инвалидной коляске, которую купили вместе с фургоном на деньги, собранные полицейским профсоюзом по подписке. В углу, на кронштейне, вделанном в потолок, смонтирован телевизор. Си-эн-эн передавал очередную сводку о положении на Среднем Востоке.

Не поворачивая головы, Кросс перевел взгляд на меня. Кожаный ремень поддерживал голову в неподвижном положении на подушке. К спинке коляски был прикреплен стояк, на нем висел пластиковый контейнер с бесцветной жидкостью, и от него тянулись трубки к его правой руке. Кросс сильно исхудал и весил сейчас килограммов пятьдесят, не более. Ключицы торчали, как обломки глиняного горшка. Кожа дряблая, сухие губы потрескались, волосы нечесаны. Я был потрясен его видом, когда после звонка Кросса впервые приехал сюда, и постарался скрыть свои чувства.

– Привет, Ло, как ты сегодня?

Мне жутко не хотелось задавать этот глупый вопрос, но вежливость требовала справиться о здоровье.

– Примерно так же.

– Угу.

Говорил он хриплым шепотом, как у тренера, который сорок лет натаскивал футбольную команду колледжа.

– Извини, что я опять надоедаю тебе, но так уж получилось.

– Ты у продюсера был?

– Да, вчера утром. Он мне целых двадцать минут подарил.

В комнате раздавалось легкое шипение, которое я слышал и в прошлый раз. Наверное, это насос, который гонит воздух по трубкам, спрятанным у Кросса под рубашкой, ему в нос.

– Что-нибудь выяснил?

– Он назвал мне имена нескольких людей, которые знали о деньгах. Все из «Эйдолона».

– Ты не спросил, что значит слово «Эйдолон»?

– Мне и в голову не пришло. Очевидно, фамилия или что-нибудь подобное?

– Нет. Это значит «призрак». Ни с того ни с сего вспомнилось, когда я опять стал думать о том деле. Однажды я спросил у него, что за слово чудное. Он пояснил, что оно – из одного стихотворения. Там призрак в темноте сидит на троне. Похоже, он думает, что он и есть этот призрак.

– Странно…

– Гарри, выключи монитор, чтобы нам Дэнни не беспокоить.

То же самое он попросил сделать в мой первый приезд. Я обогнул его кресло и подошел к столу, на котором стояла небольшая пластиковая коробка с зеленым огоньком. Это было звуковое устройство, позволяющее родителям слышать, не хнычет ли их малыш в другой комнате. С помощью этого монитора Кросс звал жену, когда хотел, чтобы она переключила канал в телевизоре или принесла пить. Я выключил аппарат. Теперь мы могли разговаривать без опасения, что нас услышат.

– Порядок, – сказал Кросс. – И еще бы дверь…

Я закрыл дверь. Понимал, к чему эти приготовления.

– Сегодня принес?

– Принес.

– Порядок. Тогда начнем. Пойди в ванную комнату и глянь, там ли мой пузырек, или она его убрала.

Умывальник в ванной комнате был уставлен лекарствами и предметами гигиены. На мыльнице лежала пластиковая бутылка с открытым горлышком. Такие берут на мотоциклетные прогулки, только горлышко пошире и наклонное. Вероятно, чтобы было удобнее пить. Я быстро достал из кармана фляжку, налил граммов шестьдесят виски в бутылку и принес Кроссу. Глаза у него полезли на лоб.

– Да нет же! В эту я мочусь.

– 3-зараза! Извини… – пробормотал я и двинулся в ванную комнату.

– Не выливай! – крикнул вдогонку Кросс. – Дай я выпью.

– Брось, у меня этого добра хватает.

Я сполоснул бутылку, положил ее на мыльницу и вернулся в спальню к Кроссу.

– Но другой бутылки там нет. Что прикажешь делать?

– Значит, все-таки убрала! Видимо, догадалась. Фляжка-то у тебя есть?

– Здесь вот. – Я постучал по груди.

– Вытаскивай. Дай хлебнуть.

Я вытащил фляжку, отвинтил крышку и поднес горлышко к его губам. Кросс хлебнул, закашлялся и едва выдохнул:

– Господи!

– Ты что?

– Ах-ох!

– Что с тобой, Ло? Погоди, я позову Дэнни.

– Нет-нет, все в порядке, – остановил он меня. – Просто… просто давно не пробовал, вот и все. Дай еще хлебнуть.

– Ло, нам же надо поговорить.

– Поговорим, поговорим. Еще разок!

Я снова поднес фляжку к его рту и влил порядочную порцию. Он проглотил ее и закрыл глаза.

– «Блэк буш»? Хорош, ничего не скажешь.

Я улыбнулся и закивал.

– Приноси еще, всегда приноси, ладно?

Человек почти не мог двигаться, однако виски оказывало на него живительное действие. Глаза у него помягчели, в них зажегся огонек.

– Она мне ничего не дает. Доктора, мол, не велят. Только и глотну разок-другой, когда кто-нибудь заедет. Но это редко бывает. Кому охота ехать на меня глядеть… Но ты приезжай, Гарри. Приезжай обязательно. Мне без разницы, будешь ты распутывать это дело или нет. Просто приезжай… – Он перевел взгляд на фляжку. – И привози дружка, слышь? Обязательно привози.

Я начал понимать, что Кросс что-то не досказал, когда я навестил его накануне визита к Тейлору. Специально, чтобы я приехал к нему опять, с фляжкой. Может, он и звонил-то мне не за тем, чтобы пробудить мой интерес к делу, а ради одной-единственной вещи – фляжки.

– Ты что-то недоговорил, Ло, хотел, чтобы я привез вот это, – произнес я, показывая фляжку.

– Нет. Попросил Дэнни позвонить тебе. Я забыл кое-что сказать…

– Да ладно, я уже знаю. Я иду на встречу с Тейлором, а на следующий день ко мне с шестого этажа присылают человека сообщить, чтобы я отвалил. Что нашим делом занялись люди, которые не церемонятся.

Глаза забегали на безжизненном лице Лоутона Кросса.

– Нет.

– Кто к тебе приходил до меня?

– Никто. По этому делу никто не приходил.

– Кто тебе звонил, перед тем как ты позвонил мне?

– Никто, Гарри, честное слово…

Вероятно, я повысил голос, потому что дверь в спальню отворилась. На пороге стояла Дэнни.

– Что-нибудь случилось?

– Все нормально, Дэнни. Ты иди, иди.

Она медлила. Я заметил, что Дэнни смотрит на фляжку в моей руке. На мгновение мелькнула мысль, не сделать ли глоток, чтобы она подумала, будто я достал виски для себя. Но по ее глазам я видел: она поняла, что происходит. Наши взгляды встретились. Потом она, не поворачиваясь, сделала шаг назад и затворила дверь.

– Ну вот, теперь она знает, – пробормотал я.

– Плевать я хотел. Гарри, глянь, сколько там времени. Мне плохо видно.

В углу экрана Си-эн-эн всегда показывал время.

– Одиннадцать восемнадцать… Так кто же к тебе приходил, Ло? Мне нужно знать, кто взялся за это дело.

– Говорю же тебе, никто! Насколько я знаю, оно на мертвой точке, мертвее моих проклятых ног.

– Тогда о чем же ты умолчал в первый раз?

Его взгляд снова остановился на фляжке. Слова были лишними. Я поднес ее к пересохшим губам Кросса, он сделал два-три глотка и закрыл глаза.

– О Господи, – прохрипел он. – Я хотел…

Он поднял веки. Его глаза вцепились в меня яростно, как голодные волки в оленя.

– Понимаешь, она не дает мне умереть, – прошептал он в отчаянии. – Думаешь, мне хочется жить? Сидеть в собственном говне? Пока я живой, она по полной программе получает – целый оклад и больничные. Если помру, у нее лишь пенсия как у вдовы останется. А пенсия после меня – сам знаешь какая. Я ведь недолго прослужил, Гарри, только четырнадцать лет. Ей отломится всего лишь половина того, что сейчас получает.

Я смотрел на него и думал, не стоит ли Дэнни за дверью.

– Но от меня-то ты что хочешь, Ло? Дело я все равно не брошу. Я, конечно, могу нанять тебе адвоката, но не…

– И еще она плохо со мной обращается.

Я не знал, о чем он говорит, но внутри у меня все сжалось. Похоже, его жизнь еще тягостнее, чем я воображал.

– Что же она делает, Ло?

– Ругается, и вообще… Не желаю об этом говорить.

– Слушай, может, все-таки поискать адвоката? Давай я организую проверку по линии социальной службы.

– Никаких адвокатов и проверок: не нужно мне этого. И я не хочу втягивать тебя в свои проблемы, Гарри. Но как мне быть, тоже не знаю. Если б я только мог сам поставить точку…

Кросс сделал глубокий шумный выдох. Самое большее, на что способен его организм. Я слабо представлял, что творится у него в душе.

– Нет, так жить нельзя, Гарри. Это не жизнь.

Ничего подобного в мой первый приезд я не заметил. Мы тогда немного побеседовали. Разговаривать Кроссу было трудно, память у него работала отрывочно, но такого беспросветного отчаяния, такой глубокой депрессии не было. Подавленность от алкоголя?

– Мне очень жаль, Ло. – Это все, что я мог сказать. Он снова скосил взгляд на экран.

– Сколько сейчас, Гарри?

Я посмотрел на свои часы.

– Одиннадцать двадцать три. А что тебе время? Кого-нибудь ждешь?

– Нет, никого. Люблю передачу по судебному каналу смотреть. В двенадцать начинается. Там Рикки Климан играет. Она мне нравится.

– Тогда у нас еще есть время… Кстати, почему не поставишь себе большие часы?

– Дэнни не позволяет. Доктор считает, что мне вредно смотреть на часы.

– Он, пожалуй, прав! – вырвалось у меня.

Обида и злость мелькнули во взгляде Кросса. Я пожалел о своих словах.

– Извини, я не должен был…

– Ты знаешь, что это такое, когда не можешь поднять собственную руку, чтобы посмотреть на часы?

– Мм… я…

– А ты знаешь, что это такое – срать в мешок? В мешок, который твоя жена должна таскать в сортир? Знаешь, что это такое – обращаться к ней за каждым пустяком, включая глоток виски?

– Мне жаль, Ло…

– Еще бы не жаль! Всем вам жаль, но никто… – Кросс словно отхватил конец фразы, как собака отхватывает клыками кусок сырого мяса. Он отвел глаза. Я тоже молчал, молчал долго, пока не почувствовал, что злость Кросса исчезла.

– Ло…

Он перевел взгляд на меня.

– Чего тебе? – спокойно спросил он. Опасный момент миновал.

– Ты вроде хотел позвонить мне и что-то сказать. Что именно?

– Никто со мной о делах не заговаривал. Ты – единственный. Правда.

– Я тебе верю. Но все-таки зачем ты намеревался звонить мне?

Кросс на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл.

– Я тебе говорил, что Тейлор застраховал деньги?

– Да.

– Но я забыл сказать, что страховая компания… забыл, как ее…

– «Всемирное страхование». В прошлый раз ты помнил.

– Во-во, «Всемирное страхование»… Так вот, она потребовала, чтобы заимодавец, то есть банк Лос-Анджелеса, просканировал банкноты.

– Просканировал банкноты? Что это значит?

– Чтобы записал номера и серии.

Я вспомнил абзац на вырезке из газеты, отчеркнутый красным карандашом. Похоже, сообщение было верным. Я постарался в уме разделить два миллиона на сто.

– Записать номера и серии такого количества банкнот?

– В том-то и штука. Банк ни в какую, мол, даже если посадить четырех человек, они неделю провозятся. Наконец договорились записывать выборочно. Из каждой пачки брали десять банкнот.

Из статьи я помнил, что деньги привезут пачками по двадцать пять тысяч. Такая задачка была по мне. Два миллиона – это и есть восемьдесят таких пачек.

– Выходит, восемьсот номеров? Тоже порядочно.

– Они на машинке шесть страниц заняли. Как сейчас помню.

– И что вы сделали с этим материалом?

– Дай еще хлебнуть виски, а?

Я мог бы солгать, что во фляжке ничего не осталось, но мне необходимо было вытянуть из Кросса всю информацию. Вытянуть и убираться отсюда. Я чувствовал, что меня засасывает какая-то трясина, и мне это не нравилось.

– Управление разгласило список?

– Да. Его послали во все банки нашего округа. Передали ФБР. А я еще и в «Вегас-Метро» отправил, чтобы они по всем казино разослали.

Я понимал, что Кросс не закончил.

– Но ты ведь знаешь, как это бывает, Гарри. Список работает, когда в него заглядывают, верно? Кто считал, сколько стодолларовых бумажек ходит по стране? Если помнишь, где платил, никто и бровью не поведет. Кому охота смотреть какой-то там номер в шестистраничном списке? Только время тратить.

Кросс был прав. Деньги с записанными номерами чаще всего используются как улика, если они найдены у подозреваемого в финансовом преступлении или ограблении банка. Но я не сталкивался ни с одним случаем, чтобы платежи мечеными банкнотами или банкнотами с записанными номерами навели на подозреваемого. О подобном даже слышать не приходилось.

– Ты только об этом хотел мне сообщить?

– Не только. Еще есть кое-что. В твоей фляжке что-нибудь осталось?

Я потряс бутылку перед его носом. Там оставалось на донышке. Я влил виски Кроссу в рот, завинтил крышку и убрал бутылку в карман.

– Все, теперь до следующего раза. Говори, что вспомнил.

Кросс высунул язык и слизнул каплю с краешка рта. Жалкое зрелище. Я отвернулся якобы для того, чтобы посмотреть время на экране телевизора. Передавали финансовые новости. Красная ломаная линия на таблице спускалась к озабоченному лицу ведущего.

Я выжидательно взглянул на Кросса.

– Значит, так, – начал он. – Не помню точно, месяцев десять прошло после ограбления, а может, и более… Мы с Джеком уже другими делами занимались… Так вот, Джеку позвонили из Уэствуда насчет номеров на тех деньгах. Я это на следующий день после твоего прихода вспомнил.

Я догадался, что Джеку звонил сотрудник Федерального бюро расследований. В ПУЛА не любят произносить официальное название конкурента по сыску и этим как бы принижают его роль. Здание местного отделения ФБР находилось в Уэствуде, на бульваре Уилшир. Но меня сейчас не интересовали натянутые отношения между двумя силовыми ведомствами.

– Из ФБР звонили? – спросил я для верности.

– Ну да. Агентша звонила.

– И что же она вам сообщила?

– Она только с Джеком говорила, а уж Джек мне… Сказала, что один из номеров в нашем списке неправильный. Джек, естественно, удивился: «А откуда это известно?» Я, говорит, прогнала ваши списки через свой компьютер. Один номер лишний…

Кросс умолк, чтобы перевести дух, и облизнул губы. Он напоминал сейчас какое-то подводное существо, выплывшее на поверхность.

– Жаль, что у тебя во фляжке ничего не осталось.

– В следующий раз, Ло, в следующий раз… Ну и какая проблема с тем номером?

– Как я помню, та агентша заявила Джеку, что собирает серии и номера на деньгах. Когда к ней попадет материал, она вводит его в свой компьютер. У нее целый банк данных, она несколько лет работает над этой программой… Слышь, дай попить, горло пересохло… Столько разговаривали…

– Я позову Дэнни.

– Нет, не надо. Ты вот что, набери водички в свою фляжку и дай мне. Не надо Дэнни беспокоить. Она и так умаялась со мной.

В ванной комнате я наполнил из-под крана фляжку до половины и принес Кроссу. Он выхлебал всю воду и через минуту продолжил:

– Она сказала, что один номер из нашего списка – такой же, как в другом списке, а этого не может быть.

– Что-то я не улавливаю.

– Я и сам плохо понимаю, что к чему. Вот как она объяснила… Номер и серия одной из сотенных бумажек, записанные банком Лос-Анджелеса, совпадают с номером и серией другой сотенной, которую изъяли в ходе операции за шесть месяцев до налета на съемочную площадку. Тогда обчистили один банк, а грабителю, помимо всего прочего, досталась и подложенная пачка денег.

– Где находится банк?

– Кажется, в Марина-дель-Рей, точно не помню.

– Тут что-то не вяжется. Грабитель мог потратить эту сотенную, она пошла в оборот, потом попала в банк Лос-Анджелеса и оказалась одной из тех банкнот, которые составили два миллиона.

– Да, это я сказал Джеку, но он и слушать не стал. Оказывается, агентша объяснила, что в Марина-дель-Рей ворюгу застукали на месте и нашли на нем подложенную пачку денег с записанной сотней. Сейчас он мотает срок в федеральной тюрьме, а сотенная хранится как вещдок.

Я выслушал Кросса кивая, словно утрясал информацию в голове.

– Иными словами, агентша заявила, будто банкнота в сто долларов из вашего списка не могла находиться среди тех, что доставили на съемочную площадку, потому что сотенная с аналогичным номером уже хранилась вместе с другими вещественными доказательствами по делу ограбления банка в Марина-дель-Рей.

– Точно! Эта настырная тетка даже в хранилище съездила посмотреть, на месте ли сотенная. На месте.

Я старался сообразить, что бы это все значило, если вообще что-либо значило.

– Как вы с Джеком использовали информацию?

– Считай, никак. Что мы могли сделать? Список-то длиннющий, шесть страниц. Мы решили, что ошибка вышла. Клерк, который номера записывал, что-то перепутал. А тут как раз новое дело подвалило. Джек, правда, обещал, что сообщит в банк Лос-Анджелеса и во «Всемирное страхование», но я не знаю, сделал он это или нет. Вскоре мы в заваруху попали, в «У Ната». Джека ухлопали, а я на больничную койку загремел. Тем все и кончилось… пока я снова не вспомнил об Анджелле Бентон и не позвонил тебе. Ни с того ни с сего то одно вспоминаю, то другое.

– Понимаю. Как звали тетку-агентшу?

– Извини, Гарри, не помню. Может, Джек вообще ее не назвал.

Я лихорадочно раздумывал, не та ли это ниточка, за которую следует ухватиться. Киз Райдер сказала, что над делом работают. Очевидно, люди, которые не церемонятся, – люди из ФБР.

Кросс заговорил снова:

– Я так Джека понял, что она по собственному почину над номерами размышляет. Свою личную программу разрабатывает, и не на служебном компьютере. Что-то вроде хобби.

– А других свидетельств, что ходят помеченные банкноты, не было? До ее звонка?

– Нет… Хотя постой… Упоминали, будто нашли одну, вскоре после ограбления «Эйдолона».

– Где?

– На банковском депозите, кажется, в Финиксе. Память у меня совсем дырявая стала – как швейцарский сыр. Депозит какого-то предприятия, где наличными расплачиваются, как в ресторане. Джек поехал в Финикс. Но выяснить, откуда эта сотенная и как попала на депозит, не сумел.

Память возвращалась к Кроссу, но полагаться на нее целиком нельзя. Без «убойной книги» – так мы называли документацию по делу – мне далеко не уйти.

– Спасибо тебе, Ло. Если еще что-нибудь вспомнишь, пусть Дэнни мне звякнет. Но я в любом случае скоро навещу тебя.

– И не забудь захватить…

– Захвачу, обязательно захвачу. Ты твердо убежден, что тебе больше ничего не нужно? Может, все-таки адвоката пригласить?

– Нет, Гарри, никаких адвокатов. Во всяком случае, пока.

– А если мне поговорить с Дэнни?

– Не надо.

– Точно?

– Да.

Я помахал рукой на прощание и вышел из спальни. Мне хотелось побыстрее сесть в машину и записать то, что я узнал о звонке сотрудника ФБР Джеку Дорси. Но в гостиной меня ждала Дэнни Кросс. Она сидела на диване и осуждающе смотрела на меня.

– Ты бы включила ему судебный канал. Самое время.

– Успею.

– Как знаешь. Ну, я поехал.

– Хорошо, если бы ты больше не возвращался.

– Как получится.

– Разве ты не видишь, что он едва держится – и физически, и психически? Спиртное плохо на него действует. Он потом несколько дней не может прийти в себя.

– А мне показалось, что глоток-другой только на пользу.

– Приезжай завтра пораньше. Сам увидишь.

Я кивнул. Она была права. Я провел с паралитиком полчаса, а ей предстояло жить с ним всю оставшуюся жизнь.

– Он говорил, что хочет умереть? А я не даю – из-за денег? – вдруг произнесла Дэнни.

Я заколебался, но кивнул.

– Жаловался, что я с ним плохо обращаюсь?

– Да.

– Он всем это говорит. Всем, кто его навещает.

– Он прав?

– Насчет того, что хочет умереть? День на день не приходится.

– А насчет того, что плохо с ним обращаешься?

Дэнни отвернулась.

– Ты не представляешь, как тяжело с ним. Он несчастный человек. Всю свою горечь вымещает на мне. Один раз я не выдержала, выключила телевизор. Он заплакал, как ребенок. – Дэнни поглядела на меня. – Я так лишь раз поступила и жалею об этом. Не знаю, что на меня нашло. Никогда не прощу себе, никогда!

Я старался заглянуть ей в глаза, но она закрыла лицо руками и пальцами теребила кольцо. Нервы у Дэнни сдали. Я видел, как задрожал ее подбородок и потекли слезы.

– Я не знаю, что мне делать, – прошептала она.

Я тоже не знал. Только знал, что надо убираться.

– Не знаю, Дэнни. Не знаю, что мы можем сделать.

Ничего другого мне не пришло в голову. Я вышел на улицу и зашагал к машине, чувствуя себя трусом, оставляющим двух несчастных людей одних в пустом доме.

7

Корабли тонут не столько от болтанки, сколько от болтовни. Версия, которую четыре года назад выдвинули и разрабатывали Кросс и Дорси, была нехитрая. По их убеждению Анджелла Бентон в силу служебных обязанностей знала о двух миллионах, которые должны быть доставлены на место съемки фильма, и случайно проговорилась или намеренно сообщила об этом преступникам. Ее болтливость повлекла за собой ограбление, а следовательно, и собственную гибель. Бентон могла стать важным свидетелем, и преступники решили ее убрать, чтобы замести следы. Поскольку женщину убили за четыре дня до ограбления, двое сыщиков посчитали, будто она оказалась связанной с преступниками помимо своей воли. Тем не менее она была виновницей утечки информации, позволившей совершить ограбление, и подлежала устранению, прежде чем она поняла, что натворила. Причем подлежала устранению таким способом, который не возбудил бы подозрений в связи с готовящейся перевозкой большой суммы наличности. Значит, психосексуальные приметы преступления – порванная одежда, следы мастурбации – всего лишь ширма.

И наоборот, если бы Анджелла Бентон была сознательной участницей преступного замысла, то бандиты, по расчетам Кросса и Дорси, убили бы ее после ограбления.

Лоутон Кросс изложил мне эту версию, когда я впервые приехал к нему, и она показалась убедительной. Я и сам действовал бы в том же направлении, если бы мне позволили продолжить расследование. Однако в итоге данная версия ни к чему не привела. Кросс и Дорси всесторонне прощупали известные факты, но ключика к делу не подобрали. Потратив полных пять месяцев, они узнали привычки и распорядок дня Анджеллы Бентон, изучили ее кредитную карточку, банковский счет и квитанции об оплате телефонных разговоров. Опросили родных, знакомых и сотрудников Анджеллы Бентон, некоторых по два раза. Они неделю проторчали в Колумбусе и столько же на киностудии «Эйдолон», где им выделили отдельную комнату для допросов. Дорси даже смотался в Финикс в погоне за пресловутой стодолларовой банкнотой. Никаких результатов.

Как это часто бывает при расследовании дел об убийстве, Кросс и Дорси накопили массу сведений, но им не хватало одного, которое указывало бы на личность убийцы. Кончилось тем, что они выяснили, с кем спала жертва в колледже, но не докопались до того, где она провела последний в своей жизни вечер. Они узнали, что на ужин Анджелла Бентон взяла мексиканские блюда – в ее пищеводе нашли следы тортилий и фасоли, – но в каком из тысячи подобных заведений она ужинала, осталось неизвестным.

Прошло полгода, но никакой связи между гибелью Бентон и ограблением на Сельма-авеню установлено не было – разве если не считать за таковую факт, что она служила в кинокомпании, которая снимала фильм, где фигурировали большие «живые» деньги.

Угробив полгода, Кросс и Дорси уперлись в глухую стену. По части доказательств они располагали сорока шестью пустыми гильзами, собранными на месте перестрелки, следами крови на брошенном грабителями фургоне и следами спермы на теле убитой. Это верные улики. Данные баллистической и генной экспертиз уличили бы подозреваемого на сто процентов, если только он не в состоянии нанять Джонни Кокрана. Но имеющиеся доказательства были как глазировка на торте, они помогли бы, например, установить принадлежность оружия задержанному подозреваемому, но не задержать подозреваемого. За полгода два детектива подготовили глазировку, но торта не было.

Полгода – критический срок, тут надо подводить итоги и делать трудный выбор. На одной чаше весов – вероятность раскрытия преступления, на другой – крайняя нужда в дополнительной паре сыщиков, которые могли бы помочь отделу нести тяжесть новых и новых дел. Их начальник принял соломоново решение: они незамедлительно подключаются к общей работе, хотя за ними сохраняется право заниматься делом Анджеллы Бентон, когда и если эта общая работа позволяет, что случалось крайне редко. Кросс охотно в этом признался. Эпизодическое расследование дела продолжал один Дорси, а Кросс выполнял другие задания.

После нападения на них в заведении «У Ната» вопрос приобрел сугубо академический интерес. Дело Бентон попало в категорию НО – не раскрытых, но открытых. Ни один сыщик не любит копаться в залежавшихся делах, ворошить груды бумаг и доказывать, что его коллеги ошибались или заблуждались, а то и вовсе ленились или показали свою некомпетентность. Возможного охотника отпугнула бы и мрачная тень, повисшая над делом. Полицейские – народ суеверный. Судьба Джека Дорси и Лоутона Кросса – один мертв, другой прикован к инвалидной коляске – у кого хочешь отобьет желание ввязываться. Нет, никто, решительно никто, не станет заниматься Анджеллой Бентон.

Никто, кроме меня. Лица неофициального.

Сейчас, через четыре года, мне ничего не остается, как поверить, что Кросс и Дорси хорошо поработали и в отношении гибели Анджеллы Бентли, и в отношении налета на съемочную площадку. Идти по исхоженному ими пути не имело смысла. Вот почему я напросился на свидание с Тейлором. Моя идея состояла в том, что я признаю расследование своих коллег если не исчерпывающим, то достаточно тщательным и подхожу к делу с иной стороны. Дорси и Кросс не нашли связи между убийством женщины и ограблением, потому что связи не было. Устранение Анджеллы Бентон являлось частью плана направить следствие по ложному пути. Теперь я располагал списком из девяти фамилий, который я вынес из «трехмильной поездки» с Александром Тейлором. Все они так или иначе связаны с предстоящими съемками эпизодов с деньгами. Эти люди, по его мнению, знали, кто и когда привезет сумки с наличностью на Сельма-авеню. Отсюда я и начну.

А мне, фигурально выражаясь, был послан крученый мяч – то, что сказал Кросс о записанных номерах некоторых банкнот и что по крайней мере один из них ошибочен. Большего Кросс не знал, ведь номерами занимался Дорси, а он мертв. Вдобавок Киз Райдер туманно намекала, будто за дело взялись люди, «которые не церемонятся». События обрастали необычными обстоятельствами. Впервые за последние годы я почувствовал, что во мне что-то шевельнулось. Меня потянуло во тьму, которую когда-то я так хорошо знал.

8

От Кросса я поехал в Голливуд, в ресторан «Массо». Время ленча давно прошло. Порция мартини для пробуждения аппетита, пирог с жареным цыпленком, шпинат со сметаной – хорошая еда, но и она не дала мне забыть о состоянии Лоутона Кросса. Я попросил принести еще мартини и попытался подумать о другом.

Я не был в «Массо» с той прощальной вечеринки и скучал по этому уютному заведению.

Я уже кончил есть и, наклонившись над столом, делал кое-какие заметки, когда услышал неподалеку знакомый голос. Неизвестный мне мужчина вел к столику капитана Левэлли. Капитан Левэлли была начальником голливудского отделения, которое помещалось в нескольких кварталах отсюда. Через три дня после того, как я вернул полицейский значок и «вышел на волю», она позвонила мне и спросила, не передумал ли я. Капитан почти убедила меня остаться, но я решительно сказал «нет». Я попросил ее переслать мне мои документы. На прощальной вечеринке она отсутствовала, и с тех пор мы не виделись.

Левэлли сидела в кабинке со своим спутником довольно далеко и спиной ко мне. Разговора их я, естественно, не слышал. Не допив вторую порцию мартини, я вышел через боковую дверь, рассчитался со служителем на парковке и сел в свой «мерседес-бенц». Машина была единственной роскошью, которую я позволил себе после отставки. «П-55» означало «Пропащие 55 тысяч», ведь именно столько я заплатил за нее, купив у одного человека, переезжавшего во Флориду. Этот автомобиль считался спортивно-скоростным. Но меня привлекли не высокая скорость и не малый пробег. Я остановил свой выбор на нем, потому что он был черного цвета и не сильно выделялся. Каждая пятая машина в Лос-Анджелесе была «мерседесом», и каждый пятый «мерседес» – черного цвета. Мне кажется, я знал, куда поеду, задолго до того, как отправился в путь. Приобрел машину, которая понадобится мне только через восемь месяцев в качестве средства передвижения частного сыщика. Быстрая, удобная, маневренная, с затемненными тонированными стеклами.

К «мерседесам» надо привыкнуть – как в смысле удобств, так и в смысле ухода и текущего ремонта. У меня уже дважды посреди дороги заканчивался бензин. Это было одним из тех маленьких неудобств, которые возникают, когда снимаешь полицейский значок. Несколько лет я числился детективом первой категории. Должность давала право пользоваться служебным автомобилем в личных целях – фордовской «краун-викторией», полицейской машиной-перехватчиком, тяжелой, как танк, с мощной подвеской, моющимися сиденьями из синтетической кожи и бензобаком повышенной вместимости. На работе у меня никогда не кончался бензин. Машину регулярно заправляли ребята из гаража. Став рядовым налогоплательщиком, мне пришлось самому следить за уровнем топлива. Иначе буду загорать на обочине.

Я достал мобильный телефон, которым пользовался на службе. Сейчас он мне практически не нужен, но я сохранил его на случай, если кто-нибудь из отделения позвонит и попросит совета по трудному делу. Четыре месяца я регулярно заряжал телефон и держал включенным. Ни одного звонка не поступило, и я забыл о мобильнике. Но когда у меня на пустынной дороге вторично закончился бензин, я воткнул телефон в зарядное устройство на приборной панели и оставил там, чтобы при надобности позвонить.

Теперь такая надобность появилась, правда, иного рода. Я набрал городскую справочную и узнал телефон лос-анджелесского филиала Федерального бюро расследований. Потом позвонил по данному мне номеру и попросил соединить с кем-нибудь из руководителей группы, которая работает с банками. Я рассудил, что звонившая Дорси женщина-агент служит в подразделении, расследующем ограбление банков. Как правило, оно имело дело с фальшивыми деньгами и мечеными банкнотами.

Меня соединили. Трубку взял человек и произнес:

– Нуньес.

– Агент Нуньес?

– Да. Чем могу быть полезен?

Я знал, что разговаривать с фэбээровцем следует иначе, чем с секретарем киномагната. С этим Нуньесом приходится быть по возможности откровенным.

– Меня зовут Гарри Босх. Я около тридцати лет прослужил в ПУЛА, недавно вышел в отставку и…

– Замечательно, – коротко промолвил он. – Чем могу быть полезен?

– Четыре года назад я расследовал дело об убийстве, которое было связано с кражей крупной суммы наличности…

– Какое дело?

– Название вам никто не скажет, но я говорю об убийстве Анджеллы Бентон. Ее убили за несколько дней до ограбления, которое произошло на одной съемочной площадке в Голливуде.

Происшествие тогда наделало много шума. Похитителям удалось скрыться с двумя миллионами долларов. Номера и серии восьмисот стодолларовых банкнот были в банке записаны.

– Я помню. Мы это дело не расследуем. Не имели к нему…

– Мне известно. Я хочу сообщить, что занимаюсь этим делом.

– Ну и занимайтесь. От нас-то вы чего хотите?

– Через несколько месяцев после событий ваш сотрудник сообщил в ПУЛА о странности записанных в номерах банкнот. Получили полный их список, мы его повсюду тогда рассылали.

– Какая странность?

– Агент сказала, что в списке есть опечатка, в одном из номеров переставлены цифры или что-то подобное. Но я звоню по другому поводу. Она пояснила, что разрабатывает компьютерную программу, позволяющую сопоставлять и перепроверять данные аналогичных случаев. Она собирала помеченные номера не в порядке служебного задания, а по собственной инициативе. Вам это ничего не говорит? Не событие, а этот ваш агент, который разрабатывал программу? Женщина.

– А вам это зачем?

– Я хотел бы побеседовать с ней, если возможно. Но не знаю ее фамилии. Она не со мной общалась.

– Поговорить? О чем? Вы же упомянули, что ушли в отставку.

Я понимал, что собеседник рано или поздно доберется до моего уязвимого места. У меня ни положения, ни веса. Человек либо имеет полицейский значок, который открывает перед ним все двери, либо нет. Я не имел.

– Как вам сказать, агент Нуньес. Некоторые дела не забываются. Я пытаюсь все-таки раскрыть его. Раз никто не берется, дай, думаю, я попробую. Вы же знаете, как это случается.

– Не знаю, я в отставке не был, – отрезал он и замолчал.

Уперся, как осел. Я чувствовал, как во мне поднимается волна неприязни к этому неизвестному человеку, пытавшемуся уравновесить количество дел с количеством рабочих рук и отпускаемых средств. Лос-Анджелес является мировой столицей банковских ограблений. Три налета в день – такова норма, и местное ФБР должно реагировать на каждый.

– Послушайте, приятель, я не стану тратить ваше время. Если не хотите помочь, так и ответьте. Вы должны знать, о ком я говорю.

– Я знаю.

Оставался еще один, последний заход, я придерживал его до конца, поскольку не собирался распространяться о том, что делаю. Однако посещение Киз Райдер показывало, что, где надо, об этом уже знают.

– Слушайте, вы, наверное, желаете, чтобы кто-нибудь подтвердил, что я – это я. Голливудское отделение ПУЛА подойдет для удостоверения моей личности? Позвоните лейтенанту Биллетс, она может поручиться за меня. Хотя о моем деле ей ничего не известно. Думает, что я дремлю в гамаке.

– Хорошо, я так и поступлю. Позвоните мне через десять минут.

– Ладно.

Я выключил мобильник и засек время. Было почти три часа дня. Я тронулся в восточном направлении и включил радио. Какофония, доносившаяся из приемника, мне не понравилась, и я его выключил. Через десять минут я подъехал к краю тротуара и остановился напротив дома для престарелых «Великолепный возраст». Взял в руки мобильник, чтобы набрать номер Нуньеса, но он зазвонил.

– Гарри Босх слушает.

– Гарри, это Джерри.

Джерри Эдгар! Сначала Киз Райдер, теперь вот он. Словно домой прибыл на недельную побывку.

– Джерри, как ты там?

– Да я ничего. А твоя вольная жизнь как?

– Отдыхаю.

– Что-то не похоже, чтобы ты загорал на солнышке…

Он прав. «Великолепный возраст» находился всего в нескольких метрах от голливудской скоростной магистрали, и здесь всегда стоял сизый туман от выхлопов. Квентин Маккинзи рассказывал, что администрация селит глуховатых клиентов на западной стороне, где шум от шоссе.

– Не люблю загорать. Ты чего звонишь? Только не вздумай говорить, что я тебе по делу понадобился. После восьми месяцев молчания.

– Мне тут один человек позвонил. Насчет тебя спрашивал.

– Из ФБР? Его, случайно, не Нуньесом зовут?

– Да. Зачем ты ему – не сообщил. Ты за новую работу принимаешься?

– Пока только подумываю.

– Лицензию частника имеешь?

– Ага, взял на всякий случай полгода назад. Где-то в ящике валяется… Ты что Нуньесу сказал? Надеюсь, рекомендовал меня как человека необыкновенно мужественного и высоких моральных качеств?

– Держи карман шире. Я ему всю правду-матку про тебя выложил. На Гарри Босхе где сядешь, там и слезешь. И палец ему в рот не клади.

Я слышал смешок в его голосе.

– Спасибо, дружище. Ты настоящий друг.

– Не хочешь рассказать, что ты там затеял?

Я не хотел. Я доверял Эдгару, но всегда придерживался принципа: чем меньше знают о том, что делаю, тем лучше.

– В другой раз, – помолчав, ответил я. – Сейчас мне пора двигать. На встречу опаздываю. Может, посидим как-нибудь за ленчем? Давай в ближайшие дни. Я тебе поведаю, какая замечательная жизнь у нас, пенсионеров.

Я едва сдерживал смех. Приглашение подействовало, как я и рассчитывал. Эдгар согласился. Да, обязательно, в ближайшие дни. Только он предварительно позвонит. По опыту знаю, как трудно назначать свидания, когда приходится возиться со жмуриками. «Будем держать связь», – сказал он напоследок, и наша беседа закончилась. Мне было приятно, что он не держит на меня зла, как Киз Райдер, за мой внезапный уход.

Я набрал номер ФБР и попросил соединить с Нуньесом.

– Удалось связаться с голливудским отделением?

– Удалось, но лейтенанта Биллете не оказалось на месте. Говорил с вашим прежним напарником.

– С Райдер?

– Нет, с Эдгаром.

– А-а, Джерри… Как он поживает?

– Не интересовался. Уверен, вы сами спросили, когда он позвонил.

– Не понял.

Он-таки обвел меня вокруг пальца.

– Не морочьте мне голову, Босх. Эдгар сказал, что обязан позвонить вам и сообщить, что о вас наводят справки. Я, разумеется, не возражал, но попросил ваш телефон, чтобы убедиться, что действительно имею дело с Гарри Босхом, а не с кем-либо еще. Телефон он дал, и я позвонил вам несколько минут назад, но было занято. Вы, конечно, с Эдгаром разговаривали. Так что не валяйте дурака.

Нуньес не только обвел меня вокруг пальца, но и загнал в угол. Я разозлился. Очевидно, действовал алкоголь или неприятное напоминание, что я посторонний.

– Нуньес, вы, конечно, величайший сыщик, у вас блестящие способности к логическим умозаключениям, но вы мне вот что скажите: эти свои способности вы в настоящем деле используете или лишь для того, чтобы тащить и не пущать?

– Я должен знать человека, с которым делюсь информацией. Неужели не понятно?

– Понятно, но мне понятно и то, что правоохранительные органы в этом городе так же эффективны, как система общественного транспорта.

– Напрасно горячитесь, Босх. Просто бросьте трубку.

Я огорченно покачал головой. Значит, я проиграл эту словесную стычку? Или он всю дорогу водил меня за нос?

– Вы упрекнули меня, что я валял дурака. Выходит, что вы валяете дурака, а не я. Или с самого начала решили, что ничего мне не ответите.

Он молчал.

– Разве я о многом прошу? Мне лишь фамилия нужна, Нуньес, лишь фамилия. Кому от этого вред?

Он молчал.

– Ну, хорошо. Вы знаете, о ком я говорю. Давайте сделаем так. Пойдите к ней и назовете мою фамилию и телефон. Пусть сама решает. Мне наплевать, что вы обо мне подумаете. Но вы должны это сделать из профессиональной солидарности.

Все. Это был мой последний козырь. Я молчал, ожидая его реакции.

– Знаете, Босх, я бы сказал ей, что вы ее разыскиваете. Сказал бы даже без звонка Эдгару, но агента, который вам нужен, здесь больше нет.

– Что значит «нет»? Где же она?

Я выпрямился на сиденье. Мой локоть ударил по рулю. Раздался резкий гудок. В памяти мелькнуло упоминание в газетах о какой-то женщине-агенте, но о чем шла речь, я не помнил.

– Нуньес, она погибла?

– Босх, хватит! Не люблю разговаривать по телефону с человеком, которого в глаза не видел. Если хотите, приезжайте к нам. Может, поговорим.

Часы на приборной панели показывали пять минут четвертого. Я посмотрел на вход в «Великолепный возраст».

– В четыре вас устроит? – спросил я.

– Мы будем ждать.

Я выключил телефон и долго сидел неподвижно. Я не захватил записную книжку, и телефонные номера, которые всегда помнил наизусть, за эти восемь месяцев смыло, будто они были написаны на песке. Включив мобильник, я набрал справочную и спросил телефон отдела новостей в «Лос-Анджелес таймс». Там меня соединили с Кейшей Расселл. Она узнала меня, словно я и не уходил из полиции. У нас с ней сложились добрые отношения. Я много лет снабжал ее конфиденциальной информацией, а она помогала мне по редакционной справочной восстановить те или иные события прошлого.

– Гарри Босх?! – воскликнула она. – Как ты?

Я заметил, что у нее пропал приятный ямайский акцент. Интересно, она сознательно избавилась от него или он исчез в результате десятилетней переплавки в котле американизма?

– Нормально. А ты все уголовную хронику пишешь?

– Само собой. Есть вещи, которые не меняются.

Однажды Кейша Расселл призналась, что уголовная хроника – начальная ступень в журналистике, но бросить ее она не собирается. Освещение работы городского совета, или выборов, или торговли – жуткая скука по сравнению со статьями о жизни и смерти, о преступлениях и наказаниях. Она писала увлекательно, и ее материалы отличались полнотой и точностью. Расселл была хорошим репортером, настолько хорошим, что ее пригласили на мою прощальную вечеринку. Такой чести редко удостаиваются люди со стороны, тем более пишущие.

– Я думала, что и ты навсегда приписан к голливудскому отделению. Почти год миновал, а я все не могу поверить, что ты ушел. Знаешь, несколько месяцев назад я по привычке набрала твой номер в связи с одним происшествием. И вдруг слышу незнакомый голос. Пришлось положить трубку.

– Интересно, кто это был?

– Перкинс. Его из автоотдела перевели.

Отстал я от жизни. Не знал, кто занял мое место. Перкинс – неплохой человек, но как сыщик – так себе. Но этого я Расселл не сказал.

– Ну и о чем шухер, мэн?

Она иногда нарочито переходила на жаргон и подпускала акцент. Это означало, что пора говорить по делу.

– А ты не занята?

– Немного.

– Не хочу тебя беспокоить.

– Что ты, никакого беспокойства! Я тебя слушаю. Ты в частники подался, заказ получил?

– Нет, мне просто нужно кое-что разузнать. Но это не срочно. Позвоню в другой раз.

– Подожди!

– Чего?

– Не так уж я занята, чтобы не уделить несколько минут старому товарищу. О чем ты хотел разузнать?

– Помнишь, некоторое время назад пропала женщина, агент ФБР? Кажется, это случилось в Долине. Последний раз видели, как она ехала из…

– Это была Марта Гесслер.

Все встало на свои места. Я вспомнил.

– Точно, она! Что с ней произошло?

– Насколько мне известно, она до сих пор числится пропавшей без вести. Но многие считают, что Марта Гесслер погибла.

– В ближайшее время о ней ничего не было? Статей или иной информации?

– Нет. О ней только я написала, но вот уже года два, как не выдала ни строчки.

– Значит, она пропала два года назад?

– Скорее, три. Помню, я напечатала материал в годовщину ее исчезновения. Это была последняя публикация. Хорошо, что напомнил, спасибо. Надо опять вернуться к этой теме.

– Только подожди несколько дней, ладно?

– Сам решил покопать?

– Да. Правда, не уверен, связано ли это с Мартой Гесслер. Дай мне недельку.

– Ладно, если обещаешь потом обо всем рассказать мне.

– Обещаю, звони. А пока можешь подобрать мне вырезки? Любопытно почитать, что ты тогда писала о ней.

Я знал: журналистская братия по-прежнему называет газетными вырезками то, что сейчас закладывают в компьютер.

– Обязательно. У тебя факс или и-мейл?

Ни факса, ни электронной почты у меня не было.

– Нет, пошли обычной почтой.

Я слышал, как она рассмеялась.

– Гарри, какой же ты современный сыщик? Без современной техники далеко не уедешь. Очевидно, и кожаную куртку носишь?

– У меня есть мобильный телефон.

– И то хорошо для начала.

Я улыбнулся и продиктовал ей свой домашний адрес. Кейша сказала, что пошлет вырезки завтра с дневной почтой. Дал ей и номер мобильника, чтобы она могла позвонить на следующей неделе.

Мы попрощались. Я отключил телефон и сидел несколько минут, размышляя. Вовремя я поинтересовался Мартой Гесслер. Сам я ее не знал, но моя бывшая жена была с ней знакома. Много лет назад они вместе работали в лос-анджелесском филиале ФБР – в отделе, где расследовали ограбления банков. Об исчезновении Марты Гесслер газеты писали несколько дней, затем сообщения стали реже, а потом и вовсе пропали. Я и сам-то забыл о ней.

Я чувствовал, как колотится у меня сердце, и понимал, что это не из-за мартини. Возникало ощущение, что я вот-вот на что-то наткнусь. Как ребенок, который ничего не видит в темноте, но знает, что там кто-то есть.

9

Я взял футляр с инструментом и направился к двойным дверям дома для престарелых. Привратница за конторкой не остановила меня: привыкла к моим визитам. Я кивнул ей и двинулся по коридору направо до конца – здесь помещался музыкальный зал. У ближней стены располагались пианино и небольшой орган. Перед ними стояли несколькими рядами стулья для слушателей. Но их приходило мало. Квентин Маккинзи сидел в первом ряду – сгорбившись, опустив голову, с закрытыми глазами. Я дотронулся до его плеча, и он встрепенулся.

– Извини, что припозднился, Шугэ Рей.

Квентину нравилось, что я называю его сценическим именем. У публики и в профессиональных кругах его знали как Шугэ Рей Макки, потому что, играя, он не стоял на месте, а двигался взад и вперед, пританцовывая, вертелся на сцене, как Шугэ Рей на ринге.

Поставив перед ним стул, я сел, опустил футляр на пол и открыл его. Там на темно-бордовой суконной подкладке поблескивал саксофон.

– Сегодня поменьше позанимаемся, – произнес я. – В четыре у меня важная встреча в Уэствуде.

– А на пенсии важных встреч не бывает, – возразил Шугэ Рей таким тоном, словно он рос в том же квартале, где и Луи Армстронг. – И времени у пенсионеров вагон.

– Тут, понимаешь, одно дельце заварилось… Я, конечно, постараюсь не выбиться из графика, но пара-тройка недель будут забиты. В случае чего я звякну привратнице, если не сумею прийти.

Вот уже полгода я дважды в неделю приходил сюда днем на занятия. Первый раз я услышал, как Шугэ Рей играет на плавучем госпитале в Южно-Китайском море под Рождество 1969 года. Он гастролировал там в составе оркестра Боба Хоупа. Оркестр выступал перед ранеными. Много лет спустя, в последние дни службы, я разматывал одно убийство и наткнулся на краденый саксофон с его именем, выбитым на мундштуке. Я разыскал его в «Великолепном возрасте» и возвратил инструмент. Но он был уже слишком стар и не мог играть. Его легкие не качали достаточно воздуха.

И все равно я правильно поступил – будто вернул потерявшегося ребенка его родителю. В знак благодарности он пригласил меня на рождественский обед. Мы сошлись, и после ухода со службы я пришел к нему с идеей, как сделать так, чтобы саксофон не пылился.

Шугэ Рей был хороший учитель, потому что не знал, как учить. Он рассказывал мне всякие истории, объяснял, как любить инструмент и заставить его красиво звучать. Любой звук вызывает в памяти какое-нибудь событие. Я сознавал, что никогда не научусь хорошо играть на саксофоне, но два раза в неделю проводил с Шугэ Реем по часу, слушал истории о джазе и ощущал ту страсть, которую он испытывал к этому неумирающему искусству.

Я достал саксофон из футляра и приготовился играть. Каждый урок начинался с того, что я пытался воспроизвести «Колыбельную» Джорджа Кейблса, которую впервые услышал на компакт-диске Фрэнка Моргана. Мелодия была медленная, несложная, но исполненная истинного чувства, одновременно печальная и радостная. Песня была короткая, звучала в записи всего полторы минуты, повествовала об одиночестве в этом мире. Я решил, что если я научусь хорошо играть ее, этого будет достаточно. Ничего большего мне не нужно.

Сегодня «Колыбельная» казалась мне похоронным маршем. Пока играл, я думал о Марте Гесслер. Я словно видел ее портрет в газете и на телеэкране в одиннадцатичасовом выпуске новостей. Я вспоминал, как моя бывшая жена рассказывала, что одно время они с Мартой были единственными женщинами – специалистами по раскрытию банковских грабежей. Им досталось немало насмешек и оскорблений от мужчин, прежде чем они доказали, что работают не хуже их. Они выследили и взяли бандита Тустепа, которого так назвали, потому что он всегда уходил с добычей, пританцовывая.

Я играл, а Шугэ Рей смотрел, как я перебираю пальцами клавиши, и одобрительно кивал. Потом закрыл глаза и стал притоптывать в такт. Когда я закончил, он открыл глаза и улыбнулся:

– Получается.

Я покачал головой.

– Только табак из груди надо выдавить, чтобы легкие в полную силу работали.

Больше года я не притрагивался к сигаретам, но раньше выкуривал по две пачки в день, и мои легкие уже не могли работать в полную силу. Иногда вдувать воздух в трубку было так же трудно, как катить валун в гору.

Я играл еще минут пятнадцать, сначала пытаясь подражать Колтрейну с его любимыми «Глазами души», а потом одолеть коронный номер Шугэ Рея «Милое местечко». Вещь была сложная, полная звуковых перепадов и причудливых ритмических фигур. Я часто играл ее дома, чтобы затем угодить старику.

В конце укороченного урока я поблагодарил учителя и спросил, не нужно ли ему чего-нибудь.

– Только музыку, – промолвил он.

То же самое он отвечал всякий раз, когда я спрашивал. Я положил саксофон в футляр и вышел из зала.

Когда я направлялся к выходу, в коридоре появилась Мелисса Ройл. Я улыбнулся ей:

– Здравствуйте, Мелисса.

– Привет, Гарри. Как прошел урок?

Мелисса Ройл приезжала сюда навестить мать, страдающую слабоумием. Та не помнила, кто она и где находится. Мы познакомились с Мелиссой на рождественском обеде и сталкивались друг с другом во время посещений. Вскоре я заметил, что она приурочивает свой приезд к моим занятиям в три часа дня. Пару раз мы посидели за чашкой кофе, а однажды я даже сводил ее в «Каталину». Мелисса сказала, что это интересно, но я понял, что она не разбирается в музыке и равнодушна к ней. Ей было просто одиноко, и она искала кого-нибудь, с кем провести время. Что ж, нам всем одиноко.

Мы оба ждали, сделает ли другой шаг к сближению, хотя ее приезды к трем или четырем часам уже можно считать таким шагом. Но в настоящую минуту мне было некогда беседовать с Мелиссой. Надо бы отправляться в Уэствуд.

– Вроде получается, – ответил я. – Во всяком случае, так утверждает мой учитель.

– Замечательно! – улыбнулась она. – Когда-нибудь вы дадите здесь концерт.

– Ну, до этого далеко.

Мелиссе за сорок. Как и я, она в разводе. У нее каштановые волосы со светлыми прядками, которые, как она призналась, придумала ее парикмахерша. Улыбка у нее потрясающая – широкая и очень заразительная. Если быть с этой женщиной, необходимо трудиться денно и нощно, чтобы эта улыбка не сходила с ее лица. Я не знал, способен ли на это.

– Как ваша мама?

– Вот иду к ней. Вы уже уезжаете? А то я подумала, мы могли бы зайти куда-нибудь и выпить кофе. Я к маме на пять минут.

Я принял огорченный вид и посмотрел на часы:

– Увы! В четыре я должен быть в Уэствуде.

Мелисса понимающе кивнула, но по выражению ее глаз я понял, что она приняла мои слова за отказ.

– Тогда не буду вас задерживать. Вы и так уже опаздываете.

– Да, мне пора. – Но я стоял и смотрел на нее.

– В чем дело? – спросила наконец Мелисса.

– Стараюсь сообразить, когда мы смогли бы встретиться. Тут одно расследование подвернулось…

В ее взгляде мелькнуло подозрение.

– Вы же говорили, что ушли в отставку.

– Да, но взялся поработать – в качестве побочного занятия. Как говорится, вольным художником. Сейчас с одним фэбээровцем встречаюсь.

– А-а, ну езжайте. Будьте осторожны.

– Так можем мы увидеться как-нибудь вечерком на следующей неделе?

– С удовольствием, Гарри.

Подавшись вперед, Мелисса поднялась на цыпочки, чмокнула меня в щеку, потом повернулась и зашагала по коридору. Я смотрел ей вслед.

Выходя из здания, я размышлял над тем, что я делаю. Я пробуждал в этой женщине надежду, которой не суждено сбыться. С моей стороны это ошибка, которая обернется обидой и разочарованием.

Я сел за руль и твердо сказал себе, что надо закончить прежде, чем началось. В следующий раз я объясню, что я не тот, кого она ищет. Я не сумею удержать улыбку на ее лице.

10

Было уже пятнадцать минуть пятого, когда мой «мерседес» остановился у федерального здания в Уэствуде. Я направился от парковки к дверям, но вдруг зазвонил мобильник. Это была Кейша Расселл.

– Гарри, хочу тебе доложить. Я сделала полную распечатку и уже опустила ее в почтовый ящик. Одну вещь я тебе неверно сказала.

– Какую?

– Материал по тому делу был пару месяцев назад. Сама-то я в Лондон ездила. Я давно в газете, вот мне и дали четырехнедельный оплаченный отпуск. А он пришелся как раз на трехлетнюю годовщину исчезновения Марты Гесслер. И Дэвид Феррелл накатал статеечку. Правда, ничего нового. По-прежнему неизвестно, где она.

– Ты говорила, ее считают мертвой.

– Но это же просто такое выражение. Чего к словам цепляешься, мэн?

– Ты эту статеечку тоже вложила?

– Конечно. Только помни, кто ее тебе прислал. Феррелл – хороший парень, но не звони ему, если у тебя что-нибудь выгорит.

– Ладно.

– Чувствую, ты что-то затеял. Потому и дополнительное задание выполнила.

Я остановился перед входом как вкопанный. Если Кейша Расселл позвонила Нуньесу, тому вряд ли понравилось, что я задействовал настырную журналистку.

– Какое дополнительное задание? – спросил я как можно спокойнее. – Что ты еще натворила?

– Я не только подобрала вырезки. Я и в Сакраменто позвонила. В лицензионное бюро штата. Там мне сообщили, что ты взял лицензию на проведение частных расследований.

– Ну и что? Это каждый полицейский делает, уходя в отставку. Оставляешь значок – получаешь лицензию. Но при этом совсем не обязательно думать: «Ну и ладно, получу удостоверение частного детектива и буду так же ловить плохих парней». Мое удостоверение – в ящике стола, поняла? Я распрощался с работой, поняла? Ни перед кем не отчитываюсь.

– Хорошо, Гарри, хорошо, не заводись.

– Спасибо за вырезки. Мне надо идти.

– Пока, Гарри.

Я выключил мобильник и улыбнулся. Мне нравилось пикирование с Кейшей Расселл. Десять лет писать о грабежах и убийствах и не разочароваться в жизни – большая редкость, тем более для негритянки. Я посмотрел на здание, которое казалось огромным куском железобетона. Сейчас оно заслоняло от меня солнце. Еще десять метров, и я войду в здание. Но вместо этого я подошел к скамейке справа от входа и сел. Часы показывали, что я сильно опаздываю. Что меня удерживало? Я не совсем точно представлял, зачем я туда вообще иду. Фэбээровцы любят пускать пыль в глаза и строго охраняют свою территорию от нежелательных посетителей. Без полицейского значка я там тоже незваный гость.

Я достал мобильник, набрал номер администрации Паркер-центра и спросил телефон Киз Райдер в приемной начальника управления. Абонент сразу же взяла трубку.

– Киз, это я, Гарри.

По тону я старался понять, исчезла ли ее утренняя раздражительность, но голос звучал ровно и бесстрастно.

– Привет, Гарри. Слушаю тебя.

– Как ты? Чувствуешь… э… э… себя лучше?

– Я оставила тебе сообщение – ты его прослушал?

– Сообщение? О чем?

– Я позвонила тебе по домашнему, чтобы извиниться. Я не должна была примешивать личные чувства к служебному поручению. Ты уж прости меня.

– Ладно, Киз, ты меня тоже прости.

– Ты-то в чем провинился?

– Наверное, в том, что ушел, не поговорив, не посоветовавшись с вами – с тобой и Джерри Эдгаром. Вы были хорошими товарищами, особенно ты. А я поступил по-свински.

– Забудь про это, уже столько воды утекло. Останемся друзьями.

– Я бы рад, но…

– Что «но»?

– Не знаю, захочешь ли ты оставаться мне другом после вопроса, который я должен тебе задать. Он тебе вряд ли понравится.

Киз застонала, причем так громко, что я был вынужден отодвинуть мобильный от уха.

– Гарри, ты меня убиваешь! Ну, выкладывай.

– Я сейчас нахожусь у входа в федеральное здание в Уэствуде. Встречаюсь с человеком из Бюро, его фамилия Нуньес. Но что-то мне не нравится… Скажи, это люди из ФБР, которые не церемонятся? Они разматывают убийство Анджеллы Бентон? Может, Нуньес? И связано ли это с агентом Мартой Гесслер, пропавшей несколько лет назад?

Она молчала очень долго.

– Киз?

– Да-да… Гарри, я оставила тебе сообщение. Не могу я обсуждать такие дела. Ими занимаются, и занимаются активно, поэтому не лезь.

Что я мог сказать? Киз Райдер вдруг показалась мне совсем чужой. Всего год назад я был готов идти с ней в бой. Всего год назад мы могли встать спиной друг к другу и отбиваться от нападающих врагов. А теперь не знаю, поверю ли я ей, если, не получив «добро» на шестом этаже, она сообщит, что солнце взошло.

– Гарри, ты меня слышишь?

– Да. Ты меня оглушила, Киз. Ты единственная, кто мог сравняться со мной в отделе. Ты, которая…

– Подожди, лучше ответь: ты не совершил ничего противозаконного, проводя свою неслужебную операцию?

– Нет.

– Тогда тебе нечего беспокоиться по поводу встречи с Нуньесом. Выясни, что они от тебя хотят. О Марте Гесслер я ничего не знаю.

– Ладно, Киз, спасибо, – произнес я безразличным тоном. – Ты береги себя, там, на шестом этаже.

Я отключил мобильник, прежде чем она могла что-либо добавить, и вошел в здание. Меня проверили «на металл», заставили снять ботинки, прощупали. Я даже не сразу понял дежурного с металлоискателем, когда он велел мне поднять руки. Он был похож на террориста больше меня, но ничего не поделаешь. Надо принимать бой. Наконец я оказался в лифте и нажал кнопку двенадцатого этажа, который на самом деле был тринадцатым, так как вестибюль за этаж не считался. Выйдя из лифта, я попал в приемную, отгороженную стеной из пуленепробиваемого стекла от служебных помещений. Я назвал в микрофон свою фамилию и сообщил, к кому иду. Женщина за стеклом попросила присесть.

Вместо этого я приблизился к окну. Отсюда было видно военное кладбище, раскинувшееся по ту сторону бульвара Уилшир. Мне вспомнилось, как я стоял на этом самом месте двенадцать лет назад, когда первый раз встретил женщину, которая стала моей женой, потом бывшей женой и вечной возлюбленной.

Я отошел от окна и сел на пластиковый диванчик. На журнальном столике лежал старый номер журнала с портретом Бренды Барстоу на обложке. Надпись под портретом гласила: «Бренда, любимица Америки». Я хотел взять журнал, но в это мгновение дверь в служебные помещения открылась, и оттуда вышел человек в белой рубашке и галстуке.

– Мистер Босх?

Я встал и кивнул. Он протянул руку, а левой придерживал дверь, чтобы она не захлопнулась.

– Кен Нуньес. Спасибо, что приехали.

Он быстро пожал мне руку, затем повернулся и молча повел меня внутрь. Я ожидал увидеть усталого старого служаку, много повидавшего на своем веку. Но передо мной был человек лет тридцати с небольшим. По коридору он не шел, а шествовал, этот молодой карьерист, который еще должен доказать себе и другим, на что способен.

Я не знал, с кем бы предпочел иметь дело – с опытным агентом или с начинающим.

Нуньес подошел к какой-то двери по левой стороне коридора, открыл ее и отступил, пропуская меня. Я заметил, что дверь отворяется снаружи и в ней есть «глазок». Значит, меня привели в помещение для допросов. В общем, нечего ожидать церемонного междусобойчика. Скорее всего мне надают пинков, как и принято в ФБР.

11

Войдя в комнату, я увидел стоящий посередине квадратный стол, а за ним – мужчину в черной рубашке и джинсах, сидящего спиной ко мне. Светлые волосы подстрижены «под бокс». Он читал досье. Я обогнул стол и сел напротив. Мужчина закрыл папку. Это был Рой Линделл.

– Гарри Босх, давненько тебя не было видно, приятель.

Я молчал. Нуньес закрыл дверь, оставив нас вдвоем.

Рою Линделлу было около сорока. Те же тяжелые бицепсы, натягивающие рубашку так, что она едва не лопалась, тот же сильный невадский загар. Я столкнулся с ним в Лас-Вегасе, когда отправился туда в связи с очередным расследованием и неожиданно попал в самую гущу секретной операции ФБР. Оказавшись в одной упряжке, мы сумели более или менее преодолеть ведомственные разногласия и раскрыли дело. Признание заслуги отошло, разумеется, к Бюро. Было это лет шесть-семь назад. Потом мы встретились в Лос-Анджелесе, тоже по служебной линии, но связь не поддерживали. И не потому, что ФБР присвоила себе честь успеха в том деле, а просто фэбээровцы и полицейские между собой не общаются.

– Едва узнал тебя, Рой, без косички-то.

Не вставая, он протянул свою огромную ручищу. Я не торопясь пожал ее. Как у всех крупных и сильных людей, вид у Роя был самоуверенный. И улыбка у этих наглецов особая, зловредная. Отсутствием косички я его поддразнил. Когда мы впервые столкнулись, я не знал, что он тайный агент, и перочинным ножичком отхватил ему пучок волос.

– Как поживаешь? Ты сказал Нуньесу, что вышел в отставку. Я об этом не слышал.

Я молчал. Его игра, пусть он и делает первые ходы.

– Ну и как чувствуешь себя «на воле»?

– Не жалуюсь.

– Мы навели справки. Ты у нас теперь частный сыщик с бумагами.

В Сакраменто наверняка поднялся шорох.

– Да, взял лицензию. Только не знаю, на кой черт она мне.

Я хотел пуститься в те же объяснения, которые дал Кейше Расселл, – о том, что оставляешь значок, получаешь лицензию и так далее, но передумал.

– Наверное, хорошо иметь свой маленький бизнес. Работай, когда хочешь и на кого хочешь.

Предварительные переговоры затягивались.

– Ну, хватит обо мне, Рой. Ты лучше объясни, для чего меня сюда позвали.

Линделл кивнул, как бы говоря: хороший вопрос.

– Сначала скажи, зачем звонишь нам и спрашиваешь об агенте, которая здесь работала?

– Марта Гесслер?

– Да, Марта Гесслер. Значит, ты знал, как ее зовут, а Нуньесу заявил, что не знаешь?

Я покачал головой:

– Я ее имя потом вспомнил, когда сопоставил кое-какие факты и предположил, что она – та самая агент, которая пропала без вести. Что о ней слышно?

Линделл подался вперед и положил руки на закрытую папку. Запястья у него были толстые, как ножки стола. Помню, чего мне стоило нацепить на них наручники. Тогда, в Лас-Вегасе, где он участвовал в тайной операции, а я принял его за бандита.

– Гарри, мы с тобой, можно сказать, старые приятели. Давно не виделись, зато побывали в серьезных переделках. Поэтому я не стану мотать тебе душу. Но для этого должен задать тебе несколько вопросов. Не возражаешь?

– До определенных пределов.

– Итак, мы говорили о пропавшей женщине-агенте… Что побудило тебя позвонить нам? Чего ты хочешь?

Я молчал, стараясь сообразить, как лучше ответить. Работал я только на себя. Соглашений о соблюдении тайны следствия ни с кем не заключал. Но служба в полиции научила меня сопротивляться изощренным методам ФБР. И меняться я не собирался. Я уважал Линделла, мы вместе попадали в серьезные переделки – это он верно подметил – и знал, что он не будет подличать. Но ведомство, в котором он служил, охотно играло краплеными картами. Об этом не следует забывать. Надо быть осторожным.

– Я уже сообщил Нуньесу, чем занят. Намереваюсь поднять одно дело, я его несколько лет назад не довел до конца, и оно не дает мне покоя. Какая в этом проблема?

– Кто твой заказчик?

– Нет у меня заказчика. Да, я взял лицензию на частный сыск, чтобы иметь свободу выбора. Но сейчас я работаю лишь на себя.

Я читал недоверие в глазах Линделла.

– Но ты же не имел отношения к той киношной заварухе.

– Имел. Почти четыре дня имел. Потом у меня отобрали дело. Но ту молодую женщину я не мог забыть. Которую убили. О ней и думать перестали. Вот мне и захотелось разобраться.

– Кто подсказал тебе обратиться к нам?

– Я сам позвонил.

– Неужели?

– Если ты так ставишь вопрос, то еще раз отвечаю: никто мне не подсказывал. Мне самому на ум пришло, Рой. Как? Объясняю. Я случайно узнал, что Марта Гесслер беседовала по телефону с одним из двух парней, которых назначили на это дело. Информация была для меня новой. Судя по всему, парни ничего не извлекли из ее звонка. Информация ушла в песок. Вот я и решил выяснить, хотя имени ее не знал. Последовал разговор с Нуньесом, и я приехал сюда.

– Откуда ты узнал, что Гесслер звонила тем парням?

Ответ очевиден. Кажется, я могу передать Линделлу то, чем поделился со мной Лоутон Кросс и что, вероятно, фигурировало в официальном досье. Кроссу это не должно повредить.

– О звонке вашего агента мне сообщил Лоутон Кросс из отдела по раскрытию грабежей и убийств. Его с напарником Джеком Дорси кинули расследовать киношную заваруху. Ваш агент разговаривала с Дорси.

Линделл вытащил из папки лист бумаги и записал имена и фамилии. Я продолжил:

– Гесслер разговаривала с Дорси через несколько месяцев после ограбления. Кросс и Дорси уже другими делами занимались и, похоже, не придали ее звонку особого значения.

– Вы с Дорси об этом разговаривали?

– Нет. Дорси убили во время налета на один бар в Голливуде. А Кросса тогда серьезно ранили. Сейчас он прикован к инвалидному креслу, с резиновыми трубками в носу и в венах на руках.

– Когда это случилось?

– Приблизительно три года назад. Об этом много писали.

Линделл молчал. Чувствовалось, что он напряженно размышляет, перебирает и сопоставляет факты, даты, имена. Я подумал, что мое дело обрастет малозначащими подробностями. Надо отбросить все лишнее – не век же им заниматься.

– Как у вас считают – Гесслер жива или нет?

Линделл посмотрел на папку и покачал головой:

– Этого я тебе сказать не могу. Ты теперь лицо неофициальное. Значок и пистолет тебе только снятся. Вот ты и вертишься.

– Хорошо. Тогда ответь на один вопрос. Не бойся, он несложный.

Линделл пожал плечами, словно показывая, что ответ зависит от вопроса.

– Тебе раньше не приходила в голову связь между заварухой с двумя миллионами и исчезновением Гесслер? Или тебя натолкнули на эту мысль мой звонок и мой визит?

Линделл снова пожал плечами, будто удивляясь легкости вопроса.

– Я разве что-нибудь упомянул об этой связи? Но если хочешь знать, то я думал об этом. В ходе нашей беседы. Поэтому и прошу: не ввязывайся. Дай нам самим кое в чем разобраться.

– Я это уже слышал. И тогда все тоже от вас шло, от Бюро?

Линделл кивнул.

– Не становись у нас на пути. Пожалеешь.

Прежде чем я успел огрызнуться, он поднялся из-за стола и достал из кармана пачку сигарет.

– Пойду вниз покурить. У тебя есть несколько минут взвесить ситуацию и припомнить, не забыл ли сообщить мне что-нибудь еще.

Я хотел пустить в Линделла последнюю словесную очередь, но заметил, что он не взял с собой папку с бумагами.

Она лежала на столе. Я догадался: он оставил ее сознательно, чтобы я посмотрел. Я мгновенно сообразил, что в комнате установлено прослушивающее устройство. Либо наш разговор записывался, либо нас подслушивал его начальник.

– Не спеши, – произнес я. – Мне надо о многом подумать.

– Какой умник ввел новые порядки – не курить в рабочем помещении? Тащись вот теперь на улицу.

Мне показалось, он подмигнул мне, открывая дверь.

Как только дверь захлопнулась, я придвинул к себе папку.

12

На папке крупными буквами было написано: «Марта Гесслер». Я достал записную книжку, нашел новую страницу и, прежде чем раскрыть досье толщиной в два пальца, тоже написал имя и фамилию. Я знал, что у меня есть максимум пятнадцать минут. Сверху лежал чистый лист бумаги, на котором был написан только телефонный номер. Я понял, что эта памятка для меня, сложил лист и убрал в карман. В папке находились главным образом оперативные отчеты о ходе расследования. На большинстве значилась фамилия Роя и стояла его подпись, а также пометка: «СВБ – служба внутренней безопасности».

Досье открывалось документом о бесследном исчезновении специального агента Марты Гесслер 19 марта 2000 года. Дата бросилась мне в глаза: это случилось примерно через десять месяцев после убийства Анджеллы Бентон 16 мая 1999 года, приблизительно в то время, когда, по словам Кросса, Гесслер сообщила Дорси об ошибке в списке пронумерованных банкнот.

По данным досье, Гесслер не являлась оперативным работником – она была аналитиком по уголовным делам. Ее давно перевели из подразделения, занимающегося банковскими ограблениями (там она и познакомилась с моей бывшей женой), в исследовательскую группу электронщиков. С помощью Интернета она изучала виды и способы совершения преступлений и параллельно методы их раскрытия. Очевидно, программа, о которой говорил Кросс, выросла из служебных обязанностей.

Вечером 19 марта 2000 года Гесслер покинула здание в Уэствуде поздно. Сослуживцы свидетельствовали, что она оставалась на рабочем месте по крайней мере до 8.30 вечера и дома у себя в Шерман-Оукс, судя по всему, не появлялась. Гесслер была не замужем, и об ее исчезновении узнали лишь на другой день, когда она не явилась на работу и не отвечала ни на телефонные звонки, ни на запросы по пейджеру. Один из сотрудников поехал в Шерман-Оукс выяснить, в чем дело, и нашел в ее доме страшный беспорядок. Вскоре было установлено, что всю ночь по комнатам шныряли две собаки, обезумевшие от голода и отсутствия хозяйки. Сотрудником, первым побывавшим в доме пропавшей, был Рой Линделл. Я не знал, важен данный факт или нет, но на всякий случай записал его фамилию рядом с ее. Поскольку Линделл состоял в службе внутренней безопасности, его, очевидно, и послали выяснить, что случилось с сослуживицей.

В домашнем гараже Гесслер отсутствовал и личный автомобиль Марты Гесслер – «форд-таурус» 1998 года выпуска. Восемь дней спустя его обнаружили на долговременной стоянке в международном аэропорту Лос-Анджелеса. «Стоп-сигнал» в машине был разбит, а по заднему бамперу протянулась полуметровая царапина. Знакомые Гесслер утверждают, что данных повреждений на автомобиле раньше не было. В числе таких знакомых оказался опять-таки Рой Линделл. Осмотр салона автомобиля практически ничего не дал. Пропал только портфель с переносным компьютером. Свидетели видели, как с этим портфелем Гесслер выходила из здания. Судебно-медицинские эксперты не нашли в машине никаких следов насилия. Не оказалось Гесслер и среди авиапассажиров международного аэропорта Лос-Анджелеса. Проверили также списки авиапассажиров на аэровокзалах в Бербанке, Лонг-Бич, Онтарио и округа Ориндж.

Было известно, что Гесслер пользуется кредитными карточками двух бензозаправочных компаний, а также карточками «Американ экспресс», «Эй-ти-эм» и «Виза». В тот вечер она заправила машину бензином и купила диетколу на станции «Шеврон», что на бульваре Сепульведа около Центра Гетти. На сохранившейся квитанции отмечено, что в 8.53 ей залили 12,4 галлона среднеоктанового неэтилированного бензина. Бак ее автомобиля вмешает 16 галлонов.

Факт покупки свидетельствовал, что время движения Гесслер по бульвару Сепульведа – таков был ее обычный маршрут из Уэствуда в Шерман-Оукс – соответствует ее отъезду из федерального здания. Дежурный на АЗС «Шеврона» узнал Гесслер среди нескольких показанных ему фотографий – она оказалась их постоянным клиентом – и подтвердил, что вечером 19 марта она у них заправлялась. Она привлекательная женщина, заметил дежурный, и он ее хорошо помнит. В тот вечер он сделал ей комплимент, сказав, что у нее и без диетколы замечательный цвет лица, чем симпатичная леди осталась довольна.

Показания служащего «Шеврона» важны по нескольким причинам.

Если бы из Уэствуда Гесслер намеревалась попасть в международный аэропорт, где впоследствии нашли ее автомобиль, ей незачем было бы ехать на бульвар Сепульведа, чтобы заправиться. Аэропорт расположен к юго-западу от штаб-квартиры ФБР, а бензозаправка «Шеврона» – к северу. Это первое. Еще более весомо то обстоятельство, что кредитную карточку «Шеврона» в тот вечер использовали вторично, на другой АЗС этой компании, которая стоит в северной части округа – у федеральной дороги № 114. Карточкой пользовались для покупки 29,1 галлона бензина. Практически ни одна легковая машина не имеет топливного бака такой вместимости. Дорога № 114 – излюбленный маршрут дальнобойщиков на северо-восток, в пустынные районы округа.

И последний важный факт: поиски принадлежавших Гесслер кредитных карточек «Виза» и «Американ экспресс» результатов не дали.

Бумаги, которые я просмотрел, не содержали ни выводов, ни заключений. Выводы и заключения агент, расследовавший дело, то есть Линделл, предпочел оставить при себе. Зачем писать о коллеге, что он мертв? Проще сказать: местонахождение неизвестно – вот так, в настоящем времени.

Из того, что я прочитал, было ясно, какой следовало сделать вывод. Когда Гесслер заправилась на бульваре Сепульведа, она подверглась нападению. Очевидно, на ее машину совершили наезд, и она вышла, чтобы посмотреть на принесенный ущерб и объясниться с неосторожным водителем.

Что произошло потом? Скорее всего Гесслер насильно усадили в машину и увезли. Ее автомобиль бросили в аэропорту в расчете на то, что на долговременной стоянке его не скоро найдут. Тем временем преступники заметут следы, а возможные свидетели позабудут о происшедшем.

Особое недоумение вызывала вторая заправка на станции «Шеврона» у федеральной дороги № 114. Указывала ли она на то, что похитители скрылись в северном направлении, или это обманный ход с их стороны с целью направить следствие по ложному пути? А если учесть количество взятого бензина, то вопросов возникает еще больше. Что это была за машина, и какое расстояние хотели покрыть бандиты?

Агенты тщательно осмотрели бензозаправку, но ничего интересного не обнаружили. Там не было ни наружных видеокамер слежения, ни надежных свидетелей того, кто пользовался карточкой, поскольку расчет производился непосредственно у колонки.

Досье содержало также короткие сообщения о том, что три дня вертолеты совершали облет пустыни в северо-восточной части округа. Но это все равно что искать иголку в стоге сена. Воздушная разведка тоже не дала результатов.

Проезд Сепульведа тянется в горах Санта-Моника. На южном склоне к нему ведут два пути – скоростное шоссе № 405 и бульвар Сепульведа. Зато северная часть изрезана множеством соединяющихся дорог, проложенных за последние пятьдесят лет. Агенты обшарили все эти дороги, выискивая людей, которые могли видеть голубой «форд-таурус». Их поиски ничего не дали. Проезд Сепульведа неоднократно становился местом преступлений. Три-четыре года назад здесь ограбили и убили сына популярного эстрадного артиста Билла Козби. За последнее десятилетие здесь было похищено и изнасиловано пятеро женщин, причем одна скончалась от ножевых ранений. Во всех случаях на автомобили совершались наезды, и когда женщина покидала машину, она подвергалась нападению.

Все эти происшествия вряд ли были делом рук одного маньяка. Извилистая дорога, множество темных и тесных участков магнитом притягивали туда преступников. Как льву, подстерегающему антилопу у водопоя, хищнику в обличье человека не приходилось долго ждать свою жертву. Прорубленный в горах выгнутый проезд – одна из самых оживленных трасс в Америке.

Вероятно, Гесслер стала жертвой случайного, незапланированного преступления, одного из тех, которые по роду своей работы она старалась анализировать и классифицировать. Гесслер могла привлечь внимание похитителя на бензозаправочной станции, когда, доставая кредитную карточку, слишком широко раскрыла свою сумочку. Или он сел ей на хвост по другой, неизвестной, причине. В конце концов, она была интересной женщиной. Если Марта Гесслер привлекла внимание дежурного на заправке, то с равным успехом могла приглянуться потенциальному насильнику.

И все же агенты, которым были поручены поиски Марты Гесслер, сомневались, что ее исчезновение подпадает под категорию других происшествий в проезде Сепульведа. По ее «форду-таурусу» видно, что владелица – небогатая женщина. Налетчик встретил бы в ее лице достойного противника, ведь она была опытным федеральным агентом. Высокая, под шесть футов ростом, весом сто сорок фунтов, Марта Гесслер регулярно посещала фитнес-клуб на бульваре Сепульведа и много лет занималась разными восточными единоборствами, в том числе тай-бо. В медицинской карте клуба указано, что в ее теле всего четыре процента жировых отложений, остальное – тренированные мышечные ткани.

Гесслер всегда, даже в нерабочее время, имела при себе табельное оружие – «смит-и-вессон» девятимиллиметрового калибра, который держала в кобуре на правом боку. В день исчезновения она была в черных брюках и белой блузке под блейзером. Служитель на заправке вспомнил, что видел на потерпевшей оружие, поскольку, заливая у колонки бензин, она сняла блейзер. Впоследствии блейзер обнаружили в ее машине, он висел на плечиках у заднего сиденья за водительским местом.

В общем, все свидетельствовало о том, что на определенном участке проезда Сепульведа на автомобиль, в котором ехала Гесслер, был совершен наезд. Она вышла из машины – высокая, уверенная в своих силах вооруженная женщина, способная отразить нападение. Один ее вид должен был заставить бандита поискать другую жертву.

ФБР не допускало возможности, что Гесслер стала случайной жертвой. Соответственно и Линделл в своем расследовании исходил из того, что произошедшее с Гесслер связано с ее работой. О таком направлении следствия говорила половина документов в досье. И хотя я сомневался, что все бумаги присутствуют в деле, мне было ясно: в поисках возможного ключа к исчезновению Гесслер не упустили ничего. Следствие изучило дела, к которым она была причастна в первые годы службы в лос-анджелесском отделении ФБР. Опросило коллег пропавшей относительно ее потенциальных врагов. Я наткнулся на сообщение о беседе с Элеонор Уиш – бывшим агентом и моей бывшей женой. Та рассказала, что не виделась с Гесслер лет десять, не помнит о каких-либо угрозах в ее адрес и вообще вряд ли может содействовать следствию. Были выявлены и допрошены все лица, отбывшие различные сроки наказаний по делам, где так или иначе участвовала Гесслер. Ни одного подозреваемого среди них не оказалось, у всех имелось алиби.

Согласно досье Марта Гесслер стала тем агентом в лос-анджелесском Бюро, к которой обращались за помощью, когда возникала необходимость в компьютерной отработке розысков и расследований. Этого следовало ожидать в гигантской бюрократической машине, какой является ФБР. Всего несколько лет назад приходилось делать запросы в Вашингтон и Квонтико, где находилась – помимо всего прочего – научно-учебная база ФБР. Но миновали недели, прежде чем на местах получали данные компьютерной экспертизы, проведенной в центрах. Сейчас положение изменилось, появилось поколение, обладающее навыками обращения с компьютерной техникой. Гесслер принадлежала к новому поколению. Надо отдать должное руководству лос-анджелесского отделения ФБР, которое уловило эту тенденцию и перевело способную молодую женщину с оперативной работы в недавно созданную аналитическую группу электронщиков, где она помогала сыщикам и одновременно разрабатывала собственные программы.

Я посмотрел на часы и быстро пролистал материалы анализа дюжины дел, которые Гесслер провела на протяжении последнего месяца. Линделл и его команда подняли эти дела, поскольку они могли пролить свет на причины ее исчезновения. Им показалось, что они нашли нечто важное, когда наткнулись на сведения о связях нью-йоркской преступной группировки с лос-анджелесской проституцией. Эта мафиозная структура открывала в Интернете свои сайты, рекламирующие живой товар. Судя по бумагам в досье, Гесслер удалось установить, что торговля женщинами шла по крайней мере в десяти городах. Специальная служба сопровождения перевозила их с места на место, от одного клиента к другому. Выручка от продажи и доставки живого товара сначала текла во Флориду, а оттуда в Нью-Йорк. Эти деяния подпадали под соответствующие статьи федерального закона об организованной уголовной деятельности (ЗОУД), и за семь недель до инцидента с Мартой Гесслер большое жюри решило предать суду семь членов преступной сети. За неделю до своего исчезновения Гесслер выступила на судебном слушании свидетелем по этому делу. Ее показания сочли ценными, и предполагалось, что она будет свидетельствовать и в суде. Однако Гесслер не являлась главным свидетелем. Такую роль сыграл один из преступников, который пошел на мировую с прокурором, чтобы смягчить себе приговор.

Вероятность того, что с Гесслер расправились за ее показания, была мала, но Линделл усиленно разрабатывал данную версию. Очевидно, обращение к делу ни к чему не привело. Последняя запись о нем гласила: «Активно прорабатывается, но весомых улик не имеется». В переводе с бюрократического это означает, что следствие зашло в тупик.

Я закрыл папку и посмотрел на часы. С момента ухода Линделла прошло семнадцать минут. В досье не упоминалось о том, что Гесслер пропустила через свой компьютер распространенный Кроссом и Дорси перечень серий и номеров на части украденных банкнот и что она звонила в ПУЛА сообщить об ошибке в этом перечне.

Убрав записную книжку, я встал, потянулся, походил по комнате и подошел к двери. Она оказалась незапертой. Прекрасно, значит, у них нет никаких подозрений относительно меня. Во всяком случае, на данный момент. Выждав несколько минут, я выглянул в коридор и посмотрел по сторонам. Никого не было, даже Нуньеса. Я вернулся в комнату, взял досье и вышел в приемную. Никто не остановил меня и не спросил, куда я иду. Через стекло я кивнул секретарше и вызвал лифт.

13

Рой Линделл сидел на той же скамейке, что и я, прежде чем войти в мрачное святилище правопорядка. У его ног валялись три помятых окурка, четвертый был зажат в зубах.

– Ты, однако, не торопился, парень, – промолвил он.

Я сел рядом с ним, папку положил между нами.

– Тебя, я вижу, перевели в службу внутренней безопасности. Это все равно что пустить лису в курятник.

Мне снова вспомнилось дело, которое свело нас с Роем Линделлом шесть лет назад. Я понятия тогда не имел, что он является сотрудником правоохранительных органов. В Лас-Вегасе он держал ночной клуб с голыми девочками и по двое укладывал их к себе в постель. «Крыша» была великолепная. Даже узнав, что он тайный агент, я долго считал его просто перебежчиком. И только потом убедился в своей ошибке.

– Ты как был умником, Босх, умником и остался.

– Наверное. Кто же нас подслушивал в той дыре?

– Мне приказали записать наш разговор на магнитофон. Пленка должна пойти кому надо.

– Кому именно?

Линделл молчал.

– Рой, ты хоть намекни, что происходит. Досье – тощее, оттуда не много почерпнешь.

– Да, лишь выжимки. Настоящее досье в ящике стола не помещалось.

– Прошедшее время?

Рой огляделся, словно сообразив, что сидит у здания, в котором больше глаз и ушей, чем где бы то ни было до самого Чикаго. Затем посмотрел на досье, лежащее между нами.

– Не нравится мне торчать здесь. Давай прогуляемся. Где твоя машина?

Мы двинулись на стоянку. Рой начал раздражать меня, и я снова вспомнил предупреждение Киз Райдер, что моим делом заинтересовались наверху. Мы с Линделлом сели в мой «мерседес». Я бросил досье на заднее сиденье и включил зажигание.

– Куда отправимся? – спросил я.

– Куда хочешь. Мне все равно.

Я решил ехать к бульвару Уилшир и оттуда через Сан-Висенти выбраться на Брентвуд. Приятно прокатиться по этой тихой тенистой улице, где разминаются любители бега трусцой.

– У тебя правда нет заказчика? – произнес Линделл.

– Да.

– Будь осторожен, парень. Тут верхи замешаны, люди, которые…

– Которые не церемонятся? Это я уже слышал. Только никто не хочет объяснить, что это за верхи. Или как они связаны с Гесслер и с киношным ограблением четыре года назад.

– Этого я тебе не могу сказать, потому что не знаю. После твоего разговора с Нуньесом я сам сделал несколько звонков по поводу тебя. И вдруг чувствую: давят на меня, так давят, будто стены обрушились.

– Из Вашингтона давят?

– Нет, отсюда, изнутри.

– Кто давит, Рой? Хватит играть в молчанку. В чем проблема? В организованной преступности? Материал о роли Гесслер в деле по закону об организованной уголовной деятельности я прочитал. Ничего большего тебе выяснить не удалось?

– Если бы речь шла об организованной преступности! – воскликнул он.

Мы подъезжали к Сан-Висенти. В двух кварталах отсюда разыгралась самая загадочная голливудская трагедия – Мэрилин Монро умерла от передозировки снотворным.

– А о чем, Рой? Мне надоело разговаривать с самим собой.

Линделл покачал головой:

– О государственной безопасности, наивняк.

– Ты что?! Неужели кто-нибудь думает, будто нити тянутся к террористическим организациям?

– Я не знаю, кто что думает. Мне не докладывали. Мне велели записать нашу беседу и чтобы запись – на девятый этаж.

– Девятый этаж?

Перед моим внутренним взором промелькнули картины: Анджелла Бентон на полу, бронированный джип с деньгами, бандит, откинувшийся назад от моего выстрела… Ни один из них не вязался с тем, о чем говорил Линделл.

– На девятом этаже ОБРАД помещается, – пояснил он. – Ребята там крутые. Будешь переходить улицу – не затормозят.

– ОБРАД – это что?

Я понимал, что это еще одна аббревиатура, на которые так падки силовые ведомства.

– Отряды борьбы… Нет, не так… Отряды быстрого реагирования и антитеррористической деятельности.

– Должно быть, в Вашингтоне призадумались. Долго голову ломали.

– Странно, вообще-то эти отряды сводные, туда берут отовсюду.

Говоря «отовсюду», Рой имел в виду наши бесчисленные секретные службы, Центральное разведывательное управление, Агентство национальной безопасности, службу военной разведки и прочее.

Обогнавший нас мотоциклист сильно ударил рукой в перчатке по зеркалу заднего вида. Линделл даже подпрыгнул от неожиданности. Мотоциклист, не оборачиваясь, поднял указательный палец. Я сообразил, что заехал на мотоциклетную полосу, и вырулил влево.

– Эти поганцы совсем распоясались, – проворчал Линделл. – Догони-ка сукина сына, я ему вмажу.

Я газанул и обошел мотоциклиста, правда, на порядочном расстоянии, чтобы Линделл не дотянулся до него.

– И все-таки, Рой, я не совсем улавливаю. Какое отношение девятый этаж имеет к моему делу?

– Во-первых, дело не только твое. Во-вторых, не знаю. Это они задают вопросы, а не я.

– И когда же они начали их задавать?

– Сегодня. Оказалось, что история с похищением денег заложена в наш компьютер с пометкой «ЗОУД». Я звоню на девятый этаж, говорю: «Вы что, ребята, охренели?» Тут мне и всыпали по первое число.

– Понял… Значит, тебе велели разведать, что мне известно, и заблокировать мою работу. Да и еще велели записать нашу беседу, чтобы убедиться, какой ты исполнительный сотрудник.

– Да.

– Тогда зачем же ты дал мне познакомиться с досье?

Линделл молчал. Мы свернули на Прибрежный бульвар в Санта-Монику, и я остановился под скалой, нависающей над пляжем. Горизонт терялся в белесой дымке. «Чертово колесо» в Пасифик-парке замерло.

– Затем, что я был ей другом.

– Пожалуй, из досье это видно. Близким другом?

Линделл понял смысл моего вопроса.

– Близким.

– Близкий друг руководит следствием? Нет ли тут противоречия?

– О моих отношениях с ней узнали не сразу. А я бы все до последнего цента выложил, чтобы не бросать поиски, хотя они ни к чему не привели. Более трех лет миновало, а я до сих пор не знаю, что с ней случилось. И вдруг объявляешься ты…

– Значит, о том, что Марта разговаривала с Дорси насчет серии и номера одной банкноты, ничего не известно?

– Да, основной материал был заложен в ее компьютер, но компьютер тоже пропал. Кое-что осталось в столе. По инструкции мы обязаны перед уходом домой прятать все бумаги в сейф. Никто этого не делает. Народ спешит смотаться.

Что ж, я получил достаточно информации. Надо время, чтобы ее переварить. Вдобавок я лихорадочно соображал, о чем еще следует спросить Линделла. А тот продолжил:

– ОБРАД работают по принципу ЛДС, Босх, – добиться цели Любыми Доступными Средствами. Они не признают никаких ограничений и правил игры. Все правила пошли насмарку одиннадцатого сентября две тысячи первого года. Мир с тех пор сильно изменился, и ФБР тоже. До одиннадцатого сентября страна словно спала. Мы проспали войну в Афганистане. А правила менялись. Главное теперь – национальная безопасность, все остальное – потом, включая Марту Гесслер. Думаешь, девятый этаж взял себе дело потому, что озаботился судьбой одного из своих агентов? Плевать они на него хотели. У них на уме было что-то иное. А найдут они Марту Гесслер или нет – им без разницы. Но мне-то каково?

Линделл говорил, уставившись прямо перед собой. Теперь я лучше понимал, как все произошло. Начальство приказало ему прекратить расследование. Но я-то человек свободный, могу поступать, как мне заблагорассудится, и Линделл мне поможет.

– Ты, значит, не имеешь представления, чем их интересует это дело?

– Ни малейшего.

– И тем не менее хочешь, чтобы я продолжал его раскручивать?

– Если когда-нибудь, где-нибудь, кому-нибудь вздумаешь повторить эти слова, я поклянусь на Библии, что ничего такого не слышал. А пока отвечу: да, хочу. Считай меня своим заказчиком, парень.

Я включил зажигание, вырулил на дорогу и поехал назад в Уэствуд.

– Заплатить я тебе, конечно, не могу, – произнес Линделл. – Скорее всего мы даже встретиться не сможем.

– Перестань называть меня «парень», и будем квиты.

Линделл закивал, словно я предложил ему серьезную сделку. Притормаживая, я съехал с Калифорнийского спуска на шоссе вдоль берега, миновал Санта-Моника-каньон и свернул к Сан-Висенти.

– Ну и какое у тебя впечатление от прочитанного в досье? – поинтересовался Линделл после длительного молчания.

– Похоже, ты все правильно делал. Но вот как насчет служителя на заправке, который видел ее в тот вечер?

– Мы его допрашивали шесть раз. Все чисто, никакой зацепки. Он там до полуночи был. Машины одна за другой подъезжали. Наше видео все зафиксировало. Он не отлучался из кассы. И после полуночи у него тоже железное алиби.

– О видеокамере в досье ничего не говорится. Что она еще показала?

– Только Марту. После этого ее не видели.

Линделл отвернулся. Прошло уже три года, а он все еще мысленно находился там, на автозаправке, ночью. Я должен рассматривать происшедшее в свете этого факта.

– Есть шансы заглянуть в полное досье? – спросил я.

– Шансы есть, между нулем и ничем.

– Девятый этаж?

Линделл кивнул.

– Пришли оттуда ребята, выдвинули из стола ящик и забрали с собой. Теперь не видать мне тех бумаг. Даже ящик назад не получу.

– Почему они сами не связались со мной? Почему тебя выбрали?

– Я – твой знакомый. Но главное, потому, что ты не должен ничего о них знать.

Я уже сворачивал на бульвар Уилшир. Впереди показалось федеральное здание.

– Слушай, Рой, я не знаю, связаны ли между собой два этих происшествия. Я имею в виду исчезновение Марты Гесслер и ограбление во время киносъемки. Да, Марта позвонила, когда похитили два миллиона, но это еще ни о чем не говорит. Я займусь им, но параллельно с другим делом – убийством Анджеллы Бентон.

Линделл снова отвернулся и пробурчал что-то себе под нос.

– Что-что?

– Никто не называл ее Мартой до того, как она пропала. Она сама не любила свое имя. А потом оно замелькало в газетах и на телеэкране.

Я подъехал к стоянке у федерального здания.

– Тот телефонный номер в досье для меня оставил? – произнес я.

– Звони в любое время. Только сначала проверь, не прослушиваются ли твои телефоны.

Я остановил машину. Линделл оглядел площадку перед зданием.

– Часто бываешь в Лас-Вегасе?

Взгляд Линделла скользил по окнам здания.

– Иногда. Приходится в гриме ездить. Там полно парней, которые ждут не дождутся, когда я попадусь им на глаза.

– Представляю.

В результате его тайной операции и моего расследования одного убийства был схвачен крупный преступный авторитет, а заодно и много мелкой рыбешки.

– Месяц назад твою супругу там видел. В карты дулась, кажется, в «Белладжио», и чипов при ней – целая горка.

Он познакомился с Элеонор Уиш во время нашей совместной с ним операции. Тогда я и женился на ней.

– Бывшую супругу, – уточнил я. – Но я тебя не из-за нее спрашиваю.

– Да знаю я, – отмахнулся Линделл.

Убедившись, что никто за ним не следит, он вышел из машины.

– Я займусь делом Марты Гесслер, – пообещал я.

– Звони в любое время. И будь осторожен, парень.

Он улыбнулся своей наглой зловредной улыбкой и захлопнул дверцу.

14

Среди личного состава городских участков полицейского управления Лос-Анджелеса штат Айдахо считался голубой мечтой. Конечной точкой двадцатилетней служебной гонки. Говорят, будто там есть городки, где целые кварталы заселены бывшими детективами из Лос-Анджелеса. В каждом номере нашей газеты увидишь огромные объявления торговцев недвижимостью из Кер-д'Алена и Сэндпойнта.

Разумеется, не все едут в Айдахо. Некоторые отправляются в Неваду погреться на солнышке и устроиться на почасовую работу в многочисленных казино. Другие теряются в Северной Калифорнии. В глухих районах округа Гумбольдт порой больше отставных полицейских, чем тех, кто выращивает марихуану, однако последние не знают этого. Третьи катят в Нью-Мексико – там и сейчас есть места, где на полицейскую пенсию можно снять на берегу океана домик с кондиционером.

Я к тому клоню, что немногие остаются в Лос-Анджелесе. Всю жизнь они стараются навести хоть какой-то порядок в городе и утрачивают способность здесь жить. Такая уж у них работа. Она не приносит удовлетворения.

Одним из тех, кто сдал значок и тоже покинул город, был Барнетт Биггар. Он отдал ему положенные двадцать пять лет. Вторую их половину он был сотрудником убойного отдела в южном отделении, а выйдя на пенсию, открыл с сыном собственное дело поблизости от аэропорта. «Профессиональная охрана Биггара и Биггара» располагалась на бульваре Сепульведа рядом с бульваром Ла-Тихьера. Здание компании было невзрачное, помещения без претензий. Занималась фирма преимущественно тем, что продавала устройства и оборудование системы безопасности складским конторам, разбросанным вокруг аэропорта, и подряжалась охранять складские помещения. Последний раз, когда я видел Биггара – было это года два назад, – он рассказал, что у него полсотни наемных работников и вообще дела идут хорошо.

Правда, он тут же добавил, что тоскует по настоящей службе. Охранять блоки, набитые джинсами, изготовленными на Тайване, – занятие, конечно, прибыльное. Но разве сравнишь его с удовольствием, которое получаешь, уложив серийного убийцу на пол и надев на него наручники? Это же земля и небо. Поэтому я решил обратиться к нему – сделать для Лоутона Кросса то, что задумал.

В приемной стоял автомат с кофе, но я здесь не задержался. Барнетт Биггар вынырнул из какого-то коридора и повел меня к себе. Барнетт был крупный мужчина, голова выбрита наголо. Я не мог идти с ним рядом в узком коридоре.

– Ты, вижу, променял ежика на бильярдный шар.

Он потер поблескивающую макушку.

– Нельзя отставать от моды. Кроме того, я сильно поседел.

– Да, стареем.

В кабинете Биггара не было ничего лишнего – лишь деревянные панели на стенах, в рамочках – хвалебные отзывы клиентов, газетные вырезки и фотографии, воскрешающие годы службы в ПУЛА. Все это должно производить определенное впечатление на посетителей.

Биггар обошел заваленный бумагами письменный стол и усадил меня на стул перед ним. За его спиной висел плакат с надписью: «Биггар и Биггар – абсолютная безопасность».

Он облокотился на стол и сцепил руки.

– Вот уж не думал, что снова встретимся. Рад тебя видеть, Гарри.

– Я тоже рад. И я не ожидал, что увидимся.

– Ищешь работу? Слышал, ты в прошлом году ушел из управления. Про тебя не скажешь, что сбегаешь, как крыса с тонущего корабля.

– Все когда-нибудь кончается. Спасибо за предложение, но у меня вроде бы уже есть работа. Мне нужна помощь.

Биггар улыбнулся. Кожа под его глазами натянулась. Он знал, что я никогда не поступлю в охранники фирмачам, и был заинтригован.

– Впервые слышу, чтобы ты просил у кого-то помощи. Чего же тебе надо?

– Электронное устройство. Скрытую видеокамеру в комнату.

– Большая комната?

– Размером с обычную спальню. Футов пятнадцать на пятнадцать.

– Брось ты такие дела! Лучше за собой смотреть, чем за другими подсматривать. Иди ко мне. Я тебе хорошую работенку подыщу…

– Это не то, что ты думаешь. Приятель у меня есть, инвалид. В коляске весь день и телик смотрит. Мне важно знать, все ли с ним в порядке. Потом у него с женой неладно – так мне кажется.

– Ругаются?

– Точно не знаю, но что-то там не в порядке.

– А твой приятель знает, что ты затеял?

– Нет.

– А как ты попадешь в комнату?

– Нет проблем. Поможешь?

– Конечно, у нас полно видеокамер. Но все больше тяжелого типа, для просторных помещений. Тебе же, как я понимаю, нужна миниатюрная. Такую в любом магазине радиоэлектроники можно подобрать.

Я покачал головой:

– Не хочу светиться.

Биггар понимающе кивнул и встал.

– Ладно, пошли в мастерскую. Посмотрим, что у нас есть. Андре сейчас там. Он разбирается.

Длинными коридорами мы добрались до дальней части здания. Мастерская оказалась помещением размером с большой гараж, заставленным полками с электронным оборудованием и верстаками. У небольшого экрана трое мужчин просматривали черно-белую видеозапись. В одном из них, самом крупном, я узнал Андре Биггара, сына Барнетта. Я не видел его раньше, но сходство с отцом, вплоть до бритой головы, бросалось в глаза.

Барнетт перезнакомил присутствующих. Андре сказал, что они просмотрели пленку, на которой запечатлено ограбление склада одного из их клиентов. Потом его отец объяснил, что я ищу, и Андре повел меня к полкам с видеокамерами. Чего там только не было! Мини-камеры, вделанные в вазу, в лампу, в картинную рамку, в часы… Я вспомнил, как Лоутон Кросс жаловался, что не видит время на телеэкране.

– Вот это подойдет, – произнес я, указывая на циферблат диаметром двадцать – двадцать пять сантиметров. – Как оно работает?

– Это часы для классной комнаты. А вы, очевидно, для спальни ищете? В спальне они будут торчать, как буфера у бабы…

– Андре! – укоризненно сказал Барнетт.

– Нет, не для спальни, – возразил я. – Для комнаты у одного приятеля. Он плохо видит время на Си-эн-эн. Поэтому часы – то, что необходимо.

– О'кей! Звук, цвет нужен?

– Звук нужен. Цвет – хорошо, но не обязательно.

– Вы какую хотите – с передачей изображения на расстояние или чтобы оно осталось в записи?

Я хлопал глазами. Он сообразил, что я не понимаю вопроса.

– Можно двояким способом. В первом случае вставляете камеру в часы, и картинка со звуком передается на приемник, который ее и воспроизводит. Приемник должен находиться в надежном месте в радиусе тридцати метров. В машине у дома или где-нибудь еще.

– Не знаю, подойдет ли мне это…

– Во втором случае изображение записывается на кассету или же на карту памяти. Кассеты хватает часа на два, потом ее нужно менять. На карту памяти помещается еще меньше.

– Мне это не годится. Я рассчитываю бывать на месте слежения раз в несколько дней.

Как мне спрятать приемник в доме Кроссов? В гараже? Там полно всякого хлама, Дэнни ничего не заметит.

– Тогда можно укоротить время записи.

– Каким образом?

– Например, выключить камеру с двенадцати ночи до восьми утра. Можно также понизить ККС и продлить срок работы.

– ККС – что это такое?

– Количество кадров в секунду. Но при этом картинка прыгает.

– Звук тоже прыгает?

– Нет, звук нормальный. Он записывается отдельно. Можно еще установить сенсор движения. Ваш приятель в инвалидной коляске много двигается по комнате?

– Нет. Он парализован. Сидит и смотрит телевизор.

– Кошки, собаки есть?

– Кажется, нет.

– Значит, заметное движение начинается, когда в комнате кто-нибудь появляется, скорее всего тот, кто присматривает за этим человеком. Его вы и хотите заснять?

– Да.

– Тогда мы вот как сделаем. Установим в камере сенсор движения и карту памяти на два гигабайта. Тогда наше хозяйство пару дней протянет.

– Это подойдет, – одобрил я и посмотрел на Барнетта.

В его глазах светилась гордость сыном. Внешне Андре выглядел так, что ему впору подковы гнуть. А вот же, нашел себя в электронике.

– Мне нужно пятнадцать минут, чтобы отладить эту штуку, а потом я покажу, как ее устанавливать.

– Я подожду.

В кабинете у Барнетта мы поговорили с ним о том о сем, вспомнили два дела, которые вместе раскручивали. В одном был замешан наемный убийца, который в южном округе прикончил сначала заказанного, а затем заказчика, не заплатившего ему вторую половину гонорара. Мы разыскивали его целый месяц, моя группа и Биггар со своим напарником Майлзом Мэнли. Среди соседей потерпевшего Биггар и Мэнли нашли нефа, он сообщил, что в день преступления видел одного белого в черном «корвете» с сиденьями из красной кожи. Машина, как вскоре выяснилось, принадлежала соседу второго застреленного… Так постепенно, по цепочке прямых и косвенных свидетельств, мы распутали дело.

– Бьешься, бьешься, а потом вдруг выплывает какая-нибудь зацепка, – промолвил Биггар, откидываясь на спинку кресла. – Кажется, мелочь, не стоит обращать внимания, а выходит, что она-то и есть главная улика. Вся суть нашей работы в этом.

– Хорошо тебя понимаю.

– Значит, и тебе тоскливо?

– Да, но я верну себе то удовольствие, которое приносит работа.

– Я теперь заколачиваю дай Бог. Но какая радость от того, что инструктируешь охранников и устанавливаешь камеры? А ты поосторожнее, Гарри, недолго и в какую-нибудь историю вляпаться. Шел бы ко мне – и спокойно, и денежки капают. Вспомнили бы вместе старые деньки.

– Я буду осторожен, Барнетт.

Он был доволен: выдал дневную дозу дружеских советов.

– Не хочешь, не говори, но твой приятель в кресле – Лоутон Кросс? Верно?

Я поколебался, а потом решил признаться.

– Да, он. Я сказал тебе, что начал копать старое дельце, а Ло о нем кое-что знает. Вот я и хочу выудить у него информацию.

– Желаю удачи. Я помню его жену – неплохая вроде, одно слово – леди.

Такая не должна издеваться над своим мужем, словно намекал он.

– Люди меняются, – отозвался я.

Через несколько минут Андре принес ящик для инструментов, портативный компьютер и часы в коробке со вделанной в них камерой и прочитал мне небольшую лекцию об электронном слежении. Часы были готовы к работе. Мне оставалось лишь повесить их на стену и подключить к электрической сети. Устанавливая на часах время, я привожу камеру в действие. Чтобы вынуть из нее карту памяти, необходимо снять заднюю крышку часов. Вот и вся наука.

– Хорошо, я вынимаю карту памяти, а что дальше?

Андре показал, как вставлять карту памяти в компьютер и какие клавиши нажимать, чтобы перенести изображение с камеры на мой экран.

– Все это проще простого, – улыбнулся он. – Надо только бережнее обращаться с аппаратурой, а когда попользуетесь, привезите ее назад. Она хороших денег стоит.

Мне не хотелось показывать Андре мое полнейшее невежество в технике, и я ухватился за его упоминание стоимости аппаратуры.

– Знаешь, я, пожалуй, компьютер не возьму. Когда понадобится посмотреть изображение, просто приеду к вам с картой памяти. Не хочу рисковать.

– Как вам удобно, – промолвил Андре. – Но в том-то и ценность всей системы, что она дает возможность немедленного просмотра записи. Карту из камеры – и прямо в компьютер. Красота!

– Мне спешить некуда. Компьютер я, значит, оставлю, ладно?

– Как хотите.

Андре уложил часы в коробку, пожал мне руку и унес компьютер. Мне пора было ехать. Я посмотрел на Барнетта:

– Похоже, Андре не просто помощник.

– На нем все держится, – сказал Барнетт, показывая на стену, увешанную отзывами. – Я – что? Приглашаю клиента сюда, задаю вопросы, подписываю бумаги. А все остальное Андре делает.

Я поднялся с места.

– Я тебе что-нибудь за это должен? – спросил я, приподняв коробку с часами.

Биггар улыбнулся:

– Ничего не должен, если вернешь. – И добавил серьезно: – Хоть это сделать для Лоутона Кросса.

– Да, – кивнул я, разделяя его чувства.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел, забрав часы и ящик для инструментов. Ушел с надеждой, что скрытой камерой увижу мир не таким плохим, каким он представляется.

15

От Биггаров по проезду Сепульведа я добрался до Долины. Движение здесь было напряженным. Мне понадобился почти час, чтобы попасть на Малхолланд-драйв. Затем я свернул и поехал в западном направлении вдоль горного хребта. Над Малибу садилось солнце, косые лучи отражали скопившийся в Долине смог, рассеивая его в розовую, оранжевую или багрянистую пыль. Красивое зрелище как бы вознаграждало тех, кто каждый день вынужден дышать отравленным воздухом. Сегодня небо было спокойного оранжевого цвета и кое-где исполосовано белыми полосками. Моя бывшая жена, наблюдавшая закаты с задней веранды нашего дома, называла такое небо слоеным пирожным. У нее для всякого явления находилось оригинальное название, смешившее меня.

Жена на веранде… Как давно это было, совсем в другой жизни. Недавно Рой Линделл видел ее в Лас-Вегасе. Он знал, что я спрашивал о ней. Недели не проходило без того, чтобы я не подумал, что надо поехать туда, разыскать ее и уговорить сойтись снова, попробовать еще раз. Я согласен на ее условия, на любые ее условия. Служба больше не держала меня в Лос-Анджелесе. Я могу поехать к ней, чтобы жить вместе в Городе Греха. Она вольна искать все, что ей нужно, на сукне покерных столов, зато каждый вечер возвращалась бы ко мне. А я могу заняться чем угодно. С моим-то опытом работенка в Лас-Вегасе всегда найдется.

Однажды я собрал чемодан, положил его в багажник и отправился в путь-дорогу. Я едва доехал до Риверсайда, как меня охватил знакомый страх. Я съехал с шоссе и, чтобы успокоиться, съел в забегаловке гамбургер и вернулся домой. Я оставил чемодан на полу в спальне до следующего раза, вытащив оттуда лишь носильные вещи, которые могли понадобиться в ближайшие неделю-две.

Страх не покидал меня ни на минуту. Я боялся, что меня отвергнут, не ответят на мою любовь, лишат последней надежды. Опасался каких-то потаенных чувств, поднимавшихся во мне. Все мои страхи были перемешаны, как молочный коктейль, и поданы мне в полной до краев чашке. Настолько полной, что я шагу не мог ступить, не расплескав ее. Поэтому я стоял как вкопанный, не мог двигаться, не мог уехать из Лос-Анджелеса.

Я давно уверовал в теорию одной пули. Можно много раз влюбляться и любить, но есть только одна пуля, которая пронзает тебя насквозь. И если тебе повезет, рана никогда не затянется.

Вероятно, на пуле, доставшей Роя Линделла, было высечено: «Марта Гесслер». Не знаю. Зато я убежден, что моя пуля – это Элеонор Уиш. Она пронзила меня насквозь. Были женщины до нее и после нее, но нанесенная ею рана кровоточит и будет кровоточить всегда – иначе быть не может. Как много всего таится в сердце человека!

16

По пути к Вудланд-Хиллз я заскочил в «Вандомские вина», а потом поехал на Мельба-авеню. Без звонка. Лоутон Кросс всегда дома.

После троекратного стука Дэниелл наконец открыла дверь. Лицо ее, и без того угрюмое, помрачнело еще больше.

– Он заснул, – процедила она, не двигаясь с места. – Никак не придет в себя после вчерашнего.

– Разбуди его, Дэнни, мне нужно поговорить с ним.

– Слушай, чего ты ломишься в чужой дом? Нет у тебя такого права. Ты больше не полицейский.

– А у тебя есть право решать за мужа, с кем встречаться, а с кем нет?

Мое замечание немного сбило с нее спесь. Она подозрительно покосилась на ящик с инструментами и на коробку у меня под мышкой.

– Что там у тебя?

– Подарок ему несу. Кроме того, мне надо подготовить его. К нему должны заехать.

Дэнни молча отступила, пропуская меня. Я прошел в спальню к Лоутону. Он спал, полуоткрыв рот. На щеке виднелась засохшая струйка лекарства. Мне даже смотреть на него не хотелось. Этот полутруп явственно показывал, что может случиться с человеком. Ящик с инструментами и коробку с часами я поставил на кровать и громко хлопнул дверью в надежде разбудить Кросса. Глаза у него приоткрылись, но взгляд был затуманен.

– Эй, Ло, это я, Гарри Босх.

Я выключил зеленый огонек на мониторе.

– Гарри? Ты где?

Я стоял перед ним с застывшей улыбкой.

– Здесь. Ну как, проснулся?

– Да.

– Ну и замечательно. Я привез тебе подарок.

Я приблизился к кровати и начал вытаскивать из коробки часы.

– Привез виски? Вот спасибо, – сказал он, оживившись.

– Вот тебе часы на стену. Будешь знать время.

– Она их снимет, – вздохнул он.

– Я попрошу, чтобы не снимала.

Открыв чемоданчик с инструментами, я достал молоток, выбрал гвоздь и осмотрел стену. Самое удобное место для часов оказалось слева от телевизора, над розеткой. Одним ударом я вогнал наполовину гвоздь в стену и уже прилаживал часы, как отворилась дверь и из-за нее выглянула Дэнни.

– Зачем ты это делаешь? Ему не нужны часы!

Я закрепил часы и возразил:

– А он сказал, что нужны.

Мы оба посмотрели на Лоутона. Его глаза забегали от Дэнни ко мне и обратно.

– Пускай повисят, – произнес он, – чтобы я знал, когда будут мои передачи.

– Как хочешь, – сухо отрезала Дэнни и вышла, хлопнув дверью.

Я вставил провод от часов к розетке, установил на циферблате время и включил камеру. Все. Дело сделано. Я убрал молоток и защелкнул замок на чемоданчике.

– Гарри!

– Что?

– Ты принес?

– Да.

Пришлось опять открыть чемоданчик и достать оттуда бутылку, которую я наполнил в «Вандомских винах».

– Дэнни говорит, тебе вчера плохо было.

– Ни хрена подобного! Дай глотнуть, Гарри, душа просит.

Я проделал такую же процедуру, как и вчера, надеясь, что Лоутон не заметит, что виски разбавлено.

– Хорошая все-таки штука «Блэк буш». Еще глоточек, ну пожалуйста.

Я влил Кроссу в рот еще дозу спиртного и завинтил крышку. Мне было стыдно, что я лишаю приятеля единственной оставшейся в жизни радости.

– Послушай, Ло, хочу тебя предупредить: я, кажется, разворошил осиное гнездо.

– Что случилось?

– Я попытался разыскать ту женщину, о которой ты упоминал. Ту, что звонила Джеку Дорси насчет номеров на банкнотах. Помнишь?

– Помню. Ну и как, нашел?

– Нет. Та женщина была агент Марта Гесслер. Тебе это имя ничего не говорит?

Его взгляд блуждал по потолку, будто там, наверху, хранились блоки памяти.

– Вроде нет. А оно что-то должно говорить?

– Да. Дело в том, что женщина пропала без вести три года назад, вскоре после того, как позвонила Джеку.

– Неужели?

– Да.

Вот меня и подловили, когда я попытался разузнать насчет этого звонка.

– Они и меня захотят допросить?

– Не знаю. Но ты держи ухо востро. У них теперь любое происшествие связывается с терроризмом. После одиннадцатого сентября особая команда организована. Мужики там лихие, сначала стреляют, потом устав читают.

– Гарри, я не хочу их видеть. Зачем ты заварил эту кашу?

– Извини, так уж получилось. Если приедут, постарайся отвечать на их вопросы как можно спокойнее. Узнай их фамилии. И скажи Дэнни, чтобы она потом мне позвонила.

– Все сделаю, лишь бы меня оставили в покое.

– Конечно, Ло, я понимаю, – произнес я, поднося бутылку к его лицу. – Еще хочешь?

– Только дурачье отказывается.

Я влил ему в рот порядочную порцию и еще глоток, чтобы запить. Через полминуты алкоголь начал действовать. Глаза у Кросса заблестели.

– Ну как?

– Порядок.

– У меня к тебе несколько вопросов. Я бы не спрашивал, если бы не побывал у фэбээровцев.

– Какие вопросы?

– Все о том же звонке Джеку. Они утверждают, что звонок в досье Гесслер не зафиксирован.

– Ну и что? А если это была не она? И имени ее Джек не называл. А может, и говорил, да я позабыл.

– Нет, это была она, я убежден. По всем пунктам сходится. И ее программа, и портативный компьютер, который пропал…

– Вот видишь. Может, и запись о звонке в досье была, да пропала.

– Вероятно. А когда она звонила? Постарайся припомнить.

– Разве упомнишь все звонки, которые к нам поступают? Джек наверняка записал его в дневник.

Дневником называют журнал, куда записывают – или должны записывать – все, что произошло за сутки в отделе.

– Но как мне его получить? Я ведь теперь на гражданке.

– Что верно, то верно.

– Помнишь, ты говорил, что звонок поступил месяцев через десять после ограбления? Вас уже перекинули на другое задание. Джек занялся делом Анджеллы Бентон. Ее убили шестнадцатого мая девяносто девятого года. Марта Гесслер пропала девятнадцатого марта двухтысячного. Почти через десять месяцев.

– Выходит, память у меня не подкачала. Чего же ты еще от меня хочешь?

– Просто то, что…

Я вдруг умолк, сообразив, что по времени не сходится.

– Просто – что?

– Мне кажется, Джек должен был прореагировать на исчезновение Гесслер, если он недавно беседовал с ней. Бесследно пропал агент ФБР – это же сенсация! Все газеты писали, и по телевизору каждый день сообщали. А если Джек разговаривал с Гесслер гораздо раньше? А к тому времени, когда зашумели СМИ, он и думать о ней забыл?

Кросс молчал, словно прикидывал сроки. Я тоже, стараясь держаться логики, перебирал версии.

– Дашь еще хлебнуть, Гарри?

Он сделал большой глоток, поперхнулся, закашлялся и хрипло произнес:

– Вряд ли раньше. Через десять месяцев.

– Закрой глаза, Ло.

– Зачем?

– Закрой глаза и сосредоточься.

– Хочешь меня загипнотизировать?

– Помочь тебе собраться с мыслями и вспомнить, что в точности сказал Джек.

– Ни хрена не поможет.

– Не поможет, если не захочешь. Расслабься, Ло, забудь обо всем остальном. Вообрази, будто твоя память – школьная доска, которую ты вытираешь.

Его глаза под тонкими бледными веками бегали по-прежнему, но через несколько минут замедлили движение, а потом и вовсе остановились. Я не отводил взгляда от его лица и терпеливо ждал. Я много лет не прибегал к технике гипноза. Мне нужно было, чтобы Кросс вспомнил время и сопутствующие обстоятельства.

– Видишь доску, Ло?

– Да.

– Хорошо. Подойди к доске и напиши наверху имя: «Джек».

– Гарри, это же глупо, я…

– Сделай одолжение, Ло, напиши.

– Ну ладно, написал.

– Теперь под этим именем напиши слова: «телефонный звонок». Написал?

– Ну?

– Теперь сосредоточься на этих трех словах: «Джек, телефонный звонок», «Джек, телефонный звонок»…

В наступившей тишине слышалось слабое тиканье новых часов.

– Вглядывайся в черное поле, где написаны эти слова, и перечитывай буквы. Вглядывайся в черное поле. Перечитывай буквы.

Глаза Кросса под закрытыми веками снова задвигались.

– Вслушайся, Ло, с тобой начинает говорить Джек. Он рассказывает тебе об агенте ФБР. Он сообщает, что она располагает новой информацией об ограблении на съемке.

Я замолчал, размышляя, стоит ли еще раз называть Марту Гесслер по имени и фамилии, и решил: нет, не надо.

– Что Джек говорит тебе, Ло?

– Говорит, что в списке номеров на деньгах какая-то ошибка.

– А где в то время находишься ты?

– Мы с ним в машине. Направляемся в суд.

– Там слушается дело?

– Да.

– Какое?

– По обвинению одного мексиканца из шайки налетчиков. Он замочил ювелира-корейца. Алехандро Пенхеде выносят приговор.

– Пенхеда – это обвиняемый?

– Он самый.

– И звонок Джеку был до того, как вы приехали в суд?

– Да.

– Спасибо, Ло.

Я вытянул из него все, что необходимо. Ничего не забыл?

– Ло, Джек не сказал, как зовут агента?

– Не-а.

– Он не говорил, что собирается проверить полученную информацию?

– Говорить-то говорил, но так, для проформы. «Звонившая просто разыгрывает нас», – заявил он.

– Ты тоже так считал?

– Да.

– Слушай меня, Ло. Сейчас ты откроешь глаза, словно проснешься. Но я хочу, чтобы ты помнил, о чем мы беседовали. Идет?

– Идет.

– И еще я хочу, чтобы ты лучше себя чувствовал. И чтобы у тебя все было хорошо.

– Да.

– Ну а теперь открой глаза.

Веки у Кросса дрогнули и открылись. Его взгляд начал блуждать по потолку, потом остановился на мне. Глаза блестели сильнее прежнего.

– Гарри…

– Как ты себя чувствуешь, Ло?

– Нормально.

– Ты помнишь, о чем мы говорили?

– О том мексиканце, Пенхеде. Прокурор пообещал ему пожизненное с правом условного освобождения в обмен на чистосердечное признание. Но этот недоумок понадеялся на присяжных и натурально прогадал.

– Век живи – век учись.

Из горла Кросса донеслось бульканье, отдаленно напоминающее смешок.

– Хороший был ему урок. Вот когда мы ехали в суд, Джек и сообщил о звонке из Уэствуда. Это я точно помню.

– Тогда же вынесли приговор Пенхеде. Когда это было?

– В конце февраля или начале марта. Последний процесс, на котором я присутствовал. Через месяц в той забегаловке меня достала пуля. Вся моя многолетняя служба – псу под хвост… Помню рожу этого поганца, когда присяжные признали его виновным, а судья влепил ему на полную катушку – пожизненное без права условного освобождения. Так ему и надо, недоумку.

Снова раздался булькающий смешок, и взгляд Кросса погас.

– Что с тобой, Ло?

– Сейчас он, видимо, в Коркрене, гоняет мяч по тюремному двору. Или же мексиканская мафия снимает его задницу за почасовую оплату. А я вот здесь, тоже мотаю пожизненный срок, без поблажек.

Он заглянул мне в лицо. Единственное, что я мог, – ответить ему кивком.

– Несправедливо это, Гарри. Жизнь вообще несправедливая штука.

17

Главная публичная библиотека располагалась в одном из самых старых зданий города, на пересечении Флауэр-стрит и Фигаро-стрит, которое терялось между современными сооружениями из стекла и стали. Зато интерьер здания был великолепен, особенно центральная ротонда с прозрачным куполом. По всей окружности ротонды тянулись мозаичные изображения сцен из истории основания города католическими миссионерами. Библиотеку дважды поджигали, и она надолго закрывалась, но оба раза здание восстанавливали в его первоначальной красоте. Я пришел сюда после вторичной реставрации – впервые со школьных времен. И потом нередко наведывался в библиотеку. Она напоминала мне прежний Лос-Анджелес, который я так хорошо знал. Мне было хорошо здесь. Я забирался в какой-нибудь читальный зал или располагался во внутреннем дворике и, жуя бутерброды, листал следственные дела и строчил заметки. Я знал в лицо некоторых библиотекарей и охранников. У меня была библиотечная карточка, хотя книги я брал не часто.

Я поехал от Лоутона Кросса в библиотеку потому, что не хотелось обращаться к Кейше Расселл. Ее звонок в Сакраменто – хотя я попросил ее всего лишь подобрать вырезки о Марте Гесслер – послужил мне предупреждением. Журналистское любопытство могло завести ее куда не следует.

Главная справочная находилась на втором этаже. Сейчас там работала женщина, которую я видел и раньше, но ни разу с ней не разговаривал. Она узнала меня, когда я подошел. На груди у меня вместо полицейского значка, изображающего щит, была нацеплена библиотечная карточка.

– Вы знаете, что носите такую же фамилию, как у знаменитого художника? – спросила она.

– Да.

Библиотекарша, небрежно причесанная женщина лет тридцати пяти, покраснела. На бейджике была указана ее фамилия – миссис Моллоу.

– Я так и думала. Конечно, должны знать. Чем могу быть полезна?

– Мне нужно просмотреть материалы в «Лос-Анджелес таймс» на одну тему за три последних года.

– Будете искать их по ключевому слову?

– Наверное. А как это делается?

Она улыбнулась:

– Все материалы из «Лос-Анджелес таймс» с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года у нас заложены в компьютер. Искать материалы, опубликованные после восемьдесят седьмого, очень просто. Надо только включить один из наших компьютеров, набрать на клавиатуре ключевое слово или фразу, например фамилию, и машина произведет поиск. Это обойдется вам в пять долларов за час.

– Отлично.

Она выдвинула ящик стола и достала какое-то устройство из белого пластика. На компьютер оно было не похоже.

– И как эта штука работает?

Миссис Моллоу рассмеялась.

– Это пейджер. Пока все компьютеры заняты. Я передам вам по нему сообщение, как только какой-нибудь аппарат освободится.

– А-а…

– Пейджер за пределами здания не работает, учтите. И вместо звукового сигнала он начинает вибрировать. Положите его в карман.

– Я так и сделаю. Сколько придется ждать?

– Мы выдали компьютеры на час. Один аппарат должен освободиться через тридцать минут или раньше. Многие посетители трудятся неполный час.

– Хорошо, спасибо. Я буду поблизости. В одном из залов я нашел свободный стол и, решив работать над хронологией, на чистом листе блокнота написал три ключевых события и их даты.

Анджелла Бентон убита 16 мая 1999.

Ограбление на съемочной площадке 19 мая 1999.

Марта Гесслер пропала без вести 19 марта 2000.

Затем я записал еще два события, которые могли пролить свет на общую картину.

Гесслер – Дорси, телефонный звонок —???

Дорси – Кросс, убийство и ранение —???

Подняв голову, я задумчиво обводил глазами зал и перехватил устремленный на меня взгляд человека в джинсах и рубашке, стоявшего у журнального стенда. Тот быстро отвернулся и взял со стенда журнал. Ничто не свидетельствовало о том, что он фэбээровец. Но он слишком быстро, почти что виновато отреагировал на мой взгляд. Ему явно не хотелось показывать, что смотрит на меня.

Отложив блокнот, я подошел к стенду и будто ненароком взглянул на журнал в руках у мужчины. «Воспитание детей». Название служило еще одной уликой против этого субъекта. Он отнюдь не похож на любящего родителя. У меня не оставалось сомнений, что за мной установлена слежка.

Я побрел в справочную. Перегнувшись через барьер, прошептал миссис Моллоу:

– Можно в библиотеке пользоваться сотовым телефоном?

– Ни в коем случае! Что, кто-нибудь из посетителей разговаривает? Мешает вам заниматься?

– Нет-нет, мне просто захотелось узнать, как у вас принято.

Я собирался возвращаться на свое место, но она остановила меня и сообщила, что один компьютер освободился и пейджер мне больше не понадобится. Я вернул ей аппарат, и миссис Моллоу повела меня в кабину, где уже мерцал экран компьютера.

– Желаю удачи, – произнесла она.

– Простите… – промолвил я. – Я не очень разбираюсь в этих машинах. Как же мне добраться до материалов газеты?

– У вас же иконка, простите, под самым носом.

Я не знал, что такое иконка, оглядел стол. Монитор, клавиатура, мышка. Больше ничего. Библиотекарша у меня за спиной рассмеялась, но спохватилась и прикрыла рот рукой.

– Извините… Вы совсем не разбираетесь в этих машинах, правда?

– Да, – уныло подтвердил я. – Вы мне поможете?

– Ничего не трогайте. Пойду посмотрю, не нужна ли кому-нибудь.

– Конечно, конечно.

Через полминуты миссис Моллоу вернулась. Не садясь, она начала щелкать мышкой, пока на экране не появилось окно «Лос-Анджелес таймс».

– Теперь напечатайте ключевое слово к статье, которую вы ищете.

Радостно кивая, я напечатал: «Алехандро Пенхеда». Библиотекарша нагнулась, нажала клавишу «вход». Поиск начался. Через пять секунд результаты были на экране. Машина выдала пять публикаций. Первые две относились к 1991 и 1994 годам, и я их отбросил. Остальные три помечены мартом 2000 года. Я навел курсор на первую, от 1 марта 2000-го, и нажал клавишу «читаем». Это было короткое сообщение о начале суда над Алехандро Пенхедой, обвиняемом в убийстве ювелира-корейца Кунг Вон Парка. Вторая тоже была короткая, но именно ее-то я и искал. О вынесении вердикта в деле Пенхеды. Она была помечена 14 марта, в ней сообщалось о событиях накануне. Я достал из кармана блокнот и добавил новую информацию в свой хронологический ряд.

Анджелла Бентон, убита 16 мая 1999.

Ограбление на съемочной площадке, 19 мая 1999.

Гесслер – Дорси, телефонный звонок 13 марта 2000.

Марта Гесслер, пропала без вести, 19 марта 2000.

Я вгляделся в то, что у меня получилось. Марта Гесслер исчезла и, по всей вероятности, была убита через шесть дней после того, как сообщила Джеку Дорси о странности в списке номеров и серий на банкнотах.

– Если вам больше ничего не нужно, я пойду к себе.

Я и забыл, что миссис Моллоу все еще стоит у меня за спиной.

– Не уходите, мне еще кое-что надо найти. У вас это быстрее получится, – произнес я, встав и жестом попросив ее присесть.

– Нам не положено производить поиски для посетителей. Вы должны сами уметь обращаться с техникой.

– Обязательно научусь. Но информация нужна мне позарез, и немедленно. Ну пожалуйста, прошу вас.

Миссис Моллоу колебалась. Я пожалел, что не захватил с собой лицензию на частный сыск, полученную от штата Калифорния. Может, документ убедил бы ее. Библиотекарша высунула голову, чтобы из-за перегородки кабины посмотреть, не собрались ли у ее конторки люди. Но там прохаживался лишь тот мужчина, который делал вид, будто кого-то поджидает.

– Пойду спрошу у джентльмена, не нужно ли ему чего-нибудь.

Я видел, как в ответ на ее вопрос он отрицательно покачал головой, бросил на меня взгляд и ушел.

Миссис Моллоу возвратилась и села перед компьютером.

– Что еще вы хотите разыскать?

– Попробуйте найти материал, содержащий «Джек Дорси» и бар «У Ната».

Ее пальцы забегали по клавишам. Машина обнаружила тринадцать публикаций. Я попросил вывести на экран первую, датированную 7 апреля 2000 года.

“ОДИН ПОЛИЦЕЙСКИЙ УБИТ, ДРУГОЙ РАНЕН ВО

ВЧЕРАШНЕМ НАПАДЕНИИ НА БАР В ГОЛЛИВУДЕ

С места преступления собственный корреспондент

«Лос-Анджелес таймс» Кейша Расселл

Вчера днем в бар «У Ната» на Чероки-авеню ворвался неизвестный и, угрожая оружием, потребовал кассу. От многочисленных огнестрельных ранений скончался на месте детектив Джек Г. Дорси, сорока девяти лет, а его напарник Лоутон Кросс, тридцати восьми лет, раненный в голову и шею, в тяжелейшем состоянии был доставлен в больницу. Тридцатилетний бармен Доналд Райе также был убит, хотя не оказывал никакого сопротивления.

«Подозреваемый в черной маске скрылся, – сказал начальник службы внутренней безопасности лейтенант Джеймс Мейси на импровизированной пресс-конференции у входа в бар. – Сумма похищенных денег точно не установлена, но вряд ли она превышает несколько сотен долларов. Неизвестно также, почему налетчик начал стрельбу».

Мейси заявил далее, что, судя по всему, полицейские не сумели помешать ограблению. Закончив утреннее дежурство, они закусывали в полутемном углу бара и не успели воспользоваться табельным оружием. Признаков потребления полицейскими спиртного не обнаружено.

«Дорси и Кросс зашли в бар лишь потому, что заведение находится недалеко от того места, где они проводили очередную операцию. Все происшедшее – не более чем трагическая случайность», – заключил лейтенант Мейси.

Во время инцидента в баре не было других посетителей и персонала. Случайный прохожий, заметивший выбегавшего из заведения налетчика, сообщил полиции кое-какие его приметы. Имя свидетеля в целях безопасности не разглашается.”

Я остановился и спросил миссис Моллоу, можно ли просто перепечатать статьи.

– Да. Пятьдесят центов страница, и только наличными.

– Это меня устраивает.

Она нажала клавишу «печать» и откинулась на спинку стула, чтобы снова посмотреть, не ждут ли ее в справочной. Я стоял за ее спиной, так мне было лучше видно.

– Никого, – промолвил я. – Еще один заход сделаете?

– Только быстро. Называйте ключ.

– Слово «терроризм».

– Вы шутите? Неужели вы не представляете, как часто повторяется это слово последние два года?

– Конечно, конечно, я не подумал… Как я понимаю, поисковые слова не обязательно должны быть связаны друг с другом?

– Не обязательно. Послушайте, мистер Босх, мне надо идти…

– Еще минутку… Давайте попробуем слова «ФБР», «подозреваемый», «Аль-Кайда» и «отделение».

Миссис Моллоу задала программу и через несколько секунд машина сообщила, что имеется 467 статей, содержащих данные слова, причем все, кроме шести, опубликованы после 11 сентября 2001 года. Затем на экране появились названия первых статей. Список названий занимал сорок две страницы.

– Ну, это вы сами смотрите, – сказала миссис Моллоу. – Мне надо возвращаться на рабочее место.

Я назвал слово «терроризм», чтобы фэбээровцы поломали голову. Тот мужчина наверняка будет расспрашивать миссис Моллоу, а ко мне, конечно же, приставят новый «хвост».

– Да-да, идите. Большое вам спасибо.

– Не забудьте, что сегодня библиотека закрывается в девять. В вашем распоряжении двадцать пять минут.

– Хорошо. Как мне получить распечатку?

– Принтер стоит на моем столе. Вы набираете текст, а у меня происходит печатание. Подойдете ко мне, получите распечатку.

– Ваша библиотека работает как часы.

Миссис Моллоу ничего не ответила и ушла. Я огляделся: мужчины нигде не было. Я стал просматривать список названий. На нескольких материалах остановился, начал читать, но все они не имели ни малейшего отношения к событиям в нашем городе. Жаль, что мы не включили название «Лос-Анджелес» в число поисковых слов. Я встал посмотреть, на месте ли миссис Моллоу. Справочная была пуста. И снова сел за компьютер.

На третьей странице списка заголовков один привлек мое внимание.

«ТЕРРОРИСТ-СВЯЗНОЙ СХВАЧЕН НА ГРАНИЦЕ

С КРУПНОЙ СУММОЙ ДЕНЕГ»

Клавишей «читай» я вывел на экран всю статью. В окошке над текстом сообщалось, что она была напечатана месяц назад на тринадцатой странице секции А. Здесь же воспроизводился портрет смуглого человека со светло-каштановыми курчавыми волосами.

“От собственного корреспондента «Лос-Анджелес таймс» Джоша Мейера

Подозреваемый в перевозке средств для поддержки международного терроризма был арестован вчера с чемоданом денег при попытке пересечь близ Калексико мексиканскую границу, говорится в заявлении городских судебных органов. Тридцатидевятилетнего Мусу Азиза, четыре года находящегося в розыске, распознали служащие пограничной службы, когда он пытался переправиться из Соединенных Штатов в Мексику.

Азиз, который, по утверждению ФБР, имеет связь с филиппинским отделением «Аль-Кайды», перевозил крупную сумму американской валюты. Деньги находились в чемодане, спрятанном под сиденьем автомобиля, в котором злоумышленник рассчитывал выехать за границу. Курьер не оказал сопротивления и сейчас содержится в одной из федеральных тюрем.

По словам агентов ФБР, Азиз перекрасил волосы в светлый цвет и сбрил бороду, чтобы проехать разграничительную полосу неузнанным.

«Этот арест имеет важное значение, – заявил Авраам Клейн, представитель федеральной прокуратуры в лос-анджелесской антитеррористической бригаде. – Мы работаем по всему миру, стараясь перекрыть каналы поступления средств террористическим группировкам. Задержанный является активным участником финансирования насильственной деятельности в нашей стране и за границей».

Мистер Клейн и другие источники утверждают, что отток валюты из США и денежная помощь международному терроризму представляют угрозу американским интересам.

«Мы не только вернули владельцам крупную сумму наличности, но, что еще важнее, захватили человека, способствовавшего изъятию денег из нормального обращения», – при условии полной анонимности сообщил источник в судебных органах.

«Азиз, иорданец по происхождению, учился в средней школе в Кливленде, штат Огайо, хорошо говорит по-английски. При нем были паспорт и водительские права на имя Фрэнка Айелло», – сказал тот же источник.

Азиза занесли в списки лиц, находящихся в розыске у ФБР, четыре года назад, когда поступила информация о доставке им денег террористам, которые устроили взрыв в американском посольстве в одной из африканских стран.

Агенты ФБР прозвали Азиза Мышонком – из-за его малого роста и умения скрываться в подполье.

После 11 сентября 2001 года против Азиза были приняты особые меры предосторожности, хотя прямых доказательств его связи с террористами-смертниками, осуществившими нападение на здания Международного торгового центра в Нью-Йорке, нет.

«В его задачу входила доставка валюты из одного пункта в другой, – комментировал источник в городских судебных органах. – Деньги идут на приобретение оружия и взрывных устройств, а также на содержание тех, кто планирует террористические операции».

«Американский доллар котируется в любой точке земного шара, – заявил Клейн. – Он обладает большей покупательской способностью, чем валюта тех стран, где существуют террористические организации. Не исключено, что деньги предназначались преступникам, которые намеревались проникнуть на территорию Соединенных Штатов», – добавил Клейн, но отказался назвать сумму или источник денег.

Последние месяцы службы национальной безопасности неоднократно выступали с предостережениями, что финансирование террористов осуществляется подпольным бизнесом внутри страны. Как установлено в прошлом году ФБР, одним из таких источников был наркотрафик в Аризоне.

Некоторое время назад федеральные источники сообщили нашей газете, что, по всей вероятности, в отдаленных уголках Мексики находятся тренировочные базы боевиков «Аль-Кайды». Мистер Клейн отказался ответить на вопрос, не туда ли направлялся Азиз.”

Я долго смотрел на экран. Кажется, мне попалось нечто более значительное, нежели средство вставить перо фэбээровцам. Не помогут ли описанные в статье события в моем расследовании? Судя по всему, там, на девятом этаже в Уэствуде, связывают похищение двух миллионов с этим террористом.

По радио объявили, что до закрытия библиотеки осталось пятнадцать минут. Клавишей «печатай» я передал статью на принтер миссис Моллоу и снова стал просматривать заголовки в надежде наткнуться на продолжение прочитанной истории. Мне попалась лишь короткая заметка, опубликованная два дня спустя. В ней говорилось, что предъявление обвинения задержанному откладывается, поскольку не закончен его допрос. Поправки к федеральному законодательству, принятые после 11 сентября, давали следствию право считать подозреваемого врагом Соединенных Штатов.

Еще минут десять я проглядывал перечень публикаций, но ни одной, где упоминался бы Муса Азиз, не заметил.

По радио объявили, что библиотека закрывается. Миссис Моллоу убирала на столе вещи. Мне не хотелось, чтобы тот мужчина узнал, что я ищу с помощью компьютера, и я оставался в кабинке, пока не последовало объявление, что библиотека закрыта. Подошла миссис Моллоу, попросила покинуть помещение и передала мне распечатки. Я заплатил требуемую сумму, положил бумаги в карман вместе с блокнотом и, поблагодарив библиотекаршу, вышел.

В ротонде я сделал вид, будто любуюсь мозаикой, и поискал взглядом мужчину. «Хвоста» нигде не было, но опасения не развеялись. Я подумал: может, найти служебный выход и, дождавшись миссис Моллоу, спросить, не интересовались ли мной, но решил, что напугаю ее. Идя по третьему этажу, я почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Не знаю, следили за мной или нет, но я невольно ускорил шаг и почти трусцой добрался до своего «мерседеса».

18

Мнительность полезна. Она помогает поддерживать жизненный тонус, а он порой решает дело.

Из библиотеки я отправился в Сивик-центр. Что может быть естественнее, чем бывший легавый, навещающий полицейское управление? Однако, добравшись до здания «Лос-Анджелес таймс», я круто, не тормозя и не давая сигнала поворота, взял влево и проскочил перед движущимся транспортным потоком в туннель под Третьей улицей. Там я еще раз нажал на акселератор, и послушный «мерседес», приподняв наподобие лодки нос, с ревом понесся по протянувшейся на три квартала подземке.

Не отрывая взгляда от дороги, я краем глаза посматривал в зеркало заднего вида, не висит ли на мне «хвост». Свет от фар падал на выложенные плитками полукруглые стены туннеля, образуя причудливые блики. Киношники часто арендуют у городских властей этот туннель для съемки эффектных сцен погони. Блики выдавали автомобиль, едущий следом. Если же фары были выключены, это вызывало подозрение.

Я улыбался, сам не зная почему. Когда у тебя на «хвосте» висят фэбээровцы, радоваться нечему. Ребята из Уэствуда тоже шутить не любят. И тем не менее настроение у меня было приподнятое. «Мерседес» летел как птица. Я словно парил в вышине. Такого подъема я ни разу в патрульной машине не ощущал.

Выскочив из туннеля, я резко взял вправо и тормознул. Шины взвизгнули, «мерседес» остановился. Я сидел, глядя в зеркальце заднего вида. Из туннеля одна за другой появлялись машины, но ни одна не свернула влево, даже не притормозила. Я либо оторвался от вероятного преследователя, либо он оказался опытным и предпочел потерять объект, нежели выдать себя.

Есть еще вариант: за мной установлен надзор с помощью электроники. Мой «мерседес» могли оснастить соответствующим устройством в любом месте, где я сегодня побывал. В гараже при библиотеке любой механик сумел бы подлезть под машину и установить «жучок». Механик мог поджидать меня ранее, у федерального здания. Это означает, что фэбээровцы уже знали, что мы катались с Роем Линделлом по городу. Позвонить ему по мобильнику и предупредить? Нет, лучше по городскому телефону. Да-а… Мнительность не такая уж хорошая штука. С одной стороны, она повышает жизненный тонус, с другой – ослабляет волю.

Я влился в поток машин, идущий к голливудской скоростной магистрали, и старался не смотреть в зеркало заднего вида. Магистраль, пересекающая район Голливуда в направлении перевала Кауэнга, тянется по возвышенности. Отсюда хорошо видны места, где я провел значительную часть своего служебного времени. Вон здание «Кэпитол рекордс», напоминающее огромные стопки патефонных пластинок. Вот отель «Ашер», переделанный в элитный многоквартирный дом. Я видел огни в окнах домов на темных склонах Бичвуд-каньон и холмах Уитли-Хайтс. Видел громадные, на десять этажей, панно, прославляющие игроков городской баскетбольной команды, на стене какого-то незначительного здания. Поменьше – на соседнем доме – была реклама «Мальборо». Молодцеватый джентльмен со свисающей изо рта сигаретой.

В любое время года Лос-Анджелес лучше всего смотрится ночью. Только в темноте ощущаются его таинственность и загадочное очарование. При первых же лучах солнца занавес поднимается, таинственность и очарование пропадают, и возникает чувство подстерегающей тебя опасности. Лос-Анджелес рос в пустыне, его удобряли вздорными мечтателями и фальшивыми кумирами, но зной и песок берут свое, иссушают, обеспложивают город. По улицам движутся перекати-поле в человечьем обличье, а за углом в расселинах голых скал таятся хищники.

Я съехал у Малхолланд-драйв, пересек магистраль и на развилке свернул на Вудро Вильсон-драйв, тянущийся по склону горы. В доме у меня было темно. Поднявшись на крыльцо под навесом, я прошел на кухню. Там тускло мигал красноватый огонек автоответчика, который стоял на столе. Я включил верхний свет и нажал на аппарате кнопку «воспроизведение».

Мне поступило два сообщения: первое – от Киз Райдер, повторившей все, что она сказала мне лично, второе – от Лоутона Кросса. Скрипучим голосом он говорил, что желает сообщить мне кое-что еще. Я представил, как жена держит микрофон у его губ. Сообщение было записано два часа назад. Несмотря на позднее время, я решил сделать ответный звонок. Очевидно, телефон в доме Кроссов снабжен определителем номера, потому что сухой, отрывистый голос Дэнни нес оттенок недоброжелательности.

– Дэнни, это Гарри. Ло мне звонил…

– Он уже спит.

– Может, разбудишь? По-моему, он хотел рассказать что-то важное.

– Я знаю, что он хотел рассказать.

– Слушаю тебя.

– Он хранил дома копии дел. Держал их у себя в кабинете.

Я что-то не припомню в их доме кабинета.

– Полные копии?

– Не знаю. Держал их на полках.

– Держал? В прошедшем времени?

– Когда с ним это случилось, я переделала кабинет в комнату. Полки пришлось перенести в гараж.

– Еду к вам! – объявил я.

– Ни в коем случае, уже поздно. Я ложусь спать.

– Я буду через полчаса. Подожди, Дэнни, не ложись.

Я быстро положил трубку, чтобы она не успела возразить.

Не заходя в комнату, я покинул дом. Свет в кухне не погасил.

В Долине сеял мелкий дождичек. Дорога сделалась скользкой. Гнать было опасно. Я потратил более получаса, пока добрался до Мельба-авеню. Когда я приблизился к дому, дверь гаража поднялась. Дэнни ждала меня. Я шагнул в гараж. Он был рассчитан на две машины, но сейчас заставлен старой мебелью и пустыми ящиками. У «шевроле-малибу», которым пользовался Кросс, был приподнят капот, будто кто-то копался в моторе и отошел покурить. Крыша автомобиля покрыта густым слоем пыли. На машине тоже громоздились ящики. Яснее ясного: Кросс никогда больше не сядет за руль.

Дверь, ведущая в дом, отворилась – на пороге показалась Дэнни в длинном халате, туго перехваченном поясом на ее тонкой талии. Лицо у нее, как всегда, недовольное. А жаль, она красивая женщина или по крайней мере была когда-то красивой.

– Дэнни, я тебя не задержу. Ты только покажи мне, где…

– Там, в углу, возле стиральной машины.

Я обошел автомобиль и за стиральной машиной с сушилкой увидел две двойные полки. Раньше они закрывались на ключ, но сейчас запоры были выворочены. Лоутон, вероятно, купил их на распродаже.

Я нагнулся и открыл наугад первую полку слева. Пожелтевший телефонный справочник, стоячая рамка с фотографией, изображающей улыбающихся Дэнни и Лоутона Кросс, файловые папки для входящих и исходящих бумаг. В папке с надписью «Входящие» лежала вложенная карта Гриффит-парка. Никаких папок с делами.

Они обнаружились на второй полке. Я пробежал взглядом перечень преступлений и фигурантов. Ничего примечательного. В третьей полке – досье с надписью “Кинокомпания «Эйдолон»”. Я отложил их в сторону и продолжил поиски. Вскоре наткнулся на папку «Антонио Маркуэлл» и вспомнил нашумевшее пять-шесть лет назад дело – Маркуэлл, девятилетний паренек, исчез тогда из родительского дома в Чатсуорте. Происшествием занялась полиция совместно с ФБР. От полиции дело вели Лоутон Кросс и Джек Дорси, которые и вычислили подозреваемого-педофила, живущего в трейлере. Преступник показал им пещеру в Гриффит-парке, куда он сбросил тело убитого им мальчика. Если бы педофил не раскололся, Антонио Маркуэлла никогда бы не нашли. В Бронсон-каньоне много мест, где можно спрятать тело жертвы.

После этого случая Кросс и Дорси возомнили себя Шерлоками Холмсами. Они не знали, что ожидает их в будущем.

Я закрыл полку. Других дел, на которые я мог бы опереться в своем расследовании, не было. Последняя полка оказалась пустой. Для удобства я положил дело “Кинокомпании «Эйдолон»” на крышу машины и начал его листать. Вообще-то надо было бы взять папку под мышку и сматывать удочки, но мне не терпелось узнать, что сохранил Кросс.

Открыв папку, я сразу же понял, что дело неполное. Не хватало основных записей о ходе расследования. Отсутствовали бумаги относительно обстоятельств гибели Анджеллы Бентон. Записи в основном касались ограбления и перестрелки на съемочной площадке. Правда, имелись показания свидетелей, в том числе мои собственные, и данные судебно-медицинской экспертизы, в частности, результаты сравнения ДНК спермы с тела Анджеллы Бентон и крови с фургона похитителей. Анализы не совпадали. Здесь же содержались итоги допросов и схемы места и времени нахождения подозреваемых и свидетелей в момент совершения преступления. В схемах фигурировали одиннадцать лиц. Некоторые имена были мне неизвестны. Эти бумаги – хорошая находка, их необходимо изучить поподробнее.

Я хотел посмотреть запись о звонке насчет обнаруженной ошибки в списке номеров на банкнотах, как за спиной у меня раздался голос Дэнни. Оказывается, она и не уходила в дом.

– Нашел, что нужно?

Я обернулся. Мне бросилось в глаза, что пояс у нее на халате развязан и из-под халата виднеется светло-голубая ночная рубашка.

– Кое-что нашел. Сейчас поеду.

– Куда тебе спешить? Лоутон спит, до утра не проснется.

Она смотрела мне прямо в лицо, а я пытался сообразить, что означают ее слова. Звук и свет подъезжающего к дому автомобиля прервал затянувшееся молчание. Повернувшись, я увидел служебную «краун-викторию». В машине были двое. Я узнал пассажира и незаметно смахнул схемы и запись о звонке в щель под капотом. Остальные бумаги остались лежать на крыше «шевроле-малибу».

К дому приближалась еще одна «краун-виктория». Те двое уже вошли в гараж.

– ФБР, – произнес человек, которого я видел в библиотеке, и протянул удостоверение.

– Как дела? – осведомился я.

Он на мгновение смешался, но быстро взял себя в руки. Его напарник, не показавший удостоверение, встал по правую сторону от меня.

– Мистер Босх, мы хотим, чтобы вы проехали с нами, – сказал он.

– Я бы с удовольствием, но, к сожалению, сейчас занят. Пытаюсь привести в порядок гараж.

Агент обернулся к Дэнни Кросс:

– Мэм, не могли бы вы войти в дом и закрыть дверь. Через несколько минут нас здесь не будет.

– Это мой дом и мой гараж, – заявила Дэнни.

Я знал, что возражать бесполезно, и все же был рад, что она это сказала.

– Мэм, это дело ФБР, вас оно не касается. Будьте добры, войдите в дом.

– Все, что происходит в моем доме, меня касается.

– Мэм, не заставляйте меня повторять дважды.

Ненадолго повисло тяжелое молчание. Потом дверь за моей спиной затворилась. Мой свидетель ушел. Второй агент толкнул меня к машине. Я локтем задел какой-то ящик на крыше, и он с грохотом свалился на пол. Похоже, там была посуда.

Агент был человек опытный. Он прижал меня к автомобилю, заломил руки за спину. На моих запястьях щелкнули наручники. Сопротивление в подобной ситуации – грубейшая ошибка. Они только этого и ждут. Я не сопротивлялся. Он похлопал меня по бокам – нет ли оружия – и пошарил в карманах.

– Что тут происходит? Что вы делаете?

Это была Дэнни. Она услышала грохот и вышла.

– Мэм, войдите в дом и закройте дверь, – строго произнес агент.

Его напарник, подталкивая, повел меня ко второй «краун-виктории». Я оглянулся. Дэнни закрывала дверь. Привычное выражение недовольства на ее лице сменилось озабоченностью. Я заметил, что пояс у нее на халате был снова завязан.

Второй агент открыл заднюю дверцу машины.

– Побереги голову! – бросил он и грубо толкнул меня в салон.

Я пропахал лицом заднее сиденье. Дверца захлопнулась, едва не придавив мне ступню. Агент даже застонал от разочарования. Он постучал кулаком по крыше. Водитель включил сцепление и резко дал задний ход. От толчка я свалился на пол. Злость придала мне силы, и я кое-как взгромоздился на сиденье. «Краун-виктория» дернулась вперед. Сквозь заднее окно я видел агента, стоявшего у гаража с папкой Лоутона Кросса под мышкой.

Я с трудом переводил дыхание. Лицо с налипшей грязью от коврика на полу горело. Горело не от боли и не от злости – от полной беспомощности.

19

На полпути к Уэствуду я умолк. Я знал, что разговоры бесполезны, и тем не менее минут двадцать засыпал агентов вопросами и скрытыми угрозами, но они молчали. «Краун-виктория» въехала в подземный гараж федерального здания. Меня вытолкали из машины и подвели к лифту с надписью: «Только для службы безопасности». Один из агентов вставил пластиковую карточку в прорезь на щитке и нажал кнопку девятого этажа. Стальная коробка поднималась, а я думал о том, как низко пал, сняв полицейский значок. Разве можно сравнить меня с этими молодцами? Они агенты ФБР, а я никто. Они могли сделать со мной что угодно.

– Браслеты слишком тугие, – пожаловался я. – Пальцы онемели.

– Вот и хорошо.

Мы подошли к какой-то комнате, которую тоже открыли пластиковой карточкой. Оттуда мы попали в коридор и по нему добрались до комнаты с секретным замком.

– Отвернись, – приказали мне.

– Не понял.

– Отвернись, говорю, от двери.

Код был набран, дверь отворилась, и меня повели по длинному полутемному коридору, по обе стороны которого располагались двери с небольшими квадратными окошками на высоте человеческого роста. Поначалу я решил, что это помещения для допросов. Но это были камеры. В некоторые я успевал мельком заглянуть. В одной заметил двух смуглых бородатых мужчин, вероятно, выходцев из Среднего Востока. В другой увидел низкорослого человека, стоящего у окна; его подбородок едва достигал подоконника. Волосы у него были светло-русые, но явно крашеные. Сантиметровая чернота у корней выдавала это. По фотографии в библиотечном компьютере я узнал Мусу Азиза.

Мы остановились у камеры № 29. Невидимая рука открыла дверь. Я услышал характерный щелчок: с меня снимали наручники, но ничего не почувствовал – ладони совершенно онемели. Чтобы восстановить кровообращение, я начал растирать белые, как мыльная пена, руки. Только на запястьях пролегла глубокая красная борозда. Я всегда считал, что надевать подозреваемому чересчур тугие наручники не следует. Так толкнуть задержанного, чтобы тот мордой пропахал заднее сиденье машины, тоже не обязательно. Делается это часто и всегда сходит с рук. Любители заниматься этим вырастают из балбесов, которые в школе издевались над маленькими.

В руках у меня покалывало. К голове приливала кровь. Темнело в глазах. В помраченном сознании слышался голос, зовущий к отмщению. Я с трудом подавил это чувство. Нужно знать, когда употребить силу. Фэбээровцы этого не знали.

Меня подтолкнули к камере. Я невольно напрягся. У меня не было ни малейшего желания входить внутрь. От резкого удара под левое колено нога у меня подогнулась. Сильный толчок в спину – и я влетел в камеру, вытянув вперед руки, чтобы не стукнуться о стену.

– Будь как дома, недоумок, – раздался голос.

Дверь захлопнулась. Я подошел к ней, заглянул в оконце и понял, что заключенные, которых я видел, смотрели на самих себя. С внутренней стороны оконце было зеркалом.

Я знал: тот, кто впихнул меня в камеру, снаружи наблюдает, чем я занимаюсь. Я кивнул, давая понять, что припомню ему это. А он, вероятно, ухмыляется.

В камере горел свет. Я отошел от двери и огляделся. На одной стене узкие откидные нары с тонким матрацем. На другой – раковина и унитаз. Больше ничего, если не считать железной коробки в верхнем углу с небольшим отверстием, в котором поблескивал объектив камеры. За заключенными велось постоянное наблюдение, даже когда тем приходилось пользоваться унитазом.

Сколько времени? Часов на руке не было. Их, вероятно, сняли вместе с наручниками. Запястья настолько онемели, что я не заметил хищения.

Прошел, видимо, час моего заключения. Я провел его, шагая взад-вперед по тесной камере и стараясь сдержать гнев. Подходя к углу, где была установлена камера, я показывал фигу. Каждый раз, без исключения. Потом я решил не изнурять себя и второй час провел, сидя на нарах и стараясь вести счет времени. Иногда поднимал кверху палец. Порой даже не глядя на железную коробку.

Для разнообразия начал вспоминать допросы, которые я проводил. На ум пришел случай, когда мы задержали одного отвратительного типа, подозреваемого в сбыте наркотиков. Рожа – страшнее атомной бомбы. Перед допросом привели его в камеру, а сами ненадолго отлучились, чтобы потрепать ему нервы. Едва мы ушли, он снял штаны, загнул ноги за шею и попытался повеситься на консоли с электрической лампочкой. Хорошо, кто-то зашел в камеру и вынул его из петли. Он заявил, что скорее покончит с собой, чем проведет под замком еще час. А пробыл-то он в камере всего минут двадцать, не более.

Я рассмеялся и вспомнил другой случай, не такой смешной. Привели для допроса свидетеля по делу о вооруженном ограблении. Было это в пятницу вечером. Будучи нелегальным эмигрантом, бедняга до смерти испугался, хотя от него требовалась лишь информация. Его ни в чем не подозревали, намеревались затем переправить обратно в Мексику. Выдворению из Штатов предшествуют обычно бесконечные телефонные звонки и заполнение всяческих бумаг. По ходу допроса следователя срочно вызвали на операцию в городе. Он велел мексиканцу ждать его, но не вернулся. Операция была долгой и сложной, и следователь забыл о свидетеле. В воскресенье утром другой сотрудник услышал шаги в помещении для допросов. Бедняга-свидетель не решился уйти, хотя дверь была не заперта. Даже по малой нужде не выходил – мочился в пустые пластиковые стаканчики из-под кофе, валявшиеся в мусорной корзине.

Воспоминание об этом случае повергло меня в уныние. Я лег на матрац, накрыл лицо пиджаком и притворился спящим, чтобы они не подумали, что я трушу. Но я не спал, и они это знали. Знакомая картина, не раз ее видел – только снаружи камеры.

Я попытался сосредоточиться и перебрал события дня: складываются ли они в общую картину? Чем я привлек внимание ФБР? Вряд ли бумагами Лоутона Кросса. Скорее всего я вызвал их подозрение тем, что интересуюсь публикациями о Мусе Азизе. Они, разумеется, допросили библиотекаршу или заглянули в компьютер, на котором я работал. Поправки к законодательству давали им право это делать.

Миновало, по моим представлениям, около четырех часов, когда дверь камеры почти бесшумно открылась и появился незнакомый человек. Я скинул пиджак с лица и спустил ноги с нар. В руках у мужчины были папка и стаканчик с кофе. За ним вошел агент, который следил за мной в библиотеке.

– Не вставайте, – произнес незнакомец.

Но я все-таки встал.

– Какого черта?..

– Я сказал, сидите на месте. Иначе отложим разговор до завтрашнего дня.

Я помедлил, разыгрывая возмущение, потом сел на матрац. Агент поставил стул и покинул камеру, закрыв за собой дверь. Незнакомец сел, поставил стаканчик с дымящимся кофе на пол. Приятный аромат наполнил камеру.

– Я спецагент ФБР Джон Пиплз.

– Очень приятно. Зачем меня сюда привезли?

– Затем, что вы не хотите слушать, что вам говорят.

Спецагент был приблизительно моего возраста, может, немного постарше. Волосы у него были чуть длиннее, чем положено по уставу. Наверное, слишком загружен работой, чтобы вовремя стричься.

Любое человеческое лицо обладает особым магнетизмом, имеет свою притягательную силу. У одних – нос особой формы, у других – раздвоенный подбородок, у третьих – шрам. У Пиплза это были глаза – глубоко посаженные, темные, беспокойные, с какой-то тайной.

– Вас просили не лезть не в свои дела, мистер Босх. И тем не менее вы здесь.

– Вы можете ответить на вопрос?

– Попытаюсь, если он не касается засекреченных предметов.

– Мои часы засекречены? Мне их подарили, когда я уходил с работы. Я хочу, чтобы мне их вернули.

– Не беспокойтесь о своих часах, мистер Босх.

Пиплз нагнулся, взял с пола стаканчик с кофе, отхлебнул и скривил физиономию: кофе был горячий.

– Мы безуспешно пытались вдолбить вам кое-что в голову. Речь идет о более серьезных вещах, чем ваше частное расследование и подаренные часы за сто долларов.

– Думаете, это все, что власти потратили на меня за мою долголетнюю службу?

– Вы только вредите себе пустыми разговорами, мистер Босх. И мешаете расследованию, затрагивающему жизненные интересы нашей страны.

– Все эти разговоры о государственной безопасности приберегите для других, спецагент Пиплз. Я не считаю, что расследование убийства частным лицом вредит государству.

Пиплз встал, подошел ко мне и, опершись руками о стену, выкрикнул:

– Иеронимус Босх! Неужели вы не понимаете, что прете против потока?!

Странно, но он произнес мое настоящее имя правильно. Меня рассмешила сцена, которую разыграл Пиплз. Он не понимал, что я четверть века провел в помещениях для допросов и видел всякое.

– Усвойте же наконец, что вы теперь не детектив, не следователь. Вы больше не носите полицейский значок. У вас никакого официального положения.

– Гражданин свободной страны – разве этого не достаточно?

– Страна уже не та. В ней многое переменилось. – Он похлопал ладонью по папке с бумагами. – Убийство той женщины – печальное событие, не отрицаю. Но речь идет о более серьезных вещах. Мы призывали вас, мистер Босх, не касаться их. Иначе мы будем вынуждены принять меры.

– Засадите меня вместе с Мышонком и другими? Враги нации – так вы их называете? Людям известно, чем вы здесь занимаетесь? Я узнал Мышонка, когда меня вели в камеру.

– И отсюда вы заключили, чем мы занимаемся?

– Естественно. Вы его обрабатываете. Может, он и убил Анджеллу Бентон. И банковского охранника прикончил, и с вашим агентом расправился. Вас не заботит судьба Марты Гесслер? Она же была вашим человеком. Неужели страна изменилась так сильно? Или наша политика настолько беспринципна, агент Пиплз?

Я видел, что он оскорбился. Мои слова открыли старую рану. Но он решительно открыл папку и вытащил распечатку с фотографией Азиза.

– Откуда вы все это знаете?

– От ваших людей.

– Не порите чепуху! Никто из наших людей не разгласил бы…

– Тут и разглашать не нужно. И так все ясно. Видел я вашего агента в библиотеке. Заметьте, кстати, плохо он работает. Велите ему в следующий раз взять другой журнал, ну хотя бы «Спортс иллюстрейтед». Я просматривал газетные материалы и наткнулся на этот, сделал распечатку. Знал, что это вызовет подозрение у вашей службы, и не ошибся. В ФБР народ предсказуемый. Как только я увидел Мышонка, прояснилась общая картина. Деньги вы, конечно, нашли – под сиденьем его автомобиля. Выяснили, для чего они предназначались. А то, что с ограблением киношников связаны два или три убийства, вам на это наплевать. Справедливость по отношению к мертвым? Бред собачий.

Пиплз медленно положил мою распечатку в папку. Его лицо потемнело. Мои слова задели агента за живое.

– Вы не понимаете, что происходит в мире. Самодовольно рассуждать об абстрактной справедливости легче легкого.

Я улыбнулся:

– Скажите это политикам, которые так часто меняют правила, что скоро пойдет вообще игра без правил. Вот что происходит в мире.

Пиплз подался вперед.

– Вы знаете, куда с этими деньгами направлялся Азиз? Нет? Так я вам скажу. В тренировочный лагерь террористов. И не где-нибудь в Афганистане, а в сотне километров от нашей границы. Туда, где обучают наших убийц. Недочеловеков, готовых убивать нас дома, на улице, в самолете. Убивать днем и ночью. Им безразлично, кто мы и во что верим. Разве я не прав? Разве мы не обязаны бороться с ними?

Я откинулся к стене. Будь у меня стаканчик кофе, я не дал бы ему остывать на полу.

– Каждый должен выполнять свою работу, – заметил я.

– Замечательно! – В голосе Пиплза прозвучал сарказм. – Мудро. Я велю выгравировать ваше изречение на медной табличке и повешу в своем кабинете.

– На одном судебном процессе адвокат противной стороны произнесла фразу, которую я никогда не забываю. Привела слова философа, не могу сейчас припомнить его фамилию – у меня дома записана. Так вот она сказала, что всякий, кто борется с чудовищами, должен следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Иначе все пропало.

– Это Ницше. И вы почти правильно процитировали.

– Правильно цитировать или неправильно – не важно. Важно помнить смысл.

Пиплз достал из кармана мои часы и бросил их мне. На циферблате на фоне здания городского муниципалитета изображен полицейский значок. Часы показывали, что я пробыл в камере дольше, чем предполагал. На дворе, должно быть, светало.

– Убирайтесь, Босх. Если снова попадетесь нам на глаза, пеняйте на себя. Быстро окажетесь в наших руках. И ни одна живая душа не узнает, где вы и что с вами. Я вас предупреждаю.

Предупреждение напоминало угрозу.

– Буду числиться среди пропавших без вести?

– Называйте это как хотите.

Пиплз поднял по направлению к камере слежения руку, пошевелил пальцами. Щелкнул электронный замок, и дверь раскрылась. Я встал.

– Идите, вас проводят. И не забудьте, я оказываю вам услугу.

Я подошел к Пиплзу, посмотрел на папку у него в руках.

– Вы, как вижу, накладываете арест на мои бумаги. И на бумаги Лоутона Кросса.

– Да, они останутся у нас.

– Понимаю, из соображений национальной безопасности. Найдите среди фотографий ту, где снята убитая Анджелла Бентон. Посмотрите на ее руки.

– Зачем?

– Посмотрите внимательно и поймете, что я имею в виду.

В коридоре меня ждал агент.

– Сюда, – буркнул он, явно недовольный, что меня выпустили.

Мне хотелось снова увидеть Мусу Азиза. Еще раз заглянуть в его лицо. Не исключено, что он тот, кого я ищу. Пока Азиз здесь, мне его не достать – ни физически, ни юридически.

Мы миновали еще две двери с электронными замками и приблизились к лифту. Кнопок вызова на нем не было. Агент повертел в воздухе пальцами, и я услышал шум поднимающейся кабины.

Выйдя из лифта, он повел меня в подземный гараж. Там он крикнул механику, чтобы тот поднял дверь. В глаза мне ударил яркий солнечный свет. Я зажмурился.

– Как я понимаю, вы не отвезете меня?

– Доберешься сам. Желаю приятно провести день.

Я попытался придумать какое-нибудь остроумное замечание, но не сумел. Между нами опустился железный занавес.

20

Фэбээровцы побывали в моем доме. Этого следовало ожидать. Надо отдать им должное: операцию провели деликатно – не то что после обычного обыска, когда в комнатах все вверх дном. Большинство вещей оставалось на местах. Обеденный стол, где я разложил бумаги, касающиеся убийства Анджеллы Бентон, был чист, словно стеклышко. Создавалось впечатление, что, собрав документы, они отполировали столешницу. Мои заметки, докладные и досье – все исчезло. Они мне ничего не оставили. Я мрачно посмотрел на свое отражение на блестящей поверхности стола и решил, что, перед тем как сделать следующий шаг, надо поспать.

Я достал из холодильника бутылку минералки и отправился на заднюю веранду посмотреть, как из-за гор поднимается солнце. Подушка на плетеном кресле пропиталась утренней росой. Я смахнул капельки, сел и задрал на скамейку ноги. В воздухе чувствовался холодок, но на мне был пиджак. Я поставил бутылку воды на ручку кресла и сунул руки в карманы. После ночи, проведенной в камере, хорошо оказаться дома!

Из-за перевала Кауэнга выглянул солнечный диск. В рассеянном свете его лучей носились мириады мельчайших частиц. Надо бы надеть солнцезащитные очки, но вставать неохота. Я закрыл глаза и уснул. Мне снилась Анджелла Бентон, ее руки – руки женщины, которой я не знал, но она оживала в моих мыслях и тянулась ко мне.

Я проснулся через два часа. Лицо немилосердно жгло солнце. Жутко стучало в голове. Нет, кто-то действительно барабанил в переднюю дверь. Вставая, я нечаянно смахнул непочатую бутылку с ручки кресла. Она покатилась по веранде и упала в кусты. Я подошел к перилам. Веранда, поддерживаемая стальными укосинами, висела над глубоким ущельем. Никакой бутылки там не было видно.

Стук повторился, я услышал свое имя. Через гостиную и передний коридор я приблизился к двери и открыл ее. Передо мной стоял озабоченный Рой Линделл.

– Пора вставать, Босх, – произнес он, переступая порог.

Обеими руками я оттолкнул его от себя и помотал головой. Рой понял намек. Я вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.

– Пошли в мою машину.

– Хорошо. Моя все равно на Вудланд-Хиллз.

Служебный автомобиль Линделла стоял на неположенном месте – на шоссе, у въезда к моему дому. По Вудро Вильсон-драйв мы добрались до поворота к Малхолланд-драйв. Наша поездка не имела намеченной цели.

– Что случилось? – спросил Рой. – Появился слух, что тебя ночью забрали.

– Это ваша команда работает.

– Не похоже, что тебя потрепали. У тебя даже румянец на щечках заиграл.

– Спасибо за комплимент, Рой. Так зачем ты прибыл?

– Думаешь, в твоем доме установили «жучок»?

– Вероятно. Я не успел посмотреть. Ну так что тебе нужно? Куда мы направляемся? – промолвил я, хотя, кажется, догадывался.

Малхолланд-драйв огибает холм и тянется на возвышенность, откуда открывается вид на город, теряющийся сразу же за зданием «Кэпитол рекордс». Видимость зависела от тумана, поднимавшегося с залива Санта-Моника.

Линделл въехал на небольшую парковку и резко затормозил около автофургона «фольксваген», какие были в ходу лет тридцать назад.

– Как подвигается твое расследование? – поинтересовался Линделл, поворачиваясь ко мне.

Я внимательно посмотрел на него, пытаясь определить, приехал ли он потому, что его волнует судьба Марты Гесслер, или его послал спецагент Пиплз – проверить мое настроение. Конечно, Линделл и Пиплз – существа одной породы, но разных видов. Они носят одинаковые значки, однако работают на разных этажах федерального здания. И все же – как знать? Может, на Линделла оказали давление.

– Никак не подвигается. Его нет, расследования.

– Ты вешаешь мне лапшу на уши?

– Нет. Я понял, в чем мое настоящее призвание.

– Неужели намерен бросить дело?

– Угадал. Хочу поехать в отпуск. Скорее всего в Лас-Вегас. Я уже начал загорать сегодня утром. Заодно денежки потрачу.

– Катись ты! – Рой улыбнулся своей проницательности. – Думаешь, меня послали проверить тебя на благонадежность?

– Сам катись. Но сначала отвези меня домой. Мне надо собрать вещи для поездки.

– Не отвезу, пока не скажешь, что происходит.

Я отворил дверцу.

– Как хочешь, могу и пешочком. Для здоровья полезно.

Я вылез из машины и направился в сторону Малхолланд-драйв. Линделл распахнул дверцу, ударив ею «фольксваген», и догнал меня.

– Послушай, Босх… – Он загородил мне дорогу, прижав кулаки к груди, словно пытался разорвать надетую на него цепь. – Гарри, я сам приехал. Никто меня не посылал! Те ребята, наверное, просто хотели напугать тебя.

– Скажи это тем, кого они держат в камерах. Я не желаю пропасть без вести. Понимаешь, о чем я?

– Бред какой-то! Ты не из тех, кто…

– Эй ты!

Мы обернулись. Отодвинув дверцу, из фургона вылезли двое. Бородатые, длинноволосые – таким бы на мотоциклах носиться, а не тащиться на старой колымаге.

– Ты поцарапал мне бок! – крикнул один.

– Чем докажешь? – рявкнул Линделл.

Началось, подумал я. На передней дверце «фольксвагена» виднелась десятисантиметровая царапина. Дверца автомобиля Линделла уперлась в ее край. Явная улика.

– Это тебе не шуточки! – заорал один из незнакомцев. – Сейчас мы тебе на роже царапину сделаем!

Быстрым движением Линделл выхватил из-под пиджака пистолет. В то же мгновение он схватил противника за грудь рубашки, зацепив при этом его бороду, рванул к себе и приставил дуло к его горлу.

– Полегче, Рой! – воскликнул я.

– А ну убирайтесь на своем тарантасе к чертовой матери!

Из фургона донесся запах марихуаны. Увидев пистолет, второй незнакомец застыл, как столб.

– Ладно, парни, – проговорил наконец первый. – Все путем. Сейчас отвалим.

Линделл оттолкнул его и спрятал пистолет.

– Отваливайте, да поскорее. А трубку мира раскурите где-нибудь в другом месте.

Мы молча смотрели, как двое забрались в фургон и покатили, сделав на прощание по непристойному жесту.

– Здорово ты его, – обратился я к Рою. – Странно, что с такими способностями тебя еще не взяли на девятый этаж.

– Так что же все-таки будет, Босх?

Линделл только что угрожал пистолетом двум незнакомым людям. У него был прилив мужской силы. Но сейчас волна спала. Он успокоился. Одним взмахом руки происшествие было стерто с экрана радара. Такие резкие перемены в поведении я чаще всего наблюдал у лиц, страдающих психопатией. Впрочем, это можно объяснить и заносчивостью, которой страдают фэбээровцы.

– Поехали?

– Не-а, – усмехнулся я.

Я повернулся и двинулся в сторону Вудро Вильсон-драйв. Рой чертыхался мне вдогонку, но не останавливал.

21

Я попросил таксиста высадить меня неподалеку от моего «мерседеса». Машину не тронули, но, конечно же, обыскали. Я кинул сумку на заднее сиденье, сел за руль и подъехал к гаражу у дома Лоутона Кросса. Гараж был открыт. Похоже, Дэнни не запирала его на ночь. Я опустил дверь гаража и поднял капот. Мотор и агрегаты были чистые, хотя и немного припорошены пылью. Лоутон ухаживал за своей машиной, как за малым ребенком.

Фэбээровцы не нашли спрятанные мной ночью бумаги из досье Кросса. Листы лежали на проводах системы зажигания. Собирая их, я заметил, что аккумулятор отключен. Это правильно, ведь в ближайшее время пользоваться автомобилем не собирались. Лоутон сам не мог сделать это, попросил жену.

– Гарри?

Я обернулся. В дверях стояла Дэнни.

– Привет, Дэнни! Я тут забыл кое-что. Кроме того, мотор в моем «мерседесе» барахлит. Хочу позаимствовать у тебя инструменты.

Я указал на верстак и настенную панель, на которой были развешаны инструменты и приспособления. Она недоверчиво покачала головой.

– Тебя же ночью забрали и надели наручники. Агенты сказали, что ты не скоро вернешься.

– Обычная тактика запугивания – вот и все. Как видишь, я быстро вернулся.

Я опустил капот, оставив небольшой зазор, как оно и было до моего первого приезда. Через открытое окно положил бумаги на переднее правое сиденье своего «мерседеса». Потом подумал и переложил их под коврик на полу. Тайник неважнецкий, но пока сойдет.

– Как Ло? – спросил я.

– Не очень.

– Что-нибудь случилось?

– Эти люди выставили меня за дверь и стали его допрашивать. Даже монитор выключили, чтобы я ничего не слышала. Напугали его до смерти и меня тоже. Уезжай, Гарри, и больше не возвращайся.

– Напугали тебя? Чем?

Дэнни молчала.

– Велели тебе никому ничего не говорить, тем более мне?

– Нуда…

– Слушай, Дэнни, я не желаю причинять тебе неприятностей, но я хотел бы побеседовать с Ло.

– Он передал, что не хочет тебя больше видеть. От тебя одно беспокойство.

– Хорошо, я сейчас уеду.

– Они тебе ничего не сделали, Гарри?

Я пристально посмотрел на нее. Вопрос вызван не просто вежливостью.

– Нет, со мной все в порядке.

– Слава Богу.

– Дэнни, мне нужно забрать кое-что из комнаты Ло. Мне пойти или ты сама принесешь?

– Ты о чем?

– О часах.

– О часах? Ты же подарил их Ло.

– Да, а сейчас намерен взять обратно.

Она пожала плечами. Решила, что я беру часы, чтобы они из-за них не ссорились.

– Хорошо, принесу. Но я ему скажу, что это ты захотел.

Дэнни ушла в дом. Я снял со стены клещи и отвертку, потом увидел у верстака низкую тележку для осмотра днища автомобиля. Скинув пиджак, я растянулся на ней ничком и подкатил под мой «мерседес». Не прошло и минуты, как я обнаружил примагниченный к бензобаку подслушиватель величиной с книгу в твердом переплете. Тот, кто устанавливал «жучок», обладал, очевидно, рационализаторской жилкой. Провод, идущий из аппарата, был подсоединен к выхлопной трубе. Когда при движении труба нагревалась, сенсор отключал в нем батарейки. На деле осуществлялся лозунг дня: экономьте энергию, силу, нервы.

Я оставил все как есть, выполз из-под машины и увидел Дэнни с часами в руках. Задняя крышка часов была открыта.

– То-то я смотрю, тяжеловаты они для обычных стенных часов, – усмехнулась она.

Я встал.

– Послушай, Дэнни…

– Не веришь мне? Стал шпионить за нами?

– Я не для того их повесил. Эти типы, что приезжали вчера…

– Молчи уж! Где тут пленка?

– В этой камере цифровое изображение. В ней все внутри.

Это была ошибка с моей стороны. Дэнни подняла часы и грохнула их о бетонный пол. Стекло – вдребезги, камера закатилась под «мерседес».

– Ч-черт! Камера-то чужая.

– Мне безразлично чья! Ты не имеешь права так поступать!

Я заглянул под «мерседес», дотянулся до камеры. Корпус ее был сильно поцарапан, но поврежден ли механизм, я не знал. Вынул карту памяти, вроде бы цела, показал ее Дэнни.

– Это – единственное, что может показать, чего хочет от нас ФБР. Моли Бога, чтобы карта не была повреждена.

– Наплевать! Смотри, радуйся своей поганой записи. Но чтоб ноги твоей в моем доме не было! – выкрикнула Дэнни и ушла, хлопнув дверью.

Я спрятал карту в карман и присел на корточки, чтобы собрать с пола то, что осталось от часов.

22

В аэропорту Бербанка я оставил машину на долгосрочной стоянке и трамвайчиком добрался до терминала. В кассе юго-западного направления я купил обратный билет в Лас-Вегас, оставив открытой дату возвращения, потом как простой обыватель встал в очередь к досмотру службой безопасности. Часы, ключи от машины и карта памяти из камеры были сложены в целлофановом пакете, так что рама металлоискателя пропустила меня без звука. Проходя проверку «на металл», я сообразил, что оставил свой сотовый телефон в «мерседесе». Что ж, тем лучше. Они будут знать мое местонахождение.

До отлета оставалось менее часа. За десять долларов я купил телефонную карточку и дважды перечитал инструкцию для пользователя – не потому, что в руках у меня была какая-то хитрая штука, а просто колебался: звонить или нет. Наконец снял трубку и заказал междугородний разговор с абонентом, номер которого знал на память, но не звонил ему почти год.

Она взяла трубку после второго звонка, хотя я понимал, что разбудил ее.

– Элеонор, это я, Гарри. Я тебя разбудил?

– Ничего страшного. Как ты?

– Нормально, спасибо. Засиделась за картами?

– До пяти утра играла, потом мы пошли завтракать. Конечно, разбита, будто только что прилегла. А сколько времени?

– Одиннадцать, – ответил я.

Она застонала.

Я чувствовал, как пропадает у меня уверенность. Вдобавок разбирало любопытство – кто это «мы». Но я не стал уточнять. Это пройденный этап.

– Гарри, что с тобой? – произнесла Элеонор. – У тебя действительно все в порядке?

– Да. Я тоже не спал почти до утра.

Я заметил, что на мой рейс началась посадка.

– Ты за тем и позвонил, чтобы сообщить, что не выспался?

– Нет, понимаешь, мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? Имеешь в виду в каком-то деле? Ты ведь ушел с работы.

– И да и нет. Есть ряд обстоятельств… Короче, могла бы ты через час встретить меня в аэропорту?

Повисло тяжелое молчание. Элеонор соображала: что бы это все значило? В груди у меня закололо. Вспомнилась теория одной пули.

– Хорошо, встречу. Где я тебя найду?

Я перевел дыхание. Я знал, что она ответит. Но ожидание и исполнение желаний – разные вещи. Ее слова подтвердили мои надежды и чувства, которые я все еще испытывал к ней. Я попытался представить: она в постели, волосы растрепаны – это возбуждало меня, хотелось полежать с ней подольше…

Что я тяну? У нее же мобильный телефон. Городского вообще нет, а если есть, номер мне неизвестен. Снова закралась мыслишка о том, кто это «мы». С кем она сейчас в постели?

– Гарри, ты что молчишь?

– Я не молчу, а думаю… Давай у пункта проката автомобилей, кажется, «Авис» называется. Говорят, хорошая фирма.

– Гарри, из аэропорта каждые пять минут в город отправляется автобус. Зачем я тебе нужна?

– Это не телефонный разговор. Потом объясню. Так встретишь? На мой рейс началась посадка.

– Да, – промолвила она неохотно-уступчивым тоном, таким знакомым и близким.

– Ты все еще на своем «форд-таурусе» ездишь?

– Нет, сменила его на серебристый «лексус». Я зажгу фары. Если увижу тебя первой, помигаю ими.

– Спасибо, Элеонор, до встречи.

Я повесил трубку и зашагал на летное поле. «Лексус»… Я приценивался к этой марке до того, как купил подержанный «мерседес». Отличная машина, ничего не скажешь, но дороговато.

Когда я вошел в салон самолета, все крайние кресла были уже заняты, а полки для ручной клади забиты. Я втиснулся между мужчиной в гавайской рубашке и с крупной золотой цепочкой на груди и женщиной, такой бледной, что казалось, она упадет в обморок, как только окажется под палящим солнцем Невады. Я прижал руки к бокам, забылся и дремал весь короткий перелет, несмотря на то что мужчина в гавайской рубашке вертелся всю дорогу. Мне надо было подумать и набраться сил: когда вернусь в Лос-Анджелес, будет не до отдыха.

Меньше чем через час я выходил из дверей аэропорта Маккарран. Меня обдало жаром, как из сушильной печи, однако я не упал в обморок. Мой взгляд скользил по нескончаемым рядам машин, пока не остановился на серебристом автомобиле с зажженными фарами. Из открытого окна мне помахали рукой. Элеонор. Я тоже помахал ей и зашагал к машине. Открыв дверцу, я бросил сумку на заднее сиденье, а сам сел рядом с Элеонор.

– Привет! – сказал я.

Секундное колебание, и вот мы уже прижались друг к другу и поцеловались. Поцелуй был короткий, но сладкий. Я долго не видел Элеонор. Меня вдруг пронзила мысль, как быстро летит время. Хотя мы каждый год беседовали по телефону, поздравляя друг друга с днем рождения и Рождеством, миновало почти три года с тех пор, как я видел ее, прикасался к ней, был с ней. Это возбуждало и угнетало одновременно. Я же скоро уеду.

– У тебя новая прическа, – заметил я. – Красивая.

Волосы у Элеонор были подстрижены короче, чем обычно, и приоткрывали лебединый изгиб ее шеи. Она вообще выглядела великолепно. Впрочем, она для меня всегда великолепна – с волосами до пят или с короткой стрижкой.

Элеонор опустила солнцезащитный верх, и мы выехали из аэропорта.

– Спасибо за комплимент. А ты почти не изменился и хорошо выглядишь.

Я тоже поблагодарил ее и, стараясь не улыбаться, достал бумажник.

– Что это за великая тайна, о которой нельзя говорить по телефону?

– Никакой особой тайны. Мне просто нужно, чтобы кое-кто думал, будто я в Лас-Вегасе.

– Но ты в самом деле в Лас-Вегасе.

– Я здесь ненадолго. Вот возьму машину напрокат и двину обратно.

Элеонор кивнула, будто поняв мою затею. Я вынул из бумажника кредитные карточки «Эй-ти-эм» и «Американ экспресс». Себе я на всякий случай оставил «Визу».

– Я тебя вот о чем попрошу, – произнес я. – Возьми эти карточки и две недели пользуйся ими. Код «Эй-ти-эм» – сто тридцать один. Легко запомнить.

Тринадцатого января мы поженились.

– Кстати, в будущем году тринадцатое января приходится на пятницу. Плохая примета, Гарри.

Что бы это значило, подумал я. Зачем ей смотреть, на какой день выпадает очередная годовщина распавшегося брака?

– Ближайшие дни постарайся почаще пользоваться моими карточками. Закажи первоклассный обед или купи себе подарок. На «Американ экспресс» пропечатано мое имя. Никаких проблем не будет.

Мало кто знает, мужское имя Иеронимус или женское. В свое время Элеонор часто пользовалась моими карточками. Проблемы могут возникнуть, если при покупке попросят предъявить удостоверение личности. Это случается крайне редко, еще реже – в Лас-Вегасе, где сначала берут ваши денежки, а потом уж задают вопросы.

Я протянул Элеонор карточки, но она покачала головой.

– Зачем это, Гарри? Что происходит?

– Я же сказал, мне важно, чтобы некоторые люди думали, будто я в Лас-Вегасе.

– Они могут проследить использование кредитных карточек?

– Если захотят. Правда, я не знаю, захотят ли. Но на всякий случай…

– Значит, это полиция или ФБР. Кто именно?

Я усмехнулся:

– Не исключено, что и те и другие. Особенно интересуется мной ФБР.

– О Господи… – протянула она. – Опять…

Я хотел объяснить, что дело касается и Марты Гесслер, но промолчал. Незачем втягивать ее в опасные игры.

– Нет, не подумай, что это нечто особенное. Я намерен довести до конца одно старое нераскрытое дельце, а это почему-то не понравилось ФБР. Там уверены, что запугали меня, и я не стану рисковать… Ну пожалуйста, Элеонор, всего несколько дней.

Я снова протянул ей карточки. После секундного колебания она взяла их.

Сразу за аэропортом находились пункты аренды автомобилей. Мне хотелось сказать Элеонор о нас обоих, о том, как я мечтаю снова приехать сюда, когда прекратится весь этот кошмар, в котором я пребывал последние дни.

Элеонор въехала на площадку «Ависа». Мне надо было выходить, но я сидел и смотрел на нее, пока она не повернулась ко мне.

– Спасибо тебе, Элеонор.

– Не стоит благодарности. Я пришлю счет.

Я улыбнулся.

– Ты не собираешься приехать в Лос-Анджелес? Игральные столы есть и там.

Она покачала головой:

– Во всяком случае, не скоро. Мне надоели перелеты.

Больше говорить было не о чем.

Я наклонился к ней и поцеловал в щеку.

– Я позвоню завтра или послезавтра, хорошо?

– Звони. И будь осторожен, Гарри. Пока.

Я стоял и смотрел ей вслед. Если бы я мог побыть с ней подольше! Интересно, позволила бы она это?

Я постарался выбросить лирику из головы, вошел в контору, предъявил права, кредитную карточку и получил ключи от «форда-тауруса». Придется снова привыкать к низкой посадке.

У поворота на шоссе стоял указатель со стрелой, показывающей путь к Пэрадайз-роуд[185]. Хорошо, если бы у каждого имелся такой указатель…

25

Через четыре часа безостановочной езды по пустыне я прибыл в компанию «Биггар и Биггар» и подал карту памяти Андре. Он посмотрел на нее, потом на меня так, будто я сунул ему в руки жеваную жвачку.

– А где корпус?

– Какой корпус? Часы? Они остались на стене.

Я еще не придумал объяснение, почему часы разбиты, а с ними, вероятно, и камера.

– Нет, пластиковый футляр для карты. Карта – вещь тонкая. Ее не следует носить просто в кармане. Она трется о монеты и вообще загрязняется…

– Андре, – прервал его отец, – это я виноват: не рассказал Гарри, как обращаться с картой. Забыл, что он в электронике ничего не понимает. Давай посмотрим, цела ли эта.

Андре подошел к столу, где стоял компьютер. Я благодарно кивнул Барнетту. Он подмигнул мне. Воздушной форсункой, какие бывают у зубных врачей, Андре сдул пыль с карты, вставил ее в процессор и набрал на клавиатуре команду. На экране появилась комната Лоутона Кросса.

– Изображение будет немного дрожать, – предупредил Андре.

На экране выплыло мое лицо. Я глядел прямо в объектив камеры. Потом устанавливал время на часах, отошел. На экране Кросс.

– Ну и ну… – протянул Барнетт, увидев своего бывшего сослуживца. – Не знаю, стоит ли мне это смотреть.

– Дальше будет хуже, – сказал я.

Из микрофона раздался хриплый голос Кросса:

– Гарри!

– Что? – отозвался я.

– Ты принес?

– Да.

Щелкает замок чемоданчика с инструментами, я достаю бутылку.

– Нельзя ли побыстрее прокрутить дальше? – попросил я Андре.

Он нажал на «мышку», экран на секунду потемнел, затем засветился, и на нем появилась вошедшая в комнату Дэнни. Я взглянул на часы: прошло всего несколько минут после моего отъезда. Она стояла, скрестив руки на груди, взирая на мужа-калеку, словно на непослушного ребенка, и что-то говорила. Шум телевизора заглушал ее слова.

– Сразу видно неспециалиста, – промолвил Андре. – Зачем вы установили камеру так близко от телевизора?

Об этом я не подумал. В результате голоса из телевизора были слышны в микрофоне камеры лучше, чем голоса в комнате.

– А подправить звук нельзя? – спросил Биггар-старший.

Андре поиграл «мышкой», и голоса в комнате стали различимы:

– Я не хочу, чтобы он приезжал к нам, – ворчала Дэнни. – Он плохо на тебя действует.

– Наоборот, замечательно. Правильный парень.

– Он просто использует тебя в своих целях. Спаивает, что-то выпытывает.

– Ну и что?

– А то. Тебе после этого делается хуже.

– И все равно, Дэнни, пускай всех моих знакомых.

– Что ты наболтал ему про меня? Что морю тебя голодом? Не подхожу по ночам?

– Я не желаю больше разговаривать.

– Не желаешь – не будем.

– Хочу немного подремать.

– Милости просим. Хорошо, что хоть один из нас может отдохнуть.

Дэнни ушла. Ло закрыл глаза.

– Прокрути дальше, – попросил я Андре.

Вскоре мы стали свидетелями душераздирающих домашних сцен. Дэнни кормила и умывала мужа. В конце первого дня она выкатила его в другую комнату. Почти восемь часов камера не работала. Потом Дэнни снова вкатила Ло сюда. Начались кормежка и умывание.

Зрелище ужасное… Лоутон сидел, уставившись в телевизор, но, поскольку часы висели рядом, казалось, будто он глядит прямо в камеру.

– Жаль на него смотреть, – вздохнул Андре. – Больше тут ничего нет. А она здорово ухаживает за ним. Я бы так не сумел.

– Хочешь досмотреть до конца, Гарри? – спросил Барнетт.

Я кивнул.

– Да, она молодец. Но дальше должно еще кое-что быть. Вчера вечером около полуночи к нему нагрянули гости.

Андре поработал «мышкой», и в то время, когда подаренные мной часы показывали ноль часов десять минут, в комнату к Кроссу вошли двое. В одном я узнал агента из библиотеки. Он выключил монитор на столе и подал напарнику знак закрыть дверь. Запавшие глаза Лоутона тревожно бегали.

– Мистер Кросс, нам надо поговорить, – произнес агент и выключил телевизор.

– Кто вы такие? – прохрипел Кросс.

– Мы из ФБР, – обернувшись, промолвил агент. – Но вот интересно знать, кто вы такой? Кто вы такой, что вмешиваетесь в наши дела?

– Я не… ничего не понимаю.

– Что вы сказали Босху?

– Не знаю, о чем вы. Это он приехал ко мне, а не я к нему.

– Не похоже, чтобы вы могли куда-нибудь поехать.

Наступило непродолжительное молчание. Лоутон был неспособен даже пальцем пошевелить, но его взгляд отражал все, что он хотел сказать.

– Вы не из ФБР, – выдавил он. – Покажите значки и удостоверения.

Агент шагнул к Кроссу и загородил его от нас.

– Значки? – воскликнул он с сильным мексиканским акцентом. – На хрена нам значки!

– Убирайтесь отсюда! – Я ни разу не слышал, чтобы Лоутон говорил так громко и чисто. – Вот пожалуюсь Гарри Босху, тогда берегитесь!

Агент с усмешкой обернулся к своему напарнику:

– Он нас Гарри Босхом пугает… Нет, мистер, мы о Гарри Босхе позаботимся. А ты о себе подумай. – Он нагнулся к Лоутону: – Ты мешаешь федеральному расследованию, понял? Федеральному!

– Пошел ты со своим федеральным расследованием!

Я улыбнулся. Пуля прошила тело Кросса, но не задела хребет. Он остался настоящим мужиком.

В поле зрения камеры попалось лицо агента. Его глаза горели злобой.

– Напрасно берешь пример с Босха. Он человек пропащий. Вероятно, ты его вообще больше не увидишь. Хочешь туда, где и он? Смотри, загремишь как миленький. А знаешь, что в камере с калеками-колясочниками делают? Закатят в угол и заставляют сосать. Ты этого желаешь?

Кросс на секунду закрыл глаза, но потом собрался с мужеством.

– Валяй, действуй, ты… Вези куда хочешь.

– Действовать?

Агент нагнулся к Кроссу, словно хотел сказать ему что-то на ухо.

– Никуда я тебя не повезу. Буду здесь действовать, – усмехнулся он и выдернул дыхательные трубки из ноздрей несчастного.

– Не надо, Милтон… – испуганно пробормотал его напарник.

– Заткнись, Карни! Тоже мне умник нашелся. Не хочет сотрудничать с властями.

Глаза Кросса расширились. Он жадно, как рыба, выброшенная на берег, глотал воздух.

– Падло! – бросил Барнетт Биггар.

На полицейском жаргоне «падло» означает высшую степень неприязни и презрения. Этим словом награждались не только злостные правонарушители и закоренелые преступники, но и отъявленные негодяи. Я молчал, но чувствовал, как во мне закипает гнев. То, что они сделали со мной, ничто по сравнению с унижением и издевательством, которым подвергался Кросс.

Он пытался заговорить, но ему не хватало воздуха. Агент Милтон злорадно ухмылялся.

– Ну как? Будем беседовать? Кивни, если хочешь что-нибудь сказать мне… А-а, я забыл, что ты даже кивнуть не можешь.

Он вставил трубки в ноздри Кроссу, и тот жадно задышал, как человек, вынырнувший из десятиметровой глубины.

– Видишь, как все просто? – произнес его мучитель. – Будешь сотрудничать?

– Чего вы хотите? – прохрипел Кросс.

– Что ты сказал Босху?

Взгляд Кросса скользнул к часам, потом остановился на Милтоне. Не думаю, чтобы он смотрел время. Мне внезапно пришла мысль, что он знает о камере. Он хороший сыщик. Может, он догадывался о моей затее с камерой.

– Я рассказал ему о своем расследовании. Все, что помню. От ранения у меня память отшибло. Затем начал кое-что вспоминать…

– Зачем он приезжал еще и сегодня?

– Я забыл ему сообщить, что у меня сохранились досье. Жена позвонила ему, и он приехал за бумагами.

– Что еще?

– Ничего.

– Что тебе известно о похищенных деньгах?

– Ничего. Мы с напарником до этого не дошли.

Милтон наклонился и взялся за дыхательные трубки.

– Я правду говорю, – испуганно протянул Кросс.

– Только попробуй соврать!

Агент отнял руки от трубок.

– С Босхом больше не общаться, понял?

– Да.

Кросс опустил голову.

Выходя с напарником из комнаты, агент Милтон погасил свет. Перед тем как погас экран, мы услышали, что Кросс плачет. Он стонал, стонал судорожно, как раненый зверь. Я не смотрел на Биггаров, и они не смотрели на меня. Мы стояли, уставившись на темный экран.

Через минуту камера отключилась, но вскоре экран опять засветился. Это включила свет вошедшая в комнату Дэнни. Я взглянул на часы. Миновало всего три минуты после ухода фэбээровцев. Дэнни приблизилась к мужу и села к нему на колени, обхватив ногами его тощие бедра. Распахнула халат и притянула его голову к обнаженной груди. Лоутон рыдал навзрыд, а она успокаивала его, как малого ребенка. Потом Дэнни запела.

Я знал эту песню, и пела она замечательно, пела мягким, как утренний ветерок, голосом, а не резким, скрипучим, каким пела первая исполнительница, старавшаяся вложить в песню все горести и муки человечества. Луи Армстронга мало что трогало, но если бы он услышал, как пела Дэнни…

Я вижу голубое небо,

Я вижу белые облака.

Благодарим за светлый день,

Благословим святую ночь.

Мир прекрасен…

У меня возникло ощущение, будто я незваным гостем вторгся в чужую жизнь.

– Выключи! – попросил я Андре.

24

Памятным событием в моей полицейской карьере было не раскрытие какого-нибудь крупного преступления, а 3 марта 1991 года. Дело было после ленча. Я сидел за столом и делал вид, что заполняю бумаги. Но, как и все мои сослуживцы, я ждал. Когда все побросали дела и начали собираться у телевизоров, я тоже встал. Один телевизор стоял в кабинете лейтенанта, другой подвешен к стене в клетушке, где работал парень, занимавшийся делами по взломам. С лейтенантом я в ту пору не ладил, и потому пошел в ту клетушку. Мы были наслышаны о происшедшем, но мало кто видел отснятый материал. Изображение было черно-белым, зернистым, но достаточно ясным, чтобы понять, что грядут иные времена.

Четверо полицейских стояли над лежащим на земле человеком. Это был Родни Кинг, чернокожий, бывший заключенный, а ныне преуспевающий торговец. Двое молотили его дубинками, третий бил ногой по ребрам, четвертый заряжал пистолет. Вокруг толпились еще полицейские. У многих из нас отвисла челюсть, и стало муторно на душе. Нас словно обманули, предали. Все сознавали, что полицейская практика меняется. Правда, мы еще не знали, меняется к лучшему или худшему. Не знали, что под треск политических дебатов улицы, как приливная волна, захлестнут смертоносные расовые волнения, а жизнь большого города будет на время парализована. И все это из-за происшествия в долине Сан-Фернандо.

Я думал об этом, сидя в приемной юридической фирмы, и понимал, что негодование не скоро оставит меня. Конечно, издевательство над Лоутоном Кроссом – это не избиение Родни Кинга. Оно не отбросит на десятилетия правила наведения общественного порядка, не станет потрясением для города. И все равно: это явление одного порядка. В обоих случаях – злоупотребление властью.

Стены приемной были обшиты панелями вишневого дерева и заставлены такими же книжными полками с рядами томов в кожаных переплетах. В просветах висели писаные маслом портреты учредителей и владельцев фирмы. Я приблизился к одному из них полюбоваться тонкой работой художника. На нем был изображен в полный рост мужчина с каштановыми волосами и пронзительным взглядом зеленых глаз, выделявшихся на загорелом лице. Золотая табличка на рамке из черного дерева сообщала: «Джеймс Форман». Выглядел он как и подобает состоятельному человеку.

– Мистер Босх, пожалуйста!

В дверях стояла дородная дама, которая провела меня в приемную. Мы шли по коридору, устланному пушистым зеленым ковром. Казалось, каждый мой шаг сопровождается произнесенным шепотом словом «деньги». Через полминуты мы были еще в одном кабинете. Из-за стола поднялась незнакомая мне женщина и протянула руку:

– Добрый день, мистер Босх. Меня зовут Роксанн. Я помощница мисс Лонгуайзер. Угодно прохладительного, кофе или что-нибудь еще?

– Благодарю, ничего не нужно.

Женщина жестом указала на дверь сбоку от ее стола. Я постучал и вошел. В руках у меня был позаимствованный у Барнетта портфель.

Джанис Лонгуайзер сидела за столом размером с гараж для двух машин. Над ней возвышался четырехметровый потолок. Такие же, как в приемной, панели и книжные полки вишневого дерева. Джанис – высокая, стройная – выглядела маленькой в этом огромном кабинете. Мы улыбнулись друг другу.

– В приемной окружного прокурора мне прохладительного или кофе не предлагали, – произнес я.

– Помню, помню, Гарри. Времена меняются.

Ей пришлось перегнуться через стол, чтобы подать мне руку. Мы познакомились с Джанис, когда она начинала юридическую карьеру в районных уголовных судах. Я следил за ее карьерным ростом. Теперь она вела крупные и трудные дела. Тогда она обещала стать хорошим прокурором. Сейчас старалась стать классным адвокатом. Прокуроры, как правило, всю жизнь лямку не тянут. Они переметываются к противной стороне, где хорошо платят. Судя по кабинету, Джанис хорошо платили.

– Садись, – сказала она. – А я как раз собиралась разыскать тебя. Замечательно, что ты объявился.

– Разыскать? Для чего? Взялась вызволить из тюрьмы кого-нибудь, кого я засадил?

– Нет. Я хотела поговорить с тобой насчет работы.

Я поднял брови. Джанис сияла, словно предлагала мне ключи от города.

– Ты вряд ли знаешь, чем мы занимаемся, Гарри.

– Я знаю, что вас было трудно найти. В телефонной книге вашей фирмы нет. Пришлось справляться у знакомого в канцелярии окружного прокурора.

– Все верно, – кивнула Джанис. – Нас нет в телефонной книге. Нам не обязательно там быть. У нас несколько постоянных клиентов. Мы ведем все их дела.

– В том числе уголовные?

Джанис заколебалась. Она пыталась сообразить, зачем я спрашиваю.

– Да, в том числе. Я в этой фирме главный эксперт по уголовным делам. Потому и собиралась позвонить тебе. Я слышала, ты ушел в отставку, и это нас устраивает. Для такого опытного человека, как ты, у нас всегда работа имеется. Занят будешь неполный день. Правда, иногда появляются трудные и опасные дела.

Я медлил с ответом. Во-первых, не хотелось обижать ее отказом. Во-вторых, я и сам собирался предложить ей поработать на меня. Не нужно говорить, что ее предложение неприемлемо и я не переметнусь на другую сторону, сколько бы там ни платили. Не важно, что я в отставке. У меня есть цель в жизни. И она не в том, чтобы защищать интересы сомнительных личностей.

– Джанис, – промолвил я, – я не ищу работу. У меня и так дел хватает. Я пришел предложить тебе поработать на меня.

Она хихикнула.

– Шутишь. Или попал в беду?

– Похоже, да. Мне необходим человек, которому я могу отдать на хранение кое-какие материалы и который предпримет определенные шаги, если понадобится.

Джанис подалась вперед и воскликнула:

– Звучит таинственно! Давай выкладывай!

– Сначала обсудим финансовые условия. Какой у тебя первоначальный гонорар?

– Гарри, наш минимальный первоначальный гонорар составляет двадцать пять тысяч. Забудь об оплате. Кроме того, я прекрасно помню, сколько процессов я выиграла благодаря тебе. Так что считай себя моим клиентом.

– Правда? – Я не скрывал удивления. – Двадцать пять тысяч лишь за то, чтобы открыть дело?

– Совершенно верно.

– Ну и ну! Твой босс должен благодарить небо, что у него такой эксперт.

– Ты всегда отличался учтивостью. Что я должна делать?

Я достал из портфеля карту памяти и три компакт-диска. Андре сделал мне копии первоначальных записей.

– Здесь результаты наблюдений, которые я провел. Положи оригинал – карту памяти – в надежное место. Сохрани конверт с одним компакт-диском и моей пояснительной запиской. Ты дашь мне свой личный номер. Каждый день около полуночи я буду звонить сюда. Если утром, придя на работу, ты услышишь мое сообщение, значит, все в порядке. Если сообщения не будет, передай конверт Джошу Мейеру из нашей «Лос-Анджелес таймс».

– Джош Мейер? Знакомая фамилия. Ведет уголовную хронику?

– Раньше вел, а сейчас о терроризме пишет.

– О терроризме? Поясни.

– Это долгая история.

– Ничего, у меня есть время.

Минут пятнадцать я рассказывал Джанис о своем расследовании и о том, что произошло после того, как мне неожиданно позвонил Кросс и я раздобыл копии старых дел. Потом она вставила компакт-диск в процессор, но Лоутона Кросса не узнала – настолько он изменился – и соответствующим образом реагировала на действия Милтона и Карни. Я выключил компьютер перед тем моментом, когда в комнату вошла Дэнни и стала утешать мужа.

– Первый и главный вопрос: эти двое действительно агенты ФБР?

– Да. Они служат в антитеррористической группе.

– Если эти картинки попадут в газету и на телевидение…

– Не надо, чтобы они туда попали. На данный момент это наихудший сценарий.

– Почему, Гарри? Таких негодяев надо выводить на чистую воду. Особенно Милтона. Да и другой тоже хорош. Потворщик.

Сцена в доме Кросса сменилась идиллической картинкой: дом на прибрежной скале, внизу плещут волны.

– Неужели ты думаешь, что генеральный прокурор и конгресс хотели этого, когда принимали поправки, расширяющие полномочия ФБР? – спросила Джанис.

– Нет, я так не думаю. Но они должны были предвидеть последствия, ведь абсолютная власть развращает абсолютно. Фэбээровцы имели дело не с террористом, прибывшим со Среднего Востока, а с американским гражданином, бывшим полицейским, который разбит параличом от раны, полученной при исполнении служебных обязанностей.

– Именно поэтому ты должен сделать данный материал достоянием гласности. Его следует…

– Джанис, ты согласна помочь мне? Иначе я забираю свои игрушки и ищу кого-нибудь еще.

– Согласна, согласна! – подняла руки Джанис. – Я просто не хочу, чтобы подобное сходило с рук.

– Я говорю не о том, чтобы это сходило с рук. Считаю, что предавать материал гласности преждевременно. Я намереваюсь использовать его в качестве рычага, чтобы получить, что мне нужно.

– И что же тебе нужно?

– Я как раз хотел рассказать тебе…

– Прости! Сейчас возьму себя в руки… Я тебя слушаю.

25

Заведение Кейт Мантилини на бульваре Уилшир представляло собой два ряда кабин с высокими спинками, обеспечивающими посетителям уединенность не меньшую, чем клетушка в любом ночном клубе со стриптизом. Уединение в людном месте – что может быть лучше? Поэтому я и выбрал этот ресторан.

Я прибыл сюда на пятнадцать минут раньше назначенного времени и сел в кабину с окном на бульвар. Пиплз тоже не припозднился. Он прошел между рядами кабин, высматривая меня, и молча устроился напротив.

– Агент Пиплз, я рад, что вы приехали, – произнес я.

– А что мне оставалось делать? – угрюмо отозвался он.

– Боюсь, что ничего.

Пиплз раскрыл меню.

– Никогда здесь не был. Как тут кормят?

– Неплохо. По средам подают приличный цыплячий пирог.

– Сегодня не среда.

– Вы не есть сюда приехали.

В глазах Пиплза мелькнули недобрые огоньки, но он промолчал. Мы оба знали, козыри – у меня. Я выглянул в окно.

– Вы не расставили на улице своих людей, агент Пиплз?

– Я приехал один, как и сказала ваша адвокатша.

– Я вам верю. Но если ваши люди снова схватят меня или начнут наезжать на моего адвоката, материалы попадут и в печать, и на телевидение, и в Интернет. Если я исчезну, об этом узнают те, кому следует.

Пиплз покачал головой.

– Что вы твердите одно и то же! Мы не в Южной Америке, Босх, и в ФБР не фашисты работают.

– Когда сидишь в этом шикарном ресторане – да, чувствуешь, что ты не в Южной Америке. Но когда тебя бросают в камеру на девятом этаже… Муса Азиз и другие, кого вы там держите, не знают, где она находится, – в Калифорнии или Колумбии.

– Вы защищаете людей, которые мечтают разорить нашу страну?

– Я никого не…

Подошла официантка:

– Меня зовут Кэти. Вы готовы сделать заказ?

Пиплз велел принести ему кофе, а я – кофе и пломбир. Кэти ушла. Пиплз удивленно смотрел на меня.

– Я не на службе, могу позволить себе пломбир, – промолвил я.

– Хорошо быть безработным.

– Они делают замечательные пломбиры и работают допоздна. Это хорошее сочетание.

– Спасибо, возьму на заметку.

– Вы видели фильм «Жара»? Полицейский, которого играет Аль Пачино, встречается с грабителем Де Ниро в этом ресторане. И именно здесь каждый из них обещает проломить противнику череп.

Наши взгляды встретились. Сообщение передано. Пора переходить к делу.

– Как вам понравилась моя задумка – камера в часах?

У Пиплза был такой вид, будто его столкнули в ров со львами. Он понимал, что его ожидает, если запись сделается достоянием гласности. Милтон, разумеется, полетит с должности, и он, его непосредственный начальник, тоже. Пленка с Родни Кингом дошла до самых верхов.

– Я был возмущен увиденным. Я наметил посетить Лоутона Кросса и принести ему свои извинения.

– Очень благородно с вашей стороны.

– Не подумайте, что это наша обычная практика. И превышение полномочий не прощается. Считайте, агент Милтон у нас больше не работает. Не обещаю, что в отношении него будет возбуждено дело, но носить значок ФБР ему недолго. Я позабочусь об этом.

– Еще бы! – произнес я с сарказмом.

На щеках Пиплза проступили пятна.

– Босх, чего вы хотите?

– Чтобы ваши люди прекратили слежку за мной и мне вернули бумаги Лоутона Кросса. Я хочу ознакомиться с материалами на Азиза.

– Материалы на Азиза засекречены. Дело касается государственной безопасности и…

– Так рассекретьте их. Мне важно выяснить, связан ли он с ограблением киношников. Мне нужно знать, что вам известно о его местонахождении в течение двух суток. И еще я желаю проговорить с самим Азизом.

– Это невозможно.

– В противном случае вся Америка увидит, как ваш подчиненный измывается над беспомощным человеком в инвалидной коляске. Над заслуженным сотрудником полиции, получившим тяжелые увечья, исполняя свой служебный долг. Помните, какой эффект произвела запись с Родни Кингом? Гарантирую, что загремит не только Милтон – загремит весь ваш девятый этаж. Уж генеральный прокурор постарается, и остальные тоже, кому положено. Вы это понимаете, специальный агент Пиплз?

Он уставился в одну точку и ничего не ответил.

– И если вы хоть на секунду засомневались, дам ли я ход делу, значит, плохо меня знаете.

Я ждал, что скажет Пиплз. Официантка принесла кофе, сообщила, что пломбир будет через минуту. Ни я, ни Пиплз не поблагодарили ее.

– Не сомневаюсь, Босх, не сомневаюсь. Я знаком с такими, как вы, которые личные интересы ставят выше общественных.

– Бросьте эту дребедень насчет общественных интересов, Пиплз. Вы предоставляете мне, что я требую, увольняете Милтона и живете спокойно, будто ничего не случилось. Вот и весь общественный интерес.

Пиплз отхлебнул кофе и, обжегшись, поморщился. Отодвинув чашку, он встал из-за стола.

– Я свяжусь с вами, – мрачно промолвил он.

– Даю вам двадцать четыре часа. Жду вашего звонка завтра вечером. Иначе наша договоренность насмарку.

Пиплз вытер губы салфеткой и спросил:

– Кто использовал сегодня вашу кредитную карточку в «Коммандер-Пэлас» в Лас-Вегасе?

Значит, я нахожусь под строжайшим надзором.

– Так, знакомый. Что, приличное это место – «Коммандер-Пэлас»?

– Одно из лучших в городе. Креветки с листьями бамии просто тают во рту.

– Надо попробовать.

– Дорогой, правда, ресторан. Ваш знакомый потратил сотню на обед для двух персон. – Пиплз кинул салфетку на стол. – Я позвоню.

Через минуту после его ухода официантка принесла пломбир. Я попросил чек и воткнул ложку в мороженое, но есть не стал. Размышлял над словами Пиплза. Ему известно, что кто-то использовал мою кредитную карточку. Может, даже он знает, кто именно. Меня задело его замечание об обеде на двух персон. Элеонор тоже сказала «мы». Нет, надо положить этому конец.

26

Поскольку хитрость с Лас-Вегасом сработала, я поехал в аэропорт Бербанка, сдал взятую напрокат машину и на трамвайчике добрался до долгосрочной парковки, где стоял мой «мерседес». В багажнике у меня лежала позаимствованная у Кросса каталка. Я подлез на ней под свою машину, осторожно снял подслушиватель и установил его на днище стоящего рядом пикапа. Отъезжая, я заметил, что на пикапе номер штата Аризона. Теперь фэбээровцам придется тащиться за своей аппаратурой в соседний штат.

– Приятный был полет? – произнесла женщина-кассир на выезде со стоянки, увидев мое улыбающееся лицо.

– Вернулся назад живым.

Из дома я сразу же позвонил Джанис Лонгуайзер. Она немного скорректировала мой план, не захотела, чтобы я оставлял сообщение на ее служебном автоответчике, велела звонить по сотовому.

– Как прошла встреча с Пиплзом? – спросила она.

– Как и должна была пройти. Я дал ему двадцать четыре часа.

– Как он это воспринял?

– Без особой радости. Но думаю, он согласится.

– Будем надеяться.

– У тебя все в порядке?

– Кажется, да. Карта памяти в моем сейфе. Если ты вдруг не позвонишь, я знаю, что делать.

– Спасибо, Джанис.

– Спокойной ночи, Гарри.

Я положил трубку и стал подводить итоги дня. Кажется, все складывается благополучно. Очередной ход – за Пиплзом. Теперь надо позвонить Элеонор.

Она сразу взяла трубку. Голос у нее был не сонный.

– Извини, это Гарри. Все еще играешь?

– И да и нет. Что-то неважно себя почувствовала и решила сделать перерыв. Знаешь, я стою сейчас на «Белладжио» и любуюсь фонтанами.

Мне представилась она, стоящая у балюстрады, и пляшущие подсвеченные струи, летящие вниз. Я слышал плеск воды и далекую музыку.

– Как «Коммандер-Пэлас»?

– Откуда ты знаешь, что я была там?

– От ФБР.

– Быстро работают.

– Хороший ресторан. Креветки так и тают во рту. Тебе понравились?

– Креветки ничего, но в Новом Орлеане лучше. Блюдо вроде то же самое, но настоящая кухня там.

– Вдобавок обедать одной неинтересно.

Я чуть не чертыхнулся вслух из-за своей назойливости.

– А я была не одна. Обедала со знакомой, с которой играю. Ты ведь не ограничил меня в расходах.

– Да-да, конечно.

Пора кончать эти игры. Мы оба понимали, о чем я спрашиваю. Положение становилось неловким, тем более если это слышат чужие уши.

– Ты не заметила, за тобой никто не следит?

– По-моему, нет, – помолчав, ответила Элеонор. – Надеюсь, ты не втянешь меня в какую-нибудь историю?

– Нет, не беспокойся. Я звоню сообщить, что представление кончилось. ФБР известно, что я в Лос-Анджелесе.

– Ну вот, а я так и не успела сделать себе подарок, который ты обещал.

Я улыбнулся, зная, что она шутит.

– Можешь еще сделать.

– Дела у тебя в порядке?

– Да, нормально.

– Расскажешь?

Не по телефону, подумал я.

– Расскажу, когда увидимся. Сегодня я очень вымотался.

– Хорошо. Что мне делать с твоими кредитными карточками? Кроме того, ты оставил свою сумку на заднем сиденье машины.

– Подержи ее пока у себя. Вот развяжусь с делами, приеду и заберу.

Элеонор помолчала.

– Только дай мне знать заранее, не так, как сегодня. Чтобы я была готова.

– Обязательно позвоню.

– Ну пока, Гарри. Пойду в зал. Может, разговор с тобой повернул колесо Фортуны.

– Надеюсь, тебе повезет. Спасибо за хлопоты.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– Удачи тебе, – добавил я.

Я перебрал в уме наш разговор, пытаясь сообразить, что Элеонор имела в виду. «Только дай мне знать заранее… чтобы я была готова». Просила, чтобы я предупредил ее о своем приезде. Готова к чему?

От таких мыслей можно сойти с ума, и я решил отвлечься. Достал из холодильника банку пива и вышел на заднюю веранду. Ночь была прохладная и ясная. Огни на автостраде сверкали, как бриллиантовое ожерелье. Откуда-то снизу донесся женский смех. Я вспомнил, как Дэнни Кросс пела своему мужу. Да, и в радости, и в беде ночь священна, и вообще мир прекрасен, если его не портить. Правда, указателей к Пэрадайз-роуд пока не установили.

Вот закончу свое расследование, поеду в Лас-Вегас к Элеонор и попробую начать все сначала…

27

На следующее утро я разложил на столе бумаги, которые достал из машины Лоутона Кросса, и отправился на кухню сварить кофе. Обнаружилось, что кофе кончился. Можно было спуститься в соседний магазинчик, но я не хотел отходить от телефона. С минуты на минуту должна была позвонить Джанис. Поэтому я взял бутылку воды и углубился в копии документов, которые Кросс снял почти четыре года назад.

В моих руках были перечень номеров помеченных банкнот, составленный банком Лос-Анджелеса перед передачей двух миллионов кинокомпании «Эйдолон» для съемки фильма, а также разработанные Лоутоном Кроссом и Джеком Дорси схемы места и времени нахождения фигурантов происшествия. В перечне, занявшем четыре машинописные страницы, значились номера выбранных наугад стодолларовых банкнот. Составили его сотрудники банка Лайнус Саймонсон и Джослин Джонс, а завизировал вице-президент Гордон Скейгс. Саймонсон сопровождал бронированный джип с деньгами на съемочную площадку и должен был следить за ними. Во время перестрелки его ранило. Фамилию Скейгса мне назвал продюсер Александр Тейлор – в числе тех, кто знал о предстоящей перевозке крупной суммы. Список этих лиц у меня изъяли фэбээровцы, но фамилию я запомнил. Я долго всматривался в колонки цифр, стараясь обнаружить какую-нибудь закономерность или систему. Но четыре страницы выглядели закодированным сообщением с неизвестным ключом.

Вздохнув, я отложил список номеров и взялся за схемы Кросса и Дорси. По ним выходило, что Скейгс, Саймонсон и Джонс имели твердое алиби. Саймонсон, конечно, находился на месте одного из преступлений, однако в качестве служащего банка. Ранение добавляло вес его алиби. Схемы Кросса и Дорси не давали, однако, ответа на вопрос, не состоял ли кто-нибудь из троих в заговоре с преступниками или по крайней мере не информировал их о намеченной транспортировке наличных денег. Надежные алиби имели и остальные восемь человек, названных Александром Тейлором. Но опять-таки неизвестно, связаны ли они с преступниками. Я понял, что тружусь вхолостую. Стараюсь разложить пасьянс с неполной колодой. Без тузов не добиться положительного результата.

В кухне зазвонил телефон.

– Это я, – произнесла Джанис. – Нам нужно поговорить.

Она не назвалась.

– Извини, я сейчас занят. Перезвоню через несколько минут. Хорошо?

– Да, – ответила она и положила трубку.

Мы оба знали, что мой аппарат прослушивается. Я взял ключи и вышел из дома. Я добрался до подножия холма, где Малхолланд-драйв огибает противоположный склон долины и у перевала Кауэнга переходит в Вудро Вильсон-драйв. Там перед светофором на встречной полосе остановился «корвет» старой марки. Я был немного знаком с водителем, иногда видел, как он проезжает или пробегает трусцой мимо моего дома. Кроме того, мы встречались в полиции. Он занимался частным сыском и жил по другую сторону холма. Мы помахали друг другу. Счастливого пути! Светофор дал зеленый свет, и мой знакомый двинулся в южном направлении, а я – в северном.

В забегаловке я взял стаканчик кофе и по телефону-автомату позвонил Джанис.

– Вчера вечером были гости, – произнесла она. – Как ты и предполагал.

– Твоя камера сработала?

– Да! Изображение ясное, как в студии. Это был Милтон.

Вчерашний звонок Джанис, когда она сообщила, что карта памяти заперта в ее сейфе, стал наживкой, на которую клюнул Милтон. Уходя от нее, я поставил на стол еще одно устройство из коллекции фирмы «Биггар и Биггар» – записывающий микрофон – и направил его на книжную полку, где спрятан сейф.

– Походил, поглядел, обнаружил сейф и унес его с собой, – продолжила Джанис.

Но сейф был пуст. Вместо карты памяти там лежал сложенный вдвое лист бумаги. «Катись к чертовой матери», – прочитает он, если сумеет взломать сейф.

– Что еще он натворил у тебя в кабинете?

– Так, по мелочи. Несколько выдвинутых и перерытых ящиков стола. Разбитая напольная ваза… Все для того, чтобы создать видимость обычного ограбления.

– Ты вызвала полицию?

– Вызвала, но пока никто не приехал. Полиция не торопится.

– Спрячь камеру.

– Обязательно. Как мне поступать дальше?

– Ты не потеряла адрес электронной почты Пиплза?

Джанис узнала адрес у бывшего сослуживца, который работал сейчас в канцелярии генерального прокурора.

– Нет.

– Тогда пошли Пиплзу еще одно письмо. Приложи к нему новую картинку и напиши, что я продлеваю срок его ответа до полудня. Если он не позвонит к тому времени, пусть включает Си-эн-эн. Отправь письмо как можно скорее.

– Сделаю это немедленно.

Я пил мелкими глотками кофе и слышал, как Джанис отправляет письмо.

– Все, сообщение ушло. Желаю удачи, Гарри.

– Постараюсь поймать ее за хвост.

– И не забудь позвонить до полуночи!

– Да.

Я взял второй стаканчик кофе. Беседа с Джанис уже взбодрила меня, но дополнительная доза кофеина не повредит. Предстоял долгий и трудный день.

Подойдя к своему дому, я услышал, как надрывается телефон. Отпер дверь и едва успел схватить трубку.

– Да?

– Мистер Босх? Говорит Джон Пиплз.

– Доброе утро.

– Это у кого как… Когда можете приехать?

– Сейчас.

28

Агент Пиплз ждал меня в вестибюле федерального здания в Уэствуде. Ждал, не присаживаясь, очевидно, с момента своего звонка.

– Следуйте за мной, – произнес он. – У нас мало времени.

– Закончить дело хватит?

Кивнув охраннику, он повел меня через служебный вход, затем карточкой открыл электронный замок на дверце уже знакомого мне лифта.

– Собственный лифт… Не жизнь, а малина, – усмехнулся я.

Пиплз обернулся ко мне:

– Я согласился на ваше предложение, поскольку у меня нет выхода и потому, что моя работа идет на пользу общественным интересам.

– Заслали Милтона в офис моего адвоката тоже ради общественных интересов?

Он промолчал.

– Мне безразлично, кем вы меня считаете: шантажистом, негодяем – кем угодно, – продолжил я. – Но будем откровенны. Незачем прикрываться фразами об общественном интересе. Все обстоит гораздо проще. Ваш подчиненный проявил недопустимое служебное рвение, и его схватили за руку. За это надо платить.

– А вы вмешиваетесь в серьезное расследование, от результатов которого могут зависеть человеческие жизни.

– Ну это мы еще посмотрим!

Лифт остановился на девятом этаже. Мы вышли. Карточка открыла нам дверь в общую комнату. Сотрудники провожали нас взглядами. Вероятно, их информировали, кто я такой, или же они были удивлены появлением постороннего в их святилище. В дальнем углу за столом сидел Милтон и изо всех сил делал вид, что ему все безразлично. Я подмигнул ему.

Пиплз провел меня в небольшую комнату со столом и двумя стульями. На столе стояла картонная коробка, и в ней – мое досье на Анджеллу Бентон, портативный компьютер, взятый мной у Биггаров, досье из гаража Лоутона Кросса и черный скоросшиватель с пачкой бумаг толщиной в три пальца – наверное, «убойная книга». Это была почти полная карточная колода, которую я пытался собрать.

– А где остальное? – спросил я.

Пиплз выдвинул средний ящик стола и вынул папку.

– Здесь схемы местонахождения фигурантов в те двое суток. Не думаю, чтобы они вам пригодились, но вы их просили. Можете ознакомиться с этими материалами только здесь, понятно?

Я кивнул, решив не давить на Пиплза.

– А как насчет свидания с Азизом?

– Когда просмотрите материалы, я сведу вас с ним. Но он не станет с вами разговаривать. Даром потратите время.

– Мое время. Хочу трачу, хочу нет.

– Затем перед уходом вы позвоните своей адвокатше и велите привезти записи – и оригиналы, и копии.

– Извините, мы так не договаривались, – возразил я.

– Именно так мы и договаривались.

– Ошибаетесь. Я не обещал передать вам записи. Я говорил, что не предам их огласке. Я не такой дурак, как вы думаете, Джон.

– Мы же договорились, – упорствовал Пиплз. На скулах у него заиграли желваки.

Я достал из кармана кассету.

– Не верите, послушайте сами. Я записал нашу беседу.

Зрачки у него потемнели от злости. Он понял, что я держу его на коротком поводке.

– Возьмите пленку себе, Джон. Считайте это жестом доброй воли. И учтите, это оригинал, копии я не снял.

Он медленно протянул руку.

– Я посмотрю, что тут есть, а вы позаботьтесь, пожалуйста, насчет Азиза.

– Я вернусь через десять минут. Если кто-нибудь зайдет, скажите, что ждете меня.

– Последний вопрос – насчет денег.

– Что насчет денег?

– Какую сумму нашли у него под сиденьем?

– Сто долларов. Одна банкнота была помечена.

Пиплз заметил разочарование на моем лице.

После его ухода я сел за стол и раскрыл папку. Сверху лежали два листа с грифом «секретно» и вычеркнутыми черными чернилами словами и целыми строчками. Пиплз явно не хотел, чтобы я видел больше, чем мы договаривались. Как я понимаю, эти два листа были взяты из большого досье. На каждом листе в левом верхнем углу мелким шрифтом напечатан код. Я списал оба кода и стал читать.

На первом листе было два датированных абзаца.

11. V.99. ОБЪЕКТ видели в Гамбурге___вместе с___и___.

Он был в ресторане у___приблизительно с 20.00 до 23.00. Подробности не сообщаются.

1. VII.99. После перелета из Гамбурга рейсом № 698 «Люфтганзы» ОБЪЕКТ в 14.40 предъявил в Хитроу паспорт. Подробности не сообщаются.

Следующие абзацы на листе были полностью вычеркнуты. Итак, передо мной материалы из журнала наблюдений за Азизом, который несколько лет вело ФБР. Азиз постоянно находился под слежкой. Информаторами являлись собственные агенты и пограничники на паспортном контроле.

Я обратил внимание на обе даты. Убийство Анджеллы Бентон и ограбление не съемочной площадке произошли между ними. Это отнюдь не снимало с Азиза подозрений в том, что он был прямым или косвенным соучастником данных преступлений. Если верить документу, он находился в Европе до и после происшествий. Но это не алиби. Согласно «Лос-Анджелес таймс», Азиз перемещался с места на место, меняя внешность и по фальшивым документам. Весьма вероятно, что он проник в Штаты, совершил преступления и затем скрылся.

Я взялся за второй лист, где остался лишь один незачеркнутый абзац, зато дата была знакома.

19. III.00. Проверка документов у ОБЪЕКТА. Прибыл в 18.11 рейсом № 88 компании «Кантас» из Манилы. Произведены допрос и обыск. См. шифровку 00-44969. Отпущен в 21.15.

Оказывается, в тот вечер, когда исчезла Марта Гесслер, Азиз имел надежное алиби. До четверти десятого его допрашивали в аэропорту фэбээровцы. Я положил оба листа обратно в папку. Заметок больше не делал, записывать было нечего. Я собирался раскрыть «убойную книгу», как в комнате появился Милтон. Я молчал, ждал, что скажет он. Милтон огляделся, словно проверяя, нет ли посторонних, и заговорил:

– Вы делаете вид, Босх, будто ничего не боитесь. Но ваши делишки не сойдут вам с рук. От меня вы не уйдете.

– То же самое я могу сказать вам.

– Не блефуйте, Босх. – Милтон оперся руками о стол и вперился в меня сверлящим взглядом. – Вы живете в прошедшем времени, Босх. Мир ушел вперед, а вы барахтаетесь в прошлом, хватаетесь за соломинку, мешаете людям защищать свое будущее!

Речь не произвела на меня никакого впечатления. Я откинулся на спинку стула.

– Может, успокоитесь, приятель? Зачем волноваться? Ваш босс не намерен расчищать авгиевы конюшни. Он зол не за то, что вы сделали, а за то, что попались.

– Я в ваших разъяснениях не нуждаюсь!

– Отлично. Чего же вы хотите?

– Предостеречь вас. Берегитесь, Босх, я объявляю вам войну.

– Принимаю вызов.

Милтон вышел. Через полминуты вернулся Пиплз.

– Вы готовы?

– Давно.

– Где папка, которую я вам дал?

– Положил ее в ящик.

Он выдвинул ящик, чтобы убедиться. Раскрыл даже папку – проверить, на месте ли материалы.

– Пошли. Захватите коробку с вашим барахлом.

Мы миновали одни двери, другие и оказались в коридоре, где находились камеры. Карточкой-ключом Пиплз открыл комнату для допросов. Там стояли стол и два стула. На одном сидел Муса Азиз. У стены в углу стоял незнакомый мне агент.

– Садитесь, – сказал Пиплз. – У вас пятнадцать минут.

Я поставил коробку на пол, выдвинул из-за стола стул и сел напротив Азиза. Передо мной был худой, истощенный человек. Выкрашенные волосы отросли и у корней стали темными. Глаза под тяжелыми веками воспалены. Интересно, у него в камере когда-нибудь выключают свет? Два года назад его допрашивали и обыскивали в аэропорту несколько часов. Теперь, после задержания на границе, он мотает неопределенный срок в застенках ФБР.

Я не ожидал многого от нашего разговора, но сознавал, что, прежде чем выдвигать обвинения против человека или снять с него подозрения, с ним нужно встретиться лицом к лицу. После просмотра материалов сыска и слежки я склонялся к мысли о невиновности Азиза. Единственное, что свидетельствовало против него в связи с убийством Анджеллы Бентон, – деньги. При задержании у него нашли помеченную стодолларовую банкноту из числа тех, что были привезены на съемочную площадку. Можно выдвинуть десяток объяснений тому, как она к нему попала, однако участие в убийстве и ограблении не самое весомое.

Я достал из коробки мое досье на Анджеллу Бентон и положил на стол ее студийную фотографию, сделанную по окончании ею Университета штата Огайо за два года до смерти. Карточку предоставили мне родственники убитой.

– Меня зовут Гарри Босх. Я веду расследование убийства Анджеллы Бентон, совершенное четыре года назад. Вам знакома эта женщина?

Взгляд Азиза скользнул по фотографии, но никакой реакции я не заметил.

– Вы ее знали?

Азиз ничего не ответил.

– Она работала в кинокомпании, которая подверглась крупному ограблению. Вас задержали с помеченной банкнотой. Как она к вам попала?

Азиз поднял голову, но ничего не сказал.

– Тебе приказали не отвечать на мои вопросы?

Молчание.

– Приказали, да? Послушай, если не знаешь ее, кивни.

Азиз опустил голову, но смотрел он не на фотографию, а на что-то другое, далекое. Я понял, что расспросы бесполезны. Я догадывался об этом еще до того, как вошел в комнату. Я поднялся из-за стола и обратился к Пиплзу:

– Оставшиеся минуты – ваши.

Он поднял руку к камере в углу. Щелкнул электронный замок. Я распахнул дверь и в то же мгновение услышал душераздирающий вопль. Всей своей тяжестью, пусть небольшой, килограммов пятьдесят, не более, на меня сзади навалился Азиз. От толчка нас вынесло из комнаты, и я упал. Азиз соскочил с меня и побежал по коридору. Пиплз и второй агент бросились за ним, загнали в угол, повалили на пол.

Пиплз быстро подошел ко мне.

– Босх, вы не ушиблись?

– Нет, все нормально.

Я смущенно поправил пиджак. Об этом неожиданном нападении по девятому этажу будут еще долго ходить разговоры.

– Врасплох меня застиг. Вот что значит отсутствие полицейской практики.

– Да, к таким, как он, спиной не поворачиваются.

– Пойду возьму коробку.

Когда я покинул помещение для допросов, мимо провели Азиза в наручниках.

– Ну вот, – усмехнулся Пиплз. – Пустые ваши хлопоты.

– Может, и пустые.

– Всего этого не случилось бы…

– …если бы ваш человек не совершил должностного преступления, – закончил я.

– В нашей договоренности не хватает одного: нет никаких гарантий для меня. Вдруг вас собьет на улице грузовик, а я потом отдувайся.

– Будем надеяться, что я не попаду под колеса автомобиля.

– Мне не улыбается жить под постоянной угрозой.

– Я виню не вас, а Милтона. Что же все-таки вы собираетесь с ним сделать?

– Я уже говорил: считайте, что он у нас больше не работает.

– Когда это произойдет, тогда и побеседуем о том, что улыбается, а что нет.

Пиплз хотел что-то добавить, но передумал и молча провел меня к лифту. Я попридержал закрывающуюся дверь и произнес:

– Имейте в виду, агент Пиплз, мой адвокат принял меры, чтобы обезопасить себя и сохранить записи. Если с ней что-нибудь случится, считайте, что это случилось со мной.

– Не беспокойтесь, мистер Босх. Ни ее, ни вас я пальцем не трону.

– Я не о вас беспокоюсь.

Дверь лифта закрылась.

– Это я понимаю, – услышал я напоследок.

29

Нет, мои игры с ФБР не были пустыми хлопотами, как посчитал Пиплз. Да, свидание с тощим террористом оказалось неверным ходом, но в нашем деле неверные ходы не редкость. В этом особенность сыска. К концу дня у меня был полный набор материалов, касающихся расследования, и я радовался. Теперь благодаря «убойной книге» я играл полной колодой, мог забыть злоключения последних двух дней, тем более сидение в камере. Теперь я был убежден: ключ к розыску убийцы Анджеллы Бентон находится в том толстом черном скоросшивателе.

Я вернулся домой как человек, выигравший счастливый лотерейный билет. Пройдя в столовую, я разложил на столе содержимое коробки. На самом видном месте – «убойная книга». Я сел и принялся читать с первой страницы. Мне не хотелось ни кофе, ни воды, ни пива. Я не включал музыку. Лишь читал и читал, иногда делая короткие заметки. Я словно садился с Дорси и Кроссом в машину и мчался с ними на задание.

Через четыре часа я перелистнул последнюю страницу. Никакого ключа, никакой ниточки. Но я не был обескуражен и верил, что непременно что-нибудь отыщу. Надо посмотреть на данные под другим углом зрения.

Меня поразило различие в характерах Кросса и Дорси. Кросс на десять лет моложе, и старшим в паре являлся Дорси. Если результаты допроса или данные лабораторного анализа можно было подытожить в трех словах, Дорси обходился ими. Кросс же в своих отчетах подробно описывал и толковал происшедшее. К трем словам Дорси он добавлял десять предложений с пояснениями и предположениями. Я лично предпочитаю метод Кросса, поскольку привык сам все записывать. Порой расследование тянется несколько месяцев, а то и лет, и детали забываются.

Кроме того, я подумал, что Кросс и Дорси не были близкими друзьями, хотя в мифотворчестве нашего убойного отдела их судьбы теперь надолго сплелись как символ жуткого невезения. Будь они друзьями, события в кафе могли принять иной оборот…

Не знаю, почему я вспомнил, как Дэнни Кросс пела мужу. Та сцена не выходила из головы, и я подошел к плейеру, поставив компакт-диск с Луи Армстронгом. Запись сделали одновременно с выпуском книги Кена Бернса о джазе. Большинство номеров в ней относилось к раннему периоду творчества музыканта, но кончалась она ударной «Мир прекрасен».

Во время чтения «убойной книги» я сделал только три заметки:

$100 К

Шандор Жатмари

Деньги, дуралей

Компания «Всемирное страхование», где были застрахованы деньги для киносъемки, объявила вознаграждение в сто тысяч долларов лицам и учреждениям, которые найдут и задержат похитителя. Я не знал о страховой премии и удивился, что Лоутон Кросс не сообщил мне о ней. Видимо, забыл из-за травли и давности случая.

Лично меня вознаграждение не касалось, поскольку я был причастен к происшествию. Кроме того, на объявлении о вознаграждении мелким шрифтом напечатали: сто тысяч долларов выплачивается при условии возврата двух миллионов. Если же будет возвращено менее двух миллионов, то и страховая премия пропорционально понижается. Шансы на то, что после четырех лет осталась хоть сколько значительная часть первоначальной суммы, были ничтожны. Тем не менее знать о вознаграждении полезно. Это послужит средством убеждения и принуждения. Не исключено, что я разыщу кого-нибудь, кто мог претендовать на вознаграждение.

Следующей заметкой было имя Шандор Жатмари. Он или она? Это лицо фигурировало как следователь «Всемирного страхования». С ним надо поговорить. Я открыл «убойную книгу» на первой странице, где обычно помещаются номера телефонов задействованных людей и организаций. Шандор Жатмари там не значился, но был телефон компании. Я пошел на кухню и, включив плейер, набрал номер. Меня отослали на другой номер, потом еще на один, пока я наконец не услышал женский голос, сказавший: «Следственный отдел».

Я не знал, как правильно произносится это, очевидно, восточноевропейское имя. Меня поправили и попросили подождать. Через несколько минут Шандор Жатмари – это оказался «он» – взял трубку. Я объяснил, что мне нужно, и спросил, не могли бы мы встретиться. Он отнесся к моему предложению недоверчиво, начал что-то говорить. Из-за акцента я плохо его понимал. Он категорически отказался обсуждать что-либо по телефону и неохотно согласился принять меня завтра в десять утра в своем офисе в Санта-Монике.

Последняя строчка в блокноте напомнила о старой пословице, которая годилась почти для любого расследования: «Проследи пути денег, дуралей». Они всегда ведут к истине. В моем случае деньги исчезли, и след простыл. Оставалось вернуться к первоисточнику денег. Для этого надо начинать с банка. Я снова заглянул в «убойную книгу» и позвонил Гордону Скейгсу, вице-президенту банка Лос-Анджелеса, который ссудил кинокомпании Александра Тейлора на один день два миллиона.

«Я человек занятой», – заявил Скейгс и предложил отложить встречу до следующей недели. Но я проявил настойчивость и уговорил его уделить мне пятнадцать минут завтра в три дня. Он спросил номер моего телефона, чтобы секретарша могла утром подтвердить, что встреча состоится. Я разгадал его хитрость и назвал вымышленный номер. Незачем давать его секретарше возможность сообщить с извинениями, что встреча отменяется.

Положив трубку, я стал размышлять над тем, чем мне заняться. Итак, до десяти утра завтрашнего дня я свободен. В первую очередь следует еще раз просмотреть «убойную книгу». Для этого не обязательно сидеть дома. Можно сидеть и в самолете.

Я позвонил в «Юго-Западные авиалинии» и заказал билеты – один на самолет, вылетающий из аэропорта Бербанка и прибывающий в 19.15 в Лас-Вегас, другой – на утренний рейс оттуда с прибытием в Бербанк в 8.30.

Элеонор ответила на своем сотовом после второго звонка, очень тихо, почти шепотом.

– Это Гарри. У тебя что-нибудь случилось?

– Нет.

– Почему же ты говоришь шепотом?

– Прости, я машинально, – произнесла она нормальным голосом. – Я тебя слушаю.

– Я собираюсь прилететь вечером в Лас-Вегас. Заберу сумку и кредитные карточки.

Элеонор помолчала.

– Ты будешь дома?

– Я намеревалась поиграть, правда, позднее.

– Мой самолет прибывает в семь пятнадцать. Могу заехать за тобой около восьми. Давай поужинаем, прежде чем сядешь играть?

Мне показалось, она снова медлит с ответом.

– С удовольствием. Ты останешься на ночь?

– Да. Полечу обратно ранним рейсом. У меня тут утром дела.

– Где ты думаешь переночевать?

Сигнал подан, сигнал принят.

– Пока еще не знаю. Я нигде не зарезервировал номер.

– Гарри, тебе вряд ли удобно ночевать у меня…

– Естественно…

Мы оба замолчали. Молчание было долгим, как триста миль бесплодной земли, что пролегли между нами.

– Знаешь, я устрою тебе ночлег в «Белладжио». Мне не откажут.

– Уверена?

– Да.

– Спасибо, Элеонор. Мне заехать за тобой?

– Не надо, я сама тебя встречу. У тебя есть багаж?

– Нет. Моя сумка у тебя.

– Я припаркуюсь напротив терминала. Значит, в семь пятнадцать? Ну, пока. Я спешу, Гарри, – снова прошептала она. – Нужно разделаться с кое-какими делами, чтобы освободить вечер. Увидимся в аэропорту. Пока.

Я не успел сказать «до свидания»: она уже отключила телефон. Но мне показалось, что я слышу чей-то голос.

Луи Армстронг начал петь «Мир прекрасен». Я увеличил громкость.

30

В четверть восьмого мы с Элеонор повторили ту же сцену, которую разыграли в прошлый раз, – вплоть до поцелуя. Потом я положил тяжелый, набитый бумагами скоросшиватель, который держал на коленях, на заднее сиденье, рядом со своим портфелем.

– Похоже, это «убойная книга», – промолвила Элеонор.

– Она и есть. Хотел почитать в самолете.

– Ну и?..

– За мной сидела молоденькая мамаша с плачущим ребенком. Не мог сосредоточиться. Зачем только возят детей в Лас-Вегас?

– Не самое плохое место для воспитания ребенка. Во всяком случае, так утверждают.

– Речь не о воспитании. Зачем во время отпуска везти ребенка в Город Греха? Лучше в «Диснейленд» или куда-нибудь еще.

– Кажется, тебе надо выпить.

– И поесть. Где будем ужинать?

– Помнишь, когда мы были еще… в Лос-Анджелесе, заглядывали в «Валентино», чтобы отметить какое-нибудь событие?

– Еще бы!

Элеонор засмеялась. Мне доставляло удовольствие просто смотреть на нее. Нравилось, как ее волосы подчеркивают изгиб шеи.

– Здесь тоже есть хорошее местечко. Я заказала столик.

– Похоже, в Лас-Вегасе есть все.

– Все, кроме тебя. Второго Гарри Босха нет и быть не может.

Она произнесла это улыбаясь, и ее улыбка тоже мне нравилась. Потом мы оба замолчали, и наше молчание было – как бы это сказать – уютным, что ли, таким, какое только возникает между бывшими супругами. Элеонор ловко лавировала в плотном потоке машин, который не уступал движению на забитых автомобилями улицах и магистралях Лос-Анджелеса.

Я не был на Мэйн-стрит Лас-Вегаса года три, но этот город напоминает, что понятие времени относительно. За три года на ней все переменилось. Новые отели и развлекательные заведения, такси с электронными объявлениями на крышах, монорельсовые дороги между казино.

Лас-вегасский вариант «Валентино» находился в Венецианском дворце, одной из новейших жемчужин в короне дорогих казино на Мэйн-стрит. Когда я в последний раз приезжал сюда, дворца еще не было.

Элеонор остановилась на стоянке. Я попросил ее открыть багажник, положить туда портфель и «убойную книгу».

– Не могу, он у меня полон.

– Не хочется оставлять материалы на сиденье.

– Положи их в сумку и поставь на пол. Никуда они не денутся.

– Неужели в багажнике не найдется местечка?

– Он набит до отказа. Если открою, оттуда все вывалится.

– Чем же он у тебя набит?

– Старой одеждой и всякой мелочью. Хочу отдать в Армию спасения, да вот никак не соберусь.

Двое служителей одновременно открыли с обеих сторон передние дверцы. Я вышел из машины, взял с заднего сиденья сумку и, положив туда «убойную книгу», сунул ее под водительское сиденье.

– Ты идешь, Гарри?

– Да.

Я посмотрел на автомобиль, когда служитель отгонял его к стене, но не заметил, чтобы багажник особенно проседал. И разумеется, запомнил номер.

«Валентино» всегда «Валентино». Здешний ресторан – копия лос-анджелесского. Они похожи, как «Макдоналдсы», разбросанные по всему миру.

Мы начали ужин почти молча. Мне было хорошо просто находиться рядом с Элеонор. Потом разговорились, в основном о моем уходе с работы, о свободном времени, которое у меня то ли есть, то ли нет. Я рассказал о своем расследовании, упомянул ее старую подругу и сослуживицу Марту Гесслер. В прошлой жизни Элеонор была агентом ФБР и доныне сохранила аналитический ум следователя. Когда мы жили вместе, я часто проверял на ней свои догадки, и она часто давала мне дельные советы.

Сегодня она посоветовала лишь одно: держаться подальше от Пиплза, Милтона и даже Линделла. Она не знала их лично, зато знала ФБР и какие там люди. Увы, ее совет запоздал.

– Я и стараюсь это делать, – произнес я. – Рад бы в глаза их не видеть.

– Вряд ли тебе это удастся.

– У тебя сотовый с собой?

– Да, но, по-моему, в зале не принято говорить по телефону.

– Я выйду. Вспомнил, что надо позвонить, иначе будут неприятности.

Элеонор достала из сумочки мобильник, а я отправился в торговый зал дворца, построенный в виде венецианского канала с гондолами. Каменное небо было раскрашено голубым, по которому плыли белые облачка. Подделка она и есть подделка, зато работали мощные кондиционеры.

Я набрал сотовый номер Джанис и сообщил ей, что небо над головой чистое.

– А я уже начала волноваться. Два раза тебе домой звонила.

– Все в порядке. Я в Лас-Вегасе и вернусь завтра утром.

– Слушай, может, тебя опять схватили и заставляют говорить, что все в порядке?

– У тебя же сотовый указывает, кто звонит.

– Ах да, я не сообразила. А то вижу незнакомый номер – семь-ноль-два. Хорошо, Гарри, не забудь позвонить завтра. И не сори деньгами.

– Ладно.

Когда я вернулся в зал, Элеонор за столиком не было. Я забеспокоился, но через несколько минут она появилась. Она шла к столику, и я чувствовал, что она изменилась в последнее время, однако не мог определить, в чем. Не новая прическа, не более сильный загар, нет. Просто держится увереннее, чем прежде. Очевидно, она нашла желаемое на темно-синем сукне покерного стола.

Я вернул Элеонор мобильник. Она сунула его в сумочку.

– Ну как? – спросил я. – Мы о моем деле говорили, теперь давай о твоем.

– Нет у меня никакого дела.

– Ты знаешь, о чем я.

Она пожала плечами.

– В этом году дела идут нормально. Я вышла победителем на предварительных соревнованиях и приму участие в чемпионате.

Я знал, что она выиграла отборочные соревнования, проводимые перед международным состязанием покеристов.

– Ты первый раз будешь выступать в чемпионате?

Элеонор кивнула и улыбнулась. Она гордилась собой.

Однажды она призналась, что ее заветная мечта – стать первой женщиной-чемпионом.

– Он скоро начнется.

– Ну что же, желаю удачи! Я, может, приеду поболеть за тебя.

– Захвати с собой эту самую удачу.

– Наверное, трудно зарабатывать на жизнь, завися от того, какая придет карта.

– Я хорошо играю, Гарри. Кроме того, меня спонсируют. Это уменьшает риск.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот как это делается теперь. Классные игроки имеют спонсоров. И у меня они есть. Я играю на их деньги. Они получают семьдесят процентов от выигрыша. Проигрыш берут на свой счет. Но я редко проигрываю.

– А кто эти люди? Они не…

– Ну что ты! Солидные дельцы из Сиэтла. Представляют компанию «Майкрософт». Я познакомилась с ними, когда они приезжали поиграть. Убытка они не несут, напротив. При нынешних биржевых пертурбациях они решили, что безопаснее вкладывать деньги в меня. И обе стороны довольны.

– Я рад за тебя.

Я вспомнил о деньгах, которые предлагал мне Александр Тейлор, – о вознаграждении от страховой фирмы. Если я найду преступников и возвращу им значительную сумму из похищенных двух миллионов, то получу страховую премию и тоже смогу спонсировать Элеонор. Впрочем, пустые мечтания. Она никогда не возьмет моих денег.

– О чем ты думаешь? – спросила Элеонор. – У тебя такой озабоченный вид.

– Так, ни о чем. О том, что надо завтра спросить у следователя страхователей.

Официант принес счет, и я расплатился карточкой «Американ экспресс», которую вернула мне Элеонор. Мы спустились в гараж, и я проверил, на месте ли портфель и «убойная книга».

«Белладжио» находился недалеко, но ехали мы долго – такие пробки были на улицах. Я не знал, что буду там делать, и стал нервничать. Часы показывали почти десять.

– Когда ты начинаешь играть?

– Обычно около полуночи.

– Разве нельзя играть днем?

– Настоящие игроки приходят ночью. Туристы отправляются спать, и игра идет по-крупному.

Мы помолчали. Затем она продолжила:

– Я люблю бросить карты утром, когда встает солнце. Появляется ощущение, будто сумела выжить еще один день.

В «Белладжио» мы взяли у портье ключи и поднялись на двенадцатый этаж. Элеонор шла так, словно бывала здесь много раз. Номер оказался шикарным, с гостиной, спальней и видом на подсвеченные фонтаны внизу. Такого гостиничного великолепия я в жизни не видел.

– Ну и ну! Ты знакома с верхушкой администрации?

– Да, меня здесь знают. Играю тут раза три в неделю. А это привлекает клиентов. Большие шишки приходят, чтобы сразиться со мной.

– Вижу, у тебя действительно все хорошо.

– Не жалуюсь.

– Слушай, а ты не…

Элеонор приблизилась ко мне.

– Что я «не»?..

– Сам не знаю, что хотел сказать. Наверное, тебе всего хватает? У тебя кто-нибудь есть, Элеонор?

Я ощущал ее горячее дыхание.

– Ты интересуешься, влюбилась ли я в кого-нибудь? Отвечаю: нет, не влюбилась. Ты все еще веришь в теорию одной пули?

Я, не колеблясь, кивнул и заглянул ей в глаза. Она прикоснулась лбом к моему подбородку.

– А ты? – спросил я. – Ты все еще веришь в то, о чем сказал поэт: «Как много всего таится в сердце человека»?

– Да. Всегда верила и буду верить.

Я приподнял ее подбородок и поцеловал Элеонор. Наши руки сплелись. Она прижимала меня к себе. Я понял, что через минуту мы окажемся в постели. И осознал, что значит быть самым счастливым человеком в Лас-Вегасе.

– Только ты мне и нужна, – прошептал я.

– Я знаю, – промолвила она в ответ.

31

На обратном пути в Лос-Анджелес я пытался сосредоточиться на обстоятельствах расследования, но напрасно. Почти всю ночь я смотрел, как играет Элеонор. Она выиграла несколько тысяч долларов. Справедливо заметить, что ее партнеры растерялись, когда она обчистила пятерых мужчин. Да и у шестого оставался лишь небольшой столбик фишек, когда она, закончив игру, обменивала свои фишки на деньги.

Элеонор была трезвым, расчетливым игроком, и это производило такое же впечатление, как и ее красота и загадочность. Я потратил всю жизнь, стараясь научиться понимать людей, но никогда не мог понять Элеонор за игрой. Ничто не выдавало ее чувств.

Элеонор разделалась с партнерами-мужчинами, а потом разделалась со мной. Мы вышли из игорного зала, и она заявила, что устала и отправится домой, одна. Она не предложила отвезти меня в аэропорт. Прощание наше было недолгим. Элеонор холодно поцеловала меня – не так, как в шикарном номере на двенадцатом этаже. Мы расстались без обещаний встретиться снова и даже звонить. Просто сказали друг другу: «Пока».

Я добрался до аэропорта сам. В самолете я не мог отделаться от грустных мыслей. Попробовал читать «убойную книгу», но… Я размышлял о загадках жизни. Не о блаженных минутах с Элеонор, а о нашем коротком прощании и о том, как искусно она ушла от ответа, когда я спросил, есть ли у нее кто-нибудь. Она сказала, что ни в кого не влюбилась. Но это не ответ. Я думал о том, почему она не позвала меня к себе и не открыла багажник. На первой странице «убойной книги» я записал номер ее машины и вдруг почувствовал, что словно предал Элеонор. Я вычеркнул номер, но вычеркнуть его из памяти не сумел.

32

Следственный отдел «Всемирного страхования» помещался в шестиэтажном черном здании в шести кварталах от океана. Когда я появился в приемной Шандора Жатмари, секретарша взглянула на меня так, будто я с луны свалился.

– Разве вы не получили мое сообщение?

– Какое сообщение?

– Я оставила его на телефоне, который вы дали. Мистер Жатмари вынужден отменить сегодняшнюю встречу.

– Что случилось? Кто-нибудь умер?

Ее оскорбила моя наглость. В голосе зазвучали нетерпеливые нотки:

– Нет, он еще раз посмотрел расписание на день и решил, что не сумеет принять вас.

– Так он на месте?

– Да, но он не может встретиться с вами. Мне очень жаль, что вы не получили сообщение.

– Будьте добры, передайте ему, что я здесь. Сообщение я не получил, поскольку меня не было в Лос-Анджелесе. Я специально прилетел из другого города ради этой встречи. Поверьте, дело не терпит отлагательств.

Секретарша взялась за трубку, но передумала и пошла доложить боссу лично. Через несколько минут она возвратилась и молча села за свой стол. Я ждал.

– Я разговаривала с мистером Жатмари. Он постарается принять вас, как только сможет.

– Благодарю. Это очень великодушно как со стороны мистера Жатмари, так и с вашей.

В приемной стояли диван и кофейный столик с разложенными старыми журналами. Я сел и раскрыл «убойную книгу», которую захватил, чтобы произвести впечатление. Перелистывая ее и перечитывая материалы, я понял, что теперь хорошо знаком с обстоятельствами. Не придется каждый раз лезть в нее, когда я стану просеивать новую информацию.

Миновало полчаса. Наконец зазвонил телефон. Секретарша получила указание впустить меня.

Жатмари оказался человеком лет пятидесяти пяти, крепко сбитым, внушительным. Похож больше на коммивояжера, чем на следователя, однако стены были увешаны отзывами и фотографиями, на которых клиенты благодарно пожимали руку за своевременность оперативно-следственных мероприятий. Он указал на кресло перед своим столом, заваленным бумагами, и что-то записал в рабочем дневнике.

– У меня мало времени, мистер Босх. Чем могу быть полезен?

– Как я уже сказал вам вчера по телефону, работаю над одним делом, которым занимались и вы. Я подумал, что мы могли бы поделиться друг с другом информацией, выяснить, не нащупал ли кто-нибудь из нас нужную ниточку.

– Почему я должен делиться с вами информацией?

Жатмари невзлюбил меня прежде, чем я шагнул в его кабинет. Не предупредил ли его Пиплз? Вероятно, Жатмари сам навел обо мне справки в ФБР, и ему посоветовали не помогать мне. Наверное, поэтому он и намеревался отменить встречу.

– Мистер Жатмари, – промолвил я, – что-нибудь не так? Поделиться информацией, чтобы приблизиться к раскрытию преступления.

– А вы со мной поделитесь? И какая же доля вознаграждения мне причитается?

Ах вот оно что. Вознаграждение.

– Мистер Жатмари, вы меня не поняли.

– Как не понять! Получил денежки – и гуляй на здоровье. Видали мы таких. Приходят, требуют информацию, думают разжиться на халяву!

Жатмари разгорячился, акцент у него стал заметнее. Я нашел в «убойной книге» черно-белую копию фотографии убитой Анджеллы Бентон, вырвал лист, положил перед ним.

– Вот из-за чего я этим занимаюсь. Не из-за денег. Из-за нее. Это лишает меня права на вознаграждение. Вам ясно?

Жатмари изучил фотографию, потом посмотрел на скоросшиватель у меня на коленях.

– Теперь я вас вспомнил. Вы подстрелили одного из грабителей.

– Да, в тот день я был на съемочной площадке. Поскольку грабители не найдены, нельзя определить с уверенностью, кто кого подстрелил.

– Да бросьте вы! Там было восемь нанятых полицейских и один по службе. Это были вы.

– Скорее всего.

– Я тогда хотел побеседовать с вами, уточнить ряд моментов, но руководство ПУЛА запретило мне.

– Почему?

– Ваши на все идут, чтобы не допустить других к расследованию.

– Да, вы правы.

Он улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

– А теперь вы приходите и предлагаете сотрудничать. Ирония судьбы, не так ли? Это у вас материалы расследования? Позвольте посмотреть.

Я протянул ему тяжелый скоросшиватель. Жатмари стал листать с самого начала и добрался до первоначального доклада. Убийство. Он подчеркнул ногтем слово «следователь». Там значилась моя фамилия. Он закрыл папку.

– Почему вы сейчас занялись данным делом?

– Оно не выходит у меня из головы.

Он кивнул.

– Что касается нас, – произнес Жатмари, – то мы, собственно, расследовали похищение денег, а не убийство женщины.

– Да, но события связаны.

– Мы прекратили расследование. Деньги, конечно, поделены и давно потрачены. Кроме того, множество других дел.

– Деньги, разумеется, списаны, но Анджеллу Бентон не забыли. Ни я, ни другие, кто знал ее.

– Вы были знакомы с ней?

– Познакомился в тот день.

Жатмари снова кивнул, словно понял, что я имею в виду.

– Как далеко продвинулось тогда ваше расследование? Что-нибудь удалось установить? – спросил я.

Он помолчал.

– Увы, установить почти ничего не удалось.

– Когда вы прекратили расследование?

– Не помню. Давно это было.

– Журнал расследования у вас есть?

– Я не имею права показывать досье никому. Это запрещено правилами нашей компании.

– Запрещено из-за вознаграждения? Компания не разрешает содействовать неофициальному расследованию, поскольку обещала вознаграждение?

– Это делается для того, чтобы избежать столкновения интересов. Кроме того, существует опасность в юридическом отношении. Я не имею защиты со стороны властей, не то что полиция. Если материалы моих расследований будут опубликованы, мне могут вчинить иск.

Я старался предпринять какой-нибудь ход. Кажется, Жатмари что-то скрывает, и это «что-то», возможно, в его досье.

– Посмотрите еще раз на эту фотографию, – проговорил я. – Посмотрите на руки женщины. Вы человек религиозный, мистер Жатмари?

– Временами. А вы?

– Я не очень хорошо понимаю, что такое религия. В церковь не хожу. Но я думаю о религии, и мне кажется, в душе у меня есть Бог. Я хочу сказать, что принципы похожи на религию. В них нужно верить и стараться претворить их в жизнь. Когда я увидел Анджеллу Бентон мертвой на плиточном полу, увидел ее протянутые руки… Мне показалось, что она подает мне знак…

– Какой знак?

– Словно призывает верить и молит о спасении. Вот почему ее убийство не выходит у меня из головы.

– Кажется, я вас понимаю.

– А если понимаете, достаньте досье, – промолвил я так, будто проводил сеанс гипноза, – а сами пойдите выпить кофе или покурить. И не особенно спешите. Я буду здесь.

Жатмари долго смотрел на меня, потом потянулся к ящикам стола. Через полминуты я увидел пухлую папку. Жатмари отодвинул кресло и встал.

– Я, пожалуй, выпью кофейку. Вы что-нибудь хотите?

– Спасибо, нет.

Как только за ним затворилась дверь, я сел в его кресло и раскрыл досье. В основном там содержались знакомые мне материалы, а также копии контрактов и соглашений компании со своим клиентом, банком Лос-Анджелеса. Эти документы я видел впервые – равно как и записи о допросах служащих банка и Александра Тейлора. Жатмари допросил также всех охранников, находившихся в тот день на съемочной площадке. Я пробежал их глазами, но на материалах о допросах трех банкиров, с которыми я должен был встретиться днем – Гордона Скейгса, Лайнуса Саймонсона и Джослина Джонса, я остановился подольше. Самой значительной среди них фигурой был Скейгс. Именно он отвечал за предоставление однодневного займа «Эйдолону» и принятые меры безопасности. Саймонсон и Джонс просто рабочие пчелки, которые делают то, что им велено, будь то наклеивание этикеток на консервные банки или отсчитывание двадцати тысяч стодолларовых купюр.

С немалым интересом я ознакомился со справками о материальном положении Джека Дорси, Лоутона Кросса и вашего покорного слуги. Справки были составлены на основе данных, испрошенных у наших банков и кредитных учреждений. Согласно мнению Жатмари, мое положение в этом смысле было стабильным, тогда как на кредитных карточках Дорси и Кросса накопились большие долги. Особенно тяжелая ситуация сложилась у Дорси, который был в разводе и выплачивал пособия на содержание четырех детей. Ему даже приходилось оплачивать обучение в колледже двоих из них.

Дверь кабинета отворилась, заглянула секретарша – очевидно, хотела сообщить что-то своему начальству, но увидела за его столом меня.

– Что вы здесь делаете?! – воскликнула она.

– Жду мистера Жатмари. Он вышел выпить чашечку кофе.

Она уперлась руками в пышные бока, что у всех народов означает возмущение.

– А он позволил вам читать его бумаги?

Я не собирался ставить Жатмари в ложное положение.

– Он просил подождать, вот я и жду.

– Немедленно пересядьте в кресло для посетителей. Я доложу мистеру Жатмари об этом.

Я закрыл папку, обошел стол.

– Буду весьма признателен, если вы не сделаете этого.

– Не нужна мне ваша признательность. Я все равно доложу.

Секретарша вышла, оставив дверь открытой. Через несколько минут в кабинет ворвался разъяренный Жатмари и со стуком захлопнул за собой дверь. Потом обернулся ко мне. Гнев его как рукой сняло.

– Спасибо, что разыграли эту маленькую сцену. Надеюсь, нашли, что вам нужно, потому что согласно всем правилам я должен вышвырнуть вас вон.

– Не возражаю, – усмехнулся я, вставая. – Только позвольте еще один вопрос.

– Слушаю вас.

– У вас обычная практика – собирать данные о материальном положении полицейских, как вы сделали в отношении меня, Джека Дорси и Лоутона Кросса?

Жатмари сдвинул брови, стараясь вспомнить, зачем он так поступил.

– Я совсем забыл об этом. Вероятно, решил, что, поскольку похищены деньги, неплохо бы проверить, как с финансами у фигурантов. Особенно это касалось вас, ведь вы находились на площадке в момент похищения.

Верный ход, подумал я.

– Сердитесь?

– Нисколько. С какой стати? Просто гадаю, как вам это пришло в голову.

– Еще что-нибудь полезное отыскали?

– Кое-что пригодится.

– Желаю удачи. И держите меня в курсе.

– Непременно.

Мы пожали друг другу руки.

Уходя, я пожелал возмущенной секретарше не утомляться на работе.

Она промолчала.

33

Разговор с Гордоном Скейгсом прошел быстро и гладко. Он встретил меня в назначенное время в банке Лос-Анджелеса, здание которого высилось в центре города. Из его кабинета на сорок втором этаже, выходящего окнами на восток, открывался вид на туман.

Рассказ Скейгса об его участии в предоставлении злосчастного займа кинокомпании «Эйдолон» почти не отличался от его же заявления, зафиксированного в «убойной книге». Он выторговал у Александра Тейлора пятьдесят тысяч за услуги. В эту сумму входили расходы на охрану. Деньги намечалось вывезти утром в день съемки и привезти назад до закрытия банка, в 18.00.

– Я понимал, что есть определенный риск, – говорил Скейгс. – Но меня привлекла идея получить быструю прибыль. Она просто застилала мне взор.

Заботы по транспортировке денег Скейгс поручил Реймонду Вону, начальнику службы безопасности банка, а сам стал договариваться со «Всемирным страхованием» и собирать деньги. Два миллиона наличными – сумма немалая даже для флагмана банковского бизнеса в городе, и потому Скейгс загодя распорядился доставлять деньги из филиалов в центральное отделение банка.

В день съемки деньги погрузили в бронированный джип и повезли в Голливуд. Рей Вон ехал в передней машине, держа постоянную радиосвязь с водителем джипа и меняя маршрут, чтобы убедиться, что за ними никто не следует. По прибытии на место их встретили дополнительная охрана и Лайнус Саймонсон, который помогал Скейгсу собрать наличность и составлял по требованию страховой компании список номеров помеченных банкнот. И разумеется, на месте встречи уже присутствовали вооруженные грабители в масках.

Скейгс сообщил мне одну новость: после ограбления в политике банка произошли перемены, в частности, он больше не дает выставочных, как он выразился, займов кинопромышленникам.

– О чем это свидетельствует? – сказал он. – О том, что один раз обжечься – это урок. Но дважды обжечься – глупость. Нет, мистер Босх, дураков в нашем банке не держим. Вторично мы не обожжемся. Эти люди нас больше не проведут.

Я слушал и поддакивал.

– Значит, вы полагаете, что все началось у «этих людей»? Что идея ограбления возникла там, а не в банке?

Подобная мысль вызвала возмущение Скейгса.

– Именно там. Вспомните бедную девушку, которую убили. Она у них работала, а не у меня.

– Да, но убийство могло быть частью преступного замысла. Чтобы посеять подозрение в отношении людей в кинокомпании. Это мог сделать кто-нибудь из ваших служащих.

– Абсолютно исключено! Полиция прочесала здание, проверила всех и каждого. Страховая компания проделала то же самое. Нет, сэр, у нас в банке все чисто.

– В таком случае вы не будете возражать, если я тоже побеседую с вашими сотрудниками? Мне хотелось бы встретиться с Лайнусом Саймонсоном и Джослин Джонс.

Скейгс понял, что попался. Как он мог отказать в просьбе после громогласных заявлений о непричастности своих служащих к преступлению, об их честности?

– Отвечаю: и да, и нет, – произнес он. – Джослин по-прежнему работает у нас. Она сейчас помощник заведующего нашим филиалом в западном Голливуде. Можете встретиться с ней.

– А Лайнус Саймонсон?

– Он ушел от нас после того ужасного дня. Вы, очевидно, знаете, что его ранили. К счастью, рана оказалась не смертельной, не то что у Реймонда Вона. После госпиталя он взял отпуск по болезни, а потом и вовсе подал заявление.

– Ушел с работы?

– Да.

Об этом не упоминалось ни в «убойной книге», ни даже в записях Жатмари. Несколько недель после происшествия Саймонсон находился все еще в больнице и, следовательно, числился служащим банка. Выздоровев, он уволился, и следствие о нем забыло.

– И чем он стал заниматься?

– Тогда знал, но сейчас понятия не имею. Я расскажу, что было дальше. Лайнус нанял адвоката, и тот начал готовить материалы против банка. Нанесение вреда здоровью и прочая чепуха. Они умолчали о том, что Лайнус сам вызвался ехать на съемочную площадку, а это существенно меняет дело.

– Он сам захотел быть там?

– Конечно. Молодой парень, вырос в городе, вероятно, мечтал сделать карьеру в кино. Кто об этом не мечтает? Решил, что повертеться целый день среди киношников полезно. Он попросил у меня разрешения, и я ответил: «Прекрасно, поезжай». Мне все равно было нужно, чтобы там присутствовал мой человек. Я имею в виду – помимо Реймонда Вона.

– И он подал иск или просто пошумел?

– Ограничился угрозами, но они подействовали. Мы дали ему отступного.

– Много?

– Не знаю. Я спросил об этом нашего юриста Джеймса Формана, но он сказал, что условия соглашения не подлежат разглашению. Думаю, однако, Лайнусу порядочный куш отвалили, если он ночной клуб купил, и не простой, а выдержанный в голливудском духе.

Джеймс Форман. Его портрет я видел в приемной Джанис Лонгуайзер.

– Джеймс Форман – ваш адвокат?

– Он наш консультант, внештатный.

– Вам известно название клуба, который купил Лайнус?

– Нет.

Я сидел и глядел на переливающийся всеми цветами радуги туман за окном. Глядел, но ничего не видел. Я углубился в себя, почувствовав знакомое волнение, ту благодать, которую дает моя религия.

– Мистер Босх, через пять минут у меня совещание.

Я очнулся.

– Прошу прощения, сэр. У меня, кажется, все. Во всяком случае – пока… Не могли бы вы до совещания позвонить Джослин Джонс и предупредить, что я еду к ней? И мне нужно знать, где находится ее филиал.

– Ну, это не проблема.

34

По пути в филиал банка Лос-Анджелеса в западном Голливуде, где меня ждала Джослин Джонс, я сообразил, что у меня есть полчаса свободного времени, и поехал на Голливудский бульвар. После ухода из полиции я не бывал здесь, и мне хотелось посмотреть свой прежний участок. К тому же в газетах писали, что бульвар сильно меняется.

Асфальт поблескивал на солнце, но витрины магазинов и административные здания на Вайн-стрит все так же дремали под полувековым слоем осадков смога. Нет, ничего не изменилось. Но, миновав перевал Кауэнга и оказавшись на Хайланд, я заметил значительные перемены. Новые отели – не те, где сдают номера на час-два, огромные кинозалы и торговые центры с дорогими ресторанами, роскошные особняки. На улицах полно народу. Медные звезды, вделанные в плиты тротуаров, надраены до блеска. Стало чище, красивее, и все какое-то ненастоящее. Однако если выразить мои впечатления одним словом, то это слово «надежда». Надежда и сила. В бульваре было какое-то очарование. Отсюда, из сердцевины города, по замыслу должно, как волны от землетрясения, пойти обновление, захватывая все новые и новые кварталы. Лет пять назад я бы первым сказал, что план провалится. Наверное, я был не прав.

Все еще полный воспоминаний о Лас-Вегасе, я перестал размышлять об обновлении, по Фэрфакс-драйв выехал на Третью улицу и остановился на парковке Центрального рынка, чтобы купить что-нибудь поесть.

Рынок тоже перестраивался. Оборудована новая стоянка для автомашин и вплотную к старым рядам, где можно приобрести и хорошую недорогую еду, и всякую дрянь, разбит большой открытый павильон. Я шагал по нему мимо бесчисленных магазинчиков и громадной книжной лавки, какую мне только доводилось видеть. В старом рынке все было по-прежнему, все знакомо. Даже «Пирожки у Пола». Пирожков я не хотел. В кафе «Коконо» я купил сандвич, закрылся в допотопной телефонной будке рядом с кафетерием Дюпара и набрал номер Роя Линделла. Тот как раз обедал у себя за столом.

– Что едим? – поинтересовался я.

– Жареного тунца с маринованными огурчиками.

– Нездоровая пища.

– А ты, конечно, на диете?

– Ага. Сандвич с копченой ветчиной.

– Вот это да! Чего тебе вздумалось звонить, Босх? Последний раз, когда мы виделись, ты заявил, что не желаешь иметь со мной ничего общего. А вообще-то я думал, что ты в Лас-Вегасе.

– Был, сейчас вернулся. Дела у меня нормально складываются. Можно сказать, я достиг взаимопонимания с твоими дружками на девятом этаже.

– У тебя есть что-то новенькое?

– Очень может быть. Правда, пока лишь предчувствие.

– Чего ты от меня-то хочешь?

– Что у тебя есть на Лайнуса Саймонсона? Белый, тридцати лет, владеет в городе ночным клубом.

– Как называется клуб?

– Не знаю.

– Замечательно! Ты, случайно, не хочешь, чтобы я заодно забрал твои вещи из чистки?

– Ты только загляни, нет ли чего-нибудь, – настаивал я и сообщил Рою дату рождения Саймонсона и его адрес, который я нашел в «убойной книге», хотя предполагал, что он устарел.

– Кто он такой, этот парень?

– Работал в банке Лос-Анджелеса. Находился на съемочной площадке в момент ограбления. Там его ранило.

– Значит, он тоже жертва… Но может, он участвовал в подготовке преступления и подговорил своих подельников пустить ему легонько кровь? Чтобы все натурально выглядело.

– Не знаю.

– И какое касательство он имеет к исчезновению Марты Гесслер?

– Может, никакого. Но все равно его надо посмотреть. Нутром чую, что тут что-то неладно.

– Пока ты будешь чуять нутром, мне придется побегать.

– Слушай, если не хочешь, так и скажи. Найду кого-нибудь другого.

– Я сказал, сделаю, значит, сделаю. Что у тебя еще?

– Маленькая просьба. Проверишь номер автомашины?

– Да.

Я назвал номер автомобиля, на котором ездила Элеонор. Он застрял у меня в памяти.

– Невада? – Линделл насторожился. – Это связано с твоей поездкой в Лас-Вегас или с расследованием?

В Линделле было много всякого, но глупостью он не страдал. Своим вопросом я как бы приоткрыл дверь.

– Не знаю, – соврал я. – Но хорошо бы выяснить, где и на чью фамилию зарегистрирован автомобиль.

Если он зарегистрирован не на Элеонор, а на кого-то другого, я солгу, будто в Лас-Вегасе мне сели на «хвост», и Линделл никогда не выяснит правды.

– Ладно, – промолвил он. – Мне пора за работу. Звони.

Я повесил трубку. Меня жег стыд. Я мог обмануть Линделла, но себя-то не обманешь. Шпионю за собственной женой. Докатился. Интересно, способен я на большую подлость? Стараясь отделаться от мрачных мыслей, я сунул монету в щель автомата и быстро набрал номер Джанис Лонгуайзер. Услышав гудки, я почувствовал, что знаю ответ на свой вопрос. Секретарша сообщила, что мисс Лонгуайзер говорит по другому телефону и, если я дам номер, перезвонит. Я ответил, что сейчас мне позвонить нельзя и повторю звонок через десять минут.

Я стал прохаживаться по рынку. Зашел в небольшой магазин, где продавали только соусы. Десятки и десятки различных соусов. Вообще-то приправа мне ни к чему, я редко готовлю дома, но все же купил бутылочку «Крокодильей подливы», потому что мне понравилось заведение и была нужна еще мелочь.

Следующей остановкой была булочная-кондитерская. Я ничего не собирался покупать, хотелось лишь посмотреть и вспомнить детство.

Когда я был мальчишкой, по субботам мама брала меня с собой на рынок. Больше всего запомнилось, как я глядел сквозь витринное стекло на кондитера, который украшал глазурью торты и пироги к дням рождения, свадьбам и прочим праздничным событиям. Какие только замысловатые разноцветные узоры он не вырисовывал, выдавливая из тюбиков сладкий сироп!

Мама обычно держала меня перед витриной на руках, а когда уставала, брала стул с открытой площадки соседнего кафе и ставила меня на него. Я любовался на торты и воображал, для каких торжеств они предназначены и сколько там будет людей. Мне казалось, что такими замечательными тортами могут угощаться очень счастливые люди.

Но иногда я смотрел не на волшебство, творимое в кондитерской, а на мамино отражение. Часто лицо ее было печальным. Это случалось, когда кондитер украшал свадебный пирог.

Кондитерская стояла на том же месте, и витрина была та же самая, но кондитер отсутствовал. Торты и пироги, как правило, выпекают утром, а потом отправляют заказчикам к дням рождения, свадьбам и прочим торжественным событиям или заказчики сами являются за ними.

– Не ждите, он сегодня уже закончил работать.

В витринном стекле я увидел отражение старой женщины. Мне снова вспомнилась мама.

– Да, – произнес я, – наверное, вы правы.

Я снова вошел в телефонную будку и позвонил Джанис. Она сама взяла трубку.

– У тебя ничего не случилось?

– Нет, а что?

– Ты меня напугал.

– Чем?

– Передал Роксанне, что тебе нельзя позвонить. Вот я и решила, что тебя опять схватили.

– Извини, мне это не пришло в голову. Я все еще не пользуюсь сотовым.

– Прослушивают?

– Не знаю, но на всякий случай.

– Значит, просто делаешь контрольный звонок?

– Вроде того. Правда, у меня есть вопрос.

Может, потому, что не сказал Линделлу всей правды, или оттого, что горел от стыда, проверяя собственную жену, я не стал играть с Джанис в кошки-мышки. Карты на стол.

– Несколько лет назад ваша фирма вела одно дело. Занимался им Джеймс Форман, а клиентом был банк Лос-Анджелеса.

– Да, этот банк – наш клиент. О каком деле ты говоришь? Несколько лет назад меня здесь не было.

Я прикрыл дверь телефонной будки, хотя понимал, что через минуту в ней нечем будет дышать.

– Не знаю, под каким названием оно проходило, но противной стороной был некто Лайнус Саймонсон. Он работал в банке помощником вице-президента. Во время ограбления «Эйдолона» его ранило.

– Да, припоминаю, кого-то ранило, кого-то убило, но фамилии я забыла.

– Ранен был он, Саймонсон. Убили Реймонда Вона, начальника службы безопасности банка. Саймонсон выздоровел, пуля попала в мягкое место.

– Так он подал на банк в суд?

– До иска, кажется, дело не дошло. Но он нанял адвоката и поднял страшный шум. Банк, мол, должен ответить за вред, причиненный его здоровью.

– Резонно.

– Даже если он сам вызвался? Саймонсон помогал собрать нужную сумму и должен был следить за деньгами на съемке.

– И все равно у него имелись основания требовать компенсацию. Его могли заставить поехать или же…

– Я это все учитываю. Меня не волнует, имелись у него основания или нет. Вероятно, были, ведь банк поручил Джеймсу Форману уладить дело. – Я приоткрыл дверь, чтобы впустить немного воздуха. – Мне нужно выяснить, как уладили дело. Сколько отступного ему дали.

– Я сейчас же позвоню Джеймсу Форману. Ты подождешь?

– Мм… Есть одна закавыка. Стороны договорились не разглашать условия соглашения.

Джанис долго молчала.

– Понятно… – протянула она. – И ты хочешь, чтобы я попросила Формана нарушить договоренность?

– Ну, если ты называешь это нарушением договоренности…

– А как еще это назвать?

– Видишь ли, фигура Саймонсона выплыла совершенно случайно. Но любопытно знать, сколько ему отвалили.

И опять мои слова были встречены продолжительным молчанием.

– Нет. Я не стану рыскать в бумагах своей фирмы. Не буду делать ничего такого, что может вызвать неприятности. Я просто отправлюсь к Джиму и прямо спрошу его.

Получалось лучше, чем я ожидал.

– …Тем более что банк Лос-Анджелеса по-прежнему является нашим клиентом. Если Саймонсон участвовал в преступном замысле… Ну, ты понимаешь, о чем я.

Хорошо, что Джанис сама пришла к этому предположению. Я ощутил вкус удачи.

– Раньше времени не радуйся, слышишь?

– Да.

– Посмотрю, как все обернется, и позвоню тебе. Если придется звонить по домашнему телефону, сообщение будет закодировано.

– Спасибо, Джанис.

По пути к парковке я снова приблизился к булочной и, к своему удивлению, увидел кондитера. Очевидно, заказ поступил в последнюю минуту. Человек за стеклом вырисовывал цветы и надпись. Розовые буквы по шоколадному полю. «С днем рождения, Кэлли!»

Еще один торт попадет счастливым людям.

35

Джослин Джонс работала в филиале банка Лос-Анджелеса, который находился на улице Сан-Висенте в Санта-Монике. В округе, который на протяжении нескольких десятилетий занимал первое место в мире по количеству банковских грабежей, она могла чувствовать себя в полнейшей безопасности. Здание филиала стояло напротив западноголливудского участка шерифского управления.

Построено оно было в стиле «ар деко»: геометрические формы фасада, большие круглые окна по второму этажу. На первом этаже трудились кассиры, расчетчики, бухгалтеры, на втором помещалась администрация. Джонс занимала кабинет с окнами, выходящими на Тихоокеанский центр, местные жители называли его Голубым китом, потому что фасад сооружения – если смотреть под определенным углом – походил на торчащий из океанской пучины хвост голубого горбача.

Джонс, улыбаясь, пригласила меня присесть.

– Мистер Скейгс информировал меня о вашем приезде и попросил поговорить с вами. Он сказал, что вы по собственной инициативе вернулись к большому ограблению.

– Да.

– Мне приятно узнать, что это происшествие не забыто.

– А мне приятно слышать ваши слова.

– Итак, чем могу быть полезна?

– Трудно сформулировать. Я как бы снова прохожу по проложенным следам. Не сердитесь, если я стану повторяться, но мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о своем участии в операциях с деньгами для съемок.

– Тут не о чем особенно рассказывать. В отличие от Лайнуса и бедного мистера Вона я не была на месте преступления. Я работала с деньгами до того, как их повезли на площадку. В то время я являлась помощницей мистера Скейгса. Он был не только моим начальником, но и наставником.

Медленно, но верно Джослин Джонс двигалась в нужном мне направлении.

– С деньгами работали? То есть считали, складывали в пачки и так далее? Где это происходило?

– В центральном отделении. Мы почти не выходили из хранилища. Дня три или четыре там просидели. Ждали, пока пришлют деньги из филиалов.

– Вы говорите «мы», имея в виду Лайнуса… – Словно забыв фамилию, я раскрыл лежащий у меня на коленях скоросшиватель.

– …Саймонсона, – закончила она.

– Да, Лайнус Саймонсон. Вы с ним работали?

– С ним.

– Мистер Скейгс был и его наставником?

Она покачала головой и, как мне показалось, немного покраснела, хотя с уверенностью сказать трудно: кожа у моей собеседницы очень темная.

– Нет. Программа наставничества не была главной в банке. Сейчас ее вообще отменили. Да и в наставнике Лайнус не нуждался. Он белый, из богатой семьи. Они жили в Беверли-Хиллз. Его отец владел несколькими ресторанами.

– Значит, вы три дня с деньгами работали. Вы также записывали номера и серии некоторых банкнот, правильно я понимаю?

– Да, записывали.

– Как это делалось?

Джонс помолчала, вспоминая, а я смотрел, как на крышу шерифского управления садится вертолет.

– Помню, мы наугад брали банкноты из разных пачек и записывали буквы и цифры. По-моему, мы пометили около тысячи сотенных бумажек. Много времени потратили.

Я перелистал «убойную книгу» и вынул копию списка, составленного ею и Лайнусом.

– В этом перечне значатся номера восьмисот банкнот.

– Ну, значит, восемьсот.

– Посмотрите, это ваш документ?

Она перелистала список.

– Похоже, это он. На сто процентов не уверена, ведь четыре года прошло.

– Вы подписали документ и больше его не видели?

– Нет, видела. После ограбления, когда меня допрашивали. Полицейские тоже спрашивали, тот ли это список.

– И вы ответили: да, тот.

– Естественно.

– Хорошо, давайте уточним, как вы составляли его.

Джонс пожала плечами.

– Очень просто. Мы с Лайнусом поочередно печатали буквы и цифры на его карманном компьютере.

– Разве не существуют ксероксы или сканеры? Тогда бы и дело пошло быстрее.

– Существуют, но для нашей работы они не годятся. Мы должны были взять из пачки банкноту, записать серию и номер, а потом обязательно положить в ту же пачку. Это делалось для того, чтобы иметь возможность напасть на след каждой пачки, если деньги пропадут.

– Кто рекомендовал вам данный способ?

– Точно не помню, мистер Скейгс или мистер Вон. Наверное, он получил инструкции от страховой компании.

– Итак, вы с Лайнусом в хранилище. Как конкретно вы фиксировали банкноты?

– Лайнус правильно решил, что мы провозимся целую вечность, если станем сначала записывать их, а затем переносить в компьютер. Он и принес свой карманный компьютер, один из нас брал из пачки сотенную и называл серию, потом номер, а другой заносил их в компьютер.

– Кто называл и кто заносил?

– По очереди. Можно подумать, что это жутко волнительно – перебирать пачки сотенных, а на самом деле скука смертная. Вот мы и менялись.

Я постарался представить, как это происходило. Может показаться, что, если работают двое, легче избежать ошибки. На практике же все обстоит иначе. Что бы ни делал Лайнус – считывал данные или заносил их в свой компьютер, он имел возможность назвать или напечатать любые буквы и любое восьмизначное число, и Джослин ни о чем бы не узнала, если бы не заглянула на крошечный экран или в банкноту.

– Закончив, вы сделали распечатку на нормальном компьютере и подписали ее?

– Вроде бы. Я не очень хорошо помню.

– Это ваша подпись? – спросил я, подавая ей копию списка.

Джонс внимательно посмотрела.

– Моя.

Я протянул руку, и она вернула мне документ.

– Кто относил этот материал мистеру Скейгсу?

– Видимо, Лайнус. Распечатку он делал. Почему вас интересуют такие подробности?

В ней заговорила подозрительность… Я ничего не ответил и стал разглядывать ее подпись. Она стояла под подписью Саймонсона и над размашистым росчерком Скейгса. То есть документ сначала подписывает старший по званию, затем его напарник, а уж потом его визирует начальник.

Повернув лист так, чтобы на него падал прямой свет, я увидел то, чего не заметил прежде. Передо мной была копия оригинала, может, даже копия с копии, но даже в ней были различимы оттенки чернил в подписи Джослин Джонс.

– Вы что? – спросила она.

Я положил бумагу обратно в скоросшиватель.

– Простите?

– У вас такое выражение лица, словно вы увидели что-то важное.

– Нет, просто соображаю, не забыл ли чего… Да, у меня еще несколько вопросов.

– Нам придется поторопиться. Мы скоро закрываемся.

– Я быстро. Скажите, мистер Вон участвовал непосредственно в подготовке денег к отправке?

– Непосредственно – нет, но заходил часто, особенно когда привозили деньги из филиалов. Наверное, это входило в его обязанности.

– Он не заходил в то время, когда вы фиксировали данные банкнот?

– Не помню, очевидно, заходил. Он еще потому наведывался, что ему нравился Лайнус.

– Что вы имеете в виду – «нравился Лайнус»?

– Ну, вы меня понимаете…

– Мистер Вон был голубым?

Она пожала плечами:

– Думаю, да, но он это не афишировал, держал в тайне.

– А Лайнус?

– Нет, Лайнус – мужчина без завихрений. Ему не нравилось, что мистер Вон часто заходит.

– Он вам это говорил, или вы только предполагаете?

– Лайнус как-то пошутил, что, если это будет продолжаться, он подаст иск о сексуальном домогательстве.

Я не знал, имеет ли данная информация касательство к моему делу.

– Вы не ответили на мой вопрос, – произнесла Джонс.

– Какой?

– О подробностях. Почему вас так интересует, как метились банкноты, и Лайнус, и мистер Вон.

– Вам это показалось. Но я действительно стараюсь посмотреть на происшествие со всех сторон. Скажите, вы позднее встречались с Лайнусом?

– Я? Нет, – удивилась она. – Я навестила его один раз в больнице. А потом он и вовсе ушел из банка. Хотя мы работали вместе, друзьями не были. Разные мы с Лайнусом люди. Я всегда полагала, что потому мистер Скейгс и поставил нас вместе.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, чтобы нам не взбрело в голову ничего такого. Я имею в виду насчет денег.

Я молчал.

– Однажды подумала, – продолжила Джонс, – не сходить ли в какой-нибудь из его клубов – вдруг встречу? – но не пошла. Ведь могли и не пустить. А если сказать, что знакома с ним, он попадет в неловкое положение. Не хватало, чтобы он заявил, будто впервые видит эту черную.

– У него разве не один клуб?

Джослин с подозрением прищурилась.

– Вы стараетесь всесторонне осмыслить происходящее и не знаете, кто он теперь?

Я пожал плечами.

– Он сейчас просто Лайнус. Никакой фамилии. Важной персоной стал. У него и его партнеров лучшие рестораны в Голливуде. Туда все знаменитости ходят.

– И сколько же у него клубов?

– Четыре или пять. Я не считала.

– А партнеров у него сколько?

– Тоже не знаю. О нем даже статья была… Погодите, У меня, кажется, сохранился тот номер.

Джонс порылась в ящиках стола и достала «Лос-Анджелес мэгэзин». В конце журнала помещались сведения о дорогих ресторанах города. И в каждом номере непременно две-три статьи о том, как живут и умирают в Лос-Анджелесе. Два раза журнал помещал репортажи с места преступлений, которыми занимался я. Их авторы ближе других журналистов подходили к истине и лучше других писали о влиянии происшествия на родных и соседей.

– Не знаю, почему я сохранила этот номер, – смущенно промолвила Джослин. – Наверное, потому, что была знакома с Лайнусом… Да, вот эта статья.

Она подала мне журнал. На развороте материал под заголовком «Короли ночи» и снимок четырех молодых людей за стойкой бара из черного дерева. Позади них полки, заставленные подсвеченными разноцветными бутылками.

– Возьмите журнал. Мне он не понадобится. Я вряд ли увижу Лайнуса. Не захочет тратить на меня время. Он сделал то, что хотел. Он сам мне говорил. Сделал и – пока, мадемуазель.

– И что же он хотел сделать?

– Когда я была у него в больнице, Лайнус сообщил, что банк должен выплатить ему крупную компенсацию за то, что его ранили в… ну, вы понимаете… Мол, получит денежки, бросит работу и откроет бар. И провалиться ему на месте, если наделает ошибок, как его папа.

– При чем тут папа?

– Не знаю, я не стала расспрашивать. Но он всю жизнь мечтал владеть баром.

В ее голосе слышались нотки сожаления и зависти. Если бы я мог сказать, что думаю об ее кумире! Но момент еще не наступил. Пожалуй, пора идти. Я встал.

– Простите, что отнял у вас время. Вам больше не нужен этот журнал?

– Нет-нет, берите… Однажды вечером я надену черные джинсы с черной футболкой и пойду поищу его. Хорошо бы нам с ним побеседовать о старых добрых временах, хотя не уверена, пожелает ли он вспоминать о них.

– Никто не захочет, Джослин, ведь старые времена редко бывают добрыми.

Мне хотелось подбодрить эту молодую женщину, чтобы она не завидовала Лайнусу, потому что она может гордиться тем, чего достигла сама. Но в ту минуту шерифский вертолет снялся с крыши управления и пронесся над банком. Здание затряслось, как при землетрясении, и шум винтов заглушил бы мои слова.

Когда я уходил, Джослин Джонс сидела за столом и думала о том, какими разными все-таки бывают люди.

36

Подаренный мне номер «Лос-Анджелес мэгэзин» выпустили семь месяцев назад. Статья о Лайнусе Саймонсоне и его сподвижниках не стала главным материалом выпуска, который обычно сопровождается иллюстрацией на обложке, но тоже была подана броско. На обложке красовалась надпись: «Голливудские предприниматели после наступления темноты». Публикацию приурочили к предстоящему открытию шестого клуба в ряду многозвездочных ночных заведений, принадлежащих четырем партнерам. Лайнуса называли Королем ночи, который, начав с захудалой забегаловки на окраине Голливуда и перевала Кауэнга, купленной на деньги от выигранной тяжбы с нанимателем, создал обширное владение. Он обновил интерьер, наполовину убавил освещение, поставил грохочущий музыкальный автомат и набрал молоденьких барменш, отличавшихся не столько умением смешивать коктейли и выписывать счета, сколько смазливыми мордашками. По примеру других злачных мест установил предварительную входную плату в двадцать долларов, которая при расчете вычиталась из счета, и перестал пускать клиентов при галстуке или в белой рубашке. Заведение не имело вывески и не числилось в телефонном справочнике. Только мигающая неоновая стрела указывала на него. Скоро и стрела не понадобилась, поскольку стали выстраиваться очереди желающих попасть в клуб – так владелец величал свое предприятие.

В статье утверждалось, что Лайнус (в ней почти везде он назывался только по имени) затем объединился с тремя старыми приятелями, и четверка принялась расширять дело: каждые полгода прикупала новый клуб. Действовали предприимчивые молодцы по шаблону. Покупали захудалое заведение, обновляли и открывали снова. После безымянного бара они старались придать своим клубам вид литературно-музыкальных салонов.

Второе приобретение было названо «День саранчи Ната» в знак уважения к Натанаелу Уэсту и его классическому «голливудскому роману». Впрочем, предприниматели придумали лишь часть названия, так как на протяжении нескольких десятилетий это место именовалось «У Ната» и большинство завсегдатаев считало, что оно названо в честь джазиста Ната Кинга Коула. Так или иначе, новое название прижилось.

В «У Ната» стреляли в Дорси и Кросса. Автор статьи посчитал, что налетчики хотели сбить здешние цены, однако у них была иная цель. Убийство не отразилось на репутации клуба, напротив, оно придало ему загадочности. Происшествие вылилось в очередной успех четырех школьных дружков, которые назвали свою процветающую компанию «Четыре короля».

Долгое время я не верил в совпадения. Теперь поверил. Когда Кизмин Райдер пришла ко мне и рассказала о том, что думает обо мне ее шеф, Ли Кониц в плейере затянул песенку «Какая-то чертовщина», это чистое совпадение. Но разве это совпадение, если в баре Лайнуса Саймонсона застрелены двое полицейских, расследовавших похищение двух миллионов, которые он готовил к отправке? Нет, это не совпадение, а чистая наглость.

Помимо безымянного клуба и «У Ната» четверка владела клубами «Королевская встреча» и «Последнее пристанище Чета и Коузи», названным в память об их пропавшем друге. Клуб, предстоящему открытию которого посвящалась статья, получил название «Догхаус Рейли» – под таким псевдонимом работал частный сыщик Филип Марлоу в романах Реймонда Чандлера.

Автор статьи не углублялся в финансовый анализ предприятия. Его больше интересовал внешний блеск, нежели пружины успеха. Картина, нарисованная журналом, не была, однако, целиком радужной. Автор высказал предположение, что четыре приятеля могут пасть жертвой собственного успеха. Он последовательно проводил мысль, что количество любителей полуночничать – величина в Голливуде конечная и шестикратное расширение владения отнюдь не означает такой же рост клиентуры. Помимо всего прочего, существовало немало завистников и претендентов «на трон», преимущественно из числа хозяев мелких питейных заведений.

Я вложил журнал в скоросшиватель и задумался. Картина вырисовывалась. Меня охватило знакомое волнение, которое испытываешь, приближаясь к разгадке. Оставался ряд вопросов, но я по опыту знал, что ответы найдутся. Важно направление поиска. Миновало четыре года с того момента, как я увидел мертвую Анджеллу Бентон, и вот наконец отыскал подозреваемого.

Я решил, что неплохо бы позвонить домой – узнать, что пришло на автоответчик, и достал свой мобильник. Сообщений оказалось два. Первое – от Джанис Лонгуайзер. Оно было короткое и конкретное: «Это я. Позвони мне, только соблюдай все меры предосторожности».

Это означало, что я должен звонить из телефона-автомата.

Второе – от Роя Линделла, тоже короткое: «Слушай, у меня для тебя кое-что имеется. Звони».

Мой «мерседес» стоял напротив почты. У меня не было мелочи заплатить по парковочному счетчику и сделать звонки. На почте наверняка есть телефонная будка и разменный автомат. Сама почта закрыта, но в вестибюле было то, что мне нужно, – и будка, и автомат. Первой я позвонил Джанис, потому что уже располагал информацией, которую надеялся получить у Роя.

– Что удалось выяснить у Формана? – спросил я.

– Я разговаривала с ним. Он согласился назвать сумму соглашения при условии, что информация не попадет ни в какие документы, и тем более в печать, и ты ни при каких обстоятельствах не назовешь ее источник.

– Я больше не имею дела с документами и в газеты никогда не писал.

– Какой храбрый выискался! Ты теперь не служишь в полиции. У тебя нет юридической защиты.

– У меня есть лицензия на частный сыск.

– Если дело дойдет до суда, лицензия тебя не защитит. Судья может потребовать источник информации. Если откажешься, тебя обвинят в неуважении к суду и посадят в тюрьму. Заключенные не жалуют тех, кто служил в полиции.

– Я все понимаю, и утечки информации не будет, обещаю.

По правде говоря, я не представлял, что дело может вылиться в судебную тяжбу, да и перспектива попасть в тюрьму меня не пугала.

– Джим сообщил, что Саймонсон согласился на пятьдесят тысяч.

– И все?

– Да. Сумма не такая уж большая. Его представлял адвокат, взявший тридцать пять процентов. Кроме того, ему пришлось оплатить подготовку документов.

Итак, Саймонсон предпочел отдать тридцать пять процентов от согласованной суммы, нежели нанимать адвоката-почасовика. Следовательно, он получил порядка тридцати тысяч с небольшим. Явно недостаточно, чтобы бросить хорошую работу и заняться питейно-развлекательным бизнесом. Я подозревал, что размер отступного будет невелик, но чтобы Саймонсон согласился на такую малость…

– Форман упоминал что-нибудь еще об этой сделке?

– Он сказал, что именно Саймонсон настоял на том, чтобы условия договоренности не разглашались. Более того, он потребовал вообще не делать о ней публичных заявлений и не отражать ее в документах банка. Это противоречит всем юридическим нормам.

– Но до суда дело все-таки не дошло.

– Да, не дошло, но банк Лос-Анджелеса – предприятие акционерное. Выплата отражена в банковских книгах, а Саймонсон фигурирует там под псевдонимом. Он предложил назвать его мистером Кингом.

Конечно, Кинг, конечно, король, вертелось в меня в голове.

– Ну как, оправдала я твое доверие?

– Ты просто молодчина, Джанис. Очень много для меня сделала. Ты действительно не хочешь предъявить мне счет? Подумай.

– Нет. Я в долгу перед тобой.

– Теперь я буду перед тобой в долгу… Еще одна, последняя просьба. Я решил, что должен поделиться с заинтересованными людьми сведениями, которые раздобыл. Хорошо, если бы ты тоже присутствовала. Следить, чтобы меня не заносило.

– Считай, что уже присутствую. Говори где.

– Ты не хочешь заглянуть в свое расписание на завтра?

– Утро у меня свободное. Ты намерен сделать это в полиции или у меня?

– Лучше у тебя. У вас найдется местечко для шести-семи человек?

– Я зарезервирую конференц-зал. В какое время?

– В девять устроит?

– Хорошо. Я приеду пораньше, если вдруг захочешь опять все обсудить.

– Буду у тебя в половине девятого.

– Отлично. Послушай, у тебя действительно это есть?

Под словом «это» Джанис подразумевала если не прямые доказательства совершенного преступления, то по крайней мере данные, которые заставят ПУЛА и ФБР снова вернуться к нему.

– Вроде все сходится. После завтрашней встречи пусть этим делом займутся люди, которые могут вышибать двери и предъявлять ордера.

– Ну и правильно. Я рада, что ты покончишь с ним. До завтра.

– И я рад. Большое спасибо, Джанис.

Повесив трубку, я сообразил, что совершенно забыл о парковочном счетчике. Я вышел, чтобы опустить туда монеты, но было уже поздно. Дорожная полиция проучила меня за забывчивость. Под «дворником» на ветровом стекле торчало извещение о штрафе.

Я вернулся в помещение и позвонил Рою Линделлу.

– Привет, что разузнал?

– Ты все-таки гад, Босх! Заставляешь копаться в своем грязном белье.

Я понял, что его взбесило.

– Ты о номере машины?

– Да, о нем. Как будто ты не знал, что это автомобиль твоей бывшей жены. Не втягивай меня в ваши разборки! Либо прикончи ее, либо оставь в покое.

Ни тому ни другому совету я следовать не собирался.

– Рой, я правда не знал, – соврал я. – Ты прав, я не должен был втягивать тебя в наши разборки с Элеонор. Мне жаль, что я так поступил. Рой?

– Чего тебе еще?

– Ты записал адрес регистрации?

– Придурок – вот ты кто!

Почти минуту он продолжал в том же духе, наконец продиктовал адрес, по которому зарегистрирована машина Элеонор. В адресе не был указан номер квартиры. Оказалось, она не только пересела на новые, дорогие, колеса, но и жила в отдельном доме.

– Спасибо, Рой. Больше я тебя по этому поводу не побеспокою, обещаю… А как то, о чем я еще тебя просил?

– Ничего интересного не попалось. За тем парнем ничего не числится, так, юношеские забавы.

Интересно, участвовали ли в юношеских забавах его теперешние компаньоны и бывшие дружки?

– По компьютеру удалось установить, что есть еще Лайнус Саймонсон-старший, видимо, отец.

– За что он попал к вам на заметку?

– Попал на удочку налогового ведомства и обанкротился. Давно это было.

– Как давно?

– Сначала подловили налоговики, а через два года его бизнес лопнул. На кой тебе сдался молодой Лайнус? Чего ты от него хочешь?

Я молчал и глядел на объявление, висевшее на стене: «Находится в розыске». Я смотрел на фотографию серийного насильника, а видел Лайнуса. Еще один фрагмент картины. Лайнус говорил, что не повторит ошибок отца, которого удавила налоговая петля. Возникает вопрос: каким образом человек, не имеющий ни работы, ни родительской поддержки, на тридцать тысяч покупает и перестраивает один бар, потом другой, третий?

Может, кредиты? Но кто ему даст? Или Лайнусу помогли те самые два миллиона?

– Босх, ты меня слышишь?

Я очнулся.

– Слышу, слышу.

– Я спросил, на кой тебе сдался этот парень. Он связан с похищением на съемочной площадке?

– Похоже, связан… Чем ты занят завтра утром?

– А что?

– Если хочешь выяснить кое-что об этом деле, приезжай в девять утра в офис к моему юристу и постарайся не опаздывать.

– Этот парень причастен к исчезновению Марты? Если да, я хочу знать все, а не кое-что.

– Сейчас трудно говорить наверняка, но он, кажется, подведет нас к цели.

Я сообщил ему имя и адрес Джанис и повесил трубку. Потом позвонил Шандору Жатмари и тоже пригласил его.

Последний звонок – в Паркер-центр, позвать Киз Райдер. За пять секунд стрелка спидометра ее злости перешла деление шестьдесят миль в час.

– Гарри, я тебя предупреждала. Не лезь на рожон. Зачем собирать людей и вовлекать их в частное расследование?

– Киз, я уже позвал людей. Ты просто должна решить, хочешь присутствовать или нет. Полагаю, в ПУЛА могут заинтересоваться новыми данными, вот я и подумал, что лучше, если приедешь ты. Если не хочешь, я позвоню в отдел по раскрытию грабежей с убийствами.

– Будь ты неладен!

– Так приедешь?

Она долго молчала.

– Да. Но учти, пальцем не пошевельну в твою защиту.

– Я и не надеялся.

– Где это будет?

Я дал ей адрес и собирался повесить трубку, но спохватился. Меня ужаснуло, как портятся наши отношения.

– Значит, увидимся? – произнес я напоследок.

– Увидимся, – ответила она сердито.

– Подожди, Киз, – вдруг вспомнил я, – не могла бы ты захватить оригинал списка номеров?

– Каких еще номеров? – буркнула она.

Получив объяснение, она обещала посмотреть. Я рассыпался в благодарностях.

Я вышел на воздух. Выдернул из-под «дворника» извещение и кинул на заднее сиденье. Часы на приборной доске показывали семь. Жизнь в голливудских клубах начинается в десять, а то и позднее. Но мне не хотелось ехать домой и расслабляться. Я сидел, барабаня пальцами по рулю. Через несколько секунд начал выстукивать ритм одной из мелодий Квентина Маккинзи. Я сообразил, где проведу следующие несколько часов, и достал сотовый.

37

Шугэ Рей Макки сидел в кресле у себя в комнате «Великолепного возраста». Мягкая шляпа с плоской тульей свидетельствовала, что он собирается уходить. Он говорил мне, что надевает ее, когда отправляется послушать джаз. Глаза смотрели зорко как никогда.

– Вот будет забавно, – произнес он, а я подумал, что старик чересчур подолгу просиживает перед телевизором. – Надеюсь, там подобралась хорошая команда, – продолжил он. – Я не проверял.

– Не бойся, народ там свойский… Прежде чем идти, ты не дашь мне свою лупу, с которой ты смотришь телепрограмму?

– Дам, почему не дать? Зачем она тебе?

Он вытащил лупу из кармашка подлокотника кресла, а я достал последнюю страницу списка номеров. Подойдя к ночному столику, я включил лампу и, держа листок над абажуром, стал вглядываться в подпись Джослин Джонс сквозь увеличительное стекло.

– Что там у тебя, Гарри?

– Бьюсь над одним дельцем. И знаешь, что обнаружил: рука у подделывателя дрожала.

– У меня все тело дрожит!

Я улыбнулся:

– Легкая дрожь у всех бывает. У кого больше, у кого меньше. Ну, пошли!

– Иду. Ты лампу-то выключи. Свет денег стоит.

Когда мы шагали по коридору, я вспомнил про Мелиссу Ройл. Интересно, она навещает свою матушку? Вряд ли. Настанет день, когда придется признаться ей, что я не тот, за кого она меня принимает.

Салон моего «мерседеса» был слишком высок для старика. Служитель помог подсадить его в машину. Надо учесть на будущее, когда будем выезжать в люди.

Мы поехали в «Печеную картофелину», ужинали и слушали квартет гастролирующих джазменов, которые называли себя «Четыре в квадрате». Играли они неплохо, правда, чувствовалась в них усталость. Зато чаще других они выдавали мелодии Билли Стрейхорна, которые я тоже любил, в общем, скучать не пришлось.

Шугэ Рей тоже не скучал. Он повеселел и подергивал плечами в такт. После каждого номера громко хлопал в ладоши. В глазах его читалось благоговение. Благоговение перед звуками и ладом.

Джазмены не узнали его. Немногие узнавали теперь бывшую знаменитость. Но это не огорчало Шугэ Рея и не омрачало нам вечер.

Пошел десятый час, и мой спутник начал сдавать. Для него наступило время спать и видеть сны. Он рассказывал мне, что часто играет во сне. Хорошо, если бы все были счастливы во сне.

Наступило и мое время, время заглянуть в глаза человеку, который отнял у Анджеллы Бентон жизнь. Да, я больше не ношу полицейский значок и не являюсь официальным лицом. Зато мне удалось кое-что выяснить, и я должен вступиться за нее, мертвую. Утром я сообщу другим о том, что знаю сам, и тогда буду иметь право сесть в сторонке и наблюдать за происходящим. Но сейчас я должен действовать. Я поеду не домой, а к Лайнусу – посмотреть на этого недочеловека. Пусть знает, кто держит его на прицеле. Пусть ответит за смерть Анджеллы Бентон.

Сажать одному в машину моего друга было тяжело. По возвращении в «Великолепный возраст» я позвал на помощь служителя. Мы растолкали задремавшего старика и поставили на землю, потом провели по дорожке и коридорам в его комнату.

Он сидел на кровати, борясь со сном.

– Где ты был, Гарри? – спросил он.

– С тобой, все время с тобой.

– Упражнялся?

– Я каждую свободную минуту упражняюсь.

Я понял, что он уже забыл о нашей вылазке в «Печеную картофелину» и думал, что я занимался на трубе.

– Шугэ Рей, мне пора идти. Кое-какая работенка дожидается.

– Валяй, Генри.

– Я Гарри.

– А я что сказал?

– Хочешь, чтобы я включил ящик, или будешь спать?

– Включи, включи, если не возражаешь.

Я включил телевизор. На экране засветилась программа Си-эн-эн, и он попросил оставить ее.

Я подошел к нему, похлопал по плечу и двинулся к двери.

– «Роскошная жизнь», – промолвил он мне вслед.

Я остановился, оглянулся. Шугэ Рей улыбался. «Роскошная жизнь» – последнее, что мы слышали в «Печеной картофелине». Помнит-таки, бродяга.

– Люблю эту песню, – пояснил он.

– Я тоже.

Я оставил старика с воспоминаниями о роскошной жизни, а сам рванул сквозь ночь посмотреть на Короля ночи, отнявшего человеческую жизнь. У меня не было оружия, но я не боялся. На меня снизошла благодать. В голове звучала последняя молитва Анджеллы Бентон.

38

В начале одиннадцатого я подъехал к бару «у Ната», располагавшемуся на Чероки-стрит в полуквартале от Голливудского бульвара. Время ночной жизни уже наступило, но у входа не было ни очереди, ни плюшевых канатов, ни швейцара, ни сборщика подати за вход. Посетителей внутри тоже было мало.

Я частенько заглядывал сюда по разным поводам. Обычная забегаловка с обычной клиентурой – любителями горячительного. В бар не шли подцепить девочку – дешевки, торчащие за углом, не в счет. Здесь не устраивали торжеств. Сюда приходили пить. Заведение не скрывало своего лица.

Увидев внутри начищенные медные предметы и панели из дорогих древесных сортов, я понял, что это показуха, а не что-то естественное и, следовательно, устойчивое. Не имеет значения, сколько посетителей было при открытии «Дня саранчи Ната» и сколько их сейчас. Предприятие не станет цветущим оазисом в пустыне ночи. Оно было обречено уже до того, как смешали, взболтали и подали в черной салфетке первый мартини с кусочком лимона.

Я прошел в бар, где сидели три клиента, похоже, туристы из Флориды, после изрядной дозы желанного калифорнийского крепкого. Стойку обслуживала сухощавая высокая барменша в обязательных черных джинсах. Благодаря плотно облегающей рубашке ее груди торчали как напоказ. Пониже плеча вытатуирована черная змея, которая раздвоенным красным языком словно облизывала локоть. Волосы у девицы подстрижены короче, чем у меня, а на шее еще одна татуировка – эмблема бара. Мне вспомнилось, с каким наслаждением сутки назад я любовался шеей Элеонор.

– Десятка аванса, – сказала девушка. – Чего желаете?

В журнальной статье упоминалось, что аванс – двадцать долларов.

– Какой аванс? У вас же пусто.

– Подожди, народ соберется. Давай десятку.

Я пальцем не шевельнул, чтобы достать деньги.

– Где Лайнус? – тихо спросил я, облокотившись на стойку.

– Его сегодня здесь нет.

– А где он? Мне нужно с ним поговорить.

– Думаю, в «Последнем пристанище Чета и Коузи», у него там главный офис. А по другим местам он раньше полуночи не ездит. Где же десятка?

– Не будет никакой десятки. Я отваливаю.

– Ты – легавый, да?

– Двадцать восьмой год служу, – гордо заявил я.

Я умолчал, что на двадцать восьмом году бросил службу. Едва я за порог, она, конечно, к телефону – предупредить босса, что к нему едет легавый. Что ж, звонок мне на пользу.

Я достал десятку и кинул на стойку.

– Это не аванс. Это тебе. Отрасти волосы и сделай прическу.

Девица изобразила улыбку, обнаружившую ямочки на щечках, и сгребла деньги.

– Спасибо, папашка.

Я улыбнулся и вышел.

Мне понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы добраться до «Последнего пристанища Чета и Коузи» в Санта-Монике на Ла-Бреа. Адрес я узнал из «Лос-Анджелес мэгэзин», который сообщал местоположение всех заведений Лайнуса.

В «Пристанище» тоже не стояла очередь, и посетителей было мало. Я сообразил: если его рекламируют в туристских изданиях, значит, оно идет ко дну.

«Пристанище» оказалось точной копией «У Ната» – вплоть до длинноногой девицы с пышной грудью за стойкой и тоже с наколкой. Единственное, что мне понравилось, – музыка. Когда я вошел, звучала песня «Жжет, как надо» Чета Бейкера. Похоже, у Лайнуса есть кое-какой вкус.

Барменша, как я уже сказал, была похожа на ту девицу, которую я видел, – длинная, худая, вся в черном, только татуировка пониже плеча изображала лицо Мэрилин Монро времен исполнения «С днем рождения, мистер президент!».

– Вы и есть тот легавый?

– Говорила с подружкой? Надеюсь, она сообщила, что я не вношу аванса?

– Да.

– Где Лайнус?

– У себя. Я сказала, что вы едете.

– Очень мило с твоей стороны.

Я показал на ее наколку.

– Твоя мама?

– Да брось ты! Лучше погляди.

Девица согнула локоть, Мэрилин надула щеки, потом сдула.

– Классно, правда?

– Здорово, – усмехнулся я. – Всем это показываешь?

– Это стоит десятки, а?

Я мог назвать ей немало мест, где за десятку готовы проделать все, что угодно, но зачем?

Дверь за баром открывалась в коридор. Туалеты, помещения для персонала, еще какие-то комнаты и вот дверь с табличкой: «Лайнус». Я вошел без стука. Лайнус Саймонсон сидел за столом. Я узнал его по фотографии в журнале. Перед ним стояли бутылка шотландского виски и коньячный бокал. На черном кожаном диване, задрав ноги на кофейный столик, полулежал человек, которого я тоже узнал. Джеймс Олифант. Он старательно делал вид, что его нисколько не беспокоит визит полицейского.

– Эй, затвори дверь! – велел Лайнус.

Я представился.

– Меня зовут Лайнус, а это Джеймс. Какие проблемы? Чем можем быть полезными?

– Не знаю, чем вы можете мне помочь. Просто решил заглянуть к вам. Я расследую убийство Анджеллы Бентон, а оно затрагивает дело банка Лос-Анджелеса.

– Банк Лос-Анджелеса… Это же древняя история. – Лайнус посмотрел на своего компаньона и рассмеялся. – Целую вечность назад это происходило. Нет, я не желаю туда возвращаться. Плохие были времена.

– Да, но не такие плохие, как для Анджеллы Бентон.

Лайнус вдруг посерьезнел.

– Что тебе здесь нужно, парень? Ты не детектив. Они по двое ходят. Если же легавый, то незаконный. Покажи значок.

– Я не говорил, что у меня есть значок. Да, я был полицейским и подумал, что вы меня вспомните по прошлой жизни.

– По какой такой прошлой жизни? – Лайнус усмехнулся, глядя на Олифанта.

– По той, когда вы получили пулю в зад. Впрочем, вам, наверное, не до меня было. Вы катались по полу и орали.

Глаза у Лайнуса расширились. Он узнал меня, вернее, догадался, кто я и что сделал.

– Вы тот легавый, который подстрелил…

Он спохватился и не назвал имя.

– Он подстрелил одного из грабителей, – пояснил он Олифанту. Тот ухмыльнулся.

– Точно это не известно. Никто из налетчиков не пойман. Но кажется, я действительно попал в одного.

– На кого работаете?

– Я? На того, кто не намерен отступать и никому ничего не прощает. Кто намерен отыскать убийцу Анджеллы Бентон Он будет работать, пока не умрет или не узнает это.

Саймонсон пожал плечами:

– Что ж, желаю удачи вам и ему. А теперь проваливайте Мы люди занятые.

Я обернулся к Олифанту и смерил его презрительным взглядом.

– Уверен, мы еще увидимся.

Я вернулся в зал. Чет Бейкер исполнял «Мой малыш, мой смешной малыш». Барменша сгибала и разгибала локоть перед двумя посетителями. Те гоготали. По журнальной фотографии я узнал двух других «королей».

Увидев меня, они перестали смеяться и проводили взглядом до самых дверей.

39

По пути домой я остановился у круглосуточного магазина на бульваре Сансет и купил пакет кофе. Я знал, что мне не удастся хорошо поспать перед завтрашней встречей.

Ближе к моему дому дорога начинает сильно петлять, что мешает посмотреть в зеркальце заднего вида, не прицепился ли «хвост». Но есть один плавный поворот, дающий возможность осмотреть склон, на который поднялся. У меня вошло в привычку замедлять здесь ход и осматриваться.

Сегодня я притормозил почти до остановки и полминуты глядел назад. Я сознавал, что мой визит в «Пристанище» будет истолкован не иначе, как предупреждение и угроза, и не ошибся. Из-за холма выезжал автомобиль с погашенными фарами. Я газанул и быстро набрал скорость. После следующего поворота я еще больше оторвался от преследователей. Въехав под навес у своего дома, я быстро вышел из машины, прихватив пакет с кофе, и спрятался в темном углу. Мимо медленно проплыл сигарообразный «ягуар». Кто-то на заднем сиденье закурил, и при свете зажигалки я заметил в салоне четверых. «Короли» явились по мою душу.

В кустах на противоположной стороне улицы что-то засветилось. «Ягуар» остановился почти напротив моего дома. Я открыл дверь, ведущую в кухню, вошел и защелкнул замок.

В такие минуты люди, не носившие значков, в отчаянии звонят в полицию. «Скорее, пожалуйста, скорее, – шепотом умоляют они. – Они совсем рядом!» Но я не собирался так поступать. Игра затеяна мной, по моим правилам, без оглядки на права.

Я не брал в руки пистолет с того дня, как сдал в голливудском отделении значок и табельное оружие. Однако я купил «глок» – на всякий случай. Завернутый в промасленную тряпку, он хранился в коробке в настенном шкафу спальни. Оставив пакет с кофе на кухонном столе, я, не зажигая света, двинулся в спальню.

Как только я приоткрыл дверцу шкафа, меня с такой силой толкнули в грудь, что я отлетел к противоположной стене и сполз на пол. В ту же секунду человек, прятавшийся в шкафу, уже тыкал дулом мне в горло. В тусклом лунном свете из окна мне удалось разглядеть его лицо.

– Милтон?! Какого…

– Тише, придурок! Думал, я допущу, чтобы меня смешали с дерьмом?

– Не понимаю, о чем ты. Послушай, там люди…

– Я сказал, заткни пасть. Давай сюда дискеты…

– Сейчас сюда явятся люди. Они хотят…

Милтон еще сильнее вдавил дуло мне в горло. Перед глазами у меня поплыли красные круги. Он наклонился ко мне. Я чувствовал его дыхание.

– Я нашел твой ствол, Босх. Статистика самоубийств пополнится еще одним недоумком, если ты не…

В коридоре вдруг раздался треск. Это сорвали с петель входную дверь. Потом послышались шаги. Милтон отскочил от меня и бросился в коридор. Раздались оглушительные выстрелы. Милтон медленно сполз по стене на пол, сдвинув ногами коврик, прикрывавший крышку люка, ведущего под дом. Глаза его расширились от сознания, что он умирает. Бандиты приняли его за меня.

Нельзя было терять ни секунды. Я перевернулся, вскочил и подбежал к раздвижной двери. Отодвигая ее, я услышал испуганный выкрик:

– Это не он!

Дверь на веранду отчаянно заскрипела: я давно ее не открывал. Два прыжка, и я оседлал перила – так ковбой вскакивает на украденную лошадь. По перекладинам ограды я спустился до пола веранды и повис в двух метрах от круто сбегающего вниз склона, ища взглядом ближайшую стальную балку, поддерживающую веранду и весь дом на откосе холма. Мне была хорошо известна конструкция своего жилища, поскольку я лично наблюдал за его восстановлением после землетрясения девяносто четвертого года.

Перебирая руками по полу веранды, я добрался до укосины и, обхватив ее руками и ногами, соскользнул на землю. В этот момент по веранде затопали.

– Он соскочил вниз! Вниз соскочил!

– Где? Не вижу…

– Здесь он спустился! Вы двое, давайте за ним, а мы наперехват, на улицу.

Я стоял на земле под самой верандой. Если я попытаюсь спуститься к какому-нибудь дому на этом же склоне или ниже, на улицу, меня заметят. Поэтому я пополз наверх, под дом, к канаве, в которой проложена канализационная труба. Чуть повыше находился люк, выходящий в коридор. Я сделал его во время ремонта как запасный выход на случай, если придется спасаться бегством, отнюдь не как запасный вход. Сейчас люк заперт изнутри, и я не могу им воспользоваться.

Я добрался до канавы и начал шарить в поисках какого-нибудь предмета, который мог бы послужить оружием. Кроме обломков старой канализационной трубы, в канаве ничего не было. Под руки попался увесистый трехгранный кусок железа. Какое-никакое, а все же оружие.

Две тени скользили по укосинам под веранду. В лунном свете поблескивали их пистолеты. Один налетчик был в очках. Я узнал его по фотографии в журнале. Звали его Бернард Бэнкс. Ночные птахи в Голливуде знали его как Б.Б. Кинга.

Двое пошептались и разделились: один двинулся по склону вниз, другой, Бэнкс, остался. Примитивная тактическая уловка. Один должен загнать меня под пистолет другого.

Я находился повыше Бэнкса. Его силуэт вырисовывался в свете огней из Долины. Отличная цель, но у меня нет ничего огнестрельного. Придется обойтись подручными средствами, ржавой железякой. Я выжил во время бесчисленных операций в джунглях Вьетнама, четверть века с лишним проработал полицейским на улицах Лос-Анджелеса. Нет, этому прохвосту далеко до меня. Всей кучке жалких негодяев далеко.

Я поднялся из канавы и с силой швырнул обломок трубы вниз, в кусты справа от Бэнкса. Он вздрогнул, напрягся, завертел головой. Прячась за укосину, я начал медленно спускаться к нему.

Я уже добрался до балки, за которую он держался, а он еще не отвернулся от того места, откуда раздался шум. Кулаком левой руки я ударил его в лицо, а правой выхватил пистолет. Метил я ему в зубы, но попал в переносицу и сломал очки. Удар оглушил его. Не давая противнику опомниться, я стукнул его головой об укосину. Голова затрещала, как спелый арбуз, а стальная балка загудела, точно камертон. Бэнкс мешком свалился на землю.

Засунув пистолет за пояс, я прислонил Бэнкса к укосине, подтянул ему ноги, сложил на коленях руки, опустил на них его голову.

– Эй, Бэнкс, ты его нашел? – раздался снизу голос.

Я притаился в кустах, достал из-за пояса пистолет. Какая марка – не видно. Возможно, мой собственный «глок», которым угрожал мне Милтон. Бэнкс снял его с трупа.

Через полминуты приятель Бэнкса будет в полутора метрах от меня.

– Бэнкс, ты чего расселся? Вставай и…

Он не закончил, почувствовав на затылке пистолет.

– Бросай пушку, иначе стреляю!

Чужой пистолет стукнулся о землю. Свободной рукой схватив противника за шиворот, я начал подталкивать его под веранду, где нас не видно сверху. У меня в руках был «четвертый король», который сидел за стойкой с Бэнксом. От волнения я не мог вспомнить его имя.

– Как тебя зовут, подонок?

– Джимми Фазио. Послушай, я…

– Помолчи.

Я нагнулся к нему и зашептал в ухо:

– Видишь эти огоньки внизу, Джимми Фазио? Больше не увидишь. Сейчас ты умрешь.

– Не надо, пожалуйста…

– Пожалуйста? Анджелла Бентон тоже говорила «пожалуйста»?

– Нет-нет. То есть я хочу сказать, что не знаю. Меня там не было.

– Почему я должен тебе верить?

Он молчал.

– Иначе тебе смерть.

– Хорошо, скажу. Это не я. Это Лайнус и Вон. Они даже нам не сообщили.

– Что еще? Пока говоришь – живешь.

– Поэтому мы и застрелили Вона. Лайнус сказал, что тот хочет присвоить денежки, а убийство девчонки свалить на нас.

– А ранение Лайнуса? Часть плана?

– Не совсем. Но потом мы сообразили, что так будет естественнее.

– Это сработало… Кто расправился с Мартой Гесслер и Джеком Дорси?

– С кем, с кем?

Я ткнул пистолет снизу в его подбородок.

– Не валяй дурака! Выкладывай!

– Я… я не…

– Фазио, жалкий ты трус! – раздался голос сверху.

Я поднял голову. Через ограду веранды перевесился человек, в каждой руке – по пистолету. Я едва успел метнуться в сторону, как прогремели выстрелы. Стрелял Олифант, стрелял с диким воплем. Пули отскакивали от балок. Я тоже выстрелил три раза. Вопль оборвался. Я понял, что попал. Олифант выронил пистолет и, потеряв равновесие, рухнул с двухметровой высоты.

Я огляделся. Фазио лежал возле Бэнкса. Одна пуля угодила ему в грудь, но он пока дышал. В темноте я не видел его глаз, но знал, что они молят о пощаде и помощи.

– Ты можешь говорить?

– Угу… Ой, больно.

– Понятно, что больно. Что случилось с агентом ФБР? Где она?

– Ох… ох…

– И кто убил полицейского? Тоже Лайнус?

– Он…

– Что он? Убил?

Фазио молчал. Я похлопал его по щекам, потрепал за воротник.

– Да или нет, Фазио? Полицейского убил Лайнус?

Фазио не ответил. Он умер.

– Он ответил бы «да»!

Я обернулся. Это был Саймонсон. Он нашел люк и подлез под дом, чтобы поймать меня. В руках он держал короткоствольное ружье. Я медленно поднялся с колен, оставив пистолет на земле у трупа Фазио, и поднял руки.

– От полицейских всегда одни неприятности, – произнес он. – Надо положить этому конец, и быстро.

Я шагнул назад, потом еще и еще, но с каждым моим шагом назад Лайнус делал шаг вперед. Дуло ружья находилось в метре от моей груди. Бежать не удастся, меня в любом случае настигнет пуля. Значит, надо выиграть время. Не может быть, чтобы в соседних домах не слышали выстрелов и не вызвали полицию.

– С каким наслаждением я всажу тебе пулю в живот, – ухмыльнулся Саймонсон. – Расплачусь за Коузи.

– Кто такой Коузи? – спросил я, хотя догадывался.

– Тот, которого ты тогда подстрелил.

– И что с ним было?

– Что было? Помер прямо в фургоне.

– И вы успели его похоронить? Где?

– Не, я не хоронил, потому как другие дела появились. Наш Коузи лодки любил, вот его и погребли в море.

Так, шаг за шагом, слово за слово, мы вышли из-под веранды. Теперь, если появится полиция, Саймонсона могут взять на мушку.

– А женщина из ФБР? Что случилось с Мартой Гесслер?

– Когда Дорси сказал мне о ней, я понял: ее надо убрать. Он был…

Нога у Саймонсона вдруг подвернулась, и он упал навзничь. Я накинулся на него, как дикий зверь. Мы катались по земле, каждый пытался завладеть ружьем. Он был моложе и сильнее меня, и через несколько секунд уже лежал на мне. Но ему не хватало опыта борьбы.

Мне удалось просунуть большой палец правой руки в защитный обод курка. Я закрыл глаза. Перед моим внутренним взором возникли протянутые руки Анджеллы Бентон. Собрав последние силы, я сдвинул ружье и нажал курок. Над моей головой прогремел гром. Мое лицо словно опалило огнем. Я приоткрыл глаза и увидел кровавое месиво, в которое превратилось лицо Саймонсона. Он скатился с меня, задергал ногами, словно поехал на велосипеде, и затих.

Я медленно сел, пытаясь сообразить, как все произошло. Ощупал голову, вроде цела, но лицо горело, и звенело в ушах.

Рядом со мной в траве что-то поблескивало. Бутылка с водой, полная, неоткупоренная, которую несколько дней назад я нечаянно сшиб с веранды. Нога у Саймонсона подвернулась об эту бутылку. Она спасла мне жизнь. Я отвинтил пробку и полил лицо, смыл кровь.

– Не двигаться!

Я посмотрел наверх: через перила веранды перегнулся человек и целился в меня. Он был в форме, на груди поблескивал значок. Слава Богу, полиция!

– Не беспокойтесь, – промолвил я, раскидывая руки. – И не подумаю двигаться.

Я снова лег и начал жадно вдыхать воздух. В ушах еще звенело, но я уже слышал биение собственного сердца, возвращающегося в нормальный жизненный ритм. Я смотрел в темнеющее небо, туда, где не сумевшие спастись на земле ждали нас, оставшихся. Нет, пока туда не время, подумал я. Не время.

40

Пока один полицейский держал меня на прицеле, его напарник спустился через люк и по откосу ко мне. В левой руке он держал фонарик, в правой пистолет. У него были глаза растерянного человека, не знающего, в какую историю вляпался.

– Переворачивайся на живот и руки за спину! Живо! – велел он напряженным и тонким от волнения голосом.

Я сделал, как было велено, и полицейский, положив фонарик на землю, нацепил мне на запястья наручники, к счастью, не такие тугие, как в ФБР. Я попытался заговорить с ним:

– Я, чтобы вы знали…

– Не хочу я ничего знать.

– …служил в ПУЛА, в Голливуде. Оттрубил двадцать пять годков с хвостиком и ушел.

– Очень интересно. Побереги то, что знаешь, до того, как подашь на меня в суд.

Мой дом расположен на территории северного голливудского отделения, где у меня почти не было знакомых.

– Эй! – позвал полицейский сверху. – Надо установить его личность. Давай посвети.

Второй направил мне в лицо слепящий луч.

– Имя и фамилия?

– Гарри Босх, я в убойном отделе работал.

– Гарри?..

– Я знаю его, Свонни. Убери свет.

Свонни отвел фонарик.

– Но браслеты пока оставим. Потом разберемся… О Господи Иисусе!

Он осветил обезображенное лицо Саймонсона.

– Свонни, тут, видимо, крупное преступление.

– Да уж, Гурвиц!

Я слышал, как Свонни обходит трупы, но из-за высокой травы ничего не видел.

– Эй, да тут один живой. Вызывай «скорую».

Наверняка это Бэнкс. Я был рад, что он жив. Он подтвердит мои показания, иначе сам надолго загремит за решетку. Я перевернулся на спину и сел.

– Я же сказал, не двигаться! – прикрикнул Свонни.

– Трудно дышать, когда морда в земле.

– Все равно не двигайся.

– Эй, Свонни, – снова позвал Гурвиц. – Тут в доме еще один труп. Со значком ФБР.

– Паршивые дела…

– Паршивые.

Дела и вправду были паршивые. Через полчаса дом и окрестности наполнились людьми в форме: ПУЛА, ФБР, шерифское управление, пожарные. Понаехали репортеры из газет и с телевидения. Всю ночь над холмом и домом кружили вертолеты. Шум винтов был страшный, куда там грому в ушах от одного выстрела.

Бэнкса положили на носилки и подняли в вертолет. Потом медики принялись за меня. Намазали мне ожоги гелем, настоянным на алоэ, дали аспирин. Сказали, что повреждения незначительные, шрамов не останется. Я же чувствовал себя так, будто только что перенес лазерную операцию на лице проделанную слепым хирургом.

Чтобы я самостоятельно вылез из-под дома, с меня сняли наручники, но в доме надели опять и усадили на диван в гостиной. Отсюда я видел торчащие из коридора ноги Милтона. Над ним уже работала следственная бригада.

Когда детективы занялись мной, я сообразил, что дело приняло дурной оборот. Они появлялись, осматривали труп Милтона, выходили на веранду, глядели на три других трупа, возвращались и, не говоря ни слова, подозрительно косились на меня. Кто-то в кухне открыл пакет с кофе и на полную мощность запустил кофемолку.

Так продолжалось два часа. Я никого не знал: все были из северного Голливуда. Затем полицейское начальство приказало передать расследование происшествия в отдел по раскрытию грабежей с убийством. Многих оттуда я знал, а с некоторыми даже служил бок о бок. Киз Райдер возмутилась, увидев меня в наручниках, и распорядилась снять их. Никто не пошевелился, и она сама разомкнула стальные браслеты.

– Как ты себя чувствуешь, Гарри?

– Сейчас нормально.

– У тебя лицо красное и распухшее. Может, позвать медиков?

– Они уже осмотрели меня. Не с той стороны к ружью приложился.

– Ты как хочешь дать показания – с адвокатом или мы с тобой сами побеседуем? Правила тебе известны.

– С тобой я согласен говорить, Киз. Как на духу все выложу. С другими – только в присутствии адвоката.

– Но я же больше не в ОГУ, ты что, забыл?

– Твое место там, и ты это знаешь.

– Трудно определить, где чье место.

– Выбирай, Киз. Либо ты берешься, либо… У меня хороший адвокат.

Она задумалась.

– Ладно, подожди меня несколько минут. Я скоро вернусь.

Райдер вышла посоветоваться с начальством относительно моего предложения. Вдруг появился специальный агент Джон Пиплз, присел у мертвого Милтона, потом пристально посмотрел на меня, будто собирался что-то сказать. Он сознавал, что его судьба в моих руках.

– Не дают нам с тобой потолковать по душам, – произнесла возвратившаяся Киз Райдер. – Убит сотрудник подразделения антитеррора, и это решило все. Дело передано ФБР.

– Тогда поступим так. Я готов давать показания тебе и агенту ФБР Рою Линделлу. Лишь тебе и ему. В противном случае я приглашаю адвоката, и пусть следствие само докапывается до истины.

Киз снова отправилась консультироваться. Ушел и Джон Пиплз.

На сей раз Киз отсутствовала полчаса, зато вернулась с видом победительницы. Я понял, что достигнута желаемая договоренность. Следствие поведут совместно ФБР и ПУЛА.

– Сейчас мы едем в североголливудское отделение. Там нам отводят помещение, оснащенное электроникой. Линделла вызвали, и он уже в пути. Все довольны, каждому достался кусок пирога.

Так всегда. Прежде чем выполнить дело, надо продраться сквозь дебри межведомственных отношений. Хорошо, что мне больше не приходится играть в эти игры.

– Пойдем, Гарри, – промолвила Киз. – Я поведу машину.

– Сначала выйду на веранду посмотреть, что там творится.

По всему склону установили мощные светильники. Как муравьи, копошились следователи, эксперты, техническая обслуга. Судебная медицина осматривала трупы. Над ними исполняли причудливые па полдюжины вертолетов. Я понял, что какие бы отношения у меня ни были с соседями, теперь, после крупного налета, они безнадежно испорчены.

– Киз!

– Что, Гарри?

– Наверное, пора продавать дом.

– Смотри не продешеви.

Она взяла меня за руку и оттащила от перил веранды.

41

Здание североголливудского отделения было самым новым в городе. Его построили после землетрясения девяносто четвертого года и расовых волнений, вызванных издевательствами над Родни Кингом. Снаружи оно напоминало крепость из черного камня, способную выдержать тектонические и социальные потрясения. Внутри – оснастка из современного электронного оборудования и полный комфорт.

В большой комнате для допросов меня усадили на центральное место за столом. Я не видел ни микрофонов, ни видеокамер, но знал, что они есть. Я также знал, что надо быть осторожным. Если четверть века в полиции чему-нибудь меня и научили, то только тому, что не следует разговаривать с легавыми без адвоката. Теперь же я собирался поступить, как говорится, с точностью до наоборот. Я раскрывал карты перед двумя людьми, которые склонны верить мне и хотят помочь. Но это не имеет почти никакого значения. Аудио – и видеозаписи – вот что имеет значение. Важно держать ухо востро, не ляпнуть что-нибудь такое, что бумерангом ударит по мне, когда эти записи будут изучать люди, настроенные ко мне недружелюбно.

Кизмин Райдер занесла в протокол наши фамилии, дату, время и место допроса. Она также зачитала мне закрепленные в конституции права: пригласить адвоката и не отвечать на вопросы. Затем она попросила меня подтвердить устно и письменно, что я понимаю свои права и добровольно от них отказываюсь.

Девочка оказалась способной моей ученицей.

– Итак… Гарри, в вашем доме обнаружены четыре трупа, в том числе труп федерального агента, не говоря уже о пятом фигуранте, который находится в бессознательном состоянии. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Двоих убил я, в порядке самообороны. Пятый, тот, что в бессознательном состоянии, тоже дело моих рук.

– Хорошо, поясните, как это произошло.

Я начал рассказ с посещения «Печеной картофелины». Назвал Шугэ Рея, упомянул о четырех джазменах, о барменшах с их татуировкой, даже описал продавщицу в магазине, где покупал кофе. Я старался не упустить ни одной подробности, потому что они поддаются проверке и, следовательно, обладают силой убедительности. Попытка передать содержание разговора всегда напрасна. Это пустой звук, который нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Если хочешь передать, что говорили другие люди, тем более мертвые, скажи при каких обстоятельствах происходила беседа. Обстоятельства – это факты, а факты – упрямая вещь. Вся суть в подробностях, в деталях. Деталь – спасение и безопасность. Поэтому я не стесняясь громоздил подробности, вплоть до наколки, изображающей Мэрилин Монро. Рой Линделл хохотнул, но Киз Райдер не нашла в этом ничего смешного.

Я излагал события последовательно, шаг за шагом, час за часом, упоминая все сопутствующие обстоятельства, но прошлого почти не касался, поскольку картина мотивов и причин сама собой сложится из ответов на вопросы, которые непременно последуют.

Итак, я давал детальный отчет о случившемся. Я говорил правду, но не всю. Например, я не знал, что сказать о Милтоне, и ждал знака от Линделла, который, конечно же, получил соответствующие инструкции. Я опустил подробности, связанные с Милтоном, зато красочно описал, какое видение проплыло перед моим внутренним взором перед тем, как я нажал спусковой крючок и произвел смертельный выстрел, – Анджелла Бентон, тянущая ко мне руки.

– Вот, собственно, и все, – заключил я. – Потом явились полицейские, и началась другая кутерьма. В результате мы с вами находимся в этом помещении.

Киз Райдер, делавшая пометки в служебном блокноте, подняла голову, пораженная моим рассказом. В ее глазах я чудом спасся от гибели.

– Да, Гарри, вам определенно грозила смерть.

– Считайте, пять раз грозила, – уточнил я.

– Пожалуй… Теперь сделаем перерыв на несколько минут. Мы с агентом Линделлом выйдем посоветоваться. У нас могут возникнуть еще вопросы.

– Наверняка, – улыбнулся я.

– Вам что-нибудь принести?

– Хорошо бы кофейку. Я всю ночь не спал. А в собственном доме мне не дали ничего из моей же кофемолки.

– Кофе сейчас будет.

Вскоре незнакомый детектив принес чашку черного кофе и велел мне оставаться на месте. Когда Райдер и Линделл вернулись, я заметил, что в блокноте у Киз появились новые записи.

– Постарайтесь прояснить кое-какие вещи, – произнесла Киз.

– Да.

– Вы сказали, что когда вернулись домой, агент Милтон уже находился там…

– Совершенно верно. – Я посмотрел на Линделла.

– Вы начали говорить ему, что к вам прицепился «хвост», и в этот момент налетчики вышибли переднюю дверь.

– Верно.

– Милтон вышел в коридор посмотреть, в чем дело, и был убит выстрелом из ружья, вероятно, Лайнусом Саймонсоном.

– Да.

– Что агент Милтон делал в вашем доме, если вас там не было?

– У него имелось на то разрешение, верно? – выпалил Линделл, прежде чем я успел ответить.

– А нельзя ли вопросы по очереди?

Я смотрел на Линделла – он опустил голову. Своим вопросом он подсказал мне, что говорить. В сущности, он предлагал сделку. За помощь в моем расследовании он, очевидно, получил нагоняй от начальства, и теперь ему приказали оберегать честь Бюро, иначе ему, а может, и мне придется несладко. Я должен объясняться в этом духе, и тогда нам обоим будет хорошо.

В общем, я не возражал посмертно пощадить Милтона. Он получил по заслугам. Катить на него бочку – это мщение, а я не намерен мстить мертвому. Впереди у меня множество дел. Надо экономить энергию.

– Так что же агент Милтон делал в вашем доме, если вас там не было? – повторила Киз Райдер.

– Он ждал меня.

– В такой поздний час? Зачем?

– Я обещал поделиться с ним информацией, которая проясняла для него кое-что.

– Какого рода информацией?

– Она касалась террориста, у которого обнаружили стодолларовую банкноту, – предположительно из похищенных двух миллионов. Сопоставляя факты, я пришел к выводу, что террорист непричастен к налету на съемочную площадку. Я пригласил его прийти утром в офис моего адвоката, где должны были быть и вы. Я собирался рассказать все, что мне стало известно, но он не пожелал ждать. Поэтому я и попросил его приехать ко мне.

– Вы оставили ему ключ?

– Нет, ключа не оставлял, я, видимо, оставил дверь незапертой. Наверное, у него имелось специальное разрешение войти в дом, хотя я ему этого не говорил.

– В кармане пиджака агента Милтона найдены миниатюрные подслушивающие устройства. Вы что-нибудь знаете об этом?

У меня были все основания предполагать, что он снял «жучки» из моего дома, но я промолчал.

– Нет, – произнес я. – Это у него надо было бы спрашивать.

– Машина агента Милтона была припаркована на Вудро Вильсон-драйв приблизительно в квартале от вашего дома. Дальше, чем автомобиль, в котором приехали налетчики. Как по-вашему, почему он оставил свою машину так далеко, если вы пригласили его к себе?

– Не знаю. Это одному ему было известно.

– Точно, – сказала Киз Райдер.

Я видел, что она начинает сердиться. Прищурившись, она пыталась понять смысл взглядов, какими мы обменивались с Линделлом. Она догадывалась, что мы ведем с ним какую-то игру, но не подавала виду, поскольку шла аудио– и видеозапись. Райдер хорошо усвоила мои уроки.

– Хорошо, Гарри. Вы в подробностях рассказали, что произошло минувшей ночью. Но как это вписывается в общую картину? Вы созвали на сегодняшнее утро своего рода пресс-конференцию, где намеревались сообщить о результатах своих розысков и размышлений. Может, вы сделаете это сейчас?

– Рассказать с самого начала?

– Да.

– Хорошо, попробую… С большой долей вероятности можно утверждать, что все началось со сговора между Лайнусом Саймонсоном и Реем Воном выкрасть деньги, отправляемые на съемочную площадку «Эйдолона». Они долго присматривались друг к другу. Бывшая сотрудница банка Лос-Анджелеса поведала, что Вон был гомосексуалистом, поскольку Саймонсон упоминал, что тот намекал ему сблизиться. Не знаю, кто кого втянул в затею, но они начали планировать похищение. На грязную работу Саймонсон позвал четырех дружков. С этого все и началось.

– Как это связано с убийством Анджеллы Бентон? – спросила Киз Райдер.

– Я как раз подхожу к данному эпизоду. Не посвящая остальных, Лайнус и Вон решили придумать ход, чтобы подозрение в похищении пало на кого-нибудь из служащих кинокомпании, а не банка. Вот они и выбрали Анджеллу Бентон. По роду работы она иногда приезжала в банк с документами для оформления займа. Вероятно, они следили за ней несколько дней, поджидая удобного момента. Чтобы придать убийству характер сексуального преступления, один из них вылил на тело сперму. Поэтому убийство Анджеллы Бентон не сразу связали с ограблением на съемочной площадке.

– Значит, она оказалась случайной жертвой? – задумчиво произнесла Киз Райдер.

– В странном мире мы живем, правда? – горько усмехнулся я.

– Пожалуй… Продолжайте, Гарри. Они вдвоем это сделали?

– Не знаю. Правда, у Саймонсона в тот вечер было алиби, его проверил Джек Дорси, и я сейчас к этому перейду. Но я все-таки уверен, что они оба работали. Одному Анджелла не сдалась бы без борьбы, но никаких следов схватки не обнаружено.

– Хорошо бы проверить, кому принадлежит сперма. Поскольку Вона убили во время происшествия, а Саймонсона ранили, никому и в голову не пришло сравнить их спермы с той, что собрана на месте убийства.

Я покачал головой:

– У меня такое ощущение, что сравнение ничего бы не дало.

– Тогда чья же сперма? Откуда взялась?

– Уж очень затейливо она была разбрызгана. Мы решили, что ее принесли с собой. Конечно, сперма может принадлежать кому-нибудь из других сообщников, но вряд ли. Только полный идиот оставит свой след.

– Значит, они подъехали к незнакомцу и попросили спустить им в чашечку? – недоверчиво промолвил Линделл.

– Ну, достать сперму не проблема, – возразила Киз Райдер. – Загляните в любую аллейку, обязательно наткнетесь на использованный презерватив. Если Вон был гомиком, он мог взять сперму от кого-то из своих половых партнеров, и тот даже не знает об этом.

Та же мысль приходила мне в голову.

– Так оно, по-видимому, и было. Вероятно, из-за этого Вона и убрали. Саймонсон перехитрил его. Он приказал своим дружкам пристрелить Вона во время ограбления. Тогда им и деньжат побольше достанется, и ниточка к Анджелле Бентон порвется.

– Господи Иисусе, какие же все-таки негодяи, – вздохнул Линделл. Он, естественно, думал о Марте Гесслер.

– Саймонсон принял и другие меры предосторожности, – продолжил я. – Чтобы их не выследили, когда они станут тратить деньги, он подделал список серий и номеров меченых банкнот, который составлял вместе с одной служащей банка Лос-Анджелеса.

– Каким образом? – спросила Райдер.

– Сначала я думал, что он просто заносит в список вымышленные буквы и цифры. Но это было рискованно, ведь она могла перепроверить. Поэтому я полагаю, что Саймонсон составил на своем компьютере второй, ложный, список, в котором фигурировали вымышленные номера и серии. Потом он сделал распечатку, подделал подпись своей напарницы и представил для визирования вице-президенту банка. Затем список отправили в страховую компанию, а после ограбления он попал в руки полиции и ФБР.

– Гарри, на встречу, которая намечалась на сегодняшнее утро, вы попросили меня принести оригинал списка. Зачем?

– Вам известно, что у поддельщика, даже самого опытного, всегда немного дрожит рука? Саймонсон просто скопировал подпись напарницы. Она подписывается одним безостановочным росчерком, а он останавливался почти после каждой буквы, хотя тоже не отрывал перо от бумаги. Думаю, на оригинале это ясно видно.

– Как все осталось незамеченным?

Я пожал плечами:

– Может, и не осталось…

– Дорси и Кросс? – полувопросительно произнесла Райдер.

– Думаю, Дорси. Кросс, напротив, помог мне. Собственно, он и натолкнул меня на розыск.

Линделл подался вперед. Мы приближались к эпизодам, где главным действующим лицом была Марта Гесслер, и он не хотел пропустить ни слова.

– Итак, Саймонсон представляет руководству список с вымышленными данными на банкнотах, а его дружки захватывают деньги и убивают Вона, – продолжила Киз Райдер.

– Совершенно верно.

– Как же случилось, что ранили Саймонсона? Его тоже намеревались убить?

– Нет. Согласно показаниям Фазио, это не входило в сценарий. Во всяком случае, это было последнее, что он успел сказать перед смертью. Ранение Саймонсона – чистая случайность. Пуля угодила в него рикошетом. Если Бэнкс придет в себя, он расскажет об этом подробнее. Я уверен, он расколется, чтобы свалить вину на других.

– Если он придет в себя, мы его потрясем как следует. Но медики говорят, что это еще под вопросом.

– Забавно, что рикошет пошел бандитам на пользу. Во-первых, в отношении Саймонсона не могло возникнуть никаких подозрений. Во-вторых, он получил от банка отступного. Правда, его не хватило бы на новый холодильник для пива, не то чтобы начать крупное ресторанное дело.

– Откуда вам это известно?

– Известно, и все.

– Хорошо, вернемся к эпизоду на съемочной площадке, – сказал Линделл. – Несмотря на пулю в заднице Саймонсона, ограбление проходит, как запланировано. Полицейские…

– Не совсем, как запланировано. Гарри подстрелил одного из налетчиков, – уточнила Киз Райдер.

– Да, и он, очевидно, умер в фургоне, когда они бежали с места преступления, – подхватил я. – Саймонсон сказал, что его похоронили в море. Его звали Коузи. В память о нем они так и назвали одно из своих заведений.

– Понятно, – произнес Линделл. – Но когда заваруха кончилась, полиция имела лишь мертвую Анджеллу Бентон и фальшивый список меченых банкнот, причем никто не знает, что он фальшивый. Проходит девять месяцев, и вот однажды Марта Гесслер вводит в свой компьютер список и видит, что серия и номер одной из банкнот ей знакомы…

– Погодите, погодите, я что-то не улавливаю, – остановила Линделла Райдер.

Пять минут мы с Линделлом рассказывали ей о программе, которую разрабатывала Марта Гесслер, и какое значение имело то, что она обнаружила.

– Ясно, – кивнула Райдер. – Она первая догадалась, что что-то неладно. Нашла номер и серию стодолларовой банкноты, которая фигурировала в числе улик по другому делу.

– Точно, – подтвердил я. – Совершенно случайно один из придуманных Саймонсоном номеров стоял на банкноте, которая уже была в денежном обороте. То же самое случилось позднее, когда на границе задержали Мусу Азиза. Серия и номер одной найденной у него сотенной бумажки совпадали с позицией в фальшивом списке Саймонсона. Милтон и пограничники развернули бурную деятельность, но она, естественно, ни к чему не привела. Между двумя событиями не было связи. Когда Марта Гесслер обнаружила, что номера и серии двух различных стодолларовых банкнот совпадают, – продолжил я, – она позвонила Джеку Дорси, поскольку его фамилия фигурировала в материалах, разосланных всем правоохранительным органам.

– Вы хотите сказать, Дорси прикинул, что к чему, и потребовал у Саймонсона свою долю? – воскликнул Линделл.

– Да. Тем более что у Дорси были финансовые проблемы. Следователь страховой компании проверил материальное положение всех полицейских, принимавших участие в данных событиях. Оказалось, Дорси по уши в долгах. У него двое детей в колледже, и еще двоих он тоже собирался отправить учиться.

– У каждого есть финансовые проблемы, – сердито вставила Киз Райдер. – Это ни о чем не говорит.

Мы все помолчали, потом я произнес:

– И тут возникает еще одна проблема.

– Агент Гесслер, – сообразила Райдер. – Она слишком много знала. Следовательно, ее надо было устранить.

Райдер не подозревала об отношениях Линделла и Гесслер, Линделл их не афишировал. Он сидел, опустив голову.

– Итак, Саймонсон и его дружки разделались с Гесслер. Дорси знал, что они сделали, но молчал, поскольку увяз в их махинациях по горло. Вскоре Саймонсон разделался в баре «У Ната» с ним самим. В Кросса и бармена пальнули для отвода глаз. – Райдер прищурилась и покачала головой. – Меня это не убеждает. Здесь что-то не вяжется. Гесслер пропала без следа. Ее убрали тихо. Миновало три года, и никому не известно, где ее труп.

Я волновался за Линделла, но старался не показывать виду.

– А с Дорси – совершенно иное дело. Помните знаменитую перестрелку между ковбоями в Коралле в Африке? Так и здесь: шум, выстрелы, двое ранены, один убит. В первом случае человек, растаявший как дым, во втором – кровавая бойня в людном месте. Абсолютно различные подходы.

– Если бы Дорси просто пропал, тогда подняли бы все его дела и могли выйти на Саймонсона. Поэтому они инсценировали неудавшееся ограбление.

– Меня это не убеждает, – твердила Киз Райдер. – Если мне не изменяет память, Марта Гесслер пропала по пути домой через перевал Сепульведа.

– Верно. Кто-то наехал на нее сзади, и она остановилась. Вы полагаете, что опытная вооруженная служащая силового ведомства сдалась без боя каким-то проходимцам, пусть их было даже четверо? В окрестностях должны были бы что-нибудь увидеть или услышать. Нет, она остановилась, поскольку чувствовала себя в безопасности. Марта Гесслер думала, что это полицейская машина.

Линделл стукнул кулаком по столу. Райдер убедила его. Я и сам видел сейчас зияющие прорехи в своей версии. Я заметил, что Райдер пристально смотрит на Линделла. Она догадалась, почему он так взволнован.

– Вы были хорошо с ней знакомы, правда? – спросила она. Линделл не ответил, лишь кивнул и сердито посмотрел на меня.

– Все-то ты проворонил, Босх.

– Проворонил? Ты о чем?

– О том, как ты действовал этой ночью. Так, будто негодяи должны явиться в Паркер-центр с повинной…

– Рой, – перебила его Райдер, – я считаю, нам не следует…

– Ты намеренно провоцировал их, – горячился Линделл. – Ты хотел, чтобы они поехали за тобой.

– Бред какой-то, – спокойно возразил я. – Один против четверых? Я сейчас разговариваю с вами лишь потому, что вовремя увидел «хвост» и вылез из дома, пока они занимались Милтоном.

– Да, верно. Ты заметил «хвост», потому что хотел его увидеть, тебе позарез нужен был «хвост»… Ты все проворонил, Босх. Если этот парень в больнице не придет в себя, мы никогда не узнаем, что случилось с Мартой и где она…

Голос у Линделла сорвался.

– Давайте не будем ставить под сомнение благородство намерений и обвинять друг друга. Мы все хотим одного и того же, – сказала Райдер.

– Только не Гарри Босх, – покачал головой Рой Линделл. – Он всегда был частным сыщиком, даже когда носил полицейский значок.

Я посмотрел на Киз Райдер. Она промолчала и отвела взгляд. Киз была согласна с Линделлом.

42

Уже занималась заря, когда я вернулся к себе. Дом, участок дороги перед ним, прилегающий к дому склон – все представляло собой обширное место преступления, было объявлено запретной зоной и оцеплено. Полиция не пустила меня в дом, посоветовала явиться через денек, а лучше через два. Мне даже не позволили взять свежую сорочку и другие личные вещи. Я стал персоной нон грата. Единственное, что мне разрешили, – получить собственный автомобиль. Работавшие сверхурочно Гурвиц и Свонни расчистили мне путь среди полицейского и репортерского транспорта, я вывел свой «мерседес» из-под навеса и уехал.

Волнение от ночных приключений, едва не стоивших мне жизни, давно улеглось. Я чувствовал только жуткую усталость, но отправиться отдохнуть мне было некуда. Я бесцельно катил по Малхолланд-драйв, пока не добрался до бульвара у Лорел-каньона и начал спускаться в Долину. На Вентура-стрит я взял вправо и остановился на парковке при кафетерии Дюпара. Надо было залить бак и самому заправиться оладьями и кружкой кофе. До того как выйти из машины, я позвонил по сотовому Джанис Лонгуайзер и Шандору Жатмари. Ни та ни другой не ответили, и я наговорил сообщение на автоответчик, что встреча, назначенная на сегодняшнее утро, по не зависящим от меня причинам отменяется.

Экран моего мобильника показывал, что меня тоже ждут сообщения, оставленные ночью. Четыре – от Кейши Расселл, репортера «Лос-Анджелес таймс». В первых двух она озабоченно справлялась о моем самочувствии и просила назначить ей свидание в любое удобное для меня время, чтобы самой убедиться, что со мной все в порядке. В третьем ее голос зазвенел от настойчивости. В четвертом Кейша Расселл потребовала соблюдать договоренность, в силу которой я обязался сообщать ей о развитии событий в своем расследовании.

«С тобой непременно что-то случилось, Гарри, – говорила она. – В твоем доме на Вудро Вильсон-драйв четыре трупа. Позвони обязательно, как обещал».

– Обязательно позвоню, дорогая, – сказал я и стер запись.

Последнее сообщение прислал Александр Тейлор, чемпион по кассовым сборам. Хозяйским тоном он доводил до моего сведения, что сюжет, разыгравшийся прошлой ночью, должен принадлежать ему.

«Мистер Босх, вас показывают по всем программам. Предполагаю, что кровавые события в вашем доме связаны с ограблением на моей съемочной площадке. Репортеры рассказывают, что было четыре налетчика, а стало четыре трупа. Я хочу, чтобы вы знали: мое предложение остается в силе, но я удваиваю сумму. Предлагаю сто тысяч за опцион на этот сюжет. Конечный гонорар подлежит обсуждению. Мы побеседуем об этом при личной встрече. Сообщаю номер моего личного секретаря. Звоните, я жду».

Я думал о предлагаемой куче денег ровно пять секунд, затем стер запись.

Входя в кафетерий, я размышлял над последними словами Роя Линделла, над борьбой с чудовищами, над тем, что говорили мне и обо мне прежде, над тем, что я сказал Пиплзу в этом самом кафетерии несколько дней назад, и над тем, как мало, в сущности, разницы между плавным скольжением в бездну и прыжком в небытие, который совершил Милтон. Я знал, что придется еще думать и думать об этом, но сейчас мне предстояло раскрыть одну тайну. Я примусь за дело, как только заправлюсь.

Я сел за стойку и, не заглядывая в меню, заказал фирменное блюдо номер два. Широкобедрая официантка налила мне кофе и сунула заказ в кухонное окошко. Кто-то сел рядом со мной и произнес:

– Я тоже выпью кофейку.

Я узнал голос, обернулся и увидел улыбающуюся Кейшу Расселл, которая ехала за мной всю дорогу в Долину. Она поставила сумку на пол.

– Так и знал, что ты меня будешь преследовать.

– Если не хотел, чтобы тебя преследовали, надо было ответить на звонки.

– Я получил их пять минут назад.

– Вот и хорошо. Теперь тебе не нужно отзванивать.

– Нечего тебе сказать, Кейша. Во всяком случае – пока.

– Нечего? Твой дом как зона военных действий. Кругом трупы. С тобой-то все в порядке?

– Я ведь здесь, значит, все в порядке. Но мне, правда, нечего сейчас сказать. Я не знаю, как власти объяснят происшедшее. Мне следует придерживаться официальной линии.

– Иными словами, не хочешь говорить, боясь впасть в противоречие с официальной точкой зрения?

– Я ничего не боюсь. Расскажу, когда смогу. А теперь дай мне спокойно поесть.

– Тогда ответь только на один вопрос. То есть это даже не вопрос. Просто подтверди, что происшедшее связано с Мартой Гесслер.

Я понимал, что этой назойливой женщине придется что-нибудь сказать, иначе от нее не отвязаться.

– Я даже не могу с уверенностью подтвердить это. Но если я кое-что сообщу тебе, мы отложим серьезную беседу?

Официантка подала заказ – горку промасленных оладий с крутым яйцом, а на ней положенные крестом два куска ветчины. Я взял соусницу и начал поливать кленовым сиропом и оладьи, и ветчину, и яйцо.

– Господи! – воскликнула Расселл. – После такой пищи у нас никогда не состоится серьезная беседа. Ты же себя губишь, Гарри!

Я улыбнулся официантке и пожал плечами, как бы говоря: «Ну что с ней поделаешь».

– За ее кофе платите? – спросила она.

– Да.

Официантка оставила счет и ушла.

– В следующий раз еще громче скажи, а то не все слышали, – сказал я Расселл.

– Извини, Гарри, но я не хочу, чтобы ты растолстел и сделался старым уродом. Ты мне нужен молодой и здоровый.

Я видел ее насквозь. Да она и не скрывала своих намерений, как не скрывали вчера молоденькие барменши свои соски.

– Ну как, договоримся? Я кое-чем делюсь с тобой, и ты отваливаешь. Идет?

Она отхлебнула кофе и произнесла:

– Идет.

– Просмотри свои вырезки об убийстве Анджеллы Бентон.

Кейша прищурилась, вспоминая.

– Ты не придала ему особого значения, но потом, после ограбления на съемочной площадке «Эйдолона»… Улавливаешь?

Она едва не свалилась со стула.

– Господи! – воскликнула Кейша громче, чем следовало. – Четыре жмурика – те самые?

– Трое. Четвертого увезли в больницу.

– Чей четвертый труп?

– Я сказал все, что мог. А теперь, с твоего позволения, я поем.

– Ну и ну, – протянула она. – Это же сенсация!

Я откусил кусок оладьи. Язык обожгла сиропная сладость.

– Здорово! – промычал я.

– Ну, я побежала. Спасибо за кофе.

– Подожди.

Я куснул еще раз и повернулся к ней с набитым ртом.

– Загляни в «Лос-Анджелес мэгэзин». В одном номере семь месяцев назад была напечатана прелюбопытнейшая статейка о четырех субъектах, владеющих самыми шикарными ресторанами в Голливуде. Их там называют Королями ночи.

Глаза у Расселл полезли на лоб.

– Шутишь…

– Какие уж тут шутки. Сама увидишь.

Она чмокнула меня в щеку. Раньше Кейша этого никогда не делала.

– Спасибо, Гарри. Я позвоню.

Я проводил ее взглядом и продолжал есть. Яйцо оказалось недоваренным и, разрезая, я размазал его по тарелке. Но все равно в те минуты мне казалось, что такой вкуснятины я в жизни не пробовал.

Я думал над словами Киз Райдер о различии подходов в двух эпизодах – на перевале Сепульведа и в баре «У Ната». Теперь я был убежден, что она права. Эти преступления задуманы и совершены разными людьми.

– Дорси! – произнес я вслух и, видимо, слишком громко.

Мужчина, сидевший через три стула от меня, повернулся в мою сторону. Я смерил его строгим взглядом, и он смущенно уткнулся в свою чашку кофе.

Большинство документов и заметок оставалось у меня в доме. «Убойная книга» лежала в «мерседесе», но в ней не содержалось ничего по поводу Гесслер. Я стал вспоминать подробности исчезновения агента ФБР. Машина, оставленная в аэропорте. Кредитная карточка. Залитый бензин, превышающий вместимость ее бака. Я снова и снова тасовал и сопоставлял факты – теперь уже под углом зрения возможной причастности Джека Дорси. Странно… Почти тридцать лет проработать сыщиком и так глупо наследить.

Покончив с фирменным блюдом номер два, я пришел к выводу, что версия с Дорси верна. Подошла официантка:

– Закончили?

– Да, спасибо.

– Еще кофе?

– Навынос можно?

– Конечно.

Она унесла тарелку и соусницу, потом вернулась с дымящимся кофе в пластиковом стакане. Оставив два доллара на стойке, я двинулся со счетом к кассе. Там были выставлены на продажу бутылочки с сиропом. Кассирша заметила мой взгляд:

– Подсластить жизнь не желаете? А то горьковатое у нас у всех житье.

– Нет, спасибо. Хватит мне на сегодня сладкого.

В машине я включил мобильник, набрал номер.

– Рой Линделл слушает.

– Это я, Босх. Мы все еще разговариваем?

– Извинений от меня не жди, Босх.

– Проживу без них. Звоню, чтобы узнать: ты все еще хочешь найти ее?

Называть имя не было надобности.

– Что ты задумал?

– Тогда слушай. Мне сейчас надо кое-кого повидать, а через два часа мы можем встретиться?

– Где?

– Бронсон-каньон знаешь?

– Над Голливудом?

– Да, у Гриффит-парка, в конце каньона. Если через два часа тебя там не будет, я ждать не стану.

– Что-нибудь выяснил?

– Пока только догадки. Так встречаемся?

Рой помолчал.

– Я буду на месте вовремя. Что захватить?

Хороший вопрос. Я соображал, что нам понадобится.

– Захвати фонари и дисковую пилу. Да, и еще лопату.

– А ты что везешь?

– Сказал, пока только догадки.

– Куда мы поедем оттуда?

– Скажу, когда увидимся, – ответил я и выключил телефон.

43

Дверь в гараж Лоутона Кросса была закрыта. Машин у дома не было. Ни Киз Райдер, ни кто-либо другой еще не приезжали. Я постучал в переднюю дверь. Дэнни Кросс быстро открыла ее.

– Гарри, мы все видели по телику. Как ты себя чувствуешь?

– Замечательно.

– Это те самые? Которые стреляли в Ло? – Она умоляюще смотрела мне в глаза.

– Они. И тот, кто стрелял в Ло. Я его рожу в кровавое месиво превратил. Из его собственного оружия. Тебе от этого радостно?

Дэнни сжала губы, сдерживая слезы.

– Мщение – сладкая штука, правда? Как сироп с оладьями.

Я положил руку ей на плечо, отодвинул ее в сторону и вошел. Но вместо того чтобы двинуться налево, в комнату Кросса, я свернул направо, миновал кухню и открыл дверь в гараж. Там достал с полки дело о похищении и убийстве Антонио Маркуэлла, которое раскрыли Кросс и Дорси.

Вернувшись в дом, я не застал Дэнни, но Лоутон ждал меня.

– Гарри, тебя постоянно по телику показывают.

На экране был мой дом, снимаемый с высоты птичьего полета. Я видел полицейские и репортерские машины, стоящие перед домом на улице, черные мешки на трупах, снующих туда-сюда людей. Ничего этого я смотреть больше не желал и выключил телевизор.

– Ты спокойно наблюдаешь за тем, что произошло по твоей милости?

– Гарри, я…

– Где она, Ло?

– Кто – «она»? О чем ты?

– Не ври! Прекрасно понимаешь. Изображал куклу, а сам дергал за ниточки.

– Гарри, пожалуйста…

– Молчи! Ты хотел отомстить им и выбрал для этой цели меня. Ну что ж, я оправдал твои надежды, разделался с ними со всеми.

Кросс молчал и глядел в сторону.

– Я хочу от тебя только одного – знать, где ты и Джек бросили Марту Гесслер. Я хочу похоронить ее по-человечески.

Он по-прежнему молчал. Я начал листать дело Маркуэлла.

– Сначала я сам ничего не понимал, пока мне не подсказали. Подсказала та, которую я учил. Именно она сказала, что это были полицейские. Четырем подонкам не удалось бы так легко с ней справиться. – Я сделал жест в сторону телевизора. – Они захотели меня достать и вот что получили.

Я нашел наконец карту Гриффит-парка и стал ее разворачивать. Пролежавшая в сложенном виде пять лет, она потрескалась на сгибах. Место, где было найдено тело Антонио Маркуэлла, помечено крестиком.

– Бензин всегда являлся проблемой. Кто-то использовал ее кредитную карточку и залил себе столько бензина, сколько не вмещал бак ее машины. Это была ошибка, Ло, непростительная ошибка. Фэбээровцы подумали, что это был грузовик. Но это оказался не грузовик, а «краун-виктория», мощный полицейский перехватчик с большим объемом топливного бака.

Я осторожно развернул карту огромного горного парка. Какое множество извилистых дорог и троп! Вдоль Бронсон-каньона пролегало главное шоссе. От него отходила пожарная дорога, ведущая в те места, где когда-то был карьер, откуда добывали камень для железнодорожных насыпей по всему Западу. Теперь там сплошные проломы, тоннели, пещеры.

– По-моему, вы поехали за ней из Уэствуда. Потом на перевале остановили ее в укромном местечке. Она видела ваш «краун-викторию», мигалку и не подозревала об опасности. Вы запихнули ее тело в свой багажник и направились в аэропорт. Один из вас вел ее машину, которую вы там и оставили. Да, еще вы стукнули ее автомобиль о другой или о придорожный столб – чтобы сбить следствие со следа… Из аэропорта вы двинули за город и заправились на ее кредитную карточку. Опять-таки чтобы замести следы. А уж оттуда помчались в намеченное место. Кто из вас сделал это, Ло? Кто отнял у нее единственное, что было, – жизнь?

Кросс молчал. Впрочем, я и не ожидал ответа.

– Да, вы отправились туда, где никому в голову не придет искать Марту Гесслер. Верное место, куда вы в любой момент могли приехать. Она была вашим козырем в игре с Лайнусом. Она и ее компьютер. Попади Гесслер с компьютером в руки следствия, Лайнусу пришлось бы плохо.

Я помолчал, давая Кроссу возможность возразить, назвать меня лгуном и клеветником, послать меня к чертовой матери. Он не сделал ни того, ни другого, ни третьего.

– Все, казалось, идет как по маслу. В тот день в баре «У Ната» вы должны были ударить по рукам и поделить денежки. Только у Саймонсона имелись иные соображения. Он не хотел ни с кем делиться, понадеялся, что с Гесслер пронесет. И вот вы сидите, ждете, и он открывает по вам пальбу. Неужели ты не чувствовал, что дело движется к такой развязке? – Я постучал пальцем по карте. – Хватит играть в молчанку, Ло. Говори, где она. Я знаю, дорога наверх перекрыта воротами на замке. Но у вас был ключ, верно? Вы сохранили его после того, как нашли мальчика, и теперь он пригодился.

Наконец Кросс поднял голову и произнес:

– Посмотри, что они со мной сделали. Они получили то, что заслужили.

– И ты получил то, что заслужил, – кивнул я. – Где она?

Кросс отвел взгляд и молча уставился в темный экран. Во мне закипала злость. Я подумал о Милтоне, перекрывшем ему дыхательные трубки, о том, как становятся чудовищем, на которого я веду охоту. Я шагнул к Кроссу, в глазах у меня потемнело, я уже подносил руки к его лицу…

– Говори!

Я обернулся. В дверях стояла Дэнни. Я не знал, когда она вошла и что слышала. Известна ли ей грязная история, в какую попал ее муж? Единственное, что я понимал, – она удержала меня на краю пропасти.

– Скажи ему все, Лоутон. Иначе я уйду.

Лицо Кросса помертвело от страха. Он посмотрел на жену умоляюще:

– А ты обещаешь, что не бросишь меня?

– Обещаю.

Он опустил взгляд на карту, развернутую у него на коленях.

– Карта тебе не понадобится. Доберись до большой пещеры наверху и сворачивай направо в туннель. Он выходит на открытое место. Нам говорили, что его называют Чашей дьявола. Мальчонку мы там нашли. И она там.

– Где именно, Лоутон?

– Рядом с мальчонкой. Его родители пометили место. Увидишь.

Я взял карту с его колен и сложил ее. Лицо у Кросса было спокойное и безжизненное. Я сотни раз видел такие лица. Лица тех, кто облегчил душу признанием.

Я сложил карту и убрал ее в папку. Дэнни стояла в дверях, глядя на мужа. Я остановился возле нее.

– Пропадешь ты с ним, Дэнни.

– А что мне делать?

– Сама думай.

Я сел в машину и двинулся к югу, в Голливуд, к тайне, которую так долго хранили горы.

44

Дождь еще не начался, но в небе грозно громыхало, когда я добрался до Голливуда. С магистрали я свернул на Франклин-стрит, чтобы доехать до Бронсон-каньона и оттуда подняться в горы. Каньон фигурировал в стольких фильмах, сколько я за всю жизнь не видел. Неровная, словно изрытая земля, угрюмые скалы, торчащие поверху камни служили отличной декорацией для бесчисленных вестернов и лент о межпланетных экспедициях. Я бывал здесь мальчишкой и потом, по долгу службы. Среди извилистых троп и мрачных пещер легко заблудиться. Кругом громоздились похожие друг на друга скалы. Идешь, а тебе кажется, будто ты топчешься на одном месте. В этой похожести и таится главная опасность, если потерял самообладание.

По центральному пути я добрался до места, откуда начиналась пожарная дорога, усыпанная дробленым гравием. У въезда на нее стояли железные ворота с замком, ключи от которого находились в пожарном управлении и городском бюро по связям с кинокомпаниями.

Я приехал раньше Линделла, и мне не терпелось взяться за дело. До пещер еще порядочно идти пешком. Сидение перед запертыми воротами не способствовало решимости действовать. Я достал сотовый и позвонил Линделлу.

– Где ты сейчас?

– Да прямо за тобой.

Я заглянул в зеркальце заднего вида. «Краун-виктория» показалась из-за последнего поворота.

– Давно пора, – буркнул я, выключил мобильник и вышел из «мерседеса».

Подъехал Линделл.

– Дисковую пилу привез?

Он посмотрел на ворота.

– Сбить этот замок? Да они меня сожрут.

– Рой, я думал, ты настоящий, отважный федеральный агент. Давай пилу. Обойдусь без тебя.

– Пеняй на себя. Объяснишь брандмейстерам, что тебя влекла догадка.

Я бросил на Роя многозначительный взгляд. Он открыл крышку багажника, и я вытащил оттуда дисковую пилу, которую Рой, очевидно, взял со служебного склада снаряжения и оборудования.

Пила отлично сработала. Через минуту ворота открылись.

– Теперь я знаю, почему тебя не взяли в подразделение антитеррора, – произнес я, возвращаясь к машинам. – Поезжай за мной.

Мы направились в горы. Дорога петляла, под колесами скрипел гравий. Последний поворот на сто восемьдесят градусов – и мы оказываемся перед главным входом в туннель – трехметровым отверстием, вырубленным в скале величиной в многоэтажный дом.

Помимо дисковой пилы Рой привез два фонаря и две лопаты. Я потянулся за инструментом, он остановил меня, положив руку на плечо.

– Босх, что мы все-таки собираемся делать?

– Пойдем внутрь и будем искать ее. Она там.

– Точно?

Многим, слишком многим людям за годы службы мне приходилось сообщать, что их близких больше нет в живых. Говорить это тяжело, слышать тем более.

– Да, точно. Мне Лоутон Кросс сказал.

Все эти годы в душе Роя теплилась надежда: может, когда-нибудь, где-нибудь… Теперь она погасла. Он посмотрел на вершину гранитной горы, потом промолвил:

– Будет дождь.

– Да, – отозвался я, проверив, принимает ли сигнал мой сотовый. – Пошли.

– Он мне за это заплатит, – процедил Рой.

Я не стал напоминать, что Лоутон Кросс уже платит за это. Платит каждый день своей жизни.

Туннель был высокий. Если бы одному нашему баскетболисту, Уилту Чемберлену, вздумалось встать на плечо другому, Шакиллу О'Нилу, то они свободно могли бы здесь пройти. Воздух в проходе чистый, никаких дурных запахов. Ничего похожего на узкие лабиринты, в которых я лазил тридцать пять лет назад. Уже через три метра пришлось зажечь фонари, а через пятьдесят проход сворачивал, и вход в него исчез из виду. Помня инструкции Кросса, я медленно продвигался вперед.

Вскоре мы вышли в центральную пещеру. Отсюда в разные стороны расходились три туннеля. Я выключил фонарь и попросил Роя сделать то же самое.

– Зачем? Что-нибудь случилось?

– Нет. Просто выключи на полминуты.

Он выключил, и как только мои глаза привыкли к темноте, ко мне словно вернулось зрение. Я мог различить очертания стен и уступы на них. Я видел свет, который пришел с нами.

– Что ты увидел? – спросил Рой.

– Потаенный свет. Его даже под землей увидишь.

Я включил фонарь, стараясь не ослепить Роя, и шагнул в третий туннель. Проход становился уже, под ногами все чаще попадались камни. Мы шли один за другим. Вот еще поворот, и впереди забрезжил свет. Через несколько секунд мы выбрались на открытое круглое место, выбитое в скалах много десятилетий назад. Это и была Чаша дьявола.

Со временем дно Чаши дьявола покрылось обломками камней и слоем земли, достаточно толстым, чтобы пустил корни кустарник и чтобы зарыть человека. Здесь Дорси и Кросс нашли трупик Антонио Маркуэлла и сюда же пришли с Мартой Гесслер. Я гадал, как долго она прожила в ту ночь три года назад. Ее привели под дулом пистолета или к месту последнего упокоения притащили уже мертвую?

Лицо Роя Линделла было мертвенно-бледным. В его голову, наверное, лезли те же тяжелые вопросы.

– Где? – тихо спросил он.

Я огляделся и увидел небольшой деревянный крест, воткнутый в кучку земли.

– Здесь.

Рой быстро выдернул крест из земли, отложил его в сторону и начал копать. Я подошел поближе, присмотрелся. Крест сделан из старого штакетника. К самому перекрестию прикреплена мальчишечья карточка. Школьная фотография, обрамленная увядшими веточками. Антонио Маркуэлл давно ушел из жизни, но его родители пометили это священное для них место. Я прислонил крест к стене и тоже принялся копать.

Копали мы осторожно, скорее, скребли землю, опасаясь загнать лопату чересчур глубоко. Через пять минут мы нашли ее. Еще один, последний скребок Линделла, и показался пластиковый мешок. Мы отбросили лопаты и присели на корточки. Мешок был матовый, как занавеска в ванной комнате, но мы видели отчетливые очертания руки. Маленькой высохшей женской руки.

– Ну вот мы ее и отыскали, Рой. Теперь, очевидно, надо сматывать удочки и позвонить куда следует.

– Нет, погоди. Я хочу…

Он легонько оттолкнул меня и принялся откапывать мешок руками. Откапывал быстро, судорожно, словно вступил в гонку со временем, будто хотел вызволить ее, пока она не задохнулась.

– Прости, Рой, – сказал я, но он вряд ли меня слышал.

Вскоре он откопал почти весь мешок. От ее головы до бедер. Пластик немного задержал разложение, но не мог предотвратить его совсем. В воздухе появился сладковатый запашок. Из-за плеча Роя я увидел, что Марта Гесслер одета и руки сложены у нее на груди. В складках мешка застыла кровь. Ее прикончили выстрелом в голову.

– И компьютер ее здесь, – промолвил Рой.

Компьютер, завернутый в пластик, тоже лежал у нее на груди.

– Да, это было их оружие, – отозвался я. – Они надеялись, что он поможет держать Саймонсона и остальных в узде. Но просчитались.

Плечи Роя затряслись.

– Оставь меня на минуту одного, – сдавленно прошептал он.

– Конечно, Рой, конечно. Я пойду к машинам. Сделаю нужные звонки. Я свой сотовый там оставил.

Я взял фонарь и двинулся назад. Большой, сильный мужчина плакал. Плач эхом прокатывался по всему тоннелю. Казалось, он совсем рядом, у меня в голове. Я ускорил шаги и уже почти бежал, когда приблизился к выходу из пещеры.

Шел дождь.

45

На другой день самолетом авиакомпании «Саут-уэст» я снова летел из Бербанка в Лас-Вегас. В дом меня опять не пустили, да я и сам не знал, захочу ли вообще возвращаться туда. Я по-прежнему считался ключевой фигурой следствия, но никто не запрещал мне отлучаться из города. Такие запреты чаще делают в кино.

Салон самолета был, как обычно, полон. Люди спешили в храмы жадности и наживы. Они везли деньги и надежды. Я думал об Анджелле Бентон, о Саймонсоне, Дорси и Кроссе и о том, какую роль сыграли в их жизни жадность и невезение. Больше всего я размышлял о Марте Гесслер, о том, как ей не повезло. Один-единственный звонок в полицию привел ее к гибели. Благие намерения. Доверчивость. Выбор пути. В странном мире мы живем.

На сей раз я взял машину в прокатной конторе Маккарана и стал пробиваться сквозь городские заторы. Дом, адрес которого Рой Линделл разузнал по номеру автомобиля, находился в северо-западной части Лас-Вегаса. Оттуда начиналась бесплодная пустыня, на которую наступал город.

Дом был большой и новый, выстроенный во французском провинциальном стиле. Двухместный гараж был закрыт, но на полукруглом въезде стояла машина, не та, в которой мы сидели с Элеонор. Это была «тойота» выпуска пятилетней давности, с порядочным набегом. В таких вещах я хорошо разбираюсь. Я остановился и медленно вылез из машины. Не знаю, может, решил, что, если не стану спешить, кто-нибудь откроет дверь, пригласит меня в дом и все мои переживания исчезнут.

Однако никто не открыл дверь, и мне пришлось самому нажать кнопку звонка. Раздался мелодичный звон. Я подождал, потом хотел позвонить снова, но на пороге появилась латиноамериканка лет шестидесяти, невысокая, с добрым и усталым лицом. Похоже, ее неприятно поразили ожоги на моем лице. Она была в простом, неформенном платье, но, очевидно, все-таки горничная. Элеонор с горничной? Это трудно представить.

– Элеонор Уиш дома?

– Кто ее просит?

Говорила она на хорошем английском, акцент едва заметен.

– Муж.

В ее глазах мелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость, и быстро добавил:

– Бывший муж. Просто скажите, что Гарри.

– Пожалуйста, подождите.

Она закрыла и заперла дверь. Я чувствовал, что жара пробирает меня насквозь. Солнце жгло немилосердно. Миновало почти пять минут, прежде чем дверь открылась, и я увидел Элеонор.

– Гарри, как ты?

– Нормально.

– Я все видела по Си-эн-эн.

Я кивнул.

– Жаль Марту Гесслер.

– Да.

Мы оба помолчали.

– Ты зачем приехал, Гарри?

– Не знаю. Хотел повидать тебя.

– Как ты меня нашел?

Я пожал плечами:

– Я ведь сыщик. Хотя и бывший.

– Ты должен был предупредить меня.

– Знаю. Я вообще должен был сделать множество вещей, но вот не сделал. Ты уж прости меня, Элеонор. За все прости… Так ты пустишь меня в дом или оставишь стоять на солнцепеке?

– Пущу, пущу, но сначала скажу вот что. Мне хотелось, чтобы не так это происходило.

В груди у меня защемило. Сделав приглашающий жест, Элеонор отступила, давая мне пройти в просторный холл, откуда в комнаты вели три двери с арками.

– Что именно? – спросил я.

– Пойдем в гостиную.

Она открыла среднюю дверь в большую, светлую, со вкусом обставленную комнату. В углу стоял маленький рояль. Элеонор не играла на фортепьяно, но, может, научилась после того, как ушла от меня?

– Хочешь что-нибудь выпить, Гарри?

– Мм… Хорошо бы воды. Жарко сегодня.

– У нас всегда жарко. Я сейчас вернусь.

Она ушла. Я огляделся. Никакой мебели из прежней квартиры, где я однажды навестил ее, не было. Все новенькое, словно только из магазина. Дальнюю стену составляли раздвижные двери, выходящие на огороженный белым пластиком бассейн, какой бывает в домах, где есть дети.

Догадки вспыхивали одна за другой. Ну конечно же! Уклончивые ответы, багажник, который нельзя открыть. В багажниках обычно возят детские коляски, маленький рояль…

– Гарри!

Я обернулся. В дверях стояла Элеонор, держа за руку маленькую темноволосую, черноглазую девочку. Я переводил взгляд с Элеонор на девочку и с девочки на Элеонор, потом снова на девочку. Малышка – вылитая мать. Те же вьющиеся волосы, пухлые губы, вздернутый нос. Даже посадка головы и осанка такие же. И смотрела она на меня так же.

А глаза не материнские. Глаза такие, какие я видел, когда смотрел на себя в зеркало. Мои глаза.

Меня захлестнула волна, в которой слились самые разнообразные эмоции. Я не мог отвести взгляд от девочки.

– Элеонор…

– Это Мадди, – произнесла Элеонор.

– Мадди?

– Сокращенное от Маделин.

– Маделин… Сколько ей?

– Скоро четыре.

Моя память перенеслась в прошлое. Я вспомнил, как мы последний раз были вместе. В доме на холме. Тогда это, видимо, и случилось. Элеонор точно читала мои мысли.

– Это произошло так, как и должно было произойти. Будто нам было назначено никогда не…

Она оборвала фразу.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Ждала удобного момента.

– Когда же он настанет, этот удобный момент?

– Наверное, уже настал. Ты же сыщик. Может, я хотела, чтобы ты сам обо всем догадался.

– Это неправильно!

– А что было бы правильно?

Во мне словно взлетели две ракеты. Одна оставляла красный след, символизирующий негодование, другая – зеленый, след тепла и любви. Они разлетались в разные стороны. Одна уносилась в темные бездны сердца, к Чаше дьявола, откуда я мог черпать сколько угодно упреков, обвинений, мстительности. Другая летела прочь от всего плохого и нечистого, к Пэрадайз-роуд, к ясным благословенным дням и тайным священным ночам. Туда, откуда струился потаенный свет. Мой потаенный свет.

Мне предстояло выбрать один единственно верный путь. Элеонор улыбнулась сквозь слезы. И тут я понял, какой выбрать путь и как много всего таится в сердце человека. Я присел перед девочкой. По опыту общения с малолетними свидетелями знал, что с детьми надо разговаривать на их уровне.

– Привет, Мадди, – сказал я дочери.

Она зарылась лицом в материнское платье.

– Я стесняюсь.

– Ну и что? Я сам стесняюсь. Можно мне подержать твою руку?

Она протянула мне ручонку, обхватила своими крошечными пальчиками мой большой палец. Я подался вперед, стал на колени. Мадди смотрела на меня без испуга, просто немного настороженно. Я протянул ей другую руку, она подала мне свою, продела пальчики в мои пальцы.

Я сжал ее ладошки в два маленьких кулачка и приложил их к глазам. В это мгновение я осознал, что все тайны раскрыты, загадки разгаданы. Я дома. Я спасен на этой нашей грешной земле.

Загрузка...