Гастроль без антракта

В АМПЛУА ТЕРМИНАТОРА

Если я на сей раз и потерял сознание, то ненадолго. Во всяком случае, даже оказавшись на полу, под столом заседаний, где было полно битого стекла, мне удалось сохранить устойчивые представления о том, где я нахожусь и что в данный момент происходит.

А происходило вот что. Пара вертолетов, хищно терзая воздух роторами, пронеслась над «Горным шале» и без лишних слов угостила его не то ракетами, не то бомбами… Скорее всего этих самых ракет или бомб было несколько, но те, кто был в кабинете Эухении, услышали только один взрыв. И не мудрено, что мы не смогли услышать остальные. Ракета или бомба угодила в крышу, прошибла насквозь чердак и второй этаж, а затем разорвалась на первом. Правда, не непосредственно в кабинете, а где-то за три-четыре стены от него. Сколько из этих стен рухнуло, а сколько устояло, я не знал, но то, что стены самого кабинета устояли, меня очень устраивало. Так же, как и то, что люстра и крупные куски штукатурки, свалившиеся с потолка, а также стекла, вылетевшие из окон, меня лично не задели. Меня только сшибло на пол, но очень удачно — прямо под стол. Именно на него упала медная люстра весом в тридцать килограммов с полпудом хрустальных подвесок. При особо удачном попадании в башку на тот свет могла отправить даже одна отдельно взятая подвесочка. В этом я убедился уже тогда, когда поднялся на ноги и увидел, что острие одной хрустальной сосульки насквозь пробило столешницу в два пальца толщиной, но слава Богу, в ней и застряло.

Все находившиеся в кабинете не пострадали. Ленке, правда, опять немного ободрало мордаху, а адвокату порезало бровь его же собственными очками.

— Сеньора Эухения! — Великан Ромеро сумел первым открыть рот. — Скорее открывайте лифт!

Эухения, вся трясясь (остальные, и я в том числе, тоже слегка подрагивали), нажала какую-то кнопку, и за спиной кресла-трона две панели из черного дерева разъехались в стороны. Затем отошла в сторону дверь с бронестеклом, и открылся вход в кабину.

— Быстрее, быстрее, сеньоры! — поторапливал Ромеро. — Сейчас будет еще один заход!

Он силком впихнул в кабину Эухению и Ленку, а заодно и адвоката, растерянно моргавшего подслеповатыми глазами.

— Все! — сказал Ромеро. — Больше лифт не возьмет.

Дверь закрылась, задвинулись панели, и лишь слабое гудение сообщило о том, что лифт отправился куда-то в подземелья бывшей асиенды Лопеса.

— Я на вас рассчитываю, сеньор… — сказал Ромеро, скорее просительно, чем повелительно.

Мне не очень хотелось оставаться наверху, тем более что «таурус» казался мне не слишком солидным инструментом для разговоров с боевыми вертолетами.

В том, что разговоры предстоят серьезные, я уже не сомневался и, услышав, как к тарахтению вертолетов примазывается пулеметная трескотня, еще больше в это поверил.

— Где твои люди? — проорал я Ромеро, пытаясь переорать звуки, наваливавшиеся с небес. Он понял и развел руками: мол, хрен его знает, где они теперь…

Как раз в это время клекот вертолета перерос в рев, а треск стрельбы — в грохот. Пули хорошего калибра — не меньше 12,7 — замолотили по стенам в недальнем далеке от кабинета, а когда мы с Ромеро инстинктивно присели на пол в простенках, они влетели в выбитые окна и навели в кабинете дополнительный глянец к тому бардаку, который уже был. Три штуки вонзились в панели стен (одна навылет прошила ту, за которой была комнатка, где пряталась Ленка во время переговоров с Салинасом), а две пробуравили наискось столешницу и пропороли паркет как раз в том месте, где я лежал за

пять минут до этого момента. Слава Аллаху, ни одна не отрикошетила. Вертолет удалился, но стал подходить второй, тоже бухтевший пулеметом. Ромеро рискнул выглянуть и обалдело крикнул:

— Это не Косой! У него нет таких вертолетов…

Но тут открылась дверца лифта, в котором оказался не кто иной, как Сесар Мендес. Едва открыв дверь, он заорал:

— Сюда! Вниз!

Другой бы спорить стал, может, даже драться полез, а я — нет. Когда мне приказывают спасать свою шкуру, я никогда не возражаю. Ромеро тоже не стал спорить, тем более что пули тяжелого пулемета вновь начали долбить по стенам и вот-вот должны были вновь влететь в кабинет. Мы уже втиснулись в лифт — все трое имели солидные габариты, а Ромеро особенно, — когда пули опять принялись крошить мебель, панели и паркет. Одна из них, видимо, особо вредная, просверлила панель, закрывавшую дверь лифта, и жмякнула в броневую дверь. Нам это не повредило, но, когда мы уже спустились и вышли в подземный коридор, отметина от пули на броне была весьма впечатляющая. Не знаю, смогло бы сдержать такой удар окошко из бронестекла, если б пулю угораздило стукнуться туда. Скорее всего по крайней мере одного, то есть Ромеро, стоявшего затылком к окошку, мы бы привезли в качестве покойника.

Спускались мы не более минуты, лифт шел вниз очень быстро, даже что-то вроде облегчения в весе чувствовалось. Однако за это время Сесар Мендес, не очень любезно поглядывая на меня, успел рассказать Ромеро:

— Эти свиньи прошли перрон. Их человек сорок. У них нормальный пульт, и все коды они знают назубок.

— Кто они?

— Вооружены как коммандос. Камуфляж американского образца.

— Такие же, как те, кого мы взяли вчера?

— По-моему, те же…

От лифта Ромеро решительными шагами двинулся по коридору, а поскольку его решительные шаги были раза в полтора длиннее, чем у нас с Сесаром, то нам пришлось почти бежать за ним вприпрыжку.

Ромеро остановился у стальной двери, быстро набрал код замка и впустил нас в помещение, которое напоминало не то центральный пост подводной лодки, не то центр управления полетами. Здесь уже находились Эухения, Ленка, Лусия и два охранника.

На здоровенном, два на полтора метра, экране, изображалось нечто вроде схемы, а в правой верхней четвертушке был дан вертикальный разрез подземных этажей с отметками глубины в метрах. Самая нижняя отметка — 100-метровая — была там, где залегал подземный тупик, то есть станция метро «Лопес-28». На основном экране был горизонт с отметкой 94 — второй снизу. Коридоры и помещения были обозначены белыми линиями, разделяющие их стены и монолиты были заштрихованы. Двери, решетки и прочие заградительные объекты были выделены синим цветом. Маленькие синие мерцающие точки с номерками обозначали включенные телекамеры скрытого наблюдения. А зловещим алым кружком-«зайчиком», перемещавшимся по экрану, судя по всему, были обозначены вторгшиеся супостаты.

Честно скажу, вся эта картинка сильно напомнила мне компьютерные игры, которыми развлекались наши с Ленкой поросята, то есть Колька и Катька. Они могли часами торчать перед телевизором и гонять по очень похожим лабиринтам всяких там рэмбо или терминаторов, которые по ходу дела должны были все крошить и громить, проламываться сквозь двери, уворачиваться от ответных выстрелов и изредка терять «жизни», которых у них штук по пять в запасе.

Разница была только в том, что компьютерные вороги существовали только на экране и нигде более. Все их приколы можно легко выучить после того, как сыграешь несколько раз и приловчишься орудовать джойстиком. Кроме того, ни в одной компьютерной игре не бывало еще такого, чтобы виртуальные неприятели всаживали в кого-нибудь вполне материальные пули. Увы, в здешней «стрелялке» такое могло получиться. И, к еще большему сожалению, ни одной лишней жизни ни у меня, ни у Ромеро, ни у всех прочих не имелось.

На двух относительно небольших мониторах можно было увидеть тех, кто пришел, как говорится, «с мечом». Правда, очень недолго. Ребята тут же засекали камеры и расшибали их. Они шли без фонарей, но в инфракрасных очках. Правда, изредка их удавалось сфотографировать при свете «вспышки». Не только «в лоб», но и с других ракурсов. Фотокамеры тоже расшибали, но тем не менее целая куча отпечатков уже лежала на столе перед охранниками.

— Лифт блокирован, — доложили Ромеро его подчиненные, едва он подошел к этому столу. — Сверху пройти невозможно.

— Подпор в вентиляции увеличили? — спросил начальник охраны.

— Да. Они уже наверху.

Оператор переключил один из мониторов, и телекамера, укрытая, видимо, на одном из боковых блоков «Шале», показала, как из вертолета — это был старенький, знакомый по Вьетнаму «ирокез», — зависшего над той самой верандой, где я чуть больше часа назад разгуливал в простыне и любовался видом на пруд-бассейн и парк, выпрыгивают такие же молодцы, как те, что подбирались к нам снизу.

Впрочем, и здесь полюбоваться на противника не удалось. Один из парней заметил камеру, приложился из «М-16А2» — и картинка погасла.

— Это все, что остались внизу? — спросил я у Ромеро, имея в виду тех, кто находился на «центральном посту».

— Есть еще двое. Они на постах у дверей. На горизонте 82 метра. Там подземная тюрьма, а в ней вчерашние «гости».

— Сегодняшние пришли за ними, — предположил Сесар. — Постараются их выручить.

— Или уничтожить, — подумал я вслух.

— С чего вы это взяли, сеньор? — спросил Мендес.

— Эти парни, — я взял в руки снимок, — не имеют ни одной единицы русского оружия. А те, которых вы вчера прихватили, больше чем наполовину вооружены русскими стволами. Кроме того, вертолеты пришли от зоны «Зеро», а там, если верить сеньоре Эухении, арендная территория компании «G & К». Те, кого вы захватили без боя в вагончике, вчера днем штурмовали эту зону.

— Вы хотите привлечь их на нашу сторону? — спросила Эухения. — Это может быть намного опаснее, чем вы думаете!

— Но вы же лучше меня знаете, кто такой Ричард Браун и каковы его интересы в этом деле?

— Не думаю. Впрочем, побеседовать с ним имеет смысл. Ромеро!

Великану не надо было долго объяснять, что и как. Он тут же отправился выполнять поручение, поняв приказ хозяйки с полуслова.

— Они перешли на горизонт 88! — воскликнул Сесар Мендес, указывая на экран. — Если они найдут дорогу на следующий ярус, то скоро окажутся здесь.

— Сеньора, — спросил я, — где Ромеро складировал оружие, отобранное у людей Брауна?

— Над нами, — ответил за Эухению Сесар Мендес, — на горизонте 74.

— По-моему, пора им воспользоваться.

— Возражать против этого я бы не стала, но вот если вы захотите вооружить людей Брауна… Давайте дождемся Ромеро.

Ждать пришлось не очень долго, во всяком случае, бригада «джикейщиков» (у меня как-то само собой появилось в голове такое наименование) все еще ползала по горизонту 88, медленно приближаясь к лестнице, прегражденной тремя решетками и двумя стальными дверями. Там же находился один из охранников с помповым ружьем, но у меня были большие сомнения в том, что это ружье сможет серьезно помешать «джикейщикам». Судя по фотографиям, те, что шли впереди, были закованы в кевларо-титановую броню, по которой желательно бить бронебойными патронами 1908-1930 годов. Как раз в тот момент, когда я с тоской припомнил «ПК», который оставил в вентиляционной шахте зоны «Зеро», явился Ромеро, приведя с собой Ричарда Стенли Брауна.

— У вас проблемы, сеньора Эухения? — спросил Браун по-испански. — Вы догадались, что вести двойные игры более чем опасно?

Похоже, моего корифана не очень стесняло то обстоятельство, что его привели в наручниках. Ромеро, как мне показалось, даже размышлял над тем, не дать ли Дику по шее, но поскольку сеньора Дорадо не возмутилась, бить пленника не стал.

— Сеньор Рикардо, — Эухения была верна своей привычке испанизировать импортные имена, — я о многом догадалась, но сейчас вынуждена решать совсем иную задачу. Сейчас, если вы уже поняли обстановку, вам лично и вашим людям придется погибнуть первыми. Разумеется, если вот эти молодцы пройдут на горизонт 82, где находятся ваши камеры. У меня нет сомнений, что боевики из «G & К» пришли ко мне по вашу душу. Сейчас там, наверху, они громят мое имение и скорее всего убивают мой персонал, считая, что это я спрятала ваш отряд от возмездия за налет на зону «Зеро». Странно, что они начали боевые действия без предупреждения, даже не поинтересовавшись, хочу ли я удерживать вас у себя или передать в руки правосудия…

— Ну-ну, — мрачно поддакнул Браун.

— Так вот, скажу вам со всей откровенностью: если бы меня попросили по-хорошему, я отдала бы вас «G & К» за умеренную плату. Но теперь, после вероломного нападения, я намерена воевать с «G & К» до последнего. У вас, как мне ясно, с этой фирмой уже невозможно примирение…

— Военный союз? — ухмыльнулся Браун. — На каких условиях?

Нет, это все-таки был не я. На данный момент об условиях я бы заикаться не стал. Мне бы захотелось поскорее получить оружие, а не оговаривать проценты. Тем более что, имея двадцать пять головорезов, можно быстренько все переиграть.

По-моему, насчет возможной «переигровки» Эухения задумалась намного раньше меня, потому что ответила очень быстро:

— Только при одном-единственном условии. Вы должны обещать мне, что не попытаетесь силой добиваться преимуществ. Сейчас у меня есть многое из того, что вы хотели бы получить… Но, попытавшись применить силу, вы не получите ничего…

— Дик, — я решил вмешаться, — эти ребята в пятидесяти шагах от лестницы. Если ты проканителишься с ответом, максимум через полчаса всех твоих бойцов перестреляют в камерах за здорово живешь.

Я сказал это по-русски, так, как сказал бы самому себе, только вслух. Браун поглядел на меня без усмешки, а затем ответил, еще раз убедив в том, что русский достался ему в наследство точно так же, как мне английский:

— Не считай меня идиотом, корешок. Я просто не хочу, чтобы эта дама в очередной раз меня надула. Эта добренькая тетушка, чтоб тебе было ясно, втрое опаснее такой гадюки, как Соледад. Она «серый кардинал» этого острова.

— Вы могли бы пояснить, о чем беседуете? — спросила Эухения, не поняв, о чем шла речь. — Оказывается, мистер Браун хорошо говорит по-русски?

— Я уговаривал мистера Брауна не ставить со своей стороны каких-либо невыполнимых условий.

— А я, как ни странно, со всем этим согласился. Тем более что сеньоры из «G & К» уже подошли к внешней двери, перекрывающей вход на лестницу.

Точно, судя по тому, что показывалось на экране, алый зайчик топтался именно там. Камера на сей раз показывала их довольно долго. «Джикейщики» не обращали на нее внимания. А микрофона, вмонтированного в бетон, они вообще могли и не заметить. Именно от этого микрофона мы получили информацию о причинах задержки.

— Пульт ее не открывает, — пожаловался какой-то мужик, стоявший спиной к телекамере. — Не срабатывает замок двери.

— Молодец, Рауль! — просиял Ромеро. — Я знал, что он догадается перерезать кабель питания. Теперь эту дверь так просто не возьмешь.

— Готовьте заряд, — донеслось через микрофон.

— Хорошо, — решилась Эухения. — Вооружайтесь, сеньор Браун, и да поможет нам Бог!

Ромеро открыл ключиком наручники, и Браун удовлетворенно сказал:

— Так-то лучше. Веди!

Вместе с Ромеро и Брауном пошел только я. Сесар Мендес тоже собирался идти, но Эухения сказала:

— Сесар, ты мне нужен здесь.

Мне стало ясно, что ей не хочется подвергать риску содержимое головы Мендеса-младшего. То, что в этой башке хранятся все секреты технологии производства «Зомби-7», я еще не забыл. Как и то, что «распаковать» кодированные «файлы» его памяти не может даже Лусия Рохас. Эухения надеется приспособить к этому делу Ленку, поэтому Хавронью тоже будет беречь как зеницу ока. Зря я волновался, будто супергадалка ее траванет. Этого можно ждать только тогда, когда технология будет извлечена из мозгов экс-курсанта или экс-кадета, как его там… А я человек в принципе малоценный, меня и на войнушку отправить можно.

Сначала мы спустились вниз, на горизонт 82, где располагалась тюряга. Здесь было все точно так же, как в той, где сидел я, угодив в лапы «джикейщиков» после взрыва «Маркизы». Должно быть, эти заведения Лопес строил по типовым проектам. Сводчатый коридор длиной примерно в сотню метров перегораживался решетками на пять отсеков. В каждый отсек выходило по три двери с обеих сторон — итого шесть камер в отсеке, тридцать во всем коридоре. Так что каждый из усыпленных бойцов Брауна получил персональную жилплощадь, да еще и место осталось.

На такое солидное хозяйство оставался всего один тюремщик. Он очень удивился, увидев, что Браун спускается по лестнице без наручников, и моя рожа ему тоже доверия не внушала. Лишь наличие Ромеро заставило гвардейца оставить в покое кобуру.

Но приказ, который отдал шеф, привел бойца в очень нервное состояние.

— Отпирай все камеры! — бросил Ромеро. — Выпускай всех!

— Ты что? — парнишка захлопал глазами. — Их там много! Они нас стопчут!

— Не бойся, малыш! — Браун годился охраннику почти в отцы и мог себе позволить этакую фамильярность. — Я уже помирился с вашей хозяйкой.

Юный вертухай с дрожью в руках начал отпирать решетки и камеры. Ему представилось, что вырвавшиеся на волю сидельцы тут же начнут его бить.

Из первой же камеры навстречу свободе, а точнее — осознанной необходимости вылез, позевывая, Андрюха со шрамом.

— Чижов! С вещами, на выход! — пошутил Браун на российской мове, и так я узнал Андрюхину фамилию.

— Амнистия? — ухмыльнулся тот, поглядывая то на меня, то на Ромеро, то на Брауна. На меня — вопросительно: мол, ты чего это, земеля, под местного нарядился? На Ромеро — настороженно: а не двинешь ты меня по мозгам, начальничек? Наконец, на Брауна — выжидательно: скажи, командир, надо этих мочить или погодим?

Потом мы открыли остальные пять камер, и теперь все зависело от честности гражданина Брауна. Всемером эти молодцы даже при том, что оружия им еще не раздали, могли наделать нам хлопот. Среди них оказались два немца, скорее всего гэдээровских, из тех ребятишек, которые сделали спортивным гигантом маломерную рабоче-крестьянскую республику. Может, они за тамошнее «Динамо» выступали, а может, просто в «штатсзихерхайт» служили, то есть в МГБ. Чувствовалось, что подготовка на уровне. Но немцы есть немцы, уважают «орднунг унд дисциплин». Как только Браун им по-русски прояснил ситуацию, сразу все поняли. С тремя другими Дик объяснялся на своем родном языке, хотя только один из них был европеоидом, подозрительно похожим на прибалта, а прочие — явными китаезами. Правда, эти двое последних вполне могли быть уроженцами Сан-Франциско — уж больно ловко и без акцента болтали.

В общем, когда мы прошли весь коридор, то обнаружилось, что у Брауна собрано всякой твари по паре, и не более того. Кто ему эту интербригаду набирал и для какой цели, я, конечно, не имел времени спрашивать. Мы торопились. Там, в шести метрах под нами, «джикейщики» готовили к взрыву бронированную дверь. Как видно, дело это оказалось довольно сложным, потому что они провозились ровно столько, сколько мы со своей «амнистией». Взрыв — и очень даже крепкий — тряханул подземную тюрьму, с потолка посыпалась побелка.

— Ого, — заметил Дик, стряхивая крошки с головы. — Похоже, что там серьезные парни.

Взрыв застал нас далеко от лестницы, ведущей наверх, но очень близко от той, что вела вниз. Оттуда, с этой лестницы, поднялся запыленный и закопченный охранник — видимо, тот самый, которого Ромеро назвал Раулем.

— Ну как? — спросил Ромеро.

— Они снесли только ту, что внизу… — слегка срывающимся голосом доложил Рауль. — Но заряд очень мощный.

— Осталось три решетки и верхняя дверь, — быстро прикинул Браун. — Надо их попридержать, чтоб мы успели подняться за оружием.

— Отведешь их наверх, Рауль, — приказал Ромеро, — и отопрешь комнату с оружием. Оставь мне свое ружье. Мы попробуем немного пострелять…

Рауль передал свою «помпу» начальнику и, не без опасения поглядывая на толпу освобожденных боевиков, хмуро сказал:

— Идем!

Они пошли через тюремный коридор к лестнице, ведущей наверх, а мы во главе с Ромеро спустились на двадцать ступенек вниз к мощной стальной двери, перегораживающей лестницу. В двери были две вертикальные бойницы и перископ, через который можно было полюбоваться тем, что делается внизу. Ромеро глянул сам, а потом предложил посмотреть мне.

На лестнице было почти темно, и, если бы не лучи фонарей, метавшиеся внизу, разглядеть я ничего не сумел бы. Слышался металлический скрежет. По-видимому, «джикейщики», пробившись через броневую дверь, теперь занимались первой решеткой. От нас дотуда было метров десять-двенадцать по диагонали.

Ромеро высунул ствол «помпы» в бойницу и выпалил. Грохоту было как от пушки, но я не заметил, чтобы детинушка куда-нибудь попал. Правда, впечатление это произвело. Фонарики погасили и возиться с решеткой на какое-то время перестали. Зато через несколько секунд после этого снайперская пуля с силой ударила в стальную заглушку, которой Ромеро прикрыл свою бойницу с нашей стороны двери. Инфракрасный прицел был у них на вооружении или лазерный, я не разобрал, но понял, что стрелять из бойниц лучше всего не целясь. Сам целее будешь.

Через минуту-другую в темноте — я пытался поглядывать в перископ — зашевелились. Послышалось гудение и звон дисковой пилы. Похоже, что первой решетке наставал конец. Ромеро рискнул и, отодвинув заглушку, еще раз грохнул из «помпы». На сей раз удачнее, хотя стрелял наугад, чтоб не подставиться снайперу. Там, внизу, кто-то охнул, звук пилы резко изменился, и тут же послышался жуткий вой человека, которого резанули зубья.

Ответ не заставил себя долго ждать. Несколько очередей ударили по двери, жалобно звякнув, разлетелись объектив и верхняя призма перископа. Теперь смотреть можно было только в бойницы, если, конечно, желаешь быстрой смерти от пули в голову.

Вопли прекратились — то ли раненого оттащили, то ли он потерял сознание. Опять завизжала пила, выгрызая, должно быть, замок дверцы, имевшейся в решетке, а может, и прутья, на которых решетка держалась. Охранник — я так и не узнал его имени — решил пальнуть из «тауруса», отодвинул заглушку и, присев на полусогнутых ногах, прицелился… Но выстрел с той стороны грохнул раньше. Парня отшвырнуло назад, бросило спиной на ступени, пистолет брякнулся о камень и свалился под дверь. Пистолет я подобрал, но помочь чем-либо бойцу с навылет пробитой башкой уже не мог.

Разъяренный Ромеро дернул за цевье, загнал новый патрон в ствол «помпы» и саданул наугад, потом еще раз перезарядил оружие и пальнул уже в другую амбразуру.

На сей раз все было без толку. Первая решетка с лязгом обрушилась на пол, и головные «джикейщики» подошли ко второй. Здесь они уже действовали по отработанной технологии.

Не высовываясь сам, я выставил в бойницу «таурус» и дважды бабахнул, чтоб тем, которые пилили решетку, жизнь совсем уж медом не казалась. Поскольку я не был ни самоубийцей, ни идиотом, то проконтролировать эффективность огня не смог. Впрочем, кто-то, как мне послышалось, заорал. Кроме того, пила опять упала, но на сей раз не на живое, а на гранитную ступеньку. Именно этим я объяснил то обстоятельство, что послышался звенящий хруст ломающейся закаленной стали, а визг пилы сменился жалобным дребезжанием.

Снайпер приложился по бойнице, но досталось не мне, а заглушке.

Тем не менее «джикейщики» продолжали свое пакостное дело. Спустя минут десять заменили режущий диск, пила вновь запела свою омерзительную песенку, а еще через десять минут вторая решетка с лязгом и бряцанием полетела вниз. В тот момент, когда это случилось, Ромеро высадил подряд четыре заряда в атакующих, рассчитывая, что эти наивные мальчики с криками «уря!» пойдут к последней решетке, располагавшейся всего в трех метрах от двери. Если б они сделали так, то нашему великану наверняка удалось бы пару штук угробить. Но мальчики были вовсе не наивные, потому что не преувеличивали защитные возможности своих касок и бронежилетов…

На какое-то время установилась тишина, среди которой мне послышалось что-то вроде тихого свиста, затем щелчок и, наконец, шуршание какой-то веревки. Не знаю, может быть, опять РНС сработала, предупреждая об опасности, и я крикнул:

— Ромеро! Они сейчас взорвут…

Мне удалось проскочить все ступеньки и очутиться в тюремном коридоре. Ромеро, не поверив мне, замешкался.

Вспышку, сноп пламени, рванувший снизу и раскаленную волну горящего газа, несшую в себе расплавленные куски металла, я не видел и совершенно об этом не жалею. Мне вполне хватило грохота, который так даванул на мои барабанные перепонки, что уши заложило минут на пять. Наверно, если бы я остался в коридоре, а не забился в предчувствии взрыва в первую попавшуюся камеру с открытой дверью, то минимум, на что можно было рассчитывать, так это на ожоги третьей степени. В камеру тоже дохнуло жаром, но не так сильно. Только подошвы ботинок слегка подплавило, потому что мои ноги находились у самой двери.

Тем не менее я ни сознания не потерял, ни рассудка. Надежд пересидеть в камере не было. Эти ребята наверняка начнут швырять в камеры гранаты. Поэтому я выскочил почти сразу после того, как почувствовал, что огненный шквал уже пронесся.

Что удивительно — свет, горевший в тюремном коридоре, не погас. Несколько плафонов сорвало и разбило, но остальные светили. Это было и хорошо, и плохо.

Хорошо, потому, что было видно, куда удирать, а плохо потому, что те, от кого я собирался драпать, непременно заметили бы меня, появись они в коридоре.

Обугленные тела Ромеро и того, второго, который был убит еще до взрыва, я нашел у первой решетки. Собственно, это были почти скелеты, покрытые черной коростой горелого мяса. У меня не было ни времени, ни желания рассматривать их подробно. Мне надо было удирать, пользуясь тем, что неприятель, пережидая взрыв, ушел вниз и дал мне проявить себя в беге.

Очень хорошо, что все дверцы коридорных решеток оставались открытыми, а ударная волна взрыва и вовсе посрывала их с петель. Это помогло мне пробежать стометровку не более чем за двадцать секунд, что, конечно, было гораздо хуже моего лучшего результата, но вполне достаточно, чтобы успеть вовремя смыться. Меня, правда, беспокоило, не дошла ли ударная волна до верхних ярусов. Беспокоился, дурак, за «интербригадовцев» товарища Брауна.

А они-то о себе побеспокоились сами. Взяли и задвинули лестницу очередной броневой дверью. Глухой и непроницаемой.

Я оказался в тупике, растерянно озираясь по сторонам. Между тем со стороны лестницы уже слышались гулкие, хотя и неторопливые шаги. Создавалось впечатление, что жизнь явно подходит к концу.

ОЧЕРЕДНАЯ СОЛОМИНКА

Утопающий, как говорят, хватается за соломинку. Роль соломинки, которая вытащила меня на сей раз, сыграло небольшое квадратное отверстие в полу, прикрытое сверху плоской чугунной решеткой вроде тех, которые каждый москвич ежедневно видит в метро или подземных переходах. В Москве такие решетки, как я полагаю, служат для того, чтобы снег, который натаскивают на обуви сотни пассажиров, не превращал подземные сооружения в болото. Грязную воду, в которую, растаяв, превращается снег, тетки-уборщицы спихивают швабрами в эти решетки, а оттуда она благополучно утекает в канализационные коллекторы.

Здесь, в тропиках, где снега отродясь не бывало, ее устроили по другой причине. Воздух в этих местах влажный и, попадая в относительно прохладное подземелье, так и норовит сконденсироваться. Чтобы этот конденсат не залил водичкой все здешние катакомбы, ушлые проектировщики придумали, как его потихоньку удалять, и соорудили соответствующий колодец.

Недолго думая, я подцепил руками решетку, благо она весила не больше тридцати кило, и сдвинул ее с колодца. Пахнуло сыростью и плесенью, да и вообще канализацией, но выбирать было нечего. Я чуточку поджал плечи и пролез в колодец, где имелись вполне подходящие скобы, на которые я смог опереться ногами. Опыт уже был: в свое время на острове Сан-Фернандо мне удалось использовать колодец, ведущий в кабельный туннель, чтобы укрыться от людей Лопеса. Я оперся спиной о стену, а ногами — на скобу, после чего сумел задвинуть решетку.

Сквозь тонкие щели в решетке кое-какой свет из коридора проникал, и, посмотрев вниз, я увидел смутно поблескивающую поверхность воды. Кроме того, сверху очень отчетливо долетали шаги «джикейщиков», которые уже топали по коридору. Висеть на скобах у них под ногами мне не хотелось, и я постарался спуститься пониже.

Колодец оказался неглубоким, всего метра три. Спустившись по скобам, я оказался в дренажной трубе примерно метрового сечения, на дне которой было сантиметров десять воды, а точнее — канализационной жижи. В первое пребывание на Хайди мне довелось по самую макушку искупаться в дерьме, а тут всего по щиколотку — семечки!

Жижа, судя по легкому журчанию, куда-то текла. Я решил, что оставаться у колодца неразумно. Чихнешь лишний раз, а тебе гранату кинут на голову. Поэтому, определив, в какую сторону течет душистая водичка, я решил двигаться туда.

Идти пришлось в согнутом состоянии, постоянно чиркая спиной и затылком о сырой, осклизлый «потолок» трубы. Для форменной рубашечки охранника сеньоры Дорадо это было смертельным испытанием. Она промокла уже через несколько минут, а потому как подземная водичка даже в тропиках очень прохладная, то у меня зуб на зуб не попадал.

Хорошо еще, что я шел по трубе, постоянно ощупывая стены. Впереди была темнота, уклон трубы постепенно увеличивался, и появлялись нехорошие мысли: а не скачусь ли я по этой трубе к чертовой матери? Перспектива совершить еще одно купание в дерьме не казалась мне радужной. Так же, как, впрочем, и просто свернуть себе шею. Тем не менее все обошлось более или менее благополучно.

Я притормозил на краю пропасти. Очень кстати мне попалась под руку толстая арматурная проволока, которая торчала из обреза железобетонного кольца. Дальше дренажная труба обрывалась в глубокую шахту, по стенам которой с шуршанием и плеском стекала все та же ароматная водичка. Там было темно, как в преисподней, ни пятнышка света снизу или сверху. Но ясно было, что и вверх, и вниз эта шахта уходит на многие десятки метров. Надо было хотя бы чуть-чуть прояснить положение, но ничего светящегося у меня не было.

От идеи пальнуть из пистолета, чтобы при вспышке выстрела рассмотреть что и как, я, по здравому размышлению, отказался. Во-первых, вспышка длится доли секунды, и разглядеть что-либо не успеешь, во-вторых, выстрел могут услышать «джикейщики», а в-третьих, в шахте могли скопиться взрывчатые газы органического происхождения, которые фукнут так, что от меня останется немногим больше, чем от Ромеро и его товарища.

Отойдя метра на три назад от обреза трубы, я припомнил схему подземных горизонтов, которая была на «центральном посту». Подземная тюрьма находилась, согласно схеме, на горизонте с отметкой 82 метра. Станция метро «Лопес-28» — на 100 метрах. Сначала банда «джикейщиков» прибыла туда, потом они поднялись на горизонт 94, а к тюрьме пробивались с горизонта 88. Соответственно если я спустился с горизонта 82 на три метра, то торчу где-то на отметке 85… И тут меня осенило.

Если горизонты расположены через каждые шесть метров, то и дренажи располагаются примерно с тем же интервалом. А это значит, что где-то в шести метрах ниже меня находится выход точно такого же дренажа, сливающего воду с горизонта 88. Где-то на отметке в 91 метр. Пробравшись туда, я окажусь за спиной «джикейщиков»…

Что делать дальше, я еще не знал. Но тут же решил выполнять этот бредовый замысел. Веревки у меня не было, зато была мокрая одежда, ремень пистолета и шнурки от ботинок. В кобуре «тауруса» нашлась отвертка, с помощью которой я для начала распорол по швам мокрую рубашку из крепкой ХБ-ткани, скрутил тряпки в жгуты и, связав узлами — мокрый узел очень прочен, — получил примерно два метра «веревки». После этого я, опять-таки по швам, распорол брюки на четыре части, намочил их в жиже и, не страдая от избытка брезгливости, связал и эти жгуты в общую цепь. «Веревки» вполне хватило бы, если б ее можно было привязать за нижний край трубы. Но, как назло, арматурина торчала высоко, и пришлось использовать ремень. Несколько раз стукнув по арматурине рукоятью «тауруса», я загнул ее на манер крюка. Пистолет уложил в плавки — удобство небольшое, но терпимое. Затем сделал из ремня петлю, накинул на крюк и опробовал: крепко, хоть вешайся. Наконец, проколов отверткой несколько отверстий в свободном конце ремня и в той части самодельной «веревки», которая состояла из бывших штанин, продернул сквозь них оба шнурка от ботинок и завязал на несколько узлов.

Вся эта конструкция была в высшей степени ненадежна и держалась исключительно на сопромате. Причем надо еще учесть, что по ней лез практически голый, покрытый гусиной кожей человек, поливаемый сверху и с боков вонючими и холодными жидкостями.

Тем не менее я, обвив эту скользкую «веревку» ногами — полное ощущение, что лезешь по какой-то длиннющей гадине! — все-таки начал спускаться. Перехватываясь, я изредка щупал руками холодный бетон, проверяя, не добрался ли еще до дыры, и со страхом думал о том, что будет, если я ошибся в своих расчетах и дренажная труба с горизонта 88 выходит на метр или два ниже, чем я прикидывал.

Но ведь повезло! Когда до конца импровизированной веревки оставалось всего ничего, рука нащупала пустоту. Затем я осторожно качнул «веревку», сгруппировался и очень удачно, даже не стукнувшись ничем, влетел в отверстие трубы и тут же растопырил во все стороны руки и ноги, чтобы не унесло обратно.

Чуточку отдышавшись и успокоив сердчишко, вовсю колотившееся по ходу всей этой акции, я пошел вверх по уклону трубы, ощупывая потолок над головой. Наконец вверху оказалась пустота, я вышел точно к такому же колодцу, как тот, через который убегал полчаса назад. Прежде чем начать подниматься по скобам, решил прислушаться.

Кое-какой шум долетал, по-видимому, с «тюремного» этажа. Там «джикейщики» что-то бурили — по-моему, готовились рвать стальную дверь. А здесь, поблизости, все было вроде бы тихо…

Я поднялся к самой решетке, уперся в нее руками и тихонько, стараясь не брякнуть, приподнял. Осторожненько сдвинул ее в сторону и выполз в коридор. Собственно, я не знал, куда именно вылезаю, так как свет на этом этаже не горел и стояла кромешная тьма.

Этот этаж по планировке был совсем не похож на «тюремный». В точности я его схему не запомнил, не думал, что может понадобиться, но все-таки кое-что ухватил. Здесь был не один прямой коридор, а несколько извилистых, зигзагообразных, а кроме того, несколько просторных помещений с перегородками, видимо предназначенных для складов.

Вытащив «таурус» из плавок и сняв его с предохранителя, я сделал несколько неуверенных шагов вперед и уперся в стену. Пошел вдоль стены, шаря по ней свободной рукой, — и пришел в угол. Из угла опять двинулся вдоль стены. На сей раз протопал долго, не меньше пяти минут — и опять оказался в углу.

Ориентиров не было никаких. Зато было впечатление, что мне отсюда вовек не выбраться. Меня била дрожь от холода, пятки задубели от холодного пола, жрать хотелось, а вымыться — тем более… В общем, держался я только на злости и природной вредности. Очень надеялся отловить какого-нибудь «джикейщика» и влепить ему в лобешник, если успею, конечно.

Сверху послышался гулкий топот ног. Как видно, взрыв был подготовлен, и теперь минеры удалялись на безопасное расстояние. Как только топот стих, ухнуло. Пол дрогнул, где-то что-то брякнуло, лязгнуло, по коридору пронесся словно бы порыв сильного ветра, а потом наверху опять протопотали ноги. И тут же раскатилась одна очередь, другая… Грохнул взрывчик поменьше, должно быть, гранатный. Это означало, что милые нашли друг друга: Браун начал выяснять отношения с «G & К». Все эти звуки долетали до меня в сильно приглушенном виде, пройдя по извилистой системе лестниц и коридоров, но интенсивность пальбы впечатляла. Впечатление было такое, что у каждой из сторон в тылу минимум по вагону патронов.

Однако колебания воздуха, вызванные стрельбой и гранатными взрывами, стали неплохим маяком для путешествия по неосвещенному подземелью. Продолжая двигаться вдоль стены, так сказать, навстречу ветру, я неизбежно должен был выйти к лестнице. Не знаю, что бы я там стал делать в одних плавках и с одним пистолетом, но, слава Богу, я туда не дошел.

Впереди появился свет. Выйдя из-за очередного угла, я обнаружил, что метрах в тридцати-сорока от меня на стене коридора отпечаталось пятно света, идущего откуда-то сбоку. Пришлось замереть и прислушаться.

Да, кто-то приглушенно разговаривал, и довольно далеко от меня, потому что слов разобрать я не мог. Босые пятки, хоть и мерзли, но давали возможность идти бесшумно. Я уже понял, что свет идет из невидимой мне боковой двери. А на фоне светового пятна очень четко рисовалась некая темная фигура, в силуэте которой явно угадывалось оружие. Меня этот тип разглядеть не мог, потому что я прятался за углом и видел не человека, а только его тень. Зато я уже хорошо слышал, о чем идет речь.

— …Нет, им некуда деться. Они блокированы, — докладывал кто-то. — Нет, сэр, надо быть осторожнее. Среди них та девчонка. Ее видели. Да, правильно поняли. У нас двое раненых, сэр. Один очень тяжелый, надо срочно эвакуировать. Постараемся… Спасибо, сенатор. Ждем…

Как я понял, данные товарищи имели в виду нас и людей Брауна. А сенатором, как мне представилось, мог быть только мистер Дэрк. То ли он раздавал ЦУ из номера в «Каса бланке де Лос-Панчос», то ли из зоны «Зеро». Меня немного заинтересовало, о какой девчонке идет речь. Под эту категорию вполне подходила Лусия Рохас, со скрипом подходила Ленка и вообще не подходила сеньора Эухения. Кому из них «джикейщики» собирались уделить особое внимание, было неясно, а почему — тем более.

Впрочем, долго над этим задумываться я не собирался. Надо было выбирать более насущное. То есть либо убираться отсюда побыстрее, пока меня не заметили, либо найти способ разделаться с этими «джикеями», пока они со мной не разделались.

Внимательно приглядевшись к световому пятну, на фоне которого, как в теневом театре, двигалась тень часового, я определил, что этот орел вооружен все той же милой сердцу «М-16А2», а кроме того, упакован в бронежилет и шлем с забралом. Наверняка на нем было немало и иного оборудования, но мне показалось, что и этого хватит. Во всяком случае, для того, чтобы выкинуть из головы идею напасть на эту команду. Здесь было минимум двое, а могло быть и больше. Я еще не созрел для эпических подвигов и не собирался отдавать концы ради торжества идей сеньоры Эухении или мистера Брауна. В общем я понял, что надо давать задний ход.

Но вмешались гнусные обстоятельства. Прижимаясь к одной стене коридора и внимательно разглядывая световое пятно из-за угла, я как-то не сообразил, что у коридора две стены и что в этой самой второй, противоположной от меня стене может быть дверь, которую я не заметил. Спасло меня только то, что эта дверь открылась не бесшумно, а с металлическим лязгом. А также то, что вышедший оттуда человек с фонарем направил его не прямо на меня, а чуть в сторону. Если бы он высветил меня с ходу, то скорее всего успел бы выстрелить раньше.

А так повезло. Я успел обернуться и нажать на спуск. «Таурус» грохнул, как пушка, эхо пошло гулять по коридорам. Палил я навскид, но с расстояния в пару метров промахнуться не сумел.

Тот, в кого я попал, взвыл что-то нечленораздельное и, загремев каким-то железом, повалился на пол.

Фонарь выпал у него из рук, и в полосе света я увидел, как он, скорчившись, держится за свое небронированное бедро, из которого фонтаном хлещет кровь. Падая, он придавил боком винтовку и силился повернуться, но сделать этого не успел. Шлем с забралом висел у него на поясе и не мог прикрыть стриженой башки, в которую стукнула моя вторая пуля.

Тот, что караулил освещенную дверь, поступил вполне правильно: он подбежал к углу и, не высовываясь из-за него, швырнул гранату в мою сторону. Четыре секунды — это очень много, когда спасаешь шкуру. Я услышал характерный щелчок, происходящий после того, как чека выдернута, а рычаг отпущен, и стремглав прыгнул в ту дверь, которую ныне покойный не успел за собой закрыть. Даже успел плюхнуться на пол и отползти немного назад от двери. Бабахнуло, тряхнуло стену, пара осколков с лязгом ударилась в дверь и с мяуканьем улетела в рикошет. Тот мужик, что бросил гранату, опять же, как по инструкции, не давая опомниться вероятному противнику, выскочил из-за угла со своей «М-16А2» и замолотил длинными очередями вдоль коридора, не обращая внимания на дверь. Трассеры промелькнули мимо нее, а я, пользуясь тем, что фонарь убитого светил не на меня, двумя руками навел «таурус» на автоматчика и дважды нажал спуск. Первый раз слишком дернул, и потому пуля стукнула в бронежилет, отлетев от титановой пластинки, прикрывавшей мужское достоинство этого господина, а вот второй маслинкой угодил прямо в коленную чашечку — то, что доктор прописал.

Этот взвыл покрепче первого, повалился набок, но винтовку не уронил и саданул-таки по двери, но несколько позже, чем следовало. Поскольку я перекатился от двери в сторону, то сумел даже понаблюдать, как трассеры пропороли воздух точно в том месте, где была моя голова.

Патронов было всего ничего. Могло быть пять, а могло быть меньше. Только потом я вспомнил, что во время перестрелки на лестнице стрелял не из своего «тауруса», а из того, что остался от охранника, убитого снайпером. Этот чужой «таурус» я потерял, когда удирал от грядущего взрыва по подсказке РНС, а потом пользовался своим, в котором была полная обойма.

Раненый перестал палить. Я услышал щелчок — на сей раз он собирался менять магазин — и понял, что надо успеть. Прыжком вылетел в коридор и гвозданул в упор, угодив точно в промежуток между забралом и бронежилетом — в шею.

На какое-то мгновение я поднял глаза и увидел, как на фоне все того же светового пятна появилась еще одна тень — мужик выдергивал чеку из гранаты. Это означало, что в течение нескольких секунд он будет не готов к стрельбе, и давало шанс. Вылетев из-за угла, я выпалил из «тауруса» и отскочил обратно. На сей раз я угодил бойцу в руку, державшую гранату. Струмент выпал, щелкнул отпущенный рычаг, а затем шандарахнуло, провизжали осколки, и все утихло. Даже сверху, где орудовали основные силы «джикейщиков», не долетало ни звука.

Прислушавшись, я выдернул из-под самого первого жмурика его винтарь, сунул «таурус» обратно в плавки, и с «М-16А2» на изготовку рискнул заглянуть за угол. Около двери, хорошо мне заметный, лежал тот, что подорвался на своей гранате. Лужа с него натекла здоровенная, и он мало на что годился.

На всякий случай держа его на прицеле — в тех двоих, что остались у меня за спиной, уже не сомневался — я подошел к двери.

— Мамба, Мамба, Питон вызывает Мамбу! — В комнате бубнила рация.

Подобравшись к двери по стеночке, чтоб не шибко светиться, я еще раз прислушался. Заклинатель змей продолжал бубнить, но ему никто не отвечал. Из этого можно было сделать неправильный вывод, будто в комнате никого нет, но я не поверил и был прав. Послышался стон. Там мог быть кто-то раненый, а мог быть и прикольщик, заманивающий под выстрел…

Поступил я просто. Поскольку испачкаться я давно уже не боялся, то поднял с пола того гражданина, который угробился на гранате, и прикрылся им, просунув ему под мышку ствол винтовки. Туша была тяжелая, вся искупавшаяся в кровище, особенно со спины, к которой я прижался, но защита получилась довольно надежная. Свою левую руку я просунул под наплечник бронежилета, а ладонью ухватился за плечевой вырез с другой стороны. Противно, но что поделаешь.

В комнате мне сопротивления не оказывали. Едва увидев того, кто стонал, я сразу бросил свой «щит» на пол. Это был тот парень, которого Ромеро ранил из «помпы» во время первой попытки пропилить решетку дисковой пилой. «Помпа» только зацепила плечо, а вот пила, упав «джикейщику» на ногу, ровненько отфигачила ему ногу по колено. Как видно, его оттащили сюда, в эту комнату, где посланцы сенатора Дэрка устроили свой штаб и временную базу. Валялась вскрытая полевая аптечка, одноразовые шприцы, обрывки бинтов. Парень был бледный как смерть и, похоже, уже ничего не соображал. Судя по всему, именно он был тем тяжелораненым, о котором его командир, валявшийся сейчас на полу, докладывал сенатору Дэрку.

Тут же, в этой комнатке, на столике обнаружилась рация — небольшая «уоки-токи», но, как видно, вполне применимая в подземных условиях. Питон все еще хотел Мамбу, но уже менее интенсивно.

«Джикейщики» собирались в поход основательно. У них тут валялось полно всякого инструмента, даже отбойные молотки и перфораторы. Взрывчатки и патронов натащили немало, ящиками. Но лично я больше всего обрадовался пулемету. Это был хорошо знакомый мне еще по армии «ПКС», то есть пулемет Калашникова со складывающимся прикладом. Его, должно быть, взяли как трофей после вчерашней атаки Брауна на зону «Зеро».

Пригодился он мне уже пять минут спустя после того, как я его увидел. Я услышал, как наверху, там, где шла осада лестницы, вдруг задолбили мелкие, но многочисленные взрывы. Больше всего это было похоже на работу «АГС-17». Как видно, Браун знал ему цену. Не знаю, кто уж мне подсказал, но только я тут же изготовился, открыв крышку коробки с лентой на 150 патронов и заправив ленту в приемник «ПКСа». Передернул затвор и почуял себя человеком, по-настоящему вооруженным.

Выбежав в коридор, я пристроился за бруствером из двух трупов, с которых снял пояса с гранатами, боеприпасами и вообще всем, что на этих поясах висело.

«Джикейщики» не просто меняли позицию — они драпали. Я издалека услышал их вопли и ругань:

— Патроны! Эти чертовы ослы! Motherfuckers!

Теперь мне было ясно, почему стрельба на какое-то время стихла. «Джикейщики» ждали своих снабженцев, которые, естественно, подойти не смогли. А носимый запасец уже был расстрелян. Браун это просек и перешел в контратаку.

Правда, по-видимому, бегунов кто-то прикрывал сзади. Те, что бежали впереди, мечтали добраться до патронов, а может быть, до того самого пулемета, который сейчас был у меня в руках. И добрались!

Едва первые пятеро вылетели из-за угла метрах в пятидесяти от меня, как угодили под длинную — патронов на двадцать — очередищу… Я выпустил ее единым духом. Недаром Русь-матушка этими патронами с 1908 года пользуется. Запросто провернули и титан, и кевлар, и бронестекла.

Эти пятеро так и легли тут, передо мной, а те, кто видел, как их прищучило, шарахнулись назад, за угол. Но оттуда вновь забабахал «АГС», и тридцатимиллиметровые гранатки пошли лопаться и грохать одна за одной. Какой-то ошалелый вылетел — и нарвался на короткую. Он шлепнулся поверх тех пяти, немного подрыгался и затих.

В коридоре, откуда пытались выбежать «джикейщики» после того, как прекратилась канонада гранатных разрывов, простучало несколько коротких очередей. Потом послышались осторожные шаги, и неплохо знакомый уже голос Брауна спел по-русски:

— Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?

Хрен его знает, когда он ее выучил? Или, может быть, он эту песню, как и я, с детства знал?

— Здесь, компаньеро, — ответил я, но покамест не вставая в рост.

— У тебя тут нет посторонних? — спросил Дик.

— Нет, только я. Заходи, генацвале, гостем будешь… Они вышли, один за одним, вдесятером. Браун, Андрюха, охранник Рауль, оба немца, еще какие-то, а последним — небольшого роста человек с измазанной камуфляжной краской мордой. Он держал в руках снайперский «винторез». Я встал и подошел к брауновцам.

— Ну, ты орел! — поглядев на меня, сказал Браун. — Опять в дерьме купался?

— Служба такая… — вздохнул я.

— Надо тебя отмыть где-нибудь, — сказал Андрюха. — И одеть во что-нибудь. А то перед женщиной неудобно…

— Да где ты тут женщин видишь? — хмыкнул я.

Как назло, именно в это время из моих плавок по какой-то причине вывалился «таурус», слава Богу поставленный на предохранитель и потому никого не убивший. Может быть, именно поэтому вся публика гнусно заржала, а пуще всех снайпер с «винторезом». Все почему-то стали на него поглядывать, а кто-то даже посветил фонарем.

Нет, я бы не узнал, если б не подсказка «РНС». Ни в жисть не узнал бы! Но тем не менее черт знает откуда явившийся внутренний голос не оставил никаких сомнений.

Это была Таня Кармелюк, Кармела О'Брайен, Вик Мэллори… или все три в одном лице.

ПРОРЫВ

Сказать, что это меня ошарашило, — значит не сказать ничего. Нет еще в русском языке глагола, способного выразить, в какой степени меня удивило появление этой загадочной дамы. Я-то был уверен, что Чудо-юдо ее никуда не отпустит… Впрочем, если предположить, будто полет в Нижнелыжье не был искусственной реальностью, а происходил на самом деле, тогда удивляться нечего. Ведь тогда Сорокин и его ультракоммунисты должны были в натуре захватить контейнер, где мы перевозили усыпленную Кармелу.

Но выяснять все это сейчас я, конечно, не стал. Даже показывать, что узнал Таню, — и то не стал. Мне это показалось небезопасным. Она-то наверняка меня узнала, может быть, еще вчера, когда меня привели к Брауну на командный пункт. А отношения у нас с ней самые непростые. Как-никак она перестреляла всех ребят Джека и его самого включительно. А я у нее Толяна завалил, о чем сейчас очень сожалею… Да еще и Андрюха тут, кстати. Если Танечка сама мне мозги не вышибет, то Чижов мне своего корешка-«афганца» вовсе не простит. Что там говорить, в веселую компашку меня занесло.

А ребята все еще ржали — снимали нервный стресс опосля пальбы. То, что их было маловато по сравнению с прежним числом, заставляло догадываться: им досталось.

— Все, — сказал Браун, обрывая смех. — Пора делом заняться. Здесь нам делать нечего, надо возвращаться на «Лопес-23», пока есть время. По прямой трассе не пройдем. Оттуда уже идет вагончик. За хозяйкой пошел кто-нибудь?

— А ты приказывал? — огрызнулся Андрюха.

— Бардак! — гавкнул Браун по-русски. — Коля, Рауль, сбегайте, не в службу, а в дружбу!

Рауль, конечно, ни черта не понял, но я, срочно сняв с какого-то мертвяка достаточно чистые штаны и нацепив его же ботинки — в самый раз оказались! — побежал наверх. Рауль последовал за мной.

В коридорах и на лестницах можно было снимать фильмы ужасов. На «джикейщиков», попавших под АГС и перекромсанных осколками, смятых динамическими ударами, любоваться не стоило, особенно при свете. Впрочем, обугленный Ромеро и его помощник, оставшийся для меня неизвестным, тоже впечатляли. На тюремном этаже обнаружились четверо недостающих брауновцев, а выше на лестнице с рассроченными дверьми и решетками — еще восемь человек.

Перебравшись через все трупы и отшвыривая из-под ног многочисленные гильзы, мы с Раулем оказались на том горизонте, где оставались дамы, адвокат Ховельянос и Сесар Мендес. Здесь же обнаружилась и еще пара ребят Брауна, на сей раз в живом виде. Они нас взяли было на прицел, но потом опознали и пропустили.

— Живо! Собираемся и уходим! — выпалил я, вбегая на «центральный» пост.

— Волчара! — взвыла Ленка, собираясь повиснуть у меня на шее, но вонища, которая от меня исходила, остановила ее, и очень кстати.

— Быстрее, быстрее! — поторапливал я. — А то влипнем все…

Провести трех дам через поле битвы было делом очень непростым. Несколько раз у Лусии и Эухении просматривались позывы к рвоте, а Ленка подозрительно икала, зажимала нос и хваталась за меня обеими руками. К тому же каждая из дам пару раз споткнулась о мертвецов, испустив при этом сумасшедший визг, а сеньора Дорадо, кроме того, едва не шлепнулась в лужу крови, поскользнувшись на стреляных гильзах. Впрочем, что говорить о бабах, когда некоторые мужики, то есть Мендес с Ховельяносом, тоже чувствовали себя неважно. Адвокат, правда, держался получше, но лишь потому, что из-за близорукости и потери очков не видел многих неаппетитных деталей. Тем не менее мы все-таки сумели стащить их на нижний уровень, где ребята Брауна грузили в вагончик все, что могло пригодиться.

Последний остававшийся живым «джикейщик», то есть тот парень, которому отпилило ногу, лежал уже совсем спокойно. Похоже, что Браун напоследок дал ему чего-то обезболивающего и даже кое о чем поспрашивал.

— Куда вы хотите нас везти? — спросила Эухения, чуть-чуть придя в себя после пробега по лестницам и коридорам.

— Подальше от смерти, — саркастически ответил Браун. — Могу и не брать. Сидите здесь, ждите, пока придут люди Дэрка и свернут вам шею. То, что они рано или поздно об этом позаботятся, вам должно быть ясно.

— А вы? Вы-то не свернете нам шею? — спросила Лусия.

— Пока я это не планирую, хотя иной раз и хотелось бы. А то вы много глупых вопросов задаете.

Пожалуй, и я на месте Брауна ответил бы так же.

Лучше всех вела себя Елена. Она подобрала с пола бесхозный «М-16А2», очень сноровисто и, никого не застрелив, разобралась в его устройстве, раздобыла штук пять снаряженных магазинов и, судя по всему, всерьез готовилась к бою.

— Ты вообще-то стреляла? — спросил я, с чувством глубокого удовлетворения отметив, что Хрюшка поставила винтарь на предохранитель и не прошьет кого-нибудь раньше времени.

— А как же! — гордо заявила Премудрая. — Я в «Орленке» участвовала.

Как тут не похвалить партию и правительство за заботу о военно-патриотическом воспитании молодежи!

Хавронья явно преодолела страх, напавший на нее после путешествия по лестницам и коридорам, и даже сняла с помершего «джикейщика» — того, что лежал в комнате, — бронежилет и штурмовой пояс с прибамбасами. Я тоже упаковался в чью-то курточку почище и надел броник. Все надежнее, чем с голым пузом.

Пока мы снаряжались, ребята Брауна уже загрузили вагончик и запихали в него Эухению, Лусию, адвоката и Сесара Мендеса. Когда мы с Ленкой выбежали на подземный перрон, наверху оставался только сам Браун. Он явился, держа в руках пульт, и показал его Эухении.

— Настоящий? — спросил он. Супергадалка повертела прибор с видом эксперта и сказала:

— Да. Вот здесь, на торце, стоит номер: 732. Именно эти номера отличают настоящие пульты от самоделок.

— Везите нас в таком случае.

— Трасса занята, — сказала Эухения, нажав несколько цифр и вызвав мигание красной лампочки на пульте. — Вы же знали это?

— Проверял, — сознался Браун, забирая пульт. — Да, от зоны «Зеро» идет встречный вагон. Если бы вы погнали нас вперед — тут есть такая кнопка «ignor.», — то есть «игнорировать», то наши отношения резко осложнились бы.

И он набрал совсем другой код. Под полом заработали электродвигатели, вагончик набрал ход и помчался по туннелю, отделанному мозаичными панно. Они мне запомнились еще с первого пребывания на Хайди, когда брат-близнец диктатора Лопеса Паскуаль прокатил нас на таком вагончике от кукурузного поля до асиенды «Лопес-23».

Не знаю, как уж так получилось, но в вагончике я оказался между Ленкой и Кармелой. Хрюшка, кажется, до сих пор не узнала нашу недавнюю пленницу, а я не спешил открывать ей глаза. В вагоне было полутемно, свет шел только от светильников в туннеле, но их было немного, и они мелькали за окнами, как серебристые полоски.

Таня смотрела в окно, держа свой «винторез» между коленок, и старалась не поворачивать ко мне голову. Я тоже отвернулся к Хрюшке и делал вид, что никаких знакомств с товарищем снайпером в прошлом не имел.

— Дух от тебя, как от бомжа! — квалифицировала Ленка. — Господи! А утром такой чистенький был!

Я тоже припомнил, каким симпатичным было утреннее пробуждение, и сразу же ощутил, как чешутся и саднят все вчерашние ссадины, прежде продезинфицированные и покрытые аэрозольной бактерицидной пленкой. Эдак можно и какие-нибудь заразы подцепить, если эта пленка полопалась… Вплоть до сепсиса.

Между тем Браун пока не вмешивался в управление вагончиком. Он считал пикеты и километровые столбы, поглядывая на маленький экранчик пульта, где с помощью полужидких кристаллов, как в карманной электронной игре, обозначалась трасса 23-28. Сама трасса обозначалась светлой полоской, путь, пройденный вагончиком, — темным, встречный вагон, идущий от точки «О» — зоны «Зеро», обозначался мигающей точкой. На схеме были обозначены два отростка-тупика, к одному из которых мы уже приближались. Браун проделал несколько манипуляций с пультом — разглядеть их я не сподобился, — и вагончик, заметно сбросив скорость, въехал на стрелку, а затем, освободив главный путь, вкатился в тупиковый туннель. Здесь он остановился — дожидаться, пока пройдет встречный. Впрочем, не только дожидаться.

— Давайте! — приказал Браун двум парням, сидевшим у какого-то подозрительного ящика. Что давать, он не объяснял. Как видно, ребята уже загодя получили инструкции. Эти двое, схватив ящик, бегом побежали обратно, к главному пути. Я прикинул: Браун послал своих молодцов заминировать рельсы. Скорее всего где-нибудь метрах в пятидесяти за стрелкой, ближе к «Лопес-28», чтобы, взорвав вагон с «джикейщиками», иметь возможность вернуться на главный путь. Так я думал, но ошибался.

Когда минеры, провозившись минут двадцать, вбежали в тупик, вагон из зоны «Зеро» был уже совсем близко. По крайней мере на схеме точка мигала всего в трех миллиметрах от поворота в тупик. Минеры еще бежали к нашему вагончику, когда «джикейщики» промчались по главному пути. Их вагон, промелькнув на несколько секунд в световом полукруге портала тупикового туннеля, проскочил дальше, и спустя несколько секунд тяжкий удар подземного взрыва тряханул и наш вагончик, и рельсы, и весь тупик. Минеров сшибло наземь, но через полминуты они вскочили и добежали до вагона.

Но этого я не увидел. Дело в том, что внимание мое привлекло иное событие, явившееся последствием взрыва. Пульт в руках Брауна тревожно

запищал и заговорил противным, немного механическим, но все-таки человечьимголосом:

— Авария! Авария! Авария! Наберите код AZ-7401! Наберите код AZ-7401!

Когда же Браун набрал указанную комбинацию, произошло небольшое чудо. Казавшаяся совершенно непроницаемой бетонная стена, в которую упирался тупиковый туннель, с гулом и скрежетом стала подниматься вверх. Через минуту, не больше, проем открылся полностью, и оказалось, что за стеной скрывался точно такой же путь. То есть тупик, как выяснилось, был вовсе не тупиком, а при нужде превращался в объезд.

Вагон двинулся дальше. Теперь на пульте была обозначена трасса 22-27, которая тоже проходила через зону «Зеро».

— Они нас видят? — спросил я у Брауна.

— Пока видят, — ответил он спокойно как раз в тот момент, когда вагончик выкатывал на трассу 22-27. — А через минуту видеть не будут. Кармела!

Танечка встала со своего места, держа под мышкой свой любимый «винторез», и неторопливо подошла к переднему окну вагона. Покрутив ручку, она чуть-чуть опустила стекло и выставила толстый ствол-глушитель наружу, приложила налобник с окуляром к глазу.

— Вон тот желтый кабель на потолке! — дал ЦУ Браун.

Не знаю, я лично никакого кабеля не видел, но Танечка, чуть кивнув, стала выцеливать… Чпок! Выстрела как такового за шумом колес мы и не расслышали. Ничего особенного не произошло, Кармела уселась на место, но на пульте у Брауна опять замигала лампочка и тревожно запищал зуммер, а потом все тот же противный голос сообщил:

— Потеря связи с центром. Управление автономно!

— То, что надо, — похвалил Браун. — С меня пузырь.

— Я не пью, — холодно ответила сеньорита Кармелюк.

— Погоди-ка! — встрепенулась Ленка, которая услышала, как Браун назвал Таню Кармелой, и с некоторым опозданием вспомнила, что слышит это имя не в первый раз. — Откуда она здесь?

— От верблюда… — вежливо ответила скрипачка. — Сиди, пока сидишь. Вам, господа Бариновы, я еще амнистии не давала. Особенно милому Димочке…

— Стоп! — попросту рявкнул Браун. — Разборки отставить! Всем заткнуться и молчать.

Ленка посмотрела на Татьяну исподлобья, та на нее — как на пустое место, но вслух ничего не сказала. Я тем более промолчал. У Кармелы за ремнем была «дрель», а мне хорошо помнилось, как она, не меняясь в лице, сверлит из нее дырки в черепах. Да и вообще я устал. Вагон куда-то катил, колеса стучали, меня в сон клонило…

ДУРАЦКИЙ СОН ДЛЯ ДИМЫ И ТАНИ

Никакого переходного периода от естественной реальности к искусственной я лично не заметил. Был просто какой-то мгновенный щелчок, словно бы кто-то нажал на кнопку, переключающую каналы на пульте дистанционного управления телевизором. Где-то на энском уровне подсознания я отметил воздействие РНС, именно она сыграла роль пульта ДУ.

Сразу после щелчка исчез стук колес, исчезло ощущение вагона, несмотря на то, что до щелчка я, даже прикрыв глаза веками, все-таки сознавал, где нахожусь. Вместо стука колес, перешептывания, кашля, всяких шорохов и скрипов, сопровождающих пребывание двух десятков людей в едущем по рельсам транспортном средстве, я услышал… скрипку. А когда «открыл глаза», то есть когда появилась картинка, увидел некое помещение, чем-то похожее на церковь, переделанную в концертный зал, но без стульев и без публики. Посередине зала стояла Таня, одетая в белую блузку с камеей и длиннющую черную юбку. Что она исполняла на скрипке — не знаю. Музыкальная культура у меня даже в искусственной реальности оставалась на нуле. Самого себя я видел вполне отчетливо. Никакой грязи, никакого камуфляжа. Чистенький, свеженький, даже наодеколоненный, в нормально пошитом «референтском» костюмчике. Сидел в кресле и слушал музыку. Как будто что понимал.

Закончив играть, Кармела поклонилась так, будто бы была по меньшей мере Лианой Исакадзе. Я встал и сделал несколько барственных хлопков. А затем сел обратно в кресло, рядом с которым вдруг появилось второе, куда определилась госпожа Кармелюк.

Что должно было обозначать «концертное» начало, я так и не понял. Может быть, те товарищи, которые управляли всем этим процессом, хотели сразу же показать нам всю искусственность ситуации, а может быть, имели в виду что-то еще. В конце концов, это оказалось не суть важно. Намного важнее было то, что мы узнали друг о друге в ходе диалога.

Неизвестно, каким образом в моих руках оказались те две фотографии, которые мне показала Эухения Дорадо. Те самые, на которых была изображена одна и та же девушка, но под разными именами. Я показал эти фото оригиналу, с которого они были сделаны, и спросил:

— Кто ты? Как твое настоящее имя?

— То есть ты хочешь узнать, какое из имен настоящее? — уточнила Таня. — Татьяна, Кармела или Виктория? Я отвечу, если ты ответишь мне, кто ты? Точнее, кем ты себя считаешь?

— Если честно, то я считаю себя Коротковым Николаем Ивановичем. Я двадцать лет из тридцати с этим именем прожил. Последние десять лет более или менее привык к тому, что я Баринов Дмитрий Сергеевич. А был еще Ричардом Стенли Брауном, Анхелем Родригесом… Анхелем Рамосом тоже был.

— Раз ты не соврал, то и я врать не буду. Я— Кармелюк Татьяна Артемьевна. То есть я себя считаю ею. Но ведь по крови ты — Баринов, верно?

— По-моему, так.

— Вот именно. Но считаешь себя Коротковым. То есть личность Короткова — твое доминантное «я». Тебе сказали, что ты Баринов, а ты до сих пор внутренне в это не поверил, хотя достаточно поставить тебя рядом с отцом, чтобы убедиться. Тебя на целый год превратили в Брауна, ты им себя осознавал, но что-то отключилось, и твое доминантное «я» вновь возобладало.

— Ну, это я и без тебя знаю. А ты-то кто по крови?

— По крови я — Виктория Мэллори. Или просто Вик. Идиотка от рождения…

— Не похожа… — усомнился я, поглядев на фотокарточку с надписью на обороте: «With best wishes for Malvin. Victoria M.», означавшей: «С наилучшими пожеланиями для Мэлвина. Виктория М.»

— Ты хотел сказать, что я на этой фотографии не похожа на идиотку? Верно. Потому что, когда была сделана эта надпись, от бедной дурочки осталось только ее тело, в которое вселили другую женщину, а потом еще одну.

— То есть Кармелу и Таню?

— Да.

— А зачем?

— Только не говори, что ты ничего не знаешь о фонде О'Брайенов, ладно?

— Вообще-то я знаю, но очень мало. Фактически сомневаюсь даже в том, что он есть на самом деле, а не придуман журналистами.

— Можешь не сомневаться. Он есть. Именно поэтому была разыграна «Атлантическая премьера», которая при твоем участии столь блистательно провалилась. Она стоила жизни Педро Лопесу, Хорхе дель Браво, Джонатану Хорсфилду, Грэгу Чалмерсу, Джону Брайту… И еще многим сотням людей. Но Тимоти О'Брайен не отдал свой фонд в чужие руки. Даже мистеру Дэрку, который после смерти Грэга Чалмерса фактически возглавил «G & К», точнее — ту криминальную империю, которая скрывается за фасадом скромной компании по производству прохладительных напитков.

— Он что, хранил все ценности на Хайди? — Я прикинулся несведущим. Просто, чтобы проверить, не врет ли Кармела.

— Нет. Он хранил здесь, в зоне «Зеро», относительно небольшой сейф, в котором вся информация об анонимных счетах, открытых в швейцарских и иных банках, шифры, коды и пароли, обеспечивающие доступ к этим деньгам. Точной цифры я не знаю, но это многие миллиарды долларов. Этот сейф снабжен сложной системой защиты, многослойной и не допускающей несанкционированного вскрытия. Подойти к сейфу можно только так, как предусмотрел Тимоти. Нарушения этого порядка на первых этапах подхода грозят смертью нарушителю. На последнем этапе тот, кто попытается взломать сейф, не получит ничего. Все содержимое сейфа будет мгновенно сожжено. И миллиарды не достанутся никому.

— Значит, тот, кто хочет унаследовать фонд, должен знать этот порядок?

— Конечно. Этот порядок знают только два человека на земле.

Тут я не утерпел и показал осведомленность:

— Ты и Бетти Мэллори?

— Я и Элизабет Мэллори. Мать моей биологической основы…

— Очень замысловато…

— Точнее не скажешь. Бетти родила тело, в котором находятся «я» Кармелы О'Брайен и Тани Кармелюк. Девочки Вик Мэллори, как личности, нет уже давно. Когда Вик было четыре года, стало ясно, что она не просто умственно отсталая, а идиотка. Мать отдала ее в закрытый приют, скрывая все это от своего деда Тимоти. Единственный, кто знал о том, куда отправилась Вик, был ее дядюшка Грэг Чалмерс. Он-то и нашел этот приютик для несчастной внучатой племянницы. Бетти стала штатным пером Чалмерса. Она устраивала скандалы, выворачивала чужое грязное белье, иногда тиражировала клевету, от которой никто не мог отмыться. А Грэг Чалмерс врал ей, будто дочку лечат, и она вот-вот поправится…

— А на самом деле?

— На самом деле бедная дурочка угодила в заведение мистера Джона Брайта, которого ты знаешь не хуже меня. Вот там к ней в голову и вселили Кармелу О'Брайен…

— Кто она была, эта Кармела?

— Она не была, она есть, она здесь. — Таня постучала пальцем по своей голове. — Хотя тело ее кремировано, а прах развеян неизвестно где. Это страшная женщина. Сейчас ее «я» во мне подавлено, но она никуда не ушла. Дурочке Вик еще не было двадцати, когда Брайт поставил свой эксперимент. А Кармеле О'Брайен, сводной сестре Бетти Мэллори, в то время было за тридцать…

— Не понял, — изумился я. — Мне всю генеалогию этого семейства объяснили. Что-то я не припомню Кармелы. Сводной сестрой Грэга была Полин, которую в 1950 году посадили в дурдом. В это время Бетти было четыре года, верно?

— Верно.

— Отец Бетти погиб в Корее, в том же 1950-м. Так?

— Так.

— Откуда же эта Кармела взялась?

— Ты полагаешь, что свихнувшаяся от горя женщина не может родить относительно здоровую девочку?

— Полин родила в психбольнице, ты это имеешь в виду?

— Да. Но самое удивительное, что в этой клинике тогда проходил практику студент Джон Брайт. Ему было двадцать два года.

— Так он что, был отцом Кармелы?

— Не исключено. Кармела родилась вполне нормальной и была помещена в приют. Это была не лучшая школа… Я все это помню.

— Ты уж только мне, детдомовскому, это не объясняй…

— Я… То есть она оттуда убежала в шестнадцатилетнем возрасте. Тусовалась в какой-то уличной команде, воровала, дралась, пила, курила марихуану и прочее… Наконец попалась и села в тюрьму. Поскольку ее обвиняли в убийстве, решила симулировать сумасшествие. Тут снова появился Джон Брайт, который, будучи экспертом, признал ее невменяемой и добился помещения Кармелы в свою клинику. Он уже обзавелся таковой и числился восходящим светилом.

— Он знал, что имеет дело со своей дочерью?

— Думаю, что знал, но никогда об этом не говорил. У него были свои научные планы, и не только научные. Десять лет он испытывал на Кармеле различные препараты, которые позволяли управлять психикой, сознанием, координацией движений, реакцией, памятью. Он проводил на ней первые опыты по передаче информации через третью сигнальную систему. Брайту удалось получить неплохие результаты в сверхускоренном обучении. Например, в изучении языков, музыки, живописи, восточных единоборств…

— Разносторонняя подготовочка, ничего не скажешь! — подивился я. — И стрельбе тоже обучал?

— Да, — ответила Таня. — Но он не учел того, что от всех этих экспериментов материальная основа стала портиться. То, что форсировало деятельность мозга на одних направлениях, вредно сказывалось на других. Например, на тех, которые отвечали за обмен веществ в организме, управляли работой сердца, печени, почек. В общем он угробил эту самую Кармелу…

— Но сохранил запись ее памяти? — догадался я. — Как у Дика Брауна?

— Сохранил не он. Брайт не умел этого делать. Это сделал вот этот. — И неведомо откуда Таня достала фотографию, на которой я увидел знакомое лицо.

— Сорокин… — пробормотал я. — «Главный камуфляжник»… Так он существует?

— Тогда его звали Умберто Сарториус. Он тесно сотрудничал с клиникой Брайта, хотя располагал своим собственным исследовательским центром. Именно он сумел связать Брайта с Рейнольда Мендесом и Хайме Рохасом…

Внезапно где-то «за кадром», но в то же время у меня в мозгу словно бы воспроизвелся кусок магнитофонной записи. Я услышал голос «Главного камуфляжника», отрывок из его «лекции», которую он прочитал нам с Брауном, сидевшим в одной черепушке, одиннадцать лет тому назад:

«Наиболее влиятельные люди — это те, кто умеет выстраивать цепочки, плести паутину, окружать себя тысячей связей, ведущих в самые низы и самые верхи. Они всегда в тени, их никогда не найти, не привлечь к суду, до них не дотянутся никакие КГБ или ФБР. Их как бы нет, но они есть, и почти все, что вершится на Земле, — следствие их работы…»

— А с Барановым Сергеем Сергеевичем, — спросил я, — они не были связаны?

Картинка тут же поплыла, свилась в золотистую спираль, а спираль, бешено закрутившись, унеслась в черноту, исчезнув в какой-то точке.

НА РУИНАХ «ЛОПЕС-23»

Очнулся я от этого дурацкого сна по самой обычной причине. Ленка трясла меня за плечо:

— Волчара! Вставай, сукин сын! Приехали!

Вагончик стоял, бойцы Брауна выгружали на перрон барахло. Андрюха Чижов постучал пальцем по Таниной каске:

— Станция Березайка! Кому надо — вылезай-ка!

Мир был реальный — это я как-то сразу усек. Зевнув, я поперся к выходу следом за Ленкой, а за нами вышли из вагона Таня и Андрюха. У меня в голове был один вопрос: видела ли Кармела то же, что и я, или это был мой персональный сон? Любопытно, что в точности полученной во сне информации у меня ни малейших сомнений не было. Взгляд, который я украдкой бросил на Таню, ничего не прояснил. Она была совершенно не такая, какой явилась в сновидении. Мрачное, с полосками камуфляжной краски лицо ничего не выражало. О чем она думала, понять сложно. Может быть, о том, когда же ей разрешат меня пристрелить.

Долго рассматривать Кармелу было рискованно. Она могла окрыситься, ляпнуть что-нибудь типа: «Чего уставился?» — и осложнить мои отношения с Хрюшкой, которой присутствие снайпера-скрипачки и без этого сильно не нравилось.

Некоторые опасения вызывал и Андрюха Чижов. Он, судя по некоторым признакам, был с Татьяной в неплохих отношениях, а узнать о моей роли в смерти Толяна мог в любую минуту. В этой компании самым надежным человеком казался Браун, но и от него можно было ждать любых приколов.

С перрона мы поднялись по той самой лестнице, на которой некогда существовала лазерная завеса. Тогда она здорово впечатляла. До сих пор помню, как дон Паскуаль Лопес спалил в демонстрационных целях свое сомбреро. Но теперь лазеры не работали, и мы спокойно миновали десять мраморных ступенек, а затем прошли арку. При Лопесе арка была закрыта броневым щитом, но сейчас этот щит лежал на полу. Он был выбит ударной волной чудовищного взрыва, который уничтожил всю асиенду «Лопес-23». Само собой, что и арка, и лифтовая шахта, располагавшаяся за аркой, сильно пострадали. Сверху рухнули тонны обломков самого разного размера — от пылинок до глыб величиной с танк. По сути, шахта была завалена ими снизу доверху, но люди Брауна сумели найти относительно безопасный путь, по которому можно было выбраться наверх.

Путь этот пролегал между навалившимися друг на друга глыбищами и требовал немалых усилий. Правда, сейчас мы поднимались наверх по веревке, которую брауновцы протянули еще тогда, когда собирались нападать на зону «Зеро», а может, и раньше. Честно скажу, что у меня все время екало сердце, когда я сознавал, что лезу не через пещеру, пробитую в каменном монолите, а сквозь промежутки между огромными камнями, которые ничем не скреплены и держатся только за счет опоры друг на друга. Откуда-то сверху по этим глыбам текли струйки воды, которая, как известно, камень точит, на многих глыбах были заметны солидные трещины. Кроме того, в промежутках между некоторыми камнями виднелись какие-то стальные балки, обломки мебели, посуды, механизмов, а в одном месте обнаружился даже скелет, на котором сохранились обрывки пятнистой ткани. Именно в такую форму были одеты хайдийские коммандос, которые атаковали нас в подземных этажах асиенды. Поскольку в чудом уцелевшем черепе скелета была очень ровная круглая дыра калибра 7,62, то этого бывшего человека взрыв асиенды Китайцем Чарли уже не побеспокоил. Очень могло быть, что успокоение данному гражданину даровала моя пуля, потому что именно я отбивался от коммандос, нападавших со стороны лифтовой шахты. Приятно сознавать, что доставил кому-то облегчение.

Ленка пыхтела, но лезла, хотя изредка приходилось подпихивать ее вперед. Эухению и Лусию вели где-то впереди нас, и, как они добрались до верха, я не видел. В некоторые дыры протискиваться было довольно сложно, но никто не застрял. Пару раз ноги соскальзывали в щели между глыбами, однако как-то обошлось без вывихов и переломов. Два-три раза слышался треск, отваливались какие-то небольшие каменюки, но ни на кого, слава Богу, не упали.

Чем выше мы поднимались, тем больше попадалось обломков искусственного происхождения. Становилось заметно светлее, мы выходили на свежий воздух, от этого и сил прибывало, и настроение улучшалось. Наконец мы окончательно выползли на свет Божий посреди каких-то густых зарослей, вымахавших на дне довольно большого кратера, возникшего после того, как наземные сооружения асиенды провалились в подземелья. За прошедшее десятилетие на руинах нарос небольшой слой почвы, корни деревьев порядком раскрошили железобетонные обломки здания, а трава и кусты окончательно замаскировали искусственное происхождение кратера. Геолог, поглядев на это чудо природы, принял бы его за карстовую воронку.

Когда мы выбрались, Браун, ничего не приказывая, первым подал пример и уселся на камень. Все примостились где кто смог и примерно полчаса отдыхали. Почти все сидели молча — переваривали произошедшие события. Лишь некоторые перебросились парой негромких фраз. Я наконец сумел разглядеть, сколько же нас всего выбралось. А выбралось нас не так уж и много. Я, Ленка, Эухения, Лусия, адвокат Ховельянос, Сесар Мендес и охранник Рауль — семь человек да плюс двенадцать человек Брауна, включая его самого.

Я попытался представить себе, что сейчас думает Браун, и что он намерен делать дальше. Ясно, что он скорее всего отведет нас на свою базу, где, как говорится, возьмет под строгий контроль, то есть где-нибудь запрет. Сопротивляться? Вскочить прямо сейчас, с «ПКС» в руках и болтануть по его команде одну длинную? Рискованно. Положить сразу двенадцать человек, которые к тому же сидят не кучей, а распределившись между «нашими», очень сложно. Достаточно будет, если у одного окажется хорошая реакция. Но даже если удастся, то при этом придется уложить и Таню. А она, если верить дурацкому сну, — ключевой элемент, без которого фонд О'Брайенов становится недостижимым. Чудо-юдо за это не похвалит. А это значит, что моя скромная персона может быть уволена, как выражался покойный Джек, «без выходного отверстия». Не хотелось бы!

С другой стороны, прямой опасности для жизни от Брауна пока не просматривалось. Эухения — это запасы травки «зомби», Сесар — секрет его производства. Лусия с Ленкой — ключ для расшифровки кодов в голове Сесара. Я

— владелец хайдийской недвижимости, которая, как и московская, «всегда в цене». Ховельянос — человек, который хорошо знает всю ситуацию с этой самой «Rodriguez AnSo inc.» и ее филиалом «ANSO Limited». Разве что охранник Рауль особой ценности не представляет. Если Браун охотится за фондом О'Брайенов и «Зомби-7», то по крайней мере с четырьмя из семи он должен обращаться, как с хрусталем. К сожалению, я в эту четверку не вхожу, но являюсь мужем Хрюшки. А Хавронья просто из свинских побуждений будет требовать гарантий для меня.

В любом случае предстоят переговоры. Сложные, опять-таки по известному принципу «Блэк-Джека»: недобор — плохо и перебор — плохо. Под недобором надо понимать ситуацию, когда мы слишком быстро на все согласимся, выложим все, что за душой, и Брауну покажемся ненужными. Под перебором подразумевалось, что, оказавшись слишком неуступчивыми и напугав Брауна всякими страстями и сложностями, мы заставим его плюнуть на все заманчивые кусочки, после чего он просто-напросто шлепнет нас и умотает с острова, решив, что синица в руках лучше журавля в небе.

Между тем Браун посмотрел на часы и сказал только одно слово:

— Пошли!

За ним потянулись все: и его бойцы, и мы. Меня всегда удивляла способность некоторых людей сразу, без какой-либо специальной подготовки или официального мандата, подчинять своей воле других. Ни сам он, ни кто-либо из его людей не говорил: «Всем слушаться Брауна, иначе крышка!» Но даже если бы у кого-то и появились сомнения в том, что Браун берет на себя команду над всеми, то этот кто-то (например, Эухения) этих сомнений не высказал бы.

Вперед Браун послал двоих, которые перебрались через вал воронки, минут десять где-то пошуровали, оценили обстановку, а затем трижды свистнули в охотничий манок, издавший крики какой-то птицы. После этого вперед отправились и остальные. Тропу было едва видно, тем более что солнце уже скатывалось к закату, и верхний край кратера отбрасывал на нас тень, поэтому мы шли след в след друг за другом, доверившись тому, кто эту тропу знал и протаптывал.

Перевалив за гребень воронки, спустились по заросшему все теми же кустами склону холма к маисовому полю. Судя по всему, это было то же самое Поле, на котором я когда-то искал вход в подземелья «Лопес-23». Только теперь мы оказались на другом краю, там, где располагались какие-то хозяйственные постройки. После пяти минут движения ускоренным шагом вдоль края кукурузных зарослей мы очутились на задах свинофермы, обнесенной бетонным забором с колючей проволокой, обогнули ее и оказались на машинном дворе, где нас уже дожидались два разведчика, шедших впереди. Кроме них, нас встречали еще трое людей, одетых в штатское и напоминавших по внешнему виду тружеников хайдийского села.

— Все нормально, мистер Браун? — спросил один из них по-английски, искоса поглядев на меня, будто знал, что я тоже в какой-то степени Браун. Однако вопрос он задавал все-таки Дику.

— Почти, — ответил командир, — если не считать того, что нас осталось меньше половины, и того, что в нижние этажи «Зеро» хода нет.

— Ладно, об этом после… — нахмурился асиендеро, пыхнув самокруткой сигариной из-под шляпы, сильно затенявшей его лицо. Впечатление создавалось такое, что мистер Браун на здешней ферме не самый главный, а подотчетен руководителю данного сельхозпредприятия. Нечто вроде бригадира, а то и звеньевого. «Ладно, — скажет „председатель“, — поработал ты, товарищ Браун, скажем прямо, хреново. Но есть возможность исправиться. Завтра в пять утра выйдешь на кукурузу…»

Но, как выяснилось, мужичок, которому Браун сделал краткий доклад о результатах рейда, несмотря на внешне начальственный вид «крепкого хозяина», тоже не был самым главным. Самым главным оказался другой, одетый попроще и походивший на механизатора широкого профиля, естественно, применительно к местным условиям. Сей «трабахо агрикультураль» в бейсболке и сером комбинезоне с масляными пятнами, явно кого-то мне напоминал. Мозги прокручивались со скрипом, не слишком быстро, но все-таки подбираясь к опознанию.

Между тем сельхозпролетарий четким, командным голосом отдал распоряжение:

— Мыться, ужинать, отдыхать! Гостей разместить отдельно. Антон, работай!

Когда эта фраза, хоть и прозвучавшая вполголоса, но зато по-русски, дошла до моего сознания, я узнал и говорившего, и асиендеро, и третьего, самого молодого, тоже одетого по-рабочему, того, которого назвали Антоном. А мог бы, наверное, догадаться и пораньше, если бы чуть-чуть пораскинул мозгами как следует. Хотя просто-напросто я не ожидал увидеть здесь тех, кого месяц назад в Москве видел одетыми в серые костюмы партийного образца. Механизатор был, кроме того, ужасно похож на человека в вязаной маске-подшлемнике, который появился в искусственной реальности, когда Чудо-юдо отправлял меня в Нижнелыжье. И голос был такой же… Сергей Сорокин, председатель некой ультралевой коммунистической группы «Смерть буржуазии!», он же, как утверждала в «дурацком сне» Таня, Умберто Сарториус, он же, как мне представлялось, «Главный камуфляжник».

Стоило кое над чем задуматься, но сейчас к особо серьезным размышлениям я был не готов. Вроде бы и поспал в вагоне, но ведь не выспался же… К тому же, кроме лечебной пищи из зелени и моллюсков, которой меня утром накормила Эухения, я ничего не ел. Прибавьте к этому похождения в дренажных трубах и шахтах, несколько очередных встрясок от взрывов, которые испытали мои мозги. Тут уж не до обобщений и выводов.

Асиендеро — его я помнил как товарища Георгия Стержнева — куда-то удалился, видимо, руководить сельским хозяйством. Сорокин отошел в сторону с Брауном, а за главного остался Антон Веселов. Именно такую фамилию я помнил со времен пресс-конференции.

Антон увел нас с машинного двора к бараку для сезонников — довольно легкой постройке из тростниковых матов, обмазанных глиной, немного оштукатуренных и побеленных. Справа под навесом было что-то вроде пищеблока на полсотни посадочных мест, а слева — какое-то бетонное заведение, оказавшееся душевой.

Товарищ Веселов достаточно бойко распоряжался по-испански, по-английски, а в необходимых случаях — по-русски. Две толстенькие, мрачновато молчаливые мулатки среднего возраста, нечто вроде сестер-хозяек, без особых церемоний тыча пальцами в публику, подсчитали, сколько нужно чистого белья, совершенно не обратив внимания на оружие. Как видно, они были надежные и проверенные товарищи, может быть, участвовали еще в прошлой партизанской войне и полагали, что мы вновь пытаемся поднять выпавшее из рук товарища Киски знамя борьбы за освобождение народных масс. Кроме них, появился бородач, одетый в полосатую рубашку с короткими рукавами и желтоватые брюки. Присмотревшись, я узнал очередного знакомого. Пока я раздумывал, вспоминая, где его видел, он радостно улыбнулся и сказал вполголоса:

— Компаньеро Рамос! Я так рад, что вы здесь… Теперь-то все пойдет как надо!

Вообще я тоже был бы не против, чтобы все пошло «как надо», но сильно сомневался, что мы с этим мужиком имели в виду одно и то же. Это был компаньеро Мануэль, бывший комиссар иностранных дел нашего с Киской революционного правительства, с которым мы некогда принимали послов аж двух сверхдержав.

Мануэль — фамилии я его не запомнил и спрашивать не хотел — наскоро объяснил мне, что после амнистии работал по прежней гражданской специальности, то есть фельдшером, но теперь вновь готов драться за революцию. Подозреваю, что он вообразил, будто вопрос о моем президентстве на Хайди уже давно решен и я подбираю кандидатуру на пост комиссара иностранных дел.

Фельдшер Мануэль спросил у бойцов, нет ли раненых. Таковых не оказалось, и потенциальный наркоминдел очень расстроился. Ему хотелось показать, как он, не щадя сил, пашет для дела революции. У меня был соблазн показать ему свои болячки и ссадины, но боюсь, что тогда я бы не вырвался от него живым. Вообще я бы на его месте все-таки выбрал окончательно, кем быть — лекарем или дипломатом. Подозреваю, что и там, и там он работал хреновенько.

Дамы, то есть Эухения, Лусия, Ленка и Таня, были отправлены на помывку, а мужики, то есть все остальные, не исключая и меня, Сесара Мендеса, Харамильо Ховельяноса и охранника Рауля, взялись перетаскивать принесенное с собой оружие и снаряжение, прятать его в какие-то, на мой взгляд, не шибко надежные тайники, которые не найдет лишь очень ленивый или хорошо коррумпированный полицейский. Пулемет я, конечно, отдал, а вот «таурус» и гранату на всякий случай «позабыл» в кармане штанов.

Дамы вышли из душевой, одетые в стандартную, хотя и довольно элегантную униформу сиреневого цвета, что-то типа «сафари» для коровниц и свинарок. Особенно шло это одеяние Ленке: прямо образцовая доярка! Эухения тоже вполне сошла бы за наставницу молодежи, а вот Лусия и Татьяна смотрелись хуже: в лучшем случае студентки сельхозинститута на практике.

— Теперь уважаемые гости! — повелел Антон, и смывать грязищу отправились мы с Раулем, Сесаром и Харамильо.

— Интересно, а нас во что переоденут? — вздохнул адвокат.

— Надо надеяться, что не в одежду заключенных, — проворчал Сесар.

Антон зашел вместе с нами в предбанник и сказал:

— Посмотрите, если у кого что-то в карманах осталось. Не хотелось бы дружить с недоверчивыми людьми…

Я понял, что дешевый финт не вышел, и отдал оружие. По-хорошему так по-хорошему.

Отмыться удалось более или менее. Горячая вода была, мыло — все чин чинарем. Полотенце тоже выдали. Из белья выдали белые трусы, а из верхнего — серо-голубые рубашки и легкие брючата из плотного ХБ.

— Прошу за мной, — пригласил Антон и повел нас по гравийной дорожке к забору, за которым просматривался окруженный зеленью хозяйский дом. Через калитку он пропустил нас в сад, где дорожка стала асфальтированной, а затем довел до какого-то бокового крылечка. Тут уже дожидался товарищ Стержнев, который впустил нас в дом и проводил на второй этаж.

— Вот здесь вы можете расположиться, — радушно объявил он. — Здесь четыре комнаты, в каждой по две кровати, и я думаю, что вы найдете способ устроиться так, как пожелаете. Минут через двадцать вам принесут ужин. Можете смотреть телевизоры — они есть в каждой комнате. Все удобства тоже. К сожалению, спускаться во двор, вылезать на крышу, куда-либо звонить пока нельзя.

— Простите, сеньор, — заметил адвокат, — но вы незаконно ограничиваете нашу свободу!

— Харамильо, прекратите! — оборвала правозащитника Эухения.

— Да, это несколько нескромно, — вежливо согласился Стержнев. — Вы свободно выбрали данный приют и будьте добры подчиняться нашему распорядку.

— Еще один вопрос. — Это, естественно, выступил я. — Вам следовало бы представиться, сеньор. Во всяком случае, сообщить нам, как вас следует называть.

— Своевременно напомнили, сеньор Баринов, — Стержнев понимающе улыбнулся.

— Можете называть меня сеньором Феликсом.

— А ваша фамилия случайно не Феррера? — прищурился я, потому что сочетание «Феликс Феррера» вполне соответствует сочетанию «железный Феликс».

— Если вам так удобнее, — улыбнулся Стержнев, — называйте меня именно так. Не ошибетесь.

После этого заявления он удалился, а мы остались распределяться по комнатам. Ленка тут же сцапала меня и втянула в самую дальнюю от лестницы, рядом обосновались Лусия и Эухения, потом Сесар с Харамильо, за ними устроили Рауля.

Пока Ленка проверяла, на чем спать будем, я включил телевизор, решив поинтересоваться, как отразились на острове Хайди события прошедших двух суток.

Новости начались, как ни странно, не с сообщений о вооруженных столкновениях в зоне «Зеро» или «Горном шале», которые по идее должны были составить местную сенсуху. Примерно пятнадцать минут народу рассказывали о том, что делается в Европах и Америках, помянули даже матушку-Россию, которая собиралась вывозить последних солдат из Германии. Показали, в частности, мою родную часть, уже пустую и переданную бундесам. Репортер ходил с оператором по пустым казармам и с явной издевочкой показывал всякие огрехи и недоделки, которые «иваны» оставили немцам на память. На кой хрен об этом надо было знать хайдийцам — спросите ихнее TV. Должно быть, для общего образования. Вот-де, ребятки, смотрите и радуйтесь, что русские вас так и не оккупировали. И молитесь на дядю Сэма, он добрый, мухи не обидит. Ну, бывает, конечно, побомбит изредка, с вертолетов постреляет, как в восемьдесят третьем году. Так это ж для вашей же пользы! А «иваны» придут, так они даже обои наклеят неровно… Бяки какие!

Потом пошел разговор поинтереснее — о событиях местного значения, а именно о проблемах наследства сеньора Бернардо Вальекаса, то есть Сифилитика. Как я понял из речуги, которую бодро толкал почти две минуты перед телекамерой «Хайди ньюс» сеньор Салинас, дела у конторы «ANSO Limited» подходили к трагическому финалу. Правда, никто не показывал по телевизору фотографии Анхеля Родригеса/Рамоса и не требовал срочно позвонить по телефону, если кто-то его где-то видел. Зато где-то за кадром кто-то заметил, что президент дон Хосе Соррилья собрал по поводу сложившейся ситуации срочное заседание кабинета министров, поскольку, как оказалось, министр экономики и государственных имуществ, узнав из газет о том, что 7/8 хайдийской недвижимости принадлежат «Rodriguez AnSo inc.», выразил крайнее удивление, а к вечеру застрелился.

Я ждал, что на экране появятся кадры, показывающие бомбежку «Горного шале» или хотя бы то, что осталось от бывшей «Лопес-28» после налета. Вместо этого в самом конце передачи, перед спортивными новостями, прозвучало без всякой картинки следующее коротенькое сообщение:

«Министерство обороны Хайди сообщает, что в течение текущей недели в ряде горных районов острова мобильные части войск хайдийской армии проведут тактические учения с применением боевых вертолетов. В связи с этим для обеспечения безопасности ряд дорог будет перекрыт патрулями военной полиции».

«А город подумал — ученья идут…» — процитировал я старую песню. Правда, мысленно.

Пока я знакомился с тем, как хайдийские СМИ заполаскивают мозги местным жителям и гостям острова, подоспел ужин. Я слопал его так быстро, что даже не заметил, из чего он состоял. Помню только, что там была свежайшая здоровенная отбивная — как раз такая, о которой я мечтал уже давно. После этого я сумел сделать только несколько шагов от стола до кровати, а затем, свалившись, заснул без задних ног. Ни дурацких, ни умных снов я на сей раз не увидел.

ПЕРЕГОВОРЫ

Классно выспавшись, еще раз плотно подзакусив за завтраком, мы с Хрюшкой начали было размышлять о делах плотских, но полизаться нам не дали.

Явился товарищ Веселов, которого по здешнему порядку именовали просто Антонио без всякой фамилии.

— Умберто и Феликс хотели бы встретиться с вами и Эухенией, — сообщил он.

— А я? — возмутилась Хрюшка.

— Пока о вас ничего не говорили.

Никакого вооруженного конвоя с Антошей не было, сам он не выглядел очень уж амбалисто, стало быть, считал, что мы с Эухенией люди умные и нарываться на неприятности не будем. Веселов отпер перед нами дверь, находившуюся в противоположном от лестницы конце коридора, пропустил вперед и провел по коридору в небольшую комнату без окон, но с кондиционером. Здесь собралось довольно странное общество. Вся странность состояла в том, что за круглым столом сидели не только Умберто и Феликс, то есть Сорокин и Стержнев — люди высокоидейные и презирающие денежные знаки как пережиток капитализма, но и, наоборот, люди абсолютно безыдейные, аполитичные, но очень уважающие крупные купюры, то есть сеньоры Ибаньес и Салинас. О том, что плечистый пятидесятилетний брюнет с солидными усами и черной повязкой на левом глазу и есть Доминго Косой, я догадался как-то сразу. Наконец, тут сидел мистер Ричард Браун собственной персоной — человек, у которого была со мной общая биография. Ждали только нас.

Веселов убрался за дверь, а мы с Эухенией уселись на предложенные нам стулья.

— Думаю, что представлять друг другу присутствующих нет смысла, — сказал компаньеро Умберто, взяв на себя роль председателя. — Все хорошо знают, кто есть кто.

— А вы давно знакомы с сеньором Доминго? — спросил я.

Сарториус-Сорокин кивнул.

— Рабочим языком нашего заседания предлагается испанский, — сообщил Сорокин. — По-моему, все им владеют. Нет возражений?

Само собой, возражений не имелось.

— Протокола вести не будем. Все согласны? Опять-таки в этом проблемы не было.

— Попробую вкратце изложить свой взгляд на наши проблемы. — Когда Сорокин это говорил, мне показалось, будто я попал минимум на заседание какого-то комитета ООН. — К сожалению, здесь не присутствует еще одна заинтересованная сторона. Я имею в виду компанию «G & К», которая ведет себя очень неосмотрительно.

— Как и вы по отношению к ней, — заметила Эухения.

— У нас было достаточно встреч предварительного характера, — возразил Сорокин. — Не мы первыми прибегли к силовым акциям, поэтому вся ответственность за негативное развитие событий лежит не на нас. Даже сейчас мы были готовы провести встречу с мистером Дэрком на любых разумных условиях при взаимных гарантиях безопасности. Но он от нее отказался. Он даже не согласился прислать своего представителя в заранее согласованное место.

— Сеньор Умберто, — сказал Доминго Косой, — нам можно не разъяснять, какая свинья этот недоделанный сенатор Дэрк. Я догадываюсь, что именно по его милости у нас возникли финансовые неприятности в Европе и Америке, а также всплыл этот вопрос о подписи сеньора Родригеса. Кстати, я очень рад вас видеть в добром здравии, сеньор Анхель. Поверьте, в том, что наша встреча не состоялась вчера, моей вины нет… Это работа Дэрка. Я просто не успел вмешаться. Точно так же, как подрыв «Маркизы» — его рук дело.

— И убийство Хименеса? — спросил я.

— Да, — кивнул Косой, — он специально не ставил в известность ни меня, ни покойного Бернардо. Все эти пакости были затеяны в расчете на то, чтобы заварилась драка между «старыми» и «молодыми койотами». Ребята, близкие к покойному Эктору Амадо, хорошо проинформировали меня о том, как «G & К» его обрабатывали, уверяя в своей полной поддержке. И в то же время они вертелись вокруг Бернардо. Этим козлам нельзя доверять ни в чем!

— Оставим в стороне вопрос о доверии, — успокоительно произнес Сорокин. — Давайте мысленно зафиксируем, что в отношении «G & К» мы пришли к полному пониманию и признаем наличие у нас общих точек зрения на эту проблему.

— Простите, сеньор Умберто, — опять вмешалась Эухения. — Мне представляется, что нужно бы четче определить все позиции, которые представлены за этим столом. С сеньором Брауном у меня были достаточно долгие контакты, но до вчерашнего дня я и понятия не имела, что он лишь представляет ваши интересы.

— Точно так же, — улыбнулся Сорокин, — как вы не информировали его о вашем сотрудничестве с сеньором Родригесом-Бариновым. Мы вынуждены были узнать о ваших контактах с русской ветвью О'Брайенов по иным каналам.

— Вот оно что… — тяжело вздохнул Косой, а сидевший рядом с ним Салинас заметно поежился. — Нам вы тоже об этом не говорили, сеньора Эухения!

— Все это в прошлом, — примиряюще заявил Сорокин. — Теперь, за «круглым столом», понимая нашу взаимозависимость друг от друга, надо попытаться достигнуть максимальной откровенности по всем интересующим нас вопросам. Любой момент недоверия может стать тем взрывчатым веществом, которое разорвет наш союз и сильно осложнит положение всех представленных здесь сторон. Я уже не говорю о том, что тогда наши общие цели окажутся почти недостижимыми.

— По-моему, — нарушил свое молчание Браун, — нам всем надо еще определить, какие цели у нас общие, а какие нет.

— Я попытаюсь это сделать, — сказала Эухения. — Всем здесь присутствующим нужна технология производства «Зомби-7». Это общая цель, хотя есть какие-то нюансы в том, кто и как будет ею пользоваться. По-моему, пока это не существенно.

— Согласен, — кивнул компаньеро Умберто. — Хотя на определенном этапе разногласия могут стать существенными.

— И даже очень, — поддакнул Доминго Косой.

— А мы не будем забегать вперед, — заявила сеньора Дорадо. — Сперва овладеем технологией, а потом разберемся с тем, как будем ею пользоваться. По-моему, это более деловой подход, чем дележ шкуры неубитого медведя.

— Принято, — согласился Сорокин. — Вторая общая стратегическая цель — контроль над фондом О'Брайенов. Цель труднодостижимая, это во-первых…

— И трудноделимая — это во-вторых, — усмехнулся Доминго. — Если, допустим, технологию «Зомби-7» можно распечатать в трех экземплярах и пользоваться помаленьку кто как может, то с фондом похуже. Хозяин должен быть один. То есть у кого-то должен быть полный контроль над этим фондом.

— С этим можно согласиться, — сказал Стержнев-Феррера. — Можно только пожалеть, что у нас лишь две стратегические цели и минимум три договаривающиеся стороны.

Поскольку о перстеньках Аль-Мохадов никто не заикался, я решил о них не напоминать. В конце концов, если верить Чудо-юде, все они находятся у него, и делиться ими он вряд ли захочет.

— Пока решать проблемы, связанные с разделом того, на что мы нацелены, не актуально, — солидно произнес Браун. — Надо подумать над тем, чем мы в совокупности располагаем на данный момент. Мне кажется, что мы уже сейчас имеем в своих руках почти все, что позволяет, не вступая в драку с «G & К», против которой мы физически слабоваты, восстановить хотя бы лабораторное производство «Зомби-7». Естественно, объединенными усилиями. Если мы будем располагать хотя бы одним баллоном попутного газа, который получается при выработке препарата, то взять зону «Зеро» не составит труда.

— Как я поняла, сеньор Рикардо имеет в виду, что все необходимое для производства «Зомби-7» уже сосредоточено в наших руках, — прищурилась Эухения. — Я хотела бы знать, что он понимает под термином «все необходимое»?

Хитрая баба, ничего не скажешь! Я очень порадовался за это выступление. Ну-ка, Дик, вали на стол, что ты и твои шефы знают о том, как сделать «Зомби-7»!

Браун ничуть не смутился. Он только поглядел на Сорокина и дождалсялегкого согласительного кивка.

— Для производства препарата нужны две вещи: сырье и технология. Начнем с сырья. На территории вашего «Горного шале» имелась плантация площадью в четыре акра, которая была засеяна травкой «зомби», точнее — ее вьетнамско-бразильским гибридом. К концу месяца, примерно дней через пять, ее можно было бы убирать. Вы получили бы еще около трех тонн полуфабриката — сухой травы, пригодной для переработки по технологии Рейнальдо Мендеса. Но так было до вчерашнего дня. Десантная группа «G & К», атаковавшая вчера «Горное шале», сожгла ваш урожай огнеметами, уничтожила тот запас полуфабриката, которым вы располагали, а плантацию опрыскала мощными гербицидами. Там теперь лет десять ни один чертополох не вырастет.

— Убедитесь, если хотите. — Товарищ Сорокин взял у товарища Стержнева небольшую папочку и вынул оттуда несколько фотоотпечатков. — Эти снимки сделаны с американского разведывательного спутника, принадлежащего агентству национальной безопасности. Вот эта полянка до налета, а вот — после. Вот этот сарайчик — хранилище полуфабрикатов опять-таки до налета и после.

— Короче говоря, — кисло сказала Эухения, — вы убедили меня в том, что сырья и полуфабрикатов у меня теперь нет.

— Да, — печально вздохнул Браун, — и вам понадобится немало времени, чтобы восстановить производство.

— Сырье есть у меня, — порадовал общество Доминго Косой. — Правда, я грешен перед сеньорой Эухенией, ибо отбил у нее, условно говоря, «контракт» с «G & К». Но тогда я и не предполагал, что это не просто наркотик, а нечто большее…

— Есть одно «но», сеньор Ибаньес, — заметила Эухения. — Ваши плантации принадлежат, по сути дела, «G & К»… Ведь вы их сдали в аренду, не так ли?

— Тут вы не совсем в курсе дела, — заговорил, поминутно оглядываясь на Косого, Салинас. — Плантация арендована на подставное лицо. Собственником плантации до последнего времени являлся сеньор Бернардо Вальекас, но сейчас земля, чисто формально, разумеется, заложена под ссуду, полученную сеньором Вальекасом от «Rodriguez AnSo inc.». Сами понимаете, что ссуда была чисто фиктивной, так как должна была объяснить происхождение довольно значительной суммы…

— Не надо вдаваться в детали, — оборвал холуя Доминго, — это нашим приятелям не интересно. Важно другое: если сейчас объявится сеньор Родригес и наложит свою мощную лапу на это имущество, он может расторгнуть договор с подставным арендатором, представляющим «G & К», и выставить этих сволочей с плантации на законном основании. Я прав, Салинас?

— Конечно, сеньор Ибаньес, вы абсолютно правы. Более того, думаю, что правительство в данном вопросе будет всецело на стороне сеньора Родригеса, если, разумеется, провести соответствующую подготовительную работу.

— Речь идет о взятках? — сказал я так, будто для меня закупка правительств — рядовая операция.

— Разумеется, нет! — поспешил успокоить меня Салинас. — Абсолютно ничего противозаконного. Вы, наверное, слышали, что вчера состоялось чрезвычайное заседание кабинета министров под председательством самого президента Соррильи? И о самоубийстве министра экономики и государственных имуществ? Разумеется, пресса и телевидение не сообщили подробностей, но я-то их хорошо знаю из достовернейших источников. Вам достаточно будет сообщить им, что начнете процесс инвентаризации своей собственности на Хайди, только и всего. После этого застрелятся еще два-три слабонервных министра, а остальные, возможно, с президентом во главе приползут к вам на коленях…

— Это точно! — хмыкнул Косой. — Они в два счета бросят против «G & К» своих «тигров», если те попробуют упереться.

— В прошлый раз, — заметил я, — интересы «G & К» защищал 6-й флот США, и достаточно серьезно. Вы уверены, сеньор Салинас, что на сей раз это не повторится?

— Нет, — ответил за Салинаса Сорокин, причем достаточно уверенно, — «G & К» в ее нынешнем варианте это не под силу. После того, как эта команда осталась без Чалмерса и Брайта, ее связи в Белом доме, госдепартаменте и силовых структурах очень ослабли. Самое большее, на что они способны — это командировать на Хайди спецподразделения по борьбе с терроризмом и наркобизнесом. Никаких дорогостоящих и широкомасштабных операций со сменой правительства по типу той, что была в Панаме, сейчас предпринимать не станут. Тем более что тут никаких стратегических интересов у США нет.

— Но ведь правительство Штатов знало о «Зомби-7»? — припомнил я блеск очков американского полпреда. — Папки с отчетами и емкость с препаратом мы с Киской вручили послу…

— Кто вам это сказал? — усмехнулся Сорокин. — Посол добывал «Зомби-7» вовсе не для правительства. Это был его личный гешефт с «G & К». Дипломатический багаж не досматривается, так было проще. Напротив, посол приказал вам уничтожить установку и похитить все материалы именно потому, что они могли попасть, в руки правительственных спецслужб, не связанных с «G & К». А вот то, что у вашей милой подружки появилась идея испытать в деле перстни Аль-Мохадов, ни посол, ни Грэг Чалмерс не учли…

— Но в общем это было к лучшему, — улыбнулся Стержнев.

— Мы удалились в сторону, сеньоры, — вмешался Браун. — Говорили, насколько я помню, о плантации.

— Точно! — подтвердил Косой. — О том, что с сырьем у нас проблем не будет…

— Сомневаюсь, — возразил Сорокин. — Проблемы будут. Во всяком случае, если никто не помешает, ребята «G & К» смогут оставить законному владельцу точно такой же выжженный огнеметами и протравленный гербицидами участок, какой изображен вот здесь…

И компаньеро Умберто постучал пальцем по фотографии, сделанной со спутника.

— Вы что, предлагаете нам захватить плантацию силой? — спросил Салинас испуганно. — Это очень большой риск!

— Нет, это не пойдет! — решительно мотнул головой Доминго. — Один ихний парень стоит десяти моих. О ни там построили целую крепость с тех пор, как наши дорожки стали расходиться. Всего за два дня. Думаете, я сам не понял, отчего они сожгли плантацию сеньоры Дорадо? У меня сразу же появилась мысль отплатить им за это дело. Но, когда послал ребят поглядеть, что и как, сразу понял, что нам тут ничего не светит. Салинас прав, нужно действовать по закону и спокойно. Если правительство пришлет им «тигров», то упираться эти «джикеи» не будут.

— Они могут растянуть переговоры о передаче плантации на несколько дней, спокойно убрать урожай, по закону принадлежит им, вывезти с острова эти десять тонн сырой травы, которая нигде не числится запрещенной, и плюс обзавестись семенами, что позволит им организовать производство сырья где-нибудь на Гран-Кальмаро или прямо во Флориде, — заметил Сорокин.

— Что-то мы совсем зациклились на этой траве, сеньоры, — хмыкнул Браун. — Трава эта росла давным-давно, пока ее не приметили Эухения и Салливэн. «Зомби-7» получается только из вьетнамско-бразильского гибрида — это мы знаем. Но самое главное — технология. Мы можем в принципе подождать, найти себе другую плантацию, вырастить за три месяца еще несколько тонн травы, высушить ее так, как умеет сеньора Эухения… А что дальше? Дальше нужна технологическая установка, но ее у нас нет. Мы вообще не знаем, что делать с травой дальше. И «G & К» тоже не знает, хотя в Хайдийском национальном центре тропической медицины уже не первый год работает их лаборатория.

— Ладно, — сказала Эухения, — я уже поняла, что вам от меня нужно. Доминго, не упади со стула: Сесар Мендес жив.

— Ну, ты и стерва! — проворчал Косой. — Водила за нос и меня, и Бернардо, и Эктора!

— Потому водила, что вы наверняка перепродали бы Сесара Дэрку, а в результате пристукнули бы меня как слишком много знающую и сами получили бы по пуле от лучших друзей из «G & К». Уж они-то ни за что не стали бы с вами делиться.

— Для нас это не новость, — вмешался Сорокин. — Мы были в курсе того, что Сесар прячется у вас и что Лусия Рохас бегает к вам отнюдь не за предсказаниями. Но мы знаем и то, что у вас пока ничего не выходит.

— Отдали бы парнишку нам, он бы заговорил через пять минут… — мрачно пробубнил Косой.

— Поэтому я и прятала его от тебя! — огрызнулась Эухения. — Ведь ты только где-то краем своего рваного уха слышал, будто отец передал Сесару секреты технологии. И ты взялся бы пытать бедного мальчика, считая, что он знает, но говорить не хочет. В конце концов ты бы замучил его до смерти, однако никакого секрета так и не узнал бы. Он не знает секрета, он лишь хранит его в мозгу. Лусия подбирала различные программы, которые могли бы распаковать эту закодированную память, но из этого, как справедливо заметил сеньор Умберто, ничего не выходит.

— И поэтому вы решили обратиться к Бариновым? — спросил Стержнев.

— Да. Сеньора Елена, по утверждению Лусии, нашла новый и оригинальный метод раскодирования «закрытой» памяти. К сожалению, в связи со взрывом на «Маркизе» мы все оказались вовлечены в целую цепь событий, которые не давали нам возможности заняться этим делом.

— Где вы собирались этим заниматься? — спросил Сорокин. — В Хайдийском национальном центре тропической медицины?

— Под носом у «G & К»? Извините, я еще не сошла с ума. Разумеется, у себя. У меня уже давно была оборудована лаборатория практически со всей необходимой аппаратурой, которую наш Центр научной астрологии, экстрасенсорики, прогностики и нетрадиционных методов лечения приобрел у лучших фирм мира. Лусия работала именно на этом оборудовании, но программное обеспечение у нее оказалось слабовато.

— Как вы думаете, когда вы смогли бы добиться успеха?

— Это надо спрашивать у сеньоры Елены, а не у меня.

— А если представить себе, что у вас уже есть технология? За какой срок вы могли бы построить лабораторную установку?

В голосе товарища Сорокина я услышал что-то родное и очень знакомое. «А к 77-й годовщине Великого Октября не успеете? Надо, надо постараться, товарищ Дорадо! Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики!»

Но Эухения таких нюансов не знала и сказала, наморщив лоб:

— Судя по тому, что я знаю о той установке, которую взорвали, там не было ничего из ряда вон выходящего. Все секреты технологии производства «Зомби-7» не в оборудовании, а в самом процессе. Там, насколько я знаю, очень точно должны выдерживаться параметры на различных стадиях: температура, давление, скорость движения жидкости… Какие-то добавки должны вноситься в строго определенный момент, своевременно надо проводить перемешивание, отвод попутного газа, еще что-то. Если мы будем все это точно знать, то построить установку труда не составит. Во всяком случае, лабораторную. С промышленной будут сложности, потому что такую установку сам Мендес разработать не сумел. Но я думаю, что вам она пока не нужна.

— Возможно, вы правы, — неопределенно произнес Сорокин. — Итак, вам нужно, как я понял, попасть домой вместе с Сесаром, Лусией и Еленой. Тогда через какое-то энное количество времени вы сумеете раскодировать то, что содержится в памяти Сесара, а затем соберете лабораторную установку и получите «Зомби-7». Таково резюме по этому вопросу?

— Разумеется, — согласилась Эухения, — если при этом у меня будет определенный, хотя бы минимальный запас сырья. Точных пропорций я не знаю, но из того, что мне случайно удалось узнать от Рейнальдо, могу прикинуть: один литр «Зомби-7» получается из нескольких десятков килограммов сухого сырья. При этом выделяется довольно много того газа, который нужен сеньору Брауну для захвата зоны «Зеро».

— Есть повод вернуться к обсуждению проблемы фонда О'Брайенов, — сказал Стержнев. — Для начала подведем итоги наших неудач.

— Ну, я бы не назвал уж совсем неудачными результаты нашей попытки захватить зону «Зеро», — возразил Браун. — Кое-что нам все-таки удалось. Мы сумели спасти от людей Дэрка Сесара, Эухению, Лусию, Елену. Если бы они оказались у них в руках, то положение было бы куда хуже. Главная неудача — то, что мы так и не смогли прорваться в нижние этажи. И даже не смогли определить, каким образом туда можно попасть. Лифты заканчиваются на уровне моря. «G & К» тоже не имеет туда доступа. Во всяком случае, один из тех, кого мы наскоро допросили, утверждал, что участвовал в поиске секретной шахты, причем сопровождал специалистов, имевших на вооружении какую-то сложную аппаратуру. Но они ничего не нашли.

— Он мог и врать… — заметил Косой.

— Мог. Но если бы они нашли вход, то его сумели бы найти и мы. Почему? Да потому, что они наверняка оборудовали бы к нему подходы и стали бы охранять как зеницу ока. Кроме того, мы прежде всего обследовали вентиляцию. И основной ствол, и разводку. Ведь нижние этажи тоже должны вентилироваться, верно? А вентиляция от поверхности земли идет только до стометровой глубины. Сперва вертикальный ствол — пятьдесят метров, с разводкой на галереи по этажам. На отметке «пятьдесят» галерея доходит до второго вертикального ствола и еще пятьдесят метров вниз на уровень моря. Планировка — это я могу точно сказать — почти не отличается от «Лопес-28» или «Лопес-23». Есть кое-какая разница — планировка «вокзального» этажа, потому что пересекаются туннели и много подъездных путей.

— Благодаря которым вы вчера и проскочили через эту станцию… — заметил Стержнев.

— Именно так. Еще одно различие — есть выход к подводному туннелю. Через этот туннель они протащили тех, кого захватили на потопленной яхте.

— Можно вопрос? — поинтересовался я. — Вы решили устроить налет на «Зеро», заранее зная, что мы живы, или у вас были другие планы? Ведь то, что мы попали в воздушный пузырь, — чистая случайность.

— Нет, — ответил за Брауна Сорокин. — Ничего мы о вас не знали…

«Врешь! — подумал я. — Наверняка врешь! Просто не хочешь засветить перед публикой мою микросхему. Больше тебе, гражданин начальник, никто ничего сообщить не мог. Только она, эта хреновина, не иначе как тобой и поставленная, сработала на обратную связь».

Все это я проговорил мысленно, не разевая рта. По-моему, при этом я смотрел куда-то на крышку стола, и вряд ли мое лицо могло выражать что-нибудь такое, что чисто по-человечески показалось неприятным Сорокину. Но отчего же его-то лицо так изменилось? На нем даже испуг отразился… Неужели сейчас, когда я мысленно уличил его во лжи, чертова микросхема доложила ему мои мысли? Мне даже хотелось произнести все вслух, но тут заговорила Эухения.

— Начиная наши переговоры, мы намеревались быть откровенными, не так ли?

— ехидно осведомилась супергадалка. — Однако сеньор Рикардо отчего-то умолчал о наличии у него своего информатора среди персонала «G & К». Ведь был такой, верно?

— Позвольте мне пока не опровергать и не подтверждать ваши соображения, — попросил Браун.

— Что ж, пожалуйста, — смилостивилась Эухения, — но только я лично убеждена в этом абсолютно. И более того, могу вам сообщить, что ваш агент теперь информирует меня.

— Вот как? — иронически улыбнулся Браун. — Что же он вас вовремя не проинформировал о готовящемся налете на «Горное шале»? И мне тоже ничего не сообщил, как ни странно. Назовите хотя бы его имя, если можно. А то я его позабыл, как на грех…

Ерничать он любил не меньше меня. Наверно, манеру кривляться я приобрелот него. У Короткова был характер посерьезнее.

— Хорошо, я назову это имя… — Эухения сделала эффектную паузу, и все впились в нее глазами. В прошлый раз, когда сеньора Дорадо собиралась сообщить мне, кто же там в «G & К» является ее «засланным казачком», то есть после завтрака в «Горном шале», я был сам виноват. Наверняка если бы я тогда не поинтересовался, где Ленка, а повнимательнее отнесся к запросам супергадалки, то сегодня не сидел бы дурак дураком.

— Ее зовут Бетти Мэллори…

После того как Эухения произнесла эту фразу, все как по команде уставились на Брауна. Он очень помрачнел, и всем стало ясно, что супергадалка недалека от истины.

— Это надо бы объяснить, компаньеро, — нехорошо прищурившись, сказал Феликс Феррера. — Почему-то мы с Умберто ничего не знали…

«И опять врут! — подумал я. — Неужели Сорокин, то есть „Главный камуфляжник“, отсаживая Брауна из моей головы, не поставил в мозг-носитель такую же микросхемку, как у меня или Тани? Ведь пришла же мне информация о том, как себя чувствует совладелец фирмы Куперов, отец шестерых детей, и прочая, прочая, прочая! И о том, что он выяснял причины исчезновения „Боинга“ с Киской, и о том, как профессор из НАСА влетел в автокатастрофу, и о том, что товарищ Браун в церковь похаживать стал… Все это мне прямо в мозг передалось. Через тот канал, который я привык именовать РНС. Нехорошо врать, товарищи коммунисты!»

И опять я увидел, как физиономия Сорокина резко изменилась, словно бы подтверждая еще раз: да, он читает мои мысли! Ну так что же ты, сеньор Умберто, мозги людям полощешь?! Раз ты меня читаешь, то и Брауна должен насквозь видеть и знать все, что он творит. На таком расстоянии небось и усилителей никаких не нужно…

— Не надо ничего объяснять, Феликс, — произнес Сорокин с каким-то усталым, точнее — утомленным видом. — Просто ты не совсем в курсе дела. Мы это обговаривали без тебя.

Вот в это я поверил. В конце концов, у товарища Ленина тоже могли быть свои маленькие секреты от «железного Феликса» и товарищ Сталин не во всем доверял товарищу Ежову.

— Ну, это ваши дела, — сердито сказал Косой, — кому говорить, а кому нет. А вот насчет того, что Бетти Мэллори здесь, на Хайди, я, извините, как-то не знал. Хотя наслышан немало. И слыхивал, между прочим, что она наследница О'Брайенов, без которой никаких денежек не получишь.

— Да, — мне тоже захотелось вставить словечко, — полгода назад они с дочерью исчезли бесследно, а теперь обе оказались здесь.

— Обе? — выпучился Доминго. — Ну и дела! Выходит, Дэрк мне только мозги пудрил? Может, он уже и денежки давно прибрал?

— Это не так, — сказал Сорокин. — Все проще. Маму похитил Дэрк, а дочку — я. И Бетти я отдал ему специально, чтобы она информировала о том, что делается в «G & К».

— Интересно, — хмыкнул Косой. — Что ж они, идиоты, похищенной бабе сообщать свои секреты будут? И как она их вам передавать могла?

— Ничего удивительного, сеньор Доминго, — очень обворожительно улыбнулась Эухения. — Ведь Бетти и Вик три года назад побывали у меня. Они приезжали на Хайди отдыхать и навещали сеньора Тимоти О'Брайена, который тогда еще пребывал в добром здравии. С Вик мне толком не удалось познакомиться, потому что она оказалась абсолютно невосприимчивой к гипнозу. А вот Бетти мне удалось проанализировать, и от нее я впервые услышала имя Умберто Сарториуса, американца итальянского происхождения, который сыграл в ее жизни какую-то весьма важную роль. Их познакомила Вик, которая в детстве страдала какой-то душевной болезнью и лечилась сперва у небезызвестного многим из присутствующих доктора Брайта, ассистентом которого был доктор Сарториус. Позже Джон Брайт таинственно и бесследно исчез одновременно с Грэгом Чалмерсом, а Сарториус основал свою психиатрическую клинику. Бетти Мэллори после того, как ее дядя был найден мертвым в багажнике своего лимузина, пребывала в неуравновешенном состоянии, у нее развивалось нечто похожее на манию преследования, и по настоянию дочери она решила обследоваться у Сарториуса… Может быть, я в чем-то ошибаюсь, сеньор Умберто?

— В общем пока я не вижу неточностей, — кивнул Сорокин-Сарториус.

— Прекрасно. Так вот, после обследования и прохождения курса лечения в вашей клинике Бетти стала чувствовать себя прекрасно. Однако иногда она видела довольно странные сны. В этих снах, представьте себе, ее душа как бы отделялась от тела. Прекрасно сознавая, что тело спит, душа путешествовала по вполне реальному миру. Например, задремав в кресле у камина, Бетти, понимая, что спит, как бы следовала за своей дочерью, которая действительно выходила из дома и шла на занятия музыкой, на дискотеку или на свидание. Потом, уже наяву, она расспрашивала дочь о том, как та провела вечер, и, как правило, все увиденное ею во сне оказывалось явью. Вик не подтверждала лишь то, что хотела бы утаить от матери…

Тут я отчетливо вспомнил, что видел подобный сон месяц с небольшим назад на ферме Толяна. Точно так же, оставаясь спящим на топчане в кладовке, я видел все, что творилось в ванной и спальне, где занимались любовью Толян и Таня. Именно тогда я и придумал аббревиатуру РНС для обозначения той странной и жутковатой силы, которая мною управляла. И тогда же, во сне, я увидел в приоткрывшейся тумбочке один из четырех перстней Аль-Мохадов — тот, что с вогнутым плюсом. А потом, уже наяву, вырубив Кармелу и пристегнув ее к лестнице наручниками, я взбежал на второй этаж и нашел этот перстень именно там. Нет, супергадалка определенно не врала!

— О том, что это такое, — продолжала Эухения, — я, если быть откровенной, не имела представления. То, что это не подходило под категорию вещих снов, которые являются предметом изучения сферы оккультных наук, — несомненно. Вещие сны, как правило, представляют собой некую шифрограмму зрительных образов, которая для непосвященного кажется диким абсурдом. А в случае с Бетти мы имели дело с передачей реальной картины происходивших событий. Сперва я подумала, что речь идет о гипертрофии реликтовой телепатической связи между матерью и дочерью. Той, что устанавливается еще в период внутриутробного развития, а затем сохраняется на какое-то время после рождения. Но Бетти рассказала мне и о других случаях, когда речь шла уже не о Вик, а о других людях, на которых фокусировалось ее внимание. Например, она стала регулярно «посещать» дом мистера Дэрка и становилась свидетелем происходивших там событий. Сначала это касалось только любовных похождений, а затем совещаний Дэрка с его ближайшими соратниками. Причем у Бетти было немало случаев убедиться, что последующие события реально развивались именно так, как решалось на этих совещаниях…

— Скажите, — припомнил я то, что прочел еще в Лондоне, — а скандал, который произошел после публикации статьи о Дэрке, не мог быть следствием такой осведомленности Бетти?

— Это было намного позже, и я не могу ничего сказать с абсолютной уверенностью. О том, что Бетти исчезла, я узнала из газет, как и большинство из вас. Но вот о том, что она примерно месяц назад была привезена на Хайди, я узнала непосредственно от Дэрка. Именно тогда он в очередной раз приезжал сюда под именем мистера Смита и встречался с Тимоти О'Брайеном. Дэрк убеждал меня, что мне надо использовать свои методики для воздействия на старика, чтобы добраться до сейфа в зоне «Зеро». Он уже давно вел изыскания, но так и не нашел хода в нижние этажи. Когда я заявила, что не желаю заниматься такими грязными делами, Дэрк в запальчивости объявил: «Не пожалейте, сеньора, Бетти Мэллори у меня в руках, и теперь отыскать Вик мне не составит труда! А вы, как я полагаю, можете остаться вне игры!»

— Да, сеньора, — ухмыльнулся Браун, — получается, что с Дэрком и со мной вы общались почти одновременно? Выбирали, кто же предложит больше?

— Ну, будем точны: выбирала более приличную сторону. Приличную в плане морали. Дэрк выглядел намного респектабельнее с внешней стороны, но с точки зрения нравственности — он негодяй из негодяев. Вы внушали мне больше доверия. Правда, когда я узнала, что Бетти Мэллори тайно работает на вас, даже не подозревая об этом, мое впечатление сильно ухудшилось…

— Как же вам удалось это узнать? — спросил Умберто Сорокин.

— Тут надо опять вернуться назад. После того, как я узнала о феномене Бетти, то есть о ее способности перемещаться по реальному миру в астральной форме, мне ужасно захотелось приобрести такую способность…

— При вашей профессии это было бы золотым дном! — съехидничал Браун.

— Согласна. Но я прежде всего намеревалась служить добру и не употреблять полученную информацию во вред честным людям.

— А нечестным, стало быть, во зло? — проворчал Косой. — Во ханжа чертова! Ты и так собираешь все сплетни на Хайди и в его окрестностях, закладываешь в компьютер, а потом выдаешь свои прогнозы. Я помню, как лет семь назад твой племянничек Эктор Амадо был еще совсем сявкой и промышлял угонами машин. А ты быстро сделала бизнес: закатишь глазки, пошепчешь заклинания — и обнаружишь эту машинку у нового владельца, даже скажешь, какие номера на нее набили. Эктор огребал на перепродаже, а ты на дураках, которые перли к тебе толпой. А твои прогнозы погоды, которые ты якобы составляешь по расположению звезд и тому подобной хиромантии? Да у тебя факсмодемная связь со всеми метеостанциями Карибского бассейна и парой метеоспутников!

— Ладно, — отмахнулся Сорокин, — давайте не будем склоками заниматься! Продолжайте, сеньора Дорадо.

— Доминго обвинил меня в шарлатанстве и жульничестве, — в меру обиженнопроизнесла Эухения, — и тем полностью поставил под сомнение мои экстрасенсорные способности. Согласна, иногда я вынуждена была в коммерческих или рекламных целях прибегать к не очень чистым трюкам, но то, что суперспособности у меня есть, — это факт! Во всяком случае, именно благодаря им я смогла установить телепатический контакт с Бетти и как бы перехватывать ту информацию, которую она направляла Брауну…

— Может быть, вы приведете примерчик для контроля? — осклабился Дик.

— Пожалуйста. За день до сердечного приступа, погубившего старого Тимоти О'Брайена, Бетти «присутствовала» при беседе одного из помощников Дэрка — Вэна Фидлера с домашним врачом Тимоти Брендой Ли. Если содержание беседы дошло до вас так же хорошо, как до меня, то вы должны были знать, что там обговаривались последние детали «организации» этого сердечного приступа.

— Черт побери! — Браун несколько опешил. — Я эту информацию получил, но в очень ослабленном виде… Мне даже показалось, что источник не тот. К тому же я был уже в самолете.

— Все правильно, — мрачно сказал Сорокин-Сарториус, — так и должно было получиться. Эухения вошла в канал связи, пропустила сообщение через себя, забрала на входе энергию, а на выходе не усилила. Удивительно, что до тебя вообще дошло хоть что-то.

— Вы, ребята, я чувствую, совсем свихнулись! — проворчал Доминго Косой. — То ли я совсем дурак, то ли у вас с головами не в порядке. Телепатия, экстрасенсорика, еще чего-то… Мелете черт знает что! Я знаю, бывает, когда в кайфе, мерещится чего-то, но чтоб чего-то, кому-то передавать во сне, да еще связно!.. По-моему вы мне тут мозги вкручиваете.

— А «Зомби-7»? — съехидничала Эухения. — В нем-то ты не сомневаешься, красавчик одноглазый?

— Не сомневаюсь, потому что помню, как толпа носилась по городу… — Доминго вытащил сигару, и Салинас услужливо поднес ему огонька на зажигалке.

— А вот насчет всех этих штучек с передачей мыслей и всего прочего — очень сомневаюсь. У нас, когда я еще мальчишкой был, на рынке в Сан-Исидро выступал один тип. Году так в пятьдесят втором, как помню. Фокусы показывал. То ли Роберто его звали, то ли Руперто — забыл. Самый хитрый фокус был у него такой: вызывал по пять человек из публики и говорил, чтобы построились в ряд у него за спиной в любом порядке. Сам он в это время сидел с завязанными глазами и не оборачивался. А потом он командовал, чтобы те, кто стоял за его спиной, поменялись местами, опять же в любом порядке, и он, мол, угадает, кто и где стоял до этого. Если на ком ошибется, то заплатит ему сто песо сразу. Тогда это большие деньги были! А если всех угадает, то с каждого по песо себе возьмет. Дураков-то много! Я и то раз пять пробовал, думал, может, на мне ошибется. Но он всегда точно угадывал. По тридцать-сорок песо в день нагребал. Вот про него тоже ходили слухи, будто он мысли читает. А на самом-то деле с ним в паре работал музыкант с аккордеоном. Они условились, что, допустим, какие-то пять клавиш сверху вниз

— это те пять человек, которые стоят после перестановки в порядке справа налево. Потом, когда этот самый Роберто-Руперто начинал «угадывать», музыкант начинал клавиши нажимать. Какую первую нажмет — значит, этот поначалу с правого края стоял, которую последней — тот слева был. И вся телепатия!

— Хорошо, — несколько раздраженный болтовней Косого, Сорокин решил перевести разговор в более деловое русло. — Тем не менее, если вы, сеньор Доминго, намерены с нами сотрудничать, постарайтесь более серьезно относиться к тому, что здесь сказано. Если вы сомневаетесь — это ваше право. Мы верим своей информации, вы можете ей не верить.

— И вообще, пора бы что-то решать, — сказал Стержнев. — По-моему, наши позиции уже достаточно ясны. Если секрет «Зомби-7» действительно спрятан в голове Сесара Мендеса, то надо, не теряя времени, достать его оттуда. Я предлагаю немедленно отправить Мендеса, Лусию и Елену Баринову вместе с Эухенией в Сан-Исидро. Там, на Боливаро-Норте, они смогут заняться делом в более спокойной обстановке. Здесь мы все время под угрозой.

— Туда «G & К» не сунутся, — поддержал Косой. — К тому же мы сможем присмотреть за тем, чтобы им не мешали. В городе мои ребята чувствуют себя лучше, чем на природе.

— О'кей, — согласился Браун. — У вас хватит места в вертолете?

— Для четверых места найдутся, — заявил Косой.

— Но мне не хотелось бы оставлять здесь Рауля, Харамильо и сеньора Родригеса, — заявила Эухения. — У них может создаться впечатление, будто их взяли в заложники.

— А по-моему, ничего плохого в этом не будет, — сказал Доминго. — Даже неплохо, если мы обменяемся заложниками. Вам, сеньор Умберто, я могу оставить Салинаса, а себе взял бы вашего парня, которого зовут Антонио.

— Извините, — в некотором волнении произнесла Эухения, — но получается, что вы обмениваетесь заложниками, берете заложников у меня, а мне не предоставляете никаких гарантий?!

— Давайте обойдемся без этих сложностей, — сказал Сорокин. — По-моему, у нас сейчас достаточно общих интересов. Я прекрасно понимаю сеньору Эухению, которой не хотелось бы случайно пролететь мимо родного дома и приземлиться в соседнем дворе, то есть оказаться гостьей у сеньора Доминго.

— Да на черта она мне нужна! — возмутился Косой. — Пусть летит вместе с Салинасом, а я посижу у вас сам. Можете быть уверены, мой пилот не перепутает крыши. Вертолет довезет их до Сан-Исидро за четверть часа и через полчаса прилетит за мной и ее парнями.

ЧТО ТАКОЕ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА

Хрюшка, узнав о необходимости лететь первым рейсом, то есть без меня, немного поворчала. Однако, узнав, что будет еще второй и мы прощаемся всего на полчасика, сменила гнев на милость.

Вертолет, на котором прилетели Доминго Косой, Салинас и трое сопровождающих лиц, был рассчитан на пилота и пятерых пассажиров. Он стоял на небольшой площадочке, устроенной на краю кукурузного поля. Там состоялась небольшая церемония, выразившаяся в суровом инструктаже, который Доминго провел для пилота и Салинаса, и нескольких теплых словах, которыми перекинулись с теми, кто улетал, те, кто оставались. Косой остался при трех телохранителях с пистолетами-пулеметами, а я — при подслеповатом адвокате и Рауле, который по сравнению с амбалами Косого выглядел настоящим интеллигентом. Правда, провожать улетающих пришел и Браун с тремя бойцами, а потому ничего неожиданного произойти не могло.

Вертолетик затарахтел, повис, покачался в воздухе, а затем решительно потянулся вверх и унесся в сторону моря.

— Пойдемте в дом, — предложил Браун, — хлебнем чего-нибудь прохладительного.

Устроились на открытой веранде с теневой стороны дома. Мулатка притащила целую упаковку пива «Карлсберг». Не знаю почему, но именно это пиво постоянно попадалось мне на глаза еще в прошлый приезд на Хайди. В Москве банками из-под «Карлсберга», начиненными взрывчаткой, рванули «Мерседес» Джампа, а заодно нашу «Волгу», заставив меня три дня побегать по Подмосковью в обществе Тани-Кармелы. Роковое пиво, так сказать!

Впрочем, было оно свеженькое и холодное. Выражение кайфа появилось даже на морде у охранников, которым пива не предложили. И брауновцы, и «койоты» бдили. Поскольку я лично считал, что бди — не бди, при таком раскладе от судьбы не уйдешь, то не мешал пить ни Раулю, ни Ховельяносу. Адвокат с поцарапанной и заклеенной бровью смотрелся как готовый потерпевший, а Рауль больше напоминал подследственного по делу о хулиганстве.

Не заметили, как прошло четверть часа, и Косой, осушив уже вторую банку, самодовольно сказал:

— Они уже высадили вашу тетушку, ребята. Сейчас прилетят и за нами. Полетим в тесноте, но, я думаю, как-нибудь поместимся…

Едва он успел это сказать, как «уоки-токи», висевшая под мышкой у Брауна, встревоженно прохрипела:

— Alerta! Вертолеты «тигров»!

— Это еще откуда? — Доминго едва не поперхнулся пивом. — Мы так не договаривались!

— Мы тоже, — бросил Браун. — Давайте-ка в дом! Нечего тут светиться. У нас позавчера с «тиграми» была неприятная беседа.

Гул уже хорошо слышался. Не знаю, как у всех прочих, а у меня появилось нехорошее предчувствие, что опять придется побегать. Хотя по идее хайдийские мобильные силы, как уже сообщалось по телевидению, проводили плановые учения, но хрен их знает… Может быть, «G & К» уже провели соответствующую работу с президентом Соррильей, объяснив ему, что на ферме сеньора Умберто Сарториуса скрываются коммунистические террористы, а сам Сарториус — агент Москвы Сорокин, который мешает честным бизнесменам мирно производить в честно арендуемой зоне «Зеро» прохладительные напитки с тонизирующими добавками. Насчет того, что Сорокин — агент нынешней Москвы, я сильно сомневался, а вот к терроризму он действительно мог иметь кое-какое отношение. Хотя, само собой, «джикейщиков» волновал не терроризм, а опасная близость Сорокина к секретам зоны «Зеро».

Армада выглядела внушительно. Вертолеты шли на высоте примерно в двести метров довольно широким фронтом и несколькими волнами. Впереди усердно пыхтели две пары двухлопастных старичков-«ирокезов» с НУРСами на выносных штангах. Это были мои и Брауна старые знакомые по Вьетнаму. Дальше летело два десятка тяжелых транспортных «чинуков». Все это старье двадцатилетней давности уверенно служило делу защиты суверенитета Хайди, правда, неизвестно от кого. А вот с тылу «чинуков» прикрывала пара боевых вертолетов, которых я и вовсе увидеть не ожидал. Особенно здесь.

— Ваши, ваши… — заметив мое удивление, подтвердил Браун по-русски, — «крокодильчики», «Ми-24». Серегины крестники…

— Не понял, — пробормотал я. — Почему крестники?

— Потому что их Серега Сорокин Соррилье продал. И еще штук шесть подвезти обещали.

— Погоди, так он что, не по революционной части?

— Какая тебе разница? Продал и продал. Бабки нужны были, вот и продал.

Ни «койоты», ни Ховельянос с Раулем, разумеется, ни черта не поняли. А бойцы Брауна, может, и понимали, но помалкивали. С каких это рыжиков Дик начал мне такие откровения выкладывать? Торговля оружием — дело крутое, даже когда речь о пистолетах идет. А тут вертолеты… Вряд ли товарищ Сорокин их на Черемушкинском рынке по случаю купил. И ясно, что не в хозяйственной сумке вывез. На трепача Браун не похож, зачем же ему вводить меня в курс дела? Очень странно…

Вертолетная армада благополучно пророкотала над фермой, обдав свежим ветерком кукурузное поле, кусты и деревья.

— Куда же это они? — спросил Доминго Косой. — Уж не к «джикеям» ли?

— Сейчас глянем… — Браун быстрыми скачками помчался по лестнице наверх, за ним пошли и остальные.

Выбравшись на крышу, мы смогли поглядеть в ту сторону, куда ушли вертолеты. В этот момент замыкающие уже переваливали за какой-то отрог Сьерра-Агриббеньи.

— Там, в долине, — с некоторым изумлением прикинул Косой, — плантация «зомби»… Та, которую мы с Сифилитиком сдали «джикеям»…

И тут послышался негромкий, похожий на дальний раскат грома, отголосок взрыва, потом еще, еще и еще.

— Бомбят? — спросил Косой. — Кэ Барбаро!

— Не, это скорее ракетами… — возразил Браун.

— С чего бы это они? — удивился Ховельянос. — Ведь это скандал международного масштаба! Регулярная армия совершает воздушный налет на собственность своих граждан, сданную в аренду иностранцам!

— Помолчал бы, заступничек! — процедил Доминго. Он, как видно, не знал, радоваться или расстраиваться.

Из-за горы показался заметный дым. Наверное, кое-что подпалили.Прислушавшись, можно было сквозь гудение невидимых за горой вертолетов разобрать легкие щелчки и стрекотание. Похоже, это были звуки перестрелки.

— Целый батальон послали… — подивился Браун.

— Да там у «джикеев» человек сто охраны! — сказал Косой. — Они там и проволоку, и мины поставили. Я же говорил уже…

— Стало быть, дон Хосе Соррилья чем-то на них обиделся, раз так ополчился, — заметил Рауль. — Правильно! Пусть даст им покрепче! А то обнаглели…

— Ты еще не видел, как они «Горное шале» уделали. — Это уже я припомнил.

— Все равно эта акция незаконна! — проворчал Харамильо. — Кончится все опять присылкой авианосца…

— Пора бы и нашему возвращаться, — беспокойно поглядел на часы Доминго. — Полчаса уже прошло. Он имел в виду вертолет.

— Сейчас затарахтит, — словно бы успокаивая себя, пробормотал Косой и поглядел на небо.

И верно! Затарахтел! Только не вертолет, а пулемет, и не с неба, а со стороны заросшей кустами воронки, там, где был заваленный ствол лифтовой шахты.

— Это еще что? — В единственном глазу Косого появился явный испуг.

Пули над крышей не пролетели, но ждать, когда пролетят, никто не собирался. Все дружно сбежали вниз, где дожидался Сорокин.

— Работай! — зло бросил он Брауну, который, видимо, должен был знать свою работу. В окно я увидел, как его люди расхватывают оружие и бегут к бетонному забору. Оттуда доносился стук уже не одного, а нескольких пулеметов.

— Шеф! — сказал один из охранников Косого. — Вертолет на связи.

— Да, — выхватывая у охранника «уоки-токи», отозвался Доминго. — Это ты, Паблито? Где ты болтаешься, черт побери? Да, я сам вижу, что стреляют, но тебе платят не за то, чтоб ты рассуждал, понял? Садись немедленно, я тебя жду!

Вертолет прогудел над домом и снизился над площадкой, с которой мы его полчаса назад провожали.

— Бегом, бегом! — поторопил всех Доминго, хотя гораздо лучше его всех поторапливали пули, уже тюкавшие то в деревья, то в стены. Все это были шальные, залетные, но дожидаться прицельных я бы не стал.

Впереди, очень прытко для своих габаритов, бежал Косой, за ним, плотно прикрывая шефа спинами и задами, топотали охранники, а следом поспешали мы с Харамильо и Раулем. Конечно, я мог бы и прибавить, наверное, но адвокат в этом случае отстал бы безнадежно. Он явно в свое время не сдавал норм ГТО и ВСК, да и вообще был небось освобожден в школе от уроков физкультуры. Поэтому нам с Раулем пришлось подхватить его под руки и волочь. Хорошо, хоть не упирался, сукин сын!

В принципе, то, что мы приотстали от лидирующей группы, могло нам дорого обойтись. Во-первых, пули, летевшие от того места, где отряд Сарториуса принял бой с неизвестным противником, стали рассекать воздух на заметно более низком уровне и вполне могли влететь кому-нибудь в спину или в затылок. Во-вторых, у меня были сильные сомнения в том, что при изменившихся условиях гражданин Ибаньес, он же Косой, возьмет кого-либо из нас в вертолет, а тем более всех троих. Это в мирное время он мог побаловать гостеприимством, сказав, что полетим, мол, в тесноте, да не в обиде. Сейчас же брать в шестиместный вертолет минимум двоих лишних и взлетать с перегрузом, когда кругом пульки носятся, было бы слишком рискованно.

Правда, где-то метров за тридцать до предполагаемого финиша размер потенциального перегруза вертолета неожиданно убавился.

Чертов адвокат, которого мы с Раулем волокли под руки, зацепился за какой-то корень и не только сам полетел с ног, но и умудрился завалить всю систему, то есть и нас с Раулем. Этим он заслужил бы по крайней мере хорошего пинка в заседательное место, но вышло так, что мы должны были ему за это хорошую бутылку поставить. В тот самый момент, когда мы валялись на траве и материли Ховельяноса по-русски и по-испански, над нашими головами прошла очередь из пяти пуль. Находись мы на ногах той же сплоченной группой, эта очередь досталась бы нам. А так она пришлась в широченную спину негра-охранника, бежавшего немного позади Косого и двоих остальных. На телохранителе был бронежилет, но слишком уж легонький с наспинной части. Пули продырявили ее, стукнулись в керамические элементы, прикрывавшие грудь, после чего отскочили обратно в нутро и такого там наколбасили, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

Хотя этот телохранитель успел испустить вопль, от которого мороз по коже пошел, и помер отнюдь не сразу, а подрыгавшись немного, на Косого и его ребят это не произвело никакого впечатления. Они даже не замедлили шага, потому что вертолет был уже совсем близко, и его пилот отчаянно махал рукой,

поторапливая беглецов. Я уже понял, что нас скорее всего не возьмут на борт, но все-таки сделал отчаянную попытку догнать Косого & Cё. Бросив Ховельяноса, которого попадание пуль в негра привело в состояние шока, я привскочил и пробежал еще метров десять, отделявших меня от того места, где еще конвульсировал телохранитель.

Примерно столько же — метров десять — оставалось до вертолета сеньору Доминго и его верным нукерам. Даже если бы я сумел превзойти мировой рекорд и пробежать десять метров меньше чем за девять десятых секунды, шансов войти в тройку призеров у меня не было. Впрочем, весь вопрос в том, какой приз получают лидеры.

А получили они отнюдь не право первыми влезть в вертолет и покинуть поле битвы. Откуда-то сбоку, из кустов, окружавших поляну, тарарахнула очередь. Несомненный претендент на золотую медаль в этом забеге, то есть гражданин Косой, заработал несколько граммов совсем другого металла, причем в основном по ногам. Телохранители в этот момент не пострадали, реакция у них была хорошая, и они, плюхнувшись наземь и выдернув свои пистолеты-пулеметы, открыли пальбу по кустам.

Пока Доминго, корчась и вереща дурным голосом, катался по земле, перекрывая своим воем грохот пальбы, у меня оказалось несколько свободных секунд, потому что те, кто молотил из засады по охранникам, вертолету и Косому, некоторое время не обращали на меня внимания. Этих секунд, десяти-пятнадцати максимум, хватило на то, чтобы подобрать измазанный в кровище пистолет-пулемет, валявшийся около негра-телохранителя, юркнуть в кусты, непосредственно примыкавшие к кукурузному полю, и как следует прижаться к земле в какой-то узенькой ложбиночке.

Кусты эти были достаточно густые, но те товарищи, которые лупили с противоположной стороны поляны, вполне могли их серьезно проредить, поскольку патронов не жалели. Немало пуль по-прежнему летело и со стороны фермы. Серо-голубое одеяние, полученное от сорокинцев, нельзя было назвать хорошей маскировкой, а потому я понял, что граждане, развязавшие агрессию против мирной фермы сеньора Умберто Сарториуса, заметят меня гораздо раньше, чем я их.

Из этого следовало, что дожидаться здесь нечего. Где на четвереньках, где ползком я продрался сквозь кусты и, перескочив через небольшую пересохшую канавку, очутился под сенью кукурузных джунглей. В прошлый раз я был на этом поле одиннадцать лет назад и помнил его географию довольно смутно. С одной стороны, кажется, тут была гниющая дренажная канава, в которой тогда даже крокодилы водились, с другой, на верхнем краю, была асиенда, а с третьей — дорога. То есть мне надо было топать поперек кукурузных междурядий вниз, к дороге, и желательно побыстрее. Граждане, средь бела дня налетевшие на асиенду, явно могли иметь на то высочайшие полномочия от дона Хосе Соррильи, а потому могли потратить время и на то, чтобы прочесать местность после ликвидации незаконного вооруженного формирования. Конечно, на дороге вполне могла быть засада, но ее гораздо легче обнаружить, чем в кустах.

На случай неприятной встречи у меня был инструмент, унаследованный от покойного негра-телохранителя. Пушка была необычная, но что-то знакомое виделось. Пистолетная рукоятка, складывающийся металлический приклад-рамка, крышка ствольной коробки и флажок предохранителя явно достались этой фигулине от «калаша», но вместо рожка горизонтально под стволом была подвешена толстенькая тяжеленькая трубка-цилиндр. Разобравшись, как отцеплять цилиндр, я усек, что это магазин, наполненный 9-миллиметровыми патронами, похожими на «макаровские», но с иными, усеченно-коническими, пульками. Считать, сколько их там, у меня не было ни времени, ни желания, но я прикинул, что порядочно.

Днем по этой кукурузе было идти намного хуже, чем на рассвете, когда я тут первый раз путешествовал. Все-таки тогда было попрохладнее. А сейчас, когда сверху палило солнышко, от земли, которую каким-то образом поливали и удобряли, поднималась тугая, влажная воздушная подушка, то есть я топал прямо как через парную баню. Опять же тут, в кукурузе, отдыхали от трудов всяческие мухи, комары и прочие кровопивцы, которые насели на меня целой толпой. Прошлый раз меня утешало то, что заботливые наниматели, отправившие меня с Капитаном и прочей публикой делать революцию на Хайди, постарались вколоть мне максимум прививок от разных тропических болезней, которые передаются через этих кровососущих. На сей раз была лишь надежда, что хоть часть того иммунитета у меня сохранилась.

Но мало было топать, отмахиваться от самых назойливых насекомых, смотреть под ноги, чтобы не наступить на хвост жарараке, и преть в насквозь влажной одежде — надо было еще прислушиваться и стараться не слишком часто ломать стебли.

Я уже отошел довольно далеко от места побоища. Стреляли теперь только около свинофермы и хоздвора. Скорее всего с Косым и его охраной нападающие уже разобрались. Если Рауль с Харамильо не проявили должного энтузиазма в борьбе за собственные шкуры и не сумели, как положено, вовремя смыться, то их судьба должна быть не менее грустной.

Долгое время до моих ушей не долетало никаких иных звуков, кроме тарахтения автоматов и пулеметов на асиенде, зверского зудения комаров и мух да шуршания кукурузных листьев, когда изредка набегал ветерок.

Но вот где-то чуть сзади и слева послышалось довольно отчетливое потрескивание. Явно кто-то пер параллельным курсом, немного отставая, но в том же направлении. Мне это не очень понравилось, но и не сильно напугало. Товарищ шел медленно и, кроме того, волок за собой что-то или кого-то. Если бы за мной гнались те, что напали на асиенду, то двинулись бы не поодиночке, а цепочкой и шли бы понаглее, с треском ломая стебли. Этот шум действовал бы на меня так, как трещотки загонщиков на волка. Я на всякий случай улегся наземь у корней и стал приглядываться к междурядью. По моим подсчетам, через минуту-другую неизвестный спутник должен был появиться в поле зрения. Как мне представлялось, это должен был быть Рауль, волокущий либо раненого, либо просто изнемогшего от беготни Харамильо.

Однако фиг я угадал.

В междурядье примерно метрах в двадцати от меня появились двое одетых в камуфляж. Точнее, один, поменьше ростом, выволок другого, погабаритнее. Пары минут мне оказалось достаточно, чтобы опознать в том, что поменьше, гражданку Мэллори-Кармелюк, а в лежачем — Андрюху Чижова.

Соваться к ним без предупреждения, зная Танечкин характер и ее стрелковую квалификацию, я не стал. Да и прежде чем напоминать о себе, десять раз подумал. Одно дело — милая беседа в искусственной реальности, к тому же во сне, другое — Кармела в натуре. Тем не менее я все-таки решился окликнуть:

— Таня!

«Винторез» у нее был за спиной, на меня уставился «ПП-90», а сама она как-то очень быстро укрылась.

— Да это я, дура!

— Иди сюда, поможешь… — Она наконец разобралась.

Я подошел. Андрюхе можно было только посочувствовать. Его угостили и в грудь, и в живот, и в бедро.

— Завязывайте… — пробормотал он.

— Да перевязала я, перевязала… — отозвалась Таня.

— Я говорю: тащить меня завязывайте. — Чижов сказал еще пару слов матом.

— Все равно не вытащите. Сами только влетите… И так помру как-нибудь…

Я был с ним согласен, но Таня сказала:

— Я тебе умру! Слышишь?

— Слышу, еще не оглох… Ноги только ни хрена не чую, в хребтину, сука, дошла. Ты, Колька, добей, а?

— Не вздумай! — озверело сверкнула глазищами Кармела.

— Не слушай ее, дура она…

Андрюха вдруг широко открыл рот, хватанул напоследок воздуха, дернулся и обмяк с запрокинутой и скосившейся набок головой. Ни шиша живого в открывшихся настежь глазах уже не виделось.

Я ждал, что Таня заорет, зарыдает, закатит истерику, но она только вздохнула скорее с облегчением, чем с сожалением:

— Отмучился хлопчик… — и пальцами прижала Андрюхе веки, чтобы закрыть ему глаза.

Не хотелось лезть с расспросами, что и как, тем более и так было видно: дела хреновые. Но Кармела сама, правда, и нехотя, доложила:

— «Тигры» это. Местный спецназ. Кто-то решил и нас, и «джикеев» одним махом. И «койотов» тоже. Какой-то зам Косого по телефону искал, кричал, чтобы не вылетал, мол, дом окружен… Потом связь отрубили…

— Что у них тут, месячник по борьбе с оргпреступностью? — Язык сам по себе выбалтывал смешочки, хотя было нынче не до шуточек.

— Не знаю. Мне, Андрюхе и Веселову велели уходить через кукурузу. Я проскочила, а этих достали. Ты хоть знаешь, куда идти? Антон знал, только у него уже не спросишь.

От фермы донеслось басовитое гавканье автоматического гранатомета, а затем удары гранатных разрывов.

— Попробуем к дороге? Может, еще не оцепили? Поле здоровое…

— Оцепили… Сейчас прочесывать пойдут.

Точно. Совсем товарищ Баринов отупел. Мозга за мозгу зашла. Если это не просто халявщики, а регулярное войско, так наверняка два кольца сделали, для страховки. Раз так — полная хана.

Стоп! Но ведь когда-то на этом самом поле, на берегу дренажной канавы, был запасный выход из «Лопес-23». К нему даже вагончик подходил. Конечно, при взрыве его могло завалить, к тому же и затопить водой из этой самой канавы, но все-таки…

— Пошли! — Я дернул Таню за руку.

— Постой. — Она сдернула с мертвого Андрюхи камуфляжную куртку и мокрые от крови штаны. — Влезай! А то тебя за версту видно.

Я не побрезговал и ботинками. Кроссовочки, конечно, были полегче, но на змеюку в них лучше не становиться. Унаследовал я от Чижова и нормальный, дальнобойный «Калашников» 5,45 с парой магазинов. Граната еще досталась к подствольнику.

Может быть, надо было Андрюху хоть чуток присыпать, но только времени не оставалось. Потому что там, на асиенде, после нескольких отчаянных очередей все притихло. Это означало, что сейчас начнут искать, не унес ли кто ноги. Где-то у верхнего края поля взлетела вверх ракета красного дыма. А от дороги донеслась команда:

— Лос плутонос примере и секундо — аделанте! Первый и второй взводы — вперед!

И остался наш Чижов в кукурузном междурядье, полуголый, в кровавых бинтах, облепленный мухами…

А мы с Кармелой побежали в ту сторону, где когда-то была канава. Прямо вдоль междурядья, с одной надеждой — успеть, потому что если «тигры» отрежут нас от канавы, то деваться будет вовсе некуда.

«Тигры» шли с трех сторон: от асиенды, от дороги и от леса. За канаву они, видно, не очень беспокоились, потому что перейти ее было непросто, если учитывать наличие жарарак, которые в ней водились.

Коммандос сомкнули фланги и образовали нечто вроде гигантского хомута, краешки которого вот-вот должны были стянуться… Они не стреляли, но ломали кукурузу беспощадно, словно бы догадываясь, что платить компенсацию сеньору Сарториусу не придется.

Когда мы сумели добежать до канавы, мне показалось, что дела наши совсем хреновые и ловить больше нечего.

Я-то помнил эту канаву такой, какой она была одиннадцать лет назад, то есть грязной, с осыпавшимися земляными, ничем не укрепленными берегами, заросшей тростником и всякой водяной зеленью, в которой крокодилы водились. А сразу за ней, помнится, была ничем не огороженная банановая роща.

Но оказалось, что железная пята цивилизации и здесь прошлась. Канаву немного сузили, но зато укрепили ее берега почти отвесными бетонными плитами и превратили в широкий и глубокий лоток, по которому несся мощный поток красновато-бурой воды. Должно быть, где-то в горах Сьерра-Агриббенья прошли дожди, и водичку с верхних террас решили сбросить… Даже если бы нам удалось каким-то чудом перелезть через эту канаву, то дальше мы уперлись бы в здоровенный бетонный забор, должно быть построенный с таким расчетом, чтобы граждане, убирающие кукурузу, не смогли перелезть туда с помощью каких-нибудь механизмов, имеющих телескопическую гидравлику. Я, правда, не знал, чем тут нынче убирают кукурузу, но видел какие-то челюстные подборщики на машинном дворе и как-то непроизвольно сейчас о них вспомнил. Может, и правда, кто-нибудь с их помощью за бананами лазал…

Конечно, подобная версия происхождения забора на том берегу канавы могла быть чистой фантазией, родившейся в перепуганной и плохо соображающей башке, но сам-то забор был реальностью. А это означало, что нас приперли к стенке. Осталось только расстрелять.

Само собой, что на столь изменившемся ландшафте я уже не мог припомнить, где был вход в Лопесовы подземелья. То ли вверх по канаве бежать, то ли вниз? И это при том, что и сверху, и снизу вдоль канавы уже топали «тигры». Промежуток между концами «хомута» был немногим больше двухсот метров. На край канавы из-под прикрытия кукурузы мы не высовывались, и заметить нас вроде бы не заметили, но сунься мы поперек междурядий — засекли бы сразу. Это отсрочка максимум на четверть часа…

— Ну, куда? — спросила Кармела. — Вверх? Вниз? Веди, Сусанин! Не торчи, как шпала!

РНС молчала. Если Сорокин накрылся, то ждать подсказок неоткуда. Никто не даст мне силу, чтобы перемахнуть через канаву и забор, да и раньше, прямо скажем, РНС действовала в пределах нормального, если дело касалось физических возможностей, а не интеллектуальных.

Я сам решил, что бежать нужно вниз. Таня — за мной. Мы бежали поперек междурядий, и теперь нас заметили. Стрелять не стали, как видно, прошли те времена, когда хайдийские войска начинали палить очертя голову и даже драться между собой по нескольку часов, будучи не в силах координировать свои действия. У нынешних «тигров» с подготовкой было все в порядке. Мы бежали прямо на них, они наверняка уже залегли и приготовились. Можно было бы повернуть назад или броситься вправо, но везде нас ждало одно и то же. Хана.

То, что мы вылетели на небольшую проплешину в кукурузных зарослях, я поначалу не воспринял как спасение — мало ли огрехов допускается при полевых работах? И лишь узкая щель, правильным полумесяцем обозначившаяся в земле, подсказала: это то самое место.

Я вспомнил, как удивился тогда, когда Капитан, набрав на отобранном у Паскуаля Лопеса пульте цифры «1492» — год открытия Америки Колумбом, заставил сдвинуться с места целую лужайку. «Лужайка» располагалась в огромной стальной «миске», закрывавшей шахту, а на место лужайки снизу поднялась стальная площадка лифта со стоящим на ней вертолетом.

Взрыв, уничтоживший подземелья «Лопес-23», докатился и сюда. Во всяком случае, он сдвинул и покривил «миску» с «лужайкой», а в земле осталась месяцевидная щель. Что там сейчас творилось внутри — понять было сложно. Вполне могло оказаться, что, сунувшись туда, мы провалились бы в стометровую пропасть. Но другого способа уйти от «тигров» не было. И я, упершись руками в края щели, опустил ноги туда, откуда тянуло замогильным холодом…

МЫ ПОЙДЕМ ДРУГИМ ПУТЕМ…

Нет, никуда я не сорвался. Под ногой очень быстро нащупался металл, рука ухватилась за какую-то погнутую стальную штуковину, а другая еще за какую-то, и таким макаром я нашел под землей точку опоры. Следом спустилась Кармела.

Света было достаточно, чтобы разглядеть: мы стоим на разбитом и смятом вертолете, который в свою очередь покоится на покореженной, перекособоченной и оттого никуда не провалившейся лифтовой площадке. Именно до этого уровня нас когда-то опустил Капитан, набрав код «1776» — год основания США. Тогда по сторонам мы увидели три стальные двери. Паскуаль рассказывал, что оттуда на площадку выходили охранники. Сейчас этих дверей не было, их вдавило в дверные проемы, сорвало с петель и повалило.

Пульта, чтобы еще раз набрать «1776» и опуститься еще на двадцать метров вниз, у нас не было. Да и вряд ли здешние механизмы захотели бы работать. Надо было тем не менее срочно убираться с площадки, потому что ругань и пыхтение «тигров» слышались совсем близко. Они уже подбежали почти к самой щели.

— Где гранаты CS? — заорал какой-то начальственный голос.

— А кто приказывал их брать, сеньор лейтенант? Вы приказали взять только осколочные…

Мы слушали перебранку, уже соскочив с вертолета на площадку и пробравшись в одну из дверей. Гранаты с газом CS ребята забыли в очередной раз, но очень кстати для меня и Кармелы.

— Да бросьте им любую, все равно эта штука еле держится! — посоветовал кто-то. Наверху послышалось строгое:

— Всем отойти на двадцать шагов!

Щелчок, затем граната лязгнула по мятому борту вертолета. Мы с Кармелой отскочили от дверного проема и упали на пол… Грохнуло!

Сразу после того, как воздушная волна укатилась куда-то за наши спины и пошла гулять по еще неведомым нам подземным лабиринтам, а осколки перестали рикошетить по шахте, послышались сперва скрежещущий лязг, потом грохот, затем удаляющийся, но мощный гул и, наконец, тяжелый далекий удар…

— Я же говорил! — торжествующе крикнул кто-то сверху. — Площадка грохнулась! Если они и были там, то разбились всмятку!

Голоса стали удаляться. Когда их стало совсем не слышно, мы подобрались к дверному проему и поглядели…

Площадка с вертолетом исчезла напрочь. Остались лишь какие-то массивные рельсы-направляющие, покореженные конструкции, на которых держалась «миска», закрывавшая шахту. Полукруг света, проникавший из щели, высвечивал на двадцатиметровой глубине арку — она когда-то вела к вагончику. Но шахта на этом уровне не заканчивалась. Площадка с вертолетом провалилась так глубоко, что разглядеть их было невозможно.

Наше положение было не самое лучшее. Добраться по гладкой бетонной стене до щели-полумесяца не смог бы даже альпинист, тем более без специального снаряжения.

— Ну, а теперь куда? — спросила Кармела.

— Куда-нибудь… — Я неопределенно махнул рукой в сторону подземного коридора, уводящего от шахты.

— Учти, — заметила Таня, — «тигры» вышли к асиенде из-под земли, через заваленный ствол. Они и сейчас могут быть там.

— Учту, — вздохнул я.

Она достала фонарик, посветила вперед. Метрах в двадцати коридор заканчивался лестницей, похожей на те, что имелись в подземельях «Горного шале», но хода наверх не было — только вниз. В стене коридора было две двери, обе сорванные с петель. За обеими дверями были небольшие комнатушки. В первой стоял стол с телефоном, тумбочка с телевизором, у которого при взрыве лопнул кинескоп. На полу в пыли валялись осколки от разбитого плафона, опрокинутые стулья, письменный прибор, давно испортившиеся электронные часы. Здесь, похоже, сидела бодрствующая пара охранников, а отдыхали они во второй комнатушке, где стояло два топчана, обитых клеенкой.

— Посидеть, что ли? — устало сказала Таня. — Все ноги оттопала…

Уселись друг напротив друга. Я спросил:

— Может, теперь скажешь, откуда ты здесь взялась?

— Тот же вопрос могу и я тебе задать.

— Я? Честно и благородно приехал как турист. С законной женой, при паспортах и визах. А ты, насколько я помню, в это время оставалась в Москве, у нас в центре.

— Ты своей памяти не верь ни в чем. Она липовая от и до. Точнее, настоящего в ней много, но вранья — очень много. Я своей уже давно не верю и не знаю, что правда, а что ложь. Я даже сейчас не знаю, вживую с тобой говорю или это опять кто-то придумал.

— Тогда ответь: ты, когда мы всем колхозом в вагончике ехали, спала?

— Вроде бы… Хочешь спросить, что я во сне видела?

— Хочу.

— Можешь не проверять — то же, что и ты. Рассказывала тебе о том, что я такое. А оборвалось все на том, когда ты спросил, не связан ли Сорокин с Бариновым. Закрутилась спираль, и все исчезло.

— Как ты думаешь, случайно?

— Не знаю, ничего не знаю… Может, случайно, потому что до места доехали, а может, и нет. Какая разница?

— Ты можешь досказать про себя?

— Нет. Я этого еще не знаю.

— Как это?

— А так. То, что я тебе рассказывала во сне, мне самой не было известно. Я говорила то, о чем раньше не знала. Понятно?

— С трудом. Тебе это кто-нибудь подсказывал или как?

— Видишь ли, то, что у меня не все в порядке с головой, я давно замечала. Но кому такое расскажешь? Ты-то меня поймешь, я знаю, что вы с Брауном жили в одной голове. Но вы там вместе не больше суток пробыли, кажется, а я несколько лет. Понимаешь?

— Приблизительно… Только вот когда мы с Брауном в одном черепке обитали, то телом управлять не могли. Оно не знало, чьи команды выполнять. А у вас, выходит, все получается?

— Не так. У вас «я» были больше разделены. А у нас нет резкой границы. Во сне с тобой говорила Таня. Но сейчас «я» — Таня-Кармела. Все вместе. Новая личность…

— Пойдем дальше? — предложил я. — А то разомлеем тут, если долго просидим.

— Верно… — согласилась Таня. Ее взгляд упал на пистолет-пулемет, который достался мне от убитого телохранителя.

— Где это ты «бизончик» прихватил?

— «Бизончик»? — Ну да, это ж «бизон-2» — совсем новый пистолет-пулемет. Сделан на базе «Калашникова», но тут, в шнеке, минимум шестьдесят четыре патрона. В ближнем бою — сильная штука.

Мы встали и пошли по коридору к лестнице. Прежде чем начать спускаться,прислушались. Вроде бы какие-то шорохи и шуршание снизу долетали, но скорее всего их производили либо крысы, либо подземные сквозняки. Андрюхин «Калашников» я надел за спину, а «бизон» держал наготове. Таня тоже шла с раскрытым «ПП-90», а «винторез» повесила стволом вниз.

Каждый марш лестницы опускал нас на четыре метра ниже. Каждая ступенька по двадцать сантиметров высотой, всего по двадцать ступеней в марше. Марш — площадка, марш — площадка… Без каких-либо боковых коридоров. Шестой по счету марш вывел нас к арке, через которую когда-то нас провел Паскуаль Лопес после того, как Капитан набрал код «1789» — дату принятия первой Конституции США. Тогда ее закрывал стальной щит, поднимавшийся при наборе кода, которого сейчас не было. Его вывернуло вместе с частью арки, и он, должно быть, грохнулся в шахту лифта. А вот той боковой двери в арке, через которую мы с Таней прошли на этот раз, при первом посещении «Лопес-23» я не увидел или, во всяком случае, не запомнил. Эту дверь тоже сорвало с петель чудовищной ударной волной и даже немного выворотило раму, державшуюся на мощных стальных штырях, вцементированных в проем, пробитый в монолитной скале.

— Мощно рвануло, — отметил я, когда мы оказались под аркой.

— У тебя дозиметра случайно не имеется? — с беспокойством спросила Кармела.

— Нет, конечно. А ты думаешь, тут атомную бомбу взорвали?

— Кто его знает. Была же где-то здесь бомба…

— Вряд ли. — У меня, однако, мороз по коже пошел. Всяко бывает… Может, это и к лучшему, что у нас дозиметра нет. Теперь, пока не начнем блевать от лучевки, ничего знать не будем. Ну, был бы он, дозиметр этот. Узнали бы, что кругом считает, а что дальше? Деваться-то все равно некуда…

Успокаивая себя, что не могло быть тут никакого ядерного взрыва, ибо тогда половина острова превратилась бы в радиоактивную пустыню, а на другой все еще и сейчас мерли бы от лучевой болезни, я пошел сперва к стволу лифтовой шахты. Таня посветила вниз фонарем. Огромная труба уходила, казалось, в бесконечность. Свет фонаря проник во тьму не менее чем на полсотни метров, но дна пропасти видно не было. Куда провалился вертолет с лифтовой площадкой — мы так и не разглядели.

— Ни фига себе! — сказал я себе…

— Может, это здесь? — предположила Таня.

— То, что ищут в зоне «Зеро»?

— Знать бы, как туда спуститься… — хмыкнул я.

Мне вовсе не хотелось лезть в преисподнюю, тем более толком не зная, как обращаться с сейфом О'Брайена, который огражден всякими штучками и при неаккуратном обращении может в лучшем случае оставить тебя с носом перед кучей пепла, а в худшем — угробить вообще. У меня была тайная мечта: найти какой-нибудь ход наверх, а затем выбраться на свежий воздух. Я уже пресытился подземными путешествиями, у меня скоро клаустрофобия начнет развиваться…

Тут мне вдруг стало до идиотизма смешно. Бедная Хрюшечка-Леночка ныла, что хочет отдохнуть. Добрый папочка ее благоверного Димы щедрой рукой презентовал им шикарный тур. Сначала Лондон, где не столько знакомились с достопримечательностями, сколько собирали информацию, теперь благоухающий остров, по поверхности которого пришлось передвигаться короткими перебежками, лазурные воды Карибского моря, в которых, как оказалось, можно и утопнуть, если под тобой взорвется шикарная яхта, наконец, экзотика прохладных подземелий с перестрелками, взрывами и перспективой где-нибудь навеки замуроваться.

Поскольку я, по-моему, даже хмыкнул при этих размышлениях, Кармела посмотрела на меня как на идиота и спросила:

— Крыша поехала, компаньеро?

— Точно, — согласился я. — Ты знаешь, что мы сюда с Ленкой отдыхать приехали? На солнышке отогреваться, купаться, фрукту кушать, как говорят в приватизированном вашей «незалежной ненькой» Крыму…

— Вот и ехал бы в Крым, пока пускают… — проворчала Таня, и понял, что чем-то наступил ей на хвост. То ли она болезненно восприняла смешочек по поводу украинской независимости, то ли ей эта самая независимость тоже не больно нравилась. Не поймешь. Но то, что с ней надо осторожно обращаться, я знал хорошо.

Не вдаваясь в пререкания, мы пошли в противоположном от шахты направлении. То есть туда, где раньше был подземный перрон и начиналась линия метро. Тогда отсюда было всего десять минут езды до станции «Лопес-23» и ныне полузаваленной шахты, по которой мы вчера выбирались наверх. Сегодня по ней к асиенде подобрались «тигры».

Мысль о «тиграх» появилась очень своевременно. В тот самый момент, когда мы вышли на подземный перрон и убедились, что с одной стороны — глухой тупик, в котором к тому же лежит на боку смятый в гармошку вагончик, а с другой — завал из рухнувших тюбингов и вывалившейся в туннель породы. При свете фонаря можно было разглядеть, что с одной стороны, там, где тюбинги уцелели, в завале есть небольшой проход. Таня решительно пошла в ту сторону.

— Там могут быть «тигры», — предупредил я. — Этот туннель ведет к асиенде.

— Плевать, — не оборачиваясь, ответила она.

Проход действительно был. Ударная волна, пронесшаяся по туннелю, как бы «расперла» его, и верхние бетонные тюбинги избыточное давление оторвало от нижних. Когда волна прошла, эти тюбинги посыпались вниз под действием собственного веса, а следом за ними грохнулись в туннель и десятки тонн породы. Глыбки местами были очень даже солидными, не меньшими, чем те, через нагромождение которых мы вчера поднимались по стволу заваленной шахты. Однако, падая, большая часть их не раздробилась, а просто вывалилась и стала на ребро, на попа или привалилась к уцелевшим стенкам туннеля. Дальше на них осели следующие уже горизонтально. Проход начинался сразу за перроном, на край которого навалилось несколько глыб. На сам перрон осыпалась только его мраморная облицовка, а тюбинги устояли, зато удар волны через арку был куда сильнее…

— Слушай, — сказал я Тане, — ты уверена, что нас там не прижмет где-нибудь?

— Я тебя с собой не тяну. У тебя есть другой выход отсюда? Если есть — выходи. А я пойду здесь.

И Кармела пошла вперед, точнее — нырнула в черную дыру-щель шириной не больше полуметра, а высотой примерно в два. Я, конечно, мог бы и не лезть, но перспектива остаться в подземелье без фонаря меня не устраивала. Пришлось втискиваться следом за Танечкой.

Первое впечатление было такое, что Кармела полезла сюда исключительно ради смерти, причем скорее всего долгой и мучительной. Многие каменные глыбы держались только на законах сопромата, а большинство — да простят меня специалисты! — вопреки этим законам. В отличие от заваленной шахты здесь все было намного менее прочным. К тому же там мы выбирались к свету, и это вселяло некий оптимизм, прибавляло настроения, а потому питало надежду на то, что сегодня стометровый вертикальный завал не захочет уплотниться. В туннеле мрак был и впереди, и сзади, где-то изредка раздавались пугающие шорохи, потрескивания и скрежеточки. В одних местах можно было пройти в рост, но только боком, в других надо было согнуться в три погибели, в третьих — пролезать на четвереньках. Наконец мы подошли к такому месту, где метров пять пришлось ползти по-пластунски с очень малой гарантией от застревания. Мне было проще: я знал, что, если плечи у меня не пролезут, проталкиваться дальше бесполезно. У Тани самым широким местом были при всей ее мужественности все-таки бедра, и, протиснув плечи, она не могла надеяться, что пролезет целиком. Кроме того, попка у нее была все же поуже моих плеч, и там, где она при желании, проскользнула бы, у меня шансов не было.

И так — почти километр! Впрочем, не уверен. Может быть, это было всего двести-триста метров, которые показались бесконечными. Ей-Богу, где-то на середине пути я подумал, что надо было сдаться в плен «тиграм», а не соваться в этот мерзопакостный лабиринт.

Неужели демократические солдаты Соррильи пристрелят меня так же, как это сделали бы тоталитарные солдаты Лопеса? Будь я наивным янки, а не гражданином новой России, то был бы убежден, что демократические солдаты так нехорошо не поступают. Однако, честно скажу, что, если бы дошло дело до того, я предпочел бы сдаваться тоталитарной советской, а не демократической российской армии.

Так или иначе, но сдаваться «тиграм» я уже опоздал и тем утешился. К тому же совершенно неожиданно наш шкуродерный проход закончился, и мы с Кармелой очутились на небольшом пятачке между двумя завалами. Впереди был завал сплошной. Там полностью осела вся кровля туннеля и огромный массив породы сплющил пробитую в земле «кишку» точно так же, как поставленная нога сплющивает в каком-то месте резиновый шланг. Позади нас был тот завал, через который мы смогли протиснуться, а прямо над головой можно было наблюдать уникальное природное явление: разломившаяся каменная плита весом небось в пару сотен тонн встала «шалашиком», то есть наподобие двускатной крыши. До «конька» этой «крыши» было метра три — три с половиной. Справа, там, откуда мы вышли, была глухая стенка с уцелевшими тюбингами, а слева в такой же стене чернела правильная полуовальная дыра. Это был туннель, но гораздо меньшего диаметра, чем тот, по которому ходили поезда. Кармела, пройдя под «шалашиком», вошла в маленький туннель, не сгибаясь, а мне пришлось нагнуться и перевесить Андрюхин автомат стволом вниз.

Туннельчик шел с заметным уклоном вниз, и это мне очень не понравилось. Если это опять был какой-то дренаж, то вполне мог закончиться в каком-то горизонтальном коллекторе вроде того, где я купался в дерьме вместе с Марселой во время первого пребывания на Хайди. Тот коллектор-ловушка был где-то поблизости, и через него мы тогда все-таки выбрались на поверхность. Но второй раз проходить через такой аттракцион я не согласился бы ни за что. Впрочем, был вариант еще хуже. Труба могла вывести в вертикальный ствол наподобие того, по которому я лазал в подземельях «Горного шале», а это был полный облом и перспектива опять лезть через шкуродер, только в обратном направлении.

О перспективе встретить в туннеле «тигров» я думал примерно так, как Робинзон о перспективе встречи с дикарями: опасно, могут съесть, но все-таки люди. Самый смех, что Тринидад и Тобаго, в районе которых обитал этот самый Робинзон, совсем недалече отсюда.

Уклон увеличивался, я уже начал думать, что мы вот-вот покатимся под горку, но тут появились ступеньки. Вместе с тем туннель заметно загнулся влево. Этот левацкий загиб не менялся, хотя мы прошли уже порядочно, и до меня дошло, что мы идем по спирали куда-то вниз. А затем слева высветился проем, в котором обнаружилась шахта. Та самая, от которой мы ушли по заваленному туннелю.

— Ни черта дна не видать, — констатировала Таня, заглянув в проем.

Я тоже поглядел и убедился, что мы спустились примерно на тридцать метров ниже арки, а до выхода на кукурузное поле в общей сумме почти семьдесят метров. А внизу была бездонная пропасть.

Справа обнаружилась комнатка. Похоже, что тут располагался аварийный пульт ручного управления лифтом на случай, если автоматика выйдет из строя. Конечно, такого случая, когда лифт вообще будет уничтожен, конструкторы не предусмотрели. Пульт был внешне цел, но чисто экспериментальное нажатие кнопок ни к чему не привело. Здесь же обнаружилась комнатка для отдыха дежурных лифтеров, точно такая же, как та, где мы передохнули «этажом выше».

— Садись, в ногах правды нет, — пригласила Таня, когда мы зашли в эту комнатку.

Фонарь она выключила, чтобы не жечь батарейки, и сидели мы в кромешной, как поначалу казалось, тьме. Однако слабый-преслабый свет от щели-полумесяца все же доходил сюда с кукурузного поля через дыру в стене шахты и дверной проем комнатушки. Поэтому через некоторое время мы даже смогли различать друг друга в темноте.

— Дальше есть ход, — сонно сказала Таня. — Только ноги не идут…

Похоже, что она и впрямь устала. Пробормотав несколько слов, Таня-Кармела как-то боком сползла на топчан и придавила ухо к клеенчатому приподнятому изголовью, заменявшему подушку. Послышалось мерное дыхание — она спала.

Практически в тот же момент и я почувствовал жуткую усталость, слабость и безволие во всем теле. Я знал, что обоим спать нельзя, что где-то близко бродят «тигры», что надо караулить… Но все равно заснул.

ДУРАЦКИЙ СОН ДЛЯ ДИМЫ И ТАНИ ј 2

Впечатление было такое, что наш сон был записан на пленку, которую разрезали на две части. Первую часть мы посмотрели в вагончике, и показ оборвался на моем вопросе:

— А с Бариновым Сергеем Сергеевичем они не были связаны?

Этот вопрос остался там, в первой части сна, но в том, что Таня в новом сне отвечает именно на этот вопрос, у меня не было ни малейших сомнений.

— Еще бы! Баринов готовил Сорокина к заброске на Запад.

— Готовил? К заброске? Они что, разведчики?

— Сорокин — профессиональный нелегал, полковник госбезопасности. А твой отец в то время был начальником лингвистического отдела специального центра психологической подготовки — абсолютно секретного учреждения КГБ. Того самого, которое теперь стало частным центром трансцендентных методов обучения.

— Так это, выходит, он комитетское имущество приватизировал?

— Не приватизировал, а взял «под крышу». Когда КГБ разгоняли, этот центр решили не светить и срочно сделали частным. Тем более что у Баринова был легальный статус, вполне реальные научные работы и педагогический опыт. Он преподавал в целом ряде вузов, его знали в научном мире. О его работе в КГБ было известно лишь непосредственным сотрудникам, а те, кто проходил подготовку в центре, не имели с ним прямого контакта. Именно в этом центре он разработал методики сверхускоренного обучения и неопосредованной передачи информации с помощью микросхем, вживляемых в мозг… После того, как агентура обнаружила, что аналогичные работы ведутся Брайтом под кураторством Хорсфилда, Баринов поставил вопрос о внедрении туда нелегала, прошедшего специальную подготовку. С этой целью был подобран тогда еще совсем молодой человек, которого мы теперь знаем как Сорокина-Сарториуса. Он прошел сверхускоренный курс обучения французскому и итальянскому языкам, а также специальную подготовку. Сорокин легализовался в Италии под именем Умберто Сарториуса, а затем через одного из научных знакомых Баринова поступил на работу в частный научный центр, являвшийся европейским филиалом клиники Брайта. Там он выполнил несколько работ, которые были воспроизведением уже готовых закрытых трудов Баринова и послужили ему пропуском в заведение Брайта.

— Значит, отец ушел дальше Брайта? Получается, что наши помогли развитию того направления, которое у американцев отставало?

— Ну, рано или поздно они бы нащупали эти решения сами. Во-вторых, Сарториус был послан вовсе не за тем, чтобы мешать научной работе американцев, а за тем, чтобы контролировать ее. Хочешь знать, в чем основное преимущество янки? В том, что они сразу же ищут практическое применение фундаментальным открытиям. Русские считают, что главное — «прорваться за горизонт», сделать что-то принципиально новое, объять необъятное, доказать, что «небываемое бывает». Это стиль российской и советской науки. Украсть — так миллион, любить — так королеву. Однако над тем, куда потратить миллион и как распорядиться любовью королевы, русские чаще всего думают мало. Поэтому максимальный эффект сделанные ими открытия приносят в других странах.

«Это говорит не она! — мелькнула у меня неожиданная догадка. — Она сказала: „Я говорила то, о чем раньше не знала…“ Значит, сейчас кто-то читает мне лекцию ее устами. Либо это Сорокин, если ему удалось уйти с фермы живым, либо сам Чудо-юдо…»

— Сорокин был послан контролировать направление работ Брайта и прежде всего практическую реализацию фундаментальных трудов, — продолжала рассказывать виртуальная Таня. — Причем сделано это было почти втайне от комитетских генералов. Большинство из них считали работы в области управления сознанием и памятью делом бесперспективным. Фактически все работы в этой области сворачивались, и для Сергея Сергеевича стало ясно, что кто-то работает против него в Москве. Пользуясь своими многочисленными связями в верхах и низах, он собрал обширную информацию о том, как и кем инициировались решения, мешавшие ему работать. Сергей Сергеевич тщательно проанализировал ситуацию и вычислил, что имеет дело с мощной криминально-политической структурой, занимающейся наркобизнесом и обладающей серьезным прикрытием на уровне ЦК и Совмина. Кроме того, он смог отследить некоторые зарубежные контакты этой команды и обнаружил, что несколько ниток ведут к «G & К» и укрытому в ее недрах отделу Хорсфилда.

— А что ж он не вышел, допустим, на Андропова? — спросил я, уже заранее ощущая, что говорю вещь жутко наивную.

— Во-первых, дело было еще во времена Леонида Ильича, поэтому Андропов не был высшей инстанцией. А во-вторых, до председателя КГБ сотруднику такого ранга, как Баринов, напрямую было очень непросто добраться. Во всяком случае, ему очень трудно было миновать непосредственного начальника — генерал-майора Белогорского…

— Это отец Вадима?

— Совершенно верно. Именно он руководил специальным центром психологической подготовки в тот период. А у Сергея Сергеевича не было уверенности, что Белогорский тормозит его работу, лишь подчиняясь обстоятельствам, а не в силу прямой заинтересованности. Тут Баринов не мог ошибиться. Если бы он действовал как рыцарь с открытым забралом, то наверняка угодил бы в автомобильную катастрофу или выпал бы из окна в нетрезвом состоянии. Может быть, ему устроили бы инфаркт или сердечную недостаточность. В то время у него еще не было сил, чтобы защитить себя от всяких неожиданностей. Поэтому он вынужден был действовать осторожно. Он знал, что у Белогорского был сын Вадим, студент-медик с весьма неустойчивыми понятиями о нравственности. Кроме того, было несколько некрасивых историй, в которых был замешан Белогорский-младший. От крупных неприятностей Вадима спасали лишь отцовские связи да еще влиятельные друзья его бабушки Мирры Сигизмундовны, которая, уйдя на пенсию, сохраняла немало знакомств, выводивших аж на Политбюро. Однако и недоброжелателей в системе КГБ у Белогорских хватало. И твой папочка решил, что надо слегка «подставить» генерала. Случай представился в 1981 году, когда Вадим попался при провозе через границу золотых цепочек в тюбике из-под зубной пасты. Строго говоря, эта акция была чистой воды провокацией, организованной Бариновым через своих людей, которые, помимо цепочек, поместили в тюбик еще и контейнер с разведсведениями о деятельности центра, которым руководил Белогорский. Удар был крепкий, хотя благодаря неутомимой Мирре Сигизмундовне его последствия удалось смягчить до минимума. Генерал был понижен в звании и переведен руководить какой-то спецпсихушкой. Его жена Раиса также была удалена из спеццентра психологической подготовки, Вадиму пришлось побывать под судом, но все в принципе кончилось благополучно, так как дело об измене Родины в форме шпионажа не возбуждалось, речь пошла только о контрабанде, и наказание суд определил в три года условно. Вадим был исключен из комсомола, из института, но уже через год восстановился и там, и там. Но Баринов все-таки одержал победу. Он стал начальником спеццентра и получил немалую самостоятельность в работе.

— Это я уже догадался. Давай лучше о Сарториусе.

— Сарториус благополучно прошел в клинику Брайта, выдержав целый ряд проверок и тестов, хотя ему пришлось пройти не только детектор лжи и несколько допросов с использованием психотропных препаратов, разработанных именно в этой клинике и больше нигде не употреблявшихся, в частности все модификации препарата «Зомби» до «Зомби-5» включительно. Он смог все это выдержать благодаря тому, что Сергей Сергеевич разработал эффективную систему защиты от всех этих средств с помощью так называемого препарата ј 330, являвшегося нейтрализатором для препарата ј 329, то есть, по сути дела, «Зомби-6», значительно превосходившего все предыдущие по воздействию на организм. Брайт в это время еще не имел в своем распоряжении шестой модификации «Зомби» и счел результаты проверки удовлетворительными. Вскоре после того, как «итальянец» стал работать у Брайта, в клинике были получены качественно новые результаты. Сарториус, занимаясь изучением воздействия вихревых электромагнитных полей на деятельность мозга в сочетании с применением параллельно созданного «Зомби-6», разработал способы записи памяти любого субъекта с естественного носителя, то есть с клеток мозга, на искусственный. Искусственный носитель представлял собой сложную компьютерную систему с огромным объемом машинной памяти.

— И в порядке эксперимента Брайт решил перевести на искусственный носитель память своей незаконной дочери?

— Да, хотя тут был не просто эксперимент. Брайт знал, что Бетти и Вик Мэллори — наследницы Тимоти О'Брайена. Он рассчитывал, что Кармела, перемещенная на естественный носитель и тем как бы переселенная в тело Вик, станет его агентом и позволит ему получить доступ к фонду О'Брайенов.

— Ловок!

— Однако уже в это время Грэг Чалмерс, Джонатан Хорсфилд и Джералд Купер-старший готовились к «Атлантической премьере». У них до этого не было сомнений в том, что Педро Лопес и Хорхе дель Браво работают только на них. Но с помощью «прорывных программ» Джерри-младшего они неожиданно узнали, что диктаторский тандем повел двойную игру. Они обнаружили связь Лопеса и дель Браво с Дэрком, который уже практически перекупил эту парочку со всеми потрохами. Вот тогда и решили устроить «коммунистический переворот» силами нескольких групп профессиональных наемников, в одну из которых вошел Ричард Браун. Точнее — Николай Коротков с пересаженной памятью Брауна.

— Я попал за рубеж при помощи Чудо-юда?

— Нет, случайно. Сергей Сергеевич о тебе ничего не знал. А вот Сарториус, оставшись в тени, предложил Брайту провести эксперимент по пересадке памяти американца русскому солдату. Вначале планировали получить из Пакистана какого-нибудь военнопленного афганца, но потом европейский филиал раздобыл тебя. Доставить тебя из Германии оказалось дешевле, поэтому ты и стал Диком Брауном на целый год.

— А Брауну это стоило жизни? — Мне было неприятно об этом думать.

— Вынуждена сказать «да». Хотя в принципе его не собирались убивать. Просто несчастный случай при парашютном прыжке оказался очень своевременным. А вот твоя судьба все время, как говорят, «качалась на весах». Сперва тебя не хотели посылать на Хайди, но потом решили, что не худо бы иметь кого-то на роль «агента Москвы». В конце операции у Чалмерса были намерения тебя устранить, но ввиду того, что «Зомби-7», документация по нему и почти все участники «Атлантической премьеры» исчезли вместе с «Боингом», тебе и Брауну сохранили жизнь. Правда, Брайт, который сам пересаживал тебе сознание Брауна, при участии Сарториуса допустил ряд ошибок. Грэгу Чалмерсу был нужен русский солдат, а получился Коротков-Браун, который слишком много знал.

— И меня не убрали только благодаря вмешательству Сарториуса-Сорокина?

— Да, хотя задачу вывезти тебя в СССР он получил от Баринова. О том, что ты оказался у Брайта и готовишься к участию в операции на Хайди, Сорокин тут же информировал свое начальство, а те — Баринова. Внешность солдатика показалась Сергею Сергеевичу слишком знакомой, и он постарался собрать о тебе всю информацию, вплоть до того, что ты был найден на скамейке в зале ожидания Ярославского вокзала. В общем, Баринов признал в тебе своего сына и заставил Сорокина провести силовую акцию. Сарториусу удалось похитить не только тебя с Брауном в одной черепушке, но и Чалмерса, Брайта, Рабиновитца

— практически всех руководителей и главных специалистов клиники и перевезти их в штат Оклахома, где Сарториусу тайно от Брайта и Чалмерса удалось еще задолго до этого создать свой собственный научно-исследовательский центр на

деньги Джералда Купера-старшего… — Погоди, он же был в одной команде с Чалмерсом и Хорсфилдом. Верно?

— Да, был. Но стремился знать больше, чем они, и постарался завербовать Сарториуса. А тот очень ловко этим воспользовался. Заполучив в свои руки Чалмерса & Cё, а также вас с Брауном, он стал на какое-то время хозяином положения. Поскольку Чалмерс особой ценности сам по себе не представлял, он ликвидировал его, обставив дело как чисто криминальное убийство с трупом в багажнике. Ты был нелегально вывезен в СССР и с помощью несложной цепи вроде бы вполне естественных ходов прибыл в распоряжение своего отца… Куда девались Брайт и Рабиновитц, до сих пор неизвестно. Судя по всему, их нет ни в США, ни в России.

— А что было с Брауном?

— Браун был помещен на естественный носитель, женился на Марселе Родригес и стал совладельцем компании «Cooper shipping industries». Сейчас он ее фактический владелец. При этом он познакомился с Сарториусом и решил тряхнуть стариной в роли коммандос…

— Так… — Я прямо-таки задыхался от обилия информации, известной и неизвестной. — Ну, а как ты превратилась еще и в Таню?

Вот тут, как и в первый раз, сработал какой-то невидимый выключатель, картинка поплыла и смазалась, свернулась в золотистую спираль и исчезла в непроглядной черноте…

Сон оборвался, начинались реальные кошмары.

НА ОТМЕТКЕ 100

Пробуждение наступило почти мгновенно. Почти так, когда в казарме дневальный орет: «Подъем!» в самое ухо. На сей раз никто не орал, только Таня сильно тряхнула за плечо и шепнула:

— Шаги! Идет кто-то!

Я сел на топчане и прислушался. Да, сверху по спиральному туннелю кто-то шел. Шел, громко топая и, похоже, не собираясь скрывать свое присутствие. Скорее всего, так могли шагать только «тигры». Вообще-то натуральные тигры, как и все иные представители семейства кошачьих, ходят мягко и неслышно. Однако хайдийские коммандос, которых, возможно, даже специально обучали бесшумному передвижению, на сей раз считали, что важнее двигаться быстро, поскольку никакой реальной встречи с противником не ожидали. Поэтому за шум, производимый в спиральном туннеле-лестнице, их батальон следовало переименовать. Дать ему новое, звучное имя, например «слоны». Это больше соответствовало истине.

Впрочем, шел по лестнице отнюдь не весь батальон. Хотя топотала не одна пара ног, можно было прикинуть, что сюда идут не больше пяти-шести человек.

Причину их появления здесь, на семидесятиметровой глубине, можно было объяснить, как мне представлялось, очень простой причиной. Должно быть, тот лейтенант, что приказал бросить гранату на лифтовую площадку, доложил по рации своему сеньору капитану, как лихо он разделался с террористами. А сеньор капитан, решив, что его летеха сачкует, потребовал представить доказательства. Соответственно присовокупив к этому требованию кучу местных матюков. И тогда лейтенант кликнул какого-нибудь сержанта или капрала, велел ему взять несколько бойцов и лезть в шахту, чтобы достать оттуда бренные тела или то, что от них осталось. Об исполнении, соответственно, доложить.

Наверное, для начала этот сержант или капрал тоже выматерил лейтенанта, хотя скорее всего мысленно, а потом обвязал веревкой какого-нибудь молодца и спустил его вниз. Конечно, веревки такой длины, чтобы достичь дна, у коммандос не оказалось. Они ведь не горные егеря. Нашлось небось метров пятьдесят, на которых глубоко не спустишься. Поболтавшись внизу, как рыбешка на крючке, воин высветил фонарем двери и, раскачавшись, запрыгнул в них. Потом по этой веревочке, страхуемой с двух сторон, в бывшую подземную караулку перебрались все остальные. Оттуда они двинулись уже пройденным мной и Кармелой путем. Если бы не сырость, то пол и ступеньки лестниц были бы покрыты слоем пыли и «тигры» сравнительно легко могли бы рассмотреть наши следы при свете фонарей. Однако пыли не было, и ребята дружно помчались по лестницам, добежали до арки, прошли через шкуродер заваленного туннеля и поперли дальше по спирали. «Тигры» торопились добраться до дна шахты, отыскать трупы смятых в лепешку террористов, притащить эту добычу лейтенанту, дождаться, когда приедет капитан, и получить от него благодарность с обещанием представить к награде.

Не знаю, так ли все было на самом деле, но одно могу сказать точно, как дважды два: встречи с живыми эти ребята не планировали.

Осторожно выглянув из комнаты, я увидел световые пятна от фонарей, приплясывавшие на стенах туннеля метрах в двадцати от нас. Сами фонари были еще дальше, но, судя по грохоту ботинок, должны были вот-вот показаться. Кроме топота, слышались невнятная, но гулкая ругань, сопение и бряцание оружием.

— Надо вниз уходить, — сказал я Кармеле.

— Уходи, — разрешила она, — а я их здесь подожду.

Спорить с дурой у меня времени не было. Я хорошо знал, чем виртуальная Таня отличается от реальной, и подумал, что не нанимался заботиться о ее здоровье. Свое дороже. Поэтому я выскочил из комнатушки и побежал по туннелю вниз. Я справедливо считал, что за собственным топотом господа «тигры» меня могут и не расслышать.

Однако они были слишком близко. Не пробежал я и десяти ступенек, как почуял острую необходимость обернуться. РНС или просто инстинкт сработал — не знаю. Но получилось очень вовремя. Там, наверху, словно маленькое солнышко сверкнул фонарь, слава Богу, не прямо мне в глаза, и появилась темная фигура. Подхватив «бизон» под шнек, я нажал спуск…

Грохот, заполнивший туннель, сильно ударил по ушам, очередь вышла не маленькая, на десяток патронов. Сколько из них пришлось в головного «тигра» я не считал, но, должно быть, достаточно, чтобы он кубарем покатился вниз и распластался на площадке. Фонарь разбился, и наступила тьма. Чтобы выиграть несколько секунд и драпануть вниз, я стреканул еще одну очередь, надеясь заставить ребят быть поосмотрительнее и не высовываться. Насчет того, чтобы попасть в кого-то, я не особо беспокоился, но и протестовать не стал, когда неожиданно сверху сквозь визг рикошетов долетел вопль боли и еще один гражданин, громыхая оружием и собственными костями, свалился на площадку перед дверью. По-моему, он был еще жив, потому что дрыгался какое-то время поверх первого трупа. Но я не садист, чтобы любоваться такими вещами, меня очень сильно заботило мое здоровье, тем более что по всей логике событий граждане должны были запустить в меня гранату. Дожидаться таких подарков было не в моих правилах, и я поспешил воспользоваться теми секундами, которые выиграл. Перескакивать в темноте через ступени было трудно, в конце концов я просто заскользил по ним, лежа на животе, ногами вперед. Где-то наверху сверкнула вспышка, грохнуло — похоже, это была та самая долгожданная граната. Искорки осколков, чиркнувших по стенкам туннеля, мигнули где-то метрах в десяти от меня, один какой-то шуршанул над головой, воздушная волна катнула через меня, но не очень сильно. Затем гулко затопали подметки — «тигры» рванулись вперед. Если Кармелу не пришибло при взрыве, то сейчас они бросят вторую гранату в комнатушку, и мне останется общаться только с виртуальной Таней.

Однако вместо второго взрыва я услышал лай «ПП-90», испуганные вопли, стоны, прокатилось гулкое эхо и… все стихло.

— Жив, компаньеро? — донесся через несколько секунд голосок Тани.

— Вроде бы, — ответил я.

— Поднимайся, поможешь…

Подниматься было потруднее, чем удирать, тем более что скользить вниз по ступеням так, как это делал я, это значит не щадить ни живота своего, ни ребер. Пока я чуял возможность получения пули или гранатного осколка, о таких мелочах как-то не думалось, но теперь, поднимаясь по лестнице, я ощущал себя здорово побитым. Кроме того, в темноте я пару раз едва не поскользнулся на стреляных гильзах, а под самый финиш запнулся о труп, распростершийся поперек туннеля.

Услышав мое чертыхание, Таня посветила мне с площадки фонарем, и я увидел, что она находится в теплой компании из трех мертвых «тигров», а четвертый и пятый лежат неподалеку от меня на лестнице. Кровь ручеечками сбегала по ступенькам вниз, пахло блевотиной, потому что одного из мертвецов перед смертью вывернуло наизнанку кровавой рвотой, и вообще все было очень неаппетитно.

Судя по всему, события развивались так. Бросив в темноту гранату, которая разорвалась на площадке, окончательно превратив тех, кто на ней уже лежал, в кровавое месиво, коммандос кинулись вперед. Лишь замыкающий догадался сунуться в дверь и тут же получил очередь из «ПП-90», которая пришлась в кадык и почти начисто оборвала парню горло. Двое остальных даже не успели обернуться, потому что Таня в упор расстреляла по ним почти весь магазин. Сейчас эта хозяйственная девушка без тени брезгливости на лице ворочала свежачков, добывая от них разные полезные вещи.

Эта добрая хозяюшка, заставив меня держать фонарь, выбрала рюкзачок почище и собирала в него сухпайки убиенных. У каждого обнаружилось по банке тушенки, по упаковке галет и по стограммовой плитке шоколада, запаянной в целлофан. Все это оказалось целым и невредимым. Достались нам и пять фляг с холодным кофе. Одну из них, правда, продырявила пуля, но все из нее вытечь не успело, и мы немного промочили горло.

Весь этот продмаг Танечка навесила на себя, а для меня приготовила другой рюкзачок, в который начала загружать боеприпасы. Тут обнаружилось, что нам изрядно повезло. Если бы тот парень, который сунулся в комнату и был убит первым, получил пули не в горло, а в спину, то счет нашего матча против «тигров» был бы не 5:0, а 5:2. Дело в том, что у этого бедолаги в наспинном кармане была пластиковая взрывчатка. Скорее всего его разнесло бы в клочья вместе с Таней, а ударная волна от этого взрыва унесла бы меня куда-то далеко вниз по туннелю, размазав по стенам и переломав все кости.

— Возьмем, — сказала Кармела и пристроила этот страшный пластилинчик в наспинный карман своей курточки. — Теперь тушенка не беспокоит…

Бедняжечка! Она, оказывается, беспокоилась, чтоб ей банки спину не натолкали.

Детонаторы она тоже нашла и теперь была вполне готова взлетать на воздух. Мне досталось тридцать кило патронов и гранат, что тоже не очень веселый груз. К сожалению, все патроны подходили только к «узи», которыми были вооружены «тигры». У нас, правда, тоже были 9-миллиметровые пистолеты-пулеметы, но ни в шнек моего «бизончика», ни в магазин Таниного «ПП-90» парабеллумовские патроны не влезали — слишком длинные. Поэтому пришлось позаимствовать у покойников по автомату. Прибрали и по «кольту» на всякий случай, вынув из остальных магазины. Наконец, обзавелись пятью штурмовыми ножами. Из них я взял один, потому что считал такое количество вполне достаточным для того, чтобы кого-нибудь зарезать, а Таня — четыре.

— Куда тебе столько? — спросил я.

— Кидаться буду, — сказала она с милой улыбкой.

Пригодились нам два из пяти уцелевших фонарей, из разбитых мы добыли батарейки про запас. Обзавелись веревкой, скрученной в бухту, — метров с полсотни, не меньше.

Но самым ценным приобретением оказалась небольшая книжечка, составленная из листочков, скопированных на ксероксе. Это были фрагменты плана и профилей подземных сооружений в районе «Лопес-23» под грифом «Совершенно секретно».

— Странно, — сказала Кармела, когда мы стали рассматривать профиль шахты при свете фонаря. — Дно показано на отметке сто метров, а мы уже на семидесяти. Вот, видишь, пост аварийного управления лифтом. Значит, вроде бы всего шесть витков по спиральному туннелю вокруг шахты — и мы у дна…

— А давай проверим? — предложил я. — Если тут действительно осталось только тридцать метров до дна, то нашей веревки хватит. Я подержу, ты слазишь…

— Издеваешься? — хмыкнула Таня. — Это и так видно. Фонарь бьет почти на полста метров, а где тут дно?

— Можно бы бросить чего-нибудь и прикинуть примерно по секундам.

— Точно! — согласилась Татьяна, снимая с руки одного из убитых электронные часы. — Подхватывай за ноги…

Мы взяли мертвеца, раскачали и выбросили с площадки в дыру.

— Одна… Две… Три… Четыре… Пять… — считала Кармела вслух, глядя на цифровое табло часов. А у меня в голове вертелась не забытая еще со школьных времен формула: «Н = gt2/2». Это самое «g» равно 9,8 , сократим с 2

— будет 4,9 , округлим до 5…

— Восемь… Девять… Десять! — выкрикнула Кармела, и тут снизу донеслось глухое «бум-м-м». Должно быть, покойник долетел до чего-то железного.

— Десять в квадрате — сто, сто на пять — пятьсот… — вычислил я.

— Ни фига себе! Полкилометра! — выдохнула Кармела. — С парашютом прыгать можно…

— Проверим? — предложил я, и в шахту сбросили еще одного. И на этот раз «бум-м-м» послышалось через десять с небольшим секунд.

— Между прочим, — сказала Таня, — при такой высоте надо уже и скорость звука учитывать. Она — 340 метров в секунду, стало быть, звук к нам больше секунды шел.

Отличница! Небось по физике сплошные пятерки были. Очень, кстати, полезная наука для снайпера…

— Ну хорошо, спишем секунду на звук. Девять в квадрате — восемьдесят один, восемьдесят один на пять — четыреста пять, — подсчитал я. — Все равно до фига, по этой веревочке не слезешь.

— Значит, пойдем пешочком… — объявила Таня, явно вступая в командование нашим «отрядом». Я не протестовал, хотя мог бы, наверное, по крайней мере поинтересоваться, на кой черт нужно предпринимать это путешествие к центру Земли, когда на профиле шахты было обозначено немало ответвлений, по которым, если постараться, можно было бы поискать путь наверх. Спорить с Танькой — себя не уважать.

Пошли. Рюкзачок и все прочее сразу дали о себе знать. Полста килограммов

— навьючка приличная. Тем более что в спиральном туннеле никаких перил конструкторы не предусмотрели и шансов скатиться кубарем минимум до стометровой отметки было немало. Хорошо, конечно, что теперь имелись фонарики, благодаря которым можно было хоть что-то видеть впереди и спокойно переносить ногу на следующую ступеньку, не боясь свалиться в какой-нибудь колодец или иное углубление полукилометровой глубины.

В общем, до отметки 100 метров мы добрались благополучно. О том, что это уже 100 метров, мы вначале не знали — просто обнаружили очередную площадку с выходом в шахту. Здесь стальной щит сохранился в целости, должно быть, взрывная волна его не тронула. Щит, закрывавший солидную арку, сквозь которую вполне мог проехать грузовик, располагался слева, а справа просматривался длинный, то есть уходивший черт-те куда туннель. В нем не было рельсов, но зато лежал ровный, только чуть-чуть потрескавшийся асфальт. В родной Москве такую автодорогу можно было считать вполне приличной. Спиральный же туннель продолжался сразу за аркой, его полуовальный проем виднелся на противоположной стороне туннеля.

Танечка достала трофейную книжечку и посмотрела на отметку 100 метров. Там была обозначена арка, коротенький отрезок профиля туннеля с обрывом и стоял значок «* 12».

— Так… — деловито произнесла Кармела. — Должно быть, план этого туннеля на двенадцатой странице.

Догадливая! Так оно и было. Там оказался не только план, но и профиль. Поэтому мы смогли разобраться, что «автодорожный» туннель тянется с небольшим уклоном аж до самого Сан-Исидро и ведет прямехонько в президентский дворец на Пласа дель Армас…

Правда, от этой подземной автострады было еще несколько ответвлений. Можно было попробовать разобраться, куда что идет, но на это у нас не оказалось времени. С дальнего конца автодорожного туннеля послышался сперва тихий, а потом все нарастающий гул моторов. Затем по стенам покатились световые пятна автомобильных фар…

ВСЕ НИЖЕ, И НИЖЕ, И НИЖЕ…

Судя по тому, какой гул и рев издавали машины, приближающиеся к нам, это была солидная автоколонна. Тут могло быть много желающих пострелять, и связываться как-то не хотелось. Тем более что была возможность тихо удалиться и не навязывать почтеннейшей публике свою персону. На сей раз пример мне подала Танечка, которая быстренько-скоренько перебежала через асфальт и скрылась в полуовальном портальчике спирального туннеля. Я тоже ждать себя не заставил.

Правда, отсюда, со стометровой отметки, спиральный туннель сильно изменился. В нем исчезли ступеньки. Теперь это был пандус, такой, какой бывает в многоэтажных гаражах, только гораздо круче. В свете своего фонаря я увидел, что Кармела, ощутив непреодолимую силу земного тяготения, вынуждена сесть на пол, состоящий из шлифованных гранитных плит, и ехать, как завещал товарищ Маяковский. Пришлось и мне последовать ее примеру, поскольку кубарем катиться я не хотел.

Никогда не занимайтесь санным спортом без санок, тем более не на ледяной трассе, а на каменной. Уверяю вас, шансов свернуть шею больше чем достаточно, особенно если роль санок у вас за спиной выполняет мешок, набитый патронами в снаряженных магазинах и гранатами с вкрученными взрывателями. С каждым витком спирали было все труднее притормаживать ботинками, а потому скорость спуска довольно быстро возрастала, и было ощущение, что штаны вот-вот загорятся. Не раз и не два рюкзачок очень увесисто тюкался о стену под воздействием центробежной силы. При этом у меня все екало внутри, как от самого удара, так и от страха, что какой-нибудь капсюль в гранате сам собой сработает и… пойдут клочки по закоулочкам. Я уже понимал, что туннель-пандус предназначен для спуска вовсе не людей, а каких-нибудь крепко упакованных, небьющихся и невзрывчатых грузов, например мешков с крупой или мукой, которые к этому туннелю солдаты Лопеса подвозили на грузовиках, сбрасывали вниз, а затем уезжали, даже не зная, кому и на какой глубине эта мука понадобится. Более серьезные грузы везли на лифте, чтобы не раскокать.

Одно было хорошо — быстрота. Какой же русский не любит быстрой езды, даже если это езда на собственной заднице! Проскочив всего за пару минут примерно пять-шесть витков спирали, мы вылетели к лифтовой арке, наглухо задвинутой стальным щитом, и очень мягко плюхнулись на гору мешков, валявшуюся поперек туннеля. Конечно, будь я Лопесом или Хорхе дель Браво, то строго спросил бы с нерадивых холуев за то, что не прибрали к месту продовольствие, но я-то был всего лишь Бариновым, которому эти мешки помогли не отбить почки и копчик.

Плана этого этажа в книжонке, взятой у «тигров», не было. Спиральный туннель продолжения не имел. Можно было идти только вправо от арки, по туннелю, предназначавшемуся для размещения продовольственного склада.

Впечатление было такое, что здесь все побросали впопыхах, срочно удирая то ли после взрыва, устроенного Китайцем Чарли, то ли позже, когда Лопес и дель Браво удрали с острова. Помимо горы неразобранных мешков, в туннеле стояло десятка два электрокаров. Платформы некоторых были загружены мешками почти полностью, на другие успели уложить по паре-две мешков, третьи оставались пустыми. Само собой, что аккумуляторы электрокаров давно сели, и покататься на них нам бы не удалось.

Дальше по туннелю, по обе его стороны, виднелось несколько боковых ворот. Видимо, там располагались хранилища. Возможно, в прежние времена там поддерживался нужный температурно-влажностный режим, все кондиционировалось и вентилировалось, но теперь все это было отключено и в туннеле стоял тугой аромат плесени и тухлятины. Все продовольствие, запасаемое диктатором на случай ядерной войны, скорее всего накрылось медным тазом.

Закончился туннель дверями, за которыми обнаружилось помещение, где обитали складские рабочие или, что вернее, солдаты. Тут была казарма примерно на два взвода, спальня с двухъярусными кроватями, канцелярия с телефоном и сейфом, из которого, убегая, все-таки забрали секретные документы, кухня-столовая, умывальник-сортир, каптерка, из которой утащили все что могли.

Куда делись отсюда эти тыловые крысы, мы поначалу не уловили. Через спиральный пандус они явно подняться не могли, а лифт, по идее, к моменту эвакуации уже не работал. Однако, добравшись до пищеблока, мы обнаружили на полу из каменных плит огромное количество следов ног. Все они вели к небольшой стальной дверце, которая оказалась запертой.

— Картина Репина «Приплыли…» — заметил я. Но Таня была другого мнения. Она сняла рюкзачок с продуктами и деловито попросила:

— Достань-ка пластит!

— Ты чего, дверь собралась рвать? — озадаченно спросил я.

— Само собой.

— А не шибко шумно выйдет? Над нами, между прочим, целая кодла с автомашинами…

— Ничего, потерпят!

Танечка работала так, что ни один диверсант не уличил бы ее в непрофессионализме. Осмотрела дверь, поглядела, на чем держится, отрезала от плитки пластита несколько небольших кусочков, прямо как кухарка лапшу, а затем начала вмазывать взрывчатку под петли и замок. Точно по норме отмерила отрезок огнепроводного шнура, вставила в детонатор. Специальными щипчиками на черенке штурмового ножа обжала шнур в детонаторе. Во, скрипачка, звезда «Чавэлы»!

Зажигалкой «Zippo» сеньорита, видимо, запаслась все у тех же «тигров». Когда шнурок приятно зашипел, напоминая, что пора очистить помещение, я довольно быстро дернул из пищеблока в спальное помещение, позабыв на кухонном столе пластит. Танечка исправила мою ошибку, забрала взрывучую плитку и принесла ее с собой.

Грохнуло не очень сильно, можно сказать, тихонько. Танечка сэкономила и высадила дверь довольно аккуратно. А вот если бы сдетонировал забытый мной остаток плитки, тогда, пожалуй, могло положить стену казармы, за которой мы прятались.

— Нормально, — похвалила себя Кармела, осмотрев дверной проем.

Через взорванную дверь мы вышли на лестницу — почти такую же, что вела от комнат охранников к перрону станции «Кукурузное поле». По этой лестнице можно было и подниматься вверх, и спускаться вниз. Мне уже надоело двигаться в направлении центра Земли, то есть поближе к преисподней, и я уже хотел было сделать шаг в противоположном направлении, но в это время сверху, то есть оттуда, куда мне хотелось направить свои стопы, послышались топот и крики:

— Вперед! Проверить! — У тех, кто орал, были самые серьезные намерения, и вступать в очередную перестрелку мне не захотелось.

Я бросился по лестнице вниз, благо тут были перила, и шансов сверзиться наблюдалось поменьше, а Танечка задержалась, поскольку считала, что нехорошо уходить, ничего не оставив на память.

То, что она оставила в подарок гранату с разогнутыми усиками и суровой ниткой, привязанной за чеку, я узнал несколько позже, когда она уже догнала меня, и мы находились тремя-четырьмя лестничными маршами ниже. Именно в это время наверху бабахнуло, послышались вопли, вой и ругань.

— Нате вам днестровскую растяжечку! — прошипела Таня.

Сверху тоже бросили гранату, но она грохнула гораздо выше нас, на два-три марша, нас только воздухом чуть-чуть толкануло.

Пролетев еще три-четыре лестничных марша, мы уперлись в стальную дверь, точно такую же, как была в пищеблоке. Уйти можно было только через нее.

— Прикрой! — приказала Таня. — Дуй на два марша вверх!

Дунул! Вверх бежать — это не вниз. Получилось помедленнее, но все-таки успел раньше, чем туда добежали те, сверху, и опоздал, слава Богу, попасть под брошенную ими гранату. Когда шарахнуло, я еще не выскочил на ту площадку, где можно было угодить под осколки. Сразу после взрыва они затопотали вниз, лучи фонарей и световые круги заметались в темноте. Вот они выскочили на площадку, кучей, сразу трое или четверо! Н-на!

«Бизон» загавкал будто сам по себе, я не пожалел патронов. Гильзы, выброшенные из ствольной коробки, со звоном ударялись в стену, сыпались на пол. Там, на площадке, ответить не успели, только сверху трыкнул «узи», и очередь врезалась в гранит ступенек, пули пошли гулять от ступеней к потолку, от потолка по стенам, но меня каким-то бесом миновали. Везет! Отскочив в угол, а затем еще дальше, ниже площадки, я услышал щелчок: мне отправляли гранату. Она стукнулась о ступеньки и запрыгала вниз. Я тоже, стараясь не попасть под удар. Тряхнуло, бухнуло! Осколки заискрили чуть в стороне, воздухом меня швырнуло на площадку, крепко притиснуло к рюкзаку, набитому железом, но хребтина, кажется, выдержала. Пока я стоял на четвереньках, пытаясь очухаться и восстановить дыхание — впечатление было такое, будто меня крепенько приложили кулаком под дых, наверх взлетела Кармела и затарахтела из своего складного аппарата. Снизу шипел шнурок, воняло гарью, я понял, что вот-вот рванет, и каким-то чудом сумел распластаться на площадке и отползти в сторону. Ударило, площадку тряхнуло, я совершенно неожиданно оказался стоящим на ногах, а сверху уже скатывалась Таня. Она дернула меня за руку и почти силой стащила вниз. Позади нас грохнула еще одна граната, но мы уже выскочили в очередной туннель.

Свой фонарь я разбил, а Таня лишь ненадолго включила свет, чтобы глянуть, куда бежать. В свет попала железнодорожная колея и что-то вроде платформы, стоящей на рельсах. Дальше путь был под уклон, но раз платформа стояла и никуда не скатывалась, значит, у нее под колесом был «башмак»…

— Залезай! — заорал я, забрасывая на платформу рюкзак, «бизон», Андрюхин «Калашников» и трофейный «узи». Таня быстро взобралась на платформу и приложилась по двери, в которую вот-вот должны были сунуться преследователи.

Под колесом платформы действительно были «башмаки», и не один, а два. Первый, тот, что справа, я успел выдернуть еще до того, как Таня застрочила из своего «узи» по двери, а вот второй, левый, прижало крепко. Пришлось упереться в буфер, толкнуть полутонную — может, и полегче — колымагу вверх по уклону и лишь затем выдернуть «башмак». После этого я вцепился в борт, подтянулся на руках и рывком перекинул обе ноги на платформу. Татьяна молотила короткими по двери, не давая тем, кто догонял, высунуть носа. Наша платформа медленно, но уверенно покатилась, автоматные очереди кой-какой реактивный импульс имели и помогали закону тяготения.

Таня вполне отчетливо матюкнулась, потому что отстреляла все до железки и ухватилась за второй «узи», но я уже сцапал Андрюхин автомат и очень вовремя обстрелял дверной проем. Оттуда тоже тарахтели, но не высовываясь и потому наобум лазаря, мимо денег.

Платформа пошла уже совсем ходко, и я молил не знаю какого Аллаха, чтоб не слетела на какой-нибудь стрелке. Туннель круто загнул куда-то вправо, теперь пули, пущенные нам вслед, долбились о стену где-то далеко позади.

— Выкрутились? — с недоверием спросила Кармела, очевидно, саму себя. — Выкрутились, а?!

Рискнули включить фонарь и глянуть вперед. Нас обдувало встречным воздухом, и телега, похоже, разогналась уже до скорости груженого товарняка.

Сзади послышался топот, но наш транспорт явно двигался побыстрее. Правда, надолго ли? Как-никак все железнодорожные уклоны где-нибудь кончаются…

Впрочем, туннель все время загибал влево, и было похоже, что мы опять идем по спирали, на сей раз на колесах. Если так, то нас могло занести хрен знает куда…

— Пожуем? — предложила Кармела. Распотрошили одну пачку галет и банку тушенки. Штурмовой ножик легко вспорол жесть, а вот жрать с него было не очень удобно. Но у Кармелы обнаружился ножичек со складной ложкой, и дело пошло на лад.

— Вагон-ресторан! — похвалил я, с тревогой, однако, вслушиваясь в гул колес. Нет, платформа по-прежнему набирала ход, и надо было бояться уже не того, что она где-то остановится, а того, что на полном ходу влетит в какой-нибудь тупик и мы, слетев с нее, расшибемся о стену всмятку. Я осмотрелся: должен же быть на этой хреновине какой-нибудь тормоз?

Таня включила фонарь, он освещал тюбинги, рельсовую двухпутку — мы катились по правой колее — но туннель все так же заворачивал влево под уклон. Однако тормоза на платформе не имелось, видать, сочли, что оснащать эту тележку такой сложной техникой не имеет смысла. Очень бережливые ребята небось были!

— С ветерком! — порадовалась Таня, но мне этот ветерок радужных ожиданий не приносил. Я вспомнил, как одиннадцать лет назад точно так же решил прокатиться на немецкой вагонетке, и к чему это все привело… Если виртуальная Таня не врала, то это все-таки была чистая случайность, что я попал к бундесам, а от них в лапы Брайта. Случайность, а она мне всю жизнь перевернула и на уши поставила. Куда-то эта кривая вывезет?

Спрыгнуть было уже невозможно. Платформа катилась со скоростью курьерского поезда. Теперь уже и Кармела забеспокоилась.

— А не расшибемся?

— Посмотрим, — сказал я уклончиво, потому что изменить ситуацию мы уже не могли. Оставалось, как говорится, «ждать, надеяться и верить»…

Сидеть стало невозможно — сдувало. Улеглись на животы, смотрели вперед, светили фонарем, от мелькания тюбингов в глазах рябило, встречный воздух слезы выдувал. А скорость все росла и росла. Не знаю, рассчитывали эту таратайку ее конструкторы на такое движение или нет. Я уже чуял запах горелого масла — похоже, что у платформы могли загореться буксы. А ежели это масло выгорит, то ось от трения разогреется, заклинится, и слетим мы на полном ходу с рельсов. Очень веселая перспектива, когда скорость под 70-80 километров, а лететь надо головой в бетонные тюбинги, такие же шпалы, в стальные рельсы…

Да, букса горела. Обернувшись, я увидел, что слева от задней колесной пары идет свечение, то есть за нашей тележкой несется раздутый встречным воздухом факелок огня. Затем из-под левого заднего колеса снопом, как из-под точильного круга, полетели искры…

— Ой, мамочки! — вскрикнула Таня, и я понял, что в ней еще сохранилось что-то человеческое.

Но тут свет фонаря внезапно уперся в воду. Там, впереди, куда неслась по инерции наша тачанка, туннель был затоплен…

Пш-ш-ш! От раскаленной оси поднялся пар, платформа, врезавшись в воду, разом погасила скорость, подняла вокруг боков усы, как у катера. Нас рвануло было вперед, но, вцепившись друг в друга и в борта платформы, мы все же удержались. Платформа, однако, не остановилась, а продолжала теперь уже медленно катиться по затопленному туннелю. Где-то там, впереди, вода доходила до потолка, и катиться туда ни у меня, ни у Тани желания не было. А потому, похватав все что можно с платформы, мы прыгнули за борт, в прохладную, но отнюдь не ледяную воду. Морскую, как ни странно…

ОЧЕНЬ ПРИЯТНАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

В том, что вода морская, я убедился не только тогда, когда слизнул с губ несколько соленых капелек, но и тогда, когда почуял, как засаднили все ссадины и болячки, приобретенные во время нынешнего «отпуска». Правда, я слышал, что морская вода способствует быстрейшему заживлению ран, но все-таки немного поругался.

Мокрые как мыши, мы с Таней выбрели на сухое место и, отдуваясь, уселись на рельсы, метрах в пяти от воды.

— Бр-р! — сказала Кармела. — Опять повезло…

— Куда там! — бодренько согласился я, хотя вовсе не представлял себе, что делать дальше.

Куда нас могла завезти платформа, можно было только догадываться. То, что возвращаться по обратной дороге означало попасть в лапы «тигров», сомнению не подлежало. Идти вперед я бы не решился даже с аквалангом, поскольку не имел представления о том, сколько надо плыть по затопленному туннелю, а без акваланга это было просто невозможно. Сухпайки, правда, остались, и при особо экономном расходовании можно растянуть их на несколько суток. А дальше? Рыбку ловить в туннеле? Может, заплывет сюда какая-нибудь дура… Кармелу не съешь — она сама сожрет кого захочет. Да и вообще, холодно, мокро, болячки жжет — полный атас!

— Ты заметил, что вода морская? — спросила Таня.

— Заметил.

— Интересно, сейчас прилив или отлив?

Я посмотрел на нее с интересом и одновременно почуял, выражаясь интеллигентно, некую неуверенность в завтрашнем дне. Действительно, крошка-снайпер задала вполне резонный вопросик. Если сейчас прилив, то водичка, по закону сообщающихся сосудов, может отхлынуть из туннеля, и от этого природного явления мы не пострадаем. Но вот если сейчас отлив, то через какое-то время, опять же в силу того же уважаемого физического закона, водичка ливанет сюда и, пожалуй, под солидным давлением. Это может оказаться тем самым событием, которое негативно отразится на нашем здоровье.

— Давай-ка пойдем подальше от воды! — посоветовал я. — Часов у меня нет, да я и не знаю, честно говоря, когда тут прилив и отлив…

Взвалив на себя вооружение и рюкзаки, мы пошли вверх по уклону. Я изредка оборачивался, поглядывая назад, на воду. Все время мне казалось, что она прибывает…

— Ты лучше на потолок смотри, — хмыкнула Таня, наводя луч фонаря на тюбинг, валяющийся поперек колеи. Не той, по которой мы сюда заехали, а параллельной.

— Грохнется такая штуковина — и хоронить не надо! — весело заметила она, переводя свет на то место, с которого сорвался тюбинг.

Там темнела почти правильная квадратная дыра, глубоко уходившая в коренной свод туннеля.

— Похоже, что это не промоина, — справедливо определила Таня. — Это люди вырубали…

— Отбойным молотком, — добавил я и отчетливо вспомнил, как перепуганный Фелипе Морено трясущимся голоском рассказывал Бернардо Сифилитику: «Когда копали котлован под трансформаторную будку, обнаружили свод из бетонных тюбингов… Мы выбили один из тюбингов и нашли туннель. Там была железнодорожная колея… Но воды там не было, клянусь Пресвятой Девой!»

Осмотрев при свете фонаря тюбинг, валявшийся на рельсах, я убедился, что он выбит с помощью отбойного молотка. Два соседних заметно провисали и вообще-то вполне могли в ближайшее время грохнуться.

— Если я не ошибаюсь, то нам всего ничего до свежего воздуха, — прикинул я.

— Ты уверен? — спросила Кармела.

— Почти. Если б мы еще сумели влезть в эту дыру…

До дыры, находившейся в самой верхней части свода, было метра четыре. По ребрам тюбингов туда было не добраться — мы же не мухи, чтоб без крюков проходить отрицательные уклоны.

Кармела разглядывала туннель, обшаривая фонарем стены.

— Ага! — сказала она, подойдя к стене и вытягивая руку вверх. — Ну-ка, подойди сюда! Дотянешься?

Примерно на высоте двух с половиной метров по обе стороны туннеля были протянуты толстые кабели в резиновой изоляции.

— Если протянем пару веревок от кабеля до кабеля, — прикинула Таня, — то сможем добраться до дыры.

— Вообще-то я не канатоходец Тибул, чтоб такие трюки делать! — Мне это дело казалось не очень осуществимым. — Но попробовать можно…

— Ладно, — отмахнулась Таня, разматывая бухту веревки, затрофеенной у «тигров». — Шея у тебя крепкая по крайней мере?

— Не вешался, не знаю, — хмыкнул я, имея в виду веревку.

— Я вешать тебя не собираюсь, — ответила Таня, — а вот на шее у тебя посидеть не против. Пока жена не видит…

— Ну, если только на шее, — вздохнул я с притворным облегчением, — это еще куда ни шло…

Я присел, крякнул, когда увесистая Кармела уселась мне мокрыми штанами на плечи, но тем не менее сумел выпрямиться, придерживая свою всадницу за лодыжки, потому что в руках она держала конец веревки, а на левое плечо повесила всю бухту.

Она дотянулась до кабеля, просунула веревку между ним и стеной туннеля и крепко привязала не то морским, не то альпинистским узлом. Затем она переехала на моей шее к другой стороне туннеля, отрезала штурмовым ножом нужное количество веревки от бухты и туго натянула веревку поперек туннеля, привязав ее за кабель и с другой стороны. Затем все повторилось еще раз, и получились две параллельные веревки, протянутые поперек туннеля. Затем Танечка, не слезая с моей шеи, обвязала веревку вокруг своей талии, отдала мне бухту и сказала:

— Ну, за Родину, за Сталина!

Ухватившись обеими руками за натянутые веревки, эта артистка широкого профиля выжалась на них в угол — явно из показухи! — а потом, опершись спиной о тюбинги, медленно встала одной ногой на одну веревку, а другой — на другую. Придерживаясь руками за свод, Танечка медленно, но уверенно дошла до самой дыры.

— Так, — сказала она, заглянув в дыру. — Все совсем прекрасненько: тут даже крючочек есть. Потрави веревочку, будь любезен!

Я-то потравил, стоя на земле, а вот Кармела, вытягивая к себе веревочную слабину, несколько секунд держалась только благодаря чувству равновесия. Где-то там, внутри дыры, она набросила веревку на невидимый мне крюк и сказала:

— Хорош! Теперь тяни на себя! Давай! Крепко держи, не отпускай, пока не скажу!

Я потянул, Кармела стала подниматься и вскоре исчезла в дыре. Потом я увидел, как там, над моей головой, она зажгла фонарик, потом что-то брякнуло, а еще через минуту невидимая снизу Таня сказала:

— Отпускай! — Я отпустил, но она из дыры не вывалилась. Вместо этого бухта веревки стала быстро разматываться и уползать в дыру. Вскоре у меня остался только конец веревки.

— Привязывай рюкзак с боеприпасами. Покрепче, смотри…

Привязал. Танечка чуть-чуть приподняла его на веревке, подергала, проверяя, крепко ли держится, а затем быстренько выбрала веревочку и утянула тридцать кило наверх без видимых усилий.

— Нормально! — сообщил голос с воли. — Теперь оружие…

И свободный конец веревки вновь упал вниз. Я продернул его через ремни двух «узи», «калаша», «винтореза» и «бизона» («ПП-90» Танечка положила в карман рюкзака с продуктами), завязал покрепче, и Кармела утянула весь металлолом наверх.

— Ну все, свободен! — объявила она, когда я стоял под дырой, дожидаясь своего часа. Мне даже стало не по себе, потому что она, эта девочка, вполне могла и не шутить. Перспектива остаться здесь в то время, как Кармела будет «там», то есть на свежем воздухе, меня очень не устраивала.

— Спасибо, хоть продукты оставила! — сказал я. — Шоколад, например… Печеньице, кофеек… И вылезать не хочется.

— Ай-яй-яй! — засокрушалась Танечка. — Как же я без шоколадок? Пропаду! Вылезай! Спустить тебе веревочку?

— Не-а, — ответил я дурашливо, хотя только об этом и мечтал.

— Ну, а лестница тебя устроит?

Это было похоже на издевательство, но я сказал:

— Лестница, может, и устроит…

Наверху что-то зашелестело, а затем в дыру с легким бряканьем вывалилась натуральная веревочная лестница с прочными деревянными ступеньками.

— Забирай шоколадки и лезь поживее! — Таня дала эту команду вполне серьезно, и я, нацепив рюкзак с продовольствием на себя, быстро вскарабкался по лестнице в дыру.

Помещение, в котором я оказался, нельзя было назвать шибко комфортным. От пола до потолка — метр, площадь — два на три. Откуда-то сверху слышалось зловещее гудение трансформатора. Все подтверждалось, но я не торопился радоваться, потому что еще не знал, как отсюда вылезти.

Таня втянула наверх веревочную лестницу и задвинула на место чугунную крышку, закрывавшую люк.

— Где это ты такой лесенкой разжилась? — спросил я.

— Здесь нашла, — сообщила она. — Вот тут.

Неожиданно легко она вынула из стенки плиту размером 50 на 50 сантиметров, за которой обнаружился тайник — глубокая бетонированная ниша. Там при свете фонаря я разглядел акваланг, баллоны с редуктором, маску-шлем с фонарем, гидрокостюм, ласты. Были в тайнике и водолазный нож с пилкой, и веревка-линь, и некое странное оружие с необычно широким магазином, похожим на акулий плавник.

— Это что за инструмент? — удивленно спросил я, указывая на «ружжо».

— Автомат подводной стрельбы. Советского, то бишь российского производства, — Танечка отщелкнула магазин и вынула верхний патрон. В нормальную гильзу была вставлена чудовищно длинная пуля, похожая на гвоздь.

— Вот из этой штуковины и застрелили дона Франсиско Хименеса, — прикинул я. — Не ты случайно?

— Нет, — мотнула головой Таня, — не я и не Андрюха, на которого все здешние полицаи ориентировки получили. Это мистер Дэрк организовал, а Андрюху — он по шраму приметный — решил подставить, чтоб Сереге Сорокину пакость устроить.

— Но теперь, как видно, и Дэрку кто-то путь перешел?

— Должно быть… Ну, куда дальше? Вон там лючок в стене, наверное, на выход.

Я критически поглядел на себя и на нее. Видуха была еще та… Самое оно, чтоб вылезать из-под земли на территории «Каса бланки де Лос-Панчос»! Рваная и прожженная одежда была заляпана кровью, насквозь пропиталась сероводородно-пороховым духом, запахами сырого подземелья, а кроме того, мокра до нитки.

— Интересно, который час? — спросил я.

— Мои встали, — сказала Кармела. — Вообще, наверно, уже вечер. Или ночь.

— Вечер или ночь — большая разница! — заметил я. — Ночью можно и в такой одежке походить.

— Ну да, — скептически сказала Таня, — выйдем на кольцевую автостраду, тормознем кого-нибудь — и ту-ту к Эухении? Там-то нас и возьмут.

Она точно углядела мои мысли — будто прочитала. Может, у нее эта микросхемка сработала?

— По-моему, здесь в тайнике места хватит, чтобы всю нашу навьючку спрятать, — прикинул я, — и шкуры эти грязные тоже.

— А мы с тобой будем, как нудисты, голыми разгуливать! — иронически подпела Кармела. — Клево, компаньеро!

— Купальник-то у тебя есть?

— Ну, что-то такое было. Может, даже не очень грязное.

— Это наплевать. Проберемся на пляж, ополоснемся начерно и пойдем в «Каса бланку». Десять дней еще не кончились, номер оплачен, у меня там даже паспорт, между прочим. Но самое главное — там чистые шмотки должны оставаться. Ты чуть-чуть худее Хавроньи…

— Что-о? — обиженно переспросила Таня.

— Это я жену так зову…

— Нежно, нечего сказать! Короче, ты решил меня в ее тряпки обмундировать? Интересно, а администратор не заметит, что ты уходил с блондинкой, а вернулся с брюнеткой?

— Ну, во-первых, бабе что из брюнетки в блондинку, что наоборот превратиться недолго. Скажем, для того, чтобы муж на здешних чернявеньких креолок не заглядывался. А во-вторых, здешним гражданам, откровенно говоря, по фигу, каких дам я могу к себе притащить. Мы ведь с Ленкой записались в отеле, как Брауны, и ничего. Номер оплачен? Оплачен. У них тут нет такого правила, чтоб после одиннадцати всех посторонних вон.

— А полиция?

— Чего полиция?

— Может быть, нас тут ищут уже.

— Во-первых, за что искать? На нас кто-нибудь заявление писал, что мы корову увели?

— Насчет коровы не знаю, а вот морда твоя по телевизору светилась…

Я призадумался. Ни в жуткого мафиози Родригеса, ни в красного партизана Рамоса мне превращаться не светило. Но по паспорту-то я Баринов! В конце концов, можно поскандалить, затребовать консула, связаться с отцом. Пусть даже в тюрягу упрячут. «Койоты», если даже их всех пересажали, с меня там пылинки сдувать будут. А у «джикеев» сейчас и без меня проблем хватает… Стоп! А если сейчас в этом отеле я возьму да и столкнусь с мистером Дэрком? Ну, это вряд ли… Если у него появились напряги с местной администрацией, ему надо бы отсюда подальше размешаться.

В общем кое-как я себя успокоил.

— Давай для начала все же проверим, куда этот лючок ведет, — предложил я,

— а уж потом, по обстановке, решим.

За лючком оказался небольшой, метра на четыре длиной, лаз квадратного сечения. Проползти по нему можно было вполне свободно. Закончился лаз небольшим колодцем со скобками, по которому нужно было подняться еще на три метра до крышки.

Поднявшись, я уперся ногами в скобу, плечами в стенку колодца, а руками в крышку. Оказалось, что крышка представляет собой деревянный ящик в форме усеченной и перевернутой четырехгранной пирамиды, который наполнен землей. Приподняв чуть-чуть ящик-крышку, я с удовольствием вдохнул тот самый свежий воздух, о котором мечтал с того момента, как влез под землю на кукурузном поле. Солнечного света я не увидел. Стояла шикарная густая тропическая ночь. После холодрыги подземелий казалось, что я сунул нос в парную российской бани.

Колодец выводил прямо в середину густой купы кустов, расположенной довольно далеко от аллей для прогулок публики. Прислушавшись, я понял, что ближайшие зеваки находятся от нас не ближе чем в сотне метров, а кусты надежно скрывают лаз от почтеннейшей публики.

Дальше мы действовали по намеченному плану. Рюкзаки и оружие спрятали в чужой тайник, туда же убрали свое тряпье. Оставили только фонарик — вещь вполне обиходная для ночной прогулки на пляж.

Купальник Танечке, судя по всему, выдавали от щедрот сельхозпредприятия сеньора Сарториуса-Сорокина. Прямо скажем, супермодели от такого пришли бы в ужас, потому что он был какой-то лилово-серый, с разводами. То ли эти разводы были так и задуманы, то ли образовались от нестойкого красителя, разобраться было сложно. Одно хорошо — грязь на таком было очень трудно, почти невозможно заметить.

У меня положение было похуже. На асиенде товарища Сорокина (или на фазенде, выражаясь по-бразильски) я получил белые трусы спортивного образца и серо-голубую униформу из ХБ, в которых местные народные массы рубают тростник или кукурузу. Поверх этого, как известно, я натянул пропитанный кровью камуфляж, доставшийся от Андрюхи Чижова. Потом меня еще раз где-то забрызгало. Все это проникло с верхней одежды вниз, и в сорокинской униформе я смотрелся, как передовой забойщик скота после напряженного трудового дня.

— Н-да! — сказала Танечка. — Жаль, что ты не дама, а то объяснили бы это дело внезапными месячными.

— Тебе все шуточки! — проворчал я.

— Ладно, попробуем устранить! — объявила Кармела и слазила в тайник за штурмовым ножом. — Снимай штаны!

Вот что значит, как пелось в одной советской песне, «заботливые руки и зоркий женский глаз»! Танечка откромсала ножом особо ухрюканные штанины брюк до размера плавок, и они стали выглядеть почти прилично. Правда, трусы из-под них просматривались.

— Снимай! — повелела Таня, и я без сожаления избавился от трусов. Отвернуться я ее как-то забыл попросить, что не вызвало особых возражений. Не чужие все-таки…

От обуви решили отказаться вообще. Она была непригодна для широкой презентации.

После этого мы наконец выбрались в кусты. В крышке-ящике, как выяснилось, тоже был посажен кустик, и, когда мы задвинули его на место, никаких признаков лаза на поверхности земли не осталось. Трансформаторная будка гудела несколько ниже по склону горы, на которой располагался отель.

Стараясь не лезть на главные авениды «Каса бланки де Лос-Панчос», где наслаждались прохладой и вечерним моционом интербабушки и интердедушки, мы с Татьяной совершили марш-бросок к океану. По дорожке-лестнице попросту пробежались, потому что ее было трудно миновать, но тут навстречу нам шла молодая веселая публика, и ее наша беготня особо не смущала — сами такие.

Как ни странно, на пляже еще кое-кто был. Любители волейбола все еще сражались у сетки при искусственном освещении, а несколько счастливых пар бултыхались в воде.

— Кипяток! — воскликнул я, когда мы проскочили ленивый прибой лагуны и очутились по горло в воде.

Водичка прогрелась — это не то слово. После подземных странствий было ощущение натуральной горячей ванны. Болячки и те пощипали и перестали. Здорово! Вот чем тут надо было заниматься, а не пальбой и беготней…

Кармела плыла рядом, как видно, тоже словив кайф от водички. Но она уже беспокоилась о делах практических.

— Сходи-ка ты один в отель. Нечего мне там показываться. Заберешь одежку, если все нормально, и принесешь мне. А я тебя там, в кустах, подожду.

— Ну и как это будет выглядеть? Пришел мистер Браун, забрал женские вещииз номера и куда-то понес?

— Нормально будет выглядеть. Жена ощутила прохладу и послала заботливого мужа. А самой захотелось волейбол досмотреть…

— Ну да, я тебе принесу что-нибудь из Ленкиного, а ты потом начнешь ворчать, что от него не тем пахнет или на тебя не лезет…

— Да пойми ты, Димочка, что у меня же здесь вообще ни паспорта, ни визы. Но нужна я тут многим — «джикеям», вашим, «койотам».

— А как ты, извини меня, вообще здесь оказалась? — Давно пора было задать этот вопрос, но я все не решался. — Я ведь, помнится, доставил тебя в распоряжение моего отца?

— Хм… Доставил… — Тон у Кармелы изменился, и мне показалось, что я зря об этом факте напомнил. — А как Сорокин меня отбил, не помнишь?

— Если честно, то помню, — ответил я, и перед глазами завертелись картинки из всей этой фантасмагории с полетом в Нижнелыжье, — только не уверен, что это было на самом деле…

— Было это, на самом деле было.

— Погоди, — удивился я, — но ведь я тебя и после этого видел. Когда меня вывели из этой искусственной реальности, ты в соседнем ложементе оказалась и обозвала моего отца преступником…

— Это была не я. Не знаю, что там было, только я все это время была у Сорокина и Брауна. В Оклахоме.

— Как тебя туда увезли?

— Понятия не имею. Может, в том же ящике, а может, как-нибудь еще. В гробу, например.

— А сюда-то как попала?

— Не знаю. Как-то попала. Но как выбираться — не знаю.

— Хорошо. А как сюда вообще вся команда Брауна угодила?

— Как сельхозрабочие по найму. Под таким соусом. Андрюха так приехал — это я точно знаю. Но про себя не помню. Понимаешь? Как стерто…

Не знаю, другому поверить во все это было бы трудно. Но я-то уже всякого навидался и почти всему поверил. Во всяком случае, поверил в то, что сама Таня говорит со мной откровенно. Какую картину событий ей представили, каково было в этой картине соотношение между натуральной и искусственной реальностью, я мог только догадываться.

Мы доплыли до сетки почти в том месте, где водолаз, чью базу мы сегодня обнаружили, застрелил Хименеса. Вспомнив об этом, я как-то непроизвольно повернул на обратный курс. Жутковато стало.

На берегу, когда мы туда благополучно вернулись, волейболисты уже закончили свой спор и окунались с хохотом и брызгами, оживленно обсуждая перипетии матча. Парочки выбирались из воды и, хихикая, бежали к лестнице.

— Ладно, — изменила намерения Таня, — в такой куче можно и пройти. Пошли в отель!

Действительно, среди толпы мокрой молодежи в плавках и купальниках мы особенно не выделялись. У многих волейболистов на коленках и локтях были ссадины и царапины, поэтому даже эти детальки нас не высвечивали. И относительная бледность кожи роли не играла — тут были парни и девицы, приехавшие позже нас с Ленкой, во всяком случае, еще не загоревшие.

В фойе, когда мы туда вошли, прохаживались несколько солидных мужичков, которые могли быть, судя по внешности, «койотами». Однако на нас они внимания не обратили. Но вот портье, как ни странно, меня сразу узнал.

— Сеньор Браун, — сказал он, с готовностью подавая мне ключ от номера, будто я вышел оттуда всего час назад, — сегодня утром вам передали вот этот конверт…

Конверт был большой и официальный. На прекрасной бумаге был оттиснут золотом замысловатый хайдийский герб, вокруг которого на фигурных лентах была надпись: «Канцелярия президента Республики Хайди». Каллиграфическим почерком компьютера на этой же лицевой стороне было выведено адресование: «Отель „Каса бланка де Лос-Панчос“, сеньору Дмитрию Баранову (Ричарду Брауну, Анхелю Родригесу)». На тыльной стороне была шикарная гербовая сургучная печать.

— Благодарю вас, — кивнул я и, подцепив Таню под ручку, заторопился наверх, потому что любители ночного купания и волейбола уже начали обращать на нас внимание. Что, мол, это за знаменитость, которую сам местный президент почтил своим вниманием? Тем более что эта выдающаяся личность рассекает в шорто-плавках, явно час назад переделанных из рабочих штанов.

В номере все было не тронуто. Либо те, кто наводил тут шмон, были крупными специалистами своего дела и постарались произвести инспекцию незаметно, либо по какой-то причине сюда никто так и не добрался.

Таня тут же полезла в душ, поскольку считала результат купания явно недостаточным для ликвидации последствий путешествия по подземельям, а я не без трепета душевного вскрыл пакет.

Послание было отпечатано на принтере, но в конце стоял доподлинный, а не факсимильный автограф дона Хосе Соррильи. Не знаю, сам президент сочинял письмо или целый отдел канцелярии над ним корпел, но в русском переводе получилось следующее:

«Дорогой и глубокоуважаемый господин Дмитрий Баринов!

Ввиду того, что Вы прибыли на территорию Республики Хайди с российским паспортом на это имя, позвольте мне именовать Вас так и далее. Приношу также свои глубочайшие извинения за необходимость побеспокоить Вас во время Вашего отпуска, однако для этого были весьма серьезные причины и не терпящие отлагательств обстоятельства.

Как Вам, должно быть, уже известно, ситуация, связанная с деятельностью компании «ANSO Limited», далеко вышла за рамки сугубо частных финансовых проблем. Поскольку Вы, как лицо заинтересованное, несомненно, не сможете оставаться в стороне от происходящих событий, представляется необходимым провести надлежащие консультации с целью уточнения позиций сторон и выработки повестки дня для дальнейших переговоров. Убедительно прошу Вас не откладывать дату консультаций на неприемлемо долгий срок, ибо в течение ближайших трех дней могут возникнуть нежелательные осложнения.

О своем принципиальном согласии на проведение консультаций и устраивающих Вас времени и месте соблаговолите уведомить начальника канцелярии президента Республики Хайди государственного советника 1-го ранга Хоакина Фьерро.

Примите уверения в совершенном к Вам почтении.

Президент Республики Хайди дон Хосе Соррилья Васкес.

В принципе было над чем поломать голову. Конечно, понимай я хоть что-нибудь в «ситуации», о которой упоминал сеньор президент, то тут же позвонил бы в его канцелярию и договорился о встрече. И уж, наверное, постарался бы объяснить свою позицию, если б она у меня была. Может быть, даже посоветовал бы товарищу Соррилье, как и что делать. В конце концов, с предыдущим президентом, то есть с компаньерой Рамос, у меня были неплохие отношения, и даже очень близкие. Я у нее даже министром числился, правда, никого социально обеспечить не успел. Но в том-то и дело, что сеньор президент со своим посланием попал пальцем в небо. Я ж ни шиша не знал, кроме того, что мне сообщили Косой, Салинас и Ховельянос. Я и понятия не имел, как эта самая «Rodriguez AnSo inc.» раскрутила такие обороты, что захавала весь Хайди на 7/8, и как добиться того, чтоб она не проглотила и остальную восьмушку. К тому же я ни разу не был в Колумбии и даже не в курсе, где там моя штаб-квартира находится. Вот что значит в молодости по глупости какую-то бумажонку подписать.

Но самое главное — я очень плохо представлял себе, что сеньор президент понимал под словами «нежелательные осложнения». Социальный взрыв? Скажем, если без моей подписи местному населению зарплату не выдадут. Военный путч? Опять же если окажется, что все местные «черные полковники» построили виллы на землях сеньора Родригеса и задолжали ему ренту за десять лет. Интервенция колумбийских войск для защиты моих интересов? Это уж совсем ахинея, но кто ж его знает?

Вообще-то стоило поржать над всей этой кретинической ситуацией, но что-то не ржалось. Кто его знает, до чего можно довести президента, ежели его припечет? У нас вон довели одного — он из танков стрелять начал… А здешний может, например, взять и национализировать эту самую «Rodriguez AnSo inc.», поскольку ему по фигу, что Мировое Сообщество скажет, оно о Хайди вообще ничего не знает, потому и не говорит. Не Россия, чай, на которую все пялятся и ждут, чего она еще в этом столетии отмочить успеет. Но самое главное, что не давало мне возможности как следует посмеяться над своей «хлестаковской» ситуацией, так это растущее беспокойство за свое здоровье. Все проблемы — от человека. А нет человека — нет и проблемы.

Танька плескалась под душем, а я ходил вокруг телефона и размышлял, куда бы позвонить. Около телефона лежал шикарненький справочник, где были, конечно, и номер сеньора Фьерро, и номер «ANSO Limited», и номер сеньоры Дорадо… Но прежде чем куда-то звонить, нужно было поразмыслить. В конце концов, это президентское послание могло быть всего лишь крючком. Отзовешься, скажешь, что готов встретиться, а тут — р-раз! — и сцапают. Приедет какой-нибудь теньенте Гонсалес с бригадой — хрен вырвешься. Тем более что портье уже мог и настучать куда следует. Может, уже и едут. Хотя, конечно, для этого вовсе не обязательно послание писать. Тем более вроде бы с подлинным автографом. Ну, позвоню я, допустим, в президентскую канцелярию, а что дальше? У меня ведь даже нет никакой связи с собственной корпорацией. Наверное, в «ANSO Limited» знают, но там уже скорее всего всех пересажали, если так запросто еще утречком окружили дом Сифилитика и саданули по ногам Доминго Косому. Его, кстати, могли и вовсе замочить для простоты вопроса. Эухении позвонить? Там, по идее, может быть Ленка. Хавронья — она Премудрая, она бы подсказала…

Впрочем, что она могла бы подсказать? Только одно: «Позвони отцу!» «И это правильно!» — как сказал бы г-н Горбачев.

Короче, я решил набрать код ужас какой далекой Москвы и телефон Чудо-юда. Это ж семь часов разницы! Судя по здешним электронным, светившимся на стене, время приближалось к полуночи. А вот бате придется устроить побудку в семь утра. Обматерит? Ну а что делать?

Спутник связал меня с Москвой быстро и без проблем. И Чудо-юдо отозвался быстро, будто уже ждал звонка:

— Дима? Ну как отдыхается?

Я проглотил те матюки, которые были готовы вырваться после этого, мягко говоря, издевательского вопроса.

— Да так, не очень. Дела вдруг появились. Вот послушай, посмейся… — И я от корки до корки прочитал отцу все послание дона Хосе Соррильи. Тот слушал внимательно, нигде не перебивал и не переспрашивал. Когда чтение было закончено, я услышал в трубке знакомый утробный хохот. Отхохотав, Сергей Сергеевич сказал серьезным тоном.

— Очень хорошие вести. Дай-ка телефон твоего номера и пока не ложись спать. Через часок тебе из Барранкильи позвонят.

— Откуда?

— Из Колумбии. Пора бы знать, где твоя фирма находится. И вот еще что.Позвони Эухении, там Ленка вся на нервах, звонила мне в час ночи. В общем, не скучай и веди себя поприличнее. Есть на тебя жалобы, между прочим. Жму лапу. Аста ла виста, ниньо!

— Аста ла виста, падре! — только и сумел я выдохнуть.

Справедливо решив, что барранкиллеры или как их там правильно — барранкильерос? — позвонят только через час, я позвонил Эухении. Позвонил по телефону, который был в справочнике, и потому попал в офис, но, слава Богу, нарвался не на автоответчик, а на вполне живую Аурору, бодрствующую на телефоне, по которому любой хайдиец за соответствующую плату мог в любое время пригласить к себе специалиста по экстрасенсорной медицине, чтобы тот заговорил ему зубы или изгнал злых духов из какого-нибудь места.

— Частный центр научной астрологии, экстрасенсорики, прогностики и нетрадиционных методов лечения! — бойко оттараторила Аурора. — Служба экстренной помощи! Мы слушаем вас!

— Это сеньор Баринов. Как мне связаться с сеньорой Дорадо?

— О, подождите минуту, я сейчас… Эухения, видимо, не спала. Как только Аурора переключила на нее связь, супергадалка отозвалась:

— Буэнос ночес, Деметрио! У вас все в порядке?

— Более-менее. На двух ногах, при голове и двух руках.

— Где вы? Судя по номеру, в отеле?

— Вроде бы…

— Не покидайте его! Оставайтесь на месте, и вы будете в безопасности.

— Это расположение звезд такое? — съехидничал я.

— Считайте, что так. Передаю трубку Елене. Хрюшка сразу взяла быка за рога:

— Волчара! Я балдею!

— Ревела?

— Немножко… Но я знала, что все будет о'кей. Смотри, слушайся Эухению и никуда не вылезай. Понял? Завтра увидимся. Чмок!

Как раз в тот момент, когда я вешал трубку, из душа выбралась Таня. Она классно отмылась и завернулась в махровое полотенце, отчего стала походить на какую-то индийскую богиню, правда, не очень смуглую. Меня это немного удивило, потому что в предбанничке данного санузла, как я помнил, висели халаты, входившие в местный сервис. То ли Кармела побрезговала ими, то ли ей хотелось немного поиздеваться.

— Вот тут Ленкины шмотки, — сообщил я, подавая ей спортивную сумку, — разбирайся, а я мыться пошел…

Да, это было очень к месту — отмыться, хотя пришлось это делать осторожно, чтобы не бередить царапины. Тем не менее я сумел оттереть ту грязь, которая не отмылась в море, и окончательно избавиться от всех подземельных запахов.

Когда я вылез из душа, запахнулся в халат и вышел, то увидел пани Кармелюк все в том же индийском одеянии. Она сидела на диване и без особого энтузиазма шевелила Хавроньино барахло.

— Ты ее что, к Рождеству откармливаешь? — проворчала Танечка. — Тут все на два размера больше.

— Не преувеличивай, — сказал я, — максимум на размер.

— Все равно будет как на вешалке.

— Ничего, зато не растянешь…

— Слушай, может, у них тут какой-нибудь магазинчик есть?

— Может, и есть, только сомневаюсь, что он в первом часу ночи еще открыт.

Тут раздался стук в дверь. Осторожный, даже, я бы сказал, вкрадчивый. Впрочем, не всякий, кто хочет тебя пристукнуть, будет долбить в дверь ногами. Поэтому, выходя из спальни в гостиную и приближаясь к входной двери, я чуточку волновался. Очень непривычно и беспокойно не ощущать под рукой оружия.

— Кто там? — спросил я.

— Полиция Лос-Панчоса, теньенте Эсекьель Гонсалес.

Он не заорал: «Именем закона — откройте!», но я все-таки открыл.

— Прошу прощения. — Теньенте был в полной форме и приложил руку к козырьку. — Согласно приказанию мэра Лос-Панчоса, основывающемуся на распоряжении сеньора президента, на полицию Лос-Панчоса возложена задача обеспечить вашу безопасность. С внешней стороны двери будет расположен полицейский пост, под окнами выставлен патруль, в фойе будут находиться еще шесть чинов полиции. Мне приказано не допускать вашего передвижения по острову без сопровождения охраны.

— Можно узнать, сеньор теньенте, чем руководствовался президент, принимая такие меры? — Я спросил это так деликатно, что аж самому противно стало.

— Не могу знать, сеньор Баринов, — извиняющимся тоном произнес теньенте.

— Я только выполняю приказ.

— Это немного похоже на домашний арест, вам не кажется?

— Ради Бога, сеньор Баринов! — испуганно воскликнул Гонсалес. — Вы совершенно свободны и можете идти куда вздумается, но… только в сопровождении моих подчиненных. Поймите меня правильно, я лишь одно из малозначащих должностных лиц. Если хотите, можете завтра с утра обратиться за разъяснениями к мэру. Хотя, если сказать откровенно, он скорее всего тоже не полностью в курсе дела. Вероятно, вам смогут все разъяснить в канцелярии президента, но опять-таки не раньше, чем завтра утром.

— Но вы же, наверное, в курсе того, какая обстановка в Лос-Панчосе? — Я недоверчиво посмотрел на лейтенанта. — У вас что, обострилась криминогенная ситуация?

— Что вы, все в порядке! — бодренько уверил меня Гонсалес. — Утром, правда, по постановлению генерального прокурора были арестованы несколько лиц, которым предъявлены обвинения в уклонении от уплаты налогов, но больше ничего такого. Уверяю вас, я только получил приказ обеспечить вашу безопасность. С того момента, как я выйду из вашего номера, ни один полицейский сюда не зайдет. Вы можете спокойно отдыхать до утра.

Теньенте козырнул и убрался за дверь, которую я на всякий случай запер.

В это самое время затюлюлюкал телефон. «Ну вот и Барранкилья!» — подумал я, хотя и не очень этому обрадовался.

Татьяна все еще сидела над Ленкиными тряпками, ворчала и никак не могла себе прикид подобрать. Я немного отодвинул ее и ухватился за трубку.

— Сеньор Родригес? — спросил из трубки сочный мужской голос, который мог бы принадлежать какому-нибудь телегерою типа Луиса-Альберто или Хосе-Игнасио.

— Да, я вас слушаю, сеньор.

— С вами говорит генеральный менеджер корпорации «Rodriguez AnSo incorporated» Даниэль Перальта. Мы рады, что можем наконец-то услышать ваш голос. Ваш контрагент из Москвы уже ввел нас в курс дела. Завтра в восемь утра все участники переговоров с нашей стороны будут у вас в отеле. Вас это устроит?

— Безусловно. — А что еще я мог сказать?

— В таком случае до встречи, сеньор президент.

Барранкилья, видать, здорово экономила на международных телефонных переговорах. Что этому Перальте вкручивал Чудо-юдо, я даже и не пытался догадываться. Но то, что в моей колумбийской конторе служили очень даже деловые парни, настраивало на оптимистический лад. Во всяком случае, если они на 7/8 скупили Хайди, то уважения заслуживали. Даже если это делалось без моего согласия, по факсимильному автографу. Конечно, вполне могло оказаться, что этих ребят я больше устраивал в прежнем, призрачном виде, поскольку в Колумбии меня почти наверняка разыскивали за неуплату налогов. Хорошо еще, что я случайно не угодил в руководители Медельинского картеля. Это был бы вообще финиш!

— Поговорил? — спросила Таня.

— А ты слушала?

— Слушала, куда денешься. Все равно ни черта не поняла.

— Ащо, пани не розумие гиспанской мовы?

— Николы не розумила.

— Интересно, — удивился я. — И Сорокин с Брауном тебя притащили на Хайди? Им же пара пустяков было научить тебя…

— У меня голова не резиновая, — сказала Таня, помрачнев. — Хватит с меня английского, немецкого и польского.

— Насчет английского ты раньше ничего не говорила. — А насчет немецкого и польского ты откуда знаешь?

Я на секунду задумался, стоит ли рассказывать Тане, что я слышал диктофонную запись допроса, которую мне давал прослушивать Чудо-юдо.

— Думаешь, что твой батько ловчее всех? — усмехнулась Кармела. — Вколол мне что-то типа «Зомби-3» и думал, что все вывернет. Вывел наверх Танечку и подумал, что все вытянул. А Кармела-то спряталась…

И она засмеялась. Нахально, но обворожительно.

— Ладно, — сказал я. — Давай-ка одевайся во что-нибудь, хоть в ночнушку какую-нибудь, и укладывайся спать. А я тут на диванчике приткнусь.

— Какие мы благородные: лучшее место даме, — сказала Танечка. — А может, я не хочу на вашем лежбище спать? Там твоя Хавронья все провоняла своими духами.

Я даже обиделся, потому что Хрюшкины запахи мне очень нравились, и я как-то не думал, что на кого-то они могут действовать отрицательно.

— Мне, — проворчал я, — по фигу, где ты уляжешься. Хоть на коврике для собак. Тут такой предусмотрен по сервису. И нечего выпендриваться. Ежели опасаешься, что я именно сегодня насилую случайных попутчиц, то зря. После того концерта, который был у Джека, царствие ему небесное, у меня к тебе никаких претензий по сексуальной части. Освобождаешь кровать — премного благодарен! Баю-бай, должны все люди ночью спать…

И с этими словами я прямо в халате плюхнулся на просторный итальянский сексодром. Едва башка дотронулась до подушки, как сон крепко слепил мне веки. Это было еще одной приятной неожиданностью за последние несколько часов.

ДУРАЦКИЙ СОН ДЛЯ ДИМЫ И ТАНИ ј 3

Начался третий дурацкий сон точно так же, как и второй, то есть с ответа на вопрос, заданный в предыдущем сне. Второй сон оборвался, едва я спросил: «Ну, а как ты превратилась еще и в Таню?»

— Это работа Сорокина, — ответила виртуальная собеседница. — И твоего отца тоже. Жила-была во Львове очень скромная и очень некрасивая девочка. Мама и папа заставляли ее играть на скрипке, но у нее ничего не получалось. Пиликала и пиликала, потому что была очень послушной и тихой. А потом влюбилась в одного мальчика, который был очень похож на принца из сказки и засматривался только на принцесс с престижными папами, машинами, квартирами и так далее, потому что сам принц вообще-то был совсем нищий. На Танечку эту несчастную с папой-учителем и мамой-инженером, да еще и с внешностью страшнее атомной войны этот принц, конечно, не смотрел. Даже то, что она за ним по пятам ходила от школы до дома, не замечал. А потом этот мальчик взял и записался в секцию пулевой стрельбы. Наверное, для самоутверждения. И эта дурочка Танечка вдруг подумала, что он там на нее начнет смотреть. А для этого, как ей представлялось, надо было в стрельбе себя показать… Взяла и тоже записалась. Не вылезала из тира. Скрипочку почти забросила, а с винтовкой и пистолетом очень подружилась. Тренеры заметили, выставили на район, на город, на область, на республику. Не сразу, конечно, а со временем. Добралась до кандидата в мастера…

— А принц?

— А принц так и не посмотрел. У него дела в стрельбе не заладились, походил года полтора и бросил это занятие. После этого девочка Танечка, когда по мишени стреляла, все время представляла себе, что целится ему в глаз. У него были такие карие глаза, что до костей пробирали… И она их ненавидела. Потому что любила.

— Такая тихая, скромная — и готова была убить?

— Тогда еще нет. Просто у нее была такая игра.

— Слушай, я же видел твое фото в какой-то досаафовской газетке. Там, у цыгана Степаныча. Газета была, по-моему, десятилетней давности…

— Там, где второе место по области? Да, это была та девочка, — и Таня неведомо откуда достала фотографии, — но не я. Сходство есть, и на такой фотографии, как в этой газете, можно не заметить различий вовсе. Да и на этих, очень четких, даже специалист долго помучается, прежде чем определит, кто есть кто. Даже если убрать прически, то тебе будет трудно найти отличия.

Чудесным образом, будто на экране фоторобота, с обеих фотографий исчезли волосы, и я вынужден был рассматривать двух лысых Тань, ставших похожими на известный в недавнем прошлом дуэт «Полиция нравов».

Я присмотрелся. Действительно, можно было долго искать различие между этими двумя девушками. Чуть-чуть различались уши: у прежней Тани они были более массивные и оттопыренные, но под волосами этого различия никто бы не заметил. Носу прежней Тани был несколько толще и рябинок на лице побольше. Вот и все, что мне удалось разглядеть по фото, сделанному «в три четверти».

— Посмотри теперь в фас и в профиль, — предложила виртуальная Таня.

После этого фотографии как бы удвоились, показав мне обеих дам в милицейских проекциях, и теперь я смог удостовериться, что у «новой» Тани, то есть у той, которую я привык видеть, подбородок выдается вперед несколько больше, чем у другой, да и затылок чуть сильнее скошен.

— Да, — согласился я, — не сразу разберешься…

— Тогда эта девочка еще не знала о своем сходстве с Вик Мэллори. Но фотография Вик уже лежала в сейфе товарища Баринова. И более того, по разным городам Союза комитет разослал ориентировки с ее портретом. Задерживать и сообщать наверх. Без указания фамилии и каких-либо иных данных. Таких нашлось не так много. Во всяком случае, концлагерь для них строить не пришлось. С каждой Сергей Сергеевич беседовал лично, во всяком случае, с той девочкой Танечкой — точно. Почему он выбрал именно ее, не знаю, наверно, больше других была похожа на Вик Мэллори. Всех остальных, вероятно, отпустили с извинениями, сказав, что в следственной работе бывают ошибки… А с Танечкой начали работать. Напомнили о патриотизме, долге перед Родиной, о героях-комсомольцах, о мировом империализме и его кознях. И предложили работать в комитете, оформиться в кадры, естественно, при соблюдении надлежащей секретности. Маме и папе она сказала, что уезжает поступать в консерваторию. Дали квартирку, которую Танечка якобы снимала за сорок рублей в месяц у доброй пожилой женщины, конечно же, сотрудницы комитета. На эту квартирку Танечка привозила маму и папу, когда они приезжали ее навещать. В консерватории она действительно числилась, хотя появлялась там редко, и сдавала все экзамены и зачеты. Но в основном она обучалась в закрытой школе, а потом в специальном центре психологической подготовки…

— Один вопрос, — перебил я. — Эта самая квартирка, на которую Танечка маму и папу привозила, случайно не имела номера 40?

— Естественно, — усмехнулась Таня. — А в тридцать девятой изредка появлялся молодой бородач в потертой одежде, который сдал ее беженке из Армении. Очень симпатичная женщина, мы с ней вместе музицировали, и она мне рассказывала, как ей нравится Коля…

— Но воочию ты увидела этого бородатого Колю только в этом году?

— Если не считать того, что несколько раз наблюдала в глазок двери. Но это я, а та девочка Танечка тебя не видела ни разу. И она, и ты там появлялись очень редко, по несовпадающему графику… Ладно, давай продолжим. Значит, ту самую, ныне отсутствующую девочку Таню учили всяким нехорошим наукам. У нее было как бы две программы подготовки. Одна официальная, для начальства. Готовили боевика для возможной работы на территории Польши и Германии.

— Поэтому ты и знаешь немецкий и польский?

— Да, но языкам Таню обучали в спеццентре Сергея Сергеевича. Там же обучали противодействию проверке на детекторе лжи, поведению на допросах с помощью психотропных средств, средств психологического давления и физического воздействия.

— То есть во время пыток? И что, действительно пытали в учебных целях?

— Немножко. Но там, в спеццентре, Баринов втайне от высшего руководства готовил Таню по своей программе. Главной и основной. Девочка Танечка должна была подменить Вик Мэллори и узнать все что можно о фонде О'Брайенов, а со временем взять его под контроль, точнее — отдать его под контроль лично товарища Баринова. Тогда-то Танечка, конечно, не знала, что действует не во благо матери-Родины, великого и могучего Советского Союза, а во имя интересов твоего любимого папочки. Да и суть задания до нее довели не сразу. В этой системе карты никогда не раскрывают до конца.

— Погоди, ведь, чтобы подменить Вик, Таню надо было в США спровадить, а начальство ее на Германию нацеливало…

— Верно. И потому направило ее с одним небольшим музыкальным коллективом на гастроли в ГДР. Было такое государство, как ты помнишь. И представь себе, вышла незадача. Потерялась девочка! Ушла пройтись по вечернему Берлину и испарилась. Правда, была это уже не Таня, а Люда, и фамилия другая, и вообще блондинка, а не брюнетка. Ай-яй-яй! Как там ансамбль разбирался — неважно. Но Танечка по каналам гэдээровской штатсзихерхайт аккуратно вышла в заданный район территории Бундесрепублик Дойчланд и завалила там из бесшумного прибора одну пакостную особу женского пола. В дамском туалете одного ночного клуба. За что и почему — не интересовалась. Вся эта операция именно так начальством и планировалась. До этого момента. Потом, по плану начальников, должна была Танечка вернуться к нашим классовым братьям и самостоятельно выехать из ГДР в наш советский фатерланд. Однако в назначенное время и место она к «штазикам» не вышла. Она-то, бедняжка, считала, что все так и задумано, что руководство в курсе. А в курсе был только твой папочка. И уехала Танечка в Штаты, к товарищу Сарториусу.

— Но как же это начальник спеццентра психологической подготовки мог вертеть дела, так сказать, «на внешнем рынке»? Ведь за эту работу другие граждане отвечали, верно?

— Верно. Только у Сергея Сергеевича тогда, в 1988 году, уже было предостаточно возможностей влиять на отдельные фигурки в аппарате. Цепочечки его работали, связочки. У него много друзей было в самых разных верхах. Там, между прочим, самые главные — вовсе не первые тузы, а референты, помощники, секретари, советники. Те, кто все бумажки готовит, но ни на одной подпись не ставит.

— Неужели все так просто: тому тыщу, другому тыщу, с третьим на шашлыки съездил… И купил всех?

— Не так, конечно. Хотя и тыщи, и шашлыки, и шантаж, и обман — все в ход шло. Люди разные. Один просто сам ждет, когда его кто-то купит. Другой думает, что он идейный, а потому должен «доводить до сведения», третий просто дурак, много о себе воображающий и любящий изображать из себя очень умного, четвертый — болтун элементарный. И еще есть пятый, у которого где-то рыльце в пуху, и шестой, который всего и всех боится, и седьмой, который завидует кому-то, и восьмой, которому очень хочется чужое место занять… Наверное, девятый, десятый и так далее тоже найдутся. Вот через таких людей он и ворочал дела. Стукач ему укажет того, у которого рыльце в пуху, дурак с самомнением и властью припугнет труса, болтун протреплется, что вон тот-то очень хочет подковырнуть того-то… А когда из всего этого целая система выстроена, то остается только за ниточки дергать, на свет не высовываясь. Но это все к слову.

— Да, давай дальше про Танечку.

— Попала Танечка к Сарториусу, то есть к товарищу Сорокину. К тому самому, которого тебе представляли как «Главного камуфляжника». Именно он, если помнишь, по команде Брайта вселил в девочку Вик вредную бабу Кармелу О'Брайен. Он долго думал, что работает на партию и правительство, но уже в 1983 году, когда его секретный доклад об «Атлантической премьере» не дошел до верха, засомневался. Он воспользовался тобой, как контейнером для информации, потому что надеялся только на связи и влияние Баринова…

— Не понял, — оторопело спросил я. — Он переправил со мной информацию?

— А откуда бы у тебя в голове взялось столько архивированных файлов? Он знал, что эту информацию не прочтет никто, кроме Сергея Сергеевича. Ну, а на случай, если ты попадешь в чужие руки, записал тебе в память некую виртуальную фигуру — «Главного камуфляжника». Если бы кто-то допрашивал тебя с применением «Зомби-6», то не сумел бы вытянуть ничего, кроме полубредовой информации о «серых кардиналах», да и то лишь в форме устного рассказа. Во время налета на клинику Брайта, когда вас похищали, боевики Сарториуса уничтожили наиболее важные элементы аппаратуры, изъяли дискеты, рабочие записи и многое другое. «G & К» пришлось начинать почти все заново. Они пошли ва-банк, потому что их финансы на пределе, они вынуждены субсидировать Хайдийский национальный центр тропической медицины, потому что там сохранились какие-то второстепенные сотрудники Мендеса и Рохаса, поддерживать Эухению, вести дела с «морскими койотами» и одновременно оплачивать массу людей в разных странах, которые тут же переметнутся на другую сторону, если почуют, что денежный ручеек иссякает… Так, как это сделала Эухения, затем «койоты» и, наконец, правительство Хайди.

— Стало быть, другая сторона — это Чудо-юдо?

— Именно так. Сергей Сорокин был убежден, что генерал Баринов — патриот Отечества и действует только в государственных интересах. Он стал догадываться об обратном только после того, как обнаружил, что стратегическая информация, — а он занимался отнюдь не только сбором сведений по психотропным воздействиям, но и по другим проблемам — никак не отражается на политических решениях высшего руководства СССР, а наоборот, блокируется, оспаривается или игнорируется. Более того, у него начались потери агентов, которые могли быть засвечены только из Москвы.

— А что в это время делала девочка Танечка?

— Ничего. Если не считать того, что работала гувернанткой у мистера Ричарда Брауна, нянчилась с его детишками и пыталась учить их музыке. Дело в том, что Сарториус в тесном контакте с Брауном начал вести свою игру. Первое время они еще не сильно доверяли друг другу, и Танечка немножко контролировала искренность твоего дружка Дика. У него, конечно, тоже была информирующая микросхема, как и у тебя, но были какие-то сбои. Дело в том, что в качестве естественного носителя для памяти Брауна был подобран внешне похожий на него парень того же возраста, ветеран вьетнамской войны, полностью потерявший память после контузии — последствия сказывались… Танечка к Брауну попала как бы независимо от Сарториуса, информацию гнала через «почтовый ящик» и понятия не имела, кому она идет. Одновременно Сарториус через твою микросхему попытался контролировать Сергея Сергеевича. Тот быстро догадался, что утечка идет через тебя, и перекодировал ее. Сорокин получил подтверждение нечистой игры Баранова, но не торопился с выводами. Он воспользовался той самой криминально-политической структурой, одним из элементов которой был Белогорский-сын, чтобы собрать информацию о том, чем занимается в Москве твой отец. И увидел, что тот работает на себя…

— А почему, интересно, так надолго затянулась история с похищением Вик Мэллори и ее матери? Ведь они исчезли всего полгода назад? Или это вранье?

— Нет, тут все верно. Сарториус не торопился по разным причинам. Сначала потому, что потребовалось немало времени на то, чтобы подобраться к тайнам Тимоти О'Брайена, потом потому, что Сорокин решил немного поводить за нос Баринова. А Баринова водить за нос очень трудно. Сорокину приходилось очень сильно крутиться. Но удавалось многое. Например, ему удалось положить в свою клинику Бетти Мэллори и вживить ей информирующий чип. С помощью этого он не только стал получать информацию о жизни Бетти, но и узнал основные составляющие тайны фонда О'Брайенов.

Во-первых, то, что фонд состоит из 549 анонимных и 34 фиктивно-именных счетов, размещенных в 128 банках мира. Общая сумма на январь нынешнего года составляла около 37 миллиардов долларов…

— Сколько-сколько? — переспросил я. — В позапрошлый раз, когда мы с тобой вот так же беседовали, ты сказала, что не знаешь точной суммы.

— В позапрошлый раз не знала, а теперь знаю.

— Но ты, подруга, случайно миллионы с миллиардами не перепутала? А?

— Не перепутала. И это только его ядро. Дело в том, что, помимо этих счетов, имеются 24 банка, которые созданы исключительно за счет ссуд, взятых у О'Брайена. Именно оттуда О'Брайены, рассеянные по всему миру, получали кредиты в случае неурядиц и именно туда они должны были их возвращать. А банки, в свою очередь, обязаны были двадцать процентов прибыли переводить на анонимные депозитные счета, подконтрольные О'Брайену. Вся информация о фонде хранилась в двух местах. Один комплект информации был записан на жестком диске в личном компьютере-ноутбуке Тимоти О'Брайена, который запирался на кодовый замок, имел тройную защиту от несанкционированного включения и мгновенно стирал всю информацию при попытке влезть в компьютер без спроса. Понимая, что какой-нибудь дурак может попытаться, не зная броду, сунуться в воду и стереть записанное в ноутбуке, старый Тим переписал ее в дублирующий компьютер. Вот этот-то компьютер и хранится в том самом сейфе на глубине около пятисот метров. Единственным человеком на Хайди, который знал, как туда попасть, был дон Франсиско Хименес — тайный банкир Хорхе дель Браво. Именно он тридцать лет назад посоветовал Педро Лопесу и своему вкладчику соорудить на Хайди весь огромный подземный комплекс и взять на сохранение ценности неонацистских группировок Южной Америки. В сооружении туннелей использовались знания военных инженеров бывшего рейха, разработанные ими проходческие машины, а также труд пятидесяти тысяч заключенных. Участвовал в финансировании проекта и Тимоти О'Брайен при посредничестве Хименеса. К началу 80-х подземный комплекс был готов.

— И О'Брайен доверил Хименесу доступ к сейфу?

— Нет, он не был таким дураком. Иначе Хименес и «койоты» во главе с Сифилитиком уже давно все прибрали бы к рукам. Хименесу был доверен только один ключ в форме нательного креста.

— Вот оно что! — вскричал я, вспомнив, как разговаривал в «Каса бланке де Лос-Панчос» с горничной Анитой, которая вспоминала о том, что Хименес был очень набожным человеком и не расставался с нательным крестом.

— Значит, тот аквалангист Дэрка, который разделался с Хименесом, похитил крест, который был ключом от сейфа?

— Не торопись, — нахмурилась виртуальная Таня. — Это был только один из трех ключей, которые открывают доступ в комнату, где находится сейф с ноутбуком. Вообще пора тебе объяснить весь механизм действия завещания Тимоти О'Брайена. Он еще загодя объявил наследницей Бетти Мэллори, а о Вик в первом варианте завещания ничего не упоминал, потому что знал ее как врожденную идиотку. Когда доктор Брайт, а точнее — Сарториус «вылечил» Вик, то старик забеспокоился. Появились две наследницы, причем и внучка, и правнучка были вполне в состоянии выйти замуж, что означало возможность раздела фонда. А он ужас как не хотел его делить! Вот Тимоти и решил пересоставить завещание так, чтобы мама с дочкой не могли распоряжаться фондом порознь. С другой стороны, он постарался сделать так, чтобы они не были заинтересованы ускорить его смерть. Для этого он до последнего момента не сообщал им точных данных о содержании последнего варианта завещания. Оно находилось на хранении у Хименеса. В завещании определялось, какая недвижимость и движимость переходит к Бетти, а какая к Вик. А в самом конце указывалось, что дополнения к завещанию каждая может получить по личному предъявлению отпечатков большого пальца в одном из швейцарских банков.

— И что ж там было, в этом дополнении?

— Общим, наверное, была только первая фраза: «Путь в „Бронированный труп“ вам откроет дон Хименес». А дальше я знаю только то, что было написано для Вик:

«1. Ларец с трубой, указательный правой руки + 2881.

3. Портрет Сан-Мартина, мизинец левой руки + 1298.

4. Китайская напольная ваза с тремя драконами, безымянный правой + 6745.

6. Каминные часы с умирающим рыцарем, большой левой руки + 3097.

8. Решетка в проходе — 2198.

10. Сейф — два указательных пальца».

— А что такое «Бронированный труп»?

— Так назывался подземный дворец, сооруженный в самых нижних этажах зоны «Зеро». Там Лопес и дель Браво хотели пересидеть ядерную зиму. Вот уже несколько лет «G & К» пытается найти туда проход, но неудачно.

— А шахта на кукурузном поле ведет в этот дворец? Ведь ее глубина почти полкилометра…

— Эту дорогу они знают. Там, на глубине около пятисот метров, нижняя площадка лифта, который теперь, как ты помнишь, взорван. Кроме того, туда попадало немало обломков. Откуда-то прорвалась подземная вода, и нижняя часть ствола на три-четыре метра затоплена. Но даже не это главное. При тех размерах куша «джикеи» пошли бы на расчистку и осушение шахты. Хименес рассказал им, что там нельзя пройти без перстней Аль-Мохадов.

И с этими словами Таня нарисовала на белой плоскости, возникшей прямо из воздуха, знакомые значки: «(+))+((-))-(«.

— Так что, Хименес контактировал с «джикеями»?

— Он торговался, и очень активно. Что его и погубило в конце концов. К нему подбирались и «джикеи», и «койоты», и Сорокин. Для начала он продал текст хранившегося у него завещания «джикеям» за двести тысяч долларов. Еще за два года до смерти Тимоти. Но после «джикеев» на него вышли «койоты», и с них он содрал триста…

— А с Сорокина четыреста? — усмехнулся я.

— С Сорокина он ничего не смог взять, потому что товарищ Сарториус его похитил и, списав все что можно из его мозгов, вернул обратно. Хименес так до конца жизни и не узнал, почему у него провал в памяти. К сожалению, тогда еще Сергей Сергеевич Баринов не разработал методику замены естественной памяти на искусственную, и Сарториус до этого тоже не добрался. А то можно было ему ввинтить туда прекрасные воспоминания о трех днях, проведенных в окружении этаких гурий… Но это достижения самого последнего времени.

— Так. Значит, Сорокин тоже узнал о содержании завещания?

— Да, и это сыграло роковую роль для девочки Танечки. Она стала не нужна. Выяснилось, что у Бетти и Вик Тимоти О'Брайен загодя снял отпечатки пальцев. Рисунок папиллом индивидуален, его не подделаешь. Дело ведь еще одним осложнялось: в девочке Вик жила Кармела О'Брайен, точнее — Брайт, которая вовсю работала на «G & К» и поддерживала с Сарториусом хорошие отношения исключительно для того, чтобы стучать на него Дэрку. Правда, она не знала, что пересажена в тело Вик при участии Сорокина и что Сорокин с удовольствием гонит через нее Дэрку разную правдоподобную дезу. К тому же, как известно, в 1991 году в СССР произошли очень серьезные изменения. В частности, был разобран на куски наш славный Комитет Глубокого Бурения. Генерал-майор Баринов ушел в отставку вместе со своим спеццентром и начал заниматься «трансцендентными методами обучения» частным образом, возникла фирма «Барма», а также весьма крутые группы для не очень чистых дел. А Сорокину пришла команда консервироваться. Девочку Танечку отозвали нах хаузе. Сарториус все честно выполнил, но напоследок сделал одну полезную вещь. Скопировал Танечку на искусственный носитель и прибрал в сейф. В это время они уже вовсю сдружились с мистером Брауном, и оклахомская контора Сарториуса стала спонсироваться «Cooper shipping industries». Ну, и чуть-чуть итальянской мафией.

— А Танечка поехала в Москву?

— Никак нет, сначала домой. На самостийну Украину. Потому что решили: пора навестить родителей после стольких лет шатаний по миру. Легенда простая: сбежала на гастролях в ГДР, помогли пересидеть год, пока стена не обвалилась, устроилась в оркестр и честно зарабатывала валюту три года. Шмоток им привезла, еще чего-то импортного. Тогда это еще редкостью было. Но отец Танечку обозвал шлюхой, немецкой овчаркой и еще как-то. Даже если бы она могла правду сказать, то ни он, ни мать ей не поверили бы. Тряпки и продукты брать отказались. Идейные! А Танечка продала все на толкучке и поехала в Москву. Благо еще с границами не определились. Приехала. И здесь никому не нужна. Под сокращение — молода, назначений нет. Ни одному из новых ведомств ее таланты не нужны — таких пруд пруди. Да и вообще полный бардак и развал. И гнать не гонят, и зарплату не платят. В общем, пошла Танечка в разнос. Устроилась играть в «Чавэлу». И то ли от большой тоски, то ли от скуки, но играть стала лучше, выразительнее. Бахмаченко посоветовал съездить в Молдавию, настоящих цыган послушать… А там война началась. Ну, дальше ты уже многое знаешь: стреляла, познакомилась с Толяном. Он помог девочке Танечке выкупить ее казенную явочную квартиру. Не знаешь только того, что дальше было. Точнее, знаешь, но не все.

— По-моему, ты тогда отцу говорила, что в «Чавэлу» пришел какой-то Андрей из Приднестровья и уговорил тебя застрелить одного гражданина в счет долга, который Толян где-то там наделал…

— Это тоже правда, но не вся. Тут история давняя. Помнишь Саньку Терентьева?

— Помню, хотя живым ни разу не видел…

— Санька этот до армии жил в поселке, где Сергей Сергеевич построил свою легальную дачу. Еще тогда, когда ему Белогорский перекрывал кислород с исследованиями. Санька его много раз видел, он ведь был дружком Игоря Чебакова и его сестер, на которых Сергей Сергеевич проводил эксперименты. Потом Саньку призвали в армию, служил он, как ты знаешь, в Афганистане вместе с Толяном, Костей, Миней и Андрюхой Чижовым. Однажды его послали сопровождать пленных душманов в ХАД. Это такая афганская чека. И там совершенно случайно он увидел старого знакомого — Баринова Сергея Сергеевича…

— И что он там делал?

— Руководство командировало его в Афганистан для испытания психотропных

препаратов в полевых условиях. Это была казенная цель поездки, но не главная. Командировочку эту он себе устроил для того, чтобы проинспектировать канал провоза наркотиков из района «Серебряного полумесяца» через СССР в Европу и дальше, на котором очень аккуратные и очень большие деньги делал. А потому не нужен ему был лишний мальчик, который его в лицо знает. Тем более что, как выяснялось, этому мальчику надо было вот-вот в Союз ехать. Он все организовал. У твоего Чудо-юда на обеих сторонах были знакомые. Одни засаду выставили, другие прямо в эту засаду разведгруппу послали. А потом дембелей выручать попросили. В психологии хорошо разбирались, знали, что те пойдут. Но на крайний случай был подготовлен вариант с самолетом. Тогда бы не один Санька погиб… Но сработали они очень чисто. Никто не усомнился, что Терентьев погиб как-то странно. Это уже потом получился сбой, когда Андрей Чижов кое-что увидел. Он улетал из Кабула позже других, ему лицо осколком рассекло, швы наложили. Решили отправить его на «тюльпане». Когда взлетали, по самолету с земли дали несколько очередей из «ДШК». Сбить не смогли, но несколько пуль пробило обшивку и угодило в упаковки с гробами. Из одной посыпался белый порошок… Чижов понимал, что лучше всего сделать вид, будто не заметил ничего, и благополучно долетел. Но, уже добравшись до Ташкента, встретил там Толяна, Костю и Миню. Они по случаю дембеля немного погудели и задержались у одного дружка-узбека. И когда выпивали, Андрей рассказал им насчет гробов. Тогда Миня предположил, что и с Санькой могло быть такое. И они решили ехать туда, чтобы проверить.

— И оказались в тюрьме?

— Да. При твоей помощи, хотя и случайной. Сергей Сергеевич решил ночью проверить работу твоей микросхемы и очень вовремя для себя. В результате он смог увидеть все, что было на кладбище, твоими глазами. После этого он позвонил в милицию и включил один из своих «механизмов». Труп Терентьева привезли, закопали на берегу, пробив осиновым колом, а потом вынудили Чижова «сознаться», что они, мол, отомстили ему за какие-то дела с наркотиками. Ну, а на всякий случай Сергей Сергеевич протранслировал тебе кошмар с ожившей фотографией. Ведь это так просто — управлять людьми, верящими в сверхъестественное, непознаваемое и трансцендентное.

— Ну, он мне, между прочим, почти откровенно все рассказал, — не согласился я, — только как бы со стороны…

— Да, он рассказал тебе правду. Но не сказал, что был главным действующим лицом во всей этой истории. И о том, что при его участии Миня и Костя были убиты зеками в лагерях.

— Он говорил, что такое может быть…

— Правильно, потому что ничем не рисковал. Чудо-юдо психолог, он четко знает, как и кого убеждать, как приводить в действие те скрытые механизмы человеческого сознания, которые заставляют молчать намного сильнее, чем прямая угроза. Он не запугивал тебя, не стращал, а информировал в той степени, которая позволяла твоему сознанию самому по себе принимать то решение, которое устраивало Сергея Сергеевича. А если это сопровождалось такими действиями, как сверхускоренная подготовка в институт или получение квартиры в течение нескольких часов, то заставляло тебя верить в его всемогущество и идти за ним безоглядно.

— А как же Андрей и Толян выкрутились?

— При помощи Сарториуса. Как раз в это время он через своих московских друзей начал копать под Баринова. Это надо было осторожно делать, не торопясь, да и трудно. Но он сумел все-таки выйти на это дело и припрятать ребят. Сергею Сергеевичу доложили, что они преставились, а на самом деле их вывезли и пристроили под чужими именами: Толяна — в Приднестровье, Чиркова — за Уралом. Они, кстати, друг о друге ничего не знали.

— Но ведь Толян после Приднестровья в Подмосковье переехал…

— Да. Он, чудак, подумал, что при новой власти старое не вспомнят. Но Сергей Сергеевич его все-таки не хотел в живых оставлять. А отследил, увы, через девочку Танечку…

— Но почему ж он его не убрал?

— Потому что не позволили. У Толяна сильные друзья были. В районе — Алмаз, в Москве — Джамп. Они могли много неприятностей устроить. Но, кроме того, он был не так опасен, как Андрей. Чижов больше знал. Сами по себе они ничего против Баринова не смогли бы сделать, но вот при помощи Сарториуса и его московских знакомых, многим из которых очень не хотелось ходить по струнке перед Чудо-юдом, жизнь попортили бы. Поэтому Сергей Сергеевич захотел пойти по спокойной дорожке. Решил перехватить девочку Танечку, поставить ей информирующую микросхему, а потом сделать своей «подсадной уткой». Думал, что она ему и Толяна с Андреем сдаст, и кое-какую иную информацию подбросит. А Танечка-то оказалась хитренькой и живой не сдалась.

— То есть она себя убила?

— В общем, так. Но застрелилась плохо. Почти три часа еще жила. Чудо-юдо успел списать все содержание ее памяти, а это ему дало очень многое. Он узнал об Андрее-молдаванине, который получал заказы от Круглова, Мирры, Белогорского-сына и прочих. Но самое главное — слишком много узнал о Сарториусе и Брауне.

— Например?

— О том, что его водили за нос, утаивали от него информацию о фонде О'Брайенов, о том, что сами, без него хотят этот фонд прибрать… К тому времени у него было немало друзей и в Штатах. Он решил похитить мать и дочь Мэллори, а Сарториуса и Брауна уничтожить. Но не вышло. Сорокин успел раньше. Он похитил Кармелу-Вик и сделал ее Таней-Кармелой, то есть мной…

Я не успел задать следующего вопроса, потому что сон закончился. Как обычно, поплывшим изображением и золотистой спиралью, уносящейся в черную бесконечность…