Гастроль без антракта

ВСТРЕЧА ПРЕЗИДЕНТОВ

Проснуться мне пришлось от интенсивного стука в дверь номера.

— Сеньор Баринов! — зычно орал теньенте Гонсалес. — Откройте, пожалуйста! Откройте!

Я осмотрелся. Натуральная Таня-Кармела сидела на диванчике в гостиной и хлопала сонными глазами. Сам я возлежал поперек итальянского сексодрома и, как ни странно, вполне умещался.

— Очень здорово! — пробормотала Таня. — Вот вздремнули так вздремнули!

Действительно, мы проспали почти двенадцать часов, потому что на табло электронных часов светились цифры 12.09, а за окном стоял белый день.

Запахнув халат, я отправился встречать гостей. Мне поначалу думалось, что это Гонсалес проверяет по долгу службы, жив я или нет. У меня как-то вылетело из головы, что мне вечером звонил товарищ Перальта из Барранкильи и обещал прибыть в восемь утра. Вспомнил я об этом только после того, как открыл дверь и увидел несколько испуганного теньенте, приложившего руку к козырьку.

— Сеньор Баринов, простите за вторжение, — пробормотал он, — но мы несколько… забеспокоились. Дело в том, что около восьми утра в «Каса бланку де Лос-Панчос» прибыла большая группа людей, которые назвали себя вашими служащими и потребовали встречи с вами. Все они колумбийцы, и возглавляет их некий сеньор Даниэль Перальта. Они сняли в отеле три номера и оборудовали в них офис.

— Даниэль Перальта — это я, сеньор Родригес, — услышал я голос, который был мне знаком по телефонному разговору. Внешне сеньор Перальта был не похож ни на Луиса-Альберто, ни на Хосе-Игнасио. Больше всего он смахивал на генерала Альберта Макашова. Того, который в 1993 году утверждал, что у нас «не будет ни мэров, ни пэров, ни…».

— Проходите, сеньор, — пригласил я. Перальта вошел, закрыв за собой дверь.

— Мы беспокоились за вашу безопасность, сеньор Родригес. От этих хайдийцев можно ожидать всяких неожиданностей. Вы спокойно провели ночь?

— Спокойно, — ответил я, с некоторой опаской поглядывая в сторону спальни, где укрылась Танечка.

— Вы не один? — понизив голос, спросил Перальта. — Разговор предстоит достаточно конфиденциальный…

— Ничего, — сказал я, — думаю, что нежелательных утечек информации не произойдет.

— В таком случае приступим к делу. Вот в этой папке, которую я для вас подготовил, рабочие проекты документов, которые можно предложить на обсуждение дону Соррилье.

Папка весила, по самому скромному подсчету, не меньше полкило. За вычетом ста граммов на переплет из натуральной кожи крокодила, бумаги было много. Спросонок вчитаться я не мог и спросил:

— Все это очень срочно?

Тут я, по-видимому, изрядно раздосадовал своего генерального менеджера, во всяком случае, сильно удивил его.

— Сеньор Серхио из Москвы нас очень торопил…

Ну, Чудо-юдо, ну, папаня! Ребята на другом конце планеты всю ночь не спали, спешили, чтобы успеть к восьми утра прилететь на Хайди и приготовить все бумажки в полном ажуре. Ведь ежели прикинуть по карте, то от Барранкильи до Сан-Исидро полторы тыщи километров без малого, как из Москвы в Симферополь слетать. Небось жены ругались или плакали, а они ворчали сурово: «Понимаешь, дорогая, есть такая работа — бизнес делать… Пойми и прости!» И уходили в ночь, навстречу неизвестности. А чертов босс, видишь ли, к полудню еще и глаз не продрал, эксплуататор и буржуй недорезанный! Да еще и спрашивает, гидра империалистическая: «Это срочно?» Мне стало неудобно перед скромными тружениками «Rodriguez AnSo inc.», чей прибавочный продукт я нагло присваивал, и мне захотелось стать боссом демократическим, рабоче-крестьянским, можно сказать…

— Прекрасно. Мне нужно время, чтобы со всем этим разобраться. Вы не могли бы попросить, чтобы принесли кофе и бутерброды? А то я еще не завтракал…

Конечно, генменеджера это вроде не порадовало, но он вышел за дверь, оставив меня приходить в чувство.

Пока мы проводили нашу предварительную беседу, Кармела успела нацепить кое-что из гардероба Хрюшки Чебаковой. Я тоже решил переодеться в более приличное, нежели халат на голое тело, умыться и причесаться.

Появилась Анита, которая принесла кофе и немного похлопала глазами, увидев Таню. Она точно помнила, что я приезжал с блондинкой, а откуда взялась брюнетка, не знала. Тем не менее мы с Таней смогли заморить червячка.

— Ты сон видела?

— Видела. Опять будешь спрашивать, правда это или нет?

— Не буду. Догадываюсь, что правда.

— А я вот, кстати, в этом не уверена.

— Почему?

— Потому что, если все, что я во сне говорила, — верно, то я не могу помнить то, что было с девочкой Танечкой после ее отъезда в Россию. Ведь Сарториус должен был оставить у себя только то, что она запомнила до этого. А все прочее, то, что было списано из головы застрелившейся Тани, должно было оставаться у Сергея Сергеевича…

— А ты-то все это помнишь?

— После этого сна помню даже то, как застрелилась. В голову побоялась, вот и мучилась потом…

Съели мы все очень быстро. Я уже допивал кофе, когда раздался телефонный звонок.

— Привет! — услышал я голос Чудо-юда. — Как самочувствие?

— Самочувствие отличное, внутренние органы работают нормально, готов выполнить любое задание партии и правительства! — отрапортовал я, подражая какому-то герою космоса.

— Молодец. — Отец не был в особом восторге от моих шуток. — Но давай-ка посерьезнее. Приехала Барранкилья?

— Приехала. Папку вручили с документами. Полкило весом. До завтра не прочесть.

— А кто тебе, дураку, сказал, — нешутейно строгим голосом произнес папаша, — что ты их должен читать?

— Извини меня, что ж я их, не читая, должен подмахивать? Так недолго и смертный приговор себе подписать… Знаешь, как однажды прорабу в конце месяца наряд подсунули: «Отрывка ям 0,5x0,25x0,25 метров, установка двух столбов высотой 2,5 метра, установка перекладины длиной 1,5 метра, намыливание веревки — 1 метр, завязка петли, повешение прораба Иванова…» Везде нормы времени и расценки работ проставили по ЕНиРу, общее количество работ, процент выполнения норм выработки, сумму в рублях. И прораб Иванов все подписал. Даже, по-моему, бухгалтерия оплатила…

— У меня время, между прочим, не казна оплачивает, — перебил Чудо-юдо раздраженно, — поэтому слушать твои дурацкие анекдотики некогда. Все документы подписать немедленно. Понял? После этого отдашь их Перальте и скажешь, чтоб он позвонил в канцелярию Соррилье, назначил встречу на 18.00 в президентском дворце на Пласа дель Армас. К этому времени я буду здесь. Все!

У меня аж мороз по коже пробежал. С таким папаней можно и в штаны написать с перепугу. На часах было уже 13.15, стало быть, Сергей Сергеевич намеревался преодолеть расстояние, отделявшее его от места пребывания до Сан-Исидро, за 4 часа 45 минут. Это означало, что он находится не в Москве, а где-то поближе, если, конечно, не воспользуется для перелета кораблем «Буран» или межконтинентальной баллистической ракетой.

— Можно? — спросил Перальта, появляясь в дверях.

— Я могу подписать все документы, — сказал я. — Дайте авторучку!

Мраморный «паркер» с платинированным пером был вручен мне немедленно. Дальше пошла работа обалденно нудная и ужасно утомительная, потому что мне пришлось поставить автограф «A.Rodriguez» аж на 45 или 46 листах. Тут были какие-то договоры, ведомости, таблицы, графики, схемы, планы, инструкции, положения, резолюции, протоколы — хрен знает что и сбоку бантик. Правда, я точно помню, что ни одной бумажки с текстом типа: «В моей смерти прошу никого не винить» я не подписывал. Затрачивая в среднем по минуте на роспись

— у меня уже рука затекать стала! — я все-таки сумел закончить сей полезный труд к двум часам пополудни, после чего вспомнил, каким суровым и строгим был ужасный мафиози Родригес в режиссерской трактовке сеньориты Соледад, и объявил:

— Позвоните в канцелярию президента Хайди и передайте ее начальнику Хоакину Фьерро, что консультации могут быть назначены на сегодня, в 18.00, на Пласа дель Армас.

— Будет исполнено, сеньор президент! — наклонил голову колумбиец и гордо удалился. По-моему, он просто светился от счастья, что никакого конфиденциального разговора не потребовалось, а ужасный мафиози Родригес поставил все закорючки без единого вопроса. Ручаюсь, что, если бы я послал его вылить помойное ведро — его, правда, в номере не имелось, — то он побежал бы исполнять это поручение, ни слова не сказав, и не стал бы убеждать меня, что такую работу надо поручать персонам пониже рангом.

Едва Перальта убрался, как снова зазвонил телефон.

— Волчара! — просюсюкала Хрюшка, едва я отозвался. — Меня к тебе не пускают!

— Кто? — сказал я таким голосом, будто в моей власти было строго покарать за это нарушение прав человека даже президента США.

— Эухения! — прошипела Хавронья. — Говорит, что меня могут похитить. Вытащи меня от нее, а?

— А чего тебе у нее не сидится?

— Скучно. Вчера я хоть делом занималась, составляла с Лусией программы для Сесара. А сегодня они их зарядили и крутят.

— Ну и как?

— А никак. И в голову ничего не идет.

— Ты думаешь, через другое место что-нибудь проберется?

— Думаю. Для женщин эмоциональная разрядка очень полезна, как стимулятор мыслительной активности.

— Первый раз слышу. Тут, между прочим, в шесть вечера намечается встреча на высшем уровне. Сам Чудо-юдо прибывает на первый путь. Так что, боюсь, из твоих благих замыслов ни хрена не выйдет.

— Блин! Ему-то чего дома не сидится?

— Работа такая… — проворчал я.

— Ну, пусть приедет. Я ему все выскажу. Отпуск устроил, называется! За малым делом не угробились…

— Сплюнь, — посоветовал я. — Мы еще отсюда не уехали… И вообще занимайся программами. Если Эухения почует, что у тебя в голове пусто, могут быть осложнения.

— Какие? — явно понизив тон, спросила Ленка.

— Самые серьезные, до летального исхода включительно.

— Да-а? — испуганно протянула Хавронья.

— Конечно. На хрен ты кому-то нужна, если не можешь расшифровать, что находится в башке у Мендеса? Думаешь, Эухения чистой благотворительностью занимается? Она ж тебя взяла как альтернативу Лусии. Но самое неприятное будет потом, когда расшифруешь… Поэтому и торопиться тоже не надо. Работай помаленьку, делай умный вид и тяни время. Когда Чудо-юдо будет здесь, я думаю, нам станет поспокойнее.

— Ага, — пробормотала Хрюшка, — пошла работать, то есть время тянуть.

Вернулся Перальта и торжественно объявил:

— Канцелярия президента сообщила, что названные вами сроки их устраивают. Нас ждут в 18.00 на Пласа дель Армас.

— Прекрасно, — сказал я, поскольку знал, что любое другое время не устраивало Сергея Сергеевича.

— Если я вам понадоблюсь, сеньор президент, то буду находиться по телефону 257.

Перальта удалился, а Кармела спросила:

— Ты что, на прием к президенту Хайди собираешься?

— Ага, значит, ты кое-что все-таки понимаешь по-испански?

— Ну, слово «пресиденте» только осел не поймет. И «канселариа» тоже. Хоть бы заставил своих холуев себе костюмчик соорудить, а то в джинсах на такие дела не ходят.

— Точно… — согласился я. — Какой-никакой, а президент. Правда, я до сих пор не могу понять, почему никто не возбухнет насчет того, что я Баринов, а заправляю корпорацией под именем Родригеса? У меня паспорт вполне законный, на российскую фамилию, а корпорация колумбийская…

— А ты не бери в голову, — посоветовала Таня, — а то треснет. Твое дело телячье, у тебя папа умный. Для тебя главное — чтобы костюмчик сидел.

— Архиверно, товарищ Кармела! — сказал я, старательно програссировав все четыре «р», содержавшиеся в этой фразе, и набрал номер 257.

— Сеньор Перальта, мне необходимо перед встречей с Соррильей приобрести респектабельный вид. Отдайте необходимые распоряжения.

И он отдал! Господи, что тут поднялось!

Минут через двадцать, может быть, через полчаса, в номере появились несколько человек, которые с великой интенсивностью принялись заниматься моей персоной. Все они работали как бы одновременно, но в то же время порознь, а потому я после всех этих мероприятий даже не мог толком вспомнить, в каком порядке они сменяли друг друга.

Сначала вроде бы явились представители «лучшего ателье на острове Хайди и во всей Латинской Америке», которые развернули передо мной некое рекламное издание и предложили на выбор минимум десять моделей обмундирования для официальных приемов. Конечно, мне лично было по фигу, какую выбирать, — главное, чтоб штаны не спадали и ширинка застегивалась, — но пришлось разглядывать все с умным видом, сперва с начала до конца, потом с конца до начала. Выдержав марку в течение пяти минут, я наконец ткнул пальцем в какой-то белый костюмчик и тут же услышал разнобойные, но громкие похвалы в одобрение моему вкусу. Только потом я сподобился глянуть на цену. Сам костюмчик стоил тыщу баксов, да еще полтыщи за срочность изготовления. Затем портняжки облепили меня, как мухи, и принялись снимать мерки, в то время как другая бригада уже разворачивала в номере закройно-пошивочное отделение. Пока шли промеры, между портновскими задами вертелся «лучший парикмахер западного полушария, лауреат всехайдийских и международных конкурсов», который демонстрировал мне рекламные фото причесок в фас, профиль и три четверти. Он же грозился сделать мне маникюр и педикюр, хотя по мне это было совершенно излишним. Едва бравые закройщики отвалили, сняв все необходимые параметры, как «лауреат» свистнул своим помощникам, и появилась переносная парикмахерская. Мою и без того вроде бы отмытую голову еще раз простирнули, а потом принялись кромсать ножницами все, что, с точки зрения мастера, казалось лишним. Спасибо, уши оставили. Сделали массаж лица и соскоблили с морды все, что я не сумел сбрить сам. Рожа стала настолько гладкой, что ее осталось только лаком покрыть. До этого, слава Аллаху, здешняя сфера обслуживания еще не додумалась, но списала с нашей фирмы еще полтораста баксов.

Пока парикмахерская выметалась в прямом и переносном смысле, вернулись портняжки и провели первую примерку раскроя. Одного из подручных главный закройщик чуть не расстрелял на месте за то, что он допустил неточность в полсантиметра. Где-то в промежутке между парикмахерами и портными подскочила приятная молодая девица с напильником и начала обтачивать и шлифовать мои ногти. Когда, кто и каким образом заштукатурил на моей морде царапины и ссадины, убрал довольно заметный синяк на скуле, сохранявшийся после взрыва в туннеле зоны «Зеро» (меня тогда прикладом собственной винтовки приласкало), память не сохранила.

Потом появилась публика, жаждавшая продать мне разные аксессуары: рубашки, галстуки, заколки для галстуков, наручные часы, зажигалки, авторучки — и все по «смехотворно низким ценам». Если бы я в Москве отважился на ботиночки за 300 долларов, Хрюшка отвернула бы мне башку. Здесь сеньор Перальта даже не моргнул глазом.

Наконец, где-то около 17.00 я был облачен в тонкую рубаху с каким-то серо-полосатым галстуком, белый костюмчик — сидел он, и правда, очень клево!

— ботиночки и прочее снаряжение, включая часы «роллекс» аж в платиновом корпусе и с таким же браслетом. Куда там прежнему Анхелю Родригесу, которого милашка Соледад наряжала на скорую руку! Тут сразу видно — очень крутой.

— Машины готовы, — доложил Перальта. — Чтобы не очень торопиться, можно выехать уже сейчас.

— Сеньор Серхио обещал прибыть, — сообщил я, но генменеджер тут же ответил, радуясь, что может показать информированность:

— Мы поддерживаем связь с его самолетом, сеньор президент. Он уже на подлете к Хайди и через пятнадцать минут совершит посадку. Машины в аэропорт Сан-Исидро уже вышли.

Нормально работает товарищ Перальта! Надо бы его почетной грамотой наградить, что ли… Или бесплатной путевкой в Сибирь премировать. А то небось стосковался тут, в тропиках?

— Едем! — объявил я.

Все пришло в движение. Откуда-то сбоку неожиданно появилась Танечка, которую, оказывается, тоже успели переобмундировать, завить, причесать, оштукатурить, подкрасить, ощипать в районе бровей и навесить на нее какие-то сережки. Кто занимался всеми этими вопросами и во что весь этот сервис обошелся «Rodriguez AnSo inc.», для меня осталось загадкой. Правда, я понятия не имел и о том, в каком качестве Кармелу решили везти к президенту Хайди. Если Чудо-юдо знает — хорошо, а если нет?

— А что? Вполне… — похвалила Танечка свой внешний вид. — Вполне сошла бы за Хиллари Клинтон.

— Дура, — заметил я, — ей же небось за полсотню…

— Мне тоже не двадцать, — вздохнула Кармела. В номере появились очень крупные мордовороты в черных очках, которые построились в боевой ордер вокруг нас с Татьяной. Во второе кольцо вошли служащие корпорации, возглавляемые Перальтой, и еще несколько охранников, а в третье, внешнее — хайдийские полицейские под командой теньенте Гонсалеса. Именно такой толпой мы пошли по коридору, куда уже просочились местные журналюги с видеокамерами, фотовспышками и диктофонами. Полицейские и мордовороты из охраны торопливо разгоняли их в стороны, они галдели, толкались и, по-моему, готовы были друг друга затоптать за право пролезть поближе.

— Сеньор Родригес! — Все орали наперебой, и даже понять то, что спрашивают эти идиоты, я не сумел бы.

Наконец репортеров удалось куда-то вытолкать, и мы относительно спокойно спустились в подземный гараж. Здесь стояло два могучих бронированных «Кадиллака» и штук пять машинок поменьше — для эскорта. Нас с Танечкой и четырьмя детинами из охраны усадили в один из «Кадиллаков», где из всяких возможных удобств разве что бассейна не имелось, остальные тоже распихались по машинам, и весь конвой выкатил из-под земли наружу. При выезде из отеля в голову колонны встала полицейская машина с мигалкой, эскортные машины пошли справа и слева от «Кадиллаков» и еще одна прикрывала с тылу.

По кольцевой автостраде вся эта эскадра шла со скоростью под семьдесят, поскольку головная полицейская машина, включив сирену и мигалку, разгоняла с проезжей части всех и вся, а хайдийские гаишники перекрыли движение на боковых дорогах.

«Кадиллак», в который посадили нас с Танечкой, шел вторым, а впереди нас ехал сеньор Перальта со «штабом», который оттуда руководил всем движением. Очевидно, именно он дал команду притормозить у поворота на аэропорт Сан-Исидро, где к конвою пристроились еще три машины. «Кадиллак» с Чудо-юдом на борту занял место следом за нашим, эскортирующие машины встали по бокам, и вся автоколонна понеслась дальше.

В Сан-Исидро нам дали «зеленую улицу», и где-то в 17.50 мы въехали в ворота президентского дворца на Пласа дель Армас.

Когда я первый раз посетил это заведение, то есть во времена Кискиной революции, в здании царил полный бардак и запустение, везде валялись бумаги, патронные гильзы, пустые бутылки и банки из-под пива, где-то было наблевано, а кое-где даже наложены кучи. Теперь тут все блистало и сверкало, на постах стояли бравые гвардейцы в канареечно-попугайской расцветки мундирах, увешанные регалиями. На каждом висело не меньше чем по три кило всяких блях, медалей, висюлек и аксельбантов, сапоги были начищены так, что в них можно было смотреться, как в зеркало, а звездочки шпор напоминали по размерам маленькие диски циркулярных пил. Когда кортеж остановился перед парадным крыльцом, эти орлы лихо отсалютовали полутораметровыми никелированными палашами. Навстречу нам в окружении солидной свиты вышел дон Хосе Соррилья с очень толстой супругой, которая в Африке сошла бы за королеву красоты где-нибудь у племени баконго. Сам Соррилья был креол, ростом примерно на полголовы ниже своей негритянки, а по ширине уступал ей раза в полтора. Через правое плечо у него была надета сине-бело-зеленая лента.

— Я чрезвычайно рад, — сказал дон Хосе, — что вы столь быстро откликнулись на наше приглашение, сеньор Баринов-Родригес. Думаю, что наши консультации будут весьма плодотворными.

— Я могу только присоединиться к выраженной вами убежденности, господин президент! — Мне всегда казалось, что в дипломатии надо говорить как можно более вежливо и непонятно — за умного сойдешь.

Поручкавшись с президентом и обменявшись улыбками — тут тоже имелись фотокоры и телевизионщики, которым не терпелось запечатлеть все это дело, — оба коллектива поднялись наверх. Заседаловка состоялась все в том же хорошо знакомом мне кабинете, где некогда компаньера Киска принимала сперва советского, а потом американского послов. Мебель почти не изменилась. Исчез только красно-черный флаг со звездой и мотыгами позади президентского стола. Теперь там стоял обычный сине-бело-зеленый триколор Республики Хайди. Зато на правой от входа стене появились портреты. После не то пяти, не то шести Лопесов разных поколений и исторических эпох в военных мундирах и Эстеллы Рамос в камуфляжной куртке и краснозвездном берете висел портрет самого дона Соррильи.

— Мы бережем свою историю, сеньор Баринов, — заметил дон Хосе.

Охранники разместились по стенам, Танечку и толстую президентиху куда-то сопроводили, а мы уселись за длинный переговорный стол, причем я оказался прямо напротив президента, по правую руку от меня — Перальта, а по левую — отец родной.

— Привет, — спросил я шепотом по-русски, — чего делать-то?

— Сидеть спокойно, — посоветовал Чудо-юдо. — И слушать, что умные люди скажут. А вообще, конечно, за все, что вы тут успели наворотить, надо головы откручивать. Шутка!

Утешаясь той мыслью, что в натуре он мне голову не открутит, во всяком случае не сделает это тут же, за столом переговоров, я попытался принять солидный вид.

— Сеньоры! — торжественно обратился к присутствующим дон Хосе. — Позвольте мне поприветствовать президента корпорации «Rodriguez AnSo incorporated» и сопровождающих его лиц и выразить убеждение, что наши консультации дадут новый импульс к развитию дружественных отношений и экономического сотрудничества между народами Хайди и Колумбии!

Потом президент начал вспоминать многовековую историю торгово-экономических связей между хайдийским и колумбийским народами, которая начиналась еще тогда, когда испанские галеоны, отправляясь из Картахены (Колумбийской) в Кадис (или наоборот), изредка швартовались в гавани Сан-Исидро для пополнения запасов пресной воды. Это, правда, случалось редко, чаще всего, если галеоны сбивались с курса и вместо Кубы или Эспаньолы забредали на Малые Антильские острова. Наверное, для меня это было бы очень познавательной лекцией, поскольку я об истории обеих стран знал очень мало. Насчет Колумбии я даже толком не знал, кто у них нынче президент. Где-то вертелись такие имена, как Симон Боливар и Пабло Эскобар, но каким боком они прилегали к Колумбии — черт его знает!

— Слушай меня внимательно, — прошептал папаша. — Сейчас он закончит, и ты должен будешь сказать ответное слово. Развозить не надо. Поблагодаришь за теплый прием и выразишь надежду, что консультации пройдут в атмосфере полного взаимопонимания.

Так я и сделал. Чудо-юдо показал мне из-под стола большой палец: мол, «во! все о'кей!», после чего я приземлил зад на стул. Президент Соррилья предоставил слово исполняющему обязанности министра экономики и государственных имуществ сеньору Вальдесу. Как я понял, он заменял недавно застрелившегося министра, а до этого был его замом и поэтому чувствовал себя очень и очень хреново. Слово ему дали для сообщения, но получился доклад аж на полчаса чистого времени.

Нельзя сказать, что я лично уловил из этого доклада хотя бы суть ситуации. Здешний «Чубайс» утверждал, что экономика Хайди находится в цветущем состоянии, приводил цифры, в которых отмечался устойчивый рост снижения темпов инфляции, обращал внимание на большую стабилизацию местного песо по отношению к доллару США, отмечал рост доходов основной отрасли местного бизнеса — туристического. Все это было приятно слышать, и можно было бы поздравить славных представителей хайдийского предпринимательства с выдающимися трудовыми победами, но оставалось непонятным, от какой такой тоски душевной штатный министр подал в отставку и пустил себе пулю в лоб.

Наверное, в нормальной обстановке я бы обязательно спросил об этом, но, поскольку совсем дураком все-таки не был, счел за лучшее выполнять инструкции Чудо-юда и не выступать.

Значительно лучше и понятнее, на мой взгляд, было сообщение сеньора Перальты. Из него я, например, четко уловил, что на данный момент «Rodriguez AnSo inc.» владеет закладными на 85 процентов пахотных земель и 82 процента земель, находящихся под постройками на острове Хайди. Что средний процент количества акций хайдийских предприятий и компаний, находящихся в собственности моей разлюбезной корпорации, превышает 75 и не опускается ниже 65 процентов. Что общая сумма долгов правительства и частных граждан республики превышает валовый национальный доход в 4,5 раза. Сеньор Даниэль тем самым скромно намекал местным ребятам, что, вообще говоря, дон Хосе Соррилья сидит на стуле, от которого ему как президенту принадлежит половина одной из ножек.

Чудо-юдо был очень доволен тем, что хайдийское правительство почувствовало себя хреново, хотя разглядеть это смог, пожалуй, только я. И то потому, что не первый год наблюдал за отцом, рассматривая его в упор. Почти уверен, что Соррилья & Cё смотрели прежде всего на меня, даже не очень понимая, какое отношение Сергей Сергеевич имеет к делам «Rodriguez AnSo inc.». Его реакция на сообщение Перальты мало кого заинтересовала. Все жаждали увидеть, что будет написано на роже у таинственного Анхеля Родригеса. От него, как полагала почтеннейшая публика, зависела дальнейшая судьба скупленной на корню республики.

Однако на меня можно было сколько угодно смотреть, анализировать мои реакции на выступления и так далее, но сделать правильных выводов никто бы не сумел. Я сидел с очень мрачным видом, поскольку над такими словами отца, как «за то, что вы тут наворотили, надо головы откручивать», стоило всерьез задуматься и по крайней мере поразмыслить над тем, что именно он имеет в виду под словом «наворотили». Судя по всему, покупка острова Хайди мне в вину не ставилась, тем более что мои личные заслуги тут были чисто номинальные. Если папаню волновало, что Хрюшка сидит у Эухении под контролем и расковыривает закодированные мозги Сесара Мендеса, то на фига нас было к этой Эухении направлять? Именно сам Чудо-юдо нам дал ее адресок, и, судя по его инструкциям, сеньора Дорадо должна была быть нам верным помощником и боевым резервом, как комсомол — партии. Правда, то, что сеньора Дорадо тесно

дружит с «койотами» разных поколений, «G & К», а также с краснымипартизанами Сорокиным и Брауном, оставалось для нас маленькой тайной довольно долгое время, но винить в этом ни меня, ни Ленку не стоило. Уж кому-кому, а Сергею Сергеевичу надо было самому уточнить, на кого, кроме нас, работает супергадалка, и выработать соответствующие инструкции.

Наиболее уязвимым для критики местом являлось наше вынужденное сотрудничество с Сорокиным-Сарториусом, а также с «койотами». Но опять-таки насчет того, с кем сотрудничать можно, а с кем нельзя, папаня инструкций не дал. Более того, он еще задолго до начала нашей с Ленкой поездки в Лондон убеждал меня, будто Сорокин — это Сорокин, и больше ничего, а «Главный камуфляжник» вообще в природе не существует и является только элементом искусственной реальности. Танечка во время третьего дурацкого сна это дело подтвердила, но, к сожалению, до сих пор я еще толком не понял, каким образом она переместилась из России за океан… Да и вообще, появление товарища Кармелюк в наших стройных рядах сеньора Баринова-старшего, как мне казалось, больше всего расстроило. То ли он очень был озабочен моим семейным счастьем, то ли его беспокоило, что через Танечку я могу пополнить свои мозги нежелательной информацией. Впрочем, откуда приходило то, что сообщала мне Таня во время дурацких снов, тоже оставалось неизвестным.

Но пора было вернуться к нашим барранкильерос. Точнее, к тому впечатлению, которое их представитель произвел на правительственную делегацию Хайди. Сказать, что их ткнули носом в дерьмо — значит, сказать очень мало. Дон Хосе Соррилья, например, выглядел как юная девица, впервые узнавшая, что дети рождаются не от поцелуев в губы, а от того, чем она привыкла заниматься на сеновале с пастухом Федей. Сеньор Хоакин Фьерро, госсоветник 1-го ранга и начальник канцелярии президента, которому надлежало выступать следующим и оглашать предлагаемый хайдийской стороной круг вопросов для обсуждения на консультациях, явно боялся того, что ужасному разбойнику Родригесу что-нибудь может прийтись не по вкусу, после чего служебная карьера госсоветника закончится в ближайшем канализационном люке. Возможно, я и перегнул маленько, но волновался он не на шутку.

Когда он заговорил, все мои предположения подтвердились тут же. Почтенный госсоветник, которому только и требовалось, что прочесть с бумажки уже давным-давно согласованный с президентом Соррильей и прочими начальниками список вопросов, начал путаться и заикаться так, будто испанской грамотой овладел только вчера, да и то в советском ликбезе времен культурной революции. В результате перечень вопросов остался непонятным не только нашей стороне, но и хайдийской, а пуще всего самому товарищу Фьерро.

Я думаю, что, если бы со стороны нашего российско-колумбийского СП не выступил гражданин Чудо-юдо, консультации пришлось бы отложить до морковкина заговенья. Но товарищ генерал-майор госбезопасности предложил хайдийской стороне обсудить следующие условия безоговорочной капитуляции:

— Первое. В связи с полным банкротством компания «ANSO Limited» как самостоятельное юридическое лицо ликвидируется, а на ее базе восстанавливается в правах хайдийский филиал «Rodriguez AnSo incorporated». Филиал будет состоять из банка «Rodriguez AnSo banko de Haidie», торговой фирмы «AnSo trade» и агропромышленного объединения «FarmAnSovhoz».

Второе. Вся земельная и иная недвижимая собственность, приобретенная «ANSO Limited» и ее акционерами, отчуждается в пользу «Rodriguez AnSo incorporated» по остаточной стоимости в счет уплаты долгов по векселям и иным кредитным обязательствам, согласно прилагаемой описи…

Тут Сергей Сергеевич начал перечислять, что и как он собирается отчуждать, по списочку листов на двадцать. В каждой строчке были, конечно, не садово-огородные участки и не коммерческие палатки, а имения по нескольку десятков гектаров, отели, виллы, шале, супермаркеты, рестораны и прочая, прочая, прочая. Списочек этот он достал из той самой папки в крокодиловом переплете, которую мне приносил на подпись Перальта. Грешным делом, не запомнил, когда его подписывал, но закорючки мои на нем были.

Чем дольше Чудо-юдо читал список, тем больше апатии и безвольной покорности прочитывалось на лицах экспроприируемых экспроприаторов. Дон Хосе Соррилья время от времени посматривал на своих подручных с некоей фаталистической укоризной: «Ну вот, а вы мне говорили, друзья мои, что по морде нас бить не будут…»

Когда чтение списка было закончено, Чудо-юдо продолжил оглашать свои «пункты».

— Третье. Ввиду того, что общая стоимость вышеперечисленного недвижимого имущества не покрывает полностью суммы долговых обязательств «ANSO Limited» перед кредиторами, интересы которых представляет «Rodriguez AnSo incorporated», а также ввиду того, что все долговые обязательства третьих компаний перед «ANSO Limited» выкуплены нашей корпорацией, в счет погашения долговых обязательств подлежит отчуждению имущество следующих зарегистрированных на Хайди компаний…

И Чудо-юдо, поправив золоченые очки, вытащил из крокодиловой папки еще один списочек…

На лице дона Соррильи отразилась счастливая мысль: «А ведь я могу застрелиться прямо после заседания! И никто уже не отберет у меня те несколько квадратных метров земли, на которые я буду претендовать после смерти!»

— Все это, — вежливо потряхивая бородищей, сказал отец, — может быть оформлено официальным иском. Не думаю, что хайдийское правительство сможет добиться отклонения этого иска или попытаться воспрепятствовать уплате долгов этих банкротов, тем более что по конституции Республики Хайди правительство не несет ответственности по финансовым обязательствам частных лиц и компаний. Если бы такая попытка была предпринята, то нанесла бы серьезнейший ущерб экономике республики и означала бы полное свертывание экономических отношений. В условиях, когда на острове производится примерно 0,5 процента от всей потребляемой промышленной продукции и не более 20 процентов сельскохозяйственной, это может иметь фатальные последствия.

Соррилья слушал это почти безучастно, как закоренелый убийца, свыкшийся с перспективой неизбежного повешения.

— Однако, — тоном милосердного падре, отпускающего все грехи умирающему, заявил Чудо-юдо, — «Rodriguez AnSo incorporated» предлагает более мягкий вариант решения этих финансовых проблем. Во-первых, мы могли бы предоставить известную отсрочку от уплаты долгов для тех компаний, в отношении которых кредитором являлась «ANSO Limited». Во-вторых, мы бы могли произвести определенную переоценку стоимости имущества «ANSO Limited» в сторону ее увеличения и тем самым сократить размер долговой суммы, не погашающейся отчуждаемой собственностью этой компании. Взамен мы рассчитываем на понимание со стороны хайдийского правительства…

Он многозначительно помолчал, выдерживая актерскую паузу, и вся хайдийская сторона посмотрела на него так, как, должно быть, в старину приговоренный к четвертованию смотрел на палача: может, пожалеет и сразу отрубит голову?

— Вот условия «мягкого» варианта, которые мы передаем на рассмотрение хайдийской стороне. — Отец родной вынул из крокодильей папки еще пару листочков, скрепленных розовой пластмассовой скрепочкой, и поглядел на меня, якобы дожидаясь молчаливого одобрения. Естественно, что я сделал разрешающий кивок — спасибо за уроки актерского мастерства, Соледадочка! — и листочки были вручены сеньору Хоакину Фьерро.

— Сеньоры, — поспешил объявить президент Хайди, — я думаю, что настало время сделать перерыв на полчаса, а затем продолжить наши консультации…

МАССАЖ ВО ВРЕМЯ ТАЙМ-АУТА

Перерыв, конечно, был очень кстати. Как-то незаметно просидели почти час, и многие соскучились по туалету. Колумбийцы смогли спокойно справить необходимые нужды, а вот хайдийцам пришлось большую часть перерыва пропреть в комнатке, смежной с кабинетом президента, чтобы обсудить дела свои горькие. А точнее — «мягкий» вариант Чудо-юда. Я не сомневался, что наш пахан придумал такой «мягкий» вариант, который оставил Соррилье примерно такой выбор, который бывает у пациента, которому предлагают либо поставить клистир, либо выпить столовую ложку касторки. И то, и другое неприятно, но каждое — по-своему.

У меня наконец-то появилась возможность побеседовать с Сергеем Сергеевичем, чтобы попытаться выяснить, за что он мне голову собирался откручивать. А то, когда открутит, уже не спросишь.

— Вас за рубеж отпускать — себя не уважать, — сообщил он с доброй улыбкой. — Вечно создаете проблемы. Правильно делала советская власть, что держала вас под колпаком. Балдежники! Все то же, что мы делаем сейчас едва ли не при полной засветке со стороны спецслужб и всей мировой прессы, можно было сделать тихо, не выползая на поверхность. Ты скажи-ка мне, друг любезный, зачем это вы, зная о том, что папа не давал санкции лезть на телеэкран, все-таки полезли? Я имею в виду случай с Хименесом. Тебе что, оклад спасателя на водах положили? Или медаль «За спасение утопающих» пообещали? Ну, исчез товарищ с поверхности воды. Вы купаетесь, молодые, веселые, здоровые, орете, плещетесь… Могли не увидеть или не обратить внимания? Могли. А вы суетесь. Ты суешься! Не дурак ведь, знаешь, что и в полицию могут пригласить для дачи показаний, и на пленку снять. Но лезешь! Дальше… Тут уж невестушка молодец. Романтика заиграла в каком-то месте! Но и с тебя вины не списываю. Ты мужик или нет? А если Ленке в следующий раз захочется в президентском дворце потрахаться? Что, тоже не сможешь отговорить? Я уж не говорю, как вам повезло, когда не Сифилитик вас, а вы его замочили. Даже если б вы просто в полицию угодили за вторжение в частное владение, можно было ждать неприятностей. А уж за то, как вы себя вели у сеньоры Дорадо, надо было разложить обоих да ремня всыпать!

Он посмотрел из-под мохнатых бровей, наморщил лобище и захохотал, довольный тем, что на моей физиономии отразился испуг.

— Боисся? — спросил Чудо-юдо, придав голосу некий псевдодеревенский акцент. — Правильно, что боисся. Боисся — значит, уважаешь!

Я все еще не мог понять, зол он на нас с Ленкой или нет, когда отец, посерьезнев, сказал:

— Ладно. Если уж совсем серьезно, то ты вел себя молодцом. И Елена тоже. Я ведь все знаю — от и до. Во многих случаях вам везло, но, как говорил Суворов, «надобно и уменье». В том, что сейчас у нас на руках так много полезных людей и вещей, — твоя заслуга немалая.

— Слушай, — спросил я, собравшись с духом, — ты можешь объяснить дураку, зачем нам вся эта экзотика: «Зомби-7», фонд О'Брайенов, перстни Аль-Мохадов?

— А ты еще не понял? — прищурился Чудо-юдо. — Миром володеть будем.

— Шутить изволите? — пробормотал я, кишками ощущая, что он сказал это даже больше чем всерьез, хотя и кривляясь по семейной привычке.

— Может, и шучу. А может, и нет… Русский человек не может жить примитивной целью. Если ему сказать: «Вань, живи смирно, зарабатывай деньги, корми семью, откладывай по копеечке, не пей водку сверх меры, воспитывай детей и молись Богу, чтоб войны не было — и будешь тем счастлив» , он не поверит. Все время будет искать смысл жизни. Ему обязательно чего-то еще захочется. Или в космос полететь, или в рыло кому-нибудь настучать.

— Украсть — так миллион, любить — так королеву… — вспомнил я старую присказку в той редакции, которую во сне услышал от Тани.

— Именно так! Суть русской души, которую все иноземцы уже второй век изучают и ни хрена понять не могут, есть тяга к невероятному и невозможному. Просто так жить скучно. Надо обязательно что-нибудь сотворить, отчебучить, накуролесить от души — вот тогда и счастлив. Даже если за это башку снесут и даже если это «что-то» никому на фиг не нужно. Вот такие мы люди…

— Но насчет «миром володеть» это фигурально или как?

— Не знаю. Посмотрим… Это еще перспектива. А сейчас надо о делах практических думать. То есть о ситуации на наших консультациях.

— Что ты им там предложил на бумажке?

— Ничего особенного. Передать нам захваченную ими Бетти Мэллори, выслать из страны Дэрка в 24 часа, запретить деятельность «G & К» на территории Хайди…

— Значит, они расправились с «джикеями» по твоей указке?

— Не совсем. Я просто организовал утечку информации по поводу фонда О'Брайенов. Хайдийцы увидели в этом надежду поправить финансовое положение и расплатиться с твоей колумбийской корпорацией. Вот и рванули ва-банк, а заодно решили разом прихлопнуть всех конкурентов, включая и «джикеев», и «койотов», и Сорокина. Хороший парень Сережа, но много на себя взял. Он ведь действительно мировой революцией одержим. И все то же, что и мы, искал по той же причине. Но силенки не рассчитал, надорвался… Зря он, конечно, со мной разминулся, может, по старой дружбе и нашли бы с ним общий язык. А теперь — все. Горшок об горшок. К тому же остался он, судя по всему, вдвоем с Брауном. Полегла его «сотня юных бойцов». И Стержнев погиб, и Веселов… А эти двое — ушли в подземелья. Сейчас их «тигры» ловят. Если не поленятся — может, и живыми возьмут. Только вряд ли. Браун еще может руки поднять, а Сарториус нет. Не та выучка.

— А если возьмут все-таки?

— Тогда я его выдерну от них и еще раз попробую с ним договориться. Не поймет меня — пусть не жалеет.

Он говорил так, как будто уже давным-давно и не один раз рассказывал мне о своем знакомстве с Сорокиным-Сарториусом. Между тем все, что я знал об этом знакомстве, было почерпнуто из дурацких снов, которые мы видели вместе с Таней. Это могло означать одно. Чудо-юдо знал действительно ВСЕ. Его информировала об этом моя микросхема. И можно было не спрашивать о том, откуда он, всего пару часов назад прилетев в Сан-Исидро, уже знает то, чего еще не знаю я. Например, о том, что Бетти Мэллори находится в руках хайдийского правительства. Микросхема, поставленная Сарториусом биологической маме Танечки-Вик, работает на моего отца. И он, перехватив инициативу, идет сейчас напролом. Туда, к «Бронированному трупу», к заветному сейфу с компьютером, позволяющим заполучить десятки миллиардов в свое бесконтрольное распоряжение… Вот так. Живешь рядом, думаешь, что твой папаша просто хитрый и умный пройдоха, а он — супермен в высшем понимании этого слова, то есть Сверхчеловек! А я так, что-то вроде когтя у него на пальце…

— Ладно, — сказал Сергей Сергеевич, как будто я все эти соображения произнес в полный голос, — не забивай себе голову. У нас сейчас будет второй тайм, где тебе придется играть поактивнее. Все, что они могут нам возразить, я знаю. Сейчас главное — твердость. Если они не увидят «железного босса», то постараются еще поюлить, повертеться, отложат решение вопроса до завтра или до послезавтра. А этого делать нельзя. Дэрк сейчас сидит в американском посольстве и трезвонит во все колокола. Конечно, нынче ему будет туго достучаться туда, куда прежде ногой дверь открывал. У него в Штатах много сильных врагов, и они ему спуску не дадут. Но все-таки друзья у него тоже еще есть. Если вопрос будет отложен до завтра, их станет больше. Послезавтра они могут найти способ перекупить здешнее правительство. Разумеется, в расчете на деньги О'Брайенов. Так что ты должен быть неумолим. И всем видом, слышишь, обалдуй, — всем видом! — должен показать, что у них нет другого выхода.

— А что говорить-то? — Эту фразу я произнес очень растерянно, по-моему, даже немного дрожащим голосом.

— Что угодно, только не таким тоном, как сейчас, — жестко сказал отец. — Сделай наглую рожу, побольше высокомерия, поменьше интеллигентности. Ты — хозяин, они — холуи. Твоя воля, воля царская, непреклонна… Старайся смотреть на них, как удав на кролика. Представь себе, будто у тебя в руке автомат и тебе ничего не стоит положить их всех одной очередью. Ты же умеешь это делать! Думаешь, я не мог кого-то еще приспособить в Москве на кочегарку или иные неаппетитные дела? Там полно таких ребят. Но ты должен был пройти все это. Пусть я рисковал тобой и не жалел твоих нервов, но это пошло во благо. Еще чуть-чуть — и ты сможешь многое. Очень многое!

Все это было похоже на ускоренный массаж в перерыве между раундами. Когда-то, еще в детдомовские времена, тренер Петрович — фамилию никак не вспомню! — несколько раз приводил мне в чувство сведенную судорогой ногу. Хрен его знает, отчего, но у меня регулярно сводило икру к концу первого раунда. То ли от того, что я не умел правильно держаться в стойке и вовремя разгружать правую ногу, то ли просто от нервного напряжения. Когда свело в первый раз и я после гонга уселся в углу, чуя, что на второй раунд меня надо будет снабжать костылями, Петрович тут же, не раздумывая, вцепился в икру обеими лапами, басовито, но вполголоса матерясь по поводу судороги. «Петрович, не могу! — выл я. — Не пройдет она, эта нога! Чего мы, первенство мира проиграем, что ли? Кинь полотенце!» — «Я тебе так кину, что шеи не повернешь! — рычал Петрович. — Работай! Он тебя за человека не считает, потому что у него третий взрослый. А ты ему в хлебало! В хлебало! А ногу разомнем как-нибудь!» И размял ведь, да так, что я нормально, хоть и по очкам, доделал бой.

Так и тут. Чудо-юдо знал, как надо меня приводить в форму…

ПРИ ВСЕХ КОЗЫРЯХ

Наконец перерыв закончился, и весь народ расселся на прежние места. Мне показалось, что хайдийская сторона за время перерыва не только не отдохнула, но и аж взмокла в междуусобных дискуссиях. Дон Соррилья производил впечатление человека, похищенного орангутангами, прожившего среди них пару лет, но затем пойманного охотниками и посаженного в клетку вместе с обезьянами. По-моему, он мучительно припоминал человеческую речь, чтобы не ляпнуть чего-нибудь такого, что заставило бы нас усомниться в его цивилизованности. Во всяком случае, на своих соратников по партии и правительству он смотрел именно как на орангутангов, а на нас — как на посетителей зоопарка. Мне даже казалось, будто он вот-вот скажет: «Граждане! Заберите меня отсюда! Не хочу я быть президентом у этих четвероруких! Это они в четыре руки взятки брали, весь остров пропили, а я-то чем виноват?»

Чудо-юдо ухмыльнулся. Он слышал то, что я подумал про себя. Более того, он в отличие от Сорокина и скрывать не стал, что читает мои мысли.

— Вот тут ты не прав. Они все брали в четыре руки и еще зубами прихватывали. Сифилитик покойный ему семь миллионов долларов на предвыборную кампанию отстегнул, а вся кампания обошлась, дай Бог, чтоб в два. Между тем у гражданина президента откуда-то взялись аж три шикарные виллы, и все за пределами республики.

Дон Хосе, продолжая смотреть на нас все тем же скорбным взглядом человека, несправедливо посаженного в одну клетку с приматами низшего ранга, поднялся со своего места и произнес:

— Сеньоры! Хайдийская делегация, обменявшись мнениями в перерыве, пришла к выводу, что предложения, выдвинутые делегацией «Rodriguez AnSo incorporated» заслуживают серьезного внимания и требуют всестороннего рассмотрения в течение одного-двух дней. Поэтому от имени хайдийской стороны я предлагаю продолжить наши консультации по истечении этого срока.

Он сел, а Чудо-юдо, Перальта и все, все, все повернули на меня морды. Я понял: мой выход.

Первое, что я изобразил, — тяжелый, мрачный и в упор невидящий взгляд. Именно тот, «расстрельный», который предложил отец. Затем я поднялся с места, неторопливо и так, что дону Хосе стало ясно: Родригес встает, чтобы уложить.

Правда, в период этого медленного вставания я еще не знал, что буду говорить, но почему-то был уверен, что слова придут сами. Так оно и вышло. Говорил не я, говорил Чудо-юдо, но моими устами. РНС не только подавала мне в мозг нужные мысли, но и управляла моим языком, расставляя нужные интонации.

— Сеньор президент, ваше предложение при других обстоятельствах можно было бы расценить как проявление разумной осторожности. Однако посмею напомнить, что консультации были начаты по инициативе хайдийской стороны, которая утверждала, что заинтересована в скорейшем их проведении. Сейчас, когда выяснилось, что предложения возглавляемой вами делегации выглядят явно непродуманными и крайне расплывчатыми, у нас создается впечатление, что хайдийская сторона вовсе не готова к серьезному диалогу. Как представляется, хайдийская сторона не пришла к пониманию того, что наши вполне конкретные предложения по так называемому «мягкому» варианту — суть жест доброй воли, который предпринят отнюдь не от слабости наших юридических позиций, а из соображений чисто гуманитарного характера. Предложение отложить консультации на один-два дня не может быть расценено нами иначе, как попытка тянуть время. Более того, мы располагаем сведениями из достоверных источников, что затяжка времени инспирируется силами, которые преследуют своекорыстные цели, далекие от подлинных интересов Республики Хайди и ее народа. Если правительство Хайди своевременно не дистанцируется от этих сил и не проявит государственную мудрость, то разговоров о каком-либо «мягком» варианте решения проблемы мы вести не сможем. Тогда речь может идти только о «жестком» варианте со всеми вытекающими последствиями. Этот вариант «Rodriguez AnSo incorporated» вполне может привести в действие, не возобновляя консультаций с хайдийской стороной. При этом не исключено, что мы пересмотрим прежние условия в сторону их дальнейшего ужесточения. Подобные возможности у нас имеются, и мы не преминем ими воспользоваться. В заключение хотел бы сказать, что, если хайдийская сторона снимет свое предложение относительно перерыва в ходе консультаций и приложит все усилия к взаимовыгодному их завершению в кратчайшие сроки, то со своей стороны готовы рассмотреть некоторые дополнительные льготные условия по «мягкому» варианту. Благодарю за внимание.

После этого я сел на место. Чудо-юдо снова показал под столом большой палец, хотя скорее это мне надо было ему показывать: «Во!», ибо текст он заготовил очень веский и, солидный.

На полторы-две минуты воцарилась гробовая тишина. Дон Хосе Соррилья все это время напоминал человека, которого с размаху посадили на кол, да так быстро, что он стал задумываться над своим неудобным положением лишь в тот момент, когда кол подошел к горлу. Дон Хосе судорожно хватал воздух, глаза заметно выкатились из орбит и оторопело уставились куда-то в потолок, где, к сожалению, не было никаких рекомендаций по поводу сложившейся ситуации. Возможно, он уже видел, как виллы, построенные за счет дотаций Бернардо Сифилитика, описываются судебным исполнителем, как, со свистом пролетев на президентских и парламентских выборах, он лишается власти и улюлюкающая оппозиция тащит его на аркане к позорному столбу. Я даже испугался, что его хватит инсульт или инфаркт, а потому консультации все-таки придется отложить. Но Бог не выдал, а свинья не съела. Гражданин Соррилья Васкес пришел в форму, спрыгнул с невидимого кола и бодро заявил, что готов рассмотреть льготные условия по «мягкому» варианту.

Моя миссия после этого была практически завершена, потому что я за последующие полтора часа, то есть до самого конца консультаций, не проронил ни слова. Все вопросы решали отец и Перальта. Дискуссии не было. Хайдийская сторона на все отвечала «да». Я даже задремал, по-моему, и меня разбудили только тогда, когда настало время подписать какие-то документы. Мраморным «паркером» с платиновым пером я начирикал очередные закорючки: «A.Rodriguez», поручкался с президентом Соррильей, а затем в сопровождении всей остальной публики отправился в банкетный зал, где намечался торжественный обед.

Где-то по дороге на банкет к нашей дружной мужской компании присоединились дамы, то есть Таня и толстая негритянка-президентша, имя-отчество которой мне так и забыли сообщить. Вместе с тем как-то очень незаметно испарился Чудо-юдо.

— Ну, как дела? — спросила Танечка. — Купили островишко?

— Вроде бы, — сказал я, хотя общий итог переговоров представлял себе довольно смутно.

— А мне донья Соррилья картины показывала, — сообщила Кармела. — У них тут и Веласкес, и Сикейрос — все в копиях. Только почему-то все время называла меня сеньорой Бариновой.

— Скажи спасибо, что у тебя никто паспорт не спрашивал. Хотя, если откровенно, то им было все по фигу — кто ты и что ты. Правда, от Хавроньи мне, конечно, будет проборция, потому что нас тут, по-моему, телевизионщики засняли и фотографы вокруг носились. Да и папаня, конечно, молчать не будет…

— А ты уж и испугался? — прищурилась Танечка.

— Да мне-то бояться нечего. Я, как говорил убиенный тобой Джек, «чист, как швабра».

— Ты на некоторые имена, пожалуйста, наложи мораторий, — очень строго попросила Таня. — Джек, Кот, Толян, Андрюха… Первых двух мне вообще вспоминать противно, и я б их еще десять раз убила, если б могла. А вторых двух я сама помнить буду, без тебя. Уговорились?

— Как скажешь… — Мне было все равно, что поминать, что не поминать. Ни один уже не оживет. Покаяться перед ними я мог бы, потому что перед всеми понемногу был виноват. Особенно перед Толяном. Но даже если покаяться, это их с того света не вытащит. Тем более что в существование того света мне верилось с большим трудом, и не хотелось верить по понятным причинам.

Банкет прошел на редкость тоскливо и скучно, хотя Соррилья явно хотел не ударить лицом в грязь перед колумбийскими товарищами. Пожалуй, самым оригинальным номером в программе было вручение мне хайдийского паспорта на имя Анхеля Родригеса Рамоса, который, как это ни смешно, состарил меня на десять лет и два месяца, потому что год, число и месяц рождения принадлежали покойному брату Марселы, а он был ровесником Ричарда Брауна-натурального. Еще более удивительное открытие я сделал во внутреннем кармане собственного пиджака, сшитого накануне визита к президенту Соррилье. Там обнаружился еще один паспорт на имя Анхеля Родригеса Рамоса, но уже колумбийский. Нашел я его только тогда, когда стал класть туда хайдийский. Там же обнаружились и международные водительские права на это имя. В России, наверное, удобнее быть хайдийцем, на Хайди — колумбийцем, а в Колумбии — россиянином. Так или иначе, запас беды не чинил, и я с благодарностью принял тройное гражданство.

Тем не менее, поскольку все пялились на меня и чего-то ждали, я втихаря спросил у Перальты, чего именно ждут. Оказалось, что ждут теплых слов. Я поблагодарил Соррилью за высокое доверие и обещал с честью нести хайдийский паспорт, когда пойду по миру. Все это было, конечно, сказано по-испански, а потому принято на полном серьезе. Мне даже зааплодировали, хотя, наверно, аплодировали бы даже в том случае, если бы я сказал, что это самое хайдийское гражданство я видал в гробу и в белых тапочках. Подхалимы и бюрократы, по сути дела, одинаковы во всех частях света, и дону Хосе приходилось вести себя так же, как секретарю райкома, принимающему у себя делегацию от какого-нибудь крутого министерства, задумавшего возвести на районных землях некий гигант социндустрии. Все это дело мне было очень понятно, хотя и ужасно противно. Тем не менее я еще раз поблагодарил за теплый прием и гостеприимство, а затем распрощался с местными начальниками.

Уже во дворе президентского дворца, когда передо мной и Таней открывали дверцу «Кадиллака», подбежал Перальта и сообщил:

— Сеньор Серхио предлагает вам заехать к сеньоре Эухении.

— Отлично! — бодренько сказал я. — Обожаю астрологию.

Перальта только улыбнулся. Наш автомобильный конвой, опять уменьшившийся до первоначального состава, без особых приключений добрался до Боливаро-Норте. По-прежнему впереди нас неслась полицейская машина с мигалкой, потоки автомобилей останавливались, даже многочисленные световые рекламы, как мне показалось, переставали мигать и замирали, чтобы не мешать нашим водителям. Ночной Сан-Исидро смотрелся очень шикарно. Я с тоской подумал, что вряд ли когда-нибудь смогу пошляться по этому городишке в свое удовольствие, как простой и мирный турист. Теперь мне тут шагу не дадут ступить без охраны и без толпы журналистов. Паблисити, мать его так!

На часах было уже без четверти одиннадцать, когда мы вылезли из машин в подземном гараже сеньоры Эухении. Весь дом охранялся не только коллегами покойного Ромеро, но и целой кучей агентов хайдийских спецслужб. Меж ними доблестно тусовались и несколько колумбийцев.

Большинство представителей «Rodriguez AnSo inc.», участвовавших в консультациях, отправились в «Каса бланку де Лос-Панчос» отдыхать после трудового дня. Со мной и Таней остался только Перальта. Аурора и несколько охранников сопроводили нас наверх, туда, где когда-то Эухения кормила нас с Ленкой «русским обедом», а мы ее после этого брали в заложники…

Сейчас здесь собрался достаточно избранный круг лиц. За столом, который я несколько дней назад безжалостно опрокинул на гостеприимных хозяев, присутствовали: Чудо-юдо, удовлетворенно поглаживавший бородищу; Хавронья, сиявшая как медный пятачок, но разом помрачневшая при виде Танечки; Лусия Рохас, с обожанием глядевшая на Хавронью; Сесар Мендес, с обожанием глядевший на Лусию; наконец, дама средних лет, в лице которой нетрудно было разглядеть много общих черт с генотипом моей спутницы. Догадаться, что эту гражданку зовут Бетти Мэллори, мог бы любой идиот, не исключая и меня.

— Ну вот и все в сборе! — произнес Чудо-юдо счастливым тоном главы дружного и многочисленного семейства.

— Вик, девочка моя! — Миссис Мэллори сорвалась с места и, едва не сшибив вовремя увернувшегося Перальту, заключила в объятия Таню.

Пока мамочка целовала то, что произвела некогда на свет, а Эухения утирала слезы радости при виде бесплатной мелодрамы, я скромненько приземлился на стул рядом с законной супругой. Хрюшка показала мне кулак и грозно сообщила:

— Вот этого я тебе не прощу, Димочка! Ни за что и никогда!

— Что ты мне не простишь? — удивился я. — То, что я живой из-под земли вылез?

— То, что ты мне не сказал насчет этой сучки.

— А что я должен был говорить? У меня с ней в этот раз ничего не было…

— Не ври. Я не поверю, что ты проспал всю ночь в другой комнате. Ты спал с ней, можешь не отпираться, все равно не поверю. Между нами все кончено. Ты холостой, можешь радоваться.

— Ур-ра! — прошипел я ей в ухо.

Чудо-юдо внимательно посмотрел на нас и покачал головой. Ленка на мое кривляние отреагировала без улыбки.

— Я не шучу, понял? Сейчас все на нас таращатся, и я не хочу скандала, но перед отъездом выскажу все.

После этого разъяренное животное от меня отвернулось и жестоко засопело.

Скандал действительно затевать не следовало. Хавронья во гневе могла отвесить плюху, а тут как-никак сеньор Даниэль Перальта, другие зарубежные товарищи и друзья. Но самое главное — Чудо-юдо. Если мы подпортим ему игру своими разборками, — а в таком деле иногда любая мелочевка в папку подшивается! — он на нас сильно обидится. Ставки у него совсем крутые, и хотя ему есть что терять, кроме запасных цепей, приобретать-то он собрался весь мир! И не для какого-нибудь там вшивого мирового пролетариата, а для самого себя лично. Персональный, так сказать, шарик со всеми удобствами и недостатками. И ради этого уютного шарика, пусть даже обвитого по-прежнему цепями мирового капитала, он может пойти на все… Не надо будить спящего льва, даже если ты его львенок.

— Ну-ну, — обратился отец к Бетти и Тане-Кармеле-Вик. — Милые дамы, у вас будет еще масса времени для того, чтобы поговорить о том, как вы провели эти полгода в разлуке. Сперва надо решить некоторые вопросы насущного характера.

Мать и дочь разомкнули объятия. Казалось, обе ликовали при встрече вполне искренне. Но все-таки каким-то подсознанием я уловил, что искренность Бетти была куда больше, чем у пани Кармелы. Может быть, потому что у Бетти глаза были мокры, а у Танечки только чуть-чуть поблескивали, а может быть, потому, что Таня, обнаружив на щеке мамину помаду, тут же поспешила ее стереть…

Когда все уселись, Чудо-юдо начал свой speech.

— Леди и джентльмены! — начал он. — Здесь, в этой комнате, собрались трое русских, трое хайдийцев, две американки и колумбиец. Из четырех мужчин и пяти женщин русским владеют только четверо, испанским — семеро, английский понятен всем, поэтому я и выбрал его для своего сообщения. А оно чрезвычайно важное. Все мы, здесь присутствующие, иногда вместе, иногда порознь, иногда выступая друг против друга, делали одно общее дело. Мой старый друг, с которым мы познакомились, если я не ошибаюсь, еще на фестивале молодежи и студентов в Вене, сеньор Даниэль Перальта долгие годы почти бескорыстно помогал мне во многих делах, обеспечивал необходимой информацией и оказывал

по-дружески финансовую помощь там, где это было необходимо… «Ну да, — прикинул я в уме, — где-то там, на фестивале, в промежутке между криками: „Дружба — Амистад!“ лейтенант КГБ Сергей Баринов на чем-то зацепил сыночка финансового туза и довел его до вербовки. И после этого молодой карасик так и жирел на крючке, пока не вымахал в акулу бизнеса. Наверняка иногда ему подбрасывали какую-нибудь клевую сделочку, посредничество при закупке чего-нибудь такого, что какой-нибудь КОКОМ в СССР не пущал, небось и денежки для советских агентов через свои банки прокатывал, и оружие для бойцов типа Че Гевары добывал…»

— Сеньора Эухения, — продолжал Чудо-юдо, — милая, хотя и очень опасная женщина, которая стремится быть любезной со всеми, кто обращается к ней за советом, подарила миру путь к счастью и процветанию, отыскав в пекле грязной вьетнамской войны неприметную травку «зомби»… Лусия Рохас, достойная продолжательница дела своего отца, великого ученого, имя которого весь мир когда-нибудь будет чтить наравне с Эйнштейном, милая молодая женщина, сумевшая восстановить схему генератора вихревых электромагнитных токов… Сесар Мендес, сын не менее выдающегося хайдийского ученого, даровавшего нам технологию производства «Зомби-7» и прозорливо сохранившего ее в архивированной памяти нашего юного друга. Моя милая невестушка Леночка, сумевшая буквально сегодня расшифровать эту память… Вот этот великовозрастный балбес, который по приятному недоразумению является моим сыном… Наконец, мать и дочь Мэллори — хранители тайны фонда О'Брайена. Все мы, несмотря на серьезные эксцессы и столкновения, все же пришли к определенному единению и вышли, так сказать, на финишную прямую. Каждый внес свой вклад и имеет право на дивиденды. Бесспорно, что распределение наших прибылей было бы весьма сложной задачей, если бы речь шла о дележе денежных доходов. Но те «прибыли», которые мы уже обрели и приобретем в ближайшие несколько дней, не определяются только лишь в денежном выражении. Мы приобретаем власть. Огромную, практически никем не контролируемую, я бы даже сказал, чудовищную. «Зомби-7» — препарат, способный в корне изменить отношения между людьми без применения насилия. Семь доз «Зомби-7» — и человек неуправляемый, закоренело преступный, даже невменяемый обретает абсолютную дисциплинированность, честность, верность долгу, феноменальные интеллектуальные и физические возможности. Из любого — подчеркиваю это, леди и джентльмены! — идиота мы можем сделать полезного обществу человека. И что очень важно — безопасного. Правда, при необходимости такому человеку можно будет придать и агрессивность, причем агрессивность мощную, во много раз превосходящую уровень агрессивности хорошо подготовленного профессионального солдата. Однако проявляться эта агрессивность будет лишь по команде, поэтому никаких «поствьетнамских» или «постафганских» синдромов такой солдат испытывать не будет. Но самое главное — каждый человек, получивший семь доз «Зомби-7», будет испытывать счастье и удовлетворение от любых действий, выполняемых им по команде. Он не станет требовать улучшения условий труда, он не спросит: «Зачем? Почему?» — он будет идеальным исполнителем. Вот что такое «Зомби-7», леди и джентльмены. Думаю, что каждый из нас даже не осознал, какие огромные перспективы открываются перед Человечеством…

Тут Чудо-юдо закатил глаза, очевидно представляя себе эти радужные перспективы. А мне, когда я дослушал до этой паузы, вдруг до неприличия захотелось заорать: «Sieg Heil!», хотя к идеям Адольфа Алоизовича я всегда относился с известным скептицизмом. Подсознательно! Это было похоже на действие хорошо знакомой РНС, но только похоже. Если бы РНС дала команду, я бы выполнил ее тут же. Там был мгновенный, остронаправленный импульс-приказ, который тут же приводил в действие мышцы, заставлял двигаться, оборачиваться, стрелять, наносить удары или говорить те или иные фразы. Здесь было нечто иное, я чувствовал, что эта мысль посетила не только меня, но и всех остальных. И шла эта волна от Чудо-юда. Он излучал эту волну как бы по нарастающей, потому что желание заорать «Хайль!» держалось в течение двух-трех минут, причем если в первые несколько секунд желание ощущалось как нелепая причуда, то затем — как вполне допустимая вещь, а где-то на пике — как жизненная необходимость. Вероятно, если бы Чудо-юдо продержал эту волну на пару секунд дольше, все присутствующие вскочили бы с мест, выбросили руки в фашистском приветствии и заорали бы этот «Зиг хайль!», как бравые фрицы на партайтаге в Мюнхене. Но, видимо, Чудо-юдо вовсе не собирался заставлять нас орать. Он лишь дал понять, что может заставить. Без всякого «Зомби-7», каким-то иным способом. И у всех — буквально у всех! — сидевших за одним столом с моим отцом понимание этого в той или иной степени отразилось на лице. У Сесара Мендеса появилась какая-то болезненная гримаса, будто он язык прикусил; у Лусии, Ленки и Эухении — некая озабоченность: «Как же он, сукин сын, такое делает?»; у Перальты — явный испуг, у Бетти и Тани — явный протест.

Так что же, товарищ генерал госбезопасности в отставке зарядился в фашисты? Доводилось в Москве почитывать «МК» и «МН», которые все время искали фашистов среди оппозиции и вопили: «Доколе?!» В общем, ежели почитать их внимательнее, то выходило, что в принципе кагэбэшник — почти готовый к употреблению фашист, а все нацистские тусовки контролируются и управляются бывшими комитетчиками и т. д. Товарищи «комсомольцы», как мне показалось, понимали фашизм как-то очень однобоко. В смысле, если какая-то падла собирается бить жидов, то это фашист, а если только коммунистов — то демократ. При этом как-то забывалось, что ежели кому-то понравится бить, то он может начать с коммунистов, а закончить, извините, жидами.

Мне лично фашисты дорогу не переходили. В принципе, хотя я, возможно, и ошибался, их тусовки немногим отличались от аналогичных собраний в униформе, типа казаков, поклонников Наполеона и Кутузова, генерала Корнилова, Петра Великого и еще хрен знает кого. Запрещали раньше наряжаться в белогвардейское? Вроде запрещали, утверждают. А раз теперь свобода — нарядимся. Ну и с фашистами та же история. Чего стесняться-то? Это пусть пионеры стесняются, «ленинцы юн-ные, головы чугунные, сами оловянные, черти окаянные»! Ну-ка, пусть покаются, черти, за то, что такого изверга, как Павлик Морозов, в своей среде воспитали! Отца родного органам застучал, хоть и взяточника, хапугу, но отца! Отцов чтить надо, это Богом завещано, ибо сказано в Писании: «Чти отца своего, мать твою!» или как-то в этом роде. Чти

— и не упирайся, даже если он взяточник, пьяница или просто фашист… «Какой ни есть — а все родня».

Чудо-юдо, судя по всему, был шибко доволен произведенным впечатлением. Потому что, испытав его воздействие, все присутствующие со скрипом или без, но признали: он здесь главный, а не равноправный партнер. И как будут делиться «дивиденды» — решит он, и никто другой.

— Сейчас, леди и джентльмены, — объявил отец после двухминутной паузы, — нам нужно оговорить порядок действий на завершающем этапе нашего трудного пути. Наиболее сложная задача, которую придется решать, — это установление контроля над фондом О'Брайена. Его прямые наследницы — миссис Элизабет Мэллори и мисс Вик Мэллори, известная некоторым присутствующим как Таня Кармелюк, — единственные люди на планете Земля, которые смогут пройти к сейфу и извлечь оттуда компьютер, содержащий нужную нам информацию. Но я надеюсь, они хорошо осознают, что у них нет никаких шансов выбраться и благополучно подняться на поверхность без нашей поддержки. Поэтому их охрану будет осуществлять особая группа, составленная из надежных людей, выделенных сеньором Перальтой и сеньорой Дорадо. А возглавит ее мистер Баринов-младший. Он уже немало полазил по здешним катакомбам, и этот опыт ему пригодится.

Вы можете спросить, леди и джентльмены, зачем нам эти 37 миллиардов долларов?

Отвечу. Они нужны для реализации грандиозной программы производства сырья для изготовления препаратов серии «Зомби», а также для оплаты проектно-конструкторских, строительных и монтажных работ при создании мощных заводов, производящих эти препараты. Это потребует очень больших расходов с весьма отдаленной отдачей вложенных средств, поэтому вклад наследниц О'Брайена будет иметь решающее, если не определяющее, значение в нашем предприятии.

Кроме того, нам понадобится компенсировать правительству Хайди те средства, которые оно потеряло, расторгнув свои соглашения с фирмой «G & К», и взять на себя финансирование тех научных и производственных объектов, которые вела эта фирма. Именно это я и предложил сегодня президенту Соррилье в качестве льгот при «мягком» урегулировании конфликта, связанного с долговыми обязательствами «ANSO Limited». Сеньора Эухения и сеньорита Лусия Рохас, при участии Сесара Мендеса, должны будут уже в ближайшие дни заняться разработкой экспериментальной технологической установки для производства «Зомби-7» и некоторыми другими исследованиями. В этом они могут опереться на всемерную практическую поддержку со стороны корпорации «Rodriguez AnSo incorporated». Все необходимые материалы, оборудование, специалистов и информацию вам будет поставлять сеньор Перальта.

Наконец, к некоторому огорчению мистера Баринова-младшего, его супруге Елене уже меньше, чем через час придется вылететь в Москву через Лондон. Здесь ее миссия закончена, а в Москве, в связи с новыми обстоятельствами, придется некоторое время работать намного интенсивнее. Необходимо приступить к разработке новых нейролингвистических программ, уже с учетом применения «Зомби-7»…

«В Москву! Работать, работать, работать!» — эта не очень точно процитированная фраза из «Трех сестер», которых я проходил еще в средней школе, отчетливо зазвучала в моей башке, но, по-моему, на сей раз без вмешательства Чудо-юда. Взгляд, который я рискнул бросить на Хавронью, не уловил у нее на мордахе особой радости, но и особой тоски тоже. Разумное парнокопытное явно не стремилось к общению с серым хищником.

— Есть ли у кого-нибудь вопросы, леди и джентльмены? — спросил Сергей Сергеевич тоном профессора, завершившего научный семинар.

— Скажите, сэр, — профессиональным репортерским тоном поинтересовалась Бетти Мэллори, — где сейчас находится мистер Дэрк, и не создаст ли он каких-либо трудностей в нашей работе? В тот момент, когда хайдийские коммандос захватили штаб-квартиру «G & К» в зоне «Зеро», он находился в Сан-Исидро…

— Мистер Дэрк, насколько я знаю, — ответил отец, — сейчас находится на территории посольства США. Хайдийское правительство заявило о высылке данного джентльмена как нежелательного иностранца. Однако посол США Роджерс примерно двадцать минут назад получил по факсу копию ордера на его арест, выданного прокурором штата Флорида. Мистер Дэрк обвиняется в организации трех убийств, нелегальной торговле наркотиками и уклонении от уплаты налогов. Завтра в 8.30 он будет отправлен в Майами, а до этого времени взят под стражу морскими пехотинцами, охраняющими посольство.

— А под залог его не могут выпустить? — спросила Бетти.

— Если он покинет территорию посольства, то будет немедленно арестован хайдийской службой безопасности. Она достаточно хорошо контролирует все выходы оттуда.

— И подземный? — спросил я, вспомнив, что первый и единственный раз попал в здешнее американское посольство вместе с Киской через подземную дорогу с движущимися креслами. Именно по ней мы когда-то привезли послу захваченные в секретном центре отчеты и бутыль с готовым «Зомби-7».

— Все, — безапелляционно заявил отец, и я подумал, что ему виднее…

Официальная часть нашего заседания на сем закончилась, и сеньора Эухения устроила для гостей нечто вроде фуршета или коктейля — так и не научился различать, чем одно от другого отличается. Сперва все стояли у стола, а потом разобрались на четыре группы и расселись по углам, отстоявшим достаточно далеко друг от друга, чтобы одна компания не слышала то, о чем разговаривают в другой. В один угол пристроились Чудо-юдо с сеньором Перальтой, в другой — Лусия, Эухения и Сесар, в третьем разместились мама с дочкой, а четвертый достался нам с Хрюшкой. Я надеялся, что мне удастся разубедить эту идиотку насчет моего морального облика.

Не тут-то было. У Хавроньи уже выстроилась в голове целая система.

— Не терпится меня спровадить, верно? — прищурилась гнусная поросятина. — Наверное, еще загодя упросил папочку? Как же, такая богатенькая, 37 миллиардов под юбкой! А меня тут не надо. Миссия окончена. Отдохнула, так сказать, погуляла, теперь вкалывай. Ничего себе отдых! Месяц в Лондоне из-за компьютера не вылезала, здесь разок в море окунуться дали, да пару раз по травке прогуляться… На яхте чуть не утопили, по подземельям с трупами протащили — экзотика!

— Вообще-то да, — сказал я с извиняющимся акцентом.

— Чего «да»? — злобно прошипела Ленка. — Если б я еще не была нужна, твой папочка меня бы уже угробил. И угробит когда-нибудь, помяни мое слово. Я ему скоро поперек горла встану, потому что у него на уме тебя на этой шлюхе женить! Да-да! Не морщи нос! Я все насквозь вижу. Без всякой микросхемы!

— С чего ты это взяла? — Хрюшкин апломб меня начал раздражать. — На фига ему меня с тобой разводить? Ты и Зинка в его конторе — основная рабсила. Как я понял, он не в шутку решил человечество осчастливливать, стало быть, программы для этих счастливых биороботов вы будете сочинять до скончания века. А женить меня на Танечке смысла нет, потому что папаша и сейчас все держит в руках, ни Бетти, ни сама Таня никуда рыпнуться не смогут. Он был прав на все сто, когда сказал, что они даже на поверхность подняться не смогут без нашего контроля. Я, кстати, если хочешь, немного сомневаюсь, что после того, как компьютер попадет к Чудо-юде, Бетти и Вик останутся в добром здравии…

— А я так не сомневаюсь, что не останутся, — сказала Ленка злющим шепотом. — Но перед этим Чудо-юдо тебя женит на Вик. Для легитимности процесса, так сказать. Ты и так нынче миллиардер, владелец заводов, газет, пароходов… А для почтеннейшей публики, для всей мировой прессы, телевидения, которое тебя сегодня показывало, уже все ясно…

— Что ясно? — немного опешил я.

— Да то, милок, что эту чернявую красотулю Кармелу-Чавэлу уже представили как твою супругу. Сегодня этот ведущий мулат по телику бубнил: «Как мировую сенсацию можно отметить тот факт, что президента корпорации „Rodriguez AnSo“ сопровождала исчезнувшая полгода назад наследница Тимоти О'Брайена мисс Виктория Мэллори, которая провела этот вечер в компании сеньоры Соррилья». Как-то так, точно не помню. Но вот точно помню, что эта сучка Танечка, когда ее спросили, состоит ли она в законном браке с сеньором Родригесом, сделала наглые глазки и заявила: «Я не стану ни подтверждать, ни опровергать это…» Какова стерва, а?

— А что ей было говорить? Что она случайно угодила на прием, а вообще-то никакого отношения к сеньору Родригесу не имеет?

— Ой-ой-ой! Ее, бедненькую, насильно туда, в наручниках приволокли. Нарядили, подстригли, намазали… А она упиралась, не давалась и подчинилась только насилию. Ладно, сеньор Родригес, мне-то уж все ясненько. Оставайтесь, гуляйте дальше. Мне все равно деваться некуда. Живой меня твой папочка не отпустит. Кстати, уже пора в аэропорт ехать…

Действительно, Чудо-юдо прервал свою беседу с Перальтой — вряд ли они вспоминали Венский фестиваль молодежи и студентов! — и подошел к нам с Ленкой. Демонстративно поглядев на часы, он объявил:

— Ну-с, милая семейка, настала минута расставания. Леночке пора отчаливать в аэропорт.

— Слава Богу, — сказала Ленка. — В Москву!

— Сначала в Лондон, — напомнил отец. — До здешнего аэропорта тебя довезут мальчики Эухении, до Хитроу долетишь в сопровождении двух ребят Перальты. Там тебя встретит Стюарт, передаст в Москву небольшую посылочку. В Москву долетишь с нашими ребятами, в Шереметьеве будет Лосенок. Все, целуйтесь, убирайте сопли в карман, улыбайтесь публике…

— На аэродром можно? — спросил я не то у Ленки, не то у отца.

— Нет, — сказал Чудо-юдо непреклонно. — Нечего тебе там делать. Проводишь до машины.

Как скажешь, начальник! Ленка наскоро промокнула слезки, сделала улыбку на публику. Чудо-юдо весело объявил, что его очаровательная невестка нас, к сожалению, покидает, все наперебой пожелали Хрюшке счастливого пути, и мы отправились в подземный гараж, где Премудрую Хавронью усадили в «Кадиллак». Четыре бойца из охраны Эухении и пара секьюрити из «Rodriguez AnSo inc.» уселись туда же. Пару раз чмокнуть Хрюшку в душистые щечки мне удалось, и она, конечно, следуя обычаю, ответила тем же. Но уж больно формально и заученно все это получилось. Товарищ Станиславский в таких случаях говорил: «Не верю!»

«Кадиллак» элегантно вывернул свое могучее тело на выезд из гаража, эскортная машинка пошла сзади. Все! Попрощались.

— Ну-с, юноша, — сказал Чудо-юдо, когда мы поднимались из гаража, — а теперь нам надо кое о чем побеседовать…

— О чем? — проворчал я, пребывая на удивление в расстроенных чувствах.

— О жизни, естественно, — ухмыльнулся отец, — и чуть-чуть о смерти. В рамках необходимого, конечно. Ладно, там узнаешь…

БЕЗ ТОЧЕК И КАВЫЧЕК

Разговор состоялся на открытой галерее второго этажа, выходившей во внутренний двор дома Эухении. Чудо-юдо постарался придать своему голосу очень тихое звучание и выбрал такое место, что можно было сразу разглядеть любого, кто смог бы приблизиться к нам на не нужно короткое расстояние.

Мы сидели в плетеных креслах, хлюпали через полиэтиленовые соломинки какой-то коктейль с кусочками ананаса.

— Начну с этого, — сказал отец и достал из пиджака две аккуратные бумажки. Одной из них оказалось аккуратно выправленное в каком-то из московских загсов свидетельство о разводе с гражданкой Бариновой Еленой Ивановной. Меня ничуть не удивило, что нас развели, как говорится, без суда и следствия. Судя по дате, наши брачные узы распилили еще в то время, когда мы с Ленкой летели в самолете на Лондон, убежденные, что нас водой не разольешь.

— Липа? — спросил я.

— До определенной степени, — ухмыльнулся Чудо-юдо, — но очень нужная. По крайней мере она должна подкрепить вот это…

Второй бумажкой оказалось свидетельство о браке, выданное хайдийскому гражданину Анхелю Родригесу и американской гражданке Виктории Мэллори в мэрии Сан-Исидро. Имелась также отметка о церковном венчании в каком-то католическом храме.

Ни дня не дадут холостяком пожить! Без меня меня развели, без меня меня женили…

— Ты Ленке уже сказал об этом? — спросил я.

— Не сказал, но намекнул. Фактически для нее это никакого значения не имеет. Прилетит в Москву, будет жить все там же, с вашими детьми, а когда все здешние дела будут закончены, ты вернешься и заживешь с ней как ни в чем не бывало. Ваше старое советское свидетельство о браке никуда не делось, дети здоровы и счастливы — тьфу-тьфу! — квартирный вопрос у вас давно решен.

— Значит, это фиктивный брак? — спросил я.

— Да. Хотя я знаю, что у вас с Танечкой были интимные делишки, и, если ты с ней вдруг захочешь переспать, возражать не буду. Но главное, эти бумажки дают юридические основания для контроля над фондом О'Брайена. В принципе, конечно, нам можно было бы и без них обойтись, но уж больно много механизмов пришлось бы подмазывать. Мы еще брачный контрактик сляпаем, где все будет честь по чести. Неудобно такие денежки в слабых женских ручках оставлять…

— Когда мы пойдем за компьютером? — спросил я.

— Скоро, — хмыкнул отец, — своевременно или несколько позже. Дорогу уже знаем — через железнодорожный туннель у «Каса бланки де Лос-Панчос».

— Да он же затоплен! — удивился я.

— Вот на этом-то и купился Дэрк. Те, кто этот туннель проектировал, должно быть, были очень хитрыми ребятами. Или товарищ Хорхе дель Браво был очень дальновидным, может быть… Вы с Таней, как я знаю, доехали до воды и повернули обратно, верно?

— Ну да. Чего было дальше соваться? Морская вода, ее не откачаешь…

— Смотри, — Чудо-юдо достал записную книжку, маленькую авторучку и нарисовал какую-то извилистую линию. — Вот это берег лагуны, на котором стоит отель. Вот так идет туннель (отец нарисовал кривую, напоминавшую параболу, которая пересекала линию берега в двух местах). Он уходит под дно лагуны, идет в недрах островного шельфа, а затем по дуге возвращается обратно под сушу. Вот здесь, примерно метрах в семидесяти от того места, где вы с Таней вылезли в подвал трансформаторной будки, свод туннеля взорван. Давно, должно быть, еще при бегстве Лопеса с острова. Естественно, что вода по закону сообщающихся сосудов затопила все до уровня моря. В прилив поднимается выше, в отлив отступает, но тем не менее вся вот эта дуга на протяжении почти километра затоплена водой. Кроме того, эта дуга не горизонтальна, а идет с довольно крутым уклоном вниз (тут Чудо-юдо изобразил нечто вроде отрезка спирали), с перепадом глубины около двадцати метров… Вот предположим, влез ты в туннель со стороны трансформаторной будки, проплыл мимо дыры в своде и поплыл дальше, замечая, что глубина все растет и растет. Что бы ты подумал?

— Что туннель затоплен полностью… — сказал я, уже начиная что-то соображать.

— Вот и Дэрк так же думал. Он даже собирался обзавестись подводным аппаратом, чтобы продолжить исследования на глубине не меньше пятисот метров… Это его сильно притормозило в работе, а закончить ее мы ему «помогли». На самом деле, дойдя примерно досюда, — Чудо-юдо поставил кружок почти на пересечении дуги, изображавшей туннель, с волнистой линией берега,

— туннель начинает подниматься вверх и вот тут, — он поставил еще один кружок — освобождается от воды. Это гораздо дальше от берега, чем трансформаторная будка, и гораздо глубже в горе. Прорубиться туда можно минимум через несколько месяцев, да и то если еще пару месяцев затратить на геологическую разведку. Времени у нас нет. Мой тезка Сорокин и твой дружок Браун могут как-то невзначай найти еще один вход. Был ли он на самом деле — неизвестно. О том, что был, утверждали двое, оба они в этом году погибли.

— Один из них Хименес? — предположил я, и отец утвердительно кивнул.

— А вторым был тот, кого вы с Мишенькой не уберегли месяц назад — фон Адлерберг. Если бы он был жив, то нам сейчас было бы куда проще…

— Адлерберг? — Я припомнил дерзкий выстрел, превративший голову важного немца в разбитую банку с вишневым вареньем. И милую, беззащитную девушку, сидевшую на лавочке в ощипанном дворовом скверике и читавшую Тютчева, рядом с которой лежал скрипичный футляр…

— Да-да, — кивнул отец, — тот самый. Твоя новая женушка рубанула его очень надежно. И рубанула, между прочим, по заданию, пришедшему от Сорокина. Он воспользовался конторой Белогорского, сукин сын, потому что знал, что я и так начну разбираться с этой командой. Белогорский свое получил, а вот Сорокин в стороне остался.

— Ты не думаешь, что они будут ждать нас где-нибудь там, на выходе?

— Думаю. Даже убежден в этом. Если они на что-то надеются, то только на то, что им удастся взять компьютер после того, как вы достанете его из сейфа. Именно поэтому я и отправлю с вами большую команду. Учти, Танечка — не подарок. Она непредсказуема, и то, что нынче вдруг проявляет покладистость, настораживает.

— Сорокин может получать от нее информацию через микросхему?

— Не знаю, — совершенно откровенно вздохнул Чудо-юдо. — С ним надо ухо держать востро. Это крепкий мужик, настоящий коммунист, верующий, можно сказать. Если ему что-то нужно — не сделает только по причине смерти. Ты должен это знать.

Набравшись духу, потому что, как мне лично казалось, с товарищем Бариновым тоже надо было держать ухо востро, я спросил:

— Ты-то сам всерьез это говорил, насчет всеобщего счастья?

— Хм! — кашлянул Чудо-юдо. — Как тебе сказать… В общем, если без точек и кавычек, то я понимаю, что может получиться ерунда. Мировое господство, строго говоря, вещь недостижимая. Но я же говорил тебе, что нам, русским, никогда не ужиться в обыденном мире. Понимаешь, когда я работал в комитете, я ощущал себя бойцом и командиром «великой армии труда». Отец чекистом был, крепким, прямо скажем… Цель была — врезать покрепче этим, на Западе. Потому что они вредили и вредят повсюду. Напропалую и безоглядно. Беспощадно, на убой. Когда я готовил таких ребят, как Сорокин или Таня, то знал: это нужно, они должны быть крепче тех, что на той стороне, умнее, изворотливее, интеллектуальнее, если хочешь…

— Это ты мне и Тане сны показывал? — спросил я, ошеломленный тем, что он вдруг пошел на откровенность.

— Я. — Теперь-то правду сказал или как? Ведь ты мне все время чуть-чуть да привирал. Или это служба такая?

— Служба уже давно за бортом. Понимаешь, одно дело — служить ради большого, высокого, красивого; такого, как наша сказка, которую не сумели сделать былью. А другое — номер отбывать, семью кормить, зарабатывать погоны, должности и так далее. Я служил тогда, когда в Вене Перальту завербовал. Когда на Кипре работал, в Индии, в Австралии… А касательно вранья что скажешь: нам сроду было не положено даже в семье откровенничать. Работаю, уехал в командировку, на симпозиум, на конференцию. Научный работник…

— Я тебя не про старое спрашиваю. Во сне-то Таниными устами ты правду говорил?

— А что, противно стало? — Чудо-юдо скривил рот Под бородищей. — Пакостный у тебя отец, гадкий?

— Тебе тоже без точек и кавычек?

— Валяй… Интересно узнать, кем я в твоих Глазах выгляжу?

— Да уж не ангел, прямо скажем. Особенно с Толяном и другими… Вообще-то такими отцами не гордятся.

— На это мне наплевать. Тогда, в 1983-м, я делал свою работу, понимаешь? И, как всякий работяга, не хотел, чтобы мне мешали. Вот они и получили. Кстати, я тогда же постарался тебя уму-разуму научить. Рассказал тебе, примерно какая их ждет судьба. И ты понял. Если б не перестройка, я бы тебе нормальную работу нашел. Но что делать, если так получилось. Пришлось крутиться…

— Спасибо, — сказал я не без иронии, — припахал ты меня, стало быть, по несчастному стечению обстоятельств.

— А, вот ты как! — Чудо-юдо поглядел так, что я почуял бегающих мурашек на загривке. — Правильно! Напился водички, так и плюнуть не грех. Но я тебя попрекать не буду. Да, я перед тобой виноват. Не я тебя проворонил, когда цыгане унесли, а виноват. Не я тебя в немецкую шахту погнал, а виноват. Не я тебя убийцей сделал, но все равно виноват. Я тебя зачал — вот в этом и виноват. Оттуда все пошло. Не родился бы ты, и каяться было бы не в чем. Но между прочим, если уж без точек и кавычек, то вы, молодые, тоже перед нами небезгрешны. Тебя это меньше касается, а вот Мишку — очень даже. Это вам видаки да джинсы в голову ударили. Это вы от рок-звезд на стенки лезли. Именно вам, дуралеям, показалось, что мы не так жили. Вам хапать захотелось, а мы, старое дурачье, за вами попрыгали.

— Не надо ля-ля, — проворчал я, чуя в отцовской тираде некую сермяжную правду, хотя и неярко выраженную. — Вы сами первые за барахлом гонялись. Вон, я в одной газете читал, что какой-то туз кагэбэшный не то из Италии, не то из Германии через агентурную сеть унитазы доставал для своей дачи. И можно подумать, что партбоссы себе особняков не строили, денежки в Швейцарию не переводили, по борделям не шлялись…

— Да, — очень миролюбиво произнес Чудо-юдо, — все это имело место. Но бомбы по автомобилям тогда не подкладывали и из автоматов на улице не палили. Тогда было все по чину. Генералу — столько, полковнику — поменьше, лейтенанту — соответственно. А сейчас все по глотке и по числу стволов. Тогда все свои блага — выслуживали. Даже право взятки брать. ВЫСЛУЖИВАЛИ, понял? Работой, потом, кровью, враньем, лестью, унижением — но ВЫСЛУЖИВАЛИ. От большинства тех, кто на государство вкалывал, была польза ВСЕМ. Всему советскому народу, хотя и каждому понемногу. А сейчас нынешние только воруют и хапают. Без труда и даже без намерения кому-то, кроме себя, пользу принести…

— А ты, стало быть, пользу приносил?

— Представь себе, да. И ты тоже. Жестоко, согласен, но мы с тобой немало дерьма в кочегарку спровадили. Ну, а сколько разборок между всякими вурдалаками организовали — и вовсе не счесть. Тоже воздух поочистили. Но сейчас, если ты понял, у нас есть шанс покруче развернуться. И это будет. Или я сдохну, или это будет…

Я боялся даже думать. Он все чуял, слышал все, что я крутил в своих мыслях. И, хрипло захохотав, Чудо-юдо бросил на меня, ошеломленного и придавленного его уверенностью и волей, победоносный взгляд.

— Ладно. На сегодня хватит. Иди отдыхай. Эухения тебя определит на постой. А завтра — обстановка подскажет.

В это время на галерею вышел Перальта.

— Серхио, — сообщил он, — ваша невестка благополучно вылетела в Лондон. Это приятная новость…

— Стало быть, и неприятная есть? — догадался Чудо-юдо.

— Есть. Нам надо как можно скорее прибыть в президентский дворец. Во всяком случае, тебе и мне.

Я, уже собиравшийся уходить, решил задержаться, но отец отмахнулся:

— Иди-иди, сеньор президент, тебя это не касается… Последнее меня очень обрадовало, и я ушел с галереи.

ИДЕАЛЬНЫЙ МУЖ И ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ

Когда я вернулся в гостиную, то не обнаружил там никого, кроме Сесара Мендеса. Потомок великого ученого сидел на диванчике, подкатив к себе сервировочный стол, весь нижний отсек которого был заставлен разноплеменными бутылками. В стакане для коктейля объемом 0,33 литра — глаз-алмаз! — пребывала какая-то смертобойная смесь из разных напитков, имевшая мутно-бурый цвет. Судя по направлениям взглядов Сесара — именно взглядов, а не взгляда, потому что один глаз у него смотрел на нас, а другой в Каракас,

— стакан был не первый. Я лично не стал бы экспериментировать с интернационализмом, смешав в одном стакане аликанте, шерри-бренди, текилу, пепси-колу и французский коньяк. Возможно, он накапал туда и что-нибудь еще, но я ориентировался только по бутылкам, стоявшим на верхней крышке столика.

— Что с тобой? — спросил я участливо, но Сесар не понял.

Я спрашивал по-испански, но паря сейчас, видимо, ни хрена не понимал. Он находился в том взвешенном состоянии, когда крепко ужравшийся человек уже понимает, что придется блевать, но еще противится этому. Поэтому я поспешил покинуть помещение и поискать какое-нибудь место, где можно приткнуться до утра. Правда, вроде бы в предыдущую ночь я нормально отоспался, продрав глаза только в полдень, но из-за сегодняшней беготни, волнений, переживаний не прочь был как следует вздремнуть. В принципе, можно было бы, сняв ботиночки и костюмчик, придавить один из диванов в гостиной, но неопределенное положение с Мендесом подсказывало, что лучше этого не делать. Товарищ мог провести свою встречу с маркизом де Блюэ где-нибудь поблизости и, упаси Господь, прямо на мой парадно-выходной костюм. Шить еще один за ту же цену я не собирался, даже приобретя все капиталы О'Брайенов.

Вернувшись на галерею, я не застал там ни Чудо-юда, ни Перальты. Видать, «дети разных народов», вместе боровшиеся за мир в 60-х годах, поехали что-то договаривать с местным президентом. Это о чем же они там не договорились, если меня не зовут? Дескать, без сопливых обойдемся… Конечно, кто я, по большому счету? Марионетка в руках акул империализма. Точнее, собственного папаши, который не перестает удивлять откровениями и новыми трактовками старых и вроде бы уже давно объясненных событий. Может, это тактика такая? Делать вид, что говорит все как на духу, а потом подвергать это сомнению или вовсе отрицать. Причем ни первое откровение, ни его отрицание, ни отрицание отрицания мне не удавалось оспорить самому. Он подавляет мое самостоятельное мышление! Я чего-то вякаю, конечно, но всегда и все диктует Чудо-юдо. Он диктует всюду и везде, не только мне. Перальте, Эухении, Ленке, Танечке, Сесару Мендесу, президенту Соррилье… Возможно, он диктовал и своему ученичку Сорокину, а тот в конце концов восстал против этого. Хотя у них, по-моему, одна и та же стратегическая цель — диктовать всему миру. Сами понимают, что ни хрена не получится, а лезут. Прямо как в том анекдоте: «Василий Иваныч, ты ведро яблок съешь?» — «Съем!» — «А мешок?» — «Съем, Петька, съем!» — «А целый вагон?» — «Съесть не съем, но все понадкусываю…»

Я зашел в одну из дверей, выходивших на галерею, и, обнаружив в этой комнате подходящий диванчик, вознамерился подрыхать до утра. Вроде бы спать хотел, но отчего-то не мог, и сны, ни дурацкие, ни самые обыкновенные, не приходили. Вместо них лезли в голову какие-то размышления, воспоминания, сравнения, обобщения…

Например, меня опять начали мучить думы насчет перстней Аль-Мохадов. Что они такое? Откуда взялись? Существуют ли они или это Чудо-юдо меня морочит? Действительно ли они послужили причиной исчезновения «Боинга» или то, что отпечаталось в моей памяти как «хеппи энд для Брауна», есть какая-то липа или деза, которую Сорокин заслал с целью напакостить Сергею Сергеевичу? Но ведь что-то невероятное в них есть, раз за ними гоняются. А может, они уже давно у Сорокина? Ведь виртуальная Таня утверждала, что Сорокин ее действительно отбил и увез в Штаты. Раз так, то он и перстни мог извлечь, хотя Чудо-юдо утверждал, что он их мне вовсе не давал, а накормил каким-то аналогом «Зомби-6». Но ведь я отчетливо помню, что меня выводили из искусственной реальности вместе с Таней. Как сейчас помню, что она сказала: «Вы преступник; Сергей Сергеевич!», а Чудо-юдо только порадовался, что, мол, «спящая красавица глаза открыла», и велел Кларе Леопольдовне укатить ее в 216-ю комнату… Стоп! Это ж я все напутал! Насчет нападения в Нижнелыжье я слышал не от виртуальной, а от реальной Тани. Точно, это она наяву говорила! Виртуальная — теперь мне уже ясно — излагает точку зрения Чудо-юда. А реальная может, как и я, помнить то, чего на самом деле не было. То есть ей в голову могли загрузить воспоминание о том, как ее отбили товарищи из НКПР и увезли на ридну Оклахомщину. А на самом деле она в это время находилась у нас в центре… Но ведь я-то повстречал нашу смуглянку в отряде товарища Сарториуса. Значит, ее все-таки из России кто-то вывез?

Кто? Угадай с трех раз… Я чувствовал, что логика тут бессильна, потому что в этом деле надо опираться на какие-то устойчивые реальные понятия и факты. А у меня даже память состояла на треть, если не на половину, из пережитого другими людьми, из фантазий этих других людей и, наконец, из специально заложенной в мою голову дезинформации. У меня даже не было гарантии, что я весь сегодняшний, вчерашний или позавчерашний день прожил наяву. С другой стороны, не было никакой гарантии, что все, объявляемое искусственной реальностью, на самом деле не являлось реальностью самой настоящей.

Крыша явно съезжала набок. Назойливые мысли не просто не давали заснуть. Они как бы исподволь заставляли мечтать о такой ситуации, когда их не будет вовсе. Правда, такая ситуация могла быть только в одном случае — при летальном исходе. Впрочем… Если в руках батюшки окажется «Зомби-7», то это вполне возможно организовать и для живого человека… То, что препарат существует или, во всяком случае, существовал, у меня сомнений не вызывало. По крайней мере пока. Я видел его действие на Синди и Мэри, превратившихся в управляемых кукол. По мановению Кискиных пальцев их лица обретали то серьезность, то вдохновенную радость. У них не было своих мыслей. Тех самых, раздирающих и мучающих голову. Во, счастливые-то!

Интересно, придумал уже Чудо-юдо, как ему провести поголовную «вакцинацию», о которой мечтала компаньера Киска? Хотя бы здесь, на Хайди. Вполне можно сказать, что это, допустим, вакцина против СПИДа. От добровольцев отбоя не будет. Каждый получивший семь доз навеки перестанет не только бояться СПИДа, но даже думать о нем. Разве это плохо? Нет. Бедняки перестанут мучиться от того, что бедны, перестанут завидовать зажиточным соседям. Плохо? Опять-таки нет. А если еще и богатые перестанут бояться, что их экспроприируют, то все социальные конфликты, классовая борьба и мордобития вообще на сем закончатся. Клево!

Ну, Хайди — это Хайди. Тут полмиллиона народу, все можно быстро закончить. А дальше? За матушку-Россию примемся? Во где попотеть придется! Тут народ вроде и спокойный, но упрямый до ужаса. Ежели начальство не прикажет, никто колоться не пойдет. И если прикажет, то тоже может не пойти, если его танками не погонят. И даже если погонят, то он эти танки очень даже пожечь может. Правда, если пообещать за каждый укол по бесплатной поллитре… Может водки не хватить. Опять же у нас начнут приписками заниматься, фондированную бесплатную водку в розницу толкать через коммерческие палатки, «Зомби-7» фальсифицировать на базе самогона. Умом Россию не понять — это точно. Но самое главное — очень трудно определить, кто ею командовать будет и в каком направлении. Если один вождь всем заправлять будет — куда ни шло. Бывают, что и умные среди них попадаются, и даже непьющие. С такими можно что угодно строить и кого угодно бить, если на то есть необходимость. С умным человеком можно и на Индийский океан пробежаться, если сапоги по дороге не стопчешь. Но вот если вождей окажется два или больше? И они своим бездумным и очень послушным ребяткам скажут: «Фас!»? Очень хреново может получиться, граждане начальники.

Как всегда, хохмизм немного сбросил напряжения в башке, но заснуть я все равно не сумел.

С галереи послышался какой-то шум. Похоже, что несколько человек, вполголоса ругаясь, тащили что-то тяжелое. Я, на всякий случай не надевая ботинок, подобрался к двери и осторожно, чтобы не скрипеть, выглянул.

Ничего страшного не происходило. Лусия, Эухения и администраторша Аурора волокли по галерее сильно ужратого и несамоходного Сесара Мендеса. Я не мог смотреть на то, как надрываются целых три дамы, которые вот-вот могли уронить ношу на пол и что-нибудь повредить в очень ценной башке, содержащей секреты производства «Зомби-7». Поэтому я срочно обулся и догнал процессию, которая приостановила движение, аккуратно уложив бормочущего Сесара на каменный пол галереи.

— О, Мадонна! — пропыхтела сеньора Дорадо. — Что с ним случилось? Я знаю его с детства, он мне почти как сын! Ничего подобного с ним еще не случалось.

— Давайте я помогу вам.

— Ради Бога, сеньор Баринов, нам так стыдно и неудобно… — сказала Эухения. — Но если не трудно — помогите…

Взять мальчика на ручки мне показалось не очень удобным, потому что в нем было килограммов семьдесят пять живого веса. Взваливать на спину опасно. Судя по тому, что рубашка на тезке Цезаря была еще вполне приличная, наизнанку он еще не выворачивался и мог вывернуться в ходе переноски, причем при особо удачном стечении обстоятельств прямо мне за шиворот. Поэтому я решил, что безопаснее взять бойца под мышки и тащить волоком. Но конечно, дамы не могли остаться к этому безучастными. Лусия ухватила болезного за левую ногу, Аурора — за правую, а Эухения заскочила сбоку и подцепила дитятю где-то под поясницей. Таким образом мы благополучно донесли Сесара до одной из дверей, протащили через пару комнат в небольшую спальню и аккуратно плюхнули на кровать. Затем с него сняли обувь, штаны и рубаху, оставив в одних плавках просыхать до утра.

Я воспользовался ситуацией, чтобы поинтересоваться, где мне можно бросить кости на покой. Конечно, спросил я это более культурно, вежливо осведомившись насчет того, нельзя ли мне приткнуться на диване в гостиной.

— Что вы! — всплеснула руками Эухения. — Вам же отведена целая спальня. Правда, я думаю, что пока вам не стоит туда идти. Ваша новая супруга — это было сказано с многозначительной ухмылочкой — беседует с вашей новой тещей.

Эухения была заметно веселенькая. Супергадалка, похоже, приняла, в пересчете на наши деньги, граммов триста. Это привело ее в очень бойкое состояние, и без малого полтинник возраста явно не мешал ей немного пококетничать с сеньором Бариновым, почти годившимся в сыновья.

— Интересно, о чем это они там беседуют? — Я задал этот вопрос вслух, хотя вообще-то меня это не слишком интересовало.

— О, — загадочно улыбнулась Эухения, — у них есть свои маленькие женские тайны! Но! Если вы желаете, то мы можем в них немножко проникнуть…

— С помощью чародейства? — улыбнулся я.

— Отчасти… — Эта баловница среднего возраста состроила глазки. — Пойдемте, если не боитесь.

Лусия по ходу дела скромно испарилась, а Эухения, подцепив меня под локоть, отправилась на противоположную сторону галереи. Сзади цокала каблучками Аурора.

Дверь, перед которой остановилась супергадалка, в отличие от других дверей, выходивших на галерею, была без стекол и имела кожаную обивку с внешней стороны. Из кармана своего партийного жакета Эухения добыла сейфовый ключ и сунула в замочную скважину. Затем она провернула ключ на два оборота, нажала какую-то кнопку, и дверь с легким лязгом отворилась.

Мы очутились в маленьком холле, где стояло несколько кресел и диванчиков. Кроме входной, тут было еще две двери, изящно задрапированные темными гардинами: одна прямо напротив входной, а другая — в стене справа.

— Я пошла готовить вам постель, сеньора… — тихонечко доложила Аурора, что меня немного удивило. Как-никак это работа горничной, а не администратора по приему пациентов. Может, у них тут тоже месячники борьбы за совмещение профессий проводятся? Я сам не помню, но кто-то рассказывал, что такие бывали при советской власти. Или, может, у Эухении средств не хватает?

Так или иначе, но Аурора отправилась в дверь направо, а меня Эухения провела прямо, отодвинув гардину и отперев дверь ключом.

Мы очутились в небольшом помещении, где светилось сразу несколько телеэкранов — прямо мини-аппаратная мини-телецентра. Тихо журчали минимум три видеомагнитофона.

— Вот, — сказала Эухения, — тут я изредка занимаюсь чародейством…

Я присмотрелся. Ну, сильна экстрасенсиха! Всего имелось двенадцать телеэкранов, на которых, наверное, при желании можно было подсматривать и подслушивать все, что творится в доме. И более того, делать видеозаписи. А эта бабка-ежка среднего возраста потом начнет публике полоскать мозги насчет своего провидческого дара.

— Здорово, — похвалил я, — но ведь дорого, наверное, да и техника от постоянной работы изнашивается…

— Ничего, не обеднею, — сказала Эухения. — Престиж дороже. А кроме того, видеозапись идет только в тех случаях, когда кто-то заходит в ту или иную комнату. Вот, видите: комната, где мы оставили Сесара. Мальчик спит. Но если он вдруг свалится с кровати, я мигом прибегу и положу его на место…

В этот момент засветился один из экранов, и мы увидели, как в свою комнату вошла очень тихая и грустная Лусия.

— Сейчас она будет молиться, бедная девочка! — набожно вздохнула сеньора Дорадо. — Ну, а вам стоит посмотреть вот сюда… Вот они, ваша жена и теща!

Супергадалка перевела изображение с малого монитора на большой и включила громкость.

За столиком, на фоне шикарной постели — мне очень туда захотелось! — сидели Бетти и Таня-Кармела-Вик, в халатах, с полотенцами на головах и попивали ликер.

— По-моему, пока надо помалкивать. — Этот отрезок фразы я услышал первым, но поначалу не обратил внимание на то, кто его произнес, ибо у матери и дочери голоса были очень похожи.

— Конечно, — согласилась Таня, и я понял, что помалкивать предлагала Бетти. — Эти ребята вряд ли оставят нас в живых, если догадаются раньше времени. Особенно младший Баринов. Очень опасный парень.

— Чем? — спросила Бетти, и мне тоже было интересно это узнать.

— Он классический «разумный трус». Ощущает опасность нюхом, очень ценит свою шкуру, никогда не лезет на рожон, если нет другого выхода. Если его прижали — тихонький и скромненький, но если чуть-чуть расслабиться — не пощадит. Малейший шанс ухватит. При этом у него нет никаких моральных сдерживающих. Это не рыцарь Круглого Стола. Его нельзя пристыдить, у него нет стыда. Знаешь, как он меня кулаком двинул? Пол-лица потом опухло…

«Ой-ой, какие мы нежные! — обиделся я про себя, слушая эту нелицеприятную характеристику. — А что мне, дожидаться было, пока ты вытащишь „дрель“ и начнешь во мне дырки сверлить? Или ждать, пока Толяновы собаки мне отгрызут кой-чего? Во, стерва-то!»

— Он убивает, не задумываясь, — произнесла Таня с явной ненавистью. — Если кто-то вызывает опасения, — а ему почти все люди кажутся потенциальными врагами, — и эти опасения чем-то подтверждаются, то ему плевать, кто перед ним.

«А ты-то, сучка, много задумываешься? — Я опять не раскрыл рта, но возражения прямо-таки рвались наружу. — Я, что ли, восемь трупов на лежке Джека оставил? А шестерых джамповцев в маковой соломке кто изжарил? А Разводному и Адлербергу в лобешник? А здешним коммандос в спины? Святая нашлась! А в Приднестровье ты сколько зарубок нарезала? Великомученица Татьяна!»

Эухения как-то незаметно вышла, должно быть, не желая меня смущать. Все пакостные речуги Кармелы она могла послушать позже, в записи.

— Странно, странно, — задумчиво сказала на экране Бетти, вертя в руках незажженную сигарету, — он не выглядит таким уж негодяем… Обычный парень, хотя, как мне кажется, немножко скучный.

— Нет, мамочка, скучать он не даст. Ты бы слышала его юмор! Сплошной цинизм и презрение к людям. Чудовище!

«Во ведьма! — Я аж весь кипел. — А ты, паскуда, когда одновременно и с Котом, и с Джеком — не цинично? На глазах у баб? Путанкам и то за тебя стыдно стало…»

— Я тебя очень прошу, Вик, — сказала Бетти, — не делай никаких опрометчивых поступков. И если он к тебе придет… Постарайся, чтобы все было без эксцессов.

— Конечно, конечно… — Ведьма потянулась к своей мамаше губками. — Я постараюсь, чтобы он ничего не заметил.

«Да, — подумалось мне, — ну, ты мне, папаня, и подсуропил! К эдакой змеюке не только в постель лечь, к ней ближе чем на пятьсот метров приближаться опасно, чтоб из „винтореза“ не достала. Жена, мать ее туда же!»

«Теща» расцеловалась с доченькой и пошла покурить на галерею, а Танька уселась причесываться. Смотреть на нее было не очень интересно. Наговорила гадостей про меня и довольна. А я уж думал, что после совместной пробежки по туннелям и перестрелок с «тиграми» у нас отношения потеплее стали…

Поскольку я начал смотреть их диалог не сначала, то решил разобраться в пульте управления всей этой системой слежения (суперзамочной скважиной, так сказать). Мне хотелось перемотать видеокассету в начало разговора, чтобы узнать хотя бы то, о чем эти гнусные бабы собирались помалкивать.

Но тут мое внимание привлек другой светившийся экран. Там до этого просматривалась Лусия, которая вопреки утверждениям Эухении вовсе не молилась, а просто читала книжку, сидя в кресле около настенного бра. Внимание мое привлекло, естественно, то обстоятельство, что Лусия встала с кресла, отложила книжку и начала расхаживать по комнате без какой-то определенной цели. Что-то сильно донимало научную мышку. Сперва я подумал, что у нее в голове родилась какая-то гениальная идея. Это впору было подумать после того, как она сняла очки и, почесывая правой дужкой левую щеку, задумчиво произнесла, как бы полемизируя со своими мыслями:

— Нет… Нет, нет и нет. Это совсем не то. Я не должна этого делать.

Лусия положила очки на стол, еще раз прошлась по комнате, провела рукой по лбу, зачем-то похлопала себя правой ладонью по кисти левой руки, потом левой по кисти правой, затем крепко сцепила пальцы, стукнула ими по столу и сказала:

— Я дура, дура, дура…

Теперь я подумал, что она ругает себя за то, что, несмотря на свою докторскую степень и обширные познания, не смогла расшифровать информацию, записанную в мозгу Сесара Мендеса, а какая-то московская Хавронья с мордой деревенской доярки смогла, и всего за сутки, если не меньше. Честолюбивая, выходит, сеньорита доктор!

Разобравшись в кнопках и переключателях, я перемотал пленку с записью беседы Бетти и Вик в обратном направлении.

Началось, оказывается, с того, что дамы по очереди отправились в душ. К делу это отношения не имело, но посмотреть я не отказался. Потом они уселись за стол, раскупорили ликер и начали беседу. Большая часть этой беседы имела самую отдаленную связь с теми проблемами, которые меня интересовали. Бетти, видимо, уже успела рассказать любимой дочери о том, как ей жилось под крылом у Дэрка и каким образом ее из-под этого крыла вытащили. Со своей стороны, Таня-Кармела-Вик тоже, должно быть, рассказала о своих приключениях еще во время коктейля. Поэтому примерно сорок пять минут они предавались ностальгическим воспоминаниям о каком-то Гордон-вилледж, где они обитали до этого. Меня в этой части разговора поражало только то, насколько неожиданно было видеть Кармелу в ипостаси нежно любящей дочери. И это при том, что Танечка-виртуальная обозвала Бетти Мэллори «матерью своей биологической основы». То ли Чудо-юдо, организовывавший для нас эти откровения, был не в курсе дела, то ли та самая ужасная Кармела, сидевшая в шкуре Вик, была очень хитрой стервой.

Во всяком случае, если бы я не имел сведений о том, чем наполнена телесная оболочка Вик, от виртуальной Тани, я наверняка подумал бы, что уж в этом-то семействе нет проблемы «отцов и детей», точнее — «матери и дочери». Правда, в этом диалоге я нашел несколько косвенных подтверждений, что Кармела О'Брайен, которая, по данным дурацких снов, должна была быть почти ровесницей своей нынешней матушки, возможно, действительно существует. В трех-четырех, а может, в одном-двух местах дочь выглядела слишком рассудочной, не по возрасту, так сказать. Но это замечал я, человек, уже специально настроенный на то, чтобы искать такие нюансы. А кто-либо иной, тем более Бетти Мэллори, наверняка ничего бы не заметил. Мамочка видела то тело, которое родила на свет двадцать с лишним лет назад и привыкла называть своей дочерью, наперечет зная все внешние данные и особые приметы, как-то ямочки, оспинки, шрамики, родинки и прочие детали. В совокупности с фигурой, формой и цветом глаз, волос, звуками голоса и его тембром все это составляло для Бетти понятие «дочь». Мне даже показалось, что для миссис Мэллори самое главное — видеть это тело живым и здоровым, говорящим и пьющим ликер, а не знать, какие мысли прячутся под оболочкой этого тела. Возможно, так оно и было. Есть такие родители, которые рассматривают произведенное ими потомство как некое движимое имущество, частную собственность, которую надо беречь, холить и вовремя реализовать на рынке, пока не утратила потребительной стоимости… (Слава А. Смиту и К. Марксу! Я их помню.) Именно об этом я подумал, когда разговор матери и дочери наконец стал приближаться к интересующей меня теме. Таня-Кармела-Вик припомнила, что у ее школьного друга Мэлвина Робертса был костюм из материала точно такой же расцветки, как у меня. Именно после этого мама заинтересовалась семейством Бариновых.

— Все, что сегодня произошло, кажется мне страшным сном, — призналась Бетти. — Я ожидала чего угодно, только не появления этого русского медведя. Перед ним ходили на цыпочках все хайдийские генералы. Он командовал, как у себя дома, представляешь? Я понимаю, если бы он так вел себя на Кубе, но здесь, в свободной стране? Такое впечатление, что он представляет здесь Мировое Правительство. Я, конечно, как рациональный человек ни в грош не верю в его грандиозные планы, но не знаю, как от него отделаться… Может быть, нам стоит сбежать отсюда?

— Ничего не выйдет. Здесь все просматривается и прослушивается. Поверь мне, я в этих делах понимаю. Вот там, видишь? (Таня показала пальцем чуть ли не прямо в объектив) видна маленькая дырочка, а за ней может быть телекамера. Я уж не говорю, что микрофоны могут быть ввинчены в люстру, под которой мы сидим. Нас обязательно остановят, если мы двинемся к выходу.

— И ты так спокойно говоришь об этом? — ужаснулась Бетти.

— Волноваться незачем. Мы нужны им абсолютно живыми и здоровыми. Без нас они не войдут в «Бронированный труп», не возьмут компьютер и не доберутся до его памяти. Мы можем говорить все что угодно, называть их самыми нехорошими словами и придумывать им самые страшные казни, но нас никто пальцем не тронет. Вот после того, как мы достанем компьютер, мистер Баринов-младший очень быстро, в два счета, овдовеет и потеряет любимую тещу. Он будет законным наследником, потому что я уже написала завещание на его имя.

— Как ты могла? — воскликнула Бетти.

— Я была под воздействием психотропного препарата. Это было давно. Еще в Москве.

— Но теперь мы с тобой обречены! Ты понимаешь это?!

— Ну, не все так плохо… — ответила Таня. — Баринов-старший — это не прежний русский времен коммунизма. Он не экспортирует революции и не меняет социальный строй. Он делает свое дело, лично свое, а не дело своего государства. Почувствуй разницу!

— Не очень я чувствую разницу, — проворчала Бетти.

— Тогда вспомни хотя бы то, что…

— Я помню, но, по-моему, пока надо помалкивать, — опасливо произнесла миссис Мэллори, и дальше уже пошло известное мне заочное перемывание моих костей.

Пока я прослушивал и просматривал то, о чем говорилось полчаса назад, обстановка на экране изменилась. Таня залезла на кровать и потушила свет.

В общем, та версия дальнейшего развития событий, которую изложила Кармела-Вик, была вполне правдоподобной, и наш разговор с Чудо-юдом на галерее кое-какие намеки на подобный исход давал. Вполне по-чудо-юдовски: «Кашку — слопал, чашку — об пол!» Зачем они нужны, эти бабы, к тому же американские…

Ничего необыкновенного для нашего семейства не будет. Все по старой традиции, заведенной еще прапрапра… в энной степени дедом — капитаном Майклом О'Брайеном. А там девиз известный: «Все надо делать вовремя». Вроде бы и нейтральный, и безопасный, и неоспоримый, но вот поди ж ты, немалому числу народа стоил жизни. И хотя начинался русский род Бариновых с бунтовского отродья, даже не ведавшего, к какой нации принадлежал Шон-Иван, они выслужили себе и чины, и дворянство. Перемахнули вовремя к большевикам — и не пропали на том, давнишнем, переломе. И на этом, нынешнем, тоже не опоздали. Правда, цену этого не подсчитать. Турки в Измаиле и поляки в Праге, французы, наверно, немцы и прочие на иных войнах умирали, чтобы Бариновы выжили и потомство дать успели. Но это как у всех. А вот насчет «выявления врагов народа в тылу», подставки «афганцев», кочегарочки моей родной — как? Не совестно?

А все эта стерва. Танечка-Кармелочка-Викуся или как ее там. Она все это зацепила когтями. Может, даже надеясь на то, что я все это услышу. Прямо в рожу сказала то, что я о себе сам давно знаю. Когда все это о себе знаешь, но другие тебе об этом не говорят — это ничего, вроде все в порядке. А скажут — отчего-то обидно.

Ну и ладно. Как говорил в подобном случае один царь: «Буду таким, каким вы меня нарекаете! Грозным буду!» У меня, если поглядеть трезво, других шансов жить не имеется. Только по команде, только под мудрым руководством товарища Баринова Сергея Сергеевича! (Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.) А куда денешься? Разве что на тот свет, да и то найдет он меня и там.

Сейчас все будет по железному графику. По расчету. Чудо-юдо наобум ничего не делает. Добудет 37 миллиардов, поставит на поток «Зомби-7». Начнет с развивающихся стран, потом внедрит это дело в СНГ, затем в Восточной Европе, в Западной, в Японии, в Штатах. У него все заработает. И демократия с рекламой, модой, прибылями и свободой выбора, и тоталитаризм с внеэкономическим принуждением, лагерями, расстрелами… Все кому надо по семь доз получат и будут счастливы. А остальным Чудо-юдо попросту управляющие микросхемы вклеит. Такие, как у меня и Тани. И будет сидеть где-нибудь тут, на Хайди, в окружении детей, внуков и правнуков, отправляя команды на какой-нибудь Всемирный центр управления Человечеством, построенный где-нибудь в зоне «Зеро». Например: «Построить плотину через Берингов пролив, провести сплошной железнодорожный путь по трассе Лабытнанги-Уэлен-Ном!» И построят. Или: «Запустить космический корабль к Альфе Центавра!» И запустят. Или: «Начать заселение Марса!» И заселят. Сдохнут, но заселят. «И увидит Господь, что это хорошо»…

Едва я это подумал, как в моей голове щелкнуло, скорее всего не в черепе, а где-то в мозгах. И я сразу увидел все как бы совсем с другой стороны. А почему, собственно, железная дорога от Лабытнанги до Нома — это плохо? И кто сказал, что летать на Альфу Центавра нельзя? И почему, например, для родимой Земли будет хреново, если на Марсе будут яблони цвести? И кто тебе, товарищ Коротков и так далее, вдолбил в башку мысль о том, что ты уникален, что ты сам распоряжаешься своей жизнью? Во-первых, по некоторым данным, есть Бог, которому все — рабы. Во-вторых, Россия, твоя Родина-мать, опять-таки находится, по непроверенным сведениям, под личным покровительством Богоматери, и соответственно если бы эти вышестоящие товарищи не санкционировали, то ты бы, товарищ Баринов и так далее, вовсе бы не родился.

В общем, в голове у меня началась полная каша, полный абсурд и сбоку бантик. В конце концов, я капитально заснул. Без снов.

1000 МЕТРОВ ПОД ВОДОЙ

Утром меня поднял Чудо-юдо.

— Подъем! Тридцать пять секунд! Последнего убиваю! — проорал он почти так же, как незабвенный прапорщик Кузяев из учебки, где я сшивался в начале военной службы. Когда-то, еще в первые дни моего проживания в родной семье, я рассказал Чудо-юде об этом прапорщике и его любимом приколе.

— Который час? — спросил я, зевая.

— «Че» плюс один, — ответил он по-военному. — Бегом на «Дороти»! Все уже готово. Только тебя, оболтуса, ждут.

Бежать, а точнее, все-таки идти пришлось недолго. Спустились вниз, прошличерез вестибюль, выходящий на набережную, выбрались на пирс и дошли до яхты.

Едва мы взбежали по трапу на палубу, как капитан Каэтано приказал своим ленивым мореманам по местам стоять и со швартовов сниматься. Прямо от трапа отец потащил меня в кормовой гараж-ангар, туда, где раньше находились вертолет и три автомобиля. Вертолет был на месте, а вот в автомобильных боксах находилось нечто иное. Там лежали десять аквалангов примерно такого же типа, как были у тех «джикеевцев», что доставали нас с потопленной «Маркизы», четыре подводных буксировщика, бухты линя, фонари и еще что-то. В это «что-то» входило и оружие — уже знакомые мне по трансформаторной будке автоматы подводной стрельбы. Кроме них, имелось кое-что и для наземного боя

— ПП-90, запаянные в полиэтилен, с парой запасных магазинов.

— Ты вообще-то ходил под воду за сорок метров? — спросил Чудо-юдо.

— Ходил, — сказал я мрачно, — совсем недавно, вместе с «Маркизой». Меня оттуда «джикеевские» водолазы выводили в таком же приборе и увозили на таком же буксировщике.

— А это все, кстати, «джикеевское» оборудование, — сказал отец. — Вчера к ночи «тигры» полностью очистили от них зону «Зеро», во всяком случае до уровня моря.

— Интересно, — спросил я, — акваланги у них родные, штатовские, а стволы наши… С чего бы это?

— Скажи спасибо Сорокину с Брауном, — мрачно сказал Чудо-юдо. — Они тут такую «контору Никанора» организовали — только держись. Уже до вертолетов дошло…

— Я видел…

— Видел! — проворчал отец. — Коммерсанты, может, и неплохие вышли, но часть оружия «джикеи» перекупили. Удобно: русский ствол — русский след. Они ведь не случайно приложили Хименеса из нашего АПС. И полиция взялась искать Андрея Чижова, потому что в военном министерстве Хайди — с подсказки «G & К», конечно — дали приметы того парня, который им на закрытой презентации показывал АПС. У Андрюхи шрам, бандитская морда — готовый киллер.

— В общем, — решил я уточнить, — под водой нам бояться некого? «Дороти» нам не взорвут, как «Маркизу»?

— Этого я, брат, не говорил, — вздохнул Чудо-юдо. — Когда мы вчера с Перальтой ездили в президентский дворец, то встречались с начальником штаба здешних коммандос подполковником Нуньесом. По его данным, минимум шестеро аквалангистов ушли. И очень неясно — куда. Полиция и служба безопасности проверили трансформаторную будку — извини, но воспользовался твоей головой. В смысле того, что твоя микросхема немного поработала на передачу.

— Ну и что там?

— Ничего. Все цело, даже продовольствие, хотя, казалось бы, им надо было бы кое-что перехватить. Голод не тетка. А вообще впечатление такое, что их там не было.

— А может, у них тут яхточка стояла в лагуне? — снаивничал я. — Выбрались ребятки и поплыли себе в Майами…

— Ты здешние спецслужбы за полных дураков не держи, ладно? — посоветовал Чудо-юдо. — Там, между прочим, вполне приличные профессионалы работают. Они блокировали зону «Зеро» так, что мышь не ушла бы. Все ходы, и подводный туннель в том числе, были перекрыты. Всем частным суденышкам было запрещено выходить из лагуны Лос-Панчос, пять катеров стояли на стреме. Но все-таки ушли. Не менее шести человек.

— Почему шесть, а не пять или семь?

— Потому что на том же уровне, где находится подводный туннель, ведущий в зону «Зеро», была расположена база «джикеевских» боевых пловцов. Там были двадцать четыре ячейки для гидрокостюмов, двадцать четыре гнезда для дыхательных аппаратов и вообще всего по двадцать четыре комплекта. Вот так. А «тигры» нашли всего по восемнадцать.

— Может, у них некомплект был? — предположил я.

— Вряд ли, — усомнился Чудо-юдо. — Скорее всего эти шестеро либо покинули базу загодя, либо был еще какой-то подводный выход, о котором не знали «тигры» и боевые пловцы хайдийских ВМС. Так что неожиданности у вас могут быть. Правда, скорее всего на обратном пути. Думаю, что и у «джикеев», и у Сорокина с Брауном хватит ума, чтобы не рисковать до того момента, пока вы не возьмете «ноутбук». Так что возвращение будет самым опасным этапом…

— Кто со мной пойдет, кроме Бетти и Кармелы?

— Четыре водолаза от ВМС Хайди и трое от Эухении. Сговориться они между собой не могут. Но у тех и у других могут быть свои планы. Повторяю еще раз.

— Хорошо. Понял. Еще вопросик: Таня и Бетти под водой сдюжат?

— Сдюжат. Таня и на сотню метров погружалась, а Бетти еще три года назад участвовала в подводной экспедиции как репортерша и ныряла на полсотни. Конечно, риск есть, но на крайний случай я дам тебе полный список всех паролей и кодов, которые должны быть в памяти у обеих Мэллори. Неаппетитно, конечно, но все равно скажу. Если не удастся довести их живыми — возьмешь кисти рук. Понял?

— Жестоко…

— Ничего не попишешь. Вот эта шпаргалка. Она закатана в полиэтилен, не размокнет. Спрячь подальше.

Шпаргалка была по формату не больше проездного билета, но о том, как ее получше спрятать, я сразу призадумался.

— Погоди, — сказал Чудо-юдо, заметив мою растерянность. — Я тебе должен дать еще кое-что. Все это настолько ценно, что лучше держать в одном месте… Вот это три ключа в форме крестиков. Каждый индивидуален. Сейф открывается только в том случае, если ключи вставлены почти одновременно, с интервалом не более секунды один от другого. В принципе, меньше чем два человека сделать это не смогут, но шанс есть, если успеешь вставить сразу два ключа, а третий с небольшой задержкой. Наконец…

Чудо-юдо вынул небольшой мешочек с ниткой.

— Вот… — Он высыпал на ладонь четыре блестящих, но не отбрасывающих тени перстня.

— Они все-таки оставались у тебя? — спросил я.

— Разве я тебе не говорил, что налет в Нижнелыжье был всего лишь искусственной реальностью?

— Да, но реальная Таня это опровергает. Она говорит, что Сорокин ее отбил и сумел вывезти из России в Штаты…

Чудо-юдо усмехнулся.

— Это тоже искусственная реальность? — не дожидаясь ответа, предположил я.

— Не совсем. То, что ее отбили во время нападения на самолет — липа. А то, что я ее подарил Сорокину, — правда.

— С той же целью, с какой Сорокин и Браун подарили Бетти Дэрку? — догадался я. — Чтобы она, сама того не ведая, стучала тебе на своего командира?

— Именно так! — улыбнулся отец. — Более того, через нее ко мне шла вся информация, которую Бетти передавала от «джикеев». Так что эти самые микросхемки неплохо на меня поработали.

— Что я буду делать там, — я указал пальцем вниз, — с этими перстеньками? Они, кстати, реальные или только кажутся?

— И так, и так, — вполне серьезно ответил Чудо-юдо. — Они не материальны, но они есть. Они — устойчивая экстраиллюзия, прикрывающая некую «вещь в себе»… Ты, конечно, даже Маркса не читал, а Канта и Гегеля тем более.

— Я даже такого слова — «экстраиллюзия» никогда не слышал. По телику передача была «Экстро-НЛО», по видаку как-то фильм видел, тоже назывался «Экстро», но что это, я так и не усек.

— Дер-ревня! — незлобиво проворчал Чудо-юдо. — Что такое интерьер, знаешь?

— Ну, внутренность комнаты, кажется…

— О, сказывается высшее образование! А экстерьер?

— Внешний вид собаки, допустим…

— Колоссально! Хорошо, что ты не сказал: порода собак. Фокс-терьер, эрдель-терьер, интерьер и экстерьер. То есть, видимо, дохлый терьер, судя по приставке «экс». Димочка, я потрясен! Итак, слава Богу, выяснили, что «интро» значит «внутреннее», а «экстро» — «внешнее». Разницу между «иллюзией» и «галлюцинацией» ты ощущаешь или тебе надо это объяснять?

— Лучше объяснить…

— Хорошо. Галлюцинация — это когда человек чувствует то, чего физически нет. Например, допивается до белой горячки и видит зеленых чертиков, которые по нему бегают. Или начинает со страху слышать шаги в собственной квартире, где, кроме него, никого нет. Или, наслушавшись про отравления синильной кислотой, начинает везде и всюду вынюхивать запах горького миндаля.

Иллюзия — это когда есть некое явление вне или внутри человека, которое заставляет его, грубо говоря, ощущать не то, что есть на самом деле. Хотя, что есть на самом деле, вообще-то не видит никто. Ну, на обывательском уровне сойдет и так. Простейший пример. Ты поднимаешь указательный палец, фокусируешь на нем оба глаза и видишь — палец один. Расслабишь глаза — увидишь как бы два пальца, потому что в твой мозг придет, не совместившись, то, что видит левый глаз, и то, что видит правый. Это интраиллюзия, так как явление, вызвавшее иллюзию, произошло внутри тебя.

Может быть более сложный случай. Едешь ты в поезде, слушаешь радио. Кассет у поездного радиста мало, к тому же он очень любит слушать Пугачеву и обожает песню «Миллион алых роз», которую крутит через каждые полчаса. Наконец, он вырубает свою шарманку, и все граждане пассажиры ложатся бай-бай на свои нижние, верхние и третьи полки под мерный стук вагонных колес. Голову могу дать на отсечение, что минимум трети из пассажиров эти самые колеса будут выстукивать: «Жил-был художник один, домик имел и холсты…» Казалось бы, тут источник иллюзии внешний, но это не так. Просто «Миллион алых роз» у многих непроизвольно отложился в памяти. А многие другие люди, едущие в этом поезде, будут, вслушиваясь в стук колес, слышать иные музыкальные ритмы, скажем: «Наверх вы, товарищи, все по местам…» То есть иллюзия возникает опять-таки внутренне, у каждого своя, а у многих не возникает вовсе. Но вот если мы рассмотрим такое явление как мираж или, допустим, обычное кино, то это иллюзия для всех, кто при сем присутствует. Она вне конкретного человека. Все, кто смотрит фильм, видят одно и то же, если, конечно, при этом не тискают свою соседку по креслу.

— То есть перстни Аль-Мохадов видят все?

— И не только видят, но и осязают.

— Хотя у них нет ни веса, ни линейных размеров и они тени не отбрасывают…

— И не фиксируются фотопленкой, отражают обычный свет и не обнаруживаются рентгеном. Партайгеноссе Алоиз Эрлих сделал вывод, что они нематериальны. Я, при своем закоснелом материализме, тоже начал строить какие-то астрально-материальные модели с теми же громадными допущениями, которые сделал некогда ныне покойный профессор из Хьюстона Милтон Роджерс, и даже убедил, как мне кажется, почтенную Елену Ивановну…

— Даже хотел повторить Кискин эксперимент, помнится.

— И повторил!

— Как?

— Да очень просто. Надел Танечке на правую руку «выпуклый плюс», Винь на левую — «плюс вогнутый», а на правую — «вогнутый минус». Ну, а Зейнабке достался «минус выпуклый». Замкнул — и ни шиша не вышло.

— То есть никуда и ничего не улетело?

— Абсолютно. Никакой «особой цепи» не получилось. Никаких вихревых токов особой мощности мы не зафиксировали.

— Но ведь «Боинг» по-настоящему исчез.

— Исчез, это верно. Не думай, что я просто доверился той информации, что пришла тогда от Сарториуса и Брауна. Им могли кинуть дезу, они могли тоже, так сказать, побаловаться… Я это проверял и до их сообщения, и после по разным каналам. Потому что, если штатники все-таки нашли свой «боинг», то объявлять об этом на весь мир не стали бы, а постарались бы это засекретить наглухо. Родственники погибших, журналисты, всяческие общественные комиссии и прочее налетели бы как мухи на мед при первой мало-мальски значительной утечке информации, раскопали бы, кто летел, что вез и тому подобное. Это не требовалось ни «G & К», ни правительству.

— Значит, «Боинг» исчез, а у нас перстеньки не работают?

— Да, и я понял, почему. Киска скорее всего перед тем, как состыковать перстеньки на руках разноцветных девочек, вколола им одну дозу «Зомби-7». Он мог сыграть роль усилителя внутренней энергии. Поэтому, не добыв секрета «Зомби-7», продолжать эксперименты стало бессмысленно.

— И теперь они смогут продолжиться?

— Разумеется.

— То есть ты надеешься, что на сей раз они, грубо говоря, улетят?

— Я надеюсь на то, что объяснится причина гибели «Боинга», — проворчал Чудо-юдо. — И больше ни на что.

— Но ведь есть у тебя какая-то сверхзадача?

— Я не Станиславский, — обрубил отец. — И вообще нашу душеспасительную беседу пора заканчивать. Мы уже на подходе к Лос-Панчосу.

Точно. Через иллюминатор ангара по правому борту уже просматривалась коса, отделявшая лагуну от океана, и нос яхты уже начинал помаленьку поворачивать в направлении берега. В лагуне было непривычно пусто. Все спортивные и прогулочные суденышки были у пирсов, там же грозно торчал полицейский катер! С катера время от времени гундосили в мощный мегафон:

— Сеньоры и сеньориты! В лагуне идут поиски морской мины. Всем частным судам вплоть до особого распоряжения от стенок не отходить. За нарушение административный арест и конфискация судна.

Крутые! Еще один полицейский катер стоял точно на том же месте, где находился в тот день, когда взорвалась «Маркиза», а поглядев в левый иллюминатор, я увидел, что мористее «Дороти» средним ходом идут два сторожевика, подозрительно похожие на российские пограничные катера на подводных крыльях. Это меня уже не очень удивило. Раз вертолеты есть, то почему бы и катерам не быть.

Мы с отцом поднялись на верхнюю палубу. «Дороти» огибала остовую веху, выставленную в сотне метров от косы. Сторожевик, шедший концевым, сбавил ход, а головной, наоборот, прибавил и проскочил в лагуну, опередив «Дороти». Оторвавшись от нее на полмили, он пошел медленнее. Второй пристроился за яхтой в кильватер и проводил ее до входа в лагуну, не приближаясь, но и не отставая. Когда Дороти прошла створ, катер застопорил машины и отдал якорь прямо в проливе.

— Сейчас глубинные бомбы будет бросать, — объявил Чудо-юдо, указывая на головной катер.

Действительно, уже через минуту за кормой сторожевика вспучился конус воды, а затем из середины его взметнулся мощный фонтан, и гулкий грохот раскатился над лагуной. Воздушная волна ощутилась как сильный порыв ветра, пропитанного каплями воды. «Дороти» ощутимо качнуло с носа на корму водяным валом, разошедшимся от места взрыва.

— Экологи взвоют… — озабоченно отметил отец. — Рыбы мы тут поглушим — ужас!

Ударил второй взрыв, третий, четвертый. Я уже понял, что хайдийские моряки рассчитывают глушануть гипотетических боевых пловцов, а вовсе не рыбу. Для почтеннейшей публики бомбежку можно было объяснить попытками подорвать детонацией мифическую донную мину. Впрочем, меня, хоть я и не мог считать себя большим спецом по морским делам, подобная методика борьбы с подводными пловцами не очень обнадеживала.

Действительно, ни один водолаз после серии из четырех бомб не всплыл кверху брюхом, а вот бедных рыбешек повсплывало немало. Чайки, которые поначалу с воплями разлетелись кто куда, напуганные грохотом взрывов, постепенно стали возвращаться и вскоре тучей заметались над перебаламученными водами, собирая на дармовщинку глушеные морепродукты.

«Дороти» малым ходом подошла к полицейскому катеру, на котором с левого борта завели кранцы из автопокрышек, подработала винтами враздрай и в реверс, после чего благополучно пришвартовалась лагом. Дизели заглушили, отдали якоря с кормы и с носа. Потом перекинули трап с яхты на катер, и вскоре к нам перебрался старый знакомый — теньенте Гонсалес.

— Все готово, сеньор Баринов, — сказал он. — В железнодорожном туннеле на берегу и около трансформаторной будки наши люди. Все известные входы в подземную систему — их сорок шесть — взяты под плотную охрану. С утра, как и договаривались, аквалангисты ВМС проверили туннель…

Гонсалес достал кроки, вычерченные по результатам утренней разведки. Туннель был обозначен двумя красными линиями и действительно напоминал в горизонтальной проекции правильную дугу. Черными точками с цифирками были отмечены глубины заложения.

— Сначала, — теньенте ткнул пальцем в кроки, — туннель идет с плавным понижением, потом кое-где достигает уклона в 15 — 20 градусов. Вот здесь максимальная глубина — примерно 45 метров. Дальше начинается подъем, тоже сначала довольно крутой, потом туннель где-то в километре от берега полностью освобождается от воды, переваливает подъем и снова уходит вниз. Вот до этой высшей точки и дошли моряки. Никаких боковых ответвлений или признаков минирования не обнаружили. Дальше не продвинулись, потому что не хватило телефонного кабеля. Радиосвязь, сами понимаете, тут не сработает. Сейчас посылаю еще троих с полевыми катушками, а следом можете отправлять свою группу.

— Сколько у вас там народу? — спросил Чудо-юдо.

— Ходили пятеро, двое вернулись, трое понесут катушки. Значит, будет шестеро, четыре минера и два связиста. Три скутера, каждый вполне тянет трех пловцов.

— Кто старший у моряков?

— Пример-субофисиаль Убеда.

«Пример-субофисиаль» в хайдийском войске и флоте — без разницы — это примерно то же, что у нас старший прапорщик или старший мичман. Поскольку он был моряком, то считать его старшим мичманом вполне допустимо.

— Свяжите меня с ним, — потребовал Чудо-юдо.

— Прошу. — Теньенте Гонсалес пригласил нас на катер.

Кабель в резиновой изоляции примерно в палец толщиной отвесно уходил под воду с правого, противоположного от «Дороти», борта катера. А полевой телефон стоял на штурманском столике в тесной ходовой рубке — отдельной штурманской тут не полагалось.

Гонсалес покрутил ручку.

— Акула вызывает Краба, ответьте. Краб отозвался, связь была.

— Сейчас высылаем ребят с катушками, — сообщил Гонсалес Убеде. — Не клади трубку, будет говорить Алькальд.

Алькальд, то есть Чудо-юдо, забрал у Гонсалеса трубку и приказал:

— Слушай внимательно, Краб. Когда принесут катушки, пойдешь дальше. При обнаружении признаков минирования или боковых ответвлений немедленно докладывай. И дальше без команды ни прямо, ни вбок не ходи. Минеры должны идти на полтораста-двести метров впереди связистов. Как понял?.. Хорошо.

Я про себя подумал, что это не больно гарантирует от того, что подорвавшиеся минеры не похоронят вместе с собой и связистов. Взрывом какой-нибудь паршивой противопехотной, если она соединена детонирующим шнуром с фугасами, загодя упрятанными под тюбинги, можно с гарантией, распрекрасно завалить туннель и на протяжении трехсот метров, и на гораздо большем.

— Собирайте всех в ангаре, — приказал Чудо-юдо Гонсалесу.

Я, пожалуй, впервые за все годы почуял, что являюсь сыном генерала. До этого я ощущал своего родителя либо профессором, либо паханом в зависимости от обстоятельств, но даже после того, как узнал от виртуальной Тани о его генеральском звании, как-то не представлял Чудо-юдо в погонах и при лампасах. Сейчас, хотя Сергей Сергеевич был одет в легкую рубашку без каких-либо намеков на погоны, слаксы, на которых, разумеется, не предусматривались лампасы, и кроссовки, совсем не похожие на лакированные сапоги, он тем не менее ощущался именно генералом или, скорее, адмиралом, поскольку ему предстояло руководить операцией на море.

Мы вернулись на яхту. Теньенте пошел в носовой салон, где ждали приказа люди Эухении, а мы постучались в каюту, где под присмотром одного из охранников содержались Бетти и Таня.

— Готовы? — спросил генерал Баринов.

Меня поразило, что мать и дочь встали так быстро, словно бы давно ждали команды. Я даже подумал на секунду, что они уже получили дозу «Зомби-7» и стали такими же управляемыми куклами, какими были когда-то Мэри и Синди. Но это было не так. Их лица имели вполне осмысленное выражение, а у Тани, как мне показалось, даже проскальзывала во взгляде какая-то азартная злость, по крайней мере оттенок такой злости.

Не знаю, заметил ли этот оттенок товарищ генерал, но мне лично он не понравился. Конечно, после того, что я слышал во время прямой трансляции скрытой камерой, у меня не было никаких сомнений, что эта семейка готовится преподнести сюрприз, и скорее всего неприятный. Однако, учитывая, что у обеих в головах имелись микросхемы, которые давно информировали Чудо-юдо обо всем, что данные существа держат на уме, то все их гнусные задумки были для него секретом Полишинеля. Странно только, что во время инструктажа с глазу на глаз он не дал мне никаких указаний, чего именно следует бояться. Правда, в принципе можно было, как утверждал Чудо-юдо, донести до «Бронированного трупа» только четыре кисти рук, а все остальное потерять по дороге, но я не очень надеялся на то, что у меня хватит нервов на такую ампутацию…

Когда все построились, натянув гидрокостюмы, каждый у своего акваланга, Чудо-юдо со знанием дела провел смотр. Автоматы подводной стрельбы и «ПП-90» взяли только мужчины, то есть я и ребята из охраны Эухении. Дамам доверили ножи, да и то только на тот случай, чтобы где-нибудь в чем-нибудь не запутались. Я бы лично Танечке не дал даже ножа, потому что знал: зарезать она сможет не хуже, чем застрелить. Но тем не менее дали. Чудо-юдо лично осмотрел все. что стреляет, проверил магазины, стволы, затворы, даже на выборку осмотрел несколько патронов с пулями-гвоздями длиной чуть ли не по 150 миллиметров.

Прогнали на воздухе моторы скутеров, замерили напряжение всех источников питания, давление смеси в баллонах аквалангов, проверили фонари, крепления для грузов — короче, все что можно.

После этого Чудо-юдо указал на меня и объявил, что всем надо подчиняться мне беспрекословно и по всем вопросам. Мне это было не очень приятно, поскольку в водолазных делах я соображал только в размере той подготовки, которую получил в качестве Брауна дюжину лет тому назад.

Наконец мы надели акваланги, обвешались снаряжением, взяли на руки три скутера и перешли на полицейский катер. Три военных аквалангиста с подвешенными на груди катушками телефонного кабеля должны были идти впереди нас. Я сразу на всякий случай приметил, что у хайдийских боевых пловцов по боку гидрокостюмов были проведены желтые зигзагообразные полосы, а у нашей группы гидрокостюмы были помечены прямой красно-белой полосой от подмышек до щиколоток. В принципе я не знал, насколько хорошо это будет различаться под водой, но догадывался, что Чудо-юдо не случайно взял «джикеевские» костюмы. Могло сработать на «обознатушки». Мы-то знали, что все, кто появится под водой в таких же костюмах, — наши классовые враги, а вот сами враги могли этого и не знать…

Правда, эти «обознатушки» при определенных обстоятельствах могли бы и против нас сработать, но, как выяснилось, Сергей Сергеевич и это предусмотрел: на красно-белые шлем-маски нитрокраской были нанесены довольно крупные черные номера. Мне достался «0», Тане — «1», Бетти — «2», а остальные — стражникам, с третьего по пятый.

Пловцы с катушками по одному выходили на площадку, подвешенную у борта полицейского катера, пристегивали ласты, опускали маски, делали контрольный вдох через загубник и спиной плюхались в воду, придерживая на пузе катушки. Следом за ними в воду сбросили скутер. На поверхности захлюпали, лопаясь, пузырьки, послышалось легкое удаляющееся зудение — моряки включили электродвигатель и пошли вдоль кабеля.

— Давайте! — приказал Чудо-юдо, когда зудение перестало слышаться, а цепочка пузырьков, оставшаяся на поверхности воды, почти полностью исчезла.

Первыми в воду пошли пловцы-охранники, каждому из которых выдали скутера. Затем очень ловко прыгнули в воду Бетти и Таня, последним, получив напутственный шлепок от отца, — я. Напоследок Чудо-юдо сказал:

— Сообщаю пароль для Убеды: «Хувентуд». Отзыв: «Хустисиа».

В воде мы разобрались очень быстро. Боец ј 3 взял на свой скутер Таню, «четверка» прицепил к скутеру Бетти, «пятый» стал моим напарником. «Пассажиры» пристегнулись карабинами к поясам «рулевых», и наша эскадра начала свой подводный переход с глубины примерно в пять-семь метров.

Глубинная бомбежка, которой хайдийцы намеревались обезопаситься от боевых пловцов «G & К», принесла, помимо глушеной рыбы, еще один заметный, хотя и не больно полезный результат. Прозрачная водичка лагуны здорово помутнела. Конечно, до канала имени Москвы ей было еще далеко, но все-таки видимость упала метров до пяти, не больше. Да и сверху света поступало меньше.

Кабель смотрелся, как длинная темная кишка, которая спускалась с борта катера по вертикали, а затем шла по дну, змеясь между камней. Ребята, которые его прокладывали, соображали, что внатяжку его класть нельзя, обязательно нужен большой запас слабины. Предусмотрели и такое дело, как оранжевые поплавочки — шарики размером с мандарин, которые были привязаны к кабелю через каждые двадцать метров. На случай, если мы потеряем сам кабель из виду.

Скутера нудно жужжали электродвигателями, двигаясь на манер самолетов в строю «клин». За нашими спинами оставались шлейфы из пузырьков, которые стремительно уносились вверх, радужно поблескивая в косых лучах солнца пробивавших зеленоватую воду до дна. Я еще раз пожалел, что любуюсь всем этим подводным миром не как турист-любитель. Мирная жизнь лагуны, нарушенная ударами глубинных бомб, только-только налаживалась. Те, кто угодил под гидроудар, но не получил смертельных повреждений, полежав немного на грунте, начинали трепыхать плавниками и хвостом, шевелить усами, тащить куда-то свои раковины и жрать тех, кто либо вообще не смог прийти в себя, либо несколько запоздал с реанимацией. Мне это показалось не столь уж безобидным. Хотя я точно не знал, где расположена та самая знаменитая Акулья отмель, куда красотка Соледад спровадила некогда старшего Купера вместе с гидропланом, но все-таки догадывался, что она не так уж и далеко. Вряд ли тамошние зверюги пасутся в каком-нибудь загончике и не имеют возможности далеко отплывать от своей кормовой базы. Тем более что Соледад уже давно переселилась в какой-то иной мир, покинув здешние места и оставив акул на голодном пайке по части человечины. Если верить россказням самой Соледад, то это сущий деликатес, и акулы, лишившись такой подкормки, могли самостоятельно начать его поиски. Ведь ездили же иногородние из Владимира в Москву за копченой колбасой. У акул чутье и на кровь, и на дохлятину, как известно, острое. Несмотря на то что в детстве я читал Жюля Верна, где капитан Немо акул ножом резал, я сильно сомневался, что нам помогут даже наши подводные автоматы советского производства. Во-первых, я лично из них не стрелял ни разу. Чудо-юдо, видно, решил, будто это дело «приложится», если я достаточно настрелялся на суше. Как снимать автомат с предохранителя и менять магазин, я освоил, но как целиться, когда на голове шлем, на роже стекло, а во рту загубник, я еще не знал. Ну и во-вторых, после фильмов «Челюсти», которые мы смотрели с Ленкой по видаку, я здорово разочаровался в возможностях применения огнестрельного оружия против акул. Там их долбили из мощных винтовок, но убивали, как правило, какими-то другими средствами. У пятой «мандаринки»-поплавка кабель ушел в подземно-подводный туннель. Среди нагромождения обросших водорослями подводных камней обнаружилась небольшая по площади воронка — не более трех метров в диаметре, на дне которой жутковато чернела прямоугольная дыра — метр на полметра примерно. Взрывное устройство скорее всего было кумулятивным, а взрыв должен был лишь вызвать затопление туннеля, но никак не его обрушение. Небось Лопес полагал, что удирает ненадолго, и не хотел полностью уничтожить туннель.

Скутерист, буксировавший Таню, осторожно развернул свой аппарат носом к дыре, включил фонарь и на малых оборотах погрузился в провал, следом за ним пошел скутер с Бетти, а наш — замыкающим.

Для начала это был спуск по сужающемуся колодцу вниз головой, причем примерно метра на четыре вниз. Я не хотел бы попасть сюда во время прилива и без акваланга. Наверняка тут крутится солидный водоворот, угодив в который есть все шансы попасть в туннель против своей воли и скорее всего навсегда.

Именно об этом я подумал, когда лобовой фонарь нашего скутера высветил впереди, то есть уже на дне туннеля, нечто похожее на человеческий череп. Возможно, этот гражданин до сих пор числился пропавшим без вести во время купания. Впрочем, его могли сюда определить и какие-нибудь добрые люди типа «койотов», мог он, в принципе, быть и каким-нибудь из преданных бойцов режима Лопеса, которому приказали подорвать заряд, не сообщив, что там, наверху, уже лагуна…

К счастью, рассматривать эту невкусную находку было некогда. Скутерист ловко отвернул от дна и двинулся по туннелю следом за впереди идущими.

Зрелище было очень клевое. Лобовой фонарь — фактически маленький прожектор — своим светом пробивал толщу воды метров на двадцать вперед. За одиннадцать лет, прошедшие с момента затопления, туннель оброс не очень сильно. Водорослям все-таки свет нужен, да и вода здесь была заметно похолоднее. Планктону тут тоже особо не жилось, а потому водичка была попрозрачнее, чем наверху. Поэтому и тюбинги, и рельсы, и шпалы, и гравийный балласт были видны прекрасно, их лишь кое-где успели облепить какие-то кораллы, моллюски и прочие донные жители. Всего-навсего позавчера мы с Танечкой ехали по этому самому туннелю на платформе, а потом с трудом выбирались по веревке через дыру в своде. А сегодня мы по туннелю как бы летели, не касаясь ни стен, ни свода, ни рельсов. Обалденное ощущение!

Прожектор головного скутера, как и свет фонарей, идущих за ним вслед, рассекал тьму ярким конусом света. Какие-то дуры-рыбешки шарахались в разные стороны, поблескивая чешуйками, стукались о тюбинги, метались туда-сюда. Пузырьки из выдыхательных клапанов роем уносились к своду туннеля, сливались, укрупнялись в большущие пузыри и скользили по потолку дальше, к дыре.

То, что туннель идет вниз, чувствовалось несильно. Думаю, что, если бы по уклону в 15 — 20 градусов мы катили на платформе или вагонетке, острых ощущений было бы больше, да и букса могла бы загореться. По времени должен был продолжаться прилив, поэтому течение в туннеле нам заметно помогало.

Давление тоже особо не беспокоило, чуть-чуть поприжало при спуске с катера и при проходе в туннель через колодец. А когда стали помаленьку заглубляться, двигаясь по дуге, то перепад особо не беспокоил, и дыхалка работала нормально. Правда, когда на глубиномере отметилось сорок метров и я представил себе высоту хорошего десятиэтажного сталинского дома, отделяющую меня от поверхности воды, да еще и несколько десятков метров скального грунта, то стало чуточку жутко. Хорошо еще, что змейка кабеля хорошо просматривалась и напоминала: «Не волнуйся, здесь ведь до тебя уже прошли люди…» Вот тем, наверное, было страшновато сюда лезть. Они-то еще не знали, что «признаков обрушения и минирования» не обнаружат.

Так или иначе, но с нами ничего не случилось. Все подводное путешествие продлилось не более двадцати минут. После сорока пяти метров глубина перестала расти и начала постепенно убывать, и в конце концов мы увидели под сводом пещеры овальную кривую — границу воды и воздуха. Чтобы сэкономить воздушную смесь, мы вывели скутера почти к самой поверхности и поехали, выставив головы из воды. Еще пару сотен метров мы ехали по затопленному участку, пока не обнаружили, что воды-то всего по пояс. Впереди нас замаячили фигуры тех троих, что ушли впереди нас с катушками. Кроме них, здесь, уже на сухом месте, находился автоматчик, охранявший скутера ранее прибывших групп.

— Пароль! — потребовал часовой.

— Хувентуд! — отозвался я. — Отзыв?

— Хустисиа! — морячок службу знал. Он тут же доложил по «уоки-токи» своему начальнику пример-субофисиалю Убеде. Тот сказал, чтоб мы оставили водолазное снаряжение около часового и шли к Убеде одной группой с теми, что несли катушки.

Идти пришлось недолго, но все время в горку. Лыжники и кроссовики такие пологие, но длинные подъемы называют тягунами, потому что силы вытягивают, а мы как-никак только что тыщу метров под водой проплыли. Пусть на скутерах, но и не по свежему воздуху. Тем более что в самом туннеле воздух был тоже не ахти какой.

Пример-субофисиаль, как и все его бойцы, вызывал уважение и ростом, и лицом, и объемом грудной клетки. Мне лично показалось, что у него там и на выдохе полкубометра воздуха остается. При его росте он запросто мог бы играть центрового где-нибудь в НБА, правда, он был для этого дела слишком белый.

— Здравствуйте, сеньор Родригес, — сказал он, осторожно протягивая лапу, которая, будучи сложена в кулак, превышала объем головы пятилетнего ребенка. При этом казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке.

— Здравствуйте. — Я не очень рассчитывал, что рукопожатие окажется таким осторожным. — Как обстановка, сеньор Убеда?

— Все в порядке, — ответил он словно бы перед адмиралом. — Сейчас подключат дополнительную катушку кабеля, и можно будет продолжать движение. Саперы уже пошли вперед. У них есть «уоки-токи», и они каждые полчаса выходят на связь.

— Долго еще до следующего сеанса?

— Минут десять, — ответил Убеда. — Сейчас все узнаем…

Он оказался прав. Мы действительно все узнали, и даже раньше, чем через десять минут. Рация захрипела, и взволнованный голос сообщил:

— Сеньор субофисиаль! Проход перекрыт стальным щитом. Какие будут указания?

— Какие будут указания? — Убеда с интересом посмотрел на меня.

ПО ОТЦОВСКОЙ ШПАРГАЛКЕ

Как всякий двоечник, которого вопрос учителя застал врасплох, я начал крутиться, тянуть время , чтобы незаметно глянуть в шпаргалку. Шпаргалка у меня действительно была. Кроме того, были три ключа от сейфа и четыре перстня Аль-Мохадов. Все это лежало в маленьком кармашке под мышкой гидрокостюма. Пока я еще не слишком хорошо знал сеньора Убеду, чтобы показывать ему главный секретный документ. Наверняка лучше было бы, если бы отец все зарядил мне прямо в память. Интересно, почему он этого не сделал?

— Спросите, как там насчет мин? — Это было первое, что пришло мне в голову.

Убеда спросил. Из рации прохрюкали, что мин не обнаружили и вроде бы их нет вообще.

— Идемте, посмотрим на месте, — сказал я. Это был еще один способ выиграть время.

Пошли большим и дружным коллективом. Впереди шли связисты, разматывавшие телефонный кабель, за ними Убеда, я, Бетти с Таней и трое бойцов из охраны Эухении. Украдкой в полутемном туннеле я достал кусочек бумаги, запаянный в пленку, и глянул в эту шпаргалку.

Я, еще получая ее, удивился, насколько она небольшая, но как-то не удосужился прочитать. А сейчас изумился еще больше: листок был просто-напросто чистый. Во всяком случае, мне так показалось сначала. Первой мыслью было подключить телефон, позвонить отцу и сказать, что я сам люблю шутить, но не так же… Однако в этот момент мне удалось разглядеть буковки, оттиснутые по краю полиэтиленовой упаковки. Написано было по-русски: «Отрежь и достань». До меня как-то не дошло, что от этого может измениться, но я все-таки исполнил это пожелание, то есть вынул нож, надрезал упаковку и вытянул из нее листок бумаги.

Произошло небольшое чудо, вполне объяснимое, наверно, с точки зрения химии. На абсолютно белом листке появились два слова, уже хорошо мне знакомых: «Бронированный труп». Едва мои глаза прочли эти слова, а мозг воспринял их значение, как я отчетливо уловил знакомый «щелчок» в голове: распаковывался очередной архивированный файл в моей памяти.

Правда, на сей раз он не стал ни менять мое сознание, ни заменять естественную реальность искусственной. Просто-напросто я стал знать все, что должен был знать. Теперь я мог спокойно обойтись без мозгов Бетти и Кармелы (но не без их пальцев).

Из всей массы полезных сведений, которые появились в моей голове, на данный момент мне понадобилось одно: как пройти через щит? Тем более что вся группа уже подошла к этому месту.

Саперы с удовольствием осветили фонарями ребристую стальную стену.

— Вот, сеньор субофисиаль, — пояснил один из них, — сами видите, ничего… Никакого рубильника, никаких выключателей.

— Он толстый? — спросил Убеда.

— Пробовали проверить сверлом, — сообщил минер, указывая на небольшой перфоратор с движком от бензопилы. — Не берет. Броня очень прочная и, похоже, многослойная. С этой стороны сильно закаленная, а глубже — вязкая. Нужна алмазная насадка. А толщина, если прикинуть на звук, не меньше полуметра. Без обрушения свода не взорвем, говорю сразу.

Убеда посмотрел на меня. Я — на Бетти. Эти сведения должны были быть в ее памяти. Конечно, может, и стоило сразу показать, что я человек осведомленный, но мне было любопытно посмотреть, как поведет себя «биологическая мать» нынешней Татьяны Артемьевны.

— Они что, хотят узнать, как открыть эти ворота? — спросила Бетти

по-английски. Тут я очень вовремя вспомнил, что ни Бетти, ни Таня испанскогоне знают.

— Да, — ответил я. — А вы знаете?

— Переведите им, что надо отсчитать три тюбинга от гравия и пять от ворот. Если стоять лицом к щиту, то по левой стороне.

Я перевел, субофисиаль лично начал считать:

— Уно, дос, трес…

Нашли нужный тюбинг, и Бетти пояснила:

— Постучите по нему молотком и отбейте цемент, которым замаскированы клеммы.

Стукнули раз, другой, и с внутренней стороны тюбинга отвалился кусок цемента. Под ним оказались две небольшие дырочки, высверленные в бетоне. Из дырочек торчали два проводка в резиновой изоляции, концы которых были заплавлены в каучук.

— Зачистите концы проводов, — перевел я распоряжение Бетти, — и подключите подрывную машинку…

Подключили. Я знал, что будет дальше, точнее, что должно быть дальше, но старательно делал вид, будто все, что говорит Бетти, для меня неизвестно.

— Покрутите машинку и нажмите кнопку.

Подводные диверсанты это, конечно, умели. Правда, наверно, мама им еще вдетстве объясняла, что перед тем, как нажать кнопку подрывной машинки, надо прикинуть, насколько далеко ты находишься от места будущего взрыва. Именно поэтому минер вопросительно посмотрел на тетю Бетти: «Ты ничего не забыла, мамаша?»

— Нажимайте, нажимайте! — сказала Бетти, но морячок явно дрейфил.

Я решил нажать сам. Конечно, никакого взрыва не произошло, только где-то «под полом» что-то несильно хлопнуло. Должно быть, сработали пиропатроны, убирающие какие-нибудь стопоры из механизма опускания щита.

После хлопка послышался низкий железный гул, и щит, ворохнувшись, стал неторопливо опускаться в паз, располагавшийся поперек железнодорожного пути. Однако, когда эта чудовищная махина полностью освободила проход, обнаружилось, что на верхней кромке щита укреплены обрезки рельсов и, будь у нас под рукой вагонетка, можно было бы без хлопот ехать — обрезки точно, с двухмиллиметровым зазором, состыковались с рельсовым путем. Толщина же броневого щита оказалась даже больше, чем прикидывали минеры — верных 70 сантиметров. Этакую броню не возьмет даже кумулятивная граната из безоткатной пушки. Пожалуй, скорее удалось бы завалить туннель на протяжении нескольких сотен метров, чем своротить этот щит…

Прежде чем продолжить движение, все, кроме минеров, отошли от щита метров на полсотни. Какие-либо сюрпризы могли оказаться сразу за щитом.

Саперы пошли вперед, а телефонисты связались с «Дороти».

— Прошли первый щит, — доложил я отцу.

— Бетти сработала? — поинтересовался Чудо-юдо.

— Да.

— С почином. Ползите дальше. Жду доклада.

Минеры шли не торопясь и очень обстоятельно приглядывались к гравию. Запрятать в него мину было очень просто. Я сразу вспомнил свое путешествие по минам на острове Сан-Фернандо, когда едва уцелел, и понял, что с этими профи мне, конечно, не тягаться. Мне на Сан-Фернандо просто повезло, когда я зацепил проволочку мины с полностью корродированным взрывателем. Кроме того, я прозевал несколько мин, рассчитанных на детонацию… Бог хранил, наверное, если он, конечно, имеется. А вот бойцы Убеды свое дело знали четко. Каждый шаг вперед делали, только прощупав все до миллиметра, осмотрев все бугорочки и вмятинки в балласте. Эти уж точно никакой проволочки не проглядели бы, ни один «усик» не прохлопали бы. Не знаю, была ли у них поговорка насчет того, что сапер ошибается один раз в жизни, но то, что они ее на практике усвоили

— это точно.

Поэтому шли они достаточно долго, и прошел почти час, прежде чем мы смогли последовать за ними, ибо Чудо-юдо приказал выдерживать дистанцию минимум в полтораста метров.

В принципе, конечно, они вполне могли идти быстрее. Туннель, по тем сведениям, которые заложил мне в башку Чудо-юдо, люди Лопеса не минировали. Его могли заминировать только те, кто сумел бы пробраться сюда намного позже. То есть либо «джикеи», либо Сарториус с Брауном. Шансов на это было немного, но кто его знает…

Часа три-четыре, не меньше, мы медленно двигались следом за саперами. Устали не столько физически, сколько от тягомотины. Чудо-юдо несколько раз звонил сам, но не поторапливал, а только интересовался, как дела. Наконец кое-как добрались до следующего препятствия. Внешне оно выглядело так же, как и предыдущее.

— Сеньор субофисиаль! — доложил старший из минеров по «уоки-токи». — Вышли к развилке. От стрелки по прямой — стальной щит, вправо — туннель с надписью «Проезда нет». На том же месте, где в первый раз обнаружили клеммы. Будем работать?

— Нет! — строго сказал я Убеде. — Только с разрешения сеньоры Мэллори…

Я хорошо знал, что щит нельзя открывать ни в коем случае. За ним был мощный плывун, целая река грязи, воды, камней, которая может в самое короткое время хлынуть в туннель. Возможно, нам даже не удалось бы добежать до «горки», где мы повстречались с Убедой. Тем не менее я сделал вид, будто и об этом не знаю, и спросил миссис Мэллори, как поступить.

— Только не вздумайте открывать щит! — воскликнула она. — Надо идти вправо, не обращая внимания на ту надпись…

Это был неплохой тест. Теперь я понял, что если «жена» и «теща»

приготовили мне сюрприз, то он не будет коллективным самоубийством.Появилась уверенность, что по крайней мере «туда» мы дойдем живыми.

Саперы повернули вправо, мы двинулись следом. По идее, оставалось пройти еще триста метров, где туннель завершался у подземного вокзала. Там была целая система препятствий, преодолеть которые было отнюдь не просто.

Пришли мы туда еще через полтора часа. Все это время промолчали. Я блюл начальственный авторитет, Убеда, как старый служивый, считал, что его дело отвечать, когда начальство спрашивает, а когда не спрашивает, то помалкивать. Бойцы Эухении явно жалели, что вызвались на эту работу. Чем глубже мы забирались в подземное царство, тем больше опаски и откровенного страха было у них на лицах. Если они еще до сих пор не драпанули, то лишь потому, что боялись потеряться. Таня и Бетти тоже не разговаривали, даже между собой. Я все еще не мог догадаться, чем они хотят нас удивить, но старался пока об этом не думать. Вокзал особо не отличался от всех остальных подземных перронов на здешних станциях. Отличие было только в том, что попытка открыть выход с перрона обычным пультом управления, не то что самодельным, какой был у Брауна, а даже и «родным», какой имелся у Эухении, немедленно привела бы к взрыву. В туннель выстреливался снаряд — баллон со сжатым газом, который быстро растекался по туннелю и через несколько секунд взрывался. Последствия такого взрыва мне были хорошо известны. Во время боя в подземельях «Горного шале» меня спасло только чудо.

— Слово за вами, миссис Мэллори или, может быть, за вашей дочерью? — Мне было хорошо известно, что о том, как открыть выход с перрона, знает только Бетти, но я не хотел даже намеками открывать карты.

— Стоя лицом к тупику, — произнесла Бетти каким-то сомнамбулическим тоном, — надо взойти на правую платформу и отсчитать десять мраморных плиток от тупикового края по горизонтали и пять по вертикали.

После того как я перевел эту инструкцию, Убеда благополучно нашел искомую плитку.

— В левом верхнем углу должна просматриваться диагональная трещинка, замазанная цементом, — продолжала вещать Бетти. — Надо расковырять цемент и вынуть уголок плитки.

Убеда своим водолазным ножом исполнил все необходимые действия и вынул небольшой кусочек мрамора в форме неправильного треугольника.

— Теперь нужно постучать по цементу и сбить верхний слой. Под ним откроется углубление, в котором расположена кнопка черного цвета.

Сделали. Ясно, что кнопки придуманы для того, чтобы их нажимать. Однако человек, который, один раз нажав кнопку, прождал бы больше пяти секунд, дождался бы все того же объемного взрыва. Эту кнопку надо было нажать три раза подряд в течение этих самых пяти секунд. Только после третьего нажатия взрыв отменялся.

Это был очень опасный момент. Убеда уже потянулся большим пальцем к кнопке, и мне стоило больших усилий, чтобы не заорать: «Куда лезешь, коз-зел!» или что-то в этом роде. Самое главное, что сгоряча я мог крикнуть это на русском языке, которого пример-субофисиаль в своей школе мичманов, поди-ка, не проходил. Он бы с перепугу нажал, и через пять секунд от нас одни головешки бы остались.

— Не спешите, сеньор Убеда, — сказал я очень спокойненько. — Давайте дослушаем сеньору…

После того как Бетти, несколько перетрусившая, сбивчиво начала объяснять мне, каким образом надо нажимать кнопку, я достаточно доходчиво пересказал все это Убеде, отчего старый воин едва не выпал в осадок и извиняющимся голосом заметил:

— Я осел…

Само собой, что руки от кнопки он тут же убрал и предоставил мне совершать эту интеллигентную работу. Это было немного волнительно, ибо я хорошо сознавал, что у кнопок есть одно нехорошее свойство: слишком быстрое и короткое нажатие может не замкнуть нужную цепь, и тогда, даже если оставшиеся два раза кнопка сработает, нам от этого легче не станет. Я примерился и нажал, четко рассчитав время — по полторы секунды на каждое нажатие. После этого я еще полсекунды ждал: не шандарахнет ли? Но нет, обошлось. Послышался только легкий щелчок, гудение, и одна из плиток неподалеку от кнопки отворилась как дверца.

Под этой плиткой находился небольшой компьютер. На клавиатуре было только одиннадцать кнопок — цифры от 0 до 9 и «ENTER». На экране дисплея белым по черному светилось только одно слово «CODE». Около этого слова мигал курсор.

— 783, — быстро подсказала Бетти.

Я нажал цифры и «ENTER». После этого на экране исчезли прежняя надпись и цифры, которые я ввел в компьютер, но зато появилось несколько строчек текста:

«Многоуважаемый дон Педро Лопес!

Вам предстоит принять важное решение. Соберитесь с мыслями, еще раз взвесьте все «за» и «против». Еще и еще раз подумайте — ведь Вы определяете свою судьбу на всю оставшуюся жизнь. Оцените тех, кто будет удостоен чести сопровождать Вас на избранном пути, обратитесь за советом к Богу. У Вас есть 1 час на размышление.

Если Вы пожелаете продлить срок размышлений, то наберите еще раз 783 + «ENTER», и у Вас будет еще 1 час на размышление.

Если Вы утвердитесь в принятом решении, то Вы должны набрать цифру 1 (на дисплее появится слово «RESOLUTION») + «ENTER» и в течение 30 секунд с момента введения команды ввести известный Вам шифр, активизирующий Главный компьютер.

Если Вы откажетесь от первоначально намечавшегося, то Вам надлежит ввести цифру 0 (на дисплее появится слово «ANTI») + «ENTER» и сесть в вагон, который доставит Вас обратно в зону «Зеро».

БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ! Если, набрав «RESOLUTION» + «ENTER», Вы не введете в установленный срок шифр Главного компьютера или допустите ошибку, то в правом верхнем углу возникнет изображение «Веселого Роджера» (череп и кости) и мигающая надпись «MYSTAKE»! После этого у Вас будет еще 10 секунд на то, чтобы ввести правильный шифр. Если Вы и за это время не сможете выполнить эту операцию, будет автоматически включена система защиты объекта от несанкционированного проникновения».

Я вполне готов был подумать и час, и два, и три после прочтения этого пособия для самоубийц. Во всяком случае, тут же набирать «RESOLUTION» + «ENTER», а затем тот код, что был у меня в голове, я вовсе не торопился. На весьма оптимистический лад настраивало замечание об определении своей судьбы «на всю оставшуюся жизнь». Этот пассаж, мягко говоря, намекал, что, забравшись в «объект», дон Педро и все, кого он удостоил чести «сопровождать» себя, должны были наплевать и забыть про обратную дорогу. А мне как-то не очень хотелось провести в подземелье лет сорок жизни, ибо я рассчитывал при благоприятном стечении обстоятельств помереть после семидесяти. Впрочем, я ведь приперся сюда не по собственной воле, и не корысти ради, и даже не волею пославшей мя жены. Меня сюда отправил Чудо-юдо, и вовсе не за тем, чтобы я по часу думал. Ему нужен был фонд О'Брайенов, а не мои размышления и сомнения.

— Ну, — спросил я, обращаясь к Бетти, — будем набирать?

— Набирайте, — кивнула Бетти, поглядев на Таню. Та ответила чуть заметным кивочком, который мог означать разное… Мне это перемигивание мамы с дочкой не шибко понравилось. Тем не менее нужно было рисковать — никуда не денешься.

Я нажал на «единицу» и «ENTER». Послание исчезло, зато появилась крупная надпись: «RESOLUTION — GENERAL CODE», в конце которой нервно замигали одиннадцать точек. Это означало, что нужно было набрать одиннадцатизначное число. В правом верхнем углу появились цифры 0.30, которые со зловещей скоростью стали меняться на 0.29, 0.28, 0.27…

— Набирайте! — Я уступил место Бетти, на чем мы потеряли шесть секунд.

Теперь я мог смотреть, правильно ли она набирает код главного компьютера.

Сначала она набрала год рождения братьев Лопесов — 1930. Все верно. Потом 14 и 7 — число и месяц. Потом время рождения — 9.35. Получилось десять цифр. А в уголке, где отсчитывалось контрольное время быстренько отсчитывались последние секунды: 0.09, 0,08, 0.07…

— Странно, — растерянно пробормотала Бетти. — Я все набрала как надо… А цифр не хватает.

Действительно, и в моей памяти были все те же цифры. Я точно запомнил, что Лопес родился 14 июля 1930 года. А на экране в конце ряда из десяти цифр зловеще помигивала свободная точка:

1930147935.

Теперь соображать было уже совсем трудно. После 0.00 появился, как нам

обещали, «Веселый Роджер» с черепом и костями, жирная мигающая надпись"MYSTAKE», и цифирки дополнительного времени 0.10, которые теперь отсчитывали наши последние секунды на этом свете.

Не знаю, с какой скоростью мыслит мой мозг обычно, но тут он подсказал нажать «ENTER». To, что это работала РНС, я подумал только позже. После нажатия клавиши цифры мигнули и встали так, как должны были стоять.

193014.7935

— Ноль! — заорал я, видя, что в правом верхнем углу уже промелькнуло 0.05, и нажал на клавишу «0», когда под черепом и костями было 0.03, а клавишу «ENTER», вводящую код в компьютер, нажал незадолго до того, как появилось 0.01. Иными словами, ровно за одну секунду до смерти. Жуть как интересно! Ручки-ножки стали трястись несколько позже, и за это им великое пионерское спасибо.

Да, я оказался прав. Июль — месяц рождения Лопеса надо было писать через «07», а потому кодовое число в натуре выглядело так:

19301407935 Так или иначе, но никакого взрыва не произошло. Все леденящие душу аксессуары с экрана исчезли, а на их месте появилась надпись: «GENERAL CODE accept. Activation of GENERAL COMPUTER».

Видать, этот самый «генерал-компьютер» был очень неторопливой персоной. Маленький компьютерчик-«часовой», спросив пароль и получив верный ответ, доложил по команде «наверх» какому-нибудь дежурному процессору-«адъютанту», и пошло… Короче, «его превосходительство» активизировался аж целых пять минут. Пока он, так сказать, «продирал глаза», по экранчику компьютера-«часового» бежали всякие строчки-цифирки, которые меня мало интересовали. Заинтересовало меня только появление на экране слов: «TEST PROGRAME — О'К». После этого, еще через минуту, возникла надпись: «Press 399 + „ENTER“ and take off your hands».

Я нажал и быстро убрал руки.

Сразу после этого плитка-дверца маленького компьютера-«часового» захлопнулась, наглухо закрыв его нишу, но зато открылась другая ниша, на одном уровне с первой. В этой второй нише лежал пульт дистанционного управления, очень похожий на те, что я видел раньше в здешних подземельях. Он лежал, подключенный к контактам зарядного устройства, и на корпусе уже горела красная лампочка, под которой было написано: «full voltage», то есть аккумуляторчики, от которых питался пульт, были уже заряжены. Отличие этого пульта от тех, которыми пользовались Паскуаль Лопес и Эухения, состояло в том, что, помимо десяти клавиш с цифрами от 0 до 9, на нем имелась большая красная клавиша с белой надписью «TEST». Чтобы включить пульт, требовалось отсоединить его от зарядного устройства, взять в руки и передвинуть рычажок-переключатель из положения «off» в положение «on».

Едва я передвинул рычажок с «off» на «on», как вторая ниша тоже захлопнулась. Теперь, согласно заряженной мне в мозг шпаргалке, нужно было набрать код «1814». Точно такой же комбинацией цифр дон Паскуаль Лопес когда-то открывал вход в подземный бункер асиенды «Лопес-23». Но я, выдерживая свою игру, обратился к Бетти и набрал код лишь после того, как она сказала:

— «1814». Год окончания американо-канадской войны.

После этого послышался низкий, тяжелый гул, и две большие плиты бетона, декорированные сверху мраморными плитками, плавно углубились на полметра в стену, а затем разошлись в стороны, открыв проход на лестницу.

Я помнил, что в свое время подобное чудо произвело обалденное впечатление на рабочих рыбного склада сеньора Фелипе Морено, которых Хуан Антонио Кабальерос, известный мне как Капитан, взял в наш «партизанский отряд» для переноски тяжестей. Это были темные, малограмотные парни, которые вряд ли видели такую технику даже по телевизору или в кино. Но и на бывалых подводных пловцов, возглавляемых Убедой, и даже на охранников Эухении, знакомых с трюками своей хозяйки, эдакое диво в духе Голливуда здорово подействовало.

Открывшийся проем был освещен большим плафоном, и мы, экономии ради, погасили фонари. Лестница, выложенная из фигурных брусков белого мрамора, поднималась вверх довольно круто. Стены тоже были отделаны мрамором, но уже другим — багровым с белыми и серыми прожилками. На сводчатом потолке было изображение Пресвятой Девы Марии, держащей на руках не по годам умного Иисуса, которое было выполнено краской в центре белого лепного медальона со всякими там завитушками. Свод вокруг медальона был отделан розовой смальтой, искрившейся под светом лампы, горевшей в плафоне, и создавалось впечатление, будто сияние исходит от самой Богородицы. В общем, лестница смотрелась очень торжественно. Заканчивалась она у высокой арки, украшенной рельефным изображением глаза в треугольнике, который — Браун знал это давно, а от него и я просветился — символизирует Бога-Отца. Сама арка и барельеф были из белого мрамора, но по бокам от нее были декоративные полуколонны из багрового мрамора с вызолоченными капителями. Впечатление создавалось, что входишь в костел. Однако, приглядевшись, можно было разглядеть в своде между блестящих крапинок смальты не менее сотни мелких дырочек. Там, за благолепием Мадонны, таилась адская сила нескольких мощных лазеров.

Так что наступал довольно ответственный моментик. Предстояло пройти участок лазерной завесы. Здесь требовался код «1861» — год начала гражданской войны в США. Мне захотелось еще раз проверить лояльность Бетти, и я сделал вид, что намерен подниматься наверх, ничего не нажимая…

— Стойте! — вскричала Бетти. — Не ходите, не набрав «1861»!

— Это почему? — Какой из меня шланг получился бы! Все время им прикидываюсь.

— Там лазерная защита, вас прожжет в нескольких местах…

Что ж, она не врала, но все-таки придумали же они что-то?

Уже набрав «1861», я позвонил на «Дороти».

— Вход открыт, лазерная завеса отключена. Можем входить.

— Ну, дуйте с Богом.

Я сделал первый шаг на лестницу, потом пошли остальные, связисты протянули кабель. Теперь, поднявшись на десять ступеней вверх, надо было сделать еще одно, очень важное действие: набрать код «1865» — год окончания гражданской войны в США — и обязательно нажать в течение десяти секунд после этого красную клавишу с белой надписью «TEST».

Когда мы все: я, Убеда, Бетти, Таня, три секьюрити от Эухении, три минера и два связиста — итого двенадцать человек — поднялись по ступеням и прошли через арку, собравшись на круглой площадке лифта, который должен был унести нас примерно до глубины в 500 метров, один из связистов озабоченно спросил:

— А дальше куда?

— Вниз, — ответил я.

— Глубоко! — настырничал телефонных дел мастер. — Кабеля хватит? А то у нас только около километра осталось…

— Обрезиненного нет, только битумированный, — добавил второй. — Если там вода — не сгодится. И длины может не хватить…

— Думаю, что хватит, — сказал я, — тут метров двести, не больше.

Мне в общем было наплевать, будет ли связь с Чудо-юдом, потому что больше, чем он уже помог мне, зарядив мою голову всеми познаниями Бетти и Тани, помочь он все равно не мог. Сейчас меня интересовало только одно: как можно быстрее нажать кнопку «TEST» после набора кода «1865». Надо было собраться и сосредоточиться. Кроме того, требовалось еще и сыграть несведущего.

— Ну, что дальше набирать? — спросил я у Бетти.

— 1865, — сказала она. — И обязательно нажмите красную клавишу…

Она сказала это очень спокойно. Я бы сказал — умиротворяюще.

Вот на этом-то расслабляюще спокойном голосе Волчара-Баринов и купился. Жестоко купился! В тот самый момент, когда мой указательный палец уже оторвался от клавиши с цифрой 5, чтобы дотронуться до клавиши «TEST», произошло нечто, лишившее меня возможности это сделать.

Я потерял сознание неожиданно и почти мгновенно.

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ

Хорошая мысля, как выражаются неинтеллигенты, приходит опосля. Знал ведь, товарищ Баринов, загодя знал, что готовят ему сюрпризец «милая женушка» и «любящая теща». Может быть, матушку Мэллори, как говорится, я и не успел еще изучить, но ведь Танечку за прошедшие полтора месяца знакомства раскусил уже прилично. Надо было помнить, что самые опасные гадюки те, которые похожи на ужей. И можно было хоть сто лет оправдываться и клясть судьбу, но предвидеть случившееся я был просто обязан.

Я сказал, что нажать злополучную клавишу «TEST» мне помешало «нечто». Это самое «нечто» было мне в общем-то хорошо знакомо. Всего несколько недель назад милая Танечка Кармелюк во время наших скитаний по подмосковным лесам пару раз вырубала меня точным, легким, неуловимо быстрым ударом, который был у нее, как видно, отработан до совершенства.

И в этот раз я не успел даже заметить, куда и как она его наносит. Смешно, ей-Богу! В течение всего пути сюда я старался не приближаться к ней, держаться подальше, вести себя бдительно и аккуратненько. Один раз подставился, всего один раз! Аж злость берет! Чуть-чуть расслабухи — и все, хана, полный завал и похоронный марш за свой счет.

…Очухался я от запаха нашатыря. Увидел под носом сломанную ампулу из санитарной аптечки боевых пловцов, чихнул, дернулся… А ручки-то опять в браслетиках. Я лежал на спине, точнее на своих скованных руках, а рядом была кровь, очень много крови. Повернув голову набок, я увидел груду тел в гидрокостюмах. И с желтым зигзагом, и с красно-белыми полосами. Шмаляли без разбора.

Ноги у меня были скручены телефонным кабелем повыше щиколоток. Это как-то обнадежило: значит, пристрелят не сразу. Правда, и мучиться что-то не хотелось. Ведь мама с дочкой такие рационалистки, что зазря живым не оставят…

На меня смотрели два «ПП-90» и две пары одинаковых черных глаз. Похожи, красавицы. Оболочка бедной дурочки Вик Мэллори пришлась по фигуре шлюхе Кармеле и беспощадной дзержинке Тане. И не тесно им там вдвоем? Поди могут и разговаривать между собой. Ведь мы с Брауном общались, советовались даже…

— Очухался? — зло улыбнулась Таня. — Ну что, «муж», объелся груш?

Внаглую издевалась, стервоза! Ну не змея ли, граждане?

Лишь теперь я попробовал осмотреться. Площадка лифта, видимо, дошла до конечного пункта. Я прекрасно помнил, что она была открытой и не было на ней никакой кабины или крыши. А раз так, то почему всего в трех метрах надо мной потолок из той же рифленой брони, из какой были сделаны щиты в туннеле?

Отсюда, с этой зацепки, мои мозги начали медленно, но уверенно восстанавливать сообразительность. Шарики вышли из-за роликов, закрутились, начали чего-то вспоминать… Но если бы мозги не приступили к работе, мне, наверное, было бы полегче. Я вспомнил, что так и не успел нажать клавишу «TEST» после набора кода «1865».

Из этого следовало очень важное, прямо-таки чудовищно важное обстоятельство.

Как известно, товарищ дон Педро Лопес сооружал свой «Бронированный труп» на случай ядерной войны и ее последствий, то есть глобального радиоактивного заражения атмосферы и ядерной зимы. Соответственно он решил изолироваться получше. Поскольку сведущие люди объяснили ему, что процесс восстановления жизни на Земле может занять не одно столетие, дон Педро решил в случае чего замуроваться наглухо. Так, чтобы, даже если очень захочется, никто из подземного дворца не ушел. Поэтому подразумевалось, что код «1865» сам по себе должен не только включать лифт, но и приводить в действие многослойную систему затворов, полностью перекрывающих лифтовую шахту. Затем в загодя загруженные цементом, песком и щебнем автоматические бетономешалки подавалась эмульсия из воды и синтетических смол, придающая бетону особую прочность. Затем все это выдавливалось в пространство между щитами-затворами, и оно автоматически заполнялось бетонной смесью. Систему эту можно было, естественно, включить только один раз. После этого убежище Лопеса становилось воистину «Бронированным трупом», ибо живым из него никто не мог выбраться.

Но время шло, война не начиналась, а Лопесу хотелось обставить свой бункер получше. Да и оборудование изнашивалось, надо было где-то что-то ремонтировать и приводить в порядок. Ведь Лопес как-никак намеревался прожить в убежище до естественной смерти, то есть лет двадцать-тридцать, да еще взять туда с собой семью и ряд приближенных. Там была сооружена замкнутая, как на космическом корабле, система жизнеобеспечения, полностью изолированная от внешнего мира. Чудак Браун искал вентиляцию, а ее просто не было. Канализации тоже не было. Все отходы перерабатывались, воздух и вода очищались, возвращаясь в оборот. Эта баснословно дорогая система, управлявшаяся мощным компьютером, имела в качестве энергетической установки атомный реактор. Так или иначе, но надо было периодически осматривать объект и возвращаться обратно. Именно для этого и придумали команду «TEST», которая отключала все системы, замуровывающие лифт.

Я узнал все это из разархивированной «шпаргалки». Загодя волновался, переживал, чтобы не сплоховать. Но проворонил. Не предугадал такого поворота. Хотя о том, что мама с дочкой затеяли пакость, тоже знал заранее. Только вот не знал, какую. Но ведь бдил, готовился, несколько раз ждал… А когда успокоился — хоп! — и оказался в пролете.

Бетти и Таня взяли меня за плечи и выволокли с площадки в широкий проем, за которым оказался короткий коридор.

Какую комбинацию цифр набрала Бетти (пульт находился у нее в руках) я не увидел, но зато увидел, что проем задвинула поднявшаяся снизу стальная плита, а еще через несколько минут услышал, как туда, на площадку, где лежали девять трупов, с плескучим клокотанием и шлепаньем полился бетон… Меня, стало быть, пожалели. Выходит, я еще нужен. Зачем?

Нет, поторопился я, конечно, сказать, что голова начала соображать. Ни хрена она не соображала.

Если Кармела знала, что «1865» без приставки «TEST» означает приговор к пожизненному заключению в недрах «Бронированного трупа», то ее заподлянка выглядела как подвиг камикадзе, потому что она и себя замуровала, и свою маму тоже. То, что она перестреляла и хайдийских аквалангистов во главе с субофисиалем Убедой, и трех Эухеньиных охранников, было вполне понятным жестом. Но на кой черт тогда меня щадить?

К сожалению, додуматься я так и не успел, потому что дамы поволокли меня дальше. Короткий коридор вывел в небольшой зал с мраморным полом и двумя круглыми бассейнами, посреди которых били небольшие фонтанчики. Зал пересекала ковровая дорожка оранжево-алой расцветки, которая затем поднималась на широкую — метра четыре — парадную лестницу с античного образца статуями и колоннами. Стены украшала дорогая мозаика, изображавшая какие-то библейские сюжеты, а на потолке переливались радужным хрусталем и сверкали позолотой огромные люстры.

Миссис и мисс Мэллори уронили меня на дорожку, и Бетти еще раз пощелкала клавишами. Проем, через который мы вошли в зал, закрыла сперва стальная плита, а потом фигурная мраморная панель с барельефом все той же Девы Марии. И вновь заклокотал за стенами бетон, заполняя коридор, ведущий к уже замурованному лифту.

И тут меня, да и моих конвоирок как громом ударило. В гулкой тишине подземного дворца, нарушаемой лишь тихим журчанием фонтанчиков да еле слышным шлепаньем жидкого бетона за мраморным барельефом и стальной плитой, прозвучал могучий басовитый голос.

Я уже слышал похожий, когда мы взяли в плен Паскуаля Лопеса. У братьев-близнецов были похожи и акцент, и интонации. Доводилось мне слышать и голос самого дона Педро, правда, не вживую, а через хитрое подслушивающее устройство. Тогда мы с ныне пропавшей Мэри Грин, проникнув в тайную гавань X-45 на подводном аппарате «Аквамарин», присосались к брюху субмарины Хорсфилда и подслушивали, о чем ведут речь Лопес и дель Браво.

Но все-таки это было не совсем то.

Можно сколь угодно хорошо разбираться в технике и находить объяснения акустическим эффектам, прекрасно сознавая, что где-то стоит магнитофон, включившийся по заранее заготовленной программе, который и гонит речь с кассеты на динамики, замаскированные где-то в стенах. Можно не верить в существование загробного мира, духов, призраков, привидений и прочих персонажей фильмов ужасов и детских сказок. Да, можно быть стопроцентным атеистом, материалистом и рационалистом, но все-таки испугаться такого голоса…

Во-первых, он был несказанно громкий. Во-вторых, его немного изменили, пропустив через какую-то звукооператорскую аппаратуру, и придали ему некий загробно-потусторонний оттенок, давящий на психику. Наконец, в-третьих, он зазвучал внезапно, когда никто этого не ждал.

— Приветствую всех в «Бронированном трупе», сеньоры и сеньориты! Вы сделали свой выбор. Отныне вы мои ВЕЧНЫЕ гости: «Оставь надежду, всяк сюда входящий…» Лишь Всемогущий Бог волен дать свободу вашим душам. Тела же останутся здесь навсегда. Помолитесь, покайтесь, успокойте души. Да, вы больше никогда не увидите ни солнца, ни луны, ни голубого неба, ни звездного. Все ваши родственники, оставшиеся на поверхности, для вас уже мертвы. Таков был ваш выбор, и теперь вам остается лишь покориться судьбе, которую вы сами избрали. Уповайте на милость Божью, и да пребудет с вами Его благословение!

Этот сукин сын очень вовремя напомнил о ситуации. Не мне, конечно, я и так все понимал. Голос Педро Лопеса зацепил за живое Бетти и Таню. Я отчетливо услышал злой шипящий шепоток:

— Врет! Отсюда есть еще два выхода!

Я тоже слышал о том, что выходы есть, но подозревал, что к нынешней ситуации это уже не относится. И пятисотметровая шахта на кукурузном поле, заваленная и затопленная, и тот третий выход, который искали Сорокин и Браун, — все они при здешней автоматике уже давно могли быть залиты бетоном и задвинуты броневыми щитами. Так что, если Танечка с мамочкой рассчитывали захапать свой любимый компьютер с секретами, а потом благополучно смыться, то они жестоко ошибались. В общем, к посмертному приветствию товарища Педро Лопеса надо было прислушаться и сделать соответствующие оргвыводы.

Милые дамы поволокли меня по лестнице, подцепив за скованные руки и не развязывая ног. Здесь до первой площадки было ступенек сорок, и у меня было несколько минут, чтобы подумать над складывающейся ситуацией. Итак, семейка Мэллори — не камикадзе. Уже за это открытие я, как бывший юный пионер, мог бы сказать свое пионерское спасибо бывшему хайдийскому диктатору, если бы, конечно, по совместительству не был борцом против его диктатуры.

Из того, что мама с дочкой рассчитывали на благополучное бегство, логически следовало, что меня они должны были бросить в лифтовой шахте если и не расстрелянным, то уж по крайней мере залитым в бетон. Однако они, не жалея своего здоровья и слабых женских сил, зачем-то тащили меня дальше. При этом обе — особенно Таня! — хорошо сознавали, что я очень не люблю такого неаккуратного обращения и наверняка при первой возможности постараюсь доставить им неприятности. Либо они были жуткими альтруистками, во что после девяти трупов на лифтовой площадке с трудом верилось, либо во мне им виделся какой-то практический интерес.

В принципе, у них должно было быть все, что позволяло им добраться до сейфа. Их руки с пальцами, коды с пультом, ключи-крестики, которые они вытащили у меня из кармана. У них были даже перстни Аль-Мохадов, которые не имели прямого отношения к фонду О'Брайенов и вообще неизвестно что собой представляли… А Таня об этих перстеньках кое-что знала, могла знать во всяком случае, ведь «выпуклый плюс» я обнаружил у ее знакомого цыгана Степаныча, а «вогнутый» — у нежно любимого ею Толяна.

Речь шла о Тане-реальной, но была еще и Таня-виртуальная, которая по ходу дурацкого сна ј 3 прямо заявила, что «джикеи» отказались от мысли пройти через затопленную шахту на кукурузном поле, когда узнали, что там не обойтись без перстней Аль-Мохадов. Поскольку для меня уже давно не было сомнений, что за всеми дурацкими снами для Димы и Тани просматривалась волосатая лапа Чудо-юда, это могло быть прямой подсказкой на тот случай, который сейчас имел место… Стоп!

Таня-реальная тоже все это видела во сне. И живым я ей нужен, потому что она знает о тех невероятных свойствах перстней, которые вроде бы проявлялись. А ведь тогда, на даче у Белогорского, когда я — и сейчас это четко помню! — не только прошел через щель накрепко закрытой стальной двери, но и переместился за сорок километров из одного закрытого и охраняемого

поселка в другой, тоже закрытый и охраняемый, что-то все-таки было… ХотяЧудо-юдо со свойственным ему красноречием легко убедил меня в том, что наяву события протекали совсем не так, а все фантастические детали он для меня сам придумал из экспериментальных соображений. Если Таня верит в то, что перстни Аль-Мохадов дают такие невероятные возможности, то, может быть, считает, будто я знаю, как ими управлять… И тогда выходит, что я для нее — надежда на благополучный выход из «Бронированного трупа».

Бетти и Таня втащили меня на лестничную площадку. Тут возвышалась скульптурная композиция из розового мрамора, изображавшая трех ангелочков, то есть трех очень довольных жизнью пупсов с крылышками. Пупсы были сработаны из цельной глыбы, но так ловко, что казалось, будто и впрямь летают.

Дальше лестница раздваивалась. «Шпаргалка», находившаяся у меня в голове, утверждала, что идти надо направо. Именно туда меня и потащили, передохнув, Бетти и Таня.

Лестница вышла к двери, покрытой белым лаком и отделанной позолоченными резными украшениями. Она была не заперта, и, открыв обе створки, мы прошли в длинную анфиладу комнат, тянувшуюся только по прямой минимум на сто метров.

— Боже мой! — воскликнула, не сдержавшись, Бетти. — Какая красота!

И правда, было на что посмотреть. Меня, помнится, детдом возил и в Кусково, и в Архангельское, но тут, конечно, было пошикарнее. В целом, конечно, создавалось впечатление, что находишься в музее. Все было уж очень парадное, нежилое. А ведь Лопес тут собирался лет двадцать прожить. Паркет был настолько гладкий, что казалось, будто поверх дерева настелено оргстекло. В каждой из комнат стены были обиты шелком своего цвета, оттенка и рисунка. На каждой стене висело по одной большой или по нескольку малых картин в позолоченных багетах. Резные стулья, кресла, диваны, комоды — все это было сделано под XVIII век.

Дамы вполне могли бы, наверно, остановиться и посмотреть получше, так как теперь им некуда было спешить. Заодно и мне дали бы отдохнуть какое-то время. Но они все-таки спешили, будто боясь, что кто-то их может опередить. Мне лично казалось, что сейчас, пока еще ничего не нашли, бояться нечего.

Мы прошли одну комнату, другую, третью, четвертую… В пятой должен был находиться некий «ларец с трубой».

— Вот он! — Первой ларец, стоявший на столе в углу комнаты, увидела Таня. Меня временно посадили в кресло — большое им спасибо! — а сами подошли к ларцу.

— А где же труба? — спросила Бетти.

— Вот, — Таня указала на чеканное изображение почтового рожка на торцевой стенке ларца.

Я знал — опять же из чудо-юдовской «шпаргалки», — что за кольцо на крышке ларца браться нельзя ни в коем случае. Штырь, через который было продето кольцо, служил чекой. При попытке поднять крышку ларца чека выдергивалась, освобождала ударник, и взрыв с гарантией уничтожал всех, кто находился в комнате.

Но Таня знала, что можно, а что нельзя. Она осторожно осмотрела ларец, нашла в его боковой стенке небольшое отверстие и сунула в него указательный палец правой руки.

— Набери «2881», — попросила Таня, и Бетти набрала код на пульте. Едва эта просьба была исполнена, как где-то заурчал электромотор, и огромное зеркало в раме из черного дерева плавно ушло в сторону, открыв проем, в который мы не замедлили войти. Точнее, вошли Бетти и Таня, а меня потащили волоком.

За проемом оказалась еще одна анфилада комнат. Большинство из них было заставлено книжными шкафами. То ли диктатор решил посвятить остаток жизни самообразованию, то ли очень любил красивые обложки. В одном из шкафов должна была стоять старинная книга, которую я видел только глазами негритенка Мануэля. Читать Мануэль не умел, но название книги прочла донья Мерседес: «Приключения и жизнь плута Гусмана де Альфараче, дозорная башня человеческой жизни…» Эту книгу должна была найти Бетти. Собственно, книга ей не требовалась. Она только обозначала нужную полку.

Я знал, что полка, где стоит плутовской роман, находится в третьей (считая от зеркала) комнате. Здесь должна была работать мама Бетти.

Она справилась с задачей блестяще. В толще стенки шкафа было отверстие для мизинца левой руки, куда Бетти свой мизинец и всунула.

— «3490», — сказала она Кармеле, и та набрала код. Лишь после этого можно было открывать дверцу шкафа и снимать с полки книгу.

Под этой книгой на полке располагалась кнопка. Теперь ее можно было нажимать безбоязненно: она замыкала только цепь, включающую механизм открывания очередной потайной двери, а не механизм подрыва фугаса.

Шкаф медленно ушел под пол, а мы очутились в очередной анфиладе. Тут надо было пройти аж десять комнат, прежде чем мы оказались у портрета Сан-Мартина, где в дело опять вступила Таня.

Прибор, сканирующий отпечатки пальцев, был вмонтирован в массивный багет огромного портрета национального героя Аргентины. Самое главное было не качнуть портрет вбок. Железный угольник, укреплявший багет с тыльной стороны, мог сработать как замыкатель для двух контактов-шурупчиков, невинно торчавших из стены всего в сантиметре от края портрета. Но Таня прочно придавила портрет к стене, вставила палец в прибор, не шелохнув раму, а Бетти набрала код «1298». Портрет остался на месте, но на противоположной от него стене, отделанной панелями из красного дерева, открылся проход.

— Давай оставим его здесь, — предложила Бетти. — Дьявольски тяжелый парень. По-моему, он не похож на Гарри Гудини, чтобы суметь распутать ноги и вынуть руки из наручников.

— Ты так думаешь? — с сомнением произнесла Кармела. Ей тоже, видимо, надоело таскать меня туда-сюда. Они почему-то очень торопились, а я мешал им передвигаться быстро.

После этого я опять потерял сознание. Танечка вырубила меня для того, чтобы пристегнуть наручниками к стояку водопроводной трубы в небольшой ванной комнате. Как я там очутился — не помню.

Очнулся я только тогда, когда никого поблизости не было. Ванная вряд ли предназначалась для самого Педро Лопеса. Скорее всего она была заготовлена для кого-то из приближенных, потому что была сделана слишком уж скромно и по-деловому.

Я сидел на холодном полу, отделанном голубой глазурованной плиткой типа нашего «кабанчика», вытянув связанные ноги. Тишина стояла абсолютная. То ли звукоизоляция была хорошая, то ли Таня и Бетти так далеко ушли, что слышать производимый ими шум я не мог. Я даже не знал толком, давно ли сижу здесь. Пять минут? Двадцать? Час? И конечно, закралась такая простая-простая, но очень скучная мысль: а что, если милые дамы как-нибудь самостоятельно нашли способ выбраться, и теперь я сижу тут один-одинешенек, дожидаясь второго пришествия, которое вовсе не обязательно состоится? Опять же, прежде чем оно состоится, мне придется один раз помереть. Дело это новое, неосвоенное, тем более что сдыхать придется от голода и жажды. На это потребуется время.

Может, трое суток, а может, пять. Конечно, если за это время мне не удастсясломать наручники.

Чуть отодвинувшись вбок от трубы и до отказа вывернув шею влево, я сумел поглядеть на часы: 17.39. Интересно, что сейчас делает Чудо-юдо? Рвет и мечет? Готовит останки аквалангистов к спуску в шахту на кукурузном поле? Пытается срочно отыскать третий выход? Мизерная, но надежда. Правда, какими глазами я на него посмотрю, если чертовы бабы все-таки унесут свой компьютер?.. Ведь закон-то на их стороне. Они, как любят нынче выражаться в нашем Отечестве, «легитимные» наследники. Мы с Чудо-юдом можем стать таковыми только после их смерти. Но никто не поручится, что Перальте и тем колумбийцам, которые за ним стоят, покажется более перспективным иметь дело с Бетти и Таней-Вик. А это чревато для отца серьезными коммерческими осложнениями. И здесь, и в других местах…

Прошел час. Я снова повернул голову на часы: 18.43. Тишина давила на психику, сводила с ума. Над головой — полкилометра горных пород, вокруг — бездушный, гальванизированный электроникой «Бронированный труп», а я у него в кишках, где-то в аппендиксе, ничтожный микроб… В голове начиналась каша. Психика отказывала. Путаница мыслей, напряженное стучание лбом в какую-то прозрачную, но непробиваемую преграду. Я дернулся, попробовал взять наручники на излом, но это был качественный товар. С ними, я думаю, даже Гудини не совладал бы. Впрочем, он-то, может, и совладал бы, но я-то не Гудини… Наверно, еще несколько минут — и я бы завыл, заорал дурным голосом.

Но тут до моего сознания долетел далекий, но достаточно хорошо слышимый звук. Похоже, что кто-то приближался к месту моего заточения.

УДАР ИЗ ОФСАЙДА

Поначалу мне показалось — милые дамы возвращаются. Если я провалялся в отрубе достаточно долго, да потом еще, уже в сознании, час просидел, то им вполне могло хватить времени на все дела. Они могли уже достать свой ноутбук из сейфа и вернуться за мной. Правда, их возвращение могло нести мне кое-какие мелкие неприятности, тем более что я до сих пор не знал, по какой причине меня до сих пор не пристрелили. В том, что я не знаю ничего такого, чего не знали бы Бетти и Таня, у меня сомнений не было. Но как бы они, сердешные, подозревая о наличии у меня каких-то нужных им сведений, по простоте душевной не взялись бы эти сведения из меня вытягивать. Не знаю, проходила ли Танечка специальную подготовку на этот счет, но у девицы с ее складом характера даже импровизации на эту тему могли получиться весьма неплохо. Мне, конечно, вовсе не хотелось бы зря отнимать у нее время, но не было никакой уверенности, что она мне сразу поверит.

Шаги между тем заметно приблизились. Теперь уже можно было разобрать по звуку: идут несколько человек. И явно больше, чем двое. Это не то чтобы испугало, но сильно озадачило. По идее, кроме меня и семейства Мэллори, ни один живой человек в «Бронированный труп» не проникал. Можно было предположить, конечно, что те самые пропавшие подводные пловцы-«джикеи», которых упустили «тигры» дона Соррильи, опередив нас, прошли в эту подземную гробницу и спрятались где-нибудь, поджидая, когда мы начнем выносить ноутбук Тимоти О'Брайена. Но это было негодное предположение сразу по нескольким причинам. Нельзя было ни выйти на площадку лифта, ни спуститься вниз, не имея пульта управления, и нельзя было получить пульт, не открыв доступ к компьютеру-«часовому». То есть не отколупнув уголок мраморной плитки, не счистив цемент и не нажав укрытую под ним кнопку три раза подряд. Если «джикеи» и смогли раньше нас пробраться в «Бронированный труп», то по какому-то иному каналу. Впрочем, они могли сделать это и позже — как-никак мы уже пару часов тут.

Постепенно стали доноситься слова, сперва невнятные, потом более или менее членораздельные. Еще чуть-чуть, и я уже слышал все довольно четко. Конечно, господа говорили шепотом, но они находились, судя по всему, не более чем в двух шагах от двери ванной. Более того, они по какой-то причине остановились, и, кроме шепота, я слышал даже их тяжелое дыхание.

— Мистер Дэрк, — прошептал невидимый «джикей», чем меня ужасно обрадовал,

— может быть, не стоит забираться дальше? Они наверняка пойдут обратно той же дорогой.

— Нельзя рисковать, — ответил очень знакомый голос кандидата в сенаторы, который, по сведениям Чудо-юда и его хайдийских друзей, должен был якобы находиться под арестом в американском посольстве, а на данный момент уже сидеть в тюряге где-нибудь в Майами, штат Флорида, потому как еще в 8.30 утра ему полагалось убыть туда в сопровождении агентов ФБР, а сейчас-то уже было 19.05. Вроде бы он привлечен к ответственности за неуплату налогов… Впрочем, если его дружки в США ему помогли, то федеральные или штатные власти могли отсрочить арест на какой-то срок: 37 миллиардов — деньги немалые. Достанет денежки — можно и подумать, сажать или не сажать. В конце концов, можно ведь штрафануть его по суду, скажем, на миллиардик. Черт его знает, какие там законы в этой самой Флориде?

Но самое главное, чего мне хотелось в этот момент, так это не производить шума. Даже не дышать. В ванной все уж очень гулко отдается. Выдохнешь слишком сильно — тут-то они и пожалуют. А Дэрк, если и не знает меня как сына Чудо-юда, может припомнить, как я сидел в двух шагах от столика, где он препирался со своей шмарой. Ну уж ему-то я живым никак не нужен. Они меня тихо зарежут, я и пикнуть не успею.

— Нельзя рисковать, — повторил Дэрк. — Здесь целый лабиринт комнат. Они могут совершенно случайно добраться до нашего выхода, и тогда мы останемся здесь навсегда, понятно?

— Они же не знают кода запуска системы…

— Им и не надо его знать. Достаточно нажать любую клавишу, — и через полчаса они будут в президентском дворце. Туннель перекроют три стальных щита двухфутовой толщины каждый, между которыми будет залит высокопрочный бетон. Даже с перфораторами и динамитными патронами нам отсюда не удалось бы выбраться раньше чем через год. А у нас нет ни того, ни другого.

Я слушал, ощущая неодолимую тоску от того, что прикован к трубе. Будь я свободен, наплевал бы сейчас и на фонд О'Брайенов, и на все остальное. Лишь бы удрать отсюда.

— Хватит отдыхать! — приказал Дэрк. — Вперед!

Мимо двери прошли минимум семь человек. Все сходилось. Те шестеро, что не попали в плен к «тиграм», плюс сам Дэрк.

Шаги стали удаляться и затихли где-то в глубине подземных залов. Я остался сидеть в ванной. Приятно, конечно, что «джикеи» не обнаружили и не прирезали, но много ли радости тут сидеть? Конечно, у семерых «джикеев» больше шансов пристукнуть Танечку и ее биологическую маму, чем у Танечки положить их всех на месте. Но если Мэллори действительно прорвутся к таинственной «системе», то дело «джикеев» дрянь. Самое главное — мне ни при каком раскладе не светит ровным счетом ничего.

Замысел «джикеев» был примерно ясен: идти по следам Тани и Бетти, благо все проемы, пройденные с помощью пальцев и кодов, оставались открытыми, позволить им взять компьютер из сейфа, а затем взять все готовенькое.

Опять стояла тишь-тишина, от которой только с ума сходить. Но теперь я вострил уши. Рано или поздно до меня должны были долететь хотя бы отзвуки пальбы. Десять минут прошло, пятнадцать, двадцать… Неужели «джикеи» ликвидировали дам тихо — ножичком или, допустим, новомодным арбалетом?

Еще минут десять прошло, но ни стрельбы, ни какой-либо возни не слышалось. Я опять начал подумывать о том, что заперт наглухо в кишках у «Бронированного трупа», и размышлять о прекрасной перспективе сдохнуть от жажды и голода у этой чертовой трубы, к которой меня приковали «жена» и «теща».

Думать я мог сколько угодно, но вот изменить ничего не сумел бы при всем желании. Наверно, если поприседать и подрыгать ногами, то можно было бы растянуть кабель и как-нибудь освободить ноги, но наручники не сломаешь -

это точно. И вот тут-то я и услышал первую, очень далекую, но отчетливую автоматную очередь. Звук был такой, будто я, стоя на десятом этаже, слушаю, как мальчишка елозит палкой по батарее центрального отопления где-нибудь на втором или даже на первом этаже. Потом протарахтело еще несколько, что-то зазвенело, забрякало… После небольшого, минут на пять, перерыва выстрелы загрохотали довольно близко от места моего заточения. Я услышал визг рикошетирующей пули, звон какой-то разлетевшейся вдребезги стекляшки. Опять загавкало, еще ближе. Теперь в промежутке между пальбой мне отчетливо послышался топот ног. Кто-то в одиночку делал перебежки и отстреливался. Потом бахнуло громко и встряхнуло пол — это уже была граната. После взрыва некто, похоже мужик, испустил душераздирающий вопль. Да, похоже, что «джикеям» придется попотеть, если они, конечно, вообще останутся живы. Если Танечка собрала все магазины от убиенных ею на площадке лифта, то она не скоро останется без работы…

Автомат начал молотить совсем рядом с дверью, ее даже встряхивало немного. Бил «ПП-90». Длинная очередь на полмагазина, потом отдаленный шум — кто-то повалился на пол, а затем: топ-топ-топ! Перебежка. Еще очередь короткая, с другой стороны, треск отлетевшей щепки, звон очередной разбитой посуды.

Когда кто-то зашлепал пятками гидрокостюма по паркету мимо двери, ведущей в ванную, зло и яростно полоснула короткая очередь. Частично она пришлась в дверь, и если бы я не сидел на полу у трубы, то имел бы все шансы угодить под рикошет. В белом лаковом покрытии двери появились две рваные дыры, шепки упали мне на ноги, а пули, расколов пару плиток на стене, противоположной от входа, еще раз отрикошетили, ударившись в стену. Большое им спасибо за то, что это произошло примерно в полуметре над моей головой.

Впрочем, еще одна или две пули угодили в того, кто перебегал мимо двери.

Он судорожно схватился за дверную ручку, пытаясь удержаться, распахнулдверь, и в это время ему еще раз добавили в спину. От удара человек в гидрокостюме с красно-белой полосой ничком грохнулся на пол. Вместе с ним на голубую плитку, устилавшую пол, полетел и автомат. После этого кто-то невидимый с треском проломил прикладом нечто деревянное, раскокав при этом что-то фарфоровое, простучало несколько очередей, и еще какие-то увесистые детины промчались мимо. Тарахтение автоматов после этого некоторое время отсутствовало. Оно послышалось позже и на значительном удалении от меня.

Гражданин, ввалившийся в ванную, признаков жизни не подавал. Костюмчик на нем был, как у меня, лица я не видел, но сразу мог догадаться, что это не Таня и не Бетти. Прежде всего по автомату, чем-то похожему на укороченную «М-16», но с длинным прямым магазином и необычной формы прикладом. Итак, это был «джикей», чье присутствие здесь в таком виде могло принести несомненную пользу. На поясе гидрокостюма просматривался нож точно такого же образца, что был у меня до тех пор, пока Кармела не отобрала. Нож этот имел не только крепкое острие, чтобы протыкать чужие животы, и не только лезвие, чтоб резать им горло неприятелю. На одной стороне клинка имелась отличная пилка, которой можно было перепиливать стальные тросы, болты и прочие металлические предметы, например мои наручники. Правда, для того чтобы распилить наручники, мне желательно было иметь третью руку. Поскольку такого излишества природа мне не предоставила, оставалось попробовать то, что было в наличии, то есть связанные ноги. Покойничек лежал достаточно далеко, чтобы я смог дотянуться до него из положения сидя. Пришлось повернуться на левый бок, немного напрячь скованные руки, не пожалеть плечевые суставы. Перебросив пятки через убиенного, я достаточно успешно подтянул его под себя, размазав по полу кровавую лужу. В гидрокостюме мне любая мокрота была по фигу.

Рукоятка ножа торчала из-под трупа, но добраться до нее было не так-то просто. Пришлось повернуться вокруг трубы, усесться лицом к ногам покойного, а затем дотянуться до ножа скованными кистями рук. Бедные суставчики мои! Как вы только все это сдюжили! Итак, рукоятка ножа оказалась у меня в правом кулаке, а мизинцем левой руки я сумел надавить на фиксатор, удерживавший нож в ножнах. Очень полезный инструмент угодил ко мне в руки, только вот воспользоваться им было нелегко. Как я его ни пристраивал в ладони, все время получалось, что мне гораздо проще отпилить себе одну из кистей, чем распилить наручники. Мешала чертова труба. Конечно, человек, любящий свободу больше жизни и здоровья, возможно, рискнул бы пожертвовать кистью. Я же, напротив, всегда считал, что здоровье намного важнее свободы, а без здоровья мне эта свобода на хрен не нужна. Поэтому я решил, что не будет ничего страшного, если я попробую для начала распилить трубу. Правый кулак стиснул рукоять покрепче, повернув его пилящей стороной к трубе, и закаленная сталь тихонько задвигалась взад-вперед, проедая узкую канавку в чугуне. Труба была всего двухдюймовая, но пилил я ее больше часа с небольшими перекурами. Правда, когда из трубы полилась вода, пилить стало полегче. Через пропил целый фонтан холодной воды хлынул на пол и стал заливать его. К тому времени, когда я перепилил трубу полностью, вода уже потекла в коридор, перелившись через порог ванной комнаты. Тем не менее протащить скованные руки через пропил я не сумел. Пришлось попробовать отжать трубу, но ни черта из этого не вышло. Зато вышло — без всякого моего на то желания — нечто другое. Нажимая на трубу, я ее все-таки чуточку погнул, да так удачно, что намертво заклинил в пропиле нож. Удачно потому, что та сторона, где располагалась пила, оказалась выступающей из края пропила. И теперь я мог, отпустив рукоять, потихонечку-полегонечку надпиливать браслеты наручников. На сей раз работы было поменьше, всего на полчаса. Чик-трак! — как выражались детишки моего поколения, и руки мои разъединились. На левой, правда, еще болтался браслет, но освобождение уже настало. Я отжал трубу, вытянул из пропила нож, несколько рывков острием — и ноги тоже возрадовались воле.

Вторую браслетку я перепилил очень быстро и тут же подобрал с залитого водой пола автомат убитого «джикея». Не зная, как эта импортная техника реагирует на воду, я снял с него магазин, выщелкнул из патронника патрон, разобрал и протер, использовав для этой цели полотенце, которое висело на вешалке. Потом собрал и вставил магазин на место. У покойника было еще два полных магазина, поэтому кое-какой запас сил для сохранения своей жизни и здоровья у меня появился.

Прежде чем вылезать, я все-таки прислушался. Береженого… В общем, ничего подозрительного я не услышал и осторожненько выбрался из ванной. Место было не очень знакомое, во всяком случае, как отсюда выбираться и куда, я не знал.

Судя по всему, комната, где я очутился, предназначалась под будуар одной из Лопесовых возлюбленных. Судя по стилю — для Луизы Чанг по кличке Мун. Шелковые панно с драконами и рыбами, масса всяких фарфоровых побрякушек и безделушек китайского производства, здоровенные напольные вазы, кровать-лежбище в китаезном стиле — все это сразу заставляло вспомнить о наличии луноликой гонконгской леди, обладавшей сразу двумя перстеньками Аль-Мохадов. В такой аранжировке она смотрелась бы очень неплохо.

Перестрелка, благодаря которой я получил свободу, нанесла интерьеру солидный ущерб. Тут валялись несколько перевернутых стульев, покорябанных и расколотых пулями; стеклянные, хрустальные и фарфоровые осколки от разбитой посуды устилали изгвазданный паркет. Гильз валялось немало.

Всего из комнаты вели четыре двери: одна — в ванную, откуда я только что вышел; другая — в небольшую комнатушку для приставленной к Мун дуэньи или служанки; третья — в гостиную, отделанную как чайный домик, правда, по-моему, уже не китайский, а скорее японский; наконец, четвертая образовалась совсем недавно, когда Танечка и Бетти нашли китайскую напольную вазу с тремя драконами и, обезвредив ее с помощью Таниного безымянного пальца правой руки, набрали код «6745». После этого стенной шкаф погрузился под пол, а дамам открылось продолжение пути к сейфу.

Не знаю почему, но мне захотелось пройти именно туда, хотя я уже прекрасно понимал, что вопрос с сейфом за это время давным-давно решился. Стрельбы нигде не слышалось. Вновь восстановилась характерная для этих мест гробовая тишина.

Через стенной шкаф я попал в совершенно иной мир — не то арабский, не то африканский, во всяком случае, такой, какой был предназначен Лопесом для Элеоноры Мвамбо — она же Стар. Тут были какие-то статуи африканских божков, нечто вроде кусочка джунглей из пластиковых деревьев, мощная кварцевая лампа под потолком и бассейн с песчаным пляжем, рядом с которым были разложены какие-то подушки, резиновые крокодилы, удавы и тигры. В то же время тут были и медные сосуды с чеканкой, и пиалы, и явно арабского стиля мебель. Конечно, и тут не обошлось без стрельбы. Причем не только по мебели и убранству. Именно здесь получил свое один из верных подручных Дэрка. Он плавал в бассейне, но только за счет того, что в капюшоне гидрокостюма собрался пузырь воздуха. Вода в бассейне приобрела мутно-розовый оттенок. Но застрелен «джикей» был, конечно, несколько позже. Когда Таня и Бетти проходили через «Африканскую комнату», у них еще не было таких помех.

Здесь вновь вступила в игру Бетти Мэллори, которая сняла со стены ритуальную маску африканского вождя и, показав сканирующей аппаратуре большой палец левой руки, набрала код «9067». Только после этого их с Таней пропустили бы дальше. Некий каменный идол, разъехавшийся на две части, открыл проход в стене.

За стеной оказались апартаменты фрекен Биргит Андерсон, то есть Сан. Тут была, естественно, создана вполне европейская, даже, я бы сказал, североевропейская обстановка, тоже порядочно покрошенная в перестрелке. Кроме того, здесь была брошена граната, оставившая после себя выжженную выбоину в паркете, сбитую с потолка люстру, покалеченные кресла и труп «джикея» с выбитым глазом. Таким образом, количество соратников Дэрка сократилось уже на пятьдесят процентов. Изразцовая отделка декоративного камина была крепко побита автоматной очередью, портрет какого-то короля продырявлен, пуля остановила и те самые каминные часы, которыми должна была распорядиться Таня. Она и распорядилась, так как камин отъехал в сторону и пропустил их с Бетти в большой зал, видимо предназначенный для демонстрации спектаклей и концертов. Тут требовалось дойти до сцены, спуститься в оркестровую яму, набрать код «2569» без всяких пальцев…

Открытый люк в полу я увидел сразу же после того, как заметил еще одно тело в гидрокостюме с красно-белыми полосками. Однако это был не «джикей». Перевернув труп, я увидел остекленелые черные глаза, морщинки, рябинки… и пять-семь пробоин на груди гидрокостюма. Здесь почила «биологическая мать» Тани. Спустившись в люк оркестровой ямы, пройдя по узкому проходу через уже открытую Таней решетку и стальную дверь, которую открывала Бетти, я наконец оказался в комнате с сейфом. Он был настежь открыт и совершенно пуст.

Теперь я мог утешить себя. Ноутбук унесли, перстни Аль-Мохадов тоже. На поверхности земли мне ничего не светило. А здесь, в «Бронированном трупе», наверное, кое-какие НЗ хранились, здесь их небось хранили получше, чем в верхних ярусах, где все уже десять лет как протухло. Ведь там, во всех этих подземных асиендах, Лопес не собирался надолго устраиваться. Это так, чтоб врасплох не застали. Вода-то уж точно есть… На крайний случай «джикеев» сожру. Шутка.

Вернувшись к исходной точке, то есть в комнату Мун, я обнаружил, что там весь пол уже сантиметров на пять залит водой, а из перепиленной трубы все хлещет и хлещет. Подумалось, что не по-хозяйски это, тем более что, сколько мне тут жить — один Бог знает. Но все-таки не стал я заниматься ремонтом, а, наскоро попив водички, пошел в «чайный домик».

Судя по всему, именно отсюда строчила Кармела, когда укладывала «джикея», на мое счастье упавшего в ванную. Как она проскочила сюда, да еще подстрелив по пути трех «джикеев» — ума не приложу. В «чайном домике» был полнейший бардак и разгром, валялось несколько брошенных магазинов, битая посуда, стреляные гильзы.

Дальше был коридор-анфилада. Тут обнаружился четвертый по счету замоченный «джикей». Как видно, он пытался перескочить от колонны к колонне и получил очередь. Колонны были здорово издолбаны пулями в обоих направлениях, но никаких других жертв здесь не было. Коридор уперся в лестницу, на которой было порядочно стреляных гильз, а щербин на мраморных стенах, ступенях и балясинах еще больше. Кого-то здесь зацепило, потому что дорожка из капелек крови тянулась вверх по ступенькам и дальше по паркету.

Лестница выводила в некий универсальный спортзал, а след из капелек крови тянулся по краю площадки в открытую дверь…

Там начался узкий коридор, не шире, чем в какой-нибудь московской шестнадцатиэтажке, но очень длинный и извилистый. Здесь на полу был не паркет, а желтоватый линолеум, на котором пятна крови замечались все реже. Тот, кто был ранен, скорее всего бежал быстрее. Не заметил я и гильз. То ли у Тани патроны кончились, то ли это она была ранена и не могла отвечать «джикеям». А они, очевидно, тоже не стреляли, опасаясь влепить пулю в ноутбук.

Поначалу я шел этим коридором без особой опаски. Я почему-то был убежден, что мне ничего не угрожает. И эта убежденность могла бы, наверное, дорогонько мне обойтись, если б я вовремя не услышал невнятный говор, долетевший из-за поворота коридора. Сперва я было подумал, что это глюки, то бишь галлюцинации. Добравшись до угла, я прислушался. Нет, явно голоса мне не послышались. Правда, говорили не сразу за углом, а где-то подальше, но говорили — это точно. Выглянув за угол и убедившись, что до следующего поворота в коридоре никто не просматривается, я потихонечку дошел до очередного угла. Говор стал еще слышнее. Разобрать пока ничего не удавалось. Пошел дальше.

За этим поворотом началась узкая лестница, уводившая еще выше вверх. Голоса слышались оттуда. Теперь я уже различал слова, произносимые по-английски:

— I'll cut your tits, dirty bitch! Damned pig! Fucken hole!

Эти не лучшие образцы англосаксонского красноречия произносил голос, весьма непохожий на благородную речь почти сенатора Дэрка, но все же странным образом ее напоминающий. Похоже, что Дэрк вел допрос пленницы, которая довольно дорого обошлась его команде.

Стараясь сильно не топать, я добрался до первой площадки, глянул вверх. На второй площадке валялся «джикей»-негр. Бедняга был сражен тремя пулями в голову и практически остался без черепушки. Но кровавый след отсюда тянулся все выше, на третью площадку, где виднелась дверь, сквозь щель которой и доносились голоса.

— Хорошо, — сказал Дэрк, видимо сообразив, что Таню всеми этими воплями не проймешь, — ты же понимаешь, что мы можем пойти на компромисс. Какая доля тебя устроит? Десять процентов? Двадцать? Тридцать?

— Все, — произнесла Таня. — Только все мне или никому ни черта.

И я понял, о чем ее спрашивают. Ведь, кроме того, чтобы достать ноутбук из сейфа, надо было еще открыть и сам ноутбук. Сейчас, после смерти Бетти, на земле остались только два человека, знающих правильный код, которым можно было открыть кейс ноутбука: я и Таня-Кармела-Вик.

— Ты издеваешься, сучка? — прошипел Дэрк. — Посмотрим…

Что он хотел сказать дальше, так и осталось неизвестным, потому как я пинком ноги распахнул дверь и, недолго думая, шандарахнул длинную очередь по всему, что попало в поле зрения. Всем сестрам по серьгам, мать вашу… и так далее!

Правда, по какой-то несправедливой случайности, почти все, что имелось в магазине, влетело в широченную спину несостоявшегося сенатора. Таня — я честно скажу, что о ее здоровье не заботился! — очень вовремя повалилась на пол вместе со стулом, к которому ее приковали Дэрк со товарищем. Вот этот-то товарищ, то есть последний из всей команды «джикеев», к сожалению, не попал в поле моего зрения и, что еще хуже, в сектор обстрела. Он, сукин сын, оказался как бы в офсайде, то есть вне игры, но все-таки нанес удар. Правда, ему нечем было стрелять, и за это, как говорится, спасибо. Но вот здоровенький, мощненький удар пяткой, который не только вышиб автомат из моих рук, но и заставил меня отлететь к стене, приложившись об нее лопатками, я прозевал.

Следующий ударчик наносился уже кулаком и, если бы я не заслонился локтем, то точно слетел бы на пол. Правда, мужик все равно достал меня левой по роже, но на отскоке, и потому не так сильно, чтобы очень. Пришлось вскользь по щеке и маленько по верхней челюсти. Места в комнатке было немного, я отскочил от него подальше и, когда он сунулся за мной, поймал на противоходе. От крюка, обозначенного слева, но прошедшего справа, «джикей» заметно пошатнулся, дернулся влево, и, не давая ему опомниться, я засветил еще и левой. Башка у него мотнулась вправо, но самое главное — Кармела в этот момент ерзнула по полу вместе с креслом, и «джикей», пытаясь удержаться, зацепился за него и полетел на пол. Слава Богу, что от шибко благородных манер меня уже жизнь излечила. Не дожидаясь, пока поскользнувшийся боец поднимется, я выхватил нож, перескочил через кресло с прикованной Таней, навалился ему на грудь и изо всех сил ткнул острием под кадык… Да еще чуть вбок дернул, перехватывая всякие там трахеи, связки, вены, артерии… Не скажу, что очень приятно, когда в морду столько крови и сразу, но ведь не своя же…

Не, ни в жисть не пойду в мясники. Не моя работа. Хорошо еще, что гидрокостюм не намокает, а то опять был бы весь хорошенький, как тогда, под Москвой, на гаишном посту, когда меня вертолетом вместе с этой сучкой к папе родному отвозили.

Размазав кровь по роже, чтобы стереть ее с глаз, я поглядел на Кармелу, лежащую на полу, и спросил:

— А с тобой-то что делать, паскуда?

— Что хочешь, то и делай, — сказала Таня. — Все, Гриня, ку-ку! Ха-ха-ха-ха!

— Где кейс? — Я ошарашенно поглядел по сторонам. Татьяна только издевательски ржала, правда, с явно истерическим акцентом.

— Ой, не могу! — закатывалась она. — Ой, лышенько! Ой, божевилля!

Я поставил кресло с Кармелой в вертикальное положение и похлопал Таню по замурзанным щекам.

— Кончай ржать, а то свихнешься, — посоветовал я.

— Кончила, — Таня согнала с лица улыбку, но смотрела все-таки весело. Мне уже ясно было, что кейс куда-то тю-тю.

— Ну, так чем ты так довольна? — спросил я.

— Смешно. Ты только что Дэрка пристрелил, его парня зарезал, а все зря. Кейс-то уже у Сереги Сорокина. А сам он вместе с Диком Брауном в американском посольстве. У них обоих паспорта в порядке. И за неуплату налогов их не разыскивают, как Дэрка, и связи есть кое-какие.

— Откуда ж они взялись? — удивился я.

— Оттуда, — Таня мотнула головой в дальний от двери конец комнаты, где просматривалось что-то вроде ниши электрораспределительного щита. — Там был лаз, через который можно попасть в личную подземную систему Лопеса.

— Кресла на самодвижущейся платформе? — вспомнил я. — Да ведь я на ней с Киской ездил… Неужели осталось?

— С киской или с сосиской, меня не колышет, — ухмыльнулась Таня, — а вот то, что твоего папочку нам удалось наколоть, меня радует. Несказанно радует, помереть теперь не страшно.

Я уже все понял. И не знал, что теперь делать. Убить ее? А толку? Даже душу не отведешь…

— Между прочим, — явно стараясь разозлить меня, продолжала Кармела, — там, в сейфе, лежал пузырек с «Зомби-7». Готовым. И он остался здесь, даже вместе со шприцем. И перстеньки тоже здесь остались… А знаешь, почему? Потому что на земле их не нужно. И отсюда их никто никогда не достанет.

— Ну, если захотят, — попытался я взбодриться, — достанут!

— Нет, не достанут! — упрямо улыбнулась Кармела. — Здесь, в нескольких десятках метров по прямой — центр управления «Бронированным трупом». Так вот, Сарториус, уходя, вскрыл секретную панель самоликвидации объекта. Через полчаса сработает та самая ядерная бомба, которую тут некогда потеряли американцы. Она не очень большая, объект хорошо забетонирован, пожалуй, даже выброса радиоактивных веществ не будет. Так, землетрясение в три-четыре балла по шкале Рихтера. Тебя устраивает?

— Шутки шутишь? — спросил я, хватая Таню за подбородок и глядя ей в глаза. Нет, не шутила… Смотрела нагло и весело.

— Не бойся! — чуть скривив рот, сказала она. — Это мгновенно и быстро. Фук! — и все. Испаримся.

— Где перстни и «Зомби-7»?

— Вон, на столике, можешь убедиться. Перстни лежали рядом с пузырьком, чуть поодаль — одноразовый шприц.

ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ НЕВОЗМОЖНОЕ

Наверно, мозги у меня в этот момент уже понимали, что этот выход — единственный шанс. Я отчетливо вспомнил, как еще утром на «Дороти», когда яхта только подходила к лагуне Лос-Панчос, Чудо-юдо сказал: «Киска, перед тем как состыковать перстеньки на руках разноцветных девочек, вколола им одну дозу „Зомби-7“. Он мог сыграть роль усилителя внутренней энергии…»

Я взял пузырек в руки. Да, в нем было что-то желтоватое и на крышке фломастером было написано «Z-7». Это, однако, не гарантировало ровным счетом ничего, И я подумал, что не будет особого вреда, если я вколю его Кармеле. Я сломал колпачок на игле, проколол крышку пузырька, потянул поршень на себя…

Какая там доза? Плевать! Полпузырька в шприц.

— Ты зачем это? — спросила Таня без особого беспокойства.

— Как зачем? — ответил я с ухмылкой. — Сделаю из тебя послушную куклу и буду забавляться. Как-никак минут двадцать осталось…

Куда колоть? Кармела в гидрокостюме. В плечо куда-нибудь, по типу шприц-тюбика. Нет нужды заботиться о дезинфекции, все одно крышка, если что… Спрыснул каплю препарата через иголку, проколол резину гидрокостюма, вонзил иглу в плечо, вдавил поршень…

— Больно… — заметила Таня.

Я отошел и посмотрел. Если ее начнет корчить и мучить, то, значит, это была какая-то обманка, стало быть, она как раз промучается до атомного взрыва. То есть если по ее сведениям, то минут двадцать, не больше. А если это «Зомби-7», то небось как-нибудь да сработает… Авантюра! Но что делать?

Несколько минут Таня сидела неподвижно, с закрытыми глазами. Я даже подумал, уж не померла ли она как-нибудь тихо и спокойно.

Но тут глаза открылись. Теперь они были совсем иными. Неподвижными, неживыми. Сама Кармела была похожа на живую. Цвет лица не изменился, дышала, вены на прикованных к креслу руках пульсировали. А вот глаза были как у куклы.

— Ты слышишь меня? — спросил я.

— Да. — Это был голос робота, а не женщины.

— Ты можешь встать с кресла?

— Да.

— Встань!

Это надо было видеть. Кресло было из очень крепкой породы дерева. Уверен, что ко двору Лопеса некачественной продукции не поставляли. Наручники у «джикеев» тоже были не худшего качества. Крак! — оба подлокотника одним рывком были оторваны и от сиденья, и от спинки. Кармела смотрела на меня уже по-иному. Теперь в ее глазах появилось некое выражение полной преданности, такое, как у Мэри и Синди. Она ждала приказа, команды.

— Сними браслеты!

Мне бы ее силушку три часа назад! Обломки подлокотников с пристегнутыми к ним браслетами полетели на пол. А те половинки наручников, что оставались на руках, она сломала… большим и указательным пальцами.

Я решил, что больше экспериментировать не стоит. Вот они, перстенечки! Вогнутый плюс — на указательный палец Таниной правой руки, вогнутый минус — на указательный левой. Выпуклые — себе соответственно: плюс — на левую, минус — на правую…

Не стоит думать, будто я легко решился на соединение перстеньков. Сам-то я «Зомби-7» не вкалывал. У меня соответственно и сомнения были и все такое. Самым смешным мне показалось то обстоятельство, что выбора у меня нет. Или превращаться в смесь атомов азота, углерода и кислорода — из чего там состоит человеческий пар? — или, превратившись в какой-то энергетический вихрь, унестись черт знает куда, без особой гарантии, что там, куда улетишь, вновь превратишься в то, чем был, с головой, руками, ногами и прочими деталями.

А не врет ли красотка? Не прикидывается ли? Я осторожно взял автомат, кося взглядом на Таню, чтобы не пропустить в очередной раз ее коронный вырубающий удар. Но нет, она спокойно позволила мне поднять оружие.

Отступив от нее подальше, я снял пустой магазин и, все так же опасливо поглядывая на Кармелу, заменил его полным. Проверить?

Снял с предохранителя и навел прямо ей в лицо. Какая бы ни была у человека выдержка, глаза и мимика на это отреагируют… А она хоть бы что.

— Я убью тебя, — объявил я, вовсе не собираясь этого делать. Кармела не отреагировала. И все-таки не верилось…

— Встань на колени! — приказал я. — Возьмись рукой за ствол…

Она проделала это так, как проделал бы робот.

— Приставь ствол ко лбу!

Без проблем. В этот момент я понял, что стоит мне приказать ей нажать на спуск — и она это сделает.

— Отпусти ствол. Встань с колен. Сколько будет, если перемножить 7932 на 6745?

— 53 501 340. — Она ответила это через секунду.

Я хотел было проверить результат, но тут вовремя вспомнил, что заниматься этими бестолковыми вычислениями мне некогда.

— Сколько времени до взрыва? — спросил я.

— Ноль часов, десять минут, тридцать секунд.

Я машинально засек время: 21.50. Стало быть, взрыв будет ровно в 22.00.

И все-таки я не мог понять, почему Сарториус и Браун оставили здесь перстеньки и пузырек с «Зомби-7». Ведь знали же, что Таня остается наедине с «джикеями»…

— Почему ты не ушла с Сарториусом и Брауном?

— Не хотела. «Джикеи» убили маму. Я хотела отомстить. И кому-то надо было прикрыть отход. Я убила того, кто застрелил маму.

— Почему Сарториус и Браун оставили здесь перстни и пузырек?

— Потому что не хотели выносить их на поверхность.

— Ты сообщила Сарториусу код, открывающий кейс?

— Да.

— Зачем Сарториусу деньги О'Брайенов?

— Чтобы спасти мир от твоего отца.

Ладно, пусть спасают, если больше делать нечего. Мне надо от взрыва как-то уберечься. Как-никак всего пять минут осталось. Я рискнул и набрал остатки «Зомби-7» в шприц — 21.57. Воткнул иглу в плечо и вкатил себе препарат — 21.58. Взял Таню за руки и, уже чувствуя, что с организмом начинает твориться что-то необычное, состыковал перстеньки — 21.59.

В этот момент сверкнула ярчайшая вспышка. Я даже подумал на секунду, что опоздал… Но все-таки это была не внешняя, всесжигающая вспышка атомного взрыва, а некая внутренняя, которую я помнил по переносам «я» от негритенка Мануэля к донье Мерседес и от Мерседес к капитану О'Брайену. Но там в обоих случаях соединяли только по паре перстеньков, а кроме того, никто из них не получал доз «Зомби-7». И когда Белогорский — если это не смоделировал Чудо-юдо — соединил перстеньки, которые потом оказались у меня, тоже не было «Зомби-7».

Вспышка длилась секунду, не больше. После этого на сотую или десятую долю секунды я увидел Таню (только лицо, обращенное ко мне), а затем это изображение словно бы сдул некий вихрь.

Вихрь выглядел как некая полоса из бесчисленного множества разноцветных, сверкающих, мерцающих и несущихся куда-то линий. Нечто похожее можно видеть на экране телевизора, когда перематывается кассета видеомагнитофона. Эта искрящаяся масса неслась все быстрее и быстрее с каким-то невиданным, космическим ускорением. В то же время я начал ощущать, будто подхвачен этим вихрем, перестал чувствовать собственное тело, потерял вес и устойчивую форму. Затем угасло и вообще какое-либо представление о том, что я такое. Последней более или менее четкой мыслью было осознание своего превращения в часть энергетического потока, состоящего из неких элементарных частиц… И все. Дальше полный провал, ничего запомнить не сумел. И вряд ли сумел бы,

даже если бы очень старался. Скорее всего, я при всем желании не смог бызапомнить, что было дальше, так как на какое-то время ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ… Точнее, перестал быть человеком, имеющим линейные размеры, массу покоя, вещественный состав, анатомию, психику и физиологию. Я был чем-то иным, неизвестным, невозможным, с точки зрения рядового обывателя.

Впрочем, все это продлилось очень недолго. Начался обратный процесс. Он шел как бы зеркально, все явления повторялись, но в обратном направлении. Первым, что я увидел после провала, был все тот же сверкающий вихрь, но теперь его вращение становилось все более медленным и плавным, как движение останавливающейся карусели. Сплошной поток несущихся линий стал редеть, нет-нет да и проглядывали между этими линиями какие-то расплывчатые очертания, с каждым разом все более четкие. Вернулось ощущение веса, постепенно возвращалось чувство формы собственного тела, опять мигнула вспышка, мелькнуло лицо Тани, свистнуло в ушах, обдало потоком воздуха. В глазах мелькнули большие яркие звезды на темно-синем небе, а ноги, подчиняясь какому-то давно выработанному рефлексу, поддались, чтобы самортизировать удар… Плюх!

Соленые брызги поднялись столбом, я метра на три ушел под воду. Вынырнул, глотнул воздуха, ошалело повертел головой.

Я точно помнил, что не снимал с себя ни гидрокостюма, ни автомата, ни ножа. Но их не было. Как корова языком слизнула. Не было даже плавок — испарились навовсе. И что уж совсем любопытно — оба перстня, выпуклые «плюс» и «минус», исчезли, как будто их и не было.

Похоже, я находился… в сотне метров от пляжа «Каса бланки де Лос-Панчос». Почти у самой противоакульей сетки, с внутренней ее стороны. Отель был ярко освещен, а на пляже две пары вовсю стучали в волейбол. Кто-то хихикал в темноте, повизгивал, покачиваясь на небольших лагунных волнах.

— Таня! — позвал я, оглядываясь. Сзади плыл кто-то, я дождался и в отсветах фонарей с пляжа увидел лицо… Ленки.

— Какая Таня? — явно обалдев от того, что я назвал ее чужим женским именем, грозно спросила Хрюшка.

— А ты разве не улетела? — спросил я, что наверняка выглядело очень глупо.

— Куда ж я без тебя, кобеля растакого-то, улечу? У нас билеты только на завтра… Куда ты поплыл-то, чудила? Мы с тобой вон там раздевались, где темно… Сам же затеял голышом купаться. А теперь ему Таню подавай.

Доплыли. В этом углу пляжа действительно было полутемно, но разглядеть, что из воды вылезла Ленка, а не Таня, я все-таки сумел. Правда, пока не пощупал, все еще не верил…

— Ладно, ладно… — проворчала Хрюшка, — не подлизывайся, серое животное! Воздух на тебя здешний так действует, что ли? Хоть до номера доведи… Ишь, темперамент разыгрался!

— Какой темперамент? — пробормотал я. — Чего ты мелешь?

— Ой-ой! — запищала Ленка. — Заскромничал, Волчарочка… Ты меня только прошлой ночью раз шесть будил… Весь отпуск спать не давал, сукин сын.

Я промолчал. Мне уже стало ясно: опять что-то произошло. То ли Ленка беспардонно врет, выполняя очередные инструкции Чудо-юда, то ли я действительно прожил этот отпуск как бы в двух измерениях. Ведь говорила же Эухения о том, что солдаты во Вьетнаме, которым она давала сигареты с сушеной травкой «зомби», разделялись на «внешнего» и «внутреннего» человека с независимым сознанием и жизнью! То есть я, приехав сюда, вроде бы и не занимался ничем предосудительным. Нормально отдыхал, купался, загорал, нюхал цветочки и спал с законной женой. А во сне лазал по подземельям, дрался, стрелял и убивал… Впрочем, делать выводы было еще рано.

Одевшись, мы прошли мимо волейболистов. Точь-в-точь, как несколько дней назад с Таней. Когда пошли по ярко освещенной дорожке, я поглядел на свои ноги и бок. Еше утром — если, конечно, я не перепутал — там было полно ссадин и царапин. Таких, которые за неделю не проходят. Сейчас я их не увидел. И даже следов от них не имелось… Значит, все эти подземелья, подводные приключения, перестрелки — сон, миф, фантазия?

— Может, сегодня не пойдем играть в компьютер? — спросила Ленка таким тоном, будто я каждый вечер надоедал ей с этими играми.

— Хорошо, — согласился я и подумал, что вот оно, еще одно убедительное объяснение моей запутавшейся памяти. Играл-играл тут, понимаешь, во всякие «стрелялки-догонялки» и доигрался… Крыша чуть-чуть поехала. Перестает понимать, что было во сне, а что наяву.

Да, но ведь здесь, в «Каса бланке», полно народу, которые видели, какой шум тут поднялся, когда явились люди Перальты. Неужели они не запомнили сеньора Анхеля Родригеса?

Мы вошли в вестибюль, и первым встречным оказался хозяин Фелипе Морено под руку со своей благоверной супругой Мануэлей, которая к прежним девяноста килограммам живого веса прибавила за истекшие одиннадцать лет не менее полусотни.

— Буэнос ночес, сеньор Баринов! — поклонился экс-мэр. — Завтра собираетесь улетать? Жаль, за десять дней вы даже не успели посмотреть наш остров. Кстати, вы знакомы с моей супругой?

— Увы, не имел чести, — пробормотал я. — Позвольте представиться — Димитрий! А это моя супруга Елена.

— Очень приятно… Мануэла Морено, — снизошла рекордистка.

Мы прошли мимо портье в номер. Навстречу нам попалась Анита. Черт побери, она опять заметно удивилась! Приехал сюда с блондинкой, в промежутке привел брюнетку, а теперь опять блондинка? Правда, вслух она ничего не сказала, но такое удивление вряд ли могло иметь место на этом личике, если бы мы тихо и спокойно прожили тут десять дней…

В номере царил обычный беспорядок, свойственный нашему милому семейству. Мне как-то вдруг удивительно поверилось в то, что ничего, кроме дурных снов, на самом деле не было. Ленка отправилась под душ, а я присел в кресло недалеко от входной двери. В коридоре я услышал голоса. Это топало семейство Коллинзов: папа, мама и дите, пол которого я так и не определил.

— Папа, — пискнуло дите, — а почему земля тряслась?

— Видишь ли, Пат, — солидно ответил папа Мартин, — здешние острова вулканического происхождения, здесь нередки подземные толчки. То, что имело место в десять часов, просто небольшая подвижка горной массы…

Сердце у меня как-то екнуло. Значит, в десять часов, то бишь в 22.00, что-то все-таки тряхануло.

— Дима! — позвала Ленка. — Я шлепанцы забыла! Они под кроватью лежат, принеси, пожалуйста!

Я полез под кровать, нащупал один шлепанец, потом другой и вытянул наружу. Вместе с ними на свет божий показался обрезок дорогой белой ткани, из которой шьют приличные костюмы для приличных людей… Ручаюсь, это был лоскут, оставленный закройщиками, шившими парадный мундир для владельца 7/8 острова Хайди Анхеля Родригеса. К нему с одной стороны прилипла прядь черных волос. Таких не было ни у Ленки, ни у меня. Они были только у Тани…

Но это было еще не все. Когда я поглядел на Ленкины электронные часики, оставленные ею на краю кровати, то что-то заставило меня нажать на кнопку и переключить их с показа времени на показ числа и месяца — интуиция, наверное. Так вот, часы показывали 22.45 по местному времени, но… завтрашнего числа. То есть, конечно, сегодняшнего, но того, которое я считал завтрашним. Иными словами, кто-то вырезал из моей памяти целые сутки.

БОЛЬШОЙ ФИНАЛ

Наверное, я бы задал Хрюшке немало вопросов. Может быть, она даже согласилась бы на них ответить. Но задать эти вопросы я просто не успел. С грохотом распахнулась дверь, и на пороге возник Чудо-юдо. В общем-то, отцу родному, благословлявшему меня на боевые подвиги, надо было хотя бы для виду порадоваться тому, что сынишка жив и здоров. Однако у него не нашлось для этого времени, тем более что он, должно быть, уже сутки назад знал, что все со мной обстоит благополучно. Это я его не видел, а он-то видел меня ВЧЕРА. Что произошло в эти стертые из моей памяти сутки? Аллах, наверно, ведает…

— Десять минут на сборы! — рявкнул Чудо-юдо, распахивая дверцы стенного шкафа и выбрасывая на постель мой «президентский» костюмчик, пошитый местными асами. Тот лоскуток, что я нашел под кроватью, был именно от такого же материала.

— Как десять минут? — перепуганно пискнула Хавронья, высовываясь из душа в намотанном полотенце. — Мы же брали билеты на завтра.

— Тебе сказано: десять минут! — Я таким папочку еще не видел. Впечатление было такое, что если через десять минут мы не будем готовы, генерал нас расстреляет на месте без суда и следствия.

Так или иначе, но я понял: что-то опять стряслось, вмешались какие-то непредвиденные обстоятельства и мы работаем по какому-нибудь аварийному, даже, скорее, «пожарному» варианту.

Я торопливо всунулся в штаны, натянул носки, влез в рубаху… Чудо-юдо смотрел на часы.

— Бросайте все ваши тряпки и сумки! — приказал он. — Только деньги и документы! Больше ни шиша! Все барахло компенсирую вам в Москве.

Ленка надела платье и аж со слезами поглядела на тряпки… В Москве, помнится, чуть не неделю их подбирала.

— Быстрее, быстрее! — рычал отец. Куда его хваленая вальяжность и хладнокровие подевались? Должно быть, крепко его на сей раз поджимают. Только вот кто?

— Все! — заорал он, едва Ленка надела туфли. — Идем!

Он буквально потащил нас к лифту, бесцеремонно отпихнув с дороги услужливого боя, и втолкнул в дверь кабины. Все несколько минут, что мы ехали в подземный гараж, он нервно барабанил пальцами по обшивке кабины, будто поторапливал лифт.

Едва двери открылись, как он чуть ли не вышвырнул нас из лифта. В гараже уже фырчал «Судзуки-Самурай» — джипенок не больше нашего «уазика», к тому же ухрюканный, будто на нем полгода ездил председатель отсталого колхоза. Чудо-юдо пихнул нас на заднее сиденье, а сам уселся впереди. За рулем был какой-то незнакомый мужик, скорее всего из конторы Перальты.

— В аэропорт! — приказал Чудо-юдо. Водила круто вывернул на пандус. «Самурай» выкатил на дорогу, ведущую к кольцевой автостраде, нырнул в путепровод, вышмыгнул из-под него, вывернул по «лепестку» — и дунул под 120.

— Ой! — ахнула Ленка, когда колумбиец так классно подрезал какую-то «Гранаду», что в Москве, наверно, ему бы полчаса били за это морду. Водила и дальше орудовал в таком же духе. Как мы не расплющились о некое штатовское чудище с капотом, как у «КрАЗа», — сам черт не разберет! И это при том, что время уже близилось к полуночи и машин на автостраде было не так много.

— Ч-черт! — прошипел Чудо-юдо, увидев что-то позади нас, когда машина выкатилась на развязку, ведущую к аэропорту.

Я оглянулся. За нами пер «Чероки-Ларедо», точь-в-точь такой, как у покойного Бернардо Сифилитика. Он был потяжелее, на лобещнике у него была наварена крепенькая «бодалка» из стальных труб, а дорожка, как это ни противно, шла по высокой, пятнадцати-двадцатиметровой насыпи, под которой через каменную трубу протекала грязнющая Рио-де-Санта-Исабель. Уклон был в сторону аэропорта, и были все опасения, что, если «Ларедо» нас боднет в борт на скорости, «Самурай» запросто полетит в речку. Опасности утонуть, конечно, не было, но вот расплющиться и сгореть — сколько угодно.

Чудо-юдо выдернул из-под сиденья «бизон-2» и коротко приказал:

— На пол!

Мне такие команды дважды повторять не надо. Облапив Ленку, я свалил ее на пол кабины, а Чудо-юдо со своим пистолетом-пулеметом залез на наше место.

Та-та-та-та! Гильзы посыпались мне на спину, послышались звонкий хлопок лопнувшего баллона, мерзкий скрежет голого колесного диска по асфальту, лязг, звон разбитых стекол, дребезжание сминаемого железа. Потом уже издали долетело: бум-м-м! У «Ларедо» взорвался бак.

С пола мы не поднимались до тех пор, пока Чудо-юдо не сказал:

— Все, приехали!

Я выбрался первым, затем Ленка и Чудо-юдо. Джип уже докатил до аэропорта, но только не до здания, а прямо до стоянки частных самолетов. Фары «Самурая» освещали реактивную, с двигателями на хвосте «птичку» типа «Гольфстрима», около которой нервно прохаживался сеньор Перальта.

— Слава Спасителю! — воскликнул он. — Как раз вовремя!

Ленка, я, водитель «Самурая», Чудо-юдо и Перальта — вот в таком порядке мы вбежали в неосвещенный салон самолета. В этом воздушном микроавтобусе уже было немало пассажиров, но места для нас оставались. Я уселся к иллюминатору, Ленка рядом.

Турбинки самолетика засвистели, он покатил по дорожке, выруливая на взлетную полосу. В это самое время где-то в паре километров на другом краю летного поля взвилась красная ракета. Замелькали фары нескольких машин, с разных сторон мчавшихся к нашему самолету. Но он уже выкатил на ВПП.

— Что ж он? — прошипел Чудо-юдо, сжимая кулаки. — Живее нельзя?

От здания аэропорта наперерез разгоняющемуся самолету на полной скорости несся тяжелый грузовик… Блин! Если не разминемся — полный абзац!

Но разминулись. Наша птичка опередила-таки грузовик и сорвалась с полосы в небо, оставив этого «рожденного ползать» с носом. Впрочем, водитель, как видно, и сам был не камикадзе, а потому, когда увидел, что не успевает, вовремя притормозил.

Ту-ту-ту-ту! — глуховато прозвучала где-то за хвостом самолета недлинная пулеметная очередь, и строчка трассеров прочиркала воздух где-то метрах в пяти под крылом.

— Поздно, батя! Улетели! — злорадно прошипел Чудо-юдо. Они с Перальтой сидели впереди нас.

— Классно! — произнес Перальта по-русски. — Ты гений, Серхио!

— Не сглазь, — ответил, помрачнев, отец. — У Соррильи истребители имеются…

— Исключено, — сказал Перальта, вновь переходя на испанский. — Одно дело

— захватить на земле самолет с наркотиками, которые они для нас уже приготовили, другое — сбить над океаном частный колумбийский самолет. У нас все документы в порядке. И вылет был разрешен. Наш парень, сидевший на связи, сообщил начальнику аэропорта о том, что вылет запрещается распоряжением президента, только после того, как мы вырулили на старт… Пока приказ дойдет до дежурных ПВО, мы уже выйдем из воздушного пространства Хайди.

— Ну, дай Бог, Даниэль! — Похоже, что Чудо-юдо успокаивался.

Из пилотской кабины вышел парень с усами, в рубашке с погончиками, при гастучке и доложил:

— Вышли из воздушного пространства Хайди, сеньор Перальта.

— Все! — торжественно сказал Чудо-юдо.

В салоне зажегся свет. Я осмотрелся. Оказывается, вместе с нами летела теплая компания: Сесар Мендес, Лусия Рохас, Эухения Дорадо с верной Ауророй, пара служащих «Rodriguez AnSo inc.» и… Таня-Кармела-Вик.

— У вас тут минералочки не найдется? — спросил Чудо-юдо.

— Пор фавор, компаньеро! — улыбнулся Перальта, нажал кнопочку и сказал в микрофончик, встроенный в сиденье: — Уна буттилья де борсоми!

Через минуту из хвостового закутка появилась стюардесса и принесла «буттилью» плюс пару бумажных стаканчиков одноразового пользования. Как это ни странно, но таинственное «борсоми» оказалось всего лишь боржомом, правда, в экспортной пластиковой бутылке с надписью «Borzomi». Чудо-юдо выхлебнул полный стакан, утер пот со лба и окончательно остыл.

Тут я решился напомнить о своем присутствии.

— Бать, ты бы ввел меня в курс дела, а? Чудо-юдо обернулся не сразу, потому что налил еще один стакан, но пить не стал, а подал его мне.

— На, попей. Успокой нервишки.

По правде сказать, я даже особо испугаться не успел. Все происходило на такой скорости, что опасность воспринималась лишь как короткие импульсы: могли врезаться — не врезались, могли нас спихнуть под откос — не спихнули, могли расшибить самолет о грузовик — не расшибли. Захватит дух — отпустит, опять захватит — опять отпустит… Но от водички я не отказался, и даже Ленке оставил.

— Вы бы объяснились все же, Сергей Сергеевич! — прямо-таки потребовала Хавронья. — Уж объясните, ради Бога, почему я до сих пор тут торчу, когда уже второй день как должна быть в Москве? И почему вы меня врать заставили? Сами заставили и сами все переиграли.

— Милая Елена Ивановна, — осклабился Чудо-юдо, — мой многолетний опыт, к сожалению, показывает, что дамам значительно удобнее доверять дезу, чем реальную информацию. С гарантией доходит до вероятного потребителя. И очень естественно, кстати сказать.

— Бог с ней! — опасаясь, что Хрюшка наскандалит, вмешался я. — Ты объясни, что произошло со мной…

— Хм-м! — покачал головой Чудо-юдо. — Это я и сам хотел бы знать. Конечно, я и по твоей памяти, и по Танькиной прогулялся, но только уловил, что ты вкатил ей и себе по три кубика «Зомби-7», закоротил ее и себя перстнями и каким-то образом после всего этого остался жив.

— А что, не должен был? — осторожно поинтересовался я.

— По теории, — вздохнул отец, поглаживая бородищу, — которая, как известно, суха, от вас с пани Кармелюк ни шиша не должно было остаться. Больше того, я еще не уловил, как вы выдержали тройную допустимую дозу. По данным Эухении, хотя это нуждается в проверке, никто из подопытных Рейнальдо Мендеса не выдерживал больше одного кубика. Причем размер предельной дозы находится в прямой пропорции от массы тела. Примерно 1 миллилитр на 100 килограммов веса. То есть тебе при весе в 86 кило вполне хватило бы 0,9 кубика, а Танечке при ее 64 килограммах и того меньше. А ей ты, кстати, ввел несколько больше препарата, чем себе. Я, правда, не мог точно измерить по картинке, но там и на глаз видно было.

— А почему от нас ни шиша не должно было остаться?

— Потому что, если бы формула выхода энергии в «особой цепи» была верна, то ваше замкнутое «колечко» уже за сорок секунд должно было превратиться в плазменный тороид с температуркой так, чтоб не соврать, 60 — 70 миллионов градусов. Не знаю, как там на нынешних «токамаках» — достигли такой температуры или нет, но думаю, чтобы вас испарить к чертовой матери, даже миллиона хватило бы с запасом.

— Ты ж сам говорил, что, когда пробовал Таню в связке с Винь и Зейнаб, ничего не получалось…

— Но там-то была разомкнутая цепь. И Киска собирала разомкнутую. Там просто создается отрезок спиральной силовой линии, грубо говоря, в левую руку втягивается поток неких частиц, проходит через всех трех девок и вылетает, усилившись, через правую руку той, что с другого края. В том опыте, что ставил я, энергия нарастала, но очень медленно. У Киски, как я думаю, при помощи «Зомби-7» выход должен был быть больше на несколько порядков, если верить тем картинкам, которые Браун видел у Роджерса. А в замкнутой системе, которую вы с Кармелой составили, нарастание энергии пошло бы по крутейшей экспоненте. А эта самая энергия, которую вы в себе раскрутили, между прочим, в тепло переходит…

— Ладно, — вздохнул я, завидуя тому, что товарищ генерал петрит еще и в физике, — для меня это все равно темный лес. Тем более, как я понял, формула твоя не сработала.

— Се ля ви! — развел руками отец.

— Мне лично интересно, как мы из «Бронированного трупа» вышли?

— А вот это, милый мой, для меня темный лес. Пища для раздумий и дальнейших исследований. Могу только сказать, что вчера в 22.00 по местному времени в районе горы Ла Корунья, под которой, по грубой прикидке, расположен объект, был зарегистрирован эпицентр подземного толчка силой около четырех баллов по шкале Рихтера. По острову — один-два балла. Жертв и разрушений нет. В 22.45 с борта «Дороти», где ваш покорный слуга, скажем откровенно, пребывал не в лучшем настроении, были замечены две головы людей, плывущих со стороны «Каса бланки де Лос-Панчос» и громко поющих «Интернационал» на чисто русском языке. По извлечении голов и принадлежащих к ним тел выяснилось, что это гражданин Баринов Дмитрий Сергеевич и гражданка Кармелюк Татьяна Артемьевна, пребывающие в абсолютно голом виде. В руках у гражданина Баринова находился атташе-кейс с компьютером типа ноутбук, а в компьютере — информация о фонде О'Брайенов.

— Правда? — удивился я. — Но ведь его же Кармела отдала Сорокину и Брауну…

— Об этом факте в вашей памяти, как говорится, есть сведения. А вот о том, каким образом вы его заполучили обратно, как и о том, где провели время с 22.00 до 22.45, история умалчивает. Надо заметить, что ни ты, ни Кармела ничего об этом не помните. Ты находился в состоянии «зомби» ровно сутки, Таня и сейчас из него не вышла. У нее удельная доза более чем в три раза превышает норму. В состоянии «зомби», как утверждает Эухения, никто ничего не помнит.

— Ты проверял компьютер? — спросил я. — Это именно тот?

— Молодец! — похвалил Чудо-юдо. — Я чувствую, что ты сейчас уже неплохо соображаешь. Я тоже заподозрил подмену, потому что в памяти Кармелы была картинка, как она передает кейс Сарториусу. И тебе она об этом сказала. Я сразу потащил вас на берег, отвез к Эухении, и они с Лусией и Еленой на нашей аппаратуре вас как следует просмотрели.

— Ленка-то откуда взялась? Ты ж ее отправлял в Москву!

— Да врал он тебе! — взорвалась Хрюшка. — И меня заставил сцену ревности изображать. Для того чтобы Бетти с Танечкой поверили, будто мы и впрямь с тобой поссорились. Психолог! Они сразу же раскусили…

— Конечно, — невозмутимо ответил Чудо-юдо. — И они успешно накололи нашего оболтуса, подловив на клавише «TEST». Но на самом деле они накололись сами, потому что мне удалось перехватить их канал связи с Сарториусом. Они ведь действовали с тем расчетом, что, если кабель телефона будет отрезан, все останется шито-крыто, ан нет! Мало того, что я присматривал за ними, так еще и Димку подстраховал.

— Как это? — удивился я.

— Передал им в башку дезу о том, что ты знаешь нечто, без чего им не выбраться из «Бронированного трупа».

Я налил еще «борсоми» — очень мне стало интересно. Не жизнь, а одно сплошное отрицание отрицаний.

— Возвращаясь к нашим баранам, то есть к ноутбуку, — продолжал Чудо-юдо,

— скажу, что, несмотря на определенный риск, мы не только открыли кейс, но и подключили компьютер к сети. Вся информация на месте, теперь мы сможем вести операции от лица Танечки, то есть, пардон, сеньоры Родригес и ее законного супруга Анхеля. Детей можете не заводить, а вот ваш брак придется считать продолжающимся.

— А мой? — проворчала Ленка.

— Тоже. Будешь хорошо себя вести — никто не полезет искать ни решение суда, ни прочее. И по российскому паспорту ты все еще будешь законной женой господина-товарища Дмитрия Баринова.

— Слушай, — спросил я, — а чего мы с острова таким лихим способом удираем?

Чудо-юдо усмехнулся самодовольно и хитренько.

— Видишь ли, документики, которые вы как-то намедни подписывали поменять «мягкий» вариант, с помощью которого мы выцыганили помощь хайдийского правительства в разборке с «джикеями» и «сорокинцами», на «жесткий», речь ведь шла о джентльменском соглашении, не более того. В общем, мы решили, что поскольку фонд О'Брайенов теперь контролируется нами, то услуги дона Соррильи нам уже не нужны. Поэтому, исходя из интересов «Rodriguez AnSo incorporated», сеньор Перальта вчера провел необходимую работу по «жесткому» варианту. Кроме того, он уже перепродал всю нашу хайдийскую собственность каким-то, грубо говоря, богатым фраерам из не помню каких эмиратов. С десятипроцентным наваром. Все наши дела на Хайди свернуты. На фига нам, извините, компенсировать хайдийцам их ущерб от разрыва контракта с «G & К»? А когда я вчера ознакомился с лабораторией Национального центра тропической медицины, то понял, что там задел, извините, на вчерашний день. В общем, благоразумнее будет, если мы продолжим работу у нас в «деревне», а фармацевтическое предприятие построим в Колумбии.

— А что Соррилья?

— Все, что он смог, ты уже видел. Тем более что весь разговор Соррильи с его силовиками, а соответственно и весь план операции против нас я узнал раньше, чем сотрудники полиции и спецслужбы. Сначала хотели натравить на нас «койотов», но Доминго Косой, который сейчас лечится в тюремном госпитале, просил передать дону Хосе, что поможет ему только после дождичка в четверг, а может, и позже. Потом решили устроить шоу с подбросом в самолет марихуаны. В общем, все это накрылось медным тазом. Я, правда, опасался, что они дойдут до отчаяния и пошлют истребители, но вроде бы зря…

Я почувствовал, что Чудо-юдо боится сглазить. Если Соррилье и впрямь нечего терять, то он нас и над нейтральными водами срубит. Плевать ему будет даже на то, если Колумбия отправит на разборку с Хайди весь свой могучий флот (вряд ли он у колумбийцев шибко могучий, но, чтобы навалять островитянам, им и пары эсминцев хватит). Иное дело, что этим все равно ничего не поправишь…

— А перстеньки? — припомнил я. — Они у тебя?

— Так точно, — сказал Чудо-юдо. — Вот они, родимые!

Он вынул их из внутреннего кармана. Перстни по-прежнему золотисто блестели, но не отбрасывали тени. В них заключалась Тайна. Быть может, великая и зловещая. Не знаю, кто подарил Человечеству эти игрушки, как они путешествовали во времени и пространстве, какая сила заключалась в них. Не думаю, чтобы древние жители Северной Африки — Алъ-Мохады, чья кровь немалой толикой примешана к крови жителей Пиренейского полуострова, а через нее досталась и островитянам Карибского моря, были теми, кто их изготовил…

Чудо-юдо спрятал перстеньки. Я откинул голову на кресло, прикрыл глаза. Какая-то странная усталость надвинулась неожиданно, просто внезапно. Да, можно было ожидать, наверно, что от нервного напряжения или перерасхода сил захочется отдохнуть, но ожидать того, что произошло, я никак не мог…

Нет, я не заснул и не увидел никаких дурацких снов. Просто вновь, как уже не раз бывало, начался «компот» в голове. Замелькали в сверхускоренном темпе картинки давнего и недавнего прошлого, куски и фрагменты тех жизней, которые так или иначе отложились в моей памяти.

Нет, чертов Суинг не дотянулся! Он так и не передал мне парашют. Воздух свистит, скорость растет, земля приближается, теперь все, крышка. Я разобьюсь всмятку, тут сплошные скалы. Нет, странно, я вонзаюсь в зеленую землю, окутанный тучей пузырьков. Оказывается, это вода. Но почему я не могу выплыть? Почему меня тянет вниз? Боже мой, пятисотметровая шахта! Там и с аквалангом хана. А у меня его нет. Что это опускается сверху? «Маркиза»? Нет, это галеон «Санта-Фернанда», на ней полтораста бочек с золотом! Господи, они ж меня раздавят! Я ведь только маленький негритенок Мануэль, Святая Дева Мария, спаси меня! Господи, слава тебе, вижу — вот она, Мария! Она спускается ко мне в сиянии небесном. Но у нее усики… Это не Мария, это Мэри Грин в «Аквамарине». Ну, скорее, пока еще не наехал Джек. Он парень конкретный, он не простит, что я привез Таню, которая всех убила… Год блесс ю, Мэри! Ах, ты не Мэри… Странно, и правда — донья Мерседес. Простите, не бейте больно вашего негритенка! Только не уносите меня в туннель, я ненавижу туннели. Там темно, там бегают «тигры» и «джикеи», там Сорокин и Браун… А почему мне надо бояться Брауна? Ведь я сам и есть Браун. Мне сорок лет, у меня четыре войны за спиной и столько трупов, что лишние не помешают… Сергей! Сорокин! Командуй! Я сделаю! Мне ничего не страшно.

Я все вспомнил. Все, что было со мной, Ричардом Брауном, а не с этим русским сопляком Колькой-Димкой.

…В посольстве США у Сарториуса имелся свой парень. Какой он был — секретарь или советник, мне не сказали. Но то, что он не служил там садовником, могу поклясться. Этот парень, не спрашивая, кто я и кем довожусь Умберто, проводил нас в ту комнатку, где когда-то мы с Киской вылезли в объятия очкастого посла и вручили ему трехгаллонную бутыль с «Зомби-7» и семь красных папок технологической документации. Кроме того, тогда нам подобрали приличную одежду, выдали паспорта и кредитные карточки. Сейчас нам с Умберто предстояло обратное: мы должны были снять приличную одежду и погрузиться в эту чертову клоаку, когда-то вырытую заключенными диктатора.

— За полчаса до вас туда уехал Дэрк и шесть его приятелей, — приятно улыбаясь, сообщил парень из посольства. — Не ручаюсь, что им будет приятно с вами встретиться на выходе. На вашем месте я пошел бы более крупной группой. Кроме того, не забудьте: как только площадка пойдет в обратном направлении, ход замуровывается автоматически. У нас есть вторая, на которой поедете вы, но замуровка хода состоится сразу после отъезда одной из них. Те, что придут вторыми, не получат серебряных медалей. И еще. Посол смотрит на все сквозь пальцы. Тот, кто принесет компьютер, должен этого не забыть. Общий список лиц, которых вы в случае успеха должны считать своими кредиторами, будет до вас доведен своевременно или несколько позже, разумеется, в устной форме. Суммы долга будут так же оговорены позже. Предупреждаю, что Дэрк пошел на аналогичных условиях. О тех, кто проиграет и останется под землей, я никаких инструкций не имею. Но те, кто вернется без компьютера, — люди без будущего.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил его Сарториус.

Мы взяли шнековые пистолет-пулеметы CALICO с магазинами по сто патронов, а также другое снаряжение, которое было заготовлено для нас.

— Арривидерчи! — Сарториус помахал рукой своему не слишком близкому приятелю.

Мы сели в кресла, установленные на самодвижущейся площадке. Умберто набрал код, и площадка понеслась в кромешной тьме, точь-в-точь как тогда, когда мы мчались с Киской. Смешно, я ведь совсем недавно видел этого паренька, в чьей шкуре я тогда сидел. Прожив с Марселей почти одиннадцать лет и обзаведясь шестью детьми, сомневаться в происхождении которых никак не могу, я все-таки чуточку ревную. Когда мы бегали с ней по острову, а потом катались на яхте в теплой компании Синди, Мэри и Соледад, там была только моя католическая душа. Тело принадлежало ему, и оно, надо сказать, работало превосходно.

Путешествие по подземелью проходило на большой скорости, и мы добрались до места не больше чем за полчаса, хотя приходилось и опускаться по вертикальным стволам, и нестись по крутым уклонам, и катить по горизонтальным туннелям. Так или иначе, но буфер нашей площадки столкнулся с буфером пустой площадки, на которой прикатил Дэрк. Странно, но он никого не оставил сторожить выход. Это был большой риск, ведь его могли опередить и Баринов, и я. Только чуть позже я понял, почему он не оставил часового: Дэрк не доверял ему. Все его люди перенервничали после того, как их накрыли «тигры» и им чудом удалось проскочить через какую-то подводную лазейку. Он боялся, что те, кого он оставит караулить выход, с перепугу сбегут и бросят остальных в замурованном склепе.

Когда мы, держа оружие наготове, пробрались в небольшую комнатку, то спустились по лестнице и почти сразу же услышали звуки стрельбы.

— Помоги, Вик! — приказал Умберто, поскольку микросхема в мозгу Тани-Вик постоянно докладывала ему обо всем, что происходит с ней. Мне хотелось спросить, куда же он пойдет сам, но времени не оставалось, я вынужден был просто подчиниться.

Итак, он побежал в один конец коридора, а я в другой, туда, где стреляли. Мне удалось успеть как раз вовремя. Вик была ранена пулей в руку и некоторое время не могла отвечать на огонь людей Дэрка, потому что должна была еще нести кейс с компьютером. Я открыл стрельбу, дал ей возможность убежать подальше, а затем стал отступать сам. Позже мне помог огнем вернувшийся Сарториус, и мы смогли подняться по лестнице. При этом мы расстреляли почти все патроны, а запасных магазинов к «CALICO» у нас не было, мы понадеялись на то, что сотни хватит. Кроме того, мы не знали, сколько у Дэрка людей. Они вот-вот могли ворваться с лестницы в комнату, и Таня открыла огонь, в упор уложив негра, уже взбежавшего на площадку у двери. У нее оставалось еще два магазина к «ПП-90».

— Берите компьютер и уходите! — крикнула Таня. — Мне он не нужен. Эти свиньи убили мою маму! Я не хочу жить!

Сарториус, кажется, пытался ее уговорить, но времени на то, чтобы заниматься этим серьезно, у нас не было. Кроме того, Сарториус, оказывается, решил взорвать «Бронированный труп» и пустил часовой механизм, поставив время взрыва на 22.00.

— Возьмите еще и вот это! — Таня показала нам пузырек с надписью «Зомби-7», а также шприц.

— Оставь себе! — сказал Сарториус. — Это нужно уничтожить, иначе Человечество превратится в стада идиотов, управляемые по команде элиты. Можешь ввести это себе…

— Уходите! — закричала Таня и вновь стала стрелять по тем, кто лез с лестницы.

Сарториус схватил кейс, мы сели на свою платформу и, нажав первую попавшуюся клавишу, покатили в посольство. Когда мы уезжали, сразу же за нашей спиной начали опускаться стальные щиты, а затем послышалось бульканье и гравийный шелест бетона, заливавшего пустоты.

— Она еще отстреливается… — сообщал Сарториус. — Все, патроны кончились… Ворвались Дэрк и еще кто-то, она дерется. Скрутили, пристегнули наручниками к креслу. Собираются пытать…

Некоторое время Сарториус молчал, потом удивленно сказал:

— Ворвался Баринов. Застрелил Дэрка, дерется со вторым… Убил второго! Начинает спрашивать Таню…

Как раз в это время наша площадка пошла вверх, потом еще немного по горизонтали и вдруг встала.

— Отлично! — вскричал Умберто. — Слезаем!

Едва мы соскочили с площадки, как она тут же поехала дальше, а Сарториус включил фонарь и повел меня в какой-то боковой ход. Пройдя по этому ходу около ста ярдов, мы очутились у заваленной шахты. Той самой, что служила выходом к асиенде «Лопес-23».

…Три дня назад на этой асиенде нас окружили «тигры». Нам с Умберто повезло только потому, что мы не стали отступать перед ними, а, расчистив себе дорогу огнем «АГС-17», прорвались через их цепь. Мы перестреляли тех троих «тигров», что охраняли вход в эту шахту, и ушли вниз. Позже нам удалось выйти на подземную магистраль, ведущую к авиабазе, и найти вентиляционный колодец. Через него мы выбрались на одну из окраинных улочек Сан-Исидро, в двух кварталах откуда был домишко одного из старых друзей Сарториуса, местного коммуниста. Он спрятал наше оружие и нашел для нас подходящую одежду. Вот в этой-то одежде мы и пошли в посольство США, когда решились идти ва-банк и последовать за Дэрком. Конечно, мы могли бы залезть туда и раньше его. Но, во-первых, открыть все тайники могли только Таня и Бетти, а во-вторых, гораздо удобнее знать, что ты идешь по следу за своим врагом, а не он дышит тебе в затылок. Так или иначе, но превратности судьбы вновь привели нас на «Лопес-23».

Конечно, на саму асиенду мы заходить не собирались. Во время боя с «тиграми» и жилой дом, и все иные постройки были разбиты минометами и ракетным ударом с вертолетов — тех самых, что Сарториус-Сорокин продал хайдийскому правительству. «Тигров» здесь уже не было, но и ничего полезного для нас тоже. По крайней мере мне так казалось.

— Послушай, — спросил я у Сарториуса, — почему мы не поехали в посольство? И как ты остановил платформу?

— Очень просто остановил, — ответил он. — Ломиком. По-русски. А что касается вашего посольства, то мне оно теперь без разницы. У меня еще пять паспортов, кроме американского. А вот попадать в посольство с ноутбуком не хочу. Меня могут тут же арестовать, изобличитъ в чем угодно, а эти деньги мне еще нужны. Я их не для того добывал, чтобы их у меня так просто реквизировали.

— А обо мне ты подумал? — вскричал я возмущенно. — У меня в Штатах кое-какие дела остались…

— Ничего, — отмахнулся Сарториус, — обойдешься. Я выкуплю твою компанию и перепродам кому-нибудь. Эти деньги нужны Мировой Революции…

— Я эти революции делать не нанимался, товарищ Сорокин!

— Нанимался, нанимался! — возразил Умберто. — Именно нанимался, поскольку за деньги. Вообще-то революции по убеждению делают. А ты наемник. Тебе уплачено.

Вообще-то он неплохой парень, хотя и фанатик. Поэтому я не стал с ним драться и даже спорить не стал.

Мы прошли мимо сожженной асиенды и выбрались на потоптанное солдатами кукурузное поле.

— Куда мы идем? — спросил я.

— К шахте, — ответил он. — Той самой, через которую вы пролезли в «Лопес-23»…

Черт побери, мне-то надо было помнить! Но на черта нам туда понадобилось

— я не понимал.

— Вот черт! — Умберто прибавил шагу, а потом побежал.

Я припустил за ним, ничего не понимая. Пару раз чуть не грохнулся, запнувшись о стебли. Наконец мы выбежали на площадку, где увидели щель в форме полумесяца, перекошенную крышку, перекрывавшую жерло шахты.

— Что случилось? — спросил я, отдуваясь.

— Они решили выходить с помощью перстней Аль-Мохадов… — пробормотал Сарториус, — Только как это у них выйдет ц успеют ли они? Я ведь включил механизм подрыва атомного заряда…

— Что? — У меня глаза полезли на лоб, но задать вопрос я не успел, потому что в этот момент щель-полумесяц осветилась изнутри. Нет, это не была вспышка ядерного взрыва. Это было нечто иное. По стволу шахты, быстро вращаясь, с самого дна полукилометровой пропасти вверх, то есть к нам, понеслось огненно-оранжевое кольцо. Я инстинктивно шарахнулся в кукурузу, хотя и понимал, что толку от этого, если что, будет немного. Сарториус остался на месте, вытащив из-за пазухи какой-то странный прибор, внешне похожий на фотокамеру с мощным телеобъективом. Правда, объектив этот не имел линз. Умберто нажал какую-то кнопку на своем приборе, и из объектива высветился тонкий, острый луч, прямо как лазерный меч у Люка Скайуокера в «Звездных войнах». Правда, это был явно не лазер, а что-то другое. Этот луч

стал изгибаться в спираль, будто его пропустили через волоконно-оптическийсветовод. Причем спираль эта, словно лассо, раскручиваемое ковбоем, расширялась и расширялась. Через какие-то десять секунд от прибора, который держал Сарториус, вытянулась некая широкая светящаяся труба, как бы свитая из голубоватого луча.

А оранжевое кольцо, летевшее из шахты, тем временем ударило в перекошенную «миску», закрывавшую ствол шахты, и перевернуло ее как пушинку, хотя весом «миска» была не менее десяти-пятнадцати тонн. Она встала на ребро и вполне могла бы грохнуться на Сарториуса, но тот упер в нее эту свою лучевую трубу и отшвырнул в дренажную канаву. При этом произошло какое-то удивительно мощное сотрясение почвы, подкинувшее меня на три фута вверх, а затем бросившее навзничь. Оранжевое кольцо — вылитая «летающая тарелка», между прочим! — уже взлетело метров на десять в воздух и наверняка унеслось бы в темно-синее звездное небо, но в этот самый момент труба Сарториуса перенацелилась на него. Когда оранжевое кольцо соприкоснулось с мерцающей голубизной трубы, оно завертелось еще быстрее, уменьшилось в диаметре и резко изменило форму, сперва превратившись в некое подобие волчка-юлы, а затем во что-то вроде морковки. При этом эта «морковка» оказалась внутри голубоватой спирали-трубы. Труба стала медленно сжиматься, словно пружина, а вместе с ней все уменьшалась и уменьшалась попавшая в плен «морковка». Сарториус каким-то образом управлял этим процессом, подкручивая верньерчик на корпусе своего прибора. Он постепенно уменьшал угол наклона задранной в небеса трубы, переводя ее в горизонтальное положение, как зенитчик ствол орудия по команде «отбой».

А вот когда труба с «морковкой» внутри оказалась почти уложенной на кукурузу, произошло еще одно удивительное дело: труба раздвоилась и вместо одной «морковки» в большой трубе появились две маленькие в двух трубах меньшего диаметра. Потом обе трубы резко ускорили вращение. «Морковки» при этом тоже стали вращаться, но с каждым оборотом вокруг продольной оси меняли форму. И вот я увидел, что обе они постепенно превращаются в человеческие фигуры! Это было сумасшедшее зрелище…

Наконец Сарториус как бы положил эти человеческие фигуры на свободное от кукурузы место. После этого он выключил свой прибор.

Оба тела, появившиеся из «морковок», оказались Димой и Таней. На них не было ни единой тряпочки, но на каждой руке у обоих сверкало по перстню Аль-Мохадов.

— Закурить есть? — спросил Сарториус.

У меня был только обрезок сигары, но Умберто схватил его так, будто я ему отдал ключ от сейфа с миллионом долларов. Он зажег его и затянулся. Как русские затягиваются сигарами? Ума не приложу. Впрочем, как они превращают UFO в «морковки», а из «морковок» восстанавливают людей, я тоже еще не понял.

— Они живы? — спросил я, указывая на тела.

— Не совсем, — сказал Сарториус и отдал мне окурок.

— Как это? — удивился я.

— Встать! — вместо ответа произнес Умберто, и оба — Дима и Таня встали.Движения их были какие-то механические, необычные. Тут я вспомнил Мэри и Синди…

— «Зомби— 7»? — вырвалось у меня.

— Да, это твой дружок Дима постарался. Он вколол себе и ей такие дозы, что если б не перстни, им бы пришел конец. По три кубика, обормот! И особую цепь накоротко замкнул…

— А чем это ты их сцапал?

— Генератор вихревых электромагнитных полей. Если бы мне не удалось забрать энергию атомного взрыва, хрен бы их поймать! Унесло бы неведомо куда. Так бы и носились колечком, пока не остыли… Но то, что получилось, это класс!

Я посмотрел на две куклы: мальчик и девочка. Сарториус теперь для них царь и Бог. Помнится, Киска говорила, что все эти существа, выполнив команду первого, кто им прикажет, намертво становятся его рабами.

— Это у них первый укол? — спросил я. — Значит, они трое суток будут от него отходить?

— Меньше, — возразил Сарториус. — Перстни сожрали всю избыточную энергию, а когда я ее гасил, вытянули больше двух третей. В общем, Дима уже через сутки придет в себя, а Таня еще спустя полсуток.

После этого мы побежали вчетвером через поле к кольцевой автостраде. По-моему, Сарториус остановил первую попавшуюся машину, помахав автоматом и заявив, что поймана пара идиотов, сбежавших из сумасшедшего дома. Не знаю, чему поверили: то ли ничего не выражающим рожам Димы и Тани, то ли нашим пустым, без единого патрона CALICO. Мы благополучно доехали до Лос-Панчоса, где высадились на пустынной улочке. Здесь у Сарториуса жил какой-то знакомый, у которого был компьютер и целая лаборатория в подвале. Сарториус подключил ноутбук Тимоти О'Брайена и аккуратненько переписал с него все, что там было, на жесткий диск компьютера своего приятеля. Приятель в это время проделывал какие-то операции с кейсом…

— Можно ставить машину на место, — сообщил он, — но надо решить вопрос, какую штучку установить: мгновенного действия, радиокомандную, барометрическую?

— Нужно, чтоб пару раз он мог его включить. Но сработать должно только в самолете.

— Ладно, подумаем… — помрачнел специалист.

Что он там придумал — не знаю, потому что Сарториус усадил меня в какое-то кресло и навел свой странный «фотоаппарат»…

Едва мои воспоминания дошли до этого места, как в голове опять на какое-то время началась мешанина.

…Нет, до парашюта я не дотянулся. Мне пришлось падать с нескольких тысяч футов — а может, метров? — в летящее снизу огненно-оранжевое кольцо, оплетенное, словно соленоид проволокой, голубой спиралью вихревых токов. Я же сгорю или превращусь в морковку! Оранжевую такую, с зеленым хвостиком. И меня выдернут из грядки. А я не хочу, чтобы меня выдергивали! Меня съест первый попавшийся кролик или свинья. Хрюшка Чебакова, например. Нет, не дамся. Я лучше шлангом прикинусь. Он на змею похож, его все испугаются. Почему нельзя шлангом? Мне все можно! Я президент «Rodriguez AnSo inc.», меня даже президент Соррилья боится. По-испански он пишется как «Zorrilla», то есть маленький Zorro. Хороший фильм был когда-то, на всех стенах надписи писали… Нет, я не писал! Ничего не писал и не подписывал! Это соглашение с Соррильей придумал не я! Граждане судьи! Я не жулик! Я убийца! Я — Коротков, Браун, Родригес, Баринов, но я не жулик. Я только убивал изредка, и то случайно. И вообще я ничего не знаю. Я лечу в самолете. С отцом и законными женами. У меня их две, а может, и больше. Аллах акбар! Бисмиллаги-р-рахмани-р-рахим!

На несколько секунд я увидел салон самолета и Чудо-юдо с компьютером в руках, идущего в пилотскую кабину. Затем опять замелькали какие-то перепутавшиеся картины и образы, но совсем ненадолго. Из тьмы беспросветной, сменившей мешанину, выступил «Главный камуфляжник» Сорокин и сказал:

— У тебя есть шанс. Я специально передал тебе в голову память Брауна. К сожалению, он оказался слишком привязан к своему классу. Его больше нет, но есть ты. Этот самолет не долетит до Барранкильи. Баринов думает, что Перальта ему предан, но на самом деле он готовит неприятную шутку для всех вас. Самолет будет взорван, едва Перальта покинет его на парашюте-тандеме вместе с Сесаром Мендесом. Ему нужны только секрет «Зомби-7» и миллиарды О'Брайенов. Сперва его люди расстреляют вас из автоматов, потом Перальта заберет компьютер и выпрыгнет через хвостовой люк. Сделай это раньше него. Парашют в туалете, в шкафчике номер три. Там же маленький пульт с двумя кнопками. Нажмешь черную — пол туалета вместе с тобой провалится, нажмешь красную — взорвешь самолет. Впрочем, он все равно взорвется, потому что в кейсе ноутбука заложена мина. Мне хочется, чтобы ты остался жив. Можешь спасти еще одного человека, но это не должен быть твой отец или Сесар Мендес. Мина в ноутбуке может взорваться уже сейчас. У нее есть кратный взрыватель, который срабатывает на третьем включении источников питания. Торопись. Продумав слишком долго, ты можешь оказаться далеко от основных путей, которыми ходят торговые суда. Но если ты выпрыгнешь ровно через пять минут, то пробудешь в океане совсем недолго…

Странно, наверное, я мог бы его ослушаться и рассказать все Чудо-юде. Но я не стал этого делать.

Отчего-то я сказал Ленке:

— У меня к тебе интимный разговор. Пойдем?

— Ты что, Волчара, обалдел? — удивилась она.

— Идем! — сказал я настойчиво. — Поговорить надо.

Мы вышли в короткий проход между креслами. На нас никто не смотрел, почти все дремали. Эухения — вредная, но в общем симпатичная супергадалка. Лусия — бедная маленькая научная мышка. Сесар — несостоявшийся герой, несчастный сын фанатика науки. Таня — страшное соединение невинной девочки-идиотки, развратной американской шлюхи с закаленной советской диверсанткой-террористкой. Перальта и его холуи — дети Медельинского картеля, бандито-гангстерито, так сказать… И еще отец родной. В принципе можно выбрать и его. Но тогда он опять возьмет человечество на прицел.

Да здравствует Павлик Морозов! Ура!