Газета День Литературы # 109 (2005 9)

Владимир Костров СТИХИ

***

Трагические виденья

Питают мою отвагу,

Поэтому каждый день я

Ищу перо и бумагу.

Пора бы сказать: хватит,

Последние силы тают,

За строчки почти не платят,

Но все же еще читают.

Хочу я оставить детям

Виденья и сновиденья,

Почти последний свидетель

Ушедшего поколенья.

Я должен оставить внукам

Без лести и возмущенья,

Что жили мы чистым звуком

Не для обогащенья,

Горькую откровенность

От уходящих в вечность,

Скромную сокровенность,

Тихую человечность.

Уверить снова и снова,

Истерзанный круговертью,

Что только честное слово

Играет вничью со смертью.

***

Вл. Соколову

Ты сказал, что от страшного века устал.

И ушел, и писать, и дышать перестал.

Мне пока помогает аптека.

Тяжело просыпаюсь, грущу и смеюсь,

Но тебе-то признаюсь: я очень боюсь,

Да, боюсь двадцать первого века.

Здесь бумажным рулоном шуршит Балахна,

На прилавках любого полно барахла,

И осенний русак не линяет,

И родное мое умирает село,

И веселая группа "Ногу свело"

Почему-то тоску навевает.

Знать бы, как там у вас?

Там, поди, тишина,

Не кровит, не гремит на Кавказе война.

И за сердце инфаркт не хватает.

Здесь российская муза гитарой бренчит

Или матом со сцены истошно кричит.

Нам сегодня тебя не хватает.

Я почти не бываю у близких могил,

Но друзей и родных я в душе не избыл.

Мне они, как Афон или Мекка.

Я боюсь, чтобы завтра не прервалась

Меж живыми и мертвыми вечная связь,

Я боюсь двадцать первого века.

***

Овеянный имперской славой

На полотняных плоскостях,

Куда летит орел двуглавый

С звездой рубиновой в когтях?

Зачем на площади великой,

Румяные, как кирпичи,

Вновь александровской музыкой

Тревожат небо трубачи,

Полков парадная подкова

По бедрам тянет рукава,

И хор выводит Михалкова

Полузнакомые слова?

Но сердце ввысь уже не рвется,

Глаза слезами не полны,

Когда же гордость к нам вернется,

России верные сыны?

« * *

Люблю седою головой

Упасть на молодое сено

И слушать ветер полевой

И понимать, что солнце село.

Пусть в старой вербе на пруду

Вновь засвистит певец безвестный.

Я успокоился, я жду,

Пока погаснет свет небесный.

Природы милой благодать —

Моя последняя отрада.

Душа, уставшая желать —

Ей ни о чем жалеть не надо.

О, дольше, дольше не гори

Небес широких край восточный,

Спи и судьбу благодари

За этот сладкий час полночный.

« * *

То в ночи она вспыхнет, как спичка,

А в стихе тугодумном умрет...

Ах, поэзия, вольная птичка —

Где захочется, там и поет.

Как порывы весеннего ветра,

К педантизму любому глуха,

То сверкнет в чертеже геометра,

То засвищет в рожке пастуха.

О, не молкни свободное пенье.

И в столице, и в темном лесу.

Ах, оставьте душе оперенье

И в глазах сохраните слезу.

И все жду я ее по привычке,

Вот уж иней блестит на стерне.

Я бы умер в чужой стороне —

Там ведь нет этой маленькой птички.

***

Возникшая давно, в библейских временах,

Бросающая в жар сильней любой простуды,

"Сосудом дьявола" нарек тебя монах,

На кухне бытия полно такой посуды.

О, славный богослов, сомнения прочти

И мне не выноси крутого приговора:

Откудова б взялись монахи и дьячки,

Ты сам и попадья, и певчие из хора?

Я чую, что в меня закон любви вменен

И на его призыв так трудно отмолчаться.

Я верую в Завет, я признаю Канон,

Но, может быть, и в нем возможна опечатка?

***

Стада снегов, гонимые Бореем,

Растают. И процесс необратим.

Мы в юности порой уже стареем,

А Лермонтов все будет молодым.

Кавказу, Петербургам, бездорожьям,

Любым бореньям смерти и любви

Поэт стал для России Даром Божьим,

Звучаньем, растворившемся в крови.

О, белый парус, нас веди, веди,

И лермонтовский ангел, прилетая,

Шепчи о том, что жив огонь в груди,

Где ночевала тучка золотая.

***

Не сули мне богатство шальное и пошлое,

Синеглазой мечтой не шути надо мной.

У меня за спиною одно только прошлое —

Полубедность, веселость, пиджак продувной.

Над скамейкой качалась березка ветвистая,

Заливала черемуха те времена.

Ах, каких я красавиц из окон высвистывал,

Уводил на бульвары гулять до утра.

Рукава у тебя оторочены гарусом,

И дерзка, и резва полудикая стать.

Уплывай в своем платье, как лодка под парусом,

Оставляя меня вспоминать и мечтать.

Мне уже невозможно догнать невозможное.

И суровое время сужает зрачки,

И прощальный привет из прекрасного прошлого

Выбивают морзянкой твои каблучки.

***

Я выхожу из леса и... ни с места.

И страх и боль не бередят меня.

В черемуховом платье, как невеста,

Стоит деревня в жарком свете дня.

Так много света радости и воли,

Так бьется сердца перепел рябой,

Овсяное передо мною поле

Над песенкою речки голубой.

И солнышко на небе златооко,

И дышится привольно и легко.

И прошлое как будто недалеко.

И будущее так недалеко.

Не осуждайте бедного поэта,

Что он остановился на пути.

Жизнь прожита. Горит Господне лето.

Осталось только поле перейти.

***

Вотще томимся в ожиданье чуда,

Все — президент, правительство, народ.

Но в лаковой обертке Голливуда

Из Вашингтона чудо не придет.

Огромен океан меж берегами,

Судьбу людей и жизни смысл деля.

Вы ждете чуда? Чудо под ногами —

Завещанная предками земля!

***

Постарели две мои собаки, погрустнели,

Мордочки, веселые недавно, побелели.

Уж не мчатся прямо, ходят боком,

Поводки не тянут.

Видно, скоро пред собачьим богом,

Милые, предстанут.

Да и для меня собачья старость — горькое предвестье.

Высоко горит в вечернем небе Гончих Псов созвездье.

Грустно одному в пустой квартире —

Лишь часов пугающая мерность.

Слишком коротки в бездонном мире

И любовь, и верность.

Буду помнить, как они резвились, хвостики виляли,

В этой жизни только две собаки мне не изменяли.

***

Я знаю — тяжелы мои грехи

Пред теми, кто любил меня так нежно.

За невниманье к другу, за стихи,

Написанные шустро и небрежно.

За то, что не берег родных могил,

Был слишком к самому себе привязан,

А Родину не жертвенно любил —

Уже сейчас жестоко я наказан.

***

Земных обольщений я сбросил пустую породу,

Уже недалек мой дымок в крематорной трубе.

Для поздних творений я выбрал старинную моду

Простую свободу не врать ни тебе, ни судьбе.

О, я не чураюсь любимцев густого пиара,

Но классики голос во мне еще, кажется, жив.

Когда исчезает налет фимиамного пара,

Порой и природный талант унизительно лжив.

Для многих знакомых мои построения шатки,

Но я никому не навязывал кредо свое.

Как въехал в столицу я на деревенской лошадке,

На той же лошадке уехать хочу из нее.

Я слово свое не считаю товаром,

Хотя не скажу, что на деньги мне наплевать.

Но то, что во всех словарях называется Даром,

Пожалуй, честнее бы даром другим отдавать.

***

Не ищу я больше ветра в поле.

Он, попутный, больше не подует.

Не ищу по свету лучшей доли.

Лучшего теперь уже не будет.

Старые деревья не согнутся,

Новое несчастье не грозится,

Остается только оглянуться

И в воспоминанья погрузиться.

Для надгробья срублена лесина,

Может быть, последняя опора.

Мама, если ты заждалась сына,

Я приду к тебе довольно скоро.

И пока не грянет Воскресение,

Обо всем расскажем мы друг другу.

Падает на землю лист осенний,

Подчиняясь жизненному кругу.

***

В этом стареньком доме опущены жалюзи,

Рядом с лампой стоит на столе молоко.

Так случилось — сегодня мне некому жаловаться.

Мать — в земле глубоко.

Ты — душой далеко.

Соловейко поет,

вместе с хором лягушечьим,

Комарами звенит за окном окоем.

Есть какой-то рефрен, если чутко прислушаться:

Как умеем — живем, как умеем — поем.

До утра вспоминаю больное и сладкое,

Мы дороги не знали, мы шли наугад,

Что-то в жизни большой не сложилось, не сладилось,

И во всем, что случилось, я сам виноват.

Нет надежды, что вновь на душе распогодится,

Мы пошли не туда и зашли далеко.

Половица скрипит, комары хороводятся,

Как лампадка горит на столе молоко.