Газета День Литературы # 132 (2007 8)

Борис Сиротин ДОРОГА НА ВАЛААМ

МАКАРЬЕВ МОНАСТЫРЬ

– I –

Серебряной воды литая ширь –

Нет цвета и скромней и благородней…

И вдруг возник Макарьев монастырь,

Стоит как на ладони на Господней.

Под цвет воды седые купола,

И словно из ракушечника стены…

Не Волга ли обитель создала

Из самой чистой, драгоценной пены?

Итак: взметнулись волны, высоки,

Из глубины реки, и на пределе,

По мановенью легкому Руки,

Приобретая форму, затвердели…

– II –

Но это – сказка, быль куда мрачней…

Мрачней ли?

Невдали от волжской глади,

Среди лесов дремучих и камней

Макарий поселился Бога ради.

Сперва в норе ютился, яко зверь,

Вельми оброс, но плотию и духом

Окреп – и перед ним открылась Дверь

И твердь проник он зрением и слухом.

Шёл гул в небесной тверди и земной,

Но многие он голоса расслышал,

И среди них нездешний, но родной,

Отчетливый и властный голос –

свыше.

"О Господи! – Макарий возгласил

И ниц упал, – о Господи, помилуй!"

А с высоты: "Тебе отныне сил

Прибавится, владей небесной силой!"

И так вот день за днем, за годом год

Рос монастырь, и нет нужды, пожалуй,

Описывать, как братии невзгод

И радостей пришлось вкусить немало.

Размашисто сверкали топоры

И пели пилы то взахлеб, то строем.

Оправдывались Божии дары –

Храм вырастал, широкоплеч и строен.

И расступился вековечный лес,

И блеск крестов стал виден издалёка,

За этот-то святой и тонкий блеск

И зацепилось вражеское око.

А далее – в тесовые врата

Свирепые полночные удары,

И гром и треск, огни и теснота

От лошадей,

и длинный вопль: "Та-та-а-ры!"

И на пороге кельи со свечой

Восстал Макарий:

"Хан Казанский, ты ли?.."

И задышали смрадно, горячо

В лицо ему, схватили и скрутили.

И поясной поглаживая нож,

В Казани хан на пленника воззрился,

И мысль мелькнула: статен и пригож,

И предо мной, гляди-ка, не смутился.

Но грусть в очах… И может, сгоряча

Ногою топнул, извергая ругань,

По-басурмански страже закричал:

"Зачем спалили вы обитель друга!"

"Ведь ты мне друг? –

зубами заблестел. –

Хороший друг и золотой строитель,

Но земли на Итили – мой удел,

Поставь подальше новую обитель!"

Макарий этой дружбе был ли рад?

Ушел, сжимая кулаки до хруста…

Но истинно в народе говорят:

Святое место не бывает пусто.

Об этом – позже скажем, а пока

Макарий ставит монастырь на Унже.

Веселая и чистая река,

Хотя не Волга – глубока, но уже.

Но рыбы-то не мене в сей реке,

И стерлядью обильна, и белугой,

И значит, от нее невдалеке

Жить хорошо –

вдоль леса да средь луга.

Молиться славно – небеса близки,

Когда к ним глас возносишь –

и отворится

Вновь дверь во твердь,

но уж седы виски,

И Бог призвал Макарья-чудотворца.

– III –

А монастырь на Волге? Двести лет

Святое место было в запустеньи,

Но падал на него особый Свет,

И вот, гляди, пришли, возводят стены.

И храм возводят, благо что Казань

Давно уже под дланью государя

Всея Руси, – и всколыхнули рань,

К заутрени торжественно ударя.

– IV –

И монастырь Макарьев процветал,

Здесь ярмарка гуляла что ни лето:

Он процветал,

но всё ли соблюдал

Тишайшего Макария заветы?

Всё боле здесь к духовному ко сну

Склонялись, ели-пили до отвала,

И денег в государеву казну

Отсюда ни гроша не поступало.

Луга, озера, пашни и леса,

И рыба в Волге, –

всё как божья милость…

Однажды содрогнулись Небеса –

И в купол храма молния вонзилась.

И то был Знак, предвестие конца,

И поначалу заскорбели в страхе

И самые замшелые сердца,

Но вскоре снова ожили монахи.

А трещина от молнии росла,

Но недосуг латать, да и накладно…

И как-то летом, некого числа,

Внутрь храма

рухнул барабан громадный.

Он в пыль разнёс резной иконостас,

И благо, храм был пуст, но ещё пуще

От этого был страшен чёрный час,

Что возвестил о временах грядущих.

Монашество скудело на Руси,

Ветшала первородная основа,

Что сохраняла Божий Дух и Слово,

А Слово – сам Христос на небеси.

И вкрадчивый лжепросвещенья яд

Вползал

и отравлял сердца и души,

И все пошло и вкось и невпопад,

Подтачивая Русь и тихо руша.

Что было дальше – стоит ли вещать,

Нашло на Русь кровавое веселье,

И каинова черная печать

Легла на лица, светлые доселе…

– V –

И вот во храме Троицы Святой

Вершим молебен в XXI веке,

И гулок храм, огромный и пустой,

А мы не все ль духовные калеки?

Возносит крест отец Вениамин,

И мы склоняем головы, и лики

Со стен взирают:

есть ли хоть один

Средь нас

Господень труженик великий?

Хоть полустерты фрески, но глаза

Святых такие пристально живые!

Они все помнят: как нашла гроза

На храм, как рухнул купол;

клоним выи

Все ниже…

Неужели правда – нет

Нам искупленья, Боже!..

Но так кстати

Из купола нисходит ясный свет,

Исполненный

вечерней благодати!

И верится, что будет сей собор

Не просто

восстановлен между делом,

Но оживёт всё духом и всем телом;

И искупится Божий приговор.

Да будет дух наш бодр,

здорова плоть,

И да погоним торгашей из храма,

Ведь храм –

есть Русь,

она стыдится срама;

Погоним же – как завещал Господь!

Но надобно восстановить в душе

Нам прежде купол

с молнией Господней.

Пусть это будет завтра,

не сегодня.

Но и сегодня деется уже!

УГОЛЁК

… А скала на Валааме

Из единого куска.

Вверх и вниз идти холмами

Средь озер и сосняка.

Средь еловых лап могучих,

Древность сеющих окрест, –

И блеснёт, почти что в тучах,

Православный тонкий крест.

Вопрошал весёлым свистом

Лес: мол, что, пришла нужда?

Да не праздным ли туристом

Ты пожаловал сюда!

Как ответить, чтобы срама

Избежать по мере сил?

…На неровных плитах храма

Себе ногу повредил.

Разболелся, все немило,

Все не этак и не так…

Вдруг как сверху осенило:

То небе небесный знак!

Ведь не где-нибудь, а в храме

Приобрел ты эту боль –

На чудесном Валааме,

Потому терпеть изволь!

Я терпел на теплоходе

Средь металла и стекла,

Про себя молясь, и, вроде,

Боль смягчилась и прошла.

Но скажу, призвавши смелость

(И почти наверняка):

В костных кущах загорелось

Что-то вроде уголька…

И когда встаю я ночью,

В тьме, задолго до утра, –

Уголёк сквозит воочью

Из коленного нутра.

И тогда я снова в храме,

Где полы из плитняка.

… А скала на Валааме

Из единого куска.