Газета День Литературы # 140 (2008 4)

Виктор Бараков Н.А. ЗИНОВЬЕВ. Я – РУССКИЙ

Н.А. Зиновьев. Я – русский. Стихи. – Майкоп: ОАО “Полиграфиздат “Адыгея”, 2008. – 320 стр.

"Такого поэта в России больше нет", "сравнить его не с кем" – эти и подобные им изречения с завидным постоянством появляются в статьях и заметках о кубанском лирике Николае Зиновьеве.

Поражает единогласие пишущих о нём: все, как один, слишком скупо и почти безучастно сообщают о его личности. Быть может, неприметная внешность тому виной: скромный, даже застенчивый облик (несмотря на сократовский лоб), тихий голос, спокойный и незлобивый нрав... Между тем в общении Зиновьев несколько иной. Кротость и безмятежность его только внешние – внутри бушует настоящая буря.

И ещё одно обстоятельство, причём самое важное, отвлекает от его персоны: слишком хороши и удивительны его стихи. Их с нетерпением ждут, читают и перечитывают, и каждое последующее обращение к ним открывает всё новые двери на пути к чему-то очень и очень важному.

Почти за двадцать лет Николай Зиновьев опубликовал восемь поэтических сборников. "Я – русский" – девятая книга поэта. В неё вошли избранные стихотворения, написанные Зиновьевым за последние двадцать лет.

Нынешнее рубежное и смертельное время, увы, ни с чем не сравнимо: ни с меланхолическими семидесятыми, ни с танцующими и безрассудно-расточительными восьмидесятыми... Нечто жуткое, злобное, с грохотом взрывов и молчанием ягнят вошло в закатные часы северной "странной страны": "Необычная эпоха, / Несуразные года!"

У монахов есть молитвенный подвиг общения с Богом. У поэтов свой подвиг самоотречения. Поговорив с Небом в согласной тишине, они выходят с жертвенной и пламенной проповедью к людям. Николай Зиновьев проникает своими стихами в самую душу русского человека, страдающего, растерянного, упавшего нежданно-негаданно в самый разлом времен.

Память для поэта – чуть ли не последняя отрада, он помнит спокойное дыхание могучей Родины, слышит прозрачную мелодию детства, но и её заглушает пронзительно щемящая нота:

Мы спали на русской печи,

Счастливые русские дети.

В печи мать пекла калачи,

Вкусней не встречал я на свете.

Ты, память, давай не молчи!

Как вены, вскрывай свои дали

Про то, как на этой печи

Мы русские сказки читали.

Где нынче та русская печь?..

А там, где и русская речь.

Жажда правды в поэзии Зиновьева вполне сопоставима с христианским подвижничеством: "Блаженны алчущие и жаждущие правды". Поэт не осуждает, не кликушествует, он обличает:

Уберите лавровый венец –

Никогда не ходил я в кликушах,

Но я знаю, что света конец –

Воцарение тьмы в наших душах.

Он проповедует, не зная покоя, и платит за это самую высокую цену, ведь он пишет кровью собственного чуткого сердца, а значит, добивает и его своей неизбывной мукой: "Ведь душа лишь болью / Выдаёт себя".

Сентенция "все поэты – пророки" давно стала банальностью, но, если вдуматься, есть в ней какая-то великая и страшная тайна. Не случайно мистическая мудрость ветхозаветных старцев воскресает и в пророчествах нового времени:

И понял я на склоне дня,

Когда закат тёк речкой алой, –

Не я свой крест, а он меня

Несёт по жизни небывалой.