Газета День Литературы # 153 (2009 5)

Владимир БАЛАШОВ СПЛАВ ПО ПОРОГАМ

***

Деду Андрону

Как ключ, чиста река,

В червонном злате лес,

И плещет синева

Осенняя с небес.

А в огнище рябин,

У берега реки,

Спит старый, старый дом,

Он словно без руки,

Как добрый дед Андрон,

В нём живший сорок лет.

Калитки в этот дом

Давно в помине нет.

И ставни в доме том

Забиты крест на крест,

И журавельный стон,

Как деда вздох с небес.

Но тягостна душе

Такая пастораль,

Где русская любовь,

А рядом с ней – печаль.

СОН

Грянет встреча на нас у межи,

Там где царствие чертополоха.

Задохнусь! Попрошу: "Расскажи,

Хорошо ты жила или плохо?

Мне не важно, любила иль нет,

Лишь признайся, кого тебе ждалось.

Я открою, как часто во сне

Много лет ты виденьем являлась.

Словно прошлое бросим в огонь.

Мы вдвоём, пусть судействует нежность,

И ладони твоей я ладонь

Отворю как судьбе – в неизбежность

Солнце ляжет под запахи трав,

Горизонтом украсив безбрежность.

Неразрывность свою осознав,

Засмеёмся легко, безмятежно!

И… проснусь между явью и сном,

За мгновенье от смеха до грусти.

…Белый лист и ночник над столом

До рассвета опять не отпустят.

***

От судьбы к судьбе по стрелке

Жизнь – как поезд в перегон:

Души – ставки, ставки – сделки,

И забот полон вагон.

Я – про волю, вы – про долю,

Две души в одном купе.

Резвой тройкой в чистом поле

Мчал состав нас по судьбе.

Встречи в поезде нередки,

Но короток был тот путь.

Зов души, а может, предков,

Нас удерживал чуть-чуть.

В темноте не прячут взгляда.

Прикоснувшись к вам рукой,

Покраснел я, сидя рядом,

Словно девственник седой.

Частоколом лес да поле.

Мчались души в смирный век.

Ты прости, Господь, отмолим

Часовой безгрешный грех.

Просто это одночасье

Превратило тот вагон

В поселение для счастья,

Наше ложе – в царский трон.

***

В забытой чехарде

Прожитых мною лет

Есть нежность в слове "Да!",

Тревожность в слове "Нет!",

Помин прощальный, речь

В подсвечниках времён,

И есть сутулость плеч,

Погосты и амвон.

И песня на ветру

С потрескавшихся губ,

Похмелье поутру,

Где был порою груб.

И тихое: "Прости",

Рюкзак и чемодан,

С мольбою: "Отпусти

За море-океан..."

Невспаханность листа,

Рожденье мёртвых строк,

Сожжение моста

До срока или в срок.

И знанье наперёд,

Что если время вспять,

Назначенный черёд

Как долг – приму опять.

***

Оставь, судьба моя, не отбирай

Ни память, ни терпения, ни боли,

Ни рифмы осязания. А доля? –

Она со мной, по самый-самый край.

И вычертив своё ночное бденье

Бессонницей в строке кардиограмм,

Я боль свою ни грамма не отдам,

Оставив, словно Божье повеленье.

Стерплю строку. Немного погодя,

Уставши охранять своё молчанье,

Источником иссохшего признанья

Я выхлестнусь под ровный шум дождя.

Он – в росчерках, линуя зеленя,

Я – простыни бумаги на восходе,

Уйдём к воспоминаньям пароходом,

Параболой от чувственности дня.

ПИАНИСТ

Женьке–тапёру из кафе "Белый рояль"

Играй, тапёр, играй!

Чтоб аурою звука

Извлечь внутри меня

засевшую печаль.

В две птицы разбросай

над клавишами руки.

Как плачет – пусть звучит

обшарпанный рояль.

Играй, тапёр, играй!

Не скромничай. Ты гений!

Как Моцарт или мим

С арены шапито.

В потерянный мной рай

Из нескольких мгновений

Верни, где был любим

И отвечал на то.

Играй, тапёр, играй!

Клянусь – ты не в накладе

Под лёгкий обертон

Ни в целом, ни потом.

Играй – как отправляй,

Чего, не знаю, ради,

Меня – в костёр стихов.

…Гореть еретиком.

ВСТРЕЧА С ТАНЦОВЩИЦЕЙ

Л.Эстер

Дай оживить и раскачать

Сердца под хмель шального танца!

Забудь. Не надо величать

Под блеск в глазах протуберанца.

Мне в них лететь почти до дна…

За стойкой вычурного бара

Не поднимай бокал одна,

Позволь поднять с тобой на пару!

Пусть утро, формою в овал,

Отмерит ночь под знаком – Вечность.

Я помолюсь, чтоб Бог прощал

Мои грехи, твою беспечность,

Прикосновенья этуаль,

Воспоминания бродяги.

…И нежность, с именем Печаль,

Уснёт стихами на бумаге.

***

Как хочется взлететь

Под взмах весомых крыльев!

И с каждым днем полёт

Желаннее в стократ,

Чем плакать или петь

Под небыли и были

Или вести учёт

Давно минувших дат.

Удариться о свет

Своей звезды.

От боли –

В грядущий рухнуть день.

Он как всегда спешит.

…Но на исходе лет

Благодарить за долю,

За каждый свой рассвет

С оттенками тиши.

СПЛАВ ПО ПОРОГАМ

Изысканность постельного уюта

Сменили мы на берег горной речки,

Где впору нам за здравье ставить свечки

Под рев теченья, стонущего люто.

А значит, и филонить мы не станем,

В болты и шнур затягивая раму

Вершителю судьбы – катамарану,

Чтоб кто-то не сказал потом: "Помянем…"

А после: и часы, и карту сверим

В лучах неспелых робкого рассвета.

Ворона – сука! Каркнет – как примета,

Мы сплюнем, хоть в приметы и не верим.

И буркнет капитан без зла: "К порогу

В сомненьях не идут по горной речке,

И далече до бабы или печки.

Надейтесь друг на друга и на Бога".

И мы сольёмся: камни, лес и поле,

Поток воды и радуга каскада

В мгновенье жизни! Значит – это надо

Прожить. А, выжив… Мир любить до боли!

***

Нет, Русь! Мне без тебя невмоготу,

Но путь мой до тебя, увы, не близкий.

В чужом тоскую в аэропорту,

Последний евро выбросив на виски.

До горечи и выкрика в груди

Тоска моя, и боль моя и тайность,

Но три часа – как вечность впереди,

Как долгий плен во Франкфурте-на-Майне.

За святость куполов, за красоту,

За звон колоколов небесно-чистый

Я пью в далеком аэропорту,

Как пьют по-русски, водку, а не виски.

Придёт минута – с трапа я сойду

Под отзвуки родной напевной речи.

Мы встретимся втроём лицом к лицу:

Моя Россия, я и тихий вечер.

Кивну таксисту: "Милый, в ресторан!

И бар сойдёт, дружок, на случай крайний",

Где "замахну" по-русски я стакан

За ту тоску по Родине на Майне.

КРЕЩЕНСКАЯ КУПЕЛЬ

Настоятелю Крестовоздвиженского храма отцу Филиппу

Я под акафист к храму шёл

И предзакатное Ярило

Безмерно яркий ореол

У куполов его явило.

Ещё цеплялась суета

За мысли, будучи немила,

А прорубь – формою креста

В реке, как мать, к себе манила.

И с ощущеньем чистоты,

В рубашке белой, словно тога,

Сошёл в купель, а с высоты

Звезда упала взглядом Бога.

И та крещенская купель

Вдруг снизошла таким покоем,

Как поднебесная постель!

И понял я: Господь со мною.

…И осенив меня перстом

Сказал отец Филипп спокойно:

"Храни Господь тебя и дом!"

Я сердцем внял: "Живи достойно".