Газета День Литературы # 158 (2009 10)

Илья КИРИЛЛОВ ПОХВАЛА БЕДНОСТИ

Роман Сенчин. Елтышевы. Роман. М.: Эксмо, 2009

В девяностые годы, когда Роман Сенчин начал публиковаться в толстых журналах, когда выпустил свой первый сборник повестей и рассказов "Афинские ночи", я был даже его поклонником. Среди ярмарочной пестроты, захлестнувшей тогда литературу, среди мнимой новизны, связанной в общественном сознании с какой-нибудь пелевинской "Generation "П"", сенчинская проза о "потерянном поколении" резко выделялась, казалась отдушиной.

Молодые люди, русские, бежавшие из национальных окраин, униженные в армии, несостоявшиеся в быту, истощённые нищетой, неудачники в любви – далёко не исчерпывающий список бедствий его героев.

Выделялась сенчинская проза и своим литературным уровнем. Уже в первых вещах Сенчин имел сложившийся стиль, писал почти безошибочно. Из какого-нибудь незначительного эпизода вырастал умелый рассказ, более или менее крупный сюжет становился предметом повести. Конечно, стилисти- ческое и особенно интонационное однообразие ощущалось сильно, порой произведения в сознании смешивались, – верная примета глубокого неблагополучия в любом творчестве.

Но не хотелось доверять этим чувствам. Сенчин много внешне верного рассказал о нашем поколении, и человеческое, слишком человеское питало наши иллюзии…

Потом несколько лет я не читал его прозу, по разным причинам, – и вот первая встреча после долгого перерыва, новый сенчинский роман "Елтышевы".

Книгу я открыл не без трепета. И если я признаюсь в этом, – что же тогда скрывать разочарование?

Литературный уровень Сенчина остался прежним, не изменилось внутреннее содержание прозы, и фактически не изменилась даже её внешняя оболочка. Всё так же довлеет над повествованием монолог одинокой, недоверчивой души автора. Прежде были в этом монологе крупицы лиризма, того своеобразного лиризма, который способна внушить обида на жизнь. Теперь обида скрыта, или рассеялась, заменила её усталость. Конечно, формально Сенчин стал опытнее. Исчерпав непосредственно автобиографические данные, ищет теперь сюжеты во внешнем мире. Персонажи романа, правда, немногочисленные, очерчены остро, зримо.

"Елтышевы" – это история рядовой семьи в провинции. Отец, человек средних лет, дослужился в милиции до капитана. Мать работает в библиотеке, помимо работы, всю себя посвящает домашнему быту. Двое взрослых сыновей. Один в тюрьме, в пьяной драке изуродовал человека; другой непьющий, но вялый, ничто его не увлекает. Ни на одной работе не удерживается дольше месяца.

Нужда, серое существование, комплес неполноценности.

Внезапно отец получает выгодное место – дежурным по вытрезвителю. Возникает желание выйти в люди, что-то приобрести, он не гнушается вымогательства. Однажды, чтобы успокоить недовольство задержанных, распоряжается пустить в камеру перечный газ. Это чуть не заканчивается летальным исходом. Среди пострадавших журналист, дело получает огласку. Капитана судят, дают срок условно. Квартира, в которой он живёт с семьёй, ведомственная, нужно освободить. Ничего не остается, как вернуться в деревню, на родину, в тесную избу. Там ждут их новые удары судьбы.

Основное впечатление – скука. Поклонникам социальной прозы, возможно, роман покажется захватывающим. Но эмоциональное и событийное однообразие, монотонная инто- нация и словесная скудость едва ли у кого-то найдут восхищение. Как, впрочем, гнева. Ровный, не холодный и не горячий, а именно тёплый слог не вызовет какой бы то ни было острой реакции. Чувствуя эту ущербность, автор разворачивает в финале романа "пляску смерти", но она художественных целей не достигает, напротив, отрицательное впечатление усугубляет. Решающему критерию художественного мастерства книга не удовлетворяет – её финал не очевиден. Сюжет без ущерба смыслу можно было прервать ранее, можно, напротив, продолжить.

Здесь следует вернуться к удивившей всех когда-то ранней стилистической зрелости Сенчина.

Молодых авторов волнуют обычно метафоры, поиск точных эпитетов, вообще попытки выразить образ с особенной полнотой и силой. Сенчин отмел мысли о далёкой роскоши, заведомо отказался от многообразия возможных изобразительных средств. Но тем вернее развил он ремесленные черты – умение передавать диалоги, описывать людей и события приблизительными словами. Да, он пишет безошибочно, но после таких уступок ему, собственно говоря, не в чем и ошибаться. Падения могут быть только там, где бывают взлёты. Но автору чужды даже попытки такого рода.

Духовная подоплёка сенчинского творчества более не оставляет сомнений. Вот несколько фрагментов.

"Но в то же время Артём был рад случившемуся (аресту брата. – И.К.), будто перехитрил не то чтобы брата, а кого-то огромного, мудрого, который всегда выделял Дениса… Дальше по жизни пойдёт Артём, Денис же сорвался, упал и вряд ли поднимется".

"Она взяла со стиральной машинки какую-то тряпку, вытерла промежность…

– Уезжают многие. Девчонки тоже уезжают, замуж некоторые выходят. И тут выходят, даже, бывает, удачно. А у меня вот не получилось никак. И не уехала никуда, пробовала. Сёстры устроились в городе, а мне помочь… Что, одеваться будем или ещё?"

Я не припоминаю в современной литературе страниц, где плебейство свидетельствовало бы о себе с такой горделивой завершённостью, так явно обнаруживало бы свои самые характерные качества: невоздержанность, затаённую зависть, недовольство существованием и самооправдывание.

"Бессмысленно и глупо текла их жизнь, – замечает о своих героях автор, – глупой были их страсти и любови, глупой оказалась их гибель".

Насчёт "любовей" сказать нечего, слишком деликатная тема даже в этом случае. Но страсти, гибель – слова в устах Сенчина не оправданные ни духовной, ни художественной составляющей его книг, обладающих всеми признаками "низшей культуры" (Ф.Ницше).

Социальную, бытописательскую ценность, может быть, такая литература имеет, – в художественном отношении она бесплодна.