Газета День Литературы # 169 (2010 9)

Грант ГРАНТОВ БОДХИСАТТВА ГУАНЬ ИНЬ

Китайская "Книга Сумерек" была записана следующим образом – бродячие святые-аскеты в определённые свыше время и день садились лицом к восточной стороне определён- ной священной горы, и когда закат на западе освещал её склоны, входили в глубокую концентрацию. После этого солнце уходило, а огненные знаки ещё некоторое время оставались отражёнными. Практикующие высшую йогу записывали эти символы на руке, потом расшифровывали, снова кодировали и прятали, тоже для определённого времени и дня; в огне, воде, земле, сердце.

Затем они, сходясь со всех концов Большой и Малой Азии, в тайных местах составляли общие манускрипты, иногда, пересекая границу, деля их на части и зашивая себе под кожу. В настоящее время большая часть из них безвозвратно утеряна, ни одной цельной версии в мире нет.

В России “Книга...” не переводилась. В частности, там есть такая фраза – "Дождь проницает скрытое, но обходит стороной открытое. Откройте же тайное и скрытое, чтобы не промочить его!.."

В "Комментариях на "Хроники и анналы "Книги Сумерек" на тысяча триста восемьдесят четвертой странице существует такая запись:

"В мирный год Великого Благоденствия правления незабвенной императрицы Ци Си в город Ень Ань пришла девушка двадцати пяти лет. Была она стройной, босой, простоволосой и неземной красоты. Девушка та поселилась прямо возле Шёлкового рынка и сразу же занялась своим ремеслом. Не отказывая никому по возрасту, образованию или общественному положению, она за короткий срок снискала в этом городе небывалую популярность. Плату за свои услуги она брала соразмерно доходам своих почитателей, и через некоторое время в городе не было почти ни одного мужчины, который бы не побывал у неё в гостях. После проведённого с ней времени независимо от его длительности каждый из её гостей навсегда становился ревностным поклонником учения Будды Шакьямуни, у некоторых из них даже были случаи постижения непостижимого. Прожив так год или два, она вдруг внезапно, за один день, умерла и хоронить её собрался весь город. По указу еньаньского лао-баня тело её было перевезено и погребено на отдалённом кладбище для безродных. Ровно через двадцать лет после вышеуказанных событий через Ень Ань проходил странствующий монах, которому один из мирян-благодетелей рассказал эту историю. Монах внимательно выслушал, а потом настоятельно попросил проводить его на сохранившуюся могилу. По прибытии на место он погрузился в глубокую медитацию. Выйдя из неё, он попросил провести эксгумацию тела. Из уважения к Учителю монаха тело было вынуто из могилы и гроба. Прекрасно сохранившиеся кости девушки были не такими, как у обычных людей, а золотистого цвета и все как бы соединённые между собой наподобие цепей. По объяснению монаха, это было воплощение самой бодхисаттвы Гуань Инь, таким образом спасавшей мужчин того города. Через год на месте её захоронения была воздвигнута Пагода, сохранившаяся по сей день. Во время воздвижения Пагоды находившиеся на полке в монастыре великие сутры трижды испустили яркий радостный свет."

"Бодхисаттва Гуань Инь, являясь одной из восьми великих Бодхисаттв, и, по писаниям, вообще – древним Буддой, может – всё. Когда-то она спасла, приняв облик белого коня с острова демонов, самого Будду Шакьямуни... Обязательно надо постараться найти её, чтобы получить от неё посвящение, пусть таким способом, – как вспышка сверкнуло у меня в воспалённом от постоянного чтения мозгу. – Потом я себе этого никогда не прощу".

Я почти зашёлся в истерике книгочея.

Отрегулировав дыхание и представив перед собой в пространстве ярко-белый знак "А", исток Вселенной, – чтобы моментально прийти в себя, я, откинув волосы назад на лоб, резко захлопнул книгу. Пробивший меня пот был холодным. Он крупными каплями тёк по шее и подбородку. Я снял с себя всю одежду – Истина не нуждается в оболочке – вплоть до носков, подошёл к одиноко приткнувшемуся в изголовье кровати маленькому столику, открыл потрёпанный во многочисленных поездках свой боевой китайский лэптоп – недорогой компьютер "Hasee", – нажал клавишу и вошёл. Кругом был Куньмин, город Вечной весны, всегда двадцать два. Тёплое и неяркое зимнее солнце скромно освещало пустынные кривые горные улочки, сидящих на них, не похожих на жителей остальных многочисленных китайских провинций, продающих цветы и фрукты тёмнокожих людей и мою одинокую комнату в дешёвом караван-сарае для местных.

В углу стоял обшарпанный синий термос с кипятком – эх-ма, дешёва посуда! – пустые бутылки из-под выпитого – кем-то, не мной, – пива и топящаяся натуральным углем китайская печка-буржуйка, под неодобрительное оханье и аханье всё же поставленная здесь персоналом этого даже не-назови-отеля по моим просьбам. Здесь я был один и ждал команды из Москвы – на закупку огромной партии гигантских кремовых чайных роз, росших только в местных, скалистых, как морщинистое лицо долгожителей на Северном Кавказе у меня на родине, горах. Лучше были только в Колумбии... На стене висел старый ободранный плакат с держащим нунчаки кумиром моего детства полуголым Брюсом Ли. Компьютер взял темп, рунет засверкал, как нарисованное радугой иллюзорное тело, я пошёл в ванную комнату, по китайской привычке (китайцы традиционно не умываются утром, а вытирают мокрым полотенцем лицо) намочил полотенце, вытер себе тело, вставил в раковину затычку, прополоскал, отжал ещё раз, вытер лицо, достал из-за голенища казака всегда находившийся там немецкий складной охотничий нож – "много званых, но мало избранных", – золинген; вернулся, нарезал крохотными дольками вчера вечером купленные огненные драконьи плоды и стал читать. В браузере было вот что:

"Известный основатели школы Тилопа (конец Х – начало ХI в.в.) тоже среди своих учителей называл женщин. Всю духовную жизнь Тилопы на раннем этапе направляла женщина, которая обратила его в буддизм и выбрала для него Гуру, а под конец сама дала ему посвящение в учение Тантру. Она следила за духовным развитием Тилопы и дальше. Когда она поняла, что он созрел для полного просветления, то послала его в один город в Бенгалии, чтобы он нашёл женщину по имени Барима. Барима была бодхисаттва, и, дабы освобождать живых существ, вела жизнь куртизанки. Весь город был насыщен её присутствием и давал наилучшее окружение для заключительного этапа пути к просветлению Тилопы, который занимался тем, что днём работал дробильщиком кунжута, а ночью – её слугой".

Нет, надо ехать. Идти. Бежать. Искать. Кланяться в ноги. Просить. Умолять. Ждать – нельзя, промедление – смерти подобно. Звонка из Москвы нет всё равно. А среди уличных женщин – тут, в Куньмине! – может быть... святая. Ждать нельзя, ни в коем случае, тут сидеть. Надо искать! Встречу – буду её слугой. Как Тилопа великий – навеки. Мыть ноги, на спине носить. Обегу, как на Кавказе говорят, три раза гору Сумеру. А она научит меня призрачным клятвам. И – медитировать. Входить сознанием – в инстинкт. Смеётесь? Тот самый Тилопа, когда в один город входил, усталый и голодный, шёл и думал: "Вот я полностью разбил различающее сознание... полностью разбил различающее сознание...", а один оборванный уличный мальчишка у крепостных ворот, словно прочитав его мысли, внезапно подошёл к нему и говорит: "А вот съешь этот нож!! А?!" И нож ему протянул свой, перочинный. Тот взял, и со словами "Вайдурья!!" – ни секунды не колеблясь! – откусил и проглотил это острое, как бритва, лезвие. Которое, подобно топлёному маслу, моментально вошло через гортань – в нутро, не оставив следа. Люди тогда подумали – в город пришёл дьявол. У дьявола и бога первооснова ведь одна.

Дочитав, я оделся, как всегда стоя – так учили когда-то в войсках, – надел тапочки, прямо на босу ногу, без носка – если что – босой ногой чувствовать противника, – прищурился, одновременно, как всегда храбро и цинично – мания величия, смешанная с комплексом неполноценности, – накинул и тщательно застегнул подаренный мне когда-то отцом старый красный кафтан, задом наперёд нахлобучил бейсболку с надписью "NY" и, как мяч тай-цзи, кубарем слетел с шестого этажа на улицу, не используя выполненный в старомодном колониальном французском стиле, а потом вовремя национализированный компартией, большой гостиничный лифт. Этот лифт, пожалуй, был единственным, что напоминало о былом и великом состоянии этого теперь уже полностью убитого караван-сарая, в котором жила только беспечная иностранная молодёжь, да такие путешественники, как ваш покорный слуга. "Годы проходят, и, как говорится, – сик транзит глория мунди..." Кто это? Левитанский?

Я выкатился из гостиницы, рывком толкнув дверь. Бриться не стал, у настоящего воина должна быть бородка. Жёсткий цигун. Хотя основная задача цигуна – исследовать свой организм. Ибо меньше всего мы знаем – самих себя.

Бежал я вверх по залитой ласковым солнцем отвесно уходящей вверх улице оторывисто и легко, как стайер, на бегу ловя на себе одобрительные взгляды редких прохожих и, заодно, ещё раз проверив по московской привычке находящиеся в карманах деньги и ключи. В Куньмине есть Улица красных лотосов, красных фонарей, это я знал. Как-то там чуть насмерть не забили палками – как собаку – какого-то огромного американца, сам виноват, за то, что хотел, не заплатив, исчезнуть. И это понятно: чуди-чуди, да не теряй головы, иностранный люд.

Пока я бежал, за десять секунд, эта мысль пронизала меня почти до мозга костей. "Я должен найти её! Любой ценой. Несомненно".

***

...Подбегаю к таксисту, спрашиваю, повезёт или нет. Он говорит, большая она, эта улица, мой господин, куда? Я говорю – на твой выбор, пусть, как в бою, решит аллах. В конце концов, все мы – всего лишь истории в хрустальном шаре, которых нет. Он как-то странно на меня посмотрел, давай, говорит, поехали. Ну давай!.. Присмотрелся, а у таксиста набитые кулаки. Видимо, тоже стукался. Он резко сорвал машину с места, я – замер на миг – мгновенно вдохнул холодного воздуха, используя нос как инструмент, прямо в живот на четыре пальца вниз и – вглубь, от пупка, – и, замерев, резко выдохнул через образованную сжатыми от ужасного напряжения зубами неровную щель: "Сссы, сссы!" Как второй слог в китайском названии столицы России. Мо-сы-кхэ.

Потом повернул к нему голову, начав движение, как учили в армии, не шеей, а от бёдер, и всем телом, вкручивая таз. Голова – прекрасное оружие, тяжёлой головой можно нанести очень хороший удар, только надо закрыть глаза. Кто их знает, кто тут есть кто. Каждая клетка моего тела вибрировала, предчувствуя опасность. Я жаждал.

...И вот я сижу с ним рядом, уже стало смеркаться, мы едем. Впереди величественные горы – слева и справа – у их подножия красивые, утопающие в деревьях улицы. Деревья высокие, какой породы не знаю, на Кавказе таких нет, некоторые до пятого-шестого этажа, туман. Когда-то тут был совсем не Китай, подумал я, а большое и прекрасное древнее княжество Дянь, принадлежащее Тибету. Небо над ним было более синим, чем в других областях, а реки – более прозрачными. Альтернативная история говорит, что жители его находились на высочайшем уровне развития культуры уже в III веке. Разумеется, до нашей эры. Сколько тайн спрятано здесь, сколько сил...И как их все найти? В наших повседневных крысиных гонках и тараканьих бегах.

Внезапно порыв ветра опасности в моём пространственно-временном континууме подул так, что весь этот узор моих мыслей распался, как стоящий на льду без фундамента замок из картона и спичек. Я мысленно рухнул в пропасть. Ветер уронил меня на колени, а омут страха чуть не засосал. "Словно rookie какой-то", – подумал я, а не антикиллер – на грязной красной стене, прямо по ходу несущей меня в желанную неизвестность машины, чёрно-красным граффити на старо-китайском языке большими дореформенными иероглифами было написано: "Бодхисаттва рождает ни к чему не привязанное сознание". Крупно и чётко. Таксист, заметив это, сжал губы в одну тонкую линию. Сейчас она исчезнет в никуда, подумал я, и я проснусь. У себя в постели в Сиане. Но пробуждение не наступало. "Сказали бы ещё, в чём смысл прихода бодхисаттвы с юга", – сказал таксист.

Я судорожно сглотнул подступивший к горлу комок. Водитель – теперь уже он совсем не улыбался, совсем – видимо тоже. Намертво вцепившись побелевшими от напряжения сбитыми в кровь о неведомые мне макивары руками в баранку руля, он тихонько бормотал себе под нос что-то вроде китайского "Отче наш", очень быстро. Мы въезжали в область святого. Туда, где корень из минус единицы – извлекаем, а сам минус на минус – не всегда плюс. Далеко не всегда.

...Останавливаемся. На перекрестке стоят трое проституток, одна – красивая, другие не очень. Хотя... Всё относительно. Что такое красота? После свадьбы – как он держит кружку, как она причёсывается! А прошло пару лет – как? Как можно так часами сидеть у зеркала? Как можно так грубо кружку держать? И – летишь сознанием в омут. Часто – глубокий. Как в 92-м году в Москве.

Таксист отпустил руль, сосредоточился, приготовился выходить – вместо меня, начать торговлю – я говорю, не надо, я сам. Теперь уж чего, чего уж теперь. Выхожу, они меня увидели, обрадовались, засмеялись. Кричат: "Смотрите, чёрт заморский – тоже пришёл! Вот это крутой!!" Как будто они меня ждали.

Начинаю тусоваться – водитель в машине, ждёт знак, отмашку рукой. И я жду. Если среди них святая, знак должен быть какой-то. Ну, не знаю, там, громкий внезапный треск, или луч, или молния, или просто слова. Хотя, может быть, слов и не надо. Это все думают, вначале было Слово. Нет, вначале было – молчание.

Нет ничего. Телефон у них взял, думаю, надо дальше ехать, искать. Это не то. Поехали, не зная, куда. Таксист здесь до меня раньше никогда не бывал, не пускало. Или наоборот – защищало что-то.

...Едем прямо вперёд. Ощущение чего-то странного не отпускает. Почему-то подумал про Израиль и сектор Газа, у меня уехали многие друзья. Они, наверное, то же чувствовали в патрулях?.. Приезжаем, теперь в "контору". На первом этаже – охрана, парад, на втором – действие. То есть секс. Рядом полицейский, с них получает. Всё под контролем. А конституцией, между прочим, не разрешено. И где он, в Китае, этот закон? Тут феодализм. Хорошо – культурный.

Отпускаю таксиста, он стал какой-то грустный, не знаю, почему. Может, потому, что мне не смог по-настоящему помочь? Но рефлексировать нельзя в бою, оглядываться назад – плачу за вход. Это недорого, сто юаней. Разрушитель китайской культуры Мао Цзедун что-то мне хохочет с банкноты. Что-то точно не про демократию.

Обстановка достойная, всё по феншую: рыбки; привлекающая деньги машущая золотой лапкой металлическая жёлтая кошка, машет быстро, видно батарейки только что поменяли, новые; аквариум. Нужна ещё только блуждающая звезда... Сижу, консумируюсь, полчаса – двести юаней, отдай, не греши. Стараюсь, на всякий случай, в деталях запоминать лица и обстановку. Хотя в моём положении это, если честно, смешно. Кто меня будет искать. И где.

Жду знака свыше. Девушки все – разных возрастов, с жёсткими, порой даже жестокими, лицами и формами: чёрные и зелёные длинные ногти на руках и ногах, крепкие, бутылочками, икры, ходят туда-сюда как заводные. Какой-то стало плохо, она переиграла с клиентом в кости. Это известная игра, куртизанка с мандарином – бросают их по очереди, кто проиграет, штраф, рюмка разведённого, в данном случае в красном чайном напитке, дорогого виски. Кто так пьёт, машинально отмечаю я. Виски надо пить неразбавленным, как в Шотландии. А ещё горцы... Между тем старинные медные заколки продажных женщин в усмешке кривят мне свои железные губы. Как будто говорят, ну что, дорогой?

Привлекает внимание одна, профессионалка, по виду лет 25, с большим тёмным нефритовым колье и мастерски наколотым на бедре громадным чёрным скорпионом. Глаза у скорпиона в традициях изображающих животных буддийских икон, здесь они называются "танка", – мудрые, человечьи. И даже – превосходящие обычный человеческий взгляд. Просветлённые глаза. Говорят, животные, принадлежащие святым, являются их орудием: львы, птицы-гаруды. И вот, скорпионы. Экаджати, Чёрная мать, охранительница великого учения Дзогчен, тоже ведь держит скорпиона в руке?.. Может, это она? Мы ведь не можем знать, кто Будда. Поэтому в Азии учат, что надо быть очень вежливым со встречающимися нам незнакомцами. Кто знает, может быть, это Он.

Да они вообще здесь все профессионалки, думаю я, тут всё честно. Не какие-нибудь подрабатывающие самым древним способом студентки-провинциалки. У них тут максимум действия, минимум слов, как в комиксах "Марвел", всё понятно без слов. Утром стулья, вечером деньги. Заплатил, иди наверх, отдыхай. Закончил, свободен.

Может, думаю, она здесь свята? Здороваюсь, смотрю откровенно. Она спокойно выдерживает мой взгляд. Человек есть загадка, а женщина – загадка вдвойне. У них ведь даже кровь течёт по-другому...

Говорю ей для смеха – на языке чероки: "Гадо дэджя дова? Грант даа кваадо." Это значит: "Как тебя зовут? Меня зовут Грант!" Она засверкала перламутровыми зубами, просит перевести. По-китайски спрашиваю, откуда вы, сестра.

Она снова смеётся, кивает. Говорит, из района Сишуанбанна, там, где Золотой треугольник. Я киваю в ответ ей, а! Географическая зона, расположенная в горах на стыке границ трёх государств Юго-Восточной Азии: Таиланда, Мьянмы и Лаоса. Известная своей независимостью и огромными объёмами производства и торговли наркотиками. Старшим там у них долгое время был Хун Са, полукитаец, полушан. Перевозил мелкими судами героин на Шри-Ланку.

Я как-то был и там, в том районе – по-тайски "Сип Сон Панна". Как красиво! Сотни и сотни тысяч древних буддистских монастырей и храмов, руины и развалины которых лежат в труднопроходимых джунглях – там уже правит бал влажный тропический лес, особенно в затяжной дождливый сезон – стоящие на сваях, диковинные, почерневшие от влаги деревянные дома, под полом которых размещаются приготовленные на убой свиньи и домашняя птица, а джунглях – в великолепии своего дикого состояния, в великом множестве , тигры, леопарды и слоны. И смотришь на кроваво-красный Меконг, и кричат золотоволосые обезьяны – словно плачут! – и кажется: вся Европа, вместе с её лондонами, брюсселями и парижами, просто дешёвая репродукция местного счастья, тутошнего, и играет, сидя верхом на буйволе, какой-то пастух. И вспоминаешь, что именно пастухи научили ассирийцев астрономии.

А ниже, в Лаосе и Камбодже, на самой границе, с не признанной никакими государствами империей зла, взятой в кольцо треугольником этими же джунглями, – вот тут – государство, мир, там – военная зона, война! – хочешь её, эту зону, пересечь, познакомиться с наркобаронами, войти в их только на вид сладкую жизнь и об этом – писать, а провожающий и друг, двадцатикратный чемпион Юго-Восточной Азии по вьет-во-до Ун Фау Зунг говорит:

– Два дня назад оттуда сюда перебросили тело немецкого корреспондента, – и показывает, куда. И место это, чуть мерцая в утренней росе, чуть влево от того, где ты стоишь, небольшое совсем – пятачок, маленькая опушка перед входом в Треугольник. И он так тебе весело и зло, как многие азиаты, подмигивает. Мол, неделю назад он тоже, так же, как ты, на этом месте стоял.

Я решил, к – бую. Ещё Вася Бриллиант объявил – братва политикой заниматься не должна. Тот, которого НКВД заморозило насмерть в "Белом Лебеде". И не пошёл. Лучше тут стоять, чем там сидеть. Закопанным по шею в вонючей яме на долгие-долгие годы.

...Там выращивают ещё тот, что так любили в районе боевых действий в Чечне и с той и с этой стороны, густой плиточный чай, пуэр, – куда там краснодарский! – и тоже никакой власти, полный беспредел – вернее, даже не было понятия беспредела, беспредел ведь и начинается там, где заканчивается понятие "беспредел", – разрешали даже казино, за что в других районах страны – сразу к стене. Как-то там два маленьких уездных города внезапно объявили себя независимыми – автономию, – закупили оружие через Бруней; подавляли их Восьмой армией. Думаю, интересно. Как говорил Мэнцзы, люди важнее географии, а география – времени, вдруг – пройдёт? Отсюда – и в вечность. Frome here to eternity. Выбираю, говорю, уважаемая, вас. Она говорит – пойдём!

Допиваю чай из хризантем с ледяным сахаром, плачу ещё сто, поднимаюсь с ней наверх. Она идёт по ступенькам тихо, как кошка, талия такая – можно двумя ладонями взять в кольцо.

В её комнате – кровать и биде. На стене – распятие, Иисус, смотрит. А что? Ему не привыкать. Он за две тысячи лет видел и не такое. И Будда...

Сидим, пьём чай. Я отступать – не намерен. Возможность освобождения при этой жизни обрести чрезвычайно трудно. Это очень редкий случай. И случай этот – как правило – не приходит по нашему желанию, тут всё чётко. Следствие-причина, причина-следствие. И не ради себя. Ради других. Не ради себя...

Если я проведу вечер с настоящей бодхисаттвой – страшно подумать, ночь! – это скажется на всей этой моей жизни, всех следующих, и – всех моих друзей и родных, до седьмого колена. Я, эго, мужчина, женщина... Ерунда! Мы не видим реальность такой, какая она есть.

Жду знака, знака нет.

Она так хитро посмотрела на меня и говорит, слушай, давай начинать! У меня – клиенты. Я – тут она сузила глаза больше обычного, как хороший самурай, коварно и, одновременно, мудро, – здесь занимаюсь бизнесом, кончатся твои полчаса, и всё, ты выстрелил из пушки, можно отдыхать, а мне надо идти вниз, работать. Поэтому, извини, дорогой, и оргазм себе позволить не могу. Хотя ты мне – нравишься. Ты похож на бандита. Члена чёрных триад.

...Я говорю, так я и двигался в Москве в 90-х годах. И Петровка меня знала, конечно. И стоял нормально, и общался с серьёзным обществом. И вообще – всё. Я по жизни ещё не перед кем глаза не опускал, только в камере. Там нельзя с ними ругаться, забьют ещё, за пять минут сделают инвалида из нормального бойца. Она машет рукой – говори ещё. Но на часы – смотрит. Я набираюсь храбрости, и, использую последнюю возможность, говорю, а у тебя подруги есть? Мол – скучно вдвоём. Ну что это за однополая любовь? Мне нужен двойной инь. Два феникса, один дракон. Вот – битва. Она смеётся, говорит, а выдержит твой яшмовый черенок? Я говорю – не вопрос. Проблем у нас никаких, их просто нет. Она кивает головой, можно и три. Я говорю – давай, ара, э! Я спрашиваю, сколько?! Пятьсот. Конечно, не юаней. Я говорю, банк – где? Где банк?..

Она очень учтиво меня проводила до двери, было уже темно, показала направление. Сказала, на север-север-юг. Китайцы вообще никогда не говорят направо-налево. Я стал на небо смотреть, где семь звёзд. Где семь звёзд, там и ковш.

...Она вдруг порывисто подбежала, за шею обняла, руки там сложила каким-то определённым образом в виде знака, ко мне прижалась всем телом, я от страсти этой прям осел, как сноп сжатой соломы, из которого вынули центральный колышек, такая она прозрачная вся, с оттенком ультрафиолета, визуально – видно, в ухо горячо шепчет, мол, жду звонка!.. Вернее, ждём.

Беру следующее такси – в Куньмине они красного цвета, и дороже, чем в Сиане, с синевой – спрашиваю: в банк отвезёте? – Идти, так идти до конца, да? Замахнулся, значит – бей. Или нож – не доставай. Таксист – конечно, уважаемый, конечно. Это тут в двух шагах. Я совершенно не имею представления, где мы, но абсолютно трезвый – впереди – целый город банкоматов.

Стеклянные двери открываются, я захожу, и тут машина... съедает у меня карту. Это шок. Карта на имя дочери брата жены, в Шанхае живёт. Это от Куньмина примерно как от Сочи – до Москвы. Это всё. Проглатывает карту, а я стою посередине пустого ночного зала, где и людей-то кроме меня других нет, и двинутся не могу – сковал ужас члены, как в заколдованном круге. В который по твоему приказу подвластные тебе духи на рассвете приносят окровавленные головы твоих врагов.

Таксист, обеспокоенный моим стоянием – как тут не вспомнить Стивена Кинга, "The Stand", – входит в зал, смотрит, я говорю, съело. Развожу руками так миролюбиво и отчаянно. Мания величия, смешанная с комплексом неполноценности. Он глядит прямо мне в глаза, с досадой машет рукой, садится в машину, уезжает. Интересно, в Японии он бы постарался меня убить? Или в Корее? В Китае он – на прощание! – улыбается. Я – улыбаюсь тоже. In Rome do as Romans do. Или по-другому – идёшь, ара, в монастырь, спроси устав, да?

Всё, у меня в кармане только мелочь – не хватит даже на завтрак – и ключ от гостиницы. На сегодня подвижничество закончено, точно Сейчас воинственный горный монах пойдёт домой. И потом долго будет сидеть один в ночи, вспоминать. А, может быть, и запишет, подробно. В назидание и поучение, так сказать.

***

…Потом как ни искал эти места, этот банкомат – не нашёл. Как в странном сне. С розами тоже ничего не получилось, может и хорошо – в России начался кризис, и все остались с бобами. Так и вернулся – в Сиань, преподавать детям английский. Работа хорошая, не пыльная, 12 евро в час. Жене, конечно, сказал, что карточку потерял – она бы не поняла – спьяну, с деловыми партнерами были переговоры, пошли в банк в Сиане, а деньги не дают, говорят, пусть приезжает сама, ваша дочка там, или племянница. В Китае, вообще, развито магеррамство, кумовство, но тут – не прошло. Потом она приехала, пошла, разморозила счёт, сняла деньги, потратили, как евреи говорят, на лехаим, на застолье.

***

А уже совсем после всего вышеизложенного учитель объяснил, что право на парное тантрическое совершенствование – религиозное соединение – по традиции имеет только бодхисаттва 6-й ступени, давно уже вышедший из круга рождений и смертей, из сансары, да и ему она далеко не безопасна. Практика эта, по слова носителей вековой безличной мудрости, праджни, к сожалению, подобна запертой в бамбуковом кувшине гигантской кобре, при её успешном выполнении – прорваться вверх – можно одномоментно, собрать два накопления, мудрости и заслуг, мгновенно стать Буддой, а при неудачном – уснуть навсегда внизу на дне – попасть в так называемый Ваджрный ад, расположенный в самом низу тибетской космологии, выхода из которого практически нет никогда. А на мой вопрос – а, может, все эти злые силы и не существуют, лама мягко заметил, что если мы не верим в тигра, а тигр внезапно придёт и нас съест, будет ли наше незнание нашим спасением...

Да, что-то тогда меня от ада спасло, дамы и господа. Может быть, Она?