Газета День Литературы # 53 (2001 2)

Владимир Личутин ПЕРВЫЙ ПОЭТ РОССИИ

Юрий Кузнецов. Первый поэт России. Эту его высоту признают даже самые ревнивые братья по цеху. На Парнас взбираться тяжко, ой как трудно удержаться в седле на непокорном Пегасе, но так легко потерять голову. Еще по молодости лет Кузнецов вскинулся на игривую лошаденку и вострубил заносчиво: "Я один Кузнецов, остальные обман и подделка". Экое хвастовство, — помнится, возмутились тогда "поэтические перья", — экая надменность и заносчивость, и откуда в этом кубанском безлошаднике столько спеси? Но вот минули, увы, годы, многие соперники угодили под копыта Пегаса, потеряли головы, поослепли над черниленкой, добывая со дна ее натужную строку. А вот Кузнецов вроде бы и не обламывал ногтей на ледяном склоне Парнаса, он взобрался на его вершину и уселся в победное креслице. Он и внешне-то вроде бы не сбрасывал своего "поэтического сюртука", не переменил личины, но протрезвел умом, слегка поистратил волосы и друзьяков, приотодвинулся от рюмки. Но у него все тот же надменный взгляд, холодная усмешка, цедящия небрежные слова сквозь зубы, словно свинцовые капли, падающие в холодную струю, и тяжелая величавая походка командора. И лишь нежная, такая редкая, почти детская улыбка приоткрывает глубоко упрятанную сердечную сущность поэта, его незащищенность, почти беззащитность перед внешним напором, которую и пытается скрыть поэт под боевым доспехом воина, отправившегося на долгое ристалище за отечество.

Свою скандальную известность Юрий Кузнецов начинал со строк: "Я пил из черепа отца". Он был в стихах плотский каждым звуком, он жил в земных стихиях, черпая там угасающий жар минувших страстей, и разжигал русский дух, трепетно дуя на уголья, чтобы не пресеклась история русского племени. Нынче с помягчевшим взором Кузнецов вглядывается в небеса, чтобы разглядеть Спасителя, рожденного от земной женщины, еще того, юного, полного соков, не утратившего земного обаяния, полного земных чувствований, но уже Бога. Наши предки могли ощущать Христа, как человека, но мы за тьмою веков почти утратили это удивительное чувство. Опираясь на бытийные книги, Юрий Кузнецов пытается выстроить единое древо национальной культуры, корнями прочно стоящее в почве, а кроною тающее занебесье, и нет ни проточины, ни дуплеца, куда бы можно просунуться дьяволей козни и расчленить исполина. И снова восклицают ревнивцы, как и двадцать лет тому: "Откуда в сем человеке дерзость? откуда такое непослушество у гордеца?" И хочется возразить на эти недоумения. Поэты — это странное неземное племя, ближе всего к Богу; они не пишут стихов, не добывают их из черниленки, не соскабливают с кончика пера, не разглядывают на дне рюмки иль в кармашке портмоне, но они вышептывают свои песни с небесных пюпитров. Ткань стиха настолько тонка порою и необъяснима, что похожа на кудесы, на мираж, она настолько блистающа и неуловима, что напоминает перламутровые чешуйки стрекозы, воспаряющей под облака. Поэты играют на тех духовных струнах, которые доступны лишь самым глубоким молитвенникам. Поэт, блуждая по громокипящему чреву жизни, слышит порою, как схимонах, погруженный в глухую скрытню. Поэту невозможно подсказать, как бы того ни хотелось; для этого надобно носить в себе золотую небесную трубу, а на груди невидимые вериги.

И последнее: если, как говорят, душа человека растворена в крови, то истинный Поэт — это "певец крови". Значит, он глубоко национален даже против своей воли, он певец "во стане русских воинов", певец России.