Газета День Литературы # 56 (2001 5)

Геннадий Колдасов РАССКАЗОЧКИ

ЕГОРКА-ФИНАНСИСТ

Егорка, — а точнее сказать, Джорджик, — очень необычный ребенок для средней полосы России. С самого начала своей жизненной карьеры, а началась она прямо с первого дня его появления на свет, он тут же научился считать, и всем своим начинающим существом чувствовал, что счет любят прежде всего деньги.

Но что самое удивительное — Егорка научился считать, не умея читать и говорить.

Он по стуку в дверь, по тому, как и сколько стучат, знал о том, кто к нему идет и зачем. Вскоре он уже без стука никому не позволял входить в свою комнату, даже родной матери. Чувство собственности — это, пожалуй, первое и самое сильное чувство, которое пережил Егорка в своей жизни.

На просьбу обожающей его мамочки: "Ну, скажи, сыночек: ма-ма, ну скажи: ма-ма?!" — он чинно брал со стола маленький американский кейс и ласково, без тени сомнения, говорил: "Бакс!" — "Бааакс?!" — прокатывалось изумленным эхом в стане домочадцев.

Взрослые радостно хлопали в ладоши и восклицали: "Не иначе как талант!" Другие уточняли: "Талант — это минимум. Почему мы не назвали его Рокфеллером?"

Нутром чуя радость родичей, Егорка-Джорджик, чмокая губами, заключал: "Вот когда вывосту, у меня будет бафой-бафой кейс, я так набью его деньгами, фто его и заквыть будет невозможно!"

Взрослые восторженно кивали головами и уже тогда смекали, что Егорка добьется этого не иначе, как через "шоковую терапию"…

МАЛЕНЬКИЙ ПРИВАТИЗАТОР

Толик рос тихим и послушным ребенком. Рано вступил он в пионерию и комсомол. Учился он хорошо и еще в школе сделал первую попытку вступить в партию.

Все у него шло, как надо. Он любил сладкую жизнь и мог бы радоваться ей, если бы не два "но". Первое, что его удручало, это его неудачная фамилия. А второе "но" — это то, что ребята-сверстники его почему-то били.

Если что-то вдруг пропадало в классе или во дворе, все, кроме учителей, родителей и завуча, знали: искать нужно у примерного Толика. Когда же ребята приходили к нему за пропажей, он всегда говорил им одно и то же: "Я не украл, я приватизировал". Те ему отвечали: "Если приватизировал — получай проценты!"

Иногда проценты были болезненными, но рыночная суть Толюнчика оставалась неистребимой. Он только всякий раз сожалел о том, что приватизация не прошла так гладко, как бывало в том еще более раннем детстве, когда он даром ел варенья, сколько хотел.

Толюнчику было тогда 5 лет. Он ходил по соседкам и говорил рыночно просто, всегда одно и то же: "Мама заболела и хочет малинового варенья. Подойдет также клубничное, вишневое и абрикосовое варенье. Помогите, пожалуйста, мамочке! Не хватает на варенье".

"Сейчас, сейчас, Толюша, — говорили соседки. — А во что тебе положить?" Толюша отвечал: "Да ни во что, я прямо из банки поем".

Соседки умилялись рыночной находчивости малыша-приватизатора, которому варенье доставалось шутя. И уже тогда он решил стать приватизатором не на шутку.

КИНДЕР-СШИВАТЕЛЬ

Мальчик Сережа всегда отличался верхоглядством. Его в жизни мало что по-настоящему интересовало, разве что всякие оккультные штучки.

Какое-то время он пробовал стоять на голове. Но это требовало немалых личных усилий, а киндер к этому не был готов, хотя перевернутый мир ему показался подходящим.

Когда он подрос, в России появились атлантические сайентологи, Сережа к ним потянулся и вскоре почувствовал себя там, как в своей тарелке.

Среда оккультных проделок, легких доходов, околорыночных афер и психолингвистических технологий — это как раз было то, к чему он бессознательно тянулся.

Жизнь приобрела для него осязаемый смысл. А когда ему предложили за ощутимые суммы и сектантские привилегии продать свою душу, он быстро и легко согласился, ибо давно знал, что его душа, в общем-то, ничего не стоит.

Он подавал явные и многообещающие надежды, его новые друзья еще немного, для порядка, поднатаскали в технике афер.

Он прошел практику за рубежом, получил соответствующий ярлык и решил, что вполне созрел для большой политики.

Он легко набрал нужный "имидж", немного заматерел, полюбил телеэкран, модные костюмы и галстуки, научился обещать и делать публичные заявления.

Недавно он изумил всех своим очередным перлом: оказывается, пришло время "сшивать Россию".

Его спросили: "А зачем прежде нужно было таким, как вы, ее "расшивать", разрывать на части и раздавать направо и налево суверенитеты?"

"А вот для того и нужно было, — как всегда, бодро заявил киндер, — чтобы теперь я мог стать героем по "сшиванию" России! Как де-юре, так и де-фолто!.."

МЕНТАЛИТЕТ И СОЗНАНИЕ

4-летняя Валери, нигде не работающая, жалуется 3-летней Кате, успевшей себя зарекомендовать на телевидении:

"Так тяжело жить! Казалось бы, рынок, сексуальные свободы, права ребенка, да мучают кошмары: каждую ночь топлю русских в Байкале, но тщетно — всюду мерещатся чекисты и черносотенцы, голова кругом идет, то и дело в жар бросает; к тому же вес, мягко говоря, выше нормы, часто запоры и словесный понос, давление скачет, как Березовский — через границы…"

"Климакс, батенька, он и есть климакс, — задумчиво говорит 3-летняя Катя. — Если нервничаешь — пей седативные, не спишь — глотай снотворные, запоры — жуй пурген без сахара. Уверяю тебя, никаких калорий. А то годам к шести превратишься в полную развалину. Да ты уже и так…

Мой тебе последний совет — обзаведись детьми. Кидать в жар все равно будет, и голова часто будет идти кругом. Но зато немотивированная агрессия должна пройти. По отношению к русским".

ЧЕЛОВЕЧЕК С РУЖЬЕМ

Маленький Ослан (ласково Ослик) идет по кишлаку с ружьем. Кишлак называется не то "Шали", не то "Не шали". Вопрос не ясен. И даже после того, как им заинтересовались федеральные органы, ясности пока не прибавилось.

Маленького джигита спрашивают: "Куда же ты, Ослик, идешь с ружьем и где твои гранаты?"

"Чего смеешься? — осклабился Ослик. — Я с ружьем родился. Потому и роды были тяжелые. Мать до сих пор в себя прийти не может. Врачи, принимавшие роды, были русские, я не хотел выходить и отстреливался до последнего патрона. Ну а когда патроны закончились, меня выволокли на свет, но я сразу в лес убежал".

"Ну, а сейчас куда идешь? В лес? В горы?"

"Нет. Иду к бабушке на день рождения. Вот и серьги для нее достал без особого труда, тут по дороге".

"Где именно?"

Ослик важно отвечал: "Уметь надо, пойдешь обратно, увидишь".

"А зачем тебе на дне рождения бабушки ружье? Салют в честь нее, что ли, будешь устраивать?"

"Нет, — отвечал Ослик, — ружье мне нужно, чтобы проделать в бабушкиных ушах дырки для сережек. А гранаты мне пока ни к чему, бабушка мне еще пригодится".

РЫНОЧНЫЙ ЗАТЕЙНИК

Я Мишу Жавнецкого в телевизоре видал.

Поздравляя себя с 6-летним с половиною юбилеем, он бодро, весело и находчиво отметил как характерную черту своего прошлого то, что в советское время мы разучились думать.

Кто это — мы, он не уточнил.

Может быть, те, кто создавал орбитальные станции и корабли на воздушной подушке?

А может быть, местечковый затейник имел в виду Бесславских, Обрезовских, Яблинских, Гнусинских и других, кто, выйдя из советского времени, опрометью бросился творить тот разлад, в котором сегодня по уши увязла страна? Миллионы беспризорных, разграбленную экономику и многие другие "прелести" либерального бандитизма нельзя ведь назвать проявлением ума и способности думать — даже для смеха.

Или, может быть, сам юморист разучился думать?

С одной стороны, он сладко закатывал глаза, когда говорил о стерильной чистоте западной жизни и о том, что Германию три раза в день перед едой моют и подметают.

С другой же — он настаивал на том, что опять же "мы" опять же неизбежно должны пройти по грязным ступеням социальной лестницы.

Таки из Одессы не ясно: куда же тянут Мойшу оставшиеся после советского времени следы его умственных способностей? То ли шлепать по грязным ступенькам социальной лестницы вместе с теми "мы", которые захотят его поддержать в этом либеральном начинании, — то ли наблюдать, как другие "мы" старательно вылизывают Германию и прочие западные окраины?

Скорей бы опять научиться думать…

Санкт-Петербург