Газета День Литературы # 71 (2002 7)

Илья Глазунов МОЙ СТОЛЫПИН (Из книги воспоминаний)

"Счастлив умереть за Царя".

П.А. Столыпин. 1 сентября 1911 года.

Как и многие, на первых порах горбачевской перестройки я верил, что действительно началась борьба с окостеневшей всевластной диктатурой Политбюро и КГБ, что грядет чуть не "новый НЭП", когда будет дана свобода частной инициативе — при сохранении ключевых экономических позиций в руках сильного единого государства. Верилось мне также, что в условиях свободы слова и гласности с русской культуры, наконец-то, падут идеологические оковы, и к нам вернется былая духовность.

Клеймившие доселе Глазунова как художника, "не помогающего строить коммунизм", воспевающего "проклятое прошлое" с его православной церковностью, Союз художников и Академия художеств СССР впервые пригласили меня принять участие во Всесоюзной художественной выставке в Манеже.

Мне позвонили за день до ее открытия и сказали, что ждут от меня две картины по моему выбору. Вспомнив свою юность, я завернул в простыни "Воскрешение Лазаря" и, размером поменьше, "Детство Андрея Рублева". Вместе с добровольцем-помощником мы "доперли" их пешком от Калашного до Манежа. Вошли со служебного входа и сразу направились в дирекцию выставки, где, как нам сказал постовой, уже находились президент Академии художеств Б.С.Угаров и глава Союза художников РСФСР С.П.Ткачев.

Незадолго до этого кто-то из моих знакомых рассказал мне, как генсек Горбачев на одной из недавних выставок остановился у какого-то пейзажа и, ни к кому не обращаясь, произнес: "А, церковь!.." Услужливо подлетевший к нему Сергей Ткачев затараторил: "Михаил Сергеевич, знаете, мы и так уж до минимума свели церковные мотивы, но два-три пейзажика все-таки проскочили". Горбачев посмотрел на худчиновника с холодным удивлением: "А зря вы так относитесь к памятникам русского зодчества — чего же тут бояться?"

Рассказавший мне эту историю коллега улыбнулся: "Вот так, Илья, новые времена пришли! А Ткачев-то побледнел даже — не угодил…"

Все это вспомнилось, когда я открыл дверь в дирекцию Манежа и увидел вальяжно развалившегося в кресле президента АХ Угарова. В свое время я застал еще его на берегах Невы в институте им. Репина. Я был первокурсником, а он уже защищал аспирантскую работу на тему о счастливой жизни советских колхозников. В Академии его почему-то называли "Берка-кантонист".

Ткачев, в отличие от Угарова, расплылся в улыбке, увидев меня: "Здравствуйте, здравствуйте, Илья Сергеевич! Вот видите — и вы теперь будете представлены на нашей общей совместной выставке советских художников! Сами понимаете: перестройка, все меняется",— хихикал он, потирая руки и кивая головой с прямым пробором, как у передовиков труда на плакатах 60-х годов.

Я вежливо спросил у руководителей советского искусства: "Мне будет позволено выставить две картины или одну?" Ткачев подчеркнуто вежливо забубнил: "Одну, одну! У нас совсем уже места нет, художников хороших в стране, к счастью, много, но Манеж-то не резиновый! Разворачивайте обе, сейчас и выберем".

Угаров, ненавидевший меня и словом и делом ничуть не меньше приторного Ткачева, презрительно процедил: "А зачем разворачивать? Выставим ту, которая поменьше. А орясину эту уносите домой — товарищ Ткачев прав, места нет".

В день открытия выставку посетили Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной. Тайно симпатизировавший мне тогдашний парторг МОСХа Виталий Абакумов, смеясь, рассказывал на следующий день за чашкой чаю: "Ну и шухер ты навел вчера в Манеже, Илья! Угарова и Ткачева прямо колотило, как в лихорадке. Раиса Максимовна, обойдя с Горбачевым всю выставку, вдруг спросила:

— А где же работы нашего самого известного художника Ильи Глазунова?

— Ну как же, Раиса Максимовна, есть и Глазунов! Правда, он решил только одну работу показать — "Детство Андрея Рублева". У нас все художники представлены…

Абакумов, оживленно потирая руки, продолжил: "И вот, представляешь, Илья, вся толпа сопровождающих повернула назад и двинулась снова обратно к служебному входу, куда они, собаки, твоего "Андрея…" задвинули — в темный угол бокового отсека. Генсек с женой простояли возле картины минут пять, не меньше! Потом М.С. сказал: "Я Илью давно знаю, еще с комсомольских времен". А Раиса поддержала: "Какой глубокий психологизм, какая духовность выражена в этой работе!"

Но самое удивительное произошло потом. Наутро мне позвонил сам министр культуры СССР П.Н.Демичев. Его помощник Г.Г.Стрельников, с которым меня связывала уже несколько лет сердечная дружба и которому я столь многим обязан, тут же перезвонил мне и бодро заявил:

— Ильюшенька, ноги в руки, хватай такси и быстренько к нам, а то у Петра Ниловича через час большое совещание.

— А что случилось?— настороженно спросил я.

— Придешь — узнаешь. Не волнуйся, все хорошо,— загадочно ответил Стрельников.

В отличие от Фурцевой, Демичев симпатизировал мне, но, боясь своры художников, с которыми я "шагал не в ногу", поддерживал вяло, однако не давал топтать и унижать. Как говорится, и на том спасибо.

— Отдышись и поправь галстук,— напутствовал меня Геннадий Геннадиевич.

Я открыл тяжелую "руководящую" дверь.

— А, Илья, садись,— пожав мою руку, сказал министр.— Должен тебя поздравить от всей души — ты создал настоящий шедевр.

Я растерянно молчал: всего ожидал, но такого…

— Ну, что ты рот раскрыл?— по-начальственному широко улыбнулся Демичев.— Речь идет о твоей картине, где изображен со свечой в руке великий художник древней Руси Андрей Рублев. Мы ее хотим приобрести и навечно повесить в Третьяковской галерее.

Потом со значительностью в голосе добавил:

— От нее в восторге Михаил Сергеевич, и я его мнение полностью разделяю.

Запомнился морозный московский день, когда меня снова пригласили в Министерство культуры. На этот раз пришлось подождать в приемной: у Демичева шло заседание художественного совета, где, среди прочих работ, должны были оценить стоимость и моего "Андрея Рублева". Заглянув в щелку приоткрывшейся двери, за которой заседал аппарат соцреализма, я увидел знакомые мне лица: Д.Шмаринов, Г.Налбандян, Решетников, Кеменов и проч.

Вышедший ко мне начальник ГлавИЗО тех лет Генрих Иванович Попов, плотно закрыв за собой дверь, не мог скрыть смущения:

— Илья Сергеевич, для вас не новость отношение к вам ваших маститых коллег. Они единодушно проголосовали против вашего "Рублева…" Он-де не представляет никакой художественной ценности, а потому они не намерены тратить на такую картину ни копейки из отпущенного им фонда. Не огорчайтесь! Вам ведь это не впервой…

Грустный Ген Геныч (как звал я своего друга), нервно перебирая бумаги на служебном столе, вскользь посмотрел на меня и сказал: "Петр Нилович три дня будет очень занят. Постараюсь, чтобы он принял тебя в пятницу".

Через три дня мы снова встретились с Демичевым.

— Сколько раз говорил я тебе, Илья,— услышал я тихий голос министра,— что ты должен превозмочь себя, свой дурной характер и найти, наконец, контакт с другими талантливыми и тоже дорогими мне художниками. А ты, говорят, нетерпим к ним, да и на язык не воздержан…

Я, неожиданно для себя, перебил его:

— Петр Нилович, даю слово, нигде и никогда не ругал ни маститых, ни других коллег. Но не об этом речь. В моей жизни еще не было случая, чтобы министр культуры СССР пригласил меня к себе, назвал мою работу шедевром и поздравил с успехом. А то, что сам Генеральный секретарь так хорошо о ней отозвался, как и тысячи простых зрителей… Вот это для меня главное!

— У меня осталась минута,— вздохнул Демичев, вскинув руку с часами.— Сейчас встречаюсь с нашими великими звездами — Ростроповичем и Вишневской. Ты, кстати, тоже не можешь пожаловаться на отсутствие славы и успеха. Потому буду краток: я не могу отменить решение худсовета, сам понимаешь. В моей личной власти закупать картины, не превышающие по стоимости четырех тысяч рублей. Так что за твоего "Андрея…", который, конечно, стоит гораздо больше, я не могу заплатить 70 или 100 тысяч, как, например, Налбандяну — необходимо большинство голосов худсовета.

Министр снова вздохнул и сказал:

— Все, что могу — это выплатить тебе гонорар в размере четырех тысяч; кроме того, торжественно обещаю: "Андрей Рублев" твой всегда будет в основной экспозиции Третьяковской галереи!— Он широко улыбнулся и продолжил.— Ты жаловался, Илья, что ни один музей в СССР не показывает ни одной твоей работы. Соглашайся, иначе я буду бессилен помочь тебе.

Не раздумывая, я согласился и вскоре получил свой "огромный" гонорар. Но, к сожалению, ни "Андрея Рублева", ни каких-либо других моих картин так до сих пор и не показывают в экспозициях отечественных музеев, включая запасники родного петербургского Русского музея…

Я благодарен П.Н.Демичеву еще и за то, что он дал мне возможность поставить на сцене Большого театра Союза ССР вместе с моей женой, художником Н.А.Виноградовой-Бенуа одну из самых великих национальных русских опер — "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии". И ее премьера, когда дирижировал один из лучших дирижеров мира Евгений Светланов, прошла триумфально, несмотря на скупой холод советской прессы. По мнению многих специалистов и критиков, моя постановка возродила лучшие традиции русской сценографии, связанные с именами Васнецова, Бенуа, Коровина, Головина и других славных участников дягилевских "русских сезонов" в Париже. Министр культуры, дочь которого пела в Большом театре, счел нужным публично заявить, что это — лучшая оперная постановка за последние десять лет и распорядился выдать мне и моей жене премию — по шестьдесят рублей каждому...

* * *

Благодаря перестройке я получил, наконец, право распоряжаться третью денежных сумм, получаемых за билеты на моих многолюдных выставках. Так, в моем родном тогда еще Ленинграде всю треть денег, вырученных за билеты, я перевел на восстановление решетки знаменитого Александровского сада. Увы, Ленсовет, получив деньги, счел нужным потратить их на какие-то другие цели. Нынче такая наглая "практика" не просто стала нормой: пожертвованные благотворителями средства обычно просто "испаряются", исчезают из страны, оседая на личных счетах ловкачей где-нибудь в Швейцарии или на Багамах…

В перестроечные годы мне удалось через молодежный "Спутник" несколько раз вывезти студентов моей мастерской в Суриковском институте в Италию и Испанию. Наградой были для меня восторженные глаза учеников, несомненный рост их творческого мастерства. Горжусь, что многие из них ныне обрели заслуженную славу и зрительскую симпатию и у нас в стране, и за рубежом.

Не забыть, как в Испании, напоенные гением Веласкеса в Прадо и Эль Греко в Толедо, мои студенты, прощаясь на рассвете с Мадридом, целовали бронзовую ногу скульптуры Веласкеса. И вот тогда-то, в 1988 году, уже будучи почетным академиком королевских Академий Мадрида и Барселоны и автором интерьеров нашего посольства в испанской столице, я согласился дать интервью самой солидной испанской газете "АВС". Мог ли я предполагать тогда, какую грязную историю состряпает из этого интервью аккредитованный в Испании журналист московских "Известий" некто Верников, о котором все говорили, что он агент КГБ…

Весь мир тогда интересовала наша сверхдержава, где "пошел процесс" новых реформ, а главным реформатором у нас и во всем мире был провозглашен Горби. Но я всегда считал и считаю самым великим реформатором России Петра Аркадьевича Столыпина. Именно так я и заявил испанскому журналисту "АВС". Помню, как удивленно взметнулись его черные брови на смуглом лице. "А почему не Горбачев?"— удивленно спросил он. Говорили мы долго и о разном… Естественно, Верникову и его хозяевам в Москве все это не могло понравиться…

Здесь считаю необходимым вновь обратиться к идеям и деяниям великого Столыпина, чье богатейшее наследие по-настоящему не востребовано, не изучено и государственно не использовано, а главное — из него не сделаны необходимые практические выводы для будущего России.

Проамериканские реформаторы-"демократы" с их шоковой терапией сквозь зубы, нехотя лишь иногда признают его "историческую роль", но на деле бесконечно далеки от его высшей политической цели — построить Великую Россию. Национал-патри- оты признают значение подлинного реформатора, но негодуют по поводу его замысла отменить черту оседлости и разрушить крестьянскую общину, столь ценимую прежними славянофилами. Коммунисты, естественно, по-прежнему считают Столыпина "вешателем" и "черносотенцем".

Превознося государственный ум и заслуги в

еликого реформатора, писатель, нобелевский лауреат А.Солженицын в своей политической брошюре "Как нам обустроить Россию", изданной при Горбачеве многомиллионным тиражом и нашумевшей во всем мире, фактически выступил против доктрины убежденного монархиста Столыпина о сохранении и процветании единой и неделимой Российской Империи. Пророк антикоммунизма, которым я тогда, в числе многих, так восхищался и потому счел нужным изобразить его в своей картине "Мистерия ХХ века", предложил, ни много ни мало, "самораздел" СССР, сохранив Россию в границах трех славянских народов — русского, украинского и белорусского. А один из "отцов" советской водородной бомбы и отец "правозащитного" движения, академик, трижды Герой Социалистического Труда Сахаров был еще более радикален, считая целесообразным разделить нашу страну на несколько десятков "удельных княжеств" — если не ошибаюсь, на пятьдесят.

Однако с течением времени становится все более очевидным до боли несомненное: убийство Петра Аркадьевича в Киеве открыло прямой путь к победе большевистского октября, которому предшествовала февральская конституционная демократия антимонархистов.

Иван Ильин восклицал: "Государственное дело Столыпина не умерло, оно живо, и ему предстоит возродиться в России и возродить Россию". К сожалению, на этот раз я не могу согласиться с русским мыслителем-эмигрантом. Дело Столыпина восторжествует во всей своей полноте лишь тогда, когда возродится Самодержавие и великое государство Российское с его многовековыми историческими традициями.

Так что же, для триумфа идей Столыпина надо ждать того неизвестного часа, когда все сословия России соберутся на Земский Собор, как это было в 1613 году после русской смуты, и изберут на царство нового Помазанника Божьего? Да, убежденный монархист Столыпин принадлежит русской истории. Но государственный деятель и реформатор Петр Аркадьевич Столыпин, как никогда, нужен России сегодня. Всем, кто считает своим высшим долгом человека и гражданина бороться за возрождение Великой России, кто не может смириться, что его расколотое на куски Отечество низведено до уровня нищей, униженной и разграбляемой колонии с вырождающимся и беззащитным народом, нужно изучать политическое наследие Столыпина, чтобы знать — как действовать сегодня.

Выступая в Государственной Думе, Председатель Совета Министров и министр внутренних дел России П.А.Столыпин говорил: "…для лиц, стоящих у власти, нет, господа, греха большего, чем малодушное отклонение от ответственности". И далее — открыто и гордо о своей политической и, что особенно важно, нравственной позиции: "…мы, как умеем, как понимаем, бережем будущее нашей родины и смело вбиваем гвозди в… сооружаемую постройку будущей России, не стыдящейся быть русской (подчеркнуто мною — И.Г. ), и эта ответственность — величайшее счастье моей жизни".

Можно ли представить себе, что в сегодняшней демократической Думе прозвучат такие слова? И не согнали бы такого оратора с трибуны, обвинив его в великодержавном шовинизме?..

Выступая в Таврическом дворце 10 марта 1907 года, когда именно его железной рукой и непреклонной волей был опущен кровавый занавес "генеральной репетиции Октября", П.А.Столыпин так говорил о высшем приоритете коренных интересов нации и государства в условиях необходимости скорейшего выхода из трясины революционного хаоса:

"Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада… Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней; которое не давало бы ему полномочия приостанавливать все нормы права. Это, господа, состояние необходимой обороны…"

Обращаясь к думцам, среди которых, как мы знаем, было немало "борцов" за "права человека" (как сказали бы сегодня), победивших потом в Феврале, Столыпин заявил: "Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью Отечества".

…А разве ныне, в начале уже XXI века, не стоит разоренная, обессиленная Россия перед тем же роковым выбором между "целостью теорий и целостью Отечества"? Днем и ночью проамериканские СМИ вдалбливают нам, что рыночные реформы — превыше всего, что только с их помощью Россия войдет в "цивилизованный мир". Как я ненавижу это слово — "цивилизация", все чаще употребляемое сегодня многими политиками всего лишь для унижения России и возвеличивания американского, западного образа жизни. Как будто неведомо таким ораторам, что одной из самых ярких страниц духовной истории человечества является именно русская цивилизация! А что такое цивилизованность по-американски — сегодня тоже известно всему запуганному миру…

Великий реформатор не уставал подчеркивать русское, национально-историческое содержание проводимых им реформ. Все, что предлагает мое правительство, говорил он в Госдуме в ноябре 1907 года, "не сочинено; мы ничего насильственно, механически не хотим внедрять в народное самосознание, все это глубоко национально… Поэтому наши реформы, чтобы быть жизненными, должны черпать свою силу в этих русских национальных началах… Русское государство росло, развивалось из своих собственных корней".

Словно бы сегодня сказанные, горьким укором нынешней Государственной Думе и правительству демреформаторов звучат слова Столыпина, произнесенные более девяноста лет назад в императорском Госсовете: "…Нам, господа, не следует увлекаться западными образцами, не следует увлекаться теоретическими выводами западной науки, так как иногда на совершенно оригинальное разрешение вопроса нас наталкивает сама жизнь".

Не вняла Россия словам великого патриота… Отвергнув предложенный им путь следования национальным интересам и народным историческим началам, она сперва поддалась массовому психозу "мировой революции и коммунизма", а теперь ее добивают по "цивилизованным" рецептам мирового правительства и его филиалов: МВФ, Всемирного банка, ВТО, уготовивших нашему многострадальному Отечеству роль сырьевой базы "глобальной экономики"…

Испокон веков в любой стране природные богатства: леса, реки, нефть, уголь, газ и т.д.— принадлежат государству, заинтересованному в процветании и благополучии своих граждан. Сегодня все основные национальные богатства России стали добычей и "законной собственностью" неведомо откуда всплывших "прихватизаторов". Ими провозглашен и реально проводится в жизнь лозунг "удаления" государства из экономики. Зачем же тогда, спрашивается, вообще государство? А ведь его хотят "опустить" до жалкой роли мытаря, сборщика налогов, к тому же едва ли не самых низких в мире, на которые оно должно содержать армию и милицию, образование и культуру, многое другое.

Выход — только в решительном усилении роли государства, еще точнее — в установлении национальной диктатуры, мощной, неподкупной, решительной. П.А.Столыпин, по сути, и был подлинным национальным диктатором, сумевшим в считанные годы поднять Россию с колен и двинуть ее невиданными в тогдашнем мире темпами к могуществу и процветанию...

За полгода до убийства великого сына России П.А.Столыпин на заседании Государственного Совета еще раз с убедительной ясностью заявил о необходимости сильной государственной власти, высказал свое понимание, что есть истинная государственность для России.

"…Можно мыслить государство как силу, как союз, проводящий народные, исторические начала. Такое государство, осуществляя народные заветы, обладает волей, имеет силу и власть принуждения, такое государство преклоняет права отдельных лиц, отдельных групп к правам целого. Таким целым я считаю Россию".

После распада СССР в 1991 году положение в нашей униженной и расколотой стране сравнивали с Германией после Версальского договора и потому панически боялись появления национального диктатора, каким стал Адольф Гитлер. Одновременно пришедшие к власти реформаторы боялись возврата к советскому коммунистическому режиму, ощущая в нашем обществе нарастающую тоску по сильной личности, и прежде всего по Сталину. Не случайно один их "архитекторов" перестройки запустил в политический обиход взаимоисключающее словосочетание "красно-коричневый". Гиммлер и Каганович в обнимку… Немыслимо! Договорились до того, что Гитлер, провозгласивший шовинистически-расистский лозунг "Германия превыше всего",— это то же самое, что Сталин, который видел в завоеванных большевиками народах России лишь средство для построения "коммунистического рая" на земле. Рая — для кого?

Кстати, "рай" американской демократии давно бы рухнул, если не опирался бы на мощную, хорошо организованную и оснащенную силу тоталитарного правопорядка. В Америке царит настоящий культ "копа" — полицейского, бесстрашного, доброго и вездесущего, который приходит на помощь гражданам всегда и всюду, где возникает угроза их жизни, семье и собственности. Все мы в России стали невольными соучастниками этого культа: каждый день, с утра до ночи нам показывают фильмы, воспевающие доблесть американских полицейских "витязей", безжалостно карающих наркодельцов, серийных убийц, содержателей притонов, грабителей банков. Их приговор короток и прост — пуля в лоб. Насмотревшись, на фоне нашего беспредела, американских киноэпопей о героических полицейских, поневоле задумаешься: нам бы таких парней, нам бы такое государство, умеющее жестко утвердить повсюду закон и порядок!

Между тем у нас все происходит совсем наоборот. Ныне по всем каналам российских СМИ начинается близкая к панике тревога: Россия становится полицейским государством! Понятно, кто и почему боится возмездия Закона: все те, кто являются метастазами разветвленной сети преступности, проникшими в том числе в государственные структуры, пытающимися опутать даже подножие "трона". Они же, эти люди, изо всех сил противятся восстановлению в России смертной казни за тягчайшие преступления. Не буду говорить о США — здесь все ясно. Бывший губернатор Техаса Буш в самый канун президентских выборов в 2000 году, не дрогнув, подписал указ об очередном смертном приговоре. Но пример "оплота цивилизации" в данном случае нашим не указ… Даже хладнокровных извергов вроде радуевых — не ставят к стенке!

Обратимся вновь к П.А.Столыпину. Он смело утверждал, что Россия, народ русский сумеет отличить кровь на руках преступников и палачей от "крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой — исцелить больного".

Великий реформатор успел подготовить подробный "Проект о преобразовании государственного управления России". Поразительно, что буквально на следующий день после похорон премьер-министра в Киеве из столицы в его имение "Колноберже" прибыла некая комиссия, изъявшая и Проект, и всю личную переписку Петра Аркадьевича с Государем. Все эти бесценные документы затем таинственно исчезли…

Но произошло чудо! Через 44 года после убийства его никому не известная работа была опубликована в Сан-Франциско профессором А.В.Зеньковским, который в молодости удостоился чести записывать за Столыпиным его заветные программные тезисы о преобразовании России. Насколько мне известно, основополагающий исторический документ в России до сих пор мало кому известен. На мой взгляд, было бы весьма полезно внимательно изучить его и в нашем Правительстве, и в Государственной Думе.

По мысли Столыпина, Великая Россия — это большой национальный дом, построенный прежде всего русским народом, в котором в мире и довольстве, согласии и благоденствии живут все многоликие племена и народности. Испокон веков для всего человечества государство было опорой и защитой веры, труда и собственности населяющих его граждан от посягательств внешних врагов. У России, как известно, никогда не было, нет и не будет никаких союзников, кроме собственной армии и флота. Для Столыпина это было непреложной исторической истиной. И потому тем силам, которые готовили всемирную бойню мировой войны и революционную смуту гражданских воин, во что бы то ни стало нужно было его уничтожить. На Председателя Совета Министров было совершено несколько покушений, погибли и пострадали десятки невинных людей, в том числе его малолетняя дочь. Но Столыпин был неустрашим и непреклонен. "Не запугаете!" И тогда убийцы дождались его приезда в Киев, губернатор которого, генерал А.Ф.Гирс проявил, на мой взгляд, преступную халатность в организации охраны приехавшего вместе с царем высокого гостя.

Поражает, что во всех книгах, мемуарах, исторических исследованиях ни слова не говорится о том, как была обеспечена безопасность пребывания в Киеве Председателя Совета Министров, за которым давно охотились революционеры. Известно одно: все было поручено начальнику Киевского охранного отделения полковнику Кулябко.

Когда я был в Париже, сын Столыпина, Аркадий Петрович подарил мне свою книгу об отце, изданную в 1927 году. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что заключительная глава ее принадлежит не сыну великого реформатора, а бывшему губернатору Киева Гирсу, "проморгавшему" проникновение убийцы в строго охраняемый Городской театр. В своих воспоминаниях он проболтался, что за полтора часа до начала спектакля "Сказка о царе Салтане", что называется, нос к носу столкнулся с "человеком с резкими чертами лица". Это был М.Богров, стоявший рядом с фотографом в фойе театра. Гирс, естественно, тут же валит все на жандармского полковника: "Заметив находившегося рядом Кулябко, я понял, что этот человек был агентом охранного отделения, и с этого момента он не возбуждал во мне беспокойства".

…Скончался от полученных ран Столыпин. Был повешен его убийца Мордка Богров. И только Гирс, как и "охранники" премьера жандармы Курлов и Кулябко, не понесли никакого наказания. Более того, Гирс благополучно пережил все революционные бури, обосновавшись в Париже.

Любопытно, что, насколько я знаю, ни один из историков не ставил своей задачей ответить на вопрос: а не мог ли генерал быть одним из организаторов убийства Столыпина? Ведь сегодня вряд ли кто-нибудь воспринимает всерьез версию о том, будто "единоличным" убийцей Кеннеди был Ли Харви Освальд. Нити тянулись куда выше и до сих пор остаются не выявленными. Отказываюсь верить, что убийство, потрясшее Россию до основания, всего лишь дело рук доверчивого жандарма и бесстрашного смертника-террориста, который был всего лишь "пешкой" в беспощадной игре против Великой России...

Я как художник никогда не увлекался статистикой и не доверял ей, особенно советской. Признаюсь, в 8 классе мне пришлось три или четыре раза пересдавать алгебру. Мир сухих, бездушных цифр скучен для меня. Помню, как неловко было мне, когда на БАМе передовой бригадир вдохновенно рассказывал об успехах своего коллектива, пересыпая свой рассказ изобилием цифр. Я наверняка бы все это забыл, если бы в тот разговор не вмешался старичок-старожил с бельмом на правом глазу (я нарисовал потом его портрет моим любимым жирным углем):

— Брось, Вася,— прервал он комсомольского энтузиаста.— Я тоже в твои годы строил железную дорогу, самую главную в России, только куда быстрее, чем сейчас. Вы с вашей техникой одну версту кладете, а мы артелью из местных мужиков клали три, а то и больше. И за каждую получали поболе вашего. Весь мир, помню, гудел: русское чудо!

Наверное, тогда впервые для меня сухие цифры вдруг ожили. Наверное, и поэтому я был потрясен, когда много лет спустя с восторгом прочел, какими семимильными богатырскими шагами двигалась Россия до революции. Буквально за считанные годы в начале ХХ века втрое выросла протяженность железных дорог; на 250% возросло производство железа, чугуна и стали, утроилась добыча каменного угля. А затраты на развитие народного просвещения выросли в 10 раз! Только за время царствования последнего русского царя население Российской империи выросло более чем на 50 миллионов человек — и это несмотря на потери в русско-японской войне и первой революции 1905-1907 гг.

И еще одна цифра, читатель, интересная и важная для любого гражданина России. За годы царствования Николая II буквально астрономически возросли суммы вкладов в сберегательные кассы — в 17 раз! А ведь это самый точный показатель неуклонного роста богатства простого народа. Русское червонное золото недаром и по сей день вне конкуренции в мировой банковской системе. В конце XIX-начале ХХ вв. Великая Русь, как гоголевская "птица-тройка", окрыленная гением Столыпина, устремилась в реальное светлое будущее. И как сказано было великим русским писателем, "косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства".

Остановить этот могучий бег, казалось, невозможно. И все же остановили… Силы мирового зла прекрасно понимали: чтобы управлять миром, надо владеть Россией. Путь к этой цели был долог и кровав… Наша Родина, государство российское, была, в конце концов, обезглавлена и завоевана. Сегодня ее, искалеченную и полуживую, осталось только добить. Но, вопреки всему, я, как и миллионы моих сограждан, верю в чудо возрождения.

Храни, Бог, Россию!