Газета День Литературы # 87 (2003 11)

Иван ПЕРЕВЕРЗИН ИЗ ГРЕЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ

***

Будто зверь перед прыжком, самолёт напрягся нервно.

Крест нательный под плащом я погладил суеверно.

Поглядел вокруг дремуче, вслушался в моторов гул,

и на жизнь на всякий случай мысленно рукой махнул.

Но — взлетели! Время — мчится. И за ним несёмся мы,

и земля несется птицей в грозовых объятьях тьмы.

Поглядел в иллюминатор, может быть, отринув тьму,

загляну я, будто в кратер, в душу Богу самому!

Только Бог намного выше, чем наш верный самолёт,

ну тогда — а что там, ниже, где меня никто не ждёт?

Ничего, да и за время, что несусь я через мрак,

что могло случиться с теми, кто по жизни мне не враг.

Успокоюсь полной мерой, выпью водки иль вина,

и, в грядущий день поверив, погружусь в глубины сна.

На краю посадки мягкой с удовольствием — проснусь,

но за тыщи вёрст, однако, от земли, чьё имя Русь.

ГРЕЦИЯ

Как будто я приехал на свиданье

к той женщине, которая давно

другому предназначена заране,

но и тебя приветит все равно.

И я люблю печально, безответно

и синь волны, и неба бирюзу,

и долгие закаты и рассветы,

и невзначай пришедшую грозу.

Мне Одиссей поведает о Трое —

о бесконечных странствиях своих,

но я взамен отрады и покоя

вдруг захочу отличий боевых.

Но, Господи, когда настанут сроки, —

мне возвратиться ниспошли домой

не через годы и не сквозь тревоги, —

чтоб я не проклял этот мир земной.

ПРЫЖОК

Рывок -паденье — со скалы

вниз головой в пучину вод.

Одни — могучие орлы

способны на такой полет.

Я прыгнул, я не задрожал.

И незачем себя жалеть!

Жить надо, как герой сказал:

не победить, так умереть!

***

Рассердилось море не на шутку, —

для начала — раннюю побудку

мне сыграло ревом штормовым,

а потом — накрыло с головою

пятибалльной, черною волною, —

хоть взывай к спасателям родным.

Только море про меня не знает...

И животным ревом оглушает

и нещадно топит вновь и вновь, —

но, не покоряясь круговерти,

принимаю вызов, как бессмертье,

принимаю вызов, как любовь.

***

Дрожало — полночное море

лежало покорно — у ног.

И — не было слова для ссоры,

и — не было слез для тревог...

Звучали народные песни...

Растроган мелодией их,

подумал: а что будет, если

в ответ прочитаю я стих.

Сомненья развеялись тут же,

едва я закончил читать,

мне греки захлопали дружно

и стали в сердцах обнимать.

И небо над нами сияло

звездами, что дружно зажглись,

душа, как поденка, порхала

и верила — в лучшую жизнь.

ПОЕДИНОК

Два дня стихии не смирялись,

слова тонули в реве их,

и мы друг с другом объяснялись

на языке — глухонемых...

Кто победил в борьбе суровой,

мы знать, наверно, не должны...

Но вдруг проснулись не от рева,

а от безмерной тишины.

Был ветр послушен, как ребенок,

не слышен был морской прибой...

И лишь обломки старых лодок

напоминали нам про бой.

***

Моим моленьям море вняло,

к утру — устало бушевать,

и на волнах меня качало,

как в зыбке дорогая мать.

И с высоты небес высоких,

как колыбельная, звучал

напев рассветный, одинокий,

и я — невольно засыпал.

Моя тревога отступила,

сны были легкие, как бриз,

как будто воля высшей силы

их для меня послала вниз.

***

Море сегодня мирное, но соленое-соленое настолько,

что вкус и летучий запах йода с трудом ощущаю.

Во рту непривычно вязко, муторно, остро и горько,

хочется пить, но пресную воду взять забываю.

Волна накатывая, меня облизывает с головы и до ног,

облизывает вкусно, будто котенок жирную миску...

Чайки — то усядутся на влажный, зернистый песок,

то круто поднимутся в небо, что синей василиска.

Впервые за долгую жизнь могу лежать, ни о чем не думая

и все-таки нет-нет да подумаю снова хотя бы про то,

как много бывает от моря тяжелого, долгого шума, —

и он меня утомляет, причем, как никто и ничто.

***

Пойду ли к морю веселиться,

поеду ль в град Ираклион, —

повсюду радостные лица

встречаю на пути своем.

На сто вопросов — сто ответов,

и каждый — полный, с теплотой.

Как будто горести и беды

прошли далеко стороной...

Но я-то знаю, что едва ли

отыщется другой народ,

который так бы мордовали

из века в век, из рода в род.

Но здесь под небом чужедальным,

хранимый светом русских звезд,

я за народ многострадальный

произнесу высокий тост.

Душа надеждою искрится,

что и когда домой вернусь,

я каждому, кто обратится,

и — помогу, и — улыбнусь.