Газета "Своими Именами" №12 от 18.03.2014

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

(Продолжение. Начало в №№21,22,25,34,36,38,40,44,47,49-52 2013г., 3-11 2014г.)

Но «откат» от боеготовности 21 июня произошел далеко не повсеместно! Напротив, в ряде округов продолжался процесс приведения войск в боеготовность. В то время как в ЗапОВО уже вовсю разоружали части, в Москве делали наоборот. Около 12 часов дня командованию Московского военного округа приказали довести боеготовность сил ПВО до 75 процентов. То есть поставить на боевое дежурство три четверти всех имеющихся в округе сил ПВО. 25 процентов при этом еще оставались в лагерях и на полигонах. Но эта четверть отдыхала там недолго. Через несколько часов эти подразделения тоже начали отзывать и ставить на позиции. По воспоминаниям генерала Д.А. Журавлева около 18 часов (как раз в это время Павлов разоружал авиационные полки) на командный пункт сил ПВО Москвы позвонил командующий округом генерал Тюленев:

"Приказано вызвать из лагерей и поставить на позиции двадцать процентов из всех имеющихся там войск". (Журавлев Д. А. Огневой щит Москвы. М., Воениздат, 1972, с.19.)

С полигонов и лагерей зенитные орудия и прожекторы выводились на боевые позиции. Вслед за этим поступило новое распоряжение – выводить из лагерей не двадцать процентов, а половину остававшихся там войск. И сразу после полуночи было приказано выводить на позиции всю боевую технику (там же).

Московский округ приводили в боеготовность не потому, что он был далеко от границы и там не боялись провокаций. То же самое делали в войсках и у самой границы. Хоть в ПрибоВО-СЗФ днем тоже была некоторая заминка (о ней чуть ниже), но процесс подготовки она не прервала. После полудня 21 июня из штаба СЗФ вышли два приказа:

«21 июня 1941г.

14 ч 35 мин

Начиная с сегодняшней ночи до особого распоряжения ввести светомаскировку в гарнизонах и местах расположения войск. Обеспечить автотранспорт светомаскировочной аппаратурой. Организовать тщательный контроль за качеством светомаскировки. Обратить особое внимание на состояние маскировки войск и технику ведения воздушного наблюдения.

Помощник командующего войсками СЗФ по ПВО

Полковник КАРЛИН»

Через полтора часа – приказ штаба фронта командиру 3-й стрелковой бригады, оборонявшей острова Моонзундского архипелага:

«21 июня 1941 г.

16 ч 05 мин

Все аэродромы на островах Эзель и Даго, не занятые авиацией, немедленно привести в негодное состояние, завалить крупными камнями, деревьями, пнями и т.п. тяжелыми предметами, но не нарушать земляного покрова.

Исполнение донести 25 июня 1941 г.

Заместитель командующего ПрибОВО

генерал-лейтенант СОФРОНОВ»

(Военно-исторический журнал 1989 №5, с.49.)

Уже вечером 21 июня боевая тревога была объявлена всем силам Либавского гарнизона, прикрывающему Либаву 148-му истребительному авиаполку и частям 67 стрелковой дивизии. Командир 67 сд являлся оперативным начальником для всех разнородных сил в районе Либавы, и все команды силам флота именно шли от него. Хотя было объявлено, что дивизия выходит на учения, максимально приближенные к боевым, но бойцам выдали патроны и гранаты, а подразделения двинулись на боевые позиции. Тревога была объявлена еще до отбоя, т е. до 22 часов – задолго до того, как в войсках узнали о «директиве №1».

Но еще важнее, что в том, что на следующий день будет война, ни утром, ни днем, ни вечером 21 июня на СЗФ ничуть под сомнение не ставилось! Разночтения были только по мелочи – в 3 или 4 часа утра 22 июня нападут немцы. Полковник Чернов пишет, что около 18 часов 21 июня начальник УНС-89 майор Аксючиц после распоряжения сверху сообщил командирам:

"Ну, вот и всё. Семьи отправить вечером, в сумерки, пока только до Каунаса. Свой штаб и подразделения батальона держать в полной готовности. Имущество, что может понадобиться на новом рубеже, погрузить в машины заранее… Начнется часа в три или в четыре. По обстановке – получите по телефону указание, какой секретный пакет в секретной части вскрыть". (Чернов И.Е. "Саперы: Записки солдата". М: Современник, 1988, с.9.)

И через три часа, т.е около девяти вечера:

"Сейчас говорил с пограничниками: у немцев сильный шум моторов, движение пехоты. Были перебежчики, подтверждают, что войска на исходных. Только во времени разноголосица: кто говорит, что в четыре часа утра, а кто – в три". (Там же)

После того как утром 21 июня командиры были оповещены о завтрашнем нападении немцев, а после 10 утра о неизбежности войны в полевых войсках сообщили красноармейцам, во второй половине дня (когда в ЗапОВО уже повсеместно отменили готовность) о предстоящей войне здесь узнали семьи командиров и политработников и началась подготовка их эвакуации:

"Я ответил, что вещи у большинства уже собраны, поскольку еще днем в столовой родные узнали все". (Там же)

Затем около девяти часов вечера семьи военнослужащих начали собирать к штабу, а в полночь на машинах их отправили в тыл. Практически одновременно отправили в тыл свои семьи пограничники.

Во второй половине дня 21 июня начальник Главного управления войск НКВД по охране железнодорожных сооружений дал директиву командиру 10 дивизии НКВД, дислоцирующейся в Западной Украине, о подтверждении боеготовности ее частей и гарнизонов:

г. Львов, № 24/6860 21 июня 1941 г.

17.40*

Перейти к выполнению №24/101

Все огневые средства гарнизонов иметь в полной боевой готовности на объектах. Лично Вам держать связь с соответствующими штабами армий и с органами НКВД. Учебным подразделениям продолжать обучение по программе. Резервные подразделения сколачивать и обучать в полном соответствии с директивой №24/9573 от 3.6.41. Исполнение донести 22 июня.

Начальник Главного управления и войск НКВД СССР по охране железнодорожных сооружений и особо важных предприятий промышленности

генерал-майор Гульев

* Время приема директивы

(Внутренние войска в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг. Документы и материалы. М., "Юридическая литература", 1975, с.70.)

Вечер 21 июня в 97-й стрелковой дивизии 6-й армии на той же Западной Украине был таким:

«На совещании командного состава командирам частей и подразделений было приказано осуществить светомаскировку лагерей, рассредоточить транспорт и боевую технику, вывести из парков артиллерию и личный состав из палаток; от каждого батальона выделить на боевое дежурство к границе от взвода до роты красноармейцев со средствами усиления – минометами, пулеметами и противотанковыми орудиями. К полуночи выделенные отряды заняли отведенные им участки полевых укреплений на границе». (Афанасенко В. И. На рубежах бессмертия …, с.48-49)

41-я стрелковая дивизия из той же армии к вечеру 21 июня не только в полной боевой готовности и полном составе сосредоточилась в лагере, но в ней также

"Передовые подразделения дивизии еще до нападения фашистов были выдвинуты непосредственно к границе". ("Великая Отечественная Война Советского Союза", "Воениздат", М., изд.2 доп. 1970, с.63.)

Слева от них, в соседней 26-й армии дивизии прикрытия были выдвинуты на позиции или рядом с позициями. Читатель помнит, как поздно вечером командир 72-й горнострелковой дивизии генерал-майор Абрамидзе докладывал наверх о том, что дивизия приведена в боеготовность. А уже знакомый нам майор И.Т. Артеменко, выполнив задание по минированию местности, около полуночи 21 июня стал свидетелем доклада по телефону командира 99-й сд полковника Дементьева своему командарму генералу Костенко:

«Все части выведены из лагерей и заняли предполье, согласно плану. УРы остаются в прежнем состоянии. В наличии три боекомплекта, две заправки горючего, пять сутодач продовольствия и фуража. Медсанбат развернут. На границе положение без изменений. О минировании доложит майор Артеменко». (Артеменко И.Т. От первого до последнего дня…, с.14.)

Правда, бывший начальник штаба 99-й сд Горохов на вопрос военно-научного управления при Генштабе «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий» несколько туманно ответил, что «До начала боевых действий распоряжение о выходе частей на участки обороны не поступало» (Военно-исторический журнал 1989 №5 с.24). Не сказал, что войска не выводились, а всего лишь «распоряжение не поступало». Однако вспомним – в такой же ситуации начальник штаба 11-й армии ПрибОВО генерал Шлемин на тот же вопрос ответил почти так же – мол, никаких распоряжений о выводе войск на позиции не было. На что его начальник, командующий армией генерал Морозов, сообщил, что он лично получил такое распоряжение от командующего округом. (Возможно, такое разногласие частично объясняется тем, что подобные приказы поступали сверху прямо командирам, минуя их штабы). Поэтому и здесь наверняка прав Артеменко – что видел, то и сообщил. Тем более, что 22 июня до 12 часов дня немцы не могли захватить центральную часть Перемышля — видимо, ее части находились уже или на самих позициях, или рядом с ними.

Ну и, к примеру, 19-й механизированный корпус второго эшелона округа:

«К вечеру 21 июня командиры дивизий и корпусных частей доложили о полной боевой готовности…

…Во всех первичных партийных и комсомольских организациях были проведены собрания… О возможных осложнениях во взаимоотношениях с фашистской Германией мы говорили осторожно, но как о вполне реальном факте.» (Калядин И.С. За каждую пядь земли… М.: Воениздат, 1983, с.10.)

В этом месте остановимся. Что следует из приведенных выше фактов?

Эти факты ясно показывают, что днем 21 июня поведение войск в приграничных особых округах – Киевском, Западном и Прибалтийском – было существенно различным. Более того, разным было поведение войск даже в пределах одного округа – например, Киевского. Если командующий 5-й армией Потапов фактически "демобилизовал" свои войска перед вражеским нападением, то в 6-й армии ситуация была практически наоборот. В 17 часов командир дивизии на офицерском собрании вполне определенно сказал о неизбежности войны: «Мы с вами должны быть готовы к самому худшему с их [фашистов] стороны. Думаю, что вы меня понимаете». (Надо учесть, что так осторожно бывший начштаба дивизии пересказывал своего командира уже в хрущевские годы. Поэтому сам комдив наверняка говорил о войне конкретно и без всяких условностей.) В то время как в 5-й армии начсостав отправляли по домам, командному составу войск 6-й армии было приказано оставаться до утра в лагерях вместе с частями и подразделениями. В дивизиях приготовили к немедленному выступлению усиленные передовые отряды стрелковых полков, назначенные для поддержки погранвойск (хотя основные силы на позиции пока не выдвигались). А в соседней 26-й армии приграничные 72-я горнострелковая и 99-я стрелковая дивизии были выдвинуты на позиции почти полностью.

Не менее разителен контраст событий по разным округам: в том же ЗапОВО и в противоположность ему – в Прибалтийском и даже тыловом Московском округах, где боевую готовность в течение всего дня 21 июня не только не ослабили, но и непрерывно усиливали. А на артиллерийском полигоне Крупки под Минском, за 400 километров от границы, так и осталось до утра 22 июня более половины зенитной артиллерии Западного округа. Из-за чего его войска встретили войну фактически без зенитного прикрытия.

Таким образом, если б войска округов получили из Москвы одинаковый официальный приказ об отмене боеготовности, подписанный наркомом и начальником Генштаба, то и вели бы они себя одинаково. Но разница в их поведении означает, что такой официальной директивы, законного приказа об отмене боеготовности из НКО и Генштаба весь этот день не было. Значит, не имея законного права дать такой приказ, кто-то либо давил на командиров незаконно, по «телефонному праву», либо по какой-то причине так стали хозяйничать на местах. К тому же в этот момент в некоторых округах их управления переезжали на полевые командные пункты. Отчего, к примеру, командующий ПрибОВО, находившийся в постоянных разъездах по войскам, не имел надежной и постоянной связи со своими армиями. Поэтому эти «кто-то» через его голову могли давить прямо на нижестоящих командиров. Оттого войска в разных армиях даже одного округа вели себя по-разному.

Кто были теми таинственными «кто-то»? Несомненно, одной инстанцией был нарком обороны Тимошенко с начальником Генерального штаба Жуковым. Также нет сомнений, что Тимошенко твердо проводил стратегию «не поддаваться на провокации», точнее – не дать ввязать себя в войну на два фронта. Но столь же несомненно, что Тимошенко не был против введения в войсках боеготовности – он только считал, что они в состоянии готовности должны находиться в полевых лагерях, за 10-15 км от границы, чтоб в любой момент выступить навстречу нарушившему советскую границу противнику. И подавно Тимошенко не мог приказывать разоружать свои части, как авиацию в ЗапОВО и (забегая вперед) – артиллерию в ПрибОВО. Была еще какая-то структура (или организация, если хотите), которая параллельно с наркоматом обороны не только стремилась отвести войска от границы, но и максимально разоружить их (кто это мог быть, рассмотрим позже).

Теперь становятся понятнее и события в 4-й армии в начале дня. Утром 21 июня в находившиеся на позициях и городе Бресте войска ринулось в полном составе армейское начальство. И там, на местах, оно стало требовать отмены боеготовности и отвода войск со своих позиций. Естественно, предупрежденные о неизбежности нападения врага командиры, которые и сами видели готовность немцев к удару, встретили в штыки это вредительское требование. Фактически вышел конфликт командования армии с возмущенными командирами частей и соединений. Неудивительно, что самого генерала Коробкова «прижимали к стенке», и тот в бессилии лопотал что-то несуразное о Заявлении ТАСС от 14 июня.

Из такого поведения Коробкова, Шлыкова и Сандалова видно, что на тот момент армейское начальство не приказывало, а скорее, как ни странно, лично уговаривало командиров не выполнять приказ, который оно, по приказу сверху, отдало всего несколько часов назад – в ночь с 20 на 21 июня! Если старый приказ стал не нужен, то не надо ездить по войскам и отменять его всем составом Военного совета. В таком случае достаточно написать новый приказ, отменяющий прежний, и отправить его с офицером для поручений. (Как, к примеру, через двадцать часов отправили с офицерами штаба приказ о вводе в действие красного пакета, хотя еще не имели на это права). И подчиненные выполнят его без всяких уговоров, поскольку с подписанием приказа начинается прокурорский надзор за его исполнением с перспективой военного трибунала неподчинившимся.

Следовательно, Коробков тогда подобный приказ подписать не мог. Не имея законного приказа сверху, а только негласные указания начальства, Коробков лично проехал по занявшим позиции войскам, заставляя командиров отменять боеготовность.

И уж совсем необычный случай произошел в ПрибОВО. Причем следует обратить внимание, какую изворотливость проявили те, кто отменял боеготовность, встретив упорное противодействие тех, кто действительно хотел ее сохранить. Несколько батальонов из двух дивизий 11-й армии генерал-лейтенанта Морозова отвели в тыл, в полевые лагеря. Хотя там они тоже находились в готовности к немедленному выходу на позиции, но тем не менее – в лагерях, километров за 30 от границы. Причем им удалось совместить несовместимое – формально выполнить «Директиву 20.6.41» о выводе войск на боевые позиции, одновременно фактически отвести их от границы и, парадокс, в тоже время остаться формально правым, выполнив еще и требования плана прикрытия!

Дело в том, что план прикрытия ПрибОВО содержал два положения, которые использовало для придания законности своим действиям те, кто стемился отвести войска и ликвидировать их боеготовность. В полосе обороны 11-й армии, в районе Казларудских лесов (где находились лагеря 5-й и 188-й сд) план предусматривал создание тылового оборонительного рубежа и противотанкового района, из которого силами 3-го мехкорпуса, 10-й противотанковой артбригады и четырех-пяти стрелковых дивизий предполагалось наносить контрудары по прорвавшемуся противнику. (Военно-исторический журнал, 1996, №2, с. 12.) То есть после нападения немцев определить места их прорывов, а затем наносить там контрудары. Но требуемых стрелковых дивизий в том районе 20-21 июня еще не было. Только через два-три дня туда должны были подойти находившиеся в пути 126-я и 23-я, а также перевозившаяся из ЛВО 16-я стрелковая дивизия. Поэтому их там временно заменили частями 5-й и 188-й стрелковых дивизий.

В дополнение к этому пункту (и как бы для оправдания действий командования 11-й армии) план прикрытия для участка обороны 16-го ск, в который входили 5-я, 33-я и 188-я стрелковые дивизии, предписывал следующее:

«а) организовать оборону на фронте строящейся полосы Ковенского УР, сосредоточив основные усилия на фронте Наумиетис, Выштынец». (Там же)

Фронт Наумиетис-Выштынец – в точности участок обороны 33-й Белорусской стрелковой дивизии. Поэтому, оставив именно ее в полном составе на позициях в центре полосы обороны корпуса, командование 11-й армии вроде бы на законном основании и с почти чистой совестью отправил в лагерь по пять-шесть батальонов 5-й и 188-й дивизий, выполнив при этом… требование плана прикрытия! Вот эти «почти» и «вроде бы» объясняют, почему начштаба армии Шлемин столь уклончиво отвечал в 1952 году на вопросы Военно-научного управления Генштаба (см. главу V). Командующий соседней армией генерал Собенников оставил свои войска на позициях, потому отвечал определенно и без уверток. А у командующий 5-й армией КОВО просто и без затей не только отвел свои части в полевые лагеря, но и полностью отменил боеготовность армии.

Вероятно, сильнее всего давили на командующего ПрибОВО генерал-полковника Ф.И. Кузнецова. В тот день Кузнецов, в числе прочего, приказал ввести и затемнение городов и военных объектов Прибалтики. Когда начальник главного управления ПВО генерал Н.Н. Воронов доложил об этом начальнику Генштаба Жукову, то

«В ответ услышал ругань и угрозы в адрес Кузнецова. Через некоторое время командующему Прибалтийским округом было дано указание отменить этот приказ». (Воронов Н.Н. На службе военной. — М.: Воениздат, 1963, с.172)

Если Жукова действительно заботила готовность войск к встрече врага, то он выразился бы в адрес командующего ПрибОВО корректно и с сочувствием, даже если тот в чем-то и переборщил. Но бешеная злоба Жукова в отношении действий Кузнецова говорит, что все мероприятия последнего по повышению боеготовности были в тот момент для Жукова костью поперек горла.

Около 15 часов 21 июня нарком Тимошенко в разговоре по телефону с Ф.И. Кузнецовым лично приказал последнему отменить свое распоряжение по затемнению Риги. (Яковлев Н.Д. Об артиллерии и немного о себе. — М.: Высшая школа, 1984, с.57). На этом в Генштабе не успокоились, и чуть позже командующий ПрибОВО-СЗФ получил еще и письменное указание от Жукова:

"Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении в действие положения №2 – это значит провести по Прибалтике затемнение, чем и нанести ущерб промышленности. Такие решения могут проводиться только по решению правительства. Сейчас Ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность.

Требую немедленно отменить незаконно отданное распоряжение и дать объяснение для доклада наркому.

Начальник генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков". (Военно-исторический журнал. 1989 №5, с.29.)

Правда, несмотря на то, что это указание Жукова уже было перестраховкой, надо признать, что тут скорее прав был именно он. Даже если войска уже предупредили о нападении Германии и некоторые меры скрытности потеряли первоначальную актуальность, тем не менее, выставлять напоказ свои действия в Прибалтике, особенно в Риге, все же не следовало. Одно дело затемнять военные объекты где-то в лесу, и совсем другое – населенные пункты вообще, и Ригу в частности, в порту которой еще стояли иностранные суда. Линию сохранения скрытности приготовлений к войне с одновременной демонстрацией перед заграницей своего миролюбия и соблюдения пакта о ненападении, следовало проводить до конца. А тут напоказ выставляли приготовления к войне – иностранцам и гражданскому населению Прибалтики. Ведь открытая подготовка к войне сил МПВО – это фактически часть общей мобилизации гражданского населения.

Однако в данном скандальном случае главное другое. Отменяя своим письменным распоряжением приказание о затемнении Прибалтики, Жуков при этом ни в коей мере не отменял приведение в боеготовность как сил ПВО в частности, так и войск ПрибОВО-СЗФ – вообще! Войска округа, за исключением нескольких батальонов 5-й и 188-й стрелковых дивизий, остались там же, где и были – на боевых позициях у границы. То есть не имея права на отмену боеготовности, сами Жуков и Тимошенко в письменных директивах округам на такое не решались! Значит, все прочие действия командующего СЗФ по приведению в боеготовность войск были законными, т.е. выполнялись по решению правительства. А все устные приказы тех, кто не только отводил войска, но и вовсю отменял боеготовность, делались вопреки распоряжению председателя СНК от 20 июня. (Причину того, почему он не помешал подчиненным его нарушить, мы рассмотрим чуть позже.)

Таким образом, если бы Генштаб дал единый для всех ЗАКОННЫЙ приказ о снятии войск прикрытия со своих позиций и выводе их в лагеря, то они выполнили бы его везде одинаково. Но на деле получился явный и повсеместный раздрай. Одни дивизии даже в пределах одного округа оказались на позициях, другие – в лагерях, третьи – вообще не боеготовые. Т.е. утром 21 июня ряд военачальников, начиная Жукова и Тимошенко, каждый на вой лад стали незаконно тормозить выполнение «Директивы 20.6.41».

Почему скрыли?

И вот эта незаконность отвода войск объясняет, что про "откат" практически никто из командиров нигде не сказал! Все, что мы почерпнули об этом событии – из разрозненных и случайных проговорок участников и свидетелей тех событий. Во-первых, генералы не сказали об этом в своих мемуарах за все десятилетия от Хрущева до Горбачева. В 1947-1953 годах Военно-научное управление при Генштабе Советской Армии проводило опрос военачальников, командовавших в 1941г. войсками прикрытия. В числе других задавались вопросы, как и когда войска заняли свои оборонительные участки. Но об отводе с позиций в полевые лагеря не сказал практически никто из командиров!

Не менее показательно, что об откате почти ничего не сказано в доступных на данный момент документах военного времени. 22 июня во многих частях были заведены журналы боевых действий (ЖБД). Неудачи и поражения в первые дни боев потерпели практически все (кроме разве что 99-й стрелковой дивизии). Поэтому командирам естественно было бы оправдать неудачи тем, что их частям пришлось отойти в лагеря и они не были в полной боевой готовности, тем более что это правда. Но в тех журналах (написанных большей частью задним числом) об отводе в лагеря – тоже ни слова. Исключение составляет разве что ЖБД 10-й сад, зафиксировавший отмену готовности авиации, но то что это авиационное соединение, а не сухопутное – только подтверждает правило.

Известны ЖБД Западного и Северо-Западного фронтов, выдержки из ряда подобных документов приводились в этой книге (журналы 11-го и 17-го стрелковых корпусов, 10-й бригады ПВО, 12-го мехкорпуса). Правда, в журнале Западного фронта не упоминается объявление боевой готовности и выход на позиции 18-21 июня. Но это понятно – если 22 июня его дивизии не оказались на позициях, то как сказать о выходе туда 18.6 или 20.6, не указав про незаконный отвод 21.6?

Далее, спустя несколько недель после начала войны командиры многих соединений написали доклады о боевых действиях, в ряде случаев включив туда период с 18 по 21 июня. Вспомним отчет командира 7-й тд генерала Борзилова, написанный в июле 1941 г. Борзилов докладывал, что привел в боеготовность свою дивизию, в танки загрузили патроны и снаряды, что является правдой, поскольку его отчет подтверждают воспоминания других участников событий. Но когда немцы стали бомбить дивизию, то, как сообщает офицер входившего в состав дивизии 13-го танкового полка, патронов и снарядов в танках уже не оказалось:

"открыли склад – там оказались только цинки с патронами. Набрали, кто сколько мог. Экипажи расселись возле своих машин, стали набивать патронами магазины к пулеметам… На сборном пункте нам объявили, что Германия напала на Советский Союз. Мы получили ящики со снарядами прямо с подъехавших машин. По тридцать–сорок снарядов на танк, только осколочно-фугасного действия". (Сайт "Батьковщина", воспоминания Бородина Б.А.)

Даже в секретном отчете Борзилов не решился сказать, что ему пришлось по приказу сверху свести все проведенные мероприятия почти к нулю.

Но это еще не все. С 1942 по 1946 г. многие штабы написали истории боевого пути своих частей и соединений. Те из них, что воевали с 22.06.1941, также иногда включали туда события последних предвоенных дней. (К примеру, здесь приводятся выдержки из истории боевого пути частей 10-й сд и 137 ГвИАП). И нигде в этих документах об этом откате практически ни слова!

Боялись Сталина? Безусловно, поскольку было за что, ибо рыльце в пуху оказалось у многих военачальников. Но боялись также и Жукова, который в том же 1942 году стал заместителем Верховного Главнокомандующего! А через 10 лет после войны подошла политика «разоблачения культа личности», когда все можно было свалить на одного Сталина. В архиве министерства обороны хранится сборник воспоминаний ветеранов войны, датированный 1958 годом, когда Жуков и Сталин уже сошли с исторической сцены. Там записаны воспоминания военачальников до командующих армиями включительно. Возможно, на его базе хотели сделать книгу или учебное пособие по проблеме кануна и начала войны. Но и там об откате глухое молчание.

Вот это отступление, нарушение официального приказа в сочетании с проявленной командирами слабостью, уступивших не только незаконному давлению, но в ряде случаев и явно предательским требованиям некоторых начальников, и привели к образованию своеобразного табу для советского генералитета с самого начала, поскольку в нем были замазаны очень многие. А те, кто тогда устоял перед этим давлением, молчали уже из кастовой солидарности.

Вернемся, однако, к дальнейшим событиям дня 21 июня. Итак, буквально через 10-12 часов после появления «Директивы 20.6.41» ее выполнение вдруг стало резко тормозиться, а затем в ряде мест и полностью прекратилось. Давайте посмотрим, что произошло во второй половине дня, ближе к вечеру.

Вернемся опять к воспоминаниям Сандалова. Мы оставили его около 16 часов 21 июня, когда они с Коробковым вернулись из поездки по войскам и делились впечатлениями. Около 18 часов в Брест выехали член Военного Совета Шлыков и начальник отдела политпропаганды Рожков.

Затем, после прогулки, около 20 часов Сандалов вновь встретился с Коробковым, и тот сообщил:

"... Итак, о делах на время забудем. У меня есть одно приятное предложение: в восемь часов на открытой сцене Дома Красной Армии состоится представление артистов Белорусского театра оперетты — давайте посмотрим. Благо открытая сцена в сотне шагов.

— С удовольствием, — согласился я. — Надеюсь, спектакль минской оперетты будет не хуже, чем концерт артистов московской эстрады в Бресте, на который поехали Шлыков с Рожковым.

— Выдал! — засмеялся командующий. — А мне-то и невдомек, чего это они так рвутся в Брест...

Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления коллективов художественной самодеятельности. А тем временем в другой 4-й армии — по ту сторону Буга — им готовили гибель…

В 20 часов вечера мы с командующим и своими семьями пошли смотреть оперетту «Цыганский барон».

Итак, в Кобрине для офицеров управления 4-й армии в 20.00 началось представление минских артистов. В Брест, где командиры сидели прямо под прицелом немецких пушек, отправились не кто-нибудь, а член Военного совета армии Шлыков и начальник отдела политпропаганды Рожков, чтобы провести там концерт артистов московской эстрады. Указание о проведении концертов поступило в 4-ю армию задолго до 18 часов.

Одновременно в Белостоке давала концерт бригада из руководимого А. Александровым знаменитого ансамбля песни и пляски Красной Армии. А в Минске пример округу подавали сам командующий генерал армии Павлов и его заместитель генерал-лейтенант Болдин:

"В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке». Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу". (Болдин И.В. Страницы жизни. — М.: Воениздат, 1961. С.81.)

Театрально-концертные представления прошли практически по всему Западному округу. Аналогичные мероприятия прошли также в войсках львовского выступа Киевского округа.

Но подобная программа была приготовлена и для флота (флоты в отношении сухопутной обороны находились в оперативном подчинении военных округов). Бывший командующий Северным флотом адмирал А.Г. Головко вспоминает:

"В Полярном находился на гастролях Московский музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Сегодня вечером состоялся очередной спектакль этого театра. Показывали "Периколу". Когда мы втроем – член Военного совета Николаев, начальник штаба Кучеров и я – пришли в театр, зрительный зал был переполнен: всем хотелось посмотреть игру москвичей.

Наше присутствие было сразу же замечено.

"Похоже, что обстановка разрядилась, поскольку начальство здесь", - читал я на многих лицах". (Головко А.Г. Вместе с флотом. М., "Финансы и статистика", 1984, с.26.)

Головко лично показывал подчиненным пример выдержки и спокойствия. Причем офицеры попали туда не по своему желанию, а, как сообщил командир бригады подводных лодок Северного флота И. П. Виноградов, быть там им строго приказано самим командующим флотом:

«Днем 21 июня позвонил комфлота. Выслушал мой доклад о том, что делается в соединении, уточнил некоторые детали, а потом вдруг озадачил вопросом:

— Вы оперетту любите?

Растерянно молчу: шутка, что ли? Нет, голос Арсения Григорьевича предельно строг:

— Вот что, прошу вас вечером быть в Доме флота. Форма — в тужурках...

По дороге в Дом флота вспоминаю, что давным-давно уже шла речь о приезде в Полярный московских артистов...

Только прибыв в Дом флота и увидев А.Г. Головко и члена Военного совета флота дивизионного комиссара А.А. Николаева, оживленно беседующих о чем-то в кругу моряков, я понял правильность такого решения. Людям нужна была разрядка в это тревожное предгрозовое время». (Виноградов Н.И. Подводный фронт. — М.: Воениздат, 1989. C.5)

Итак, на пороге войны в западных округах и флотах оказалось довольно много бригад артистов из центра страны, а вечером 21 июня они разом, повсеместно устроили концерты для командного состава. Единообразие таких событий в разных местах и родах вооруженных сил не оставляет сомнений, что всё это готовилось централизовано и заранее.

Значит, коллективы артистов оказались там не случайно. При обострении отношений с Германией и начале войны с нею они должны были помогать поднимать настроение войскам (разумеется, сами они об этом еще не знали). А после того, как время начала войны стало известно и войска ушла «Директива 20.6.41», им поставили новую задачу – вечером 21 июня провести концерты для командного состава. Можно сказать, что это была операция прикрытия – 3-я по счету – последнего этапа приведения войск в боеготовность. К тому времени, после 18.00, войска уже должны быть практически в полной готовности (за исключением передовых подразделений, которые следовало занять свои позиции с наступлением темноты). Цель мероприятия - снять напряжение перед схваткой, а главное – успокоить местное население и показать противнику, что ничего как бы не произошло. Мол, мы мирные люди и ничего против Германии не готовим. Старшие командиры и штабы должны были показать пример нижестоящим: видите, мы спокойны, и вам не следует дергаться и спокойно ждать завтрашний день.

Но после того, как днем во многих местах отменили боеготовность, первоначальный замысел фактически использовали уже почти с противоположной целью. К 15-16 часам дня на границе сложилась нелепая ситуация. Все командиры войск прикрытия знают, что война начнется через 12-14 часов. Да и без предупреждения они видели, что немцы завтра нанесут удар. Поэтому они не могли не готовить свои части к бою. Тем, кто задумал отменить боеготовность, первоначальная задумка оказалась как нельзя к месту. Теперь комсостав стали загонять на развлекательные мероприятия с целью придержать офицеров, чтобы они не сделали «чего лишнего», отвлечь их от выполнения свои прямых обязанностей и протянуть время. А тем временем нарком обороны должен был окончательно "уладить " в Кремле с и.о. Предсовнаркома Молотовым вопрос об отводе частей прикрытия от границы в полевые лагеря.

Старый вопрос – а может, вместо укрепления боеготовности командиры за несколько часов до войны слушали артистов по требованию самого Сталина? Если б такое сделал Сталин, хрущёвцы с радостью бы это сообщили. А так они свой грешок попытались скрыть, как скрыли все многочисленные события 18-21 июня 1941 года. Уже после того как в отдельных мемуарах стали появляться сообщения о концертах вечером 21 июня, Жуков попытался их дезавуировать, что, мол, никто в ночь на 22 июня по его распоряжению не веселился и не развлекался:

«После смерти И.В. Сталина появились версии о том, что некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились. Это не соответствует действительности». (Жуков, 1970, т.2, с.7)

Г.Н. СПАСЬКОВ

(Продолжение следует)