Газета "Своими Именами" №20 от 15.05.2012

ТИПА ГУРУ

А не замахнуться ли нам

на Вильяма нашего Шекспира.

Из к/ф «Берегись автомобиля»

Quoi (куда)? - Toi (туда)!

КВН-скетч от команды ДнГУ

Будет справедливо утверждать, что с определенных пор кино от Павла Лунгина – уже не столько продвинутый бренд, сколько зримый, осязаемый, вполне повседневный фактор культурной, да и политической, жизни российского общества. Это, кстати, далеко не каждому дано и уже само по себе оправдывает уважительный и одновременно пристальный интерес к создателю «Свадьбы», «Острова» и ряда других резонансных картин. Естественно, и общество, со своей стороны, вправе рассчитывать на выверенность собственных оценок Павла Семеновича по актуальным, в том числе болевым, точкам российского бытия, на их заточенность под обоюдоострый диалог – уже хотя бы в силу длительного нахождения знаменитости в перекрестье мировоззренческих «прицелов». Понятно, лучшие ответы на возможные сакраментальные вопросы – это сами фильмы. Но когда зрительские оценки творчества заведомо полярны, а само оцениваемое творчество де-факто спроецировано на политическую злобу дня, тогда проявляемый непосредственно к автору интерес уже, пожалуй, не совсем «любопытство» и не вполне «праздное».

Надо сказать, что и со своей стороны Павел Лунгин не прочь при случае отметиться в виртуальном пространстве (Интернет, телевидение) - и именно на предмет позиционирования собственных точек зрения по тем или иным вопросам. В этой связи значимым событием смотрится интервью с участием журналиста Александра Мельмана, опубликованное в «Московском комсомольце» 21 марта 2012 года под названием «Сам в себе режиссер». Здесь в контексте выхода на экран нового своего фильма «Дирижер» Павел отзывается на проявления зрительского интереса к своему творчеству, кроме того характеризует страну и общество как факторы своей профессиональной и политической деятельности. Наконец, здесь же он делится переживаниями личного характера в отношении безвременно ушедших родителей и собственного жизненного опыта. Вот с этих личностных обстоятельств и хотелось бы начать, при том, что с самим Павлом два последних года школы мы проучились в одном классе, а обоих его родителей знали лично.

Надо сказать, что Пашка (тогда именно так!) являлся физически крепким, кряжистым еврейским хлопцем («евреец» - как он о себе шутливо говорил), который прочно, основательно располагался на ногах, но был способен, при случае, и быстро сбегать, и шустро сплавать. При этом он в общении зачастую фигурировал не как Пашка, а как «Вася»: таких друзей-приятелей, называвших друг друга «Васями», в классе было трое. Еще он, на нашей памяти, старался в обычных разговорах говорить сугубо по делу, избегать пустого словоблудия и т.п.; при этом - что отличало его от всех нас и было предметом тайной зависти многих – он в совершенстве владел французским (результат, надо полагать, маминого воздействия). Он и одного из нас (Е.Р.) целый год «мониторил» в этом вопросе, дав напрокат продвинутый самоучитель, ставя при случае произношение и прочее. Просторный дом их, где мы (хлопцы «не-еврейцы») в меру оттягивались и балбесничали, являлся по сути умеренно-оппозиционным салоном, где на видном месте располагалось фото известного писателя-диссидента Виктора Некрасова и куда охотно захаживал (на предмет «потоптаться» на Советской власти) тогдашний диссидентствующий бомонд. Лилиана Зиновьевна (мама «еврейца») – подтянутая, порывистая в движениях, конкретно обаятельная дама – отличалась тем, что еще более Паши говорила без словоблудия и по делу, при этом опять же конкретно во всё вникала – как итог всё в семье, похоже, держала под своим «подтянуто-порывистым» контролем. Сами мы, в частности, обязаны ей тем, что она (светлая память!) настоятельно рекомендовала нам, тогда еще 21-летним недообразованцам, прочитать «Бесы» Достоевского и «вообще, побольше читать Гоголя».

Внимательно прочитав в МК интервью, мы прежде всего убедились в том, что усвоенный с младых ногтей вербальный стиль Павла (стараться говорить по делу и т.д.) особо никуда не делся. Заметным, однако же, стало и то, что обретенный им со временем профессионализм оказался способен придать наличной риторике некий второй план – благодаря присутствию, скажем так, фигур речи (мифологемы, приукрашивания, необязательные с виду отвлечения и т.п.) и одновременно фигур умолчания (в контексте обсуждаемого диалога – уходы от прямых ответов и недосказы).

И второй аспект, опять же существенный для понимания нюансов. Предваряя диалог, А. Мельман охарактеризовал Лунгина «еще и мудрецом». Видимо, Павел в свое время давал соответствующие поводы, но мы, к примеру, ничего такого в тексте не отметили (хотя сам по себе вкус Лунгина к «размышлизму» – конечно). Что, однако, действительно привлекло внимание в случае экскурсов личностного и философского плана, так это мрачный психологический фон - симптом, несколько неожиданный для внешне успешного, обласканного сюзеренами и поощряемого всемудрой Совой киношного мэтра. Не то чтобы надрыв, но определенно тоска, усталость и апатия проступают в следующем, например, откровении: «Вообще жизнь – тяжелое испытание. Даже те, кто говорит, что прожили счастливую, благополучную жизнь, на самом деле… врут себе, другим. В каждом из нас есть или обиженный сын, или жестокий отец. В нас сидит тот, кого предавали, кто сам предавал».

Стоит добавить, что мрачные эти сентенции, на грани покаяния, де-факто оказались в поле зрения не сами по себе, а в контексте обсуждения «Дирижера». Думается, данное обстоятельство своего рода знак того, что новый фильм, при всей его внешне отстраненной атрибутике (Палестина, дирижерство и т.д.) для самого Павла, напротив, глубоко внутренняя позиция - как боль или крик. Подозреваю, что «Дирижер» при этом сделан и как своего рода реквием по ушедшим в иной мир матери и отцу - Семену Львовичу. С учетом этих деликатных моментов мы предпочли бы не поднимать здесь тему данного фильма. Что же касается упомянутого в интервью сериала «Подстрочник» (автор О. Дорман) с моноучастием в нем Лилианы Зиновьевны, можем лишь сожалеть, что картина получилась не в меру затянутой, а саму мать Павла неоправданно представила в мировоззренчески смещенном, этно-элитарном (скажем так) ракурсе.

Не в пример личностной тематике разговор о социально-политических приоритетах реализовался в более «форумной» манере – с озвучиванием неоднозначных точек зрения и оценок; соответственно, для потенциального оппонента эта ситуация вправе смотреться как приглашение к дискуссии. Но прежде хотелось бы предложить читателю текстовую основу от Мельмана и Лунгина как таковую, при том что плавное течение диалога в ряде мест мы сопроводили необременительным (надеемся) курсивом - для поддержания, скажем так, дискуссионного тонуса.

«С кем вы, мастер культуры?» - с горьковским прищуром начинает Мельман. Лунгин: «Всем известно, что я с Прохоровым. Все-таки я знаю его лично и знаю как очень порядочного, хорошего, позитивного человека, который искренне хочет приблизить Россию к Европе, хочет, чтобы Россия жила не по понятиям, а по закону. Общество должно иметь право выбирать»… Что касается вопроса, мы бы и здесь и далее «вы», «ваш» и т.п. давали бы, все-таки, с большой буквы (уважаемый все же человек, понимаешь). При всей риторичности прямого ответа (с кем же еще, как известно?) Прохоров к месту введен в контекст как одна из тем возможного обсуждения.

Читаем далее. Мельман: «Что вы понимаете под обществом? Рассерженных столичных горожан? Но в России всегда было как минимум два общества. И одно из них, маленькое и креативное, никогда не понимало большую часть своих сограждан, то есть тот самый народ, который теперь некоторые без зазрения совести называют быдлом и анчоусами». Лунгин: «Да, в России по сути всегда было два народа. Есть большой народ, миллионов 120, который не может войти в современную жизнь, живет традиционными ценностями, переживает последствия 70 лет Советской власти…». Мельман: «Да что там Советской власти – тысячелетней России!»… Тысяча лет впотьмах, «двести лет вместе», семьдесят лет сообща, двадцать лет в шоке… Ставим диагнозы. Свечи. Массаж. Гирудотерапия.

И далее Лунгин: «…Но все больше и больше нарождается другое общество, которое входит в мир выбора, скорости, Интернета, свободы. И вот эти два общества обязательно нужно перемешать. Мы снова должны объединиться… Время идет, и если раньше мы были обществом-ребенком, то теперь, кажется, становимся подростком, а главный вопрос подростка: «Папа, ты меня уважаешь?» Именно это же звучало на Болотной площади» … В общем, как нам задружить Россию? Ответ «уехать в Куршевель или в Баден-Баден» неправильный… Что касается поскандировать на Болотной «Папа, ты меня уважаешь?» - это конкретный «свежак».

В контексте последующего разговора Лунгин о состоянии общества: «…У большинства населения России проблема выживания, куска хлеба уже решена. И тогда люди начинают ставить вопросы второго порядка, более высокого, духовного - о смысле жизни… Процесс пошел. Перестройка-2. Помните, когда Горбачев открыл форточку – и рухнул дом?» Мельман: «Но мы же сейчас не хотим, чтобы рухнул дом?» Лунгин: «Конечно, и поэтому главная задача – проблема образования и культуры. Только образование и культура смогут соединить в России эти два народа, сплотить и создать общие ценности»… «Когда я слышу слово «культура», хватаюсь за арбалет», - сказал Робин Гуд, кажется, Тилю Уленшпигелю. Что тут скажешь – темные люди! Не в курсе правильного слова - «культуртрегерство».

Далее Лунгин о том, как «у нас» и как «у них»: «…К сожалению, ужасную поверхностность и хамство рождает Интернет, цивилизация клика. Ты как бы одним кликом говоришь про другого человека: он идиот, подонок, негодяй. А это тоже по-своему отключение от думанья, анализа. Такое опрощение (? – Авт.) может завести общество в тупик. Но это проблемы глобальные, мировые. В Америке тоже какой-нибудь бензозаправщик из Техаса Спинозу никогда не читал, он так же смотрит сериалы по телевизору и эротику в Интернете. Но там с молоком матери внедрены универсальные ценности свободы, частной собственности. Поэтому в Америке даже самый тупой обыватель знает, что власть надо контролировать, иначе власть будет контролировать тебя. Это как раз то, что нам нужно»… Дело точно не в Спинозе - а в молоке! Пусть пришлют рецептуру.

Наконец, Лунгин о социальном предназначении творческой личности: «В человеческих обществах всегда было два лидера – вождь и шаман. Вождь – это воин, самый сильный, самый авторитетный. И был шаман, который не являлся самым быстрым, выносливым, не вел за собой массы. Он реагировал на вселенские бедствия, потопы, землетрясения, чувствовал это из-за своего невропатического болезненного одиночества. И такое его состояние выводило людей из беды… Так что мы с вами, Саша, наверное просто из шаманов, а не из вождей»... Вожди, они нынче любимцы девушек - молодые, длинноногие и политически грамотные… Ну какое болезненное одиночество? Шаманом да при таком-то вожде – в самое яблоко!

Вот, собственно, такова исходная диспозиция; или, как у Максима Шевченко, – «судите сами». Что же на наше суждение, то сказанное - даже при известной аморфности, размытости формулировок - смотрится как вполне цельная, концептуальная установка на решение наболевших проблем страны. Если угодно – как идиологема. Что в этом сказанном, однако, прежде всего бросается в глаза, так это отстраненность де-факто Павла Семеновича от всего того, что реально в стране кричит и корчится. Несмотря на обещанный (в преамбуле интервью) разговор «о сегодняшнем дне, о том, что до сих пор болит и будоражит», на поверку что-либо реально терзающее, реально ноющее если и присутствует, то сугубо в личностном контексте при том, что …наглое попрание законов в стране …разгул вседозволенности, аморальности и безнравственности… третьесортные американские фильмы, запредельная гнусь и мерзость на экране и в блогосфере… подростковая агрессивность, беспризорщина и преступность… циничное загаживание природы… убийства наших ученых «непонятно чьими» спецслужбами... запустение земли и безмолвное вымирание деревень… (и т.д. и т.п. – на полстраницы) – ну не будоражит!

Другое дело – сакральная (для истинного «шамана») задача слияния креативной части общества с большей по численности некреативной посредством окультуривания последней в духе первой с последующим наделением некогда некреативной части выбором, скоростью и свободой. Правда, не все здесь так уж гладко и однозначно – в том числе и с формулировками типа «креативное общество». Поди разберись, к примеру, кто на деле креативней – маститый театральный режиссер или простой водитель трамвая – это ведь на чей вкус. Опять же, вожделенная культура креативного меньшинства – тоже вещь в себе: если при обретенном пиджн-инглише останешься без родного русского (а заодно и без любимца американских бензозаправщиков Спинозы) - так оно, может, и не надо.

Ну а уж свобода (она же, кстати, возможность выбора) - и вовсе скользкая, своенравная штука, особенно ежели даруемая одними другим. Достаточно в этой связи вспомнить Меморандум 17 от Аллена Даллеса… Или как пресловутый Адольф надиктовал в 1942 году насчет того, что в пределах восточной зоны оккупации (то есть здесь, у нас) внутренней свободы должно быть больше, чем в фатерланде. Ну чем не нынешние хьюмэн райтс (по определению Людмилы Алексеевой - права человека)?

При всей степенности суждений Павла Семеновича как-то оказалось не поднято напрямую: а что, собственно, являет собой этот малый (пардон! - чуть не выскочило «народ») …этот малый, но креативный сгусток российского общества? Ну кроме того, разве, что численность его - если изловчиться на арифмометре - порядка 25-30 млн. человек? Вообще, что за люди? – как откликнулся бы публичный «эсер» Алексей Митрофанов. То, что сам Павел Лунгин числит себя в рядах «креативного общества» и помаленьку там «шаманит» (на пару с Мельманом - «выводя людей из беды»), это ясно. Есть, опять же, - что касается митрофановских «людей» - и прямая ссылка на «порядочного, хорошего и позитивного» Михаила Прохорова. Здесь же, в пределах локтевой связи угадывается присутствие той же Примадонны, того же Ярмольника… В общем, как говорится, смеркалось. Народ безмолвствует. Как Никита Михалков в монологах Ирины Прохоровой.

Однако помимо конкретных персоналий имеются и еще вопросы – так сказать, по структуре. Ну например: насколько все 25-30 млн. сосуществуют в единой социально-экономической «страте», никто ли не «высовывается»? Или наоборот: предусмотрены ли, скажем, какие ни на есть ступени посвящения - ежели захочется поближе к «свободе, равенству и братству»? И при этом – сложилось ли некое подобие элитарного ядра, мозгового центра, магистрата? И вообще, в этой же связи – озвучивает ли Павел Лунгин свои идиологемы (де-факто) от себя лично – как свободный художник – или, что называется, от «группы товарищей» (как говаривали в старину – пойдя «в народ»)… И что в ответ? Увы, как у Биттлз, – no reply (в общем, тишина). Ясно только, что образец для подражания – благословенная, просвещенная Европа. Европа - потому как та самая, к которой Прохоров, согласно Лунгину, «искренне хочет приблизить Россию». Та самая, которая в отличие от дремучей России живет «не по понятиям, а по закону». Причем живет с особо продвинутой свободой слова – с той, кстати, самой, что в силу «особо продвинутых» законов гарантируется вполне конкретной посадкой за публичное отрицание Холокоста.

И все же, строго говоря, речь шла до сих пор именно о персональном мировоззрении, именно о личном восприятии действительности художником – умозрительные образы, ощущения, полутона, схоластика творческого индивида… Однако параллельно и независимо имеют место реалии нынешней России, где полутона если и присутствуют, то выглядят иначе, где образы скорее конкретны, чем умозрительны, а характеристика ключевого противостояния не обходится без термина «компрадорский капитал».

Компрадор (исп.) – покупатель; этот же «покупатель» - собирательный образ той части нынешней российской элиты (соответственно, компрадорской буржуазии), которая ориентирована на «распил» национального богатства с последующим выводом активов за рубеж и которая при этом функционирует как посредник между иностранным капиталом и национальным рынком. Политически компрадорский капитал заинтересован в слабом коррумпированном государстве (проще грабить страну) и одновременно в обслуживании, насколько это возможно, геополитических императив Запада - предъявляемых, опять же, к государству. В соответствии с этой своей природой компрадорскую буржуазию особо не «будоражит» тот беспредел, что залил страну; существенно больше ее волнует, к примеру, как бы нейтрализовать протестную энергию масс, а сами массы при минимальных на то затратах подгрести под себя, под свои видение и идеологию. Для нужного воздействия на массы как раз и требуется своего рода «идеологический отдел», сферы приложения «разнарядок» которого именуются образованием, искусством и культурой.

В свете сказанного мы отнюдь не утверждаем, что Павел Лунгин своей политической деятельностью, своими публичными выступлениями и, наконец, своим творчеством именно обслуживает устремления отечественного компрадорского капитала. Ничего не говорим в этой связи и об аспектах финансирования, спонсорства и т.п. Ведь строго говоря, да кто его знает, зачем кто-либо что-либо говорит и что-либо делает… «Сны разума»… Завороты умственных кишок.

Но вместе с тем в отношении Павла мы не утверждаем и обратного (в смысле, обслуживает, и еще как!). Так что - с вашего, читатель, позволения - пусть этот момент «обслуживания» останется за кадром – непросвеченным и неисследованным (действительно! - а оно нам надо?)… Единственное, на чем готовы вполне настаивать, - это на том, что Павел Семенович духовно не вполне комфортно чувствует себя в нынешней социально-политической «соковарке», даже в ипостаси признанного киномэтра. А какова подноготная этого его дискомфорта, этого его «я мучающийся человек» (так в интервью) – да пусть он только сам и видит.

Евгений Рошаль, Аркадий Москалев

ПОДДЕРЖИ РУССКИЕ КНИГИ!

В марте в Москве работала 15-я национальная выставка-ярмарка «Книги России». На десяти тысячах квадратных метров 57-го павильона ВВЦ расположились около 400 фирм, представивших публике порядка 150 тысяч наименований книг на русском и других языках. Выставка-ярмарка по праву считается одним из важных ежегодных событий в книжной индустрии и культурной жизни страны, местом встречи книгоиздателей, авторов, распространителей между собой и с широкой общественностью.

Всем нам ещё со школьной скамьи известна «крылатое» выражение: «книга – источник знаний», а знаний в современной России очень не хватает. Как прошла 14-я национальная выставка-ярмарка, РуАН уже сообщал. В этом году мы также решили проинформировать наших читателей. Дело в том, что за официальным фасадом и морем «правильных» речей скрывается весьма неприглядная правда. В этом году она стала ещё более очевидна. Ведь нынешнюю выставку мы можем сравнить с прошлогодней, а значит, ситуацию можно проследить в развитии.

Организаторы выставки учли некоторые прошлые ошибки: на открытии мероприятия уже не красовались румяные и упитанные религиозные деятели, как это было в 2011 году. Первым слово взял руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям М.В. Сеславинский. Он сообщил неутешительную новость: отрасль книгопечатания медленно угасает. Тиражи книг падают вот уже несколько лет, а в прошедшем 2011 году спад составил 6,5% от 2010 года, или 41 миллион экземпляров. Так уже обанкротились «Книгоэкспорт», «Топ-Книга», «КнигоМир», их активы после банкротства растаскивают более удачливые участники рынка.

На выставке не присутствовали два крупнейших издательства - «АСТ» и «Эксмо». Видимо, по причине экономии средств на рекламное место и оформление, которые у них всегда были очень большими и помпезными. По словам О.Е. Новикова, директора издательства «Эксмо», опубликованным в профильном журнале «Университетская книга»: «Реальность такова, что большинство участников рынка занято собственным выживанием «здесь и сейчас» и не хотят прикладывать никаких усилий, чтобы улучшить ситуацию в целом…».

Книгоиздатели находятся в унынии и беспокойстве о том, что общее число читателей в нашей стране неуклонно уменьшается, а часть из них от чтения с бумажных носителей переходит на чтение с экрана. Да и сама ярмарка начинает больше напоминать выставку, М.В. Сеславинский попросил посетителей не просто смотреть на книги, а поддерживать отечественного производителя рублём.

А кто же благоденствует на фоне всеобщего спада? Крупные издательства, их не так много, и за счёт особого места на рынке, собственных сетей распространения, они чувствуют себя неплохо, имеют возможность экспериментировать и вкладывать средства в будущее.

Совершенно иная ситуация с так называемым книжным бизнесом РПЦ. Её представительство располагалось справа от входа и основной сцены, и представляло собой небольшой квартальчик, окрашенный в красные тона. Кроме красного квартальчика в других частях зала были рассредоточены ещё с десяток христианских издательств, не вошедших в число «избранных» или принадлежащих другим христианским конфессиям. Посетителей у красных ларьков было не очень много. Я решил проверить цены, они оказались весьма приемлемые, некоторые книжки стоили 100-200 рублей, многие были выпущены в 2005, 2008 годах и, слава богу, до сих пор ещё не разошлись.

У красного павильона мне встретился молодой и энергичный поп в чёрной церковной униформе, как потом оказалось, это был главный пиар-менеджер РПЦ на выставке-ярмарке. Чтобы не провалить «разведку», я обошёл его стороной, предчувствуя, что, выпытывая маркетинговый секрет издательств РПЦ, я не сдержусь и выскажу то, что думаю о всей их церковной корпорации. Продавщица, женщина средних лет в платочке, сообщила, что «настоящие» (видимо, имелось ввиду «воцерковлённые») верующие в основном «книжек не читают», они в основном «занимаются обрядовой стороной» или читают прикладную литературу. Женщина показала мне книжку об устройстве пасеки и способах получения мёда. Я удивился и показал на красиво изданный сборник еврейских песнопений из Ветхого завета с комментариями. Продавщица заявила, что эти книги покупают только священники. «А что же покупают у вас простые люди?», – спросил я. Она указала на книгу о Матроне Московской и её чудесах. В принципе многие христианские издательства живут не за счёт «живого спроса», а за счёт финансов РПЦ, которая спонсирует издание, а затем помогает с распределением во внутрицерковные ларьки, где книги с трудом расходятся за несколько лет. Так и живут в тепличных условиях «госкредита» и «госзаказа».

Затем выяснилась ещё одна любопытная деталь церковной маркетинговой стратегии. Оказалось, я поспешил радоваться, что никто из церковных чинов не выступил с речами на открытии выставки. 17 марта организаторы объявили Детским днём на «Книгах России», и это прекрасно! Но, по странному стечению обстоятельств, этот же день стал днём «православной книги», центральным событием которого было выступление председателя Издательского совета РПЦ митрополита Калужского и Боровского Климента.

Вот такая тонкая ловушка для ничего не подозревающей публики. Они-то, наивные, идут купить интересные и полезные книги, а попадают в агитпункт РПЦ. Более того, согласно официальным пресс-релизам, пока детей отвлекали «кормлением Очень Голодной Гусеницы», их родителей агитировали на семинаре «Дети и Пасха. Опыт классической русской и современной детской литературы». Этакий совмещённый вариант курса «Основ православной культуры», который попы уже протолкнули в школу, и презентации на тему – какие книги надо купить, чтобы ребёнок, став взрослым, тоже покупал христианские книги.

В то же время эта национальная книжная выставка-ярмарка оказалась практически полностью зачищена от книг о великом тысячевековом прошлом русского народа и от актуальной политической литературы. А искусственно созданный вакуум было решено заполнить политкорректным христианством.

Очень печально, что наши чиновники поддерживают этот религиозный беспредел. Видимо, считая РПЦ филиалом министерства культуры и морали. Так, выступавшая на открытии выставки руководитель Департамента государственной политики Министерства связи и массовых коммуникаций Е.Г. Ларина обмолвилась, что заскочила сюда «с презентации книги великопостных проповедей святейшего Патриарха».

Какой тип людей воспитывает система взглядов, идеалом которой является человек просящий?

Как минимум такой индивид будет несамостоятелен, слабо инициативен, невежественен и очень зависим от воли начальников и властей. Недаром ведь христиане считают себя рабами Бога, а не его детьми, друзьями или хотя бы учениками. В подобном мировоззрении власти являются аналогом и воплощением Бога на Земле. Ведь недаром существуют такие понятия как «Помазанник Божий» и выражение «нет власти не от Бога» и т.д.

Некоторые ошибочно считают, что рабская покорность власти приносит государству стабильность. Не имея возможности жить независимо и своим умом, человек никогда не научится делегировать частичную власть над собой другим людям. Ведь сильному и самостоятельному человеку гораздо проще отдать часть того, чего у него и так в достатке, тому, кто может распорядиться властью над ним ещё лучше, чем он сам.

А забитый и обиженный раб всегда готов воткнуть нож в спину своему хозяину, когда тот ослабеет или отвлечётся. Бунт рабов жесток и беспощаден, но даже когда невольники освобождаются, они не становятся по-настоящему свободными. Человек, не умеющий самостоятельно выбирать и нести за этот выбор ответственность, остаётся рабом. Раб в душе будет рабом и на воле, поскольку его цепи сковывают не тело, а душу.

Наши власти опять сделали свою ставку на религиозность и христианство, сейчас это становится всё более и более очевидно. Это страшная ошибка, за которую, вольно или невольно, придётся платить, и чем дольше это будет продолжаться, тем выше будет цена для всех нас.

Николай Горюшин

ОТ «ДЖУЛЬБАРСА» ДО «ГЮЛЬЧАТАЙ»

Какой путь прошли за три четверти века! Только сравните два фильма «Джульбарс» и «Гюльчатай». И там и там речь идёт о спасении таджикской девушки, но что за дистанция! Достаточно вспомнить старую советскую картину, бесхитростную и добрую, чтобы появились уничтожающие аналогии.

А ведь есть ещё и «Белое солнце пустыни», созданное уже во времена покорения космоса, где тоже рассказывается о помощи закрепощённым женщинам Востока, а среди героинь - Гюльчатай. Спроста ли авторы назвали современную героиню именем, известным всей стране?

За целую эпоху, с 1935 года, когда снимался «Джульбарс», тема российско-таджикских отношений не изменилась. Не говорит ли это о наших взаимных интересах? Не означает ли появление «Гюльчатай», что о них вспомнили? Но и так ли вспомнили, как надо?

«Из всех нерусских мусульманских народов на территории СССР таджики являются единственной не тюркской - иранской народностью. Таджики – это народ, чья интеллигенция породила великого поэта Фирдоуси, и недаром они, таджики, ведут от него свои культурные традиции. Вы, должно быть, чувствовали в период декады, что у них, у таджиков, художественное чутьё тоньше, их древняя культура и особый художественный вкус проявляются и в музыке, и в песне, и в танце». И.В. Сталин.

Вот как надо говорить, если хочешь дружить с соседом! С уважением, без пренебрежения и высокомерия. А так ли в фильме, в котором даже имя главной героини выбрано не для того ли, чтобы друзья спасителя Паши, московские студенты-медики, могли её встретить словами «Гюльчатай, открой личико»? Кроме «Белого солнца пустыни» ничего о Средней Азии не знают?

Не оскорбляет ли таджиков этот фильм? Сцена, в которой отвязанные подружки Паши раскрашивают московскую гостью, одна из позорнейших. И не только из-за того, что красавица позволила «купиться», но, главным образом, из-за отношения к ней жениха. Вряд ли реальная Гюльчатай, посмотрев её, доверится российскому солдату, столь разному в горах и в Москве.

В этом кино всё надуманно и противоестественно. Всё настолько штамп, что с того момента, как Павел увёз красавицу в Москву, уже ясно, что он её покинет, что замуж она выйдет за Виктора, а Рустам постарается отомстить. А главное, Гюльчатай - просто кукла, игрушка обстоятельств, жертва восточных традиций и канонов поведения. Если бы на её пути не попалось столько добрых людей, жизнь пошла бы под откос, не начавшись. Наверное, в современном Таджикистане, свернувшем с советского пути и пережившем кровавую гражданскую войну, много таких девушек, но, право же, они не героини, выбор авторов, по меньшей мере, удивляет. Судя по рекламе, представлялся образ этакой «девушки с характером», отправившейся в Москву за судьбой. А показали вьюнок, цепляющийся за всякого, кто погладит по головке. Даже мечта об учёбе на медика, провозглашённая в начале фильма, не интересует авторов и переносится за его пределы.

Сталин как будто провидел, что в начале XXI века одной из самых бурно развивающихся стран и нашим потенциальным союзником будет Иран, а путь к дружбе с ним может лежать через таджиков.

«Демократы» сняли неудачный ремейк. Пэри 1935 года намного героичней Гюльчатай года 1970-го и уж тем более, 2012-го. Пэри – освобождённая девушка Востока, а обе Гюльчатай – рабыни, хотя между ними едва ли не столетний временной промежуток.

Итак, побег Гюльчатай из современного таджикского кишлака можно расценить побегом из рабства. Но и в Москве её ждёт подневольное положение! Наверное, зритель заметил, что российский паспорт ей сделал Павел по великому блату. А без паспорта она всё время попадала в неприятное положение.

Однажды Павел, к тому времени разочаровавшийся в невесте, освободил её из обезьянника. Не в уплату ли за освобождение он её фактически изнасиловал?

В другой раз ей и вовсе пропасть, но нашлась сердобольная душа, полицейская, приютившая в собственном доме. Надо сказать, Гюльчатай везёт на сердобольных: русская учительница в кишлаке, солдаты-пограничники, друзья Павла, его бабушка, офицер полиции, у которой не удалась личная жизнь, санитарки в больнице, Витя, с которым она, в конце концов, связала жизнь. Эти – главные, а, сколько ещё промелькнуло!

Ей все стараются помочь. Русские – добрый народ, несмотря на то, что в нём есть жанны и карловны. Добрых среди русских больше – вот, пожалуй, и весь смысл фильма, в котором таджикская золушка находит русского принца.

Я ничего не имею против этого, но насколько же выше смысл тех двух фильмов, предшествоваших «Гюльчатай»! Там речь идёт не об общечеловеческих ценностях. Советское государство защищает женщин Востока, а не занимается благотворительностью!

По воле авторов Гюльчатай попала в очень обеспеченную семью, квартира деда стоит целое состояние, мать Павла - преуспевающая бизнес-леди или учёная леди, или то и другое вместе. Здесь и конфликт и разрешение конфликта.

А если бы Паша был из рабочей семьи, что намного вероятней? Начиная с этого момента фабула произведения с каждым кадром становится нелепей. А финал, когда вслед за Гюльчатай в таджикскую глубинку стекаются все москвичи: и Павел, и Витя, и Витина мама с пашиным ребёнком, и майорша полиции с дочкой и женихом, раскаявшимся при виде её добродетелей сотрудником, и даже Жанна (!) – походит на гротеск или отчаяние авторов, не знающих, как закончить заигравшуюся фильму!

Над ней посмеются все, кто хоть сколько-нибудь знаком с таджикскими реалиями и положением гастарбайтеров в Москве. Понятно желание показать расположение русских к таджикам в пику неприятию гастарбайтеров москвичами, но так ли это надо делать?

Гюльчатай – не героиня, а жертва, жертва у себя на родине и жертва в Москве. Чему может послужить констатация этого факта, даже приукрашенная благостным финалом?

И впрямь, не вспомнить ли «Гюльчатай, открой личико»? Здесь же нечего открывать, всё ясно, как божий день. Пропагандистский фильм не удался. Ни на шаг не приблизил взаимопонимание таджиков и русских! Лучше бы сделали цветной вариант «Джульбарса».

Да правильно ли я понял идею фильма? Не предостерегают ли авторы таджикских «золушек» от Москвы? «Дедушка, я вам помогу», - бросается Гюльчатай к старику на московском вокзале. Но тот шарахается, ухватившись за поклажу: «Это же Москва, скорее чёрту поверишь, чем человеку»!

И уж совсем резко: не талибы ли заплатили за этот сериал? Могло быть так и так, разве что им пока не до Таджикистана…

Ю.М. Шабалин