Газета "Своими Именами" №25 от 19.06.2012

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА

В конце 20-х и в 30-е годы Германии не нужно было надрывать свои силы, как нам, создавая новые отрасли промышленности, строя заводы и домны, открывая сотни институтов. Она оккупировала индустриальные страны и заставила их работать на себя. Один только факт: вооружения, которое Германия захватила в поверженных странах, было достаточно, чтобы сформировать 200 дивизий. Нет, это не ошибка: 200 дивизий. У нас в западных округах стояло 170 дивизий. Чтобы обеспечить их вооружением, СССР потребовалось несколько пятилеток. Во Франции после ее разгрома немцы сразу же изъяли до 5000 танков и бронетранспортеров, 3000 самолетов, 5000 паровозов. В Бельгии присвоили половину подвижного состава для нужд своей экономики и войны и т. д.

Но главное, конечно, не изъятые вооружения, не трофеи.

У. Черчилль уже после войны писал, например, о Чехословакии: «Бесспорно, что из-за падения Чехословакии мы потеряли силы, равные примерно 35 дивизиям. Кроме того, в руки противника попали заводы «Шкода» — второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции (военной, разумеется. — Н.Е.),сколько выпустили все английские заводы за то же время».

Этот арсенал, далеко не единственный в Европе, работал на гитлеровскую армию вплоть до конца 1944 года. И как работал! Каждый пятый танк, поставленный в войска вермахта в первой половине 1941 года, был изготовлен на заводах «Шкода».

Чешские предприятия, по немецким — и надо думать, точным! — данным, постоянно наращивали военное производство. В 1944-м, например, ежемесячно они отгружали для Германии 300 тыс. винтовок, 3 тыс. пулеметов, 625 тыс. артиллерийских снарядов, 100 самоходных артиллерийских орудий. Кроме того, танки, танковые пушки, самолеты Ме-109, авиационные моторы и т. д.

В Польше на Германию работали 264 крупных, 9 тыс. средних и 76 тыс. мелких предприятий.

Дания покрывала потребности немецкого гражданского населения в масле на 10 процентов, в мясе — на 20, в свежей рыбе — на 90 процентов. И, разумеется, датская промышленность выполняла все немецкие заказы.

Франция (41 млн. населения) во главе с коллаборационистским правительством Лаваля и французские предприниматели охотно сотрудничали с немцами, были их главным поставщиком. К началу войны с СССР во французской «оборонке», работавшей на вермахт, было занято 1,6 млн. человек. По неполным немецким данным, до января 1944 года они поставили Германии около 4000 самолетов, около 10 тыс. авиационных двигателей, 52 тыс. грузовиков. Вся локомотивная промышленность и 95 процентов станкостроительной работали только на Германию.

Бельгия и Голландия поставляли немцам уголь, чугун, железо, марганец, цинк и т. п.

Самое интересное, все оккупированные страны, управлявшиеся коллаборационистами, не требовали оплаты наличными. Им обещали оплатить после победоносного — для немцев — завершения войны. Все они поработали на Гитлера бесплатно.

Кроме того, эти страны помогали Германии еще и тем, что взяли на себя расходы по содержанию немецких оккупационных войск. Франция, например, с лета 1940 года выделяла ежедневно по 20 млн. немецких марок, а с осени 1942 года — по 25 млн. Этих средств хватило не только на то, чтобы обеспечить немецкие войска всем необходимым, но и на подготовку и ведение войны против СССР. Всего европейские страны «подарили» Германии на эти цели более 80 млрд. марок (из них Франция — 35 млрд.).

А что же нейтральные страны — Швеция и Швейцария? И они работали на Германию. Шведы поставляли подшипники, железную руду, сталь, редкоземельные элементы. Они фактически питали немецкий ВПК до конца 1944 года. Быстрое наступление немцев на Ленинград было связано, в частности, и с тем, чтобы «запереть» наш военный флот и обезопасить поставки шведской стали и руды. Через шведские «нейтральные» порты для Германии шли значительные поставки из Латинской Америки. Наша военная разведка сообщала, например, что с января по октябрь 1942 года в Германию через шведские порты ввезено более 6 млн. тонн разных грузов, в основном стратегическое сырье. В отличие от оккупированных стран Швеция неплохо заработала на войне. Сколько? Такие данные до сих пор не опубликовано. Шведам есть чего стесняться. Как и швейцарцам. Последние поставляли точные приборы, а швейцарские банки использовались для оплаты крайне необходимых закупок в Латинской Америке.

Интересно было бы детально сравнить то, что получила Германия от оккупированных, союзных и нейтральных стран Европы (и, как выяснилось, в основном бесплатно) с объемом американской помощи Советскому Союзу (за нее мы платили). Оказывается, нет ни общей цифры европейской помощи Гитлеру, ни по отдельным странам. Лишь отрывочные данные. Для немцев, даже если судить по одной «Шкоде», эта помощь была крайне важна. Как и для нас, например, поставка американских «студебекеров» после Сталинградской битвы, сделавших Красную Армию мобильной и маневренной. Но, повторяю, нет в распоряжении историков полных данных о помощи Германии. А она, судя по имеющимся данным, была громадной. В четырехтомнике «Мировые войны XX века» приводятся такие цифры: промышленный потенциал после захвата Европы у Германии удвоился, а сельскохозяйственный — утроился.

Помогала Европа Гитлеру не только своими арсеналами. Ряд католических епископов поспешили назвать вторжение в СССР «европейским крестовым походом». 5 млн. солдат ворвались летом 1941 года на нашу территорию. 900 тыс. из них не немцы, а их союзники. Войну нам объявили помимо Германии Италия, Венгрия, Румыния, Словакия, Хорватия, Финляндия. Испания и Дания войны не объявляли, но своих солдат отрядили. Болгары с нами не воевали, но выдвинули 12 дивизий против югославских и греческих партизан и тем самым дали возможность немцам переправить часть своих войск с Балкан на Восточный фронт.

Это на лето 1941 года 900 тыс. европейцев выступили против нас. В целом же за войну эта цифра возросла до 2 млн. человек. В нашем плену оказались чехи (70 тыс.), поляки (60 тыс.), французы (23 тыс.) и далее по убывающей бельгийцы, люксембуржцы и… даже нейтральные шведы.

Это особая тема или особый разговор, почему европейцы так охотно помогали Гитлеру в войне против СССР. Антикоммунизм, бесспорно, играл немалую роль. Но не единственную и, пожалуй, не главную. Может быть, к этой теме следует вернуться отдельно.

И наконец, европейские страны помогали Германии ликвидировать постоянно нарастающий из-за призыва немцев в армию дефицит ее рабочей силы. По неполным данным, из Франции было доставлено на немецкие заводы 875,9 тыс. рабочих, из Бельгии и Голландии — по полмиллиона, из Норвегии — 300 тыс., из Дании — 70 тыс. Это и дало возможность Германии мобилизовать почти четверть своего населения, а они, как солдаты, по всем статьям на голову превосходили своих союзников — итальянцев, румын или словаков.

Все это вместе взятое обеспечило значительное превосходство Германии на нача-льном этапе во-йны, а затем дало ей возможность продержаться до мая 1945 года.

А как же движение Сопротивления? Ряд российских авторов считают, что его роль и значение в оккупированных индустриальных странах Западной Европы чрезвычайно раздуты. В какой-то мере это объяснимо: важно было подчеркнуть в те годы, что мы не одиноки в борьбе. В. Кожинов, например, приводит такие цифры: в Югославии погибло почти 300 тыс. участников Сопротивления, во Франции, чье население было в 2,5 раза больше, — 20 тыс., а в рядах германской армии погибло около 50 тыс. французов. Разве сопоставление этих потерь ни о чем не говорит? Разве случайно немцы держали в Югославии 10 дивизий? Разумеется, героизм французских участников Сопротивления несомненен и память о нем свята. Но попробуйте поставить на одну чашу весов весь ущерб, который нанесли они гитлеровцам, а на другую — всю ту реальную помощь, которую европейские страны услужливо оказывали Германии. Какая чаша перетянет?

Нет, вопрос надо ставить шире, отвечали историки. Возьмите две первые недели войны во Франции и в СССР. Уже на пятый день войны, настоящей войны, начавшейся 10 мая 1940 года, а не той, что немцы называли «сидячей», американцы и англичане — «странной», когда боевых действий просто не было, новый французский премьер-министр Рейне позвонил Черчиллю и сказал: «Мы потерпели поражение». Черчилль немедленно прилетел в Париж, надеялся поднять дух у союзного правительства. Но не преуспел. Пытались ли французские войска выходить из окружения, была ли у них своя Брестская крепость, свое Смоленское сражение? Свои героические бои окруженных под Вязьмой? Вышли парижане рыть противотанковые рвы? Призвал ли их кто-нибудь к действиям? Предложил программу борьбы? Нет, руководство — и гражданское, и военное — подвело Францию к тому, чтобы стать коллаборантом и всю войну работать на Германию. Страна лишилась чести. В своем большинстве французы побежали на юг и запад, сражаться они не хотели, главное было сохранить свои кошельки. Де Голль взывал к ним из Лондона, но откликнулись лишь сотни человек.

А как проходили первые две недели войны у нас? Да, был шок, растерянность, огромные потери. Были трусы и паникеры. Например, все руководство города Белостока сбежало в ночь с 22 на 23 июня, бросив город на произвол судьбы. Отдельные части не выдерживали и, как говорили тогда, драпали. Такое забывать нельзя, иначе мы никогда не извлечем уроков из 22 июня. Но главным было все же не это. В отличие от французов большинство советских солдат готовы были драться до последнего. Геббельс записывал в дневнике 28 июня: «Враг обороняется отчаянно». 2 июля: «… идут очень упорные и ожесточенные бои». По радио он мог молоть чепуху, для себя записывал то, что было на самом деле.

Руководство страны принимало энергичные меры: Черчиллю не нужно было прилетать в Москву, чтобы поднять дух Советского правительства. 23 июня была образована Ставка Верховного Главнокомандования. 24 июня — Совет по эвакуации (в считанные недели и месяцы на восток было переброшено 2700 крупных предприятий; без массы инициативных и высокопрофессиональных руководителей такое осуществить было бы невозможно — важный штрих того времени). 30 июня создан Государственный Комитет Обороны (высший чрезвычайный орган государственной власти, который должен был перевести на военные рельсы всю экономику). В конце июня отменяются отпуска, вводятся сверхурочные — до 3 часов в день. 3 июня Сталин выступает по радио с масштабной и конкретной программой действий, которая вдохновляет страну. В Москве, Ленинграде и других городах формируются добровольческие дивизии народного ополчения. К осени их будет уже 60. За первые три дня войны поступает 70 тысяч заявлений москвичей с просьбой отправить их на фронт.

Ни петэнов, ни лавалей у нас не оказалось. В распоряжении историков нет никаких документов, показывавших, что кто-то из наших руководителей предлагал задобрить Гитлера, пойти на уступки, на перемирие. Нет, наверху было полное единодушие: «Все для фронта, все для победы!»

Спустя три месяца после нападения на СССР Гитлер, озадаченный, что война пошла совсем не так, как планировали немецкие стратеги, признается своему ближайшему окружению: «22 июня мы распахнули дверь и не знали, что за ней находится».

Проницательный президент США Ф. Рузвельт заметил советскому послу: «22 июня Гитлер совершил первую крупную ошибку».

Как выяснилось уже довольно скоро, не просто первую, а роковую. Хотя за ним и стояла вся индустриальная мощь континентальной Европы.

Николай Ефимов, №25, 2008

ОККУПАЦИЯ

Наряду с голодом 1921-1922 годов, немецкая оккупация Севастополя 1942-1944 годов стала одной из самых ужасных страниц его истории. Нельзя сказать, что данный период жизни нашего города является чем-то вроде «терра инкогнита», поскольку уже более сорока лет действует на улице Ревякина музей истории коммунистического подполья в периода 1942-1944 годов. Один из очень немногих подобного рода в странах СНГ. Но исследовать всё ещё есть что.

Что касается немецких оккупационных органов, то они начали формироваться штабом 11 армии за месяц до взятия Севастополя, в конце мая 1942 года в Бахчисарае. Основой оккупационных властей была военная или, как называли ее немцы, местная комендатура («ортскомендатур») во главе сначала с майором Купершлягелем, а затем подполковником Ганшем. Ее силовой структурой была команда полевой жандармерии (военной полиции) в количестве 20 человек под командованием обер-лейтенанта Шреве. После того, как по мере продвижения немецких войск к Сталинграду Севастополь вышел из армейской зоны оккупации (полоса шириной 500 километров вдоль линии фронта), в городе появилось управление службы безопасности (СД) и полиции безопасности во главе с оберштурмбанфюрером Фриком. Оно насчитывало семь сотрудников, 3 переводчиков и комендантский взвод из 20-25 эсэсовцев. До этого в городе действовала команда тайной полевой полиции (GPP) армии (группа ГФП-647).

Именно эта команда первой из оккупационных органов вошла в Севастополь утром 1 июля 1942 года вскоре после его взятия немецкими войсками. Первым делом сотрудники этого «полевого гестапо», как их называли сами немцы, направились к зданию Севастопольского горотдела НКВД Крымской АССР. И к своему немалому и радостному изумлению обнаружили, что практически вся его документация сохранилась. Начиная от бумаг отделения госбезопасности, отделения милиции и заканчивая ЗАГСом. Об этом подробно рассказывается в комплексе донесений команды ГФП, который находится в сборнике немецких архивных документов, посвященных Севастополю 1941-1942 годов. Его собрал и опубликовал в 1998 году в Германии историк Ганс-Рудольф Нойман. Согласно имеющимся в нем отчетам, ГФП, благодаря захваченным в горотделе документам, раскрыла и уничтожила сначала сеть подпольных организаций, созданных горкомом партии, горотделом НКВД, а после обработки документов паспортного стола и ЗАГСа были обнаружены разведывательные сети, оставленные Приморской армией и Черноморским флотом. В общем, начальник Севастопольского горотдела НКВД старший лейтенант госбезопасности (армейское звание майор) Константин Нефедов оказался плохим профессионалом своего дела. Это подтверждает и документальный рассказ Фреда Немиса «Шпион в Севастополе: драматическая акция агента КГ-15», согласно которой немецкие агенты в осажденном Севастополе также чувствовали себя весьма свободно.

Продолжая рассматривать систему немецких оккупационных органов в Севастополе, необходимо отметить, что германской военной комендатурой была создана и марионеточная городская управа во главе с городским головой (бургомистром) Мадатовым, а с августа 1942 года - Супрягиным. Полевой жандармерией была также сформирована «русская гражданская вспомогательная полиция» во главе с полицмейстером Корчминовым-Некрасовым. После того, как в декабре 1942 года ей был передан ряд розыскных функций, она была переименована в «русскую вспомогательную полицию безопасности» и переподчинена управлению СД.

Первым мероприятием немецких оккупационных властей стала всеобщая перерегистрация оставшегося в Севастополе гражданского населения. Она проходила с 9 по 15 июля 1942 года и имела целью установление полного контроля над жителями, выявление категорий лиц и национальных групп, подлежащих уничтожению, учет трудоспособного населения, подбор лиц, согласных сотрудничать с оккупационными властями. Этому очень помогала сохранившаяся документация паспортного стола и ЗАГСа. Около 90% уничтоженных из примерно 1 500 человек к концу августа 1942 года составляли лица, признанные политически опасными: партийные и комсомольские руководители, советские служащие и руководители предприятий, сотрудники госбезопасности и милиции, персонал органов юстиции, пожарные, отказавшиеся поступить на службу к немцам, депутаты советов, лица, награжденные правительственными наградами и почетными званиями.

Впрочем, и полная лояльность к оккупационным властям не спасла от угрозы смерти. Если во время периодических массовых проверок документов в доме или квартире оказывался посторонний человек без документов, то очень часто расстреливались все там проживавшие или, в лучшем для них случае, отправлялись в концлагерь. Для поддержания постоянного страха населения в первые месяцы оккупации на Пушкинской площади (ныне пл. Суворова) была установлена виселица. На ней периодически проводились немотивированные казни случайных лиц, которых задерживали во время облав, проверки документов или даже прямо в городской управе. Именно так были задержаны, а затем повешены трое подростков 14-15 лет: Анатолий Власов, Виталий Мацук, Николай Лялин, пришедшие в управу получить продовольственные карточки для своих семей. Чтобы как-то прикрыть этот беспредел, полевые жандармы повесили им на грудь таблички «За саботаж». Об этом на судебном процессе в Севастополе в ноябре 1947 года подробно рассказал начальник полевой жандармерии обер-лейтенант Шреве.

К постоянному страху смерти от пули и петли постоянно добавлялся страх голодной смерти. Пайки получали только те, кто работал в немногочисленных предприятиях и учреждениях, открытых немецкими властями. Остальные должны были искать пропитание сами. В результате из примерно 40 тысяч жителей оккупированного Севастополя за время оккупации насильственной смерти подверглись 2 тысячи. От голода за время оккупации умерло около 3 тысяч человек.

Этот непереносимый ужас бытия, устроенный севастопольцам немецкими оккупантами, длился два казавшихся бесконечными года, до тех пор пока, наконец, 9 мая 1944 года в город не вошли войска 4-го Украинского фронта, вернувшие город и его жителей к нормальной жизни.

К. Колонтаев, №15, 2007

КАЗНЬ ВЫМОРАЖИВАНИЕМ

Человек велик, гениален в сфере производства добра. Он же жесток и кровожаден, глубок до бездония в делах изобретения подлости, пыточных домов-клеток, инструментов издевательства с целью слома непокорных.

В этом мы можем убедиться, взглянув на сегодняшнюю нашу действительность. Мэр города Владивостока Ю. Копылов на митинге в честь памяти погибших за Родину героев заметил мимоходом: «Ежедневно в городе убивают двоих-троих, каждые два дня - заказное смертоубийство...» Дожили. Это было сказано 25.10.03 г.

Но я хочу сказать о прошлых умельцах умерщвления живых здоровых людей...

В январе 1942 г. в нашу деревню Тигощи Псковской области, оккупированную немцами, вдруг приехала группа фюреров-офицеров вермахта. Длинная кавалькада сияющих лаком легковых автомашин остановилась в центре. Из кабин вышли высокие чины в меховых чёрных шинелях и жёлтых, отороченных белой овчиной бурках-унтах. Ремни портупей, кобуры с оружием блестели на морозном солнце. Фронт от нашей деревни стоял в 40 километрах в районном центре Холм. Офицеры прошлись по деревенской улице в сопровождении местного гарнизонного начальства. Деревенские жители зимовали в землянках за садами, на огородах. Приехавшая делегация выбрала три рядом стоящих бревенчатых дома, построенных перед самой войной. На стенах нарисовали какие-то знаки. Из текста выделялись человеческие черепа над двумя берцовыми костями. На следующий день в отмеченных домах закипела работа. Сначала были выломаны окна вместе со стёклами и рамами, потом вырвали входные двери. И самое зловещее для суровой псковской зимы - взорвали капитальные деревенские печи. Битый кирпич выносили поляки, выполнявшие тыловые оборонные работы для немцев. Они же разгружали подошедшие фуры с лесом.

Сосновый тонкомер, не обрубая сучков, укладывали ниже только что снятого пола. Получился накатник из кругляка. Примерно на высоте 700 мм сделали второй, третий и четвёртый ряды нар из сучковатых сосен. Всё делалось с таким расчётом, чтобы можно было через выбитую дверь залезть на каждый этаж настила. Дверной проём удлинили соответственно. В это же время финские добровольцы железнодорожными костылями крепили на окна стальные кованые решётки. Такой же железной клетчаткой заделали дверь. Изуродованные таким образом дома обтянули колючей проволокой на изоляторах-«стаканчиках», как выражались тогда. Работы шли по-военному споро. Через несколько дней под усиленной охраной пригнали постояльцев - немцев-штрафников без погон и ремней, но в форме. Они пришли под вечер, несколько сот молодых здоровых людей. Наши деревенские старики, прошедшие немецкий плен и дороги Первой мировой, определили: «Эти немцы отказались идти в наступление-атаку, поэтому их пригнали в тыл на исправление-наказание»...

А солдат, между тем, под хриплый лай собак и винтовочные выстрелы загоняли в приготовленные казематы. Первые из строя лезли на первый настил, согнувшись в три погибели, затем - на второй, третий и т.д. Люди лезли в норы между сучковатыми брёвнами, где можно было только лежать или ползти на брюхе, раздирая одежду. С наступлением темноты все три пыточных дома были запрессованы живой человеческой плотью. Решётчатые двери и окна задраены, колючая проволока подключена к щитку. Подошедшая крытая машина дала ток на охранную паутину. Затарахтел дизель-генератор, пугая тишину зимней ночи. Центральную часть деревни осветили яркие электрические лампочки на деревьях и столбах. В тёмном небе гудели краснозвёздные бомбовозы. Бомбили полностью затемнённые станции Локню, Сущёво, Насву. Освещённую деревню Тигощи не трогали.

Деревня, загнанная под землю, не спала допоздна. В землянках обсуждали с жалостью положение штрафников. Стояла лютая зимняя стужа. Через грохот дизеля доносился стон и зубовное лязганье шевелящейся человеческой массы. Сон в таких условиях означал смерть. Охрана располагалась в тёплых домах и блиндажах, ощетинившихся пулемётами. Собак, злобных овчарок, на ночь увели в колхозные дворы, уберегая от холода. Ранним утром штрафников подняли и начали выводить из-за стенок. Окоченевшие, обмороженные люди вытаскивали трупы своих товарищей. Оставшихся в живых строили в колонны и гнали на колхозный пруд к прорубям умываться до пояса и чистить зубы. Потом кормили серой липкой баландой и отправляли на работы - копание траншей линии обороны на деревенской околице. Землю, замёрзшую до каменной твёрдости, долбили железными ломами. Голая сталь инструмента на двадцатиградусном морозе обжигала кожу на ладонях. Арестанты приспускали рукава шинелей, оберегая руки. В пробитые отверстия финны закладывали круглые взрывпакеты, в обед взрывали. В первый же день с помощью динамита вырыли две огромные ямы, куда кидали голые замороженные трупы. Одежду нарасхват напяливали на себя живые. Мертвецы лежали, не разлагаясь, несколько дней, пока около ям не появились крысы, лисицы и ночные волки. Эти звери во время войны обгрызали погибших. Потом захоронения стали накрывать щитами. По мере наполнения могильники зарывали, приготовив новые.

В воскресенье, после первой недели вымораживания, оставшихся в живых выгнали на гладкую, как стол, болотную луговину. Арестанты вышли с тощими рюкзачками за спиной. Солдат поставили на снег на колени в четыре длинных ряда. Деревенский люд пригласили на просмотр. Старики, женщины и дети высыпали из землянок и расположились на косогоре. Толпа меж собой решила, что будет отслужен молебен или другой какой-то обряд раскаяния, прощения. А может, публично расстреляют из пулемётов двух линий охраны железнодорожной насыпи и от деревни. Болото находилось между этими позициями. Из комендантского дома вышла группа офицеров, тепло и не без форса одетых. В хвосте свиты шёл наш поп в чёрном тулупе, в шапке и валенках, с деревянным крестом на плече. Офицеры зашли с края болота от копаной дороги и двинулись вдоль заднего ряда сидящих на снегу. Они останавливались возле каждого арестанта отдельно и тросточками, палочками, хлыстиками дотрагивались до разложенного на снегу имущества. Шла издевательская, скрупулёзная проверка наличных вещей. Ревизия двигалась медленным шагом, а несколько человек уже лежали скрюченные, без движения. Поп махал над ними крестом. Православное духовенство отпускало, прощало грехи только замороженным и их истязателям - всем чохом публично. После долгой церемонии обыска на снегу остались лежать 53 трупа. Живые ушли. «Почему их не расстреливают?» - пытались понять односельчане. Два деревенских деда по приказу коменданта складывали окоченевших в сани и отвозили к ямам. Мы - любопытные мальчишки - рассматривали оставшееся на земле бесхозное имущество, но не трогали его. Там лежали расчёски, зубные щётки, баночки, щипчики для ногтей, платочки, полотенчики, обмылки и разная другая мелочь вплоть до пуговиц и иголок. Ряды узников быстро редели, вскоре освободился один из домов. Его отключили от освещения и колючку обесточили. Два других продолжали действовать. Под утро проёмы окон и дверей затыкались изнутри трупами. Дизель по-прежнему грохотал, но к нему в деревне как-то привыкли. Но вот с фронта привезли пополнение - новую партию штрафников. И ужас казни холодом и голодом начал раскручиваться второсерийно.

Наконец начались февральские буранные оттепели, и процесс вымораживания удлинился. В течение короткого светового дня, когда узники были на работах, а охрана отдыхала, нам, мальчишкам, удавалось заглянуть на нижние этажи соснового накатника. Нары для спанья представляли бурое ледяное лежбище, покрытое замороженными человеческими экскрементами, кровью и рваным тряпьём. Мы в эти норы бросали варёную картошку, свёклу, куски скудного своего хлеба. Наша благотворительность длилась недолго, кто-то донёс, и немцы учредили дневную охрану. Были в нашей непокорённой деревне люди, которые использовали трагедию немецких солдат в своих корыстных интересах. Но это уже будет другая глава. Пыточные дома с наступлением тепла в конце марта немцы сами же и сожгли, скрыв в огне преступление. Но остались зловещие ямы. Они заросли кустарником после войны.

Деревня Тигощи Псковской области Бежаницкого района, разорённая новыми фашистами, пока стоит между двух дорог - автомобильной и железной.

Летом прошлого года показывали рекламоустрашающий телерепортаж с военной базы Гуантанамо о современном лагере смерти, в котором новые фашиствующие янки содержат узников смерти, обречённых на вымирание от солнца, голода, цепей и одиночества. В наше перекормленное информацией время людей, выкраденных из различных стран, упрятали за стальные кованые решётки, колючую проволоку под током и наделили кандалами. Количество пленников засекречено, скрыто и то, какие инфекционные болезни на них испытывают. Согласитесь, нечто подобное уже было сотворено в Тигощах зимой 1942 года. Тогда бушевала мировая война и некому было заступиться за вымораживаемых. А теперь лицемерные, злобствующие борцы за права человека заткнули свои мозолистые языки под хвосты и молчат об американской гнуси. Однако показанный ролик не помог. Антиамериканская борьба в Ираке набирает силу. Людям надоело бояться. По-моему, в Ирак, да и в сами Штаты возвращается вьетнамский синдром весны 1975 года - бегства из оккупированной страны.

Ваша газета печатает воспоминания ветеранов войны - солдат Великой Отечественной, непосредственно воевавших на её фронтах. Жизнь, однако, - неостановимая мельница, перемалывающая человеческий материал. Воины - участники сражений - уходят безвозвратно. Пока остаёмся мы, активные наблюдатели, свидетели той эпохи. Будучи детьми, вездесущими мальчишками, полной мерой хлебнули лихолетья. Наши воспоминания могут быть любопытными, поучительными летописями истории Родины и народа-борца, не сломленного тогда, не сдавшегося и теперь. Нынешняя оккупация внутривенная - по своим последствиям намного страшнее и трагичнее для России.

Тогда враг был виден, вот он, в зелёном мундире. «Убей его!» Сегодняшний маскарад сложнее искуснее закамуфлирована вражеская рожа. Врага поместили в нутро, под черепную коробку залезли, изъяв оттуда здравый смысл с помощью наркоты. Из обычного общественного человека сотворили скота злобного, похотливого, жадного, завистливого - индивида, монстра.

В. ДРОЗДОВ, №36, 2004 г.

Краткая биография:

Родился в 1933 г. в деревне Тигощи Бежаницкого района Псковской области. С 1951 г. - на морском флоте, Дальневосточное пароходство - 41 год. Советская власть меня подняла от кочегара до старшего механика-универсала. Практически участвовал в военных конфликтах: 1941-1945 гг. - Великая Отечественная война; 1952-1953 гг. - Корея; 1954-1956 гг. - Вьетнам; 1960-1963 гг. - Куба; 1962 г. - Камбоджа; 1964 г. - Индонезия; 1968-1975 гг. - Вьетнам; 1979 г. - Вьетнам-Китай. С 1990 г. - Россия.