Газета "Своими Именами" №26 от 26.06.2012

УНИКАЛЬНЫЙ КОТ ЙОСЯ

Одним из направлений советской идеологии была пропаганда любви к книге как к источнику знаний. Она велась в стране под ленинским лозунгом «Книга есть главнейшее и могущественное оружие социалистической культуры» и опиралась на глубокие русские традиции. Ещё В.Г. Белинский писал в 1840 году: «Книга есть жизнь нашего времени». У юного Йоси любовь к книге приняла, прямо надо сказать, неожиданные и гипертрофированные формы. Как это ни парадоксально, но она выработало в нём пренебрежение к окружающим. «В качестве собеседника книга более надёжна, чем приятель или возлюбленная», - считал он, находясь уже в зрелом возрасте. «Многочтение» для юного Йоси стало источником не самообразования, а самоутверждения собственной личности, собственной исключительности. И формой этого самоутверждения он избрал стихосложение.

Поэзия - это особый вид творчества. Это не просто искусство рифмы, а искусство музыки слова. Уметь рифмовать слова, выражать мысль в стихотворной форме могут многие. Придать же рифме тонкие и сложные художественные оттенки, наполнить её глубоким смыслом может только настоящий поэт. Если композитор создаёт музыку звуков, то поэт создаёт музыку слов. Стремление к поэтическому творчеству потребность души. Потребность эта возникает не на пустом месте, а порождается окружающим миром. Гений Пушкина возник в обстановке увлечения поэзией в его семье. С детства он впитал в себя поэзию Жуковского и Батюшкова, гостивших в семье Пушкиных, народное творчество в сказках своей няни Арины Родионовны, споры о поэзии его дяди, поэта Василия Львовича Пушкина. Эта аура породило в нём тягу к поэтическому творчеству, стала побудительным мотивом к нему. Ну а какие побудительные мотивы к поэтическому творчеству были у Йоси? Отчего у него возникла такая потребность? Биографы нобелиата об этом как-то умалчивают. С уверенностью можно утверждать лишь о времени, когда прорезалась у него тяга к поэзии. А прорезалась она у него в геологической экспедиции, в восемнадцатилетнем возрасте. До этого же «великого исторического момента», по версии еврейского кагала, будущий нобелиат метался от одной профессии к другой. Работал фрезеровщиком, кочегаром, фотографом, даже санитаром в морге. Но всё это было ему не по душе. Его мятущаяся натура искала чего-то особенного. Но вот он попадает в геологическую экспедицию в Якутию. Именно в геологической экспедиции он обращает свой взор на поэзию как на источник существования. Об этом периоде жизни нобелиата Людмила Штерн говорит: «Для того чтобы прочитать всякую литературу, для того чтобы свободно разговаривать нужно было отвалить подальше от глаз КГБ. В Сибири не так следили. Да кто там, в лесу, кроме комаров». Очень глубокая по своей глупости мысль. В сибирских лесах, может быть, и не было глаз КГБ, но и «всякой литературы» тоже не было. Вот как вспоминает о якутской экспедиции сам уникальный кот: «Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел её, тут-то я все понял: чем надо заниматься. По крайней мере, я очень завелся, так что Евгений Абрамыч как бы во всем виноват». А нашёл он в книжном магазине Якутска том стихотворений Евгения Абрамовича Баратынского из серии «Библиотека поэта». Сегодня о поэте пушкинской поры, Е.А. Баратынском, знают разве что литературоведы, а тогда, в 1959 году, сборник его стихов можно было приобрести даже в далёком Якутске. Более того, именно там его и можно было свободно приобрести. И не потому, что не было в Якутске «глаз КГБ», а потому что в центральных городах такие книги не залёживались на полках магазинов, а раскупались влёт. Советский Союз в действительности был самой читающей страной в мире. Но почему же именно в геологической экспедиции у юного лоботряса прорезался интерес к поэзии? По его собственным словам, этот интерес возник в нём под впечатлением от прочитанного томика стихов Баратынского. Неужели его так сильно потрясла поэзия Баратынского? Полагаю, что всё гораздо проще и приземлённей. Работая в городе на различных предприятиях, он мог свободно прогуливать и увиливать от работы, а в экспедиции у него такой возможности не было. Находясь круглосуточно на виду у коллектива, юный лоботряс не мог увильнуть от порученной ему работы. Жёсткие условия необходимости работать, как все, не только не изменили его презрительного отношения к физическому труду, а, наоборот, заставили его изощрённый еврейский ум найти сферу обитания, в которой можно было бы открыто паразитировать. И он её нашёл в поэтическом творчестве. К поэзии его потянуло не внутренняя потребность его души, а сугубо практические соображения. Как он сам выразился: «тут-то я все понял: чем надо заниматься».

Маясь в экспедиции, не имея возможности отвертеться от презренного физического труда, Йося пришёл к мысли о возможности паразитирования на литературном поприще. Кто-то может возразить, сказав, что у каждого поэта были свои пути, которые привели его в поэзию. Пушкин пришёл в поэзию через поэтическую атмосферу его семьи. У Йоси не было такой атмосферы. Папа-фотограф и мама-бухгалтер поэзией не увлекались. Получается, что тяга к поэтическому творчеству у него возникла внезапно, на ровном месте, от сырости? Но такого не бывает. Исходя из фактов его биографии, путь к поэтическому творчеству Йоси – путь от кирки и лопаты, а точнее, бегство от них. Могут ли такие побудительные мотивы породить потребность души в поэтическом творчестве?

В ещё не замутнённой бытом юности, находясь во власти возвышенных чувств, многие пишут стихи, изливая в них свою душу и поверяя только близким друзьям. А вот практичный Йося, едва нацарапав первые свои вирши, понёс их в редакцию. Какие же мысли он положил в рифму? «У каждого свой храм. /И каждому свой гроб. /Юродствуй, воруй, молись! /Будь одинок, как перст!». Вот какие чувства волновали юного Йосю. В стихотворении «Памяти Е.А. Баратынского» он пишет: «Как хорошо, что никогда во тьму/ ничья рука тебя не провожала,/ как хорошо на свете одному/ идти пешком с шумящего вокзала». Стихи, не отличаясь высоким слогом, утверждают не просто бегство от общества, а противопоставление себя обществу. Уже в юности Йося относится к поэзии не как к потребности души, а как к средству для сытой жизни. Именно об этом он пишет в стихотворении «Проходя мимо театра Акимова». Уже в юности в Йосе проявляется презрительное отношение к человеку вообще. «Каждый пред Богом наг. Жалок, наг и убог», - пишет он. Такое, надо сказать, хамское отношение к человеку Йося проявлял всю свою жизнь.

Важнейшей вехой в становлении нобелиата Йоси стал суд над ним. Причём именно в становлении нобелиата, а не человека. Суд над тунеядцем Йосей позволил ему, а впоследствии и его биографам, объявить себя не прото незаслуженно пострадавшим от Советской власти, но и активно боровшимся с ней. А этот факт – важнейший показатель для получения Нобелевской премии. Антисоветизм Нобелевского комитета общеизвестен.

13 марта 1964 года Дзержинским народным судом г. Ленинграда Иосиф Бродский был осуждён за тунеядство на пять лет высылки с обязательным привлечением к физическому труду. Документы этого судебного процесса всё ещё пылятся где-то на полках судебного архива, но, к счастью, искать их нет необходимости. Стенограмму процесса, втайне от властей, записала журналистка Фрида Вигдорова и опубликовала её в зарубежной прессе как документ, обличающий беззаконие Советской власти. Фрида Вигдорова – журналистка, статьи которой публиковались в шестидесятых годах даже иной раз в центральных советских газетах, одна из первых в еврейском кагале ринулась в бой на защиту «гениального поэта» Йоси. Публикацией стенограммы судебного процесса над Йосей она привлекла на его защиту весь мировой еврейский кагал. Как тут не вспомнить слова Кагановича о том, что евреи «больше поддерживают узы с зарубежными сородичами».

Со стенограммой судебного процесса по делу Бродского, записанной Фридой Вигдоровой, любой желающий может ознакомиться в Интернете. И хотя она, видимо, не очень полная, но очень хорошо отражает атмосферу и суть процесса. В предисловии к стенограмме, написанной Лидией Чуковской, даётся краткая, но точно отражающая суть судебного процесса аннотация. «Схема допроса: “Отвечайте суду, почему вы не работали?” - “Я работал. Я писал стихи”. - “Отвечайте, почему вы не трудились?” - “Я трудился. Я писал стихи”. - “А почему вы не учились этому в вузе?” - “Я думал... я думал, это от Бога”. Любой, кто вырос в буржуазном обществе, кто впитал и принял всю систему его нравственных и моральных устоев, прочитав эти строки, с неподдельным возмущением отнесётся к суду над Бродским. «Что это за судилище, - скажет он, - да кому какое дело работаю я или не работаю. Судом попираются права и свобода личности». Именно на такую реакцию зарубежных читателей и рассчитывала Фрида Вигдорова. Но действительно ли это было судилище? Давайте окунёмся в тот далёкий 1964 год.

Тунеядство – паразитическое существование за счёт других. Такое определение тунеядству даёт любая энциклопедия. В Советском Союзе тунеядство было уголовно наказуемым. Почему? Современные буржуазные идеологи объясняют это тем, что тунеядство в Советском Союзе приобрело не только социальный, но и политический аспект. Оно было несовместимым с принципами социалистического общества и было стратегией борьбы власти с антисоветскими проявлениями, такими как диссидентство. Такое объяснение не просто не соответствует действительности, оно целенаправленно стремится увести в сторону от истинных причин борьбы с тунеядством в Советском Союзе. А между тем эти причины были просты и носили чисто житейский, экономический характер. Представим себе семью с единым бюджетом, в которой все члены семьи работают, кроме одного. Этот один не желает работать и живёт за счёт остальных членов семьи. Причём живёт не как скромная приживалка, а стремится иметь не просто равные блага, а даже большие блага, чем работающие члены семьи, трудом которых создаются эти блага. Как к такому сородичу отнесутся остальные члены семьи? Естественно, отрицательно. Более того, они его не захотят содержать, а заставят работать или, в противном случае, изгонят из семьи. Справедливо ли такое отношение членов семьи? Без сомнения, да. Именно такое отношение было у советских граждан к тунеядцам. Почему? Ведь казалось бы, одно дело бюджет семьи, но другое дело бюджет государства. Суть в том, что в отличие от бюджета буржуазного государства, в бюджете социалистического государства имелась статья расхода «Общественные фонды потребления». Финансируемая за счёт национального дохода, она затрагивала жизненные интересы всех граждан страны. За счёт общественных фондов потребления в Советском Союзе обеспечивалось полностью бесплатное школьное, среднетехническое и высшее образование. Причём все студенты техникумов и ВУЗов обеспечивались стипендией. За счёт этих фондов в СССР существовало полностью бесплатное медицинское обеспечение всех граждан страны, включающее полностью бесплатное амбулаторное и стационарное лечение. У граждан страны начисто отсутствовало понятие стоимости медицинских операций. Их проведение определялось только необходимостью для лечения больного, какое бы дорогостоящее оборудование и высокооплачиваемые специалисты для их проведения не требовались. За счёт общественных фондов потребления гра-ждане страны обе-спечивались пособиями, пенсиями, бесплатными и льготными путёвками в дома отдыхов и санатории, бесплатное содержание детей в дошкольных учре-ждениях, т.е. обеспечивались личные потребности граждан. Из бюджета социалистического государ-ства граждане обеспечивались бесплатным жильём с низкой, чисто символической оплатой коммунальных услуг (3-4% от заработной платы), обеспечивались твёрдые низкие цены на продукты питания первой необходимости, сверхнизкая плата за проезд на общественном транспорте. Все эти блага создавались трудом всех граждан страны – трудом, создающим национальный доход страны и в конечном счёте общественные фонды потребления. Естественно, к гражданам, не занимающимся общественно-полезным трудом, но пользующимся всеми благами, которые этот труд создает, было крайне отрицательное отношение. Это отношение не навязывалось сверху, а исходило из простой житейской психологии простых граждан страны – почему я должен кормить нахлебника? Борьба с тунеядством в Советском Союзе была не велением власти, а велением всего общества. Таким образом, судебное преследование за тунеядство не только не попирало права граждан, а защищало их права.

Бродского судили не обычным судом, а выездным. Была такая форма судебных заседаний в советское время, когда они проводились не в здании суда, а непосредственно в трудовых коллективах, в которых работал обвиняемый. Поскольку Бродский нигде не работал, его судили по месту жительства, в помещении клуба строителей 15-й ремстройконторы (Набережная Фонтанки, д.22), т.е. непосредственно среди жителей района, в котором он жил. Так что судилища не было. Бродского публично осуждали простые граждане страны. Даже тенденциозная отрывочная стенограмма судебного заседания Фриды Вигдоровой не может скрыть этого факта. Обратимся к этой стенограмме опять.

На вопрос судьи, почему Бродский не работает, тот ответил: «Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим поколениям». Каково самомнение! Пушкин, став уже признанным великим поэтом России, с полным основанием написал о себе: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный./ К нему не зарастёт народная тропа». Двадцатитрёхлетний лоботряс Йося, ещё ничего толком не создавший, имевший за собой, по словам его же защитников на суде, только лишь задатки стать поэтом, уже представляет свои стихи как, ни много ни мало, нужные всему народу! Он мнил себя великим поэтом! Такое поведение Йоси не могло не озадачить любого нормального человека и вызвать сомнение в его психическом состоянии. Именно поэтому первый суд над Бродским, состоявшийся 18 февраля 1964 года, не вынес никакого судебного решения, направив его на судебно-психиатрическое освидетельствование. Вполне обоснованное направление. Представьте себе, что перед вами сидит человек и на полном серьёзе утверждает, что он поэт от бога, а его стихи нужны всему народу. Что вы подумаете? Что перед вами сидит больной шизофрнией и его надо не судить, а лечить. Это же самое подумал суд. Для нормального человека более чем очевидно то, что оценку творчеству поэта дают читатели, а не поэт сам себе. Бродский возвеличивал себя сам.

На суде Бродский предстал как самовлюблённый и уверенный в своей гениальности проходимец. Но не только эти качества Бродского вскрылись на суде. На вопрос судьи о том, почему он часто менял место работы, Бродский ответил: «Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях». Общественный обвинитель, Сорокин, по этому поводу задал свой вопрос (общественный обвинитель – не прокурор, а выдвинутый трудовым коллективом из своей среды обвинитель): «Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему же вы не захотели служить в Советской Армии?». Бродский отказался отвечать на этот вопрос. Но по требованию судьи ответил: «Я был освобожден от военной службы. Не “не захотел”, а был освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни». Почему Бродский сразу не захотел так ответить? Да потому что этот ответ был, мягко говоря, не правдив. Бродский был единственным сы-ном в семье, а его родители были пе-нсионерами по старости. По сове-тским законам он был признан единственным кормильцем в семье и поэтому был освобождён от службы в армии. Сказать эту правду - значит сделать себя посмешищем в зале суда. Представьте себе молодого, здорового и сильного парня, воспользовавшегося правом единственного кормильца не служить в армии, а в действительности живущего за счёт престарелых родителей, которым он, наоборот, должен был быть кормильцем и опорой. В этом эпизоде проявилась вся безнравственная сущность тунеядца Йоси. В военкомате он представлял себя единственным кормильцем своих родителей, а на деле тянул из них последнее. Низость! По-другому не скажешь. Не желая, видимо, присутствовать на позоре своего сына, родители Йоси не пришли на судебное заседание. Его нравственное убожество было для них очевидно.

Итак, непримиримый борец за нравственное убожество, за право жить паразитом Йося был сослан …нет, нет не в сибирские лагеря, не в рудники, а в российскую, крестьянскую глубинку, в Коношский район Архангельской области, в деревню Норинскую. В своё время великий русский поэт Пушкин за непримиримую борьбу с царским самодержавием тоже был сослан в российскую глубинку, в Михайловское. Находясь в Михайловском, Пушкин создал произведения, которые впоследствии стали знаменитыми и любимыми в народе. Ну а какими поэтическими изысками порадовал нобелевский гений Йося, находясь в деревне Норинской? Бродский вспоминал: «В Норинской сначала я жил у добрейшей доярки, потом снял комнату в избе старого крестьянина. То немногое, что я зарабатывал, уходило на оплату жилья, а иногда я одалживал деньги хозяину, который заходил ко мне и просил три рубля на водку». Через годы после трудотерапии в Норинской, находясь в США, в интервью Майклу Скаммелю на вопрос: «Как на Вашу работу повлияли суд и заключение?» Бродский ответил: «Вы знаете, я думаю, это даже пошло мне на пользу, потому что те два года, которые я провел в деревне, – самое лучшее время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было. Днем мне приходилось выполнять физическую работу, но поскольку это был труд в сельском хозяйстве, а не работа на заводе, существовало много периодов отдыха, когда делать нам было нечего». В Норинской им были написаны стихотворения: «Одной поэтессе» («Я заражен нормальным классицизмом, /А вы, мой друг, заражены сарказмом...»), «Два часа в резервуаре» («Я есть антифашист и антифауст. / Их либе жизнь и обожаю хаос...»), «Новые стансы к Августе» («Здесь, захороненный живьем, / я в сумерках брожу жнивьем, / сапог мой разрывает поле, / бушует надо мной четверг...»), «Северная почта» («Я, кажется, пою одной тебе...»), «Письмо в бутылке» («То, куда вытянут нос и рот, / прочий куда обращен фасад, / то, вероятно, и есть «вперед», / всё остальное считай «назад»...»), «Брожу в редеющем лесу. / Промозглость, серость. / Уже октябрь. На носу»/ и другая подобная белиберда и тарабарщина, замешанная на презрении к деревенской жизни, к крестьянскому труду и, самое главное, на унижении деревенского быта, деревенских людей. 4 сентября 1965 г. поселковая коношская газета «Призыв» опубликовала стихотворение Бродского «Осеннее» (Скрип телеги тем сильней, /Чем больше вокруг теней, /Сильней, чем дальше они /От колючей стерни. /Из колеи в колею /Дерут они глотку свою /Тем громче, чем дальше луг, /Чем гуще листва вокруг. /Вершина голой ольхи /И желтых берез верхи /Видят, уняв озноб, /Как смотрит связанный сноп /В чистый небесный свод. /Опять коряга, и вот /Деревья слышат не птиц, /А скрип деревяных спиц /И громкую брань возниц». Публикацию этого посредственного стихотворения, скорее всего, можно объяснить как некую поддержку деревенского поэта, каковым редакция газеты, видимо, посчитала Бродского.

Деревенский период оставил оригинальный след в творчестве уникального кота Йоси. «Там украшают флаг, обнявшись, серп и молот. Но в стену гвоздь не вбит и огород не полот», - презрительно бросает он, представляя русских крестьян бездельниками. И это говорит тунеядец, брезговавший физическим трудом в принципе.

Гвалт, поднятый Фридой Вигдоровой и поддержанный всеми международными еврейскими центрами, действующими традиционно под прикрытием девиза борьбы за права человека, дал свои плоды. Верховный суд РСФСР сократил срок трудотерапии Бродского в Норинской до одного года пяти месяцев. Он вернулся в Ленинград и продолжил паразитический образ жизни. Короткая деревенская жизнь только укрепила его кредо принципиального лоботряса. Власть под давлением мирового еврейского кагала просто закрыла глаза на его паразитирование. Никому в Советском Союзе, с его социалистической системой, согласно которой кто не работает, тот не ест, не было дозволено паразитировать, кроме как уникальному коту Йосе. Иосиф Бродский жил как бельмо на глазу у Советской власти. Открытое и нахальное тунеядство Бродского не столько раздражало органы власти, сколько возмущало окружающих простых граждан. Оно раздражало и глубоко огорчало в первую очередь родителей Йоси.

В закрытом маленьком еврейском кругу Йося паразитировал в качестве гениального поэта. И нехило паразитировал. Всегда в модной, дорогой и обязательно импортной одежде, он, как правило, проводил вечера в кафе или в ресторанах. Так лихо жить не могли себе позволить даже высокооплачиваемые граждане страны. Откуда юный трутень черпал средства для такой разгульной жизни? Ответа на этот вопрос нет. Его литературные поделки не имели сбыта и поэтому не могли быть источником его существования. Йося жил явно не по средствам. Яков Гордин и Лидия Штерн, близкие друзья Бродского тех лет, с возмущением вспоминают, что за ним постоянно следили. Но при такой разгульной жизни не по средствам было бы удивительно, если бы не следили. Ведь прямая обязанность любой власти в любой стране знать источники доходов своих граждан. И если гражданин живёт не по официально известным средствам, то он имеет незаконные источники дохода, которые органы власти просто обязаны выяснять и обложить как минимум налогом.

В те годы на советском поэтическом олимпе блистали такие взращённые военной порой поэты как Твардовский, Долматовский, Ваншенкин, Смеляков, Доризо и многие другие. На всю страну заблистали молодые дарования, такие, как Вознесенский, Рождественский. Молодёжь буквально зачитывалась яркой и нежной лирикой молодой поэтессы Юлии Друниной. В царившей в советском обществе атмосфере высокой поэзии полурифмованные поделки Бродского явно не котировались, они не были интересны своей поэтической фактурой. Они явно не отличались ни высоким слогом, который заворожил бы читателя, ни глубиной мысли. Поэтому мелкотравчатая поэзия Бродского (если её можно было назвать поэзией) просто физически не могла иметь успех. Попытка бродсковедов представить Бродского непризнанным в Советском Союзе гением не имеет под собой никакого основания. Уровень стихов Бродского можно охарактеризовать одним словом – посредственность. Всего лишь! В них не найдёшь яркого и самобытного слога, какой был у Твардовского, мужественной, жизнеутверждающей силы слога Ваншенкина, лаконизма и лапидарности слога Долматовского, человеческой и поэтому такой близкой и понятной простоты слога Смелякова, яркой и зримой фразы Рождественского, нежного женского, обволакивающего душу слога Друниной. А каков слог непризнанного гения Йоси? Не будем голословны. Обратимся его поделкам.

Бродсковед Кривомазов в написанной им биографии Бродского пишет, что «он упорно и напряженно учился на образцах, анализировал удачи и неудачи других поэтов, осваивал новые ритмы и строфику, чрезвычайно продуктивно работал творчески, писал оригинальные стихи, переводил, читал стихи и переводы на литературных вечерах. ...Его интерес к поэтическому пограничью – стыку белого стиха и ритмической прозы – привел к созданию знаменитого стихотворения «Остановка в пустыне», давшего позднее название его первому поэтическому сборнику, вышедшему в 1972 г. за рубежом». Стихотворение «Остановка в пустыне» было написано в 1966 году и посвящено слому в Ленинграде Греческой церкви и постройке на её месте концертного зала. Сокрушаясь о разрушенной церкви, Бродский смотрит на изменившийся мир через призму разрушенной церкви, через сломанный её алтарь. Правильная и интересная мысль. По-человечески она близка многим. В том же 1966 году в Ростове-на-Дону была снесена вторая по величине в городе церковь, в которой когда-то меня крестили. На её месте был построен Дворец спорта. Проходя мимо него, я, неверующий, всегда с ностальгией вспоминаю ту разрушенную церковь. Воспоминания прошлого, сожаления о потерях всегда тревожат человеческую душу. Но вот как низкопробно это представляет Йося в своём «знаменитом стихотворении»: «Когда-нибудь, когда не станет нас /точнее - после нас, на нашем месте /возникнет тоже что-нибудь такое, /чему любой, кто знал нас, ужаснется. /Но знавших нас не будет слишком много. /Вот так, по старой памяти, собаки /на прежнем месте задирают лапу. /Ограда снесена давным-давно, /но им, должно быть, грезится ограда. /Их грезы перечеркивают явь. /А может быть, земля хранит тот запах: /асфальту не осилить запах псины. /И что им этот безобразный дом! / Для них тут садик, говорят вам - садик. /А то, что очевидно для людей, /собакам совершенно безразлично. /Вот это и зовут: “собачья верность”. /И если довелось мне говорить /всерьез об эстафете поколений, /то верю только в эту эстафету. /Вернее, в тех, кто ощущает запах». Глубина мысли и метафоричность образа на уровне интеллекта дворняжки Жучки. Что для Йоси не удивительно. Он задирал заднюю лапу на всё, чего касался в своих кургузых поделках. Если же рассматривать слог Йоси на примере стихотворения «Остановка в пустыне», то рассуждения бродсковедов о стыке белого стиха и ритмической прозы понадобились им лишь для прикрытия серости его стихоплётства, для придания его корявому, малопривлекательному слогу видимости оригинальности и творческой глубины. Это шулерский приём, призванный выдать откровенное шарлатанство, трюкачество и кривляние Бродского за некие новаторские и оригинальные формы в поэзии. Такое «новаторство», такие «оригинальные формы» не имеет ничего общего с подлинным поэтическим искусством, а представляет собой ширму, скрывающую обычную бытовую посредственность. Подлинное поэтическое искусство несёт в себе яркость и одновременно простоту слога, реализм и понятность образа. Рифма, как созвучие слогов, создаёт в поэтическом произведении особый эмоциональный настрой, невозможный в прозе. Поэтому поэтическое произведение не может быть без рифмы. Нет рифмы – нет поэтического произведения. Громоздкие словопостроения Бродского, выдаваемые бродсковедами за «стык белого стиха и ритмической прозы», это не поэзия вообще. Оценивать художественный уровень поделок Йоси на фоне блистательной советской поэзии просто невозможно. Невозможно сравнивать несравнимое.

«Поэт, - писал знаменитейший еврейский писатель Шолом Алейхем, - настоящий поэт является для своего времени, для своей эпохи своего рода зеркалом, в котором отражаются лучи жизни, как в чистом источнике – лучи светлого солнца». (Собр. Соч., 1961 г., т.6, с.598). Можно ли отнести эти слова к поделкам Бродского? Нет, нет и нет! Его творения – грязный источник, наполненный себялюбием и презрением к окружающему миру. Его зеркало – грязное зеркало, в котором отражались нравы его окружения, и он был их рупором. Они его прославляли, поддерживая в его с юности засоренном величием мозгу собственную неповторимость и гениальность. Каково же было окружение Бродского, нравы которого он отражал – близкий друг Евгений Рейн, поэт Анатолий Нойман, журналистка Фрида Вигдорова, поэт Евгений Евтушенко, литературоведы Эткинды, близкие друзья Яков Гордин и Лидия Штерн. Как видим, все представители моисеевого племени. Этот список соплеменников можно продолжить.

Евгений Иванько, кандидат технических наук

БАСНЯ - ДЕЙСТВЕННЫЙ ИНСТРУМЕНТ САТИРЫ!

В шестом веке до нашей эры, а это значит 26 веков назад, возник Эзопов язык, по имени легендарного баснописца. Появление его было объективным вызовом на тираническое управление обществом того времени.

Басня, это по истине тайнопись в литературе, иносказание, намеренно маскирующее мысль (идею) автора. Этим языком пользовались и наши классики, такие, как М.Е. Салтыков-Щедрин (сказки) и особенно народный дедушка И.А. Крылов.

У нас обычно вспоминают классиков к их круглым датам – дням рождения или смерти, но забывают об их повседневной деятельности во благо справедливости. Сегодня такое время, что обличаемые ими пороки и через века не увяли, а даже наоборот…

Возьмите хотя бы бессмертное: «У сильного всегда бессильный виноват:/ Тому в Истории мы тьму примеров слышим…» или «А Васька слушает, да ест». Крылатые выражения из басен И.А. Крылова можно приводить бесконечно, и все они, как говорят в народе, будут «не в бровь, а в глаз!». Разве не современен в наши дни «Квартет»: «А вы друзья, как ни садитесь,/ Всё в музыканты не годитесь»?

Басни Крылова приобрели мировое признание. В них сочетается суровая правда с глубокой мыслью и живописностью языка. Краткие и меткие крыловские изречения давно перешли в пословицы и поговорки, стали народным достоянием ещё при жизни баснописца. Это явление Николай Васильевич Гоголь, не менее известный классик и сатирик, чем Иван Андреевич Крылов, объяснял так: «Басни Крылова были мудростью самого народа». Говоря о баснях Крылова, ныне забытый литературный критик В.Г. Белинский постоянно отмечал сатирическую силу его басен, их народность и выразительность языка. «Басня как сатира есть истинный род поэзии», - писал он. Именно такие более 200 басен и создал Крылов, пользуясь этим жанром и басенным иносказательным языком как средством высказать горькую правду о вопиющих несправедливостях тогдашней жизни. Написал «тогдашней» и задумался – разве через два века справедливость восторжествовала? Нет! Изменились только её формы: было крепостничество, а стал непонятный капитализм, но всё так же «у сильного – всегда бессильный виноват!».

Крыловская сатира, осмеивая и обличая пороки и недостатки крепостнического строя, несла в себе и положительный идеал. «Быть сильным хорошо, быть умным лучше вдвое./ Что сила без ума - сокровище плохое». («Лев и человек»). А есть ли в нашем студнеобразном обществе какой-то идеал, и найдётся ли сегодня литератор, равный И.А. Крылову по таланту, обличающий современные пороки? Сомневаюсь, потому что сегодня сатирический жанр, тем более басня и фельетон, не в почёте.

Для басен Крылова показательно обращение к типическому. К созданию образов, которые раскрывают самую сущность социальных явлений. Его Львы, Волки, Медведи, Лисицы и Щуки с одной стороны, с другой Ослы, Овцы, Ягнята, Мыши и Лещи выражают вечные противоречия в бытии в обобщённых образах. Типичные характеры и в особенности специфическая яркость языковых красок делают басни Крылова произведениями реалистического искусства. Басни Крылова – образец художественного мастерства. В них как бы сконцентрировался весь творческий опыт писателя-драматурга, поэта-лирика, сатирика и баснописца. В самой «завязке» басни, в остроте сюжетных положений как бы заключена комедия в миниатюре, с типическими характерами действующих лиц, с индивидуальной характеристикой их речи, с драматически развитым диалогом. «Ах, я чем виноват?»/ «Молчи! Устал я слушать, /Досуг мне разбирать вины твои, щенок! / Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»./ Сказал – и в тёмный лес Ягнёнка поволок». («Волк и Ягнёнок»).

Лукаво-простодушный юмор Крылова сродни народному юмору. Баснописец высмеивает лживость, тщеславие, тупое упрямство, алчность, глупость и вероломство. Эти недостатки и слабости не только имеют житейский характер, но чаще всего становятся социальным злом, порождённым несправедливостью общественных отношений.

Сама жизнь как бы входит в басни Крылова, настолько они естественны и правдивы. В этом отношении Крылов прямой и непосредственный предшественник Пушкина (его сказки), Грибоедова («Горе от ума»), Гоголя («Ревизор»). А кто сегодня?

Своеобразие реалистического характера басен Крылова в том, что, пользуясь в них традиционными сказочными образами зверей, под которыми подразумеваются людские недостатки и пороки, он наделяет своих персонажей необычайно жизненными чертами, воспроизводит характерные типичные стороны русской действительности. «Кроме верного звериного сходства, - писал о Крылове Гоголь, - которое у него до того сильно, что не только лисица, медведь и волк, но даже сам горшок поворачивается, как живой, они Русь и пахнет Русью». Об этом же говорит и Белинский: «Кто-то и когда-то сказал, что «в баснях у Крылова медведь – русский медведь, курица – русская курица»; слова эти всех насмешили, но в них есть дельное основание, хотя и смешно выраженное. Дело в том, что в лучших баснях Крылова нет ни медведей, ни лисиц, хотя эти животные, кажется, и действуют в них, но есть люди, и притом русские люди».

К сожалению, сегодня выражение «русский медведь» нам не кажется смешным. Действительно, за более двухсотлетнее существование он мало чем изменился и остался действительно «русским медведем».

Крыловские басни являются как бы реализацией народных пословиц, которые включают в себя вековую народную мудрость. Возьмём только одну басню «Синица», где не только о том, что синица «хвалится море сжечь», но и о том шуме, который был вызван этой похвальбой. На описании шума, впечатления, произведённые похвальбой Синицы Крылов останавливается особенно подробно, рисуя целый ряд бытовых сцен. Здесь и «охотники таскаться по пирам», которые «из первых с ложками явились к берегам, чтоб похлебать ухи такой богатой, какой-де откупщик и самый тароватый не давывал секретарям». В этой бытовой детали дана сатирическая черта чиновничьего общества, относящая действие басни не к условно-мифической обстановке, а к порядкам и нравам страны…

Прошло более двух веков, а что изменилось? Читая труды Ивана Андреевича Крылова, ещё раз убеждаешься – Да, классика бессмертна!

Вадим КУЛИНЧЕНКО

От редакции.Отсутствие современных баснописцев объясняется исключительно подлостью времени. В действительности все есть, и даже очень талантливые. Но кто их напечатает? В силу специфики нашей газеты мы публикуем малую толику присылаемого. А кто еще напечатает? «Советская Россия» и «Завтра». Всё. У малых газет известность еще меньше, чем у нас. По радио, на телевидении умное и красивое не прозвучит. Сегодня бы ни И.А. Крылова, ни М.Е. Салтыкова-Щедрина, ни даже А.С. Пушкина никто бы не знал. Современному читателю предназначены улицкие и донцовы.