Газета "Своими Именами" №5 от 28.01.2014

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Однако командование Красной Армии можно понять. Весь опыт боевых действий в Европе и Азии за период 1938-1941 гг. свидетельствовал, что войнам и даже отдельным кампаниям предшествовали не только политическая напряженность, но и период вялотекущих боевых действий. Практически всегда этот этап бывал очень длительным. Причем некоторые конфликты, начавшись мелкими стычками на границе, хоть и сопровождались вводом в бой отдельных соединений и даже целых армий, но в полномасштабную войну не переросли.

Первый после Гражданской войны советско-японский вооруженный конфликт, известный как бои у озера Хасан, начался 12 июля 1938 года с пограничного спора. 29 июля он перерос в столкновения пограничников враждующих сторон. 31 июля японцы ввели в бой полевые войска. Всего с обеих сторон в сражении участвовали части четырех дивизий и бригад сухопутных войск, поддержанные авиацией. 12 августа стороны достигли соглашения о прекращении огня. Продлившись месяц, локальный конфликт так и не стал большой войной.

Следующим, уже более серьезным столкновением Японии с одной стороны и союзных Монголии и СССР – с другой стало сражение у реки Халхин-Гол на монгольско-манчжурской границе. Первые стычки японских пограничников с монгольскими начались в январе 1939 года. В середине мая в бои втянулись армейские подразделения Японии и МНР. С 22 мая в них стали участвовать подразделения советских войск. Разгораясь и затухая, наземные и воздушные бои с разной интенсивностью шли всё лето. В июле развернулось большое сражение, в котором приняли участие армейские объединения: 1-я армейская группа советско-монгольских войск против 6-й японской армии. Решающее сражение, в котором сошлись 57 000 советских и 55 000 японских солдат и офицеров, началось 20 августа. 23 августа японская группировка была окружена и к началу сентября – ликвидирована.

Но, несмотря на большой масштаб и решительный характер сражений, на советско-японской (советско-манчжурской) границе боевых действий не велось. Потерпев поражение, Япония обратилась к Советскому правительству с просьбой о перемирии, и 16 сентября оно вступило в силу. Таким образом, даже столь серьезный конфликт не привел к тотальной войне между Японией и СССР.

Но в те самые дни, когда сражение на Халхин-Голе подходило к концу, полномасштабная война разразилась в Европе. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 3 сентября, с объявлением Францией и Великобританией войны Германии, она превратилась в мировую. Однако эти события тоже произошли далеко не вдруг. За несколько месяцев до этого, 21 марта 1939 г., Германия предъявила ультиматум Польше – согласиться на возвращение Германии города Данциг и постройку через польскую территорию немецкого шоссе и железной дороги. Поляки его отвергли, и Гитлер в одностороннем порядке разорвал польско-германский пакт о ненападении 1934 года. Начался длительный период дипломатической напряженности, тянувшийся свыше пяти месяцев. В двадцатых числах августа обе стороны приступили к скрытой мобилизации своих армий.

Утром 26 августа 1939 г. как минимум три подразделения вермахта вступили в бой с поляками. Одна группа численностью в 30 человек нарушила границу в полосе 10-й немецкой армии и была полностью уничтожена. Другая, под командованием обер-лейтенанта Герцнера, захватила на польской территории важный железнодорожный тоннель на Тешинском перевале. Поляки выбили немцев с перевала, но едва вернув себе тоннель, тут же его взорвали (Беккер К. «Люфтваффе: рабочая высота 4000 м». Смоленск, Русич, 2004, с.8-9). И третье подразделение немцев нарушило польскую границу со стороны Восточной Пруссии. Потеряв в бою командира, немцы отошли назад («Правда», 28 августа 1939 г. №238).

Не будем разбирать причины тех инцидентов. Здесь важен сам факт, что боевые столкновения начались после длительной напряженности и за несколько дней до начала большой войны. После этого поляки открыто стали перебрасывать свои войска к границе, а 30 августа, за два дня до войны, польское правительство официально объявило всеобщую мобилизацию. 31 августа последовала получившая всемирную известность провокация в немецком приграничном городке Глейвиц. Группа переодетых в польскую военную форму эсэсовцев под командованием штурмбанфюрера А. Науйокса захватила немецкую радиостанцию. Немецкие провокаторы отправили в эфир обращение на польском языке к польскому народу с призывом уничтожать немцев в Польше. Но сами поляки обошлись без этих призывов, убив еще в первой половине дня 31 августа немецкого консула в Кракове (Оскар Райле. «Тайная война». М., Центрполиграф, 2002, с.125). А массовые репрессии против местных немцев начались в Польше еще 14 августа, перейдя с началом войны в открытую резню. Утром 1 сентября германские армии с трех сторон двинулись на Польшу.

После быстрого разгрома Польши война на франко-германской границе, получившая название «странной», едва тлела в течение долгих восьми месяцев. Только 10 мая 1940 г. немцы «внезапно» нанесли решающий удар. Сопротивление союзников, имевших полностью отмобилизованные и боеготовые армии, волею счастливого случая еще в январе 1940 г. получивших в свои руки немецкий план ведения войны, тем не менее полностью развалилось за 3-4 недели. Бельгия и Голландия капитулировали, разбитая английская экспедиционная армия, бросив тяжелое вооружение и технику, бежала на Британские острова. 22 июня 1940 года подписала акт о капитуляции Франция – та самая Франция, которая за четверть века до того четыре долгих года упорно сражалась с Германией и победила.

Не сразу началась и советско-финская война. После полугода бесплодных переговоров сторонам стало ясно, что миром дело не кончится. В октябре 1940 года финны начали мобилизацию своей армии. Но прошел октябрь, заканчивался ноябрь, а война не начиналась. Держать в бездействии долгий срок отмобилизованную армию для небольшой страны весьма накладно, и руководство Финляндии решило подтолкнуть события. 26 ноября в районе приграничного поселка Майнила на Карельском перешейке подразделение 68-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии было обстреляно артиллерийским огнем с финской стороны. 29 ноября Советское правительство прервало дипломатические отношения с Финляндией, 30 ноября части Красной Армии перешли финскую границу.

Таким образом, схема завязки всех войн и локальных конфликтов в 1938-1940 гг. была практически одинаковой: сначала период политической напряженности со взаимными претензиями, затем вооруженные стычки и провокации, и только потом – военная кампания с последним ударом. Руководство Красной Армии было прямым свидетелем либо участником тех конфликтов. Поэтому неудивительно, что в оперативные планы были заложены представления о вялом начальном периоде войны.

Правда, когда немцы в конце концов наносили решающий удар, то делали это сразу и всеми наличными силами. Но и здесь в оправдание советского командования надо сказать, что вплоть до 10 июня, до начала переброски к границе ударной силы вермахта – танковых и моторизованных дивизий, наши планы прикрытия были вполне реальными. Невыполнимыми они стали за неделю до войны, когда силы вермахта у границы превратились в компактные группировки, достаточные для разгрома разбросанных на огромных пространствах сил прикрытия Красной Армии. А перестроить за несколько дней такую махину, как образ мышления и представление генералитета РККА о характере начала войны, да еще переделав военные планы – практически невозможно. Для этого прежде всего надо было понимать, что их следует переделывать.

Правда, был важный момент, который мог насторожить и направить в нужном направлении ход мыслей Генштаба и командования округов. Надо было уловить момент, когда механизированные войска противника начали выдвигаться в выжидательные районы. Кроме того, танковые дивизии и корпуса вермахта применялись не по отдельности, а в составе танковых групп. Наличие в определенных местах танковых групп – верное свидетельство, что здесь будет главный удар, а германское наступление – дело ближайших дней. Без них успешное наступление, тем более против СССР, невозможно. Но военная разведка, Генеральный штаб и командование западных округов наличие у границ всех четырех танковых групп упустили. Поэтому тревога о возможности внезапного нападения немцев и необходимости скорейшего приведения войск в боевую готовность исходила не от командования Красной Армии.

Итак, 12 июня начался ввод в действие Плана прикрытия. На первом этапе выдвигали на свои позиции вторые эшелоны округов и первую волну дивизий прикрытия. Но к 18 июня обстановка на границе радикально изменилась.

Еще 10 июня 1941 г. Гитлер окончательно подтвердил день Х – дату нападения на СССР. 14 июня в Берлине он провел последнее крупное совещание высшего командования вермахта перед началом операции “Барбаросса”. Участвовали командующие армий и групп армий Восточного фронта, окончательно уточнившие свои задачи и получившие напутствие фюрера перед крестовым походом на Восток (Федор фон Бок. «Дневники. 1939-1945 гг.». Смоленск, Русич, 2006, с.204). 18 июня из выжидательных районов начали выдвигаться на исходные позиции для наступления пехотные дивизии вермахта.

Считая свою систему кодирования абсолютно надежной, немцы при передаче оперативных директив широко использовали радиосвязь. Сообщения предварительно кодировались с помощью специальной шифровальной машинки “Энигма”. Для каждого вида вооруженных сил Германии – ВВС, флота и сухопутных войск – существовала своя модификация этого сложнейшего устройства со своим отдельным кодом.

Однако английским криптографам удалось “взломать” шифры “Энигм”, использовавшихся в сухопутных войсках и авиации. Этим занималась специальная группа из Правительственной криптографической школы в поместье Блэтчли-парк графства Букингемпшир. С начала апреля 1940 года и далее, с некоторыми перерывами, англичане читали большинство радиосообщений высшего командования вермахта. Когда в мае 1940 г. немцы перешли в наступление на Западе, для союзников это не стало неожиданностью. В течение почти всей кратковременной кампании во Франции их криптоаналитики регулярно снабжали своё командование перехватами немецких директив:

“В ходе сражений во Франции английские дешифровщики с честью выдержали свой первый экзамен. В поле зрения англичан оказалось связующее звено между Гитлером и высшими штабами вооруженных сил Германии. Примерно тогда же стал вырисовываться характер радиопередач, которые шифровались с помощью “Энигмы”. Выяснилось, что у немцев существовало правило, согласно которому все командующие армиями и группами армий должны были ежедневно представлять свои донесения об обстановке главному командованию сухопутных войск или верховному командованию… они позволяли английским командующим на фронтах проверять имевшиеся сведения, а премьер-министру и начальникам штабов в Лондоне – оценивать общую обстановку” (Лайнер Л. «Погоня за “Энигмой”. Как был взломан немецкий шифр». М., Молодая гвардия, 2004, с.93). У союзников было то, о чем только может мечтать любой командующий. Что, однако, англо-французам нисколько не помогло.

С середины 30-х годов в Англии начала работать группа советских разведчиков, впоследствии ставшая известной как “кембриджская пятерка”. Довольно быстро они смогли получить доступ к высшим секретам британского правительства, включая дешифрованные материалы из Блэтчли-парка. Пика своей информированности о планах немцев они достигли в 1942 году, когда одного из членов пятерки, Д. Кернкросса, перевели в это сверхсекретное заведение для наблюдения за расшифровкой материалов “Энигмы”, назначив редактором этих материалов (нашли, однако, британцы, кого назначить!). И Кернкросс, без всякой иронии, первый экземпляр прочитанных директив направлял Черчиллю, а копию – Сталину. А если дело было срочным – то и наоборот.

И хотя к началу войны они еще не достигли того уникального положения, сложившегося спустя несколько месяцев, тем не менее именно к июню 1941 г. они получили доступ к части материалов из центра дешифровки. Поэтому в июне членам пятерки тоже было чем гордиться. Вот краткий список источников, которыми пользовался всего один из пятерых товарищей – Антони Блант (к слову, служивший в контрразведке МИ-5):

“Данные, на основе которых он строил свои выводы, были очень солидными и надежными – из американского и других посольств в Лондоне; немецкие данные, в частности, донесения некоего Пауля Туммеля, служившего в абвере и работавшего на английскую разведку; материалы, поступавшие из центра в Блэтчли-парк, где расшифровывались перехваченные немецкие радиотелеграммы” (Попов В.И. «Советник королевы – суперагент Кремля». М., Международные отношения, 2005, с.103).

Кстати, этот факт проясняет, почему миссию Д. Вайнанта 20 июня 1941 г. провели именно в том виде, как она была описана выше. Поскольку британская контрразведка имела в американском посольстве в Лондоне свои «уши», то Ф. Рузвельту из Москвы, видимо, дали понять, что обычным порядком их общий ультиматум Черчиллю передавать нельзя. Поэтому послание Черчиллю устно передал личный доверенный посланник президента.

В мае 41-го англичане стали перехватывать приказы о перемещениях немецких сухопутных и военно-воздушных сил к советским границам:

“Перед глазами английских дешифровальщиков замелькали знакомые по битве за Францию фамилии немецких военачальников, которые сосредоточивали свои армии, танковые дивизии и эскадрильи вдоль советской границы” (Лайнер Л. «Погоня за “Энигмой”…», с.126).

Некоторые из этих материалов через разведчиков «пятерки» наверняка могли попасть в Москву, хотя быстро их туда доставлять мешали два момента.

Во-первых, доступ к материалам у «пятерки» был пока еще эпизодическим. Во-вторых, к июню 1941 года основные боевые действия англичане вели на море. Но в тот момент у них еще были серьезные проблемы с дешифровкой сообщений военно-морской “Энигмы”. И основные усилия англичане сосредоточили на прочтении зашифрованных ею сообщений. Ввиду ограниченности группы Блэтчли-парка, сообщения вермахта, тем более для Восточной Европы, как менее важные, расшифровывались и переводились выборочно. Следует также добавить сюда потери времени на дешифровку, получение информации разведчиком и пересылку её в Москву. Поэтому советские руководители даже с помощью англичан подробной картины обстановки не имели, но в общих чертах намерения гитлеровского командования и силы немцев в Москве уже могли знать!

То есть данные о том, что немцы начнут войну в ближайшие дни, а не в начале июля, руководство СССР могло получить уже из этого источника.

Обладая такой информацией, к 17 июня политическое руководство в Москве пришло к выводу, что настало время приступить ко второму этапу Плана прикрытия. Что решение принимал Сталин, здесь уже говорилось. Стоит только напомнить, что, во-первых, выводить на боевые позиции приграничные дивизии можно было только с его разрешения. Во-вторых, такое решение шло вразрез с выводами наркомата обороны, что для войны с СССР немцы должны сосредоточить 180 дивизий, из которых на тот момент, как они считали, у наших границ еще не хватало целой трети. Очевидно, именно к тому времени в Кремле новые сведения о намерениях Гитлера наконец-то перевесили мнение и силу аргументов Генштаба за то, что война начнется не ранее 1 июля.

Г.Н. СПАСЬКОВ

(Продолжение следует)

НАРОФОМИНСКИЙ ПРОРЫВ

1 декабря гитлеровские войска неожиданно для нас прорвались в центр фронта,

на стыке 5-й и 33-й армий, и двинулись по шоссе на Кубинку…».

Г.К. Жуков.

Хотя прошло уже более 70 лет со времени Московской битвы, в ее истории осталось немало трагичных и радостных белых пятен. Недоступность архивных материалов для исследователей продолжает иметь место. А это порождает вопросы – что было и чего не было в действительности.

К таким «белым пятнам» относится и последний рывок немцев на Москву в районе Наро-Фоминска в декабре 1941 года. Потерпев неудачи севернее и южнее Москвы, германскому командованию стало ясно, что его излюбленная тактика «клещей и котлов» в битве за Москву не сработала. Было решено совершить фронтальный прорыв. Утром 1 декабря после мощной артиллерийской и авиационной подготовки начали наступление северо-западнее Наро-Фоминска 292-я и 258-я пехотные дивизии немцев. Используя более чем пятикратное превосходство в силах, прорвали оборону 222-й стрелковой дивизии 33-й армии и вышли на шоссе Наро-Фоминск – Кубинка. Части 292-й немецкой дивизии захватили Акулово, но были остановлены в 6 км от Минской автострады. Попытки 258-й немецкой дивизии утром 2 декабря прорваться на Киевское шоссе через Рассудовский противотанковый район 33-й армии успеха не имели. Прорыв к Москве до деревни Бурцево на глубину 25 км в декабре был одним из самых опасных, являясь практически последней попыткой генерал-фельдмаршала фон Бока путём фронтального удара взломать оборону Москвы, так как для фланговых атак группа «Центр» сил уже не имела. Начальник генштаба сухопутных войск вермахта Гальдер в своём дневнике отмечал: «…1 декабря 1941 г. 163-й день войны… Разговор с фельдмаршалом фон Боком… Наступление теперь можно вести только фронтально…» (Ф. Гальдер «Военный дневник». Воениздат, 1971, т.3, с.88).

Нигде более на центральном участке Западного фронта немецкие части так близко к Москве не подходили. Тогда они имели реальную возможность прорваться на Минское шоссе (до Голицыно – 6 км), или на Киевское (до Софьино – 2,5 км). Поэтому именно 2 декабря редакциям берлинских газет было приказано оставить пустые места в очередных номерах для экстренного сообщения о взятии Москвы. Но случилось всё наоборот.

Решительные действия командующего Западным фронтом генерала армии Г.К. Жукова и командующего 33-й армией генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова по ликвидации нарофоминского прорыва могут служить поучительным примером оперативного принятия правильных решений на использование как фронтовых, так и армейских резервов:

«Командующему-33 Ефремову.

Приказываю группой… в составе 18 стрелковой бригады, двух лыжных батальонов, одного танкового батальона и дополнительных 15 танков, одного полка ПТО (противотанковой обороны. – В.К.), усилив её артиллерией РС (резерва Ставки. – В.К.), нанести удар по противнику в направлении Юшково. Иметь дальнейшей задачей стремительно наступать в направлении Головеньки и восстановить положение. Удар нанести с утра 3.12.

Руководство группой возложено лично на Вас. Жуков» (ЦАМО, ф.388, оп.8712, д.15, л.65).

Командующий войсками 33-й армии М.Г. Ефремов, осуществляя общее командование частями, действующими в районе прорыва, непосредственное руководство боем 2 декабря возложил на начальника автобронетанковых войск армии – командира сформированной танковой группы полковника Михаила Павловича Сафира, поставив ему задачу «полностью восстановить первоначальное положение».

Все оперативные мероприятия по уничтожению прорвавшегося противника разрабатывались оперативной группой 33-й армии, которую возглавил генерал-лейтенант М.Г. Ефремов. Его командный пункт находился в районе платформы Алабино. И надо отметить, что прорвавшихся к столице фашистов в районе Юшково разгромили войска 33-й армии.

Практически впервые была успешно использована динамичная танковая контратака с десантом пехоты, в результате которой противник был разбит и отброшен на 25 км. Конечно, командиру 258-й немецкой пехотной дивизии не повезло. Его части неожиданно столкнулись с очень мощной для того времени танковой группой, на две трети состоящей из машин нового типа - «Т-34» и «КВ». Поэтому благодаря грамотным действиям командующего 33-й армией противнику было нанесено поражение. Мы учились воевать…

Надо отдать должное, что в своих воспоминаниях Г.К. Жуков, отдавая лавры в этой победе командующему 33-й армией Ефремову, мало останавливается на этом моменте битвы за Москву и не говорит о своих заслугах. А возможно этот вопрос не поднимается из-за возникших напряжённых отношений Жукова и Ефремова в последовавшей затем Ржевско-Вяземской операции, которая до сих пор является «тёмным пятном» в битве за Москву.

После ликвидации нарофоминского прорыва в ходе начавшегося 6 декабря 1941 г. общего контрнаступления под Москвой 33-я армия к 26 декабря полностью освободила Наро-Фоминск, 4 января 1942 г. – Боровск и 19 января - Верею. К этому времени армия уже нуждалась в пополнении личным составом (в наступлении гибнет больше людей, чем в обороне), техникой и боезапасами. Поэтому полной неожиданностью был приказ, полученный 17 января 1942 г. от командующего Западным фронтом генерала армии Г.К. Жукова, наступать на Вязьму.

Так началась печально известная Ржевско-Вяземская операция, тяжелейшие последствия которой на западном направлении историкам ещё предстоит изучить более тщательно, чем сделано до сих пор, не оглядываясь на мемуары самого Г.К. Жукова, который вину за её провал пытался возложить на командующего 33-й армией такой фразой: «Генерал-лейтенант М.Г. Ефремов решил сам встать во главе ударной группы армии и начал стремительно продвигаться на Вязьму». («Воспоминания и размышления». М., 1978, т.2, с.48). Оставим этот вопрос историкам и коротко остановимся на личности генерал-лейтенанта Ефремова Михаила Григорьевича (1897 – 1942 гг.).

Ефремов принадлежал той плеяде младших офицеров царской армии из разночинцев, которые, пройдя горнило Первой мировой войны, создали Красную Армию.

По таланту Михаил Григорьевич не уступал ни Жукову, ни Коневу, ни многим другим «унтерам» и «прапорщикам», разве только внимательнее и бережливее был к своему личному составу.

С января 1941 г. – первый заместитель генерал-инспектора пехоты, до этого командующий несколькими военными округами. В начале войны командовал 21-й и 10-й армиями, был заместителем командующего Брянским фронтом. С октября 1941 г. – командующий 33-й армией, которую ему фактически пришлось формировать с нуля, комплектуя в основном из дивизий московских ополченцев.

Вот как сам Г.К. Жуков характеризовал М.Г. Ефремова: «Генерал-лейтенант М.Г. Ефремов вступил в командование 33-й армией 25 октября 1941 года, когда немцы рвались к Москве. В битве за Москву войска армии под его командованием дрались мужественно и не пропустили через свои оборонительные рубежи противника. За боевую доблесть в битве под Москвой генерал М.Г. Ефремов был награждён орденом Красного Знамени».

С мнением Ефремова считался И.В. Сталин, только не Георгий Константинович, который так и не дал согласия на отход в нужный момент из вяземского «котла», с чем Ефремов не один раз обращался к командующему Западным фронтом. Согласие поступило только в середине апреля, когда личный состав армии обессилел, исчерпав все запасы продовольствия. Боеприпасов не было. Уже таял снег, а бойцы были в валенках. Разлилась река Угра. Оставался только высокий боевой дух. Бойцы во главе с генералом в ночь с 13 на 14 апреля сумели с боями выйти к реке Угре. Это было в районе Виселово – Новая Михайловка и южнее. Однако к удивлению Ефремова никакого встречного удара частей Западного фронта, о котором пишет Жуков (43-я армия), не последовало. Фашисты блокировали группу командарма и разгромили. М. Ефремов, уже трижды раненый, потерял способность двигаться и где-то в районе Горново (3-4 км южнее Новой Михайловки) застрелился, чтобы живым не попасть в плен. Красная Армия потеряла отважного воина и талантливого военачальника.

Немцы опознали генерала и, по словам очевидцев, похоронили в деревне Слободка 19 апреля 1942 года. Тело командарма принесли на жердях, но немецкий генерал потребовал, чтобы его переложили на носилки. При захоронении, обращаясь к своим солдатам, он сказал: «Сражайтесь за Германию так же доблестно, как сражался за Россию генерал Ефремов». Отдал честь. Был дан оружейный салют. После освобождения этих мест при перезахоронении тела Ефремова на его руке обнаружили золотые часы, которые немцы не тронули. Тем немецким генералом был Артур Шмидт, будущий начальник штаба армии Паулюса в Сталинграде.

Прах генерала в третий раз перезахоронили в Вязьме, где ему сооружён памятник. 31 декабря 1996 года ему посмертно присвоено звание Героя России.

Символично то, что 33-я армия под командованием М.Г. Ефремова сражалась в том районе, где 200 лет назад, и тоже в октябре, состоялось Тарутинское сражение русских с французами, длившееся 18 часов. Русские, выстояв, заставили французов повернуть на старую смоленскую дорогу, что и поставило «крест» на «Великой армии» Наполеона. Об этом сегодня знает каждый школьник. А вот о Нарофоминской оборонительной операции 1941 г., проведённой 1-5 декабря в ходе битвы за Москву в 1941-1942 годах знают мало. А ведь тогда окончательно потерпела крах фашистская операция «Тайфун» по захвату Москвы, на которую Гитлер возлагал так много надежд.

Вадим КУЛИНЧЕНКО, капитан 1 ранга в отставке

А ОН, ГАД, НЕ ПОМНИТ!

После того, как польская армия под командованием генерала Андерса, откормленная и вооруженная СССР, в разгар Сталинградской битвы, не сделав ни одного выстрела по немцам, сбежала из Советского Союза на Ближний Восток (и там искусно уклонялась от встречи с немцами до самой битвы у Монте-Кассино в 1944 году), в СССР из оставшихся поляков начало создаваться Войско Польское. Его 1-ю дивизию советское командование попробовало использовать в бою у поселка Ленино (Могилевская обл.) 12-13 октября 1943 года, а сами поляки назвали этот бой «Битвой под Ленино».

...Но предварю тему рассказом об одной встрече.

Не так давно мы с известным националистом Константином Крыловым участвовали в одной телепередаче, и он в перерыве рассказал о своем восприятии поляков. «Сначала, - объяснял он, - мне, как и любому русскому, их поведение казалось оскорбительным. Но я побывал в Варшаве и там посетил музей вооруженных сил Польши. И вот представьте, ведет нас пожилой усатый экскурсовод из зала в зал и в каждом зале рассказывает об очередной битве поляков с москалями, и в каждом зале есть экспозиция, посвященная этой «битве». И так зал за залом, одна битва с москалями за другой, наконец, огромный зал «чуда на Висле» внишительного размера аллегорической картиной победы Пилсудского над всё теми же москалями». «И я их понял, - сказал Крылов, - и перестал обижаться. Надо образно представить себе ситуацию. Вообразите на одной площадке живут старая дева Моника и сантехник Ванька. И Ванька время от времени напивается «вусмерть», вваливается к Монике и насилует ее всякими способами. Наутро она предъявляет ему претензии, а он таращит на нее глаза: «Я? Вчера? Тебя??!! Не может быть! Не помню…». Понимаете, тут оскорбительно не то, что он изнасиловал, а то, что он, гад, этого не помнит!»

Так вот, поскольку я всё же кое-что помню об этой славной битве поляков с германцами, то не хочу портить полякам праздник и публикую материал после юбилея.

Вообще-то, по принятым у военных критериям армейские соединения численностью до армии ведут БОИ, объединения численность в армию и больше, при особом напряжении боев, имеют право назвать их СРАЖЕНИЕМ, и только войска численностью в несколько фронтов могут вести БИТВУ. Но у поляков с битвами плохо, поэтому у них и дивизия в ходе двухдневного неудачного наступления не бой вела, а целую битву. Что поделать, на безрыбье и рак рыба. Во всяком случае поляки в честь такой битвы выпустили и медаль, и крест.

Крест «За битву под Ленино»

Википедия сообщает об этом подвиге польского оружия и сообщает его подробности. Вот некоторые:

«1-й польской дивизии поручалось действовать в первом эшелоне, в центре боевых порядков армии. В качестве поддержки она получила два полка лёгкой артиллерии из составов 144-й и 164-й дивизий, 538-й миномётный полк, 67-ю гаубичную бригаду и 298-й сапёрный батальон. Задачей польских частей был прорыв обороны противника на двухкилометровом участке от деревни Ползухи до высоты 215,5. Затем дивизии следовало организовать наступление в западном направлении с целью достижения рубежа реки Пневка, чтобы позднее атаковать в направлении сёл Лосево и Чурилово. …Польская дивизия шла в свой первый бой в полном уставном составе, усиленная полком средних танков, ротой стрелков, вооружённых противотанковыми ружьями, фузилёрной ротой 1-го женского батальона и заградительным отрядом. Общая численность личного состава дивизии вместе с 1-м танковым полком к 11 октября составляла 12683 солдата, в том числе 994 офицера, 2560 подофицеров и 9129 рядовых. Несмотря на то, что количество живой силы превышало уставное, дивизии не хватало 100 офицеров и 918 подофицеров. Польские части имели на вооружении 41 танк, 335 противотанковых ружей, 391 орудие разных калибров, 1724 автомата и 673 пулемёта».

Почти 400 орудий и 41 танк на 2 км фронта – неплохо, надо сказать, вооружили поляков, отобрав артиллерийские полки у двух советских дивизий. (Скажем, соседи поляков, советские дивизии, шли в атаку, имея численность чуть более 6 тыс. человек.) Опустим излагаемые поляками детали этой героической двухдневной польской битвы, так и не закончившейся выполнением поставленной советским командованием задачи. Итог: «1-я польская пехотная дивизия им. Т. Костюшко потеряла в ходе битвы под Ленино примерно 3 тысячи бойцов. Погибли, умерли от ран или болезней 510 человек (51 офицер, 116 подофицеров, 343 рядовых). Ранения получили 1776 солдат, пропали без вести 652 человека, попали в плен — 116.

Дивизия лишилась 27% личного состава, что превышает в процентном отношении потери II Польского корпуса в битве при Монте-Кассино».

Однако должен сказать, что в советских архивах есть документы, которые несколько портят впечатление от этого подвига.

«Москва. Секретно.

Тов. Сталину.

К участию в последней операции по прорыву фронта противника в составе 33-й армии была привлечена 1 Польская пехотная дивизия.

В первый день операции 12.10 дивизия в начале атаки, после мощной артподготовки, показала неплохие результаты. В дальнейшем, подвергнувшись массированным ударам авиации и контратакам с флангов, дивизия проявила крайне слабую устойчивость. Управление в дивизии и в частях было потеряно, подразделения на поле боя перемешались. Часть подразделений разбежались и сдались в плен.

С целью предупредить осложнение на участке ударной группы Военный совет фронта разрешил командарму-33 в ночь на 14.10 вывести 1 ппд в резерв.

В итоге двухдневных наступательных боёв дивизия потеряла: 502 чел. убитыми, 1680 чел. ранеными, 663 чел. пропавшими без вести.

Всего боевых потерь — 2845 человек.

Наибольшие потери понес 1 Полк (1263 чел.).

Учитывая показания пленных противника, надо полагать, что значительная часть пропавших без вести сдалась в плен.

С выходом частей польской дивизии на передний край, еще до начала наступления, одиночки поляков, как показывают пленные, своими показаниями вскрыли группировку и рассказали немцам о нашем наступлении — до 25 человек перебежали на сторону немцев. Эти факты не были своевременно вскрыты в дивизии, установлены только по показаниям пленных, захваченных 12 и 13.10.

Военный совет считает:

1. 1-я Польская пехотная дивизия не является достаточно боеспособным соединением.

2. В дивизии боевая сколоченность крайне низкая, слабое управление в звене рота, батальон, полк.

3. Для повышения боевой готовности дивизии необходимо предоставить 15-20 суток на дополнительную учебу.

4. В этот срок дивизию еще раз тщательно проверить и изолировать явно ненадежных.

5. Дивизию в дальнейшем использовать лишь для развития успеха.

Соколовский, Булганин

19.10.43. 2.17» (ЦАМО, ф. 208, оп. 2513, д. 325а, лл. 554-555).

Сдаться в плен во время наступления – это надо уметь, это нужно иметь особые военные таланты! И большую любовь к плену.

Советскому командованию нужно было как-то увеличить боевую способность этого воинства. Отец, к примеру, рассказывал, что у них в дивизии всех солдат и офицеров, у которых фамилия оканчивалась на «ский», послали служить в Войско Польское, и даже вспомнил анекдот, ходивший в конце войны в армии: Перед боем в полку Войска Польского ксендз проходит перед строем и дает солдатам целовать крест. Один солдат отказывается: «Я комсомолец». «Целуй, - шипит ксендз, - я сам коммунист!».

И пока Польша была нашим союзником, советский Агитпроп делал все, чтобы Ванька забыл помянутые подробности, но сейчас СССР нет, Польша вступила в НАТО, но я, как видите, кое-что помню об этой польской битве.

Хотя и не уверен, что в данном случае моя память будет приветствоваться пани Моникой.

Ю.И. МУХИН