Анастасия Казанцева
С естественными науками все просто. То есть сложно, но по крайней мере понятно: на том уровне, который меня интересует, любая информация совершенно точно где-нибудь есть, и ее можно найти и усвоить.
С гуманитарными науками сложнее. Информация, скорее всего, тоже есть, но, чтобы ее найти, нужно задать правильный вопрос. Формулировки изменчивы, термины используются в куче разных областей, и не всегда легко отличить корректные источники от лженаучных. Да и вообще — может ли существовать лженаука там, где нет экспериментов и не стоит вопрос об их воспроизводимости?
Соответственно, все время приходится изобретать велосипеды. Придумаешь, допустим, в детстве всеобщую теорию всего — «любое явление в своем развитии переходит в свою противоположность, и так по спирали», похвастаешься кому-нибудь, и тут же выясняется, что это третий закон диалектики и его придумывали уже много раз.
Так и с логикой развития науки. С ней еще хуже, потому что я твердо знаю, что эта теория уже придумана и разработана — что-то такое мне говорили на лекциях пять лет тому назад; но я совершенно не понимаю, какое именно слово нужно ввести в поисковую строку, чтобы получить авторитетный источник, и как отличить его от десятка неавторитетных, трактующих стадии развития науки кто во что горазд.
В общих чертах я помню: «накопление данных — смена парадигмы». Наука сначала занимается описанием явлений, а потом внезапно возникает теория, в которую все факты хорошо вписываются и которая обладает предсказательной силой. Причем эту теорию чаще всего предлагают несколько людей параллельно, просто запоминаем мы только одного, Менделеева там или Дарвина.
В этой связи мне интересна наука психология. Очередной велосипед, который меня занимает, формулируется так: «пока что в психологии происходит накопление данных, но вот-вот они наконец приведут их в систему, и тогда появятся закономерности, воспроизводимые не только статистически (33 % людей будут кидать бумажки около чистой стены и 67 % — около разрисованной), но и справедливые в отношении каждого индивида.
Идеальное будущее я себе представляю так: я прихожу к психологу и жалуюсь ему, что меня стресси-рует необходимость быстро принимать решения. Он не говорит мне, что меня мама никогда не любила, а кладет меня в томограф и говорит: «таааак, это у вас слишком сильная активность лобной доли, я вам сейчас проведу транскраниальную стимуляцию, и вы будете принимать решения спокойно». Я соглашаюсь на транскраниальную стимуляцию (да можно и на интракраниальную — лишь бы сработало) и ухожу счастливой и стрессоустойчивой.
То есть я пока скептически отношусь к психологии. Наверное, потому, что я ничего о ней не знаю, а окружают меня сплошные психологи-любители. Но я думаю, что психология станет настоящей наукой тогда, когда произойдет ее объединение с нейробиологией.
Я надеюсь, что это произойдет в ближайшие 10-20 лет, и радуюсь каждому исследованию, которое, с моей точки зрения, приближает эту прекрасную эпоху.
Вот например, сейчас в университете Сан-Диего изучают мозг Генри Малашена (он более известен как Пациент HM; это человек, который после проведения операции на мозге утратил способность переводить факты из кратковременной памяти в долговременную). Кажется, ни один человеческий мозг до сих пор не становился объектом такого пристального внимания (и финансирования), и поэтому можно ожидать появления большого количества новых данных о микроскопическом строении мозга — не только HM, но и человека вообще.
А в Швейцарии, в федеральной политехнической школе Лозанны, с 2005 г. работают над проектом Blue Brain, цель которого — компьютерное моделирование неокортекса человека. Уже получилось смоделировать одну колонку неокортекса крысы (8192 процессора), но руководитель проекта говорит, что за десять лет можно построить и модель мозга человека.
Я думаю, что через 50 лет все-таки придумают способ переносить информацию из мозга в компьютер и обратно. И тогда я и после смерти смогу продолжить сидеть в ЖЖ, продюсировать сюжеты и писать колонки. По-моему, здорово.
Анастасия Казанцева