Газета Завтра 189 (28 1997)

АПОЛОГИЯ МАРКА И РАФАЭЛЯ М. Ковров

Спектакль “Апология сумасшедшего” по Чаадаеву поставил в своем театре Марк Розовский.

Сюжет пьесы: Чаадаев публикует философическое письмо, царь его объявляет сумасшедшим и — реакция Чаадаева (попытка объясниться).

Центральный пункт письма: восхваление Моисея, величавого представителя “избранного народа”, “народа, облеченного высокой миссией”. Не нужно быть специалистом, чтобы догадаться, что в напечатанном философическом письме, наделавшем так много шума, ни о Моисее, ни об избранном народе ничего не говорится.

В попытке оправдания — восхваление Запада и оплевывание всего русского. Здесь режиссер спектакля и исполнитель роли Чаадаева (Рафаэль Клейнер) стали жертвой известных обстоятельств, на которые указывал Б. Пастернак. Он утверждал, что не существует плохих или хороших стихов, а существуют плохие или хорошие поэты. Строка или стихотворение существуют только в системе: одна и та же строка может быть признана хорошей или плохой в зависимости от того, в какой поэтической системе она находится, за одними и теми же строками стоят различные образы. Если стихотворение написано Цветаевой, то оно читается совсем по-другому (другая ритмика, другие интонации), чем в том случае, если это стихотворение, скажем, Юнны Мориц. Если бы даже Клейнер читал точный текст Чаадаева, то фразы бы имели совершенно другой смысл, чем они же — в устах Чаадаева. Когда Чаадаев якобы что-то утверждает, то он всегда приводит массу соображений, дискредитирующих утверждение. Восхваляя Запад, он всегда приводит аргументы якобы своих противников. “Да и чему нам было завидовать на Западе? Его религиозным войнам, его папству, рыцарству, инквизиции? Прекрасные вещи, нечего сказать! Запад ли родина науки и всех глубоких вещей? Нет, как известно, Восток”. В наши дни тексты Чаадаева выглядели бы примерно так: “Разве не Запад первый изобрел атомную бомбу и сбросил ее в нужное время и в нужном месте, установив нужные цены на основные виды сырья и продемонстрировав таким образом высокую эффективность новых подходов к решению известных проблем. Параллельно, по слухам, создав новую нравственность, Александр Николаевич Яковлев сам видел, как американцы смеются над картинами гибели детей, женщин и стариков в атомном смерче Хиросимы. Если это так, то успехи Запада поистине изумительны”. Если Чаадаев говорит об избранном народе, то он тут же обязательно упомянет, что все социальное бытие этого народа связано с одним принципом: расовое отвращение к другим народам (П.Я. Чаадаев. Статьи и письма. М., “Современник”, 1987 г., с. 119). А некоторые до сих пор удивляются, почему Чаадаева стали издавать только сейчас, после полуторавековой обработки русского сознания. Считается, что образ ненавистника России окончательно сформирован.

Но это, конечно, ошибка.

Пушкин о Чаадаеве: “Твоя дружба заменила мне счастье, одного тебя может любить холодная душа моя”. (Дневник, 9 апреля 1921 г.)

А.С. Хомяков, славянофил (сороковые годы прошлого столетия): “Почти все мы знали Чаадаева, многие его любили и, может быть, никому не был он так дорог, как тем, которые считались его противниками.

Просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце — таковы те качества, которые всех к нему привлекали; но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжелый и невольный сон, он особенно был дорог тем, что и сам бодрствовал и других побуждал, — тем, что в сгущающемся сумраке того времени он не давал потухать лампаде”.

Вся жизнь Чаадаева — попытка понять, может быть, то, что понять невозможно или не дано, ясное понимание этого состояния (“смутное чувство, неоформленное понятие… большего мы никогда не добьемся”) и тем не менее — твердость осуществления этой попытки, когда каждый отдельный шаг потрясает всю огромную мощь человеческих идей, простирающихся через все века. Да, этот Чаадаев никак не похож на Чаадаева Розовского и Клейнера, вещуна с указующим перстом.

Больше всего на свете Клейнер любит стихи Давида Самойлова. Они похожи на стихи, которые принято считать хорошими. Очень похожи. Однако зритель даже если и не знает, то всегда чувствует, что автор — наверняка какой-нибудь курзюполог, а может быть, и друг первого президента демократической Курзюпии, а кроме того, еще и ученик Фимы Шварца, переложившего всего “Евгения Онегина” на неприличный лад, и незабвенного Моти Лейбзона. И что, написав эти стихи, он тут же рассказал присутствующим грязный анекдот. Чаадаев не рассказывал анекдотов. Толстой, Чехов, Цветаева, Платонов — тоже.

Розовский переводит Чаадаева, Гончарова, Толстого, Чехова, Шолохова в жанр еврейского анекдота. Пастернак прав: во всех случаях мы имеем дело только с Розовским, следов авторов в его спектаклях нет. Специализация режиссера — производство антисемитов. Розовский горюет, что их так мало, но это связано исключительно со степенью талантливости режиссера, их ровно столько, сколько он произведет. С этой целью сделан и этот нелепый монтаж: нужно создать впечатление, что чаадаевское письмо запрещено из-за апологетики избранного народа. Грубовато.

Но ведь с другой стороны, если это единственное дело, которое хоть как-то, худо-бедно, умеешь делать? Взять того же Чаадаева. Вот говорят, что Достоевский сказал Мелькиору де Вогюэ: “Все мы вышли из гоголевской шинели.” Но де Вогюэ умолчал о Чаадаеве. Гоголь обиделся на Чаадаева, назвавшего его в “Апологии сумасшедшего” скоморохом (в связи с “Ревизором”). Он приходил к Чаадаеву, дремал по обыкновению, а сам все примечал: лысинка на лбу, морщинки по обеим сторонам щек, цвет лица, что называется, геморроидальный, привычка распространять копии собственных писем задолго до отправки их адресату, желание быть полковником и напялить на Россию новую шинель… — Назовем Акакием Акакиевичем. — Про “Апологию” же написал так: “Теперь всякий честный человек считает в лице своем оскорбленным все общество. Говорят, весьма недавно поступила просьба от одного капитан-исправника, не помню какого-то городу, в котором он излагает ясно, что гибнут государственные постановления и что священное имя его произносится всуе”. Де Вогюэ умолчал о Чаадаеве и стал членом-корреспондентом Петербургской Академии наук. Нет, это действительно сложно, проще освоить производство антисемитов, тем более, что это — призвание.

Берман спросил Раппопорта, дружит ли он с математикой. Раппопорт ответил, что в детстве ему нравились задачи-головоломки, и тогда Берман предложил Раппопорту должность начлага. — Но я ничего не понимаю в строительстве. — Будут помощники из заключенных. — А если не смогу, не сумею? — Мне неизвестно, что значат эти слова. Это какие-то умирающие понятия. Сможете, если захотите. Неужели вы не хотите?

Бригада им. тов. Семена Фирина (пом. нач. ГУЛАГа), выступив по указанию совести партии Арона Сольца со встречным планом, завоевала переходящее красное знамя, красивое, плюшевое, с золотистой обшивкой и круглыми кутасами. Два вольных стрелка охраняли знамя, чтобы никто из другой бригады не приходил его трогать.

Мне все же кажется, что постановку такой исторической пьесы Розовский смог бы осилить. Если позволит нравственность.