В древние времена огромные, неповоротливые динозавры, с низкой температурой тела, с толстым хвостом и маленькой костяной головой, вяло жующие траву и листья, стали добычей прожорливых теплокровных хищников. Похожие на крыс, они кидались на скользкие спины гигантов и выгрызали у них внутренности. Сегодня огромная, заторможенная, сонная Россия сжирается маленькой хищной Чечней, выгрызающей у вялого гиганта его отмирающие органы.
Вооруженные чеченцы, выиграв войну с помощью кремлевских мерзавцев, пользуются плодами победы. Опустошают федеральную казну. Грабят стравропольские земли, угоняя скот и иномарки. Крадут людей, включая российских силовиков, и продают их обратно, чтобы снова украсть. Стреляют и режут непокорных. Обкладывают данью регионы. Контролируют русские порты, гостиницы, казино. Торгуют наркотиками и оружием. Хохочут и плюют в лицо российским политикам, называя их быдлом. Устраивают напоказ Москве шариатские казни. Грозятся привезти на площадь шейха Мансура закованных Ельцина и Черномырдина и расстрелять их, как собак.
И Россия пыхтит, слабо постанывает, подставляя отточенным клыкам потертый изглоданный бок.
Русские купцы вошли в долю с чеченцами, грабят вместе бессловесный народ. Армия Кокошина и Сергеева готовится к самоуничтожению, и ни один из действующих офицеров не бросил вызова чеченцам. МВД, разбухшее, как гнилой клубень, сдает чеченским группировкам самые лакомые куски российской экономики. Культура приставкиных и сергеев ковалевых все еще заступается за маленький, обиженный Богом и Россией народ. Рыбкин и Березовский делают вид, что ничего не происходит, усыпляют публику, опаивают ее обезболивающим зельем, чтобы та не чувствовала, как вынимают у нее печень и сердце и кладут в эмалированный таз. И над всем этим — Ельцин, как торчащий из воды топляк, погрузивший свой набрякший комель в донную тину и муть.
Энтропия, тепловая смерть окутывает Россию, как тусклый, съедающий все очертания туман. В этом зыбком призрачном тумане стираются различия между ложью и правдой, распадом и созиданием, академиком и бомжем, сыщиком и бандитом, “красным” губернатором и ельцинистом, властью и оппозицией. Сопротивление как высшая форма жизни, не дающая остыть Вселенной, уснуть совести, угаснуть разуму, — исчезает на русской земле, уступая место покорному ожиданию конца. Так упавший в сугроб человек, остывая, не желает бороться, грезит сладкими воспоминаниями о Дмитрии Донском, о Минине и Пожарском, и на его мертвой руке все еще тикают часы с портретом Маршала Жукова.
Роль политической оппозиции — антиэнтропия, постоянное сопротивление, взвинчивание, вспахивание ландшафта, по которому движется асфальтовый каток власти. Ее миссия — в постоянном несогласии, оспаривании. И если этого нет, если она своей деятельностью не разогревает остывающий народ, не повышает температуру общественной жизни, — она не нужна. Признаки этой ненужности, израсходованности оппозиции — налицо. Мертвенный зеленоватый туман пробирается на этажи и в переходы Государственной думы.
Где сохранилась энергия народа? В каких гарнизонах, казачьих станицах, властных кабинетах, творческих лабораториях?
Пожалуй, единственный, кто сегодня горяч, подвижен и бесстрашен, — это русский разбойник. Стреляет боевика-чеченца, если тот перешел ему путь. Сам падает от его пули, неосторожно зазевавшись у дверей ночного ресторана. Гоняет по всей России, сбиваясь в ватаги. Знает законы дикого рынка. Рискует, добывая бешеную деньгу. Заступается за вдов и сирот. Хоронит убитых товарищей. Сняв шапку, стоит в храме, им же построенном на неправедные деньги, замаливает грехи.
Вглядимся внимательно в лицо русского разбойника из малых городков и селений. Не признаем ли в нем черты Пугачева и Стеньки Разина? Не гульба ли это Нестора Ивановича Махно, когда из пролетающей тачанки марки “Джип Чероки” несутся веером пули, и дикая удалая музыка брызжет в сонную промозглую темень, накрывающую Россию?
Когда власть уходит — приходит разбойник. Когда лидер сникает — является атаман. Время банкира сменяется временем атамана.