Газета Завтра 2 (1154 2016)

Двое на снегу или панихида на

Двое на снегу или панихида на два голоса

Георгий Осипов

10

Культура

Это было время ограниченной многозначительности, скудной, как паек в осажденном городе или на корабле, дрейфующем в одной из стихий.

В такой атмосфере посторонние образы воспринимаются как галлюцинации или код без расшифровки. Новость не получает продолжения. Острое ощущение не находит разрядки, о которой так много говорят и пишут.

В передаче о жуликах мирового масштаба показали Deep Purple. Комментарий нулевой, но пересказ его еще примитивней: «Миллионер пригласил, играют ему на острове, ты понял? На острове у миллионера играют».

Так выглядят иероглифы последней (как пели «Песняры») четверти двадцатого века. Скупердяйский сюжетик длиною семь-восемь секунд, вспоминают годами, не прибавляя к огрызку ни полслова. Это похоже на следы пришельцев. Слишком старые и слишком далекие, чтобы отстаивать или развенчивать миф о посещении ими нашей планеты.

Ноли в сумме сопоставимы с космическими расстояниями. Бог силен, а дьявол богат. Но ни того, ни другого официально не существует. Дьявол приглашает рок-группу на остров, а бог ее показывает, правда совсем недолго.

Слушатель полуслеп. Слушателю не нужен имидж, и непонятна логика сценического эпатажа. В его глазах кумиры неподвижны: Пит Тауншенд застыл в прыжке, Мик Джаггер похотливо изогнулся, Пол Маккартни держит бас-гитару наоборот, но его левая рука на фото никогда не придет в движение.

Слушатель не ропщет. Репортажу он предпочитает сказки. Фактам – чудеса.

Таковы были обстоятельства, при которых в Союз стал просачиваться Дэвид Боуи – существо с пластикой Бориса Амарантова и лицом Елены Соловей.

Поначалу картинок было больше, чем дисков, и потому так трудно было выделить и обозначить линию, отличающую эффектного англичанина от его не менее живописных коллег.

Причем не только нам, но и сотрудникам того же «Голоса Америки», ставившим в эфир довольно невнятные и вторичные вещи – монотонный рокешник Watch This Man в духе Rolling Stones, или длинную и нудную балладу про женщину, своровавшую что-то в магазине самообслуживания, которые в ту пору работали только в больших городах Советского Союза. Хотя утащить с прилавка и у нас было можно какую-нибудь мелочь, но по-крупному крали с другой стороны, там, где склады.

Не сориентированные грамотной критикой, здешние «царевичи» просто не знали, за что зацепиться, прослушивая первые альбомы якобы неординарного певца, с которым на западе носятся больше, чем с «Хиппами» и «Цеппелином».

Предшественники, которым он попеременно подражал: Джин Питней, Скотт Уокер, Пи Джей Проби – никогда не имели у нас ни цены, ни авторитета. Тем более, это были имена прошлого десятилетия, которое хотелось поскорее похоронить, потому что юность беспощадна к детству.

Допустим, вам нравилось нечто определенное – гитарные соло Мика Ронсона или фортепьянные партии Майка Гарсона. Но, скажем, Элтон Джон или Крис Спеддинг звучали не хуже. Или, быть может, вас притягивали отголоски шестидесятых, которых вам не хватало, поскольку диски старых группы были дефицитом? Да, но – в этом направлении работали с полдюжины других коллективов, от незатейливых Rubbettes и Showaddywaddy до изобретательных и замысловатых Wizard и Roxy Music.

Тем, кому знаком майор Вихрь, не очень нужен майор Том. По крайней мере, не сразу.

Никто не говорил «трансвестит» или «андрогин», все знали только «гермафродита» и образ этот был начисто лишен декадентского ореола. Просто больной человек, такая у него по инвалидности работёнка.

Дети, которым я показывал портреты периода Pin Ups и Aladdin Sane, говорили, что артист выступает в образе белочки. Более того, точно также рассуждала и парикмахер, когда я показал ей фото, чтобы точнее скопировать прическу – «космическая белка-пришелец».

Никто не хотел понимать.

А платить за непонятно что люди ограниченных возможностей не любят. И наслаждаться бесплатно, чем попало – тоже пустая трата свободного от работы времени.

Альбом Pin Ups я рассматривал в первую очередь, как возможность ознакомиться с дюжиной композиций, которые (пускай они перепеты без особого вдохновения) в другом виде отыскать было крайне проблематично.

Kinks, Pretty Things, Easyвeats – названия этих групп читались как надгробия, потому что они либо распались, либо их стиль изменился до неузнаваемости, хотя прошло от силы каких-то семь-восемь лет.

Если от кавер-версий Брайана Ферри веяло прохладой салоном ритуальных услуг, то Боуи напоминал бесполое и распутное существо, заведующее студией пантомимы, где из подростков делают кукол для холодного разврата, отрабатывая приемы и методы омоложения поколений, чья старость еще не настала…

Вот перед зеркалом в него, кидая взгляды

Сдирает женщина затейливый парик.

И череп как лимон, весь жирный от помады

Из мертвых локонов возник.

Мой приятель - студент, переведясь в иногородний вуз, не без апломба спросил у меня: «А как насчет Young Americans, которых, якобы слушают весь Харьков и даже Одесса»?

Я похвалил, добавив, правда, что слушать филадельфийский соул в оригинальном исполнении у нас никто не хочет. Только в переработанном виде, и чем проще первоисточник, тем легче воспринимается переработка, тем выше популярность.

Вокал чернокожих мастеров заставляет комплексовать и слушателей и местных подражателей. А Боуи поет, как солист оперетты, перешедший в ВИА. Вероятно, прикупил пластинок фирмы «Мелодия» в ГУМе, когда гулял по Красной площади.

По его взгляду было ясно, что в армию меня не возьмут. И дело тут не в отношении к «Молодым американцам», а в моей позиции, она порочна по самой сути.

Но об этом я узнал чуть позднее, пытаясь выяснить, почему одна чувственная дама, весьма эмоционально реагируя на драматические опусы Боуи в духе Sweet Thing, терпеть не может полноценные американские мюзиклы, на которых тот паразитирует, сознавая, что его аудитория будет снобировать первоисточники.

Персонажей его типа начинают замечать не сразу и не скоро, пока в ответ на смысловой вакуум не созреют «самостоятельные» выстраданные оправдания и трактовки. Надо – значит надо. Кому попало, столько внимания не уделяют ни у них, ни у нас.

Боуи провоцировал массу глупых и скабрезных вопросов, на которые с первых шагов старались отвечать с умным видом.

К финалу первой декады своего лицедейства, он напоминал агента-трансформера из мультфильма «Шпионские страсти».

И каждая из масок, надетых на миниатюрный череп могла понравиться с большой натяжкой: андрогин, костлявый ретроблондин. Видели все, никто не балдел. А если, чего доброго, вырядишься таким макаром сам – куры засмеют. Ибо не время, товарищ. Валерий Яковлевич Леонтьев, вон, сколько лет шел к своей манифестации.

Его антипод-современник Лемми Килмистер выглядел не менее нарочито, и тоже был воспринят не сразу – только после того, как окаменела и приросла к лицу маска, превратившись из пародийной в посмертную.

Если бы Фантомаса тоже воспринимали как пародию, его успех был бы равен популярности «Призрака Замка Моррисвилль», но не более того – комедия про лысого дядьку в водолазке.

Запад не был готов избавиться от пародистов, а мы – советские люди, не были готовы, так вот сразу – после солидных Тома Джонса, Хампердинка и Литтл Ричарда, их – тамошних, импортных, как тогда выражались, подхватить и нести на руках, без испытательного срока.

У нас и куда менее претенциозный фильм «О, счастливчик!»» еле схавали , так и не поняв, где и в чем там обещанное тлетворное дыхание.

Элис Купер – другое дело, это Вий, Милляр, Енгибаров. Марк Болан – гибрид Леннона с Камбуровой, тоже сойдет.

Но полиморфизм Боуи не просто сбивал с толку, он сбивал цену на ваши личные постеры и диски.

Дешевизна, она, конечно, радует и согревает, но ей как-то не принято гордиться. Это как любовное приключение по дешевке, или бравада простака про то, как он «доехал на рубле».

Лишние нули к показателям у нас приписывали все – от директоров предприятий, до работающих на полставки инвалидов.

Под лампой яркою освобождая рот

От пары челюстей (они слюной сокрыты)

И глаз фарфоровый извлекши из орбиты

Их с осторожностью в бокал с водой кладет.

У одного американского клоуна была миниатюра про робота, который постепенно разбирает сам себя. Звезда поп-музыки тоже с бору по сосенке собирает детали «стиля», заменяя ими органические части тела, как Железный Дровосек, чтобы сохранить жизнь, а потом, так же демонтирует свое протезное «я», чтобы жить дальше за счет образа, отпечатанного на мозгах поклонников.

Эпоха малопонятных, но впечатляющих новаций, связанных с именем Боуи, заканчивалась для нас под «Танец скелетов» из Diamond Dogs, в чьем финале слышались русские слова, кажется, что-то про «труд».

Вникать не хотелось – озверевший Motorhead и AC/DC c новым вокалистом из старой группы эффективно заглушали, как авангардные тексты, так и казенные лозунги. Виктюк и Thin White Duke начинали звучать почти однотонно.

Ничего нового новому человеку в классических альбомах покойного (умер человек, а не артист, пардон за банальное уточнение) не выудить трехметровым багром.

Тут вот – Kraftwerk, а там вон опять Velvet Underground.

Ну а старому, вроде меня, оно и вовсе до лампочки, кто про что поет, и как наряжается. Все равно, это не Лещенко, не Северный и не Ободзинский. А я не секс-меньшой и не иностранец даже.

Но кликушу-консерватора незаметно и ненавязчиво, как агенты влияния комсомольскую прессу, обступают и облепляют липкие, желеобразные существа – это реванш исконных землян, временно задвинутых на задний план (за разврат и дебоши) благородными пришельцами. И вот уже ропот последнего скептика покрывает чертовски стильный вопль самого Дэвида Боуи в прологе композиции «Вот и ночь наступает». И ох как трудно отличить одно от другого.

Если бы не печальное известие, рабочим названием этого очерка вообще-то было «Человек с ослиным криком» или, на выбор, «Ослиный крик андрогинна», который идеально в унисон умел копировать один мой знакомый инженер, весьма тонкий, для технаря, аналитик сигналов и «гиммиков» в записях гениального хамелеона.

Ему даже в саундтреке «Мимино» слышалась саксофоническая «лезгиночка» The Man Who Sold The World.

Современному потребителю все чаще мерещится в чертах Зигги Стардаста наш родной Борис Моисеев.

…и Ева гнусная, обтянутый скелет.

Отвинчивает прочь резиновую пятку.

«Позвольте, Граф, или как там вас – товарищ Осипов, известный хамелеон» – спросит читатель, – А где же обещанный второй голос этой панихиды»?

Он здесь, на месте – в соседнем канале, но он не играет большой роли.

Перед нами два еретика, два заслуженных пенсионера, два трупа. И в каждом есть что-то от каждого из нас.

Один косил под педика, другой под агрессивного забулдыгу, честно делая свое дело. И не надо лицемерить, будто речь идет об эксцентричных фронтовиках и работягах, а не о педоватом клоуне и дебошире, одна половина выходок которого не понятна, а другая никак не совпадает с моральным кодексом ни одной из советских мастей.

Голос разума и свет совести, словно сердце-обличитель в новелле Эдгара По пробивают кирпичную стенку склепа.

Оба по сути – посредственность, как и все мы.

Оба насаждали уравниловку с двух сторон: один – однополое эстетство для люмпенов-недоучек, другой давал «хулигана» и «скандалиста» перед гимназистами.

Оба, не по злому умыслу, связаны с эстетизацией фашистской темы в уютном формате «эпатажа».

Оба занимались этим долго и нудно, бравируя голубизной, пьянством и курением в мире, где лечение от зависимости дает прибыль, сопоставимую с доходами от продажи зелья и табачища.

И вообще – один был временами похож то на Крючкова, то на Збруева, а другой на басиста «Песняров», продавшего душу дьяволу.

Baby, that’s rock’n’roll!

*

Граф Хортица, специально для газеты «Завтра», Сумеречная Зона.