Газета Завтра 20 (1172 2016)

Восхищение Улановой

Восхищение Улановой

Марина Алексинская , Андрей Фефелов

балет Галина Уланова Культура Общество

Андрей ФЕФЕЛОВ. "Россия — это имя дорого мне не потому, что по рождению я русская, это имя свято и дорого миллионам людей во всём мире, ибо оно — синоним добра, доброжелательности, доброй воли, синоним мужества, справедливости, целеустремлённости. Так думают о России все, кто умеет видеть и слышать правду" — это цитата Улановой из книги "Уланова Галина Сергеевна", и я бы хотел, чтобы ты, Марина, как составитель этой книги и автор вступительной статьи немного рассказала о нашей великой русской балерине.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Андрей, мне особенно приятно говорить с тобой об Улановой, ибо с мыслями об Улановой, русском балете я пришла в газету "Завтра". И как-то мы сидели с тобой в редакции, ещё сумерки беспросветности сгущались за окнами, а балет Большого театра "перестраивался" под сontemporary dance, я сказала тебе: "Кому этот русский балет нужен? Зачем газете "Завтра" печатать о нём статьи?". Ты произнёс тогда с улыбкой: "Не нужен, а мы будем печатать". Вскоре вышла статья, посвящённая столетию Улановой, под названием "Нездешний свет", после которой Вячеслав Евдокимович Волков, директор издательства "Русскiй мiрЪ", пригласил меня и предложил поработать над книгой об Улановой в серии "Русскiй мiръ в лицах". Так и началась история книги об Улановой длиною вот уже в шесть лет.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Недавно бывший госсекретарь США Мадлен Олбрайт назвала Россию "всего лишь Бангладешем с ядерным арсеналом". Конечно, мы можем не обращать внимания на этот лай, но мы знаем, как работают современные СМИ: они перемалывают сознание миллиардов людей, создавая путём тотальной пропаганды фальшивые образы. В данном случае книга об Улановой — ответ всем "клеветникам России", о которых писал Александр Сергеевич Пушкин. Именно поэтому, я думаю, книга об Улановой актуальна и важна сегодня. Но расскажи, почему книга важна для тебя? Она же не случайно появилась. Она родилась сначала в твоём сознании, в душе, а потом воплотилась в явь в виде такого роскошного фолианта.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Ты знаешь, книга могла появиться и два года назад, во всяком случае, должна была появиться много раньше. Но она появилась сегодня. И, думаю, не случайно. Ибо сегодня мы как-то особенно остро ощутили мощь России, красоту России и своё историческое место на своей русской земле. И книга об Улановой оказывается — во всяком случае, для меня — знамением восхода солнца над всей тьмой либеральной пропаганды, технологии которой в России были мощны и, наверное, продолжают оставаться настолько мощными, что превращают русского человека в подобие дикаря, недочеловека. Эти технологии включились в работу со всей агрессией и откровенностью в 90-х, и с их помощью, как с помощью пушек, с пьедесталов нашего мира, нашего государства стали сбивать, прежде всего, наших кумиров. Наших величайших русских артистов, наших советских богов. Причём делали это не мадлены олбрайты, а советские — я хочу подчеркнуть: советские — критики, что вчера воспевали спектакли по пьесам Шатрова или Гельмана, а сегодня стали специалистами в опере, в балете, "випами" Большого и Кировского театров. Одной из главных мишеней была Уланова. И я хорошо помню, как у меня состоялся разговор с неким господином, я даже не очень понимала, кто он. Была светская беседа, и я говорила, что Уланова — величайшая русская балерина. На что незамедлительно получила отпор. Мне преподали урок: Уланова — креатура советской власти, спасу не было при советской власти от Улановой, и, если по гамбургскому счету, то Уланова — никакая не балерина. Меня позабавила такая точка зрения, но, безусловно, забава эта была не из сладких… И вот вышла книга об Улановой. Теперь мы понимаем: либеральные технологии устарели. Как устарели и обезличились их образы.

Очевидцы рассказывали мне, как частенько в Большом театре появлялся некий престарелый господин, занимал всегда одно и то же место в первых рядах партера. Этот ценитель балета, в сером потёртом пиджачке, был не кто иной, как Арманд Хаммер. Тот самый Хаммер, что вывозил из СССР драгоценности царского Двора России, в обмен на бракованные паровозы. И мы до сих пор храним о том сокровенное молчание. Двадцать лет назад нам казалось, что Олбрайт — аристократия, а США — страна чудес. Но теперь-то, после стирания Америкой с лица Земли государств и после выступления России в качестве мощной защиты, мы отлично понимаем, кто они и кто мы. И, тем не менее, попытки осквернения русской культуры с повестки дня не уходят.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Самый выгодный способ шельмования русской культуры и деятелей русской культуры — через проникновение в их личную жизнь, в их постели….

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Совершенно верно, и эта технология тоже родом из 90-х. Отличился Алексей Симонов, сын классика советской литературы Константина Симонова, который в своей статье написал, что знаменитый бег Улановой-Джульетты есть воспоминание балерины об аборте. Иными словами, всё то, что Улановой было чуждо, всё то, что рядом с Улановой представить было невозможно при её жизни, — всё это полилось потоками грязи уже в конце жизни Улановой и после её смерти. И вот, в годы работы над книгой, я думала о том, что имя Улановой было и остаётся полем брани. И если в 90-х Уланову сбросили с пьедесталов как креатуру советской власти, то в "нулевых" стали на пьедесталы возвращать. Причём одни и те же лица. Правда, уже под другой оптикой. Конечно же, — стали говорить, — Уланова — креатура советской власти, но она страдала при этой власти, она впервые почувствовала себя человеком чуть ли не в Аргентине, на гастролях. А в 30-е годы просто дрожала перед Сталиным…

Андрей ФЕФЕЛОВ. Всё-таки в чём значимость Улановой, кроме того, что она была гениальной балериной? Ведь ярких имён, гениальных балерин в русской культуре было немало.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Это действительно загадка: почему Уланова является таким феноменом русской культуры, русского балета. Конечно, я много разговаривала об этом с людьми, которые видели Уланову на сцене, в жизни, знали её. И мне чрезвычайно дорого высказывание Аллы Осипенко. "Вот есть Павлова, Кшесинская, Спесивцева, — говорит Осипенко, — а есть Уланова. Есть Плисецкая, Дудинская, Шелест, — а есть Уланова. То есть Уланова — всегда отдельно". Так что такое Уланова? — спрашиваю я. И слушаю рассказ, как в 1946 году Уланова, уже солистка Большого театра, приехала в Кировский театр и выступила в балете "Жизель". С Константином Сергеевым, своим первым партнёром. И Алла Осипенко, ещё юная балерина, смотрит этот спектакль, потом встаёт с места и на диванчике в аванложе обливается слезами. "Потому что на сцене, — продолжала рассказ Осипенко, — было уже что-то другое. Мистика? Во всяком случае, происходящее на сцене уже трудно было назвать балетом". Так говорит, замечу, балерина. И второй момент. Знаменитый бег Улановой в балете "Ромео и Джульетта". Сколько балерин пытались повторить этот бег, ведь это неотъемлемый рисунок хореографии. Но как только бежала по сцене Уланова, в зале начиналось сумасшествие. Оркестра не было слышно! Зал ликовал, рыдал, снова ликовал.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Называется катарсис.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Раиса Стручкова рассказывала мне, как, уже будучи солисткой Большого театра, приходила с другими балеринами на репетиции, хотела перенять технику Улановой. "Но куда там! — рассказывала она. — Глядя на Уланову, мы забывали обо всём, мы не могли повторить ни одного движения. Мы смотрели на Уланову, как на икону". Так кто же такая Уланова? Для себя я так сформулировала ответ: Уланова — балерина, которую выбрали для ведущих партий: Ростислав Захаров для балета "Бахчисарайский фонтан", Леонид Лавровский для балета "Ромео и Джульетта". И выбрали Уланову в то время, когда русский балет нужно было извлечь из пропасти надругательств тех же олбрайт. Десятилетие под стягом "Интернационала", с которым Айседора Дункан носилась босиком по сцене Большого театра, уничтожало одухотворённость, роскошь, изящество русского балета. Пока, наконец, в 28-м или в 29-м году Сталин не произнёс догмат советского искусства — социалистический реализм. А что такое социалистический реализм? Искусство прорыва, преодоления, устремлённости к мечте, и потому оно в своих наивысших проявлениях — искусство божественное. В живописи — это полотна "большого стиля" Дейнеки, Пименова, в балете "большой стиль" — это драматический балет, его олицетворяет собой как раз Уланова. С Улановой драматический балет родился, с триумфом заявил о себе на весь мир, с уходом Улановой со сцены драматический балет ушёл со сцены. Ибо уже никто никогда не смог сделать то, что делала Уланова. А что делала Уланова? Она этот балет одухотворяла. Уланова являлась, по сути, заложником Духа. И этим объясняется её поведение и на сцене, и вне сцены. Вне сцены — сдержанность, молчание, существование вне быта. Она должна была хранить свою форму. На сцене Уланова, одухотворяя балет, одухотворяя хореографию, являла собой балерину Духа.

Вот один факт. В 1956 году Уланова приезжает в Лондон, это первые "большие" гастроли Большого театра в капиталистической стране. Улановой 46 лет — и она танцует Джульетту! Пресса, конечно же, преисполнена сарказма. Балерина странная, избегает рекламы, папарацци, что вообще она может сделать? А сделала она то, что после спектакля "Ромео и Джульетта" англичане несли автомобиль с Улановой на руках, несли его до отеля, а после окончания балета "Жизель" впервые королева Великобритании ушла из зала театра незамеченной, впервые был нарушен вековой этикет. Тогда как публика с ума сходила от оваций перед рампой театра Ковент-Гарден.

Уланова стала эмблемой русского балета, выражением всего самого необыкновенного, светоносного, идеального, божественного не только в СССР, но и для всего мира.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Интересно, что это была середина русского великого страдальческого и такого масштабного ХХ века.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Да, и этот русский страдальческий век Уланова сохранила в своей душе и даже своей осанке. Она видела Спесивцеву на сцене, её родители выступали в антрепризе Анны Павловой. Уланова сутулила плечи, немного втягивала шею, складывала руки на груди, держала такую осанку модерна. Такую осанку самозащиты, отстранённости от исчезновения всего того, по слову Бенуа, что нам так жаль. И вот уже этот сложный, трагический и великий "сталинский" ХХ век замкнул историю в оправу из титана, в которой русский мир жил, дерзал, падал, торжествовал, и Уланова пронесла его красоту в сегодняшнее время.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Книга об Улановой является для всех нас значительным вкладом в этот вечный свод русской культуры. Такие книги для нас сегодня редкость. Не поделишься ли ты личными воспоминаниями о Галине Улановой? Что наиболее запомнилось от встречи?

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Для меня Уланова — образ из детства, который появился, когда мне было лет восемь-девять… Чёрно-белый экран телевизора, и на экране я увидела какое-то чудо. Я увидела балерину в шопениановской романтической тунике, она танцевала, не касаясь пола. Эта воздушность, эта неземная сущность Улановой и запомнилась мне. Помнится, потом я долго смотрела в окно, схваченное узорами мороза, и пыталась отогреть его пальцами, и в небе проплывала бледная, льдистая луна. Вот почему-то такой мой первый образ Улановой.

Потом уже, будучи подростком, я видела по телевизору Галину Сергеевну в ложе, ещё задёрнутой бархатом. Уланова говорила, что любит слушать музыку, но не любит бывать в консерватории, потому что мешают свет, люди, потому что музыку можно слушать лишь в одиночестве и что она — уединённая натура. И вот это выражение — "уединённая натура" — совсем было непонятно для меня. За ним была тайна, и она влекла меня.

И потом была Встреча. В 1995-м или 1996-м году я подошла к Большому театру со стороны Петровки, и передо мной остановился баклажанного цвета автомобиль "Жигули". Дверь машины открылась, и вышла Уланова. Вот то, что называется "обмороком сердца", я, наверное, тогда испытала. Уланова шла с необыкновенной красотой в каждом движении, отрешённая от внешнего мира. Как будто бы вся облитая стеклом. Я замерла тогда. И в эти минуты замирания очень многое проносилось в моей голове. Я понимала, что идёт величайшая русская балерина… Когда Уланова уезжала из Гранд-Опера в аэропорт Орли, то французы дорогу посыпали лепестками роз… Улановой Генри Форд подарил сверкающий автомобиль ручной сборки. Наше правительство ей предоставило автомобиль ЗИС, такой был лишь у маршала Жукова и у Терешковой… И я вижу Уланову, выходящую из пыльных "Жигулей", и она проходит в подъезд, даже не директорский, а артистический, и за ней тянется шлейф перешёптывания служащих театра. "Как это страшно, остаться одной и отчётливо понимать, что никакая слава, ничто никому не нужно"… И меня настолько поразил такой случай, что я потом несколько дней не стремилась к общению с кем-либо, не хотела разговаривать.

И потом, уже не помню, при каких обстоятельствах, я встретилась с Улановой в театре. Почему? Я сейчас не вспомню. И я с ней шла под сценой. На сцене, видимо, меняли декорации, грохот раздавался. Мы направлялись к выходу, и уже где-то в конце тоннеля брезжил свет… Я вспоминала письмо Бориса Пастернака к Улановой, где он пишет после просмотра балета "Золушка": "Галина Сергеевна, мои глаза полны слёз, так действует на меня присутствие рядом нечто великого и грандиозного". Вот это присутствие "нечто великого и грандиозного" я ощутила в достаточно андеграундных условиях, в которых тогда и пребывала вся русская культура. И вот так, под сценой, мы вышли к подъезду, из которого Уланова должна была опять же сесть в этот баклажанного цвета автомобиль "Жигули".

Андрей ФЕФЕЛОВ. Спасибо большое за рассказ, за книгу. Вот так косвенно мы снова выстраиваем великие подмостки. И связаны они не только с балетом, не только с русской культурой, но и вообще — с вечной Россией, о которой говорила Уланова.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ. Спасибо большое тебе, Андрей. Хочу поблагодарить Вячеслава Евдокимовича Волкова, сотрудников издательства "Русскiй Мiръ" и, конечно же, редакции газеты "Завтра". На протяжении всех лет работы я ощущала колоссальную поддержку, и эта поддержка вдохновляла меня. Произошло и ещё одно событие, для меня — экстраординарное. Презентация книги состоялась в Академии русского балета имени Вагановой, в совершенно удивительном музее, а инициатор этого события — Николай Цискаридзе. Это отдельная история, к которой я ещё долго буду мысленно обращаться. А пока могу лишь поблагодарить Галину Петрову, возглавляющую в Академии отдел по связям с общественностью и СМИ, петербуржцев, собравшихся в вечер презентации книги в музее, и, несомненно, Николая Цискаридзе. Он был, замечу, последним учеником Улановой, и в одном из разделов книги есть пронзительная статья Цискаридзе о величии и трагедии Улановой.