Газета Завтра 359 (42 2000)

Евгений Лукьяненко ДУХОМ И ЕСТЕСТВОМ...

22 октября исполняется 65 лет со дня рождения Бориса Олийныка. Это выдающийся украинский поэт и публицист, известный общественный и политический деятель, академик Национальной Академии Наук Украины, бессменный глава Украинского фонда культуры, лауреат Государственной премии СССР и Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко, один из самых уважаемых авторов и друзей нашей газеты, где регулярно печатаются его новые произведения последних лет.

Дата эта, возможно, и не круглая, но в наше сложное, насыщенное тревогами и борьбой время, каждый прожитый год можно считать достаточным основанием для самого существенного уточнения оценок и переоценок происходящего, для понимания и видения людей, проверки их в испытаниях. Поэтому и 65-летие со дня рождения давно известного и уважаемого в российском обществе человека — прекрасный повод и жизненный рубеж для того, чтобы, отвечая на пожелания читателей, рассказать о нашем соратнике и друге. Предлагаем статью о нем, принадлежащую перу нашего также постоянного автора, киевского журналиста Евгения Лукьяненко, а к герою этого очерка обращаемся со словами почтения и любви:

Дорогой наш Борис Ильич! Спасибо за Ваш могучий талант, за крепкую, надежную руку в лихие часы истории, за неизбывную верность всему, что веками роднит Украину с Россией, за Ваше пожизненное служение славянскому слову и нашему братству.

Многая Вам лета. Ваше здоровье!

Редакция газеты “ЗАВТРА”

ДАВНО УЖЕ хочу и даже пробовал написать о ПОЭТЕ и ДРУГЕ так, как лежит на душе: по-человечески просто, без провизорского подбора и дозирования, без старательного пристраивания в тексте слов специального назначения.

Пока еще не выходит. Особенности нашего времени больше всего препятствуют. Пораженные общими "спецназовскими" очертаниями последнего десятилетия, все мы вынуждены озираться: а как бы своей предельной искренностью и открытостью не повредить человеку, уважаемому миллионами людей, но и одновременно испытывающему, мягко говоря, недовольство реальной власти и собственной, и соседней державы (по крайней мере, донедавна, при Ельцине). Вот и приходится отказываться от раскованности, подбирать слова. Вообще, само современное бытие наше своими глобальными выбросами и сплошной радиационностью мнимых величин, красующихся перед обществом на предназначенных явно не им вершинах, с фальшивыми двойными, а то и тройными стандартами, с конфликтным взаимо-действием разных общественных сил, — само это бытие понуждает все-таки уж очень осторожно выражать в словах искренний, душевный порыв в общении с ВЕЛИЧИНОЙ ПОДЛИННОЙ, в размышлениях о НЕЙ. Недопустимо же — как недооценивать ЕЕ, так и открытостью духовных координат, по сути, обозначать точки на фигуре для прицеливания со стороны амбитных и недружелюбных политических сил.

Бориса Олийныка знаю, кажется, всю жизнь, хотя начал читать и впервые увидел его где-то в конце шестидесятых, а лично познакомился только в 1977 году. Знаю, что такое же впечатление извечного присутствия ПОЭТА рядом с собой испытывают многие люди.

Никогда, думаю, не забуду, как десяток лет назад загорелись глаза у давнего моего друга, замечательного польского писателя Збигнева Домино, с каким восторгом воскликнул он: "Так это же Олийнык Борис!", когда впервые в моей квартире увидел несколько подаренных мне книг с одной и той же авторской фамилией. Гость схватил какой-то сборник, начал читать. Сначала молча, потом — вслух. Местами запинался на украинском тексте. И читать стал я. Збигнев завороженно слушал. Сколько бы это продолжалось, не знаю, так как супруга моя после трех-четырех напоминаний почти силком повела нас к вареникам.

О поэзии Бориса Олийныка Домино откликнулся так:

— Это для меня какое-то удивительное явление. Совсем не чувствую ничего чужого, хотя сам так никогда не напишу. Очень редко случалось в жизни, чтобы поэт полностью брал меня в плен или чтобы, доверяясь, вроде бы сам отдавал мне свою душу. К сожалению, я немного читал Бориса и лишь дважды слушал его на поэтических вечерах. Но с первых строк полюбил его как родного человека. Теперь уже не пропускаю ничего из того, что доступно мне в Москве… (В то время мой друг работал советником посольства ПНР в СССР, а Борис Олийнык как раз начал свое двухлетие в Кремле).

Прошло каких-то три года. Я послал Збигневу на его жешувский адрес новую книжку Б.Олийныка, публицистику, самое полное, запорожское, издание "…И увидел я другого зверя, или Два года в Кремле" (российскому читателю более известно под ошибочным, помимо авторской воли, названием "Князь тьмы"). В письме-ответе, которое не заставило себя ждать, среди открыто болючих, тяжелых раздумий о "Белом доме" под обстрелом танков в Москве, о печально известном "Белом братстве" в Киеве, вообще, о том, что происходит в Украине, в Польше и в России, после собственных поэтических строк на украинском языке, обращенных к нашему Тарасу, Домино вновь признался, как предельно точно выразил его отношение к последним событиям в мире и душевное состояние автор присланной книги:

"Думаю, что этот наш прекрасный мир к концу ХХ века совсем ошалел. Борис Олийнык абсолютно прав, особенно в "Послесловии". Передай Борису привет и скажи, что его книга потрясающа в своей правдивости. И пророческая! Пожелай Борису всего доброго. Ты же знаешь, я всегда любил его поэзию, а его уважал и уважаю. Прочитав о "другом звере" — еще больше".

Видите, как: и стихи, и публицистика Б.Олийныка — с одинаковой содержательной оценкой в устах и из-под пера профессионала, единомышленника. И это не из одних уст, не из-под одного пера. Это вполне типичный отзыв!

Поэт и публицист. Это давно уже в сознании почитателей воспринимается как духовно-творческая целостность Бориса Олийныка. Несколько позднее, особенно лет 12 тому назад, общественное мнение стало непременно включать в эту целостность и его общественно-политическое лидерство, авторитет народного посланца в высшие органы Союза и Украины, мужественное подвижничество в украинской жизни и на международной арене (особенно — в защиту Югославии от агрессии НАТО).

Сердцевиной и цементирующей основой этого целостного триединства (поэт, публицист, общественный деятель) является неизменность идейно-политических позиций, общественно-политического выбора и лица Бориса Олийныка, его перволинейность в отношениях с людьми, нацеленность на социально-справедливые, гибкие и конструктивные современные решения в интересах людей.

Давно, еще в стихах ныне тридцатилетнего возраста, выражая свое жизненное кредо, он написал (здесь и далее — перевод Евгения Нефедова):

Коль твой посев гроза скосит косой

И воронье развеет в черных перьях —

Я из рядов последних ринусь в первый

И горе разделю, как хлеб и соль.

Мне кажется, как раз этому идейно-нравственному кредо всю жизнь и следует Борис Олийнык, подчиняя ему как свою духовную сущность, так и физическое свое естество, что в последние годы вовсе нелегко (увы, при твердом духе — возраст уже не тот, да и недуги, ведь не ухоженным же бездельником прошел свои 65 в отличие от некоторых 80-летних).

Борис Олийнык не поступается высокими идеалами своей жизни, не торгует ими во имя каких-то благ. Это норма целостности его натуры во всех ипостасях. А еще исключительно ценятся людьми, пользуются их искренним уважением обязательность и ответственность писателя, гражданина, государственника перед народом за весь свой труд на духовном и обществотворящем поле.

Именно такого Олийныка как раз и хотят видеть соотечественники рядом с собой, в одних и тех же заботах. Видеть многие годы.

И на заре его депутатской биографии, и сегодня мне довелось слышать, и даже самому принимать наказы людей: вы возле него — так берегите этого человека, ведь он надолго нужен украинскому обществу. Ветеран войны в глухом запорожском селе с грубой самодельной тростью в руках прилюдно выступил с таким наказом, едва закончилась встреча с народным депутатом. И в Донецке, когда после трудной недели выступлений Бориса Олийныка как кандидата в народные депутаты СССР забрели он, поэт Анатолий Кравченко и я на огонек к моему другу, известному журналисту Александру Фенченко, дабы разрядиться, отдохнуть в товарищеском кругу, хозяйка, видевшая так близко столичного поэта и политика впервые, шепнула мне: "Берегите этого чудесного человека! Ему же теперь намного труднее будет…" (Последнее я понял так: нисколько не сомневаясь, что Борис Ильич станет народным депутатом СССР, она наперед представила себе, какую новую ответственную ношу он непременно возьмет на себя). И совсем недавний разговор малознакомых меж собою людей в киевском Центральном доме Общества содействия обороне Украины. Один из собеседников с сожалением вдруг высказал несколько претензий в адрес известной книги Б.Олийныка о М.Горбачеве (как выяснилось, он знаком только с московским вариантом "Князя тьмы" — изданным, увы, несколько искаженным, с не согласованными с автором сокращениями). Не успел я ничего сказать, как бывший военный, генерал, недавний доцент военного института, даже излишне резковато перебил говорившего: "Не нужно придираться по мелочам! Уже одно то, что он есть и что делает на фоне продажных писак и политиков, — большое благо. Нужно оберегать и поддерживать его!"

ДЕЛАЮ ВЫВОД , что общественное сознание и общественное мнение издавна и прочно индентифицировали Бориса Олийныка в роли идейно убежденного защитника социальной справедливости, цивилизованных, демократических интересов современного человека и общества, поборника коммунистической перспективы.

Так оно и есть. Думаю, что и сам Б.Олийнык никогда не сомневался и не сомневается в правильности своего выбора.

Однако, как я заметил, прослеживая ход его исканий и размышлений, прежде всего по его поэтическим сборникам, всю жизнь хранит для него нравственную, жизненно-критерийную остроту вопрос о себе самом: ты кто ести?

В молодые годы, с характерным для них энтузиазмом и, быть может, излишней самоуверенностью, ставя этот вопрос, Б.Олийнык, по сути, не допытывал себя, а сразу же, вроде бы и не колеблясь, отвечал на него:

Я — от корней. Я весь — из первовека.

Я в центре круга, что очерчен солнцем…

Я — не аскет….

Я — лишь солдат.

Я все стерплю в жестокой схватке.

Честь — мой секундант.

И наконец — самое знаменитое:

Я — коммунист.

И этим все сказал.

Сегодня, после стольких лет труда и успехов, в обстановке широкого общественного признания и уважения, такие однозначные ответы в стихах, не встречаются. Часто-густо поэт вообще сам не отвечает — лишь взыскательно размышляет, оставляя оценки на суд современников.

Почему? Неужели ж он сам "похитнувсь у словi", и, значит, “похитнувся у собi”?

Нет! Не так! Все дело в том, что неформальная логика жизни теперь требует как раз не одинакового на все случаи, глубинно изысканного, в каждой ситуации конкретизированного ответа. Потому непросто (это так!), но и неправильно на нынешнем общественном и человеческом изломе, тем более человеку с глубоким философско-поэтическим складом мышления, давать однозначные ответы и таким образом бесповоротно, трагически клеймить людей (истязать самого себя) или же неоправданно возносить, идеализировать их ( и себя тоже).

Каких людей сердечно и идейно принимает нынешний Борис Олийнык, кого искренне уважает и чествует? Кто из этих людей самого поэта и политика считает своим? Их много. Можно упомянуть соратников по перу: Миколу Лукива, Михайла Шевченко, Евгения Нефёдова, Валерия Ганичева, старейшину (ныне) украинских прозаиков и публицистов Александра Сизоненко, литературного критика Виталия Коваля, искусствоведа Дмитрия Янко, народных депутатов Украины Александра Мороза, Ивана Бокого, Виктора Понедилко…

Как ни продолжай список, в нем, увидев людей разной жизненной доли, имеющих и близкие, и несхожие с ним политические позиции, нигде и, уверен, никогда не встретишь фигур интеллектуально и функционально коротких, беспринципных и спекулятивно рыскающих, перевертышей и предателей…

Думаю, это как раз и помогает ответить на вопрос, кто же сегодня сам Борис Олийнык.

В статье "Жизнь без права на ошибку" земляк и младший побратим Б. Олийныка, замечательный поэт Михайло Шевченко приводит и собственные Олийныковы слова:

"И тогда (до августа 1991 года. — Е.Л.), и ныне я совсем не вписывался в систему. Но вина в этом не моя. То системы заносит. Я же остаюсь самим собою. На своей земле, на своем месте. Потому и моим сторонникам и противникам легко найти меня в этой политической суете. И для того, чтобы ударить в спину, как это неоднократно делали мои бывшие, и для того, чтобы стать со мною плечом к плечу. Зато я могу лишь подставить плечо, зайти в спину не могу — меня далеко видно. Но ведь в отличие от перекинчиков (перебежчиков, перевертышей. — Е.Л.) я имею право на спокойный сон!"

А вот какого типа ответы в стихах:

Даже кривоверному прощаю,

Отче, по твоим заветам строгим.

Но себе — единого желаю:

Не прощай, когда сойду с дороги!

Не суди безжалостно, Всевышний,

Тех, кто о присяге позабыли.

А на мне тавро презренья выжги,

Коль уйду от веры, от судьбы ли…

...Отче, никого не наказуя,

Лишь меня, мольбы мои отринув,

Не прощай, когда таких прощу я,

Кто за их “любов до Украiни”

Вымогают плату с половины…

Итак, видим — это ответы нравственно-поискового, самопроверенного, философического характера, размышления, придирчивый самоанализ, самопрофилактика… Но определенность все же есть. Она в том, что неизменными остаются сущность поэта, гражданина и политика, его глубоко ответственное стремление не отступить и не поступиться, не сойти с праведного пути при всех принятых им новациях, сделанных сегодня самооткрытий, поворотов судьбы и мысли.

В общем, чтобы понять Бориса Олийныка, особенно как народного посланца в высший орган власти, непременно следует исходить из целостности его натуры и биографии творческого и общественно-политического деятеля со всеми жизненными спиралями и витками.

Происходит уточнение, обогащение, разумная модернизация его эстетических, нравственных и политических позиций и поисков. Происходит (будто по Лобачевскому) параллельно и вместе с тем во взаимосвязи и пересечении одного (творчества) с другим (государственно- и общественно-политической работой), во взаимозависимости того и другого.

Понимаю Михайла Шевченко, который пишет:

"Бурная политическая деятельность последних лет в определенной мере вывела Бориса Олийныка из силового поля поэзии. Для литературы это, бесспорно, большая потеря, она "недополучила", скажем, его прекрасной интимной лирики, которая, очевидно, была б еще более грациозной, чем в молодости" . И все же полностью согласиться с этим не могу. Что касается насыщенной, отнимающей массу времени, сил и здоровья, бурной политической деятельности — это так. И, может, и не стоило бы Олийныку посвящать себя именно этой деятельности, если бы… если бы достаточно надежно, добросовестно и честно выполняли свой долг другие, профессиональные политики, если бы они не пугались того, что и в действительности придется делать то, что вынуждены обещать в силу общественных запросов, — глядишь, и профессионалу-поэту, философу, академику не пришлось бы тогда вставать горой в парламенте и в обществе на защиту гражданских и социальных прав соотечественников, отстаивать интересы законодательной и иной государственной поддержки развития культуры, почти шесть лет возглавлять Комитет Верховной Рады Украины по иностранным делам и связям с СНГ, мчаться под натовский огонь в Югославию, всеми силами бороться против втягивания Украины в НАТО…

Но не выражается ли жизненно логично целостное развитие Бориса Олийныка от юности к седине во всех его ипостасях как раз в такой судьбе, в таком выборе, когда и политическая, и профессиональная творческая совесть требует отстоять, воплотить именно то, что издавна провозглашал в своих литературных произведениях?

А ГЛАВНОЕ, Борис Олийнык ведь вовсе не утратил страсти к литературному творчеству. И литература его не потеряла. Несмотря на парламентскую и внепарламентскую политическую занятость (сегодня вот именно он, в отличие от ораторов-фальшивчиков, практически взялся и за создание народно-патриотического союза), продолжает писать. И как писать! Российскому читателю, к примеру, известны его блестящая поэма "Трубит Трубеж" и философски-емкие, язвительные и беспощадные (сродни прохановской прозе) стихи последних лет в блестящих же переводах Евгения Нефёдова. А что касается интимной лирики, так это, может, и не с бурной политической деятельностью связано. Вспомним ведь, что вообще — жизненный опыт, лета "к суровой прозе клонят", лета "шалунью-рифму гонят". Следовательно, не уточнение ли здесь всей жизненно логичной позиции и действия, того же-таки "силового поля поэзии" — в пору целостной творческой, гражданской, политической зрелости и мудрости? Не уточнение ли, базирующееся на изначальном — на философичности образа и содержания мышления Бориса Олийныка, вновь-таки во всех его ипостасях? Вспоминаю в связи с этим философическую химерию и притчевость его самого удивительного интимно-лирического стихотворения "Я б спокiйно лежав пiд вагою столiть…" ("Я лежал бы спокойно под грузом веков…"). И такой же непременной философской наполненностью отличается вся его (давняя и новейшая) поэзия, в том числе интимная лирика. В последних поэтических произведениях Бориса Олийныка — прежние начала, прежняя основа, как тот же самый и он. Вот только теперь превалируют в его жизненном, поэтическом и политическом менталитете не "бронза деклараций", не интимная лирика (хотя и они не отошли), а глубинная философская вдумчивость и аналитичность осознания общественных и человеческих исканий и противоречий, размышления над смыслом политической деятельности, философская публицистическая поэзия…

Сегодняшняя, казалось бы, за формальными, внешними признаками неоднозначность ответа Бориса Олийныка на вопрос о себе "ты кто еси?", по-моему, как раз самая искренняя и самая точная — соответствует тому, что он по-давнему, по-прежнему перед людьми весь как есть стоит на виду. И вовсе не в уютном месте…

Когда же стихнет поле брани,

Слова, среди побед и бед,

Увидят, как на той же грани

Стоит при знамени поэт.

В процитированной строфе выделил главнейшее. Не следует дожидаться политического умиротворения, чтобы спокойно рассмотреть людей и их недавние позиции. Уже и теперь понятно, что на той же, на прежней грани стоит при знамени поэт, гражданин, неформальный общественно-политический лидер левого крыла в Украине Борис Олийнык.

То дай же Боже, чтобы как можно дольше так он и стоял, чтоб и дальше вся его жизнь шла тем же курсом, под Знаком и Образом вечно несомненного Учителя — Тараса Шевченко, который для Бориса Олийныка "Нетлiнний весь, бо ПЛОТЬ ЙОГО — У СЛОВI".