Газета Завтра 381 (12 2001)

Александр Росляков Юрий Антонов: ПЕСНЬ ЛЮБВИ – К ЖЕНЩИНЕ, ДОМУ, РОДИНЕ...

Когда-то меня занимал вопрос: почему самые великие шедевры классической музыки остались в прошлом и не сочиняются теперь? Нечаянную подсказку дал мне "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. Там есть эпизод: в зимнюю стужу зэки с утра бегут к термометру, если ниже тридцати — их не погонят на работу. Зэк рукавицей оттирает изморозь с прибора, другой ему орет: "Полегче три! Столбик поднимется!" А тот: "Фуимится! Не влияет!"

И классическая музыка для современности стала тем же, что для зонного термометра рукавица зэка: "не влияет". Вот "Битлз" влияли, очевидно, на наш мир точно так же, как Моцарт, Бетховен, Верди — на свои века. Тот факт, что Бетховен сначала посвятил свою Героическую симфонию Наполеону, а потом зачеркнул это посвящение, — имел всемирный резонанс. В наше же время эта жизнеобразующая суть из классики ушла. Потому и те шедевры, истинно волнующие душу, кончились — хотя не кончилась сама душа.

Но со временем я понял, что искусство в духе Моцарта, высокой мелодичности и простоты, не умерло — а, как вода, которая найдет себе дорогу, лишь перешло в другое русло. И убедил меня в этом Юрий Антонов — композитор, которого у нас дольше других не принимали в Союз композиторов, поскольку его музыка, звучавшая на всю страну, считалась слишком примитивной. Но так же точно тогда примитивны и знаменитые вокальные шедевры Моцарта: понятны всякому — и легко воспроизводятся под те же три аккорда на гитаре. Там тяжело для исполнителя другое: достать до скрытой в этой простоте души. И кстати, то же самое с Антоновым. Кабацкие оркестры, как пушкинский уличный скрипач, лабавший Моцарта к негодованию надменного Сальери, — по всей стране и пели, и сейчас поют Антонова. Но нашим мастерам эстрады обманчивая простота этого самого кассового в свое время композитора пришлась не по зубам.

Ибо он как бы в совершенно левом по отношению к традиционной классике легком эстрадном жанре выдал ту настоящую, на самом деле, музыку, что из музыки классической ушла. А эта музыка от суррогата отличается не формой — три аккорда на гитаре или три симфонических оркестра — а по существу.

Настоящая музыка — это то, перво-наперво, что поется не натужно, а взахлеб. Как "Море", "Зеркало" Антонова, как ария Керубино или 40-я симфония Моцарта. Она всегда сердечно заряжает, побуждает к жизни — а не к улепетыванию от нее. Показывает подлинную красоту всего — и придает духовных сил до этой красоты подняться. Каким-то ненасильственным, но убедительным путем возводит до тех идеалов, на которых держится жизнь человека: любовь, Родина, диво самой жизни. Тогда как шустрая подделка только развлекает, отвлекает от всамделишного по типу "уколоться — и забыться". Вместо духовного урока подбивает на прогул, растратный блуд; вместо любви по-настоящему подсовывает некий упрощенный пляжный вариант. А в результате такого пляжного подхода к жизни все и трещит по швам, страна больше ворует, проедает, а не строит. Лопаются отопительные трубы — и, как щенки, плодятся сотни тысяч беспризорников, родители которых дальше случки под дешевый шлягерный мотивчик не пошли.

Но если вспомнить музыку Антонова, то в ней, при всей присущей настоящему искусству легкости полета, — все неподдельно, все всерьез. "Маки" — чистая, неопошленная политической угодой память о войне, о павших за Родину. "Море" — та упоительная явь, ради которой хочется дышать взахлеб, бросаться в путь и вообще на свете жить. Кстати, очень слабый двухсерийный фильм лишь из-за этой песни, сочиненной для него, уж лет пятнадцать не сходит с телеэкрана — и воспринимается как самый длинный в мире клип на музыку Антонова. И если вслушаться в неповторимую антоновскую интонацию в "От печали до радости" — в ней весь пульс живого, без обмана, оптимизма. Что в трудную минуту благодаря вложенной туда подъемной силе духа композитора, как рука друга, помогает всплыть.

Но Антонов у нас подпал под одно свойственное широкой публике заблуждение. Что, скажем, какая-нибудь симфония Чайковского, большая и непонятная, — это да! А “Танец маленьких лебедей”, знакомый с детства, — это так, и я б смог, зная ноты, сочинять! То, что у всех на слуху, где полная естественность и совершенство создают иллюзию отсутствия всякой авторской работы, — в глазах наивной публики не поднимает, а роняет автора. И я не раз встречался с таким мнением: "Ну Антонов, что Антонов, ну все его знают вдоль и поперек — что тут особенного? А вот такой-то — настоящий композитор! Его на стадионах не поют и на гитаре не сыграешь!" Хотя на самом деле, сочинить такое, чтобы раз и навсегда ушло в народ и, перешагнув свой модный час, стало частицей общего сознания, — самый высший и лишь редким мастерам доступный пилотаж.

Еще несколько слов о личности Антонова, о которой я слыхал немало всякого от коллег, — немало разного и печаталось в газетах... Я познакомился с ним лет 15 назад, когда он крупно, с разносами в центральной прессе и оргвыводами, поскандалил с первым секретарем Куйбышевского обкома КПСС. Так вышло, что я ту скандальную историю, как нельзя лучше высветившую подлинные лица всех ее участников, — детально, с выездом на место, изучил. Повторять ее подробностей не буду, хочу лишь засвидетельствовать, что тогда Антонов и с гражданской стороны, и с человеческой, и как артист показал себя самым достойным образом. За что и был теми плюшевыми мордами наказан длительным изгнанием с эстрады.

И у меня такое ощущение, что он в итоге как-то замкнулся в себе: выстроил особняк под Москвой, похожий на какой-то бастион, открыл собственную фирму звукозаписи, даже стихи для своих песен стал сам сочинять. И нашу с ним беседу под крышей его дома, ставшего, по образцу англичан, его крепостью, я с того и начал.

— Тебя в последнее время как-то не видно на публике. Чем ты занимаешься?

— Работаю над новыми песнями. Езжу с концертами по стране: Сибирь, Урал. Недавно был на Украине, остались очень хорошие впечатления от приема и на уровне зрителей, и властей. Даже в Западной Украине, где сейчас, считается, цветет национализм. В Черновцы я вообще ехал с опасением — но оно рассеялось как дым, когда 25 тысяч человек пришли ко мне на площадь. Люди стосковались по старому, когда была одна страна, культура, гордость за все это. Я эту ностальгию в нашем ближнем зарубежье ощущаю с каждым годом все сильней.

— Возможно, ты больше, чем кто-то, в глазах украинцев, белорусов и других олицетворяешь ту былую Родину, которая всех грела, за которую не жалко было отдать жизнь. Ведь Родина для человека предстает в конкретных образах: в твоих же "Маках", в твоем "Море", в "Переулочках Арбата", в улице Абрикосовой и Виноградной. Когда у нее такой лик — есть, чем дорожить. Но когда Родина — это какая-нибудь "Ерунда", "Убили негра", "Деньги, любовь, наркотики", то на такой родине и жить противно, и никто не отдаст за нее ломаного гроша. Отечественную войну наши песни выиграли в не меньшей степени, чем наши танки.

— Если сейчас начнется война, никто об этом не напишет ни строки. Уничтожать будут молча, без эмоций, нажатием кнопки. Как нас уничтожают. В СССР наркотик — это было ЧП всесоюзного масштаба. А сейчас его на дискотеках жрут, как лимонад. Жуткое падение нравственности, патриотизма. Патриот — стало ругательным словом. У нас об этом долго власть молчала — но на самом деле, произошла тихо ползучая агрессия против нашей страны. Сначала убивают в народе патриотизм, потом волю — и бери его голыми руками. Во всем мире патриотизм стоит на первом месте. В Израиле, в США армия — это уважаемый институт, элита нации. Там служить — почетно, не пойди попробуй — тебя станут презирать твои же друзья. А у нас все наизнанку.

— Ты говоришь, что всегда писал об отношении мужчины к женщине чистую лирику. Но получается, что это — чистая политика. Когда такие песни прекращаются — стране грозит духовный крах, каюк. А сейчас возможно, чтобы родилась такая песня, как "Маки", на стихи того же уровня, как написал когда-то Поженян?

— Исключено. Я же говорю, никто таких стихов больше не пишет. Отдельные фразы, не идущие на музыку, халтура. Диктуют мода, конъюнктура, деньги — этим все сказано. И даже если бы передо мной лег достойный текст, я бы еще долго думал, стоит ли с ним работать.

— Почему?

— Рыночный закон. Раньше себестоимость песни была невелика. Поэт ночь посидел, ночь — композитор, снесли песню на худсовет, залитовали, и если она удалась — понеслась по всей стране. Сейчас запись, раскрутка песни — целая индустрия. Композитор должен вложить туда труда и средств неизмеримо больше, чем поэт, а прибыль по закону для обоих пятьдесят на пятьдесят. Поэтому я сам пишу теперь и музыку, и стихи.

— Но на том же Западе, где рынок развит, он как-то поощряет, судя по всему, весь творческий процесс?

— Там все поставлено толково. Есть компании, которые заключают с тобой контракт на создание диска или серии дисков, на год, два. Полностью берут на содержание — только твори, не думай больше ни о чем. У нас же — все ты сам, по уши во всякой бытовухе. А творчество — особая вещь, к нему надо готовиться, оно не должно блокироваться посторонним. Полдня провел в пробках на машине — уже выбит из рабочей колеи.

— Как раньше творческие люди ради достижения успеха лезли в партию, сейчас все лезут в телевизор. Ты же и в коммунисты не вступал, и от телевизорной партии тоже как-то в стороне. Что, денег нет на взносы — или не видишь в этом проку для себя?

— Да, кто-то вкладывает в это деньги, хотя эфирная минута сейчас стоит дорого. Но надежды сделать прибыль с помощью одного мелькания на экране чаще всего не оправдываются. Хотя мне трудно об этом судить. У меня особый случай — популярность уже наработана годами, эта реклама слишком большой роли не играет. Могу сказать одно: я телевидению никогда денег не платил — за исключением положенных по технологии анонсов по МУЗ-ТВ. И даже если б мне это было выгодно, все равно б платить не стал. Ко мне с такими предложениями соваться бесполезно.

— Но я слышал, у тебя был какой-то конфликт с телевидением.

— Он и сейчас идет — с ОРТ в лице его гендиректора Эрнста. Человек на такой должности обязан быть гарантом порядочности и законности — он же повел себя как элементарный пират. На прошлый Новый год выходят "Песни о главном-3", и там звучит моя песня "Нет тебя прекрасней". При этом они как-то позабыли справиться, кто композитор, спросить меня; приделали видовой ряд, который не подходил никак к песне. Как будто ее написал не я, а сам Эрнст — и волен распоряжаться ей, как ему угодно. Я подал в суд — я должен защищать свои права, это мое имущество, которое никто не смеет у меня отбирать.

— И чем суд кончился?

— Ничем. Все еще тянется. Но Эрнст пошел еще дальше: на этот Новый год опять помимо моей воли вставили в программу мою песню "Я вспоминаю".

— Я слышал, как ее спел Расторгуев — по-моему, первый удачный случай исполнения тебя кем-то другим.

— Но я ему этого не разрешал! Он позвонил, что так и так, он песню разучил, хотел выступить с ней на Новый год. Я ему объяснил: Коля, у меня еще суд идет, пока мне не принесут хотя бы официального извинения, я ничего на ОРТ не разрешаю. Но он со мной не посчитался и, чтобы лишний раз покрасоваться на экране, пошел тем же пиратским путем Эрнста.

— Ну Эрнст, по-моему, повел себя вполне типично для предпринимателя нашей сегодняшней волны. Мне один наш успешный предприниматель как-то проболтался: "Я деньги плачу только тем, кто приходит с автоматами, остальных кидаю. Пусть судятся — лет через 30 что-то высудят!" Но как-то неудобно, хотя тоже все прекрасно понимается, за Расторгуева. Все же не самый выжига — "Комбат-батяня", совестные песни, твой коллега!..

— Он мне больше не коллега.

— Надеюсь, все-таки вы на той почве, что он спел хорошо, в конце концов помиритесь. На самом деле, тех, кто любит твои песни, больше волнует другое. Когда-то ты писал их одну за одной, все в десятку, без промашки. А потом — как отрезало, словно что-то прервалось внутри...

— Только не внутри. Образовалось много внешних дел, три года я строил этот дом, создал свою фирму "Фиам-диск", до песен все не доходили руки. Но у меня уже сейчас в работе два новых диска — и еще лежит песен на десять дисков.

— Твой дом хорош, слов нет. Но извини, твоим почитателям лучше б было, если бы ты не строился три года, а выпустил за это время еще вещь-другую. Зачем тебе вообще этот огромный дом?

— Смешной вопрос. Чтоб жить!

— Я как-то слышал по телевизору одного певца, который говорил, что самое страшное для него — это когда на гастролях ему в гостинице вместо заказанных апартаментов подсовывают обычный люкс. А тебя не испортило это же пристрастие к особой роскоши, комфорту?

— Что значит испортило? Каждый человек стоит того, что он сделал. И каждый должен получать то, что заслужил.

Все должны жить по заслугам, а не халявой, воровством, не ждать чудес от дяди. Когда это войдет в сознание всего народа — только тогда у нас и начнется человеческая жизнь.

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 52 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

53

Напишите нам 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]