Газета Завтра 436 (14 2002)

ЕЖ И МОЛОКО

Владимир Винников

1 апреля 2002 0

14(437)

Date: 2-04-2002

Author: Владимир Винников

ЕЖ И МОЛОКО (День открытых дверей в МГУ)

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА, соединяющая Москву с юго-западной частью Советского Союза, неподалеку от Киевского вокзала столицы делает почтительный изгиб. На его внешней дуге расположен памятный комплекс Поклонной горы, центральную стелу которого работы, конечно же, Зураба Церетели наивные дети по незнанию путают с фабричной трубой, за которую зацепилось что-то непонятное. А в центре этой окружности по-прежнему царит величественное здание Московского государственного университета — одна из знаменитых "сталинских высоток", построенных после Победы.

Наверное, сегодня их строительство кому-то может показаться одной из "бесчеловечных прихотей тирана Сталина": зачем в разоренной, наполовину выжженной стране, где многие люди ютятся еще в землянках, бросать столько сил и средств на возведение невиданного доселе "храма науки"? Но у Иосифа Виссарионовича было свое собственное понимание того, что такое экономика и как ее развивать, — понимание, в корне отличное от заемных, рассчитанных на "недочеловеков" из "третьего мира" идей, за доллары пропагандируемых доморощенными "либерал-монетаристами". И если эти "герои перестройки и реформ" вот уже 15 лет разрушают в России "наследие проклятого тоталитаризма", то при Сталине за втрое меньший срок страна поднялась буквально из руин, восстановив к 1950 году довоенный объем внутреннего валового продукта — причем в натуральном, а не стоимостном показателе, которым можно манипулировать и так и эдак.

Значение "сталинской модели" становится очевидным только сегодня, когда мы утратили не только дружественные отношения со странами Восточной Европы, закрепленные Варшавским, кстати, пактом, но и все бывшие союзными республики. Науке, образованию в этой модели отводилась самая приоритетная роль. Поэтому-то первым делом при Сталине строились не жилые дома, а университеты и лаборатории, школы и атомные реакторы. Именно в этих ячейках общества должна была, по Сталину, аккумулироваться энергия людей, а вовсе не в создании собственных "уютных гнездышек", которые все равно будут разрушены беспощадными бурями мировых конфликтов. И тысячи, сотни тысяч недавних крестьян и рабочих после войны настойчиво шли к вершинам науки, становясь учеными, преподавателями, создавая советские школы фундаментальной науки, готовя прорыв в космос и к новым, неисчерпаемым источникам энергии — не только энергии атомного ядра, но и энергии человеческого духа.

Заложенные в те времена традиции живут и поныне. Основной корпус Московского университета — один из лучших памятников сталинской "эпохе тоталитаризма" и лично товарищу Сталину. Мне даже кажется, что одна из скульптур у главного входа изображает молодого безусого поэта Сосо Джугашвили с книгой в руках. Это его собственный "Медный всадник". И если вам кажется, что все кончено, что наша великая страна уже умерла или вот-вот умрет в наркотелевизионной демократической ломке,— приходите на День открытых дверей в МГУ. Столько молодых, чистых и открытых лиц вы вряд ли сможете увидеть где-то еще сразу в одном месте. Это какая-то другая Россия — вовсе не та страна катастроф и дураков, которую ежедневно можно наблюдать на экранах телевизоров или на улицах демократично вымирающих и спивающихся городов и поселков.

В этой, другой России по-прежнему дают одно из лучших, если не самое лучшее в мире, фундаментальное образование. В ней по-прежнему системно и комплексно изучают природу и общество, совершают выдающиеся открытия. В эту, другую Россию по-прежнему тянутся люди со всего мира, и представителям этой, другой России власти США выделяют квоту облегченного въезда на 300 тысяч человек — специалистов в области информатики и программирования. А те не торопятся воспользоваться подобным "даром судьбы", потому что их не слишком привлекает перспектива стать стандартным "роботом" в американской антисистеме выжимания чужих мозгов — пусть даже за это платят по нескольку тысяч долларов в месяц. Здесь — интереснее, и здесь — Родина.

Будущая "абитура" МГУ толпится у факультетских столиков в коридоре перед актовым залом, создавая сдержанный гул, похожий, наверное, на работу мощного ракетного двигателя. Геологи крутят по монитору цветной фильм о полевой практике студентов. Парни из мехмата в свитерах и потрепанных джинсах что-то важное втолковывают серьезной девушке в очках. Юная красавица супермодельных параметров, закусив губку и зажав под мышкой бутылочку "пепси", купленную этажом ниже, сосредоточенно переносит в электронный органайзер дату олимпиады философского факультета по английскому языку. Массивные дубовые двери актового зала все еще закрыты. До официального начала мероприятия — минут двадцать.

Нет, я вовсе не хочу представить Московский университет эдакой "башней из слоновой кости", куда не долетают страсти и боли дольнего мира. Я помню эти коридоры образца 1991-1992 годов, когда студенты, особенно из числа "золотой молодежи", массово потянулись в бизнес, предпочитая быстрое обогащение долларами небыстрому обогащению знаниями. В комнатах знаменитого ДАСа (Дома аспирантов и студентов) почти открыто шла торговля валютой, водкой и наркотиками, а чеченцы вовсю "правили бал", занимаясь рэкетом новоявленных бизнесменов и принуждая студенток к проституции. Я видел в 1996 году нищие, не знающие ремонта аудитории первого гуманитарного корпуса, где приходилось разыскивать кусочек мела, чтобы пояснить свою мысль схемами и рисунками на доске. Но все-таки первое впечатление о нем было другим. Майская Москва 1988 года. Столица мира. Нашего, советского мира, за которым — и только за которым — великое будущее. Утопающие в весенней зелени кварталы МГУ. Конференция, посвященная памяти великого отечественного философа Алексея Федоровича Лосева.

Истинный масштаб этой в полном смысле слова легендарной и даже мифологической фигуры (а равно его современников Михаила Михайловича Бахтина и Эвальда Васильевича Ильенкова, совокупно обеспечивших революционный прорыв в мировой эстетике) тоже становится понятен только по прошествии некоторого времени. Почти восьмидесятилетняя(!) научная деятельность Лосева сопоставима по своим результатам, скажем, с созданием Периодической системы химических элементов, напрочь отвергает вновь ставшие популярными в последнее время рассуждения о неспособности русских к системному предметно-логическому познанию мира. Казалось бы, еще в середине XVIII века Михаил Васильевич Ломоносов, основатель Московского университета, боролся с "немецким засильем" в науке, призывая соотечественников: "Дерзайте, ныне ободренны, раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов Российская земля рождать" — а вот, поди ж ты, снова выползают на свет эти концепции о "природной неполноценности" русского народа, о неоправданном завышении нашего интеллектуального потенциала в сравнении с "ведущими странами мира".

Между прочим, среди великих прозрений, определивших современную картину мира, система Дмитрия Ивановича Менделеева стоит особняком. Судите сами. Создание этой картины миры шло быстро и поступательно, как бы от высших "форм движения материи" к низшим. В 1862 году Карл Маркс выпустил в свет первый том "Капитала", в 1873 году вышло "Происхождение видов" Чарльза Дарвина, в 1881 году состоялось открытие Менделеева, в 1905 году Альберт Эйнштейн сформулировал положения специальной теории относительности и, наконец, на 20-е годы ХХ века пришлось создание квантовой механики. Так вот, неоспоримой, словно танк Т-34, среди этих краеугольных камней нынешнего научного мировоззрения была и остается только Периодическая система химических элементов. Все прочие фундаментальные теории столь уникальным качеством очевидной истинности не обладают. И это, само собой, не случайность, а свидетельство особого качества, особой ауры, отличающей отечественную культуру, в том числе культуру научную.

Первое впечатление всегда бывает самым сильным и почти всегда — самым верным. Наверное, тогда, почти четырнадцать лет назад, мне все же удалось соприкоснуться хотя бы с далеким отблеском ауры истинной русской науки — и память о том свете была хоть помрачена, но не закрыта напрочь позднейшими наслоениями. Чего я ждал от нынешней встречи с Московским университетом? По большому счету, только понять — живо ли еще, не исчезло ли окончательно то давнее сияние?

И первое, что вижу, втягиваясь в неспешный человеческий поток у открывшихся дверей актового зала,— именно свет. Гигантские, в бронзе и хрустале люстры щедро льют его на будущих студентов и нестудентов МГУ. Прочные кресла и скамьи, обитые тяжелым бархатом, колонны, мозаичное панно работы Кербеля с красными флагами, золотистым серпом и молотом — старомодное великолепие сталинского ампира чуть скрадывается ажурным подвесным потолком. Мест — на глаз — около полутора тысяч, и вот эти места заполняются, и вот уже их не хватает, и многие стоят в проходах. Значит, сюда пришло около двух тысяч человек, и не все желающие смогли приехать — все-таки пятница, в школах последний день учебной четверти. Но вот оно, “племя младое"... Незнакомое? Нет, знакомое — у пришедших учиться по-настоящему те же лица, та же смесь радостного возбуждения и неуверенности в себе, что и десять, и двадцать лет назад. А разноцветные и разномастные "прикиды" выглядят здесь несущественной мишурой. По рядам пробегают аплодисменты — на сцене появляются ректор и руководство факультетов.

ЗА ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ я ни разу не видел подобного действа. Это было не представление, не концерт, не лекция, не собрание религиозной секты или какой-то общественной организации. Это был действительно День открытых дверей. Но держала двери открытыми очень умелая и знающая рука. О ректоре МГУ Викторе Антоновиче Садовничем доводилось читать и слышать всякое. Поэтому, когда он рассказывал будущим абитуриентам, в какое замечательное место те пришли и какую жестокую борьбу ведут против Московского университета открывшиеся за последнее десятилетие частные вузы, я готов был списать это на своеобразную "войну компроматов" — войны даже не столько за умы и сердца молодежи, сколько за кошельки ее родителей. Хотя масштаб происходящих перемен действительно впечатлил — оказывается, за годы "реформ" в стране открылось около 20 тысяч новых вузов и колледжей — в основном с зарубежными программами. И вкупе с реформой средней школы это создает опасность окончательной гибели отечественной системы образования. Хотя от усиленно внедряемой у нас сегодня тестовой оценки знаний готовы отказаться даже ее родоначальники-американцы.

И лишь когда, отвечая на первую же записку из зала о том, будет ли МГУ в этом году признавать итоги запущенного в нескольких областях РФ эксперимента с "единым выпускным экзаменом", Садовничий резко ответил, что нет, не будет, стало понятным — разговор пойдет всерьез и надолго. Этому, как оказалось, принципиальному вопросу ректор посвятил минут двадцать, в течение которых лично я свое несколько ироничное и скептическое отношение ко всему действу изменил на прямо противоположное.

Каждый год Московский государственный университет набирает пять тысяч студентов на четыре с половиной тысячи бюджетных мест. Резон такого "перебора", целый год питаемого из специальных внебюджетных фондов, прост: на практике после первого курса, как правило, пятьсот-шестьсот человек не выдерживают ритма обучения и "сходят с дистанции". Плюс около восьмисот "договорников", набравших на вступительных экзаменах так называемый "полупроходной балл" и готовых доплачивать за обучение от 800 до 2500 "условных единиц" (то есть долларов по курсу) в год — в зависимости от факультета и специализации. Требования к ним те же самые — за неуспеваемость отчисляются чаще, чем за неуплату. Но все это — внешние, формальные показатели. Смысл деятельности МГУ, публично заявленный ректором, состоит в другом — подготовка отечественной элиты. То есть людей, способных и, главное, готовых обеспечить нашей стране лидирующие позиции в мире. Поэтому отбор будущих студентов идет не только по объему уже усвоенных ими знаний, а по способности искать новую информацию и находить правильные решения в нестандартных ситуациях — иными словами, по такой эфемерной вроде бы субстанции, как талант. Отсюда — филиалы МГУ в Севастополе и Астане, отсюда — знаменитые олимпиады абитуриентов (предэкзамены), отсюда — выездные приемные комиссии в регионах, отсюда — прием документов и вступительных экзаменов у граждан любой страны мира, а не только РФ.

Беда современной технотронной Америки, "стандартизованные мозги", о которых недавно был сделан доклад специальной комиссией Конгресса США, при системе отбора, созданной в МГУ, исключаются напрочь. "Что общего между ежом и молоком?" — мимолетно бросает ректор в зал, видимо, традиционную "коронку". Мгновение тишины. "Оба сворачиваются!"— голос со сцены сливается с ревом из зала. Это, господа-товарищи, знаете ли, надо видеть и слышать!

Когда порядок восстанавливается, следует рассказ ректора о том, как его самого после войны принимали на мехмат МГУ. А логарифмам в сельской школе под Харьковом попросту не учили. И строгий экзаменатор уже хотел отправить диковинного неуча обратно, но все-таки спросил о причинах столь вопиющего незнания. В результате свойства логарифмов будущему ректору МГУ пришлось самочинно выводить из показательных функций, после чего и состоялось его зачисление студентом. А что "единый экзамен" в средней школе, который якобы должен обеспечить поступление в любой вуз страны без вступительного конкурса? Он, оказывается, создает гораздо больше проблем, чем решает, поскольку ориентирован в основном на тренировку памяти, а не на развитие творческого мышления с параллельным усвоением фундаментальных знаний. Да и как без проверки знаний убедиться в "чистоте" полученных абитуриентом на едином экзамене балла, как обеспечить выбор между двумя абитуриентами с равным баллом? Тем более, если желающих окажется намного больше, чем бюджетных мест?

Вопросы идут сплошным потоком: серьезные и наивные, провокационные и смешные. Но это поток жизни, а вовсе не уныния или гниения. Продолжаются нападения на ведущих ученых страны — кому-то очень выгодно создать среди них обстановку страха и, вероятно, побудить к эмиграции из России. Очередная жертва — декан исторического факультета МГУ Карпов. Что случилось? Трое неизвестных избили Карпова в подъезде его собственного дома, университет сделал все возможное, чтобы спасти жизнь ученого, состояние сегодня тяжелое, но стабильное.

Почему на сцене нет декана факультета журналистики Ясена Засурского? Подпись — "Возмущенная толпа". Хохот в зале. Ответ: "Как только встречу — задам тот же вопрос".

Кому и какие в МГУ платят стипендии? Всем студентам по двести рублей в месяц, отличникам — триста, есть именные стипендии, доплаты из фонда ректора и так далее. Жить на эти деньги нельзя, но все-таки лучше, чем ничего.

Какой конкурс и не уменьшится ли он в связи с демографическим кризисом в России? На конкурсе демографический кризис пока не сказывается, он держится от шести до тринадцати человек на место.

Как стать ректором МГУ? Подпись — "Павлик". Павлик, как поступишь — приходи, с удовольствием поделюсь опытом.

Проходят ли в МГУ конкурсы красоты? Да, но победительницу определяют не только по внешним данным. Уровень интеллекта и способность к творческому мышлению играют не меньшую роль. Наркомодели, живущие на инстинктах, здесь не побеждают.

И так — без перерыва, в течение полутора часов. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Лично мне отрадно было слышать о необходимости патриотического воспитания, о том, что четверть выпускников МГУ продолжает учебу в аспирантуре, что прием, несмотря на сокращение бюджетного финансирования в 10(!) раз, не уменьшен ни на одного человека, что сохраняется преемственность научных и педагогических школ, что контакты и обмен идут со 150 зарубежными вузами, что в этих стенах по-прежнему готовят профессионалов высочайшего уровня, и диплом МГУ по-прежнему признается, с незначительными оговорками, во всем мире.

Я не знаю, насколько полно такая картина представляет нынешнюю жизнь Московского университета. Я не уверен, что в реальности все обстоит столь гладко и красиво. Но, выходя под прояснившееся — равноденственное — небо мартовской Москвы 2002 года, я невольно вспомнил самого себя четырнадцать лет назад. И очень многое увиделось как бы иными, прежними глазами, в том самом дивном свете Истины, которая все-таки вечно жива, прекрасна и молода. Кто знает и видит этот свет, может без оговорок считать себя счастливым человеком.