Газета Завтра 464 (42 2002)

ТОСКА ПОД КАРАДАГОМ

Николай Анисин

14 октября 2002 0

42(465)

Date: 15-10-2002

Author: Николай Анисин

ТОСКА ПОД КАРАДАГОМ (Взгляд дилетанта на творчество поэта и скульптора Георгия Мельника)

Я люблю футбол и равнодушен к поэзии. Я с ходу могу вычислить самого классного игрока на поле, а отличить по текстам крупного поэта от мелкого у меня образования не хватает. И потому в поэтической Мекке — Коктебеле — я в минувшем году подружился с футболистом Георгием Мельником.

В молодости Георгий выступал в командах мастеров России и Украины, а в последние времена тренирует детскую футбольную сборную Коктебеля. После тренировок он, как правило, идет в парк Дома творчества писателей, где у него есть персональная скамья и пень. На сем пне камни с вулкана Кара Даг Георгий превращает в скульптуры красавиц и гномов, в змей и зверей.

Собственные творения Георгию по душе. Он сам бы на них смотрел да смотрел, но зарплата в Крыму у футбольного тренера ничтожна мала, и каждый вечер Георгий выставляет свои изделия из камня на продажу в центре коктебельской набережной — на так называемой Площади Искусств.

Я по вечерам в Коктебеле играл в теннис и, возвращаясь с кортов турбазы в Дом творчества, между прочим свидетельствовал Георгию свое почтение. Рядом с ним и его камнями нередко возникали бывшие футболисты — либо местные, либо приезжие курортники, которые в пору своего коктебельского отпуска не прочь с утра погонять мяч вместе с малолетними воспитанниками Георгия на их тренировках.

Явление вечернее собратьев-футболистов на Площади Искусств обыкновенно сопровождалось категоричной постановкой вопроса перед Георгием: что надлежит на закате солнца принять?

— Пивка для рывка, водки для обводки, "Муската" для подката или все-таки сухого для подачи углового? Чаще всего на парапете у каменных скульптур откупоривались именно бутылочки сухого вина.

В компанию футболистов при Георгии я как-то легко вписался и стал в ней задерживаться и на час, и на два. А при всем том мне трудно было не обратить внимания на два обстоятельства.

Первое: Георгий абсолютно не умеет торговать. Публику, гуляющую по Площади, сильно тянуло к его вещам из камня. К ним подходили молодые парочки, одинокие юные барышни, зрелые дамы и солидные господа, их разглядывали мамы и папы с детьми. Но ни к кому из потенциальных покупателей Георгий не бросался с приязненно-приветливыми словами, никому с несказанной симпатией не заглядывал в глаза: чего изволите? Вот плоды моих трудов над камнем — хотите берите, хотите нет. Ну как при таком равнодушии к клиентам можно подвинуть их на покупку?! Георгий, заметил я себе, торговец — крайне бездарный.

Обстоятельство второе. Однажды бывшие футболисты приличную дозу сухонького смешали с портвейном, и вдруг начался между ними разговор, совершенно далекий от футбольных баталий.

— Приехал я, Георгий Сергеевич, прошлым летом из отпуска, прочитал жене твой стих.

Я проснулся — нет вина,

Да к тому ж в чужой постели.

Значит — точно с "бодуна",

Значит — точно в Коктебеле.

И знаешь, Сергеич, недавно она его вспомнила и говорит.

— Вот тебе вот, чтоб ты целый месяц один в Коктебеле тусовался и незнамо где просыпался. Даю тебе только неделю свободы. Неделя прошла, и завтра я ремжу к поезду в Феодосию встречать супружницу. Видишь, Георгий, как твой прикол на нее подействовал!

Защитник в прошлом киевского "Динамо", завершив свой монолог, поднял стакан.

— Ну так за класс и мастерство.

Все дружно выпили. Но тема не закрылась. Нападающий, блиставший некогда в симферопольской "Таврии", о том же, не о футболе, а о стихах, так же речь повел:

— А моей жене, Георгий, понравилось то, что ты нам читал за ужином в "Иксе" — про пляж, бабу и выпивку. Может, повторишь это сейчас?

Упрашивать себя Георгий не заставил и, всем налив, немедля исполнил заявку бывшего труженика ног.

На берегу с горла-бокала

Мы пили крепкое вино,

А возле нас волна ласкала

Песчано-галечное дно.

К закату солнечного света,

Почуяв бодрости приток,

Стал говорить тебе …про это,

Ты ж стала говорить про то,

Что я тебя совсем не знаю,

Что мало выпить-закусить,

Что мужу я не изменяю,

Что, надо, мол, еще купить.

Я взял еще, и к ночи где-то

Вино дает обратный ток:

Ты стала говорить … про это,

Я ж ни про это, ни про то.

Весь футбольный люд улыбнулся. Я тоже. Кто-то хлопнул Георгия по плечу, молвив, ты пишешь, как играют в высшей лиге. Кто-то возопил: “А про стакан, Сергеич, прочитать слабо?” Оказалось, не слабо.

Георгий повелел всем опрокинуть ранее им разлитый портвейн и запросто отозвался на очередную заявку.

— Когда звучит призыв "Налей",

То утверждать я не устану:

Мне блеск граненого стакана

Милей всех кубков королей.

Сольемся, друг, ведь мы с тобой,

Пожалуй, братья — два сосуда,

И красочно живем, покуда

Полны лишь жидкостью хмельной.

На следующий вечер по дороге с теннисных кортов я, как и прежде, завернул на Площади Искусств к торговой точке Георгия на парапете. Он стоял в одиночестве. И проблесков жизни в нем было не намного больше, чем в его скульптурах из древних камней.

— Так-так, — вмиг я скумекал, — собратья-футболисты вчера после моего ухода от них явно бражничать не закончили и, похоже, гулеванили где-то всю ночку.

Руку Георгию пожав, я поставил сумку с ракетками к его камням и, ни слова ему не говоря, запечатал свой шаг к ларьку напротив — за отменно холодной жидкостью хмельной.

Кружка пива Георгия далеко не одухотворила, но от мрака внутри вполне избавила. И когда нежданно-негаданно к нему подплыла знакомая дама, он раскланялся с ней живо и весело. Дама — знойного возраста доцентша из Москвы — завтра намеревалась отбыть домой, и перед отъездом решила попросить Георгия записать в ее блокнот одно из читанных им ей на днях стихотворений.

Какие рифмы Георгия по нраву ухарям-футболистам, я уже знал. А интересно, чем он зацепил благомыслящую, судя по виду, ученую москвичку? Она позволила мне мое любопытство удовлетворить. Я заглянул в блокнот, где крупным ясным почерком Георгия было вписано аж целых двадцать строчек.

— И не поверите, вчера, в начале мая,

Мне повстречалась знаменитая Даная!

Да, та Даная, что нагая в Эрмитаже,

Лежала в джинсовых штанах на диком пляже.

— Знакомо что-то мне, гляжу я, твое тело,

Зачем, одета, на пляжу лежишь несмело?

— Да быть нагою сотни лет такая скука!

К тому ж, одной веками жить, поверьте — мука!

— Ну, одиночество твое исправить можно,

Хотя охотников найти довольно сложно.

Ведь ты полна и маленького роста —

У нас ж стандарт: там 60, здесь 90.

Не знал, что ты за столько лет осталась девой,

Нарушить это можно только с "подогревом".

Схожу-ка быстро за вином, возьму закуски,

Чтоб было все чин-чинарем у нас, по-русски.

Я побежал назад, о камни спотыкаясь,

Такому случаю судьбы все удивляясь.

Вернулся — на тебе, исчезла та Даная,

Лежит другая, малотрезвая, нагая…

У меня, крестьянина по корням, очень примитивный взгляд на всякого рода творчество: если те плоды души, ума или рук, которые искусственно не навязываются через оглушительную рекламу, имеют спрос — значит эти плоды хороши. Исходя из данной логики тогда, прошлогодним летом, я сам для себя заключил: раз стихи Георгия Мельника востребованы и футболистами с сильными ногами, и дамой-доцентом с крепкими отметинами интеллекта на лице, то он, Мельник, абсолютно бездарный торговец своими интересными публике скульптурами — талантлив как поэт.

Личный этот мой вывод меня ни к чему не обязывал: я, изготовитель заметок про политику и политиков, не читающий вообще лирических и эпических стихов и не включенный ни в какую литературную жизнь, не должен был письменно изрекать, каков поэт Георгий Мельник. И я бы ничего не изрек, если бы не один также прошлогодний случай.

К Коктебеле есть уникальное заведение — кафе "Бубны". Оно уникально тем, что в нем нет музыки. Везде, во всех кабаках на всей набережной музыка грохочет, а в "Бубнах" — тишина. Туда народ приходит разговоры разговаривать и беседы беседовать. Средь посетителей "Бубнов" у меня полно как приятелей, так и приятельниц. И одна из них в день своего 25-летия пригласила меня в тихое кафе выпить за ее красоту и счастье.

В тот же день в литературно-музыкальном салоне Славы Ложко был вечер московского поэта-сатирика, секретаря правления Союза писателей России Юрия Лопусова. Его крутые политические эпиграммы мне по душе, его остроумно-комфортная личность мне симпатична и я, разумеется, завалился в салон, чтобы произвести ему свой читательский поклон.

На вечер Лопусова был зван и Георгий Мельник. Я оказался с ним за одним столом. Мы в меру выпили за дар Юрия Александровича, с ним вволю поговорили и с владельцем салона Ложко и, когда я вспомнил о приглашении на день рождения и о подарке для именинницы в кармане моей жилетки, было уже глубоко за полночь.

Не прийти и не поздравить милую приятельницу было бы бестактно, явиться на три часа позже — неделикатно. Прикрыть свое опоздание я уговорил Георгия Мельника, и мы побрели в "Бубны" вместе.

Там за столом именинницы Ольги нашему взору предстала молодая и уже, выражаясь словами Георгия, изрядно "подогретая" компания. Меня в ней знали все, и мне с моим спутником тотчас же нашли стулья и налили по стопке коньяка. Я не сел рядом с Георгием, а, подняв вверх руки, попросил внимания. Компания умолкла, именинница кивком головы меня на речь благословила.

Я сказал:

— Ольга, дорогая, со мной к тебе прибыл Георгий Сергеевич Мельник. Он в парке Дома творчества писателей выделывает скульптуры из камня, мы там под вечер случайно встретились и к нам вдруг снизошел голос свыше. Голос принадлежал писателю Александру Ивановичу Куприну. Он нам проглаголил: "Вы, судари, нет слов, люди темные, но и вам известно, что я некогда написал повесть "Гранатовый браслет". Замысливалась же она с иным названием. В ней не браслету надлежало фигурировать, а ожерелью. Тому самому ожерелью, которое в данный момент находится под самой высокой в парке туей и которое должно принадлежать любезной моему сердцу красавице Ольге, отмечающей сегодня день рождения. Поручаю вам забрать ожерелье и вручить Ольге.

— Место, где стоит самая высокая туя, — далее я поведал, — голос Куприна не назвал. Поэтому мы с Георгием с фонарем в руках обошли за полночи все-все туи в парке и разыскали-таки ожерелье. Вот оно, — достал я из кармана нить с гранеными камнями. — И нам остается исполнить лишь вторую часть предписания писателя — вручить.

Надев на шею именинницы гранатовое ожерелье от Куприна, я сорвал аплодисменты. Но на том не угомонился.

— Мой товарищ Георгий, избранный знаменитым литератором для одарения Ольги, творит не только каменные скульптуры, но и стихи. И если именинница пожелает, а гости ее попросят, то, я думаю, Георгий выдаст нам нечто очень интересное.

О чтении стихов на пути в "Бубны" мы не договаривались. Моя шальная инициатива застала Георгия врасплох. Он растерялся и смущенно залопотал, что, мол, и стихи у него неважнецкие и читать-то он их не умеет. Но народ на именинах, разогретый алкогольным хлебом, жаждал зрелищ. Георгия уломали. Он негромким и совсем не чарующим голосом стал декламировать.

— О ты, пьянящая весна,

Ты, упоительное лето,

Для коктебельского поэта

Пора пленительного сна!

И осень — пьяница в плаще,

Зима — алкаш в потертой шапке,

Ах, если б мне еще и "бабки",

То я бы не трезвел вообще…

Сразу за "вообще" за столом полыхнул смех, а за ним аплодисменты — погуще, чем при вручении мной подарка имениннице. А потом раздались голоса: еще!

Следующее стихотворение Георгий преподнес так же невыразительно.

— Когда встречаюсь я с тобой,

То абсолютно моногамен,

И хоть топчите сапогами —

Я твой, я неизменно твой,

Когда встречаюсь я с тобой.

Но стоит выйти за порог,

Где верность держит свой экзамен,

Сомнений нет: я полигамен,

Всесилен чувственный порок,

Лишь стоит выйти за порог…

А за столом снова — смех и аплодисменты. Третье прочитанное Георгием стихотворение вызвало только улыбки плюс те же аплодисменты.

— И как бы выглядело это,

Какими б их увидел свет,

Когда б Ромео и Джульетта

Прожили вместе десять лет?

Да и не в солнечной Вероне

Средь верных слуг, в своем дворце,

А в общежитии-вагоне

На третьей станции в Ельце.

И как бы выглядело это?

Я вижу свой сюжетный ход:

Как наш Ромео пьет с Джульеттой,

Но чаще без Джульетты пьет.

Теплый прием, оказанный Георгию в молодежной компании, ничего не прибавил к ранее мной сделанному выводу: Мельник — поэт не без таланта. Но он, прием этот, открыл для меня факт вопиющей несправедливости. Многие девушки и парни в конце того застолья на дне рождения в "Бубнах" подходили к Георгию и вопрошали:

— Где можно купить книги с вашими стихами?

Он разводил руками: “Нигде...” Потенциальных читателей у Георгия Мельника — тьма, книги — ни одной. Почему? Сам он на мизерную тренерскую зарплату свои книги напечатать не может, а издатели, втемяшилось мне в башку, его поэтом не считают, ибо все им написанное на винно-амуральные темы — несерьезно. Но на эти ж темы писал и Омар Хайям. Писал не для театра, не для великосветских приемов, не для эстрады и трибуны, а для тогдашних застолий в дружеском кругу. И его книги из века в век находят своих читателей. Георгий Мельник тоже пишет для застолий, для современных застолий, и имеет в них успех. Так разве это не безобразие, что у него полно благодарных слушателей и нет читателей, кроме тех, кому он накорябывает свои стихи в блокноты шариковой ручкой?

Воротившись по осени из Коктебеля в Москву, я, невзирая на свой литературно-хилый умишко, предпринял попытку хоть как восстановить справедливость в отношении Георгия Мельника: составил подборку его стихов и написал к ним предисловие — "Хайям из Коктебеля". Газета "Завтра" то и другое напечатала, и их публикация получила неожиданное продолжение. Мои московские друзья, доходы которых не столь скромны, как у меня, прочитав стихи с предисловием, надумали оплатить издание книги Георгия Мельника.

Тираж своего сборника "Коктебельский мотив" в тысячу экземпляров Георгий увез из Москвы зимой 2002-го. А когда нынешним августом я прибыл под вулкан Карадаг и, как и раньше, обнаружил Георгия с каменными скульптурами в центре набережной Коктебеля, он вручал испрашиваемый у него сборник только по великому блату. Почти тысяча "Коктебельских мотивовов" ушла влет. Причем весьма своеобразным образом: Георгий дарил сборник какому-то старому или новому знакомому, а за знакомым приходили десять его знакомых и тоже просили "Коктебельский мотив".

Спрос на сборник не только обольстительностью стихов объясняется. Книгу Георгия Мельника за просто так, то есть за бесплатно, верстала на компьютере одна из московских почитательниц его талантов Елена Александровна Колосовская, которая проиллюстрировала сборник снимками скульптур Георгия. Кому-то из возжелавших "Коктебельский мотив" хотелось иметь у себя стихи, кому-то — фото каменных образов Мельника. А чем он более публике ценен — поэзией или скульптурой — кто знает? Но мне совершенно очевидно одно: Георгий Мельник, и как сочинитель неизменно вызывающих улыбку стихов, и как созидатель оригинальных произведений из камня, на рынке стоит немало. Но где те господа-товарищи, которые его старые и новые рифмы воплотят в многотиражные прибыльные книги со стихами и фотографиями скульптур?

В Коктебель приезжают отдыхать сотни тысяч человек с одной шестой части суши. Десятки тысяч из них наверняка захотели бы купить на память о курорте полные местного колорита сборники стихов и фотоальбомы с работами Георгия Мельника, если бы они были выставлены в торговых точках на набережной. Но желающих извлекать прибыль из талантов под Кара Дагом не обнаруживается. Георгий Мельник, мне так показалось минувшим летом, все больше приходит к убеждению, что никакие его дарования никем востребованы всерьёз не будут.

Он все еще пишет озорные стихи.

— В чаду хмельного бытия

Ты красотой меня пленила,

Но чтоб в любви признался я —

Всего бутылки не хватило.

Но в большинстве его новых стихов, которые Георгий в минувшем августе читал мне и прочим сотоварищам по коктебельским застольям, сквозит тоска — тоска человека в старом пальто и с жалкой зарплатой, тоска жуткая и безысходная, подавляемая лишь жидкостью хмельной.

— Нет, я без повода не пью.

Должна быть веская причина,

С принципиальностью мужчины

Свою позицию храню.

Но этих поводов, друг мой,

За день не счесть, вот незадача,

И я порою чуть не плачу,

Когда ползу к себе домой.