Газета Завтра 480 (5 2003)

“ЭХ ВЫ, ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ!..”

4 февраля 2003 0

6(481)

Date: 04-02-2002

Author: Полковник Александр Вербин

“ЭХ ВЫ, ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ!..” (Военные: новая генерация или новая “дегенерация”?)

Он стоял в магазине в стороне от выстроившихся в очередь покупателей и, задумавшись, смотрел поверх их голов на пестрящий яркими красками щит. Видно было, что офицера абсолютно не интересует реклама — просто стоит человек и устало ожидает кого-то из тех, кто толпится у прилавка. Он не обратил внимания на копающуюся рядом с ним в своей авоське старушку. И когда та заговорила, сразу даже и не понял, что ее слова относятся непосредственно к нему.

— Эх вы, господа офицеры!.. — укоризненно покачала головой пожилая женщина.

— Простите?.. — повернул к ней голову полковник.

— Да-да, я к вам обращаюсь... Я уронила перчатку, а вы ее не подняли. А ведь смотрели прямо на меня. Эх вы, господа офицеры... — еще раз упрекнула полковника старушка.

Извинившись, тот еле заметно пожал плечами и направился к выходу из магазина. Он шел, а эта фраза: "Эх вы, господа офицеры!" — не давала ему покоя. Умом он понимал, что она меньше всего относится к нему самому. Но в душе все равно оставался неприятный осадок. Алексей Степанов за последние пятнадцать лет уже давно привык не обращать внимания на различные выпады в адрес военных. Не каждому объяснишь, что прежде чем стать полковником, пришлось немало пройти и испытать в жизни. Все было: и суворовское училище, и служба в Воздушно-десантных войсках, и война, и "горячие" точки, и сохраненная верность один раз и навсегда принятой присяге... Если вспомнить, то, надо сказать, Степанов никогда не был баловнем судьбы. Каждое выдвижение Алексея на вышестоящую должность всегда сопровождалось различными "но": "Мы понимаем, пора бы уже вас назначить. Но вот Иванову срок вышел на присвоение очередного звания..." " Ты еще станешь начальником. Но, сам видишь, Петрову "светит" Афганистан, надо его быстренько на должность поставить, чтобы он в академию проскочил, ты же был в Афгане, тебя не пошлют, а у него двое детей..." "Не обижайся, Степанов. Но на твое место должен вернуться из Афганистана Сидоров, у него жена болеет, а тебя переведем на равнозначную должность в Н-ский гарнизон, зато на следующий год разрешим поступать в академию..."

Однако тут появлялись другие "но", и поступление откладывалось. В конце концов повезло — направили в академию и поступил в нее с первого раза.

После академии попал служить в большой город на Украине, получил квартиру, а тут присяга... Пришлось все бросить и опять: новое место службы, с полковничьей должности пришлось пойти сначала на майорскую, потом — на подполковничью, и лишь после этого — на полковничью... И вновь — общежития, частные квартиры...

Многие ровесники и сослуживцы Степанова, не выдержав условий нищенского существования военных в последнее десятилетие, уволились из армии: кто-то стал преуспевающим коммерсантом, кто-то пошел в охрану (слишком много появилось за эти годы "бесценных" тел, которые надо хранить и оберегать бывшим военным профессионалам), кто-то так и не нашел своего места в бурном море пещерно-дикого уголовного капитализма... Среди них были и те, кого "пропускал" вперед в свое время при назначениях на должности и поступлениях в академию Алексей.

Перевод в Москву Степанов воспринял без особой радости — не хотелось опять ютиться в "общаге", да и устал уже порядком от бесконечных переездов. Однако согласился — раз надо, так надо.

В тот день, когда его упрекнула старушка в магазине за незамеченную упавшую перчатку, полковник Степанов был особенно озабочен служебными проблемами. Его подчиненный, капитан Нерадов, уже больше недели не выходил на службу. Пытались найти офицера — и никак не могли сделать этого. В солидном военном учреждении, где служил Степанов, двадцативосьмилетний капитан Нерадов занимал подполковничью должность, оклад по которой приравнивался в войсках к должности заместителя командира дивизии. Вот только ответственности у офицера порой было меньше, чем у простого солдата. Впрочем, и в курсантские годы Нерадов тоже не блистал ни учебой, ни дисциплиной. Более того, еще тогда за ним закрепилось "подпольное" прозвище "хрон". Степанов знал это не с чьих-то слов. Он был знаком с капитаном уже одиннадцать лет.

С Нерадовым Степанов уже неоднократно беседовал. Но пользы от этого было мало. Сначала он по два-три дня не выходил на службу, потом дольше, а на этот раз "пропадал" уже девятые сутки — впору назавтра заводить уголовное дело по факту дезертирства. Степанов говорил уже и с женой капитана, и с отцом-ветераном связывался по междугороднему телефону — толку было мало. Капитан с виноватым видом появлялся на службе, оправдывался, а через пару дней, осмелев, начинал доказывать: "Да как вы не понимаете, Алексей Алексеевич, в "Арбатском" округе все так служат. Надо же как-то крутиться, зарабатывать. А насчет алкоголя — я ни-ни".

Степанову рассказывала как-то жена Нерадова, что после очередного невыхода на службу ей пришлось на последние деньги вызывать врача, чтобы вывести его из состояния послеалкогольного синдрома. Поэтому насчет "ни-ни" Алексей только усмехался...

"Эх вы, господа офицеры!.." — не смолкали в голове полковника укоризненные слова старушки.

"Вообще-то не господа, а товарищи, — мысленно спорил с пожилой женщиной Степанов, — а, впрочем, какая разница? Ведь и в самом деле: эх мы, господа офицеры... Не слова обидные, а словно ту упавшую перчатку в лицо бросила эта старушка..."

Конечно, во все времена в армии и на флоте встречались разные офицеры. Были купринские мечтатели-неудачники, подпоручики ромашовы, разочаровавшиеся в жизни и спившиеся назанские, готовые на все ради карьеры тугодумы поручики николаевы... Были и другие — беззаветно храбрые в бою, и в то же время панически робеющие перед начальством толстовские капитаны тушины, отважные и решительные, умеющие высказать горькую правду прямо в лицо старшему командиру бондаревские капитаны ермаковы... Степанов мог вспомнить тоже немало таких капитанов и старших лейтенантов. Один из них — врач, раненный в Афганистане в обе ноги... Под пулями душманов он переползал от одного солдата к другому и перевязывал, перевязывал истекающих кровью десантников... Другой огнем и броней боевой машины прикрыл в ущелье подбитую БМД из своей роты, сам погиб, но спас подчиненных... Третий... Третий уже в звании подполковника прямо и честно высказал правду министру обороны и положил рапорт на стол с просьбой об увольнении запас...

С такими офицерами можно было служить. С ними Степанов делил на войне не только трудности, с ними он делил свою судьбу. Вспоминая друзей, а также многих просто знакомых честных и порядочных офицеров, которых немало встречал в последние годы в "горячих" точках, полковник никак не мог понять: как это так, в нашей, уже двадцать два года воюющей армии, одни постоянно рискуют своей жизнью, преодолевают такие трудности, что и во сне не приснятся, а другие...

Вот этих "других" становится, к сожалению, все больше и больше. Не один капитал Нерадов причинял головную боль начальству. Был в подчинении Степанова еще подполковник Дубов. Этот где-то подрабатывал. Но если другие делали это во внеслужебное время, то подполковник совсем не церемонился с армейскими порядками. Он мчался на свою работу среди бела дня — там же платили больше.

Как-то Степанов подсчитал рабочее время подполковника Дубова: за полтора месяца он в общей сложности был на службе менее десяти дней. И вот однажды, когда была особенно большая "запарка", он отказался прямо с утра отпустить Дубова.

И Дубов ушел без разрешения.

Степанов посоветовался со старшим начальником, спросив, что делать с зарвавшимся подчиненным. Тот так ничем и не помог. На следующий день, когда Дубов появился на службе, Степанов объявил ему выговор за самовольный уход. Потом тут же пошел в отдел кадров, чтобы вписать взыскание в служебную карточку. Он ничуть не удивился, когда обнаружил в ней уже имеющийся выговор за самовольный уход с дежурства. На предыдущем месте службы, видно, Дубов тоже не отличался пунктуальностью в отношении соблюдения распорядка дня.

"Эх вы, господа офицеры…" — по-прежнему не давали покоя полковнику Степанову слова старушки.

Вспоминая вконец "доставших" его Дубова и Нерадова, Алексей с ней соглашался, мысленно повторяя фразу: "Эх вы, господа офицеры..." Встречались такие и на прежних местах службы, не только в "Арбатском" округе. Правда, те действовали не так грубо и прямолинейно, а более хитро, более изощренно. Взять того же майора Гуляйко. В "горячие" точки он не отказывался ехать, порой даже наоборот — сам просился отправить его. Побывав несколько дней в зоне конфликта, он возвращался эдаким ветераном, рубахой-парнем: "Да мы... Да я... Да там..." Настоящей войны он, конечно, и не нюхал. Зато тщательно копил все справки, свидетельствовавшие о том, что он побывал в той или иной "горячей" точке. На основании этих бумаг он хотел иметь статус участника боевых действий, а соответственно, различные льготы и дополнительную выслугу. Получив одну награду, он втайне от своего прямого начальника хотел получить и другую. Не удалось.

Командировки в "горячие" точки приносили и иные выгоды майору Гуляйко. Из Чечни он привез старинный кинжал и "толкнул" его за пятьсот "баксов". Степанов об этом узнал, как обычно и бывает в подобных случаях, последним.

"Рыночные" офицеры теперь встречаются везде и на всех уровнях. Степанов мог бы вспомнить проворовавшегося командира полка, за какие-то "особые" заслуги ставшего генералом, начальником управления. Он не имел ни одной боевой награды, ни дня не участвовал в боевых действиях. И тем не менее, предпочтение при назначении на генеральскую должность отдали ему, а не заслуженному полковнику, воевавшему в Афганистане и на первой чеченской, Герою Российской Федерации. Несправедливо обойденный полковник уволился в запас и возглавил администрацию одного из районов большого города областного значения. А новоиспеченный генерал, собираясь на сборы в Москву, тут же поехал в одно из хозрасчетных учреждений округа и без обиняков, прямо потребовал определенную сумму денег на "представительские" расходы.

"Рыночные" отношения укореняются и в курсантской среде. В военных вузах за деньги некоторые из них откупаются от нарядов, уборки территории, покупают курсовые и дипломные работы... Будущим офицерам есть с кого брать пример не только в обществе, но уже и в армии. Многие из них, выросшие в военных гарнизонах, сами стали свидетелями того неровного, извилистого и угловатого излома, который поделил офицеров на честных служак и на рвачей.

Кто-то продает имущество, кто-то торгует должностями, квартирами, иные — государственными и военными секретами. И самое интересное — осудить предателя не так-то просто. Тут же на его защиту выставляется непробиваемый щит всякими доморощенными правозащитниками, фондами гласности, поддерживаемыми мощными подпорками Запада, и дело тянется годами. А если задуматься, то все предельно просто: офицер, передающий сведения средствам массовой информации государства, с которым до сих пор еще не заключен мирный договор, должен быть немедленно лишен своих погон. Дело юристов решать: подсуден он или нет. Но суд офицерской чести должен говорить свое слово в таких случаях первым.

В Чечне в 1995-м родилась песня "Не за копейки и рубли идем мы по земле Чечни..." Да, не за копейки и рубли гибли и до сих пор гибнут наши солдаты и офицеры в зонах вооруженные конфликтов. Так почему же тогда другие готовы за деньги на что угодно?!.

"Вот и упрекают нас потом из-за таких, говоря обидные слова: "Эх вы, господа офицеры..." — продолжал размышлять Степанов.

Капитан Нерадов появился на службе аккурат на десятый день. Ему было сказано просто и откровенно: "Или сейчас мы тебя... Или ты сам... Выбирай". "Понял, — сообразил капитан, что начисто исчерпал уже отпущенный ему лимит терпения, — лучше я сам..." И на следующий день принес отношение из другого ведомства. Быстренько подыскал себе место в другой силовой структуре.

Проявил активную деятельность и подполковник Дубов. Он тоже заявил, что вот-вот предоставит бумагу о своем переводе на новое место службы. Разумеется, тоже в другое силовое ведомство.

Степанову было жалко тех людей, которым предстоит служить с этими офицерами. Но не все от него зависело. В известной фразе "казнить нельзя помиловать" запятая вообще оказалась лишней. Да и в самой фразе не было и не могло быть альтернативы. Оставались лишь два слова: "казнить нельзя" — и точка.

Степанов подумал о том, что когда уйдут эти подчиненные, он возьмет бутылку водки, нальет полный, до краев стакан, выпьет его и мысленно скажет: "Прощай, новая "дегенерация" офицеров!"

Жаль только, что она будет постоянно генерировать себе подобных. В этом будет виноват и сам Степанов. Не зря ведь сказала тогда старушка в магазине: "Эх вы, господа офицеры!.."