Газета Завтра 500 (25 2003)

РОССИЯ – ВСЕГДА ИМПЕРИЯ

Наталья Нарочницкая , Александр Проханов

24 июня 2003 0

Политика Общество

Александр ПРОХАНОВ. Я впервые увидел вас в начале постсоветского политического ренессанса, когда вы с Михаилом Астафьевым, очаровательным человеком, которого я впоследствии полюбил, выступили в роли лидеров Кадетской партии. Это было столь же экстравагантно, как если бы вы возглавили, например, общество волхвов. И хотя Кадетская партия, представленная столь многочисленно и таким элитарным воинством, как вы и Миша Астафьев, на самом деле оказалась одним из вариантов советского миросознания, я проникся ощущением, что это все равно явилось событием. Это был политический поступок, политическая акция, которую трудно было ожидать от вас, кафедрального интеллектуала. Расскажите, как вы оказались в Кадетской партии.

Наталья НАРОЧНИЦКАЯ. Когда произошел декабрь 1991 года, я впервые, при своей академической "лености", ощутила абсолютную потребность писать и говорить. Я должна была передать то, что во мне клокотало. Клокотало во мне то, что под флагом прощания с тоталитаризмом нация отдает на поругание отеческие гробы вовсе не столько советской, как трехсотлетней русской истории. С коммунизмом я расставалась без сожаления, но почему ради очередной перестройки-революции надо уничтожать тысячелетнее государство? Французская революция не подвигла французов расчленить свою страну. Наоборот, революционные идеалы у Франции породили наполеоновские амбиции. У нас же Потемкин уже не Таврический, Суворов - не Рымникский, Румянцев - не Задунайский, а Муравьев - не Карский. Мне казалось тогда, что если мы откроем глаза большинству населения на подмену, то оно возопит: "Нас обманули!". Но потом, к сожалению, к 1993-му я поняла, что большинство людей все прекрасно понимали и готовы были со всем расстаться, поскольку в их сознании наши западники все это увязали с репрессиями и надоевшим правлением КПСС. Но для меня такая слепота была невыносимой: Потемкин-то стал Таврическим вовсе не при Сталине, а при Екатерине Великой, а окно в Европу и выход к Балтике открыл не Ленин, а Петр Великий...

Идея использования символа Кадетской партии не случайна. В 90-е годы вся дискуссия, при всей ее яростности, велась между двумя кузенами, наследниками исторического материализма - ортодоксальными кпсс-коммунистами, и постсоветскими либералами, выпестованными в "демократической платформе КПСС", вобравшими все космополитические и антирусские аспекты учения. Они полемизировали, не выходя из постсоветской логики, даже не вводя в дискуссию "Россию, которую мы потеряли". Кадетская партия была символом того, что мы хоть один шаг делаем назад от революции и напоминаем, что до коммунизма была тысячелетняя Россия, а территория вовсе не является "соединением под сиянием пролетарской революции" с неба упавших в 1917 году независимых наций. Но такая парадигма не могла быть принятой тогдашним обществом без упаковки в "демократические" формы. Поэтому кадеты с их "просвещенным патриотизмом" (сейчас мне кажется жалкой эта извинительная формула) и демократией казались подходящими для момента.

А.П. Полагаете ли вы, что ваш третий путь являлся путем, реставрирующим предбольшевистскую Россию? Считаете ли вы, что ваш третий вариант национального поведения - это великая святая православная монархическая Россия?

Н.Н. Я могу так считать только теоретически. Но если быть реальным политиком, то надо будет, наверное, сказать, что такая идея в сегодняшнем атеизированном обществе - это романтический национализм. Ибо подлинное православное самодержавие возможно только при единстве христианского идеала самодержца и народа, это религиозная идея, не принадлежащая философии прогресса. Без религиозной приверженности идее искания Царства Божия и Спасения, а не построения Царства человеческого на земле, не может быть православного самодержавия. Я с огромным уважением отношусь к монархической идее и считаю ее в чистом виде максимальным выражением православной идеи в государственности.

Но соперничество коммунизма и либерализма для меня - это новая схизма эпохи постмодерна, в которой два кузена - детища Просвещения, соперничают за свой способ достижения в конечном итоге безнационального и безрелигиозного глобального униформного общества. В нем исторической преемственной России места нет. Признаю, что при воплощении марксизма на русской почве результат, слава Богу, был гораздо лучше замыслов пламенных большевиков и марксовой теории, повторять которую, с моей точки зрения, деструктивно, к тому же в ней уже много социальной и экономической архаики. Что касается наших воинствующих западников-либералов, то о них и говорить не стоит - это просто ненавистники отечественного великодержавия во всех его когда-либо существовавших формах - и в советской, и в русской. Они и возродили именно ленинскую большевистскую нигилистическую интерпретацию всей русской истории. Боннэр, Сахаров, Старовойтова обрушились более всего на все спасительные для нации отступления от ортодоксального марксизма, на элементы восстановления традиционных основ государства и внешней политики. Как тут не задуматься о третьем пути.

А.П. Но ведь и в XIX столетии в России шли яростные споры между различными оттенками либерального развития, связанного с ним новым либеральным экономизмом, которые доказывали необходимость превращения архаической, обветшалой монархо-православной модели во что-то, пусть атеистическое, но централистско-динамичное. Скажем, разве не были реформы Александра II либеральными, проводившимися притом из самого центра монархо-православной державы? Разве уже к середине XIX века не был деформирован и, по существу, разрушен ваш сентиментальный, романтический образ богоизбранного архаического православного русского народа? Между чем выбирала Россия в предвоенном 1913 году? Только ли между путями либеральной модернизации, которые уже были очерчены, и красной, марксистской модернизацией? Или же был еще третий вариант реального политического проекта по реставрации этого белого заповедного, обетованного царства?

Н.Н. Нарастающая и неизбежная трагедия России заключалась в противоречии между православно-христианским философским основанием ее государственной идеи и идеалами и конструкциями философии прогресса. Я с одинаковым скепсисом отношусь как к либеральным проектам того времени, так и к красному варианту, которые в равной мере были антитезами исторической православной русской жизни. Тем более, что мы, русские, отдаемся своим идеям с пламенностью, доводя их до абсурда.

А.П. И все-таки был ли третий путь у России или нет?

Н.Н. Россия уже сама шла по этому третьему пути, но при этом все-таки сохраняла саму себя. При этом развивалась быстро и модернизация России без разрушительной вестернизации, ведь российский капитализм рубежа XIX-XX столетий не подходил вообще под марксову теорию - основной капитал был не ростовщический и механизм роста несколько иной. И посмотрите данные о промышленности, о приросте населения, о темпах роста выплавки стали, книгопечатания, о количестве студентов на душу населения, о доли России в мировой торговле. К 1930 году Россия имела шанс оторваться от остального мира так, как сейчас оторвалась Америка.

А.П. Это была бы ограниченная монархия, скорее всего

Н.Н. Этот путь уже был намечен. Раз ступив на него, уже нельзя остановиться.

А.П. Это был бы парламентаризм, а динамично развивающийся парламентаризм неизбежно привел бы к развитию и созданию национальных партий, и там опять возникла бы логика: либо распад на этнические монады, либо суперконцентрация, которая проигнорировала бы медленные внутренние моменты развития. Это не абстрактный разговор, а разговор, связанный с сегодняшней ситуацией, потому что сегодня мы опять заключены между двумя взаимоисключающими альтернативами. Либеральный вариант, который доминирует, который захватил весь ресурс и уже осваивает историческое время, и последствия его мы видим с вами. И реставрационный красный, коммунистический, социалистический вариант, который сегодня в политике является единственной реальной оппозицией этому свирепому либеральному курсу. Есть ли сегодня у России третий путь, третий вариант? Как вы полагаете?

Н.Н. И красные, и либералы накануне революции сознательно провоцировали и использовали национальные идеи в качестве временного инструмента, ведь и в марксизме, и в либерализме не нация является субъектом исторического делания, а класс или индивид, поэтому и парламентаризм развивался в антирусском и антигосударственном русле.

Говоря о современности, я соглашусь, что сегодняшняя ситуация в России драматична, но, тем не менее, глубоко уверена, что подобное противопоставление совсем не столь верно по существу и негативно по последствиям. Мне кажется губительной для нации подобная идеология гражданского раскола, хотя вы называете это единственной оппозицией. Сейчас нельзя внушать нации, что возможно и нужно опять все опрокинуть и поменять. Нельзя постоянно поддерживать состояние политической экзальтации в ожидании победы; мне кажется, это холостое расходование того оставшегося политического потенциала, который был так ярок в начале 90-х. К тому же, презирая постсоветский "либерализм", антирусское постсовесткое "западничество", этот убогий слепок великого западничества прошлого, я вовсе не считаю альтернативой такой же западнический в своей основе марксизм.

В начале 90-х я считала, что надо объединиться и сделать последнее усилие, чтобы преодолеть распад страны, который был антиконституционным, потом укрепиться и повернуть историю не назад, но в иное конструктивное русло.

Сейчас я не считаю, что воинствующая оппозиционность принесет плоды. Мне кажется, что с точки зрения будущего нации сегодня куда драматичнее ее духовное состояние. Саморазочарование и исторический нигилизм угрожают нации больше, чем единственно освоенный левыми аспект "относительного и абсолютного обнищания масс". Пора поработать и с огромной - миллионной - массой чиновников, администраторов, которые уже открывают созвучные нам идеи. Но это все исключает "революционность". По истечении какого-то времени накопится потенциал оздоровления.

Больше всего меня волнует демографическая катастрофа - стремительная депопуляция России. Все, о чем мы с вами беседуем, будет абсолютно бессмысленно через 30 лет. Вымирают прежде всего русские - основатель и стержень Российского государства. Через пятьдесят лет можно будет говорить о полном перерождении культурно-исторического типа государства, а значит, о грядущем геополитическом переделе России, учитывая межцивилизационное соперничество, динамизм ислама и экспансию китайцев. Разрушение промышленности выбрасывает из общественной иерархии также в основном русских, составляющих большинство квалифицированных рабочих. По своим социальным и культурным последствиям для нации люмпенизация огромной части именно русского народа сравнима с уничтожением русского крестьянства в 30-е годы.

Вы спрашивали о третьем пути? Для меня третий путь - это, если хотите, следование одному вашему очень красивому лозунгу, однажды выдвинутому в начале 90-х: "Нас разделяют символы прошлого, но должны объединить задачи будущего". Пусть кто-то сочтет мои слова капитулянтскими, но сейчас выжить нации поможет лишь идея национальной солидарности, осознанного общенационального сверхусилия, а не идеология революций и противопоставления богатых и бедных. При этом не обязательно быть коммунистом, чтобы выступать против деградации, нищеты и вымирания населения, против криминализации экономики, которая настолько превысила допустимый уровень, что разрешить эту проблему инструментами правового государства, мне кажется, уже невозможно. Я все это вижу и понимаю. Тем не менее, я также чувствую сердцем и разумом: состояние национального организма хрупко, атомизация общества ослабила его больше, чем экономическая нищета. И ни в коем случае нельзя внушать тяжелобольному, что он вот-вот умрет. Именно в этом соревнуются порой с совершенно разными целями крайне левый фланг и те, кого курьез постсоветской политической семантики произвел в "правые". "Правая" - это релизиозное и национальное мировоззрение, сугубо консервативное философски - это я "правая", а не Хакамада! Вы не боитесь, что идеология раскола и крики "распни!" истощат уже до предела духовный, нравственный и энергетический потенциал?

А.П. Я внимаю вам, и считаю, что ситуация столь ужасна и катастрофична, что любое отношение к ней, даже самое экстравагантное, очень важно и дорого. Скажем, ваш путь мне абсолютно не кажется капитулянтским, это путь решения, путь выбора. Потому что, действительно, та конфронтационная модель, которая была предложена, хоть и не приводит к тотальному поражению, но и не является выходом. Это бесконечно длящийся тупик, в котором перемалывается историческое время.

Н.Н. Да, я знаю ваши великие муки и поиски. Однако вы как-то сказали, что самое "яркое, важное, серьезное" рождается только "на раскаленных краях" противостоящих секторов. Это метафора, но меня сразу ущипнуло, сколь противоположно такое видение христианскому, философскому отношению к жизни земной, которая не может не быть греховной и несовершенной.

А.П. Наталья Алексеевна, я понимаю, что Христос пришел тихо, его никто не заметил, Христова жизнь и его кончина прошли абсолютно не замеченными. Никакой драмы не было, это был тихий, бархатный, мягкий период, и вся христианская революция, которая породила новый мир, свершалась исключительно эволюционным, мягким, гуманитарным путем

Н.Н. Я вижу, что вы искренне предлагаете психологию и энергетику революции именно как форму существования современного общества. А я не только отторгаю революцию как таковую, но и чувствую, что сегодня нет реальных предпосылок, чтобы революция могла родить что-то. Она только истощит и без того уже подорванный до предела потенциал к самому продолжению исторической жизни. Кстати, замечу со стороны, что "наиболее раскаленные края" общества давно уже существуют как бы для себя, отдельно от всего остального. Они не участвуют в общем мировоззренческом процессе всего общества.

А.П. А он есть? Как его сформулировать? Что идет за пределами этих накаленных спиралей?

Н.Н. А вот здесь у меня, пожалуй, единственная чуть более оптимистическая оценка, чем по отношению ко всем другим аспектам жизни нашего общества. Идет, безусловно, страшно запаздывающее, но оздоровление общественного и общенационального сознания. Оно потихонечку избавляется от чудовищных форм национального нигилизма и антиэтатизма, навязанных нам идеологами переворота 1991 года.

Можно судить даже по тому, что мои идеи, которые в 1993-1996 годах можно было поместить только в журнал "Наш современник" или озвучить в программе Александра Крутова, и которые даже для сочувствующей, но встроенной в систему публики казались эпатажем, теперь идут нарасхват везде и во всех ведомствах вплоть до самых высоких. Пожалуйста, судьба моей книги "Россия и русские в мировой истории" - антилиберальная и антизападническая бомба, но разбирают все - не только оппозиционеры, но бизнесмены, профессора и высокопоставленные сотрудники.

Происходит естественная смена людей на всех уровнях эшелонов власти и просто жизни. Люди устали от унижения и потрясений и наконец-то возвращаются к естественному чувству любви к своему Отечеству, независимо оттого, что думают о нем другие, ведь мы любим свою мать, а не мать соседа, хотя та, может, моложе, красивее, образованней и успешней. Такое оздоровление общественного и национального сознания неизбежно родит положительные плоды, поэтому-то наши воинствующие западники в панике.

Не видеть этого изменения нельзя. Его надо очень бережно выращивать, оно неизбежно, оно уже начинает иметь автономное развитие.

А.П. Процесс, который вы обозначили, действительно запаздывает и развивается слишком растительно, слишком вегетативно. Ведь обычно, если какой-то процесс в обществе становится реальностью, его можно освоить, в недрах этого процесса возникают политические структуры, которые этому процессу придают скорость, направление, корректируют его. То есть если какие-то социальные энергии становятся ощутимыми, если они не являются только легким поветрием, то в их недрах возникает социальный двигатель. Так устроено уж общество. Возникают носители этих энергий - политики.

После 1991-го года ваш покорный слуга, как и вы, впрочем, участвовал в попытках, как правило, неудачных, создания русских национальных политических организаций, движений, которые предложили бы вариант такого политически-идеологического поведения за пределами двух названных форм - красной и либеральной. Но эти, на первый взгляд очень благотворные попытки, каждый раз кончались ничем, по самым разным причинам. В том числе ничем кончилась и ваша кадетская инициатива. Как вы считаете, почему не удалось структурировать тот эмоциональный взрыв наивного, молодого русского сознания 1991 года, который мог бы развиваться как культура Талькова или как культура вновь открытого Ильина? И ведь до сих пор не удается создать политическую структуру, ориентированную на эти энергии

Н.Н. Было действительно немало подобных попыток, но в них сразу было заложено много противоречий. Если брать Кадетскую партию, то ее активное ядро стояло на русских национальных позициях, несмотря на то, что партия формально была "либеральной", и мы преобразовали ее уже в партию русского национального мировоззрения - Всероссийский национальный правый центр. Когда-нибудь его программу еще оценят, как, может быть, самую смелую и одновременно респектабельную и философски глубокую разработку проблем того этапа. Но все это было объективно обречено.

На политический успех русского национального мировоззрения можно рассчитывать лишь тогда, когда необходимость в нем ощутит обычный человек, у которого семья, дети и простые, здоровые цели. Но такой человек в те годы был опьянен индивидуалистическим идеалом несопричастности к делам Отечества, соблазнительным после тотальной политизации. К тому же такого человека могли только испугать грубые малокультурные маргинальные русские движения под этноцентрическими лозунгами, не могущие вообще стать фактором общественного сознания. На том этапе власть, СМИ делали все, чтобы раздробленность и маргинальность сохранялись. Была совершенно явная установка: не дать сформироваться серьезному движению с русским взглядом на историю и будущее, от которого нельзя отмахнуться. Это мало изменилось и сейчас, хотя причины теперь не идеологические, а структурно-политические.

Хочу высказать критическое отношение к той очень авторитетной оппозиции, которую и вы возглавляете. Ведь после расстрела Парламента газету "Завтра" буквально рвали из рук на каждом перекрестке даже не оппозиционеры, а люди с оскорбленным чувством справедливости. У нее были все возможности отжать из хаоса протестных настроений маргинальность, вычленить русскую тему и идеологию. Вы пошли по другому пути. Некоторая всеядность, философская эклектика не способствовали тому, чтобы эта огромная расплавленная масса разнородного металла была отлита в тяжелый, респектабельный русский национальный ответ. И сейчас, я полагаю, опять налицо эта же неудача.

И еще ведь есть кадровый голод. Многие испытывают заслуженное в истории России негативное отношение к интеллигенции. И, тем не менее, без образованного слоя нация дичает. Надо выращивать подлинную элиту, подлинную культуру, образованность, профессионализм, но в рамках настоящего русского мировоззрения.

Задача снова такая, как перед революцией: Россия сегодня безусловно нуждается в модернизации. Но дилемма в том, может ли Россия модернизироваться без самоубийственной вестернизации? Для России вестернизация в той форме, в которой она навязывалась тогда и навязывается сейчас, - это полное разрушение ее смыслообразующего ядра. Ведь не забывайте, что Россия страна православная, не принадлежавшая к той европейской цивилизации после Просвещения, которая основана на рационализме Декарта, идейном багаже Французской революции и протестантской этике, а именно из них родился и марксизм и либерализм.

А.П. Тем не менее, часть своей религиозности она потеряла.

Н.Н. Да, но культура, как порождение духа в широком смысле, осталась, она воспроизводится из поколения в поколение вне осознанного отношения человека к религии. Я искренне связываю будущее России с восстановлением Веры. Но процесс медленный, и могущественные силы не заинтересованы в этом. Западные "радетели" России более всего встают на дыбы, когда речь заходит о православном возрождении России, которое неизбежно бы укрепило российское великодержавие и сделало бы Россию альтернативой либеральной глобализации мира. Не только мы за последние 10 лет проделали громадный путь, повернувшись лицом к Западу и восприняв западный либерализм в стадии его вырождения; они же шли в обратном направлении. Западные общественное сознание, мысль и наука стали чисто материалистическими и приблизилась к формационной теории, только на смену коммунистическому идеалу пришел либеральный для всех. В этом у нас с ними произошла конвергенция. Надо признать, что дехристианизация сознания в мире в целом шла и идет вовсе не только по вине советского большевизма.

А.П. А не кажется ли вам, что все-таки необходима попытка еще раз структурировать эти тонкие энергии, не отдавать их на волю политическим ветрам? Не кажется ли вам, что именно теперь, когда, с одной стороны, страшно ослабели либеральные партии, и на их место заступил криминалитет, рядящийся в их тоги, а с другой стороны, в той же степени ослабели левые коммунистические организации, чьи тоги натягивают на себя уже чиновники, не кажется ли вам, что возможна еще одна попытка создания некоммунистической патриотической организации?

Н.Н. Пока не кажется.

А.П. То есть вы считаете, что эта вещь пока несвоевременна.

Н.Н. Не забывайте, что произошла страшная номенклатуризация общественной жизни. Сейчас для того, чтобы функционировать в качестве какой-то организации, мало-мальски заметной, нужны средства, сравнимые с теми, что оборачиваются на Западе.

А.П. Я пока говорю абстрактно. Допустим, есть средства

Н.Н. Сейчас почти все "патриотические". Если вы имеете в виду радикально-оппозиционную, то сейчас вызов государству достиг такого уровня, когда это уже опасно. Даже самое плохое государство лучше, чем его крах. Поэтому я негативно отношусь сегодня к радикально-антигосударственному призыву. Это все черта революционного мышления. Наоборот, пора убирать из сознания людей неуважение к государству, отношение к нему, как к вещи, которую можно выкинуть или менять как перчатки. Несмотря на гонения, пытки, клетки со львами, усечения мечом, первые христиане никогда не призывали бунтовать против языческой Римской империи. Государство - это ценность само по себе, а не потому, что оно совершенно - такого не бывает и не будет. У религиозного человека всегда есть какой-то барьер, когда он не может презрительно говорить о государстве и власти даже при разочаровании. Для него государство - это общество семейного типа, а не договор.

Мы осуждаем интеллигенцию во всех ее грехах перед Россией. Но разве и "прославленный за свою праведность народ" дважды не проявил себя так, что это "должно надолго отбить охоту к народническому обоготворению низших классов" (С.Франк, "Вехи")? Все виновны. Отношение к государству: "сломать", "свергнуть", и "отщепенство" либералов, для которых государство - это договор по обслуживанию чуждых индивидов - это две стороны одного нигилизма. Когда страна стоит на грани того, чтобы перестать быть субъектом мировой истории, такой нигилизм опаснее, чем экономические беды.

А.П. Допустим, такой политический субъект возник, или над ним стали работать. Этот субъект не либеральный и не коммунистический, он оперирует тонкими энергиями, о которых мы говорили. Какими должны были бы быть его идеология, его миросознание - русскими или имперскими? Должен ли этот субъект оперировать отчаянным положением русского вымирающего народа и питаться этой русской драмой, а также огромным русским наследием? Или все-таки этот субъект, если он оперирует государственной идеей, должен быть традиционно имперским, учитывающим роль мусульман, китайскую экспансию, присутствие в России либеральных ценностей, которые уже усвоило большое количество людей? Полагаете ли вы, что эта идеология должна быть полемически-имперской, или она все-таки должна опираться исключительно на русское страдание?

Н.Н. Я не вижу противоречий между русским и имперским. Но в жизни любого народа и империи есть стадии, когда ее стержневого потенциала достаточно, и этапы, когда потенциал истощен. Заметим, что доимперская Московия, даже дохристианская княжеская дружина, были уже многонациональным образованием. Значит, имперство не в суверенитете над другими. С другой стороны, ни маленькая многонациональная Швейцария, ни большая многонациональная Канада - не империи. Империей Россия смогла стать тогда, когда русский народ накопил исторический потенциал - демографический, культурный, энергию к росту, расширению и историческому творчеству. Это была нация, которая сложилась вокруг единого духовного стержня православной веры с нравственным целеполаганием за пределами земного бытия и целых несколько веков шла к новой эпохе, территориально расширяясь еще до Петра.

Московский период незаслуженно забыт историками, на Западе он вообще считается темным пятном истории, а советская историография немного благосклоннее. Русский народ был интуитивно уверен в себе как субъекте вселенского бытия. При этом он был уживчивым и терпимым, и в нем был изначально больший универсализм, чем у западного человека. Русские искренне верили: Слово Божье и Истина обращены ко всем, и все "спасенные народы будут ходить в свете" нового Иерусалима (Откровение).

Может ли сейчас русский народ, в состоянии демографической катастрофы и исторической усталости, быть таким имперским народом? Для этого его сначала нужно перестать раскалывать, тогда, может быть, он и почувствует импульс. История доказала, что империя прочна лишь на национальном стержне, а не на космополитическом начале, которое, как им бы ни привлекательным казалось, неизбежно ее разрушит Почему другие народы присоединялись к русскому государству? Они бы в ужасе отшатнулись от "общечеловеческого" государства. Ведь это было сугубо национальное и православное, религиозное государство. И именно таковое оно давало возможность "молиться своим богам", при этом принадлежность к целому была источником ценностей. Народы осознанно присоединялись к русскому православному царству, потому как видели, что именно в нем им найдется достойное место.

А.П. И все же: империя или "республика Русь"?

Н.Н. Такая "Русь" - это унижение для русского народа: устроить резервацию на собственной исторической земле. У русского народа должно восстановиться внутреннее чувство самодостаточности, желание продолжать быть русским. Без этого нет державы и нации, нет даже национальных интересов. Для чего в конце концов нужны выходы к морю, безопасность и внешняя политика? Не для движения мира к идеальному универсальному обществу, а для того, чтобы обеспечить возможность продолжения из поколения в поколение национальной жизни - себя как явления мировой истории и культуры. Но сегодня вера в свою способность к историческому бытию очень поколеблена. Но я не склонна к апокалиптическим оценкам, потому что слишком это большая величина - Россия и русский народ. Не хороните его прежде времени. Придет день, он восстанет из тлена и заявит о своих правах. Я верю в это, но вижу, что процесс этот достаточно долгий.

Может ли народ, который сам себя не уважает и исповедует нигилизм к собственному историческому пути, быть стержнем государства? Нет, он станет лишь материалом для других. Есть доля оснований для известного истерического беспокойства. Но все радикальные экзальтированные группки "националистов" не выражают ни одной из преемственных целей и ценностей русского национального бытия. Они знают только, против кого выступать, а за что - не знают. "Против кого" - это временный фактор, сопутствующий ослаблению - сегодня кто-то мешает осуществлять цели, завтра, когда мы стали сильными, - все хотят сотрудничать. С другой стороны, две космополитические доктрины - либеральная и марксистская, ведущие к стиранию границ и наций, считают национализм синонимом шовинизма, то есть превосходства одной нации над другой. Но в истинном, освященном христианством национализме вообще нет этому места, потому что главная суть православного поиска - это преодоление собственных грехов, какое уж тут чувство превосходства собственной личности над другими, а значит, и собственной нации над другими? У русских идея самобичевания за грехи даже приняла гипертрофированную форму, которая не присуща ни одному западному христианскому народу.

Поэтому, когда вы обсуждаете "имперство", надо еще долго восстанавливать в сознании людей положительный смысл слова "империя", ошельмованный в ХХ веке. Я и работаю в этом направлении, но сколько людей соблазняли за последние годы: отказавшись от имперства, Россия заживет, как Швейцария! Маленькой - она станет, но не заживет и не заживется! Слава Богу, это уже не имеет власти над умами. Я же считаю, что Россия может быть только империей, и это не блестящая мишура на национальном платье, а залог целостности. Высокая идея нужна и потому, что мы многонациональны, и окружены иными цивилизациями, а не просто госдуарствами, и потому, что живем на огромной территории с тяжелейшими природными условиями, недооцененными как большевиками, так и нынешними идеологами. Те и другие оказались утопистами, веря во всесилие идеальных общественных институтов для Африки и Сибири, тундры и Франции. Это иллюзия. Кстати еще Карл Шмитт, консервативный философ права, саркастически заметил, что у либерального капитализма и у Ленина одна цель - "электрификация всей земли", и разница между ними только в разных способах электрификации. При таком рационалистическом отношении, конечно, идея империи не является мобилизующей для обывателя, но обыватель должен знать: по рационалистическим критериям жизнь на большей части России вообще нерентабельна!

Помните, в "Поединке" Куприна есть сцена приведения к присяге полка. Сначала православный священник приводит к присяге православных, потом ксендз - поляков, "за неимением пастора штабс-капитан Дитц" приводит нескольких лютеран, затем мулла - магометан, потом язычнику-марийцу на шпаге подносят хлеб, и он клянется солнцем и луной в верности Государю. Потрясающая сцена! Какая же это "тюрьма народов"?! В армии какого "демократического" государства вы такое найдете?

К слову "демократия" я раньше вообще относилась сугубо отрицательно, но сейчас я вижу своей задачей разъяснение разницы между демократией и либерализмом. Либерализм - это философия, мировоззрение, основанное на просвещенческой идее автономности личности от Бога, освобождающей ее от всех высших ценностей и ассоциаций: семейных, национальных, государственных. А демократия - это форма организации в плюралистическом обществе, которая, возможно, действительно является оптимальной формой. Ею могут пользоваться любые мировоззрения. Но как только заносишь меч над священной коровой либерализма, либералы-западники, для которых существует только либеральная демократия, становятся на дыбы и говорят, что никакой другой не может быть. Это довольно смешно - понятие демократии и терминология были разработаны 22 века назад Полибием и Аристотелем, которые указывали на неизбежные извращения монархии и демократии, если они не уравновешены.

Мы заговорили о том, насколько русским близка либеральная идея. Я имела возможность ознакомиться с интересными данными социологических исследований. По максимально принятому международной наукой количеству критериев было проанализировано "состояние умов" в России. До 1995 года либеральные ценности по сравнению с традиционными росли, никогда, правда, выше 28% не поднимаясь. Вдруг с 1996 года - обратная картина. Личный успех, жизнь со своей семьей в благополучном мирке со всеми атрибутами престижа и комфорта - хорошей зарплатой, отдельным домом, коттеджем, дорогой машиной, по сравнению с сохранением дружбы, спокойной совести, долгом перед родными и обществом занимали большее место вначале, но потом интерес к ним резко падает. Опросы были проведены по всем имущественным и возрастным группам, что очень важно. И что же? На вопрос: "Какое преступление нельзя оправдать ни при каких условиях?" - 92% ответили: "Измену Родине". Итак, русский народ, принимая в целом демократические формы как способ организации общества, высоко ценя, например, равенство перед законом, фактически "сплюнул" как жвачку либеральную идеологию и ее кредо - "где хорошо - там и Отечество". А именно это в виде доктрины "гражданского общества" навязывают ковалевы, которые, потирая руки от наших неудач, сидя в Совете Европы, демонстрируют, как сладостно Отчизну ненавидеть и участвовать в поражении собственного правительства в войне.