Газета Завтра 508 (33 2003)

ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ БОГОВ Отрывок из романа "Последний солдат Империи"

Александр Проханов

19 августа 2003 0

34(509)

Date: 20-08-2003

Author: Александр ПРОХАНОВ

ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ БОГОВ Отрывок из романа "Последний солдат Империи"

Данная публикация приурочена к очередной годовщине ГКЧП. События августа 1991 года в художественном преломлении Александра Проханова, которого и в ту пору и позднее называли “вдохновителем путча”, стали сюжетом последнего романа из “семикнижия” писателя, — серии, объединенной фигурой главного героя, генерала-разведчика Белосельцева. Он, “последний солдат Империи”, оказывается в центре сверхплотной сети заговоров, проектов и действий, целью и результатом которых становится уничтожение советской цивилизации.

Роман не претендует на абсолютную политическую правду — он стремится к правде художественной, правде образов. Впервые за 12 лет автор дает новое представление о ГКЧП, о роли отдельных политических групп и персонажей в этой всемирно-исторической трагедии. Предлагаемый вниманию читателей отрывок из романа описывает, как в сознании Белосельцева возникает мистическая картина исхода красного смысла, красного духа, красных богов из Москвы августа 1991 года.

Он вышел из метро на станции "Новокузнецкая". Устало шел в многолюдной толпе, перезревшей от горячего зноя, обилия дурных соков, табачного дыма, накопленного за день раздражения, влажной, глянцевитой и клейкой. Мост, на который он ступил, казался пластилиновым, мягко прогибался от его шагов, был готов опуститься в ленивую блестящую жижу реки. Достигнув вершины моста, изнемогая от жара, он вдруг замер, узрев разноцветный букет Василия Блаженного. Храм был в инее, заледенел своими ломкими, колючими главами, был окружен белесой морозной дымкой. Был похож на цветы после первых морозов, когда соцветия, не успевшие раскрыться бутоны, изогнутые листья, нежно растворенные лепестки вдруг остекленели в студеной синеве, стали хрупкими, ломкими, слово изделие стеклодува, окруженные туманным хладом. Здесь, на мосту, еще было жаркое лето. Но там, на Красной площади, была зима, шел снег, блестел металлический черный лед.

Он вышел на Красную площадь, пугающе-пустынную, в каменной рябой чешуе, с красным откосом стены, белыми глыбами соборов. Ни единой души, ни признака жизни, ни глазевших бездельников, ни лупоглазых заморских туристов. Словно все они в спешке покинули площадь, предчувствуя скорые бедствия, и ушли вслед за стадами мышей и собак, стаями воробьев и ворон. Казалось, здесь, на площади, земля потеряла свою атмосферу, и все, что дышало, цвело и двигалось, умерло в одночасье. Остался неодушевленный ландшафт в уступах башен и стен, с кристаллическим ледяным мавзолеем, перед которым, как два соляных столба, окаменел почетный караул.

Белосельцев стоял на площади, чувствуя смену геологических эпох, начало великого оледенения. Медленное сползание огромного ледника, стесывающего своими ослепительными кромками живую поверхность планеты. И там, где были любимые московские улочки, чудные, с детства родные переулки, священные соборы, великолепные, внушавшие восхищение дворцы, оставалась черная, в зазубринах, каменная чешуя. Он ступал по брусчатке, один на всей площади, последний, уцелевший обитатель земли. В глубине, под материковыми платформами, слышался едва различимый гул, угрюмое дрожание, от которого взбухала поверхность. Это рыл таинственный "крот истории". Словно драга, шевелил ковшами подземных лап, раздвигал толщу могучим слепым рылом. От его неуклонного продвижения качались кремлевские холмы, накренялись башни, осыпались в соборах фрески.

Площадь была обречена, была беззащитна. Всё так же мощно красовалась стена. Золотился обод курантов. Краснели в синеве рубиновые звезды. В розовой льдине мавзолея, в стеклянной заиндевелой колбе, среди погашенных ламп лежал мертвец. В стене, замурованный, покоился прах вождей, комиссаров, героев. Огромный золоченый шишак Ивана Великого среди своего сияния нес глубинную черную тьму, казался ночным светилом. Площадь было еще здесь, обладала знакомыми очертаниями, носила священное имя, но была обречена на исчезновение. Незримые силы, изгнавшие людей, теперь приступили к ее истреблению. Выветривали и разрушали камень. Шелушили позолоту. Отслаивали тонкие пластины ржавчины. Всё уже тлело, превращалось в пепел, прах и труху.

Он оглядывался, силился крикнуть, позвать на помощь всех, кто собирался на эту площадь в дни праздников, торжеств и парадов. Ликовал среди победных салютов. Шел, качая штыками, в снежной военной пурге. Танцевал среди весенней красы. Но не было никого. Пропали навсегда парады и шествия. Схлынули и расточились гуляния. Оставленный, обезлюдевший континент погружался под воду. И он один, беспомощный и последний, стоял на краю тонущего континента, и вода, вылизывая брусчатку, подступала к его стопам.

"Где вы, красные вожди и подвижники? Где вы, красные пророки и мученики? Почему оставили меня одного? Что мне делать, последнему обитателю Атлантиды?" — взывал он к священным гробам.

Вдруг услышал каменный хруст, гончарный звяк. Кирпичная стена, там где в нее были замурованы могильные урны и темнели именные таблички, кирпичная кладка затрещала, стала крошиться, выламываться. Сквозь кирпич, роняя осколки, просунулась птичья голова, узкие птичьи плечи, пернатая грудь. Вся птица, красная, чуткая, протиснулась сквозь пролом в стене, выглянула наружу. Крутила головой, осматривала пустоту площади, высокое небо, круглящие купола и шатры. Напряглась, выпала на свободу, расправляя сильные крылья, поджимая ноги, распушив тугой хвост. Взмыла вверх, уменьшаясь, превращаясь в красную точку. Исчезла, оставив в стене пустое гнездо. Белосельцев изумленно смотрел на вмурованную табличку, не умея прочитать начертанное имя. Кажется, это был знаменитый летчик, перелетевший через Северный полюс.

Рядом снова захрустел кирпич, посыпали звонкие осколки. Размягченная стена чуть выгнулась. По ней разбежались трещины. Как из расколотого яйца, из стены показался клюв, глазастая птичья голова. Птица проклюнулась, оглядела площадь маленькими зоркими глазами. Резко кинулась вперед, вырываясь из стены. Напрягла маховые красные перья и, прянув мимо Белосельцева, ушла в высоту, уменьшаясь, улетая вслед за первой. Белосельцев почувствовал легкий удар ветра от сильных, машущих крыльев. Лунка в стене темнела чуть поодаль от первой, там, где были похоронены космонавты. Это был один из них. Его дух, дремавший долгие годы в стене, теперь покидал каменное гнездо, переставшее быть для него уютным прибежищем.

Снова проломилась стена. Вылетела живая глазастая птица, стряхивая с себя кирпичную пыль и глиняные крошки. Сделала полукруг вдоль ГУМа, к Василию Блаженному, словно училась летать, не решаясь покинуть родную площадь. А потом сильно, словно чем-то испуганная, метнулась ввысь и исчезла легкой красной тенью. Как показалось Белосельцеву, это был коммунар, погибший при штурме Кремля, когда выбивали из него юнкеров.

Он изумленно смотрел на стену, где одна за другой открывались дупла, сыпался кирпич и наружу вылетали птицы, без крика, с хлопающим шумом крыльев, все красные, стремящиеся прочь из каменной обители. Уносились в синеву, за реку, к "Ударнику", и дальше, за Москву, за пределы страны, за пределы земли, в безвестную пустоту бесконечного Космоса, откуда когда-то явились.

Он смотрел потрясенно на исход красных духов, которые населяли священную стену. Были хранителями красной державы, ее мистическими ангелами, таинственными опекунами. Сберегали ее среди войн и напастей. Вдохновляли на великие деяния. Побуждали к запредельной мечте. Укрепляли в мистической вере. Теперь эти духи оставляли площадь, покидали страну, которая перестала быть местом их гнездовий. Летели в иные миры, на иные планеты, чтобы там опуститься красной стаей, стать духами иного мироздания. Здесь же, в омертвелом, одряхлевшем мире, оставляли после себя опустевшие склепы, темные дыры в стене, запах мертвых, покинутых гнезд.

Он увидел, как у стен, под синими нависшими елками, зашевелилась земля. Выбрасывая буруны грунта, расталкивая дерн, из-под гранитных памятников стали вылетать птицы, мощные, крепкогрудые, с огненными надбровьями, с завитками упругих хвостов. Хлопая сильными крыльями, вращая ярыми тетеревиными очами, они усаживались на елки, оглядывали пустую площадь, лобное место, остроконечные кровли Исторического музея. Срывались с вершин и, громко стуча крыльями, мчались прочь, вытянув красные шеи. Исчезали за кремлевской стеной. Земля продолжала шевелиться, птицы взлетали. Это были духи тех, кого когда-то подвозили к стене траурные катафалки. Погребальная свита несла на подушках ордена и медали. Под гром прощальных салютов урны с прахом опускали в священную землю. И великие мертвецы превращались в бессмертных духов. Копили в своих могилах мощь победных свершений, энергию сражавшихся поколений. Как реакторы, накапливали таинственное топливо, коим толкалась в мироздании красная страна, окрашивая планету в цвет рубиновых звезд и алых знамен. Сейчас красные духи Кремля покидали священные катакомбы. Уносили с собой энергию загадочной эры, странно и непредсказуемо посетившей земную историю, а теперь отлетавшую в безвестные дали.

Глядя на красных тетеревов, Белосельцев в одном угадывал командарма Фрунзе. В другом — наркома Орджоникидзе. В шумных стремительных взмахах, порождавших музыкальные вибрации воздуха, улетали Калинин, Щербаков, Жданов. Вырвался из тучной земли и в тяжелом полете умчался Брежнев. Следом за ним, рассекая воздух, подобно красному ядру, унесся Черненко. Вся зеленая трава у стены была разрыта, в темных воронках, где на миг возникали красные взрывы, превращались в тяжелых птиц, скрывались за колокольнями белых соборов.

Белосельцев, тоскуя, провожал их вереницы. Был не в силах их удержать, не в силах молить и стенать. Оставаясь один среди омертвелой бездуховной земли. Как в пустом, без листьев, лесу, накануне бесконечных снегопадов и железных морозов, глядя, как в голых ветках осины исчезает последний птичий косяк.

Увидел, как колыхнулся гранитный памятник, дрогнул каменный бюст. Из могилы, где покоился Сталин, сбрасывая с сильных плеч комки земли, поднялся на сильных лапах темно-красный орел. Грозно, яростно оглядел изрытую землю, кирпичную, с поломанной кладкой стену. Пучки багрово-ржавых перьев облегали ноги орла. Как броня, лежали на выпуклой груди. Длинно выступали на хвосте. Орел вытянул шею, растворил в огромном размахе крылья, пробежал несколько шагов по земле и взлетел. Были видны его выпущенные когти, стеклянный блеск головы. Он набирал высоту, возносясь по медленной тяжелой спирали. Достигал шатров, подлетал к столпу колокольни, огибал золотую главу, наполняя синеву неба медленными кругами. Не улетал, парил над площадью, мерно покачиваясь. Словно кого-то ждал, издавая высокие тонкие клики.

Бронзовые двери мавзолея с грохотом растворились, будто их распахнул изнутри красный сквозняк. Разбегаясь на упругих ногах, расталкивая могучими перьями солдат караула, вынесся нетерпеливый шумный орел, оставляя за собой гаснущую тьму. Стуча когтями по черной брусчатке, выбежал на просторную площадь, словно хотел ее всю обнять. Ветер топорщил на груди оперенье, клюв был полуоткрыт, и внутри трепетал огненный тонкий язык. Красное оперение, казалось, было отлито из прозрачного пылающего стекла. За крыльями в воздухе завивались турбулентные вихри. Орел воздел вверх голову, увидал высоко парящего товарища. Оттолкнулся от площади и, попав в восходящий поток ветра, взмыл. Почти не двигал крыльями, наполняя их гигантскими дуновениями остывающей земли. На мгновение заслонил золотой обруч курантов. Парил на высоте золотой неразборчивой надписи вокруг столпа Ивана Великого. Обе птицы слетелись, огласили высь прощальными долгими криками. Мерно и мощно полетели догонять остальных.

Белосельцев с глазами, полными слез, смотрел на отлетающих красных духов. Слышал завывание зимнего ветра, который нес в себе страшные бураны. Ревел в зубцах мертвой стены, стонал в пустых бойницах, рыдал в покосившихся золотых крестах. Музыка ветра напоминала то ли "Гибель богов", то ли увертюру к "Ивану Сусанину", то ли громогласно усиленный гул громадной раковины, в которой плескался шум древнего, иссохшего моря.

Теперь это море возвращалось, выступало из разломов земной коры, накрывало площадь черной глухой водой. Уже часть площади на Васильевском спуске была затоплена, и вода подступала к Лобному месту. "Когда-нибудь, — думал Белосельцев, отступая от темных волн, — археологи будущего опустят на морское дно батискаф, поплывут среди остроконечных замшелых шпилей, полуразвалившихся белокаменных стен безымянного древнего города. Прочтут на отшлифованном камне таинственное слово "Ленин". Решат, что так назывался корабль затонувшей флотилии".

Он увидел, как на Спасской башне отломилась звезда. Полетела вниз, к его ногам. Ожидал услышать удар расколотого стекла, увидеть острые сухие осколки. Но звезда, не долетев до земли, превратилась в морскую. Мягко шлепнулась, издав чмокающий звук. Стала извиваться, толкалась гибкими лучами. Побежала к воде и с легким шлепком нырнула в волну, скрылась среди плеска.

Ему было странно, больно. Он стоял на черной выпуклой площади, как на спине огромной подводной лодки с задраенными люками, и она медленно погружалась, а он оставался на палубе, и вода лизала его башмаки.

Он вдруг почувствовал острую боль под сердцем. Она набухала, булькала, рвалась наружу, пробиралась сквозь ребра. Вдруг хлюпнула, выдралась из тела сочными ошметками, продрала одежду, словно пуля. Из мокрой дыры вылетела красная птица. Яркий, трепещущий воробей. Понесся над площадью, роняя капельки его, Белосельцева, крови. Другой бугорок боли, в области живота, набух, ударил изнутри, прорывая брюшную полость. Еще одна красная птица, чирикающий, испачканный кровью воробей, полетел низко вслед за первым. Белосельцев, пугаясь, рассматривал свою продранную одежду, из которой торчали клочки кожи и волокна плоти.

Следующая птица вырвалась из его головы, пробуравив клювиком лобную кость, увлекая за собой часть его мозга. Он чувствовал, как все его тело изнутри дрожит, трепещет, сдерживает проснувшихся птиц. Они рвутся наружу, выпархивают шумными стайками: из его выпученных глаз, рассеченных ладоней, из-под лопаток, из паха, из кровоточащих сухожилий. Красные духи излетали из него самого. Лишали его красной веры, красного заповедного смысла, ради которого он существовал на земле, совершал свои деяния, страдал, причинял страдания другим, веря в осмысленность бытия, служа своей красной империи. Теперь же, весь в дырах, отекая кровью, он стоял на площади, опустошенный, с пустой сердцевиной. Был покинутым гнездом. Излетевшая из него красная воробьиная стая с умолкающим шорохом удалялась над черной водой, скрываясь в Замоскворечье.

Вода плескалась о борт мавзолея. Он был, как пирс, от которого навсегда отчалил последний корабль. Белосельцев увидел, как солдаты почетного караула воздели на плечи карабины с голубоватой сталью штыков. Повернулись разом в одну сторону. Двинулись, выбрасывая вперед журавлиные тонкие ноги. Оторвались от земли и некоторое время парили в воздухе, отсвечивая синими огоньками штыков. Покрылись перьями, превратились в красных журавлей и, качнув ногами, вытягивая их вдоль хвостов, полетели над площадью, пропадая из виду.

Белосельцев шел по брусчатке, по темной ряби, в которой застыл окаменелый ветер истории. Прощался с красой и могуществом, которые любил, которым поклонялся, с которыми прожил свой век. Его святыни гибли. Вместе с ними погибал и он сам. И никакая сила и чудо не спасут его от погибели. Он прощался с башнями, с кирпичной стеной, с металлической чешуей под ногами. С белоснежным столпом колокольни. С золотой поднебесной чашей. Почувствовал внезапную слабость, подобие обморока. Опустился на колени посреди площади. Припал губами к брусчатке. Поцеловал камень, как целуют холодный лоб родного покойника.

Новую книгу Александра ПРОХАНОВА можно приобрести в «РУССКОЙ КНИГЕ — ПОЧТОЙ». Заказы принимаются по тел. 147-39-47, e-mail: sharaton@mtu-net.ru, sharaton@cityline.ru и по адресу: 119285, Москва, Пырьева 9-19, Стерликовой С.А.