Газета Завтра 588 (9 2005)

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

Академик Игорь Шафаревич

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

ЗАПАД И РОССИЯ То полное подчинение Западу, которое мы переживаем сейчас, наступило не внезапно. Это был длительный процесс, занявший около 300 лет. Первые изменения в сторону частичного подчинения западному влиянию связывают обычно с эпохой Петра Первого. Конечно, это приближенно, начались они раньше. Эти изменения начались с освоением Россией достижений западной цивилизации, хотя вся страна в целом сохраняла свои традиции. Можно сравнить это с тем, что человек как бы выучил иностранный язык, не утеряв своей национальности. Россия благодаря этому смогла противостоять давлению Запада в целом, в войне со Швецией при Петре Первом, Наполеону, Гитлеру. Она избежала судьбы Индии или Китая, не стала колонией, достигла своих естественных географических границ. И в результате влияния западной, постренессансной цивилизации на русскую, основанную на православной и византийской цивилизацию, возникла великая русская культура XIX века.

Однако этот процесс был далеко не безболезненным для России. Произошел раскол между высшим слоем в обществе, в большей или меньшей степени усвоившим плоды западной цивилизации, и основной частью народа, продолжавшей жить в прежней традиции. Меня наглядно поразило это явление, когда я прочитал описание того, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли Михайловское. Причем отнюдь не с целью грабежа, а весело, с плясками под песни и под гармошку. С другой стороны, в России, в правящих ее сословиях, образовался слой людей, подпавших под полное влияние Запада, вечно боявшихся, что их примут не за западных европейцев, а за русских. Благодаря этому политика России часто отстаивала вовсе не русские интересы. Однако к ХХ веку Россия все же в основном сохранила свою национальную идентичность. Она осталась глубоко монархической, православной страной.

Главное же радикальное различие в путях России и Запада заключалось в отношении к крестьянству. А это был коренной для России вопрос, так как к началу ХХ века еще 80% населения России составляли крестьяне. Западный капитализм возник за счет разорения крестьянства и перемалывания части его в городской пролетариат. В Англии это было связано со сгоном крестьян с их общинных земель. В США процесс зашел так далеко, что сейчас там только 2-3% населения заняты постоянно в сельском хозяйстве. Хотя около 25% экономики работают на него: машиностроительная, химическая промышленность и так далее. То есть общество максимально стремится сократить контакт с деревней, с землей, как с чем-то опасным вроде радиоактивных материалов. В России же сохранение крестьянства было не только стремлением самого крестьянства, но и сознательной целью администрации. Еще при реформах 1861 года, при освобождении крестьян, была сохранена община именно с целью предотвратить пролетаризацию деревни.

Когда же стало ясно, что община сковывает экономическое развитие, то планы ее реформирования разрабатывались министром Александра III Бунге, позже комиссиями Витте и наконец воплотились в реформах Столыпина. Но что самое значительное, в России был найден реальный тогда путь развития сельского хозяйства в условиях высокоиндустриального общества, а именно — кооперация. Ученые и одновременно общественные деятели этого направления назывались аграрниками. Это были Чупров, Кондратьев, Чаянов, Бруцкус, Студенский и другие. Удивительно, что в Англии и в США существовало такое же движение и даже с таким же названием. Но в то время, как в Англии и США это ограничивалось манифестами (в Англии об этом писал известный писатель Честертон, в США — менее у нас популярный Тейт), в России кооперативное движение приняло колоссальные размеры. Перед Первой мировой войной им было охвачено более половины крестьянского населения, считая с семьями.

Здесь происходило действительно столкновение разных принципов. Крестьянский труд предполагает личное решение: что и как сеять, как жать, когда жать, когда свозить и так далее. В этом смысле он столь же творческий, как труд поэта или ученого. Внешне крестьянин столь не похож на поэта, что трудно поверить в сходство их дела. Но главное, самое существенное — совпадает. С той разницей, что пока общество не приобрело чисто городской характер, земледелие остается единственной формой творческого труда, открытого для большей части населения. Как пишет Чаянов, к крестьянскому хозяйству неприменимы понятия стандартной политэкономии — рента, эксплуатация, доход. Там была, как он пишет, своя концепция выгодности. То есть выгодой для крестьянина был не доход, а возможность заниматься своим трудом. И то же, я думаю, сказал бы и любой художник или ученый о своей работе. Благодаря этому, говорит Чаянов, индивидуальное трудовое крестьянское хозяйство в кризисных ситуациях оказывалось более устойчивым, чем хозяйство, ориентированное на доход. Оно могло какое-то время мириться с уменьшением дохода, не идти на увеличение усилий, не оправданных доходами. Но именно благодаря этим чертам оно плохо интегрировалось в капиталистическое хозяйство. Ведь рынок функционировал только в терминах цен и доходов. Да и весь дух западной цивилизации, представляющей себе мир как машину, был крестьянскому хозяйству противоположен.

Разработанная направлением "аграрников" концепция кооперации была ориентирована на то, чтобы сохранить этот творческий характер крестьянского труда. Предполагалась кооперация тех областей деятельности, которые не были связаны непосредственно с производством. Например, сбивание сметаны в масло, трепка льна, получение ссуды в городском банке (минуя деревенского богатея-"мироеда"). Масштабы этой деятельности были колоссальны. Например, созданные до войны 1914 года кооперативные объединения "Маслоцентр" и "Льноцентр" были крупнейшими мировыми поставщиками масла и льна. Перед войной маслоделие давало больше продукции (в рублях), чем вся русская золотодобывающая промышленность.

Таким образом, то, что Россия вплоть до начала ХХ века оставалась в подавляющей своей части крестьянской, показывает, что она далеко не подчинялась тогда нормам западной цивилизации.

КАК ЗАПАД ПОДЧИНИЛ РОССИЮ? В начале ХХ века Россия стояла еще перед выбором. В ней действовали силы различного направления. Впервые решающий перелом, как мне представляется, произошел в результате революции 1917 года. Казалось бы, победила коммунистическая власть, яростно антикапиталистическая. Но как нередко бывает в истории, разнящиеся по своей внешности движения выражают одну и ту же историческую тенденцию. Так и коммунизм в форме победившего у нас марксизма был чисто западной концепцией, выработанной на Западе. И, как считали его создатели, осуществлена она должна была быть, прежде всего в западных странах, что долгое время очень смущало советских вождей. Он опирался на ту же самую западную концепцию прогресса, выступавшую в нем в виде закономерной смены экономических формаций.

Основная идея всех социалистических учений (включая и марксизм) — создание единого хозяйства, управляемого из центра, как машина. То есть это был тот же принцип западной цивилизации, только машина управлялась не рынком, а государством. Именно поэтому новая власть в России пользовалась значительной западной поддержкой — и интеллигенции, и идеологов Запада, и его финансистов. Причина этого на первый взгляд загадочного явления, примеров которому очень много, заключается в том, что речь шла о воплощении в жизнь тех же принципов. Новая власть уничтожала традиционные стороны русской жизни, мешавшие торжеству в ней принципов западной цивилизации: религиозность, монархические чувства и, прежде всего крестьянское, индивидуально-трудовое хозяйство. Последнее и составляло основную проблему власти. Крестьянство также восставало против попыток уничтожить его жизненный уклад, подчинив его общегосударственному хозяйству (как это называл Ленин) через комбеды, коммуны и продразверстку, как некогда против помещиков, то есть фактически против малоземелья, которое тоже делало невозможным их труд и гнало их в город.

Поэтому же и на политику новой власти крестьяне ответили тысячами восстаний по всей России — фактически единой крестьянской войной. Ярость противостояния можно оценить, например, по записке Ленина под названием "Товарищи рабочие, идем в последний, решительный бой". Там можно прочитать: "Волна кулацких восстаний перекидывается по России. Если бы кулакам удалось победить, мы прекрасно знаем, что они бы беспощадно перебили сотни тысяч рабочих, восстанавливая каторгу для рабочих. Так было во всех прежних европейских революциях. Везде кулачье с неслыханной кровожадностью расправлялось с рабочим классом. Никакие сомнения невозможны, кулачье — бешеный враг советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстание кулацкого, грабительского меньшинства народа против власти трудящихся. Середины тут быть не может. Беспощадная война против этих кулаков! Смерть им! Рабочие должны железной рукой раздавить восстание кулаков. Беспощадное подавление кулаков, этих кровопийц, вампиров, грабителей народа, спекулянтов, наживающихся на голоде".

Кто же такие были эти кулаки? В этом же тексте Ленин говорит, что кулаков не более двух миллионов. С другой стороны, он много раз повторяет, что в истории счет идет на десятки миллионов. Как он пишет часто, "меньше не считается". Это его любимая фраза была. Тогда спрашивается, чем же так безумно опасны эти два миллиона? У них нет ни бронепоездов, как у власти, ни аэропланов, ни артиллерии. Только ружья, принесенные с фронта, и вряд ли много патронов к ним. Как они могут перерезать бесконечное — это, конечно, признак эмоционального возбуждения — число рабочих? Получается какая-то бессмыслица. Если только кулак — это не эвфемизм, то есть другое обозначение — крестьянства. Крестьян-то действительно были десятки миллионов.

Вот против них и зовет Ленин в последний и решительный бой. Конечно, судьба крестьянства была предопределена, как всегда в борьбе города с деревней. В тот момент, ввиду ряда обстоятельств, крестьяне от власти отбились, принеся многомиллионные жертвы. Власть вынуждена была объявить НЭП, приняв требования крестьянских восстаний. Но лет через 7-8 попытка была предпринята вновь, и тогда удалась на более длительный период. Причем опять под колоссальным террористическим нажимом, который опять назывался раскулачиванием. Здесь можно видеть проявление аналогии: борьба города с деревней имеет такой же характер, как борьба человека с природой. В каждом отдельном месте человек сильнее природы и может ее "победить". Реакция Природы — это гибель целых ее областей, вымирание, грозящее и гибелью человека, который как-никак — часть природы. Осознав это, он отступает (если еще не поздно).

Как известно, принятию курса на сплошную коллективизацию предшествовал ряд бурных съездов партии — XIII, XIV, XV. Я хочу предложить отчасти новую интерпретацию этих съездов. На них лидеры оппозиции менялись. Например, на XIII ее возглавлял Троцкий. Противостояли ему Зиновьев, Каменев и Сталин. А на XIV оппозицию возглавлял уже Зиновьев при поддержке Каменева. А противостоял ей Сталин, Бухарин и другие. Но требования оппозиции сводились всегда к одному: к возобновлению наступления на деревню. Мне представляется, что наиболее активная и энергичная часть партии: те, кто собирались на съезды и партконференции, те, кто их выбирали, именно этого и требовала.

Для нее, для самых принципиальных ее членов, величайшей травмой было отступление НЭПа. Эта часть и требовала реванша. Среди членов партии было тогда очень много самоубийств. "Правда" сообщила, например, что в 1925 году 14,7%, то есть почти 15% от умерших членов партии, покончили с собой. А социологи считают, что 1-2% — это норма, или даже, как они пишут, критический уровень для любой социальной группы. Изданные сейчас сводки ОГПУ, высылавшиеся тогда очень узкому руководству, сообщают, что в 1922 году из партии выходят, как они там пишут, "целыми комячейками". Вследствие, опять же, как пишут, "несогласия с новой экономической политикой". Это в Поволжье, в северном крае, в Сибири, в юго-восточном крае.

Видимо, у партии в целом и не было другой программы, кроме идей военного коммунизма. Ведь идеи военного коммунизма просто совпадали с принципами "Коммунистического манифеста". Так, например, в "Коммунистическом манифесте" были предсказаны трудармии Троцкого. Это была основная, идейная основа тех оппозиций. Наконец, более чуткая часть руководства, включая Сталина, поняла, что только на этой основе можно сплотить партию, и приняла ее. Менее чуткими были Бухарин и другие, которые ее не приняли. Но и они сопротивлялись лишь до тех пор, пока не стало ясно, что план удался. Это были, так сказать, чисто тактические разногласия. Да и Сталин при первых столкновениях лишь обвинял их в излишней осторожности, сравнивал даже с чеховским человеком в футляре.

Я называю свою точку зрения лишь отчасти новой, так как Троцкий, уже в эмиграции, не раз заявлял, что "Сталин украл его программу". Но тогдашние его высказывания, в ярости борьбы, были малоубедительны. Впрочем, и Сталин, в период борьбы за "сплошную коллективизацию", сказал (видимо, возражая против подобных обвинений), что "если бы мы пошли за авантюристами типа Троцкого и Зиновьева, то мы бы тогда провалились". Возможно, что главная заслуга Сталина и состояла в том, чтобы угадать правильный момент, когда за годы НЭПа страна подкормилась, были укреплены армия и ОГПУ и т.д. Вроде ленинского "сегодня рано, послезавтра — будет поздно".

Вообще же, это любопытный и далеко не единственный случай в истории, когда оппозиционная группа подсказывает большой социальной структуре правильную для нее стратегию. Вот пример, который мне кажется красивым. В конце XII века в городе Лион во Франции сложилась некая религиозная группа вокруг Петра Вальдуса. Они обратились в Рим с просьбой разрешить им создать нищенствующий орден. Их отослали к одному кардиналу, который проэкзаменовал их по некоторым богословским вопросам и выяснил, что они в них неграмотны. В просьбе им было отказано. Группа ушла в подполье, стала быстро радикализироваться и еще несколько столетий будоражила Европу. Это была так называемая ересь вальденсов. Но зато когда через некоторое время с аналогичной просьбой обратился Франциск Ассизский, то святой престол не отказал ему. И орден францисканцев играл громадную стабилизирующую роль в средневековом обществе, в тот его период, когда существовали колоссальная нищета и забитость народа.

Но вернемся к России. Аргументируя необходимость массовой коллективизации, Сталин как-то сказал, что без этого невозможно осуществить индустриализацию страны. Конечно, речь шла об определенном пути индустриализации. Но это и был лаконично сформулированный принцип западного капитализма. Индустриализация за счет деревни. Таким образом, Россией именно тогда, как мне кажется, был принят западный путь развития. Элемент заимствования, подражания осознавался тогдашним руководством. Это проявлялось, например, в лозунгах "Догнать и перегнать". Выпускались даже изделия со штампом "ДиП" — догнать и перегнать. Я помню эти лозунги, висящие просто повсюду, в моем детстве, в тридцатые годы. А ведь догнать можно только кого-то, кто бежит впереди. То есть кого признаешь лидирующим. Таким образом, Россия была вынуждена надолго принять принцип развития западной цивилизации, поставить себя в положение догоняющей. Это, естественно, изменило и отношение ко всем ценностям западной цивилизации. Они стали выглядеть привлекательными. И были восприняты верхним слоем коммунистической власти. Во время перестройки эти принципы были полностью осуществлены путем приватизации, юридически оформлены и легализованы.

КРИЗИС ЗАПАДА — МАТЕРИАЛЬНЫЕ ФАКТОРЫ Сейчас сложилась парадоксальная ситуация. Россия, как уже было сказано, попала в полное подчинение Западу. Но сам Запад переживает кризис, причем, вероятнее всего, это агония. На Западе уже давно такой взгляд высказывался. Наиболее сенсационной была в свое время очень яркая книга Шпенглера "Закат Европы", опубликованная сразу после поражения Германии в Первой мировой войне. Автор рядом примеров доказывает ложность идеи единого непрерывного развития человечества, концепции прогресса. Эту концепцию он считает лишь продуктом западной культуры. Он пользуется термином "культура" вместо "цивилизация". История, с его точки зрения, состоит из разных культур, развивающихся от рождения до гибели, как независимые организмы.

Впрочем, та же точка зрения была развита Данилевским в книге "Россия и Европа" на полвека раньше. Там он пишет, в частности: "И прогресс состоит вовсе не в том, чтобы все время идти в одном направлении, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях". А еще десятилетиями позже Шпенглера — английским историком А. Тойнби в громадном труде "Постижение истории" в 12 томах. Наконец, уже в последнее время (опубликовано в 1993 г.) ведущий западный специалист в новой области — "крестьяноведении", Теодор Шанин пишет, почти повторяя Данилевского: "Нет единой истории человечества. Есть десятки историй разных обществ. Разные страны движутся в разных направлениях, разные классы движутся разными путями, разные группы — разными типами движения". И путем ряда сопоставлений Шпенглер приходит к выводу, что западная культура находится в стадии конца, умирания. Эту стадию в любой культуре он называет цивилизацией. Хотя Шпенглер определял длительность этой стадии в несколько столетий, но все восприняли ее как пророчество о ближайшем будущем. И когда в ближайшее десятилетие такого видимого заката не произошло, интерес к его работе постепенно упал.

Но в последние годы на Западе опять появляется ряд книг под названиями "Смерть Запада", "Самоубийство Запада", "Смерть христианской культуры", "Последние дни мира белых" и так далее. Явно происходит возврат к настроению когда-то столь популярного "Заката Европы". Из этих обзорных работ, равно как и из большого числа публикуемых статистических материалов, мы видим удивительную картину внутреннего угасания и разложения Запада на фоне как раз максимального достигнутого им физического могущества. Представляется образ человека, обладающего арсеналом смертоносного оружия вроде атомных бомб или крылатых ракет, и умирающего от пожирающего его недуга, чахотки или СПИДа. Впрочем, нам-то не пристало удивляться подобной картине. Ведь и коммунистическая империя на наших глазах распалась от внутренних причин, разъедавших ее в момент своей наибольшей внешней силы.

Дальше я изложу сведения, которые приводятся в западной литературе по этому поводу, разделив их по двум признакам: на те, что носят чисто материальный характер, и на те, которые больше относятся к духовной жизни. Прежде всего многие из упомянутых книг приводят факты, свидетельствующие о том, что Запад умирает в буквальном смысле. С громадной скоростью сокращается население западных стран. Это столь нам знакомое явление — сокращение население. Поскольку мы с ним резко столкнулись в своей стране, то восприняли как болезненное явление именно нашей жизни, и не сразу бросилось в глаза, что на самом-то деле это явление более широкое.

Например, если в 1960 году европейцев, американцев, канадцев и австралийцев было 750 миллионов человек, и они составляли четверть от трехмиллиардного населения мира, то за прошедшие 40 лет население Земли увеличилось до 6 миллиардов, но европейские нации практически не выросли, а многие сократились. Если предположить такое же развитие и в будущем, то к 2050 году население мира вырастет еще на 3 миллиарда, но исключительно за счет народов Азии, Латинской Америки и Африки. В 1960 году люди европейского происхождения составляли четверть мирового населения, в 2000 году одну шестую, а к 2050 году, по прогнозам, составят лишь одну десятую.

Средний уровень рождаемости в нашей стране катастрофичен, он составляет 1,35 ребенка на одну женщину. Но он не намного лучше и в Европе — 1,4, а ведь для воспроизведения населения он должен быть, по крайней мере, 2,1. На протяжении последних 10 лет средний уровень рождаемости в Германии был равен 1,3, еще меньше, чем в России. Это значит, что к 2050 году население Германии сократится с 85 до 59 миллионов. Если не учитывать иммиграции, то к 2100 году ее население будет 38,5 миллионов. В Италии средний уровень рождаемости равен 1,2. При его сохранении к 2050 году население ее с 57 миллионов упадет до 41 миллиона. Ниже всего среди западноевропейских стран уровень рождаемости в Испании, где он равен 1,07. Это предсказывает сокращение населения на одну четверть за 50 лет. В 1950 году население Испании в три раза превышало население соседнего Марокко, а к 2050 году Марокко будет иметь вдвое большее население, чем Испания.

Этот фактор пока еще не так ярко проявляется, потому что компенсируется массовой иммиграцией в западные страны. Так, специалист по демографии Римского университета Антонио Галини утверждает, что уже сейчас Италия целиком зависит от иммигрантов, которые только и позволяют выдержать стране бремя пенсионного обеспечения. В Германии большая часть иммигрантов — турки, во Франции — алжирцы, негры из бывших колоний, в Англии — жители бывшего британского содружества. При сохранении тех же темпов иммиграции в этом столетии англичане составят меньшинство жителей своей страны.

Наиболее парадоксально положение в США. Общая демографическая ситуация там не так катастрофична. Население, кажется, не сокращается, но состав его в последние годы радикально изменился за счет иммиграции. В 1990-х годах иммигранты и их дети обеспечили весь прирост населения в таких штатах, как Калифорния, Нью-Йорк, Иллинойс, Массачусетс. Наиболее заметная часть потока иммигрантов течет через границу США и Мексики — это латиноамериканцы. За 1990-е годы количество жителей США мексиканского происхождения возросло вдвое, до 21 миллиона человек. Это касается только легальных иммигрантов, а число нелегальных неизвестно, приблизительно оценивается в 6 миллионов. Собственно, почти все жители США — иммигранты или их потомки. Но новые иммигранты привносят с собой и совсем новые черты. Они, как правило, совсем не стараются ассимилироваться, стать обычными американцами, как было раньше. Большая их часть оседает в южных штатах, которые они рассматривают как незаконно отнятые когда-то у них земли, что исторически вообще-то совершенно справедливо. Примерно половина Мексики была аннексирована в свое время Соединенными Штатами. Своей истинной родиной они продолжают считать Мексику. В Техасе есть города, объявившие испанский язык официальным. В Калифорнии в ряде школ преподавание ведется на испанском. Несколько раз поднимался вопрос о переименовании штата Нью-Мексико в Нуэво-Мексико, как он назывался до американской аннексии. Функционирует организация, ставящая себе целью создание нового государства Ацтлан с мексиканским населением, со столицей в Лос-Анджелесе. Сейчас белые уже стали меньшинством в Калифорнии. В 1990-е годы Техас принял около 3 миллионов новых жителей. Испаноязычное население составляет там 33%. По расчетам демографов, к 2050 году белые составят в штате меньшинство. Можно считать, что США перестали быть плавильным котлом наций, как они говорили "melting pot", чем так гордились, что считали основной стороной американской жизни.

Иммигранты из стран третьего мира являются, конечно, жертвами политики Запада, разрушившего их традиционный образ жизни. Но в странах, где они расселяются, они, в свою очередь, разрушают сложившийся там образ жизни.

Массовая иммиграция не является всего лишь признаком ослабления западного мира, неспособного защититься от напора пришельцев. С ней связаны и крупные экономические интересы. Так, предприниматели приобретают дешевые рабочие руки, особенно это касается нелегальных иммигрантов, не имеющих возможности отстаивать свои права. Как обычно, где замешаны крупные деньги, там расцветает либеральная мысль. Сейчас на Западе получил гражданство термин "политкорректность", играющий примерно ту же роль, что выражение "антисоветские настроения" в эпоху коммунистического режима. Это обвинение, не требующее доказательств. Так вот, любой призыв к ограничению, регулированию или хотя бы учету иммиграции объявлен неполиткорректным. Если взглянуть более широко, то становится ясно, что иммиграция совершенно необходима для компенсации падения рождаемости, поскольку Запад желает сохранить привычный уровень комфорта и социальной защищенности — работать-то кто-то должен. Он стоит перед выбором: либо резко увеличить налоги, снизить пенсии, льготы по лечению, либо пойти на заселение своих стран выходцами из третьего мира.

Можно возразить, что пессимистические прогнозы легко формулируются и оказывают широко влияние, но не всегда оправдываются. Возникает сомнение, не так ли обстоит дело и теперь. Крупный американский политик и политолог Патрик Бьюкенен обсуждает этот вопрос в книге "Смерть Запада" и приходит к следующему выводу: смерть Запада — не предсказание, не описание того, что может произойти в некотором будущем, это диагноз, констатация происходящего в настоящий момент. Нации первого мира вымирают. Они оказались в глубоком кризисе не потому, что случилось что-то с третьим миром, а потому что чего-то не случилось у них самих, в их собственных домах.

Другой признак упадка Запада связан с его экономикой. Капитализм, обеспечивающий колоссальную производительную мощь Запада, является парадоксальным явлением. На это указал исследовавший генезис капитализма Зомбарт еще в XIX веке в книге "Буржуа" и других работах. Главным фактором, обеспечивавшим неслыханный успех капиталистической системы хозяйства, он считает явление, которое характеризует сложным термином "коммерциализация хозяйственной жизни". Под этим он подразумевает, что благодаря рынку центр тяжести хозяйства перемещается с непосредственного производства на торговые операции. Человеческие, хотя бы и примитивные, эгоистические символы, такого типа: нажить капитал, увеличить свой социальный статус, приобрести дворянство и так далее, — вытесняются более абстрактными целями, например, неограниченным увеличением капитала компании. Перед экономикой стоят нечеловеческие цели.

Это осуществляется при помощи определяющей роли, которую играют банки, продажа ценных бумаг и биржа. Теоретический анализ Зомбарта был очень ярко подтвержден реальностью ХХ века. Действительно, крупнейший кризис экономики ХХ века в 1929-1933 годах начался именно с биржевого краха на Нью-Йоркской бирже, так называемый "черный" четверг 29 октября 1929 года. Да и теперь состояние мировой экономики определяется индексом продажи определенных бумаг на бирже, а не уровнем производства предметов, необходимых в реальной жизни. Во второй половине ХХ века эта линия развития совершила еще один резкий виток. Согласно различным оценкам, сейчас в сфере биржевых спекуляций вращается в десятки, а по некоторым данным, в сотни раз больше средств, чем в сфере реальной экономики, то есть колоссальные денежные суммы реально ничтожно мало обеспечены.

Это усиливается еще и тем, что в 1944 году на конференции в Бреттон-Вудс ведущие капиталистические страны согласились принять в качестве мировой валюты американский доллар, который обеспечивался золотым запасом США. Но в семидесятые годы это обеспечение было аннулировано правительством США. Надо еще заметить, что печатание доллара доверено группе частных банков Соединенных Штатов, которые могут печатать любое количество долларов — так называемой Федеральной резервной системе. Мировая экономика приобрела характер тех пирамид, которые у нас расплодились в девяностые годы. Ее судьбу трудно иначе себе представить, как неизбежное в таких ситуациях банкротство. Оно бы уже и произошло, если бы существующее положение не было выгодно мировому финансовому капиталу, и особенно грандиозным транснациональным компаниям. Они и поддерживают это положение иногда чисто силовыми методами. Например, атакой на конкурирующую с долларом валюту. Руководители Федеральной резервной системы — сначала Волькер, а потом Гриншпан заявили, что мир сейчас переходит в новый этап экономического развития, в постиндустриальную экономику. Реально это и выражается в том, что в спекулятивную экономику вкладывается все больше средств, сравнительно с экономикой производящей.

Продолжение следует